ГЛАВА 20

Урсула отважно стояла перед рычащим медведем, не делая попытки отступить. Она вытянула перед собой татуированные руки; плащ из шкуры льва свалился с плеч на землю. С губ девушки срывались странные, нечеловеческие слова приказа.

– Волк! – снова и снова взвизгивал Папоротник, хотя Каспар видел перед собой только разъяренного медведя.

Он должен спасти Урсулу во что бы то ни стало. И не имело значения, ни сколько здесь врагов, ни что Каспар еще не отыскал Некронд. Если он ничего не предпримет, Урсула умрет. Юноша выхватил из-под плаща лук.

– Их слишком много. – Перрен схватил юношу за локоть. – Она все равно потеряна, потому что безумна.

– Ты, бессердечное чудовище!

Каспар пнул горовика, стараясь вырваться из его каменных лап. Однако все было бесполезно, он только сам ушибся о твердую плоть. Все, что Каспар мог сделать, – это подавить стон отчаяния, когда огромный бурый медведь навис над Урсулой, готовый разорвать ее в клочья. Зверь нанес удар лапой, и девушка-рабыня не удержалась на ногах и упала, безжизненно обвисая на веревке шатра.

Безумным рывком Каспар смог освободить руки и выстрелил.

Никто не расслышал хлопка тетивы посреди отчаянных людских воплей. Стрела вошла медведю в плечо, только еще больше разъярив зверя. Он развернулся, чтобы броситься на нового врага, и на миг отвлекся от Урсулы. Следующая стрела Каспара глубоко вошла ему в шею. Медведь выгнулся от боли и вцепился лапами в древко, но только обломал оперение. В следующий миг он уже тяжело рухнул на землю, и Каспар успел увидеть, как тот корчится в судорогах, прежде чем Перрен уволок юношу прочь.

Воздух у него за спиной взорвался множеством криков. Папоротника уже почти не было видно – он, вовсю сверкая пятками, несся в чащу вприпрыжку. Почти как олень. Перрен волок Каспара следом за ним.

– Ты – подлая, бессердечная тварь! Мы не можем ее оставить, вдруг она еще жива? – вопил Каспар, вовсю отбиваясь, но горовик продолжал идти, бесцеремонно перекинув его через плечо.

Другой рукой он нес Лану, шагая со всей возможной скоростью.

– Ты глупец, – приговаривал Перрен на ходу. – Ваш жизненный срок и так слишком мал. Нужно тратить его только на стоящие вещи. У тебя есть куда более важная цель, а ты о ней забыл. Я не позволю тебе погибнуть, спасая жалкую жизнь этой девчонки, когда от тебя так много зависит. Думай лучше о Некронде и о том, что может случиться. Нас всех могут обратить в рабство его силами.

Но Каспар все равно пинался и отбивался, пока горовик не бросил их с Ланой в поросшую камышом болотистую яму и не завалил ее, усевшись сверху.

– Лежите и молчите, – пророкотал он.

Рядом послышались щелчки бичей и медвежий рев. Медведи бежали в том же самом направлении, и теперь схватка происходила у беглецов над головами. Каспар понял, что медведей снова вяжут цепями. Слуха его достигал скрежет цепей, продеваемых через кольцо, выкрики на овиссийском.

Юноша лежал тихо, потому что голос Мамлюка зазвучал совсем рядом.

– Она жива! – радостно вопил Мамлюк. – Я вернул себе беглую рабыню! Женщина, теперь ты отправишься в Кастагвардию, где торгуют рабами, и тебе там отрубят руки, ноги и уши. А то, что останется, прикуют к фонтану на рабской площади до конца твоих дней, как предупреждение для рабов, задумавших убежать. Я с удовольствием сам тебя туда привезу, у меня как раз дела в Кастагвардии.

Свистнул кнут. Послышался звук удара и приглушенный вскрик.

