ПРОЛОГ

Яркие золотые глаза его смотрели на солнце, не мигая. Спокойное, бездумное лицо было пронзительно красивым.

Недвижное тело охватывала паутина из шелковых нитей. Под куполом залы гулял легкий ветерок, и путы скрипели о потертые кожаные штаны и зеленую куртку лесничего. Озаряя всю судебную палату, из-под крыши падали лучи света Ри-Эрриш – края за рубежом жизни, края, который смертные называют Иномирьем.

Свет играл на золотых волосах, обрамлявших тонкое, будто эльфийское, лицо цвета бронзы. Яростный спор длился, казалось, бесконечно.

– Надо отправить его к солнцу и спалить, спалить дотла! – страстно повторял Страйф, его скрипучий голос срывался на хрип. Старейшина поднял терновый посох и в гневе ударил висящего над головами собравшихся лесничего. – Так было решено! Вы слабы и глупы, раз желаете отменить это постановление. – Вновь взмахнув посохом, Страйф указал концом на Сайлле: – Это все ты! Твои женские чувства повсюду сеют хаос!

Та, вся дрожа, взлетела к потолку. Искрящиеся локоны разметались над головой, крылья двигались так быстро, что их шелест перестал быть слышен, глаза пылали. Вокруг гибкого, как ива, и не по-земному красивого тела разливался ореол жалости.

– Мы, судьи, должны обладать сочувствием, пониманием…

Ее прервали на полуслове. Фагос – высокий мужчина с гладкой серой кожей и бородой, в которой запутались буковые орешки, с хмурым видом постучал кончиками пальцев по растрескавшемуся переплету огромной книги.

– Всё суета. Для мудрого правления надобно лишь обратиться к закону. Кара за подобное предательство – забвение. Бессмертную жизнь Талоркана надлежит уничтожить!

Тринадцать старейшин умолкли. Светлые, сияющие, они воспарили на стрекозиных крыльях высоко в воздух и окружили мраморный постамент. Волосы у них были такими золотыми, глаза – блестящими, а крылья тонкими, что любой принял бы их за фей, если бы не царственность осанки, уверенность и осознание собственной власти.

Некоторые хрупкими фигурками напоминали детей; другие, хоть сложенные крепко, оказались бы на голову ниже обычного человека. И всякая душа, доведись ей предстать пред их судом, заметила бы, что каждый из старейшин как будто в родстве с тем или иным деревом.

Перебирая связку похожих на ключики ясеневых семян, Нуйн поднялась выше остальных. Волнистые ее волосы блестели ярче всех, и была она самой красивой среди тринадцати членов Высокого Круга, что испокон веков судили смертных, проходивших через их призрачный край на пути к блаженству Аннуина.

– Этот вопрос должно рассматривать в свете всех его деяний. Подумайте: ведь каждый день в подземелья приходит все больше смертных душ, отказывающихся перейти из Ри-Эрриш в блаженство Аннуина. Не слишком ли многих погубили древние черномордые волки, которых следовало стереть с лица земли? Законы равновесия и симметрии между нашими мирами нарушены. А ведь мы, в конце концов, законодатели! Мы – стражи Ри-Эрриш, но не можем сказать, что правим достойно.

В ее сияющих глазах сверкнуло осуждение.

– Талоркан осознал наше бессилие и неспособность выполнять свой долг, поэтому отчасти и мы виноваты в том, что в его душе зародилась болезненная жажда власти. Мы лишили его должности, но и это едва ли помогло. Теперь простолюдины и хищные звери губят целые колонны душ, идущих через лес к вратам Аннуина, поскольку новый старший лесничий не обладает необходимым искусством. Хотя его пытки более изобретательны и жестоки, нежели были при Талоркане, лесничему все реже удается убедить упрямцев отречься от прежней жизни и двигаться дальше.

– А Талоркан был не так плох, – промолвила, опустив глаза, Сайлле. – Он обладал великой силой.

– Слишком великой! Он был близок к тому, чтобы свергнуть нас. Его следует наказать, – рявкнул Тинне, бешено взмахнув посохом из падуба.

– Он должен вернуться в сущность звезд, – повторил высокий Фагос, тыча пальцем в книгу. – Мы не можем выпустить его в лес Ри-Эрриш. Талоркан слишком хорошо знает его и пользуется почти безграничной властью. За долгое время службы главным лесничим он чересчур многому научился. Его необходимо уничтожить!

– Но есть еще один способ покарать преступника. Все останутся довольны суровостью приговора, – произнес спокойный и задумчивый голос.

Женщина в венке из листьев орешника поднялась чуть выше.

– Ввести его в круг жизни! Превратить в человека! – догадалась Уйллеанд, от которой исходил сладкий аромат жимолости.

Замысел Колл ужаснул ее своей жестокостью.

– Ему придется обрести душу, – продолжила та. – Отправим его на Землю, и там, если ему случился зачать ребенка, он получит ее. И тем самым познает непереносимую боль – жизнь, смерть и перерождение.

– Но ведь для этого нужны любовь и согласие женщины, – с сомнением отозвалась Сайлле. На лице ее было написано сочувствие, гибкие плечи поникли от сострадания к осужденному на столь суровое наказание. – Наш приговор не может повлечь за собой страдания человеческой души. Это было бы несправедливо.

– Истинно так, – кивнула Колл. – Справедливость превыше всего.

Длинные пальцы Сайлле погладили ивовый жезл.

– Зачав ребенка, он передаст часть своей сущности человеческой природе. Войдет в круг жизни, смерти и перерождения и получит душу.

– Но для бессмертного создания Ри-Эрриш войти в круг жизни… Об этом страшно и подумать! – воскликнула Нуйн, однако лицо ее выражало скорее восхищение, нежели страх. – Да! Вот подходящая кара для того, кто хорошо служил, а после обманул нас и предался злу. Он желал захватить один из трех великих талисманов, чтобы распахнуть врата между мирами, получить власть над третьей силой, хранимой смертным человеком, и править не только Ри-Эрриш, но и Землей. Он жаждал силы большей, нежели наша. Оттого леса кишат волками, которые пробудились и выползли из дальних уголков Ри-Эрриш. Оттого они сбегаются к вратам и ищут дороги назад, в свою земную жизнь. Именно Талоркан виновен в их беспокойстве. Это справедливое наказание.

Мудрый Фагос склонил голову:

– С тех пор как лесничий начал плести свои замыслы, Некронд испускает магическую зыбь, тревожащую природную ткань вселенной. Будем надеяться, что гибель лесничего послужит восстановлению гармонии. Приговор справедлив!

– Решено. Он подлежит изгнанию на Землю, – властно прозвенел голос Нуйн.

Все двенадцать кивнули.

Опозоренного лесничего опустили на мраморные плиты пола и освободили от заклятия. Сайлле коснулась его щеки. В глазах Талоркана мелькнула искра света; он моргнул.

– Благодарю за милосердие, – произнес лесничий мягким и мелодичным голосом, в котором сочетались нежность, спокойствие и очарование.

Сайлле улыбнулась:

– Но помни: будучи на Земле, ты не сможешь пользоваться своей силой лесничего. Единственный твой путь к спасению – найти любовь. Ребенок должен быть зачат в любви, и в любви свободной – не такой, которую завоевывают лживыми чарами.

– Только воспользуйся магией своего голоса, и гибель ждет тебя! – грозно возгласил Страйф. – И без того, говоря по правде, ты должен быть мертв. Но старейшины слишком слабы.

Талоркан лишь поклонился:

– Я принимаю ваш приговор.

Нуйн, довольная решением Круга, вложила ключ в скважину замка на невысокой двери, украшенной дивной резьбой: там изображались потаенные тропы, пронизывающие вселенную, и дороги между мирами. Еще на гладких ясеневых досках виднелись три талисмана силы, способных пронзить грань между Землей и Иномирьем: Ключи Нуйн, Свирель Дуйра и последний, лежавший поодаль, – он выглядел как безвредное хрупкое яйцо.

Возле этого яйца, которое называли Некронд, стягивались воюющие людские племена, над ними высились неясные очертания тварей тьмы. Если Ключи и Свирель окружали сцены безмятежности, то Некронд был средоточием ненависти и хаоса – мира человеческих душ, полных беспорядка и стремления разрушать.

Дверь распахнулась. Нуйн протянула руку, чтобы перевести лесничего через порог. Они пересекли круги льда и пламени, а после ступили во тьму. Талоркан шел, полный трепета, его окружала беспредельная бездна. Чувство пустоты давило, словно разрывало на части.

Тишину нарушил слабый шелест листьев, и где-то вдалеке в ночи завыл одинокий волк. Перед самым лицом внезапно лязгнули огромные челюсти. Алая пасть мелькнула во мраке и тут же исчезла, оставив лишь запах гниющей плоти.

– Волки идут путями магии. Они находятся в краю духов, но ползут к Земле. Вспоминай о зле, что ты свершил, – проговорила Нуйн. – И слушай, как тонут души между мирами. Так много смертей!

Талоркан не слышал ничего, только волчий рык. Тогда Нуйн простерла длинную тонкую руку, и он в ужасе отшатнулся, хоть и раньше видел немало людских страданий и всегда смотрел на них отрешенно и свысока.

– Слушай же! – приказала Нуйн.

Ее ладонь ушла еще дальше во тьму. До ушей Талоркана донеслись кошмарные вопли гибнущих людей и злобный хрип волков, вгрызающихся в тела и раскусывающих кости. Дети плакали от ужаса. Мужчины кричали в отчаянии, бессильные спасти своих любимых. Это было страшнее, чем умереть самому. Лесничий вздрогнул от ледяного прикосновения – душа, начавшая одинокий путь в Ри-Эрриш, задела его плечо. Вихрь страданий закружил его, расколол стальные доспехи сердца.

Сквозь мрак на Талоркана смотрели яркие глаза Нуйн.

– Такой кары мало для тебя. Сайлле просила, чтобы ребенок был зачат любящей женщиной. Но этого недостаточно. Ты тоже должен будешь ее любить! И я проклинаю твою любовь. Если тебе удастся обрести душу, ты будешь мучиться так же, как по твоей воле мучаются они. Величайшая их боль в том, что они не могут помочь своим любимым. Твоя же превзойдет ее! Чтобы обрести душу, ты должен будешь полюбить смертную, и твоя любовь погубит ее, и самое худшее зло пойдет по ее следу. Ты поймешь страдания этих людей. И тогда ищи нас, Талоркан, ибо мы станем следить за тобою – за тобою и за твоим несчастьем.

– Я не хотел освобождать волков, изгнанных в Ри-Эрриш, – печально ответил лесничий. – Мне лишь нужна была сила их повелителя. Если бы Дева подчинилась моей магической песне, я получил бы ее. Объединив нашу власть… – Он смолк, не договорив, но через несколько мгновений добавил уже твердо: – Я ошибался. Здесь, в Ри-Эрриш…

– Мы уже не в Ри-Эрриш, – перебила его Нуйн. Сухая листва шелестела у нее под ногами. – Тебе больше не вернуться в Иномирье.

Тьму расколола жгуче-белая вспышка.

ГЛАВА 1

Новая лошадь Каспара мягко ступала по лесной тропе. Ее ухоженная золотистая шкура блестела на солнце. Они двигались бесшумно, и когда сзади что-то хрустнуло, звук показался необычайно громким.

Каспар обернулся в седле, но ничего необычного не увидал. Все было спокойно в Троллесье. Даже белые пушистые шарики цветов на голых ветвях терновника не в силах были шелохнуться – ни дуновения. Каспар прищурил голубые глаза, чтобы лучше видеть в полумраке. Где-то на тропе явно треснула ветка.

Однако же надо смотреть, куда едешь! Нависший над тропой сук стукнул его по голове. Поморщившись, Каспар опять повернулся вперед. Тропой пользовались редко, деревья так и наседали на нее с обеих сторон.

– Вот еще – вероника, – пробормотал Каспар себе под нос, но довольно громко. – Не могла, что ли, Брид кого-нибудь другого послать ее разыскивать?

О странном звуке он и думать забыл. Проведя ладонью по густым рыжим волосам, Каспар с удивлением обнаружил, что они мокрые. На пальцах осталась кровь.

– Терн! Вот негодное дерево. Недаром оно приносит несчастье.

С трудом удалось ему подавить желание ударить по ближайшему стволу ножом – очень хорошим, кстати говоря. Как и лошадь по имени Фея, нож достался Каспару недавно и равных ему не нашлось бы в этом мире. Ценностью он, пожалуй, превосходил даже скакуна лесничих, правда, хозяину лошадь все равно была дороже.

Однако Каспар недолго разглядывал дивную работу неведомых мастеров. Ссадина на голове болела сильнее, чем положено, – хотя удар-то получился совсем легким. Вообще кожа на макушке в последнее время постоянно чесалась, а по малейшему поводу там выступала кровь. Странно, ведь рана была небольшая и давно уже зажила. Безумный человек-волк, встреченный Каспаром в подземных темницах Иномирья, напал на него с дикой яростью, но сумел только вырвать клок волос.

Юноша постарался как можно скорее выбросить эти воспоминания из головы. Слишком больно и страшно думать о том, как близко подошли они с Брид к тому, чтобы навек остаться в стране духов. Талоркан едва не поймал их. Лесничий до сих пор являлся Каспару в кошмарных снах, а днем таился у кромки сознания Это существо из Иномирья обладало такой силой, что чуть не похитило душу Брид.

Каспар не мог избавиться от ужаса. Что, если Талоркан снова будет преследовать их?

Передернув плечами, он вернулся к насущной проблеме. Зная, что синие цветы вероники еще не распустились, и потому их трудно будет различить среди травы, он сосредоточился на поисках. Свесившись над плечом Феи, Каспар прочесывал взглядом землю, но мало что видел, кроме засохшего еще с прошлой осени орляка да высоких поганок с почернелыми шляпками. Кажется, вероники сегодня не найти. А ведь девочка тяжело больна, ей необходимо лекарство, и как можно скорее – слишком многое от нее зависит.

Снова хрустнула ветка. На этот раз Каспар остановил лошадь и вслушался в тишину. Здесь, вдали от дома, под давящим пологом темных сосен, древних дубов и огромных буков, ему становилось все печальнее. Деревья росли на упавших трупах своих предков, там же гнездился мох, и находили себе приют побеги папоротника. Весь этот замкнутый мирок казался юноше душным и чужим. Больше всего на свете ему хотелось вырваться отсюда и возвратиться к бескрайним просторам и скалам своей горной родины.

Вспомнив, что Халь говорил ему о живущих в этом краю таинственных зверях, Каспар достал лук, перетянул тетиву в боевое положение и только потом продолжил поиски.

Вновь сзади что-то шевельнулось. Белоснежные цветы тернового куста дрогнули, и между колючих ветвей высунулось носатое желто-коричневое личико.

– Ах, это ты, – с облегчением выдохнул Каспар, глядя на низкорослого человечка с тоненькими ножками.

– Спар, нам домой надо спешить, а не с повозками тут таскаться, – жалобно произнес лёсик, и не думая проявить положенное благородному юноше почтение.

Рожки у него почти уже пропали, втянулись в поросшую курчавой шерсткой голову, и вообще с каждым днем с тех пор, как воротился из Иномирья, он делался все меньше похожим на оленя. Правда, ножки у него оставались по-прежнему тонкими, а движения – резкими, но что-то в его внешности напоминало истощавшего и перевозбужденного гнома.

– Спар, мне нужно вернуться к Петрушке. Мы должны торопиться.

– Ну, так ступай один, – нетерпеливо предложил Каспар. Он тоже хотел скорее попасть домой, но чувство ответственности не позволяло покинуть остальных. А ведь на родине его ждет Май. Каспар должен сказать ей кое-что важное. – Так будет куда быстрее. Зачем тебе…

Однако Папоротник не слушал его. Ноздри у него раздувались, а глаза расширились и потемнели.

– Волк, – прошептал он.

Каспар напряг мышцы, но тут же расслабился – увидел, что по тропе вслед за ним бежит, сопя, коренастый Трог, любимый терьер Брид. За ним, едва поспевая, спешила белая девочка-волчонок, недавно спасенная от охотников. Брид не хотела давать дикому зверьку имени, но Каспар настоял на своем и назвал ее Рункой, в честь шрама, в виде руны Беорк, оставшегося у нее на плече.

Знак этот символизировал перерождение, его носила Дева. Брид хватило одного взгляда на шрам, чтобы подтвердить: да, это тот самый волчонок, которого они должны были найти, тот, что приведет их к осиротевшему ребенку, коему предназначено стать новой Девой. А в поисках Рунки они повстречали ту самую девочку, которой сейчас так нужна вероника.

Папоротник вскочил на какое-то бревно, вытянул шею и скорчил рожу обоим – псу и его маленькой спутнице, не слишком твердо державшейся на лапках. Трог коротко рявкнул на лёсика и принялся прыгать вокруг Феи. Волчонок скакал рядом, повизгивая от радости. Видя это, Папоротник решил отбежать подальше.

– Да не бойся ты, – сказал ему Каспар. – Она же привела нас к новой Деве, в точности как руны предсказали.

Ноздри лёсика затрепетали еще сильнее. Он поглядывал на собаку и волчонка несколько презрительно, однако держаться старался на расстоянии.

– Лучше помоги-ка мне веронику отыскать, – попросил Каспар, чтобы успокоить его.

– Да там же росла, у высокой сосны, еще до терновника! Ты что, не почуял?

– Нет. Почему ты мне не сказал? Ты же знал, что Брид меня просила найти лекарство для девочки, – начал было Каспар, но сил спорить с этим странным созданием, получеловеком-полуоленем, вернувшимся с ними вместе из Иномирья, у него никогда не хватало.

Хотя сам Каспар вместе с Брид попал туда случайно, путями магии, он так и не сумел примириться с мыслью, что вот Папоротник-то, как и Абеляр Лучник, давным-давно погиб!

Кстати, насчет вероники лёсик оказался прав. Ее невысокие стебли торчали из земли у подножия серебристой сосны, тянувшейся куда выше окружавших ее деревьев. Каспар опустился на колени и набрал целую охапку целебной травы. Хоть он и знал, что вероника необходима девочке, какая-то его часть не хотела спешить обратно к отряду. Там был Халь. Не то чтобы Каспар не любил своего молодого дядюшку. Нет, вовсе нет! Просто с тех пор как Халь спас Брид от старшего лесничего Талоркана, он совсем уж задрал нос.

Но все же без малейшего промедления юноша сунул веронику в седельную суму и быстро вскочил на лошадь. Папоротник затрусил рядом, и они вместе стали продираться сквозь густой лес, стараясь, чтобы свисающие плети плюща не обвивались вокруг шей.

Порой Каспар вздрагивал. Страх все не отпускал его – не скрываются ли в тенях призрачные твари, не рыщут ли они по лесу, охотясь за ним? Несомненно, это так, ведь он – властелин Некронда, способного освободить их от вечного изгнания в Иномирье. Каспар должен держать Яйцо при себе, тогда он сможет, и защитить себя, и уберечь талисман от похищения. Без Некронда юноша чувствовал себя беспомощным. Как мог он поддаться уговорам жриц, как мог оставить Некронд в подземельях Торра-Альты?

Впереди послышались голоса, и они вывели путников к повозкам, прямо в середине колонны. Халь по-прежнему оставался в авангарде эскорта и своим важным видом мог поспорить с любым из двух принцев – хоть с кеолотианским, хоть с бельбидийским.

Каспар натянул поводья и стал ждать, пока отряд пройдет мимо, чтобы присоединиться к Брид. Самой принцессы Кимбелин – дочери могущественного Дагонета, короля Кеолотии, и невесты правителя Бельбидии Рэвика – нигде не было видно. Юноша решил, что она находится в одной из повозок, отдыхает от долгого пути.

Он предпочитал держаться подальше от Халя и принцев, рядом с которыми в Хале с особой силой проявлялись все недостатки. Их позерство и изощренные споры о том, кто из троих является самым лучшим рыцарем на свете, были отвратительны. На Каспаров взгляд, Халь слишком уж громко распространялся о своих подвигах.

Тягловые лошади тащились по дороге, кивая головами и налегая на мощные хомуты. Оси огромных повозок скрипели и проседали под тяжестью приданого принцессы. Кое-что Каспару случилось увидеть как-то вечером, когда принц Тудвал проверял, все ли на месте. Его изумили искусно сработанные украшения, яркие шелка и атласы, но больше всего – солнечные рубины, темно-красные, с сияющей золотом сердцевиной. Столько богатства ему не доводилось еще встречать.

– Вероника, – коротко произнес он, протягивая Брид пучок травы.

Та взяла, но даже не улыбнулась в знак благодарности – слишком печальна и озабочена была жрица, – и вновь обратилась к девочке, которую держала на коленях, откидывая намокшие прядки тонких светлых волос с бледного лица.

– Это необычное дитя. Волчонок свел всех нас вместе, и мы сумели вернуть ее из Иномирья. Ни одна девочка на свете не может быть необычнее этой, восставшей из мертвых. Но она еще слишком слаба, чтобы говорить. Так что до тех пор, пока мы не узнаем ее настоящего имени, я назвала ее Нимуэ, в честь богини луны.

Голос Брид лился мягко и спокойно, но темнеющие под глазами круги выдавали тревогу. Русые волосы, зажигавшиеся медью всякий раз, как редкий луч холодного кеолотианского солнца пробивался сквозь кроны деревьев, выбились из косы. Вместо шелкового платья, подарка Талоркана, Брид носила теперь взятую у Халя тунику и широкую юбку, позаимствованную у кого-то из фрейлин принцессы.

