— Они испуганы, — сказала Уинетт, когда освободилась и они стояли в ее каморке почти без света. — Они столкнулись с неведомым.

— Я это тоже чувствую, — признал Рикол. — Когда я проснулся и не увидел света, то впервые испытал панику.

— Это лишь естественно, — ответила Уинетт. — Все люди чего-то боятся. Большинство — темноты. Это в нас с давних-давних времен. Мы создания света, а Посланец его у нас отнял.

— Что ты можешь сделать? — спросил Рикол. — Если это будет продолжаться, у меня не останется боеспособных ребят.

Уинетт пристально посмотрела на осунувшегося военачальника, и ее захлестнула жалость.

Она чувствовала, как напряженно он борется с собой, как крепко держит себя в руках. Ей самой помогала выучка Сестер, осознание, что глухой ужас, пробирающийся в сознание, навеян Посланцем, и это позволяло возвести оборонительные стены, преобразовать страх в праведный гнев, отрицая мощь порождения Ашара.

— Есть снадобья, которые я могу велеть приготовить, — предложила она. — Они поднимут дух людей. Но надо тщательно отмерять количество, а не то воины станут легкомысленными. Я чувствую, что натиск усиливается. Полагаю, настоящее нападение начнется довольно скоро. И тогда тебе понадобятся воины, насколько же отважные, как и осмотрительные.

— Что угодно, — сокрушенно сказал Рикол. — Что угодно, только не эта тьма! Уинетт улыбнулась.

— Сделаю, что могу, но проследи, чтобы не выпили слишком много. Этот морок — часть замысла Посланца. И он вполне может предвидеть наши ответные меры. Если он догадался, что я сделаю, то может выбрать для нападения миг, когда мои средства успокоят воинов — надеясь, что мы переусердствуем. Или ударит, когда надежда достигнет точки отлива.

— Думаешь, скоро начнется? — спросил Рикол. — Во имя Госпожи, Сестра, я только рад буду открытому бою.

— Думаю, он пока станет тянуть, — сказала Уинетт. — Хотя сомневаюсь, что Посланец сможет очень уж долго поддерживать такое напряжение. Эти усилия должны его самого основательно изнурить. Пока что предлагаю тебе осветить крепость как можно ярче. А я займусь снадобьями. Неплохо также было бы тебе обратиться к солдатам. Но сперва… — Она поднялась и достала склянку, одну из многих, собранных на полках, отмерила, подставив чашку, несколько капель, добавила воды и передала Риколу. Тот выпил и нахмурился.

— Никакой разницы. Это то, что ты дашь парням?

— Только побольше, — подтвердила Уинетт. — И сразу это не действует, но уж когда скажется, у всех прибавится сил.

— Согласен. — Рикол встал, запахнулся в плащ, точно старик, утомленный годами и заботами. Уинетт подумала, что впервые видит его выглядящим на свой возраст. — Я сделаю, как ты говоришь. Спасибо, Сестра.

Он вышел в неестественною ночь и с ходу наткнулся на молодого алебардщика, ковылявшего к больнице. Оба выругались. Младший не узнал начальника, пока тот не откинул капюшон.

— Прости, мой господин. Я тебя не увидел, — пробормотал тот. Затем поднял изможденное лицо к Риколу. — Командир Рикол…

— Что? — Рикол кое-как удержался от злобного рявканья, различив страх в голосе юноши.

— Мы сможем это одолеть? Прости меня, но я боюсь.

Не такого признания Рикол ожидал от одного из своих ребят и в других обстоятельствах ответил бы иначе. Но теперь, однако, положил юноше руку на плечо, чувствуя дрожь под пальцами, и спросил его имя, думая: начало ли уже действовать снадобье Уинетт?

— Ранульф, — печально ответил тот. — Из отряда кордора Гриффина.

