Королевствам нужно время, а вы будете единственными, кто может его нам дать. Я остался бы здесь с вами, но, полагаю, Королевства больше выиграют, если я отбуду в Андурел. Там я открою Дарру всю тяжесть положения. У меня нет сомнений, что король без промедления задействует всю мощь Королевств, и если вы сколько-нибудь продержитесь, она проявит себя. Я, как уже говорил, стану искать совета у Сестер и доставлю вам любую помощь, какая найдется. Но, боюсь, Орда нахлынет на вас до моего возвращения. Так что еще раз повторяю: удерживайте Лозинские ворота до конца. От этой битвы вполне может зависеть будущее Королевств.

— Будем держаться! — рявкнул Рикол, похоже довольный, что ему удалось определить свое место. — Не сомневайся, Бедир.

— Я и не сомневался в этом, — уверил его Владыка Тамура, мрачно улыбаясь, и поглядел туда, где сидел Тепшен. — Ты не едешь с нами в Андурел, друг. Поведешь наших тамурцев обратно в Твердыню Кайтина и расскажешь обо всем госпоже. Выслушай любой совет, который она даст, а затем… Я дам тебе письма в Эстреван, и ты немедля отправишься с ними. Я… — и умолк на полуслове, поскольку Тепшен Лал прервал его, покачав головой и промолвив:

— Мое место позади Кедрина. Я в этом поклялся.

Кедрин воззрился на кьо с изумлением. Никогда прежде он не слыхал, чтобы Тепшен оспаривал данный ему приказ: повиновение было неотъемлемо от кодекса чести этого выходца с востока. И то, что сейчас он вел себя столь необычно, объяснялось его ни с чем не сравнимой привязанностью к ученику. Кедрина переполнила щемящая нежность.

Бедир все понял, ибо не обратил внимания на рассерженное фырканье Рикола, и печально улыбнулся раскосому воину.

— Тепшен, Тепшен, вспомни, чему сам учишь других, — негромко проговорил он. — Кедрин — это Тамур, и пока он находится в Андуреле, от опасности, которая таится за спиной, ты лучше всего убережешь его из Твердыни Кайтина. Я этого никому другому не доверю. Не понимаешь? Если Тамур падет, Кедрин лишится владений. И не забывай о Сандуркане! Наши тамурцы выступят против Орды, а это ослабит нашу оборону у Кормийских рубежей. Я не сомневаюсь, что кочевники пустыни ухватятся за возможность набегов. И тогда мне пригодится твоя мудрость.

Тут заговорил Кедрин, пренебрегая даже нынешними нехитрыми правилами и более не заботясь, что подумают о его вмешательствах Рикол и Фенгриф.

— Тепшен, ты мой духовный отец, но я считаю, здесь прав мой отец во плоти: возвращайся в Твердыню Кайтина и оберегай мою матушку. Прошу тебя, сделай это.

Гагатовые глаза повернулись к нему. Бледное лицо смяла улыбка, в которой смешались гордость и сожаление. Тепшен Лал спросил:

— Ты так приказываешь?

Лицо Кедрина было торжественным, когда он ответил, удивляясь, откуда взялись эти слова, но зная, что они верны:

— Я прошу. Но если бы мог приказывать, то это был бы приказ.

— Теперь я вижу, что ты воистину мужчина, мой принц, — ответил Тепшен. — Мне это не по нраву, но я сделаю, как ты говоришь. Я вернусь и сберегу для тебя твое Королевство.

— Спасибо, — отозвался Кедрин. Слишком нехитрое слово, чтобы объять им всю признательность и любовь, которые он чувствовал к этому загадочному человеку, решившему посвятить жизнь Тамуру.

— А как насчет меня? — спросил Браннок. Внимание Бедира сосредоточилось на разговоре сына и кьо, но он незамедлительно ответил.

— Будешь слепнем, как мы решили. Я верно предполагаю, что ты не был одинок в своих прежних… занятиях?

— Верно, — сказал Браннок, и к нему на миг вернулась улыбка.