Среди прелестнейших дам Кеолотии, сопровождавших Кимбелин, Брид казалась совсем юной и похожей на крестьянку. Они прозвали ее Пташкой – за хрупкое сложение и бурую, как перья крапивника, одежду; а она в ответ смеялась. Но что правда, то правда: как и крапивник, Брид в любой миг могла исчезнуть в лесу и слиться с природой.

Каспар подумал: раз теперь нашлась девочка, которой уготовано стать одной из трех высших жриц, Брид должна испытать облегчение. Все знаки указывали, что Нимуэ – именно та, кого они искали. Однако, как ни странно, Брид теперь казалась еще более обремененной заботами, правда, ни слова об этом не говорила.

– Не выехать ли нам вперед? Дома ждут, не дождутся вестей. Нам бы поспешить! – предложил Каспар, положив ладонь ей на плечо.

Брид покачала головой:

– Нимуэ больна. От нее слишком многое зависит. Ей нужно ехать в повозке, а я не могу ее оставить.

– Если Халь говорит правду, то повозка – не самое безопасное место. – Каспар с подозрением оглянулся на солдат-кеолотианцев. – Ведь он раскрыл заговор о похищении принцессы и ее приданого!

Девушка только отмахнулась, не сводя глаз с лица Нимуэ и стараясь защитить ее от тряски.

– Халь просто играет в героя. Напасть на принцессу Кимбелин рискнет только полный дурак. Безумие – одновременно навлечь на себя гнев и короля Дагонета, и короля Рэвика.

Каспар был удивлен, что Брид осуждает своего жениха. Он чуть улыбнулся: хорошо, что любовь не затмевает ее разум. Однако испугавшись, как бы улыбка не вызвала у Брид раздражения, юноша отвернулся.

Впереди бодро шагал, хотя и прихрамывая, лучник в странной одежде. Он вежливо кивнул Каспару. Тот все еще не мог до конца поверить, что этот человек, Абеляр, родился четыреста лет назад, сражался и погиб в кеолотианских войнах. Как Папоротник и Нимуэ, Абеляр вернулся из Иномирья вместе с Каспаром. Легко было отличить его от других солдат: он открыто не доверял кеолотианцам. Оно и неудивительно: ведь когда-то жизнь его оборвала стрела, выпущенная их солдатом.

Юный Пип, которому никогда прежде не удавалось двигаться в каком-либо подобии четкого строя, держался в ногу с лучником и то и дело сверкал в его сторону широкой улыбкой. Следом шел Брок – для него Абеляр был легендой, героем, воспетым в балладах, к которому надлежало относиться с почтением (о чем старик и не уставал напоминать Пипу).

Бельбидийцы из других баронств находили манеры лучника странными и сторонились его. Кеолотианцы, которые не могли не замечать его мрачных взглядов, напрягались, стоило Абеляру оказаться поблизости, а сами старались его избегать. Халю он тоже явно не нравился. Каспар сразу понял, что его дядюшка завидует тому почтению, с которым Пип и Брок относятся к лучнику. Этим утром Халь прошипел:

– Герой! Абеляр-герой! Конечно, мы должны быть благодарны: одно его присутствие отвратит от принцессы любую опасность.

Он презрительно хмыкнул, но вскоре посветлел лицом и наклонился в седле, чтобы нежно поцеловать Брид в макушку прежде, чем поскакать в голову колонны.

Чтобы успокоиться, Каспар спрыгнул с повозки и зашагал рядом с Абеляром. Обменявшись парой слов, оба они стали смотреть на Деву и ее подопечную, да так, будто их взгляды могли каким-то образом не дать девочке вновь соскользнуть в Иномирье.

– Спар! – вдруг окликнула юношу Брид. – Мне нужна кровяника.[1] Возьми с собой Папоротника и найди мне кровяники. Нимуэ нездорова, у нее слабая кровь. И поспеши!

Резкий тон не задел Каспара. Брид выглядела такой усталой, будто всю ночь не спала, и он разделял ее беспокойство.

Вскочив на Фею, он свернул с дороги и углубился в лес, глядя, лошади под ноги. Сопение коней и скрип колес, переваливающихся через торчащие из земли корни, быстро затихли за деревьями. Сумрачный мир под сенью ветвей казался ненастоящим. Такая неподвижность и замкнутость… Словно здесь никогда ничего не происходило. Все остальное осталось за сотни миль – и суета, и спешка человеческой жизни. Что значат они здесь, среди векового безмолвия?

– Кровяника, – повторял про себя Каспар, пытаясь сосредоточиться на новом задании.

Домой бы! Слишком долго он пробыл вдали от Торра-Альты. Там могло произойти все что угодно. Мысли его вращались вокруг Друидского Яйца, которое высшие жрицы называли Некрондом. Оно покоилось в дубовом ларце, изрезанном рунами, глубоко в подземельях крепости. Но что-то было не так, и Каспар чувствовал, как талисман, будто когтистой лапой тянет его вернуться.

Халь с Кеовульфом в последнее время сильно беспокоились из-за таинственных зверей и обвиняли Каспара в том, что это он играет с Некрондом и вызывает их. Собственно, Халь вечно сваливал на племянника все, что бы ни случалось. Тот уже привык. А вот неодобрительные слова Кеовульфа огорчали его куда больше. Рыцарь-великан из баронства Калдея никогда не говорил, не подумав. Халь-то мог ругаться просто затем, чтобы поставить Каспара на место; а Кеовульф – тут дело другое.

Кровяники Каспар не нашел. Даже Папоротник не сумел ее вынюхать. Юноша подумывал уже, не вернуться ли с пустыми руками, как вдруг со стороны повозок раздались женские крики. Земля задрожала от стука копыт. В воздухе прозвенела громкая нота охотничьего рога Халя: раз, другой!

Каспар погнал лошадь обратно. О принцессе Кимбелин он и не вспомнил, – все мысли были о Брид и Нимуэ. Сердце билось где-то в животе. Халь ведь ехал впереди, между ним и Брид – все пятнадцать повозок.

Ржали лошади, по лесу разносился лязг металла. Фея поскакала еще быстрее, легко скользя над неровной землей. Каспар с трудом вытащил из-за спины лук, в ушах у него уже гудело от шума битвы. Вырвавшись на дорогу, он тут же вскинул оружие и принялся выискивать цель.

На отряд с обеих сторон нападали солдаты без геральдических знаков на одежде и какие-то люди в шкурах, общим числом не меньше шести десятков. Эскорт вступил с ними в схватку. Каспар выпустил одну за другой две стрелы, но свои и чужие перемешались, так что стрелять было почти невозможно.

С боевым кличем Торра-Альты на устах он помчался в хвост колонны и по пути все же всадил в противников еще три стрелы. Брид! Каспар вытащил кинжал лесничего, принесенный из Иномирья, голубоватый клинок блестел, будто припорошенный звездной пылью.

Фея осадила назад: под самыми ногами у нее метнулся крупный зверь. Каспар чуть не вскрикнул: черномордый волк! Он тут же узнал его: серая, словно гранит, шкура, и только, голова черная, с длинной косматой гривой.

Сверху донесся вопль, и Каспар взметнул руку с ножом прежде, чем увидел, как с нависшего над дорогой сука прыгает человек. Разбойник напоролся на острие горлом, кровь хлынула Каспару на плечо. Он швырнул мертвеца под копыта лошади.

На крыше задней повозки стоял с луком Абеляр, щедро одаривая врагов стрелами. Двое нападающих подсунули под днище длинные слеги и пытались перевернуть повозку.

Каспар поскакал туда.

– Брид, вылезай, – закричал он. – Вылезай! Изнутри доносился плач больной девочки. Где же Халь? Путь Каспару заступили пятеро. Сунув клинок обратно в ножны, он наложил стрелу на тетиву, выстрелил, потом еще раз. Двое бандитов упали, хватаясь за животы. Юноша потянулся к колчану, но задел рану на макушке, и голову пронзила внезапная острая боль. Каспар не сомневался, что в него попали метательным кинжалом, ждал, что лицо вот-вот зальет кровь, но ничего такого не произошло. Боль ушла глубже, он пошатнулся, осознав вдруг, что через подлесок ломятся волки, обходя повозки с фланга. Стиснув зубы, Каспар принудил себя сосредоточиться.

– Спар! Спар! – кричала Брид.

Отчаяние в ее голосе прочистило сознание Каспара.

С громким хрустом повозка завалилась набок. Визжали женщины; лошади путались в упряжи и падали на землю. Крышки сундуков соскочили с петель, и драгоценные камни покатились в грязь. Нападавшие безумно орали, их голоса сливались с лязгом стали.

Руки Каспара работали быстрее, чем голова. Он уже вновь натянул лук. Брид выбралась из обломков и обхватила руками Нимуэ, пытаясь ее защитить. Из леса к ней бежал человек. Каспар выстрелил. Звон тетивы – ясный и четкий – заглушил панические вопли. Стрела вонзилась разбойнику в грудь, он упал на колени, изо рта выплеснулась кровавая слюна.

Сжав бока лошади, Каспар подскочил к Брид и Нимуэ, наклонился и выдернул их из-под повозки. Остальные торра-альтанцы, тут же оказавшиеся рядом, помогли девушке влезть на свободного коня. Та посадила Нимуэ перед собой, однако скрыться в лесу не могла: отовсюду наступали волки. Тогда Каспар сунул ей в руку охотничий нож и развернул Фею так, чтобы защищать Брид.

Торра-альтанцы сомкнулись спина к спине. Над телами павших рычали волки и медведи. Тут и там из-за деревьев выбегали разбойники и бросались на солдат, охранявших повозки. И бельбидийцы, и кеолотианцы лишались лошадей: одних стаскивали наземь длинными крючьями, другим рубили руки и ноги обычными крестьянскими косами. Но и Каспар не оставался в долгу: он стрелял в каждого врага, в какого только мог попасть.

Главное сражение шло у середины колонны, но юноша не думал о принцессе. Он видел, как туда пробивается Халь, раздавая удары могучим мечом налево и направо.

Кеовульф, хорошо заметный в тяжелых доспехах и красно-белой клетчатой котте, оставался впереди. Дрался он не так, как остальные дворяне – оружие в руке двигалось плавко, не останавливаясь ни на миг, будто без усилий. Вот калдеец рассек одному бандиту плечо, другому – голову, вот пропорол горло огромному волку. Потом развернул коня к середине колонны, попутно вонзая острую шпору в затылок очередному противнику так, что захрустела кость.

Каспар выпускал стрелу за стрелой, но этого явно не хватало. Фрейлин принцессы вышвырнули из повозок и бросили в грязь, под ноги сражающимся. Принц Тудвал, яростно рыча, крошил волков. Принц Ренауд, которому на голову накинули мешок, звал на помощь. Вот его стянули с коня и потащили в лес.

На Каспара и его товарищей наседало семеро. У Абеляра кончились стрелы; он достал кинжал и продолжал кромсать врагов. Брид – одной рукой ей приходилось держать бледную Нимуэ – едва могла править конем, тот все время пятился назад.

Каспар почти не слышал криков бойцов и стонов умирающих. Один разбойник ухватил его за лодыжку, но юноша вонзил ему в лицо нож – противник упал, хватаясь за глазницу. Между пальцев у него лилась кровь.

Теперь Каспар уже не видел повозки Кимбелин, такая там пошла свалка. Халь прорывался в хвост колонны, к Брид; по пути он сразил еще троих солдат в черной наемничьей форме без гербов.

Острый крюк едва не задел щеку Каспара. Юноша невольно подался назад, потом нанес удар в незащищенную голову разбойника. Нож глубоко вошел в обритый череп, рука Каспара скользнула по влажной коже.

Он дрался, словно в тумане. Пот ел глаза, Каспар едва видел, что происходит вокруг. Кто-то дергал его за ногу. Взглянув вниз, он увидел окровавленное лицо разбойника, пытающегося свалить его с лошади. В тот же миг в локоть юноше врезалась тяжелая булава, и до самой кисти разлилась жгучая боль.

Чья-то рука сгребла его за ворот и поставила на ноги. С облегчением Каспар понял, что все кости целы, а, обернувшись, сумел встретить Халя благодарной улыбкой. У того с клинка капала кровь, а человек с булавой лежал в грязи, рассеченный надвое. Стискивая зубы, Каспар быстро растер ушибленный сустав.

Кругом царила паника. Нападающие волна за волной выбегали из-за деревьев и пробивались к середине колонны. С каждым новым натиском маленький отряд торра-альтанцев все больше отрывался от союзников. Сзади ворчали и когтистыми лапами тянулись к лошадям огромные черные медведи. Каспар постарался пересчитать своих. Папоротника он не видел – хорошо бы лёсик не высовывался из чащи. Бок о бок с ним держались Брок, Абеляр, Халь, Брид и Нимуэ. А где же Пип?

Один медведь распорол когтями полотняную стенку повозки. На дорогу хлынула россыпь жемчуга. Из-под соломенной подстилки показалась человеческая рука. Абеляр, пригнувшись, бросился туда и вытащил из-под обломков Пипа.

Мальчишка сонно улыбнулся, широко зевнул, а потом, оглядевшись по сторонам, завопил, перекрывая шум битвы:

– Ну и здоровые твари эти медведи! Я таких раньше не видал!

Несмотря на кровавую резню вокруг, он не подал ни малейшего признака страха.

Обезумевшие лошади убегали в лес, где их всадники, ударившись о ветви деревьев, падали и доставались волкам. К Каспару прыгнул огромный черный зверь, челюсти едва не сомкнулись на горле юноши. Он развернул золотистую лошадь и взмахнул ножом. Драгоценный клинок свистнул в воздухе и вонзился животному прямо в левый глаз. Хоть ножом Каспар дрался и хуже, чем стрелял из лука, медведь свалился наземь. Однако триумф победы продлился недолго. Следом уже наступал еще один враг.

– Назад! – крикнула Брид.

Это был голос разума. Могучие удары рунного меча Халя отсекали медведям лапы, будто пергаментные, что позволило торра-альтанцам отступить под покров деревьев и перестроиться.

Пользуясь прикрытием, Абеляр добыл трофей – колчан стрел, достал лук и принялся стрелять, да так часто и метко, что вскоре ни человек, ни зверь не осмеливались напасть на них. Мгновение торра-альтанцы стояли в тишине, тяжело дыша. Кровь стучала в висках.

– Принцесса! – воскликнул Халь. – Брид, мы не можем здесь прятаться, будто трусы.

– Мы ничем ей не помогали, а теперь, пожалуй, и не пробьемся к ней, – возразила девушка, перекрикивая отчаянные вопли, доносившиеся со стороны повозок. – Нимуэ важнее. Главное – чтобы не прервалась цепочка Троицы.

– Я возвращаюсь. Спар вас защитит, – настаивал Халь.

Брид ухватила его за руку:

– Нет, ты должен остаться. У тебя рунный меч, твой долг – защищать Нимуэ. Она – это наша жизнь. Она будущая Дева, а Морригвэн недолго уже осталось. Троица не должна быть разрушена.

В течение короткого мига Халь смотрел на нее в нерешительности – как необычно для него! Потом желваки на его скулах твердо очертились.

– Вас будет защищать Спар. Если бельбидийский эскорт позволит, чтобы принцессе Кеолотии причинили какой-либо вред, случится война. Король Дагонет выместит свой гнев на нас и на всей Бельбидии. Погибнут тысячи людей. Я не могу этого допустить. К тому же там, в самой гуще – Кеовульф. Он мой друг, я его не брошу.

Халь развернул коня и с мечом наголо поскакал обратно.

– Нет! – крикнула вослед Брид. – Нет, Халь! Ради меня – не надо, пожалуйста. Ты мне нужен.

По щекам у нее катились слезы, она закусила дрожащую губу.

Оставшиеся торра-альтанцы отступили глубже в чащу и остановились там, обнажив оружие, готовые отразить нападение. Тянулись долгие минуты напряженного молчания. Вдруг справа затрещали кусты, и показалась черная морда, втягивающая ноздрями воздух.

Унюхав людей, волк на миг замер, а потом рванулся к ним. Абеляр пронзил ему горло стрелой, прервав дикий вой, но все же их присутствие было выдано. Через миг к торра-альтанцам уже ломился сквозь подлесок медведь. Каспар натянул тетиву, стараясь в пылу боя не потерять холодного спокойствия, и выстрелил лишь тогда, когда зверь показался между деревьями. Но ни эта стрела, ни следующая не остановила медведя. Чтобы свалить его, потребовалось еще три – одну добавил Каспар, две Абеляр.

Глядя в лесной полумрак, они слушали шум, доносящийся от дороги. Наконец раздались звуки отступления: кони били подковами землю, волки мчались прочь. После лязга железа и криков боли внезапная тишина казалась густой, почти вязкой.

Первой заговорила Брид.

– Надо посмотреть, чем мы можем помочь.

О своем беспокойстве за Халя она не проронила ни слова. Баюкая девочку, Брид двинула коня вперед шагом. Каспар убрал нож и поспешил за ней. Абеляра ранили, и он хорошо скрывал боль, но, когда начал идти, споткнулся и зашипел, стискивая рукой плечо.

– Ничего, – процедил он сквозь зубы, отворачиваясь.

– Дай-ка, я посмотрю, – потребовала Брид, отдала Нимуэ Каспару и соскочила на землю.

– И хуже бывало, – пошутил Абеляр.

Брид отыскала место, где его кожаная куртка была прорвана. Рубаха и тело под курткой оказались все в крови, так что трудно было разобрать, где изодранная ткань, а где лоскуты кожи. Девушка быстро отрезала лучнику рукав, зажала кровоточащую рану и принялась туго ее бинтовать. Пип подбежал, чтобы подставить Абеляру плечо.

– Славный парень, – похвалил его лучник, и мальчик просиял. Таким счастливым Каспар его никогда не видел.

На обочине дороги они остановились, глядя на следы бойни. Из-под перевернутых повозок торчали изломанные и оторванные конечности людей. Груз вывалился блестящими грудами на потемневшую от крови землю. Тела людей и животных, своих и чужих, лежали бок о бок – смерть уравняла всех.

Но где же Халь?

Брид кусала нижнюю губу, глядя по сторонам.

– Вон он! – вдруг указала она. – Халь!

Тот выступил из-за повозки, махнул девушке рукой и вновь вернулся к своей работе – высвобождать зажатого колесом человека.

Каспар осмотрелся. Солдаты эскорта – их насчитывалось, пожалуй, человек сорок – лежали, перебитые бандитами и наемниками, которых было раза в два больше. Между телами бродили трое волков, разрывая мертвым животы и погружая острые морды в еще теплые внутренности. Каспар выстрелил в ближайшего, тот взвыл и упал. Остальные разбежались.

Каспар скорчил рожу мертвому волку и, оглядевшись, отыскал еще пятерых зверей среди человеческих тел. Странно, что их оказалось так мало – ведь нападало множество. Даже после смерти черномордые волки наполняли юношу страхом.

Брид сдержалась и не бросилась к Халю. Когда тот перестал обращать на нее внимание, она гневно развернулась и занялась леденящим кровь делом – стала разбирать изодранные трупы. Прикасаясь к остывающим телам, девушка не выказывала отвращения, хотя лицо у нее побледнело.

Халь вытащил, наконец, солдата из-под колеса и позвал Кеовульфа.

Кто-то из раненых кричал и бился в судорогах, другие лежали тихо и только негромко стонали от боли. У иных лошадей на боках зияли огромные рваные царапины; у других сквозь продранную кожу на ногах торчали обломки белых костей, все животные дрожали. Два коня, запутавшись в постромках, перепугано ржали и мотали головами. Живых невозможно было различить среди мертвых.

– Повезло нам, – негромко произнесла Брид. – Ой, как повезло, что мы были далеко от принцессы.

– Кеовульф! – снова позвал Халь.

Он шел, расшвыривая ногами трупы, потом вдруг застыл, и крик его оборвался на полуслове. Торра-альтанцы замерли. Халь оттащил тело убитого солдата, отбросил волчью тушу… Под ней лежал рыцарь в красно-белой котте. Всякий узнал бы его: Кеовульф, младший сын барона Кадроса Калдейского. Из предплечья у него сочилась кровь, наруч был сорван. Шлем слетел с головы, через все лицо тянулись следы когтей.

Брид рухнула рядом с ним, прижала ухо к груди и стала внимательно вслушиваться. Наконец она села и прошептала:

– Он дышит. – Девушка отерла рыцарю лоб. – Кеовульф, милый друг, это Брид. Не беспокойся, я помогу тебе.

Сердце Каспара подскочило к самому горлу.

– А вы что стоите и глазеете? Работать надо! Несите ко мне раненых, – велела Брид, перевязывая Кеовульфа.

Пипа она отправила к повозкам за водой и одеялами. Остальные принялись искать, не дышит ли кто-нибудь еще. Приказам Брид не подчинился только Халь.

– Ее нет, – тихо сказал он. – Я опоздал. Ее утащили в лес. Принца Ренауда и принца Тудвала не видно. Тапвелла и Хардвина тоже, но они, возможно, где-то здесь.

Брид трудилась без устали не один час – готовила мази и обмывала раны. Абеляр, несмотря на собственные повреждения, работал рядом с нею: его старинное мастерство, изученное на полях сражений праотцев, пригодилось и теперь. Сильными руками он вправлял вывернутые суставы и соединял, как положено, сломанные кости, чтобы жрица могла наложить лубки. Халь и Каспар с мрачными лицами выносили тела мертвых на ближнюю поляну и там раскладывали кеолотианцев к кеолотианцам, а бельбидийцев к бельбидийцам. До точного подсчета потерь было еще далеко.

От остальных дворян не обнаружилось и следа. Не хватало, по меньшей мере, полудюжины солдат. К радости Халя, сержанта Огдена среди мертвых не нашли. Он не уставал восторгаться мастерству опытного солдата.