Рикол успокаивающе сжал его плечо и мрачно улыбнулся со словами:

— Что же, Ранульф, ты не одинок в своем страхе. Мы все боимся неизвестного. Но мы также воины, присягнувшие защищать Королевства, и сладить с этим нападением — наша обязанность. Ты можешь сражаться с лесным народом оружием, можешь сразиться и с этим. У меня нет никаких сомнений, парень, я знаю, что под моим началом храбрые воины. Одолей свой страх, Ранульф, и мы победим. Вечно это тянуться не будет. А когда кончится, мне понадобится, чтобы рядом были настоящие бойцы. Теперь сходи к Сестрам и возвращайся на пост. Я полагаюсь на тебя, Ранульф.

Он поразился, что эта речь взбодрила и его самого, и увидел, что оказал желаемое действие на алебардщика, ибо Ранульф расправил плечи и отдал честь.

— Есть, командир, так и будет. Я не подведу!

— Хорошо сказано! — воскликнул Рикол, хлопнув юношу по спине, когда тот повернулся, чтобы идти дальше. И глядел ему вслед, пока тот не скрылся в приветливо сияющей огнями больнице. А затем опять направился в черноту. Через то, что было, как он знал, мощенным булыжником двором с колодцем посередине, но теперь выглядело, как яма, залитая смолой. Кое-где подсвечивали факелы. Расстояние было самое большее в двадцать шагов — но казалось, огни видны с другого края земли. Он услышал, как кто-то выругался, вложив в слова все свои гнев и боль, когда споткнулся о незримое препятствие. И подумал: если варвары налетят сейчас, оборона окажется никудышней. Стрелки ничего не видят, придется стрелять вслепую. В такой мгле все население Белтревана могло бы скопиться под стенами. Нужен свет. Нужны костры, разожженные на подступах, озаряющие дорогу из лесов. Но вспомнилось предостережение Браннока, что создание Ашара питается огнем. И Рикол снова выругался. Из-за Посланца у него связаны руки.

Медленно, страдая из-за неуверенности, туда ли идет, он продолжил путь через двор к жаровне, затем прошел внутрь, в обеденный зал.

Тут было хотя бы малость посветлее, и Рикол сбросил плащ, чтобы наспех проглотить завтрак. Его постоянно отрывало появление командиров, спрашивавших указания или докладывавших о пострадавших от падений или столкновений. Он уже готовился уйти, когда сенешаль объявил о прибытии депутации горожан. Рикол вздохнул, отдавая себе отчет, что рано или поздно это случилось бы, но не понимая, как нужно провести эту встречу. Благословляя Уинетт за ее успокаивающее питье, он поднялся, дабы учтиво приветствовать троих, вступивших в зал.

Главным из них был Оргал Ленет, мельник, у которого имелось прибыльное соглашение с крепостью. Это был полненький человечек с бойким лицом, неглупый и добродушный. Но теперь его алые щеки были бледны, глаза бегали, свою шапку он держал в толстых пальцах и беспокойно вертел. Его сопровождали Талькин Драсс, владелец гостиницы, и Бериол Серен, хозяин нескольких складов. Драсс — высокий и худой, со склонностью к щегольству, Серен же всегда одевался как один из беднейших жителей городка. И оба выглядели обеспокоенными не менее Ленета.

— Друзья мои, прошу, садитесь, — Рикол улыбнулся, указав на свободные стулья среди тех, что тянулись вдоль стола. — Вы уже поели или вам что-нибудь предложить?

— Мы за объяснением, — напрямую сказал Ленет. — Что происходит?

— Да, — добавил Драсс, прежде чем Рикол смог заговорить. — Что это за колдовство, военачальник? На моих глазах семеро человек были ранены в бессмысленных ссорах, хотя моя таверна была почти пуста. Кругом такой дух, что мы только за голову хватаемся.

Серен ничего не сказал, но глаза его излучали вопросы, между тем как пальцы играли обтрепанным краем ветхого плаща.

Рикол поглубже вдохнул, думая, что сказать, чтобы не вызвать панику. До сих пор казалось, что действие колдовства ограничено стенами крепости. Но оно явно все ширится, а Рикол не знал, как могут горожане встретить новость о скором нападении. Да если еще упомянуть Посланца. И все же он не видел способа избежать такого заявления.

Эти трое — люди смышленые, их не проведешь.

— Расскажите мне, что происходит в городе, — схитрил он.

