Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Современная утопия

ModernLib.Net / Классическая проза / Уэллс Герберт Джордж / Современная утопия - Чтение (стр. 1)
Автор: Уэллс Герберт Джордж
Жанр: Классическая проза

 

 


Герберт Уэллс

СОВРЕМЕННАЯ УТОПИЯ

Современная утопия

Утопия — это мечта. Это «царство будущего», которое человек создает себе в грезах. Это то лучшее будущее, ради которого человек борется, живет.

Казалось бы, что для всех людей и всех времен это царство будущего должно рисоваться одинаковым, но в действительности этого никогда не было и не будет. Не только каждая эпоха имела свою утопию, свою утопию имеет каждый народ, даже больше — каждый мыслящий человек. И, если мы, тем не менее, решаемся говорить об определенной современной утопии, то мы имеем в виду лишь те общие черты, которые имеют утопии большинства современных мыслящих людей.

Для того, чтобы дать некоторое понятие о возможном разнообразии утопий, приведем несколько примеров.

Правоверный магометанин считает идеалом благополучия семь небес, населенных прекрасными гуриями, потому что в настоящем возможность иметь большой гарем является мечтой всякого магометанина.

Какая утопия может возникнуть в мечтах африканского бушмена? Мы слишком мало знаем психологию дикарей, чтобы уверенно ответить на этот вопрос, но с большой долей вероятности можно сказать, что в мечтах бушмена рисуется блаженное время, когда с земли исчезнут все белокожие люди, когда никто не будет мешать ему заниматься своей охотой и время от времени сражаться с соседями, такими же темнокожими дикарями, как и он.

В произведениях прошлого мы встречаемся с утопиями. Самое слово «утопия» создано Томасом Мором, государственным деятелем времен Генриха VIII в Англии. Мор в 1516 году написал книгу, в которой нарисовал картину идеального государственного устройства на острове Утопия.

Книга эта, чрезвычайно смелая для XVI века, в наше время кажется наивной, потому что мы, в наших демократических республиках, далеко ушли от того «идеального» строя, о котором мечтал канцлер Генриха VIII. За четыре века, которые отделяют нас от этой первой настоящей утопии, утопий было создано такое невероятное количество, что пришлось бы написать целые тома, чтобы только перечислить их. И, хотя в основе всех утопий лежит благоденствие человечества, все они значительно разнятся.

Возьмем хотя бы такое грубое подразделение: утопии, созданные до 1859 года, т. е. до появления учения Дарвина о происхождении видов, и утопии, написанные после этого года. До учения Дарвина, перевернувшего все наше представление о животном мире, человек гордо верил в то, что он представляет собою совершенство, дальше которого некуда идти. И в утопиях хотя и рисовались заманчивые картины светлого будущего, но человек оставался таким, каков он есть сейчас.

В утопиях, появившихся к концу прошлого века, звучат уже другие ноты. Наряду с совершенствованием социального строя, техники и т. д., рисуется и физическое совершенствование человека. Теория естественного отбора, созданная и доказанная гениальным Дарвином, развивается в этих утопиях настолько последовательно, что рисуются ее осязательные результаты. Нет больше убогих, хилых, слабых, нет больше вымирающих народов, нет даже цветных рас: путем постепенного развития все люди сравнялись, все стали добрыми и сильными.

Некоторые утописты идут еще дальше. Развивая теории Дарвина, они рисуют будущего человека таким, что у него одни органы развились в ущерб другим. У мыслителя сильно развит мозг, но в зачаточном состоянии ноги, у астрономов прекрасно развито зрение, но притуплен слух и т. д.

Утопии, которые создавались в первой половине прошлого века, отличаются от утопий, созданных позднее, еще и тем, что в них почти никакой роли не играет электричество. Утописты не знали, какую дивную роль в жизни человека суждено играть динамо-машине, потому что… тогда самая динамо-машина была игрушкой, не выходившей за пределы лаборатории. В современной утопии электричеству отводится первенствующее место, что вполне понятно, ибо уже теперь культурный человек не в состоянии обойтись без этой чудесной энергии.

