Борс, обуреваемый теми же чувствами, что и другие, двинулся было за ними, но Тоз удержал его, тронув за плечо, и проговорил:
— Ты служишь мне, воин. Не другому. Эти слова и леденящий голос повергли Борса в уныние, но Тоз бегло улыбнулся и добавил:
— Ты служишь силе, а не ее внешнему проявлению. И ты мне нужен.
Борс не был уверен, впрямь ли так нужен Посланнику Ашара простой воин, но он не желал спора и вернулся с Тозом в жилище Яррума, пока Дьюан и гехримиты очищали шатер Мерзка от предметов, которые они сочли более подходящими для своего хозяина, чем для черни. Все оставшееся, как и предписывал обычай, было распределено среди людей племени. Весь остаток ночи и следующий день Дротт пил и гулял.
Нилок Яррум принял положение Улана с безжалостным рвением. Были сведены все старые счеты, и когда закончился великий Летний Сбор, племя покинуло курган Друла, окруженный помостами, на которых лесные пожиратели падали терзали трупы тех, кому вырезали кровавого орла. Обновилась вся верхушка племени Дротт: Нилок безжалостно низложил всех, кто ранее высказывался против его военных планов. Он возвысил новых ала-Уланов, назначил других бар-Офф, окружив себя людьми — которые, как и он, мечтали о возрождении Великого Союза и сборе новой Орды, дабы выступить на Три Королевства.
Позади него стоял Тоз, которого теперь приветствовали как верховного жреца Дротта. А рядом с Тозом стоял Борс. К некоторому разочарованию Сульи, все еще просто воин. Но теперь такой, о котором никто не смел говорить худого, взысканный Посланником и ныне защищенный не менее тех, кого окружали их гехримы. Его шатер переместили вперед, он стоял теперь непосредственно за нилоковым, примыкая к жилищу самого Тоза. То было великое продвижение. Но воин не знал наверняка, не скучает ли он по старым дням и прежней жизни до прихода Посланца.
Он осушил рог, наполненный Сульей, и потянулся к подносу с олениной, поставленному рядом. По ту сторону лужайки расположился Дьюан — в великолепном трофейном доспехе, которыми Нилок обеспечил теперь всех своих телохранителей. Этот, как вспомнилось Борсу, некогда носил ятский вождишка, имя которого он забыл, хотя не забыл бой, в котором им достался трофей. Бой был долгим и кровавым, ибо племя Ят не выказало воодушевления в ответ на предложение объединить силы с Дроттом и билось, как стая загнанных волков, когда Нилок выставил ему ультиматум: союз или смерть.
Соплеменники Борса вообще-то сперва с недоверием встретили заявление Нилока о необходимости объединить свои силы с другими племенами леса. Их представления об Орде были до крайности просты: Посланец Ашара пришел к Дротту, не к Кэроку, Гримарду, Вистралу или Яту, стало быть, Дротт — это властители, а прочие лесные народы — быдло, назначение которого — повиноваться или быть уничтоженными. Понадобилось немало доводов Тоза и кровь, пролитая кое-где Нилоком, чтобы убедить их, что покорение племен Белтревана — дело медленное и тягостное, что оно, в конечном счете, ослабило бы Дротт и остальных настолько, что подобная Орда не сокрушила бы объединенную мощь Трех Королевств.
Сам Нилок сперва сомневался в этом, а Борс некоторое время задавался вопросом: не разобьется ли весь великий замысел о скалу гордости Уланов? Он вслушивался в заклинания Тоза на Ашаровых игрищах в самую короткую ночь года — по обычаю последнюю ночь Великого Сбора.
Они опять находились втроем в шатре, разбитом для Тоза. У кудесника не было рабов, и он отказался от предложения Нилока что-нибудь подобрать на Становище. Насколько мог заметить Борс, Тоз не ел и не пил, хотя порой потягивал вино — даже не добираясь до дна кубка, как любой мужчина, желающий показать, что он не хуже других. В его жилище всегда было необычайно тепло, к шкурам, образовывавшим крышу и стены, добавились меха, ими был выстлан даже пол. Несмотря на летнюю жару, в центре главного покоя неизменно пылал очаг.
