2. Coup D'Etat[17]

Владыка Дух не знал сомнений. В мундирах кромвелевского покроя, выбранных после того, как было тщательно изучено, в каком именно костюме приличествует свергать законодательную власть, сшитых замечательно быстро по особому заказу, главари Лиги верховного долга в сопровождении телохранителей, вооруженных револьверами и мечами, и предводительствуемые самим Владыкой Духом, направились в Вестминстер, а следом двинулась многотысячная манифестация. Парламент был окружен. Полиция почти не сопротивлялась, ибо полицейский комиссар столицы и сам был человек властный и хорошо понимал, что происходит в мире. Была сделана чисто формальная попытка заставить этот исторический марш на Вестминстер свернуть в сторону, к Челси, словно речь шла просто об уличном движении; когда это не удалось, полиция, в соответствии с заранее разработанным планом, покинула здание, построилась по всем правилам на Парламентской площади и гуськом зашагала прочь, оставив парламент в руках Лиги. В одном из коридоров победители наткнулись на отчаянное сопротивление мисс Эллен Уилкерсон, но через несколько минут подошли подкрепления, и она уступила превосходящим силам противника. «Говорильня» пала.

В палате общин шло заседание, и, видно, никто не знал, как положить ему конец. Владыка Дух со всем своим штабом — кроме сэра Басси, который опять куда-то исчез, — вошел через дверь для публики и центральным проходом направился к спикеру. У многозначительной коричневой полосы, пересекающей зеленый ковер, он резко остановился.

Когда эта высокая, стройная и, однако, исполненная важности фигура в сопровождении преданных, завороженных офицеров остановилась перед спикером и его двумя приспешниками в париках, напряжение в зале достигло предела. Кто-то включил звонки, призывающие голосовать, и зал теперь был битком набит, лейбористы сгрудились слева от своего главы — возвышавшегося над всеми грузного Бенуорти. Почти не слышно было ни разговоров, ни шума. Огромное большинство членов палаты попросту разинуло рты. Иные были возмущены, но большинство правых встретили Владыку Духа с явным сочувствием. Наверху служители без особого успеха пытались очистить галереи для публики и для почетных гостей. Репортеры смотрели во все глаза или судорожно строчили, а переполненная галерея для дам сверкала всеми красками. В буфете и курительных комнатах телеграфные ленты, как всегда, с педантичной точностью сообщили: «Диктатор во главе вооруженного отряда входит в палату. Заседание прервано», — и на этом прекратили свою высокополезную деятельность. За креслом спикера выросло несколько десятков телохранителей с обнаженными шпагами, они выстроились в ряд слева и справа и застыли, отдавая честь.

Лишь человек, начисто лишенный воображения, мог не думать о глубоком историческом значении происходящего, а Владыка Дух наделен был самым живым воображением. Его суровую решимость смягчило, но не поколебало невольное благоговение перед грандиозностью свершенного им. В эту палату, если не в этот самый зал, вступил Карл Первый в поисках своей трагической судьбы, и роковой путь этот закончился для него в Уайтхолле, а после него — Кромвель, великий предтеча сегодняшнего дня. Здесь, в бесчисленных бурях и спорах, строилось и перестраивалось здание величайшей в мире империи. На этой арене вступали в бой могучие правители — Уолпол и Пелхем, Питт и Борк, Пиль и Пальмерстон, Гладстон и Дизраэли. А ныне это некогда столь могущественное собрание стало пошлым, дряхлым, лейбористским, болтливым, бездеятельным, и вот наступает день обновления, возрождения Феникса. Серьезный, чуть печальный взор Владыки Духа, словно в поисках совета, обратился на лепной потолок, а потом в задумчивости упал на «эту игрушку» — брошенный на столе жезл[18]. Казалось, прежде чем заговорить с облаченным в парик и мантию главою этого почтенного собрания, он задумался на минуту о великой задаче, которую взял на себя.

— Мистер спикер, — сказал он, — я вынужден просить вас покинуть председательское место. — Он полуобернулся к правительственным скамьям: — Джентльмены, министры короны, я бы посоветовал вам без возражений передать ваши портфели моим секретарям. Ради блага королевства его величества, ради нашей могущественной империи я вынужден на время отнять их у вас. Когда Англия вновь обретет себя, когда восстановится ее душевное здоровье, ей будут возвращены и исконные свободы слова и собраний.