Каспар понял, что хлестнули Урсулу. Но столкнуть Перрена было невозможно, так что юноше ничего не оставалось, кроме как лежать и слушать, что творится снаружи. Он старался держать голову над жидкой грязью, чтобы не захлебнуться; одна нога его начала затекать. Плечо, придавленное горовиком, отчаянно болело. Когда Перрен наконец сдвинулся с места, Каспар замигал от света.

Давясь злобой, он выкарабкался наружу. Но все, что мог сделать, чтобы выплеснуть свое отчаяние, – это врезать кулаком Перрену по носу. И тут же пожалел об этом, разбив в кровь костяшки пальцев.

Когда они с Перреном вернулись на причал, там уже не было ни души. Палатки сняли, Урсула исчезла. Все, что осталось, – это пустые загоны и мертвые медведи. Маленький медвежонок лежал на спине, разбросав короткие лапы; там, где на морде запекся кровавый след от удара цепью, ползали мухи. Однако Каспар сомневался, что медвежонок умер от этого удара. Глаза его были распахнуты, и в них читался почти человеческий ужас.

Второй медведь, которого сам Каспар убил выстрелом, лежал возле огня огромной темной кучей. Юноша с трудом повернул его мертвую морду и взглянул на кровоточащие стеклянные глаза. В углах глаз и в пасти копошились целые комки мух.

– Волк! – проблеял рядом знакомый голосок.

Каспар распрямился и злобно взглянул на Папоротника.

– Что ты заладил – волк, волк? Что ты имеешь в виду?

– Он пахнет волком.

– Всякому ясно, что это медведь.

– Всякому ясно, что он пахнет как волк, и притом очень страшный!

– Ты что, не веришь своим глазам?

– А ты что, не веришь своему носу? Множество людей меняет обличье, как хочет, и обманывает взгляд. Но нюх не обманешь, каждый пахнет самим собой. – Папоротник презрительно фыркнул. – Ну, теперь он уже ушел.

Он еще понюхал землю и взглянул на восток, на пламенеющее море, где виднелись три узких паруса, гонимые ветром на юг. К бельбидийскому баронству Квертос.

– Он поплыл по морю? – терпеливо спросил Каспар, стараясь понять лёсика.

Папоротник помотал головой и кивнул на противоположный берег устья реки, где уже стоял Трог, заливаясь лаем.

– Как он туда попал? – спросил Каспар.

Ответ был очевиден. Его указала Рунка, пустившись вплавь через узкий поток, прочерчивающий грязную землю, обнаженную отливом. Каспар понял, что туда-то им и нужно. Он зашагал по вязкому дну, по колено увязая в грязи; одежда его скоро промокла. Остальные спешили следом. Волчонок уже выбрался на твердую землю и что-то вынюхивал. Увидев, что хозяева приближаются, Рунка радостно побежала дальше по берегу, иногда оглядываясь, чтобы проверить, идут ли за ней.

Каспар хромал впереди всех. За ним Перрен с плачущей Ланой на руках. Юный дворянин с каштановыми волосами порой останавливался и разглядывал дорогу под ногами, ища, что же могло так заинтересовать волчонка. Отпечатки копыт! Более того, Каспар сразу узнал эти крупные круглые следы.

– Огнебой! – вскричал он, указывая на следы Папоротнику и Перрену.

– Да, они увели благородного Огнебоя с собой, и Урсулу тоже, – сетовал лёсик.

Каспар мрачно смотрел на следы. Наряду с полукруглыми отпечатками подков были видны еще узенькие следы женской ноги. И огромные отпечатки сапог, должно быть, принадлежавшие Мамлюку. И еще один вид следов – длинные и узкие, оставленные волкочеловеком.

– Когда был прилив, их, должно быть, переправили на лодках, – резонно заметил Перрен.

Сейчас он выглядел как бесформенное морское чудовище из-за рваных, сочащихся грязью повязок на лице и руках.

Здраво рассудив, что все равно он теперь не похож на человека, переболевшего оспой, горовик сорвал с себя тряпки.

