— Ты будешь искать то, чего найти невозможно, и обретешь разочарование. Но ты много приобретешь — больше, чем потеряешь. Ты будешь учиться на том, что отвергаешь, и поймешь, что дружба связывает людей прочнее всяких других уз.

Я вижу воду — берегись ее, Каландрилл! Пересеки воду, и найдешь то, что ищешь, хотя люди и говорят, что этого не существует. Я вижу опасность, но тебя будут оберегать, ты не останешься один. Я вижу учителя, хотя его уроки не доставят тебе много радости. Доверяй ему! За ним придет еще один человек, ему ты тоже можешь довериться.

Ты будешь много путешествовать и повидаешь такое, чего не видел ни один южанин, а может, и вообще никто. Я вижу… Нет! Не вижу… Оно прячется за самим собой. Нет, это нельзя… Я не могу.

Голос ее стал хриплым, прерывистым. Реба закашлялась, и странное очарование оставило ее. Дымок качнулся и исчез. Реба щелкнула зубами, замотала головой, и волосы ее взлетели вокруг лица. Голова упала на грудь, и длинные локоны закрыли лицо. Плечи ее дрожали, и она распласталась по столу, словно на нее навалился сам оракул.

— Там… вино, — с трудом кивнула она в сторону двери. — Пожалуйста.

Перепуганный, Каландрилл вскочил на ноги, больно ударившись коленкой о ножку стола. Превозмогая боль, он заковылял из комнаты в темный коридор. Слева он разглядел слабый свет и, спотыкаясь, пошел на него. Наконец он нащупал дверь и толкнул ее — это была кухня. Открытое окно выходило в освещенный солнцем и наполненный пением птиц садик с колодцем. На столе стоял кувшин с вином и несколько глиняных чашек. Он схватил кувшин и две чашки и бросился назад в комнату к Ребе.

Она уже взяла себя в руки, но лицо ее еще оставалось бледным, отчего оспины проступали особенно сильно. Он налил вина в обе чашки и сунул одну ей в руки. Она выпила залпом и снова подставила чашку. Выпив свою в три глотка, он налил ей еще.

— Может, лучше тебе послушаться отца? — Голос ее звучал как обычно. — Одно ответвление очень для тебя опасно.

— Скажи, — потребовал он, заинтригованный, — ты всегда говоришь загадками?

Реба отрицательно покачала головой и пригладила волосы.

— Я говорю то, что вижу. Перед тобой очень много возможностей, но что-то затемняет их. Ты встретишь человека, который станет тебе другом и союзником. Может, ты не сразу это поймешь, но ты научишься доверять ему. И с ним ты будешь путешествовать, очень далеко.

— Я пересеку воду? — спросил он. — Хотя это и очень опасно? Я отправлюсь в Эйль? Или в Кандахар?

— Дальше. Ты заберешься так далеко, как никто.

— Почему вода опасна для меня? — спросил он.

— Вода — владение Бураша.

— Морского бога? — удивился Каландрилл. — Чем я прогневал Бураша? Почему он должен причинять мне вред?

— Не знаю. — Реба пожала плечами. — Что-то заслонило это от моих глаз. Все, что я видела, — это опасности.

— До Эйля я могу добраться и по суше, — пробормотал он. — Да и до Кандахара, хотя для этого надо пересечь Шанн.

Реба кивнула.

— Да, но ты пересечешь воду. Если последуешь этому пути.

— У меня есть выбор? — поинтересовался он.

— Выбор есть всегда, — ответила она. — Но в твоем случае он ограничен желанием.

— Подчиниться отцу? — прошептал он.

— Это один из выборов.

Он коротко кивнул.

— А зачем я буду путешествовать?

— Этого я не видела. За тем, что считается потерянным, хотя, что это такое, я не знаю. Тебе скажут.

— Тот друг, которого я найду?

— Возможно. — Она беспомощно покачала головой. — Все так смутно, так неясно. Если ты выберешь этот пути то тебя ждет великое будущее.

— Но ведь это не жизнь ученого?

Реба слабо улыбнулась.

