Если выбраться наружу так, чтобы их потеряли из виду, Каде сумеет прикрыть их иллюзией. Томас подумал о выбитых окнах в Большой Галерее. Та же мысль пришла в голову и девушке, уже увлекавшей его в ту сторону.
      Они побежали к разбитым окнам, выходившим на террасу и в парк. Обогнув взломанный пол, на котором оставалось кольцо, они уже почти достигли цели, когда увидели перед собой на ступенях террасы одного из жутких демонов с оскаленной конской головой. Томас выругался и потянулся за последним заряженным пистолетом.
      Их уже нагоняла воющая свора спригганов, скакавших кто на двух, кто на четырех ногах, и Томас выстрелил, чтобы вселить смятение в преследователей. Уклоняясь от пули, они бросились врассыпную.
      Что-то ударило его в бок, он пошатнулся и оступился, оперевшись на больную ногу. Не имея возможности остановить падение, он рухнул прямо на край ведьминого кольца…
      …ощутил дуновение теплого воздуха и приземлился в мягкую ароматную траву. Охнув и подскочив, он огляделся. Вокруг простиралось просторное поле, прикрытое странным голубым хрустальным небом. Капитана окружало кольцо менгиров [Стоячие одиночные камни], источенные временем камни возвышались на десять футов от земли. Рядом поднялась Каде; тряхнув как следует волосами, она сумела избавиться от некоторого количества запутавшегося в них мусора. Было тепло, и трава отливала весенней зеленью, местами обрызганной каплями редких маков.
      Нетвердо стоя на ногах, Томас огляделся. В полусотне шагов от них подымался скалистый утес, густо заросший плющом и травой. Вдали земля уходила вверх — словно бы они находились в долине, похожей на чащу.
      — В каком это пекле мы очутились?
      — Это Нокма, — ответила Каде.
      Томас недоумевал:
      — Это в Фейре?
      — Нет. Да. В известной мере. — Увидев его лицо, она взорвалась: — Если ты не веришь мне, то не понимаю причин, поскольку не прибегала к обману уже столько дней.
      Но Томас не слышал ее. Он разглядывал небо. Высоко в глубокой синеве плыли белые хлопья облаков, а над вершиной утеса нависла преграда — прочная и хрупкая одновременно, — пропускающая внутрь солнечный свет, как бы преображая его. Томас ощутил прикосновение ветерка, легким шелестом взъерошившего траву, и вдруг барьер пошел мелкой рябью, словно бы состоял из тончайшего стекла или же… Сумев наконец оторвать глаза от этого неба, Томас перевел взгляд на Каде и спросил:
      — Мы… на дне озера?
      — Да.
      Капитан уже справился с потрясением, но вдруг ощутил, как бушующий гнев распирает душу.
      — И ты все время знала, каким путем воинство проникло во дворец?
      Каде расхаживала по кругу, стараясь не глядеть на своего спутника.
      — Я знала о кольце. Именно через него моя мать проникла туда в первый раз, однако Сюрьете, Гален и все остальные добавили прочности чарам, ограждавшим его. Кольцо могло попросту отмереть; иногда с ним так и случается. — Томас не знал, что ответить ей, а она взволнованно всплеснула руками и промолвила: — Но ты прав; прошлой ночью я послала Боливера пролететь над дворцом, и он рассказал мне, что воинство должно было воспользоваться старым кольцом, поскольку новых не обнаружилось. Я промолчала, поскольку не могла быть в этом уверена. — Она умолкла и поежилась. — Нет, и это неправда. Просто не знаю, почему не сказала тебе.
      — Ты могла бы поделиться со мной.
      — Не было времени.
