Без нее я приговорен к вечной жизни в этом дерьмовом мире, поскольку без звуковых и визуальных галлюцинаций кислота вообще гадость порядочная; с тем же успехом можно просто упиться в минусы, да еще деньжат заслать пивнякам да тори, что мы и проделываем каждый раз, когда подносим к губам бокал этого дерьма, а вот без галлюцинаций у старой доброй кислоты есть один плюсик, приступы Смешлейтенантов, а это всяко получше, чем алкашка, в ней сидишь с козьей мордой и набираешься депрессанта под названием алкоголь, все, черт, хватит с меня, мы же про КЛУБНИКУ…

— Все, я пошел. Надо бы еще клубнички, а, — объявляю я всем. Меня что-то смешит в лице Клэр. Хроническая атака Смешлейтенантов.

— Смотри осторожней, не отлетай, — говорит мне Клэр.

— Да, поаккуратней там, — поддакивает ей Аманда.

— Ты безумный выходить в таком виде, — отвлекается Стиво от синей задницы гольфиста.

— Все отлично, ребята, — говорю им я.

И я прав. Здорово, когда о тебе все так беспокоятся. Но не до такой степени, чтобы я раскис идти или полез бы к ним целоваться, но это бы уже была паранойя. Я просто сказал, что хочу побыть один, я сказал.

Хочу побыть.

Но сначала иду отлить. Омерзительно ссать под кислотой, кажется, что никогда не закончишь, а время искажает все так, что вот вроде как отливаешь слишком долго; это действует на нервы, и в следующую же секунду я осознаю, как меня это уже достало, и я запихиваю член назад в штаны чуть раньше, чем закончил, хотя нет, уже закончил, но не стряхнул, и вот, блин, я ведь не в джинсах, а во фланелевых штанах, и с джинсами все бы ничего, но на фланели у меня будет карта Южной Америки или Африки прямо на самом интересном месте, если только я не приму радикальные меры — типа засуну в трусняк туалетной бумаги. Трусняк. Засуну. Кругом — обвинения. Я обвиняю. Пошли все на хрен. Я — Ллойд Буист.

Меня зовут Ллойд Буист, а не Ллойд Биатти. Б.У.И.С.Т. Еще одна атака Смешлейтенантов. Дышите глубже…

Только представьте меня, Ллойда Буиста, меня, перепутать с Ллойдом Биатти, тем кексом, что, как говорят, отпендюрил собственную младшую сестренку. Да у меня в жизни не было маленькой сестренки. Вверяю вам, ваша честь, и вам, господа присяжные, и тому палачу-психопату, что каждый разговор в любом пивняке Лита начинает словами: «А, помню-помню. Это же ты, грязный ублюдок…»

Блин, да как же можно все так напутать? Да, мы оба живем в Лите, и возраст тот же. Понятно, нас и зовут одинаково, Ллойдами… признаю, имя для Лита не совсем обычное. Ну да, у нас и фамилии с одной буквы начинаются. Да, боюсь, существует еще одно сходство, ваша честь, признаюсь, мы оба оттрахали наших сестричек. Ну что поделаешь тут, а? Все по-семейному, не надо драгоценное время на обычную болтовню тратить, на Баккарди с колой. Ну че, сестричка, давай-ка, а? Перепихнемся по-быстрому? А? Отличненько. Но вот только в моем случае это была чужая сестричка. Ясно? Ясно вам, люди? А вот и рок-опера, что я сочинил про Ллойда Биатти, того, другого Ллойда:

Сука, блин, это уже слишком, потому что это про меня, или про меня — подростка, а должно быть про Ллойда Биатти, мне нужно сосредоточиться на проблемах, которые привели этого самого Ллойда Биатти к инцестуальному роману с собственной сестрой, потому что просто так это все не случается, по крайней мере, ни с того ни с сего, постой-ка, постой… ведь если Ллойд Б. нумеро уно, кого мы назовем не-трахающим-сестру Ллойда, т. е. меня самого, если он сидел и дрочил, как и всякий тоскующий сексуально подавленный четырнадцатилетний подросток в своей комнате в Лите, то что же тогда делал Ллойд нумеро два; тот, что на самом деле, или, по крайней мере, со слов, отделал свою малышку-сиблинга? Наверняка то же самое, что и Ллойд Первый, то же самое, что любой четырнадцатилетний парнишка в Лите в этот самый момент. Вот только он, грязная свинья, не просто дрочил, как все, а пошел, сука, еще дальше и связался с маленькой девчонкой, двенадцати лет от роду по слухам, в общем, хлебное дело для советников по семейным проблемам…

