- Прекратите! Не надо! Нет! Вы убьете меня! Великая Мать! Перестань, Спар! Хватит! - всхлипывала она, точно узник под пыткой. - Перестаньте! Вы разорвете меня! Нет!
      Каспар сжал зубы.
      - Держись, Май. Не сдавайся! Я люблю тебя! - закричал он срывающимся от эмоций голосом.
      Стенания молодой женщины перешли в пронзительный вопль, она зажмурилась от натуги. Голос старухи зазвучал возбужденнее, она что-то приговаривала, подбадривая роженицу. Каспар изо всех сил удерживал Май, пока знахарка вытягивала ребенка.
      И вот, наконец, раздался душераздирающий крик. Лицо Май побагровело от усилия. В крике прорезалась торжествующая нотка. Старуха держала на руках крошечное сморщенное существо, покрытое белой слизью и кровью. Май несколько мгновений смотрела на него, от изнеможения не в силах ни на какие выражения чувств, а потом обмякла и тяжело рухнула навзничь.
      Не веря собственным глазам, Каспар поглядел сперва на крошечное существо, а потом на толстый лилово-красный сосуд, что торчал из живота младенца. Старухе перерезала пуповину и перевязала ее кожаным шнуром. Покончив с этим, она принялась ощупывать пальцем рот ребенка. Дитя не дышало! Почему?
      Каспара охватило отчаяние.
      - Сделай же что-нибудь! - завопил он на старуху, которая растирала спинку и грудку младенца.
      Через несколько секунд младенец запищал и забулькал, дергая тонкими ножонками. У Каспара сердце едва не выскочило из груди от волнения, подобного которому юноше еще не доводилось испытывать.
      - Май, он жив! Май, с ним все в порядке! - выдохнул он. - О, Май!
      Он стиснул возлюбленную в объятиях, но та не отвечала. Старуха что-то коротко приказала, и ее люди бросились разводить в пещере костер, принесли воду из реки. Знахарка запеленала новорожденную и без особого почтения сунула ее в руки Каспару, сама же занялась Май.
      Каспар не понимал, что происходит. Не понимал даже, как там Май. Все его внимание было приковано к малышке, что тоненько попискивала у него на руках. Два темно-синих глаза пристально уставились на него, и сердце юноши зашлось от восторга. Он бережно перехватил малютку так, чтобы удобнее было баюкать, и, не отрывая от нее глаз, подвинулся к теплу костра. Хотя он и замечал, что кругом царит всеобщая суета, но не обращал на нее внимания: сейчас у него была самая важная работа в мире.
      Прошло довольно много времени прежде, чем Каспар услыхал стон Май и, наконец, поднял голову. Молодая мать открыла глаза, но была не в состоянии даже приподняться.
      - Май, все хорошо, - тихонько произнес Каспар. - Чудесная девочка, и, кажется, с ней все в полном порядке. Я пересчитал пальчики на руках и ногах.
      Май слабо кивнула и тотчас же протестующе застонала: старуха принялась приподнимать ее, подпирая скатанными одеялами и звериными шкурами. Потом знахарка осторожно взяла у Каспара новорожденную и приложила к груди Май. Юноша с тревогой увидел, что роженица настолько ослабела, что не в силах сама даже взять дитя. Он затаил дыхание, пока старуха пристраивала малютку поудобнее, и вот малышка принялась шумно сосать. По пещере прокатился общий вздох облегчения. Девочка энергично сосала, и стало ясно, что она сильная и крепенькая.
      В ту ночь Каспар не спал. Май недвижно лежала перед огнем, а ребенок был отдан на попечение юноши. Всякий раз, как малышка начинала плакать, знахарка прикладывала ее к груди Май, но та словно бы даже не замечала.
      Юноша думал, что к утру, после того как Май немного поспит, ей станет лучше. Старуха неустанно согревала ее и пыталась покормить с ложки, но молодая женщина не реагировала. Одуревший от недосыпа Каспар расхаживал по пещере, руки у него чуть не отваливались. Позже, днем, когда знахарка в очередной раз приложила ребенка к груди Май, та задрожала и закричала от боли, однако старуха упорствовала, глухая к страданиям молодой матери.
