Теперь газ мерцает по всему экрану. Мерцание становится настолько сильным, что лицо Босса виднеется как сквозь волнующуюся воду.
      Босс. Стреляйте, говорю я вам! Стреляйте! Стреляйте! Мы еще мало расстреливали! Мы щадили их. О, эти интеллигенты! Эти изобретатели! Эти эксперты! Теперь они добрались до нас! Мир будет принадлежать либо нам, либо им. Что они значили, когда их было несколько сотен? Мы проявили слабость, слабость. Истребляйте их, как паразитов! Перебейте их всех!.. Почему я должен терпеть поражение? Слабость! Слабость! Слабость - роковая ошибка... Стреляйте!
      Мерцание превращается в вихрь концентрических кругов.
      В этом вихре появляется темная фигура Кэбэла. Он опять в своем огромном противогазе и не обнаруживает никаких признаков обморока.
      Кэбэл. Ваши часовые, кажется, заснули. Я и вышел... Весь город засыпает... Вы вынудили нас прибегнуть к этому.
      Картина внезапно проясняется. Босс в этот момент летит наземь. Он теряет сознание, и дальнейшее зритель видит уже не его глазами. Он падает как раз в то мгновение, когда прекращается газовый вихрь. Теперь высокая черная фигура Кэбэла стоит на переднем плане.
      Все остальные без чувств лежат перед ним...
      Кэбэл. А теперь - к Миру Летчиков и новой жизни человечества!
      Аппарат поворачивается так, что видна только одна сторона головы и одна рука Кэбэла. Полностью его фигура на экран не попадает. Виден только профиль его противогаза, черная рука и плечо.
      Мэри в сидячем положении у столба, к которому ее привязали; Роксана грациозно прикорнула у ее ног. Босс лежит ничком на переднем плане, вытянув вперед руку, сжатую в кулак. Хардинг свисает со своего столба. Несколько поодаль, на куче мусора, лежит Бэртон, а дальше - солдаты и слуги.
      Кэбэл приближается к этой группе.
      - Вам неудобно, Хардинг, - говорит он и распускает веревки, приводя бесчувственное тело Хардинга в сидячее положение. - Вот так!
      Потом он поворачивается к обеим женщинам: - Ну, мои милые, вам придется поспать немного! Ничего не поделаешь!
      Он стоит и смотрит на них. Спокойные лица обеих женщин крупным планом. На лице Мэри выражение полного мира. Роксана даже в бесчувственном состоянии пытается быть пленительной. Слышится голос Кэбэла.
      Кэбэл. Мэри и мадам Роксана! Любопытный контраст. Мадам Роксана. Прелестное, весьма прелестное существо, но как быть с этим весьма прелестным существом? Вечная авантюристка. Обыкновенная хорошенькая, ничем не занятая женщина. Дама! Смела. Пленительна. Ума достаточно для бесконечных интриг. И своеобразная энергия. До конца дней своих она будет делать глазки мужчинам. Теперь, когда боссы разделили участь богачей, настал, вероятно, наш черед. Она пойдет за теми, у кого в руках сила. И, позвольте признаться вам, моя милая, теперь, когда вы меня не слышите и не можете меня перехитрить, что, принимая во внимание мое высокое назначение и почтенный возраст, я нахожу вас гораздо более интересной и волнующей, чем следовало бы. Мужчины, как вы сказали, остаются мужчинами до конца дней своих. Вы добираетесь до нас! Жаль, что мы не можем постоянно держать вас под действием газа. В пользу гаремных порядков можно было бы многое сказать. Неужели вы должны продолжать ваши штуки и в нашем новом мире?
      Аппарат отдаляется, так что теперь он охватывает все усыпленные тела.
      Кэбэл. Новый мир со старым мусором! Наша работа только начинается.
      Над Эвритауном занимается заря. Предрассветное небо. Перспектива переулка. Повсюду лежат фигуры спящих. Гордон и группа его спутников, несколько летчиков и две молодые женщины, все в черных кожанках, ходят среди развалин. Они уже без противогазов. Один из них мимоходом срывает флаг-розетку.
      Первый молодой летчик. Они проспят еще сутки.
