1. Еше одна потерянная империя

Я. И. Джеймисон.

Нас. Было. Двое.

В этом путешествии, в путешествии на безумной скорости по странной земле на непонятной колымаге.

Меня все время тормошат, пытаются разбудить. Сказано же – не буди лихо, пока оно тихо. Но они не понимают и все время суются, куда не следует. Когда эти гниды берутся за свое, идут помехи, и мне приходится уходить еще глубже.

ГЛУБЖЕ. Идут помехи

Я теряю контроль, когда встревают – и начинаю постепенно подниматься.

– Мы пришли померить тебе температуру, Рой. Сестра Нортон, у Вас судно под рукой? По большому, Рой. Пора сходить по большому.

– Сегодня он выглядит получше, правда ведь, сестра Дивайн? Ты подаешь надежды, Рой, дорогой.

Ладно-ладно, только уберите свои грабли с моей жопы.

ГЛУБЖЕ.

ГЛУБЖЕ.

Здесь, внизу, Сэнди Джеймисон – мой лучший друг, в прошлом он – профессиональный спортсмен и опытный охотник на диких зверей-каннибалов; я заручился его поддержкой в поисках, которые веду с тех пор, как себя помню. Поскольку память у меня практически отсутствует, вояж этот мог начаться на прошлой неделе, а может – длится с начала времен. Есть какая-то причина, по которой я должен уничтожить крылатого хищника, питающегося падалью, известного как Аист Марабу, я хочу извести эту злобную тварь с просторов Африки. Меня преследует образ страшной птицы, крупной особи этого отвратного вида, я знаю только одно – стервец должен пасть от моей руки.

Что касается других событий, мне непросто будет даже вспомнить, как мы с Сэнди Джеймисоном стали друзьями. Я точно знаю, что, когда я попал сюда, он мне очень помог, этого вполне достаточно. Я не хочу вспоминать, где я был раньше. Мне противно мое прошлое, размытые очертания которого совсем не хочется ловить в фокус. Здесь и сейчас, Африка и Сэнди – вот мое настоящее и будущее.

Свежий ветер дует мне в лицо. Я перевожу взгляд на компаньона, сидящего за рулем нашего джипа, и вижу – он в хорошем настроении.

– Ты ведешь уже, Бог знает сколько. Давай я тебя сменю, – вызвался я.

– Отлично! – ответил Сэнди, прижимаясь к обочине рядом с запыленным грузовиком.

На моей груди пристроилась огромная муха. Я прихлопнул ее.

– Фу! Эти мухи, Сэнди, положительно гнусны!

– Абсолютно, – смеется он, перебираясь на заднее сиденье. – Вот бы оглобли размять, – улыбается он и вытягивает загорелые, мускулистые ноги.

Я перебираюсь на место водителя и завожу мотор.

Эта развалюха, немного провианта и кой-какие гроши – вот и все наше с Сэнди имущество. Большую часть нашего состояния не так давно экспроприировал один хитрый и, пожалуй, морально неполноценный абориген, которого мы имели глупость взять проводником.

Сначала мы думали воспользоваться услугами местных парней, но те недокормленные особи, которых мы встречали, выглядели вовсе неаппетитно в том смысле, что… они явно не соответствовали физическим требованиям, которые неизбежно накладывало путешествие в нашей компании. В итоге мы заручились услугами одного изворотливого мальчугана, проходившего под именем Моисей. Мы восприняли это как доброе предзнаменование. Действительность доказала ошибочность наших ожиданий.

Моисей был родом из убогого городка, каких ютится множество по берегам озера Торто. Признаться, наше положение не позволяло нам щедро расплачиваться с прислугой, однако обращались мы с Моисеем хорошо и едва ли заслужили подобной благодарности: этот жулик дал деру, прихватив все наши денежки и припасы.