— Кругом тьма, — сказал Ленет. — Мерзкая тьма, которая, словно недобрый туман, просачивается повсюду от крепостей. Я вижу, здесь немного почище. Но она окутывает городок и словно сводит народ с ума. Перевозчики отказываются ездить через реку; псы воют на улицах, вокруг полное смятение. Я чувствую… — Он умолк на полуслове, тряхнул головой и вытер внезапно увлажнившиеся глаза.

— Испуг? — спросил Рикол, вдруг решив брать быка за рога. — Беспомощность? Отчаяние?

— Все сразу, — кивнул Ленет. Голос его готов был сорваться. — Что это?

— Наваждение. — Рикол поставил ладони плашмя на стол, задержав взгляд на каждом из троих поочередно, надеясь, что поступает правильно. — Орда вновь восстала, и это первый ее ход против нас.

— Орда? — голос Бериола Серена понизился до испуганного шепота. — И ей помогает чародейство?

— Во главе их идет Посланец, — объявил Рикол, надеясь, что в голосе его нет ни ужаса, ни легковесности. И продолжил, прежде чем кто-либо из них успел заговорить: — Но не надо бояться. То, что вы чувствуете, навеяно с целью ослабить нас. Не им тягаться с нами. Старшая Сестра в крепости уже готовит средство против уныния, а в течение нескольких дней вы увидите прибытие самого короля Дарра со всеми силами Трех Королевств. Владыка Тамура уже умчался в Андурел с вестью. Когда он вернется, мы проучим лесной народ куда основательней, чем при Коруине. Я доверил вам эти сведения, ибо вы верные люди, я знаю, вы не поддадитесь этим злым чарам. Не думал, что они пали и на городок. Но теперь, когда это выяснилось, я оказываю вам доверие. Поддержите порядок в городке. Полагаюсь на вас. Трое обменялись взглядами, лица их побледнели еще больше и стали восковыми. Серен прочистил горло, закрыв рот дрожащей ладонью, словно опасаясь, что его вырвет. Ленет негромко произнес: «Посланец?» Драсс встряхнулся, словно желая пробудиться от кошмара. Цветные кисточки вдоль края его плаща бешено заколыхались.

— Я верю вам, — повторил Рикол. — И окажу любую помощь, какую смогу. У Сестры Уинетт есть состав, который прогоняет страх, и, если удастся приготовить достаточно, я распределю в городке, сколько можно. А между тем прошу вас поддерживать порядок.

— Это может и не получиться, — растерянно признался Ленет. Слова медленно и тяжко сходили с его мясистых губ. — Люди уже требуют объяснений. Если мы скажем им, что идет Орда, а с ней Посланец, будет чудовищная паника.

— Не должно быть, — быстро ответил Рикол. — Мы можем противостоять мороку. Мои люди держатся, мы ждем прибытия Бедира Кайтина и короля Дарра. И какие бы лихие чары на нас ни напускали, мы победим. Послушайте меня: вы нужны Королевствам! Не предавайте доверие!

Ленет вздохнул, вытер лицо рукой, голос его прозвучал глухо.

— Мы сделаем все, что сможем, господин Рикол. Но что мы им скажем?

— Скажите, что они тамурцы и что у них долг перед Королевствами, — ответил Рикол, стремясь вдохнуть в них ту же целеустремленность, которую пытался привить своим воинам, с неудовольствием догадываясь, какой хаос может разразиться в случае его неудачи. — Что их король в пути с войсками, каких мы никогда не видели, и что крепости устоят. Скажите, что варвары не ступят на тамурскую землю, пока здесь командую я.

— А Посланец? — спросил Драсс. — Что сказать о нем?

— Как можно меньше, — предложил Рикол. — Если удастся, то вообще ничего. Если не получится — тогда скажите, что это лесной шаман с чуть большей мощью, чем у других. И скажите, что из Андурела прибудут Сестры. А может быть, и из Эстревана. И что их могущество посильней любой магии, на которую способен враг.

— Ты уверен? — спросил хозяин гостиницы.

— Да, — солгал Рикол.

— Это расстраивает дела, — пробурчал Серен.

— Паника — это еще хуже, — заверил его военачальник. — Если понадобится, я объявлю чрезвычайное положение.

