ПРОЛОГ

Яркие золотые глаза его смотрели на солнце, не мигая. Спокойное, бездумное лицо было пронзительно красивым.

Недвижное тело охватывала паутина из шелковых нитей. Под куполом залы гулял легкий ветерок, и путы скрипели о потертые кожаные штаны и зеленую куртку лесничего. Озаряя всю судебную палату, из-под крыши падали лучи света Ри-Эрриш – края за рубежом жизни, края, который смертные называют Иномирьем.

Свет играл на золотых волосах, обрамлявших тонкое, будто эльфийское, лицо цвета бронзы. Яростный спор длился, казалось, бесконечно.

– Надо отправить его к солнцу и спалить, спалить дотла! – страстно повторял Страйф, его скрипучий голос срывался на хрип. Старейшина поднял терновый посох и в гневе ударил висящего над головами собравшихся лесничего. – Так было решено! Вы слабы и глупы, раз желаете отменить это постановление. – Вновь взмахнув посохом, Страйф указал концом на Сайлле: – Это все ты! Твои женские чувства повсюду сеют хаос!

Та, вся дрожа, взлетела к потолку. Искрящиеся локоны разметались над головой, крылья двигались так быстро, что их шелест перестал быть слышен, глаза пылали. Вокруг гибкого, как ива, и не по-земному красивого тела разливался ореол жалости.

– Мы, судьи, должны обладать сочувствием, пониманием…

Ее прервали на полуслове. Фагос – высокий мужчина с гладкой серой кожей и бородой, в которой запутались буковые орешки, с хмурым видом постучал кончиками пальцев по растрескавшемуся переплету огромной книги.

– Всё суета. Для мудрого правления надобно лишь обратиться к закону. Кара за подобное предательство – забвение. Бессмертную жизнь Талоркана надлежит уничтожить!

Тринадцать старейшин умолкли. Светлые, сияющие, они воспарили на стрекозиных крыльях высоко в воздух и окружили мраморный постамент. Волосы у них были такими золотыми, глаза – блестящими, а крылья тонкими, что любой принял бы их за фей, если бы не царственность осанки, уверенность и осознание собственной власти.

Некоторые хрупкими фигурками напоминали детей; другие, хоть сложенные крепко, оказались бы на голову ниже обычного человека. И всякая душа, доведись ей предстать пред их судом, заметила бы, что каждый из старейшин как будто в родстве с тем или иным деревом.

Перебирая связку похожих на ключики ясеневых семян, Нуйн поднялась выше остальных. Волнистые ее волосы блестели ярче всех, и была она самой красивой среди тринадцати членов Высокого Круга, что испокон веков судили смертных, проходивших через их призрачный край на пути к блаженству Аннуина.

– Этот вопрос должно рассматривать в свете всех его деяний. Подумайте: ведь каждый день в подземелья приходит все больше смертных душ, отказывающихся перейти из Ри-Эрриш в блаженство Аннуина. Не слишком ли многих погубили древние черномордые волки, которых следовало стереть с лица земли? Законы равновесия и симметрии между нашими мирами нарушены. А ведь мы, в конце концов, законодатели! Мы – стражи Ри-Эрриш, но не можем сказать, что правим достойно.

В ее сияющих глазах сверкнуло осуждение.

– Талоркан осознал наше бессилие и неспособность выполнять свой долг, поэтому отчасти и мы виноваты в том, что в его душе зародилась болезненная жажда власти. Мы лишили его должности, но и это едва ли помогло. Теперь простолюдины и хищные звери губят целые колонны душ, идущих через лес к вратам Аннуина, поскольку новый старший лесничий не обладает необходимым искусством. Хотя его пытки более изобретательны и жестоки, нежели были при Талоркане, лесничему все реже удается убедить упрямцев отречься от прежней жизни и двигаться дальше.

– А Талоркан был не так плох, – промолвила, опустив глаза, Сайлле. – Он обладал великой силой.

– Слишком великой! Он был близок к тому, чтобы свергнуть нас. Его следует наказать, – рявкнул Тинне, бешено взмахнув посохом из падуба.