Слабость к халяве, на мой взгляд, преобладает среди небелых народностей, что весьма печально, однако всю вину я безоговорочно возлагаю на плечи белых колонизаторов, которые, взяв на себя ответственность за

БОЖЕ, ЭТО ГРЕБАНОЕ СОЛНЦЕ СЛЕПИТ МНЕ ГЛАЗА

– я

начинаю

подниматься

Рой, я свечу фонариком тебе в глаза. 3рачок расширяется еще заметнее. Хорошо. Хорошо.

ИДИ ТЫ НА ХУЙ

– Действительно, Рой, реакция значительно лучше. Хотя, может быть, это просто рефлекс. Попробуем еще раз… нет… теперь ничего…

Конечно, вам за мной не угнаться. Здесь вы меня больше не поймаете.

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

Сэнди мастурбирует на заднем сиденье, а она, знай, хохочет… да что за на хуй, что здесь происходит… почему здесь она… мы должны быть вдвоем, я и Сэнди… я уже не слежу за дорогой, а слышу только, как она смеется, и вижу в зеркале ее лицо. Она карикатурно поморщилась, когда его сперма выстрелила ей на кофточку. У нее лицо как… я хотел бы… я ревную. Я ревную Джеймисона. Мне не нравится, что она сидит там и смеется, бодрит и поощряет его; я хочу закричать: «На что ты там его подбиваешь, мандавоха!», но я должен сосредоточиться на дороге, ведь раньше я никогда не водил…

Я не могу отвести глаза от Сэнди Джеймисона. За щедрым, хоть и немного топорным фасадом этого парня притаилось целое чертово племя. Меня так и подмывает закричать:

– Джеймисон, ты всего лишь метафора – игра воображения. Ты существуешь только у меня в голове. Мне не на что сердиться, ты всего лишь олицетворение моего чувства вины, его проекция.

Смех, да и только. Сэнди мой друг, мой проводник. Лучше друга у меня никогда не было, но…

Но теперь его член у нее во рту, головка оттягивает щеку, упираясь изнутри. Эта припухлость выглядит ужасно, как гримаса. Лицо Сэнди и того страшнее: он надулся и покраснел, при этом бритая голова осталась темной, а впадины вокруг зеленых глаз белыми – такой вот негативчик.

– Нет, я вполне настоящий, – задыхаясь, говорит он, – мой штык но рту у твоей девочки.

В зеркале, одновременно пытаясь следить за пыльной, петляющей тропой, которую они здесь называют «дорогой», я вижу, как ее лицо изнутри разрезает лезвие бритвы. Я понимаю, что машина, на которой мы едем, составляет теперь неделимое целое с моим собственным телом, и меня охватывает паника. Нас мотает из стороны в сторону, подбрасывает, мы взмываем стремительно вверх, в трепещущую стену света. Я бешено глотаю густой, тяжелый воздух, такое ощущение, будто легкие наполняются водой. Я слышу пронзительный крик хищной птицы, пролетевшей надо мной так близко, что чувствуется гнусный запах падали, от нее исходящий. Я собираю оставшиеся силы, чтобы справиться с управлением, и тут обнаруживаю, что ее уже и след простыл, а Сэнди сидит рядом со мной на переднем сиденье.

– Там стало немного тесновато, – улыбается он, показывая назад, где расселось какое-то японское трио – все в деловых костюмах, возбужденно щелкают фотоаппаратами и болтают между собой на языке, который мне непонятен, но и на японский непохож.

Короче, полный пиздец.

И вот в этом пиздеце Сэнди – лучший сталкер?

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

Да.

Я уже чувствую себя значительно лучше. Чем глубже, чем дальше я забираюсь от них, тем лучше я себя чувствую. У Сэнди Джеймисона изменилось выражение лица, он перестал быть насмешливым соперником и снова взял на себя роль преданного друга и проводника. Это означает, что я вернулся туда, где им меня не достать: в глубокие сферы собственного сознания.

Но они не оставляют своих попыток; я чувствую их даже отсюда. Все пытаются засунуть мне в сраку еще одну трубку, или что-нибудь в этом роде, нарушая таким образом мои личные… нет, только не это… смени тему, держи себя в руках.