      Теперь было ясно: старуха считала, что Май умирает, и каждый лишний день, что ребенок получает ее молоко, для него означает лишний день жизни. Задыхаясь от ужаса, Каспар глядел на возлюбленную и не знал, что сказать.
      - Чудесная малышка, - заверил он, но Май словно бы не слышала.
      Юноша сел в сторонке, баюкая новорожденную, и внушая себе, что ради ребенка он должен оставаться сильным. Но мысль о том, чтобы потерять Май, была невыносима. Единственным утешением для Каспара стал Трог: пес возбужденно вертелся вокруг, обнюхивал малышку и бешено вилял хвостом.
      Старуха и четыре ее провожатых остались в пещере, и три дня спустя знахарка все так же настойчиво забирала крошку у Каспара и подносила ее к груди Май. По мере того как Май слабела, слабела и малышка, и юноша боялся, что ей не хватает молока. Он отчаянно молился о выздоровлении возлюбленной. Хотя ему приходилось слышать, что женщины иногда умирают в родах, но он не мог поверить, чтобы это случилось с Май - только не теперь, не здесь, после всего, что они вынесли вместе.
      Мужчины ненадолго ушли и вернулись с припасами. С неимоверным усилием Каспар заставил себя благодарно кивнуть им. К своему удивлению, он обнаружил, что понимает пару слов из их языка - это значительно облегчило общение. После того как юноша перестал обращать внимание на непривычные прищелкивания и ворчания, он понял, что все остальные слова не так уж отличаются от древнего языка Кабаллана. Он рассеянно подумал, не приплыл ли этот Затетисный народ, как они сами себя называли, из того же мира, откуда был родом и сам Каспар.
      На седьмой день, когда Май уже несколько часов лежала, не шелохнувшись, один из дикарей привел с собой молодую женщину с младенцем за спиной. Она съела протянутый ей кус мяса и принялась кормить грудью ребенка, крупного белокурого мальчугана. Когда тот заснул, она положила его на колени и протянула руки к Каспару, приглашая его дать ей малышку Май. Та была уже совсем вялой и сонной.
      Каспар знал: это поражение. Позволить дикарке кормить ребенка Май было равносильно признанию, что Май умрет. Он судорожно прижал малютку к груди и отпустил, лишь когда старуха мягко вынула ее у него из рук. Знахарка передала малышку опытной матери, и та тотчас же приложила ее к груди. Крошка жадно зачмокала, и юноша понял, что по отношению к ней они поступают правильно. Если Май умрет, придется оставить малютку здесь, с женщинами, которые сумеют о ней позаботиться.
      Чудовищная правда постепенно доходила до его сознания. Теперь, когда уже не надо было крепиться ради ребенка, юноша уронил голову на руки и заморгал, чтобы сдержать слезы. Кое-как совладав с собой, он сел рядом с Май и, взяв ее безжизненную руку, прижал ее к щеке. Зрелище кормящей матери, баюкающей его ребенка - ведь он уже привык думать о крошке, как о своей! - вновь утверждало Каспара в мысли, что Май умирает. Невыносимо! Немыслимо! Он обнял возлюбленную и прижал к груди.
      Трог, все это время сидевший подле Май, занял новую позицию, подозрительно поглядывая на дикарку, что держала ребенка Май.
      - О, Май! Я люблю тебя! Не покидай меня! Май, пожалуйста! Я без тебя не могу! - взмолился Каспар, глядя на изнуренное лицо молодой женщины, на ее свалявшиеся волосы, прилипшие к влажной коже.
      Она не открыла глаз, но слабо улыбнулась и пробормотала:
      - Я тоже тебя люблю.
      - Май! Май! - вскричал он, не помня себя от счастья. - Ты снова заговорила!
      Старуха торопливо отпихнула его и поднесла к губам Май чашку с водой.
      - А мой ребенок? - спросила вдруг Май. - Где мой ребенок? Где?
