17. Надежды на будущее

Спустя четыре с лишним года, а точнее — четыре года и четыре месяца, мистер и миссис Кейпс стояли рядом на старинном персидском ковре, служившем каминным ковриком в столовой квартиры Кейпсов, и рассматривали обеденный стол, празднично накрытый на четыре персоны, освещенный искусно затененными электрическими лампочками, отблеск которых вспыхивал то тут, то там на серебре, и убранный изящно и просто душистым горошком. За это время Кейпс почти не изменился, только в одежде появилась элегантность, но Анна-Вероника выросла на полдюйма; лицо ее стало мягче и энергичнее, шея крепче и полнее, и держалась она гораздо женственнее, чем в дни ее мятежа. Теперь она была настоящей женщиной до кончика ногтей; четыре года с четвертью тому назад она простилась в старом саду со своим девичеством. На ней было простое вечернее платье из кремового шелка, с кокеткой из старинной потемневшей вышивки, подчеркивавшей мягкую строгость ее стиля, темные волосы ее были откинуты со лба и чуть стянуты простой серебряной лентой. Серебряное ожерелье подчеркивало смуглую красоту ее шеи. Муж и жена держались с напускной непринужденностью в присутствии расторопной горничной, еще что-то расставлявшей в буфете.

— Как будто теперь все в порядке, — сказал Кейпс.

— По-моему, везде порядок, — отозвалась Анна-Вероника, окидывая комнату взглядом способной, но не очень ретивой хозяйки.

— Интересно, изменились ли они? — задала она в третий раз тот же вопрос.

— Ну, тут я уж ничего не могу сказать, — ответил Кейпс.

Он прошел под широкой аркой с темно-синим занавесом в другую часть комнаты, служившую гостиной, Анна-Вероника, еще раз проверив обеденную сервировку, последовала за мужем, шурша платьем, остановилась рядом с ним у высокой медной каминной решетки, коснулась двух-трех безделушек, стоявших на весело горевшем камине.

— Мне все еще кажется чудом то, что мы будем прощены, — сказала она, поворачиваясь к нему.

— Вероятно, я очаровал их. Но он, право же, очень хороший человек.

— Ты сказал ему про регистрацию?

— Ну-у… конечно, не с таким воодушевлением, как про пьесу.

— Ты по вдохновению решил объясниться с ним?

— Я чувствовал, что это — нахальство. Мне кажется, я вообще становлюсь нахальным. Я и близко не подходил к Королевскому обществу с тех пор… с тех пор, как ты меня подвергла немилости. Что это?

Они оба прислушались. Но это были не гости, а всего-навсего горничная, ходившая по холлу.

— Удивительный ты человек! — успокоившись, сказала Анна-Вероника и провела пальцем по его щеке.

Кейпс сделал быстрое движение, словно желая куснуть дерзкого пришельца, но тот отступил к Анне-Веронике.

— Я ведь серьезно заинтересовался его материалом. И я уже начал беседовать с ним, до того как прочел его фамилию на карточке возле вереницы микроскопов. А затем я, конечно, продолжал разговор. Он… он не слишком высокого мнения о своих современниках. Разумеется, он и понятия не имел о том, кто я.

— Но как же ты сказал ему? Ты никогда подробно не говорил мне. Это была, наверное, все же странная сцена?

— Постой, дай вспомнить. Я сказал, что не бываю на вечерах Королевского общества вот уже четыре года, и заставил рассказать мне о новых работах менделистов. Он любит менделистов, так как ненавидит прославленных ученых восьмидесятых и девяностых годов. Потом я, кажется, заметил, что значение науки позорно недооценивается, и признался, что мне самому пришлось заняться более выгодной деятельностью. «Дело в том, — продолжал я, — что я новый драматург — Томас Моур. Может быть, вы слышали о таком?» И представь, он слышал.

— Вот что делает слава.

— А то как же! «Я, — говорит, — не видел вашей пьесы, мистер Моур, но мне рассказывали, что это одна из самых занятных пьес современности. Один мой друг, Огилви, — вероятно, тот самый „Огилви и компания“, ну, специалист по разводам, помнишь, Ви? — очень хвалил ее… очень хвалил!»

Кейпс, улыбаясь, заглянул ей в глаза.

— У тебя, оказывается, необыкновенно хорошая память на похвалы, — сказала Анна-Вероника.

