8. Истинное лицо Фредди

Фредди Ройл пережил тяжелый, по своим меркам, день до своего позднего прибытия в больницу Св. Губбина. Все утро он провел на телестудии, снимая эпизод для передачи «От Фреда с любовью». Мальчик, который, по распоряжению Фреда, купался с дельфинами в аквапарке Моркамби, пока его дедушку с бабушкой возили на сцену их медового месяца, совсем раззадорился в студии и ерзал на коленках у Фредди, возбуждая его до такой степени, что им обоим потребовалось несколько дублей.

— Я люблю, кагда ани тиихие, — сказал он, — очень, очень тиихие.

Барри, продюсеру, было не до смеха.

— Ради Бога, Фредди, валил бы ты в больницу, оттянулся, трахнул жмурика, — простонал он. — Может, тогда отпустит тебя твое либидо хреново.

Совет был хорош.

— Нааверна, так и сделаю, старина, — улыбнулся Фредди и послал вызвать такси из Шефердз Буша в больницу Св. Губбина. В Вест Лондоне его взбесило по-черепашьи медленное передвижение в потоках транспорта, и он передумал и попросил водителя высадить его у книжного магазинчика в Сохо, куда частенько заходил.

Подмигнув человеку за прилавком оживленного заведения, Фредди быстро прошел в дальний угол. Там уже другой продавец в необычного вида роговых очках пил чай из большой кружки. Он улыбнулся Фредди:

— Все в порядке, Фредди? Как поживаешь, старина?

— Все путем, старина Берти. Как сам?

— Не жалуюсь. Вот, это я для тебя отложил… — Берти открыл ключом небольшой ящик, порылся среди коричневых конвертов и извлек тот, на котором черным фломастером было написано «ФРЕДДИ».

Фредди не стал открывать конверт, вместо этого кивнул на книжный шкаф, вмонтированный в стену. Берти ухмыльнулся:

— Сегодня уже многие сюда заходили.

Он потянул за ручку, открывая потайную дверцу. За ней была тесная узкая комнатка с металлическими стеллажами, забитыми журналами и видеопленками. Зайдя внутрь и захлопнув за собой дверцу шкафа, Фредди заметил двух мужчин, поглощенных просмотром литературы. Одного Фредди знал.

— Перке, дружище, неушшта ты?

Перки Наварро оторвал взгляд от обложки Лесбо-Милашки-Длинные-Язычки № 2 и улыбнулся в ответ.

— Фредди, старина. Как ты? — Не удержавшись, он бросил быстрый взгляд на стойку, где заметил нечто похожее на медсестру Лоррейн Гиллеспи в Новых Пизденках 78. Он взял журнал в руки и рассмотрел попристальней. Нет, просто волосы такие же.

— Я а-атлична, старик, — начал было Фредди, но, заметив, что Перке не слушает, спросил: — Шшто-то интерессное?

— Увы, нет, лишь показалось. — Перки был явно разочарован.

— Ну, я уверен, шшто ты найдешь, шшто тебе нуззно. А как наш Ангелочек себя чувствует?

— Ей уже намного лучше.

— Она попала в надежное место. Я зайду к ней сегодня — еду в Губбинса на встречу спонсоров.

— Да-да, я просто вижу, как дело идет на лад, — улыбнулся Перки, снова заметно оживляясь. — Она даже думает о продолжении романа.

— Да, это много значит.

— А эта сестра, которая за ней присматривает… маленькая шотландка… она на нее хорошо влияет. Премиленькая штучка. Я даже, не поверишь, искал здесь подобие…

— Есть что-нибудь стоящее?

— Есть тут кое-что новенькое, Берти сказал, что только вчера привезли из Гамбурга, но это все вот там. — Перке повел Фредди к одному из стеллажей.

Фредди взял наугад журнал, пролистал содержимое.

— Неплоха, саавсем неплоха. Я тут купил как-то журнальчик про еблю рукой. Как это девочки-мальчики кулачки засовывают в свои жопки — не представляю. Я бы точно обосрался, если бы по большому пару дней не ходил!