      В голосе ее звучала паника, и Каспар бросился к няньке и, выхватив у нее малышку, бережно подал Май. Крошка припала к материнской груди, и по лицу молодой женщины разлилась блаженная улыбка. Она глубоко вздохнула.
      - Моя маленькая...
      Закрыв глаза, Май повернулась на бок, чтобы кормить малышку, не придерживая ее.
      - Я думал, ты умираешь. Голос Каспара дрожал.
      - Я тоже. Какая боль! Я и не представляла, что может быть так больно.
      - Нет, потом.
      - Потом? - удивилась Май.
      - Ты пролежала без памяти целую неделю.
      - Неделю!
      Май ахнула и впервые за все это время обратила внимание на незнакомые лица вокруг. В испуге молодая женщина подтянула ноги, инстинктивно загораживая своего ребенка. Дикари добродушно расхохотались и протянули ей краюху плотного черного хлеба и рог с водой. Май жадно выпила воду, но к хлебу едва прикоснулась.
      Лесные жители провели в пещере еще три дня, выхаживая Май, пока она не встала на ноги и не смогла сама ходить и заниматься ребенком. Теперь, когда всеподавляющий страх за Май миновал, на Каспара навалилось изнеможение. Вернулась и ноющая боль в голове. И вот, наутро одиннадцатого дня, проснувшись, юноша обнаружил, что дикари ушли. Май уже проснулась и, судя по всему, совершенно не тревожилась из-за их ухода. Нежно глядя в глаза дочурке, она напевала тихую колыбельную.
      - Как ты ее назовешь? - спросил он. Май просияла и обожающе поцеловала крошечный сморщенный лобик.
      - Изольдой, в честь моей бабушки.
      Каспар обвел пещеру взглядом. Теперь, когда их спасители ушли, он вдруг ощутил странную незащищенность. Подумать только - эти дикари им так помогли, и притом без всякой корысти, лишь по доброте душевной. Когда бы не они, ни Май, ни ребенок не выжили бы.
      - Надо отблагодарить их, - произнес он.
      - Но как можно отблагодарить их за все то, что они для нас сделали? спросила Май, все так же склоняясь над малышкой.
      Выглянув из пещеры, Каспар увидел след пони, что уводил по дну долины на север.
      - Все равно мы должны непременно что-нибудь для них сделать, - твердо заявил он, заметив направление и решив, что они с Май двинутся следом. Да и нельзя больше оставаться в пещере. Возможно, тут и жили когда-то люди, и, может быть, медведи их не трогали. Но он, Каспар, не должен рисковать. Теперь ему надо заботиться о безопасности грудного младенца. Нет, здесь больше оставаться нельзя.
      Разорвав на несколько полос подстилку, оставленную лесными жителями, Май сделала перевязь для Изольды, чтобы легче было нести. Когда путники двинулись вперед, Каспар снова почувствовал, что за ними наблюдает множество глаз. У подножия холмов колыхались косматые тени - там все так же рыскали медведи. Но юноша снова не стал говорить об этом Май, чтобы не тревожить ее. Сама-то она ничего не замечала: все ее внимание было приковано к малютке.
      - Спар, гляди! Ей нравится перевязь! Гляди!
      Каспару пришлось признать, что лично он совершенно не понимает, что нравится Изольде, а что не нравится. Насколько он мог судить, она либо ела, либо спала, либо орала. Хорошо еще, что именно сейчас она как раз спала, убаюканная мерным шагом матери. Не то плач младенца мог бы привлечь к ним хищников всех мастей и размеров.
      Тишину леса нарушало урчание медведей и пронзительные крики стервятников, что лениво парили в небесах на огромных крыльях. Молодые люди шли по узкой тропинке, что петляла из одной долинки в другую. Синие горы постепенно становились все ниже и перешли в холмистую равнину, не изуродованную ни стенами, ни изгородями, ни полосами возделанной земли. На полянах меж зарослями кустарника радовало глаз множество цветов. Воздух полнился журчанием воды и фырканьем бесчисленных стад оленей и диких ослов, беззаботно пасущихся на сочных пастбищах. Примерно в лиге впереди из-за рощицы поднималась в недвижном воздухе струйка дыма.