– Он должен вернуться в сущность звезд, – повторил высокий Фагос, тыча пальцем в книгу. – Мы не можем выпустить его в лес Ри-Эрриш. Талоркан слишком хорошо знает его и пользуется почти безграничной властью. За долгое время службы главным лесничим он чересчур многому научился. Его необходимо уничтожить!

– Но есть еще один способ покарать преступника. Все останутся довольны суровостью приговора, – произнес спокойный и задумчивый голос.

Женщина в венке из листьев орешника поднялась чуть выше.

– Ввести его в круг жизни! Превратить в человека! – догадалась Уйллеанд, от которой исходил сладкий аромат жимолости.

Замысел Колл ужаснул ее своей жестокостью.

– Ему придется обрести душу, – продолжила та. – Отправим его на Землю, и там, если ему случился зачать ребенка, он получит ее. И тем самым познает непереносимую боль – жизнь, смерть и перерождение.

– Но ведь для этого нужны любовь и согласие женщины, – с сомнением отозвалась Сайлле. На лице ее было написано сочувствие, гибкие плечи поникли от сострадания к осужденному на столь суровое наказание. – Наш приговор не может повлечь за собой страдания человеческой души. Это было бы несправедливо.

– Истинно так, – кивнула Колл. – Справедливость превыше всего.

Длинные пальцы Сайлле погладили ивовый жезл.

– Зачав ребенка, он передаст часть своей сущности человеческой природе. Войдет в круг жизни, смерти и перерождения и получит душу.

– Но для бессмертного создания Ри-Эрриш войти в круг жизни… Об этом страшно и подумать! – воскликнула Нуйн, однако лицо ее выражало скорее восхищение, нежели страх. – Да! Вот подходящая кара для того, кто хорошо служил, а после обманул нас и предался злу. Он желал захватить один из трех великих талисманов, чтобы распахнуть врата между мирами, получить власть над третьей силой, хранимой смертным человеком, и править не только Ри-Эрриш, но и Землей. Он жаждал силы большей, нежели наша. Оттого леса кишат волками, которые пробудились и выползли из дальних уголков Ри-Эрриш. Оттого они сбегаются к вратам и ищут дороги назад, в свою земную жизнь. Именно Талоркан виновен в их беспокойстве. Это справедливое наказание.

Мудрый Фагос склонил голову:

– С тех пор как лесничий начал плести свои замыслы, Некронд испускает магическую зыбь, тревожащую природную ткань вселенной. Будем надеяться, что гибель лесничего послужит восстановлению гармонии. Приговор справедлив!

– Решено. Он подлежит изгнанию на Землю, – властно прозвенел голос Нуйн.

Все двенадцать кивнули.

Опозоренного лесничего опустили на мраморные плиты пола и освободили от заклятия. Сайлле коснулась его щеки. В глазах Талоркана мелькнула искра света; он моргнул.

– Благодарю за милосердие, – произнес лесничий мягким и мелодичным голосом, в котором сочетались нежность, спокойствие и очарование.

Сайлле улыбнулась:

– Но помни: будучи на Земле, ты не сможешь пользоваться своей силой лесничего. Единственный твой путь к спасению – найти любовь. Ребенок должен быть зачат в любви, и в любви свободной – не такой, которую завоевывают лживыми чарами.

– Только воспользуйся магией своего голоса, и гибель ждет тебя! – грозно возгласил Страйф. – И без того, говоря по правде, ты должен быть мертв. Но старейшины слишком слабы.

Талоркан лишь поклонился:

– Я принимаю ваш приговор.

Нуйн, довольная решением Круга, вложила ключ в скважину замка на невысокой двери, украшенной дивной резьбой: там изображались потаенные тропы, пронизывающие вселенную, и дороги между мирами. Еще на гладких ясеневых досках виднелись три талисмана силы, способных пронзить грань между Землей и Иномирьем: Ключи Нуйн, Свирель Дуйра и последний, лежавший поодаль, – он выглядел как безвредное хрупкое яйцо.