— Думаю, их пичкают этими мышечными релаксантами, — просветил его Перке.

Это предположение явно заинтересовало Фредди.

— Мышечные релаксанты… ммм… они ведь должны легко дырочку открывать, а?

— Да, это самый эффективный способ. Почитай-ка об этом. Ты сам-то не думаешь попробовать? — рассмеялся Перки.

Фредди осклабился на Перки, и тот содрогнулся от резкого запаха изо рта телезвезды.

— Я ничаво никагда не исключаю, дружище Перки, ты меня знаешь.

Похлопав приятеля по спине, знаменитость забрал свой конверт, вышел из магазина и принялся ловить новое такси. Он ехал навестить Ребекку Наварро, женщину, которой он, как и все ее знакомые, бесстыдно льстил. Это он, играючи и к ее вящему удовольствию, дал ей прозвище «Ангелок». И после свидания с Ребеккой он собирался навестить еще пару друзей, о которых большинство людей сказали бы, что они «покинули нас», но не Фредди, от него далеко не уйдешь, для Фредди они как раз то, что нужно.

9. В «Джунглях»

За день до того, как жизнь его изменилась, Глен упрашивал своего приятеля Мартина:

— Ну слушай, давай попробуем. У меня хорошие колеса, «плейбои» из Амстердама. Это самые сильные.

— Вот-вот, — ухмыльнулся Мартин, — и ты потратишь их на этот дерьмовый джангл. Я не собираюсь на эту фигню, Глен, я просто не могу плясать под джангл.

— Ну слушай, Мартин, ради меня. Давай попробуем.

— Ради тебя? А что это ты так страстно рвешься именно в этот клуб? И Кит, и Кэрол, и Эдди — все идут в Сэйбрасоник, а потом в Министри.

— Понимаешь, хаус — сейчас самое продвинутое в музыке, а джангл — самое продвинутое в хаусе. Музыка должна удивлять, а иначе становится общим местом, как кантри и вестерны, как то, что стало с рок-н-роллом. Джангл — это музыка, которая способна удивлять. Она на самой передовой. Мы просто обязаны попробовать, — умоляя, произнес Глен.

Мартин взглянул на него с любопытством.

— Там точно будет кто-то, кого ты хочешь встретить… кто-то из больницы туда ходит… уверен, что одна из медсестер!

Глен пожал плечами и улыбнулся.

— Ну… да… но…

— Ну вот и отлично. Хочешь бегать за девками, будем бегать за девками. Я на этот счет… сам знаешь. Но не грузи меня своей «продвинутой музыкой».

Они подъехали к клубу, и сердце Глена съежилось при виде очереди перед дверью. Мартин подошел прямо к входу и заговорил с одним из охранников. Повернувшись, он неистовыми жестами стал подзывать Глена. Они зашли внутрь, — очередь провожала Глена и Мартина приглушенными стонами зависти. Сперва Глен боялся, что они не попадут на вечеринку. Теперь, когда благодаря стараниям Мартина они были внутри, он с ужасом думал, что Лоррейн застрянет снаружи.

В клубе они сразу же направились в чил-аут. Мартин сбегал в бар и купил две газировки. Было темно, и I лен вытащил пакетик из кармана комбинезона. В пакетике было четыре таблетки с отштампованными изображениями плейбоевского кролика. Они проглотили по колесу каждый, запивая минералкой.

Минут через десять таблетка начала приходить к Глену, и, как с ним всегда происходило, он почувствовал неприятное ощущение сухости, на грани икоты. Ни он, ни Мартин нисколько не оживились; Глен вообще плохо переносил колеса.

Три девчонки присели рядом, и Мартин тут же начал с ними общаться. А Глен так же быстро свалил на танцпол. Колеса были и вправду хороши, но если ты не шел сразу же плясать, то легко мог проболтать всю ночь в чил-ауте. Глен пришел сюда плясать.

Глен обошел заполненный людьми танцпол и почти сразу наткнулся на Лоррейн с подругой. Он начал танцевать на безопасном расстоянии. Глен узнавал музыку — Murder Dem Нидзямэна переходила в G Spot Уэйна Маршалла.