Нилок попросил принять его, и Тоз позвал Борса присутствовать при встрече, запретив входить кому-либо еще. Дьюан с гехримом окружили шатер, внутри которого теперь потели Борс и Нилок.
— Ты сделаешь это объявление на заре, — велел Тоз. — Скажешь народу, чтобы не разбредался.
— Не разбредался? — изумление проступило на лице Улана. — Как мы можем не разбредаться? Кланам пора на их земли, чтобы растить урожай и пасти стада. Когда заканчивается Сбор, все расходятся по домам.
— Дротт станет ядром Орды, — отозвался Тоз. — Как еще племена смогут образовать Великий Союз?
— Воины будут биться, — ответил Нилок, пожимая плечами, как если бы речь шла о том, что не требует споров. — Женщины и старики позаботятся о земле и скоте. Так положено. Так делалось всегда.
— Но не теперь, — ответил Тоз. — Отныне будет иначе.
— Друл ничего такого не объявлял, — возразил Нилок. — Если мы подымаем Орду, это должно быть войско. Войско состоит из бойцов; женщин и детей там нет.
— Ты добыл свой торквес на кургане Друла, — сказал Тоз голосом, который вызвал мурашки вдоль хребта Борса. — Друл лежит здесь, в земле. А он бы мог обрести гробницу из андурелского мрамора. Друл потерпел неудачу. Ты это понимаешь? Он — неудачник.
Эти слова были почти богохульством для ушей человека племени Дротт, они потрясли Борса, который счел благоразумным не раскрывать рта. Иное дело — Нилок Яррум.
— Друл поднял Орду, — мрачно упорствовал Нилок, предвидя, как подумал Борс, открытый мятеж среди своих людей — неизбежный, вздумай он предложить отступиться от вековых обычаев. — Никто другой такого не совершил.
— А Орда разбилась о Лозинские Крепости и Друлу пришел конец, — сурово напомнил Тоз. — Тогда Королевства были слабее. Теперь они сильнее, а лесной народ рассеян по Белтревану.
— Воины Дротта последуют за мной, — хрюкнул Нилок, глядя на кудесника сощуренными глазами. Затем резко повернулся и вперился в Борса. — Или нет, воин?
Борс проглотил комок, вновь разрываемый двойственным страхом.
— Последуют, Улан, — он покривил душой. — Если это угодно Ашару.
Тоз небрежно улыбнулся и отбросил околичности.
— Я Посланец Ашара, и я принес тебе его Слово. Ты завладел торквесом в силу моего замысла и теперь пойдешь по дороге, которую я для тебя наметил! — в его голосе прозвенела угроза. — Ты против, Улан?
Нилок нехотя наклонил голову в знак смирения.
— Тогда слушай, — нетерпеливо продолжал Тоз. — Ибо времени у нас мало, а я и так надолго здесь задержался. Дротт последует за тобой, в этом у меня сомнений нет. Но как остальные? Кэрок? Гримард? Все прочие?
— Мы предложим им союз или смерть, — ответил Нилок. — Кто не присоединится к нам, умрет. Все очень просто.
— Не просто, — проскрежетал Тоз, его голос зашипел по-змеиному, — все не так просто. Выслушай меня, человек, и склони свой ум к пониманию. То, ради чего я пришел, — не просто племенная война. Задача Дротта не покорить все соседние племена, ибо это только ослабило бы всех. Мне нужны люди, жаждущие отдать мне жизнь, готовые умереть за Ашара. Я уже сказал тебе, что пришел поднять Белтреван против Королевств, и я говорю обо всем Белтреване. О воинах, женщинах, детях. Обо всех. О могущественнейшем союзе, какой знавал этот мир или когда-либо узнает. Тебе это понятно, человек? Ты можешь думать о чем-то более серьезном, нежели жалкая межплеменная стычка?
Нилок обратил внимание на отсутствие титула и отзвук презрения в холодном голосе. Он нахмурился.
— Что будет есть такая Орда? На что она станет жить?