Серен еще больше побледнел и затряс головой. Драсс спросил чуть резче:

— А людей и на это хватит?

— У меня их достаточно, — ответил Рикол, изображая непринужденность, которой отнюдь не чувствовал. — Я бы предпочел обойтись без этого, но…

— Не понадобится, — сказал Ленет. — Если ты твердо настроен, господин Рикол, мы тоже будем надеяться. И сделаем, как ты просишь. Возможно, выпустим воззвание.

— Великолепная мысль, — кивнул Рикол. — А теперь предлагаю вам зайти в больницу. Сестра Уинетт даст вам лекарство, о котором я говорил. Уверяю вас, оно поможет. Вы позволите мне идти?

— Конечно, — и мельник кивнул. Рикол поднялся, благодарный, и пошел потолковать с Теллемаком, самым надежным воином из тех что находились поблизости.

Предпочитая, чтобы эти трое не подслушали, он перешел к нужному столу и шепнул в самое ухо Теллемака:

— Варун, видишь городских? Отведи их в больницу и скажи Уинетт, чтобы дала им то же снадобье, что и мне. Сам тоже выпей. И, Варун, веди себя так, как будто наверняка знаешь, что делать. Не дай им повода для беспокойства. Мне не нужна паника в городишке.

Тот кивнул и поднялся, смахнув крошки. Рикол с удовольствием увидел его улыбку, когда тот поклонился трем горожанам и предложил пройти с ним, помедлил и велел расчету из пятерых сопровождать их с факелами.

Когда они ушли, Рикол с минуту сидел и думал. Если в городке запаникуют, хлопот будет вдвое больше, ибо горожане могут явиться толпой и начнут стучать в ворота, ища защиты. Тогда квартирмейстеры окажутся обременены лишними обязанностями, набив крепость толпой бесполезных обывателей. К тому же в случае штурма это будет дополнительный рассадник для паники. Рикол крякнул, теперь скорее сердито, чем в отчаянии, видя размах задумки Посланца. Эти чары опрокидывали любую понятную ему военную стратегию и заставляли вместо обычного осязаемого противника биться с толпой безымянных страхов, усиленных кромешной тьмой. По крайней мере, командир крепости надеялся, что ему хотя бы удалось успокоить Ленета и других, и они вернутся в город в лучшем состоянии. Он приказал сенешалю принести перо и бумагу и составил несколько посланий. Первое — Сестре Уинетт, чтобы немедля дала ему знать, когда будет готово ее лекарство, и помогла как можно скорее начать распределять его сперва среди воинов. А затем — если снадобья окажется достаточно — и среди горожан. Потом он велел, чтобы все мужчины, имеющиеся в наличии, собрались в полдень, когда он к ним обратится. Спросил, нет ли новостей из Низкой Крепости.

Сенешаль покачал головой.

— Сигналы с вышек не могут одолеть мглу, мой господин.

Рикол скрыл беспокойство, которое вызвала весть, и отпустил сенешаля. Некоторое время он сидел в одиночестве, глубоко задумавшись. Без сигналов Высокой и Низкой Крепостям придется действовать порознь, и невозможна никакая согласованность. Значит, таков замысел Посланца — разделить их. Возможно, он хочет обрушить мощь. Белтревана лишь против одной крепости. Если такое случится, то нельзя быть уверенным, что любая крепость выдержит приступ без поддержки второй. Рано или поздно скажется один только численный перевес. А если падет хоть одна из двух, дорога на юг будет открыта. Через Кеш или через Тамур — разницы мало, ибо и та и другая дороги ведут в Андурел.

Страх уродливым узлом свернулся в душе, затем его сменил суровый гнев. Не то мелкое раздражение, которое он испытывал прежде: похоже, лекарство Уинетт с ним покончило, но праведный гнев, порождающий холодную решимость бороться, пусть силы сколь угодно не равны. Он пообещал Бедиру, что удержит крепость, и, Госпоже ведомо, так и будет!