– Захотят взять выкуп? – предположил Халь. Каспар кивнул:

– Больше им пленных брать незачем. Правда, не понимаю, как это так хорошо вооруженные люди сдались наемникам.

– Да они и не умели ничего, – объяснил Халь. – На нас в лесу несколько раз нападали, и оказалось, что держать меч в руках умеем только я, Кеовульф и принц Тудвал. А остальные – легкая добыча.

– Хорошо, но почему тогда они взяли лишь принцессу и дворян, а все приданое бросили?

Халь хмыкнул, будто ответ представлялся ему очевидным.

– Мы остались одни, и с нами – несколько раненых, которых мы должны доставить в безопасное место. Что будем делать? Должно быть, взвалим каждый на спину по повозке и потащим, лошадей-то здоровых – три, не больше. Мы находимся глубоко в Троллесье. Отсюда до опушки – добрых три-четыре дня конного пути. А разбойники вернутся задолго до того, как мы получим помощь.

Они обернулись к Брид, склонившейся над Кеовульфом. Рыцарь весь посерел и до сих пор не шевельнулся – лишь моргнул пару раз и вновь провалился в холодный сон.

Халь опустился на колени рядом с девушкой и обнял ее за плечи. На короткий миг она склонила голову ему на грудь, потом потянулась поцеловать в шею, а после отпихнула и вернулась к своей работе.

– На ночь надо бы костер разложить, – вымученно произнес Халь.

– Не будь мы в самом хвосте колонны… – пробормотал старый Брок, глядя на мертвецов, лежащих в вырытых им неглубоких могилах.

Вдруг из леса появился Папоротник. Он сморщил нос:

– Я бы на вашем месте не дергался. Все равно их волки выкопают, недели не пройдет.

При звуке его голоса Кеовульф чуть двинулся и прошептал:

– Волки…

Глаза у рыцаря приоткрылись, он оглядел кольцо молодых лиц, окружавших его, потом сосредоточился на Каспаре.

– Волк, Спар! – сказал он юноше так, будто хотел его пожурить. – Необычный волк. Знаешь, Спар, он ходил на задних лапах, а вместо морды у него был пустой череп.

Говорил он урывками и, закончив, повалился без сил. Брид растерла между пальцами стебельки вайды и получившимся порошком начертила на лбу рыцаря руны.

– У него лихорадка. Тихо, Кеовульф. Это руны исцеления. О Великая Матерь, молим тебя о защите. Сей храбрый рыцарь, преданно служащий тебе, нуждается в твоем милосердии.

Ее сердитые глаза, казалось, метали в сторону Каспара зеленые искры.

– Да я тут ни при чем! Что я сделал-то?! – воскликнул тот чуть более пылко, чем хотел.

Халь вдруг вскочил и без всякого предупреждения ударил его кулаком в челюсть. Хорошо поставленный удар свалил юношу с ног. Настало потрясенное молчание. Оказалось, что Каспар не собирается давать сдачи. Он лишь медленно поднялся.

– Здесь нет моей вины, – повторил он. – Я их не вызывал.

– Ты все с Некрондом возился! – прорычал Халь, потирая ободранные о зубы племянника костяшки.

Каспар, насупившись, отошел на край поляны и сел, бросив на землю плащ из медвежьей шкуры. Ему было стыдно, он чувствовал себя дураком. Никто ему не верил. Единственное утешение – волчонок выкарабкался из объятий Пипа и вперевалочку подошел к нему. Вместе юноша и зверек стали смотреть, как разгорается костер, и часть леса превращается в круг золотого света. Белая шерсть Рунки была на ощупь совсем мягкой. Гладя ее и пытаясь выразить свою благодарность за то, что волчонок привел их к Нимуэ, Каспар внимательно следил, чтобы не задеть не до конца затянувшийся шрам.

– Я ведь черномордых волков не вызывал, – сказал он Рунке. – И Некронда уже много недель не видел. Как бы я смог это сделать?

– Кто это тут волков вызывает? – выскочил откуда-то Папоротник. В руке он держал палку, которой собирался в случае чего отбиваться от детеныша.

Каспар ладонью прикрыл Рунке голову:

– А ну, кончай! Ничего она тебе не сделает.

– Пфе! Это потому, что она еще мелкая. Вот вырастет – увидишь, да поздно будет. Но о чем бишь это мы, Спар? Чего ты такого натворил и почему дал себя стукнуть?

– Ничего я не натворил, – огрызнулся Каспар. – Вообще ничего. Они просто не могут понять, что происходит, вот на меня все и валят. Вечно я во всем виноват.

– А я-то думал, ты властительный лорд! Наследник Торра-Альты и всякое такое. Почему ты им позволяешь так с собой обращаться?

– Потому что я никто, Папоротник, – попытался объяснить Каспар, но только вздохнул, не видя в этом смысла.

Халь всегда вызывал у окружающих куда больше почтения, чем он сам, а Брид, она высшая жрица, будущая Матерь, самая могущественная из Троицы. Не важно, сколько у Каспара титулов, все равно его никогда не станут уважать.

Папоротник ткнул волчонка концом палки. Рунка ухватила ее зубами и принялась теребить.

– Что за ребячество, – проворчал Каспар, отнимая палку у лёсика.

– Ну, ты ж так ничего и не объяснил, – хмыкнул тот. – Как тебе удается вызывать волков?

Каспар пожал плечами и потер макушку:

– Три года назад для того, чтобы спасти Торра-Альту от волков и выручить мою матушку, высшую жрицу леди Керидвэн, мне пришлось отыскать себе талисман. Яйцо.

– Яйцо?! – с презрением повторил Папоротник. Каспар кивнул.

– Но это было не простое яйцо, а волшебное. В нем крылось дыхание жизни древних чудовищ, когда-то свободно рыскавших по миру. Потом Первый Друид изгнал их в Иномирье, страну духов. Яйцо дает мне возможность призывать их обратно. Оно притягивает их призрачные формы, и постепенно они обретают плоть. Называется оно Некронд.

– И ты, что ли, его хозяин? – не поверил лёсик.

– Сдается мне, у него не может быть хозяина. Я его хранитель. Правда, жрицы мне его не доверяют, – с горечью добавил Каспар. – Им кажется, что в Яйце слишком много силы и что я с ним играю.

– А ты играешь?

– С ваалаканской войны не играл. Правда, у меня все время случаются искушения. Раз или два, должен признаться, я не устоял, призвал несколько тварей, но тут же отправил их обратно. Я же не такой безответственный!

– Кажется, ты сам себе не веришь, – произнес Абеляр. Каспар поднял голову и увидел, что лучник стоит перед ним, а отсветы пламени играют на его хмуром лице.

Каспар уронил руки. Его отчаяние было вполне настоящим.

– Никто больше не может добраться до Яйца. Пока я был в Торра-Альте, его не трогали – я проверял каждый день. Но волки все равно появились. Иногда я боюсь, что их вызвали мои сны, хоть и не знаю, как такое могло случиться. Я ведь ничего не способен сделать, если не держу Яйцо в руках, а его тут нет!

– Полагаешь, твой дух ночью может выходить из тела и пользоваться Яйцом? – спросил Абеляр.

Каспар кивнул. Признав свою вину, он будто сбросил тяжкий груз с плеч.

– Возможно, все эти люди погибли из-за меня. К ним подошла Брид и протянула Каспару руку.

– Пойдем к костру, нам надо поговорить. Твои подозрения могут оправдаться. Пока будешь спать, я разложу вокруг тебя защитные руны. А потом нужно спешить домой, к Морригвэн и Керидвэн – они сотворят обряд, чтобы укрыть твой разум от силы Яйца. Древние твари, тысячи лет назад изгнанные из нашего мира, алчут вернуться в круг жизни. Объединенная воля столь многих существ, сосредоточенная на одном желании, невероятно могущественна. Магия, созданная ею, способна пересекать грани между мирами. Они жаждут свободы, и жажда эта проникает в твой разум, когда он слаб. А еще, Спар, хватит тереть голову! – Голос Брид вдруг стал резче. – Если будешь все время беспокоить ссадину, она никогда не заживет.

– Да я, наверное, ветку задел, – пробормотал Каспар. – Опять кровь течет.

– У меня и без того забот полно. Брид поджала губы и занялась рунами.

Каспар скрючился у огня и никак не мог успокоиться. Ему не нравились тени деревьев, нависавшие над поляной, будто огромные стервятники. Вот бы скорее вернуться в Торра-Альту! Там горы и чистое, открытое небо…

В лесу раздался шорох, и все вздрогнули. Каспар привычным движением схватился за лук. Папоротник вытянул шею, нос у него завертелся быстро-быстро. Потом лёсик расслабился:

– Не волк и не медведь. Просто человек.

Халь уже стоял на ногах. Не проронив ни слова, он исчез среди деревьев, а несколько минут спустя, вернулся, поддерживая под локоть пожилого солдата. Следом ковыляли еще двое.

– Ох, мастер Халь, хвала Матери, что вы целы, – говорил солдат. Увидев остальных, он приветственно кивнул им. – А я за ними погнался, но четверо развернулись и убили наших коней.

– Отдохни, Огден, – ласково сказал ему Халь. – Спешить больше некуда. Садись к огню.

– Они забрали принцессу и всех дворян, кроме вас, – тяжело дыша, произнес сержант. – Засунули в мешки, привязали к лошадям. Потом двинулись в глубь леса, а с боков их охраняли волки. Тут без колдовства не обошлось!

Пока он рассказывал, Брид намешала в золотой чаше, нашедшейся среди приданого, какого-то успокаивающего зелья, протянула сержанту, после чего вернулась к раненым.

Кругом, среди перевернутых повозок, лежали груды самоцветов. Солнечные рубины сияли в отблесках костра, будто фонарики сказочных эльфов.

– Вот бы в карманы напихать – богаче нас во всей Бельбидии не найдется, – пошутил Огден.

Остальные засмеялись, но собирать драгоценности никто не стал. Здесь, посреди леса, полного смерти, камни казались не дороже сухих листьев.

Халь взглянул на торра-альтанцев, на Кеовульфа и на восьмерых солдат, выживших после нападения. Среди них не было ни одного кеолотианца.

– Будет война.

– Война? Почему? – спросила Брид. – Несомненно, король Дагонет и король Рэвик объединят усилия и соберут необходимую сумму, чтобы обеспечить возвращение принцессы. А потом их армии станут вместе прочесывать лес, пока не найдут похитителей и не покарают их. При чем здесь война?

Халь покачал головой:

– Будет война между Кеолотией и Бельбидией. – Он порылся в нагрудных карманах и достал несколько клочков пергамента. – За этим стоит Ренауд, говорю вам. Еще до того, как мы въехали в лес, я знал, что он готовит засаду. За всех дворян возьмут выкуп, но принцессе Кимбелин живой не остаться.

– Откуда ты знаешь?

Халь сложил из пергамента мозаику.

– Помнишь? Я нашел записку, спрятанную в волчьем трупе. Здесь говорится о принцессе и шестнадцати повозках, а дальше – что она не должна покинуть Троллесье.

Каспар пожал плечами:

– А как это доказывает вину принца Ренауда?

– Это же очевидно, Спар! – Брид вдруг вскочила на ноги. – Король Рэвик стар, и до недавнего времени он ни разу не выказывал желания жениться. Все ожидали, что трон унаследует его младший брат, Ренауд. Но Рэвик все изменил своим объявлением о готовящейся свадьбе. Халь прав, королю Дагонету понадобится не так много времени, чтобы понять, кому выгодна смерть принцессы. А, разобравшись, он решит отомстить Бельбидии.

– Ты нашел записку в волчьем трупе… – проговорил Каспар. – Куда ни плюнь – везде волки!

Брид обвела всех взглядом, потом, будто внезапно вспомнив о чем-то, потянулась к суме с целебными травами, развязала кожаные шнуры, немилосердно их дергая, и вытащила свернутый кусок медвежьей шкуры.

– Вот, это мы нашли в Кабаньем Лове, – сказала она Халю. – Здесь сообщение о том, что в Желтых горах найдены залежи солнечных рубинов. – Она мотнула головой в сторону драгоценных камней, светившихся, будто капли раскаленной лавы. – Оно было в теле волка, закопанного под корнями дерева так, чтобы его непременно отыскали охотники.

– Куда ни плюнь… – повторил за Каспаром Халь. Юноша натянул плащ на голову. Значит, Ренауд хочет сесть на трон, а кто-то еще – получить рубины, принадлежащие отцу Каспара, барону Торра-Альты. Странно, очень странно. Неужели то, что оба заговорщика пользовались для передачи посланий услугами охотников, – простое совпадение?

Порывшись в кармане, он нащупал костяную пластинку, что дала ему Морригвэн. За долгие годы она была отполирована пальцами многих поколений жриц.

– Руна волка, – прошептал Каспар.

Брид задумчиво посмотрела на него. Языки пламени отражались в ее крупных зрачках.

– Руна волка представляет дикую, жестокую сторону природы. В последнее время ты видел ее слишком часто. Эй, да ты почти спишь! Идем, я должна провести обряд, чтобы защитить твой дух от их воли на ночь.

– Война, – повторил Халь. – А мы еще недостаточно сильны. Недостаточно.

ГЛАВА 2

Каспар лежал поодаль от остальных – у маленького дымного костерка в шагах тридцати от главного лагерного огня и наслаждался тем, как дыхание Брид касается его лица. Ее холодные пальцы растирали обнаженное тело юноши мазью из голубой вайды.

Халь смотрел на это, стиснув зубы так, что желваки играли на скулах, но терпел. Месяц назад он бы с ума сошел от ревности, а теперь – ничего. Ну, почти ничего.

Потом жрица принесла Каспару чашу с темной жидкостью. Тот поморщился: кисло.

– Зато спать будешь спокойнее, – сказала Брид и принялась разбрасывать вокруг рябиновые прутики.

После этого она обвязала ему лоб, грудь и живот девятью лентами ткани с начертанными на них рунами.

– Три из них скуют три состояния разума, три других – души, а еще три – тела, – объяснила она. – После этого твой дух не сможет во сне выходить из тела.

Но когда Каспар уснул, покой все равно не пришел. Снились – да так ярко, даже чувствовался запах сырости от покрытых слизью камней – подземелья Торра-Альты. Будто он сидит в холодной и душной комнате, где хранится Некронд, и склоняется над ларцом, в котором лежит Яйцо. Низкий потолок дрожит от гулкого эха дыхания и скрежета когтей. Каспар отворачивается и на тяжелых, будто налившихся свинцом ногах с трудом поднимается по лестнице вверх, во двор, на волю. Но звук не отстает, и, оглянувшись, Каспар видит, что следом за ним, принюхиваясь к следам, лезут волчьи тени. Он хочет бежать, но чем быстрее бежит, тем больше волков выползает, будто ящерицы, из трещин в стенах древней крепости.

Проснулся Каспар, когда все еще спали. Не протерши глаз, собрал лошадей, сколько их осталось, и принялся готовить повозку для раненых. Вскоре к нему присоединились Брок и Огден. Они смеялись, выметая веником остатки солнечных рубинов. Взять с собой хоть небольшую часть сокровища, принесшего столь злую судьбу, никто не пожелал. Предстоял долгий путь через Троллесье, и всем хотелось побыстрее выступить, пока не вернулись разбойники.

По дороге отряду встретилось несколько торговцев. А вообще было скучно: Каспар тяготился долгими и медленно текущими часами пути по разбитому проселку. Однако лучше они, чем ночная пора, когда его одолевал страх. Кричали совы, вопили дикие кошки, а потом возвращался мучительный сон. Просыпался Каспар весь в поту и горячке. Легче стало, лишь, когда из-под полога деревьев путники вышли на голые, продуваемые всеми ветрами плоскогорья Южной Ваалаки. Подковы коней звенели о камни и порой выбивали искры. Впереди оставалось еще много дней пути.

Как-то раз серым утром (все солдаты, кроме двух, способны уже были держаться в седле) они выехали к высокому обрыву и посмотрели вниз, на юг. Вдалеке заря зажгла алым зазубренные пики. На сердце у Каспара потеплело: то были Желтые горы Торра-Альты, северный рубеж Бельбидии.

– Будто золотой венец, усеянный алмазами, – вздохнул Абеляр. – Что за красота! О, долгие, долгие годы прошли с той поры. Но все же печально. Ведь все теперь мертвы. Все, кого я знал, давно уже похоронены.

Брид покачала головой:

– Вовсе нет, Абеляр. Они живут в душах своих потомков. Ведь те остались такими же храбрыми мужами Торра-Альты.

– Да уж, мужами, – пробурчал Халь. – После ваалаканской войны три четверти гарнизона – мальчишки, еще не вошедшие в возраст. Не скоро еще сможет Торра-Альта как следует обороняться. По большей части они и лук натянуть-то не могут, как следует.

– Сопляки, – кивнул Брок.

Папоротник все время шнырял где-то впереди, не показываясь на глаза целыми часами. Повозки двигались к берегам Лососинки – она текла с южных склонов Ваалаканского плато, а потом, извиваясь, проникала к сердцу Бельбидии. Наконец отряд увидел зеленую полоску деревьев – северное подножие Желтых гор было оторочено лесом. Каспар улыбнулся: Кабаний Лов. До дома уже недалеко.

Фея тоже поняла, что родное стойло недалеко, и пошла быстрее, легко всхрапывая на ходу. В Торра-Альте Каспара ждала Май. Мать с отцом тоже будут рады. Пальцы юноши задрожали от предчувствия того, как коснутся гладкой, будто стеклянной, поверхности Некронда. В голове запрыгали мысли. С отвращением Каспар понял, что желание притронуться к Яйцу вытесняет все остальные ощущения. Некронд, укрытый под могучими сводами крепости, звал его.

– Куда опять подевалось это глупое создание? – воскликнул Абеляр со своим обычным рыкающим акцентом.

Каспар-то и не заметил, что Папоротник снова исчез. Он передернул плечами, чтобы лучше сосредоточиться на происходящем. А вокруг весна готовилась уступить место лету; Лососинка несла мимо деревьев свои быстрые холодные воды. Вглядевшись в чащу, Каспар различил кое-где мелькающие светлые полоски, а потом понял – это стадо пятнистых оленей объедает траву. Может, Папоротник улизнул к ним в гости?

Лес поредел. Юноша гордо выпрямился: на обочине дороги паслись полудикие лошади, а с ними сильные жеребята. Заметив отряд, они вскинули головы и следом за могучим конем, своим вожаком, ускакали за обломок скалы. Каспар довольно улыбнулся. Животные были здоровы, молодняка много – пару лет спустя их можно будет обучить под седло, а потом и продать за границу. Все знали, что торра-альтанские боевые кони высоко ценятся во всех странах Кабалланского моря.

Показалось огромное ущелье с крутыми стенами и каменным столпом, подобным копью, посередине. На этой колонне высилась крепость Торра-Альта. Ее башни и стены с мощными контрфорсами возвышались над расселиной, нависая над всяким, кто осмеливался прийти сюда. Солнце играло на светлом камне, а ветер развевал Драконий Штандарт – знамя баронства. Торра-Альта была ключом к северным воротам Бельбидии, и Каспар этим гордился.

– Вот думаю, – пробормотал Абеляр с мокрыми от слез глазами, – что чувствовали кеолотианцы, идя четыреста лет назад на приступ этой твердыни? Должно быть, когда они поняли, что оказались в ущелье как в ловушке, а путь преграждает Тор, их гнилые сердца ушли в самые пятки.

Зубцы крепостных стен застыли на фоне бездонного неба огромными клыками. Каспар едва смог оторвать взгляд от этого зрелища. Отряд проезжал мимо древнего вала. Когда юноша был еще мальчишкой, здесь валялись просто кучи земли, покрытые плющом. Потом вал расчистили, и он превратился в кольцо заостренных кверху обелисков вдвое выше человеческого роста, прямых и гордых. Всякий раз, как юноше случалось видеть их, по коже у него бежали мурашки.

На стенах и барбаканах крепости показались хрупкие человеческие фигуры. Синее небо прорезал сигнал рога – призыв к общему сбору. Каспар нахмурился:

– Что случилось? Зачем созывать солдат в крепость?

– Да нет же, – ответила Брид, – это нас зовут. Мы ведь два месяца назад уехали в лес на небольшую прогулку и с тех пор не возвращались. Вот с тех пор нас и ищут.

Каспар сглотнул горькую слюну: подумал о беспокойстве своих родителей. Он хотел уже скорее скакать вперед, но Халь опередил его – пришпорил лошадь и помчался к Тору. Фея кинулась было следом, однако Каспар удержал ее. Кому-то надо было остаться, чтобы провести повозки и неопытных коней по крутой тропе, петлявшей по утесу. Кеовульф, конечно, справился бы, но он еще слаб от ран.

– А ты езжай, мастер Спар, – предложил Абеляр, будто прочитавший его мысли. – Я, может, и давно тут не бывал, да все равно прожил в Торра-Альте дольше твоего, разберусь с повозками. Да вот и Брок тоже поможет.

Старик улыбнулся:

– Справимся, мастер Спар.

Фея сорвалась с места в галоп и за несколько секунд обогнала кобылу Халя. Без труда она пересекла поля, раскинувшиеся у подножия Тора, проскакала мимо лошадей, которых держали здесь, чтобы помогать телегам с припасами, подниматься к крепости. Плащ бился у Каспара за спиной, люди смотрели вслед, один или двое что-то тревожно кричали, размахивая руками, но юноша их не слышал. Ступив на тропу, Фея чуть сильнее напрягла мышцы, копыта ее едва касались камня. Она словно летела, как горячий ветер.