— Еще не привык к ним. Ну, а после этого уже было легко. Я тут же бесстыдно заявил ему, что получу за пьесу десять тысяч фунтов. Он согласился, что это бессовестная цена. Затем я решил подготовить его довольно-таки дерзким способом.

— А как? Изобрази.

— Я не могу быть дерзким, дружок, когда ты рядом. Это моя обратная сторона луны. Но я говорил дерзко, уверяю тебя. «Моя фамилия не Моур, мистер Стэнли, — сказал я. — Это мой псевдоним».

— Вот как?

— По-видимому, так, и продолжал, незаметно переходя на sotto voce: «Дело в том, сэр, что я являюсь вашим зятем, Кейпсом. И мне очень хотелось бы, чтобы вы согласились как-нибудь вечером у нас отобедать. Моя жена была бы очень счастлива».

— И что же он ответил?

— Что может ответить человек, когда его приглашают обедать вот так, прямой наводкой? Он не успевает опомниться. «Она все время думает о вас», — добавил я.

— И он покорно согласился?

— Фактически да. А что еще ему оставалось делать? Нельзя же устраивать скандал под влиянием минуты, если перед человеком происходит коллизия столь противоречивых ценностей. А я держался с уверенностью человека, для которого все это — совершенно бесспорная действительность. Так что же он мог поделать? И как раз в эту минуту небо послало мне старого Моннингтри. Я не говорил тебе о том, как удачно тогда вмешался Моннингтри, верно? Он выглядел адски изысканно, с широкой малиновой лентой через плечо. А что означает малиновая лента? Наверное, какое-нибудь рыцарское отличие. Он и есть рыцарь. «Ну, молодой человек, — сказал он, — что-то вас давно не видно?» И заговорил насчет «Бейтсона и Кь» — он ведь яростный антименделист, — что они настаивают на своем. И вот я стремглав представил его своему тестю. Я выказал большую решительность. И, на самом деле, это Моннингтри убедил твоего отца. Он…

— А вот и они! — сказала Анна-Вероника, так как у входной двери раздался звонок.

Молодая пара встретила своих гостей в красивом маленьком холле и приветствовала их с искренней радостью. Мисс Стэнли, сбросив черную накидку, оказалась в скромном и полном достоинства туалете из коричневого шелка; она горячо обняла Анну-Веронику.

— День такой ясный и холодный, — сказала она. — А я боялась, что будет туман.

Присутствие горничной обязывало к сдержанности. От тетки Анна-Вероника перешла к отцу, обняла его и поцеловала в щеку.

— Милый старенький папочка! — сказала она и сама себе удивилась, заметив, что на глазах у нее выступили слезы. Она постаралась скрыть свое волнение, помогая ему снять пальто.

— А это и есть мистер Кейпс? — услышала она голос тетки.

Вчетвером, слегка волнуясь, они перешли в гостиную, все еще сохраняя какую-то нервную любезность и в тоне и в жестах. Мистер Стэнли слишком усердно потирал руки, стараясь согреть их.

— Совершенно необычные холода для этого времени года, — сказал он.

— Все будет хорошо, я уверена, — прошептала мисс Стэнли Кейпсу, когда он усаживал ее на диванчик перед камином. И она замурлыкала что-то успокаивающее.

— Ну-ка, дай на себя посмотреть, Ви, — сказал мистер Стэнли с неожиданной мягкостью и поднялся, все еще потирая руки.

Анна-Вероника, зная, что платье ей идет, присела перед отцом.

К счастью, им больше некого было ждать, и то, что она так быстро распорядилась насчет обеда, доставило ей большое удовольствие. Кейпс стоял рядом с мисс Стэнли, которая так и сияла от радости, а мистер Стэнли, стараясь делать вид, что он ничуть не смущен, предпочел один отойти к камину.

— Вы легко нашли нашу квартиру? — спросил Кейпс, когда воцарилось молчание. — Номера в подворотне довольно трудно разобрать. Там следовало бы повесить лампочку.

Мистер Стэнли ответил, что нет, никаких трудностей не было.

— Кушать подано, мэм, — появившись под аркой, объявила расторопная горничная, и теперь самое сложное было позади.

— Пойдем, папочка, — сказала Анна-Вероника, идя вслед за мужем и мисс Стэнли, и от полноты сердца стиснула отцовский локоть.

