Герберт Уэллс

Яблоко

– Я должен от него отделаться, – проговорил сидевший в углу купэ человек, неожиданно нарушая молчание.

М-р Хинклиф плохо расслышал и поднял голову. Он поглощён был восторженным созерцанием привязанной к его портплэду[1] форменной фуражки, видимого и осязаемого знака только что полученной им должности в колледже – поглощён был восторженной оценкой красот фуражки и приятными мечтами, которые она пробуждала в нём. Ибо м-р Хинклиф только что выдержал испытание при Лондонском университете и ехал, чтобы занять место младшего помощника в начальной школе в Холмвуде – положение весьма почтенное. Он воззрился на своего попутчика, сидевшего в дальнем углу купэ.

– А почему бы не отдать его кому-нибудь? – спросил тот. – Отдать? В самом деле, отчего бы и не отдать?

Это был высокий, тёмноволосый мужчина, с загорелым, но бледным лицом. Он сидел, скрестив руки на груди и протянув ноги на противоположное сидение. Не отрывая глаз от кончиков ботинок, он пощипывал опущенный книзу чёрный ус.

– Отчего бы не отдать? – повторил он ещё раз.

М-р Хинклиф кашлянул. Незнакомец поднял глаза – странные, тёмно-серые глаза – и с минуту невидящим взором смотрел на м-ра Хинклифа. Потом лицо его оживилось.

– Да, – медленно произнёс он. – Отдать – и делу конец.

– Боюсь, я не совсем понимаю вас, отозвался м-р Хинклиф и снова кашлянул.

– Не совсем понимаете меня? – совершенно машинально повторил незнакомец, переводя свои необыкновенные глаза с м-ра Хинклифа на портплэд с нарочито демонстрируемой фуражкой и обратно на смущённое лицо м-ра Хинклифа.

– Вы так лаконичны, – оправдывался м-р Хинклиф.

– А почему бы мне и не быть лаконичным? – переспросил незнакомец, продолжая думать о своём. – Вы – по научной части? – повернулся он к м-ру Хинклифу.

– Я – из Лондонского университета, – с нескрываемой гордостью ответил м-р Хинклиф и нервно пощупал свой галстук.

– Стало быть – в погоне за знанием, – сказал незнакомец и, неожиданно спустив ноги на пол, упёрся руками в колени и уставился на м-ра Хинклифа, словно никогда не видал человека, занимающегося наукой. – Да, – повторил он и помахал указательным пальцем. Потом поднялся, достал из сетки чемодан и раскрыл его. Молча вынув оттуда что-то круглое и завёрнутое несколько раз в серебряную бумагу, он осторожно развернул и протянул м-ру Хинклифу… маленький, гладкокожий, золотисто-жёлтый плод.

М-р Хинклиф широко раскрыл глаза и разинул рот. Он не сделал никакой попытки взять протянутый предмет, хотя незнакомец на это как будто рассчитывал.

– Это, – начал странный незнакомец, очень медленно произнося слова, – яблоко с Древа Познания. Взгляните – маленькое и яркое, и чудесное – Познание – и я отдаю его вам.

Рассудок м-ра Хинклифа с минуту мучительно работал, но вдруг всё объясняющая мысль: «Сумасшедший!» – вспыхнула в мозгу и осветила создавшееся положение. С сумасшедшими надо соглашаться. Он слегка склонил голову на бок.

– Яблоко с Древа Познания, вот что! – проговорил он, тонко притворяясь заинтересованным, и посмотрел на своего собеседника. – Но отчего бы вам самому не съесть его? И как оно попало к вам в руки?

– Оно у меня уже третий месяц. Оно не портится, – всегда такое же красивое и гладкое, и спелое, и желанное, каким вы видите его сейчас. – Он опустил руку на колено и, задумавшись, смотрел на яблоко. Потом снова стал заворачивать его в бумагу, как бы отказавшись от мысли отдать его.

– Но как оно досталось вам? – задал опять вопрос м-р Хинклиф. – И почему вы знаете, что это в самом деле плод с того Древа?

