Господин Варент — отцеубийца, которому несколько веков от роду? Кощунственная ложь! Именно на это Катя и делала ставку; обвинение было настолько неправдоподобным, что вынуждало поверить в него, поскольку разумного объяснения не имело. Однако Брахт почему-то верил ей. Впрочем, недоверие, которое он испытывал к господину Варенту, вполне могло подтолкнуть его к этому. Да еще его неприкрытое восхищение этой женщиной. Каландрилл вспомнил ее слова, и лицо его стало сердитым. На каждый ее аргумент он без труда находил контраргумент, все более и более утверждаясь в мысли, что она лжет.

Чайпаку? Да почему она решила, что Братство продаст ей карту Орвена? Она не потопила «Морского плясуна»? А что бы она сделала, если бы им на помощь не пришло волшебство? Биах? Он, скорее всего, говорил именно о ней, а не о господине Варенте. Святые отцы Вану и их предсказание? Он ничего не знает о Вану, затерянном где-то за Боррхун-Маджем, да и то, что она пришла оттуда, не доказано. Взгляд его потемнел — очень скоро она будет разоблачена, и тогда Брахт придет в себя и… убьет ее? Он не был уверен, хочет ли он смерти Кати. Они и так уже пролили много крови в Кандахаре, а она ведь на самом деле помогла им, хотя и преследовала собственные цели. Он вспомнил мертвых чайпаку, и, даже несмотря на то, что они были убийцами, которые не задумываясь отправили бы его на тот свет, он содрогнулся, вспомнив, какое яростное упоение испытал, когда его клинок рубил плоть.

Следующий раз будет легче, сказал ему Брахт — и был прав. Он изменился или находился в процессе изменения — и к добру ли это?

Придя на постоялый двор, Каландрилл отогнал от себя мрачные мысли и стал выспрашивать у хозяина, где в Харасуле можно найти хорошую гадалку. Получив подробные описания и имена, они сразу после обеда отправились в центр города.

Зловоние здесь не было столь удушающим, как в других кварталах, словно Ворота провидцев были более респектабельным районом; здесь было спокойнее, а люди, встречавшиеся им на пути, выглядели трезвыми и какими-то торжественными. Хозяин направил их к гадалке по имени Элльхина, знаком которой были соединенные луна и солнце. Они нашли этот знак на выкрашенном в синий цвет шесте, торчавшем из верхнего этажа высокого дома из серого камня, — дневное светило и луна сливались друг с другом на голубом фоне. Двое детей — брат и сестра, судя по их виду, — играли в бабки на ступеньках перед открытой дверью. Они подняли глаза на приближающуюся троицу. Каландрилл хотел было пройти мимо, но мальчик встал, преграждая ему путь, как маленький страж.

— Чего изволите? — спросил он, закрывая собою дверной проем.

— Нам нужна гадалка по имени Элльхина, — ответил Каландрилл. — Это ее знак?

Мальчик кивнул и жестом отправил сестру в дом, попросив их подождать. Через несколько мгновений девочка вернулась и что-то зашептала на ухо брату, который жестом пригласил их войти.

— Мама скоро примет вас. Подождите здесь.

Он провел их в скромно обставленную комнату с одним-единственным окном на улицу; резные стулья стояли вдоль окрашенных в синее стен.

— Благодарю.

Каландрилл вежливо поклонился, мальчик ухмыльнулся и вернулся к сестре, и они возобновили игру. Вскоре послышались шаги, и мимо них прошел мужчина. Мальчик вернулся и провел их по прохладному темному коридору, в котором стоял запах незнакомых трав. В дальнем конце коридоров они увидели открытую дверь, выложенную синей, золотой и серебряной плиткой в тон знаку провидицы. На мозаичном полу были разбросаны подушки, посередине стоял низкий стол из голубого дерева, за которым сидела женщина, с улыбкой пригласившая их войти. На ней был халат, украшенный изображениями солнца и луны; маленькие металлические диски, тоже изображавшие солнце и луну, сверкали в седеющих волосах, отражая свет, падающий в комнату из окна. Лицо у гадалки было непривлекательным, смуглым, как у всех кандийцев, но довольно живым.

