Лал был одет на тамурский лад — в свободную рубаху, узкие штаны и высокие сапоги. Длинный, слегка искривленный меч, который он принес с востока, висел в ножнах у его пояса, на другом боку находился добрый тамурский кинжал. Учитель был невысок, голова немного откинута назад: так было удобнее смотреть на гротескное лицо чучела, намалеванное темной краской. На вид он просто отдыхал — руки висели свободно, ноги были сведены вместе, такая стойка больше годилась для беседы, чем для схватки на мечах. Но вот Лал шевельнулся, и Бедир улыбнулся, видя, как проворным движением меч покинул ножны, взлетел по крутой дуге над головой, да так скоро, что глаз едва успел проследить за ним. Закончился этот прием тем, что клинок вернулся обратно в ножны, и Тепшен Лал опять замер в свободной позе, глядя в лицо чучелу. Однако чучело оказалось разрублено надвое. Половина его осталась на шесте, другая, отделившаяся по прямой от макушки до промежности, ударилась об пол, в то время как боец с востока убирал в ножны свой меч.

Бедир подумал, что воин, наверное, улыбается — но даже столько лет спустя ему все еще было трудно отыскать хоть какую-то эмоцию на обычно непроницаемом лице Лала. Правитель хлопнул в ладоши, и Лал бегло кивнул, давая понять, что слышит, устремив черные глаза на пол и упавшую половину чучела. Пока Бедир подходил, Лал нагнулся и подобрал что-то, лежавшее возле лохмотьев кожи и вывалившейся из нее соломы, удовлетворенно хмыкнув при этом. Бедир увидел, что наставник держит останки мухи, рассеченной надвое точно, словно ножом лекаря, и в восхищении покачал головой.

— Ты по-прежнему непревзойден, Тепшен.

— Возможно, — Лал сдул с ладони разрубленную муху и вытер руку о штаны. — Но это ненадолго. Никто не остается непревзойденным вечно, а здесь есть некто, кто может вскоре обогнать меня.

— Кто? — просил Бедир.

Лал поглядел в лицо высокому широкоплечему собеседнику и сказал:

— Кедрин. Твой сын.

— Это хорошо? — слова Бедира прозвучали задумчиво и не вполне радостно.

— Кедрин мой самый одаренный ученик с тех пор, как я учил тебя, — сказал Лал. — А ты не хуже бойцов на востоке. В моей стране ты стал бы кьо.

— Твоя страна Тамур, — заметил Бедир, польщенный похвалой, — и сегодня ты лучший меч Трех Королевств.

Тёпшен Лал коротко наклонил голову, признавая правдивость сказанного, и пихнул упавшую часть чучела носком сапога. — Это совсем не одно и то же, рубить людей или чучела из соломы. Воину нужна кровь на мече.

— Сестры не согласились бы, — предположил Бедир. Лал пожал плечами.

— Я уважаю Сестер, но никогда не соглашусь с их мирными путями. Любовь не тупит меч, да и слова Госпожи не меняют его тропу.

— Они смотрят дальше нас, — сказал Бедир. — Их учение сулит миру лучшее будущее.

— Я живу сейчас, — ответил Лал. — И дожил до этого часа, прикрываясь клинком. Я позабочусь, чтобы он всегда был острым.

— И я буду благодарен ему за остроту, — заявил Бедир.

— Ты пришел сюда не для беседы о моем мастерстве, — произнес Лал с обычной для него прямотой. — Кедрин уже попросился с тобой в поход?

Бедир кивнул, не удивляясь, что наставнику известна цель посещения.

— Ты видел, как он выстоял при атаке? Лал кивнул в свой черед.

— Он был хорош. Но больше ничему не сможет научиться без боя. Возьми его.

— Похоже, ты не меньше Кедрина уверен, что я выступлю на север, — сказал Бедир. — Что, лишь я один еще наверняка не знаю этого?

Кьо опять передернул плечами.

— Возможно, я не согласен со всем в учении Сестер, но я привык, что их суждения обычно бывают здравы. Полаю, ты выступишь.

— Ты думаешь, что пожар вспыхнул в Белтреване? — спросил Бедир.