На несколько долгих минут все застыли в напряженном молчании, словно то были не люди, а восковые куклы. Все это походило на какую-нибудь знаменитую историческую сцену в музее мадам Тюссо. Казалось, это уже история, и в эти долгие минуты Верховный лорд был словно не вершителем ее, а всего лишь очевидцем. Весь этот красочный, но безжизненно застывший зал был точно картинка в детской исторической книжке…

И вот все снова ожило, началом послужила исполненная значения мелочь. Два телохранителя выступили вперед и стали по обе стороны спикера.

— Именем народа Англии протестую, — сказал спикер и встал, придерживая мантию, готовый удалиться.

— Ваш протест принят к сведению, — сказал Владыка Дух и, неторопливо повернувшись к телохранителям, приказал им очистить палату.

Без спешки и без насилия они исполнили свой долг.

Слева тесно сгрудились члены нового лейбористского правительства, этого сообщества путаников-идеалистов, искателей приключений от социализма, и их приверженцы. Мистер Рамзей Макдогальд стоял у стола, как всегда, чуть в стороне от своих коллег — воплощенная растерянность. Мистеру Парэму случалось видеть его раза два, и теперь, когда он смотрел глазами Верховного лорда, этот человек еще больше напоминал оголенное ветрами дерево на богом проклятом пустыре, казался тощим и угловатым, как никогда, еще более изможденным и нелепым в своей мнимой значительности. Он явно искал хоть какой-нибудь поддержки. Он переводил отчаянный взгляд с галереи прессы на скамьи оппозиции, оттуда на галерею для дам, потом на потолок, который, видно, скрывал от него господа бога, и снова на кучки своих последователей. Несмотря на гул, стоявший и зале, можно было понять, что он произносит речь. И это походило то ли на лай коровы, то ли на мычание собаки. Верховный лорд расслышал, как его величают «воплощенной неправедностью». За сим последовал призыв вести честную игру и, наконец, нечто вроде угрозы «водрузить огненный крест». Когда по знаку Верховного лорда к Макдогальду приблизились два стража Лиги, он еще энергичнее стал размахивать руками, напоминая, что все мы смертны. Минуту он стоял, возвышаясь над всеми, подняв руку, устремив указующий перст в небеса, потом сгорбился и пошел прочь.

Позади него сэр Осберт Моусес, казалось, тщетно молил оробевших приверженцев правительства выразите хоть какой-то протест. Мистер Куп, экстремист, явно ратовал за сопротивление действием, но его никто не поддержал. Большинство лейбористов, по обыкновению, было озабочено одним: понять, чего же от них хотят, и поскорее поступить как требуется. Служители не спешили им на помощь, зато воины Лиги гнали их, как стадо баранов. Но мистер Филипп Сноуфилд, очень бледный и злой, не двигался с места — должно быть, он изрыгал проклятия, но их невозможно было расслышать. Воины Верховного лорда приблизились к нему, и тогда он начал отступать к выходу, то и дело оборачиваясь, чтобы выругаться и стукнуть тростью об пол.

— Помяните мое слово, — осипшим голосом силился он перекричать шум, — вы еще об этом пожалеете!

Огромный Бенуорти следовал за ним как телохранитель. Один лишь головорез из левых, Уокстон, ринулся в драку, но воины Верховного лорда расправились с ним при помощи джиу-джитсу. Его выволокли из зала за руки и за ноги лицом вниз, и волосы его подметали пол.

Все прочие, занимавшие правительственные скамьи, не пожелали разделить его судьбу, и сами, без посторонней помощи, медленно двинулись к выходу. Большинство старалось соблюсти достойный вид — парламентарии отступали боком, скрестив руки, сохраняя на лице презрительную мину. Они то и дело сталкивались с либералами, которые отступали тем же порядком, но под несколько иным углом. Мистер Сент-Джордж вышел решительным шагом, заложив руки за спину, с видом небрежным и незаинтересованным. Можно было подумать, что его вызвали по личному делу и он попросту не заметил случившегося. Его дочь, также член парламента, поспешила за ним. Сэр Саймон Джон и мистер Хэролд Сэмюель шептались и делали какие-то заметки до тех пор, пока над ними не нависла тень изгнания. Каждым своим движением они давали понять, что действия Верховного лорда беззаконны и что при случае они с удовольствием ему это припомнят.