– Отец! – крикнул Каспар, проносясь под поднятой решеткой. – Отец! Матушка!

Кругом поднялся переполох.

– Призраки! – воскликнул чей-то юный голос. – Эльфийские кони!

Растолкав толпу молодежи, вперед вышел высокий худощавый мужчина средних лет с густыми темными бровями и крючковатым носом.

– Капитан! – В знак приветствия Каспар поднял руку.

– Мастер Спар! – откликнулся тот и тепло улыбнулся. – Мы волновались. Огнебой вернулся без всадника уже несколько недель назад.

Однако смотрел он не столько на Каспара, сколько на Фею – так и щупал глазами ее золотистую шкуру, серебряные гриву и хвост.

– Конечно, и надо было ожидать, что вы вернетесь на столь замечательной лошади, – сдержанно произнес он, хотя Каспар его больше не слушал.

– Матушка! – позвал он хриплым шепотом, соскользнул с седла и, не стесняясь, бросился в ее объятия.

Керидвэн, обычно столь полная достоинства, бежала через двор, подхватив подол простого синего платья.

– Сыночек, мальчик мой! Я думала, ты пропал.

Упав Каспару на плечо, она разрыдалась. Тот ласково отпрянул и сам поспешно вытер лицо рукавом рубахи: не хотел, чтобы отец увидел слезы.

Бранвульф крепко обнял обоих, потом могучими руками стиснул одного Каспара.

– А что остальные? – спросил он. – Брид, Пип, Брок? Баронский сын глубоко вздохнул и расправил плечи, зная, что его обязанность доложить сюзерену об обстановке. Одно из первых правил всякой армии – способность быстро и четко передавать новости.

– Все в порядке. И Халь тоже.

– Халь? – переспросил барон. – Но ты ведь отправился на поиски волчонка, который должен привести нас к новой Деве. Поехал в Кабаний Лов!

Он не выказал удивления, скорее заставил юношу чувствовать, что тот в чем-то ошибается. Но тут под звон подков о камень во двор въехал сам Халь, а с ним – Брид. Бранвульф жестом прервал объяснения Каспара:

– Сам расскажет. Эй, брат! Ты привез моего сына домой!

Он приветственно вскинул руку, сияя радостной улыбкой. Каспару стало стыдно: почему отец тут же решил, будто он спасся лишь благодаря Халю?

– Ну, рассказывай.

И точно: позабыв о Каспаре, барон уже ждал, что подробности представит ему Халь.

Тот отсалютовал. Халь был всего на три года старше Каспара, гораздо моложе своего сводного брата, барона Бранвульфа, на которого сильно походил темной мастью и крепкой статью. Правда, Бранвульф рано начал седеть, а кожу его выдубило горячее горное солнце.

– В Кеолотии, будучи в Троллесье, мы наткнулись на Спара с его отрядом. Похоже, их захватили в плен охотники, поймавшие волчонка, которого искала Брид. Отряд присоединился к нашему эскорту, вскоре, после чего на нас напали. Принцесса Кимбелин, ее брат принц Тудвал, а также наш принц Ренауд, Тапвелл Овиссийский и Хардвин Писцерский были похищены, а остальные, не считая тех, кого ты видишь перед собой, убиты. Хуже того: мне стало известно, что засада была подготовлена самим принцем Ренаудом, а в твоих горах существует заговор, направленный на похищение солнечных рубинов.

Халь, как всегда, был краток.

– Обсудим это, как только вы все поедите и отдохнете, – ровным голосом ответил барон, но взгляд его выдавал беспокойство.

– Вовсе не все мы попали в плен к охотникам! – заспорил Каспар, однако Брид сжала его локоть:

– Сейчас не время. Иногда бывает, что люди больше понимают, если им меньше сказать. – Все еще держа на руках Нимуэ, она повернулась к Халю и поцеловала его. – У меня есть работа, я должна тебя оставить.

После этого они с Керидвэн удалились в сторону западной башни. Каспар не чувствовал ревности: он лишь улыбнулся, радуясь их счастью, и стал рассматривать собиравшуюся толпу. Пип уже гарцевал на коне в окружении восхищенных подростков и одновременно хвастался:

– …и тогда я кинжал как выхвачу, ну и принялся их кромсать налево и направо. И вселил в них страх великий, что они прям, разорались все. Рядом еще рыцарь сражался, славный и благородный, лорд Кеовульф. И когда ему в руку вцепился огромный волк, я его в горло – раз!

– Волк? Неужели черномордый? – спрашивали ребята.

– Еще какой! Здоровенный, черный такой. Жуткая зверюга! – отвечал Пип, и слушатели аж задохнулись от восторга.

Каспар посмеивался его рассказу, а сам искал одно только лицо. И нашел! На младшего брата Май лишь взглянула, а потом стала смотреть на Каспара. Их глаза встретились, и юноша протянул ей навстречу обе руки. Май тут же шагнула вперед, а потом словно запнулась, так и не уверенная в его чувствах.

– Мастер Спар, я рада вашему возвращению, – сказала она вежливо. Пожалуй, даже чересчур вежливо.

– Милая моя, Радостная Луна, – прошептал тот внезапно севшим голосом.

Хотел объяснить, что его увлечение Брид прошло, что он любит ее одну. Да вот беда – слов не подобрал.

– Я каждый день чистила вашего коня, – потупившись, произнесла девушка. – Огнебой никого к себе не подпускал, три раза вырывался из стойла, но я стала к нему приходить, часами сидела с ним и, наконец, он стал мне доверять.

– Ух, ты! – Каспар был в восторге, но принялся болтать о коне, а о том, что хотел сказать, не проронил ни слова.

Пальцы у него так и чесались – хотелось коснуться ее ладони. Так сильно хотелось! Взять Май за руку, объявить своей, погладить буйные каштановые кудри… Хотелось с любовью заглянуть в эти карие глаза, казавшиеся такими печальными… Но нельзя. Почему-то Каспар думал, что недостоин. Предстояло ждать, предстояло объяснить ей свои чувства – ясно и полностью. Оба они ощущали на себе любопытные взгляды. Многие в крепости, а повариха – в особенности, любили почесать языки.

– Правда, может, Огнебой вам больше не нужен? – спросила Май, глядя на Фею.

– Нет-нет, он мне всегда будет нужен. – Резвость Феи поражала Каспара, но большой любви к лошади он не испытывал – предпочитал дикий нрав жеребца, которого сам вырастил. – Нет, Фею я подарю Брид.

При этих словах глаза Май будто погасли, и Каспар запоздало понял, что сказал что-то не то.

– Да нет же, я имел в виду… – начал он, но Май уже принялась извиняться:

– Я должна поздороваться с братом, а потом меня будут ждать к себе высшие жрицы. Ведь я по-прежнему остаюсь их служанкой и не могу пренебрегать обязанностями.

Говорила она очень скромно, а в голосе острее прорезался акцент Кабаньего Лова, будто девушка хотела подчеркнуть, какая пропасть разделяет их с Каспаром. Тот, не зная, как оправдаться, мог лишь смотреть, как Май поспешно уходит к брату и принимается гладить белого волчонка, которого тот так и не выпустил из рук. Вскоре она уже бежала на кухню, чтобы принести Рунке, чего-нибудь поесть.

– Славная девушка, – сказал Абеляр, кладя Каспару руку на плечо. – Очень славная.

Тот улыбнулся. С лучником их многое связывало. Никто, кроме Каспара и Абеляра, не изведал всей полноты мучений, уготованных пленникам темниц Абалона – одинокого замка в сердце Иномирья. Никто кроме них не знал, что лежит по ту сторону смерти, и какова горечь гибели, прерывающей жизнь, не доведенную до конца.

– Пойдем, Абеляр, я представлю тебя отцу. Только сперва надо тебя накормить и отмыть, как следует. Брок, позаботься, пожалуйста! Да еще проследи, чтобы Огдену и всем остальным дали поесть и разместили по комнатам – пусть как следует отдохнут, прежде чем отправляться по домам.

Все были заняты. Три высшие жрицы удалились обсуждать волчонка и найденную Брид девочку. Халь заперся с Бранвульфом – несомненно, излагал ему подробности исчезновения принцессы Кимбелин. У Каспара тоже еще оставались дела. Оставив Фею конюху, он пробрался в тихий угол двора, откуда под землю спускались старые, истертые ступени. Нашарил связку ключей, с которыми не расставался. Наполовину сгоревший факел обнаружился там же, где Каспар его оставил. Когда юноша высекал искру, руки у него заметно дрожали.

С тех пор как он в последний раз видел Некронд, прошло всего два месяца, но ему казалось – целая жизнь. Страшные сны были так реальны, что Каспар просто не мог не проверить, все ли в порядке. Распахнув дверь, он поднял факел над головой, чтобы осветить подземелье. В коленях чувствовалась слабость.

Три года подряд он каждый день проходил через это помещение, заваленное ржавыми орудиями пыток – и всякий раз пугался их, и всякий раз воображение заполняло их извивающимися от боли телами. Но теперь Каспар знал, что воображению не хватало яркости. В Иномирье он испытал настоящее мучение и поклялся при первой же возможности убрать из крепости все эти цепи, дыбы и клетки. На подгибающихся ногах он проковылял через пыточную, где сам воздух, казалось, дрожал от памяти о древних душах, к невысокой дубовой дверце на дальнем ее конце. Во рту пересохло, сердце колотилось о ребра.

Пахло чем-то затхлым, как смерть, и теперь Каспар знал чем: такое зловоние распространяли вокруг себя черномордые волки. Он повсюду чувствовал их вокруг себя, голодных, злых, грызущих грань Иномирья.

Скорчившись, Каспар втиснулся в крохотную комнатку – едва ли не нору, прорытую в фундаменте крепости. Когда-то, в давние века, здесь томились в темноте и одиночестве пленники. Он опустился на колени.

Целую минуту, едва осмеливаясь дышать, Каспар осматривал ларец, проверяя каждую деталь. Руны предупреждения оставались столь же четкими, как и прежде. Но о значении слов юноша не думал. На месте ли его собственные рыжие волосы – целых три, в разных местах, – которые он оставил тут, уходя? Не касался ли кто Некронда? Нет, все в порядке.

Старые петли скрипнули. Каспар подался вперед. Ему не терпелось увидеть голубоватую, как мрамор, скорлупу Яйца, покоящегося на скромном ложе изо мха. Он тронул талисман, пальцы дрожали, как бывает, когда впервые касаешься обнаженного тела девушки, возлегшей с тобою.

Там, под скорлупой, таилась такая мощь, такая страшная мощь! Достаточно лишь взять Яйцо в руку, и сможешь призвать в мир любых чудовищ, каких только захочешь, и подчинить их своей воле. Сможешь отправить драконов на поиски принцессы Кимбелин или послать двухголовых медведей вроде того, про которого рассказывал Халь, чтобы избавить Бельбидию от волков. Или заполнить все небо грифонами и велеть им сторожить Торра-Альту. Никто, никакая сила не сумеет противостоять твоей власти!

Яйцо умоляло воспользоваться его возможностями. Стать богом. Освободить зверей, заточенных в Иномирье. Каспар мог прекратить их мучения и даровать им жизнь. Ведь они желали лишь снова дышать, снова чувствовать под ногами теплую землю Великой Матери…

– Спар, дурак!

Юноша поспешно захлопнул крышку и стал возиться с замком.

– Спар, дурак ты этакий, еще часа дома не провел – а уже за старое?

Голос матери был суров и грозен. Каспар почувствовал, что заливается краской.

– Но… матушка… – промямлил он, выдергивая из головы еще три волоска и закрепляя их на ларце.

Потом вылез из каморки.

– Я знала, что ты здесь. Когда же ты поймешь?

– Да я ничего не сделал!

Но Керидвэн не слушала сына:

– Я терпела, долго терпела. Разве ты не осознаешь, какое зло выпускаешь на свободу? Страну захлестнули волки!

– Это не из-за меня. Но если ты позволишь мне воспользоваться Некрондом, я мог бы уничтожить их.

– В этой беде обвиняют нас, Спар. Понимаешь, что это значит?

– Но это же не из-за меня! Я ничего не сделал!

– Как ты можешь мне лгать?

Голос Керидвэн звенел таким ледяным гневом, что Каспар вздрогнул. Как ему не хватало материнского тепла!

– Ну, мама, я же ничего… – Почему она не обнимет его, как недавно? – Мама, мне просто надо было проверить, все ли с ним в порядке, не трогал ли его кто.

– Я тебе не верю. Здесь все гудит от черной магии. Спорить Каспар не мог: застоявшийся воздух гнилостно пахнул смертью.

– Но я никого не призывал, никого.

– Эти стены пропитаны ненавистью, – продолжала Керидвэн, и в тоне ее было теперь больше беспокойства, чем гнева.

Она протянула сыну руку. Хотя Каспар и очень огорчился, что мать не верит в него, но с радостью принял ее ладонь.

– Разве ты не видишь, что я боюсь за тебя? Чудовища ненавидят род людской. Люди убили их и люди изгнали их в Иномирье. – Теперь она говорила совсем мягко. – Ненависть эта так могуча, ее так много, что в конце концов она захлестнет тебя. Спар, ты мой сын, ты должен доверять мне и слушаться. Ведь я хочу для тебя лишь добра.

– Но мне достанет сил, чтобы управлять Некрондом! Ты не видишь этого, потому что не замечаешь, что я вырос. Ты до сих пор считаешь меня беспомощным ребенком.

– Я замечаю больше, чем тебе хотелось бы, Спар. Гораздо больше. Но я не верю, что кто-либо из смертных людей способен стать властелином Некронда. А меньше всех – тот, кто хочет сделать так много хорошего. – Она нежно улыбнулась сыну. – Пойдем. Твой отец созывает совет в верхней зале. Прибыл посланник.

Под сводчатым потолком залы стоял густой дым. У камина, вделанного в западную стену, растянулись погреться три гончие. Свой интерес к людям, собравшимся в помещении, они выдавали лишь тем, что порой подергивали ушами.

Бранвульф не садился до тех пор, пока старшая из жриц не займет свое место. Он расхаживал взад и вперед по зале, а коротконогий Трог, терьер из породы офидийских змееловов – любимая собака Брид, – семенил следом.

В руках барон держал клочки пергамента и покрытый письменами кусок кожи – находки Халя и Каспара. За длинным столом сидел, капитан, а с ним торра-альтанцы, вернувшиеся из Кеолотии, и в их числе Пип, сияющий улыбкой от уха до уха. Темные волосы ему в кои-то веки расчесали. Брид держалась чуть в стороне от остальных и гладила по головке волчонка, спасенного от охотников. Абеляр смотрел по сторонам с непередаваемым выражением на лице. Брок же выглядел обеспокоенным, к тому же ему было неуютно среди благородных. Папоротник отсутствовал. Собственно говоря, Каспар его так и не видел с тех пор, как они въехали в Кабаний Лов.

Юноша смотрел в огонь, думая, чем сейчас занимается Май, и в невесть какой раз составляя в голове объяснение в любви. Надо, чтобы это произошло как-нибудь по-особенному. Может, упасть перед ней на колени и попросить ее руки? Или обнять и, не говоря ни слова, страстно поцеловать? Или повести ее смотреть на закат и тихонько прошептать на ухо заверения в своей преданности?

Наконец появилась Морригвэн. Перемены, произошедшие с нею, так поразили Каспара, что он тут же позабыл о своих грезах. Старуху нес на руках дородный юноша-лучник; Керидвэн бросилась навстречу ей, чтобы проводить к кушетке, а Брид тем временем поспешно разложила подушки.

– К огню, – приказала старуха. Ее покрытое морщинами лицо напоминало сушеную шкуру тролля. Волосы стали совсем редкими, под ними виднелась дряблая кожа. – Мне надо быть у огня. Бранвульф, почему у тебя тут так холодно? – просипела она, глядя на барона невидящими глазами, словно подернутыми инеем. Жрица тяжело дышала, брызгала слюной. Каспар испугался: как же она одряхлела! – Ну и зачем ты нас всех тут собрал? Надо было прийти ко мне в комнату.

Бранвульф смотрел на нее с жалостью, однако ответил низким, сдержанным тоном:

– Затем, что я – барон Торра-Альты, владетель этой крепости и намерен править ею из своей собственной залы.

Потом он повернулся к собравшимся:

– Я получил еще одно послание от короля, и… – Тут Морригвэн с громким стуком рассыпала по столику рядом со своей кушеткой костяные руны из мешочка. – Морригвэн! – В голосе барона звучало нетерпение, и Каспар насторожился: обычно его отец был очень спокоен. – Могу я начать?!

Старая Карга посопела носом и махнула рукой, а сама продолжала вертеть в пальцах пластинки с вырезанными знаками. Каспар думал, жрица обрадуется, узнав, что они привезли с собой Нимуэ, но, похоже, ошибался. Внезапный сквозняк пролетел по дымной комнате. Морригвэн закашлялась и выронила руны на пол. Брид быстро собрала их. Бранвульф вновь посмотрел в ту сторону, и взгляд его был темнее тучи.

– У меня есть важные новости.

Он развернул на столе длинный пергаментный свиток и придавил его концы четырьмя высокими пивными кружками. Каспар подался вперед. Внизу письма был отпечатан в голубом воске королевский герб. Рядом скрючилась похожая на паука подпись, выведенная красными чернилами.

– Король требует, чтобы я призвал на помощь своих людей, благородных и крестьян, чтобы перебить всех до единого волков, живущих в моих землях. Всех до единого – черномордых и желтогорских. В доказательство я должен отсылать ему их шкуры.

Члены совета принялись молча переглядываться.

– Но это безумие! Несомненно, король имеет в виду, что мы должны уничтожить лишь черномордых волков, – вмешался Халь.

Бранвульф в ярости хрястнул кулаком по столу:

– Ты был в отъезде, брат. Это уже третье послание от короля за несколько недель, не считая делегаций от баронов Йотуннского, Наттардского и Овиссийского. Все они терпят огромные убытки, так как волки уничтожают их скот. Один только наш друг барон Бульбак лишился одиннадцати лучших быков!

Каспар не мог понять, в чем дело. По дороге домой он видел целые стада коней и оленей, привольно пасшихся на опушках Кабаньего Лова. Если волки расплодились в таких угрожающих количествах, почему они не трогают торра-альтанских животных?

– С тех пор как в этих стенах оказался труп убитой охотником священной волчицы, я запретил ставить капканы. Барон Годафрид Овиссийский в ярости, – произнес Бранвульф. – Я велел прочесать лес, но убито было лишь три черномордых волка. Всего три! А соседи не устают жаловаться, что на них наседают целые сотни. Сейчас каждый второй мальчик в баронстве находится в горах и каждый день докладывает, что изредка замечает черномордого волка. Но никто из них не владеет луком достаточно хорошо, чтобы подстрелить зверя.

– Надо ехать самим, – настойчиво предложил Халь.

– У меня там сотня людей! Думаешь, Халь, ты им чем-то поможешь? – По напряжению в голосе отца Каспар понял, какой огромный груз тяготит его плечи. – Сотня людей, и за несколько недель они убили всего трех волков. Подумать только! Соседи бесятся, но умиротворять их шкурами ни в чем не повинных и безвредных волков Желтых гор я не стану.

– Хочешь ослушаться королевского приказа? – спросил Халь с удивленным, но довольным видом.

Бранвульф вздохнул.

– Не хочу. Должен. Точно так же, как должен что-нибудь сделать, чтобы избавить соседние баронства от нашествия черномордых.

– Я могу использовать Некронд!

Вскакивая на ноги, Каспар опрокинул стул и произнес эти слова громче, чем намеревался.

В зале стало тихо. Все смотрели на юношу. В глазах его отца блеснула надежда. Молчание прервала Морригвэн – она швырнула руны на застланный тростником пол:

– Ни за что! С него и началось все зло.

– Я ничего не сделал! – возразил Каспар. – Я не вызывал этих зверей.

Невольным движением он почесал ссадину на макушке.

– Чем больше ты возишься с Яйцом, тем больше появляется черномордых волков. Взаимосвязь очевидна. Возможно, овиссийцы правы, обвиняя нас, – резко проговорила Морригвэн.

– Тихо! – прогремел Бранвульф. – Если мой сын говорит, что не вызывал волков, я верю ему.

Каспар покраснел, рука его потянулась к носу. Он боялся, что Старая Карга читает его мысли в поисках чувства вины.

Бранвульф повернулся взглянуть на жену. Керидвэн спокойно качала головой. Каспар понял, что даже ради спасения всей Торра-Альты ему не позволят воспользоваться Яйцом друидов. Он с укором посмотрел на мать. Разве от еще одного единственного разочка будет вред? По залу гулял шепот, и барон поднял руку, требуя тишины.

– Довольно! Нам есть еще что обсудить, ибо беда пришла не одна. Перед нами стоят три проблемы: хищение драгоценных камней, пропажа принцессы Кимбелин и появление волков. Первая может подождать. Халь, ты поедешь прямо в Фарону, ко двору короля, и сообщишь ему печальные известия о его невесте. Возможно, тогда он меньше будет волноваться о волках. – Бранвульф иронически усмехнулся. – А остальные займутся охотой.

Охотничья партия из тридцати всадников – мужчин и подростков – выехала в горы на рассвете. Каспар скакал впереди, довольный, что вновь сидит на Огнебое. Чистокровный ориаксианец считался одним из самых резвых коней во всех странах Кабалланского моря. Пускай ему не хватало чистой силы Феи, но зато он крепко держался на ногах.

Путь охотников лежал на юго-запад, к южным подножиям Желтых гор на границе с Овиссией. Здесь на хорошо орошаемых склонах паслись огромные табуны крепких горных лошадей с широкими спинами и стойким характером – они составляли основу богатства Торра-Альты. Вероятно, заметив приближение людей, они и забеспокоились немного, но не настолько, чтобы отрываться от густого клевера.