Возле этого яйца, которое называли Некронд, стягивались воюющие людские племена, над ними высились неясные очертания тварей тьмы. Если Ключи и Свирель окружали сцены безмятежности, то Некронд был средоточием ненависти и хаоса – мира человеческих душ, полных беспорядка и стремления разрушать.

Дверь распахнулась. Нуйн протянула руку, чтобы перевести лесничего через порог. Они пересекли круги льда и пламени, а после ступили во тьму. Талоркан шел, полный трепета, его окружала беспредельная бездна. Чувство пустоты давило, словно разрывало на части.

Тишину нарушил слабый шелест листьев, и где-то вдалеке в ночи завыл одинокий волк. Перед самым лицом внезапно лязгнули огромные челюсти. Алая пасть мелькнула во мраке и тут же исчезла, оставив лишь запах гниющей плоти.

– Волки идут путями магии. Они находятся в краю духов, но ползут к Земле. Вспоминай о зле, что ты свершил, – проговорила Нуйн. – И слушай, как тонут души между мирами. Так много смертей!

Талоркан не слышал ничего, только волчий рык. Тогда Нуйн простерла длинную тонкую руку, и он в ужасе отшатнулся, хоть и раньше видел немало людских страданий и всегда смотрел на них отрешенно и свысока.

– Слушай же! – приказала Нуйн.

Ее ладонь ушла еще дальше во тьму. До ушей Талоркана донеслись кошмарные вопли гибнущих людей и злобный хрип волков, вгрызающихся в тела и раскусывающих кости. Дети плакали от ужаса. Мужчины кричали в отчаянии, бессильные спасти своих любимых. Это было страшнее, чем умереть самому. Лесничий вздрогнул от ледяного прикосновения – душа, начавшая одинокий путь в Ри-Эрриш, задела его плечо. Вихрь страданий закружил его, расколол стальные доспехи сердца.

Сквозь мрак на Талоркана смотрели яркие глаза Нуйн.

– Такой кары мало для тебя. Сайлле просила, чтобы ребенок был зачат любящей женщиной. Но этого недостаточно. Ты тоже должен будешь ее любить! И я проклинаю твою любовь. Если тебе удастся обрести душу, ты будешь мучиться так же, как по твоей воле мучаются они. Величайшая их боль в том, что они не могут помочь своим любимым. Твоя же превзойдет ее! Чтобы обрести душу, ты должен будешь полюбить смертную, и твоя любовь погубит ее, и самое худшее зло пойдет по ее следу. Ты поймешь страдания этих людей. И тогда ищи нас, Талоркан, ибо мы станем следить за тобою – за тобою и за твоим несчастьем.

– Я не хотел освобождать волков, изгнанных в Ри-Эрриш, – печально ответил лесничий. – Мне лишь нужна была сила их повелителя. Если бы Дева подчинилась моей магической песне, я получил бы ее. Объединив нашу власть… – Он смолк, не договорив, но через несколько мгновений добавил уже твердо: – Я ошибался. Здесь, в Ри-Эрриш…

– Мы уже не в Ри-Эрриш, – перебила его Нуйн. Сухая листва шелестела у нее под ногами. – Тебе больше не вернуться в Иномирье.

Тьму расколола жгуче-белая вспышка.

ГЛАВА 1

Новая лошадь Каспара мягко ступала по лесной тропе. Ее ухоженная золотистая шкура блестела на солнце. Они двигались бесшумно, и когда сзади что-то хрустнуло, звук показался необычайно громким.

Каспар обернулся в седле, но ничего необычного не увидал. Все было спокойно в Троллесье. Даже белые пушистые шарики цветов на голых ветвях терновника не в силах были шелохнуться – ни дуновения. Каспар прищурил голубые глаза, чтобы лучше видеть в полумраке. Где-то на тропе явно треснула ветка.

Однако же надо смотреть, куда едешь! Нависший над тропой сук стукнул его по голове. Поморщившись, Каспар опять повернулся вперед. Тропой пользовались редко, деревья так и наседали на нее с обеих сторон.