      Второй летчик. Что ж, мы им дали наконец понюхать цивилизации!
      Первый летчик. Когда дети капризничают, нет ничего лучше, как уложить их спать!
      На окраине города по склону горы, на знакомом уже нам горизонте, спускаются удивленные крестьяне в грубом холщовом платье и деревянных башмаках.
      Люди приходят на Площадь, усеянную спящими. Некоторые из спящих начинают шевелиться. Через сцену движется группа новых летчиков в черных костюмах, но без масок и шлемов.
      Народ таращится на летчиков, силуэты лохматых, нечесаных затылков даны очень крупно на переднем плане.
      Упадочное варварство наблюдает возвращение цивилизации!
      Опять конференц-зал у аэродрома в Басре. Теперь за окном оживленная деятельность. Носятся огромные грузовики. Люди бегают взад и вперед. Аэропланы нового типа по семи сразу, эскадрилья за эскадрильей, поднимаются в воздух.
      Стол теперь завален картами, и секретари стоят наготове, чтобы дать требуемое разъяснение. Костюмы строгие, слегка "футуристские", все больше костюмы летчиков или бортмехаников.
      Совет заседает в том же составе, но рядом с председателем высится теперь фигура Кэбэла.
      Кэбэл, склонившись над картой: - Вот как я представляю себе план операций. Осесть, организоваться, наступать. Эта зона, потом та. Наконец, крылья над всем миром, и новый мир начинает свое существование. Мы будем вытеснять бандитов все больше и больше.
      Война Летчиков. Множество аэропланов странных и невиданных форм поднимается в воздух. Они закрывают небо. Короткий воздушный бой между тремя нормальными боевыми самолетами старого типа и одним из новых самолетов.
      По разоренной местности убегают бандиты со знаменами и в старой военной форме, а носящиеся над ними новые самолеты бомбят их. Бомбы разрываются, газ обволакивает бандитов.
      Новые самолеты пишут на небе: "Сдавайтесь!"
      Бандиты выползают из своих прикрытий и сдаются, поднимая руки вверх. В другом городе бандиты выбегают из домов, когда самолеты приближаются. Они сдаются.
      Небо усеяно новыми самолетами. Сотни людей спускаются на землю с парашютами. Бандиты стоят и ждут.
      Шагает шеренга пленных. Они несут с собой полковые знамена. Это последние оборванные остатки регулярных армий старого строя. Это конец организованной войны. Группа новых летчиков наблюдает их парад. В небе реют новые самолеты.
      10. РЕКОНСТРУКЦИЯ
      Назначение этой части - показать как можно короче и энергичнее переход от 1970 к 2054 году. Век колоссальной механической и индустриальной энергии должен быть отображен немногими моментами на экране и в музыке. Музыка должна начинаться чудовищным шумом и звоном и мало-помалу, по мере того как спокойная эффективность побеждает лихорадочное напряжение, переходить на все более плавные ритмы. Кадры быстро сменяются один другим, и перерывы между ними заполнены загадочными и диковинными механическими движениями. Маленькие фигурки людей движутся между чудовищными механизмами и становятся все более карликовыми по мере усиления механической энергии.
      Взрыв заполняет экран. Когда дым рассеивается, мы видим работу инженера этого нового века. Сначала идет грандиозная уборка старого материала и подготовка к новому строительству. Работают исполинские краны. Старые, разбитые стальные конструкции сносятся прочь. Даются кадры уборки старых зданий и развалин.
      Затем следуют кадры, показывающие эксперименты, проектирование и создание новых материалов. Показана огромная силовая станция и детали машин. Видны экскаваторы, роющие колоссальный котлован. Транспортеры уносят прочь мусор. Выемке грунта придается особенное значение, ибо Эвритаун 2054 года будет высечен в горе. Он не будет городом небоскребов.
      Химический завод. Темная жидкость пузырится в исполинских ретортах, работа идет быстро и гладко. Рабочие в масках движутся по всем направлениям. Жидкость выливается в формовочную машину, выделывающую стены для новых зданий.
      Строятся металлические каркасы нового города, и огромные плиты из формовочной машины укладываются на свои места, образуя стены. Начинают проступать линии нового подземного города - Эвритауна, смелые, колоссальные.