В руках.

Сэнди

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

Японский бог! – воскликнул Сэнди, когда у нас перед носом, мимо ветрового стекла пролетел ни к селу ни к городу Аист Марабу. Я знал, что это как раз тот, что нам нужен, но преследовать его бесполезно, ведь я едва управлялся с машиной. Кроме того, угнаться за птицей в полете невозможно, но потом мы приложим все усилия, чтобы определить место его гнездовья и уничтожить эту тварь. А пока время терпит, мы медленно снижаемся, со странным гидравлическим посвистыванием, чтобы приземлиться в тропических лесах. – Мне никак не справиться с управлением, Сэнди, – признал я свое поражение, безуспешно подергав рычаги и понажимав кнопки. В отчаянье я вскидываю руки. Хочется еще полетать. Кажется, что и не нужно спускаться.

– Печенье осталось, Рой? – спросил Сэнди с пристрастием.

Я заглянул в пачку на панели – осталось всего три штучки; значит, эта жадоба, этот вредитель сожрал почти все!

– Боже мой, Сэнди, ты сегодня прямо Робин-Бобин Барабек, – заметил я.

Сэнди залился высоким, чистым смехом.

– Нервы, я так думаю. Приземляться особого желания нет, но хоть похавать можно будет прилично.

– Хотелось бы надеяться!

Наш корабль неумолимо спускался, приближаясь к тому, что сначала казалось небольшим поселением, но затем, непрерывно расширяясь вне нашего поля зрения, вдруг предстало перед нами гигантским мегаполисом. Мы пикировали на старое каменное здание в колониальном стиле, крыши не было – по периметру больших стен здания торчали лишь зазубрины битого стекла.

Мне казалось, что нашему кораблю не удастся поместиться в проем, я напрягся в ожидании столкновения. Однако размеры корабля, похоже, изменились в самый раз, чтобы вписаться, и мы пролетели. Мы приземлились в весьма пристойной зале готической каменной кладки. В здании, очевидно, размещалось какое-то учреждение. Его великолепие наводило на мысль о безбедном прошлом, а жалкое состояние, в котором оно содержалось, указывало на нищенское и куда менее цивилизованное настоящее.

– Думаешь, нам сюда можно? – неуверенно спросил Сэнди.

– А почему нет, мы же исследователи, разве не так? – ответил я.

Выбравшись из машины (теперь наше средство передвижения стало похоже на машину, обыкновенный семейный «седан»), мы заметили, что вокруг бесцельно бродит множество людей, а наше появление осталось без внимания. Под ногами хрустело разбитое стекло. У меня разыгрался нешуточный приступ паранойи: мне показалось, что аборигены могут повесить на нас разбитую крышу. Нашей вины здесь не было, однако косвенные улики могли натравить на нас беспринципную шайку злобных чиновников коррумпированного режима, каким в большей или меньшей степени является всякий режим. У меня не было абсолютно никакого желания забираться обратно в наше транспортное средство, впрочем, как и у Сэнди, – так решительно вытаскивал он свой рюкзак, содержащий половину наших запасов. Я последовал его примеру и закинул свой за плечи.

– Вот так шоу, – заметил я, повернувшись к Сэнди, который наблюдал за происходящим с усиливающимся чувством отвращения. Два белых прошли прямо рядом с нами, полностью проигнорировав наше присутствие. Я уже начинал питать надежды, что, может быть, мы невидимы, но тут Сэнди взревел:

– Возмутительно! Я, бывалый исследователь и профессиональный футболист, требую, чтобы меня приветствовали как подобает!

– Ладно тебе, Сэнди, – улыбнулся я. Пытаясь утешить друга, я положил ему руку на плечо.

Этот возглас, естественно, способствовал тому, что нас наконец заметили, что, впрочем, выразилось лишь в том, что некоторые из присутствующих граждан стали вести себя враждебно, в особенности банда молодых головорезов, которые стали бросать на нас оценивающие взгляды.

Три тысячи чертей.

Ебическая сила.