— Хотя ты пользуешься доверием нашего верного Фенгрифа, как я понял, одновременно ты можешь не менее высоко стоять в глазах многих лихих парней, продолжающих твои занятия.

Эти слова заставили Браннока усмехнуться, а Фенгрифа — смущенно откашляться.

— Ну… имеется кое-кто, кто при случае выслушивал мои советы.

— Ступай к ним, — сказал Бедир, — разыщи их и убеди, что для них есть большой смысл в защите Королевств. Если Орда прорвется за Лозины, кусайся. Двинется на юг — не давай спуску. Возьми, — он снял с указательного пальца кольцо и передал его Бранноку. — Покажешь это и бумагу, которую от меня получишь, любому из должностных лиц Королевства, их примут, здесь мое слово. Когда я снова приду на север с войсками Дарра, ты присоединишься ко мне. А пока рази туда, где можешь вызвать больше ущерба.

Браннок кивнул, вертя кольцо в пальцах и воззрившись на печать, выгравированную на выпуклой шишке. То был знак Тамура.

— Тебе не повредит и какое-нибудь официальное звание, — сказал Бедир, отмахиваясь от риколова негодующего фырканья. — К примеру… командир вспомогательных сил.

— Из волков в охотники, — кивнул Браннок, опять улыбаясь во весь рот, словно грозящие бедствия были недостаточной причиной для долгого уныния. — Означает ли это, что я равен по чину господам Фенгрифу и Риколу?

Кедрин с трудом подавил смех, особенно, увидав лицо Рикола.

— Возможно, не совсем, — осторожно ответил Бедир. — Скажем, ты распоряжаешься в делах вспомогательных, не связанных с обороной крепостей. Но в пределах обеих крепостей ты им повинуешься.

— Тогда лучше мне оставаться на воле, — улыбнулся Браннок.

— Возможно, это будет мудро, — согласился Бедир. — Можно считать, что мы договорились? Все кивнули один за другим.

— Хорошо, — Бедир поднялся. — Тогда, наверное, имеет смысл поесть — и в путь. Времени у нас не слишком много.

Когда они вышли, Кедрину показалась, что он мало чем помог совету командиров — разве что убедил Тепшена Лала вернуться в Твердыню Кайтина. И размышлял о тексте Аларии: а если оно неверно или неправильно истолковано? Конечно, такие мысли отдавали святотатством, но он не мог себе представить, как может быть полезен Королевствам, если не в качестве воина? Окажись он среди защитников Высокой Крепости, он бы мог им пригодиться. Или вернуться домой с Тепшеном Лалом, дабы сплотить народ Тамура — против варваров с севера или против налетчиков из Кормийской Пустыни. Принц понимал, зачем Бедиру надо ехать на юг в Андурел, но не находил большого смысла в том, чтобы сопровождать отца. Его плечо, без сомнения, достаточно скоро заживет, чтобы поднять щит или держать лук, а к этому времени Орда уже докатится до ворот. А он будет далеко от Лозин, в городе Дарра. Юноша почувствовал себя почти что беглецом, показывающим спину в час боя. Но Бедир твердо вознамерился взять его на юг, и другого выбора Кедрин не видел. Убедив Тепшена, что тому следует подчиниться столь неприятному для него приказу, он не желал сам вступать в противоречие со своим советом. Кроме того, останься он здесь, у Рикола будет лишь одним воином больше, и вряд ли его присутствие заметно скажется на исходе битвы.

Книга Кирье загадочна. Как хорошо было бы, если бы там обо всем говорилось прямо и однозначно, — тогда у него сложилось бы хоть какое-то понимание того, что ему положено делать. А выходило так, что он вроде бы только и может продолжать повиноваться приказам и позволять отцу принимать решения как Владыка Тамура. Именно так Кедрин и жил до сих пор, но теперь это вызывало у него досаду. Если он каким-то необъяснимым образом является надеждой Королевств, следовало бы дать ему узнать побольше. Впрочем, возможно, его сумеют просветить в Андуреле.