— Я полагаю, что иногда Сестры видят незримое для других, — сказал Лал. — И я полагаю, что король Дарр прислушивается к их словам. Я знаю, он отправил вестника, дабы убедиться в мощи Тамура и твоей готовности следовать его приказаниям. Не стану утверждать, что мне все понятно насчет пожара и Посланца. Но я знаю, что мудрец не жалеет трудов, чтобы постичь мощь тех, кто заявляет о себе, как о враге. И сообразно этому рассчитывает свои действия. Я полагаю, что ты пойдешь на север; не думаю, что у тебя есть другой выбор. Как и твой сын, ты не из тех, кто ждет, когда враг явится сам.

Бедир некоторое время взирал на разбросанную солому, затем перевел взгляд на лицо Лала. Теперь его карие глаза оживились.

— И ты думаешь, я должен взять Кедрина?

— Ему будет безопасней с тобой.

— Со мной? — В голосе Бедира прозвучало сомнений. — В походе за Лозины?

— Он достойно себя проявит, — сказал Лал. — И в этом у меня не больше сомнений, чем в твоей способности его защитить. К тому же, с вами буду я. Пусть мальчик станет мужчиной, Бедир. Мало чем еще я могу научить его здесь, но он многому может научиться в действии. Оставь его дома, и пожнешь обиду. Он жаждет стать воином, и если не добьется этого здесь, то скоро, возможно, станет искать службы наемника.

— Он не покинет Тамур! — возразил Бедир. — Он принц Тамура, мой наследник.

— Он не сможет тебе наследовать, если сперва не станет воином, — сказал Лал. — Кто пойдет за ним? Как сможет он потребовать для себя Тамур, если будет стоять за чужими клинками? Здесь не Усть-Галич. Тамур всегда сам бился за себя и не примет властителя, если тот не боец.

Бедир хмыкнул, мол, чистая правда, и сказал:

— Ты уверен, что он готов к этому?

То был даже не вопрос, и Тепшен ответил на него только взглядом. Бедир посмотрел в спокойные черные глаза и кивнул, принимая ответ,

— Ты будешь всегда позади него?

— И об этом нужно спрашивать?

— Нет, — сказал Бедир, теперь улыбаясь. — Но, думаю, мне понадобится сказать госпоже Ирле, что спросил.

— Передай ей, что Кедрин будет в безопасности, — произнес Лал. — Я его щит. Моя жизнь — его. Кедрин единственный, кого я назову сыном. Передай ей это.

— Думаю, она это знает, старый друг, — сказал Бедир. — Но все же я ей передам. Однако, выслушает ли она…

Тепшен Лал нахмурился — хотя для любого, кто знал его менее хорошо, чем Бедир, трудно было бы заметить, что в лице кьо что-то изменилось. Он прожил добрую половину жизни в Тамуре, но и поныне не перенял некоторые обычаи этих гор. Например, непонятную привычку всегда выслушивать мнение женщин. Сестры Кирье отличались от прочих, и если он даже видел их женскую внешность, то не относился к ним, как к женщинам, — и соответственно, был готов признать за ними положение жриц или пророчиц. Кем они во многом и являлись. Госпожа Ирла, которая снискала его огромное восхищение — пожалуй, даже привязанность, — провела некоторое время в Эстреване в качестве послушницы, и этот опыт в глазах Тепшена Лала делал ее более достойной уважения, чем обычную женщину. Но выйдя за Бедира, она утратила ту силу, которую Сестры обретали через безбрачие, и суждениям ее теперь неизбежно недоставало веса, который он готов был находить в суждениях Сестер. Выйдя замуж, она стала в первую очередь женой, а родив Кедрина — матерью. Ни то, ни другое не содействовало ее способностям к принятию решения, о котором спросит Бедир. Первый бой юноши — это предмет для обсуждения и решений мужчин, а не женщин.

— Ты властелин Тамура, — сказал он, выражая свое мнение с обычной краткостью.

— А она властительница, — учтиво указал Бедир.

Тепшен Лал хмыкнул и махнул рукой в сторону арки дверного проема, сквозь который Бедир увидел около двадцати юношей, упражнявшихся в смертоносном виде борьбы без оружия, которой пришелец с Востока обучал тамурских воинов Твердыни Кайтина.

— Несомненно, ты возьмешь кого-нибудь из этих, дабы я удостоверился, что они готовы.