Когда они вошли, она нахмурилась и сказала:

— На вас печать магии, освободитесь от нее, если ищете моего предсказания. Если вам нужна правда, снимите то, что вас защищает.

Каландрилл кивнул, снял красный камень и взглянул на Катю. Она сделала то же, и гадалка хлопнула в ладоши, подзывая сына.

— Джиррхун сохранит ваши камни, — сказала она, и они передали талисманы мальчику, который, улыбаясь, на мгновенье задержался, а потом заспешил вниз.

— Волшебные камни, — пробормотала Элльхина, — обладающие огромной силой. Один предназначен для поиска, другой — для освобождения. Садитесь.

Они сели, и она по очереди посмотрела на них спокойными и темными, как полночь, глазами, остановившись наконец на Каландрилле.

— В тебе есть сила, — сказала она, — которой ты мог бы воспользоваться и без камня, если бы знал как. Но пока камень нужен тебе. Сомненье, я чувствую в тебе сомненье. Ты боишься предательства.

Кате она сказала:

— Ты проделала долгий путь. И страшишься, что то, что ты ищешь, попадет в руки другого.

Затем она повернулась к Брахту:

— Твоя единственная магия — честь. Твое доверие высоко ценится. — Она помолчала, вперив глаза в невидимую даль. Наконец, улыбнувшись, сказала: — Мои услуги стоят десять золотых варров, что у вас с собой.

Каландрилл вытащил монеты и положил на стол. Элльхина открыла лакированную шкатулку, стоявшую неподалеку от нее, спрятала деньги и вытащила шелковую завитую веревку с кисточкой, которую церемониально разложила на столе. Двумя руками она взялась за узелок и кивнула, приглашая каждого дотронуться до веревки.

— Задавайте вопросы, — сказала она, закрывая глаза.

Катя с вызовом взглянула на Каландрилла, затем на Брахта, который, решительно передернув плечами, дал понять, что вопросы будет задавать он.

— Я хочу знать, — начал он медленно, тщательно подбирая слова, — правда ли то, что говорит эта женщина? А она говорит, что родом из Вану и что не желает нам зла.

Солнечный свет окрашивал лицо гадалки в золото, высвечивая морщины на лбу и щеках. Она кивнула, и украшения зазвенели у нее в волосах.

— Ее зовут Катя, она родом из страны, лежащей за Боррхун-Маджем. Она из Вану и ищет то же, что и вы, а это… — Неожиданно на лбу у нее проступил пот, и она содрогнулась, плотно поджав губы. — Бураш, какая жестокая сила! То, что вы ищете, лучше не трогать, ибо оно может разрушить мир. Многие ищут это, и если найдут…

Голос ее задрожал, и она замолчала. Каландрилл спросил:

— Хочет ли она нам зла?

— Нет! — с трудом прохрипела Элльхина. — От нее зла не ждите, скорее, она поможет вам. Кто-то из моих коллег уже предсказывал тебе двух друзей. Это правда?

— Их имена? — спросил он, страшась ответа.

— Воин, сидящий около тебя, которого зовут Брахт, — простонала гадалка, — и женщина, в которой ты сомневаешься. Катя. Твои сомнения напрасны! Она честна перед тобой, и ваши пути сольются воедино. Доверяй ей!

На виске у нее билась вена, закрытое веко дергалось в тике. Каландрилл уставился на гадалку широко раскрытыми глазами, не в состоянии привести в порядок собственные мысли. Доверять ей? Доверять Кате значило поверить во все то, что она им рассказала, и не верить другому.

— Господин Варент ден Тарль, — торопливо спросил он, — искренен ли он?

— Я не знаю этого имени. — Слова словно встали Элльхине поперек горла, она с трудом выплевывала их, словно горькие семечки. — Но за тобой стоит тень, которая окутывает тебя ложью… Этот человек лгал тебе… Не она…

— Принц лжи, который… Нет! Не могу! — взвизгнула она вдруг.