      Кипящие речные пороги сменяются укрощенным глубоким потоком - символ материальной цивилизации, подчиняющей себе природу.
      Эта часть заключается фантастической симфонией могучих вращающихся и качающихся контуров в широком потоке музыки.
      На экране дата: 2054 Уод.
      Громкий ворчливый голос прорывается сквозь заключительную фазу этой музыки "Перехода": "Не нравятся мне эти машинные триумфы!"
      Это голос Теотокопулоса, мятежного художника новой эры. На экране очень крупным планом появляется его лицо. Он говорит энергично и с горечью: - Не нравятся мне эти машины! Не нравятся мне они, все эти вертящиеся колеса! Все идет так быстро и гладко. Нет!
      Аппарат отступает от него, и теперь видна вся его фигура, он сидит у подножия огромной глыбы мрамора. На нем белый комбинезон скульптора, он держит резец и деревянный молоток.
      В кадр входит другой скульптор, бородатый мужчина: - Ну, что мы можем тут сделать?
      Теотокопулос, словно раскрывая мрачную тайну, произносит: - Говорить!
      Бородач пожимает плечами и делает смешную гримасу, словно обращаясь к третьему собеседнику, присутствующему в зале.
      Теотокопулоса взорвало: - Говорить! Радио имеется повсюду. Этот современный мир полон голосов. Я заговорю всю эту механизацию!
      Бородач. Да позволят ли еще вам?
      Теотокопулос (властно). Позволят. Я назову свои беседы "Искусство и жизнь". Это звучит довольно безобидно. И я ополчусь на этот их Прекрасный Новый Мир, и тогда держитесь!
      Снова на экране дата: 2054.
      11. МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА УЗНАЕТ О НОВОМ МИРЕ
      Большое помещение, нельзя сказать, что комната, - нечто среднее между оранжереей и большой гостиной. Ни колонн, ни прямых углов. Над головой мягкие линии круглого свода. Прекрасные растения и фонтан в бассейне. Сквозь растения виднеются Городские Дороги. Старик лет ста десяти от роду, но красивый и хорошо сохранившийся, сидит в кресле. Хорошенькая девочка (лет восьми или девяти) лежит на кушетке и смотрит на какой-то аппарат, на котором появляются картины. Он управляется простой ручкой. Какое-то причудливое животное - может быть, обезьяна капуцин - играет мячом на ковре. На стуле валяется кукла в утрированном костюме той эпохи.
      Девочка. Я люблю эти уроки истории.
      Аппарат показывает Нижний Нью-Йорк сверху - лекция с видами, снятыми с самолета.
      Девочка. Какой смешной был Нью-Йорк - весь торчком и весь в окнах!
      Старик. В старину так и строили дома.
      Девочка. Почему?
      Старик. У них не было внутреннего освещения городов, как у нас. Вот им и приходилось поднимать свои дома к дневному свету - если такой бывал. У них не было хорошо смешанного и кондиционированного воздуха!
      Он поворачивает ручку и показывает аналогичный вид Парижа или Берлина.
      - Все жили наполовину на открытом воздухе. И везде были окна из гладкого, хрупкого стекла. Эпоха окон тянулась четыре столетия!
      Аппарат показывает ряды окон - разбитых, треснувших, заплатанных и т.п. Коротенькая фантазия на тему об окнах.
      Старик. Им как будто и в голову не приходило, что внутренность домов можно освещать нашим собственным солнечным светом, не имея надобности поднимать дома в воздух так высоко.
      Девочка. Как же люди не уставали ходить вверх и вниз по этим лестницам?
      Старик. Они уставали и болели так называемыми простудами. Все простужались, кашляли и чихали, и глаза у них слезились.
      Девочка. Что это значит - чихать?
      Старик. Ну, ты знаешь. Апчхи!
      Маленькая девочка приподнимается в восторге.
      Девочка. Апчхи! Все говорили апчхи! Вот было забавно!
      Старик. Не так забавно, как ты думаешь.
      Девочка. И ты все это помнишь, прадедушка?