То было предупреждение, и Бедир принял его, улыбаясь при виде того, как щуплый наставник идет к юношам. Им предстоит трудиться до седьмого пота, и до ночи многие из них обратятся к здешним Сестрам за припарками и мазями для утомленных мышц и вспухших синяков. Но зато большинство юношей в свое время окажутся и без оружия столь же опасными для врага, как воин с мечом. А Тамуру — Госпоже ведомо, скоро ли — могут понадобиться и такие защитники.

Мысли Бедира омрачились, когда он покинул оружейную и побрел через лужайку, окружающую бледное каменное здание. Стояла послеполуденная пора, и солнце висело высоко над западным краем неба, как водится летом. Оно празднично золотило темный гранит Твердыни, сияло на могучих камнях стены, жарко отсвечивало от более мягкого и теплого камня зданий. С конского двора доносились крики конюхов, там вывели на круг однолетку и началось учение, которое однажды подготовит животное для войны. Конь привыкнет понимать малейшее натяжение поводьев или давление на ребра, стоять спокойно среди грохота битвы, пользоваться как оружием зубами и копытами. Почти так же и Тепшен Лал школит юношей. Возможно, подумал властитель Та-мура, мы не так уж сильно отличаемся от лошадей. Может быть, мы слишком сильно сосредоточиваемся на том, как нам выжить, а не на своей цели. Но что нам еще остается? Если Сестры правы, нам скоро понадобится каждый воин и каждый боевой конь. И все, что мы можем — это готовиться. И конечно, надеяться.

С еще более мрачным лицом он подошел ко входу в дом, где размещались Палата совета и его покои. Тамурский обычай предписывал, чтобы двери его дома были распахнуты настежь — как немое подтверждение того, что Владыка доступен своему народу. Но, к облегчению Бедира, никакие просители не ждали его суда, и он смог без промедления пройти в семейные покои, где, как он знал, его ждет Ирла.

Она стояла у окна. Солнце играло на волосах, все еще блестящих и черных, как вороново крыло, подчеркивая мягкие изгибы ее тела. И Бедир задержался, как всегда, глядя на нее и улыбаясь. Он прекрасно понимал, что теперь она должна выглядеть старше, чем в тот день, когда он впервые увидел ее на Морфахском перевале. Но сердце его отрицало эту логику, а глаза видели девушку, которую он полюбил с того первого трепетного мига, когда осознал с огромной, неведомой ему дотоле уверенностью, насколько она ему нужна. Не только в силу влечения плоти — хотя плоть тоже взыграла, когда Бедир помог девушке выйти из простого возка, доставившего ее из Эстревана. Было еще что-то, что он увидел в ее ясных серых глазах, услышал в мягком голосе, почувствовал в прикосновении ее руки. Едва ли он тогда смел верить, что может покорить ее. Она была уроженкой Андурела и принадлежала к Высокой Крови, он же — простым грубым солдатом, понимавшим, что однажды обязан жениться и зачать наследника — но рассчитывавшим прежде всего на выгодный политический союз, если только не падет не вовремя от сандурканской стрелы или белтреванского копья.

И все же, когда он попросил ее руки, она приняла это предложение, предпочтя его принцам Кеша и Усть-Галича или любому из многих других, кто вертелся вокруг нее. Бедир знал, что были и такие, кто твердил, что он староват и слишком загрубел на войне для такой, как она. А еще больше было тех, кто не мог понять, как столь прелестное создание могло предпочесть неказистого воина, у которого только и было, что имя да бедное гористое королевство — где народ, как гласила молва, был слишком занят войной, чтобы трудиться на земле, либо слишком занят трудом на земле, чтобы познать житейские удовольствия.

Но Ирла лишь смеялась в ответ на эти сплетни и говорила, что пусть лучше с ней в постели будет крепкое здоровое тело солдата, чем мягкая туша придворного; и он поверил ей, ибо откуда-то знал, что она говорит правду. Даже когда на север вверх по реке доползли слухи, что это был брак по расчету, устроенный Сестрами, которые отослали Ирлу из Эстревана, преследуя свои тайные цели, и что нет здесь никакой любви — разве что тамурский наследник захмелел, да и тут, пожалуй, не обошлось без каких-то эстреванских чар.

Но и тогда он не поверил молве. Его вера в молодую жену была достаточно тверда, чтобы он мог спросить ее и не сомневаться в правдивости ответа, что действительно Первая из Сестер, Галина, предложила Бедира Кайтина как возможного супруга — но лишь как одного из нескольких, выбор же полностью принадлежал Ирле.