– Сэнди – настоящий enfant terrible британского футбола, – промямлил я, пытаясь объяснить.

поднимаюсь

– Все в порядке, Рой?

И тут я почувствовал что-то – я

Я ЧТО-ТО ЧУВСТВУЮ, ДА, Я ЧУВСТВУЮ, НО ВЫ, СУКИ, ИДИТЕ НА ХУЙ И НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ, ВАМ НИКОГДА МЕНЯ НЕ ДОСТАТЬ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

Сматываемся, Сэнди, – кивнул я ему, заметив, что парни из шайки помрачнели и-я поднимаюсь-черт, я опять потерялся – ОПЯТЬ ЭТИ СУКИ, ОСТАВЬТЕ ВЫ МЕНЯ В ПОКОЕ. Сейчас я чувствую, как в руку мне вонзается клюв, кто это, если не Аист Марабу; это мой укол, химические препараты, но не те, что затуманивают и успокаивают мой мозг, не те, от которых я забываюсь, нет, от этих я вспоминаю…

О Боже, и что же я так хорошо помню…

Лексо сказал: главное – не расколоться. Не должен никто обосраться; в конце концов, эта шлюха сама напросилась. Как она себя вела, какой шум создавала вокруг своей задницы, не мы, так другие ее бы выебали. Ну да, потрепали сучку немного, но ведь нас оправдали, британское правосудие и все такое. Ну, не повезло, выбрала не лучшее место, не лучшее время, в конце концов, это все Лексо виноват…

…смени тему… хватит об этом. Я должен охотиться на Аиста, он олицетворяет весь ужас, всю испорченность. Если я убью Аиста, я задушу испорченность в себе. Тогда я буду готов выйти отсюда, проснуться, занять свое место в обществе, ну и все такое. Ха. Они будут в шоке, когда увидят, как этот полутруп, горсть разлагающейся плоти и костей, вдруг встанет и скажет: – Здорово, пацаны! Ну, как вам фокус?

– Здорово, сын!

ЕБАТЬ! ОПЯТЬ ОНИ. СНОВА И СНОВА. ОНИ СЧИТАЮТ, ЧТО МНЕ ПОСТОЯННО НЕОБХОДИМО ИХ ПРИСУТСТВИЕ. У НИХ ЧТО ЗДЕСЬ, НЕТ ЧАСОВ ПРИЕМА ГРЕБАНЫХ ПОСЕТИТЕЛЕЙ?

Мой отец. Рад тебя видеть, пап. Да, да, продолжай, а я пока вздремну.

– Ну, как дела? Слыхал, мы вышли в финал. После того, что с тобой случилось два года назад, мы даже не приближались к финалу, но хватит проигрывать. Мы вышли в финал! Один-ноль. Даррен Джэксон. Сам-то я не ходил, а Тони был. Я собирался пойти, но так и не достал билет. Смотрел по телику. Один-ноль, знаешь-понимаешь. Даррен Джэксон, красивый гол, ну да. Тони записал комментатора на пленку, вот те на, записал, знаешь-понимаешь. Вет!

– Да.

– У тебя пленка?

– Чо?

– Пленка, Вет, я спрашиваю, у тебя пленка?

– Пленка…

– Что с тобой, Вет?

– Да там япошка, Джон.

– Да это же медсестра, Вет, медсестра, да и только. Даже, наверное, не япошка, а китайка, или что-нибудь в этом роде. Да, сынок? Я ж говорю, просто медсестра. Да, Рой, правда ведь, сынок?

ИДИ ТЫ НА ХУЙ, СТАРЫЙ МУДАК

– Медсестра…

– Ну да, сестричка китаёза. Хорошая девка. А, сынок? Ты сегодня получше выглядишь. Посвежел, знаешь-понимаешь. Вет, смотри, Рой как будто посвежел.

– У них этого не бывает. Все, куда ни плюнь, болеют, они нет.

– О чем ты?