Многие консерваторы смотрели на Верховного лорда с откровенной симпатией. Мистер Болдмин отсутствовал, но сэр Остин Чемберленд стоял с леди Аспер, говорил ей что-то и с улыбкой поглядывал по сторонам, а она, увидев, как расправились с Уокстоном, восторженно захлопала в ладоши. Она, видно, рада была бы, чтобы и другие лейбористы ввязались в драку и тоже получили по заслугам, и была очень разочарована, когда этого не случилось. Мистер Эмери, славный защитник империализма, взобрался на скамью, чтобы лучше видеть, и, улыбаясь до ушей, то и дело поднимал руку, точно благословлял происходящее. Он уже знал, что внесен в список советников Верховного лорда. Верховный лорд, весьма чувствительный к подобным деталям, вдруг заметил, что оппозиция приветствует его. Он выпрямился во весь рост и с важностью поклонился.

— Не пора ли по домам? — крикнул кто-то, и крик прокатился по коридорам. Сей освященный веками клич возвестил о роспуске парламента, как возвещал о конце последнего акта этого представления уже пятьсот раз.

Верховный лорд оказался в живописной галерее, ведущей из палаты общин в палату лордов. Кто-то съежился здесь на стуле и тихо всхлипывал. Он поднял голову, и Владыка Дух узнал лорда Кейто, в недавнем прошлом сэра Уилфрида Джеймсона Джикса.

— Это должен был сделать я, — шептал сэр Уилфрид, — я давно уже должен был это сделать.

Потом врожденное великодушие взяло верх, и, смахнув слезу, он поднялся и искренне, по-братски протянул руку Верховному лорду.

— Теперь вы должны помочь мне ради блага Англии, — сказал Верховный лорд.

3. Как Лондон принял новости

В этот памятный майский вечер весь Лондон разинул рот от удивления. Когда сгустились сумерки и световые рекламы засияли ярче, поздние вечерние выпуски газет сообщили первые подробности государственного переворота, и началось паломничество к Вестминстеру. Толпы народа, мирно настроенные и не чинившие никаких беспорядков, все прибывали, и наряды полиции, которая вне дворца действовала еще по всем правилам, были усилены. Кое-кто из Пимлико и Челси раскипятился было, но им не дали воли. В Веллингтонских казармах гвардия стояла в боевой готовности, была усилена охрана Букингемского дворца, но монархии ничто не угрожало, и вооруженного вмешательства не потребовалось. Никто из власть имущих не пытался использовать войска против Верховного Владыки, а если бы и попытались, весьма сомнительно, чтобы офицеры, особенно младшие офицеры, подчинились такому приказу. Со времен Карафского мятежа власть политиков над армией уже не была неограниченной.

Изгнанные парламентарии выходили на улицу из многочисленных дверей, и каждому оказывали прием в меру его известности и популярности. Большинству весело сочувствовали. Когда кого-нибудь узнавали, кричали вдогонку: а вот и старина такой-то. Женщин ласково окликали просто по имени, если знали таковое.

Многие члены парламента ушли незамеченными. В Англии и думать забыли, что парламентарии — слуги и представители народа. Они были просто людьми, которые прежде «вошли в парламент», а теперь их оттуда выставили. Когда немного погодя на улицу вышли сам Верховный лорд и главари Лиги верховного долга, их встретили не то чтобы с восторгом, но с молчаливым вниманием. Все заметили, сколь величествен Владыка Дух. Сотрудники новых правителей отправились на Даунинг-стрит, чтобы поскорее очистить помещения бывших министерств и подготовить резиденцию для нового временного правительства.

До поздней ночи восторженные толпы осаждали Букингемский дворец, желая, как они выражались, «поглядеть, как-то там наш король». Время от времени члены королевской семьи показывались на балконе, чтобы успокоить толпу, их приветствовали громогласными изъявлениями верности и наиболее популярными строфами национального гимна. Никто не требовал речей, не было никакого обмена мнениями. Вновь установилось столь глубокое взаимопонимание, что слова были излишни.

Назавтра поразительные сообщения утренних газет привлекли в Лондон толпы любопытствующих из пригородов и соседних городков. Они приехали посмотреть собственными глазами, что происходит, до вечера бродили по столице, потом разъехались по домам. Весь день огромные толпы стояли у парламента. Множество уличных торговцев с немалым барышом распродало в этот день свой запас сдобных булочек, апельсинов и прочей снеди. Попытки произносить речи тут же пресекались полицией и у парламента и на Трафальгар-сквер.