— Что бы ты делала, — спросил он ее тогда, повернувшись к окну, которое и теперь облекало ее светом, ибо он не вынес бы, угляди она страх в его глазах, — если бы Галина не попросила тебя вернуться?

— Не знаю, — ответила Ирла. И он почувствовал, что ее глаза изучают его спину, что она читает язык его тела так, как умеют только обучавшиеся в Эстреване. — Возможно, осталась бы в Священном Городе и стала Сестрой. Но тогда я соблюла бы безбрачие, и могли бы развиваться мои силы.

Она умолкла. И Бедир почувствовал, как холод проник в его душу. Но вот он услыхал ее смех и почувствовал руки на своих плечах.

Она развернула его к себе лицом, и он увидел улыбку.

— А ты, глупый испуганный воитель, есть удовольствие, способное восполнить любую потерю, какую и чего угодно. Меня не вынуждали покинуть Эстреван, я свободно совершила свой выбор. Да и тебя выбирать меня никто не принуждал. То была лишь моя воля. И я никогда не жалела ни о том, ни о другом выборе, и не пожалею впредь. Я продолжаю как могу служить Госпоже — но она благословила наш союз, и не подобает мне оспаривать ее решение. Сплетен всегда хватает, Бедир, они обычно порождены завистью. Смейся над ними, как я, и знай, что я тебя люблю.

Тут она пригнула его голову вниз и поцеловала. Казалось, их обволокло волшебство, ибо его воспоминания о том, что последовало, были равно ясны и туманны, подобно сну. И одно только он мог сказать наверняка — что пришел в себя на измятой постели с сердцем, столь полным любви, что в нем не было места сомнению.

— Ты задумался, мой властелин.

Ее голос вернул Бедира к действительности, и он улыбнулся жене, идя к ней через скромную палату и готовясь положить руки на ее плечи.

— Моя владычица, я должен с тобой поговорить, — церемонно сказал он.

Она все упростила нехитрым средством: вступила в кольцо его рук, ухватила за длинные волосы и откинула назад свою головку, так что ему ничего не оставалось, кроме как ее поцеловать.

— Речь пойдет о Кедрине, — сказала она, когда поцелуй завершился и ее щека задержалась у его груди.

— Да, — ответил Бедир. — Он хочет меня сопровождать.

— В Белтреван. — То было утверждение, не вопрос, и он почувствовал, что ее тело слегка напряглось при этих словах.

— Если я пойду на них войной, — ответил он.

— Если?

— Когда, — поправился Бедир.

Она осторожно высвободилась из его рук и оперлась о широкий край оконного проема. Бедир устроился на подоконнике, спустив оду ногу и подтянув вверх другую, обхватив ее колено руками. Ирла положила ладонь ему на бедро — успокаивающе и при этом возбуждающе.

— Он достаточно взрослый?

Они оба знали, что в ней говорит мать, точно так же, как отец в Бедире почти обрадовался бы спору и уговорам. Но он был еще и Владыка Тамура, Страж Ворот Морфаха, Хранитель Лозинских Крепостей — и это среди прочих древних титулов. Все это предопределяло ответ.

Он сказал:

— Да, достаточно. Тёпшен Лал поет ему хвалу, насколько он вообще способен кого-то хвалить. И ты видела мальчика нынче в поле.

— Я видела, что мой сын вел себя достойно и храбро, — проговорила Ирла. — И как мать я гордилась им. И боялась за него. Как мать, я бы могла спорить, но…

— Ты также Госпожа Ирла Белванне на Кайтине, — закончил он за нее. — Хозяйка Твердыни Кайтина и Владычица Тамура. И твой долг простирается дальше, чем всего лишь материнский.

Она услышала муку в его голосе и взглянула мужу в лицо. Ее длинные пальцы крепче обхватили его бедро. Он был силен, этот крупный широкоплечий мужчина, которого она выбрала, достаточно силен, чтобы позволить себе выказать страх, чтобы понимать, что при ней нет надобности скрывать свою слабость. И она в свой черед понимала, что в этом проявлении сомнения не меньше любви, чем в любых произнесенный словах. Он был воителем, почитаемым своими людьми, его доблесть и отвага в бою были неизменны, но теперь гордые орлиные черты его лица были полны растерянности, а карие глаза омрачила отцовская тревога. Она нежно коснулась его щеки. Жесткие складки разгладились, когда это лицо повернулось в сгибе ее ладони.