Рикол резко поднялся, набросил на плечи плащ и крикнул капитану, чтобы выделил расчет с факелами. Подождал, пока солдаты соберутся, затем вышел из зала во тьму. Ему немного помогало то, что дорога была знакома, сейчас он шел к укреплениям, одновременно бросая взгляды на вершину сигнальной башни, все еще тщетно надеясь, что увидит сполох с той стороны Идре, отвечающий на сигналы Высокой Крепости. Ответа не было, вспышки с его собственной башни смотрелись совсем тускло, словно всепроникающая тьма растворяла их в себе. Рикол отвернулся, оставив пустую надежду.

Число огней вдоль северной стены утроили. Теперь он двигался вдоль зубчатого парапета в розоватом свечении, как по подземному ходу. Броня блестела, отражая пламя, чернота позади была густой и угрожающей, ее с трудом разгоняли жаровни и факелы. Рикол бодро говорил с людьми, повторяя все те же обещания и внимательно изучая обращенные к нему лица, ища признаки сломленного духа. И все же он мог сказать, что они пока держатся, хотя большинство сетовало на одно и то же: крепость беззащитна, пока продолжается наваждение.

Когда он дошел до середины стены, где стояла тяжелая катапульта, у него вызрело решение. Позади, где обычно с невысокой башни была достаточно четко видна Белтреванская дорога, он теперь не видел ничего. Рикол приказал, чтобы орудие зарядили огненным снарядом. Командовавший катапультой теллеман приказал убрать камень, и Рикол наблюдал, как его заменили кожаным мешком, содержавшим воспламеняющуюся жидкость. Подожгли запал, и сержант сбил предохранитель. Тяжелая лапа взметнулась, ударилась о поперечину и послала закрученный снаряд во тьму. В течение нескольких секунд искры, тянувшиеся за шнуром, пропали. Рикол ждал, молча считая. Затем услыхал глухой стук. И у него перехватило дыхание. Как он и предчувствовал, снаряд не подействовал. Там, где должно было вспыхнуть ослепительное пламя, не было ничего; тьма осталась непроницаемой. Теллеман воззрился на военачальника. Рикол угрюмо улыбнулся и передернул плечами.

— Если они подойдут, — сказал он достаточно громко, чтобы голос его достиг всех этих вслушивающихся взвинченных солдат, — мы услышим. Они будут двигаться достаточно крупной толпой, видеть их нам не понадобится. — Он надеялся, что немного приободрил своих людей. А вот себя — не очень…

Недалеко от пригорка, где Борс подстерегал разведчиков из Тамура, воин-дротт наблюдал тучу пыли, которая заполнила ущелье Идре. Она висела в небе, как нарисованная, жирная и черная, неподвижно перекрывшая реку, точно занавес, сброшенный со стены Лозин. Хотя нездешний ветер дул среди чахнущих деревьев, свист его почти тонул в тяжком стуке топоров и возгласах лесных жителей при падении каждого дерева.

Все кругом были заняты, а его избавили от этого тяжкого труда только указания Тоза. Посланец сказал, что его человеку нужно быть под рукой все последние дни — на случай чего-нибудь срочного. Остальные люди, от бар-Офф до простых воинов, теперь усердно валили деревья и волокли их к дороге. Там стволы очищали от коры и веток и распиливали на части, отмеренные Тозом, придавая им вид в соответствии с рисунками, сделанными краской на множестве дочиста выскобленных шкур. Дело еще не довели до конца, но, изучив рисунки, Борс легко представлял себе, как все это будет составлено вместе, образовав осадные башни и баллисты, тараны и передвижные прикрытия.

Нилок Яррум сперва возражал против новой задержки, его-то замысел был много проще. Обычный для варваров способ ведения войны: сплотиться и двинуться вперед, стремясь прорваться одним численным перевесом, невзирая на потери.

— Ты бы вскарабкался на стены по трупам своих воинов? — спросил его Тоз, и презрение в его голосе вызвало темную вспышку на смуглом лице хеф-Улана. — А сколько их останется после? Достаточно, чтобы покорить Королевства?

Нилок стиснул челюсти. Гнев, который зрел в нем с тех пор, как они добрались до края лесов и вождь начал чуять близость боя, почти заклокотал в ответ на поучения колдуна.