Голова ее откинулась назад, она выпустила веревку и обхватила себя за шею, словно слова жгли ей горло; она начала раскачиваться вперед и назад, словно пытаясь освободиться от душевной боли. Тут же в дверях появились Джиррхун и его сестра; мальчик с сердитым лицом промчался мимо них и обнял мать, а девочка стояла с широко раскрытыми и полными упрека глазами.

— Вина, быстро! — Катя повернулась к девочке.

Девочка взглянула на брата, тот кивнул, и она опрометью бросилась из комнаты, вернувшись с полной до краев чашкой и поставила ее на стол. Джиррхун поднес ее к губам матери и холодно сказал:

— Уходите.

Элльхина покачала головой, разливая пурпурное вино на халат.

— Нет, подождите. — Он отпила вина и перестала дрожать. Взяв чашку из рук Джиррхуна, она сделала большой глоток и слабо улыбнулась сыну. — Спасибо, ты правильно поступил. Вы оба. Но, пожалуйста, оставьте нас.

Джиррхун заколебался, на его детском личике проступило сомнение. Он медленно пошел прочь из комнаты, взяв сестру за руку. Элльхина выпила вино и со вздохом поставила пустую чашку на стол.

— Бураш, там вас ждет только темень. — Гадалка опять медленно покачала головой, пытаясь взять себя в руки. — Темень, которая может поглотить весь мир.

— От кого она исходит? — спросил Каландрилл, но в ответ гадалка только бессильно вздохнула.

— От тех, кто давно умер. — Дрожащей рукой Элльхина нащупала лакированную шкатулку и, не сводя глаз с его лица, прошептала: — И кого лучше не беспокоить.

Она вытащила из шкатулки серебряную трубку, набила ее табаком и высекла огонь. Сладкий наркотический запах распространился по комнате. Гадалка глубоко затянулась и перестала дрожать.

— Все это — загадки, — сказал Каландрилл, вспомнив вдруг, что однажды, очень-очень давно, уже произносил эти слова в другом, очень далеком отсюда городе.

— Большего я сказать не могу, — Элльхина снова глубоко затянулась, явно с удовольствием. — Я могу сказать тебе только то, что мне дано увидеть.

— Так ты говоришь, что господин Варент — предатель? — спросил он.

— Это имя мне неизвестно. — Элльхина указала черенком трубки на Катю. — Но я могу утверждать, что она та, за кого себя выдает. Она твой второй товарищ.

«Она та, за кого себя выдает».

Его логические выкладки терпели полный провал. Все выстроенные с такой тщательностью аргументы разбились о бесстрастные слова гадалки. Ему вдруг стало страшно холодно, и он обхватил себя за грудь, наклонившись вперед, как промерзший до костей человек. Словно сквозь туман, он услышал Брахта:

— В Лиссе биах говорил нам о предательстве. Было ли это предупреждением о Варенте?

Элльхина вновь отрицательно покачала головой.

— Мне неведомо это имя, — повторила она. — Катя, Брахт, Каландрилл ден Каринф — эти имена я слышала, но не то, о котором ты говоришь. Дух дерева говорит только правду, по крайней мере в этом я уверена. А биах назвал вам это имя?

— Нет, — ответил Брахт. — Он просто предостерег нас от предательства.

Элльхина пожала плечами и глубоко затянулась.

— Так, значит, в Кате ты предательства не увидела?

— Только искренность. Вы трое связаны единой целью, которая выше моего понимания.

«Она та, за кого себя выдает».

Значит, тот, другой, — не тот, за кого себя выдает? Значит, тот, другой, лжет? Ему стало еще холоднее, и он задрожал, не чувствуя на себе руки Брахта, желающего его согреть. Он убивал людей потому, что поверил в эту ложь; да и его собственная жизнь висела на волоске. Зубы его стучали. Как он гордился собой, что обманул Аномиуса, — он сплел тогда такую хитрую двуличную паутину, в которой колдун запутался, как жадная муха. Он сплел паутину из правды, полуправды и посулов. А все это время сам был мухой в паутине Варента. Избавитель мира? Просто посыльный, не больше. Он застонал от боли, которую ему причинило это предательство; сама основа его веры, его доверия была потрясена.

«Она та, за кого себя выдает».