Лоррейн с Ивонн танцевали, танцевали с упоением. Глен наблюдал за ними. Лоррейн отключила весь мир вокруг, сосредоточившись на Ивонн, полностью отдаваясь ей. «Боже, мне бы хоть долю такого внимания», — подумалось Глену. Ивонн, напротив, была не настолько увлечена подругой, она была отстранена, обращая внимание на происходящее вокруг. Так все это видел Глен. Таблетка начинала действовать, и музыка, к которой он когда-то испытывал неприязнь, проникала в него со всех сторон, волнами пронизывала его тело, порождая в нем эмоции. Раньше джангл казался ему дерганым и несвязным, сбивал с толку и раздражал, сейчас он начинал жить в его ритме, и его тело раскачивалось и плыло вслед за ревом басов и рваным рисунком ударных. В нем поднималась радость любви ко всему хорошему, при этом он продолжал видеть все гадости жизни в Британии; более того, этот урбанистичный блюзовый ритм двадцатого века оттенял их, позволяя рассмотреть еще отчетливей. Ему не стало страшно или плохо: он четко знал, что нужно делать, чтобы уйти, избавиться от дурного. Ответ был прост: танцевать; он чувствовал, что должен танцевать, танцевать в полную силу. Это единственный путь. Ты обязан показать, что еще жив. Политические лозунги и выступления ничего не значат; ты должен праздновать радость жизни, чтобы показать всей этой серой силе и мертвым духам, которые заправляют всем, засирают тебе мозги и умертвляют, пока ты сам не становишься одним из них. Ты должен показать им, что, несмотря на все их попытки сделать из тебя такого же, превратить тебя в мертвеца, ты все еще жив. Глен понимал, что это не решение проблемы и, когда ты остановишься, все останется по-прежнему, но в данный момент он был на лучшей вечеринке в городе. Именно на такой, на какой он хотел быть.

Глен посмотрел на Лоррейн и ее подругу. Он сам не замечал, что танцует, как маньяк, и только взглянув на девчонок, понял. Здесь не было выпендрежа, здесь всех охватило настоящее исступление. Это был не танец, это слово не подходило. И здесь были они: Лоррейн и ее подруга Ивонн. Богиня Лоррейн. И богиня умножилась. Она уже была не одна — просто Лоррейн с подругой, когда он впервые заметил их. Теперь это были Лоррейн и Ивонн, захваченные безумной счастливейшей эмоцией танца, изначальная космическая скорость которого замедлялась до почти полной неподвижности под напором мигающих стробов и рваного брейк-битового ритма. Лоррейн и Ивонн. Ивонн и Лоррейн.

Единый оглушительный вопль поднялся из толпы, музыка достигла кульминации и сменила темп, постепенно входя в следующую тему. Обе девушки, в изнеможении, упали друг другу в объятия. В этот момент Глен почувствовал, чточто — то разладилось в языке их тел. Лоррейн и Ивонн целовались, и вдруг Ивонн начала сопротивляться и вырываться. Все происходило очень медленно в свете стробов. Казалось, что-то внутри у нее не выдержало и сломалось, что она переступила границу своей эмоциональной эластичности. Она вырвалась из их симбиотического объятия, с рывком, который не смогли сгладить вспышки стробов, и застыла в неестественной позе. Лоррейн, казалось, взглянула на нее с изумленным презрением, затем перестала ее замечать.

Ивонн ушла с танцпола и направилась к бару. Глен смотрел на уходящую Ивонн, потом на Лоррейн. Лоррейн. Ивонн. Он пошел за Ивонн. Она стояла у стойки бара и пила воду. Этой ночью, которая изменила его жизнь, он дотронулся до ее плеча.

— Ивонн?

— Да… — медленно ответила Ивонн. — А ты Глен, да? Из больницы.

— Да-да, — улыбнулся Глен. Она была прекрасна. Именно Ивонн. Ивонн и есть та единственная. Ивонн, Ивонн, Ивонн.