Такие мысли занимали его весь обед. Сидя за главным столом, он куда меньше, чем обычно, обращал внимание на великолепную оленину или на бойкие разговоры соседей, лишь вполуха прислушиваясь к приказам, которыми сыпал Рикол. Тот подзывал все новых и новых подчиненных, требуя доставить из оружейных боеприпасы, укрепить посты и привести Высокую Крепость в состояние полной боевой готовности. Кедрин вежливо ответил на прощание Фенгрифа, когда они покончили с едой, и кешит объявил, что возвращается в Низкую Крепость. Было заметно, что в его голове складывается некое новое решение. Бедир сообщил, что они выступят на юг на заре, и вернулся в свои покои, чтобы написать бумагу для Браннока и письма, которые Тепшену предстояло доставить в Твердыню Кайтина и отослать в Эстреван. Кедрин не видел много смысла в том, чтобы наблюдать за работой отца, а с поврежденной рукой он мог предложить мало помощи расчетам, носившим на стены снаряды для катапульт и горы стрел, поэтому юноша пошел повидаться с Сестрою Уинетт.

Она приветствовала принца улыбкой, когда он вступил в ее рабочую комнату. Стены здесь были скрыты под полками, уставленными медицинскими принадлежностями: вазами, кувшинами, склянками и разноцветными рядами бутылей. Когда женщина, сидя за простым столом, заваленным свитками, подняла к вошедшему голову, солнечный свет, падавший сзади из окна, добавил золота к ее волосам, и от этого ее лицо показалось Кедрину окутанным сиянием.

— Я как раз думала, что мы вот-вот увидимся, — сказала она, указывая ему на стул перед столом. — Как твое плечо?

— Заживает, — ответил он. — Но я не из-за плеча пришел.

— Нет? — ее улыбка не угасла, но чуть заметно изменилась, став более многозначительной. — Тебя смущает… твоя ответственность?

— Откуда ты знаешь? — Кедрин, нахмурившись, сел.

— Догадаться нетрудно, — рассмеялась она. — Вчера ты был Кедрин Тамурский; сегодня узнал, что, возможно, судьба Королевств лежит на твоих плечах. Но ты не чувствуешь разницы, не ощущаешь изменений в себе, и не можешь понять, что произошло. Я права?

Он кивнул.

— Я не знаю, что должен делать. Чего от меня ожидают.

— Исполнение твоего долга, не более, — ответила она, больше не улыбаясь, ибо увидела сомнение в его глазах. — Возможно, это тяжело, но я уверена, что иначе нельзя. Было бы легко, если бы в Книге перечислялись правила поведения в таких ситуациях. Чего тебе следует ждать, когда и как поступать. Но это не в духе Кирье.

— Я бы хотел получить более ясные указания, — пробормотал он, раздосадованный. — Мне сказано, что участь Королевств может зависеть от моих действий, но разве этого достаточно? Отец считает, что да, но признается, что не вполне уверен. И ничто не подсказывает мне, что делать.

— Я уже говорила тебе раньше, что я Сестра-целительница, — ответила Уинетт, осторожно отодвинув бумаги, чтобы опереть локти о стол, и не сводя глаз с его лица. — Мы, Эстреванские Сестры, следуем своему призванию, а это означает, что у каждой из нас есть свое ремесло. О, я знаю — люди считают, что всех нас одарила Госпожа, и это действительно правда, но не совсем так, как они понимают. Мы развиваем наши склонности в Городе Госпожи; постигаем, каковы они, а когда постигнем, приступаем каждая к своему делу. Моим оказалось искусство исцеления, а не ясновидящей, пророчицы или толковательницы — либо множества иных, куда более тонких дел. Я получила благословение исцелять раненых и благодарна за это, но не могу истолковывать учение Кирье, разве что в первом приближении. Для того, что нужно тебе, ты найдешь у Сестер в Андуреле — или, возможно, в самом Эстреване. Я не могу подсказать тебе, что делать, Кедрин. Кое-что ты должен постичь сам.