Современный утопист не может оставить без внимания и воздухоплавание. Сбывается то, что жило в грезах таких мечтателей, как Жюль Верн. Человек завоевывает воздух, человек этой новой победой разрушает все прежние устои социальной жизни. Нет больше границ на земле, нет больше островов, для защиты которых достаточно флота. И современная утопия спешит воспользоваться воздухоплаванием, спешит угадать, в какие формы оно выльется в будущем.

Но все эти попытки утопистов рисовать будущее, пользуясь настоящим, не выдерживают критики. Угадать то, что даст нам техника, немыслимо. Немыслимо даже для гениальных специалистов. Если бы Фарадей мог «угадать», что его открытие индуктивного тока через несколько десятков лет поможет создать мощную динамо-машину и могучий электромотор, то… Фарадей сам построил бы и динамо-машину и электромотор.

Если бы братья Монгольфьеры или Шарль могли себе представить, что через 100 лет создается управляемый аэростат, они наверное постарались бы создать его сами.

В области открытий и изобретений мы меньше всего можем предсказывать. Всякое великое открытие именно тем и велико, что открывает перед нами новые горизонты, поднимает завесу над областью, которая до тех пор была нам неизвестна. Предугадать то, что нам неизвестно, значит — объять необъятное.

Поэтому утопии, рассматривающие будущее лишь с точки зрения научного прогресса, при всем интересе, который они представляют для читателя, не могут иметь серьезного значения: быть может, завтра же будет сделано открытие, которое перевернет все наши понятия о законах природы, которые производили открытия гениев прошлого. Несравненно интереснее и важнее те утопии, которые рассматривают будущее с точки зрения отношений между — людьми. В конце концов будущее интересует нас лишь постольку, поскольку в нем будет принимать участие человек. Можно с уверенностью сказать, что, если мы наверное узнаем, что вся животная жизнь во вселенной прекратится через два года, не найдется ни один утопист, который пожелал бы заглянуть дальше этих двух лет.

Раз это так, то утопии должны оставаться в той сфере, которая имеет наиболее важное значение для жизни человечества, а эта сфера, несомненно, заключается в отношениях людей между собою. Поэтому величайшими утопиями, величайшими как по глубине мысли, так и по их значению для человечества, являются религии. Какую религию мы ни возьмем, она неизменно касается взаимоотношений между людьми и неизменно, в случае точного выполнения своих заветов, рисует светлое будущее, в котором все будут одинаково счастливы, все будут равны. Такое будущее обещает христианство, сулит буддизм, рисует магометанство, о будущей «земле обетованной» мечтают рассеянные по всей земле евреи. Проходят века, меняются устой общественного и государственной строя, делаются чрезвычайно важные открытия и изобретения, человек подчинил себе огонь и воду, воздух и землю, но лучшее будущее ему рисуется все в том же, в чем он его видел тысячи лет тому назад: в равенстве и в братстве.

И многие утописты уже начинают сознавать это. Утопии «технические» выливаются в форму повести или романа, и только утопии социальные остаются на высоте, представляют действительно серьезный, длительный интерес.

Уже в начале этой главы мы сказали, что утопий возникало и возникает целая масса. Мы не будем поэтому создавать новых утопий, мы ограничимся тем, что из существующих в настоящее время утопий мы приведем главные, наиболее характерные черты.

Во всех утопиях красной нитью проходит мысль, что в будущем населяющее землю человечество не будет знать деления на расы. Будут люди, и только люди. Люди будут говорить на одном языке и будут иметь общие интересы. Это, так сказать, основа, на которой покоится осуществление того «лучшего будущего», которому посвящены все утопии, к которому человека стараются направить все религии.

Вопрос о том, когда осуществится все это и возможно ли вообще на земле создание такого идеального строя, мы в данное время решить не можем, да в этом, собственно говоря, нет и особенной надобности: мы говорим об утопии, т. е. рисуем будущее в том виде, в котором оно кажется нам желательным. Цель всякой утопии вообще, а утопии социальной — в частности, заключается в том, чтобы показать, куда может прийти человек, если он пойдет по тому или иному направлению. Но пойдет ли человек по направлению, которое ему указывает утопия, предугадать невозможно. Достаточно вспомнить великие заветы, которые дали миру две величайших религии — христианство и буддизм. Если бы хотя часть этих заветов исполнялась людьми, то на земле, быть может, уже давно воцарилось бы то лучшее будущее, о котором мы до сих пор можем только мечтать, которому мы до сих пор можем посвящать лишь утопии, не зная даже, осуществятся ли они когда-либо.