– Вот еще – вероника, – пробормотал Каспар себе под нос, но довольно громко. – Не могла, что ли, Брид кого-нибудь другого послать ее разыскивать?

О странном звуке он и думать забыл. Проведя ладонью по густым рыжим волосам, Каспар с удивлением обнаружил, что они мокрые. На пальцах осталась кровь.

– Терн! Вот негодное дерево. Недаром оно приносит несчастье.

С трудом удалось ему подавить желание ударить по ближайшему стволу ножом – очень хорошим, кстати говоря. Как и лошадь по имени Фея, нож достался Каспару недавно и равных ему не нашлось бы в этом мире. Ценностью он, пожалуй, превосходил даже скакуна лесничих, правда, хозяину лошадь все равно была дороже.

Однако Каспар недолго разглядывал дивную работу неведомых мастеров. Ссадина на голове болела сильнее, чем положено, – хотя удар-то получился совсем легким. Вообще кожа на макушке в последнее время постоянно чесалась, а по малейшему поводу там выступала кровь. Странно, ведь рана была небольшая и давно уже зажила. Безумный человек-волк, встреченный Каспаром в подземных темницах Иномирья, напал на него с дикой яростью, но сумел только вырвать клок волос.

Юноша постарался как можно скорее выбросить эти воспоминания из головы. Слишком больно и страшно думать о том, как близко подошли они с Брид к тому, чтобы навек остаться в стране духов. Талоркан едва не поймал их. Лесничий до сих пор являлся Каспару в кошмарных снах, а днем таился у кромки сознания Это существо из Иномирья обладало такой силой, что чуть не похитило душу Брид.

Каспар не мог избавиться от ужаса. Что, если Талоркан снова будет преследовать их?

Передернув плечами, он вернулся к насущной проблеме. Зная, что синие цветы вероники еще не распустились, и потому их трудно будет различить среди травы, он сосредоточился на поисках. Свесившись над плечом Феи, Каспар прочесывал взглядом землю, но мало что видел, кроме засохшего еще с прошлой осени орляка да высоких поганок с почернелыми шляпками. Кажется, вероники сегодня не найти. А ведь девочка тяжело больна, ей необходимо лекарство, и как можно скорее – слишком многое от нее зависит.

Снова хрустнула ветка. На этот раз Каспар остановил лошадь и вслушался в тишину. Здесь, вдали от дома, под давящим пологом темных сосен, древних дубов и огромных буков, ему становилось все печальнее. Деревья росли на упавших трупах своих предков, там же гнездился мох, и находили себе приют побеги папоротника. Весь этот замкнутый мирок казался юноше душным и чужим. Больше всего на свете ему хотелось вырваться отсюда и возвратиться к бескрайним просторам и скалам своей горной родины.

Вспомнив, что Халь говорил ему о живущих в этом краю таинственных зверях, Каспар достал лук, перетянул тетиву в боевое положение и только потом продолжил поиски.

Вновь сзади что-то шевельнулось. Белоснежные цветы тернового куста дрогнули, и между колючих ветвей высунулось носатое желто-коричневое личико.

– Ах, это ты, – с облегчением выдохнул Каспар, глядя на низкорослого человечка с тоненькими ножками.

– Спар, нам домой надо спешить, а не с повозками тут таскаться, – жалобно произнес лёсик, и не думая проявить положенное благородному юноше почтение.

Рожки у него почти уже пропали, втянулись в поросшую курчавой шерсткой голову, и вообще с каждым днем с тех пор, как воротился из Иномирья, он делался все меньше похожим на оленя. Правда, ножки у него оставались по-прежнему тонкими, а движения – резкими, но что-то в его внешности напоминало истощавшего и перевозбужденного гнома.

– Спар, мне нужно вернуться к Петрушке. Мы должны торопиться.

– Ну, так ступай один, – нетерпеливо предложил Каспар. Он тоже хотел скорее попасть домой, но чувство ответственности не позволяло покинуть остальных. А ведь на родине его ждет Май. Каспар должен сказать ей кое-что важное. – Так будет куда быстрее. Зачем тебе…

Однако Папоротник не слушал его. Ноздри у него раздувались, а глаза расширились и потемнели.