— Свободной волей, — хмыкнул он, разочарованный.

— Свободной волей, — кивнула она. — Ведь без свободной воли не может быть выбора, а без выбора не может быть истинной верности истинной цели.

— Тепшен Лал с этим поспорил бы, — буркнул принц, недовольный, что женщина водит его кругами, снова и снова приводя к началу его смятения. — Он поспорил бы, сказав, что повиновение — это все, а как возможно повиновение без ясных наставлений и без приказов старшего?

— Такую жизнь выбрал Тепшен Лал, — ответила Уинетт. — Я не сомневаюсь в его достоинствах. Но он с востока, а там люди, очевидно, придерживаются иных верований. Он верит в Госпожу?

Вопрос застал Кедрина врасплох: он никогда ничего подобного не обсуждал с кьо. Но он подумал и покачал головой.

— Вряд ли. Наверное, он уважает ее учение, но не уделяет ему большого внимания. Он верен только хозяину, которого выбрал.

— Ты сказал: «выбрал», — подчеркнула Уинетт. — Могу я считать, что ты согласился со мной?

Тут Кедрин не выдержал и рассмеялся, Синие глаза Сестры тоже заискрились, она опять улыбнулась. Губы у нее были полные и алые. Юноша покачал головой.

— И ты всего лишь целительница? Ты вяжешь слова не хуже любого другого.

— Я говорю лишь о том, что знаю. Из того, чему научилась в Эстреване. Мы все выбираем, даже если наш выбор — не выбирать. Понимаешь? Госпоже угодно, чтобы все мы стали хозяевами своей судьбы, чтобы каждая жизнь была чередой выборов. Без этого мы лишь марионетки.

— Я буду служить Госпоже, чем могу, — подтвердил Кедрин и вновь нахмурился. — Но я был бы рад, если бы мне кое-что разъяснили.

— Если у тебя есть вера, — пообещала ему Уинетт, — понимание придет. Ты должен делать лишь то, что считаешь правильным. Больше ничего посоветовать не могу.

— Ты думаешь, мне надо ехать в Андурел? — спросил он напрямик. — Это выглядит почти как бегство с поля боя.

— Не думаю, что ты принесешь больше пользы, оставшись, — Уинетт подалась вперед, и он уловил волну яблоневого аромата от ее волос. — Рикол и Фенгриф удержат крепости не хуже любого другого. Ты ведь не думаешь иначе? Опять полный оборот. Кедрин пожал плечами:

— Я размышлял об этом, и думаю, ты права. Один-единственный воин не обеспечит победы в сражении.

— Вот видишь? — улыбнулась она. — Ты вновь делаешь выбор. Ты мог бы остаться, Бедир тебе не воспрепятствовал бы.

Кедрин помолчал. Она была права, его отец только советовал, оставляя окончательное решение за сыном, а сын в итоге все же склонялся к поездке на юг.

Его осенило, что он вообще не рассматривал возможность вернуться в Твердыню Кайтина, а это опять-таки вариант свободного выбора. Юноша кивнул:

— Похоже, что-то проясняется. — Затем добавил: — Но я все же обрадовался бы хоть какому-то намеку на то, что должен делать.

— Увы, я не могу его тебе дать, — мимолетная печаль пробежала по ее прелестному лицу. — Возможно, ты отыщешь его в Андуреле.

— Чем дальше, тем более очевидно, что я должен туда ехать, — признался он.

— Верно, — согласилась Уинетт. — А на случай такого выбора я приготовила снадобья для твоего плеча. Прежде, чем доедешь, твоя рука полностью заживет.

— Ты даже не сомневалась, что я поеду, — ахнул Кедрин, чуть негодуя, но не удержавшись от улыбки.

— Я была уверена, что тебе это покажется самым мудрым решением, — она улыбнулась. — А учитывая, насколько у нас мало времена, я решила, что лучше подготовиться заранее. Показать, что и как?