— Ей нужен голод, — сказал Тоз. — Голод в желудке и, более того, жажда всего, чего у людей нет. Жажда получить то, что лежит за Лозинами. Дротт подаст пример, другие ему последуют.
Нилок Яррум разинул рот. Борс вытер капли пота с глаз, не сумев отвести взгляд от пепельного лица Посланца, ошеломленный грандиозностью того, что предлагал Тоз.
— Ты начал что-то понимать, — теперь голос Тоза звучал мягче, угрожающий красный свет, искрившийся в бездонных глазах, померк. — Следующим утром Дротт оставит Становище, не разбредаясь. Вы покинете свои владения — поля и охотничьи ловушки, оставив здесь все, что не сможете унести с собой. Те, кто слишком стар или болен для похода, тоже будут оставлены. Пусть их возьмет лес. Ваша цель — двигаться на юг.
— А когда мы встретимся с Кэроком? Или с Ятом? — спросил Нилок. — Что будет тогда? Воины умеют биться и бегать, но, отягощенные родней, мы будем идти слишком медленно, точно косолапый медведь, которого запросто ранят стрелы Ята или Кэрока.
— Ят будет первым, кого вы встретите, — ответил колдун. — Ты предложишь им место в союзе, я буду подле тебя. Они окажут нам некоторое сопротивление. Но в итоге скажется мощь замысла Ашара, и они к нам примкнут. Тогда мы пойдем дальше через Белтреван, к землям Гримарда, Вистрала и Кэрока, и дальше — к Лозинам. И весь Белтреван будет идти за нами. Воины будут двигаться вперед, имея за спиной свои семьи и имущество — все, что им дорого, за что они готовы бороться до последнего. Они должны знать, что поражение — это не просто возвращение назад, к прежней жизни. Ибо прежняя жизнь кончилась. Ее прекратил мой приход. Некуда будет бежать. Не будет никакого пути, кроме одного: вперед. На юг.
— Ашар! — пробормотал Нилок Яррум. Его лицо внезапно побледнело, горло шевельнулось над уланским торквесом. — Ты многого от нас требуешь, Тоз. Ты требуешь, чтобы мы презрели устои наших прадедов. Отринули все, что знали.
— Я предлагаю вам в награду куда большее, — ответил колдун. — Я предлагаю вам весь свет.
Нилок положил ладонь на грудь и стал вытирать пот, от которого потемнела рубашка. Затем кивнул и сказал:
— У меня есть выбор?
— Нет, — наотрез заявил Тез.
Нилок сделал объявление и казнил десять ала-Уланов, которые пытались протестовать. А затем он повел Дротт от кургана Друла к землям Ята.
Уланом Ята был в то время воин по имени Янадор. Разведчики предупредили его о неслыханном ранее движении северных соседей, и он задержал возвращение своего племени к охотничьим угодьям с места Сбора, выставив на пути Дротта войско в семь тысяч бойцов и послав навстречу людям Нилока своего старшего сына Врана под знаменем перемирия — требовать, чтобы Дротт повернул назад.
Тоз переговорил с Враном наедине, убеждая его (если такое выражение применимо к чародею, одурманивающему рассудок), что Янадор слишком ограничен, чтобы понять величие задачи, которую куда лучше выполнит такой воин, как сам Вран, и что Ят больше преуспеет с новым Уланом.
Убеждение колдуна подействовало — Вран признал, что вступление в союз станет мудрым шагом, племя получит от этого больше, чем потеряет. Он преклонил колени перед Нилоком Яррумом и поцеловал меч Улана Дротта в знак верности ему, а затем вернулся к отцу в сопровождении Посланца и не слишком довольного такой миссией Борса, дабы передать условия Дротта. Борс чуть не умер, когда увидел ярость, хлынувшую на лицо Янадора — ярость, вызванную как самим предложением позволить помыкать собой человеку, которого он назвал плодом соития дроттской распутницы и лесного кабана, так и предательством родного сына.