– О СПИДе. Ты когда-нибудь видел японца, больного СПИДом? У нас болеют, в Штатах болеют, в Индии болеют, в Африке болеют. Наш Бернард тоже, может, болеет. А они нет – они не заражаются.

– Что за пургу ты гонишь? Сестричка китаёза… приятная девчушка…

– А ты знаешь, почему? Знаешь, почему они не болеют?

– Вет, ну при чем тут…

– Да потому, что это они придумали СПИД. Они вывели эту заразу, чтобы потом завладеть всем миром!

– Ты чё, совсем сдурела? Пришла к Рою – а порешь всякий бред! Ты же не знаешь, что он слышит, и как это на него подействует! Ты совсем сдурела, что ли? Я тебя спрашиваю, знаешь-понимаешь!

МАМА, ПАПА, РАД ВАС ВИДЕТЬ, ПИЗДЕЦ, КАК НЕ ХОЧЕТСЯ ВЫХОДИТЬ НА ПОВЕРХНОСТЬ, ДАЖЕ ПРИБЛИЖАТЬСЯ К ВАШЕМУ ОТВРАТИТЕЛЬНОМУ МИРУ, МНЕ НУЖНО УХОДИТЬ, ГЛУБЖЕ, ЕЩЕ ГЛУБЖЕ, Я ДОЛЖЕН ОХОТИТЬСЯ НА АИСТА МАРАБУ, Я ДОЛЖЕН ВЗЯТЬ СЕБЯ В РУКИ.

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

Джеймисон.

Нам как-то удалось свалить от недовольной черни, и в результате мы оказались на краю трущобного района: огромные гниющие кучи мусора на берегу отравленного озера, недокормленные дети играют в грязи. Некоторые из них подошли к нам и стали попрошайничать, не особо рассчитывая на успех. Мальчуган диковатого вида, с кожей цвета темного шоколада уставился на нас и смотрит пристально, не отводя глаз. Кроме грязных потрепанных синих шорт и стоптанных ботинок без носков, на нем ничего нет.

– Смотри-ка, Рой, какое необычное существо, – улыбнулся Сэнди.

– Да, забавный заморыш, – ответил я. Мальчуган громко рассмеялся, после чего выпалил целую речь, из которой я не понял ни слова.

– Я думаю, это банту, – грустно сказал Сэнди, – звучит-то красиво и складно, только я ни в зуб ногой!

Мы раздали несколько монет, а Сэнди вытащил пакетик карамели.

– Был бы у нас мяч, я показал бы им пару ударов. Давайте-ка, собирайте команду! – крикнул он, и глаза у него загорелись.

Я взглянул на слепящее солнце. Весь день оно безжалостно палило, но скоро уже спрячется за зелеными холмами, возвышающимися над Изумрудным лесом. Красивое местечко, этот лес… мои мысли рассеяли какие-то крики и резкие звуки: ребята колошматили жестянку о затвердевшую колею грунтовки. Сэнди умело уводил кока-кольную банку от гибких конечностей детей племени банту. – Вот так, засранцы, здесь главное – завладеть ситуацией, – говорил он.

Он был спортсмен до мозга костей.

Трогательно было наблюдать, как тянется Сэнди к тренерской работе и развитию юношества, однако более насущные проблемы требовали решения. Наше средство передвижения осталось в присутственном месте, и никто из нас не отважился бы продолжить путешествие на такой непредсказуемой машине. – Нам нужен транспорт, Сэнди, – сказал я, – сдается мне, наш Марабу гнездится где-то здесь.

Сэнди подал знак, и ребята разошлись. Один малыш, тот смешной заморыш, сверкнул на меня исподлобья своими черными глазенками. Я сам был не рад, что испортил такой футбол, но у нас были неотложные дела.

Сэнди решительным движением забросил жестянку в захламленное озеро, потом посмотрел на меня и грустно покачал головой. – Все это не так просто, как ты думаешь, Рой. Марабу – опасный противник и грозный враг, а мы одни, без запасов, без оборудования застряли в этой неприветливой местности, – объяснил он и проникновенно посмотрел на меня: – А почему тебе так важно убить большого Марабу?