– Волк, – прошептал он.

Каспар напряг мышцы, но тут же расслабился – увидел, что по тропе вслед за ним бежит, сопя, коренастый Трог, любимый терьер Брид. За ним, едва поспевая, спешила белая девочка-волчонок, недавно спасенная от охотников. Брид не хотела давать дикому зверьку имени, но Каспар настоял на своем и назвал ее Рункой, в честь шрама, в виде руны Беорк, оставшегося у нее на плече.

Знак этот символизировал перерождение, его носила Дева. Брид хватило одного взгляда на шрам, чтобы подтвердить: да, это тот самый волчонок, которого они должны были найти, тот, что приведет их к осиротевшему ребенку, коему предназначено стать новой Девой. А в поисках Рунки они повстречали ту самую девочку, которой сейчас так нужна вероника.

Папоротник вскочил на какое-то бревно, вытянул шею и скорчил рожу обоим – псу и его маленькой спутнице, не слишком твердо державшейся на лапках. Трог коротко рявкнул на лёсика и принялся прыгать вокруг Феи. Волчонок скакал рядом, повизгивая от радости. Видя это, Папоротник решил отбежать подальше.

– Да не бойся ты, – сказал ему Каспар. – Она же привела нас к новой Деве, в точности как руны предсказали.

Ноздри лёсика затрепетали еще сильнее. Он поглядывал на собаку и волчонка несколько презрительно, однако держаться старался на расстоянии.

– Лучше помоги-ка мне веронику отыскать, – попросил Каспар, чтобы успокоить его.

– Да там же росла, у высокой сосны, еще до терновника! Ты что, не почуял?

– Нет. Почему ты мне не сказал? Ты же знал, что Брид меня просила найти лекарство для девочки, – начал было Каспар, но сил спорить с этим странным созданием, получеловеком-полуоленем, вернувшимся с ними вместе из Иномирья, у него никогда не хватало.

Хотя сам Каспар вместе с Брид попал туда случайно, путями магии, он так и не сумел примириться с мыслью, что вот Папоротник-то, как и Абеляр Лучник, давным-давно погиб!

Кстати, насчет вероники лёсик оказался прав. Ее невысокие стебли торчали из земли у подножия серебристой сосны, тянувшейся куда выше окружавших ее деревьев. Каспар опустился на колени и набрал целую охапку целебной травы. Хоть он и знал, что вероника необходима девочке, какая-то его часть не хотела спешить обратно к отряду. Там был Халь. Не то чтобы Каспар не любил своего молодого дядюшку. Нет, вовсе нет! Просто с тех пор как Халь спас Брид от старшего лесничего Талоркана, он совсем уж задрал нос.

Но все же без малейшего промедления юноша сунул веронику в седельную суму и быстро вскочил на лошадь. Папоротник затрусил рядом, и они вместе стали продираться сквозь густой лес, стараясь, чтобы свисающие плети плюща не обвивались вокруг шей.

Порой Каспар вздрагивал. Страх все не отпускал его – не скрываются ли в тенях призрачные твари, не рыщут ли они по лесу, охотясь за ним? Несомненно, это так, ведь он – властелин Некронда, способного освободить их от вечного изгнания в Иномирье. Каспар должен держать Яйцо при себе, тогда он сможет, и защитить себя, и уберечь талисман от похищения. Без Некронда юноша чувствовал себя беспомощным. Как мог он поддаться уговорам жриц, как мог оставить Некронд в подземельях Торра-Альты?

Впереди послышались голоса, и они вывели путников к повозкам, прямо в середине колонны. Халь по-прежнему оставался в авангарде эскорта и своим важным видом мог поспорить с любым из двух принцев – хоть с кеолотианским, хоть с бельбидийским.

Каспар натянул поводья и стал ждать, пока отряд пройдет мимо, чтобы присоединиться к Брид. Самой принцессы Кимбелин – дочери могущественного Дагонета, короля Кеолотии, и невесты правителя Бельбидии Рэвика – нигде не было видно. Юноша решил, что она находится в одной из повозок, отдыхает от долгого пути.