– Что же, лорд Бранвульф, волки не задрали ни одного жеребенка? – осведомилась Брид.

Она настояла на том, чтобы ехать с охотниками. Собственно, в отсутствие отправившегося в Фарону Халя никто ее не мог удержать.

– Ни одного, – кивнул тот. – Двое погибли весной, но не от волков – просто заболели. Так было и тогда, когда на всю остальную страну нападал мор: ни разу мы от него не пострадали.

– Верно, но это вполне можно объяснить. В Торра-Альте принято, чтобы животные ходили на воле. Болезнь распространяется не так быстро, как в переполненных хлевах на долинных фермах.

– Но все равно винят в болезнях нас. Да и как понять то, что нас щадят волки? Скот барона Бульбака не более уязвим для них, чем мои жеребята, и все же он лишился одиннадцати быков. В чем тут дело?

– Смотрите! Волк! – крикнул один юноша, заметив добычу.

Лучники постарше заворчали, а Каспару стало жаль чересчур пылкого парнишку, испортившего охоту. Несомненно, он распугал всех волков на мили вокруг и теперь вынужден будет терпеть насмешки сверстников – может, и не один год пройдет, пока все забудется.

– Черный волк, – объяснял тот с красным от стыда лицом. – Я его видел вон на том утесе.

В следующий раз волков увидели еще лишь спустя несколько часов. На сей раз, это была небольшая стая желтогорских, бледно-серых. Они обитали на вершине горы и, вероятно, голодали там – во всяком случае, выглядели худыми и поджарыми.

– До лета они умрут, – с печалью произнесла Брид.

Абеляр, сам себя назначивший ее телохранителем, старался держаться рядом с девушкой, но приходилось ему нелегко. На лошади он ездил плохо, так как почти всю жизнь провел с луком в руках и на своих двоих. Угнаться за Брид он не мог, и та описывала большие круги, наслаждаясь быстротой Феи – лошади из Иномирья. Наконец Абеляр махнул рукой и присоединился к Каспару.

– Зря ты ей эту кобылу подарил, – упрекнул он юношу и тут же добавил более почтительным тоном: —…мастер Спар.

Каспар не обратил на его слова внимания.

– Волк! Черномордый волк! – прошипел он, указывая на темное пятнышко вдалеке. – Вон там.

Не сказав ни слова, одними жестами, барон выстроил своих людей в одну длинную шеренгу, и они принялись окружать скалу. Привязав поводья к лукам седел и управляя только ногами, охотники достали короткие луки, удобные для стрельбы с коня. Каспар чуть не застонал, видя, как молодые ребята путаются тетивами в сбруе, а колчаны у них висят под опасным углом, потому что их неправильно закрепили.

Бранвульф велел охотникам остановиться и терпеливо подождал, пока все будет налажено. Каспар восхитился сдержанности отца. Правда, по возвращении юношей ожидали долгие изнурительные часы тренировок, грозившие продлиться до тех пор, пока они не научатся делать все с легкостью. Наконец все вновь тронулись с места, но когда барон увидел, что кое-кто позволяет коню нервничать, он отослал молодежь обратно, а дальше пустил лишь нескольких опытных бойцов.

На скале сидел огромный черный волк. Абеляр, вырвавшийся чуть вперед, поднял оружие – славный тисовый лук, который Каспар уже пробовал, но так и не сумел полностью натянуть. Но стрелять пришлось бы снизу вверх, да и расстояние трудно было определить, так что лучник, покачав головой, решил не рисковать. Каспар знал, что для верного выстрела нужно приблизиться к цели еще шагов на тридцать, поэтому они с Абеляром спешились и поторопились вперед, укрываясь за камнями и пучками кустарника.

Волк сидел к ним спиной, с наветренной стороны, и явно еще не заметил охотников. Каспар натянул тетиву, мышцы напряглись, в груди заклокотало чудесное ощущение силы. Он взял зверя на прицел и сделал глубокий вдох, чтобы рука не дрогнула. Любой другой решил бы, что мишень еще слишком далеко, однако Каспар знал: получится. Ему хотелось доказать Абеляру, что за четыреста лет люди Торра-Альты не утратили былых умений.

– Нет! Стой! – воскликнул барон.

Волк тут же скакнул прочь, к кустам. Еще немного, и он улизнул бы… Но вдруг зверь взвизгнул и закувыркался по камням. Каспар и Абеляр бросились к лошадям, чтобы не отстать от остальных, мчавшихся к волку во весь опор. Впереди всех неслась верхом на Фее Брид, напоминая золотую молнию.

– Кто стрелял? – кричал на скаку Бранвульф. – Это был не черномордый!

Абеляр, не оставлявший безуспешных попыток угнаться за Брид, просил ее вести себя осторожнее. Та не подавала виду, что слышит его. Первой добравшись до волка, она спрыгнула с седла и склонилась над ним.

– Он мертв.

Когда девушка подняла голову, все увидели в ее глазах слезы. Вблизи стало совершенно ясно, что это желтогорский волк. В их породе темная шкура встречалась нечасто, к тому же самец оказался необычайно крупным зверем, но гривы у него не было, да и размером он все же уступал черномордым.

– Кто стрелял? – повторил барон, даже не оглядываясь на спешащих к нему юнцов.

Понятно, что ни один из них не сумел бы попасть в волка.

Брид вновь вскочила в седло, и Фея, словно крылатый единорог, буквально вспорхнула на гребень скалы. Остановившись там, жрица недолго смотрела вниз, в долину, и вдруг, вскрикнув, пришпорила лошадь и исчезла из виду. Абеляр кинулся к своему коню, но не успел еще подняться в седло, как Каспар на Огнебое уже сорвался с места.

С диким воплем, похожим на голос лесного призрака баньши, неудержимая Брид гналась вниз по склону за тремя всадниками, удиравшими на юг – в сторону границы, и быстро настигала их. Те кричали и ругались, будто их преследовал демон. Каспар поспешил туда.

ГЛАВА 3

Май скорчилась у наполовину забранной ставнями бойницы. Прижавшись щекой к камню, она смотрела на то, как крохотные фигурки охотников пересекают ущелье. Кто из них Каспар?

Вот он, верхом на огненном скакуне. Девушка закусила губу: рядом с ним на своей новой золотистой кобыле ехала Брид.

Как с нею состязаться? Не важно, что Брид обручена с Халем. Май видела, что Каспар все равно любит юную жрицу. Со стыдом она поняла, что смотрит на Брид недружелюбно. Конечно, Май относилась к Брид с почтением, ведь та была Девой, Одной из Трех – но в то же время по-человечески возмущалась ею.

Когда Каспар вернулся из Кеолотии, Май думала сперва, что-то изменится. Она ощущала, что юноша хочет сообщить нечто важное. Может, объяснится наконец в любви? Ах, но как можно на это надеяться – ведь вон он, радостно гарцует возле Брид…

Май было больно. Конечно, дочери дровосека никогда не стать ровней сыну барона. Вот глупость-то – влюбиться в дворянина. Шмыгнув носом и сглотнув, она попыталась заглушить святотатственную ненависть к сопернице. Ведь сама жрица тут не виновата, и Май это знала, хоть и считала, что Брид могла бы делать больше, чтобы отвадить Каспара. Она стиснула руки.

– Радостная Луна, огонь! Он потух – прошамкала Морригвэн, свесив голову набок и глядя на Май слепыми глазами.

Отвернувшись от окна, девушка поспешила перемешать уголья и добавить дров. После яркого света зрение не сразу приспособилось к сумраку комнаты. Морригвэн любила темноту и позволяла только разжигать огонь в очаге да чуть приоткрывать ставни. У нее всегда было жарко, но старуха все время жаловалась на холод.

Рядом с нею сидела Керидвэн. Они о чем-то тихонько беседовали. Перед Керидвэн Май испытывала слишком большой трепет, чтобы иметь к ней теплые чувства, а вот Старую Каргу любила, как родную бабушку. Когда-то – вскоре после того, как погибла ее мать, – Май надеялась, что Морригвэн выберет ее новой Девой. Но этого не случилось. Карга была с нею ласкова, многому научила, но все же Май так никогда и не вступила в таинственный мир жречества.

У дальней стены притаилась, играя с саламандрой, девочка, которую Брид привела с собой из Иномирья. Май понимала ее тихую грусть. Ведь она сама, как и Нимуэ, потеряла родителей. После болезни та так и осталась бледной и вялой, никто ни разу не слышал от нее ни слова. Сил жрицы у малышки не было, но, может, со временем появятся? Май беспокоилась о ней. Пробираясь среди упавших на пол книг и рассыпанных трав, осторожно, чтобы не обжечься о бурлящий кипятком котел, она пробралась к девочке, чтобы хоть немного ее утешить.

Опустившись на колени, Май погладила Нимуэ по руке, стараясь скрыть то, как противно ей касаться холодной липкой кожи ребенка. Она так до конца и не поняла, где Брид нашла девочку, знала только, что волчонок указал на нее как на новую Деву. Прилюдно объявить ее наследницей Брид должны были на огненном празднике Бельтайн – им отмечалось начало светлой половины года и расцветание плодородия земли.

Несмотря на все усилия жрецов Новой Веры, за прошлые десятилетия даже среди самых преданных их последователей обычай женихам и невестам подбирать себе пару в этот день не исчез. Теперь же, когда Старая Вера была восстановлена, а в крепости появилось столько молодежи, Бельтайн отмечали еще более пылко.

До праздника оставалось всего несколько дней, приготовления шли полным ходом, а посланники, отправленные разузнать, нет ли у Нимуэ каких-либо живых родственников, так еще и не вернулись. Если родителей девочки не отыщут, несомненно, этому слабому ребенку придется встать на место Брид. Ведь высшей жрицей может стать только сирота.

Май шмыгнула носом и прислушалась.

Внимание ее обострилось: Морригвэн и Керидвэн говорили о Каспаре. Что они, позабыли о присутствии посторонней, стоило ей отойти в темный угол? Чтобы не мешать жрицам, девушка замерла, не шевелясь.

– Я боюсь за его душу. – В голосе Керидвэн звенело напряжение. – Какую часть ее Некронд уже успел пожрать? Воля зверей, томящихся по ту сторону, слишком сильна для него.

– Это из-за него. Другого объяснения быть не может. Это Спар призывает волков, – ледяным тоном ответила Морригвэн.

– Он клянется мне, что не делает этого.

– Но все же не отдает ключи.

Керидвэн покачала головой:

– Не отдает. Он говорит, что является стражем талисмана. Великая Матерь возложила на него этот долг, и он от него не отступится.

– Сам Друид имел вескую причину для того, чтобы спрятать Яйцо. Даже самому себе не мог он доверить обязанность сторожить талисман. Спар юн и неопытен. Откуда ему взять достаточно мудрости? Сколько еще этих тварей должно пересечь рубеж, прежде чем они полностью захватят над ним власть?

– Но что мы можем сделать? По ночам я разбрасывала вокруг его постели рябину, а Брид начертала руны оков, но он сделался слишком силен. Мы уже не способны его сдерживать.

Голос Керидвэн дрожал.

Май понимала ее беспокойство и сама тоже очень боялась за Каспара. Она ведь любила его больше всех на свете. И если жрицы не знают, как спасти его душу от зла Иномирья, – значит сделать это придется ей. Конечно, их мастерство Май неведомо, но кое-что доступно и бедной сиротке.

К вечеру охотники вернулись, и тут же поднялась суматоха. Брид с раскрасневшимся лицом сидела верхом на Фее, и ее возмущенные крики разносились по всему двору. Керидвэн и Май поспешили вниз: узнать, что случилось.

Поперек седла барона Бранвульфа лежал огромный черный волк. Голова его свешивалась вниз и раскачивалась в такт шагу коня, изо рта капала кровь. Рунка, прибежавшая вместе с Май, села на землю и жалобно взвыла.

Бранвульф встретился взглядом с женой.

– Это Черный Волк. Мой тезка. Его убили вот эти трое овиссийцев.

Обвиняемых тоже притащили во двор. Одного из них было едва видно среди разгневанных стражников. Споткнувшись, он ухватился за труп волка, чтобы не упасть. Лошади испуганно отпрянули, Май прижалась к стене, чтобы не попасть под копыта, а потом поднялась на несколько ступенек по лестнице, ведшей на кухню, чтобы смотреть поверх голов. С удивлением она обнаружила, что этот пленник – всего лишь подросток.

Над двором гремел голос барона.

– Я объявил, что больше в моих землях не будет убит ни один желтогорский волк. Что мне, повесить вас на стенах крепости, дабы всякий видел, что нельзя не подчиняться мне? Я владетель этого баронства!

– Раз так – ты убийца! Волки губят людей целыми селами. Мужчины, женщины, дети Овиссии – все лежат мертвые, потому что твои волки перегрызли им горла! – выкрикнул парень.

Май была потрясена: неужели он посмел кричать на барона, да еще с такой ненавистью в голосе? Капитан хлестнул его по губам, но тот лишь сплюнул кровь и бросил на него презрительный взгляд.

– Мы носим цвета Овиссии. Кто бьет нас, наносит удар барону Годафриду.

Один из взрослых пленников поднялся на ноги, хотя ему и не хватило храбрости взглянуть в лицо Бранвульфу.

Высокий голос подростка взлетел над приглушенным бормотанием толпы:

– Предпочитаешь гибель овиссийцев тому, чтобы перебить своих плешивых волков? Да кто ты такой, барон Бранвульф? – Последний слог имени он произнес, будто выплюнул. – Демон, их вожак?

По двору эхом разнеслись возмущенные возгласы.

– Сбросить его со стен! – кричал кто-то. Бранвульф поднял руку, чтобы все умолкли. Не обращая на мальчишку внимания, он подошел поближе к старшему из пленников, нависнув над ним, словно башня.

– Я сожалею о ваших невзгодах, – холодно сказал он. – Но больше не потерплю этого безумия. Вы убиваете не тех волков.

Тот собрался с силами и произнес:

– Взгляните на зубы этого зверя. Точно такие же разодрали горло моей жене. Овиссийцы гибнут. Разве не странно, что вы со своими ведьмами не знаете горя? Мы видели мирно пасущихся лошадей с множеством жеребят. И все же волки движутся с ваших гор на наши луга и губят людей – мужчин, женщин, детей. Вы убийцы, убийцы и предатели.

– В темницу его! – проревел барон.

– Нет! – закричал Каспар, но радостные голоса стражников заглушили его слова. – Нельзя! Туда уже сотни лет никого не сажали!

Лишь на миг Май показалось, будто ему жаль пленника. Каспар побледнел, взгляд его метнулся к лестнице, что вела в подземелья. Он думал о Некронде.

Бранвульф посмотрел на сына черными от гнева глазами.

– Никто прежде не смел перечить барону Торра-Альты. Ночь, проведенная в холоде и темноте, пойдет ему на пользу.

Он протянул руку за ключами.

– Но… – замялся Каспар.

– Ключи! – прогремел барон.

Каспар достал из внутреннего кармана куртки тяжелую связку.

Выпустили пленников лишь через два дня. Они явно были людьми отважными и стойкими – иные не посмели бы прекословить бельбидийскому барону, – а наказание не представлялось слишком уж суровым, так что Май ожидала увидеть их не более чем подавленными. Однако когда они появились во дворе, чтобы вновь подвергнуться насмешкам торра-альтанского гарнизона, их белые лица казались кривыми от ужаса.

– Да послужит это вам предупреждением! – провозгласил Бранвульф. – И скажите своим товарищам: если я поймаю еще хоть кого-нибудь, кто убивает волков Желтых гор, я запру его в подземелье и забуду о нем.

Как только отец отдал Каспару связку ключей, тот тут же улизнул. Май смотрела ему вслед. Ей тоже нужны были эти ключи.

Но возможность заполучить их появилась у девушки лишь поздно вечером. Стемнело; смолкли крики мальчишек, вечный стук шагов и цокот копыт по плитам двора, даже звяканье кухонной утвари. Удостоверившись, что четыре кухарки, с которыми она жила в одной комнате, крепко спят, Май бесшумно выскользнула в коридор. Потом прокралась по пустым темным залам в спальню Каспара.

Когда ее пальцы коснулись ручки двери, сердце забилось где-то под самым горлом. Не заметил ли ее кто? Вот уж радость будет сплетникам! Впрочем, пускай болтают, лишь бы не догадались, в чем дело в действительности.

Дверь скрипнула, и в щель хлынул поток света. Май решила, что Каспар еще не лег, и стала поспешно выдумывать себе оправдание. Но тут он застонал во сне. Тихонько войдя, девушка увидела множество стоящих у кровати свечей – их пламя отражалось в плошках с водой. Потом шло кольцо камней, а довершали картину рябиновые прутья, разбросанные по полу. Рябина отпугивает злых духов.

Май отступила на шаг назад. Юноша лежал на постели, обнаженный до пояса. Его живот, грудь и лоб были перевязаны лентами с рунами, которые, несомненно, начертала Брид. Девушка грустно вздохнула. На миг вид тугих Каспаровых мускулов заворожил ее. Потом юноша дернулся, будто сражался во сне с каким-то врагом. В руке он стискивал кольцо с тремя ключами. Костяшки пальцев побелели от напряжения.

Ей оставалось лишь стоять и ждать, пока сон кончится и Каспар расслабит руку. В тишине спальни его дыхание казалось шумом бури. Минуты текли медленно. Май не смела пошевелиться. Наконец Каспар перестал извиваться, комкая простыню, но ключи по-прежнему держал крепко. Май шагнула к нему, но побоялась переступать через круги.

Она сглотнула. Что за заклятия вплетены в кольца рябины, камня, воды и огня? Должно быть, защитные. Во всяком случае, рябина всегда используется, чтобы не пропустить никого, имеющего дурные намерения. Но ведь Май не желала Каспару ничего плохого, даже наоборот. Она стала молиться о том, чтобы без вреда для себя подойти к юноше. Отблески пламени играли на ключах – беспокойные пальцы Каспара давно уже отполировали их, стерев древнюю ржавчину.

На цыпочках Май двинулась вперед. Она потянулась к руке Каспара, но по телу ее будто пробежала волна дрожи. Из темноты смотрели длинные лица с огромными кричащими ртами и пустыми глазницами.

Духи стихий, в ужасе поняла девушка, застыв на месте, Ундины.

– Проклятие ляжет на всякого, кто посмеет причинить вред спящему в священных кругах, – шептали и пели они, и длиннопалые руки тянулись ухватить ее за волосы.

– Нет, я… Я не стану вредить ему, – проговорила Май трясущимися губами. – Я люблю его. Я пришла его спасти.

Ноздрей коснулся сладкий запах жимолости, и девушка почувствовала, что духи входят в ее тело, ищут тайну в ее душе.

– Она любит его, – произнесли они. – Это правда. Май знала, что это правда, хоть ей и больно было в том признаться. Рана безответной любви никогда не переставала саднить.

– Да, я люблю его и должна это сделать, чтобы его спасти. Если я не выполню того, что задумала, его станут ненавидеть. Весь мир возненавидит его, а Некронд его убьет. Помогите мне. Позвольте мне забрать ключи.

Призраки вихрями закружились по комнате, перешептываясь, обвиваясь вокруг дубовых столбиков, держащих полог над кроватью. Вдруг все они слетелись к Каспару. Легкими, как перышко, прикосновениями они стали гладить ему кожу, и вот хватка пальцев ослабла, рука раскрылась. Май осторожно взяла связку и тут же выбежала из комнаты, прихватив с собою свечу.

Она помчалась во двор. Глубоко вдохнула, как делают, готовясь нырнуть в ледяную воду, и стала спускаться по старым ступенькам к сердцу крепости. Огонек трепетал у нее в ладонях.

Мимо пронеслась череда темных комнат без окон. За первой дверью открывалась высокая сводчатая палата, полная страшных приспособлений. Стараясь не смотреть на закрепленную под потолком дыбу, Май протиснулась мимо «железной девы», неподвижно висевшей на ржавой цепи. В отсветах свечи казалось, будто орудия пыток обретают жизнь. Воображение заполняло их кричащими людьми с безумными глазами. Где же каморка, про которую рассказывал как-то Каспар?

Как ни странно, дубовая дверца открылась совсем легко. В помещении за ней не оказалось ничего ужасного – только небольшой деревянный ларец. Прежде чем отпирать его, Май прочла вырезанные на крышке руны.

– «Не пользуйся инструментами богов, если только они сами не пользуются тобою», – произнесла она вслух, после чего, не размышляя над значением слов, вставила в скважину замка самый маленький из ключей.

Уже почти открыв ларец, девушка заметила на нем три рыжих волоска. Она осторожно сняла их и, лизнув, прилепила к дубовой стенке. Крышка со скрипом поднялась. Май вскрикнула.

На нее смотрело бесплотное лицо. Пустые глазницы зияли темнотой, звериный рот скалился в молчаливом вопле. Девушка отпрянула, бормоча защитное заклятие. Язык присох к гортани. Лишь спустя несколько мгновений она поняла, что это лишь ее собственное отражение в гладкой скорлупе – пламя свечи сыграло злую шутку. На моховой подстилке лежало яйцо чуть больше ее кулака. Выругав саму себя за глупость, Май робко потянулась к нему.

Страх захлестнул девушку. Колени ослабли, пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Большие, грубо отесанные камни дрожали. Только что бывшие твердыми, они расплывались, и через них проступали призрачные фигуры – огромные, небывалые звери с телами львов, лошадиными головами, острыми когтями и перепончатыми крыльями.