— Послушайте, — сказал Тоз, обводя взглядом лица Уланов, сидевших за столом Яррума. — Вы ведь не лесное убежище должны взять приступом. Вы идете на могущественнейшие крепости во всех Трех Королевствах. Это Лозинские ворота. Или вы считаете, что можно просто бросить на них ваших людей и победить? Если да, ну и дурни же вы.

— Ты не поможешь нам? — спросил Баландир, словно не слыша оскорбления. — Твоя магия может обрушить их стены?

— В свое время, — ответил Тоз, — я это сделаю. Но за воротами будет еще больше препятствий.

— За воротами — Королевства, — проскрежетал Нилок, — открой нам ворота, Посланец, и мы сделаем остальное.

Красные зрачки кудесника задержались на хеф-Улане, и Нилок отвел взгляд, неспособный этого вынести.

— Я отдам тебе Королевства, — пообещал Тоз, — но Лозинские ворота — это лишь первый шаг. Пройдя их, ты встретишься с воинами Дарра, он поднимет и приведет много солдат. Они уже собираются: в Тамуре, в Кеше и в Усть-Галиче. У тебя больше людей, знаю, и все люди Королевств станут драться отчаянно, как загнанные в угол крысы, ибо ты угрожаешь всему, что им дорого. Я могу отворить тебе ворота, и отворю. Но по-своему. Чтобы не пришлось изводить людей, клинки которых пригодятся, когда ты вступишь на земли Королевств.

— А как мы будем биться? — спросил Вран.

— Военными машинами, — ответил Тоз.

— Военными машинами? — с недоверием переспросил Нилок Яррум. — И что мы знаем о военных машинах, колдун? Мы бьемся мечом, копьем, луком и секирой. Ты желаешь, чтобы мы изменили обычаям предков?

— Ваши предки не смогли взять Лозинские ворота, — негромко заметил Тоз с угрозой в голосе.

Баландир умиротворяюще положил руку на плечо Нилоку Ярруму и спросил:

— Что ты задумал, Тоз?

— Я напущу на них чары, — пообещал кудесник. — Морок ослабит их дух и смутит разум. Пока я стану этим заниматься, вы соорудите машины. Я покажу, какие. Башни, чтобы всходить на стены, баллисты, чтобы громить их оборону, прикрытия, которые помогут вашим воинам приблизиться к воротам и применить таран.

— Оружие Королевств, — вознегодовал Нилок. — Почему ты не можешь свалить ворота своим колдовством?

— Ты станешь оспаривать волю Ашара? — огрызнулся маг. — Я пообещал тебе Королевства, но они не спелый плод, который я сорву и очищу, избавив тебя от хлопот. Ты должен потрудиться, человечишка. Ашар требует, чтобы его слуги не отлынивали.

— Покажи, — сказал Баландир, не замечая разъяренного взгляда, которым наградил его Нилок Яррум за самовольство.

Тогда Тоз приказал принести кожи и краску и набросал чертежи, которые затем воспроизвели лесные умельцы — так, чтобы плотники и резчики могли заняться делом, распоряжаясь несколькими подручными.

Нилоку Ярруму не принесла удовольствия эта новая задержка. И пока деревья валили, очищали и волокли к придорожным полянам, он оставался у себя в шатре, лишь порой выходя наружу, чтобы посмотреть, как продвигается дело, выплескивая нетерпение в приступах внезапного гнева. Борс был рад возможности не попадаться ему на глаза. Ярость хеф-Улана приводила все к новым кровавым орлам, а Тоз был занят своими приготовлениями.

Колдун приказал сложить костер как раз за пределами видимости крепостей на западном берегу — размерами почти такой же, как тот, что пылал посреди Великого Становища во время Сбора Племен. Костер горел три дня, а кудесник сидел перед ним, не двигаясь ни днем, ни ночью, глядя в пламя, не тронутый жаром, хотя расположился куда ближе к огню, чем дерзнул бы любой смертный. Вечером третьего дня, когда солнце закатилось за стену великих гор, он поднялся, воздел руки и воззвал к Ашару. И дым костра превратился в мощный черный столп, темнее кромешной ночи. Он сперва поднялся к звездам, а затем двинулся по ветру, исходящему, казалось, от самого мага, поворачиваясь и свиваясь в густые маслянистые петли и выпуская жадные когти в южную сторону. Там столп собрался, тяжелый и мощный, и весь лесной народ следил, как над речным ущельем расплывается тьма, пока она совсем не скрыла Идре, окрестные горы и все, что находилось между ними. Тут даже Нилок Яррум вышел из своего шатра, чтобы полюбоваться таинственным облаком. И Борс, взглянув на хеф-Улана, увидел на лице у того благоговение.