Проклятье, гребаный пиздец.

Этот вопрос заставил меня притормозить и поразмыслить о мотивах своего поведения. Конечно, я мог начать разглагольствовать о духе охоты, мог бы нагородить о чудовищной резне, которую эти презренные твари совершают над другими представителями дикой природы; о том, как они могут повредить экологии всего региона, как они распространяют чуму и другую заразу по окрестным деревням. Конечно, это задело бы нужные струны, и в Сэнди взыграли бы и гуманистические принципы, и жажда приключений.

Проблема лишь в том, что это было бы неправдой. Более того, Сэнди понял бы, что я лгу.

Я прочистил горло и отвернулся от слепящего солнца. Мне не хватало дыхания, я чувствовал, как слова буквально испаряются у меня во рту, пока я готовлюсь что-нибудь сказать. Я прокашлялся, чудом нашел в себе силы и начал: – Так сразу и не объяснишь, Сэнди: не для собственного удовольствия и уж всяко не в угоду кому бы то ни было. Знаю только, что мы с этим Марабу уже встречались, может быть в прошлой жизни, и что он – само зло, и что мне важно его уничтожить.

Сэнди смотрел на меня несколько секунд, на лице его застыло выражение сомнения и страха.

– Ты веришь мне, друг? – спросил я, смягчив тон. Лицо моего друга озарилось роскошной улыбкой, он крепко обнял меня, и я заключил его в свои объятия. Разнявшись, мы ударили по рукам.

– Мы его сделаем, мерзавца, – улыбнулся Сэнди, и уверенность металлическим блеском заиграла в его глазах.

К нам подошли еще двое негритят из футбольной команды. Они были одеты в лохмотья.

– Гомосеки? – спросил мальчуган. – Отсосу за доллар.

Сэнди посмотрел на парнишку с покрытыми коростой губами.

– Иногда бывает тяжко, малыш, но отдаваться белому за деньги – это не решение. Он взъерошил ему волосы, и мальчишка убежал вприпрыжку по тропинке, ведущей в поселок.

Мы продолжили путь пешком, с рюкзаками за плечами, из деревни на другой берег озера. Ветер поменял направление, отчего мусорная вонь стала непереносимой в маревой жарище. Вокруг нас роились отвратительные насекомые разнообразного калибра. Мы побежали и неслись до тех пор, пока окончательно не выдохлись, хотя «мы» – громко сказано: Сэнди, как профессиональный спортсмен, имел передо мной значительное преимущество по выносливости и физ-подготовке и мог бы, наверное, продержаться по– дольше.

Мы разбили лагерь на тенистой поляне, расположенной на более живописной стороне озера, и закатили пир, изучая содержимое наших съестных пакетов.

– Ммм! Пирог со свининой, домашнего приготовления, конечно, – сказал Сэнди.

– А это что… Боже мой, сыр! Целая головка! Понюхай, Сэнди, и ты вгрызешься в него не раздумывая!

– Да я его сейчас целиком проглочу, – улыбнулся Сэнди, – а вот и хлеб домашней выпечки, может, приступим?

– Нет, для начала съедим по свежеснесенному яйцу, – рассмеялся я.

– Не хватает только домашнего яблочного пирога и мороженого на десерт, – улыбнулся Сэнди, и мы жадно набросились на деликатесы. Тут Сэнди неожиданно посетила мысль, он повернулся ко мне и сказал: – Вот что, Рой. Нам нужно найти спонсора: кто-то должен профинансировать нашу охоту на Марабу. Я знаю, кто снабдит нас всем необходимым. Есть тут один – управляющий сафари-парка «Джамбола». Несколько миль вдоль по западному берегу озера – и мы там.

Я сразу понял, о ком говорит Сэнди, – Доусон. Мистер Локарт Доусон.

– Ты его знаешь?

Я неуверенно пожал плечами:

– Я слышал о нем, впрочем, кто не знает Локарта До-усона? Он заботится о своей популярности.