Но Тоз снова явил свою мощь. Кудесник сомкнул руки и вызвал удар грома, от которого залязгали черепа на шестах Янадора. Шар белого огня вышел из раскрывшихся ладоней чародея, двинулся к Улану Ята и заплясал на броне его доспеха. Улан стоял, оцепенев, волосы его поднялись дыбом, зубы стучали в лад гремящим костям, дикий страх метался в увлажнившихся глазах. Его гехрим потянулся к оружию, готовый оборонять своего вождя или мстить за него, но Вран крикнул, чтобы они не двигались с места. А Тоз несколькими взмахами руки и щелчками пальцев послал к воинам молнии, которые утихомирили всех, как некогда телохранителей Нилока.
В итоге было достигнуто соглашение о том, что колдуну и воину дозволят беспрепятственно вернуться к войску Дротта со встречным предложением Янадора: племена пойдут на юг под его началом, а не во главе с каким-то северным ублюдком, который, несомненно, получил торквес с помощью измены.
Когда это предложение было высказано, Борс подумал, что Тоз разделается с вождем Ята на месте. Но тот, не желая ослаблять Орду ненужными стычками, вновь прибег к хитрости, передав Нилоку и предложение, и оскорбления. И опять вернулся к Яту с новым предложением, уже своим собственным: Янадор и Нилок Яррум должны сойтись в поединке, исход которого решит, кто из них будет общим предводителем.
Предложение было поддержано Враном и теми ятскими ала-Уланами, кого сын вождя перетянул на свою сторону, или которые благоразумно старались избежать открытого столкновения с народом, славившимся своим неистовством в бою. И два Улана вышли друг против друга на площадке меж двумя воинствами.
Нилок победил, и череп Янадора повис на его шесте рядом с черепом Мерака.
Борсу мало понравился Вран. Он понимал, что того переубедило чародейство, но все же не мог удержаться от мысли, что сыновья верность могла бы оказаться потверже. Кроме того, он заметил, как Ят смотрит на Сулью. И хотя множество женщин громадного Становища Орды давали приближенному чародея богатый выбор (которым он иногда пользовался), особая тяга к пышной блондинке не исчезла. Врану, по его мнению, не стоило доверять. У того были слишком близко поставленные глаза, а светло-рыжие волосы указывали на наличие вистралской крови, что говорило о мягкости характера и склонности жить в ладу с южанами.
Теперь Борс внимательно присматривался к Врану, непринужденно раскинувшемуся по левую руку от Нилока. Как раз в этот момент гримардская рабыня наполняла вином рог вождя, а вторая потчевала его отменной олениной, хватая кусочки мяса зубами и поднося их ко рту ятского Улана. Женщина блаженно ворковала, когда он поглаживал ее груди через синее платье, сшитое из отреза дорогой ткани, взятого в Становище Кромарта.
Кромарт был одним из немногих вождей, кто отверг союз. Его люди немедленно ушли с места поединка, как только был провозглашен его исход. Они бежали среди общего смятения, когда Ят оплакивал смерть своего Улана, а Вран уже носился на коне взад и вперед вдоль войска и кричал, чтобы его воины вложили в ножны мечи и признали нового Улана.
Недовольных оказались единицы. Часть малых кланов оставила ятское Становище еще до схватки, еще несколько вождей сходу отвергли союз и увели своих людей в лес. В чащобе они чувствовали себя как дома, но по настоянию Тоза, Орда свернула со своего пути на юг, чтобы проучить каждого отступника. В ряде случаев численность войска, окружившего чей-нибудь лагерь, сама по себе убеждала ала-Улана в бесполезности сопротивления, и непокорные вожди сдавались сами — но лишь для того, чтобы быть принесенными в жертву замыслам Посланца. Когда они складывали оружие, их немедленно передавали Тозу, и люди исчезали в его шатре. Борс, уже ставший свидетелем чародейского умерщвления Андрата, не удивлялся, когда иссушенные трупы выволакивались из шатра и кидались псам, блуждавшим ныне большими сворами меж шебангами Дротта. А у тех, кто прежде не знал о привычках кудесника, день за днем рос страх перед этим белокурым созданием. Когда Тоз шел по лагерю племени, все отворачивали от него взгляд и проводили пальцами перед лицом, дабы уберечь себя от темной магии.