Он кивнул, и она поднялась плавным движением голубой волны, достала с полки сумку, подняв при этом руки так, что он не мог не засмотреться на линию упругой груди под простым ниспадающим одеянием.

— Вот, — сказала она, доставая склянку темно-бурого стекла. — Это принимай на заре и в сумерках, пока не кончится. Применяй эту мазь ближайшие четыре дня и всякий раз меняй повязку. К тому времени плоть исцелится, и ты сможешь опять пользоваться рукой. Но избегай слишком больших мышечных усилий и показывайся любой Сестре-целительнице, которую встретишь в пути.

Она положила в сумку лекарства и вручила ему, при этом их пальцы соприкоснулись. Кедрин боролся с искушением взять ее за руку. Вместо этого взвесил в руке сумку и улыбнулся.

— Эти снадобья также охранят меня от колдовства Посланца?

Лоб Уинетт омрачился при упоминании о Посланце.

— И они, и расстояние. Здесь я всецело согласна с твоим отцом. Пока твой путь не станет тебе ясен, несомненно, мудрее всего держаться подальше от порождения Ашара.

Кедрин кивнул, затем спросил:

— А ты? Что ты будешь делать, когда Орда встанет у ворот?

— Заниматься своим делом, — бесхитростно сказала она. — Я Старшая целительница Высокой Крепости. У меня хлопот хватает.

— Высокая Крепость может пасть, — произнес Кедрин, слова с трудом сошли у него с языка. — Что тогда?

— Тогда, вероятно, варвары убьют меня, — ответила она с фатализмом, достойным Тепшена Лала.

— Мне бы этого не хотелось, — вспыхнув, промямлил Кедрин.

— И мне, — откликнулась Уинетт, прежде чем он сказал что-то еще. — Но я не могу уйти оттуда, где нужны мои умения, поэтому я сделала такой выбор.

— Надеюсь, войска короля Дарра прибудут до того, как случится худшее, — пробубнил он.

— Я тоже, — улыбнулась Уинетт. Затем махнула рукой в сторону стола с бумагами. — Но пока суд да дело, мне надо готовиться, так что нам, наверное, следует проститься.

— Я бы хотел, — Кедрин запнулся, боясь оскорбить ее, но не смог умолчать о своих чувствах, — чтобы… о, если бы ты не носила это голубое… тогда возможно…

— Но я его ношу. Я его выбрала, — Уинетт с теплом и пониманием заглянула в его глаза. — Но, будь все иначе… Что же, ты очень красивый мужчина, принц Кедрин. Сверху донизу.

Он почувствовал, как жар поднимается из его горла, чтобы поглотить лицо, затем увидел ее улыбку и начал давиться смехом. И подумал, а не знак ли это наступления зрелости? Он способен наиучтивейшим образом поклониться, совершив положенное прощание так, что это, без сомнения, восхитило бы Сестру Льяссу. И еще подумал, покидая мирные больничные покои, где правили Сестры-целительницы, сколько еще раз ему потребуется попрощаться, прежде чем жизнь опять пойдет своим чередом? Если она вообще куда-то пойдет.

Он отнес сумку к себе и сложил среди своего имущества. Лук и колчан лежали на месте, как прежде. И меч, который он еще не пускал в дело. Приготовлена чистая одежда для путешествия по Идре: нижнее белье и три рубашки. На верхней, сделанной из мягкой кожи, — герб Тамура. Штаны, сапоги с прошитыми жесткой бечевой кожаными подошвами, чтобы лучше удерживаться на палубе, а также плащ, отстиранный дочиста после ночей, проведенных на земле в Белтреване. Кедрин нашел свой пояс с кинжалом и после нескольких попыток сумел закрепить его на талии. Вынул длинный тамурский кинжал. Наточенная сталь гибельно-ярко полыхала на солнце, заполнившем теперь ущелье Идре и льющимся в высокое окно, словно бросая вызов маячившей на севере тьме. Он осматривал оружие, вспоминая уроки фехтования, полученные у Тепшена Лала: одним кинжалом или в паре с мечом. Гибельная красота оружия была предельно практична: лезвие с долой, заточенное с обеих сторон, плоская гарда, защищающая руку владельца и слегка выгнутая, чтобы можно было зацепить и выкрутить кинжал противника; рукоять крест-накрест оплетена ремнями, чтобы прочнее сидела в руке, а яблоко достаточно тяжелое, чтобы нанести оглушающий удар. Он вернул клинок в простые кожаные ножны, думая о словах Уинетт и обещая себе приложить все усилия, чтобы придерживаться ее совета: как и кинжал, он останется в ножнах, пока не поймет, что пришла пора.