      - Лакомая дичь, - высказал вслух свои мысли Каспар. - Вот что будет для них достойным подарком.
      Он не сомневался, что дикарям придется по нраву подобное подношение.
      - Спар, что это было? - встревоженно спросила Май.
      Из зарослей слева от тропинки раздалось урчание пробирающегося сквозь кустарник крупного зверя, затем громкий визг - и тишина. Через несколько минут такое же ворчание наполнило всю долину, и Каспар с ужасом осознал, что кругом рыщут, подбираясь к добыче, не меньше дюжины медведей. Никогда ему не доводилось слышать, чтобы эти животные так себя вели.
      - Почему они не нападают? - спросила Май. - В смысле, почему они не нападают на нас? Ведь другую добычу они убивают, и еще как.
      - Должно быть, они вообще не нападают на людей, - предположил Каспар, но, приблизившись к деревне, понял, что это не так. Из-за высокого частокола виднелись только выстланные соломой крыши домов, а на некотором удалении от забора шло еще одно кольцо наклонно вбитых в землю заостренных шестов, совсем как выставляют перед собой лучники, чтобы защититься от атакующей кавалерии.
      Оглядевшись кругом, Каспар с радостью убедился, что хотя олени и разбежались, поодаль от медвежьей рощицы еще паслось стадо диких ослов. При приближении юноши они подняли головы, но и не думали убегать, явно считая, что на таком расстоянии он не представляет для них угрозы. Скоро они вновь принялись щипать траву. Каспар без труда подстрелил намеченную добычу за несколько сотен ярдов: с такой дистанции его лук пробивал доспехи. Стадо рассеялось, оставив мертвого осла валяться за земле. Из горла животного торчало древко стрелы.
      Поспешив туда с ножом наготове, юноша отогнал Трога и, умиротворив пса грудой дымящихся внутренностей, успел выпотрошить осла даже раньше, чем в небесах собралась стая стервятников. Связав ноги осла поясом, Каспар поволок добычу к деревне. Трудная задача, но, на счастье, густая трава была влажной от росы и туша, хоть и очень тяжелая, скользила более или менее легко.
      - Привет! - закричал он на языке дикарей, не сумев, правда, воспроизвести характерное пощелкивание в конце слова. - Привет!
      Он остановился перед переплетенными сучьями, образовывавшими ворота.
      В землю у самых его ног вонзилось деревянное копье с кремневым наконечником.
      Попятившись, Каспар вскинул руки и показал на тушу осла.
      - Мы принесли подарок! - пояснил он, надеясь, что не перепутал слова.
      Ворота со скрипом отворились, и путникам был дан знак заходить. Каспар втащил за собой осла. Встретившая гостей старуха поглядела на тушу и радостно захлопала в ладоши. Несколько молодых людей поспешили освободить Каспара от ноши.
      - Мы просто хотели поблагодарить вас, - сказал юноша, но, судя по всему, дикари не понимали его произношения и лишь тупо глядели на него. Тогда он попытался объясниться знаками. Некоторые вещи вполне легко выразить на языке жестов, но поди-ка изобрази, что ты принес дар. Каспар показал на осла, потом поднес пальцы ко рту, словно что-то ест, а потом обвел кругом собравшихся. Те разразились радостными криками. Каспару было приятно, что они с Май могут хоть чем-то выразить свою признательность за то, что сделали для них эти люди.
      Их провели за внутренний частокол, к скопищу глиняных мазанок, приземистых и словно бы сдавленных под тяжестью соломенных шляп. Однако зрелище, открывшееся взорам гостей, заставило их в ужасе отшатнуться. Каспар с Май переглянулись, раскрыв рты от изумления. Невероятно - неужели с этими людьми они спали рядом, делили столько дней пищу и кров?
      В центре деревни возвышалась над всем окружающим огромная деревянная скульптура стоящего медведя, выполненная с неожиданным мастерством. У ног его лежала плоская каменная плита, а на ней - обнаженное тело девушки. Длинные черные волосы разметались по бледному лицу, на месте сердца зияла кровавая рана.