Нет надобности много говорить по поводу того, что именно необходимо для осуществления идеалов социальной утопии. Всякому понятно, что для этого прежде всего необходимо самосовершенствование, с одной стороны, и терпимость к другим людям — с другой.

Для того, чтобы человек мог нравственно совершенствоваться, ему, разумеется, нужна известная свобода. Но так как люди под свободой нередко понимают то, что социологи называют анархией, то будет далеко не лишним посвятить вопросу о свободе отдельную главу.

О личной свободе

Если я могу перемещаться по всему земному шару, то я свободен. Если я могу высказывать мои мысли, никого не оскорбляя и никому не принося вреда, то я свободен. Если я могу избрать себе профессию по своим способностям, своему вкусу, то я свободен. Если я могу молиться моему Богу, то я свободен.

Так писал философ Гэринг в 1876 году[1].

Быть может, многим такое ограничительное понятие о свободе покажется убогим, но в действительности здесь собрано все, что необходимо для свободы человека. Дальше идет разнузданность, кажущаяся свобода, основанная на эксплуатации других людей, а еще дальше — анархия, полный произвол.

В тесном смысле, личная свобода возможна лишь при условии самой широкой терпимости к другим людям. Если я не буду терпимо относиться к людям, то я непременно должен ограничить их свободу. Нетерпимость неизбежно влечет за собою угнетение.

Все это азбучные истины.

И современная утопия, основываясь на этих истинах, мечтает для будущего о самой широкой терпимости, о всеобщем мире, о торжестве законности и порядка.

Законность и порядок, включенные в программу современных социальных утопий, уже не раз вызывали возражения и протесты масс. В законности и порядке массы склонны видеть способы порабощения. Этот взгляд неправилен, хотя отчасти нельзя не признать его вполне естественным продуктом всего нашего прошлого и, пожалуй, даже настоящего.

Законность и порядок…

В настоящее время, когда утопии только создаются, но не осуществляются, слова «законность и порядок» часто действительно приобретают оттенок, который по существу им совершенно чужд. Когда законность на каждом крошечном клочке земного шара понимается особо, когда не существует законов, общих для всего человечества, законы, конечно, приноравливаются к личным вкусам и интересам тех, кто их создает. И получается чрезвычайно любопытная картина: то, что вполне законно в Лондоне, карается смертной казнью в Калькутте (свободная критика действий правительства, например). Какой-нибудь Шульц, который в Берлине ударил Миллера, отделывается кратким арестом, а туземец Центральной Африки, такой же человек, как Шульц, за оскорбление того же Миллера вешается на ближайшем дереве, и притом с соблюдением всех законных формальностей. Видя такое разнообразное толкование законности в наше время, массы склонны смешивать закон с беззаконием, так же как свобода иногда смешивается с анархией.

Положительно то же самое можно сказать и относительно порядка. Если в Англии несколько тысяч или даже десятков тысяч граждан соберутся на митинг для обсуждения какого-нибудь вопроса (в лондонском Гайд-парке митинги в десятки тысяч считаются обыденным явлением) и если при этом не нарушаются общие уголовные законы, порядок считается ненарушенным, и полиция не принимает никаких репрессивных мер. Но если несколько сот индусов, таких же подданных Великобритании, как и жители Лондона, осмелятся собраться для обсуждения своих жизненных вопросов, та же английская полиция видит в этом «грубое нарушение порядка» и не задумываясь прибегает к вооруженной силе, «чтобы восстановить порядок».

Вполне понятно, что, когда утопия мечтает в светлом будущем о торжестве законности и порядка, эти мечты часто не находят себе отклика среди масс.

Поэтому, как это ни странно, приходится защищать от нападок законность и порядок, по крайней мере, в том виде, в каком о них мечтает современная утопия.