Он приблизился к окну в дальней стене и выглянул посмотреть на Идре. Ропот реки по-прежнему наполнял тишину, но теперь внизу была видна вода, над ней не больше поднимался туман. Огромная сине-серебряная лента тянулась вдоль ущелья, точно артерия, пульсируя и гоня кровь к сердцу Трех Королевств. Над ней вздымались стены Высокой Крепости, там сновали солдаты, проверяя состояние катапульт и баллист, пока другие подносили к орудиям боеприпасы: большие камни и кожаные мешки с зажигательной смесью. Через ущелье он видел частые вспышки на сторожевой башне Низкой Крепости: оттуда летели послания сюда, на западный берег. Кедрин обмер при мысли, что сделали бы огромные линзы, если направить их на реку. Или, как предположил Браннок, это только прибавило бы силы огненному Посланцу?

Ему еще так много надо узнать, а времени на поиск ответов, кажется, так мало. Он вздохнул и в нетерпении направился к отцу.

Бедир с нахмуренным лицом сидел за грубым столом с пером в руке, склонившись над листом желтого пергамента. Когда вошел сын, он поднял глаза, измученно улыбнувшись.

— Я пишу письмо твоей матери. Добавить что-нибудь от тебя?

— Что она у меня в сердце, что ей не следует обо мне беспокоиться и что я исполню все, о чем бы ни попросила меня Госпожа… — он подумал немного и добавил: — Передай, что мне не хватает ее, отец.

Бедир кивнул, и перо опять замелькало. Кедрин увидел, что отец слишком занят, и решил найти развлечение где-нибудь в другом месте. Когда он повернулся, чтобы уйти, Бедир сказал:

— Тепшен готовится к отбытию. Ты найдешь его на конном дворе.

Дверь захлопнулась, точно поставленная в конце предложения точка. Кедрин с перевязанной рукой неловко заспешил вдоль прохода, забыв о достоинстве принца. Это так похоже на Тепшена Лала: удалиться, не прощаясь. И вовсе не значило, что кьо черств — просто он ставил долг превыше всего остального, и теперь считал главной своей задачей попасть в Твердыню Кайтина как можно скорее.

Кедрин с топотом пронесся вниз по винтовой лестнице, попадая то в свет, падающий из узких бойниц, то в тень между ними, и вдруг сообразил, что письмо, которое пишет отец, должно быть вручено кьо, и, стало быть, Тепшен до тех пор не уедет. И все-таки принц пожелал, чтобы ему хватило времени как следует попрощаться с учителем, ибо в голову пришла мысль, что они с Тепшеном могут не встретиться длительное время. Или вообще не увидятся больше.

Он, запыхавшись, извинился перед капитаном стрелков, которого чуть не сбил с ног, метнувшись сквозь дверь на галерею, и поспешил вдоль длинного ряда колонн, расслышав, как капитан что-то пробурчал насчет принцев и гордости. После этого Кедрин стал несколько осторожней, пробираясь меж людей, наполнивших Высокую Крепость, точно деловитые рабочие муравьи.