Но я совсем не то же самое, что тот урод поганый, да, имя совпадает… и все… спокойней-спокойней, это все кислота. Пора возвращаться — назад к друзьям, сказать «пока-пока», прежде чем я, наконец, точно, вчистую, раз и навсегда пойду в тот магазин.

— Да не трахал я свою младшую сестренку, — заявляю я им всем, входя в комнату.

— Да у тебя и сестры-то нет, некого трахать, — отвечает мне Стиво. — А если бы была, то уж наверняка бы засадил.

Задумываюсь над его словами. Тут что-то начинает шевелиться у меня в желудке. Я же ничего не хавал, на фиг, за последние пару дней, кроме экстази, амфетаминов и кислоты. Еще я выпил энергетического напитка и сожрал кусочек груши у Аманды и, разумеется, сливочный сырок и КЛУБНИКА. Пора идти.

Я выхожу из квартиры и прыжками, да, буквально прыжками несусь по Грейт Вестерн Роуд. Ллойд Буист, повторяю я про себя. Почему-то мне кажется важным про это помнить. Лит. Партийный беженец. Самый притесняемый изо всех людей на свете. Борись за право тусоваться, нечего тратить драгоценную энергию на всякую глухую чушь типа жрачки, работы и всей этой фигни. Скука, скука и еще раз скука. Беженец Ллойд, один посреди чужого мне Вест Энда в Глазго. Я был потерян во Франции, влюбленный. Нет, нет, нет, сукин ты сын. У тебя задача проще некуда. Наипростейшее задание

— Привет, большой человек!

Со мной поравнялись два кекса, тяжело дышат и оглядываются по сторонам. Это же эти… как их там… Роберт с Ричардом из тусовки с Мэрихилла. Я постоянно на них натыкаюсь, — в Метро, в Форуме, в Резарекшн, в Пьюр, в Суб Клабе… фанаты Слэма, не-е, Терри н Джейсон… Индастриа…

— Привет, ребята!

Что — то не то с их лицами, и слишком уж поспешно они от меня валят.

— Извини, большой человек, спешим, немножко поели и свалили… Приходится, а что поделаешь, ведь так… ведь не на хавчик же деньжата тратить… -выпаливает все это Роберт, обращаясь ко мне и пятясь назад, словно рефери на футболе. Полезный навык.

— Все ясно, ребята! Все, блин, с вами ясно! Хорошо идешь, Роберто! Отлично идешь, сынок, полезный навык! — кричу я им вслед, пока они быстрехонько сматывают удочки. Оборачиваюсь назад, и на меня валится этот слон-бамбула, я группируюсь, потому что безумец вот-вот кинется на меня, нападет на ни в чем не повинного Ллойда, паренька из Лита, одинокого в городе чужом, ни с кем не знакомым, однако нет, он все-таки пытается догонять ребят, несущихся во весь опор к подземке на Кельвин Бридж, и распухший от алкашки синяк ни за что не догонит двух здоровых молодых парней, тела которых окрепли от танцев и экстази; они в отличной, на фиг, форме, и толстозадый мясистый чувак (хотя не такой уж он и толстый) наконец сдается. Наши герои скрываются из виду, а запыхавшийся и раздосадованный преследователь остается стоять, тяжело дыша и уперев руки в боки.

И тут я начинаю ржать. Этот чувила направляется в мою сторону, но я уже не могу заставить себя заткнуться. Смешлейтенанты — огромные отряды.

— Где живут эти подонки, быстро! — то ли рявкает, то ли просто тяжело выдыхает наш герой. Похоже, что Ллойда из Лита, хорошего мальчика, воспитанного и прилежного эдинбургского студента, играющего в кегли и больше всего на свете интересующегося международными матчами по регби в Муррейфилде, здесь ставят в один ряд с Рикардо и Робертом, гопниками из грязных глазговских кварталов.