– Я купил его, – начал незнакомец, – три месяца тому назад, – за глоток воды и корочку хлеба. Мне отдал его – за то, что я спас ему жизнь, – один армянин. Что за дивная страна! Первейшая из всех стран! Страна, где и по сей день цел ковчег Ноя, погребённый в ледниках Арарата. Человек, о котором я говорю, вместе с другими бежал от напавших на них курдов, – и забрёл в пустынное место в горах – место, куда обычно не добирается человек. Спасаясь от погони, они вышли, среди горных вершин на склон, поросший зелёной, острой как лезвие ножа, травой, которая безжалостно резала и хлестала. Но курды гнались за ними по пятам, и ничего не оставалось, как войти в траву. Хуже всего было то, что тропинки, которые они прокладывали ценою своей крови, облегчали путь преследователям. Беглецы были все перебиты, за исключением этого армянина и ещё одного, Он слышал вопли и крики своих друзей и шорох травы под ногами курдов, – трава была высокая, выше роста человеческого. Потом – опять крики – и всё затихло. Он замер, не понимая в чём дело; снова побежал, израненный и окровавленный, пока не добрался до каменного обрыва над пропастью; тогда, обернувшись, он увидал, что трава охвачена огнём и дым отделяет его от врагов.

Незнакомец приостановился.

– И что же? – спросил м-р Хинклиф. – И что же?

– Он лежал истерзанный, истекая кровью, – кровь лилась из порезов от острой травы, – а камни, на которых он лежал, горели в лучах заходящего солнца, всё небо было как расплавленная медь, и дым от пожара плыл в его сторону. Он не решался оставаться там. Не смерть, а мучения были страшны! Вдали, по ту сторону дымовой завесы, продолжали раздаваться крики и вопли. Женские вопли. Он пополз среди скал по ущелью, поросшему кустами и высохшими ветками, которые кололись, как шипы, скрытые в листве, – и так полз, пока не скрылся, наконец, в складках одного гребня. Там он встретил ещё одного, тоже спасшегося – это был пастух. На их взгляд, холод и голод, и жажда, если сравнивать с курдами, – пустяки. Поэтому они взяли направление на горные вершины – в снега и льды. И бродили там целых три дня.

На третий день им был видение. Мне думается, с голодными это случается часто. Только вот… этот плод. – Он поднял вверх завёрнутый шарик. – Кроме того, я слыхал кое-что в этом роде от других горцев, знавших ту же легенду. Однажды под вечер, когда разгорались звёзды, путники спустились по гладким камням в большую тёмную долину, вокруг которой росли странные, искривлённые деревья, а на этих деревьях висели маленькие шарики, как круглые светлячки – странные, шарообразные, жёлтые огоньки.

Внезапно, на расстоянии многих миль, внизу, в долине, загорелось золотое пламя, которое стало медленно продвигаться вперёд, вверх по долине. На фоне его резко выделялись чёрные силуэты деревьев, а все склоны вокруг и фигуры двух людей облились расплавленным золотом. И так как они знали легенду этих гор, они поняли тотчас, что пришли они в Эдем или к преддверью Эдема и, как подкошенные, упали ниц.

Когда они решились поднять глаза, долина была погружена во мрак, но не надолго – снова появился тот же свет – как бы горящего янтаря.

Увидев это, пастух вскочил на ноги и бросился бежать вниз, навстречу огню, но его спутник был труслив и не последовал за ним. Он стоял, поражённый и испуганный, глядя на то, как уменьшается расстояние между его товарищем и надвигающимся пламенем. А как только пастух двинулся с места, послышался грохот, подобный раскатам грома, и шум невидимых крыльев… Тут человека, который потом дал мне плод, охватил ужас, и он бежал, надеясь ещё спастись. И, карабкаясь в гору, настигаемый страшными шумами, он налетел на одно из искривлённых деревьев, и спелый плод упал ему в прямо в руку. Вот этот самый плод. Вслед за тем грохот и шум крыльев пронеслись над ним. Он упал и потерял сознание, а когда пришёл в себя – то оказалось, что он лежит среди обугленных развалин собственной деревни. Я, вместе с другими, ухаживал там за ранеными. Галлюцинация? Но он всё ещё держал золотой плод с дерева в руке. Там были и другие люди, знавшие легенду, и догадывавшиеся, что это был за плод. – Он помолчал. – И теперь вот он, – закончил незнакомец.

Странно было слышать такой рассказ в вагоне третьего класса на железнодорожной ветке в Сэссексе. Можно было, пожалуй, подумать, что реальное – всего лишь завеса, прикрывающая фантастическое, которое вот-вот выглянет, которое уже начинает выглядывать из-за завесы.

– Это – он? – только и мог проговорить м-р Хинклиф.

– Легенда гласит, – продолжал незнакомец, что карликовые деревья, густо разросшиеся кругом сада, – выросли из яблока, которое Адам держал в руке, когда был изгнан вместе с Евой. Он почувствовал что-то у себя в руке, увидал наполовину съеденное яблоко – и сердито отбросил его. И вот теперь они растут там, в этой долине, опоясанной вечными снегами, и огненные мечи сторожат их в ожидании последнего дня.