Конюшни примыкали к скальной стене, которая образовывала западную границу крепости, это были длинные строения с черепичными крышами, пахнущие сеном и добрым животным теплом. Манеж с утоптанной землей располагался перед крытыми стойлами, окруженный амбарами и жилищами конюхов. Последние соединяла галерея, позволявшая попасть во двор, и Кедрин заспешил по ней к дальним воротам. Там стоял Тепшен Лал, глядя, как тамурский конный отряд седлает скакунов. Его высокий чалый мерин уже был готов в путь. Кьо снял пестрые кожи, которые носил в лесу, и опять нарядился в тамурское платье для верховой езды, длинный меч висел на перевязи через плечо, руки в перчатках уцепились за пояс. Он обернулся, и юноша стал приближаться, замедляя шаг, ибо помнил, какое значение придает кьо правильному поведению.

— Ты уже готов отправиться в путь, — не зная, что сказать, заметил Кедрин.

Тепшен кивнул. Легкая улыбка тронула его губы.

— И ты бы уехал, даже не попрощавшись? — укорил его принц.

— Я знал, что ты придешь, — спокойно возразил кьо. — Если только этому не помещает долг.

— Нет долга важнее, чем прощание с тобой, — отозвался Кедрин, вышучивая правила учтивости, — и молю Госпожу, чтобы она хранила тебя в пути.

— Спасибо, — Тепшен благодарно наклонил голову. — Я тоже молю богов, в которых ты веришь, с благосклонностью следить за твоим странствием.

Кедрин поблагодарил его за это, затем, вспомнив беседу с Уинетт, спросил:

— Тепшен, ты веришь в Госпожу? Ты веришь в Книгу?

Кьо всмотрелся в лицо юноши и пожал пленами.

— Я верю, что в Книге много разумного. Я верю, что она помогает найти дорогу. И это хорошо. Что же до Госпожи, то не знаю.

— Но если ты не веришь в Госпожу, — нахмурился Кедрин, — как ты можешь верить в Ашара?

— А я верю в Ашара? — невинно спросил кьо.

— А как же? — поразился принц. — Чем же еще объяснить сплочение Орды? И то, что я видел в Белтреване?

— Я верю в волшебство, — сказал Тепшен Лал. — Я верю, что ты видел в лесу нечто, чего не распознали мои глаза. Это не подтверждает существования Ашара.

— Но… — начал Кедрин и заставил себя умолкнуть, едва Тепшен поднял руку.

— Кедрин, я знаю тебя с тех пор, как ты лежал в пеленках, с тех пор, когда еще не знал твоего отца. Вы оба верите в Госпожу, а поэтому и в Ашара, и я уважаю ваши верования, как должен уважать веру любого честного человека, даже если не разделяю ее. Я непреклонно верю в себя и в мой меч, оба мы в твоем распоряжении. Этого достаточно?

— Да, — кивнул принц. — Но раз уж я избран Госпожой, мне бы помогло знание, что ты тоже ее почитаешь.

По темному облачку, которое скользнуло через гладкий желтый лоб, он понял, что Тепшен не посвящен в его тайну, и вспыхнул в смущении при мысли, что такому человеку, для него столь же близкому, как и родной отец, все же до конца не доверяют.

— Тебе должны были сказать! — воскликнул он.

— Это не важно, — пробормотал Тепшен. — Будь важно, твоей отец мне бы сказал.

Кедрин покачал головой и взахлеб выдал все, что касалось писания Алварии и его сомнений.

— Я надеялся, что ты дашь мне совет, — заключил он.

Тепшен Лал потянулся и сбросил с ножен ремень так, что меч скользнул к его талии: так ему было удобней в бою.

— Меч, — сказал он, гладя правой рукой рукоять в ромбовидных узорах, точно влюбленный свою милую, — это полоса металла, которая покоится в ножнах. Если только, — клинок воина ярко вспыхнул, взлетев вверх, прочертив дугу и опустившись так скоро, что в воздухе расплылось мерцание, завершившееся тем, что острие нацелилось в живот Кедрина, — он не обнажен. Насколько он полезен, зависит от искусства меченосца. Это искусство зависит от природного дарования и от выучки меченосца. Ты стал бы кьо в моей стране.

То была высшая похвала, какую когда-либо слышал Кедрин, и она вызвала признательную улыбку, которая медленно угасла, когда до принца дошел сокровенный смысл слов.