— А я не думала, что ты этим увлекаешься, — с улыбкой сказала она. Ему показалось, будто она своими крупными белыми зубами вгрызается в его грудь и прокусывает дыру прямо в сердце. «Она охуенно красива, — решил про себя Глен. — За такую можно умереть».

— А, да, — ответил Глен, — конечно, да.

— Тебе хорошо? — спросила Ивонн. «Он просто красавец, — подумала она. Охуенный мужик. И на меня серьезно запал, как раз вовремя».

— Лучше никогда не бывало, а тебе?

— Становится гораздо лучше, — улыбнулась Ивонн. Жизнь Ивонн тоже изменилась этой ночью.

10. Ребекка выздоравливает

Лоррейн измеряла Ребекке температуру, когда к ее знаменитой пациентке вошел ее не менее знаменитый посетитель.

— Ангелок! — воскликнул Фредди. — Как ты? Я еще вчера хотел было заглянуть, но эта встреча со споо-нсорами никак не кончалась. Ну, как у нас дела?

— Мм, — начала было Ребекка, и Лоррейн дрожащей и нетвердой рукой вытащила у нее изо рта градусник. — Фредди! Дорогуша! — Ребекка протянула руки и театральным жестом обняла гостя.

— Это же ты, Ребекка. — Лоррейн с трудом изобразила улыбку. Ей было нехорошо после вчерашнего, и ее мучила эта история с Ивонн. Она так глупо вела себя, потеряла над собой контроль… Нет, контроль над собой потеряла она сама… Лоррейн усилием воли пресекла зарождающийся приступ самобичевания. Сейчас явно был не тот момент.

— Спасибо, дорогая Лоррейн… ты не знакома с дорогушей Фредди?

— Не-а… — ответила девушка. Она подала ему руку. Фредди пожал ее с усердием, после чего поцеловал в щечку. Лоррейн поморщилась от холодного и мокрого ощущения, которое оставила маслянистая слюна Фредди на ее лице.

— А я слышал о тебе, как ты отлично ухаживаешь за Ангелком, — с улыбкой произнес Фредди. Лоррейн пожала плечами.

— Ах, Фредди, Лоррейн обо мне так заботится, правда, милая?

— Ну что вы, это же моя работа, в самом деле.

— И все же, ты делаешь ее с такой отдачей, с таким savoir faire. Я просто настаиваю, дорогуша Фредди, используй все свое влияние, чтобы Лоррейн повысили в этом лечебном учреждении.

— Я думаю, ты, это, того… сильно преувеличиваешь возможности простого деревенского па-а-рня из Соммерсета, Ангелочек, но я уж, как говорится, постараюсь вложить нужные слова в правильные ушки.

— Сделай одолжение, Фредди. Ведь лишь благодаря моей сестричке Лоррейн я могу вернуться домой на следующей неделе. И я похудела килограмм на пять. Ах, дорогуша Фредди, я так опустилась за последние годы. Обещай мне, что честно скажешь, когда я снова начну толстеть, и не будешь мне больше льстить. Ну пожалуйста, дорогуша, ну пообещай же!

— Как скажешь, Ангелочек! Очень рад, что тебя скоро отпустят домой, — с улыбкой сказал Фредди.

— Да-да, и Лоррейн приедет ко мне в гости, правда, милая?

— Ну, вообще-то… — промямлила Лоррейн. Меньше всего сейчас ей хотелось именно этого. У нее болели ноги; и она знала, что к концу смены заболят еще сильнее. Глаза устали смотреть; посмотрев на кровати, на которых надо было поменять белье, ей ужасно захотелось прилечь прямо сейчас на одну из них.

— Ну же, пообещай, что приедешь, — надулась Ребекка.

Ребекка вызывала у Лоррейн странное чувство. С одной стороны, ей претил ее покровительственно-капризный тон. С другой стороны, Лоррейн испытывала дикое желание растормошить это глупое, раздувшееся существо, эту наивную и обманутую женщину, сказать ей, какая она дура, как ей нужно посмотреть реальности в глаза и забыть свои детские фантазии. И все-таки, где-то в глубине души ей было жаль Ребекку, хотелось защитить ее.