— Ты можешь познать то, что никому не известно. Ты можешь узнать больше, чем самые великие ученые Секки. Больше, чем философы Альдарина.

Это ему понравилось, и он улыбнулся. Она же сама сказала, что его новый друг многому его научит.

— Я могу принести жертву Бурашу, — пробормотал он. — Снискать его милость.

Реба медленно наклонила голову вперед. Каландрилл нахмурился, засомневавшись.

— А Надама? — спросил он.

— Ты можешь приобрести ее или потерять, — сказала гадалка. — Насколько я понимаю, ты не совсем уверен в ее к тебе отношении. Тобиас тоже ищет ее руки, и я не могу предсказать, кого из вас она выберет. Для этого только тебя мне мало. — Видимо, она поняла, что он разочарован, ибо тут же добавила: — Ее будущее затуманено твоим стремлением к ней. Если бы ты привел ее сюда…

— Она ни за что не пойдет, — быстро возразил он.

— Тогда я ничего не могу о ней сказать, — пробормотала Реба.

Он смирился.

— Если я выберу этот путь, — спросил он, — сделаю ли я это по воле отца, как посол домма? Или по своей собственной воле?

— Как ученый, — без малейшего колебания ответила она, — объявленный в Секке вне закона.

— Как изгнанник?

Эта мысль уже и прежде посещала его. Если только он воспротивится воле отца, этого ему не миновать. Либо он станет изгоем, либо проживет жизнь в затворничестве в храме Деры, лишенный любимых книг, в безбрачии, запертый в золотой клетке религиозных ритуалов. Но когда Реба сказала ему об этом вслух, твердо, без малейшего колебания, мысль эта устрашила его.

— Да, — подтвердила Реба.

— Но у меня будут настоящие друзья?

— Да, — еще раз подтвердила она. — Такие, каких у тебя еще не было. Они наставят тебя на путь истинный, если ты выберешь его.

— В противном случае меня ждет постная жизнь, — сказал он как можно беспечнее.

— Зато и… более спокойная. Уж по крайней мере не столь опасная. Он фыркнул:

— Стать священником? Я уже думал об этом и отверг это. Скорее всего, я встану на тот путь, что ты начертала мне первым, и сбегу отсюда. Даже несмотря на то, что это сильно усложнит мне жизнь.

Тогда ему придется распрощаться с Надамой. Уж она-то из Секки никуда не пойдет; он понимал, что в нем говорит злость или обида, хотя что именно, точно он не знал.

— А разве от Надамы это не зависит? — спросила ясновидящая.

Каландрилл согласно вздохнул.

— Да, зависит.

— Если бы она приняла твое предложение, ее семья встала бы на твою сторону. А гражданская война вряд ли на руку твоему отцу. Отмени же он свадьбу, и она станет почти неизбежной.

— Я и сам бы не хотел втягивать Секку в войну, — в отчаянье сказал он.

— Да, не богатый у тебя выбор, — заметила Реба, — если все зависит от Надамы.

— Я люблю ее, — возразил он, словно этим было все сказано. — И если бы она выбрала меня, я бы с удовольствием отрекся от всех семейных притязаний. Может, отца это бы и устроило.

— Что же, тогда подойди к ней, — посоветовала ему Реба. — Я тебе больше ничем не могу быть полезной. Если вдруг она примет твое предложение, то перед тобой откроется еще один путь.

Каландрилл задумчиво кивнул. Теперь, когда первый шок от ее предсказания прошел, он уже мог думать спокойнее, и та часть его мозга, что привыкла анализировать, изучать, искать ответы и причины, заставляла его задавать ей все новые и новые вопросы.

— Ты говорила о разветвляющихся дорогах, и здесь я с тобой согласен, будущее таким и должно быть. Но в моем случае ты рассмотрела только один путь. Не означает ли это, что только он мне и остается?

— Нет, — покачала головой Реба. — Просто это самое вероятное. То, что ты мне рассказал, то, что я узнала о тебе и о твоих желаниях, — все вместе это высветило наиболее вероятный для тебя путь. Но окончательный выбор зависит от тебя.