      Май, вся дрожа, крепче прижала младенца к груди.
      - Ведь эта самая старуха, должно быть, помогала этой несчастной появиться на свет, - ахнула она. Каспар успокаивающе обнял ее за плечи.
      - Не думаю. Видишь, в этом племени все светловолосые, а у девушки волосы куда как темнее.
      Однако из благоразумия он сохранил на лице самую приятную улыбку и покрепче сжал лук.
      - Ты же не думаешь, что они охотятся за чужаками и приносят их в жертву медведям, правда? - спросила Май, никак не в силах поверить красноречивому свидетельству, что лежало у нее перед глазами.
      - Боюсь, так оно и есть, - отвечал Каспар, думая про себя, что предпочитает иметь дело с медведями, а не с людьми, которые приносят им жертвы.
      Он потихоньку попятился, увлекая Май за собой. Обитатели деревни поглядывали на них с любопытством, но ничем не препятствовали. Каспар начал с небрежным видом пробираться к выходу, на ходу продолжая благодарно кивать и притворяясь, будто увиденное его ни капельки не шокировало. Они уже приближались к воротам и Каспар начал думать, что удастся выбраться беспрепятственно, как вдруг путь им преградили четверо полуобнаженных мужчин.
      Юноша дружелюбно улыбнулся одному из них, широкоплечему здоровяку с красновато-коричневой кожей, облаченному лишь в набедренную повязку и перекинутую через плечо полосу медвежьей шкуры.
      - Мы не хотим ничего плохого, друг, - выговорил он на их наречии, как всегда жалея, что не унаследовал отцовского или дядиного присутствия духа.
      Но, увы! Дикари его ничуть не боялись. Юноша попытался обогнуть их, но те словно вросли в землю, а сзади уже раздавалось какое-то постукивание и побрякивание.
      - Спар, - проскрежетал старческий голос. Остальные слова юноша не разобрал.
      Обернувшись, юноша не сумел скрыть гримасы отвращения при виде старухи-знахарки. Должно быть, эти самые руки, что помогли явиться на свет их драгоценной малышке, вырвали сердце из груди той девушки на каменном алтаре. Знахарка улыбалась, и Каспар слегка расслабился. Она заговорила помедленнее, так что по отдельным словам и жестам он понял: старуха благодарит его за подношение и надеется, что у них все хорошо.
      Ласково похлопав ребенка Май, знахарка обернулась и что-то быстро затрещала, обращаясь к одному из молодых людей помладше. Тот убежал и очень скоро вернулся, ведя в поводу двух тощих пони. Седел на них не было только грубые уздечки, натиравшие им носы и щеки. Старуха, кивая и улыбаясь, вручила поводья Каспару и показала, что это - ответный дар.
      - Мы должны заботиться о вас. Такова воля Великого Медведя, произнесла она загадочную фразу.
      Каспар с благодарностью взял у нее уздечки, дивясь про себя: отчего вдруг эта женщина, явно старейшина дикарского племени, решила подружиться с ними? Однако ждать, пока эта загадка прояснится, он был не намерен. Поспешно подсадив Май на пони, он повел в поводу второго и быстро, хотя и с внешней неторопливостью, направился прочь из деревни на восток. От опасений волосы у него на затылке стояли дыбом.
      Старуха в нескрываемом смятении бросилась им вслед. Она яростно трясла головой и показывала на запад, неистово жестикулируя, словно умоляя его свернуть в другую сторону. Каспар, хоть и удивленный, вежливо улыбнулся и осторожно снял руки старухи с поводьев. Вот уж хорошее предзнаменование: если этого места так боятся, то наверняка прятать Некронд следует именно там. Помахав на прощание, он зашагал прочь, чувствуя спиной, что знахарка так и стоит, глядя им вслед.
      Отойдя от деревушки, он увеличил скорость. Впереди возвышались конусы гор, очень широких снизу и узких вверху. За ними снова расстилалась равнина. В пятнах тени паслись длинноногие олени и бизоны. Однако скоро трава сменилась золой, пейзаж сделался мрачным и унылым. Граница меж травой и золой была очень резкой, и Каспар дивился, что же за пожар бушевал в этих краях. Юноша предусмотрительно наполнил все фляги водой.