– Выпусти нас! – умоляли они. – Все мы – создания Великой Матери. Верни нам свободу!

В свое время Май спрашивала Каспара, что он чувствует, прикасаясь к Яйцу, но тот не захотел рассказывать. Признался лишь, что ощущает ненависть, кипящую в крови чудовищ, которые жаждут мести. Этой же ненавистью все было пронизано и теперь.

– Ведьма, тюремщица, дитя убийц!

Слова шли неведомо откуда. Из теней вынырнула драконья морда. Как ни странно, Май не было страшно. Крепко держа Некронд, она смотрела на призрачного зверя. В ране на его горле пузырилась кровь, а у плеча повисло сломанное крыло.

– Дочь палачей, – шипел дракон, – я твой раб.

Май опустила Яйцо в небольшую серебряную шкатулку, и видения стали таять, втягиваться обратно в стены. Шкатулку эту подарила ей Морригвэн для того, чтобы хранить пряди волос – все, что осталось у Май от матери. Иные считали это жутковатым. Теперь каштановые локоны стали мягким гнездышком для талисмана.

Теперь следовало оставить все так, будто никто не трогал Некронд. Она аккуратно вернула на место волоски Каспара… Но один упал на пол. Отыскать его было невозможно. Тогда Май заменила его своим, рассудив, что в полумраке никто не заметит разницы. Заперев ларец, вышла в пыточную и захлопнула за собой дверцу. Потом поспешила в комнату Каспара. От страха и быстрого бега на лбу у нее выступили капли пота.

Затаив дыхание, Май приоткрыла дверь и проскользнула к его кровати. Как хотелось ей тронуть хоть руку юноши! Она подошла ближе, стискивая пальцы в кулак, и только взглянула на него затуманившимися от слез глазами.

– Прощай, любовь моя. Да охранит тебя Великая Матерь. На сей раз, духи стихий встретили ее ласково, зная уже, что в сердце девушки нет злобы. Май вложила ключи юноше в ладонь, и Каспар тут же сжал их. Печально вздохнув, она поспешила к дверям, так и не заметив лежащий на подушке цветок боярышника – «майский цвет», как порой зовут его. Прижимая шкатулку к груди, она бежала, зная, что не может терять времени. Казалось, будто кто-то смотрит ей в спину, крадется следом.

Все было подготовлено заранее, так что Май сразу бросилась на конюшню. Там ждал пони – старая, надежная лошадка, выбранная для нее самим Каспаром. Из-за почти белой шкуры нарекли ее гордым именем Розальба, но обычно прозвание это сокращали, и оно превращалось в обычное «Рози», больше подходившее для работящей, но не слишком резвой кобылы.

Стараясь не шуметь, Май вывела пони через боковую калитку – в мирное время решетку там не опускали. Не осмеливаясь в темноте сесть в седло, она пешком спустилась по крутой тропе на дно ущелья и лишь там осознала, что понятия не имеет, куда намерена отправиться. Голова кружилась от слез. Наконец, приняв решение, Май двинулась вниз по течению Лососинки на юг, в сторону равнинной Бельбидии. Морригвэн всегда говорила, что река выбирает самый подходящий путь, и если не знаешь, куда податься, – следуй ей.

Лишь когда Тор превратился в крохотную черточку на горизонте, а башни крепости запламенели в лучах восходящего солнца, она позволила себе оглянуться.

– Прощай, мой господин. Я всегда буду любить тебя.

Всхлипнув, Май повернулась спиной к своей прежней жизни.

ГЛАВА 4

Недвижным взглядом Каспар смотрел на лучи мягкого розовато-лилового света. Тишина окутала его. Заснуть он так и не сумел. Ленту тропы, обвивавшую Тор, ничто не тревожило. Ничто не тревожило ее вот уже много часов.

Но вот вверх по тропе пробежал горный козел с длинными рогами, изогнутыми, как островерхая арка, и скрылся в тени под скалой. На камнях разложили костры, оставалось только поджечь дрова. Все это казалось Каспару каким-то ненастоящим. Может, от бессонницы? Тело и сознание будто онемели. Темно. Значит, он не сможет искать ее. Остается лишь сидеть на смотровой площадке над барбаканом, глядеть на дорогу и тосковать по Май.

Много дней он рыскал по окрестностям, заезжал в каждую деревню, задавал вопросы всем – от самого крохотного малыша до проезжего купца. Май никто не видел. Каспар везде искал ее, даже в подземелья спускался, невзирая на гнев матери. Но и там ее не было. Ларец с Некрондом Каспар не стал открывать, проверил только, на месте ли скрепляющие его волоски.

Место в его сердце делили, споря друг с другом, три чувства. Во-первых, он волновался за Май. Во-вторых, корил себя. А в-третьих – в-третьих, в глубине души Каспар ощущал необъяснимое облегчение. Его переполняли небывалые силы. Даже загноившаяся ссадина на темени стала заживать.

Несомненно, Май хочет его наказать. Но рано или поздно она вернется. Вдруг сегодня? Да, почему бы не сегодня? С утра Каспар решил, что не поедет на поиски, а будет ждать, чтобы подчеркнуть свою веру в ее возвращение. Ведь она его любит…

В воздухе затрепетала песня черного дрозда. На кухне загремели посудой. Вскоре проснулся петух и закукарекал, требуя, чтобы его выпустили из курятника. Каспар оторвал взгляд от тропы и посмотрел в сторону двора. В тени шевельнулась хрупкая фигура. Тут же узнав ее, юноша поспешил вниз по винтовой лестнице.

Брид стояла на том камне, что считался сердцем Торра-Альты, и протягивала руки навстречу бледному солнцу, встававшему из-за пиков Желтых гор.

– Она меня бросила, да? – произнес Каспар, которому горе затмевало все на свете.

Брид что-то промычала, будто не расслышала вопрос. Каспар обиделся, однако не мог не признать, что в последние дни редко говорил о чем-либо другом. Он постарался забыть свою беду и впервые подумал, что Брид ведь тоже очень беспокоится.

Каспар собирался уже уходить, когда жрица тихо сказала ему:

– Нет смысла искать дальше. Она уехала и не хочет, чтобы ее нашли. Возможно, скоро она вернется. Мы все любили ее, а особенно ты.

– Сегодня, – прошептал Каспар. – Я так ждал сегодняшнего дня. Я хотел пройти с нею меж огромных костров, взметающихся к полуночному небу. Хотел, чтобы мы не забыли эту ночь до конца своих дней. Хотел ей сказать, что люблю и хочу, чтоб она сделалась моей невестой. Но ее нет.

– Возможно, скоро она вернется, – повторила Брид, и по избитости этой фразы Каспар понял, что мысли девушки, блуждают где-то еще.

– Мы оба знаем, что Май не склонна к необдуманным поступкам.

Брид с отсутствующим видом кивнула.

– Зря я ждал.

Юная жрица погладила его по плечу:

– Прости, Спар, но мне придется тебя оставить. Надо готовиться к обряду.

Все его покинули. Все винят его в появлении волков, а теперь и в исчезновении Май. Они его избегают. Только маленький волчонок, улизнувший из караулки, принялся радостно прыгать по булыжникам двора и тыкаться носом Каспару в щиколотки.

Не пойти ли помочь охотникам, собирающимся бить волков? Нет, Каспар не мог больше выносить их осуждающие взгляды. Он вернулся на барбакан и привалился к каменному зубцу. Было утро Бельтайна – первого дня месяца радостеня.

Темные курганы четко рисовались в лучах рассвета. К воротам крепости вела цепочка костров. На трех рядах окружавших ее стен тоже сложили целые шатры из дров. Пламя спиралью взбежит по Тору и запылает на высоких башнях. Сегодня ночью Торра-Альта превратится в огненный цветок, воздающий богам благодарение за наступление светлой половины года.

Каспар смотрел в ущелье до тех пор, пока солнце не напекло ему плечи. Тогда он погладил Рунку и глубоко вздохнул. Больше пренебрегать своими обязанностями было нельзя. Проходя мимо кухни, он прихватил краюху черствого хлеба, отдал волчонку половину, а остальное сгрыз сам.

– Эй, мастер Спар, поешьте-ка, как следует, – разворчалась повариха. – Я вот вам яичницу поджарила да бекона кусок – слышите, шипит на сковороде? А то только кожа да кости остались. Этак и вовсе истаете.

Каспар пожал плечами, пробормотал какие-то извинения и пошел прочь. Из конюшни разносился отцовский голос – барон руководил подготовкой к охоте. Что толку? За все это время было убито всего четыре черномордых волка. В последние дни Каспар мало в чем видел смысл.

– Я думала, приедет больше, – прохрипела Карга, когда Керидвэн рассказала ей о происходящем вокруг.

Морригвэн укутали в толстую медвежью шкуру, после чего крепкий солдат отнес ее на кушетку, поставленную посреди внутреннего двора на камень-сердце Торра-Альты. Каспару казалось, что шкура тяжелее, чем сама жрица. Керидвэн возилась с подушками. Глядя на нее, Каспар закусил губу.

Охота вновь оказалась бесплодной. Лучники вернулись пораньше, чтобы приготовиться к празднику. Им пришлось протискиваться через толпу: в ущелье скопились тысячи паломников, желавших видеть, как посвятят в сан новую Деву.

Многие уже раскинули палатки вокруг Тора и наслаждались весенним солнышком.

– Гости пришли со всей Торра-Альты, даже с западного побережья, где гнездятся на скалах клушицы и моевки, а люди живут в пещерах и торфяных хижинах, – говорила Керидвэн, пытаясь скрыть свою грусть. – Но с юга явилось меньше народу, чем я полагала. Около дюжины из Йотунна и Фароны, несколько сотен из Квертоса, а вот из Овиссии нет никого. Знаю, они винят нас в своей беде с волками, но я надеялась…

Солнце склонилось к горизонту. Горы нависли над ущельем черными тучами, но вершины их полыхали в последних лучах заката словно рубины. Брид зажгла первый огонь. Жаровня, стоявшая посреди крепостного двора, разгорелась, и в тот же миг вспыхнули костры на стенах и башнях, заливая Торра-Альту мерцающим алым светом.

Тогда Брид вывела вперед Нимуэ. Бледная девочка в длинной, до щиколоток, белой рубашке прошла с нею по мощенному булыжником двору и ступила на большой круглый камень. Волчонок присел на задние лапы и завыл. Голос его казался удивительно густым и взрослым для такого малыша. Трог вздрогнул и тронул Рунку носом.

Испуганная Нимуэ ухватилась за юбку Брид. Жрица опустилась на колени и протянула девочке несколько ягод кровяники. Потом она встала – сама царственность! – и начала обряд. Факел в ее руке коснулся разлитого по двору камфорного масла, сдобренного травами. Языки голубого пламени ярким кольцом окружили немногих избранных, тех, кого допустили присутствовать. Кругом сыпались горячие искры. Брид и Керидвэн, распустив волосы, заплясали вокруг камня-сердца.

Нимуэ заплакала.

Морригвэн стиснула руку Каспара, вонзив острые ногти ему под кожу, и что-то тихо бормотала о злых знамениях. Потом она, кажется, забыла, где находится и как важна эта ночь, потому что кашлянула и резким тоном проговорила:

– Здесь, со мной, должна была стоять Май, а не ты. Это ты ее прогнал. Ни одна девушка не может ждать вечно. Ты глупец, Спар.

Остальные присоединились к безумному хороводу. Не зная ни чина, ни порядка, они просто скакали, друг возле друга, радостно крича.

Каспар не пошел танцевать. Он понимал, как тяжело на душе у Карги, и, глядя себе под ноги, думал о Май. Внезапно Морригвэн крепче стиснула его плечо. Подняв голову, Каспар посмотрел туда же, куда были направлены ее слепые глаза. Там прокладывала себе путь через пляшущую толпу женщина в черном.

Рука жрицы соскользнула. На миг Каспар решил, что старуха умерла. Ведь она не раз говорила ему, что поддерживает в себе жизнь лишь затем, что прежде надо найти новую Деву, а теперь, когда это почти что выполнено, может спокойно скончаться. Но тут Карга с необычайной силой потянула его к себе:

– Что-то не так. К нам идут.

Интересно, подумал Каспар, откуда ей знать? Морригвэн утверждала, что видит лишь расплывчатые пятна света.

– Это какая-то женщина в черном платье, – медленно произнес он. – Она смотрит на Нимуэ.

Люди расступились. Брид и Керидвэн прервали танец на полушаге. Теперь, когда женщина приблизилась, и лицо ее было освещено, Каспар увидел, что по ее щекам текут слезы. Она протянула руки к девочке. Нимуэ шагнула вперед, запнулась, потом побежала к ней:

– Мама! Мамочка!

До сих пор никто в Торра-Альте не слыхал от нее ни слова. Женщина рухнула на колени и сжала свою дочку в объятиях.

Каспар сглотнул горькую слюну. Мать девочки жива. Нимуэ не сирота. Морригвэн выпустила его руку. Пошел легкий весенний дождик, пламя костров зашипело, люди стали недовольно кривиться.

Женщина, задыхаясь от слез, говорила урывками:

– Я… Понимаете… Уже два месяца назад… Везла ее сюда из Писцеры, думала, вы ее вылечите. Молилась… – Она разрыдалась, потом, взглянув на девочку, засияла улыбкой. Никто ее не торопил. – У нее всегда была слабая кровь. В дороге она умерла. А потом ее тело похитили. Наверно, они принесли ее к вам. Теперь я поняла, это были феи. Хвала Великой Матери, вы ее вылечили! Конечно, она просто уснула, а вы пробудили ее, дали ей новую жизнь…

Нимуэ ласково уткнулась матери в плечо. Ей было хорошо.

Три высшие жрицы долго смотрели на них и молчали. Потом Карга закашлялась. Керидвэн бросилась к ней, Брид стала поить ее водой. Но у старухи не хватало сил, чтобы пить. Дева заплакала.

– У меня больше нет времени, – выдохнула Морригвэн. Керидвэн стала баюкать ее, укачивать на руках. Бранвульф тихо велел всем расходиться. В горле у Морригвэн заклокотало, Керидвэн склонилась к ней.

– Она говорит, чтобы все оставались. Возможно, здесь, среди нас – будущая Дева, которая сегодня проявит себя.

Но никто себя так и не проявил. Лишь Рунка уселась поближе к Морригвэн и принялась тыкаться носом ей в ногу.

– Ты ведь должна была нас к ней привести, – прохрипела Карга, спустя несколько минут напряженного молчания, когда над толпой было слышно лишь ее натужное дыхание. – Руны сказали, что ты приведешь нас к новой Деве. А ты лишь притащила ребенка из мира мертвых. Сперва убили волчицу-мать, потом ожила умершая девочка, а теперь я умираю. Преемственность Троицы прервется. – Она посмотрела на Керидвэн. – Последней моей обязанностью было дожить до дня, когда мы найдем новую Деву, но я при смерти. Я подвела тебя, доченька.

– Может, надо было с самого начала выбрать Май, – негромко сказала Брид. – Конечно, она не видит за облаками луны, но все равно ходит старыми путями.

Морригвэн подняла голову к небу.

– Когда я умру, положите мое тело на вершине древнего кургана. Пусть орлы и вороны очистят его. Когда скелет иссохнет и побелеет, возьмите кости из рук и стоп и вырежьте на них руны, чтобы ждали новую Деву. После возьмите череп, принесите его в Торра-Альту и на камне-сердце разбейте на куски булыжником, взятым с Желтых гор. На каждом осколке начертайте руну надежды. Больше мне нечего вам оставить.

Сколько-то времени она молчала, хватая ртом воздух, потом продолжила:

– Я жила слишком долго. Моя задача не выполнена, и теперь это бремя ляжет на твои плечи, Керидвэн. Но двое – не трое. Великая Матерь не услышит вас, и силы ваши станут иссякать. До дня, когда восстановится Троица, вы останетесь лишь самими собой. Мы тяжко трудились, но не достигли успеха. – Она погладила Рунку по голове. – Дикий зверь… В следующей жизни я хотела бы вернуться и видеть, как ты все еще рыщешь по своим родным холмам. Желтые горы принадлежат не барону и его потомкам – нет, они принадлежат волкам, поселившимся здесь тысячи лет назад, задолго до того, как мы пришли с юга, оставив пещеры древнего мира ради плодородных земель севера. Спар!

– Я здесь, Морригвэн.

– Проследи, чтобы они не вымерли. Ты выбрал руну волка, знак дикой природы. Ты – их страж.

Юноша коснулся гладкой костяной пластинки, которую всегда носил в кармане. Он плакал и не стыдился слез. Плакал не по одной Морригвэн – по ним всем.

Люди, немного расступившись, стояли неподвижно, смотрели, ждали. Ждали всю ночь – долгую и безоблачную, ждали весь следующий день и молились. Солнце взошло и согрело слабое тело старухи, но когда оно вновь ушло на запад, красный закат залил сумерки кровью, а с севера налетел ледяной ветер.

Карга подняла веки.

– Следую за солнцем. Ночью мне слишком холодно. – Она спокойно улыбнулась. – Я постаралась хорошо вас обучить. Сто пятнадцать лет я несла это знамя, – куда дольше, чем надо. Теперь Матерь зовет меня. Моя боль сильнее, чем вы можете себе представить. Я жажду покоя. Керидвэн, прости меня.

Она уронила руки, и последний свет жизни в ее слепых глазах потух.

Ущелье затянула ночь. Волчонок, казавшийся в темноте белым призраком, запрокинул голову и завыл. Его голос взлетел над стенами крепости, пронесся между скалами, полный скорби. Из далеких долин ему ответили родичи. Орел поднялся высоко в лиловое небо, описал круг, касаясь крылом угасающих лучей солнца, и улетел на запад следом за уходящим днем.

Керидвэн прильнула к телу старухи. Каспар, глотая слезы, положил ей руку на плечо, но женщина не замечала его.

– Ей предстоит пройти через страшные леса Иномирья, – негромко произнес Абеляр. – Да будет ее путь к блаженству Аннуина быстрым. Наверное, ей дадут коня, и она поскачет впереди всех душ, и те поклонятся ей, а телу ее вернется былая сила.

Трясущимися пальцами Каспар стиснул в кармане руну волка, вытер глаза. Теперь на нем лежит большая ответственность. Тело Морригвэн уже начало коченеть.

– Троица разрушена, – проговорила Брид, голое ее дрожал. – Я слаба, как никогда прежде. – Она провела рукой по изрезанному морщинами лбу Карги. – Морригвэн, ты нужна нам!

Потом вскинула голову и обернулась к югу, в сторону равнинной Бельбидии.

– Халь, где же ты?

Бельтайнские огни горели всю ночь. Женщины плакали. Бранвульф удалился к себе в залу, Трог поковылял следом. Вскоре пошел туда и Каспар, глядя в землю. За ним увязалась вперевалочку Рунка. Наклонившись, он почесал ей загривок, а та лизнула его ладонь.

Следующим утром люди, поселившиеся вокруг Тора, так и не разошлись. Большинство лежало, скорчившись, у костерков. Кое-кто молча стоял на коленях и молился. Только женщины Торра-Альты продолжали причитать.

Ветер раздувал дым от костров, и весь Тор окутался черным облаком, будто в его пещеры вернулись драконы былых времен. Постепенно паломники, растирая закоченевшие плечи, потянулись в крепость – оплакать мертвую. Морригвэн лежала в тисовой колыбели, ее седые и редкие волосы украсили венком из боярышника.

Цветы напомнили Каспару о Май. Несомненно, она возвратится, услышав о смерти жрицы. Да, конечно же, Май просто обязана отдать ей долг памяти. От надежды на сердце сделалось теплее. Сперва он стоял на стене, глядя, как бесконечная череда паломников подымается по спиральной тропе. Май не показалась. Тогда Каспар спустился вниз и пошел им навстречу, спрашивая, не видал ли кто кареглазую девушку-подростка с каштановыми волосами. Почти все качали головами. Порой кто-нибудь указывал на девиц, подходивших под описание. Но каждая оказывалась не той, кого он ждал.

Все утро Каспар провел в бесплодных поисках. К обеду он вернулся на барбакан – оттуда лучше было видно. Вскоре его внимание привлекла знакомая фигура: вверх по тропе бежал, радостно подпрыгивая, Папоротник.

– Спар! – весело вопил он, перекрикивая печальные песнопения плакальщиков, – Спар, я ее нашел!

Юноша чуть не кубарем скатился по лестнице, растолкал людей и рывком поднял Папоротника так, чтобы мордашка лёсика приходилась вровень с его лицом:

– Где?!

Рожки у Папоротника почти что исчезли, остались лишь мягкие шишечки, еле видимые среди курчавых волос. Но все равно в его огромных глазах, выступающем носе и коже песочного цвета оставалось много оленьего.

– В Ежевичной пуще, к востоку отсюда.

Как же Каспар сам об этом не подумал? Именно туда Май и могла отправиться. У восточных отрогов Желтых гор мало кто жил – только дикари да отшельники. Леса на их северных склонах росли густые, почти непроходимые: кабаны там почти не водились и кустарник не вытаптывали.

– Волки уходят из леса, она будет в безопасности. Зря я беспокоился, – рассказывал возбужденный Папоротник. – Конечно, она теперь взрослая, а уж красивая! – вся в мать. Она меня видела. На целый миг замерла и смотрела на меня.

Каспар медленно опустил его на землю, пытаясь не выдать разочарования. Лёсик говорил о своем детеныше, Петрушке. Об исчезновении Май он ведь и понятия не имел.

– Я рад за тебя, Папоротник. Правда.

Тот пустился в пляс, выбивая чечетку босыми пятками, до сих пор напоминавшими копытца:

– Главное, что с ней теперь ничего не случится. Как она на меня смотрела! Как смотрела! – Вдруг он перестал прыгать и уронил голову: – А потом, Спар, она убежала.