Он предпочитал держаться подальше от Халя и принцев, рядом с которыми в Хале с особой силой проявлялись все недостатки. Их позерство и изощренные споры о том, кто из троих является самым лучшим рыцарем на свете, были отвратительны. На Каспаров взгляд, Халь слишком уж громко распространялся о своих подвигах.

Тягловые лошади тащились по дороге, кивая головами и налегая на мощные хомуты. Оси огромных повозок скрипели и проседали под тяжестью приданого принцессы. Кое-что Каспару случилось увидеть как-то вечером, когда принц Тудвал проверял, все ли на месте. Его изумили искусно сработанные украшения, яркие шелка и атласы, но больше всего – солнечные рубины, темно-красные, с сияющей золотом сердцевиной. Столько богатства ему не доводилось еще встречать.

– Вероника, – коротко произнес он, протягивая Брид пучок травы.

Та взяла, но даже не улыбнулась в знак благодарности – слишком печальна и озабочена была жрица, – и вновь обратилась к девочке, которую держала на коленях, откидывая намокшие прядки тонких светлых волос с бледного лица.

– Это необычное дитя. Волчонок свел всех нас вместе, и мы сумели вернуть ее из Иномирья. Ни одна девочка на свете не может быть необычнее этой, восставшей из мертвых. Но она еще слишком слаба, чтобы говорить. Так что до тех пор, пока мы не узнаем ее настоящего имени, я назвала ее Нимуэ, в честь богини луны.

Голос Брид лился мягко и спокойно, но темнеющие под глазами круги выдавали тревогу. Русые волосы, зажигавшиеся медью всякий раз, как редкий луч холодного кеолотианского солнца пробивался сквозь кроны деревьев, выбились из косы. Вместо шелкового платья, подарка Талоркана, Брид носила теперь взятую у Халя тунику и широкую юбку, позаимствованную у кого-то из фрейлин принцессы.

Среди прелестнейших дам Кеолотии, сопровождавших Кимбелин, Брид казалась совсем юной и похожей на крестьянку. Они прозвали ее Пташкой – за хрупкое сложение и бурую, как перья крапивника, одежду; а она в ответ смеялась. Но что правда, то правда: как и крапивник, Брид в любой миг могла исчезнуть в лесу и слиться с природой.

Каспар подумал: раз теперь нашлась девочка, которой уготовано стать одной из трех высших жриц, Брид должна испытать облегчение. Все знаки указывали, что Нимуэ – именно та, кого они искали. Однако, как ни странно, Брид теперь казалась еще более обремененной заботами, правда, ни слова об этом не говорила.

– Не выехать ли нам вперед? Дома ждут, не дождутся вестей. Нам бы поспешить! – предложил Каспар, положив ладонь ей на плечо.

Брид покачала головой:

– Нимуэ больна. От нее слишком многое зависит. Ей нужно ехать в повозке, а я не могу ее оставить.

– Если Халь говорит правду, то повозка – не самое безопасное место. – Каспар с подозрением оглянулся на солдат-кеолотианцев. – Ведь он раскрыл заговор о похищении принцессы и ее приданого!

Девушка только отмахнулась, не сводя глаз с лица Нимуэ и стараясь защитить ее от тряски.

– Халь просто играет в героя. Напасть на принцессу Кимбелин рискнет только полный дурак. Безумие – одновременно навлечь на себя гнев и короля Дагонета, и короля Рэвика.

Каспар был удивлен, что Брид осуждает своего жениха. Он чуть улыбнулся: хорошо, что любовь не затмевает ее разум. Однако испугавшись, как бы улыбка не вызвала у Брид раздражения, юноша отвернулся.

Впереди бодро шагал, хотя и прихрамывая, лучник в странной одежде. Он вежливо кивнул Каспару. Тот все еще не мог до конца поверить, что этот человек, Абеляр, родился четыреста лет назад, сражался и погиб в кеолотианских войнах. Как Папоротник и Нимуэ, Абеляр вернулся из Иномирья вместе с Каспаром. Легко было отличить его от других солдат: он открыто не доверял кеолотианцам. Оно и неудивительно: ведь когда-то жизнь его оборвала стрела, выпущенная их солдатом.