Лоррейн видела, что, несмотря на всю свою навязчивость и жалкость, Ребекка была хорошей, честной женщиной.

— Ладно, приду, — ответила она.

— Вот и замечательно! Видишь, Фредди, Лоррейн даже вдохновляет меня снова писать. Я хочу написать с нее героиню нового романа. И назову ее Лоррейн. Хоть я и собиралась прозвать ее Агнес, думаю, ничего страшного, если имя будет звучать немного по-французски. Быть может, у Флоры был любовник-француз, пока она не встретила священника. Старая связь, понимаешь? Боже, у меня снова столько идей! Я определенно посвящу эту книгу тебе, дорогая, дорогая сестричка Лоррейн!

Лоррейн внутренне содрогнулась.

— Вот и здорово, — заключил Фредди, с нетерпением предвкушая поход в патологоанатомию, — но мне пора. А что, Ангелок, с женщиной в соседней палате?

— Ах, она очень больна. Думаю, ей остались считанные дни, — вздохнула Ребекка.

— Какой ужас, — ответил Фредди, с трудом скрывая радость предвкушения на лице. Женщина была довольно грузной — счастливое забытье в такой массе плоти. «Покорить всю эту груду мяса — все равно что на Эверест забраться», произнес он про себя с чувством глубокого удовлетворения.

11. Без названия — в работе

Уже наступил коней, марта, когда Лоррейн с мисс Мэй отправились в свой дальний путь, конечным пунктом коего был Лондон. Для девушки с далекой границы Шотландии, единственным путешествием которой была давняя поездка в Эдинбург, каждый новый день в пути был полон впечатлений. К тому же она, особенно вначале, пребывала в радостном возбуждении, связанном с той небольшой, но неожиданной суммой денег, шестидесятью фунтами, которыми заботливый отец наделил ее перед отъездом.

Женщины передвигались на старой повозке, влекомой двумя статными лошадьми под управлением Тама Крейга, мужика из Селкирка, который до того неоднократно уже проделывал этот путь. Для человека, привыкшего к езде в почтовой карете, неповоротливая и скрипучая повозка, запряженная всего лишь двумя лошадьми, сулила мучительно медленное путешествие. И если Лоррейн оно казалось настоящим приключением, то для ее спутницы, мисс Мэй, — невыразимо скучным. Она рассудила, что единственным преимуществом такого способа передвижения был повышенный комфорт.

Но, несмотря на все, путешествующим дамам доставляли удовольствие отменные угощения на частых остановках, да и кровати в постоялых дворах обычно были вполне удобны. Лоррейн пришлась по душе трехдневная остановка в Йорке, которая c лучилась по совету Тама Крейга, заметившего усталость одной из лошадей. Лоррейн так полюбился город, что она упрашивала остаться здесь еще хоть на день, но неумолимый шотландец-кучер заявил, что лошади вполне готовы, а мисс Мэй, как и обычно, воспользовалась правом решающего голоса.

— Мой долг — доставить тебя к леди Хантингтон, дорогая. И хоть срок твоего приезда не был назван, я не могу позволить тебе задерживаться в каждом интересном пункте нашего пути! Промедление — для нас помеха!

С этим они и отбыли.

Дорога до Грантами была не богата приключениями. Сильный дождь застал их при приближении к Гонерби Мору, затопив живописные линколъширские поля. Вдруг, будто из ниоткуда, их обогнала почтовая коляска, запряженная четверкой, причем с такою быстротой, что смирные животные, тащившие повозку наших женщин, понесли, и она съехала на обочину. От резкого рывка мисс Мэй стукнулась головой.

— Что…

— Мисс Мэй, — Лоррейн схватила ее за руку, — с вами все в порядке?

— Да, да, девочка… Я испугалась, что повозка могла перевернуться… Скажи мне, что случилось?

Выглянув в окошко, Лоррейн увидала, что Там Крейг яростно машет кулаком, и услышала проклятия на гортанном шотландском, каких она прежде не

слыхала.