      — Его хватило бы, пока мы смотрели на кольцо, прежде чем услышали голоса Дензиля и Донтана. — Томас поискал взглядом свою рапиру и обнаружил ее посреди высокой травы в нескольких футах от себя. И она, и пистолеты прошли невредимыми сквозь кольцо, и он не знал, удивляться этому или нет. Опустив клинок в ножны, Томас выругался: — Черт побери, женщина, я доверял тебе! Я открыл тебе тайну, которую клятвенно обещал унести с собой в могилу. Я позволил тебе видеть, как стреляю в проклятого мошенника, в королевского кузена. Ты знаешь достаточно, чтобы меня взяли под стражу и десять раз четвертовали. — Теперь он уже кричал: — И ты не потрудилась сказать, что можешь не только мгновенно вывести нас из дворца, но и утащить меня в Фейр, куда я хотел бы угодить в самую последнюю очередь!
      Каде ответила ему криком:
      — Мне следовало все обдумать, и когда я решилась, то времени уже не осталось; к тому же это не совсем то место, где я обитаю, а ближе ко Двору Оберона. Более того, край этот — не самое опасное место для людей, и ты мог хотя бы не орать на меня! — Запас воздуха в ее небольших легких кончился, и Каде уселась на траву. Вздохнув, она продолжила уже нормальным голосом: — Я тоже не привыкла доверять вам, людям… и проявленная мною доверчивость мучает меня; я даже не знаю, что и думать о вас.
      Слова ее о доверии, которое мучает, попали в цель точнее, чем представлялось Каде, и Томас ответил уже более спокойно:
      — И я тоже.
      Оба недолго помолчали. Усталая Каде сидела в траве. Томас решил, что едва ли стоит корить ее за то, что она спасла их жизни, пусть и перепугав его до полусмерти, и наконец сказал:
      — Значит, ты обитаешь здесь.
      — Точнее, вон там, — указала она.
      Томас поглядел назад, затем вверх и, осознавая собственную глупость, подумал: «Нет, всего ты здесь еще не видел». Более чем в половине длины озера от него на кристаллической поверхности иллюзорной воды парил небольшой круглый остров. На вершине его холма тянулись башни замка. Древние камни зеленью красил мох. Три башни венчались зубцами в стиле, вышедшем из моды много веков назад. Лианами их оплетали лестницы. Но что более удивительно, отражение его в воде, водой не являвшейся, не было отражением.
      От острова, покоившегося на поверхности озера, вниз уходил второй замок — словно сталактит, спускающийся с крыши пещеры. Он как в зеркале повторял тот замок, что был над ним, и заостренную крышу самой высокой или низкой — из его башен мягко оплетали ветки ивы.
      — А хорошо здесь, правда? — негромко спросила Каде, становясь возле Томаса.
      Он понимал, что обязан согласиться:
      — Ты сама его сотворила?
      — Нет, замок был здесь всегда, его хранит Великое Заклинание, подобное тем, что ограждают дворец, только еще более древнее и сложное. Люди из Меруотча, деревушки на его берегу, могут рыбачить в озере и ездить по нему в лодках, даже тонуть — если тут, внизу, не найдется свидетеля. Но зная нужные слова, в замок можно войти, не замочив ног. — Она задумчиво повела ногой по траве. — Прости, что доставила сюда, не предупредив. Это было глупо с моей стороны.
      Томас нежно дотронулся до ее плеча:
      — Я был не прав. Я даже и не думал, что в Фейре могут существовать такие места. Мне казалось, что здесь вокруг только кровь и богли, как сейчас в городе.
      — Ненавижу боглей! — Чуть помедлив, Каде указала на один из менгиров: — Это главный камень кольца Нокмы; по-моему, он появился здесь раньше, чем озеро. С его помощью я могу устроить кольцо всюду, где нет ни железа, ни ограждений, ни прочих помех. Насколько мне известно, другие камни не способны на это, и оба Двора — Благий и Неблагий — добиваются его. Я могу вернуть нас на улицу перед домом Авилера, чтобы проверить, уехал ли Лукас вместе со своими спутниками. — Она помедлила. — Теперь, когда Дензиль мертв…
      — Я не могу быть уверен в этом. Я знаю, что попал, однако он мог быть только ранен.