      - Наверняка нам осталось уже недалеко, - вздохнула Май. - Погляди только на эти земли, тут никто не выживет.
      Каспар кивнул. Похоже, лучше всего было придерживаться плана, что принял он над телом Морригвэн, и идти дальше на восток. Юноша с новой решимостью двинулся в путь. Повезло им с этими пони - один тащит поклажу, второй везет Май с Изольдой.
      Прошел день, а кругом простирался все тот же черный пейзаж. Путники провели две холодных ночи без костра, уповая только, что в скором времени удастся найти воду. Незадолго до того, как остановиться на ночлег третьего дня, Каспар различил вдали неясные очертания новых гор и понадеялся, что они означают конец пепелища - так они с Май стали называть меж собой выгоревшие земли. В полном изнеможении он снял Май с седла, и Изольда мигом подняла рев. Похоже, ей нравилось движение.
      - С ней что-то не в порядке? Не должна же она так орать? забеспокоился Каспар.
      - Почти все дети плачут по вечерам, - отрезала Май, на характере которой этот докучливый шум сказывался не лучшим образом.
      Каспару просто не верилось, что такое крошечное существо может так громко вопить. Крики малышки не только действовали им обоим на нервы, но и усиливали его постоянную головную боль.
      На следующий день путники добрались до подножия холмов. Зола наконец сменилась кустиками жесткой травы. Песчаная почва с обломками скал поднималась к крутому откосу. Взобравшись туда, Каспар с Май увидели впереди гряду гор из песчаника. На пологих отрогах блестели озера, по широким долинам катились неспешные реки.
      Резкий ветер швырял в лицо путникам пригоршни пыли. Сощурившись, Каспар поглядел на причудливые силуэты гор на фоне неба. Богатому воображению юноши одна гора представилась великаном, присевшим возле мешка с сокровищами, другая - наковальней, третья - поваленной башней. Эти края, во всяком случае, выглядели достаточно безлюдными и суровыми - тут можно спрятать Яйцо.
      На полпути к большим горам, средь скал из песчаника, искрилось на солнце серебристое озеро. Над ним притулилась скала, похожая на принюхивающегося к ветру пса.
      - Вон там, - произнес Каспар. - Сегодня переночуем тут, а завтра отправимся туда.
      Он очень устал и страстно желал избавиться от Яйца, чтобы наконец мирно спать по ночам и не страдать больше от головной боли. Она измучила его, извела. Он так мечтал освободиться от своей ноши.
      Май покачала головой и поглядела на воркующую малютку, проснувшуюся в ту же секунду, как они остановились.
      - Нет, только не на вершине, - решительно сказала она. - В озере. Бросим его в озеро. Ты думаешь о горах просто потому, что нашел его в горах. А озеро подходит куда лучше.
      Каспар улыбнулся.
      - Как тебе больше нравится, Май.
      Молодая женщина прижала дочурку к груди и, высвободив одну руку, сжала его ладонь.
      - У меня есть все, Спар. У меня есть Изольда. И ты.
      Он хотел поцеловать ее, но в эту секунду Изольда опять подняла рев.
      10
      Пип храбро загородил собой Брид. Кольцо взмыленных лошадей смыкалось морда к морде, бок к боку. И некуда бежать, не протолкнешься. Охотники торжествующе улюлюкали. Хлысты щелкали, отгоняя собак.
      На Пипа навалилось разом пятеро противников. Паренек вырывался, брыкался, даже кусался - но все равно не смог помешать одному из всадников - тому самому, широкоплечему мрачному здоровяку - ухватить Брид за шиворот и вздернуть в воздух. Девушка невольно отпустила Ренауда. Хотя она сопротивлялась и барахталась, точно дикий кролик, но что может сделать такая тростинка? Силач без малейших усилий швырнул ее поперек седла. Острая лука впилась девушке в живот, да так, что аж дух перехватило.