— А тот самый друг, что наставит… или может, — поправил он сам себя, — наставить меня на этот путь, он что, не считается? Разве он не повлияет на мои действия?

— Он или она — возможно, — допустила Реба. — Но ты можешь отвергнуть его. Или ее.

— Женщину? — заинтересовался неожиданно для себя Каландрилл. — Ты говоришь, что я должен забыть Надаму? Что я встречу другую женщину?

Реба вздохнула.

— Возможно. В том твоем будущем, что мне открылось, я видела двух друзей. Один из них — женщина. В этом я не сомневаюсь. А вот второй — здесь я не уверена, мужчина это или женщина.

— Друзья, опасное путешествие неизвестно ради какой цели, — пробормотал он, — дорога в дальние края, изгнание. Все это очень романтично, но я ждал более ясного предсказания.

— Будь ты попроще, ты мог бы на это рассчитывать, — объяснила она. — Но ты человек непростой. Ты сын домма, это и предопределяет твое будущее. Ничего другого я тебе предложить не могу, Каландрилл.

— Ничего? — переспросил он. — У меня еще есть варры. Реба отрицательно махнула рукой, и он опять смутился.

— Прости, я не хотел тебя обидеть.

— Дело не в этом, — улыбнулась она. — И деньги твои ничего не изменят. Я видела, что видела, большего мне увидеть не дано. Перед тобой несколько разветвляющихся дорог. Какую из них ты выберешь? Это должен решать только ты. Все, что я могла увидеть, я тебе уже рассказала.

— Что ж, будь так, — согласился он. — А те друзья — как я их распознаю?

— Ты узнаешь их, когда встретишь, — уверенно заявила она.

— А Бураш? — спросил он. — Стоит ли приносить жертву морскому богу?

— Она не помешает, — ответила Реба. — Как и молитвы Дере. А теперь, извини, я устала. Мне больше нечего тебе сказать, а тебе лучше возвращаться во дворец, пока тебя не хватились.

— Верно, — согласился он. — Спасибо тебе, Реба. Она кивнула с таким видом, словно сама не была уверена, заслуживает ли благодарности.

— Да помогут тебе боги, — сказала она, когда он выходил. — Я буду молиться Дере, чтобы она помогла тебе сделать правильный выбор.

Каландрилл пошел по коридору и, выйдя на яркий свет, прищурился. Он взглянул вверх и по солнцу заключил, что провел у Ребы около часа. У него еще есть время. Отец на переговорах с послом Альдарина относительно кандийских пиратов — с окончанием зимних штормов прибрежные города ожидали резкого увеличения количества разбоев на море. Обсуждение это может затянуться на целый день, а то и дольше. Тобиас там же, и вряд ли кто-либо из тех, кто имеет право журить его, заметил его отсутствие. Он знал, что пользуется репутацией рассеянного человека — ненадежного, по выражению его отца, или мечтательного, будто влюбленная девушка, как говорит брат. За книгами он частенько забывал о намеченных встречах и вообще о времени и вспоминал о мире, только когда его начинал мучить голод. Его ждут на банкете сегодня вечером, но до тех пор он свободен.

Он решил подумать и для этого отправился на городскую стену, где, как он знал, его не побеспокоят.

Переулок, где стоял дом Ребы, вел к Воротам провидцев, выходившим к заливу. Каландрилл пошел по переулку, улыбаясь надписям на стенах домов. Улицы были почти пустынны. Лишь когда он вышел на широкую улицу, одну из главных кольцевых артерий города, как паутина соединенных между собой радиальными улочками, в центре которой и стоял дворец домма, ему стали попадаться прохожие. Улица проходила как раз между Воротами провидцев и Купеческим кварталом. Дома здесь стояли большие, а над тротуарами были натянуты разноцветные тенты; по проезжей части сновали кареты и повозки; теплый воздух наполняла людская разноголосица и запахи специй, кожи, красителей, тканей и металла. Чего здесь только не было! Каландрилл быстро пересек улицу, уворачиваясь от транспорта, и, пройдя меж двух рынков, вышел на военную дорогу прямо под стеной — по ней в случае осады города войска могли быстро добраться до любой его части.