Итак, в стране утвердился новый режим. Король, как и подобает конституционному монарху, принял эту перемену без комментариев и не выразил никакого неодобрения. В Букингемском дворце был устроен специальный прием и чаепитие в саду в честь Лиги верховного долга, и Верховный лорд, высокий и прямой, с видом неколебимой, но почтительной решимости стоящий по правую руку короля, был сфотографирован, чтобы стать отныне известным всему миру. На нем было одеяние члена Совета Министров, орден Подвязки, один из кавалеров которого как раз отбыл в лучший мир, и орден «За заслуги». Его бледное, точеное лицо было торжественно спокойно.

4. Заседание Большого Совета

С тактом и прозорливостью, не уступавшими его мужеству, Верховный лорд подобрал советников, которые были, в сущности, его министрами. Он советовался с ними и руководил ими, но это не было коллективное правление; назначение Совета сводилось к тому, чтобы общими усилиями осуществлять намеченные Владыкой планы. Случалось, во время заседания один из членов Совета что-либо предлагал; Верховный лорд выслушивал его со вниманием, обдумывал его слова и выносил свое суждение. Изредка он давал ход их предложениям и не возражал, чтобы они влияли на политику государства. Вообще же он предпочитал, чтобы порядок заседаний Совета не нарушался, а каждый делился с ним своими предложениями с глазу на глаз.

В Совет входило все, что было лучшего среди ведущих деятелей Англии. Тут были могущественнейшие магнаты прессы и сам лорд Ботерми. Были представлены крупнейшие эксперты армии, флота и военно-воздушных сил. Немало королей угля и стали, особенно тех, которые наиболее тесно связаны с фирмами, производящими оружие, и две-три личности себе на уме вроде сэра Басси Вудкока, которые появлялись от случая к случаю. Сэр Басси иногда присутствовал на заседаниях, иногда нет, он по-прежнему был неуловим. Он то неожиданно появлялся, то пропадал, и его отсутствие сразу чувствовалось. Как ему и полагалось по должности, присутствовал директор английского государственного банка, — по мнению Верховного лорда, он слишком много улыбался и слишком мало говорил; были здесь и ведущие представители Большой Пятерки, которые сидели с отсутствующим видом и не раскрывали рта. Труд, по приглашению Верховного лорда, был представлен мистером Дж.Х.Хамбусом, женщины — графиней Крам и Крейторп. Лорд Кейто тоже, разумеется, был членом Совета, и почему-то (Верховный лорд так и не мог уяснить себе почему) посреди заседаний мистер Бринстон Берчиль то приходил, то уходил, то чересчур громким шепотом переговаривался с кем-нибудь. Никто его не приглашал, он приходил сам. И трудно было выбрать подходящую минуту, чтобы что-то сказать по этому поводу. Похоже было, он не прочь, и даже очень не прочь, взять на себя попечение об армии, флоте, авиации, военном снабжении, финансах или занять любой другой ответственный пост, который ему доверят. Кроме этих выдающихся деятелей, в работе Совета молчаливо, но энергично участвовало еще немало деловитых личностей, прежде не известных английской общественности, — они были выбраны либо из числа питомцев мистера Парэма, из отпрысков знатных семейств, либо из числа военных — членов Лиги верховного долга. Среди них выделялись Альфред Мамби, полковник Фиц Мартин, Рональд Карбери, сэр Горацио Рекс и молодой герцог Норемский. По правую руку Верховного лорда на низеньком стульчике сидела миссис Пеншо и стенографировала все происходящее в блокноте с золотым обрезом. Хируорд Джексон, верный ученик и последователь Верховного лорда, тоже всегда был поблизости, готовый к услугам.

Порядок заседаний был очень простой, всегда один и тот же. Совет созывался или собирался по инициативе отдельных членов. Верховный лорд входил весьма непринужденно и, кивая и раскланиваясь направо и налево, направлялся к председательскому месту. Там он останавливался. Хируорд Джексон шикал, призывая к тишине, и все, кто стоял, сидел или подпирал стену, переставали болтать между собой и обращались в слух. Верховный лорд ясно и просто излагал им свои мысли. Это очень напоминало лекцию в колледже, когда преподаватель читает группе неглупых, исполненных желания как можно лучше понять его учеников. Он разъяснял свою политику, говорил, почему необходим тот или иной шаг, и определял, кому именно надлежит выполнить очередную, стоящую перед ними задачу. Так проходил час, а то и больше. Потом он опускался в кресло, и тогда слушатели просили более подробных объяснений, делали кое-какие замечания, изредка вносили какое-нибудь предложение; и с благосклонной улыбкой Верховный лорд отпускал их, заседание кончалось, члены Совета принимались за дела — каждый точно знал свои обязанности. Так просто стало управлять государством, что партийные заблуждения, самонадеянность и интриги парламентариев, неразбериха и мошенничества, неизбежные при демократии, — все это отошло в прошлое.