      Старик. Кое-что помню. Мы болели насморками и несварением желудка тоже - от глупой и плохой еды. Жизнь была убогая. Никто никогда не был по-настоящему здоров.
      Девочка. Что ж, люди смеялись над этим?
      Старик. По-своему смеялись. Они это называли юмором. Нам требовалось очень много юмора. Я пережил страшные времена, дорогая моя. О, какие страшные!
      Девочка. Ужас! Я не хочу ни видеть, ни слышать этого. Войны. Бродячая болезнь и все эти страшные годы. Это никогда больше не вернется, прадедушка? Никогда?
      Старик. Не вернется, если прогресс не замрет.
      Девочка. Теперь выдумывают все новые вещи, да? И делают жизнь все лучше и лучше?
      Старик. Да... Более приятной и смелой... Я, пожалуй, старик, дорогая моя, но кое-что мне представляется уж чересчур смелым. Это Межпланетное орудие, из которого они все стреляют да стреляют.
      Девочка. А что это такое - Межпланетное орудие, прадедушка?
      Старик. Это пушка, которую разряжают при помощи электричества, множество пушек одна в другой, и каждая выстреливает следующую. Я не совсем хорошо разбираюсь в этом. Но цилиндр, который выстреливается напоследок, летит так быстро, что - фюить! - отрывается прочь от земли.
      Девочка (упоенно). Как! Прямо в небо? К звездам?
      Старик. Может быть, они со временем доберутся и до звезд, но теперь они стреляют в луну.
      Девочка. Значит, они стреляют цилиндрами в луну? Бедная луна!
      Старик. Не совсем в нее. Они выстреливают цилиндр так, что он облетает вокруг луны и возвращается обратно; а в Тихом океане есть безопасное местечко, где он падает. Они стреляют все точней и точней. Они говорят, что могут указать место его падения с ошибкой не больше чем в двадцать миль и на том участке моря все приготовлено для него. Понимаешь?
      Девочка. Но ведь это замечательно! А люди могут полететь в цилиндре? Смогу я полететь, когда вырасту? И увидеть другую сторону луны! И упасть обратно в море - плюх?!
      Старик. О, людей они еще не посылали. Из-за этого и шумит Теотокопулос.
      Девочка. Тео-котто...
      Старик. Теотокопулос.
      Девочка. Какое смешное имя!
      Старик. Это греческое имя. Он потомок великого художника, которого звали Эль Греко. Теотокопулос - вот так.
      Девочка. И ты говоришь, он недоволен?
      Старик. О, это ничего!
      Девочка. А не больно будет летать на луну?
      Старик. Мы не знаем. Одни говорят: да, другие - нет. Они уже посылали мышей в круговой полет.
      Девочка. Мышей в полет вокруг луны?
      Старик. Они разбиваются, эти бедные зверьки! Они не знают, как держаться, когда начинаются толчки. Вероятно, этим и вызваны разговоры о том, чтобы послать человека. Он-то сумеет держаться...
      Девочка. Он должен быть очень храбрый, правда?.. Вот бы мне полететь вокруг луны!
      Старик. Всему свое время, дитя мое. Не заняться ли тебе опять историей?
      Девочка. Я рада, что не жила в старом мире. Я знаю, что Джон Кэбэл и его летчики почистили его хорошенько. А ты видел Джона Кэбэла, прадедушка?
      Старик. Ты можешь увидеть его на своих картинках, дорогая.
      Девочка. Но ведь ты видел его, когда он был жив, ты взаправду видел его?
      Старик. Да. Я видел великого Джона Кэбэла своими глазами, когда был маленьким мальчиком. Худощавый смуглый старик с такими же белыми волосами, как у меня.
      На экране на мгновение появляется Джон Кэбэл, каким мы его видели на совете в Басре.
      Старик (добавляет). Он был дедушкой нашего Освальда Кэбэла, президента нашего Совета.
      Девочка. Так же, как ты мой прадедушка?
      Старик гладит девочку по голове.
      На эту сцену наплывает следующий кадр, показывающий руку на столе. На руке легкая рукавица, а на рукавице нечто вроде диска - круглого жетона, на котором читаем: "Освальд Кэбэл, Председатель Совета Руководства".