Катя правдива, Варент нет.

«Обман застилает ваш путь, тщательнее выбирайте друзей. Будьте осторожны… Помните об этом, когда лжец раскинет свои сети…»

Брахт был прав, биах говорил о Варенте.

«Она та, за кого себя выдает».

Значит, все, что Катя говорила, — правда. Варент — не аристократ из Альдарина, а многовековой колдун, погрязший в грехе и приписавший Азумандиасу свои собственные цели. Он готов ввергнуть мир в хаос. И как близко — устрашающе близко! — он подошел к своей цели благодаря его собственной непреднамеренной, но неоправданной безмозглости.

Катя правдива, Варент нет.

Ужасное предчувствие беспорядочно билось о стенки его сознания. Ледяной холод, как нож, проникал все глубже. За то, что керниец поверил в эту женщину, Каландрилл обозвал его безумцем. Какая горькая ирония — Брахт различил то, что не увидел он, совращенный льстивыми словами Варента — Рхыфамуна! — посулившего ему все. Он был готов убить Катю и доставить «Заветную книгу» Варенту. Нет, не Варенту, его зовут не Варент ден Тарль, да, возможно, и лицо у него совсем другое; его зовут Рхыфамун, а каково лицо того, кому принадлежит это имя, он и представить себе не мог. Он почувствовал, как что-то давит ему на губы, и открыл рот, и на языке ощутил жидкость, и, захлебываясь, проглотил ее. Кто-то стучал ему по спине, кто-то вытирал ему губы. Ему опять поднесли чашку, и он отпил. И еще раз. В глазах прояснилось, и он увидел Элльхину, внимательно рассматривавшую его через стол с озабоченным лицом. Брахт стоял подле него на коленях, успокаивая и поддерживая его. Он повернулся к Кате с мольбой в глазах, и она посмотрела на него с улыбкой — ее серые глаза были чисты, в них не было и намека на торжествующий огонь, только забота.

— Прости, — пробормотал он. — Прости мне мои сомненья.

Светловолосая голова кивнула; Катя дотронулась до его руки и погладила ее. Он попытался улыбнуться, и ему показалось, что его губы раздвинулись в страшной, как оскал черепа, ухмылке; в нем не осталось ни грамма от бывшей уверенности в себе, растаявшей в предсказаниях гадалки. Он провел рукой по мокрому лицу и растерянно протер глаза, с трудом выпрямляясь, чтобы посмотреть на Элльхину.

— А камень, который мне дал Варент, — хрипло проговорил он? — Дает ли он ему власть надо мной? Не управляет ли он мной при помощи своего талисмана?

— Камень — это лишь инструмент, — ответила она тоже хриплым голосом, кивая на веревку с кисточкой. — Как вот она. Он просто помогает тебе воспользоваться той силой, которой ты и так обладаешь.

— Силой? — тупо переспросил он, не желая обладать этой силой. Ему вообще не хотелось больше и слышать о колдовстве и колдунах. — Ты считаешь меня колдуном?

— Нет, — коротко рассмеялась гадалка. — Магия — это не так просто. Это талант, это умение. У кого-то он есть, а у кого-то его нет. Чтобы воспользоваться им, надо учиться и много знать. Нужны долгие годы ученья. В тебе же есть просто задаток, и камень временами фокусирует твои способности, но мне кажется, что управлять ими ты не умеешь.

Он кивнул, посчитав, что слишком много о себе думает. А вот Брахт разглядел то, о чем она сейчас говорит. Он понял все с самого начала.

— Азумандиас, — выдавил он из себя. — Это имя тебе известно?

Гадалка покачала головой.

— А Рхыфамун?

— Опять нет.

— Многое от меня скрыто, — сказала она, словно не желая говорить всего. — А мне не хотелось бы вновь влезать в эту темень. Там скрываются жуткие вещи. Может, и эти имена сокрыты там же, мне это неведомо. Но я повторяю — то, что ты ищешь, лучше не трогать.

— Чтобы его нашли другие? — Он отрицательно замотал головой; вино разогрело его, и вместо озноба пришел жар, жестокий жар. — Чтобы его нашли обманщики и лжецы? И воспользовались им? Нет! Только не это.