Это все равно что меня бы обвиняли в том, что я отпендрюжил свою младшую сестру, которой у меня и в помине нет.

— Чего? — выкашливаю я.

— Эти подонки — дружки твои. Где они живут?

— А пошел ты… — с этими словами я отворачиваюсь. И тут чувствую на своем плече его тяжелую ручищу. Он же мне щас врежет. Нет. Но отпускать не отпускает. Это хуже. Удар я еще могу понять, но вот ограничение свободы, нет уж, дудки… и я мочу его прямо в грудную клетку, самое место для таких подонков, но не в полную силу, а так, чтобы он отцепился, но это не срабатывает, и если вы хоть раз смотрели видео, то знаете, что надо либо мочить кого-то, либо нет, а с глупыми вполсилы шлепками ты будешь выглядеть полным уродом, и тут я начинаю по настоящему дубасить этого мужика, и ощущение такое, будто матрац выбиваешь, а тот орет:

— Звоните в полицию! Позвоните в полицию! Этот человек сбежал из моего ресторана не заплатив, — а я кричу:

— Отцепись, ты урод, это не я, — а сам продолжаю мочить его, будто я резиновый, и уже задыхаюсь, а он все держится за меня, и на его искаженном, но упрямом лице видны страх и жалость.

И вот он, мусор, прямо перед нами. Разнимает нас и все такое.

— В чем здесь дело? — спрашивает. А у меня в моих фланелевых трениках четыре марки. В кармашке. В маленьком таком кармашке, в специальном отделении. Я могу пощупать их пальцами. И вот мужик отвечает первым:

— Дружки этого вот приятеля наели-напили в моем заведении фунтов эдак на сто двадцать, да и наутек!

У меня же в голове одно — выудить кончиками пальцев эти малюсенькие квадратики заряженной бумаги.

— Правду говорит? — оборачивается мусор в мою сторону.

— Да с чего мне-то знать, а, я тут, понимашь, просто вижу, понимашь, двух парней — бегут себе по улице. Одного вроде видел как-то в Саб Клабе, ну, типа, и здороваюсь с ним. А тут этот хрен, — киваю на хозяина ресторана, — гонится, понимашь, за парнями. А тут вдруг как вернется, да как набросится на меня.

Мусор снова поворачивается к мужику. Тут я быстро, зажав марочки между указательным и большим пальцем, подношу их к губам и глотаю разом, вот дурилка картонная, ведь мог бы и так оставить, и мусора бы не нашли, да и обыскивать меня не стали бы, ведь ничего и не натворил вроде бы, но я все ж таки глотаю всю казну, хотя мог бы на крайняк и так запросто скинуть. Вот дурья башка…

Мальчонку звали Ллойд Биатти

Он рос прелестнейшим дитятей

Ллойд Первый вызывает Ллойда Второго, как слышно, Ллойд Второй? Как слышно?

улетаю

Здоровяк, однако, не в лучшем расположении духа.

— Да эти суки просто грабанули меня! Я изо всех сил бьюсь, чтоб дело хоть прибыль приносило, что ли, а тут эти гребаные недоноски…

Вокруг нашей шумихи собралось несколько зевак. Я заметил это, когда одна тетка, по-видимому, наблюдавшая всю заварушку, вступилась:

— Да ты просто вцепился в парнишку! Схватил его, и все тут! Он-то тебе ничего дурного не сделал…

— Верно, верно, — подтверждаю я, поглядывая на копа.

— Верно говорит? — спрашивает тот.

— Ну вроде как и да, — приходится признаться мужику, моментально обмякшему, еще бы, ведь он только что абсолютно незаконно привязался к некоему Ллойду Буисту из Лита, шалопаю и бездельнику, противнику фашистской Британской государственности, но в этот конкретный миг, к стыду своему, вынужденному признать, что закон-то именно сейчас на его, Ллойда, стороне, и даже больше — грозит своим империалистическим кулаком капиталисту-бизнесмену, что пытался возвести поклеп на названного выше жителя Лита.

Тут другая тетка произносит:

— У таких, как ты, денег и так куры не клюют!