– Да, наш Локарт склонен к саморекламе, это факт, – сказал Сэнди, и в его голосе зазвучали нотки нежной фамильярности. Тут я вспомнил, Сэнди как-то говорил, что раньше он работал на Доусона.

Насчет саморекламы Сэнди не ошибся; Доусон просто не вылезал из «Новостей». Сейчас он собирался расширить владения своего парка, взяв под контроль прилегающую зону отдыха. Оставалось только догадываться, действительно ли разведение животных подразумевалось в проекте, который он называл «суперпарк», или у Доусона были другие планы. Он нажился на застройке земельных участков, а для земли в этом районе были значительно более выгодные применения, нежели устройство сафари-парка. Тем не менее Доусон мог быть нам полезен.

– Мы могли бы отлично провести время у старика Доусона, – сказал я, готовый к действиям.

– Не сомневаюсь: у него столько провизии, что можно прокормить целую армию, – согласился Сэнди.

Пронзительные крики, слившиеся в неистовый хор, внезапно прервали наш разговор. Я обернулся и увидел их. Можно было различить одну или две социальные группы, однако по большей части они стояли в отдалении друг от друга на мусорных кучах по берегу озера. Некоторые уселись, поджав под себя длинные ноги, другие медленно прохаживались туда-сюда. Огромный чертина, с размахом, наверное, не меньше метра и весом килограммов девять, повернулся к солнцу и расправил крылья, обнажив черный волокнистый подшерсток.

На выгнутой шее виднелась красноватая заплатка, на большом, конусообразном клюве коростой застыла кровь, белые пятна засохших экскрементов покрывали ноги. Это был крупный хищный падальщик, известный как Аист Марабу. Более того, это был как раз тот, что нам нужен.

– Смотри, Сэнди, – снова почувствовав, как слова пересыхают у меня в горле, указал я на другой берег озера, где на мусорной куче расположилась крупная птица.

Темная сила, исходившая из мертвых глаз твари, пронзила нас до спинного мозга.

– Ну давайте, крутки, вперед! – пронзительно крикнул я, и сразу почувствовал себя больным и слабым. Сэнди с тревогой посмотрел на меня.

– Послушай, Рой, чтобы взяться за этого гада как следует, нам нужно оружие. Его клюв острее бритвы и содержит трупный яд разлагающихся туш: одна царапина может привести к летальному исходу. Давай встретимся с Доусоном. Его земли одно время были зачумлены этими тварями, но он нашел способ расправиться с ними.

ЭТИ ТВАРИ – УБИЙЦЫ. ИМ, ГЛАВНОЕ, КОГО-НИБУДЬ ПОКАЛЕЧИТЬ, А НА ИГРУ ИМ НАПЛЕВАТЬ…

Э?

Блядь-я

начинаю

подниматься

Мы уходим, сынок, твоя мама и я. Пошли мы, значится. БЫВАЙ, СЫНОК! Выздоравливай! Поправляйся,

Это мы, твои папа и мама, желаем тебе скорейшего выздоровления. Ну, до завтра. Завтра зайду. БЫВАЙ, РОЙ!

Ай, ай, аи! Как он всегда орет, мать его. Да я не глухой, мудила! Иногда я чувствую, что легче будет просто открыть глаза и крикнуть: ПШЕЛ ТЫ НА ХУЙ!

– Едва-а-а ты вошел в казино, как сразу затмил остальны-ы-ы-х, богатый красавчик…

Это что за ахинея? Мама. Вот загудела-то, пиздец.

– …шикарный кутила…

– Ты чё делаешь Вет? Чё это ты разыгралась?

– Помнишь, Джон, они сказали, что ему можно петь. Врачи говорят. Знаешь, ведь музыка бьет по другой части мозга. Вот почему мы принесли сюда эти записи. Я просто подумала, что это больше понравится нашему мальчику, ну, вроде как живое выступление. В детстве он очень любил, когда мы пели «The Big Spender», помнишь?