— Мы знали, что это неизбежно, — мягко сказала она.

— Но не знали, когда, — возразил он. — И что так скоро.

— Скоро? — Она тихо усмехнулась. — Мы знали это много лет, мой Бедир. Разве не все юноши Тамура рано или поздно спешат в свой первый бой?

— У тамурца почти нет иного выбора, — пробормотал он. — Но наши юноши ходят на племена юга: Ят или Гримард. Или если Сандуркан вновь нахлынет из пустыни. Но не на то, что, как говорят твои Сестры, ждет нас за Лозинами.

— Может ждать, — сказала Ирла без твердой убежденности. — Галина не была вполне уверена. А я читала отрывки столько раз, что могу рассказать слово в слово. Но и я не во всем уверена.

— Дарр уверен, — сказал Бедир. — Ты слышала его вестника. Даже Кедрин заметил, что лишь события крайней важности побудили бы короля отправить к нам своего вестника. Там что-то происходит. Может быть, не пожар, но что-то иное.

— И ты хочешь выяснить, что именно, — сказала Ирла.

— Как я и должен, — ответил муж, взяв в свои руки ладонь, которая касалась его щеки, и задержав ее, как если бы это прикосновение добавляло ему решимости. — В этом отношении воля Дарра была достаточно ясна.

— Он спрашивал, как ты оцениваешь положение, — проговорила Ирла, отрешенно гладя ладони, державшие ее руку. — Это не означает непременно, что ты должен сам вторгаться в лес.

— Разве? — Бедир понял, что это говорит мать и жена. — Ты больше моего способна судить о возможностях Сестер, которых Дарр посетил в Андуреле, но по сути его послания я бы заключил, что они постигли своим Видением все, что могли, а теперь требуются человеческие глаза и ум, привыкший оценивать военную обстановку. Короче, Дарру нужно мое личное мнение.

— Рикол в состоянии оценить обстановку в Белтреване, — сказала Ирла.

— Да, — согласился Бедир. — Но долг Рикола — стеречь западный берег Идре, удерживать тамошнюю крепость, как Фенгриф сдерживает Кешскую крепость на восточном берегу. Они хорошо справляются со своей задачей, но она неизбежно влияет и на их кругозор. А Лозинские Крепости так долго отбрасывали дикие племена, что кажутся неприступными.

— Возможно, так оно и есть, — понадеялась Ирла.

— Может быть, — Бедир ухватил ее ладони чуть покрепче. — Но ни у Рикола, ни у Фенгрифа нет жены, обучавшейся в Эстреване. Рикол едва ли не насмехается над пророчествами Сестер, и он не одинок. Усть-Галич достаточно далек от северной границы, чтобы Хаттим легко забывал об опасности или предпочитал отмахиваться от нее. Тем временем Ярл повторяет, что достаточно быстро может поднять весь свой Кеш, если лесной народ все же решится напасть. Они так давно привыкли к миру, что забыли, что их покой завоеван клинками и кровью. И никто из них не смотрит на Эстреван, как Дарр или я. В этом деле я — глаза Дарра. Он не может полагаться на кого-то еще. Я — тоже.

— Нет, — сказала тогда Ирла, Владычица Тамура. — Но хотелось бы, чтобы нашелся другой путь.

— Его нет, — Бедир медленно покачал головой. Затем с нежностью поглядел ей в лицо. — Я должен выступить на север и увидеть все сам.

— И Кедрин должен ехать с тобой, — Ирла ответила на его взгляд ясными глазами. — Оставить его дома было бы ошибкой. И опасной ошибкой — вспыхнет негодование… все решат, что Владыка Тамура бережет своего сына, когда другие юноши встречают испытание как истинные тамурцы. Нельзя, чтобы тревога за него заставила нас проявить слабость. Писание гласит, что Кедрин — надежда Королевств и, следовательно, имеет все права на Тамур. Либо он — ничто. И не должно оспаривать его храбрость.