— Превосходный парень, — заявил он довольно непоследовательно. — Я сначала не понимал, Ви.

— Прелестная квартирка! — восхищалась мисс Стэнли. — Прелестная! Все так красиво и удобно!

Обед прошел превосходно: все кушанья удались, начиная с золотистого и совершенно прозрачного бульоне и до вкуснейших замороженных каштанов со сливками; и мисс Стэнли от отдельных похвал перешла к одобрению их жизни в целом. Между Кейпсом и мистером Стэнли возник оживленный разговор, и обе дамы, слушая их, тактично умолкли. Мужчины раз или два приближались к опасной теме менделизма, но тут же осторожно уклонялись от нее; разговор шел преимущественно об искусстве и литературе и о существующей в Англии цензуре театральных пьес. Мистер Стэнли был склонен считать, что цензуру следовало бы распространить и на то, что он назвал современными романами; вместо хороших, здоровых историй появляется всякая «порочная, развращающая чепуха», от которой остается «неприятный осадок». А по его мнению, никакая книга не может быть признана хорошей, если после нее остается неприятный осадок, какой бы интересной и захватывающей она ни казалась во время чтения. Он не любит, продолжал мистер Стэнли многозначительно, чтобы ему напоминали о книгах и об обедах, когда он с ними покончил. Кейпс охотно с ним согласился.

— В жизни и так слишком много огорчительного, а тут еще эти романы.

На время внимание Анны-Вероники было отвлечено теткой, которой очень понравился соленый миндаль.

— Удивительно вкусен, — сказала тетка. — Исключительно!

Когда Анна-Вероника снова прислушалась к разговору мужчин, они уже обсуждали обесценивание домов и участков в результате все усиливающегося шума от движения в Вест-Энде и согласились друг с другом, что оно принимает угрожающие размеры. А ей вдруг представилось, что она видит какой-то необычно фантастический сон, и эта мысль глубоко взволновала ее. Отец почему-то казался менее значительным человеком, чем она ожидала, и вместе с тем почему-то все же привлекательным. С галстуком он, как видно, поладил не сразу; а надо было после первых неудач надеть другой. Зачем она все это отмечает? Кейпс как будто вполне владеет собой, усиленно старается быть простодушным и искренним, но она знала по его случайным неловкостям, по чуть приметному оттенку вульгарности в его необходимом гостеприимстве, что он нервничает. Ей хотелось, чтобы он покурил и немножко успокоился. Ее охватил внезапный и невольный порыв нетерпения. Ну, слава богу, дошли до фазанов, скоро ему можно будет и покурить. А чего же, собственно, она ждала? Надо покрепче держать себя в руках.

Лучше, если бы отец и тетка не наслаждались обедом с такой спокойной обстоятельностью. Лица отца и мужа, несколько побледневшие при встрече, теперь слегка покраснели. И зачем только людям надо поглощать пищу!

— Могу сказать, — начал отец, — что я за последние двадцать лет прочел добрую половину всех романов, которые пользовались успехом. Моя порция — три романа в неделю, а если они короткие, то и четыре. Отношу их по утрам на Кэннон-стрит и захватываю с собой, когда возвращаюсь.

Анна-Вероника подумала, что раньше отец никогда не обедал вне дома и что она никогда не интересовалась его жизнью, как жизнью равного ей человека. С Кейпсом он держался чуть ли не почтительно, а в былые времена она никогда не видела, чтобы он держался с кем-нибудь почтительно. Она даже предполагать не могла, что обед этот будет таким странным. Она словно переросла отца, стала в чем-то старше его, ее горизонт бесконечно раздвинулся, и если раньше отец представлялся ей в виде плоской, двухмерной фигуры, то теперь она как бы увидела его с обратной стороны.

Она почувствовала огромное облегчение, когда наконец наступила желанная пауза и она получила право сказать: «Ну что же, тетечка…» — и, приподняв занавес, пропустить тетку под арку. Мужчины тоже встали, и отец хотел двинуться к занавесу. Она поняла, что он из тех людей, о которых не слишком заботятся во время обедов. А Кейпс сказал себе, что его жена — исключительно красивая женщина. Он извлек из буфета серебристую коробку с сигарами и сигаретами, поставил перед тестем, и некоторое время они были заняты подготовкой к курению. Затем Кейпс стремительно подошел к камину, помешал угли, выпрямился и обернулся.