– Ну да, но музыка и пение не одно и то же. Это разные вещи. То, что ты делаешь, – это пение. Это и музыкой-то не назовешь, Вет. Это не совсем музыка, знаешь-понимаешь.

– Так можно позвать Тони, чтоб он подыграл на гитаре. Я спою «The Big Spender», запишем на кассету, у мальчика есть магнитофон, да, Джон? Я могу все устроить.

ПРОКЛЯТЬЕ, ГОСПОДИ, СПАСИ И СОХРАНИ…

Уверен, мама расстроилась, и они опять затеяли ругань. Когда они ушли, я почувствовал облегчение, пиздец, какое облегчение. Даже теперь они мешают мне, даже здесь сбивают меня с толку. Мне нечего им сказать, я о них ничего не думаю, да и не задумывался никогда. Кроме того, мне не терпится вернуться к Сэнди, чтобы продолжить нашу погоню за Марабу. Но теперь я слышу другой голос, такой мягкий женский голосок, и принадлежит он Патриции Дивайн:

– Посетители ушли, Рой.

Голос у нее приятный, в меру сексапильный. Может, в мире грез мне удастся завести любовную интрижку, немного фака в повседневность, нет-нет-нет, фака не будет, потому что именно из-за него и началось все это слюнтяйство, и я стал превращаться в разлагающийся полупроводник между этим светом и другим; я чувствую прикосновение Патриции Дивайн.

Чувствую ли я его на самом деле, или мне только кажется, слышал ли я своих родителей, или это игра моего воображения. Не знаю и знать не хочу. У меня есть только входящая информация, и мне не важно, идет ли она от органов чувств, из памяти или из воображения. Не важно, откуда она, важно, что она есть. Единственная реальность – это образы и тексты.

– Ничегошеньки от тебя не осталось, – весело говорит она, и я чувствую, как атмосфера накалилась. Старшая сестра бросила на Патрицию недовольный взгляд за критическое замечание в присутствии овоща. В свое время я весил под девяносто кг, конечно. Однажды я уже чуть было не отправился в ад для толстых (Фэтхел, Мидлотиан, население 8619), с толстой женой, толстыми детьми и толстой собакой, туда, где худые только кошельки.

Вот я слышу, как уходит старшая, оставляя меня наедине с просто Божественной Патрицией. Может, она и старая корова, но мне нравится думать, что она молода и красива. Возможность представлять выводит мое существование на более качественный уровень. Других возможностей у меня не так много. Я определяю качество, высокое или низкое, по своему усмотрению. Если бы они только отъебались от меня и дали мне возможность разрулить все самому. Мне не нужны их представления о качестве, их гребаный мир, который сделал меня тем уебищем, которым я был. Здесь, в глубине, я – овощ, и мне хорошо в тайном мирке своего воображения: я могу фачить, кого захочу, убивать, кого пожелаю, нет-нет-нет, только не это, я могу делать то, чего мне хотелось, что я пытался делать там, наверху, в реальном мире. Возвращаться не надо. Все равно этот мир для меня вполне реален, и я останусь здесь, внизу, где им меня не достать, во всяком случае до тех пор, пока я во всем не разберусь.

Последнее время это не так-то просто. События и действующие лица вторгаются в мое сознание, незваные гости вламываются на мою частную ментальную вечеринку, навязывают мне свое общество. Например, Джеймисон, а теперь еще этот Локарт Доусон. Так или иначе, это дает мне ощущение движения к цели: я знаю, зачем я здесь. Я здесь, чтобы уничтожить Марабу. Зачем – не знаю. Зато знаю, что мне нужна помощь, и что в этой охоте Джеймисон и Доусон – единственно возможные мои союзники.

Вот такая дребедень у меня вместо жизни.

2. Окраина

Мои родные, среди которых я вырос, это не семья, а генетическая катастрофа. Большинство людей живут с ощущением, что дома у них все нормально, я же с раннего детства, практически с тех пор, как начал соображать, стеснялся своей семьи, стыдился ее.