— Тогда уничтожьте это, если можете, — сказала гадалка ему и им всем. — Ибо это открывает двери мерзости.

— Это наше испытание, — услышал он Брахта. — Найти это, чтобы уничтожить.

— Желаю удачи, — сказала Элльхина. — Я принесу жертву Бурашу и попрошу его помогать вам. Такая помощь вам не помешает, ибо не только вы ищете это.

— Кто еще? — спросила Катя.

— Не знаю, — ответила гадалка. — Сокрыто во тьме.

Для начала это Варент, подумал Каландрилл, если он знает, что мы его разгадали; а может, и Аномиус, если он еще жив. А может, и еще кто-то, и именно поэтому надо как можно быстрее отправляться в Тезин-Дар. Он попытался подняться, но почувствовал странную слабость в ногах; голова у него закружилась, и Брахт вовремя поддержал его.

— Благодарю за предсказание, — пробормотал он, поклонившись.

Элльхина отстранение улыбнулась.

— Мне кажется, что вы идете навстречу смерти, — сказала она, словно впитывая их троих темными глазами. — Но у каждого из вас хорошие товарищи, и я желаю вам успеха.

Каландрилл кивнул, поворачиваясь и чувствуя рядом Катю. Он улыбнулся ей, на этот раз с искренним теплом.

— Ты готова к отплытию?

Она с улыбкой кивнула:

— С первым же приливом. Или даже раньше, если понадобится.

— Думаю, что раньше, — сказал он, мягко освобождаясь от руки Брахта, и медленно побрел по коридору в зной и свет пахнущего джунглями дня. — Как можно быстрее.

Катя кивнула, принимая камни от Диррхуна и надевая ему на шею его талисман.

Они направились к гавани, держась настороже, — Харасуль вдруг стал их врагом. К чайпаку добавилась еще и тьма, о которой говорила Элльхина. Словно сам воздух загустел, словно ветер, дувший с реки Ти, нес с собой угрозу. Каландрилл всматривался в лица прохожих, пытаясь разгадать, какие темные мысли скрываются за их безразличием или любопытством. Он страшился быть узнанным и трепетал от мысли, что кто-то из них уже, возможно, поставил на нем свою кровавую метку. Он ускорил шаг. Военный корабль Вану вдруг показался ему единственным укрытием от убийц и колдунов. Он взглянул на камень и порадовался, что тот холоден. Он обхватил себя за плечи, наполняясь новой решимостью.

Дера! Реба говорила правду, она предсказала ему путешествие. В Лиссе он больше не вернется и не отдаст «Заветную книгу» Варенту; он отправится в землю Вану, столь же легендарную, как и Тезин-Дар. Сначала в Гессиф, оттуда в топи, где отыщет сказочный город, заберет книгу и отвезет ее святым отцам Вану, чтобы они уничтожили ее. Варент-Рхыфамун ее не получит! По крайней мере пока он жив.

Обратив внимание на то, что на улицах стало меньше народа, Каландрилл сообразил, что они подошли к гавани; в конце узкой улочки, по которой они шли, замаячила лазурь моря и неба. День клонился к вечеру, солнце было далеко на западе над океаном, тени удлинились. Они вышли к гавани и решительно направились по брусчатке к причалу. Слышался топот людских ног и крики чаек, побеспокоенных человеком. Суда, стоявшие на якоре в устье, утекали, как песчинки в песочных часах; теперь их здесь осталось мало; когда они вышли на причал, еще одно судно отплывало. В гавани стояло только три лиссеанских судна, а кандийских военных кораблей — и того меньше. Очень скоро здесь не останется ни одного, и он улыбнулся, благодаря про себя Катю.

Когда они подошли к воде, она вытащила серебряный свисток из кармана рубашки, поднесла его к губам и несколько раз резко свистнула; на судне забегали, спустили шлюпку, и два высоких человека энергично загребли к причалу. Офицер, судя по эмблеме на тюрбане — ликтор, посмотрев на них, отдал резкое приказание, и к нему подбежало шесть копьеносцев.