      — Что было бы весьма неудобно.
      — Да какое, к черту, удобство! — Томас еще не мог забыть о замке и посмотрел на нее. — Значит, когда ты в нем, то ходишь вниз головой?
      — Нет, ну что ты… Там и без того неудобно… В некоторых местах на лестницах не поймешь что и как. В середине же — между верхним и нижним замками — приходится ползать по лестнице, а этого никто не любит.
      Они постояли в молчании, тут Томас заметил некое подобие рыжего пса, приближающегося к ним по траве.
      — Твой друг? — спросил он.
      Каде улыбаясь вздохнула:
      — Надеюсь на это. Перед тобой Боливер.
      По дороге Боливер успел принять облик умудренного старикашки — ростом не выше Каде, рыжеволосого, в странной остроконечной шляпе… Столь синих глаз Томас еще не встречал за всю свою жизнь.
      Когда он приблизился, Каде спросила:
      — А как ты узнал о моем возвращении?
      — Так уж всегда происходит. Наверное, из будущего столетия предупредили. — Он кивнул головой в сторону замка. — С башни смотрят в подзорную трубу, мне выпала удача выйти и спросить о том, что нового в нашем мире. — Он вопросительно поглядел на Каде.
      Каде притенила глаза и направила взор к замку.
      — Разве у них нет других дел? — Качнув головой, она повернулась к Боливеру. — Воинство уже ходило на приступ?
      — Нет, но я был в деревне, а там говорят, что из пруда вынырнула карга, и вообще вокруг бродит всякая нежить, на которую брешут псы и которой пугаются овцы.
      Лицо Каде сразу объяснило всю степень опасности. Она задумчиво качнула головой:
      — Воинство скоро явится сюда.
      Томасу смертельно не понравилось ее смятение и отчаяние.
      — Вот что, ты уже сделала достаточно. Отошли меня назад, в дом Авилера, а сама оставайся здесь! — отрубил Томас.
      Каде замотала головой:
      — Нет-нет, они добиваются именно этого. Если я позволю им охотиться за собой в этих местах, тогда они решат, что могут делать со мной все что угодно.
      Томас чересчур хорошо понимал это. Но что он мог поделать с этой ситуацией? Чем помочь? Ему же самому надо выбираться отсюда. Но оставить ее здесь один на один… И тут страх за ее жизнь царапнул по сердцу…
      Расхаживая, Каде теребила волосы.
      — Этот край очень силен, он может продержаться против них даже без моего участия. Но деревня… проклятие, деревня. — Она остановилась и сказала Боливеру: — Поднимись наверх и скажи им, что здесь будет битва, пусть бегут отсюда.
      — Ладно, скажу. — Фейри помедлил и с бесхитростной и сокрушающей откровенностью произнес: — А я понял, почему ты удерживаешь воина. Что ж, сердце мое испытывает к нему приязнь.
      Томас метнул взгляд на Каде, стараясь сохранить спокойствие на лице. Взгляд же, брошенный ею на Боливера, был способен превратить его в уголек.
      — Ну, я устрою тебе веселую жизнь в Аду, — негромко проговорила она.
      Боливер неловко переступил, видимо, осознавая, что хватил через край.
      — Ну ладно, я пошел предупреждать деревенских, хорошо?
      — Так, почему ты еще здесь?
      — Я обернусь быстро. Надо поторопиться, чтобы успеть перехватить воинство.
      — Ну, это было бы великолепно. Только если ты будешь топтаться на месте и мямлить…
      — А! Да, понимаю. Хорошо, к делу. — Боливер повернулся на месте, превращаясь в лучик нежаркого света, а потом подобно праздничной ракете взмыл к поверхности воды.
      — Окажи мне одну милость, — сказал Томас, когда они остались одни.
      — Что? — Каде залилась отчаянным румянцем и опустила голову, пытаясь не выдать себя.
      — Не убивай Боливера.