На этой дороге было мало гражданских повозок, и он без труда пересек ее. У подножия громоздившейся стены ютились бараки, конюшни и склады оружия. Стена была толщиной в целый дом и могла выдержать натиск таранов и не развалиться от взрывов подложенных под нее мин. Солдаты слонялись без дела рядом с бараками, и, когда Каландрилл, перейдя через дорогу, поднимался на бастион, никто не обратил на него особого внимания.

Ступеньки были узкими и крутыми, словно втиснутыми в тесное пространство между конюшнями и складами, и неожиданно заканчивались сразу за блокгаузом. Когда Каландрилл, тяжело дыша, поднялся на стену, пять легионеров оторвались от игры в кости и посмотрели на него. Заметив, что он с трудом переводит дух, они усмехнулись. Офицер подхватил плащ и кивнул.

— Хороший денек для прогулки.

Видимо, он принял Каландрилла за мелкого аристократа.

— Да, — кивнул Каландрилл, думая о том, что Тобиаса они узнали бы сразу. И, не давая офицеру времени хорошенько себя рассмотреть, пошел по стене.

Ветер здесь был сильнее, чем внизу, и приносил с моря запах озона. Каландрилл плотнее закутался в плащ, подошел к внешней стороне стены и заглянул вниз.

Восточное море, по поверхности которого бежали белые барашки, отливало металлом и кипело вдоль длинного мола отгораживавшего гавань. Здесь стояли по большей части каравеллы, ходившие с товаром в северные земли Химе и Форсхольда, а также на юг и на запад — в Альдарин, Вессиль и Эрин. Помимо каравелл здесь стояли и трехмачтовые суда, поджидавшие смены ветра, чтобы через Узкое море отправиться в Эйль и Кандахар; и рыболовецкие лодки, казавшиеся карликами рядом со своими огромными сородичами. На дальней оконечности мола и с обеих сторон гавани возвышались устрашающие баллисты, а за Матросскими воротами огромный блокгауз охранял подступы к городу. Каландриллу не пришлось пережить ни одной войны. С последней осады, когда Билаф дал должный отпор Альдарину, а кандийские пираты, отказавшись от штурма укрепленных городов, переключились на купеческие суда в Узком море, города Лиссе поддерживали хоть и худой, но мир. Однако домм не допускал ни малейших послаблений в обороне города, и потому на баллистах и в блокгаузах находились полные военные расчеты.

Каландрилл перевел взгляд с кишащей жизнью бухты на спокойное серое море, казавшееся ему угрожающим после предсказаний Ребы. Море — постоянный источник опасности, и, несмотря на то, что Секка молилась Дере, рядом с Матросскими воротами стоял храм Бураша — моряки не выходили в море, не принеся жертву морскому богу. Бураш — бог непредсказуемый и частенько яростный. Если ему действительно предстоит путешествие, о котором говорила Реба, надо будет принести жертву Бурашу.

Если…

Если он изберет этот путь, то пройти его придется без Надамы. В этом он не сомневался. Она вообще не выходила за пределы семейных владений, раскинувшихся сразу за городской стеной, а когда он как-то заговорил о путешествии, она без обиняков дала ему понять, что дальше своих ворот идти не собирается. С другой стороны, если она примет его предложение, то он останется в Секке, чем рискует навлечь на себя гнев брата и отца. Женившись же на Надаме, он приобретет поддержку мощного клана ден Эквинов.

Если…

Он не великий фехтовальщик, да и перспектива быть поставленным вне закона его не привлекает, еще меньше ему нравится бегать от наемных убийц, к чьим услугам может прибегнуть брат.

Если бы только отец его нарушил традицию и позволил ему заняться наукой, он был бы счастлив. Даже без Надамы. Он любил книги так же — почти так же, — как и ее, и если он потеряет Надаму, если она предпочтет ему Тобиаса, то он утопит свое горе в познании. Но домм не согласится, в этом он не сомневался. Сделав полный оборот, как колесо, мысли его вернулись к первым двум вариантам.