Шлюпка и солдаты приблизились одновременно; ликтор властно поднял руку, заставляя их остановиться. Каландрилл освободил меч в ножнах, не желая, чтобы ему опять мешали.

— У вас есть разрешение на отплытие?

— Оно нам не нужно, — резко сказала Катя, и офицер нахмурился. — Мое судно пришло из Вану, а мои товарищи — один из Куан-на'Фора, другой из Лиссе. Таким образом, вы не имеете права нас задерживать.

— Все, кто останавливается в гавани Кандахара, подотчетны тирану и должны следовать законам Кандахара.

— Верно, — согласилась Катя, — но не подлежат призыву в его флот.

Ликтор пожал плечами, задумчиво рассматривая судно. Затем опять повернулся к женщине.

— У тебя прекрасное судно, — заявил он. — Как раз то, что нужно в борьбе против повстанцев Файна. Мне кажется, вам лучше отложить отплытие, пока я не сделаю запрос претору.

Каландрилл решил вмешаться.

— Я — Каландрилл ден Каринф, сын домма Секки из Лиссе. — Он выпрямился во весь рост, пытаясь придать голосу властность, с какой отец разговаривал с подчиненными. — Я нанял это судно, чтобы оно доставило меня домой. У меня есть срочные дела, и я не потерплю задержки.

Ликтор окинул его взглядом и с сомнением поклонился.

— Простите… мой повелитель… но вы не очень-то похожи на сына домма, а нам нужны крепкие суда.

Каландрилл изобразил нетерпение, которое было столь свойственно его брату, и холодно посмотрел на сомневающегося офицера.

— Я путешествую инкогнито, — резко выпалил он. — Но заверяю тебя, что ни отец, ни тиран не поблагодарят тебя за такую службу. — Ликтор, все еще хмурясь, заколебался и откашлялся. Каландрилл продолжал: — Вы нуждаетесь в военных кораблях? Тогда возьмите суда тех корсаров, которые стоят вон там, — по крайней мере они оставят в покое наши морские пути.

— Я… — ликтор опять откашлялся, — мне кажется, что лучше посоветоваться с претором.

— А мне кажется, что тебе надо подыскивать себе работу, — рыкнул Каландрилл. — Секке не понравится, если какой-то офицеришка помешает ее послу. Я непременно доложу об этом тирану!

Ликтор непроизвольно отступил на шаг и на мгновенье терял дар речи. Каландрилл тут же воспользовался этим и приказал Кате и Брахту:

— Пошли, мы и так задержались.

Он спустился по ступенькам в шлюпку. Катя и Брахт поспешили за ним; ликтор смотрел им вслед с покрасневшим лицом, затем покачал головой, развернулся на пятках и повел солдат назад по причалу. Каландрилл с облегчением вздохнул.

— Дера! — пробормотал он. — Я уже думал, нам конец.

— Нам еще надо поднять якорь, — сказала Катя.

Он кивнул, глядя на стройный корабль, все увеличивавшийся в размерах. Гребцы работали молча — высокие, стройные, мускулистые. На плечах у них были легкие туники; волосы, почти белые, коротко подстрижены на затылке, на поясе — широкие ножи в ножнах. На борту их уже ждали; шлюпку затащили на судно, которое тут же снялось с якоря; весла заработали по приказу Кати, разворачивая корабль носом к югу, рулевой повернул румпель, и темное судно по-царски поплыло в океан.

Катя прошла на корму, возвышавшуюся над центральной перегородкой, которая разделяла скамейки гребцов, сидевших в тени извивающегося хвоста дракона. Здесь и стоял кормчий. Изнутри судно показалось ему больше, чем «Морской плясун»; между скамьями было место для груза, а на носу и корме располагались небольшие каюты. Катя разговаривала с кормчим на языке, который ни Каландрилл, ни Брахт не понимали. Собеседник Кати кивнул и, с улыбкой глядя на незнакомцев, сказал на лиссеанском наречии:

— Так, значит, вы те, кто едва не потопил нас? Я все ждал, что мы вот-вот пойдем на дно.

— Это Теккан, — представила Катя. — Именно он спас нас тогда.