Бедир кивнул. Ее слова помогли проясниться его собственным мыслям Он не больно-то хорошо понимал Книгу. Даже Сестры не утверждали, что им в ней все полностью ясно. Но он верил, что каждое слово в ней — правда, и готов был слушать. Он также знал, что Дарр почитает Книгу. Не случайно среди первых деяний короля по восшествии на престол было учреждение в Андуреле училища, выделение Сестрам места для пристанища в этом городе и голос в Тройственном совете. Но Дарр отличался от Коруина: он считался со всеми и всем шел навстречу, равно стремясь удовлетворить требования Тамура, Кеша и Усть-Галича, не отдавая предпочтения ни одному из Трех Королевств, верховным правителем которых являлся. На этот раз его вестник ясно дал понять: Дарр без колебаний доверяет Бедиру, ибо из всех Королевств Тамур бдительней других в отношении варварской угрозы. Кеш вполне удовлетворен тройственным управлением, но эта страна кочевых скотоводов издавна была склонна замыкаться в себе, она мало заботится о согласованных действиях. Усть-Галич лежит слишком далеко на юге и слишком богат, чтобы считать Белтреван серьезной опасностью для себя, а Хаттим чересчур привержен к развлечениям, чтобы позволить прерывать свои придворные забавы из-за пророчеств, которым он тоже не больно-то верит. Частенько кажется, что лишь один Тамур сохраняет бдительность, вслушиваясь в дебри за Лозинским хребтом. И если опасность возросла так, как это следует из толкований Сестрами слов Кирье, то промедление грозит приходом неслыханных ужасов.

— Нет, — сказал отец. — Дело не в этом. И даже не в его праве занять мое место.

— Итак, у нас и впрямь нет выбора, — твердо изрекла мать. — Ты должен выступить на север, а Кедрин обязан сопровождать тебя. Тяжкая у тебя участь, любовь моя, — быть сразу военачальником и отцом.

— Мальчик знает, в чем его долг, — заметил Бедир с отцовской гордостью. — Он не ждет поблажек как сын. Да и я не могу себе такого позволить ради его же блага. Но с Нами едет Тепшен Лал, а он самый лучший телохранитель, какого мог бы пожелать любой принц.

Ирла, улыбаясь, кивнула. Кьо держался в ее обществе как деревянный. Она знала, что он считает, будто Бедир слишком большое значение придает ее советам. Но Ирла также знала, что Лал любит Кедрина столь же гордо и страстно, как если бы тот был его родным сыном. И что если с юношей случится беда, это будет означать, что Лал мертв, ибо пока он жив, он всегда встанет между Кедрином и опасностью. Естественно, после самого Бедира, Тепшен Лал был самым верным другом, какого она могла бы пожелать Кедрину.

— Итак, решено, — сказала она. — Когда ты едешь?

— На ущербе луны, — ответил Бедир. — Сушей до Лозинских Крепостей, затем в Белтреван, когда луна начнет прибывать. Лесной народ живет по луне. И если пожар вспыхнул, я лучше всего разгляжу в лунном свете.

— Ты далеко зайдешь в лес? — теперь жена говорила в ней не меньше, чем Владычица Твердыни.

Бедир пожал плечами, соскользнув с амбразуры, чтобы положить руки ей на плечи, затем притянул к себе — для утешения и просто ради удовольствия соприкоснуться с ее телом во всю высоту своего роста. Она покоилась в его объятиях, одной рукой обвив его талию и положив голову ему на плечо.

— Юг Белтревана принадлежит родам Вьят и Гримард, они получают массу выгод от торговли. Соответственно, они склоняются к миру, ибо могут потерять больше, чем их соседи. Лазутчики Рикола говорят о движении в более дальних дебрях, но это почти что одни слухи. Думаю, нам надо проникнуть во владения родов Кэрок или даже Дротт, чтобы удовлетворить просьбу Дарра.

Ирла дрогнула, побудив Бедира обнять ее крепче, ибо вспомнила рассказы о дикости Дротта и злобности Кэрока.

— Мы идем смотреть, а не драться, — сказал он ее волосам. — Я не буду специально привлекать к себе внимание или вызывать на бой. Возможно, я смогу узнать все, что нам нужно, уже у южных племен.

— Да хранит тебя Госпожа, — сказала Ирла. — И пусть позволит вернуться.

— Да будет так, — благоговейно отозвался Бедир, бережно ведя ее через палату к комнатам для переодевания. — Не пора ли нам подготовиться к обеду? И к объявлению, которое я сделаю.