Путники пересекли границу Бельбидии и теперь шли по бесконечным песчаным дюнам Южной Ваалаки. Жесткая голубовато-серая трава похрустывала под ногами, и так длилось много тоскливых дней. К глубокой своей досаде, Каспар обнаружил, что теперь, когда Перрен нес сестренку Нейта, именно он, торра-альтанец, всех задерживает. Лана после смерти брата стала очень тихой и подавленной. В первую ночь им пришлось остановиться довольно рано из-за того, что колено Каспара жутко разболелось, он даже боялся, что не сможет на следующий день идти. Однако наутро, отдохнув, юноша снова собрался с силами при виде следов Огнебоя, явно упиравшегося и не желавшего идти. Копыта глубоко впечатались в мягкий грунт.

Хотя Каспар волновался из-за Ланы и всячески пытался ее утешить сказками и заверениями, что все ей будут рады в Торра-Альте, девочка все равно плакала по ночам, нарушая всхлипами безмолвие ваалаканских пустошей. Но сильнее всего юноша беспокоился о Некронде. Теперь он был более чем когда-либо уверен, что Яйцо украл человек в волчьей шкуре – может быть, при помощи Мамлюка. Иначе как бы ему удалось вселить в медведя древний дух зла?

Юноша утешал себя лестными мыслями, что тот пока не умеет правильно обращаться с Некрондом и контролировать его, потому что это под силу одному ему, Каспару. Но он понимал, что со временем волкочеловек научится управлять Яйцом. И это случится очень скоро.

На третий день Каспару пришлось попросить Перрена нести его вместе с Ланой. Это обеспокоило Трога, который прыгал у ног горовика и хватал его за ботинки, решив, что тот делает с хозяином что-то не то. Все текло без особых изменений. На шестой день путники сменили направление.

Широкая, заболоченная дельта нескольких рек на пути заставила Мамлюка повернуть в глубь материка, и Каспар с товарищами продолжали идти по следам Огнебоя вверх по течению.

Папоротник остановился как вкопанный, когда Трог и волчонок дружно бросились вперед.

Пес принюхался – и стрелой метнулся в камыши. Рунка некоторое время изумленно созерцала его, склонив набок голову, а потом попыталась сделать все точно как он – но только неловко плюхнулась в воду. Трог по крови был офидийский змеелов, умелый охотник, и вскоре он появился с добычей – тремя крупными красными жабами. Гордо разложив их рядком, он снова устремился в тростники, а волчонок в это время неловко прыгал по мелководью, окатывая всех фонтанами брызг.

Впервые за несколько дней Каспар рассмеялся, даже Лана чуть улыбнулась углами губ, когда очередная жаба выпустила Рунке в морду струю черной жидкости. Рунка отскочила, тряся головой.

– Потом вам будет не до смеха, – сообщил Перрен. – Жабьи чернила ужасно воняют, и вы никак не избавитесь от запаха. Он ничем не смывается.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Папоротник.

– Однажды к нам зашел полуголый человек с каменным топором. Все лицо у него было черное, и он смердел с головы до ног. Он жаловался, что его жене понравилось есть чернильных жаб, но он больше не может жить с этой вонью и поэтому убежал глубоко в пещеры – и от жаб, и от женщины. Он выглядел крепким человеком, но умер быстрее, чем мы ожидали. Перед смертью его рвало черной желчью. Очень противно! Вся пещера воняла не один год.

Трог оказался в своей стихии. Быстрый и ловкий, он бросался туда-сюда, выхватывая из воды длинноногих жаб. Он хитро поджидал, когда жаба выпустит чернильную струю, и после этого убивал их одним броском. Хвост его восторженно подергивался, он сопел от охотничьего азарта. Рунка вовсю старалась ему подражать, прыгая на красных жаб, но ей не хватало ловкости опытного змеелова, и то одна, то другая черная струя пачкала ее белоснежную шкуру. Рунка попробовала слизнуть чернила с бока, но едва коснулась их языком, жалобно завизжала и бросилась жадно лакать воду.