– Но я полагал, что всё это… – м-р Хинклиф запнулся, – вымысел… притча… Вы хотите сказать, что там, в Армении…

Незнакомец ответил на недоговоренный вопрос, раскрыв руку, в которой он держал яблоко.

– Но ведь вы не знаете, – возразил м-р Хинклиф, – действительно ли это плод с Древа Познания. У армянина могла быть галлюцинация, скажем. Предположим…

– Взгляните на него, – перебил незнакомец.

Несомненно, это был странный с виду шарик, это не был настоящее яблоко (м-р Хинклиф должен был согласиться с этим); шарик был странного золотого цвета, словно в самом веществе его было заключено солнечное сияние. Глядя на него, м-р Хинклиф яснее представлял себе пустынную равнину среди гор, охраняющие доступ огненные мечи, седую древность только что выслушанной легенды. Он протёр себе глаза.

– Но… – начал он.

– Плод этот сохраняет всё тот же свежий вид вот уже три месяца и несколько дней. Не сохнет, не сморщивается, не загнивает.

– А вы сами, – спросил м-р Хинклиф, – вы в самом деле верите, что это…

– Запретный плод?… Да.

Не могло быть никакого сомнения, что человек говорит вполне серьёзно, и что он в здравом уме.

– «Плод Познания»… – добавил он.

– Но если бы и так? – помолчав, заговорил опять м-р Хинклиф, не отводя глаз от яблока. – Это всё-таки не тот вид знания, которое мы имеем в виду. Я хочу сказать, что тот плод Адам и Ева съели в своё время.

– Мы унаследовали их грехи, но не их познание, – возразил незнакомец. – Всё могло бы стать теперь для нас ясным и понятным. Мы заглянули бы в сущность всего, проникли бы в самый сокровенный смысл вещей.

– Отчего вы не съедите его в таком случае? – вдохновенно спросил м-р Хинклиф.

– Я для того и взял, чтобы съесть его, – отвечал незнакомец. – Человек пал. Только съесть – это вряд ли…

– Знание – сила, – перебил м-р Хинклиф.

– Но счастье ли? Я старше вас, больше, чем вдвое, старше. Не раз я брал этот плод в руку, и сердце у меня сжималось при мысли о том, что можно было бы узнать в этом страшном просветлении… Предположите, что если бы вдруг всё в мире стало бы безжалостно понятно?…

– Это, пожалуй, было бы большим преимуществом, – в общем, – отозвался м-р Хинклиф.

– Допустим, вы заглянули в сердца и умы окружающих вас, в их глубочайшие тайники, – тех людей, которых вы любите, людей, чьей любовью вы дорожите. Что тогда?

– Обманщики были бы выведены на чистую воду, – сказал м-р Хинклиф, поражённый новой мыслью.

– И хуже того, вы узнали бы самого себя, оголённого, освобождённого от самых дорогих иллюзий, таким, какой вы есть, с самыми безотрадными перспективами. Увидели бы то, что ваши слабости и пороки помешали вам выполнить…

– Это было бы чудесно… «Познай самого себя», как сказано.

– Вы молоды, – проговорил незнакомец.

– Если вы не хотите съесть этот плод и тяготитесь им, отчего бы вам просто не выбросить его?

– Пожалуй, и в этом вы не поймёте меня. Как выбросить такую чудесную, блестящую вещь? Раз она досталась тебе, она уже связывает. Другое дело – отдать яблоко! Отдать его кому-нибудь, кто жаждет знания, кого не пугает мысль о том, чтобы проникнуть…

– Положим, – с раздумьем сказал м-р Хинклиф, – но плод – может быть ядовитым.

В этот момент глаза его остановились на некоем неподвижном предмете, на части большой надписи чёрными буквами по ту сторону окна вагона: «… вуд», – прочёл он. Он стремительно вскочил.

– Великий боже! – воскликнул он. – Холмвуд! – фактическое настоящее вытеснило то настроение, которое начало овладевать м-ром Хинклифом.

В одну секунду он с портплэдом в руках распахнул дверцу вагона. Сторож уже размахивал зелёным флагом. М-р Хинклиф выпрыгнул. «Вот!» – послышался голос позади него, и, обернувшись, он увидел сверкающие глаза незнакомца и протянутый ему из вагона, не завёрнутый и красивый, золотой плод. М-р Хинклиф взял его машинально. Поезд уже двигался.

– Нет! – воскликнул вдруг незнакомец и сделал движение, будто хотел схватить яблоко обратно.

– Посторонитесь! – крикнул кондуктор, захлопывая дверь вагона.