— Вот вам и мужики долбаные. Деньги, деньги, деньги, только о них и думают, — говорит с усмешкой та, что за меня заступалась.

— Деньги и своя нора, — отвечает ей другая. Потом смотрит на хозяина ресторана с презрительной такой ухмылкой.

Мужик поднимает на нее глаза, но она смотрит него с таким выражением, что он было хотел чего ответить, но сразу же передумал.

Коп закатывает глаза, пытаясь изобразить крайнюю степень раздражения, только сейчас это выглядит уж слишком театральным, а потому смешным движением.

— Слушайте, — говорит наш законник со скучающим лицом, — можно разыграть это все по правилам, то есть я забираю обоих в участок за нарушение порядка. — И приподнимает бровь, типа «а что предпочтете вы», глядя в глаза хозяину ресторана, который, похоже, уже и в штаны наложил.

— Да ладно… давай не будем, а, — просит наш мужик.

— Ты нарушал порядок, приятель, — начинает свою проповедь коп, указывая пальцем на мужика, — пытался задержать вот этого гражданина, в то время как виновники — два совершенно посторонних человека. Признаешь, что этот парень даже и не бывал в твоем заведении?

— Ну да, — отвечает тот. С виноватым видом.

— Как дважды два верно, — вступаю здесь я. Свинья нахальная. — Я — невинный прохожий, а, — говорю я полицейскому.

У него вид, как у Нодди-мультяшки. [прим.16]

Тут он оборачивается ко мне, натягивая на себя формальную маску этакого Стража порядка.

— А ты, — начинает мусор, — ты вообще явно не в себе. Не знаю, чего ты там такого съел, но сейчас я слишком занят, чтобы это выяснять. Еще что про тебя услышу, и мне сразу будет до этого дело. Так что иди себе с миром.

Он снова обращается к хозяину ресторана:

— А от тебя мне нужны описания этих двоих.

Мужик делает свое заявление, подробно описывая ребят. Потом нас заставляют пожать друг другу руки, будто мы пацаны на школьной спортплощадке. Я было хотел обидеться на такое принуждение, но мне, к собственному удивлению, показалось приятным слегка повеликодушничать, тем более что я увидел, как с одной стороны у мужика на лице стали проступать ссадины и синяки, все-таки зря я так отдубасил беднягу ни за что ни про что, он же сильно расстроился из-за того, что его ограбили, и всего лишь пытался добиться справедливости, но ум его помутился в таком эмоциональном состоянии, когда он пытался задержать вышеупомянутого парня из Лита. На этом законник исчезает в свою машину и оставляет нас глазеть друг на друга. Женщины тоже уходят своей дорогой.

— Неудобно как, а! — смеется мужик.

А я ни фига ему не ответил; пожал плечами, да и только.

— Слышь, прости, дружище… то есть ты бы мог мне неприятностей устроить. Обвинения там выдвинуть какие. Спасибо тебе.

Устроить, блин, ему неприятностей…

— Слышь, ты, блин, я в таком, блин, трипе, а тут этот мудак мусор, так мне пришлось все марочки свои заглотить. Через минуту мне тут полный капец наступит!

— Блин… кислота… сколько лет уже не пробовал… — говорит мне он, а потом: — Слушай, дружище, пошли-ка со мной. В ресторан. Отсидишься немного.

— Ну, если выпить чего у тебя там найдется, то пошли.

Он кивает.

— Понимать, все, что мне щас нужно, — это алкашка. Только с ней можно притормозить трип — влить в себя как можно больше. Депрессант, понимашь?

— Ладно, ладно. Есть у меня выпить в ресторане. Я бы тебя в паб сводил на пару пива, но, знаешь, мне нужно к себе возвращаться — к вечеру готовиться. Субботний вечер, сам понимаешь, оживленное время и все такое.

От такого предложения я не могу отказаться. Марки накрывают меня, будто холодной рыбой по роже вмазали. В голове моей взрываются тысячи маленьких взрывов одновременно, и я вдруг понимаю, что ничего уже не вижу, передо мной только яркий золотистый свет и какие-то туманно-неопределенные предметы вьются вокруг на недосягаемом расстоянии.