— Ах вы, черти! Я повырезаю вам трусливые английские сердца!

— Мистер Крейг! — возмутилась мисс Мэй.

— Простите, мэм, — меня взбесила неучтивость тех военных, что были в той коляске. Пускай они и офицеры, но никакие не джентльмены, это точно.

— Возможно, они торопились скорей добраться до ночлега, — произнесла мисс Мэй. — Нам тоже надо поспешить.

— Простите, мэм, но одна лошадь охромела. Придется в Грантаме ее заменить, и, боюсь, на это у нас уйдет уйма времени.

— Отлично, — тяжело вздохнула мисс Мэй. — Ах, Лоррейн, как меня утомило это путешествие.

Путь в Грантам оказался дольше, чем предполагалось, по причине хромоты одной из лошадей. В «Голубой Таверне» мест не оказалось, — путешественницам пришлось довольствоваться менее благородными условиями. Выходя из повозки, кучер Там заметил, как мимо них быстрым шагом прошли четверо офицеров из почтовой коляски, причинившей им столько неудобств, и не смог удержаться, чтобы не заворчать им вслед.

Один из них, темноволосый молодой человек приятной наружности со слегка вызывающей улыбкой, пристально взглянул на Лоррейн, отчего девушка, зардевшись, потупила взор. Заметив этот взгляд, мисс Мэй с одобрением кивнула, отмечая поведение Лоррейн.

Стоянка в Грантаме продлилась еще два дня, но остаток пути в Лондон прошел без приключений, и вскоре наши героини в отменном расположении духа прибыли в роскошный кенсингтонский особняк графа Денби и леди Хантингтон.

Лондон потряс Лоррейн; размеры и масштаб столицы превзошли самые смелые ее ожидания. Леди Хантингтон, прелестная женщина, на вид гораздо моложе своих тридцати шести (а мать Лоррейн была одного возраста с подругой), была заботливой хозяйкой. К тому же у Лоррейн была мисс Мэй, к которой лишь леди Хантингтон смела обращаться по имени — Аманда и которая неотрывно следила за девушкой на каждом шагу ее выхода в свет. Граф Денби — благородный и красивый мужчина — вместе со своей супругой казался воплощением жизнелюбия и веселья.

Обеды в Рэдком Хаусе всегда были событием, даже если в доме было совсем немного гостей.

— Ну, разве это не восхитительно? — обращалась Лоррейн к неизменной своей спутнице мисс Мэй.

— И это еще довольно скромно. Наберись терпения, и ты увидишь Торндайк Холл, моя девочка, — с улыбкой отвечала мисс Мэй. Лоррейн с нетерпением ожидала поездки в Торндайк Холл — древнее родовое поместье Денби в Уилтшире.

Однажды вечером, на одном из скромных обедов в присутствии всего лишь нескольких гостей, Лоррейн ощутила на себе игривый взгляд молодого и симпатичного мужчины. Он показался ей знакомым — Лоррейн подумала, что уже видала его на одном из обедов. Мужчина же, одетый безупречно согласно современной моде, кинул слегка насмешливый взгляд на своего друга и хозяина дома, графа Денби, и воскликнул по-театральному громким голосом:

— Ах, Денби, старый негодник, ты обещал, что мы отлично повеселимся с гончими на выходных в Уилтшире, но, скажи, чем развлечешь ты меня

сегодня?

Юный возмутитель спокойствия улыбнулся Лоррейн, и она тотчас вспомнила, где видала его раньше: он был одним из офицеров из почтовой коляски, задержавшей ее путешествие в Лондон, и именно тот, который смотрел на нее в Грантаме.

— Мою повариху, — слегка встревоженно ответил Денби, — многие считают искусницей…

— Но, — своенравно перебил его мужчина, еще раз бросив игривый взгляд в сторону Лоррейн, которая зарделась, как и в первый раз, — меня не ублажить пресловутым искусством поварихи! Я приехал в надежде увидеть здесь всевозможные неприличные оргии! — громко воскликнул он. Лорд Хакур, сидевший рядом, чуть не поперхнулся своим вином и с неодобрением покачал головой.