В дальнейшем мы постараемся возможно полнее набросать картину того будущего, о котором говорит современная утопия. Теперь же, относительно законности и порядка, нам предстоит решить несравненно менее сложную задачу. Мы привели ряд примеров, которые, вероятно, убедили читателей в том, что причина отрицательного отношения современных людей к законности и порядку кроется в разнообразности понимания этих слов. Теперь представим себе иное положение вещей, не похожее на современное, представим себе именно то положение, о котором мечтает утопия.

На земле живут разумные существа, люди, равные друг другу, обладающие одинаковыми правами. Это не та казарменная, серая одинаковость, которая является почему-то идеалом некоторых социологов. Нет! Современная утопия, созданная людьми самых разнообразных политических направлений, не только признает личность, индивидуальность человека, но и отводит ей выдающуюся роль в «царстве будущего». Талант, гений должны пользоваться особым вниманием, особо тщательным уходом, как все выдающееся, все особенно полезное. Но и законность должна быть одинакова для всех — от идиота до гения, от чернорабочего до министра.

Читатели, усвоившие себе социальные учения, с удивлением спросят:

— Разве утопия, рисующая светлые картины будущего, может признавать чернорабочих и министров? Не значит ли это признавать нормальным положение, при котором люди делятся на классы, на касты?

Нет, утопия не знает ни классов, ни каст, но она, рисуя жизнь, не может отказаться от одного из основных принципов жизни — от принципа разделения труда.

Не могут все люди в мире заведовать электрическими станциями. Так же мало все люди в мире могут писать газетные статьи или делать стулья. В то же время человек, при современном развитии науки, добровольно не захочет стать и Робинзоном Крузо, который на необитаемом острове сам удовлетворял все свои жизненные потребности.

Словом, разделение труда безусловно необходимо как в настоящем, так и в будущем.

Раз необходимо разделение труда, то люди должны взять на себя именно ту работу, которая им более всего подходит. Во всякой даже небольшой общине должны быть люди, следящие за соблюдением общинных правил, направляющие деятельность других членов общины. Такие люди, разумеется, должны быть и будут в мировой общине, которая будет состоять из многих сот миллионов членов. Эти руководители, быть может, будут называться министрами. Возможно, что они будут носить иной титул, но сущность дела от этого не изменится.

Будут существовать и чернорабочие. Нас несколько коробит это слово, потому что мы, при нашем социальном строе, привыкли считать положение чернорабочего чуть ли не оскорбительным. А между тем «черная» работа для всякого общежития не менее необходима, чем работа распорядителя или «министра». Пусть, согласно «техническим» утопиям, техника в будущем достигнет такой высокой степени развития, что физический труд станет для человека почти ненужным. Все-таки останется уход за силовыми и рабочими машинами, потребуется добывание топлива, смазочных материалов, наконец, нужно будет добывать и обрабатывать сырую руду, нужно будет собирать и удалять отбросы и т. д. Словом, «черная» работа останется.

Останется и работа на земле, хотя бы и при помощи самых усовершенствованных машин.

Но это не важно. Важно то, что и министр, и «чернорабочий», и купец, и земледелец, — все, во всякой точке земного шара, будут подчинены одной законности, созданной ими же, будут знать один порядок, одинаково обязательный для всех. И все будут охотно подчиняться этой законности и этому порядку именно потому, что они едины для всех, на всем земном шаре.

И именно подчинением создается та свобода, о которой многие напрасно мечтают теперь. Странно звучат слова: подчинением создается свобода — а между тем это неоспоримая истина.

Свобода отдельного человека неразрывно связана с другими людьми. О совершенной свободе, когда всеми поступками руководит одно только «я», может говорить (или мечтать) только тот, кто в одиночестве живет на заброшенном острове. Все другие люди не могут быть свободными, ибо в своих поступках должны сообразоваться с интересами других людей.

Дело закона — установить условия, при которых отдельные личности будут возможно менее чувствовать стеснения от совместной жизни с другими людьми, т. е. свобода может быть создана и поддержана только законами, обязательными для всех, свобода мыслима только при законности и порядке.