Самым важным оказалось третье заседание Совета, ибо именно на нем Верховный лорд провозгласил основы своей политики.

— Прежде всего, — сказал он, — рассмотрим положение дорогой нашему сердцу Англии и всей империи, которой мы безраздельно преданы, рассмотрим грозящие ей опасности и ее дальнейшую судьбу. — Он просил членов Совета рассматривать мир в целом, отрешившись от узко местной ограниченности, широко и здраво заглядывая далеко вперед. Тогда они поймут, что в мире идет великая битва, которая определяется географическим положением и ходом истории и заложена в самой природе вещей. Направления этой борьбы складываются сами собой, разумно, логично и неизбежно. Все в мире должно быть подчинено этой борьбе.

Верховный лорд заговорил доверительно, почти таинственно, и Совет насторожился и замер. Плавными движениями обеих рук он чертил на зеленом сукне стола границы государств, о которых шла речь, и голос его упал чуть не до шепота.

— Вот здесь, — сказал Верховный лорд, — в самом сердце Старого Света, безмерно огромная, сильная, потенциально более могущественная, чем почти все страны мира, вместе взятые… — он театрально замолчал на мгновение, — лежит Россия . И не важно, кто правит в ней — царь или большевики. Россия — вот главная опасность, самый грозный враг. Она должна расти. У нее огромные пространства. Неисчерпаемые ресурсы. Она угрожает нам, как всегда, через Турцию, как всегда, через Афганистан, а теперь еще и через Китай. Это делается инстинктивно, иного пути у нее нет. Я ее не осуждаю. Но нам необходимо себя обезопасить. Как поступит Германия? Примкнет к Востоку? Примкнет к Западу? Кто может предсказать? Нация школяров, народ, привыкший подчиняться, спорные земли. Мы привлечем ее на свою сторону, если удастся, но положиться на нее я не могу. Совершенно ясно, что для всех прочих остается только одна политика. Мы должны опередить Россию. Мы должны взять в кольцо опасность, зреющую на этих бескрайних равнинах, прежде чем она обрушится на нас. Как мы взяли в кольцо менее грозную опасность — Гогенцоллернов. Не упустить время. Здесь, на западе, мы обойдем ее с флангов при помощи нашей союзницы Франции и ее питомицы Польши; на востоке — при помощи союзной нам Японии. Мы доберемся до нее через Индию. Мы нацеливаем на нее клинок Афганистана. Ради нее мы удерживаем Гибралтар, ради нее не спускаем глаз с Константинополя. Америка втянута в эту борьбу вместе с нами, она неизбежно, волей-неволей, наш союзник, ибо не может допустить, чтобы Россия через Китай нанесла ей удар на Тихом океане. Вот какова обстановка в мире, если смотреть широко и бесстрашно. Она чревата огромной опасностью? Да, это так. Трагична? Да, пожалуй. Но она чревата также беспредельными возможностями для тех, кто исполнен преданности и отваги.

Верховный лорд умолк, и по рядам прошел ропот восхищения. Мистер Бристон Берчиль в знак одобрения кивал головой, точно китайский болванчик. Положение обрисовано так ясно, смело и сжато. И, однако, это была слово в слово та же самая речь, с которой всего какой-нибудь месяц назад на обеде у сэра Басси мистер Парэм обратился к самому хозяину, мистеру Хэмпу, Кемелфорду и молодому американцу! Теперь, когда ее произнес Верховный лорд перед исполненными сочувствия и понимания слушателями, ей был оказан совсем иной прием! Ни придирчивой критики, ни попыток выказать равнодушие или пренебрежение, никто не выдвигал в противовес нелепых теорий всемирного объединения и тому подобных глупостей, на это и намека не было. Если сэр Басси и шепнул свое обычное «поди ты», то так тихо, что его никто и не услышал.