– Глупые животные, – с отвращением сказал Папоротник. – Чего тут смешного? Они же мучают беззащитных тварей.

– Волк есть волк, а собака есть собака. Их инстинктов у них не отнять, – ответил Перрен. – Бесполезно отрывать от охоты того, кто родился охотником. Но я бы здесь не стал сидеть.

– Почему? Место как место. Перрен задвигал бровями.

– Человек, который рассказал нам о красных жабах, объяснил, почему его жена так любила их есть. Когда они выпускают свои чернила, их мясо, нежно, как земляника. Поэтому болотные ящеры тоже любят жаб. Огромные толстые змеи с шестью лапами, вот как он их описал.

Каспар взглянул себе под ноги и торопливо подозвал пса:

– Змеи? К ноге, Трог! К ноге!

Ему хотелось немедленно убраться отсюда куда подальше. Каспар с детства терпеть не мог змей. Но Трог не имел намерения слушаться: он был слишком увлечен чем-то, что шуршало в тростниках.

Волчонок взвизгнул, подаваясь назад. Что-то большое схватило его за хвост и тянуло в болото. Трог прыгнул в воду рядом с Рункой и нырнул мордой вглубь, пока Каспар тянул беднягу за шкирку. Он успел разглядеть зубастую голову, схватившую Рунку за хвост; остальное тело создания было скрыто мутной водой. Неожиданно волчонок освободился, и Каспар упал на спину в грязь, прижимая к себе мягкое белое тельце.

Трог тоже выбрался на берег; морда у него была заляпана грязью, по зубам стекала кровь. Он гордо подбежал к Каспару, ожидая похвалы; совсем рядом пес остановился и шумно стряхнул с себя вонючую болотную воду и лягушачью грязь. Брызги полетели на всех, за исключением Перрена, который успел благоразумно отступить в сторону. Хотя Каспар и был рад, что Трог совладал с болотной ящерицей, он с отвращением смотрел на свою одежду, заляпанную жабьими чернилами. Они в самом деле воняли – Перрен оказался прав. И эта вонь была посильнее, чем от курятника, который Пип поленился вычистить.

Они переправились через реку и наконец вышли на хорошую дорогу, пребывая в самом скверном расположении духа. Утешало только то, что след Огнебоя не потерялся.

Чернильные пятна оказалось невозможно смыть. Каспар как только ни ухищрялся, полоскал их в реке и тер пучками тростника, но вонючая жидкость только расползалась еще сильнее. Юноша ругался на Трога, виня пса во всем. Но тому, похоже, нравился его новый запах, и он гордо трусил впереди всех, поглядывая по сторонам в поисках новых жаб. Перрен был доволен, что один из всех избежал вони.

– Мы и за милю не сможем подобраться к кому-нибудь, пока так смердим, – горевал Папоротник, наморщив нос.

После полудня путники выбрались из заболоченной местности и ступили на медовый луг, где среди высоких зеленых трав струился ласковый ручей. По берегам росли прекрасные цветы – ирисы и нарциссы. Каспар был поражен, наткнувшись на такую пышную растительность здесь, на юге Ваалаки. Небольшое стадо толстых коров проводило путников взглядами, некоторые даже не поднялись с земли, продолжая лениво жевать.

Вскоре впереди показались черепичные крыши деревни. Это была идиллическая картина: примерно с дюжину круглых каменных домиков белело по краям выгнутого старинного моста через ярко сверкающую мелкую речку. Каспар вздохнул. Он видел, как детвора весело играет, гоняясь за цыплятами и карабкаясь по руинам древних белокаменных строений. От них остались одни фундаменты да полуразрушенные стены, напоминавшие о былом великолепии.