Юный Пип, которому никогда прежде не удавалось двигаться в каком-либо подобии четкого строя, держался в ногу с лучником и то и дело сверкал в его сторону широкой улыбкой. Следом шел Брок – для него Абеляр был легендой, героем, воспетым в балладах, к которому надлежало относиться с почтением (о чем старик и не уставал напоминать Пипу).

Бельбидийцы из других баронств находили манеры лучника странными и сторонились его. Кеолотианцы, которые не могли не замечать его мрачных взглядов, напрягались, стоило Абеляру оказаться поблизости, а сами старались его избегать. Халю он тоже явно не нравился. Каспар сразу понял, что его дядюшка завидует тому почтению, с которым Пип и Брок относятся к лучнику. Этим утром Халь прошипел:

– Герой! Абеляр-герой! Конечно, мы должны быть благодарны: одно его присутствие отвратит от принцессы любую опасность.

Он презрительно хмыкнул, но вскоре посветлел лицом и наклонился в седле, чтобы нежно поцеловать Брид в макушку прежде, чем поскакать в голову колонны.

Чтобы успокоиться, Каспар спрыгнул с повозки и зашагал рядом с Абеляром. Обменявшись парой слов, оба они стали смотреть на Деву и ее подопечную, да так, будто их взгляды могли каким-то образом не дать девочке вновь соскользнуть в Иномирье.

– Спар! – вдруг окликнула юношу Брид. – Мне нужна кровяника.[1] Возьми с собой Папоротника и найди мне кровяники. Нимуэ нездорова, у нее слабая кровь. И поспеши!

Резкий тон не задел Каспара. Брид выглядела такой усталой, будто всю ночь не спала, и он разделял ее беспокойство.

Вскочив на Фею, он свернул с дороги и углубился в лес, глядя, лошади под ноги. Сопение коней и скрип колес, переваливающихся через торчащие из земли корни, быстро затихли за деревьями. Сумрачный мир под сенью ветвей казался ненастоящим. Такая неподвижность и замкнутость… Словно здесь никогда ничего не происходило. Все остальное осталось за сотни миль – и суета, и спешка человеческой жизни. Что значат они здесь, среди векового безмолвия?

– Кровяника, – повторял про себя Каспар, пытаясь сосредоточиться на новом задании.

Домой бы! Слишком долго он пробыл вдали от Торра-Альты. Там могло произойти все что угодно. Мысли его вращались вокруг Друидского Яйца, которое высшие жрицы называли Некрондом. Оно покоилось в дубовом ларце, изрезанном рунами, глубоко в подземельях крепости. Но что-то было не так, и Каспар чувствовал, как талисман, будто когтистой лапой тянет его вернуться.

Халь с Кеовульфом в последнее время сильно беспокоились из-за таинственных зверей и обвиняли Каспара в том, что это он играет с Некрондом и вызывает их. Собственно, Халь вечно сваливал на племянника все, что бы ни случалось. Тот уже привык. А вот неодобрительные слова Кеовульфа огорчали его куда больше. Рыцарь-великан из баронства Калдея никогда не говорил, не подумав. Халь-то мог ругаться просто затем, чтобы поставить Каспара на место; а Кеовульф – тут дело другое.

Кровяники Каспар не нашел. Даже Папоротник не сумел ее вынюхать. Юноша подумывал уже, не вернуться ли с пустыми руками, как вдруг со стороны повозок раздались женские крики. Земля задрожала от стука копыт. В воздухе прозвенела громкая нота охотничьего рога Халя: раз, другой!

Каспар погнал лошадь обратно. О принцессе Кимбелин он и не вспомнил, – все мысли были о Брид и Нимуэ. Сердце билось где-то в животе. Халь ведь ехал впереди, между ним и Брид – все пятнадцать повозок.