— Больше везенье, чем я, — вновь улыбнулся Теккан и занялся своим делом.

А его он знал хорошо. Судно скользило между громадинами торговых судов, повинуясь мощным взмахам весел. Казалось, гребцам не нужно было задавать темп — никто стучал в барабан, задавая ритм, только Теккан выкрикивал что-то, находясь на возвышении. На носу стоял человек, чтобы вовремя предупредить об опасности, которую кормчий мог не заметить. Каландрилл насчитал тридцать гребцов, по пятнадцать с каждой стороны, и у всех — светлые, почти белые волосы, загорелые голые спины. Они были изящнее грузных кандийцев, да и Брахта, и почти у всех были серые, как у Кати, глаза или настолько светло-светло-голубые, что производили почти гипнотическое действие. Работая, они негромко и слаженно напевали мелодичными голосами странную песню, не похожую ни на что, слышанное им ранее. Среди них были и женщины, и он решил, что это и есть лучницы — высокие, как мужчины, с длинными волосами, схваченными в «конский хвост» или в пучок. Около каждой висел круглый щит, покрытый кожей, а под скамейками — индивидуальный ящичек. Центральная палуба нависала над скамьями так, что гребцам не грозили ни ветер, ни вода. Там же он разглядел вооружение — мечи в ножнах и завернутые луки, полные колчаны стрел и топоры незнакомой ему формы. Вануйцы хорошо подготовились к путешествию, и он почувствовал себя увереннее. Судно быстро уходило из Кандахара, слегка покачиваясь на волнах прилива.

Он услышал стон Брахта и повернулся — керниец крепко держался за гакаборт с побледневшим лицом, с опаской поглядывая на море.

— Что случилось? — спросила Катя, подходя ближе.

— Да вот, — Брахт подбородком указал на океан, но тут же застонал, когда судно нырнуло вниз. Он так вцепился в леер, словно от этого зависела его жизнь. Катя усмехнулась и положила его руку себе на плечо.

— Пошли, — сказала она. — Там, внизу, у меня есть для тебя лекарство.

Брахт очень неохотно отпустил леер, судно вдруг накренилось, и он, пошатнувшись, ухватился за Катю. Какое-то мгновенье они стояли прижавшись друг к другу. Каландрилл заметил быстрый и неодобрительный взгляд Теккана, но уже в следующее мгновенье Катя отодвинулась от Брахта, и ее серые глаза были непроницаемы. Она взяла Брахта за руку и повела вниз со вздымающейся палубы. Каландрилл пошел вслед за ними. Катя открыла дверь каюты и подтолкнула Брахта вперед.

Войдя, они заполнили собой почти всю каюту. Здесь была одна скамейка, над ней — узкое окно, а под ней — шкафчик. В переборку был встроен еще один шкаф; третий — открытый — был весь забит картами. Катя вытащила фляжку и серебряную чашу и вопросительно посмотрела на Каландрилла, но тот с улыбкой покачал головой и сказал:

— Я привык к морской качке. А Брахт больше привык к седлу.

— Как жаль, что до Гессифа нельзя добраться на лошади, — простонал меченосец. — Мы в Куан-на'Форе не привыкли к морю.

— Выпей. — Катя наполнила чашу и передала ему. — Поспишь ночь и наутро будешь ходить по палубе как прирожденный моряк.

Брахт не поверил — это было видно по его глазам, — но слабо улыбнулся, поблагодарил и осушил чашу, скорчив гримасу.

— Сейчас ты уснешь, — заверила его Катя. — А когда проснешься, болезнь твою как рукой снимет.

— Слово? — спросил Брахт, с удовольствием растягиваясь на скамейке. — А у кого я отобрал кровать?

— Слово, — улыбнулась она. — А кровать — моя.

— Тем слаще на ней спать. — Керниец зевнул. — Хотя я бы…

Последних слов они не услышали за вздохом. Как человек, твердо решивший подремать, Брахт снял ножны с пояса и обнял меч, сонно переворачиваясь на бок. Еще один зевок — и он уже спал.