От законов будущего, вообще, человечество может ждать многого.

Гэринг свое перечисление свобод недаром начинает словами: «Если я могу перемещаться по всему земному шару, я свободен».

Действительно, нет свободы выше свободы передвижения. В настоящее время каждый из нас как будто обладает этой свободой, но в действительности лишь редкие счастливцы могут по своему желанию перемещаться. Теперь путешествие сопряжено с огромными затратами, которые под силу разве лишь очень богатым людям. Подавляющее большинство людей лишено свободы передвижения или, в крайнем случае, может пользоваться этой свободой лишь в очень скромных размерах. Между тем ничто так не развивает человека, как путешествие. Видеть земной шар со всех сторон, наблюдать природу во всех широтах, от полюсов до экватора — лучше этой школы трудно что-либо придумать.

И вот, современная утопия представляет себе в самых широких границах свободу передвижения, свободу путешествия. Усовершенствованные пути сообщения, созданные общими усилиями людей, должны находиться в полном распоряжении всех людей. Всякий, кто принадлежит к общине обитателей земли, кто вносит свою крупицу труда в общее дело, имеет полное право пользоваться всеми плодами общего труда и, следовательно, путями сообщения.

Мы не будем здесь рисовать картины возможных в будущем средств сообщения, но несомненно, что эти средства будут значительно совершеннее, чем теперь. И ими свободно будут располагать все люди, работающие по своей специальности на общее благо. Именно здесь проявится настоящая свобода, равная для всех. Министр или ученый будут иметь точно такое же право на путешествие, как «чернорабочий», и все будут пользоваться одинаковыми удобствами. Но при этом все будут подлежать и одинаковой ответственности за малейшее нарушение законности и порядка.

Особенно важное значение путешествие должно и будет иметь для молодежи, которая таким образом будет заканчивать свое образование, и именно молодежи будет особенно облегчено передвижение.

Таким образом непременно будет осуществлено первое требование Гэринга: «Свобода передвижения по всему земному шару».

Далее следует: «Свобода высказывать свои мысли».

Кажется, трудно придумать требование более справедливое и естественное, но даже Гэринг, включивший его в число необходимых для человека прав, добавляет: «…никого не оскорбляя и никому не принося вреда».

В наше время это условие почти неосуществимо. Всякое свободное суждение невольно, но обязательно содержит в себе порицание, кого-либо или что-либо осуждающее. Разумеется, здесь речь идет не о повседневном разговоре, а о высказывании мыслей, имеющих общественное или политическое значение. При современном пестром социальном строе (вернее, неустройстве) вполне понятно недовольство масс, понятно и стремление захватить в свои руки руль государственного корабля, но примеры показали, что угнетаемые сегодня массы сами делаются неумолимыми угнетателями, как только власть попадает в их руки.

Утопия мечтает о таком строе, когда не будет народных «масс» в современном значении этого слова, а будет человечество. На всем земном шаре в это утопическое время будут общие, единые законы. Чернорабочий будет пользоваться теми же правами и благами, какими пользуется министр. Исчезнет зависть, эта главная побудительная причина тех оскорблений, которые теперь зачастую примешиваются к критике. Завидовать будет некому, а критиковать придется свое, общее дело, по которому свободное суждение можно высказать спокойно.

И чем меньше будет поводов для резкой, оскорбительной критики, тем строже будет караться всякое оскорбление, ибо тогда оскорбление будет вызываться не увлечением, не желанием во что бы то ни стало добиться правды, открыть на нее глаза другим, что иногда случается теперь; тогда оскорбление будет вызываться только злобой, только злой волей, и тогда оно станет серьезным преступлением.

Мы можем доказать массой примеров, что преступление карается тем строже, чем меньше было понятных поводов для него.

Так, в Англии самая мелкая кража, даже если виновный в ней раньше под судом не был, карается несколькими годами принудительных работ, потому что в Англии есть рабочие дома, в которых всякий может найти кров, пищу и труд, сообразно его силам и способностям. В Англии кража признается только проявлением злой воли.

По законам же Китая первая кража наказывается немногими ударами бамбуковой палкой, потому что в перенаселенной стране, из которой жители десятками тысяч бегут за грошовым заработком, на кражу может толкнуть необходимость.