Ржали лошади, по лесу разносился лязг металла. Фея поскакала еще быстрее, легко скользя над неровной землей. Каспар с трудом вытащил из-за спины лук, в ушах у него уже гудело от шума битвы. Вырвавшись на дорогу, он тут же вскинул оружие и принялся выискивать цель.

На отряд с обеих сторон нападали солдаты без геральдических знаков на одежде и какие-то люди в шкурах, общим числом не меньше шести десятков. Эскорт вступил с ними в схватку. Каспар выпустил одну за другой две стрелы, но свои и чужие перемешались, так что стрелять было почти невозможно.

С боевым кличем Торра-Альты на устах он помчался в хвост колонны и по пути все же всадил в противников еще три стрелы. Брид! Каспар вытащил кинжал лесничего, принесенный из Иномирья, голубоватый клинок блестел, будто припорошенный звездной пылью.

Фея осадила назад: под самыми ногами у нее метнулся крупный зверь. Каспар чуть не вскрикнул: черномордый волк! Он тут же узнал его: серая, словно гранит, шкура, и только, голова черная, с длинной косматой гривой.

Сверху донесся вопль, и Каспар взметнул руку с ножом прежде, чем увидел, как с нависшего над дорогой сука прыгает человек. Разбойник напоролся на острие горлом, кровь хлынула Каспару на плечо. Он швырнул мертвеца под копыта лошади.

На крыше задней повозки стоял с луком Абеляр, щедро одаривая врагов стрелами. Двое нападающих подсунули под днище длинные слеги и пытались перевернуть повозку.

Каспар поскакал туда.

– Брид, вылезай, – закричал он. – Вылезай! Изнутри доносился плач больной девочки. Где же Халь? Путь Каспару заступили пятеро. Сунув клинок обратно в ножны, он наложил стрелу на тетиву, выстрелил, потом еще раз. Двое бандитов упали, хватаясь за животы. Юноша потянулся к колчану, но задел рану на макушке, и голову пронзила внезапная острая боль. Каспар не сомневался, что в него попали метательным кинжалом, ждал, что лицо вот-вот зальет кровь, но ничего такого не произошло. Боль ушла глубже, он пошатнулся, осознав вдруг, что через подлесок ломятся волки, обходя повозки с фланга. Стиснув зубы, Каспар принудил себя сосредоточиться.

– Спар! Спар! – кричала Брид.

Отчаяние в ее голосе прочистило сознание Каспара.

С громким хрустом повозка завалилась набок. Визжали женщины; лошади путались в упряжи и падали на землю. Крышки сундуков соскочили с петель, и драгоценные камни покатились в грязь. Нападавшие безумно орали, их голоса сливались с лязгом стали.

Руки Каспара работали быстрее, чем голова. Он уже вновь натянул лук. Брид выбралась из обломков и обхватила руками Нимуэ, пытаясь ее защитить. Из леса к ней бежал человек. Каспар выстрелил. Звон тетивы – ясный и четкий – заглушил панические вопли. Стрела вонзилась разбойнику в грудь, он упал на колени, изо рта выплеснулась кровавая слюна.

Сжав бока лошади, Каспар подскочил к Брид и Нимуэ, наклонился и выдернул их из-под повозки. Остальные торра-альтанцы, тут же оказавшиеся рядом, помогли девушке влезть на свободного коня. Та посадила Нимуэ перед собой, однако скрыться в лесу не могла: отовсюду наступали волки. Тогда Каспар сунул ей в руку охотничий нож и развернул Фею так, чтобы защищать Брид.

Торра-альтанцы сомкнулись спина к спине. Над телами павших рычали волки и медведи. Тут и там из-за деревьев выбегали разбойники и бросались на солдат, охранявших повозки. И бельбидийцы, и кеолотианцы лишались лошадей: одних стаскивали наземь длинными крючьями, другим рубили руки и ноги обычными крестьянскими косами. Но и Каспар не оставался в долгу: он стрелял в каждого врага, в какого только мог попасть.

Главное сражение шло у середины колонны, но юноша не думал о принцессе. Он видел, как туда пробивается Халь, раздавая удары могучим мечом налево и направо.