— Анна-Вероника очень хорошо выглядит, правда? — сказал он, слегка смутившись.

— Очень, — отозвался мистер Стэнли. — Очень.

И с удовольствием расколол орех.

— Жизнь… обстоятельства… Я думаю, что теперь ее планы на будущее… Можно надеяться. Вы оказались в трудном положении, — добавил мистер Стэнли и смолк, опасаясь, не сказал ли он лишнего. Он посмотрел на свой портвейн, как будто мог найти ответ в золотисто-красной жидкости. — Все хорошо, что хорошо кончается, — добавил он, — и чем меньше говорить о таких вещах, тем лучше.

— Разумеется, — согласился Кейпс и нервным движением бросил в камин только что раскуренную сигару. Он нервничал. — Налить вам еще портвейну, сэр?

— Очень хорошая марка, — с достоинством кивнул мистер Стэнли.

— Мне кажется, Анна-Вероника еще никогда так хорошо не выглядела, — заметил Кейпс, все еще следуя плану намеченного разговора, хотя собеседник и уклонился от этой темы.

Наконец вечер кончился, и Кейпс с женой спустились вниз, посадили мистера Стэнли и его сестру в такси и, стоя на каменных ступеньках, приветливо помахали им.

— Оба они прелесть, — заметил Кейпс, когда такси скрылось из виду.

— Правда ведь? — задумчиво отозвалась Анна-Вероника после паузы. — Они очень изменились, — добавила она.

— Пойдем, а то холодно, — сказал Кейпс, беря ее под руку.

— Знаешь, они стали как-то меньше, даже ростом меньше, — продолжала Анна-Вероника.

— Это ты переросла их… А твоей тете понравились фазаны.

— Ей все понравилось. Ты слышал, как мы в гостиной говорили о кулинарии?

Они молча поднялись на лифте.

— Как странно, — сказала Анна-Вероника, входя в квартиру.

— Что странно?

— Все…

Она зябко поежилась, подошла к камину и поворошила угли. Кейпс сел рядом в кресло.

— Жизнь — ужасно странная штука… — Она опустилась на колени и стала смотреть на пламя. — Неужели и мы станем когда-нибудь такими же, как они?

Она обратила к мужу озаренное пламенем лицо.

— Ты ему сказал?

Кейпс чуть улыбнулся.

— Сказал.

— Как?

— Ну… довольно неловко.

— Но как?

— Я налил ему еще портвейну и сказал… Подожди, дай вспомнить… Ага! «Вы скоро станете дедушкой».

— Так. А он обрадовался?

— Отнесся спокойно. Спросил, не будешь ли ты недовольна, что я сказал?

— Нисколько.

— А потом добавил: «У бедной Алисы куча детей…»

— Алиса совсем другая, нежели я, — отозвалась Анна-Вероника, помолчав. — Совсем другая. Она не сама выбирала себе мужа… Что ж… а я сообщила тете… И, знаешь, супруг мой, мы, кажется, преувеличили эмоциональные возможности наших… наших дорогих родичей.

— И как же твоя тетя приняла эту новость?

— Она даже не поцеловала меня. Она… она ответила… — Анна-Вероника снова зябко поежилась. — «Надеюсь, милочка, это не осложнит твою жизнь…» Примерно так. «Но чем бы ты ни занималась, не забывай ухаживать за своими волосами». Мне кажется, судя по ее тону, что она считает это с нашей стороны несколько неделикатным, если учесть все обстоятельства; но она старалась подойти к делу практически, выразить нам сочувствие, встать на нашу точку зрения.

Кейпс посмотрел на лицо жены. Она не улыбалась.

— Твой отец, — сказал он, — заметил, что все хорошо, что хорошо кончается, и кто прошлое помянет, тому глаз вон. Таково его отношение. И потом заговорил о прошлом даже с отеческой добротой…

— А у меня сердце болело за него!

— О, конечно, тогда это его сразило. Должно было сразить.

— Может быть, мы могли бы и отказаться ради них?

— Неужели могли бы?

— Я тоже считаю, действительно хорошо все то, что хорошо кончается. А вот как насчет сегодняшнего вечера, не знаю.

— Я тоже. Я рад, что былая боль смягчилась. Ну, а если бы мы не выплыли?