      Брид впилась зубами в ногу всадника. Без толку, толстая кожа штанов надежно защищала его. Тогда девушка укусила коня. Тот заржал и взвился на дыбы, и она стиснула зубы еще сильнее - но была награждена таким ударом по затылку, что ее затошнило от боли. Голова Брид мотнулась и тяжело стукнулась о бок коня. От резкого движения девушка прокусила себе щеку, во рту появился вкус крови.
      Ее крики потонули в негодующих воплях Пипа.
      - Паршивые ублюдки! - ревел он, пока всадники пытались скрутить его. Да что за гнусная земля такая? Куда ни пойди, всюду вы, кеолотианцы, нам проходу не даете!
      - Отец, слышите? - воскликнул молодой дворянин. - Эти эльфы, эти осквернители могил родом-то из Бельбидии.
      Брид смутно удивилась тому, что кто-то мог принять Пипа за эльфа.
      Забросив погоню за оленем, охотники принялись дружно выкапывать из земли Ренауда. Оправившись от потрясения, что он, оказывается, жив, они взгромоздили его на круп коня. Принц так вопил от ужаса, что мог бы напугать и самое отважное сердце. С Хардвином кеолотианцы обошлись тем же манером и, созвав псов, пустились в обратный путь к тракту.
      Брид так и болталась вниз головой. От тряской рысцы коня бедняжку затошнило, кровь гулко застучала в ушах, перед глазами мелькала, сливаясь в одно пятно, палая листва. Через какое-то время отряд замедлился, тропа резко пошла вверх. Из земли тут и там выпирали кривые корни. Лошади тяжко храпели и фыркали, неуверенно нащупывая дорогу вверх по круче. Брид обратила внимание, что деревья вроде бы стали редеть, корней тоже стало меньше, да и те скрывались в траве.
      Скоро подъем кончился, пленницу обдало внезапным порывом свежего воздуха.
      Она попыталась поднять голову. Отряд выехал на плоскую вершину холма, откуда открывался превосходный вид на лесистую равнину. Меж деревьев петляла темная река. Но как ни изгибалась Брид, все же не смогла разглядеть за потной шеей жеребца, что же там, впереди. Внезапно дворянин резко вздернул пленницу наверх - и она увидела прямо перед собой серую отвесную стену. Над опускной решеткой ворот пронзала небо узкая башенка.
      Барбакан был украшен ярким крестом. На врезанном в камень щите изображались баран и козел, сплетшиеся рогами в жестоком поединке. Брид немедленно вспомнила, что на кинжале, торчавшем из груди Турквина, красовался ровно тот же герб. Хотя эти земли находились еще в Троллесье, отсюда недалеко было и до Козьего Края. Должно быть, предположила девушка, замок - что-то вроде пограничной заставы во владениях какой-нибудь очень важной персоны. Ворота открылись, и навстречу охотником выбежали крупные черномордые псы.
      После приглушенного стука по мягкой лесной подстилке копыта коней особенно громко зазвенели по камням мостовой. Пустая площадь в центре замка заполнилась этим звоном. Ему вторил торопливый перестук шагов - то слуги ринулись принять у господ поводья рвущихся к яслям скакунов. Брид обратила внимание на то, что слуги величают старшего дворянина бароном Кульфридом, а его сына - сиром Ирвальдом.
      Барон бесцеремонно поволок за собой Брид, а двое самых рослых слуг ухватили Пипа. Мальчик уставился на одного из кеолотианцев с таким видом, точно видел его не впервые. Проследив за его взором, Брид сумела разглядеть высокого мужчину, что наблюдал за ними с другой стороны двора. Взгляды их встретились. Незнакомец быстро потупился и спешно ушел.
      Пытаясь оценить, куда же они попали, девушка обвела взглядом двор - и натолкнулась на пристальный взгляд баронского сына. Она улыбнулась про себя: вот где таится путь к спасению. Как и полагается юной леди в подобных обстоятельствах, она обратила к нему огромные, залитые слезами зеленые глаза и по-кеолотиански взмолилась о помощи.