      Каде вздрогнула.
      — Я и не думала этого делать. Просто я хотела хорошенько… — Она нервничала и не знала, куда деть руки. Покопавшись в карманах, нащупала кусочек, который они отбили от оберега, и, словно хватаясь за соломинку, извлекла его и сказала: — Теперь я могу кое-что сделать.
      И тут же рванулась к замку. Ее волнение передалось и Томасу, и он последовал за ней с гулко бьющимся сердцем.
      Когда они достигли замкового сада у основания холма, оба были уже спокойными и вели себя как ни в чем не бывало. Каде шла молча по аллее, а внимание Томаса вновь привлек замок. Теперь он начал казаться ему почти нормальным — словно бы обычный замок может висеть крышами вниз под островом, как бы погруженный в какое-то стекло, — только шпиля его самой высокой башни касаются ветви ивы. Если бы ему привелось подумать об этом, Томас представил бы себе подобный замок воздушным и идеальным, без единого недостатка… так сказать, изваянным из мрамора скульптором, устранившим всяческое несовершенство. Замок же фейри был сложен из растрескавшегося камня, сплошь затянутого плющом, мох окружал окна, края парапета осыпались.
      Под самой нижней из башен к одному из окон шла каменная лестница, изгибаясь по склону холма, и Томас последовал за Каде к самой вершине. Сам сад показался ему чуточку заросшим, словно бы за ним ухаживали, лишь когда на это оставалось время. Трава поднялась высоко, цветы перебрались за ограду клумб, тяжелые розовые плети буквально поглотили невысокую стену, однако фонтан весело журчал…
      Помещение внутри замка было округлым, оно занимало весь верхний — или нижний — этаж. По стенам выстроились уставленные книгами полки, глиняные горшочки занимали место, свободное от книг. Пахло цветами и травами, солнечный свет из широкого окна заставил поблекнуть яркие краски ковра и обивки кресла.
      Каде соскочила на широкую каменную скамью возле окна, с нее на пол и повернулась к Томасу, с удивлением оглядывавшему комнату:
      — Ты ожидал увидеть что-нибудь другое?
      Томас шагнул следом за ней на скамью.
      — Откровенно говоря, никогда не думал, что мне придется побывать здесь. Ведь не столь уж давно ты была смертельным врагом престола.
      — Я даже забыла об этом. — Она подошла к полкам у дальней стены. Конечно, не похоже на гнусное обиталище мерзкой колдуньи, но тут вот они и совершались, все эти козни и мелкие пакости.
      Каде провела ладонью по полкам и выбрала увесистый пыльный том. Перелистав, она обнаружила нужную страницу, а потом, встав на нижние полки, сняла сверху несколько глиняных горшочков.
      — А как ты отыскала это место? — спросил Томас.
      — Оно принадлежало моей матери. У нас были и другие замки, однако большую часть времени она проводила именно здесь. Оставив монастырь, я принялась искать ее и искала так усердно и долго, что Мойре наконец пришлось позволить мне обнаружить себя. — Каде опустила горшочки на раздвижной столик. — Ее трудно было назвать приятной особой… во всяком случае, я надеялась на другое. Но ей пришлось завести дочь, если можно так сказать, на время. — Высыпав травы и порошки из сосудов, она улыбнулась какому-то воспоминанию. — Мать дала мне мазь, которой фейри смывают с глаз смертных чешуйки, мешающие видеть сквозь чары. Тогда здесь было много народу — люди и фейри; все они каким-то образом были привязаны к ней. — Она возвратилась к своему делу. — Боливер у нее был заперт в камне. Он фука, любит преображаться в коней и собак и дурачить людей, но в основном он безобидный, и в камне ему было плохо. Когда я разломала камень и выпустила его, Мойра устроила мне жуткую взбучку, но ничего более делать не стала. Тогда-то я и поняла, что мне не обязательно исполнять все ее распоряжения. Я уже изучила чародейское дело, и мать опасалась меня.