      Такие диски на запястьях или повыше локтя являются обычной принадлежностью костюмов этой эпохи.
      12. НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ
      Эта рука задерживается с минуту на экране. Пальцы ее барабанят по столу, напоминая манеру Джона Кэбэла в первой части фильма. Это наследственная привычка. Затем аппарат отступает, и мы видим Освальда Кэбэла в его кабинете в Управлении города Эвритауна.
      Комната такого же стиля и архитектуры, как в предыдущей сцене. Нет ни окон, ни углов, но по какому-то одушевленному фризу, по полосе стены над головой Кэбэла, проносятся призрачные облака и волны, колеблющиеся деревья, гроздья цветов и т.п. Непрерывная беззвучная смена декоративных эффектов. На письменном столе перед Кэбэлом большой диск телевизора, телефон и Другие аппараты.
      Освальд Кэбэл - более спокойное и более моложавое издание своего предка. Он темноволос, и волосы его, как у всех в новом мире, изящно причесаны. Костюм его сделан из белого шелкового материала с чуть заметной и простой вышивкой. Изящество и белизна его, и в особенности ширина в плечах, резко контрастируют с плотно облегавшим Джона Кэбэла костюмом летчика.
      Кэбэл (говорит, обращаясь к невидимому собеседнику). Стало быть. Межпланетное орудие прошло все предварительные испытания, и теперь остается лишь отобрать желающих лететь!
      Аппарат отступает, и мы видим, что Кэбэл не один. Он совещается с двумя инженерами. На них темные и простые костюмы, широкие в плечах, по моде того времени, - не кожаные рабочие костюмы и не что-нибудь другое в этом роде. В век технического совершенства нет надобности в комбинезонах и в платье, не пропускающем жира. Один сидит на стуле новейшей формы. (Вся мебель металлическая.) Другой непринужденно опирается на стол.
      Первый инженер. Тут-то и начнутся неприятности!
      Второй инженер. Обращаются тысячи молодых людей - юношей и девушек. Я и не представлял себе, что луна так заманчива!
      Первый инженер. В сущности, орудие уже готово. Есть риск, но в пределах допустимого. И положение луны в ближайшие три-четыре месяца гарантирует наилучшие условия для полета. Теперь надо только выбрать двоих.
      Кэбэл. Ну?
      Второй инженер. Будут затруднения. Этот Теотокопулос трезвонит об этом по радио.
      Кэбэл. Он фантастический субъект.
      Второй инженер. Да, но он будоражит публику. Нелегко будет отобрать этих молодых людей.
      Первый инженер. Мы просмотрели тысячи предложений. Мы отвергли всех, кто не абсолютно здоров. И всех, у кого есть друзья, противящиеся полету. И теперь, сэр... Мы хотели бы, чтобы вы переговорили с двумя. Один Раймонд Пасуорти с Генеральных заводов. Вы его знаете?
      Кэбэл. Очень хорошо знаю. Его прадедушка знал моего.
      Первый инженер. И его сын...
      Второй инженер. Мы хотим, чтобы вы повидали его сына, сэр, - Мориса Пасуорти.
      Кэбэл. Зачем?
      Первый инженер. Он желает лететь.
      Кэбэл. С кем?
      Второй инженер. Мы думаем, что лучше всего было бы вам повидать его. Он здесь дожидается.
      Кэбэл задумывается, затем приподнимает свою рукавицу и прикасается к одной точке ее. Раздается слабый музыкальный звук. Он говорит:
      - Морис Пасуорти здесь?.. Да... Пришлите его ко мне.
      Почти тотчас же в стене открывается филенка, и входит стройный, довольно легко одетый красивый молодой человек.
      Кэбэл (встает и смотрит на него). Вы хотите поговорить со мной?
      Оба инженера откланиваются и уходят.
      Морис Пасуорти. Простите, сэр. Я пошел прямо к вам.
      Кэбэл. Вы просите об одолжении?
      Морис Пасуорти. Об очень большом одолжении. Я хочу быть одним из двух первых людей, которые увидят другую сторону луны.
      Кэбэл. Это сопряжено с опасностью. Во всяком случае, с большими трудностями. Говорят, пятьдесят шансов из ста, что можно совсем не вернуться. И еще больше шансов вернуться калекой.