Впрочем, сопротивлявшихся в открытую и до конца просто убивали на месте. Борсу это казалось более справедливым — эти люди, по крайней мере, получали возможность достойно умереть в честном и открытом бою, а большего истинный воин не стал бы и просить.
Борс снова протянул свой рог Сулье. Его внезапно охватило желание забыть прошлое. Как и Нилок, он представлял себе Союз на привычный лад. Он считал, что Тоз явился к Дротту, чтобы вдохнуть в воинов боевую ярость, возможно — чтобы помочь им в битве своими чарами. Но такой способ сплочения был не по вкусу Борсу, поэтому он забирал лишь те черепа, которые добыл честно. Только они, как он чувствовал, оставались на шесте безмолвными, как и положено трофеям; другие же шептали — много, часто и тревожно.
Теперь он пил сладкое красное вино и качал головой, отвлекаясь лишь на то, чтобы прихлопнуть муху, которую чем-то привлекло его лицо. Слишком много мух кружит сейчас над Ордой, как будто толпа лесного народа несет с собой запах разложения. Глядя в небо, он каждый день видел воронье, хлопавшее крыльями и кружившее, точно чуявшее чью-то скорую смерть.
Ему было не по себе среди такого обилия народа, хотя теперь шатер у него был роскошней любого, о каком он прежде смел мечтать, его меха согревала по ночам Сулья, а люди расступались при его приближении, боясь оскорбить избранника Посланца, сам же он всегда присутствовал на советах Уланов.
Борс был простым воином и немного тосковал о прежних днях, когда мужчины бились без помощи магии, — до того, как явился Тоз, чтобы осуществить грязные мечты Нилока Яррума. Но, будучи человеком трезвым, он понимал, что те дни миновали, и с ними навеки ушла простая жизнь. Нравится ему это или нет, но он оказался первым, кто приветствовал Посланца, а это отметило его и повело к особой участи.
«Это воля Ашара, — думал он. — Я должен ее принять. Выбора нет».
Он поймал взгляд Дьюана и увидел там нечто, заставившее его задуматься — а не разделяет ли глава гехрима Нилока его сомнения. Если так, то Дьюан ничем не намекнул и ни о чем не обмолвился, разве что выразил благодарность за возвышение. В знак признательности он подарил Борсу добрый меч, ибо знал, что именно Борс замолвил за него словечко. С тех пор у них более не выпадала возможность поговорить по душам. Дьюан обязан был находиться при Нилоке либо ходить по лагерю и улаживать ссоры, столь часто разгоравшиеся в огромном Становище. Теперь он, в сущности, сделался хранителем мира. В конце концов Борс решил, что молчание — золото, и если у Дьюана имеются какие-то сомнения, пусть он выскажет их первый. Борс слишком близок к Тозу, а это не так безопасно: у него нет никакого желания ощутить гибельный поцелуй молочных губ чародея.
Он подумал о том, чего они достигли, и что еще предстоит достичь, и поразился невероятности происходящего. Дротт и Ят бок о бок; ала-Уланы Гримарда и Вистрала, открыто не повинуясь своим Уланам, являются присягнуть на верность общему делу. Орда, безжалостная, как породивший Тоза лесной пожар, идет через Белтреван не оставляя после себя ничего, кроме трупов. В ней уже собралось больше людей, чем Борс мог бы сосчитать — больше, чем, как ему казалось, вообще может собраться в одном месте; и она движется, непрерывно движется, задерживаясь лишь для того, чтобы подавить мелкие очаги сопротивления, и пожирая все, что попадается ей на пути, лишая Белтреван пищи, как и говорил Тоз. Неуклонно движется на юг, к Трем Королевствам.
Гримард и Вистрал были слишком незначительной угрозой, чтобы тратить на нее много времени. Если они предпочтут выйти против объединенных сил Дротта и Ята, то их ждет кровавый разгром — как и всех, кто еще не присоединился к Орде. Если предпочтут мир, их кланы пополнят разрастающийся Великий Союз. Только с Кэроком могут возникнуть трудности: он столь же неистов, как и Дротт, а земли его лежат на пути движения Орды. И открытая война здесь может оказаться гибельной для всего похода.