– Ты ведь стал похож на человека, – попробовал утешить его Каспар. – Она тебя принимает за хищника.

У Папоротника на глаза навернулись слезы. Он с отвращением оглядел свое тело:

– Знаю. Потому и пришел сюда. Не хотел, но в лесу больше жить не могу. Попробовал грызть побеги березы и бука – я их раньше очень любил. А теперь у них вкус такой… ну… деревянный. Представляешь?

Каспар полагал, что, вероятно, представляет.

– Есть хочется, Спар. А больше податься некуда. Лёсик уныло посмотрел на него.

– Тебе здесь рады, Папоротник. Конечно же, тебе здесь рады, – поспешил уверить его Каспар.

Однако лёсик уже не слушал, а разглядывал проходящих мимо людей.

– Большое стадо собралось, – заметил он, беспокойно прижимаясь поближе к юноше.

Тот пожал плечами и, подозвав солдата, приказал ему добыть для Папоротника какой-нибудь еды – только без мяса: зелени, фруктов и хлеба.

Вскоре солдат вернулся и принес, помимо того, что велели, большое плоское блюдо с коронным кушаньем поварихи. При виде всего этого роскошества глаза у Папоротника сделались еще больше, чем обычно. Он по очереди хватался то за хлеб, то за зелень, то за фрукты, но раз попробовав медовые пироги, больше ничего другого и видеть не хотел.

– Растолстеешь, – предупредил его Каспар.

Но малыш только блестел жадными глазками и быстро-быстро жевал набитым ртом.

Появление Папоротника отвлекло Каспара от поисков лишь ненадолго. Вскоре он вновь принялся расспрашивать людей, поднимавшихся по тропе, о Май. Лёсик поскакал следом. Желая угодить своему новому покровителю, он толкался среди плакальщиков и в промежутках между пирожками повторял вопросы Каспара. Многие ему улыбались, хотя кое-кто смотрел недовольно – воодушевление Папоротника едва ли гармонировало с общим печальным настроением. Вскоре Каспар потерял лёсика из виду и больше не вспоминал о нем. Он спросил очередных паломников – на сей раз это оказались скотоводы с восточного побережья Йотунна, – не встречалась ли им Май. Те на миг задумались, но потом покачали головами. Не встречалась.

Каспар совсем уже стал падать духом.

– Великая Матерь, – взмолился он, – помоги мне ее найти.

В голове закружились мысли: надо воспользоваться Некрондом и отправить на поиски Май тварей из Иномирья. Но он удержался от этой затеи. В конце концов, он ведь обещал матери не спускаться в подземелье.

Внезапно вновь появился Папоротник. Распихивая плакальщиков локтями и не замечая, что весьма их этим злит, лёсик в ужасе кричал:

– Волк! Волк!

Лицо у него раскраснелось, а ноздри дергались. Каспар не понимал, в чем дело. Не мог же волк оказаться среди такой толпы!

– Успокойся. Нет тут никаких волков. Подумай как следует и расскажи, что ты увидел, – потребовал он, стараясь не подать виду, что Папоротник его раздражает.

– Я всех спрашивал про Май, как ты велел, и вдруг слышу – еще кто-то тоже спрашивает, – принялся растолковывать лёсик. – А вонял он волком. Высокий, в одежде из волчьих шкур, а человеческого запаха вовсе нет – только волчий. Это волк на двух ногах!

Сердце у Каспара тревожно забилось. После нападения, случившегося в Троллесье, Кеовульф тоже утверждал, будто видел странного волка, ходившего на задних лапах. Но что это значит? И зачем еще кому-то искать Май? Он стал прокладывать себе путь наперерез идущим. В какой-то миг среди плакальщиков мелькнул высокий мужчина в плаще из волчьей шкуры, но тут Каспара затерли. Чтобы видеть поверх голов, ему не хватало роста, а когда он выбрался на обочину тропы и влез на большой валун, незнакомец уже пропал.

– Вы не видели человека в волчьей шкуре? – принялся спрашивать Каспар.

Люди смотрели на него непонимающим взглядом. Одна только пятилетняя девочка, сидевшая на руках у матери и плакавшая, проговорила сквозь слезы, что какой-то дядя с большими зубами на нее оскалился.

– Не обращайте внимания, сир, – объяснила женщина. – Устала она, вот и все. Никого ты, милая, не видела.

– Нет, видела! – ныла перепуганная малышка. Дальнейшие расспросы прервал стук копыт и резкая трель горна. «Поберегись!» – крикнул кто-то. Через толпу, злобно ругая и расшвыривая людей, неслись всадники.

– Эй, прекратите немедленно! – воскликнул Каспар, узнав красно-синие овиссийские котты.

Вот уж кого, а дворян из Овиссии он никак не ожидал увидеть среди скорбящих по Морригвэн.

Юноша кинулся следом, но нагнал их лишь во внутреннем дворе Торра-Альты. Лошади овиссийцев были все в пене, а сами они продолжали ругаться.

– Как смеете вы нарушать покой нашего траура! – прогремел Бранвульф. – Неужто ваше дело столь неотложно?

– Именно так! – рявкнул в ответ овиссиец, глядя с высокого седла на барона. – Вы хороните одну старуху, а мы – сотни людей, которых погубили ваши волки. Вы даже в крепости их держите! – Он гневно указал на Рунку, спрятавшуюся за ногами Керидвэн.

Каспар разглядел на его яркой одежде дорогую брошь – знак благородного происхождения. Впалый подбородок, круглое лицо и оттопыренные уши сразу выдавали семейное сходство. Тут и Бранвульф, узнав второго сына барона Годафрида Овиссийского, приветствовал его улыбкой:

– Вижу, ты изменился, Ирвин. Всякий раз, как мы тебя видим, ты делаешься все больше похож на своего брата Тапвелла. Добро пожаловать в Торра-Альту в сей горестный день.

Тот фыркнул и остался сидеть на коне – редкая грубость.

– Я прибыл не затем, чтобы обмениваться любезностями. Сначала вы натравили на наш скот волков, потом бросили троих людей моего отца в темницу, где их пытали и мучили демоны. Но больше мы не потерпим подобного! Мой отец отправился к королю, и будет искать у него управу на Торра-Альту.

Прищурившись, Ирвин наклонился вперед и грозно навис над бароном.

– В Фароне только и говорят о ваших подлых делишках. Нам стало известно о том, как принцесса Кимбелин, принц Ренауд, мой брат и прочие дворяне были захвачены в плен. Король полагает, что в центре заговора против его невесты стоишь ты, Бранвульф! Поэтому, чтобы ты не замедлил предстать перед ним, Его величество удерживает у себя твоего брата Халя.

В руки – хорошо хоть не в лицо – барону полетел пергаментный свиток. Каспар чуть не задохнулся от гнева, однако его отец едва моргнул и спокойно взломал королевскую печать.

– Его величество требует, чтобы я прибыл ко двору, – объявил он. – Разумеется, я подчинюсь, хотя это и весьма неудобно для меня в настоящее время.

Остальное Каспар прочел сам, едва ли не на каждом слове стискивая кулаки. Король угрожал, если до конца месяца Торра-Альта не уничтожит всех волков на своей земле, выступить против баронства с армией. Присев рядом с Рункой, юноша ласково потрепал ее по бокам.

– Я лично прибыл, чтобы доставить это письмо, – провозгласил Ирвин, – и сообщить, что пастухи Овиссии собираются в ополчение. Отец отправит их на помощь королевскому войску, чтобы обеспечить твое подчинение воле Его величества. Если же приказ короля не будет выполнен, мы удостоверимся, что волки порождены вашими колдовскими чарами, а твоя цель – низвергнуть трон и силой насадить по всей Бельбидии свою гнусную веру.

Солдаты гарнизона шагнули ближе к овиссийцу.

– Оставьте его, – холодно и жестко приказал барон. Люди неохотно отступили. Ирвин со свитой развернули коней и поскакали, оскальзываясь на голом камне, вниз по тропе.

– Мы будем сражаться! – крикнул им вслед со стены кто-то из молодых лучников.

Каспара окружали юные лица, так и пылавшие восторгом: каждому хотелось покрыть себя славой. Он и сам был молод, но уже не так простодушен. Видев множество смертей во время осады, Каспар знал, что отец не очень-то хочет бросать этих мальчишек в бой.

– Нет славы в войне против собственного короля, – громко произнес Бранвульф. – Спар, капитан, за мной в залу. Спар!

Он зашагал прочь, оставив у тела Морригвэн только женщин. Каспар трусцой побежал следом.

– Я должен ехать немедленно, – сказал барон, как только они остались наедине.

– Но ведь овиссийцы готовы напасть в любую минуту! Во рту у Каспара пересохло. В крови кипела ненависть к соседям, он старался, чтобы голос не дрожал.

– Не спорь! Они думают, что тут замешано колдовство. Считают, будто я – Черный Волк и плету заговор ради уничтожения Бельбидии. Я должен лично отправиться в Фарону и убедить короля в своих благих намерениях.

– Позволь мне воспользоваться Некрондом, – попросил Каспар. Голос его стал вдруг глухим и шипящим. – Я могу это все прекратить.

Скрипнула дверь, и в залу скользнула Керидвэн. Глаза у нее были красные от слез, а волосы, обычно блестящие, висели, как пакля.

– Ни за что! Из-за того, что ты трогал талисман, начались все наши беды. Худшее, что можно выдумать, – дать свободу его силам. Некронд должен оставаться на месте, и как только дела наладятся, мы с Брид измыслим способ, как навеки сокрыть его от людей.

– Нет! – взорвался Каспар. – Я его страж. Великая Матерь давно уже объявила, что я должен беречь его.

– Но ты его не бережешь, Спар. Ты пытаешься стать его властелином.

Рядом с Керидвэн встала Брид со следами слез на щеках.

– Это ты виноват, – бросила она.

Каспар покраснел и отвернулся, благодарный судьбе за то, что могучий голос Бранвульфа отвлек от него внимание жриц.

– У нас есть более насущные нужды. Король призвал меня для ответа на обвинения в предательстве. На рассвете я отбываю. Спар, поручаю тебе крепость. Разумеется, следить за порядком в гарнизоне остается капитан. Керидвэн же станет тебя направлять. А ты будешь ее слушаться! – приказал барон грозным тоном.

– Нет, – мягко перебила его супруга. – Спар уже достаточно взрослый, чтобы сам нести ответственность, доставшуюся ему по праву рождения. Мое место рядом с тобой, Бранвульф. Я отправлюсь с тобою в Фарону и докажу королю нашу верность.

– Отважный поступок, – кивнул барон. – Но ты рискуешь. Никогда прежде Рэвик не терпел в своем дворце жриц Старой Веры.

– Все мы рискуем, – вздохнула Керидвэн. – Нам необходимо сохранить расположение короля и убедить его, что мы, как и все прочие его подданные жаждем избавиться от черномордых волков.

Бранвульф посмотрел сыну в глаза:

– Готовься, Спар. С первыми лучами солнца мы возложим тело Морригвэн на курган и сразу после того уедем. Торра-Альта остается в твоих руках.

Каспар криво улыбнулся. Его отнюдь не переполняла гордость: он знал, что это пустой жест, а на деле барон полагается на способности капитана. К тому же мысль назначить Каспара своим наместником вообще пришла Бранвульфу в голову лишь оттого, что отсутствовал Халь.

Полночи Каспар проворочался в постели, даже не пытаясь заснуть. Они все ошибаются. Их обвинения беспочвенны – он это знал. Вовсе он ничего дурного не сделал с Яйцом! Наоборот, даже доказал свою силу воли тем, что уже несколько дней не спускался в подземелья. Несомненно, воспользовавшись Некрондом, он мог бы решить все проблемы. Ну, ничего. Вот уедет Керидвэн…

Наступлению утра Каспар был рад, хотя восход солнца и принес с собою печальную работу. В самый ранний час тело Морригвэн снесли вниз по крутой тропе и положили на каменную плиту на вершине старого кургана. Ее раздели, чтобы ветер мог гладить серо-голубую кожу. Каспару это казалось неприятным, но Карга так и хотела: напомнить всем, что плоть смертна, а кончина ждет каждого. Керидвэн взяла ее серп и срезала немного седых волос, завязав прядь в узел.

– Так хоть часть ее останется со мной, – сказала она, грустно улыбнувшись Каспару.

Жрица уложила серебряную прядь в мешочек, а потом вскинула руки, призывая духов стихий. Своим заклятием она просила их защитить тело Морригвэн от любого святотатства. Каспар почувствовал, как задрожал воздух. Он ничего не видел и не слышал, но было такое ощущение, будто на него смотрит множество глаз, полных укоризны.

Когда все закончилось, Бранвульф взял жену за руку.

– Нам пора.

Каспар доехал с ними до конца ущелья и на прощание поцеловал Керидвэн.

– Обещай мне не пользоваться Некрондом, – попросила та.

На ее лице до сих пор оставалась печать горя.

Взгляд Керидвэн проник в глубину души Каспара, но впервые юноша взглянул на нее по-новому – не как на жрицу, а как на свою мать. Силы ее сделались куда меньше. Внезапно она показалась очень уязвимой. Давать такое обещание Каспар вовсе не желал, но все же кивнул: не хотелось делать еще больнее.

– Спар, будет нужно – советуйся с капитаном, – велел Бранвульф. – И не беспокойся. Несомненно, в тот же час, когда я достигну Фароны, король выпустит Халя и через десять дней, самое большее – через две недели, он вернется и будет тебе помогать.

– Очень за него рад, – искренне ответил Каспар, хоть и обидно было, что отец уверен, что помощь Халя ему потребуется. – Но я и без него справлюсь, не волнуйся. К концу лета я стану взрослым.

– Никто не делается взрослым в восемнадцать лет, – фыркнул барон. – В этом возрасте у тебя все ошибки впереди, а смирения нет ни малейшего. Вот тебе задача: отыщи, где плодятся черномордые волки. Это место должно быть где-то в горах. Пора с ними покончить.

Западные вершины тонули в серых облаках. Наверное, несмотря на весеннюю пору, там шел снег. Было сыро; капли дождя падали на щеки, будто великие боги неба тихо плакали над смертью Морригвэн и тем, что Керидвэн покидает крепость.

Двенадцать дней Каспар с людьми провели в седле, но волчьего логова не нашли. Он и не удивлялся. В глубине своего сердца юноша знал, что волки каким-то образом появляются из Некронда. На тринадцатый день он уже с нетерпением ждал, когда же приедет Халь. До Фароны неделя конного пути, а на хорошей лошади и того меньше, так что возвращение дядюшки ожидалось уже давно.

Брид, так и не сменившая вчерашних кожаных штанов и куртки на другую одежду, тихо подошла к Каспару. Смотрела она на дорогу и теребила в пальцах конец длинной косы.

– Пойду, навещу Морригвэн, – сказала она, наконец, сиплым голосом.

Каспар занимался другими делами, но порой смотрел в ту сторону. Брид, окруженная воронами, сидела над медленно разлагающимся телом Морригвэн часами. Подле нее стоял Абеляр. Он не выпускал из руки тисовый лук, и все время был начеку – нет ли какой опасности. Потому именно он первым увидел всадников, показавшихся на южном конце ущелья. Брид вскочила, бросилась к лошади и поскакала вверх по тропе: оттуда лучше было видно. Въехала на двор, соскочила на брусчатку, взбежала по лестнице на стену, выдохнула:

– Это он?

– Не уверен, – ответил Каспар. – Вижу только людей в красном, желтом и черном – цветах короля. Разве что среди них…

– Его с ними нет, – уверенно сказала Брид. – Иначе он ехал бы впереди всех.

И, правда, это были королевские солдаты. Но они не свернули к крепости, а проскакали мимо, на север, сделав лишь короткую остановку на конюшне у подножия Тора. Каспар послал вниз лучника – узнать, в чем дело. Наконец тот вернулся.

– Мастер Спар, они задержались купить овса. Говорят, едут на север – искать принцессу Кимбелин.

– А о Хале – ни словечка! – Брид решительно вскинула голову. – Я еду в Фарону.

– Нельзя тебе, – возразил Каспар. – Морригвэн умерла, Керидвэн нет. У нас осталась только ты.

– Обойдетесь и без меня, Спар. Я ненадолго. Наверняка Халь уже на пути домой, я встречу его по дороге.

Она улыбнулась.

– Но…

Каспар не мог ее отпустить. Без Брид ему не справиться. Молодые ребята в гарнизоне, что при отце всегда помалкивали, уже принялись перешептываться самым непочтительным образом.

– Я еду в Фарону. Точка, – объявила Брид, подчеркивая, что Каспар не имеет в Торра-Альте никакой власти.

– Тогда я пошлю с тобой эскорт, – уступил он. Девушка беззаботно пожала плечами:

– Абеляр со мной поедет.

– Этого недостаточно. Брид рассмеялась:

– Кого еще ты можешь со мной отправить? Мне придется их беречь больше, чем им меня. Да к тому же у тебя каждый человек на счету – надо охотиться на волков. От Абеляра будет больше толку, чем от сотни восторженных юнцов.

В отчаянии Каспар смотрел, как Брид верхом на Фее проезжает под решеткой ворот, а за нею следом Абеляр на пожилом, но крепком горном пони. Лучник держался в седле неуклюже. Наверное, натрет себе все, что можно, задолго до прибытия в Фарону.

Когда они скрылись из виду, Каспар постарался расправить плечи. Оставалось лишь надеяться, что хотя бы с виду он подходит для управления Торра-Альтой. Солдаты – молодые, ничего толком не умеющие – смотрели на него так же неспокойно, как он на них.

– Сир! – отсалютовал капитан, ожидавший приказа, кому и куда ехать сегодня на охоту.

Каспар застенчиво улыбнулся. Еще никто в крепости не звал его «сир». Он кашлянул и нерешительно начал:

– Э-э…

Тут его прервали громкие крики и перестук копыт. Это вернулся отряд, четыре дня назад посланный к отдаленным рубежам баронства.

ГЛАВА 5

– Чужаков словили, мастер Спар! Лучники держали троих угрюмых мужчин.

– Там на Волчьих Зубах зимой лавина сошла. Глядим – мужики какие-то в щебенке роются. По виду охотники – пони ихние, мастер Спар, все капканами нагружены, булавами там, ножами всякими, ну и волчьих шкур полно. Только где ж это видано, чтоб охотники землю рыли? Спрашиваем, откуда такие – не говорят.

Солдаты орали и спорили друг с другом так громко, что Каспар не мог собраться с мыслями. Один повернулся к охотникам:

– Вот надо вас в собственные капканы зажать да на двор вывесить. Мигом расскажете, чего вы там искали.

– М-м… Послушайте, – начал Каспар, но слишком тихо.

Солдаты продолжали ругать пленников, раздавая порой крепкие тычки под ребра. К лицу баронского сына прилила кровь. Он поднял руку, требуя тишины, но что дальше делать – не знал. Пип уже принялся обыскивать поклажу пони.

– Погоди, – крикнул ему Каспар, – дай сначала порядок наведу.

– Да вы только взгляните, мастер Спар, – откликнулся мальчик, вытаскивая из тюков шкуры, одежду, котелки и припасы.

Вокруг стала собираться толпа. Каспара охватило чувство, будто грядет неминуемая беда. На плечо ему легла тяжелая рука. Обернувшись и подняв голову, он увидел капитана.

– Действуйте твердо, – прошептал тот. – Вам не обязательно сразу решать, что делать с этими тремя, но хотя бы дайте людям задание. Любое. Им нужно получить приказ.

– Но… – замялся Каспар.

– Позвольте, я покажу.

Капитан был от природы человеком добросердечным и всегда держал себя в руках. Каспар питал к нему глубокое почтение. Тот нес свою службу стойко и преданно, никогда не ждал награды, и Каспар знал, как ценит отец опыт этого человека.

– Олвэн, Ролло, позаботьтесь о лошади. Уилл, Брон, заканчивайте разгрузку пони, потом отведете их на конюшню, – распорядился капитан. Потом наклонился к Каспару и негромко сказал: – Это самое главное.

После этого Пипу было велено сторожить тюки и следить, чтоб никто их не трогал. Мальчишка довольно улыбнулся и отсалютовал.

– Парню всегда давайте такую работу, чтоб он чувствовал себя важным человеком, – посоветовал капитан. – Зная, что его ценят, он будет молодцом, а если нет – с ним хлопот не оберешься.

Вскоре все наладилось. Охотников поместили в караулку под надзор старого Брока. Содержимое их тюков, на удивление, аккуратно разложенное Пипом по двору, было готово к досмотру. Пробежав взглядом по большим скорняжным ножам и прочим инструментам, Каспар остановился на небольшом, прочно завязанном мешочке из кожи. Перерезав шнурок, он высыпал содержимое на ладонь. С первого взгляда могло показаться, что это простая щебенка. Но, посмотрев внимательнее, юноша увидел, как в породе поблескивают алые искорки. Потерев камень, он обнаружил, что под серым налетом скрывается ярко-красный самоцвет с золотой сердцевиной. Необработанные солнечные рубины!

Дверь в караулку распахнулась с такой силой, что у Брока глаза на лоб полезли, а охотники, сидевшие у стены, все сжались.

– На кого работаете? – заорал Каспар. Гнев придал его голосу силы и властности.

Пленные лишь мрачно на него взглянули – одинаковые, как близнецы. Брок, ухватив одного за уши, поднял его на ноги: был он хоть и немолод, но по-прежнему статен и, как все старые солдаты, давно жившие в крепости, суров, честен и прямолинеен.