      Пока она бросала ингредиенты в чашу и бормотала что-то, Томас расхаживал по комнате. Потом Каде пристально взглянула на него, и, уловив намек, Томас устроился в кресле перед окном. Разглядывая чистые просторы Нокмы, он вдруг с удвоенной яростью вспомнил, что сумели учинить в городе Грандье и воинство. Если Равенна и все остальные вовремя не успели скрыться в Бель-Гарде…
      Спустя недолгое время Каде произнесла:
      — А теперь надо немного подождать, пока получится. — Проведя пальцами по волосам, она уточнила: — Если получится.
      — Если получится, — повторил Томас. — Ключ-камень располагался в самом большом подземелье Старого Дворца, в подножии четвертого столба в третьем ряду, если считать от северной стороны. — На ее удивленный взгляд он ответил: — Меня как-то смущало, что из всех ныне живущих лишь я один знаю об этом, если не считать Урбейна Грандье. — Каде остановилась возле него у окна и поглядела в сад. Она покраснела, хотя Томас не догадывался о причинах. Он спросил: — А что случилось с тобой, после того как ты освободила Боливера?
      Загнув уголок расшитой золотом, но полинявшей шторы, Каде уставилась на него, словно бы впервые увидев его здесь.
      — Я часто не слушалась мать. Она делала вид, что не замечает. А потом Двор Неблагий одурачил ее, и Мойра отправилась в Ад, а я унаследовала все ее достояние. Люди ее разбежались почти сразу же после исчезновения своей королевы. Боливер остался, потому что он существо беспомощное и у него нет никакого дела, но некоторые просто не нашли себе лучшего места. — Каде помолчала, разглядывая заросший и уютный сад.
      Трудно было поверить в то, что среди этих зарослей был заточен Боливер… и в то, что сама Каде обитала в этой тихой пыльной комнатке.
      — А может быть, им всем здесь было хорошо… в особенности после того, как исчезла твоя мать, — предположил Томас.
      Каде серьезно посмотрела на него своими огромными серыми глазами.
      — А мне кажется, что я чуточку симпатична тебе, хотя ты, наверное, умрешь, но не признаешься в этом.
      — Признаюсь… и не умру, как видишь. — Солнечный свет, преобразованный слоем иллюзорной воды, превратил ее волосы в старинное золото. Спустя мгновение он продолжил: — Я знаю, что сказала тебе Равенна в ту ночь, которую ты провела в казарме гвардейцев. Она слишком все упростила и так поступает всегда, когда хочет добиться чего-нибудь очень нужного.
      Каде хлопнула ладонью по лбу, повернулась и едва ли не рухнула в одно из деревянных кресел.
      — Значит, ты все знаешь?
      — Нет. Иначе мы бы не попали в подобную ситуацию. — Он улыбнулся. Однако я считаю большим комплиментом для себя, если она находит мое присутствие вдохновляющим фактором. Ведь я гожусь тебе в отцы.
      — Но это ведь не так. — Каде искоса взглянула на него. — И ты не отец мне. Так ведь?
      — Нет, меня тогда не было при дворе. К тому же я весьма осторожен в подобных делах, на случай если они могут сделаться важными потом. — Томас ощутил, что такими словами может нечаянно оттолкнуть ее, словно бы и впрямь вознамерился подступиться к ней с серьезными намерениями.
      — Я сказала ей, что мне не нужен этот проклятый трон.
      — Я знаю. Если бы ты согласилась, это сулило бы нам редкое несчастье… Момент волнующий, конечно, но тем не менее.
      — Да, так я и подумала. — В затянувшемся молчании она что-то вырисовывала на полу носком своего ботинка. — Ты веришь мне?
      «Сказать или нет? — думал Томас. — Но тогда разрушится та хрупкая связь, что возникает между нами». Он этого не хотел. Напротив, ему было интересно знать, что случится потом и чем все закончится. И он желал этого… так сильно, как никогда. Томас негромко промолвил:
      — Как ни странно, я верю тебе.