Таким образом, оправдывается положение, которое на первый взгляд кажется диким: в эпоху, о которой мечтает современная утопия, будет полная свобода суждения, но всякое оскорбительное суждение будет строго наказываться.

Свобода избирать профессию по своим способностям и своему вкусу существует и теперь, но существует в теории, как существует полная свобода путешествия. Но как для путешествия, так и для свободы выбора профессии нужны средства, которых теперь у большинства людей нет. Кроме того, в будущем на выбор профессии должны влиять совсем иные причины, чем в настоящем. Можно с уверенностью сказать, что теперь подавляющее большинство людей, имеющих возможность выбирать себе профессию, стараются выбрать занятие подоходное. Как часто приходится слышать, что жители городов мечтают о сельском домике, о полевом хозяйстве! И многие, кому удалось скопить денег, уходят из города, куда их загнало только стремление заработать.

Мы видим инженеров, которые любят медицину, докторов, которые увлекаются сельским хозяйством, священников, которые мечтают об астрономии, и т. д. Все эти люди попали в жизни не на свое место, потому что и их родители, и они сами больше думали о «карьере» или (в духовной среде) о «семейных традициях», чем о врожденных наклонностях. Но когда никакой «карьеры» не будет, когда всякий работающий и приносящий пользу будет пользоваться благами жизни наравне со всеми другими, занятие, профессию люди будут избирать только по своим способностям и вкусам, и будут избирать сами, сознательно.

Это будет действительная свобода выбора, а не лотерея, которая теперь заменяет свободу даже у тех людей, которые имели бы возможность выбора.

Свобода молиться Богу…

Об этой свободе, пожалуй, нечего и говорить, до такой степени ее необходимость очевидна. И даже в наше время, далекое от светлого утопического времени, стеснения — свободы вероисповедания встречаются редко. Даже дикари с уважением относятся к молящемуся человеку.

Итак, все свободы, о которых в половине прошлого века говорил Гэринг, современная утопия уже видит осуществленными в будущем, но, кроме того, она предусматривает и длинный ряд других свобод.

Человеку будет безусловно дозволено все, что не вредит и не мешает другим людям.

В наше время, например, издаются законы, ограничивающие выработку и продажу спирта и спиртных напитков. Это — лишение свободы. Утопия говорит, что спиртные напитки будут вырабатываться и распространяться в неограниченном количестве, но злоупотребление ими, пьянство, будет строго караться. В наше время пьянство часто оправдывается тем, что в нем люди «ищут забвения от тяжелой жизни». Тогда в таком забвении не будет надобности и, как и в свободе суждений, караться будет уже злая воля.

Словом, современная утопия видит счастье человека в полной личной свободе. Человек будущего может делать все, но только в пределах, в которых его поступки не вредят и не мешают другим людям. Сам совершенно свободный, он должен уважать, не нарушать свободу других. Свобода осуществима только в том случае, когда ее охраняют сами свободные. Люди понимали это еще в древности. И в утопическом будущем человек вернется к идеалу, созданному еще в первые исторические эпохи человечества: к полной личной свободе, на правах полного равенства. Свобода абсолютная, не сдерживаемая никакими обязательствами по отношению к другим людям, никогда не будет торжествовать, потому что это уже не свобода, а анархия, ведущая всегда к разрушению, но не к созиданию.

Быт и строй утопического будущего

Возможно, что современная утопия в этом отношении заблуждается, но она решительно предсказывает возвращение человека к природе. Человек напрасно старался, в течение многих веков, Подчинить природу своим вкусам и наклонностям: она сильнее его и неудержимо влечет его к себе, заставляет подчиняться своим законам.

Человек построил себе огромные каменные города и… сам лишил себя необходимого для жизни чистого воздуха. Человек, которого природа создала не хищником, стал питаться мясом убитых животных и… развил в себе массу болезней, начал вырождаться, еще не достигнув полного развития. Человек должен вернуться к природе, и современная утопия видит это возвращение в своем царстве будущего.