— Любезный Маркус! Какой же ты непристойный! — с беззлобным укором сказала леди Хантингтон.

— Моя дорогая, — вступил лорд Хакур, — вы уподобляетесь этому молодому нахалу, с такой готовностью обращая внимание на его наглую и непристойную болтовню!

— Вот оно — разлагающее общество влияние лорда Байрона и когорты его сподвижников! — с легкой ноткой презрения произнес, улыбаясь, Денби.

— Да-да, этот чертов поэтишка поднял тучи пыли! — воскликнул Хакур.

— Скажите мне, — продолжал тем не менее молодой человек, — как это через месяц я отправлюсь на встречу с головорезами Боуни, так и не занявшись чем-то посерьезней?

— Те занятия, на которые вы, кажется, намекаете, никогда не будут позволены под крышей этого дома, Маркус! — сердито отвечал Денби.

— Маркус, будьте умницей и умерьте ваш огненный пыл хотя бы на время обеда, а то ваши речи отдают скандалом! Расскажите нам лучше что-нибудь из своих военных историй, — мягко обратилась леди Хантингтон к неугомонному гостю.

— Не могу отказать вам, прекрасная миледи, — с улыбкой отвечал молодой человек, усмиренный и поверженный ласковым тоном и успокаивающей кра сотой хозяйки дома. Именно так он и поступил и весь остаток вечера забавлял гостей историями из своей военной службы, выказывая необыкновенное остроумие и искусство рассказчика.

— Кто был этот молодой человек? — не сдержав любопытства , спросила Лоррейн у леди Хантингтон, когда гости наконец разъехались.

— Это был Маркус Кокс. Милейший юноша, один из самых престижных лондонских женихов, но, к несчастью, и ужасный сердцеед! В столице множество мужчин, имеющих не очень приглядную изнанку, и с ними нужно быть поосторожней. Но не сомневаюсь, твоя любезная матушка и наша дорогая Аманда рассказывали тебе об этом. Увы, но многие молодые удальцы готовы сделать и сказать что угодно, чтобы только завоевать сердце и честь неопытной девушки. Когда мужчинам, даже с таким воспитанием, как у Маркуса, предстоит отправиться на войну, в их речах и поступках появляется отчаянная беспечность. Ибо, как это ни грустно, многие из них не возвратятся домой, и они прекрасно это

понимают.

— Как хорошо вы знаете жизнь…-заметила

Лоррейн.

— И именно поэтому мой долг — передать тебе те знания, которые мне посчастливилось приобрести, дорогая Лоррейн. Но сейчас нам пора за работу. Нам предстоит, как это ни утомительно, выполнить труднейшую и серьезнейшую задачу — выбрать наряды для завтрашнего бала.

Весь следующий вечер Лоррейн готовилась к балу под чутким руководством леди Хантингтон. Ей даже не пришлось смотреться в зеркало, чтобы понять, что ей это удалось. В глазах хозяйки дома росло неподдельное восхищение ее убранством, и зеркало казалось уже ненужным. Лоррейн и в самом деле была божественно красива в своем платье алого цвета из индийского шелка.

— Как восхитительно ты выглядишь, дорогая, просто божественно! — ворковала леди Хантингтон.

Лоррейн подошла все-таки к зеркалу и, взглянув на отражение, воскликнула:

— Неужели это я? Не может быть!

— Конечно же ты, дорогая, конечно ты. Как ты похожа на свою милую матушку…

На балу красавцы-офицеры наперебой приглашали ее танцевать, все искали знакомства с молодой красавицей. Вальс — самый восхитительный танец на свете, и Лоррейн была опьянена музыкой и движением.

После танца с одним высоким офицером леди Хантингтон и лорд Денби отозвали Лоррейн в сторону.

— Дорогая Лоррейн, мы так гордимся тобой! Как жаль, что твоя милейшая матушка не видит тебя сейчас, — одобрительно прошептала на ухо девушке ее благородная покровительница.