      Каде метнулась через всю комнату к полкам и, недолго постояв перед ними, взяла горшочек, украшенный белыми и голубыми колосками. Вернувшись, она сказала, глядя на колоски:
      — Вот зелье фейри, которое дала мне мать. Оно позволит видеть сквозь чары. Конечно, не всегда, поскольку фейри умеют дурачить друг друга; но если они не будут видеть тебя или считать, что ты не способен заметить их, они не сумеют ничего сделать… Конечно, если ты хочешь.
      «Жест этот обещает мне нечто большее, чем просто способность к магии, — подумал он. — Между нами возникает некий союз. Что же будет потом?.. Все или ничего». Стащив перчатку, он протянул ладонь.
      В комнате было тихо и холодно, в отсутствии окон единственная свеча бросала багряные отблески на красные стены, оставляя все прочее в серо-черной тени. Урбейн Грандье сидел за столом, полированная поверхность приятно холодила руки, глаза его были обращены к пергаментному листку с виньеткой, обрамлявшей карту Иль-Рьена. Южная граница с Бишрой была помечена красным цветом; Умбервальд и Адер — на севере и востоке обозначались лазурью, розы сторон света и лица четырех ветров были выписаны с любовной тщательностью. Возможно, старый волшебник не мог различить в этом неровном свете литеры причудливого шрифта, которыми были выведены названия городов, рек и границ. Но глаза его были внимательны, словно бы ценить следовало буквально каждое движение пера каллиграфа.
      Снаружи послышался шум, крики, возвысился чей-то голос. Дверь открылась, пропуская внутрь Донтана и одного из альсенских солдат, поддерживавших едва стоявшего на ногах Дензиля. Плечо и левая рука молодого герцога были в крови, разорванный дублет и кожаный кафтан открывали рану. В ярко освещенной прихожей находились и другие солдаты; один из юных альсенских лордов, только сегодня явившийся с войском, как раз распекал их. Урбейн Грандье протер глаза под золотыми очками Галена Дубелла и кротко сказал:
      — Положите его на лежанку. И ради Бога, закройте дверь. — Грандье скривился: стоять ему мешала старая боль — ум сохранил память об увечьях, которых не испытало его тело. Пока два спутника осторожно укладывали Дензиля на кушетку, он зажег в комнате все остальные свечи. Мертвенно-бледное лицо герцога искажала боль. Следом за своим господином вошел и один из его пажей, озабоченно склонившийся над Дензилем. — Как и где это произошло? — спросил Грандье, поглядывая на обоих.
      — В галерейном крыле, — ответил Донтан. Он, задыхаясь, отошел от раненого, на лбу его выступили капли пота. — Кто-то украдкой выстрелил в нас. Это разбудило спавших в стенах фейри, которые столь быстро погнались за злоумышленником, что мы не поспели за ними.
      Извлекая из шкафчика кожаную шкатулку с аптечкой, Грандье прогудел:
      — Этого следовало ожидать.
      — Ожидать?
      — Конечно. Было бы большой ошибкой видеть дураков в наших противниках. Рано или поздно они обязаны были выйти на разведку.
      — Тогда они уже знают о том, что здесь альсенское войско. — В острых чертах Донтана проступил страх.
      — Я бы не стал сомневаться в этом.
      Донтан направился к двери, жестом пригласив за собой солдата-альсенца. Дензиль поглядел вслед молодому чародею, как и Грандье, понимая, что тот воспользуется возможностью, чтобы именем герцога дать приказания альсенскому войску и офицерам. Дензиль не собирался возражать. Светлые волосы его были пропитаны потом, он до крови искусал губы, чтобы не кричать.