— Кедрин будет в восторге, — несмотря на свои тревоги, Ирла не могла не улыбнуться при мысли об удовольствии, которое доставит их сыну такое признание его зрелости.

Они сменили одежду без особого тщания, ибо тамурцы придают больше значения тому, что едят, нежели тому, что на них при этом надето. В Андуреле вечерняя трапеза — чинный обряд, в Усть-Галиче — пышное представление. Но в Твердыне Кайтина считалось, что присутствие царственной четы в обеденном зале предполагает лишь некоторую торжественность наряда, но ничего лишнего и напыщенного. И наряд они себе подбирали столь же удобный, сколь и приятный взгляду. Бедир просто зачесал назад свои длинные волосы и охватил их на затылке кованой серебряной заколкой, а на плечи набросил шерстяную рыжевато-красную накидку, свисающую почти до пола. Шею Владыка украсил ожерельем, положенным ему по званию — и уже был готов.

Дожидаясь, пока жена завершит переодевание, он наполнил тяжелый хрустальный кубок легким светлым вином из тамурского винограда. Ирла ненадолго задержала супруга. Ее блестящие волосы были заплетены в две толстые косы, уложенные по обе стороны от очаровательного лица и перевязанные голубыми лентами — в знак того, что она почитает Госпожу. Платье тоже было голубым, но потемнее, искусно расшитое серебряной нитью и перехваченное на талии синим поясом с серебряной филигранью. Бедир предложил ей руку, и они вместе спустились в обеденный зал.

Зал был вымощен квадратными каменными плитами, до блеска вытертыми стопами многих поколений тамурцев. Высокие окна, прорубленные в толстых стенах, пропускали внутрь помещения последний дневной свет. Длинные столы, обставленные простыми скамьями, располагались в два ряда. Более короткий стол возвышался на помосте напротив входной двери, он предназначался для царственных супругов, их близкой родни и почетных гостей. Два огромных очага обогревали зал, когда это требовалось — но ныне они стояли погашенными. Над дверью размещалась галерея для менестрелей, с которой в дни празднеств зал наполняла музыка.

Вкусные запахи уже поплыли из кухни, и трапезная начала наполняться людьми, когда Ирла и Бедир заняли свои места. Тепшен Лал появился в том же платье, в котором Бедир видел его в оружейной, он задержался перед главным столом, чтобы отвесить учтивый поклон — как делал неизменно, прежде чем занять место справа от Бедира. Кедрин вынырнул из кухонной двери, Уже впившись зубами в кусок чего-то печеного, его лицо выражало предчувствие, одновременно приятное и тревожное. Бедир сделал ему знак сесть, сохраняя бесстрастный вид и боковым зрением отметив беспокойные взгляды, которые бросал сын на отца, мать и кьо. Затем Бедир хлопнул в ладоши и поднялся, заставив умолкнуть бесчисленные разговоры, которые гудели в зале.

Он дождался полной тишины, не обращая внимания на возню эконома, пытавшегося отрезать кусок жаркого. Лицо властителя, встретившее обращенные к нему любопытные взгляды, было торжественным.

— Король Дарр попросил меня быть его глазами в Белтреване, — без предисловий объявил Бедир. — Похоже, Сестры боятся, что снова вспыхнул пожар. И если поднимается новая Орда, Дарр хочет подготовиться к войне заранее. А возможно, залить пламя до того, как оно разгорится в полную силу. Кеш и Усть-Галич сомневаются в мудрости такого предприятия, и Дарр полагается на Тамур. Я выеду на ущербе луны с одним отрядом. Я еще не решил, кому сопровождать меня, и прошу тех, кого оставлю дома, понять: это не войско, а всего лишь отряд разведчиков. Если же наши страхи не напрасны, в свое время найдется дело каждому из нас. Но я знаю как минимум об одном человеке, который поедет со мной. Это Кедрин.

Когда зал наполнился гомоном, вызванным этим объявлением, Бедир повернулся к сыну. Лицо Кедрина озаряла гордость, глаза пылали. Бедир был доволен, что сын по-королевски сдержан, поднявшись для поклона, он только и произнес:

— Благодарю, отец.

Бедир неосознанно стал искать руку Ирлы, та ждала и сразу его успокоила.