      Морис Пасуорти. Поверьте, что я не боюсь этого, сэр.
      Кэбэл. Очень многие молодые люди не боятся этого. Но почему вам нужно дать эту привилегию?
      Морис Пасуорти. Понимаете, сэр, я сын вашего друга. Как будто считают... что вам не следует посылать двух незнакомых людей... - Он не доканчивает фразы.
      Кэбэл. Продолжайте.
      Морис Пасуорти. Мы много раз говорили об этом.
      Кэбэл. Мы?
      Морис Пасуорти. Вы пользуетесь таким влиянием в Новом Мире, в Великом Мире наших дней!
      Кэбэл опирается на стол и задумывается. Он бросает на молодого человека проницательный взгляд. - Мы? - повторяет он.
      Морис Пасуорти. Мы, двое. Это даже в большей степени ее идея, чем моя.
      Кэбэл уже понял, что он сейчас услышит.
      - Ее идея? Кто это она?
      Морис Пасуорти. Человек, гораздо более близкий вам, чем я, сэр.
      Кэбэл (спокойно). Говорите.
      Морис Пасуорти. Мы уже три года вместе учимся, сэр.
      Кэбэл (нетерпеливо). Да, но говорите.
      Морис Пасуорти. Это ваша дочь, сэр, Кэтрин. Она говорит, что вы можете послать только свое собственное дитя.
      Кэбэл (после паузы). Мне бы надо было это знать.
      Морис Пасуорти. Видите ли, сэр...
      Кэбэл. Вижу. Моя дочь... Забавно, что я всегда представлял ее себе только маленькой девочкой. И считал, что она в стороне от всего этого... Моя Кэтрин!
      Морис Пасуорти. Ей восемнадцать лет.
      Кэбэл. Зрелый возраст... Я немножко... захвачен врасплох. И вы вдвоем все это обдумали?
      Морис Пасуорти. Это так просто, сэр!
      Кэбэл. Да, это просто. Это правильно. Так и должно быть. Именно так! Всем этим прочим тысячам придется подождать своей очереди... Присядьте. Расскажите мне: как вы познакомились с моей Кэтрин?
      Морис Пасуорти. Как только начали работать вместе. Это казалось таким естественным, сэр. Она такая прямая и бесхитростная...
      Кэбэл и Морис Пасуорти вступают в беседу, и картина бледнеет. Кэбэл еще не освоился с тем, что услышал.
      Кэбэл крупным планом. Прошло полчаса. Он уже не в своем кабинете. Он стоит в темной нише у изящно разрисованной узорами стены. Слышится негромкий чистый звук, и он смотрит на телефонный диск, у себя на рукавице. - Да... Кто это?.. Раймонд Пасуорти... Конечно...
      Он ждет полсекунды. - Это Раймонд Пасуорти? Да. Я в течение получаса беседовал с вашим сыном. Да. Прекрасный юноша... Вы хотите переговорить со мной?.. К вашим услугам... Я повидаю свою дочь в Спортивном клубе. Он должен с ней там встретиться. Он сейчас только пошел к ней. Не пройдетесь ли вы со мной по Городским Дорогам и в погоду?.. Мы встретимся...
      Сцена меняется - показана одна из воздушных Городских Дорог в ярко освещенном пещерном Эвритауне 2055 года.
      Здесь мы впервые видим вблизи рядовых людей 2055 года, их костюмы, их манеры. Оборванных нет, и только один человек в чем-то вроде рабочего костюма. Это садовник, он поливает какие-то цветы. Общим характером костюмы напоминают эпоху Тюдоров, широко варьируя между простотой и нарядностью (см. Меморандум в начале книги). Некоторые молодые женщины одеты очень легко и просто, но другие более сознательно "костюмированы". Вид-на также очень смелая и пышная архитектура этого полуподземного города, способы использования текучей воды, новые декоративные растения и кусты в цветах. В постоянном ярком свете и кондиционированном воздухе нового Эвритауна и в руках искусных садоводов растительность обрела новую мощь и прелесть. Проходят люди. Они собираются кучками и созерцают огромные просторы внизу.