Но вот они здесь, вестники Кэрока. Раскинулись на мехах по другую сторону лужайки: ала-Уланы Денн, Еварт, Каджир и Гракс, посланные самим Баландиром, Уланом племени Кэрок.
Пока — для переговоров. Решать, быть миру или войне. Борс задумался над тем, куда все может повернуться. Если будет война, то Белтреван ждет такое кровопролитие, что даже Ашар наверняка утолит свою жажду. Если мир, союз, то как смогут выстоять Три Королевства против Орды?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Хотя Кедрин устал от долгой скачки и даже в кои-то веки согласился с отцом, что сейчас им не помешала бы баня, ему очень не хотелось замедлять ход, когда тамурский конный отряд приближался к Лозинским Крепостям. Он и прежде видел мощные укрепления, но впервые приближался к ним как воин, пусть еще не слишком опытный. И теперь он смотрел на них иными глазами. Эти могучие укрепления всегда поражали его, благо подобные громады вообще могли поразить любого — но в прежние приезды он видел в них просто увлекательные места для игр, нынешнее же положение побуждало его вести себя более по-взрослому. Теперь он должен был мерить их взглядом солдата, озабоченного обороной страны.
И конечно, они ее обороняли надежно. Крепости возвышались друг против друга по обеим берегам Идре — там, где река вырывалась из горной теснины, низвергаясь в чашу расширявшейся долины, точно из горла кувшина — белопенная, сыплющая брызгами, а по обе стороны высились гладкие каменные стены, казалось, касавшиеся неба. Попробуй измерить высоту этих стен, если их светло-серый камень сливается цветом с небесами, а ущелье, по которому рвется река, всегда полно тумана и воздух здесь гремит многоголосым эхом. Крепости в свою очередь тоже сливались со скалами и казались не столько творением людских рук, сколько порождением природы, поднявшей их из живого камня. В каждой, как он знал, размещалось по пять сотен бойцов гарнизона и еще больше обслуги — поваров, конюхов и кузнецов. Имелась здесь и больница Сестер. Короче, обе крепости были самостоятельными поселениями, подобно Твердыне Кайтина. Ниже, там где Идре расширялась и текла медленнее, на обоих ее берегах стояли городки, отказавшиеся от частоколов и полагавшиеся на крепости — в том случае, если их жителем вдруг понадобится защита и укрытие. По реке сновали лодки, перевозя тамурцев на восточную сторону, а жителей Кеша — в Тамур, их частое движение не хуже, чем сам Андурел, свидетельствовало о единстве Трех Королевств. Но Кедрин мало внимания уделил городкам, всецело поглощенный видом крепостей; он придержал коня, пропустив мимо остальных всадников, и в благоговении воззрился на представшую его взору картину.
Твердыня на этом берегу реки была чуть выше своей сестры на кешском берегу, ее так и называли Высокой Крепостью, по другую сторону реки была Низкая Крепость, но только в этом и заключалось их различие. Обе вздымались над городками, обратив свои высокие гребенчатые стены на юг, к каждой от подножия утеса плавно поднималась тропа, по одной из них сейчас и ехал тамурский отряд. Впереди виднелись распахнутые настежь исполинские ворота: солдаты готовились приветствовать гостей, выстроившись снаружи, едва только люди Бедира начали восхождение. Стены по обе стороны от ворот примыкали к скале: одна напрямую, а другая — пройдя сперва вдоль самой Идре над бурлящей водой. Поверхность стен испещряли амбразуры и огороженные площадки, на которых были заметны концы арбалетов и баллист.
Сила, которая прорубила речное ущелье, сделала его клиновидным — южный конец был шире северного, где могучие стены переходили в полукруг и, вновь встречаясь с горами, преграждали узкую тропу, что змеилась вверх по склону и вела сюда из лесов Белтревана. Кедрин сейчас не видел тот конец тропы, но знал, что там оборона еще крепче. Стены по другую сторону крепости шли углами и выступами, чтобы помешать подходу к ним, и любой вражеский отряд оказывался под прицелом целого ряда укреплений, надежно препятствовавших любому вторжению из лесов.