      Похоже, в теле воина обитала душа нежная и чувствительная. Наследник крепости не отрываясь смотрел в ясные очи пленницы.
      - Пожалуйста, - снова взмолилась она, но сир Ирвальд уже отвернулся, получив какие-то указания от своего хмурого папаши, который по-прежнему пребольно сжимал плечо Брид.
      Барон Кульфрид поднял пленницу повыше, демонстрируя объект своей ярости собравшимся челядинцам и дворянам.
      - Гнусная фея, нелюдь, в моих же собственных владениях! - прогремел он. - И как мы поступаем с подобным отродьем? Устраиваем потеху и выставляем вон из наших земель! - Он одним рывком разорвал тунику девушки. - Что там под грязью, плоть или деревяшка?
      При виде нежной бледной кожи и соблазнительных округлостей женского тела барон аж заурчал. Мотнув головой, Брид наконец умудрилась яростно укусить его за палец.
      - В темницу, со всеми прочими! - прорычал Кульфрид. - Денек-другой в камере укротит эту злючку, научит ее доставлять удовольствие, а не боль.
      Не дрогнув и не сопротивляясь, девушка позволила отвести себя глубоко в подземелья замка. Она уже знала, что делать. Главное - отыскать остальных, тех, кто еще закопан в могилах, а потом вместе с Кимбелин и Ренаудом вернуться домой, чтобы освободить Керидвэн - ну и, конечно, Бранвульфа. Брид стиснула зубы. Что за невезение: спастись от чародеев только для того, чтобы тут же угодить в лапы какого-то неотесанного кеолотианского барона.
      Но нет, нельзя предаваться такой роскоши, как жалость к себе. Морригвэн учила цепляться за любую возможность обратить зло в добро. Да и у нее самой, у Брид, еще остались кое-какие способности. Пусть сила высшей жрицы и покинула ее, зато женская сила достигла расцвета.
      Брид всегда радовалась тому, что красива. И вовсе не потому, что ею восхищались, не из-за власти над людьми, которую дарила красота, - а просто из любви к природе, что так щедро одарила ее.
      Пленников швырнули в холодную камеру с высоким сводчатым потолком. Стены испещряли надписи, выцарапанные прежними узниками. Хардвин согнулся, его начало рвать. Кеолотианский барон и его сын, пожелавшие лично проследить, чтобы темницу хорошенько заперли, глядели на него в ужасе.
      - У этих двоих, кажись, трясучка. Но мальчишка и эта девка? Вдруг они какие-нибудь небывалые расхитители гробниц или, того почище, лесные демоны, порождения могильной земли? Может, вызвать священника, чтобы почитал над ними молитвы? - встревоженно спросил сир Ирвальд по-кеолотиански.
      - Пфа! Чего доброго, священник велит их сжечь, а я этого не хочу. Кем бы они ни были, они - бельбидийцы, а значит - шпионы. Уж я-то выведаю, зачем они сюда явились, недели не пройдет, как выведаю! - прогрохотал владелец замка.
      У его сына вид был более обеспокоенный. Молодой дворянин открыл рот, точно собираясь что-то сказать, но, видно, предпочел оставить свои мысли при себе и промолчал. Брид украдкой кинула на него выразительный взгляд. Сир Ирвальд нервно улыбнулся в ответ, но тут же нервно дернул головой: Хардвин привалился к стене и сполз по ней на пол. На губах его выступила пена.
      - Что с ним за напасть? - в ужасе спросил Пип. Брид попыталась было успокоить писцерийца, но при ее приближении несчастный лишь сильнее развопился.
      Девушка пожала плечами и отошла.
      - Не знаю. Мы с тобой просыпались медленно и вдвоем, при этом понимая, что все, что нам пришлось пережить, - лишь наваждение. А Хардвина мы вытащили спящего и он, кажется, все еще околдован.
      - Совсем спятил, да? - уточнил Пип. Брид печально кивнула, глядя на Хардвина, который в страхе лопотал что-то неразборчивое.
      - Прости отец, - стонал он, судорожно размахивая руками, как будто тонет и никак не может выбраться на поверхность. - Прости. Я тебя разочаровал.