— Как же пристало поступать великой нации в этой обстановке? — продолжал Верховный лорд. — Без страха, с открытыми глазами, принять на себя предназначенную ей судьбою ведущую роль или ждать, растрачивая силы в никчемных спорах, когда всякие незначительные соображения мешают видеть главное, ждать до тех пор, пока неизбежный противник окрепнет и осознает свою силу, добьется порядка и изобилия на своих огромных просторах, сделает все, чтобы Китая уподобился ему, а Индия сочувственно глядела на него и бунтовала против своих законных правителей, нанесет удар по скипетру в беспечных руках, а может быть, даже выбьет скипетр из этих беспечных рук? Надо ли задавать этот вопрос в британском Совете? И, не сомневаясь в вашем ответе, я говорю вам: настал час долга и действия. Я призываю вас обдумать вместе со мной все приготовления и ту стратегию, которая отныне будет положена в основу нашей национальной политики. Настал час сплотить государства Западной Европы. Настал час воззвать к Америке, чтобы она приняла участие в этой грандиозной борьбе.

На сей раз человечка, сидящего у стола, услышали все. Его «поди ты» прозвучало громко и внятно.

— Сэр Басси! — резко кинул ему Верховный лорд. — Шесть долгих лет я выслушивал от вас это «поди ты» и терпел. Больше я не желаю этого слышать.

И, не дожидаясь ответа, он продолжал излагать Совету свои решения.

— Как только наши внутренние дела придут в порядок, я намерен совершить неофициальную поездку по Европе. Здесь, в этих четырех стенах, я могу свободно говорить о событии, которое все мы принимаем близко к сердцу: о доблестных усилиях принца Отто фон Бархейма свергнуть чуждый духу Германии республиканский режим, который уродует, представляет в ложном свете и унижает верный и храбрый германский народ. Этот ублюдочный режим, смесь патриотизма с радикализмом и большевизмом, чужд Германии, и она должна от него избавиться. Скажу строго между нами, у меня есть сведения из весьма надежного источника, что это событие не за горами. Подобно мне, принц Отто глубоко постиг философию истории, и, подобно мне, он призывает великую нацию возвратиться на путь, предначертанный ей судьбою. Быть может, в скором времени славный меч Германии по первому нашему знаку будет готов покинуть ножны.

Да, я знаю, о чем вы сейчас думаете, но, поверьте, Франция даст согласие. Никогда больше Британия не станет действовать без Франции. Мы непременно посоветуемся с мсье Паремом, я об этом позабочусь. Если бы у нас сохранился парламентский режим, мы оказались бы в весьма затруднительном положении. К счастью, никакие запросы в парламенте уже не могут помещать нашим переговорам. Сноуфилду заткнули рот, и Бенуорти заставили замолчать. Положитесь на Францию. Она прекрасно понимает, что теперь только мы одни стоим между нею и Германо-Итальянским союзом. Мы все уладим. Французы — реалисты и патриоты, они умеют здраво рассуждать. Прочим европейским нациям могут понадобиться диктаторы, во Франции Республика — тот же диктатор. Армия и народ едины, и, если обеспечить Франции безопасность и удовлетворить ее интересы в Африке и в Малой Азии, она с готовностью займет подобающее ей место в защите Запада от главной опасности. Вековой распре из-за рейнских земель скоро придет конец. В Европе установится мир, как Во времена Карла Великого. Даже речи мсье Парема звучат уже не столь воинственно. Такие пустяки, как вопрос о том, на каком языке говорить населению Эльзаса, вопрос о всевозможных возмещениях и гарантиях, естественно и закономерно отойдут на задний план. Мы слишком погрязли в мелочных расчетах. Под нажимом Востока и Запада Европа сплачивается в единое целое. Все это я намерен обсудить во время встреч с руководителями европейских государств. Итак, вот распорядок действий: во-первых, мы обновляем и укрепляем блокаду России силами всей Европы, союзом решительных правителей Европы; во-вторых, предпринимаем мощное объединенное нападение на Кита-й, чтобы вновь утвердить там господство европейских идей и европейского капитала; в-третьих, бросаем вызов русской пропаганде в Индии и Иране, пропаганде по сути своей политической, хотя они и делают вид, что она социальная и экономическая. Если мы хотим взять в кольцо эту страшную силу, угрожающую всему, что нам дорого, это надо сделать сейчас же, не откладывая. И когда пробьет час, мы столкнемся лицом к лицу не с нападающим славянином, но со славянином, которого мы успели опередить и загнать в тупик.