      По переднему плану этой сцены проходят Кэбэл и Пасуорти. Пасуорти более изящное, складное, худощавое, нарядное и опрятное издание своего предка - Пасуорти первых сцен. Разговаривая с Кэбэлом, он делает несколько шагов на фоне движущейся панорамы города, затем оба останавливаются, опираются на парапет, за которым раскинулся город, и вступают в серьезный разговор.
      Пасуорти. Я признаю реальность прогресса, достигнутого миром после того, как им стали управлять Летчики. Это был век чудес. Но не слишком ли у нас много прогресса? Я согласен, что мир, в котором мы живем, прекрасный мир. Немножко искусственный, но - наконец-то! - превосходный. Торжество человеческой изобретательности и человеческой воли! Комфорт, красота, обеспеченность! Наш свет ярче солнечного, и никогда еще человечество не дышало таким дивным воздухом. Мы перехитрили природу. Зачем же нам так настойчиво стремиться дальше?
      Кэбэл. Потому что стремление вперед - в природе человека. Самое неестественное в жизни - это удовлетворенность.
      Пасуорти. Удовлетворенность! Удовлетворенность - это рай!
      Кэбэл. А мы не в раю.
      Пасуорти. Да. В самом деле. Раз сыновья восстают на своих отцов...
      Кэбэл. А отцы слушаются своих дочерей. Мы оба отцы мятежных детей, а? Старая проблема, Пасуорти! Дитя, которое не бунтует, - пустое повторение. Что нам делать с нашими сыновьями и дочерьми? Отцы, вроде нас с вами, задавали себе этот вопрос еще в каменном веке.
      Пасуорти. Но швырять их на луну!..
      Кэбэл. Они сами туда хотят прыгнуть.
      Пасуорти. Отчаянная молодежь! Зачем им это?
      Кэбэл. Человечество - тугой материал. Если бы не молодые с их дерзостью, оно не далеко бы ушло.
      Пасуорти. Каждый, пускающийся в такую экспедицию, должен погибнуть. Вы это знаете. Исчезнуть навсегда в этом замерзшем мире.
      Кэбэл. Они летят не на луну; они летят вокруг луны.
      Пасуорти. Это софистика.
      Кэбэл. Они возвратятся.
      Пасуорти. Если бы я мог в это поверить!
      Кэбэл. Для нас обоих самое лучшее - верить в это.
      Пасуорти. Почему нужно было выбрать для этого именно наших детей?
      Кэбэл. Наука требует лучших.
      Пасуорти. Но мой мальчик! Всегда он был своевольным чертенком. Вас я еще понимаю, Кэбэл. Вы правнук Джона Кэбэла, воздушного героя, который изменил лик мира. Эксперименты у вас в крови. Вы - и ваша дочь!.. Я... я нормальнее. Я не верю, чтобы мой мальчик когда-нибудь сам додумался до этого. Но они сговорились. Они хотят лететь вместе.
      Кэбэл. Они вернутся вместе. В этот раз не будет сделано попытки высадиться на луне.
      Пасуорти. И когда же этот... этот великий эксперимент начнется? Сколько они еще пробудут с нами?
      Кэбэл (не совсем искренно). Не знаю.
      Пасуорти. Когда же?
      Кэбэл. Когда Межпланетное орудие будет опять готово.
      Пасуорти. Вы хотите сказать, что в этом году?
      Кэбэл. Скоро.
      Пасуорти. В старину бывало иначе. В ту пору отцы имели власть. Я бы сказал "нет", и это решило бы дело!
      Кэбэл. Отцы говорили "нет" начиная с каменного века.
      Пасуорти. И ничем нельзя спасти наших детей от этого безумия?
      Кэбэл. А значило ли бы это спасти наших детей?
      Пасуорти. Да, значило бы.
      Кэбэл. Для чего?
      Пасуорти (его прорвало). Дети рождаются для счастья! Молодые люди должны легко принимать жизнь! Есть что-то отвратительное в этом заклании именно заклании! Вы вспомните, сколько им лет!
      Кэбэл. Неужели вы думаете, что у меня не такие же чувства, как у вас? Что я не люблю свою дочь?.. Сегодня урываю час только для того, чтобы повидать ее, посмотреть на нее, пока можно. И тем не менее я позволю ей лететь... когда настанет время.