Человек в широкополой шляпе и черно-серебряном блестящем плаще бегал вместе с детьми, грозя им палкой и то и дело испуская языки огня из кончиков пальцев. Ребятня визжала, но скорее от удовольствия, чем от страха. Вот кто-то из них заметил чужаков и крикнул другим; вся стайка малышей обернулась, смеясь и указывая на них пальцами, совершенно забыв про цыплят. Цыплята разбегались, сердито квохча; два молодых петушка захлопали крыльями и стали рыть ногами песок, как будто обидевшись на мальчишек.

Один парнишка постарше, указывая пальцем на чужаков, закричал первый, и остальные подхватили в унисон:

– Лягушатники! Лягушатники! Лягушиные вонючки! Впрочем, при взгляде на серое лицо Перрена они поутихли и отскочили подальше.

– Это у него что? – пораженно спросил один. Остальные осмелели и смотрели с чистым любопытством, поняв, что Перрен не собирается на них бросаться и вообще не двигается.

Каспар, еще не поняв, что ваалаканские деревенские дети говорят по-бельбидийски, сердито оскалился на них. Потом вспомнил о Троге и приказал псу:

– К ноге!

Но было слишком поздно. Трог, не относившийся к терпеливым и послушным натурам, уже бросился вперед, одарив хозяина виноватым взглядом через плечо. Земля летела у него из-под ног, когда пес прыгнул на дерущихся петушков.

Потявкивая от восторга, он вцепился одному из них в пышный хвост. Перья так и полетели! Куры кинулись врассыпную, заполошно квохча, и Трог был вполне счастлив произведенным эффектом. Рунка не отставала от своего учителя, желая получить свою долю веселья, но ей трудно было угнаться за длинноногими птицами.

Мужчина с посохом, что играл с детьми, похоже, не разделял восторга пса.

– Разбойники! Хулиганы! Много вас развелось! Кругом одни разбойники! На этой неделе уже второй раз нападают на моих цыплят! Они совсем разволновались, теперь небось есть не будут!

Впечатленный такой сильной реакцией, Трог оставил петуха в покое и повернулся к незнакомцу. Волчонок, как всегда, повторил его жест.

Несмотря на блестящие светлые волосы незнакомца, Каспар не принял бы его за ваалаканца. Все уроженцы Ваалаки, которых он до сих пор встречал, были крепко сбитым широкоплечим народом, с жесткими волосами, торчавшими, как конская грива. А этот человек, несмотря на то что волосы его сверкали золотом, был средних лет и при этом казался хрупким и тонкокостным. В нем не было ничего от северных кочевников. И по-бельбидийски он говорил с благородной простотой.

Стоило Каспару подумать об этом, и он тут же понял, что дети также владеют языком. Хотя бельбидийский и был для всех народов Кабаллана языком торговли, ваалаканцы редко на нем говорили, потому что им мало приходилось торговать. Но здесь, на узкой полоске суши к югу от Драконьего Пала, жить было куда легче из-за мягкого климата, чем в остальных землях Ваалаки, славившихся суровыми зимами.

– Как вы посмели напасть на моих цыплят? – сурово вопросил светловолосый, выпуская из пальцев новые вспышки света.

Как и детвора, он подозрительно смотрел на Перрена, и Каспар зауважал незнакомца за то, что тот не проявил ни страха, ни даже особого удивления.

Трога так впечатлили вспышки огня, что он спрятался за спину Каспара и не без опаски выглядывал оттуда. А вот Рунка, напротив, с интересом обнюхивала землю там, где пурпурные лучи коснулись песка, и косилась в сторону странного человека.

Того, как ни странно, больше заинтересовала Рунка, чем Перрен.

– Это же волк! – воскликнул он пораженно. Каспар не ожидал услышать в его голосе скорее восторг, нежели страх. – Настоящий маленький волчонок!