— Вот блин… слушай, я щас кинусь, не давай мне выйти прямо на дорогу…

— Все путем, приятель, держу тебя…

Мужик снова держит меня, но в этот раз я сам за него хватаюсь, хоть он и похож на этого мерзкого динозавра из Парка Юрского периода, одного из этих шустрых уродцев, которые, по динозаврским меркам, ну совсем малюсенькие, не то что Т. Рекс, Т. Рекс — вот это был крупный ублюдок.

— Субботний вечер, и вот опять… помнишь этого чувака Т. Рекса?

— Все путем, приятель, вот мы идем по улице… вот идем… ведь только потому, что у меня ресторан, это же не значит, что я толстый богатый мерзавец, которому все на блюдечке с золотой каемочкой достается. Я такой же, как эти ребята, дружки твои. Красть у своих же! Вот как это называется. Это меня больше всего бесит. То есть я хочу сказать — я же сам из Иокера, знаешь Йокер? Я — парень из красного песчаника, да.

И он продолжает нести всякую несусветную чушь, а я ослеп уже на фиг, и дыхание пошло на хуй, о нет, не думай о дыхании, твою, нет нет нет, плохой трип, и нет надежды, когда начинаешь думать про дыхалку, твою мать, все плохие трипы случаются, когда начинаешь думать о дыхании.

но

мы же отличаемся от дельфинов, например, потому что этим кексам приходится осознавать каждый свой вздох, когда они всплывают на поверхность и все такое. На хрен все это, себя бы пожалел.

Не я нет, не Ллойд Буист. Человеческое существо с развитым дыхательным механизмом, без учета кислоты. Ты никогда не задумывался о дыхании, просто дышал и все. Да!

Что если

Что если, но нет, нет, нет, но что если нет нет нет, вот это трип; я вылетаю в открытый космос, вижу тело Буиста: пустую раковину, которую тащат в логово серийного убийцы и извращенца ресторатора, это тело, что раскладывают на пустом столе, намазывая задний проход лубрикантом, и проникают внутрь в тот самый момент, когда сонную артерию жертвы перерезают ножом мясника. Кровь мастерски сливается в ведро для приготовления черного пудинга, а тело систематично^ рассекается, в то же самое время наполняясь спермой Иокера, и этой ночью в модном ресторане Вест Энда ничего не подозревающие обыватели сидят, болтая, не догадываясь о том, что вместо своей обычной трапезы из дохлых крыс они жуют останки Ллойда А. Буиста, малопривлекательного изгоя прихода города Лита, вошедшего в муниципальный Эдинбург в тыща девятьсотом, нет нет, подожди, в девятьсот двадцатом, я знаю свою историю, и этого хватит, чтобы душа запела ой ля ля хочешь перепихнуться, потому что мне почудилось что-то или кто-то обалденный, на самом деле обалденный, пересек поле моего транс-зрения здесь высоко в облаках, но да, Лит включили в Эдинбург, несмотря на то что народ проголосовал против слияния, что-то вроде семь миллиардов против одного но да, они все равно это провернули, потому что эти глупые люмпены ни хера не понимают, и им нужны хорошие и ласковые центральные правители, которые расскажут им про их собственные интересы, и так вот Лит и процветал с тех самых пор ха ха ха вот черт… ну кроме нескольких заезжих яппи, но очевидно что история Лита говорит об очень многом

— Знавал я времена и потруднее, вот что я хочу тебе сказать, — говорит мой друг, Парень из Красного Песчаника, и я влетаю назад в свое собственное тело оглушительным толчком.

По — моему, я опять только выдыхаю из себя воздух. Нет смысла вдыхать, и если дыхательный механизм -часть нашего подсознания, а так оно скорей всего и есть, то ведь именно оно больше всего страдает от кислоты.

Элементарно, Ватсон. И это значит, что сейчас тебе будет ой как хуево, придурок. — ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха ха Смейшлейте-нанты в вашем распоряжении, сэр. Смешок, старина, не стой так близко от меня, хрен, и отложи свое ружье, пока с тобой разговаривают. Говорил ли я тебе, что тебе трудно дышать, и все пошло на хер, на хер, на хер, на хер, на хер.