— Я был твоим учителем во многих науках, — продолжал Тепшен, его клинок с той же ловкостью скользнул обратно в ножны, — но в других я не могу направлять тебя, и ты должен обращаться к своей вере.

— Ты говоришь, что я должен ехать в Андурел, — пролепетал Кедрин, его сомнения отступили, хотя и не развеялись, — то же говорили Уинетт и мой отец.

— Ты вполне можешь оказаться тем, о ком написано, — кивнул Тепшен, — но, как и прекрасный меч, заточенный для боя, ты нуждаешься в руках кьо, чтобы тебя хорошо применили.

— А Община Сестер может оказаться этим кьо?

— Может, — Тепшен улыбнулся. — Или же ты сам найдешь свой путь. Но думаю, Андурел направит твои стопы по верной тропе.

— Спасибо тебе, учитель, — Кедрин с благодарностью поклонился, как принято на Востоке и как его учил Тепшен. — Я поеду на восток с легким сердцем, зная, что ты считаешь это разумным.

— Я рад, что сумел облегчить твое бремя, — отозвался наставник с равной учтивостью. — И если эту ношу можно еще немного облегчить, то знай, что я буду мертв, прежде чем случится беда с Тамуром или твоей матерью.

Кедрин кивнул, чувствуя, что вновь обретенное мужество вот-вот отступит перед детскими слезами. Он положил руку на плечо Тепшену, прижав невысокого воина к своей груди, благодарный за ответное объятие.

— Ищи совета у своего отца, — напомнил Тепшен, когда они разомкнули руки, — и в своем сердце. Не ошибешься.

— Хорошо, — пообещал Кедрин.

Прерывистый кашель эхом пролетел по проходу. Оба они обернулись и увидели приближающегося Бедира с кожаным кошелем, запечатанным тамурской печатью.

— Передашь это Ирле, — сказал он Тепшену. — В письме объясняется обстановка и подтверждаются твои полномочия говорить от моего имени. Отошли письма Сестрам в Эстреван как можно быстрее. И, старый друг, береги себя. Ты нужен Тамуру.

Лал взял кошель и сунул за пазуху. Бедир протянул руку, кьо пожал ее, задержав раскосые глаза на лице Бедира.

— Мы встретимся снова, — сказал он. — Где-нибудь.

Затем повернулся кругом и велел ожидающим тамурцам садиться на коней. Сам поспешно вскочил в седло и поднял руку в прощальном жесте. Пока кавалькада с цокотом удалялась по мощеному тоннелю, Кедрин раздумывал: действительно ли он увидел в гагатовых глазах блеск влаги, или же это просто было отражение солнечного света?

Конный двор опустел и затих.

— Прекрасный человек, — заметил Бедир.

— Еще бы, — согласился сын.

Они вместе двинулись по проходу, бросив последний взгляд в спины тамурцев, выезжающих через южные ворота.

— А как там Браннок? — спросил Кедрин, подумав, что не прочь поговорить с недавно назначенным «командиром вспомогательных сил», прежде чем бывший отщепенец ускользнет.

— Считает деньги, — Бедир улыбнулся, добавил при виде разочарования на лице сына: — Он сказал, что, к сожалению, не все его собратья любят свою страну так, как он, и что кошелек, который я ему обещал, может пригодиться, чтобы обеспечить их верность.

Кедрин кивнул, счастливый, что его доверие Бранноку не рухнуло, и пошел с Бедиром в сокровищницу.

Браннок улыбался во всю пасть, следя, как угрюмый вояка, не скрывая неодобрения, сыплет монеты в увесистую суму.

— Вот уж не думал, что мне перепадет золотишко из Высокой Крепости, — заметил Браннок, когда казначей объявил, что это все.

— Распоряжайся деньгами с умом, — сказал Бедир, улыбаясь в ответ.

— Обещаю, — торжественно произнес Браннок. — Как обещаю и свою верность.

— Она дороже золота, — искренне проговорил Бедир. — Королевствам как никогда нужны надежные люди.