Тогда Тоз повернулся спиной к своему порождению и пошел к себе, знаком велев Борсу присоединиться. Воин последовал за ним в шатер из шкур и ждал, пораженный печатью усталости на изможденных чертах мага.

— Ты думаешь, моей силе нет пределов? — спросил Тоз, улыбаясь, точно матерый волк после тяжелой, но успешной охоты. — У всего своя цена, Борс, и мы должны платить, если желаем чего-то добиться. Я хорошо потрудился и теперь голоден.

Борс воззрился на Посланца, не понимая, к чему тот клонит. Он никогда не видел, чтобы Тоз подкреплялся, и был в растерянности.

— Выйди, — велел ему маг, — и прикажи первому воину, которого увидишь, явиться сюда. Приведи его ко мне.

Свет, полыхнувший в глубоко запавших глазах, воспламенил страх в душе Борса. Отчасти он помнил: голод колдуна больше, чем плотский голод. И Борс поспешил исполнить приказ.

Снаружи он встретил ята, бар-Оффу, возвращавшегося с валки леса. У того отвисла челюсть, когда Борс сообщил, что Посланец требует его к себе. Ят пожелал узнать, зачем.

— Ты нужен ему, — сказал дротт. — Зачем, не знаю. Но если тебе дорога твоя душа, повинуйся.

Устрашившись, но еще более опасаясь вызвать гнев Посланца, ят последовал за Борсом в шебанг.

Едва они вступили в шатер, маг поднялся на ноги. Красные глаза грозно заполыхали, пока он рассматривал усталого ята. Губы искривились, обнажив острые зубы в жутком подобии улыбки. Ят отступил на шаг, но сзади стоял Борс, загораживавший выход. Тоз шагнул вперед, и ят потянулся рукой к мечу, висевшему в ножнах у бедра. Затем рука замерла, а негодующий крик, готовый вырваться из горла, угас, когда Посланец приковал взгляд ята своим. Борс с радостью закрыл бы глаза, чтобы не видеть того, что последует далее — но не смог. У него не было никакого желания смотреть, но он не сумел воспротивиться силе, заставившей его не сводить взгляда с Тоза, поднявшего руки, ставшие внезапно чешуйчатыми и когтистыми. Они с грозной нежностью коснулись щек ята, откинули голову немного назад и запрокинули бледное от ужаса лицо — точно лицо любимой, которую колдун желал поцеловать.

Борс так и не смог оторвать взгляда, когда чародей поцеловал ята: угловатое лицо склонилось над лицом бар-Оффы, губы сомкнулись с губами, непристойная нежность так и не покинула это жуткое лицо. Рука ята упала с рукояти его меча, конечности задрожали, колыхания, переходившие в судороги, охватили тело. Наконец все кончилось, и Тоз выпустил лишенную жизни жертву. Та еще раз дернулась и осела на пол. Маг что-то довольно промурлыкал, его язык, пугающе красный по сравнению с бледными лицом, вынырнул и скрылся за бесплотными губами.

Борс вздрогнул, когда багряный взгляд оборотился к нему. Но Тоз не двинулся к воину, а лишь махнул рукой, отпуская, и промолвил:

— Убери это.

Воин склонился, чтобы подхватить мертвого ята за кольчугу в подмышках, и выволок труп из жилища, не отвечая на перепуганные взгляды, устремлявшиеся на него, пока он волочил тело по каменистой площадке. Он догадывался, что должен поведать собратьям ята по клану об участи этого человека и предоставить им возможность достойно похоронить его, но боялся их реакции и размышляя, что пока Тоз сидит у себя, мало что помешает мстителю всадить нож его помощнику меж ребрами. Поэтому Борс отнес тело к себе, снял доспехи, сложил их вместе с оружием покойного в некотором отдалении и свистнул собакам.