Рунка подняла голову и понюхала руку незнакомца, когда тот присел, чтобы получше разглядеть волчонка. Каспар никогда еще не видел человека, столь мало боящегося волков. Юноша счел его неразумным, потому что Рунка могла и укусить чужака. Зубки у нее были крепкие и по-щенячьи острые, как иголки; она, конечно, не могла нанести такую серьезную рану, как взрослый волк, но до крови часто кусалась.

Светловолосый взглянул на Каспара снизу вверх и улыбнулся.

– Да уж, дела. Много лет я не встречал здесь странников, а тут за неделю сразу две компании. Все – чрезвычайно странный народ, страннее не придумаешь, и все покрыты лягушачьими чернилами.

Ребятня захохотала. Каспар показал им язык – и дети пришли в еще больший восторг, хотя взрослого это не впечатлило.

– И зачем же вы здесь шныряете?

– Вряд ли это называется «шнырять». Мы просто идем на восток, – раздраженно отозвался Каспар.

– Вы украли ценные лягушачьи чернила! – сурово изрек человек. – Повезло вам еще, что охотники ушли. Они бы вам так просто кражу чернил не простили.

– Я охотно заплачу вам, если они такие ценные, – вежливо извинился Каспар, хотя и подумал, что его собеседник спятил. – Мы с удовольствием вернули бы вам похищенное назад. Самим бы хотелось от него избавиться. Светловолосый засмеялся.

– Заплатите, говорите? У вас хорошие манеры, юноша. Те, другие, отказались платить, и теперь они воняют и будут вонять очень долго. Они повели себя не слишком-то учтиво. Не предлагали заплатить за ущерб и даже угрожали напустить на меня зубную боль и нарывы. Но меня это не затронуло, конечно же. Их проклятие умрет вместе с ними.

– А какие они были собой, эти другие? – торопливо спросил Каспар.

– Странная парочка, хотя, конечно, не страннее вас. – Взгляд незнакомца задержался на Перрене и Папоротнике. – Вели с собой хромого коня и девушку. Но пойдемте, избавимся от вони. Иначе она привлечет жабоедов, а все охотники сейчас как раз на болотах. Мы вовсе не хотим, чтобы нас застали врасплох.

Каспар, пожалуй, тоже этого очень не хотел! Он представления не имел, насколько опасны жабоеды, – но нисколько не хотел узнать это на личном опыте. Зато вот избавиться от вони Каспар желал очень сильно; он уже с трудом соображал, так его тошнило от собственного смрада.

Светловолосый старик повел их за собой к дому в самом центре деревни. Это было строение из светлого камня, слишком большое и высокое для такой захолустной деревушки. Человек в широкополой шляпе бодро шагал впереди, помахивая посохом, и нарочито громко бормотал странные слова, то и дело пуская из пальцев лучи синего пламени.

Каспар удивленно улыбался.

– Ну как, ужасает вас могущественное волшебство архимага в изгнании? – вопросил старик. – Это одно из моих имен, есть и иные, но они слишком ужасны и заставят вас трепетать.

– Это уж наверняка, – рассмеялся Каспар. – Архимаг, говорите? Тогда где же ваша магия?

Юноша много раз видел, как три высоких жрицы творят заклинания; в такие моменты сам воздух вокруг них пульсировал волшебством. Похожую силу он чувствовал и в Урсуле, хотя понял это только сейчас. А этот человек просто бормотал себе под нос какую-то белиберду собственного изобретения, не затрагивая никаких сил.

– Ты говоришь на языке, не принадлежащем никому из людей, – обличил его Перрен низким голосом.

– Конечно, – важно отозвался тот. – Я говорю на тайном волшебном наречии хобгормов.

Улыбка Каспара стала еще шире.

– Кого-кого? Хобгормов?

– О да, это великая магия, исходящая из грозовых облаков, – устрашающим голосом изрек незнакомец, так что дети завопили от восторженного ужаса. – Неужели вы не слышали о свирепых созданиях, населяющих небосвод? Они рождаются от грома и молнии и – предупреждаю вас – страшно мстят любому, кто их не почитает!