— Снадобье быстродействующее. — Катя закрыла фляжку и поставила ее в шкафчик. — Раньше чем на рассвете он не проснется, но больше мучиться уже не будет. Пошли, нам есть о чем поговорить.

Она поманила Каландрилла и провела его на полубак; здесь они прислонились к лееру, глядя на Харасуль, отдаляющийся за правым бортом, а чуть дальше — устье Ти, а за ним — темные джунгли Гаш.

— Ну, теперь ты мне доверяешь? — спросила она, прямо глядя ему в глаза.

— Доверяю, — кивнул он, выдержав ее взгляд. — Я был глупцом.

В его голосе была горечь. Катя пожала плечами и повернулась к джунглям.

— Думаю, не совсем. Расскажи, что заставило тебя отправиться в это путешествие?

Они держались близко к береговой линии, плывя на север против ветра, пахнущего водорослями, цепляющимися за каменистый берег, — под этой огромной массой экзотических растений берега практически не было видно. Каландрилл откровенно, без утайки, рассказал Кате все, и для него это было чем-то вроде очищения, вроде залога доверия. Он рассказал ей, как отец хотел сделать из него священника, о его любви к Надаме, о Тобиасе, о встрече с Варентом, о посулах посла и о том, как он отыскал карту Орвена. Он рассказал ей о том, как встретил Брахта, о магии Варента, при помощи которой тот вывел его из Секки, и обо всем, что рассказывал Варент. О встрече с демонами и о биахе, об опасениях Брахта, о камне, о том, как они плыли на «Морском танцоре», — при этом она усмехнулась, сказав, что ветер, который он сам не знал, как породил, едва не отправил их на дно и что после этого они пошли на юг, рассчитывая перехватить их в Харасуле. Он рассказал ей о первом нападении чайпаку и об их бегстве из Мхерут'йи, о Сафомане эк'Хеннеме и об Аномиусе, об их бегстве от колдуна, и тогда лицо ее помрачнело; и наконец о том, как они попали на ту площадь, где она их нашла.

Он замолчал, и Катя долгое время хранила молчание, не сводя глаз с джунглей, проплывавших мимо. Наконец произнесла:

— Я думаю, что Варент — это Рхыфамун. От него нам так просто не отделаться.

— Я тоже так думаю, — пробормотал он, наблюдая за птицами, кружившими над деревьями. — Сколько ему лет?

— Азумандиас жил во время коронации Фомы, — ответила она, — а Рхыфамун видел его смерть.

— Пятьсот лет? Разве такое возможно?

— Возможно. Но мало кто что знает. Мне даже неприятно об этом говорить. — Катя с омерзением покачала головой.

— Но как такое может быть? — настаивал он.

Катя отвела глаза, в которых блеснуло беспокойство.

— Надо просто присвоить себе чужую жизнь, — едва слышно произнесла она. — Это непросто и небезопасно, но возможно. Для таких, как Рхыфамун. Он мог присвоить жизнь Варента, а через какое-то время подыскать себе другого.

Каландрилла передернуло от ужаса.

— Значит, он может жить неузнанным? — в страхе сказал он. — Значит, он может принять любую форму, какую пожелает?

— Именно, — кивнула Катя, — но мне кажется, что пока у него есть веские основания оставаться в шкуре Варента. Ты говоришь, что в Альдарине ему доверяют? В таком случае в его руках сосредоточена огромная власть, и это устраивает его. Для того чтобы пробудить Безумного бога, надо много больше, чем просто заклятье, — нужны жертвы, и пролитая кровь манит его.

— Ты имеешь в виду флот? — спросил он, уставившись на нее.

— Возможно, — кивнула она. — Твой брат призывал к войне с Кандахаром, в которой командовать будет он. А если Рхыфамуну удастся склонить домма Альдарина к войне, Секка пойдет за ним?

— Только не отец, — сказал он. — А вот Тобиас пойдет. Тобиас — с удовольствием.

— И Тобиас уже прибег к услугам Братства.

Намек угрожающе повис в воздухе. Глаза его даже расширились от отвращения.

— Чтобы убить отца? Нет! Только не это! Убить меня — это еще куда ни шло, но убить отца…