У подножия стен имелись ниши, о которые билась вода, обдавая пеной огромные бревна, подвешенные здесь на цепях. Их всегда можно было сбросить вниз, и тогда сила течения Идре повлечет их за собой, столкнув бревна с обоих берегов как раз на середине потока, преградив реку и заперев ее. Этим было бы остановлено любое вторжение по воде, суда дикарей наткнулись бы на преграду и попали под обстрел Высокой и Низкой Крепостей.
Казалось, что пройти через Лозины невозможно, крепости-близнецы преграждали путь не хуже пробки, плотно вогнанной в горлышко бутыли. И Кедрин не без изумления подумал: а почему же так обеспокоен король Дарр? Юноша не сводил глаз с гигантских твердынь. Воистину, они были несокрушимы!
Он вздрогнул, когда его конь дернулся, привлекая внимание седока к чему-то, находящемуся ближе, нежели крепости. Тепшен Лал махнул ему рукой, придерживая коня, скупая улыбка озарила на миг бесстрастные черты учителя, когда он поманил задержавшегося юношу к месту близ Бедира во главе колонны.
— Не забывай о своих обязанностях, малыш. Держись подле отца.
Кедрин улыбнулся, кивнул и пришпорил скакуна, спеша вверх по склону к Бедиру, кьо ехал за ним по пятам.
Бедир остановился перед воротами, дожидаясь приглашения в яле. Голос изнутри крепости крикнул всадникам, чтобы въезжали. Люди, выстроившиеся у ворот, приветственно подняли пики, когда Владыка Тамура погнал коня вперед на широкую мощеную площадь непосредственно за въездом.
Там ждал почетный караул. Кольчуги сверкали под послеполуденным солнцем, накидки были расшиты гербом Королевств. Командир стоял на шаг впереди в красно-рыжей накидке, на груди знак кулака, свидетельствующий о тамурском происхождении. То был рослый худой мужчина, чисто выбритый, с редкими волосами, седеющие пряди которых были тщательно оттянуты от сурового лица, озаренного поразительно теплой улыбкой, когда он поднял руку в положенном приветствии, прокричав достаточно громко, чтобы слова отдались от окрестных стен:
— Да здравствует Бедир Кайтин, Владыка Тамура!
Бедир ответил:
— Привет верному нам командиру Риколу, хранителю Лозинского Прохода!
Покончив с формальностями, Бедир выбрался из седла и взял протянутую Риколом руку. Его улыбка была теплой, теплота звучала и в голосе.
— Как поживаешь, Рикол, старый друг?
— Неплохо, — ответил тот. — Хотя суставы уже замечают, как здесь сыро. А твой приезд подтверждает, что молва, которую я слышал, может быть чем-то большим, чем просто пограничные сплетни.
— Возможно, — голос отца был мягок, но Кедрин достаточно знал его, чтобы понять, что Бедир озабочен. — Но давай обсудим цель моего приезда в более уютном уголке. Я жажду смыть с моих костей воспоминания о долгой скачке, прежде чем мы перейдем к делу.
Рикол пожал угловатыми плечами, засунув большие пальцы за пояс.
— А ведь и правда, Повелитель. И пошлю-ка я на ту сторону лодку за Фенгрифом. Тогда тебе не придется дважды слушать одно и то же.
Бедир кивнул, соглашаясь.
— Узнаешь этого постреленка? — он указал на Кедрина.
Рикол переместил на юношу соколиный взгляд.
— Кедрин. Во имя Госпожи, вот уж не признал бы… В прошлый раз ты приезжал сюда совсем малышом. А теперь… — он умолк, повернулся к юноше всем корпусом и почтительно наклонил голову. — Приветствую тебя, принц.
Кедрин улыбнулся, вытянувшись в полный рост, несколько смущенный и не уверенный, как положено отвечать на такое приветствие. Спасибо Льяссе за ее надоевшие уроки этикета, он вовремя вспомнил:
— Благодарю тебя, командир. И присоединяюсь к моему государю и отцу в его приветствии.