И снова из пальцев его вырвались вспышки яркого света. Каспар не мог больше сдерживаться и так и зашелся в хохоте.

– Пожалуйста, сир, не тратьте зря камфорное масло… Приберегите его для других, более впечатлительных.

Старик пораженно уставился на него.

– Ты что, волшебник?

Каспар не видел причины, чтобы его переубеждать, когда старик распахнул перед ними двери своего дома. Они все еще находились на побережье, и Каспар ожидал увидеть вязанки сушеной рыбы по стенам, горсти устриц, а может, подстреленных на берегу гусей и уток. Он думал, что окажется в обычном деревенском жилище, где в очаге горит огонь, и беззубая старуха помешивает в горшке кипящий суп. А под столом валяются вонючие псы с траченной молью шкурой и лениво скребутся от блох. В общем, он ожидал увидеть что угодно, только не этот роскошный интерьер, не выложенный плитами блестящий пол, не арку, ведущую в следующую просторную комнату, больше напоминавшую залу.

Плиты были гладкими, отполированными многими ногами. Тонкие, с волосок, прямые линии меж ними говорили, что клал их искусный мастер. Комната за арочным проходом представляла собой широкий зал с деревянными резными опорами, поддерживающими стропила. На огне в самом деле побулькивал котелок, от которого странно пахло. Длинный красивый меч, украшенный по лезвию гравированной надписью, висел на стене над очагом. Каспар попытался прочесть надпись, но в этом искусстве он никогда не был особенно силен. Единственное, что он смог определить, – написано по-кеолотиански. Как это оружие оказалось в захолустной ваалаканской деревушке?

Пар из котла пошел в их направлении, и Каспар вдохнул аромат чего-то очень сладкого и приятного, перекрывающий даже их собственную вонь. Черноволосая женщина помешивала варево в котле. На ней было платье из того же блестящего черного материала, что и плащ у старика; по нему волшебно переливались серебряные волны. Просто бесценная ткань!

Глаза Каспара блуждали по сторонам. Куда бы он ни поглядел, везде висели богатые одежды переливающихся цветов. Стены покрывало множество полок, уставленных разными колбами и сосудами всех возможных форм. Чего в них только не было – ягоды, сушеные насекомые, какие-то жидкости, кора и дробленые камешки. Девочки и молодые девушки, напевая, окунали ткани в разные котлы, подсыпая краску из баночек на полках. Все они выглядели очень похоже – золотоволосые, стройные и грациозные. Единственное, что портило их красоту, – тяжеловатые подбородки.

Огромные бочки толпились в углу, за ними открывался вход в следующую комнату, уставленную бочками до потолка.

Слева виднелось помещение без окон, освещенное одними факелами. Плиты пола блестели от постоянной чистки. В свете факелов поблескивало огромное бронзовое блюдо. Каспар не мог надивиться этому странному месту.

– Ага, так наконец Элергиан, слуга госпожи, великий маг в изгнании, смог вас впечатлить? – самодовольно спросил старик.

– Еще как! – честно отозвался юноша. Где-то рядом дрожал от страха Папоротник.

– Спар, нельзя тут оставаться. Лучше уж вонять, честное слово!

Высокая женщина в черном медленно развернулась от очага, взглянув прямо на Каспара. Она была неотразима, в ней чувствовалась сила – хотя совсем не в том роде, как у трех жриц; скорее уж, как у Урсулы, создававшей впечатление нераскрытой сокровищницы тайн. Эта женщина отличалась от остальных цветом волос – они были черные, что очень редко в Ваалаке. Было ей лет за сорок, но, несмотря на это, она, похоже, носила ребенка. Прижав ладони к выпуклому животу, женщина смотрела на Каспара и его друзей долгим взглядом, потом доброжелательно улыбнулась.