— Спокойней, дружище, вот мы и на месте. Дыхания нет.

Нет, нет, нет, думай о жизни в райском саду, где вокруг сплошные голые похотливые бабы, и вдруг там появляется не кто иной, как Ллойд, но лица не могу представить себе долбаные лица и что если эти жестокие ублюдки в лаборатории дают ЛСД дельфинам? Уверен, блин, на сто процентов — эти подонки так и поступали. Аманда мне показывала, что она по почте получает, про то, как они измываются над кошками, собаками и мышами и кроликами, но это все херня; настоящая жестокость — это скормить ЛСД дельфинам. Мы сейчас никуда не идем. Идем сейчас нет. Сейчас мы не идем. Мы где-то. Куда-то пришли.

— Ну, так что за счет?

— Спокойней, ты весь взмок… щас принесу тебе немножко выпить.

— Где мы, мать твою?

— Держись, приятель, мы в моем ресторане. У Гринго. Мексиканская Кантина Гринго. Улица Ходж. А мы на кухне.

— Знаю-знаю это местечко. Заходил как-то. С моей тогдашней подругой. Пили коктейли. Люблю коктейли. Хочу хочу хочу хочу… прости, друг, меня накрывает, просто держись. У-У-У-У! Блин, сука! Да… моя бывшая… Звали Стелла, хорошая девчонка. Но мы друг друга не любили, нет, приятель. Плохо, когда настоящей любви нет, правда? Нельзя соглашаться на малое. А как насчет коктейля, а, приятель? А?

— Все нормально, парень. Щас сделаю. Какой предпочитаешь?

— Лонг Айленд Айс Ти пойдет.

Пойдет. Я все повторяю это слово, думаю это слово.

Пойдет.

Итак, парень готовит мне коктейль, и я сижу на этой кухне, и от меня это все улетает, а он все несет свою чушь про то, что он парень из красного песчаника и ему наплевать на деньги…

— … мальчонка из красного песчаника. Не то что я жаден до денег, я ведь знаю, как много людей в Глазго голодают да без крова, но в этом правительство виновно, а не я. Я ж только пытаюсь как-то прожить, вот. Я ж не могу всех бедных накормить, это же не богадельня. Знаешь, сколько эти сволочи-громилы из муниципалитета берут за аренду?

— Не-а…

А ведь парню стоит создать воинственную группировку в Йокере, и пусть назовет ее Красный Песчаник. Звучит неплохо. Красный Песчаник.

— Я ведь не тори, совсем нет, — говорит Красный. Пойми меня правильно, этот муниципалитет сами тори, только под другой, блин, вывеской, точно тебе говорю. А в Эдинбурге та же фигня?

Это уже слишком, блин. — А, да, Эдинбург. Лит. Ллойд. Никогда я, слышишь, я не тот, что отымел сестричку, это другой был Ллойд… хороший коктейль, прия — тель…

Лонг Айленд Айс Ти.

Коктейль бесится в моем теле, как не знаю что. Щас взорвется…

— На здоровье. Да, слышь, если б я и голосовал за какого-нибудь кекса, чего я, кстати, не делаю, я б голосовал за Эс Эн Пи… [прим.17] не-е, не стал бы, щас тебе скажу за кого я б голосовал, если бы голосовал, — помнишь того парня, что в тюрягу попал за то, что не платил подушный налог?

Блин, что-то с коктейлем этим не того. Мне нужно что-то с клубникой, Клубничный, Клубничный Дайкири.

— Как парня-то звали?

— Клубничный Дайкири.

— Не-е… того, что в тюрягу засадили за то, что не платил налог. Воинственного парня. Мне нужна клубника…

— Клубничный Дайкири, друг… мне сейчас нужен.

— А-а, Клубничный Дайкири… конечно. Но сначала допей этот Айс Ти, а! А я, пожалуй, сейчас пивка выпью, Сан Мигель, не-е, слишком крепок, может, просто Сол.

— А Бекса нет, дружище?

— Не-е, только Сол.

Красный Песчаник встает со своего места напротив сделать нам выпить, а у меня перед глазами просто как вулкан взрывается, и, вот блин, крыша проваливается… нет, ха ха ха наебал, наебал сам себя, но вот окно точно исчезло, это уж как пить дать.