Он оторвался от парапета и пошел вдоль стены, не обращая внимания на ветер, трепавший его длинные волосы. Низко опустив голову, он думал.

Реба говорила о приключении, это верно, но она же сказала, что он может и отказаться от него. Если он встанет на этот путь, то, по всей видимости, будет изгнан из города и потеряет Надаму. Если же она от него откажется, то он будет вынужден принять судьбу, уготованную ему отцом, — бесконечные скучные религиозные обряды. Если только Надама не предпочтет его.

Похоже, все зависит от нее. Без ее выбора он ничего решить не сможет. А как же тот человек, о котором говорила Реба? Он должен направить его на путь приключений, на путь познания. Но когда он его повстречает? Это неизвестно. А что, если прямо сейчас? Как тогда он сможет сделать выбор, не будучи уверен в намерениях Надамы? Что, если он встретит его прямо сейчас?

Он поднял голову, словно ожидая увидеть перед собой этого загадочного и могущественного товарища, но никого кроме чаек, взмывших при его приближении с громкими недовольными криками в небо, он не увидел. Ждать нельзя, решил он; необходимо что-то предпринимать. Он отправится к Надаме и потребует от нее ответа, а затем сделает свой выбор. Приняв такое решение, он успокоился и ускорил шаг, плащ его развевался на ветру. Он поднял голову и улыбнулся. Но, вдруг сообразив, что боится, резко остановился. Какой бы ответ ни дала ему Надама, он все равно что-то да теряет. Как там сказала Реба? «Ты будешь искать то, чего найти невозможно, и обретешь разочарование. Но ты много приобретешь — больше, чем потеряешь». Значит ли это, что он потеряет Надаму? Почему предсказатели всегда говорят загадками?

Улыбка слетела с его губ, и он опять перевел взгляд на море. Волны словно насмехались над ним. Он отвернулся и посмотрел на город. Но и здесь ответа не было. Под ним шумел цветущий город с улицами, сбегавшимися к большому белому зданию дворца домма с зеленым газоном вокруг. За высокими стенами внутренних лужаек видно не было. Вот она — резиденция правителя, на которого с надеждой смотрит вся Секка; вот оно — средоточие власти.

Но власть не привлекает его, у него нет желания управлять другими. Он с радостью оставил бы все это Тобиасу, только вот отец и брат никак не хотят предоставить ему равную свободу. Он знал, что для отца он сплошное разочарование; а для брата… кто он для брата, этого он не знал и наполовину. Угроза, без сомнения, ибо Тобиас жаждет зваться доммом, а в этом деле любой родственник — соперник. О какой любви тут можно говорить? К тому же они соперники и по отношению к Надаме; оба стремятся завоевать ее любовь, но до сих пор она не дала надежды ни тому, ни другому.

Он выпалил проклятье, слышанное им однажды в дворцовых конюшнях, и в отчаянии заскрежетал зубами. О чем бы он ни думал, мысли его постоянно возвращались к предсказанию Ребы. Что оно означает? Как им воспользоваться? Он сложил руки за спиной и опустил плечи, пытаясь настроиться на научный лад. Сейчас ему очень нужна логика, чтобы разобраться в возможных вариантах и принять самое разумное решение, чтобы взвесить все как можно более беспристрастно. Ясно, что при любом варианте он что-то теряет, так что выбор надо делать, исходя именно из возможной потери. Он может завоевать на свою сторону Надаму, но потерять свободу; или потерять Надаму и стать свободным. Что ему дороже?

Это зависит от того, что думает она, значит, как он уже решил раньше, прежде чем выбирать, надо узнать, что скажет Надама. Такова его отправная точка, самый логичный шаг. Пусть она сделает выбор, тогда и он сможет сделать свой. Он кивнул, соглашаясь сам с собой, и опять ускорил шаг, спеша переступить неизбежный водораздел. Надама будет сегодня на банкете, тогда он ее и спросит.

Хмурясь, он изо всех сил пытался преодолеть дрожь, все более овладевавшую им с каждым шагом, приближавшим его к Бондарным воротам, а оттуда ко дворцу, его дому. Или его тюрьме — теперь он уже точно не знал.