– О небо, вот же вам не повезло. Лучше снимайте одежду прямо здесь и бросайте вон в тот котел. – Она кивнула на варево, бурлящее над огнем. – И тебе, бедный человек, я помогу очистить кожу, ты выздоровеешь. – Женщина обратилась к Перрену, но осеклась и заулыбалась.

С куда меньшей чувствительностью старик продолжал за нее:

– Я уже видел такие серые сморщенные шрамы на коже. Это было за Алмазными морями, где я встретил людей, обожженных вулканической пылью. Она въелась им в кожу. Ты, видно, далеко странствовал, чужеземец.

Перрен взглянул на него, как на сумасшедшего, и протестующе засопел. Каспар понял, почему золотоволосый старик не выказал ни малейшего страха при виде горовика. Тем временем одна из девушек унесла Лану за ширму, чтобы та разделась без смущения. Остальным предлагалось скинуть одежду и принять ванну прямо в центре этого зала. Беременная женщина дала им по кусочку черного мыла, и Каспар подумал, что об него можно только больше испачкаться. Мыло было ноздреватое и покрыто какой-то слизью.

Перрен мыла не взял. Хотя все дружно настаивали, горовик бурчал, что он и так достаточно чистый, потому что у него хватило ума не измазаться в лягушачьей грязи.

– Но это тебя вылечит, – настаивала беременная. Однако Перрен был непреклонен.

– Я себе и так нравлюсь, – заявил он и уселся спиной к стене, откуда его невозможно было сдвинуть.

Каспар тем временем подозрительно изучал мыло.

– Древесный уголь? – изумленно спросил он, узнавая ноздреватый материал.

Женщина кивнула.

– Да, но с частичками второго желудка жабоеда. Единственное, что отчищает жабий яд.

– Бедный Огнебой! И бедная Урсула! – неожиданно для всех выпалил Папоротник. – Они ведь так и остались измазаны в этом!

Он явил больше сочувствия к рабыне при мысли, что она воняет лягушками, чем когда узнал, какая ужасная казнь ее ждет. Похоже, лёсик мог сочувствовать только тем страданиям, которые испытал самолично.

Беременная женщина пожала плечами. При ближайшем рассмотрении ее волосы казались неестественно черными, такими же, как и платье, и Каспар догадался, что и ткань, и волосы крашены одной и той же краской.

Без всякого стеснения он стащил с себя одежду и бросил в котел. В других обстоятельствах юноша устыдился бы своего худого тела, но сейчас ему было все равно – лишь бы избавиться от невыносимой вони. А вот Папоротник вовсю упирался, не желая раздеваться, и тихонько заскулил, когда женщина начала расстегивать ему пуговицы. Только по настоянию Каспара он все-таки сбросил наконец свой камзольчик. Женщина ахнула, да и Каспар был удивлен, увидев, что спина и плечи лёсика покрыты короткой шелковистой шерсткой, рыжей, как у белки.

Она ничего не спросила. Только указала обоим на огромный котел, стоявший недалеко от огня. Котел был почти до краев налит теплой водой и оставался у очага, чтобы не остывать. Каспар и Папоротник погрузились в воду, получив указание, что так им придется просидеть не меньше часа.

Сразу стало ясно, что это не просто вода. Она была несколько более плотной и серебристой, к тому же очищала кожу юноши, как ничто другое. Таким чистым он, кажется, не бывал с самого рождения. Все раны, синяки и повреждения кожи почти перестали болеть. Маг-изгнанник, как назвал себя Элергиан, то и дело подходил к котлу и бросал туда разные ароматные травы, в том числе арнику и иссоп для исцеления ран и облегчения боли. Каспар разнежился и решил, что ради такой ванны стоило по уши перемазаться жабьими чернилами.

Элергиан расхаживал туда и обратно, бормоча под нос заклинания. В какой-то момент он подлил в котел густой теплой жидкости и заставил купавшихся окунуть в воду головы. Процесс сопровождался фырканьем Перрена, которое немало раздражало мага. Он явно любил восторженную аудиторию, и скептический горовик ему не нравился.