      Пасуорти. Где они сейчас?
      Кэбэл. Она в Спортивном клубе в горах: тренируется. Ваш сын тоже там. Пойдемте со мной, и вы увидите их. Лицом к лицу с ними мы, может быть, почувствуем себя иначе, чем здесь. Во всяком случае, хорошо бы побыть с ними немного... На воздухе отлично. Хотите... вы не возражаете против того, чтобы вместе со мною выйти в погоду?
      Пасуорти. Возражать? Я создан для открытого воздуха! Может быть, этот кондиционированный воздух с добавочным кислородом и прочим полезнее для нас, и свет здесь более постоянный и яркий - но мне дайте старинное небо, и ветер в степи, и снег, и дождь, быстрые перемены погоды, и сумерки! Я не люблю по-настоящему этот человечий муравейник, в котором мы живем!
      Кэбэл. Мы пойдем, поговорим с молодыми людьми.
      Следующая сцена введена главным образом для того, чтобы дать внешний вид нового Эвритауна. На заднем плане старые, знакомые контуры холмов, и их легко узнать, но старый город под открытым небом исчез, уступив место нескольким террасам и наземным строениям. Перед нами непривычные архитектурные формы, травянистые скаты и чрезмерно правильные деревья. Все очень спокойно и красиво, это апофеоз Эвритауна. По небу летит несколько самолетов новой конструкции. Кэбэл и Пасуорти переоделись в более подходящие для открытого воздуха костюмы из ткани типа сукна; они в плащах-крылатках. Небо покрыто тучами, то и дело начинается дождь, и в отличие от ровной атмосферы города солнечный свет пятнами пробегает по экрану. По широкому шоссе льется почти бесшумный поток обтекаемых автомобилей, появляющихся и скрывающихся в огромном входе, освещенном неизмеримо ярче, чем внешний мир.
      Пасуорти (симулируя беззаботность). Вот мы и в погоде. Вернулись к природе. Ну, не лучше ли вам здесь?
      Кэбэл. Если бы мне было здесь лучше, я поднял бы шум в нашем департаменте вентиляции! Но готов признаться, что время от времени я люблю переменчивость ветра и игру облаков.
      Пасуорти. Каких только перемен не насмотрелись эти холмы за последние два столетия! Процветание. Война. Нужда. Эпидемия. Этот Новый Изумительный Мир. Вы только взгляните на него!
      Кэбэл. И перемены, которые они видели, - пустяк по сравнению с теми, которые им еще предстоит увидеть.
      Пасуорти. Эти древние холмы. Единственное, что узнали бы наши прадеды. Наверно, и они, в свой черед, будут сметены прочь.
      Кэбэл. Все сметается прочь в свое время! За это браните природу, а не человека.
      Пасуорти. Вон люди, живущие под открытым небом, играют в старинную игру - в гольф. Хорошая игра. Я сам немножко увлекаюсь. А вы не играете?
      Кэбэл. Нет. Зачем это мне?
      Пасуорти. Когда играешь, можно не думать.
      Кэбэл поднимает брови.
      Пасуорти. Впрочем, сегодня и гольф не отвлек бы меня от моих дум. О! Я не могу забыть об этом! Наши дети! У меня сердце болит. Я это чувствую вот здесь... Мне неуютно в этом современном мире со всем его прогрессом! Я полагаю, что наш город чудесен и нужен, а деревня нарядней и милее, если хотите, чем в дни конкуренции и раздоров. На всем земном шаре не осталось, вероятно, ни одного куста терновника, ни одного болота, ни одной чащи. Так почему бы нам не остановиться на этом? Зачем нам идти вперед - и притом энергичнее, чем когда бы то ни было?
      Кэбэл. Вы хотели бы навсегда прекратить всякое мышление и труд?
      Пасуорти. Ну, не совсем так.
      Кэбэл. Чего же вы хотите в таком случае? Немножко мышления, но не более того? Немножко работы, но не серьезной?
      Пасуорти. Ну, умеренности. Идите вперед, если хотите, но полегоньку.