Сбросившая с себя гнет искусственности, природа пышно расцветет и сделается величественнее, прекраснее, чем когда-либо. И с ней сольется человек, созданный ею, живущий ею.

Человек вернется к той пище, которая предназначена ему природой, которая полезнее всего для его организма: к растительной пище. Люди все сделаются вегетарианцами. Уже теперь искусство изготовления пищи достигло такой высокой степени развития, что из растительных продуктов делаются кушанья, удовлетворяющие самые изысканные, самые разнообразные вкусы. С течением времени вегетарианство[2] распространится среди людей до такой степени, что люди, питающиеся мясом, сделаются исключениями.

Впрочем, надо сознаться, что здесь соображения нравственного характера будут играть менее значительную роль, чем соображения чисто экономические: на всех не хватит мяса.

Уже теперь почти всюду стоимость мяса поднялась настолько, что оно стало почти недоступным не только для широких народных масс, но и для средних трудящихся классов. С каждым годом стоимость мяса будет возрастать, и люди невольно перейдут на растительную пищу, что, кстати сказать, принесет им только пользу. Вполне возможно, однако, что в чистом виде вегетарианство не перейдет в утопическую эпоху: воздержание от молочных продуктов, полное запрещение всяких спиртных напитков и т. д. — все это требует уже особой, чуть ли не кастовой дисциплины, которая далеко не всем людям приятна и желательна. Дальнейшим шагом к сближению с природой будет бегство людей из каменных груд так называемых «культурных центров».

Человеку нужен чистый воздух, и нужен не менее, чем здоровая, легко перевариваемая пища. Днем человек, вынужденный работать, находится в закрытом помещении и поневоле дышит спертым воздухом, обычно к тому же испорченным разными вредными испарениями. Ночью, следовательно, он должен возместить организму недостаток в свежем воздухе, т. е. в кислороде. Для этой цели люди, несомненно, будут спать на открытом воздухе всюду и все время, когда это возможно по климатическим условиям. Там же, где зима слишком сурова, будут, вероятно, приняты меры для непрерывной смены в помещении воздуха, подогретого специальными батареями вентиляторов.

«Назад к природе!» Таков лозунг современной утопии. В нем, и только в нем она видит спасение для вырождающегося, слабеющего человека.

Вымирание целых рас, которое теперь никого не удивляет, должно сделаться полной невозможностью. Не вымирать должен человек, а процветать и совершенствоваться.

Вполне понятно, что наряду с оздоровлением человека совершится и оздоровление социальных условий, среди которых человек живет. Знаменитую поговорку Mens sanain corpore sano (здоровый дух в здоровом теле) надо дополнить словами: здоровое тело в здоровой обстановке.

Тогда каждый будет вносить в общее дело свой труд, не считаясь ни с кем местами и чинами, каждый будет иметь право на то, чтобы ему были предоставлены жизненные удобства наравне со всеми другими людьми. В какую форму выльется жилище, современная утопия сказать затрудняется, но весьма вероятно, что это будут небольшие, но благоустроенные домики, рассеянные среди зелени. Всякий будет иметь право получать, в случае болезни, лекарства и врачебную помощь бесплатно. Старость и болезнь не будут причиной нравственных страданий и мучительных забот, как это наблюдается теперь. Больной и потерявший трудоспособность будут находиться в тех же жизненных условиях, в которых они находились раньше. Это не будет благотворительностью, за которую приходится благодарить. Это будет естественное, законное право на жизнь. И раз общим трудом добытые продукты будут равномерно распределяться, раз ценности не будут сосредоточиваться в одних руках, — старые и больные не лягут ни малейшим бременем на здоровых и работоспособных.

Работа найдется для всех. Та «безработица», с которой приходится сталкиваться в наше время, представляет собою продукт пестроты современного бытового строя человечества. В то время как в Северной Америке в полевом хозяйстве рабочие руки оплачиваются десятками долларов в месяц, в Китае здоровый работник счастлив, если ему тяжелым трудом удалось заработать себе горсть риса. В одной стране недостаток в обученных рабочих на фабриках тормозит развитие промышленности, а в другой — безработные кончают самоубийством.


  • Страницы:
    1, 2, 3