— Прости, старик, но клубники-то нет. Пускай будет Лайм Дайкири.

Что? Нет клубники, твою… что за, блин, фигня, приятель… нет клубники, твою, говорит мне мужик, а я ему:

— Путем, все путем. И, э-э, спасибо, что приютил.

— Ла-адно уж, мне тебя как-то жалко стало, что ты все марки свои заглотил. Как себя чувствуешь?

— Все путем.

— Вот видишь, я и говорю, пытаюсь выжить, только и всего. Но эти парни, они просто мусор. На клубы у них деньги есть, а у таких же, как они, воруют. Это же совсем не по-людски, твою мать.

— Не-а, парень, ты не прав, я целиком за парней… они-то знают, что игра идет не по правилам. Они-то знают, что в правительстве засилье скучных, тупых ублюдков, которые хрена с два таким, как мы, дадут, и они считают, что все такие же бедные, как они сами. А когда они видят, что кто-то побогаче, хоть они и лоб себе расшибут, то это им очень не нравится. Но ребятки не понимают, что деньжата на клубы да на наркотики — не роскошь, черт дери. Это деньги на самое необходимое.

— Да как ты можешь говорить такое?

— Мы же, блин, общественные, социальные животные, и нам абсолютно необходимо где-то собираться и хорошо проводить время. Это одна из основных потребностей живого человека. Основное, твою мать, право. А эти парни из правительства, потому что они подсажены на власть, они просто потеряли способность время хорошо проводить, и вот они хотят теперь, чтобы все остальные чувствовали вину, оставались навеки в своих коробочках и посвящали всю жизнь воспитанию следующего поколения корма для их фабрик, пушечного мяса или кротов на пособии для государства. И наши ребята, их долг как разумных, блин, существ — ходить по клубам и гулять с друзьями на вечеринах. Ну и конечно, время от времени им нужно есть, это тоже совершенно очевидно играет роль, но не так важно, как хорошо проводить время.

— Да не может быть, чтобы ты был за таких парней. Ерунда это все.

— Нет, я и в самом деле за парней. Целиком за — Ллойд, Ллойд из Лита, тот, что никогда не трахал своей сестры; целиком и полностью за Ричарда и Роберта из Глазго… славного города Глеска…

— Ты же вроде говорил, что их не знаешь? — Обиженное лицо Красного Песчаника вытягивается в мою сторону, окруженное какофонией лязгов и стуков и мигающего пульсирующего света…

— Я знаю их лишь как Ричарда и Роберта — вот и все, друг. Пару раз чесал языком с ребятами в чилаутах и тому подобное. И все на этом… слушай, мне полный п-ц. Я, может, сейчас умру. Мне надо либо голову куда-нибудь приложить, либо еще Сол…

И Сол, и Дайкири, и Лонг Айленд Айс Ти пусты, и я не помню, кто их все выпил, точно не я то есть…

Мужик отваливает расставлять столы в ресторане. Я лезу через мойку, по каким-то грязным тарелкам и просто сползаю, как угорь, из открытого окна, падая на какие-то мешки, полные мусора, и скатываюсь в сухую сточную яму посреди зацементированного заднего дворика. Пытаюсь встать на ноги, но никак, и я ползу к зеленым воротам. Я знаю только, что должен идти, продолжать движение, и я порвал уже штаны и колено поцарапал и вижу свежую пульсирующую рану, похожую на разрезанную клубничину, и вот я уже на ногах, что странно: я ведь не помню, как вставал, и я иду по оживленной улице — может, по Грейт Вестерн или по Байрез, или, может, по Дамбартон, и я не вижу, куда иду, должно быть, домой, но точно, блин, не туда, не на квартиру к Стиво.

Солнце встает над кварталами. Я сейчас прямо полечу в него.

Кричу, обращаясь к людям на улице, двум девчонкам. Я говорю им:

— Солнце, видите, я сейчас полечу прямо в него.

Они ничего не отвечают и даже не обращают внимания на то, как я взмываюсь ввысь из этого мира, его затасканных, банальных подлостей, и лечу прямо в этого огромного золотого ублюдка в небесах.