Незнакомец кричал что-то, высовываясь из окна и размахивая руками, но м-р Хинклиф слов разобрать не мог, а за тем – тень от моста упала на этого человека и он исчез из виду. М-р Хинклиф стоял, удивлённый, всё ещё глядя, как последний вагон скрывается на закруглении, и держал в руках плод. На секунду ум его пришёл в полное смятение. Но вслед за тем он почувствовал, что два-три человека, стоящих на платформе, с любопытством приглядываются к нему. Ведь это новый учитель начальной школы! И это его первый дебют! Они, должно быть, думали, что незнакомец угостил его апельсином. При мысли о таком наивном объяснении, м-р Хинклиф покраснел и сунул плод в боковой карман, который некрасиво оттопырился.

Но делать было нечего, – он направился к зрителям и, стараясь скрыть испытываемое им чувство неловкости, спросил – как пройти к школе и каким способом можно доставить туда его портплэд и два чемодана, выгруженные на платформу.

Он получил ответ, что багаж его может быть доставлен на тележке за шесть пенсов, а сам он может пройти пешком. Ему почудились иронические интонации. Он смутился ещё больше.

Серьёзный тон человека в поезде и волшебная сказка, рассказанная им, нарушили ход мыслей м-ра Хинклифа и пока что заслоняли настоящее туманной пеленой. Движущееся пламя! Огненные мечи!

Однако, не успел он пройти вокзал, как тревожные мысли об его новом положении, о том впечатлении, какое он произведёт в Холмвуде вообще и на членов школьной семьи в особенности – с новой силой овладели им и очистили его умственный горизонт. Удивительно, до чего неудобным может оказаться мягкий и ярко-золотой плод, всего дюйма три в диаметре – для нервного юноши, который хочет предстать в наилучшем виде. Яблоко ужасно оттопыривало карман его чёрного пиджака, совсем портило линии. Он повстречал пожилую, одетую в чёрное, лэди, и почувствовал, что она тотчас остановилась взглядом на этой выпуклости. Одна рука была у него в перчатке, вторую перчатку, вместе с палкой он нёс в другой руке; взять в ту же руку и яблоко было невозможно. В одном укромном месте, где дорога была как будто совсем пустынна, он вынул яблоко из кармана и попробовал засунуть его в шляпу. Оно было слишком велико, шляпа забавно вздулась и, как раз в тот момент, когда он вынимал яблоко обратно, из-за угла неожиданно показался мальчишка мясника.

– Ч-чорт, – прошептал м-р Хинклиф.

Он съел бы этот плод и сразу обрёл бы всеведение, если бы не было так глупо входить в город, посасывая сочный плод, а плод был несомненно сочный. Повстречайся ему кто-нибудь из учеников – это, наверняка, серьёзно отразилось бы на дисциплине. Кроме того, липкий сок мог запачкать лицо и манжеты, а если сок едкий, вроде лимонного, он мог выесть пятно на его костюме.

Тут, с боковой тропинки на дорогу вышли две хорошенькие, освещённые солнцем девушки. Они медленно шли, болтая, по направлению к городу. В любой момент они могли оглянуться и увидеть позади себя молодого человека с каким-то блестящим помидором в руке! Наверное, посмеялись бы над ним.

– К чорту! – пробормотал м-р Хинклиф и быстрым движением швырнул докучливое яблоко через каменную стену в примыкающий к дороге фруктовый сад. Когда оно исчезло, чувство сожаления шевельнулось в м-ре Хинклифе – впрочем, лишь на мгновенье. Он переложил в руке палку и перчатку и, выпрямившись, с чувством собственного достоинства, ускорил шаг, обгоняя девушек.

Но во мраке ночи м-ру Хинклифу приснился сон: он видел долину и пылающие мечи, и искривлённые деревья, и знал, что яблоко, которое он так легкомысленно выбросил, было действительно яблоком Древа Познания. И, проснувшись, он почувствовал себя очень несчастным.

Утром сожаление рассеялось, но позже снова вернулось и смущало его, – только не в те часы, когда он бывал счастлив или очень занят. В конце концов, в одну лунную ночь, часов около одиннадцати, когда весь Холмвуд мирно спал, с удвоенной силой поднялось в м-ре Хинклифе сожаление, а вместе с ним и жажда приключений. М-р Хинклиф выскользнул из дому, перелез через стену у площадки для игр, пройдя молчаливый город, вышел на дорогу к железнодорожной станции и забрался во фруктовый сад, куда бросил свой плод. Но в росистой траве, среди поникших головок одуванчиков он ничего не нашёл.

1

портплэд – дорожная сумка или чехол для пледа или постельных принадлежностей