Рикол громко рассмеялся.
— Эти речи хороши в Андуреле, принц. Друзья же зовут меня просто Рикол.
— А меня — Кедрин… Рикол.
Смущение юноши улетучилось совсем, когда Рикол вновь улыбнулся, хлопнув его по плечу железной дланью, усмехнулся и сказал:
— Что же, ты сын своего отца, и грех мне жаловаться. Я вижу, вы привезли с собой вашего косоглазого кровопускателя. А он, как всегда, воды в рот набрал. А, Тепшен?
Эти слова немало поразили Кедрина. Кьо никогда прежде не упоминал, что знает коменданта Высокой Крепости. Но Тепшен Лал явно не обиделся на его слова, ибо на лице его промелькнула улыбка. Он кивнул и ответил:
— Я решил сам поглядеть, насколько ты разжирел от мирной жизни.
Тут уже Рикол расхохотался от души и повел их к бане, попутно выкрикивая приказы встроить лошадей и приготовить путникам поесть, предоставив Кедрину ломать голову, откуда и насколько давно эти двое знают друг друга. Как же много ему еще надо узнать о королевстве, которое он однажды унаследует, и о людях, которых возглавит!
Ни Тепшен Лал, ни Бедир не упоминали о каких-то особых чувствах к Риколу, но ясно было: оба хорошо его знают и равно уважают. Разговор стал еще непринужденней, когда они вошли в баню, сбросили все, в чем ехали, и с благодарностью погрузились в горячую воду. Мужчины болтали о мелочах, по общему согласию отложив на потом самое главное. Между тем усталость и боль, накопившиеся за долгий переход от последней стоянки, бежали прочь от тепла и ловкости массажистов Рикола.
Позднее, переодетые в то, что им предложил Рикол, они вступили в обеденный зал, где их ждал Фенгриф, командир кешской крепости.
Кедрин редко встречался с жителями равнин, но те, с кем он был знаком, а также рассказы учителей создали у него впечатление, что кешиты невысоки и кривоноги из-за своей давней приверженности к лошадям. Большинство скакунов Тамура происходило от скрещения с кешской породой, эти животные сочетали быстроногость и смышленость своих восточных предков с неприхотливостью горных лошадок Тамура. По Тамуру ходило непристойное предание, будто кешиты и сами были результатом соития человека с кобылой, чем объяснялась их несомненная искусность во всем, что касается лошадей. Впрочем, несомненно, в Кеше ходили подобные небылицы о тамурцах. Поэтому Кедрина весьма удивило, что ноги у Фенгрифа лишь слегка кривоваты, а ростом он не ниже Бедира — разве что заметно шире в талии. Вдобавок Фенгриф был столь же приветлив, как и Рикол, и поздоровался с тамурцами с явным удовольствием, заняв место за главным столом в зале и держась за живот, изображая, как ему неловко.
— Только ради тебя, Бедир Кайтин, — объявил он, с благодарностью принимая вино, которое налил ему служитель, — я переправился через треклятую реку. Клянусь всеми богами, не выношу воды! Мы, кешиты, рождены для земли. А жидкость нам нужна, чтобы пить и мыться! Будь дело ближе к зиме, я бы маялся еще пуще, хотя у меня и сейчас брюхо колышется. Как Речная Гильдия находит себе людей? Мне по сердцу мои равнины и крепость, и да оградит меня Госпожа от лодок и воды! — он отпил добрый глоток, повел пальцами в сторону кувшина, покачал головой и рассмеялся над собственными бедами.
— Если нам опять понадобится встреча, я сам переплыву к тебе, — пообещал Бедир. — Но нынче время дорого.
Темное лицо Фенгрифа нахмурилось, он кивнул.
— Полагаю, тебя побудил приехать Дарр?
— Да, — подтвердил Бедир. — Короля встревожили слухи из Белтревана. Какие у тебя новости, Фенгриф?
Кешит пожал плечами.
— Не ахти что. Кто-то там шевелится, а кто — я не знаю. У нас есть в лесу свои осведомители, но они мало что мне рассказали.