Они молча посмотрели друг на друга, и Анна-Вероника заявила в порыве присущей ей прозорливости:

— Мы не из породы тех, кто тонет. — И заслонила лицо руками так, что отблески огня исчезли из ее глаз. — Мы утвердились в жизни давно, и мы народ крепкий! Да, крепкий!

— Знаешь, милый, — продолжала она, — подумать только, это мой отец! Ведь он нависал надо мной, как утес; мысль о нем чуть не заставила меня отказаться от всего, чего мы достигли. Он воплощал в себе весь социальный строй, закон и мудрость. И вот они явились к нам и рассматривают нашу мебель: хороша ли она; и они не рады, их не интересует, что мы наконец-то, наконец можем позволить себе иметь детей.

Анна-Вероника откинулась назад и, сидя на корточках, вдруг расплакалась.

— Ах, любимый мой! — воскликнула она и вдруг, став на колени, бросилась в объятия своего мужа. — А помнишь, как мы там любили друг друга? Как сильно мы любили? Помнишь, какой свет был во всем, какое великолепие? Я жажду, я жажду! Я хочу детей, как хотела тех гор и жизни, подобной небу. О… о! И любви, любви! Нам было так чудесно вдвоем, а потом мы боролись с жизнью и победили. А теперь словно лепестки опадают с цветка! О милый, я любила любовь! Я любила любовь, и тебя, и твое великолепие. А теперь то великое время прошло, и мне надо быть осторожной, и носить детей, и… ухаживать за своими волосами, и когда я со всем этим покончу, я уже буду старухой. Красные лепестки опали, лепестки, которые мы так любили. Мы стали благоразумными, и у нас вся эта мебель и — успех! Успех! Но вспомни горы, милый! Мы никогда не забудем гор, никогда!.. Этот сверкающий снежный склон и как мы говорили о смерти! И мы готовы были тогда умереть! И даже когда мы состаримся и разбогатеем, мы будем помнить те дни, когда нам ничего не было нужно, кроме радости быть вместе, и мы всем рисковали друг ради друга, и казалось, что с жизни сорваны все чехлы и покровы и остались только ее свет и пламя. Сила и сила! Ты помнишь все, что было тогда?.. Скажи, что никогда не забудешь! Что эти будничные и второстепенные вещи никогда не возьмут верх над нами. А лепестки? Мне весь вечер хотелось плакать, оплакивать на твоем плече мои лепестки! Лепестки!.. Глупая женщина!.. Никогда раньше мне не хотелось вдруг заплакать…

— Жизнь моя! Сердце мое! — прошептал Кейпс, прижав ее к себе. — Я знаю. Я понял тебя.

1

вполголоса (итал.)

2

верное выражение (франц.)

3

Не являющимся членом биржи.

4

Ланг, Эндрю (1844—1912) — английский поэт и критик; известен как исследователь фольклора и мифологии

5

«Пусть устыдится тот, кто подумает дурное» (франц.) — надпись на французском «Ордене подвязки».

6

через (лат.)

7

Платье восточного покроя, которое носили мусульмане и персы.

8

«История Генри Эсмонда» — роман английского писателя Уильяма Теккерея (1811—1863)

9

Роман английского писателя Джорджа Мередита (1828—1909).

10

Честертон, Гилберт Кит (1874—1936) — английский писатель, автор романов, новелл, детективных рассказов; Беллок, Хилар (1870—1953) — английский поэт, романист, критик

11

Роман американского писателя Эдварда Беллами (1850—1898).

12

Роман английского писателя Уильяма Морриса (1834—1896).

13

жизнь (греч.)

14

убеждение, построенное на опыте (лат.)

15

Нет. Нисколько. Нет, Пожалуйста! Да, включите в счет (франц., итал., нем.)

16

Имеется в виду библейская притча о блудном сыне.

17

землеройка (лат.)

18

невесте (франц.)

19

осколками (франц.)

20

Согласно преданию — чаша, в которую стекала кровь Иисуса Христа.

21

Terai (инд.) — поросшая очень высокой травой, болотистая местность у подножия Гималаев

22

Деревня в Шотландии, неподалеку от английской границы, куда уезжали молодые английские пары, так как там, по шотландским законам, вступить в брак было легче.

23

Здесь: буйная женщина (нем.)