Те выбежали из сгущающихся сумерек, рыча, ибо почуяли поживу. Борс оставил их над трупом и, спотыкаясь, двинулся домой с запавшими глазами и дрожащими кистами рук.

— Что с тобой? — Сулья отвела взгляд от своей стряпни и убрала со лба пшеничную прядь.

— Пива! — Борс бросился на меха, на которых спал, вытирая пот, покрывший лицо.

Сулья поспешно повиновалась, сняв с колышка бурдюк и плеснув темную жидкость в большую кружку резного дерева. Она приподняла полу, вытерла то, что с пеной пролилось через край, а затем вручила кружку Борсу и проследила, как тот поглощает содержимое одним глотком. Наполнила вновь, едва он выставил руку, затем склонилась и погладила спутанные черные волосы.

— Ты выполнял его волю?

Ей не требовалось ничего уточнять. Борс кивнул, подумав, что чары, которые наложил на нее Тоз, чтобы обеспечить нежность к Борсу, изгладили из ее памяти участь Андрата. Он, не говоря ни слова, покончил со второй кружкой, затем, пока она наполняла третью, вдруг заговорил:

— Он проголодался.

— Проголодался? Тоз не ест и не пьет…

— Не мясо и не пиво. Но ест, — он задрожал, пиво разбрызгалось из кружки на меха, Борс не заметил. — О, еще как ест.

— Что? — спросила она с угрюмым любопытством.

— Души, — Борс покачал головой. — Не знаю. Он сказал, что проголодался, и велел кого-нибудь привести. Кого угодно.

Лицо Сульи нахмурилось еще сильней, когда он умолк, глотая пиво. В ее синих глазах оставался вопрос. Она отвернулась, помешала в горшке, затем присела рядом с мужем, положила руку на плечо, надеясь этим утешить его, и ощутила, как он напряжен.

— Я увидел ята. Бар-Оффу, судя по торквесу. — Борс не мигая глядел в пламя очага. — Я предложил ему идти со мной или испытать на себе гнев Посланца. Я привел его к Тозу. — Он опять замолчал, вытирая рот, словно пытаясь изгладить все это из памяти. Сулья крепче вцепилась в его плечо, глядя ему в глаза, видя там ужас и отвращение к самому себе, слыша их в голосе мужа.

— Тоз поцеловал его в губы. И ят умер. Я выволок наружу его тело, оно было похоже на тело насекомого, высосанного пауком. Я отдал его собакам.

— Он убивает, целуя? — голос ее упал до шепота. Борс кивнул.

— Да. И больше, чем убивает, как я думаю. Он забирает душу, основу жизни.

— Ты не мог выбирать, — сказала Сулья. — Что тебе оставалось? Он Посланец.

— Ага, — хмыкнул Борс, — он Посланец, и слово его закон. Нилок Яррум склоняется перед ним; Баландир не смеет с ним спорить. Уланы ходят близ него на цыпочках. Что бы еще я мог сделать?

— Ничего, — твердо произнесла она.

— А поймет ли это клан мертвого ята? — Борс осушил кружку; Сулья проворно наполнила ее. — Или они объявят о кровной мести?

— Посланцу?

— Мне! — Тут Борс взглянул на нее, и она увидела страх в его темных глазах.

— Как они могут? Ты повиновался приказу Посланца. Ты его человек. Это знает вся Орда. Кто посмеет встать против тебя? Даже сам Нилок Яррум не посмел бы сделать это после того, как Тоз уничтожил его коня. Весь лесной народ знает, что ссора с тобой означает ссору с Посланцем.

— Дура! — Борс вздохнул с горечью. — Я вознесен над остальными, верно? Дьюан и его гехрим не смеют окликать меня; хеф-Улан смотрит, куда идет, когда я рядом. Но какую цену плачу, женщина. Я воин или игрушка? Тоз словно дергает за ниточки, заставляя поворачивать туда или сюда. Я больше себе не хозяин.