      «Перепачкал кровищей всю мебель… как резаная свинья», — подумал Грандье. После бедности его юных дней в Бишре изобилие Лодуна, а потом столицы и дворца изумило его. В Иль-Рьене привыкли к своему богатству, уже не замечали притока заморских товаров через торговые порты страны и изобилия плодородной земли, цены на которую позволяли прикупить ее и крестьянину, у которого завелись деньги в мошне. Не понимали и того, как такое богатство может влиять на соседей, не владеющих им.
      Сухим голосом он обратился к коленопреклоненному пажу:
      — Ты можешь идти. На исцеление много времени не уйдет, а твой господин сможет какое-то время обойтись без поклонения.
      Мальчик слишком боялся Грандье, чтобы спорить с ним, и вышел без всяких протестов, однако несколько раз все-таки тоскливо оглянулся. Дензиль тяжело вздохнул — от усилия лоб его избороздили морщинки — и прошептал:
      — Завидуешь, чародей?
      Грандье не удивило, что герцог все-таки попытался произнести какую-то колкость, невзирая на все муки. Обратившись к исследованию раны, оставленной пулей в плече Дензиля, кудесник нахмурился.
      — О да, просто ужасно, — ответил он, — до самозабвения.
      Грандье повернулся к аптечке за необходимыми порошками. Донтан выполнял функции вестника, помогая выковывать шаткий альянс между бишранским чародеем и герцогом Альсенским. И Грандье вовсе не нравилось то согласие, которое он отметил в действиях Донтана и Дензиля.
      — Ваше стремление стать выше кажется мне удивительным, — выдохнул Дензиль; закрыв на мгновение глаза и облизав губы, он продолжил: — В данной ситуации вы едва ли можете претендовать на нравственное превосходство.
      — Ну, я хотя бы не предатель. Мое отечество обратилось против меня задолго до того, как я ответил ему взаимностью. — Грандье подошел к Дензилю. Панель на канапе была украшена живописным изображением нимф, сатиров, пастухов и пастушек, ублажающих друг друга способами, которые бишранская церковь сочла бы непристойными. Удивило его и это вольное отношение к проявлениям чувственности, царящее повсюду в Иль-Рьене. Как и невозмутимое принятие колдовства. Грандье слышал об этом еще в университете Лодуна, но не обратил большого внимания на слухи, пока не убедился собственными глазами. «Надо было бы явиться сюда в юном теле. Тогда многое сложилось бы иначе».
      — Да, такое впечатление, что вы приносите извинения за собственное предательство.
      — Попытка найти извинения тому, что прощено быть не может, всегда является ошибочной, — ответил Грандье. — Почему бы попросту не признать, что жадность сильнее верности, привязанности и здравого смысла?
      — Я не испытываю никакой симпатии или чувства долга по отношению к Роланду, — сказал Дензиль скрежещущим от боли голосом. — Он просто служит моим целям.
      — Я говорил не о вас, — ответил Грандье. Должно быть, Дензиль возненавидел Роланда из-за той власти над ним, которой был наделен молодой король, несмотря на то что как друг и покровитель молодого герцога Роланд никогда не стал бы проявлять эту власть. Грандье понимал это даже слишком хорошо. Он знал, насколько опасно позволять себе отдаваться во власть единственной силе, если ты правишь только собой или же государством. Будет больно, но вам это, наверное, безразлично, вы же любите мучить других.
      В ответном смешке Дензиля слышалось неподдельное удовольствие:
      — Вы намеревались подразнить меня, однако даже не подозреваете, насколько метким оказалось ваше утверждение.
      Какое-то мгновение Урбейн Грандье колебался. Он знал, что Дензиль убивает легко, с улыбкой… как те карги, которые увлекают детей на смерть голосами их собственных матерей. Нет, аналогия, пожалуй, была неудачной. «Герцог не чудовище, — подумал старик, — просто силы, над которыми он не властен, лишили его разума. Так же, как и меня».
      — Возможно, и подозреваю, — ответил чародей, впервые за время короткого знакомства действительно радуясь обществу Дензиля. — Мы с вами родственные души.

14