– А ну отвечай, когда баронский сын спрашивает! Охотник оказался тоже не промах:

– Мы служим королю, убиваем волков, – ответил он с презрительной усмешкой.

– Тогда откуда у вас вот это? – спросил Каспар, подбрасывая на ладони мешочек с самоцветами.

– Сняли с парня, что хотел наши капканы попортить.

– Что вы копали на склоне?

– Нору нашли. Думали, там щенята.

Каспар знал, что охотник лжет, но понимал, что правды от него не добиться. Несомненно, прячась за угрюмым презрением, все трое чуть не лопались от смеха.

– Вам известно, что это? – спросил он, высыпав камни в пригоршню и показывая пленникам.

– А то, как же. Рубины. Затем и взяли. Мы ж не дураки такой трофей бросать, верно?

– Так на кого, ты сказал, вы работаете?

Капитан негромко повторил вопрос Каспара, после чего прикрыл за собой дверь и, достав меч из ножен, принялся тщательно проверять, не затупилось ли лезвие. В уголке его рта затаилась ужасная ухмылка.

– В темницу их! – радостно крикнул Пип.

Каспар застонал. Этот-то откуда тут взялся? Меньше всего на свете ему хотелось сажать охотников в подземелье, почти к самому Некронду.

– Можно их подвесить на решетку ворот, – предложил Брок, пихая одного из пленных в ребра толстым концом посоха. – Как вороны над ними закружатся – сразу все скажут.

Подойдя ближе, он вдруг буквально воткнул кулак в живот охотнику, тот согнулся, и старик ударом посоха в лицо отшвырнул его к стене. Охотник сплюнул кровь. Его товарищи сидели бледные от ужаса.

Каспар поежился. Ему необходимо было получить ответ, но не таким же способом! Хорошо бы тут был кто-нибудь еще… Во всяком случае, дозволять избиение пленных нельзя.

– Хватит, – сказал он, положив руку на плечо Брока. Охотники вздохнули с облегчением.

– Отведите их на курган, привяжите к столбам и оставьте на ночь рядом с телом Морригвэн, – велел Каспар.

Капитан отсалютовал, но во взгляде его читалось сомнение. Едва ли такую кару можно было назвать суровой – ночи стояли теплые, а волки не подошли бы так близко к крепости.

Пип был разочарован:

– Мастер Спар, а ведь тех, что раньше, барон в темницу посадил!

– Тогда Морригвэн еще не умерла, – ответил Каспар загадочно, чтобы скрыть свою неуверенность.

Все смотрели на него, и он знал, что не может больше проявлять нерешительность.

– Лучше бы их в темни… – заспорил Пип, но Брок взял его за шиворот и поволок к двери. – А вот мастер Халь бы их наказал, как следует. И Абеляр бы знал, что сделать, – крикнул мальчишка напоследок, вывернувшись. Несомненно, его ждала крепкая выволочка.

Ночь Каспар собрался провести без сна – следить за охотниками, привязанными возле иссохшего, но нетронутого тела Карги. Он ожидал, что под кожей поселятся черви, однако ничего подобного не произошло, труп даже не подавал явных признаков разложения. Морригвэн будто тихо уснула на закате, только казалась замерзшей и одинокой. Брид и Керидвэн тщательно расписали ей грудь голубыми рунами любви и защиты.

Пока что пленники не падали духом.

– И это все, что осталось от великой Торра-Альты? – насмехались они над Каспаром. – Неужто думаешь, мы перетрусим, если проведем ночку рядышком с дохлой ведьмой? Слабо тебе людьми командовать. Подумать только, пограничная крепость под началом у пацана! Ха! Да ты нас жалеешь так же, как волков своих поганых. Оно и понятно, почему тут ими все так и кишит.

Не обращая на них внимания, Каспар принялся нараспев читать молитвы Великой Матери. Он надеялся, что близость к нагому телу Морригвэн, омытому дождями, придаст ему сил. Здесь отчего-то было очень хорошо. Вечерний ветерок играл с волосами старой жрицы.

Смотреть в глаза пленникам – те плевались и обзывали его волколюбом, убийцей детей – Каспар избегал. Возможно, здесь, на кургане, он сумеет что-то узнать. Постепенно тьма распахнула свой плащ над ущельем. Перекличка на стенах Торра-Альты утихла. Юноша разогнал все мысли и думал лишь о Морригвэн. Больше не у кого было искать совета. В голове начало яснеть.

Странно, что Май до сих пор не вернулась. Несомненно, вести о том, что Карга умерла, не могли не достигнуть ее, куда бы она ни уехала. Не было и Халя.

Сосредоточиться мешали охотники, перешептывающиеся между собой. Что с ними делать? Вот взять бы Некронд, вызвать какое-нибудь чудовище – у них тут же поджилки затрясутся и все они расскажут. Но нет, нельзя. Он ведь обещал матери не трогать талисман, а торра-альтанец – человек слова.

Тяжко вздохнув, Каспар плотнее запахнулся в плащ из медвежьей шкуры и вновь стал молиться. Шли часы. Разные страхи то подкатывались к нему, то вновь таяли. Он вспомнил, как незадолго до смерти Морригвэн говорила о Гвионе – брате Керидвэн, которого вырастила как собственного сына, и о том, что в посмертии боится его повстречать.

«Я ощущаю его присутствие. – При этих словах голос Карги дрожал. – Мне кажется, что он все еще жив и до сих пор ждет возможности меня отравить».

Каспар тогда пытался ее разубедить. На его глазах мощь рунного меча низвергла жреца с утеса, и он разбился насмерть. Была пурга, и тела он так и не увидел, зато слышал, как Гвион, падая, кричал. Нет, выжить предатель никак не мог.

По спине пробежали мурашки. Где-то рядом бурлила смертельная угроза. Каспар подумал: много ли людей желают ему зла? И вдруг осознал: много. Ведь он в ответе за бесчисленное количество смертей. Десятки тысяч ваалаканцев погибли, когда он призывал зверей Иномирья, чтобы прорвать осаду Торра-Альты. Юноша еще плотнее закутался в плащ.

Прошла полночь. Круг луны поднялся над ущельем, ее лучи коснулись башен Торра-Альты, и те пронизали темное небо, словно белые свечи. Странно, но Каспару показалось, что с его плеч будто свалился груз ответственности.

Рядом был кто-то еще. Сон как рукой сняло. Кто-то из пленников завыл от страха, однако Каспар оставался спокоен. Тело Морригвэн шевельнулось. Над ним повисло белесое облачко. Юноша перебрался поближе к алтарной плите в середине круга камней и потянулся к призраку. Вдруг на него глянул блеснувший красным глаз. Постепенно очертилось лицо – лицо красивой молодой женщины. Кожа ее блестела серебром, на груди сияли знаки луны и звезд.

– Некронд, – проговорила она слабым голосом, и рука ее с мольбой потянулась к Каспару.

Тот взял ее ладонь… Костистые, узловатые пальцы старухи! Женщина схватила его и потянула к себе.

Воздух задрожал. Из-под остроконечных обелисков стал подниматься какой-то пар. Вот в его клубах показались четыре туманные фигуры обнаженных дев… Или почудилось? Нет, у одной, длинноволосой, из пальцев били языки пламени, с другой лились струи воды, третья кружилась, как вихрь, четвертая же, выглядевшая сильнее прочих, двигалась медленно. Ундины, понял Каспар. Духи четырех стихий.

Цепляя Каспара за плечи и за волосы, ундины пытались оторвать его от Морригвэн. Но та – помолодевшая – одним жестом разметала их в стороны, вскочила и заплясала, радуясь вернувшейся свободе. Отскочив от нее, духи стихий принялись за охотников: одному на голову опрокинули кувшин воды, другому дохнули в лицо огнем… Те кричали и корчились от страха.

В сознании у Каспара будто зажужжал пчелиный рой. От этого звука ему сделалось не по себе. Запахло плесенью. Рыжеволосую женщину вновь втянуло в труп Морригвэн. Тело старухи изогнулось, мертвый рот скривился, словно от боли.

Потянуло дымом. Вдруг стало жарко; Каспар услышал голоса. Он тут же понял: это истончается завеса между краем живых и Иномирьем, и вот… – вот он увидел подземелья Абалона. Четверо золотоглазых обитателей Ри-Эрриш зажали Морригвэн в тиски и загоняли ей в суставы локтей и коленей длинные стержни. Жрица страшно кричала.

Одного из охотников стошнило. Двое других мямлили что-то о демонах. Каспар их не слушал.

– Довольно, – произнес с мольбой женский голос.

Тринадцать членов Высокого Круга стояли на смотровой галерее. Говорила Сайлле – дух ивы: Каспар хорошо ее помнил.

– Старший лесничий, нельзя так мучить старую женщину. Перестаньте.

Хрупкий человечек в зеленых обтягивающих штанах, голый до пояса, поднял голову и с почтением взглянул на нее. Каспар скрипнул зубами от ненависти – он ожидал, что это окажется Талоркан, старший лесничий, чарами принудивший Брид полюбить себя и желавший похитить ее душу. Но нет: этот был выше и тоньше в кости, с узкими глазами. Значит, Талоркана сняли с должности.

– Нет, продолжайте, – приказал Тинне – злобный дух падуба.

Лесничий решил подчиниться ему, а не Сайлле, и взял с жаровни раскаленную докрасна кочергу.

– Не следует делать исключений из общего правила. Эта пожилая женщина сама повинна в том, что претерпевает муки в палате пыток. Ей нужно лишь отречься от своей жизни и двинуться через лес к Аннуину, – спокойно произнес Фагос, вертя в пальцах выдернутый из бороды буковый орешек.

Каспар-то был уверен, что Морригвэн жаждет блаженства Аннуина. Неужели Карга столь отчаянно желает вернуться к ним, что готова пойти на такие страдания?

– Она Одна из Трех. Никогда еще Троица не разрушалась, – возразила Сайлле. – Ей должно позволить возвратиться.

– Нет! – ответил неумолимый Фагос. – Закон ясен. Она прожила намного дольше, чем большинство других людей, и лишь по своей собственной вине не выполнила всего, что ей следовало. Если за сто пятнадцать лет ей не удалось найти наследницу Девы, нет причин полагать, что она сумеет это сделать сейчас. Времени у нее было достаточно. Продолжайте, лесничий.

Каспар в отчаянии смотрел в затянутое дымом окно Иномирья. Привязанные пленники рыдали и бились. Лесничий кивнул своим помощникам, и те ненадолго вынули стержни из рук и ног Морригвэн. Она бессильно хватала ртом воздух.

– Прими свою новую жизнь, женщина. Сними с себя ответственность. Поиск девочки больше не твоя забота.

Взгляд жрицы зиял отчаянием.

Лесничий плюнул на горячий кончик кочерги. Слюна зашипела. Больше он не медлил. Приложил инструмент к животу Морригвэн, навалился всем весом. Раскаленный металл вошел глубоко в тело. Корчась от боли, с глазами навыкате, старуха протянула руку к Каспару.

– Некронд!.. – успела она прохрипеть прежде, чем потерять сознание.

Лесничий, упершись ногой ей в грудь, выдернул кочергу и кивнул подручным:

– Оттащите ее в камеру. Если, очнувшись, она будет все так же упорствовать, верните сюда.

Видение исчезло. Каспар смотрел на мертвое тело Морригвэн. Вдруг он вскочил, обхватил труп за костлявые плечи и принялся трясти так, что голова моталась из стороны в сторону:

– Отступись от своей жизни, Морригвэн! Мы найдем новую Деву. Отдыхай. Покойся в мире. Теперь это наша забота, а не твоя.

Волчонок, до сих пор молча сидевший в тени, вскочил на камень и завыл, глядя на луну.

Каспар отпустил Морригвэн и прижался щекой к ее лицу, обтянутому тонкой, как бумага, кожей.

– Не позволяй им себя мучить.

Ее голова запрокинулась, между голубыми губами показался язык, а веки приподнялись, и Каспар не понял – то ли ему показалось, то ли он вправду взглянул в глаза молодой и полной жизни женщине. В ужасе он отпустил тело. Упав на камень, хрупкий череп треснул. Изо рта вытекла, пузырясь, струйка крови. И с нею – почудилось? – слово: «Некронд…»

Из уха Морригвэн выполз белый червяк. Каспар закашлялся – к горлу подкатил комок – он слишком боялся за душу Карги, которую подвергали сейчас пыткам в подвалах Абалона, чтобы долго думать о своем отвращении. Ей надо было помочь! Как? Воспользоваться Некрондом! Именно это жрица и имела в виду: при помощи Некронда Каспар должен вытащить ее из Иномирья. Да, конечно, он обещал матери – но разве просьба Морригвэн не освобождает его от данного слова?

По тропе, вившейся вокруг Тора, он не поднялся – взлетел. Следом, не отставая, молча бежала Рунка. Стражники у ворот переполошились. Кто-то разбудил капитана, и тот вышел в ночную прохладу с бело-голубым от луны лицом. Поймал Каспара за руку:

– Мастер Спар, что…

– Пусти! Я должен спасти Морригвэн, – крикнул юноша, не понимая, что похож на безумца с выпученными глазами.

Он вырвался, пересек двор и, задыхаясь, скатился по ступенькам в подземелья. Морригвэн пытают, он может это прекратить.

Странный запах, беспокоивший Каспара в последние месяцы, исчез, но он это едва заметил. Теперь тут было просто сыро, да порой тянуло серой из колодезной. С ключами он провозился долго, но нашел наконец нужный и отпер дверцу в углу.

Не меньше месяца прошло с тех пор, как Каспар в последний раз видел Яйцо. Он весь дрожал – так хотелось вновь напоить взгляд созерцанием сокрытой силы талисмана. Во рту пересохло. Опустившись на колени, юноша поднял крышку ларца (все три волоска, оставленные им, были на месте) и поднес факел поближе.

На лбу выступил ледяной пот, дыхание стало слабым и частым. Чтобы не упасть, Каспар привалился к мокрой стене. Ларец был пуст.

Каспар вытащил его из каморки, надеясь – превыше надежды, – что Некронд закатился куда-то в угол. Переворошил сухой белый мох. Ничего.

Это невозможно. Керидвэн взяла? Нет, провожая ее, Каспар почувствовал бы близость Яйца. Брид? Тем более. Некронд кто-то похитил. Внезапно до Каспара дошло: Морригвэн не просила применить талисман, а предупреждала о его пропаже.

Что за зло ждет их теперь? Если это не жрицы забрали Яйцо – то кто? Ни днем, ни ночью Каспар ни на минуту не оставлял ключи без присмотра. Мысли прыгали. В крепости перебывало столько народу!

Каспар сел, опершись спиной о стену, и стал думать. В волосах запуталась паутина; он провел рукой по голове и задел старую ссадину. Она больше не болела! Впервые юноша понял, что ранка заживает и уже не кровоточит при малейшем прикосновении. Если поразмыслить, окажется, что она уже несколько дней его не беспокоит (правда, сколько именно, он не помнил). Просто Каспар был слишком занят, чтобы обращать на это внимание.

Он вздрогнул: у двери кашлянули.

– Спар! Знакомый голос.

– Спар, чего стряслось? Крепость вся на ушах стоит, а капитан в караулку притащил троих охотников, так они от страха лыка не вяжут. И все говорят, что ты свихнулся.

– Он пропал! – чуть не со слезами простонал Каспар. Неужели в помощь ему остался один Папоротник? Лёсик повертел носом, понюхал и скорчил рожу:

– Волки.

– Просто плесенью воняет.

– Нет, волками.

А ведь Папоротник видел в толпе кого-то, про кого тоже говорил, что тот пахнет по-волчьи. Каспар посмотрел на него. Тот так еще и не обулся; ногти на пальцах ног были толстые и черные, как копытца. Юноша вздернул его за воротник:

– Помнишь того человека?

Взгляд лёсика блуждал туда-сюда, ноздри раздувались.

– Волки! – повторил он, будто не слыша вопроса.

Каспар выпустил его и опять стал думать. Значит, Некронд украл незнакомец с запахом волка. Возвращения Халя ждать нельзя – чем горячее след, тем лучше. И так уже потрачено слишком много времени. Коснувшись темени, он припомнил, что в последний раз ранку саднило примерно тогда, когда умерла Морригвэн. Теперь все стало ясно. Ему сделалось лучше потому, что исчезло Яйцо.

– Отправляемся сейчас же! Немедленно! Гарнизон не поднимаем, – распорядился он. – Папоротник, собирай вещи.

– Да нет у меня вещей, – пожал плечами лёсик.

Так. Что надо взять с собой? Лук, еду, пару одеял. Оседлать Огнебоя. Папоротник на пони садиться не захочет, побежит так. Метнувшись на кухню, Каспар прихватил там хлеба, круг йотуннского сыра, что получше, окорок, немного соленой говядины и оленины, потом мясо выложил обратно – лёсик расстроится. По счастью, кухарка опять напекла целое блюдо медовых лепешек. Они, конечно, понадобятся ей для завтрака, в воздух полетят деревянные черпаки, скалки и ругательства, а солдатам придется жевать печенье на соде. Каспар хотел было оставить ей записку, но не смог придумать, что написать.

Оставалось взять еще кое-что. Бегом он поднялся в комнату Морригвэн на верхнем этаже западной башни. Отворил тяжелую дверь. Без пламени, пылавшего в камине, покуда Карга была жива, тут стало холодно и неуютно. Комната была прибрана, чего никогда не случалось при жизни хозяйки, вечно кипятившей на очаге какие-то зелья и разбрасывавшей по неметеному полу травы, книги и утварь.

Теперь не приходилось ни смотреть под ноги, чтобы не наступить на что-нибудь хрупкое, ни остерегаться, как бы котелок не плюнул в тебя темной жидкостью, мало что горячей, так еще и пятна на одежде оставляющей. Варево на дне застыло густой жижей, ритуальный нож и серп лежали на трехногом столике, рядом стояла чаша. Хоть искать долго не пришлось. Каспар взял серп, бывший чуть больше, чем с его ладонь, и сунул за пояс.

Драконий коготь покрылся пылью. В нишах поселились крупные пауки. С потолочной балки все так же свисали сладко пахнувшие травы, а вот тритоньи хвосты, сушеных головастиков и лапки крапивников кто-то собрал с пола и сложил аккуратными кучками. Комната сделалась нежилой. Раньше Каспару тут нравилось больше.

Книги Морригвэн, прежде валявшиеся по стульям и грозившие сверзиться с каминной полки, тщательно расставили по шкафам, причем тот, кто это сделал, вряд ли умел читать – порядок он выбрал не по алфавиту, не по тематике, а по размеру.

Где же она – маленькая черная книжица, к которой жрица никому не позволяла прикасаться? Даже ослепнув, Карга по-прежнему часто брала ее и перелистывала страницы, будто нащупывая слова пальцами. Брид и Керидвэн уехали, Морригвэн мертва, но находится в Иномирье. Возможно, Каспар сумеет с нею связаться. Найти бы только книжку.

Ага, вот! Спасибо тому, кто тут прибирался – положил ее на видное место, на самую верхнюю полку. Каспар подтащил стул, влез на него, встал на цыпочки, дотянулся, взял томик и, не глядя, сунул его в карман.

Теперь руны. Карга никогда не держала их в мешочке – вечно либо вертела в пальцах, либо разбрасывала по гадательному кругу. На овладение этим искусством требуются годы, но кое-чему Брид Каспара научила, и, вероятно, если он отыщет руны, Великая Матерь дарует ему понимание, как ими пользоваться. В конце концов, он ведь сын высшей жрицы.

Трижды перерыв комнату и ничего не обнаружив, Каспар вышел за дверь и вновь вошел, чтобы взглянуть свежими глазами. Куда бы он положил руны на месте человека, не имеющего о них ни малейшего представления? В мешочек, а мешочек поставил бы в середину гадательного круга. Однако на полу ничего не было. Он перевернул каждую подушку и заглянул под каждый шкаф. У камина, рядом с кочергой, стоял рунный посох Морригвэн, для Каспара совершенно бесполезный. Но все же юноша прихватил и его (оказалось, что посох ему по руке): так он выглядел мудрее, а внешность, говаривал Халь, штука важная. Вообще-то Каспар никогда этому не верил и посмеивался над дядюшкой, особенно над его вечным и несбыточным желанием заполучить себе полные латы – что от них толку в горах? Однако теперь Каспару требовалось что-нибудь, что придало бы ему уверенности в себе.

Мешочек с рунами обнаружился в принадлежавшей Май корзинке для шитья – его туда запихали вместе со всякой другой мелочью, которой не нашлось места на полках. Каспар в последний раз окинул комнату взглядом. Возле небольшой склянки, будто подернутой инеем – в ней, как он знал, находилась камфара, – лежал костяной гребешок, украшенный орнаментом в виде не то орлиного крыла, не то конской челюсти.

Резкий, проясняющий голову запах камфары ему нравился; однажды Каспар видел, как Морригвэн взяла несколько кристалликов, бросила их в пар, подымавшийся над котелком, и они вспыхнули. Гребешок же принадлежал Май – позабыла в спешке, убегая от него. Проведя ногтями по костяным зубьям, Каспар извлек череду отрывистых скучных звуков. Глубоко вздохнув при воспоминании о густых каштановых кудрях девушки, положил гребешок в карман. Как могла Май его бросить, когда она так ему нужна?

Теперь, достав все, за чем пришел, он спустился во двор, легко перескакивая через ступеньки, и кинулся к конюшням. Огнебой уловил, что хозяин торопится, и выбежал из стойла, храпя и попутно зацепив дверной косяк. Папоротник уже ждал возле ворот.

К караулке шел, задумчиво глядя под ноги, капитан. Услышав, как ржет конь, бросая вызов утреннему солнцу, он вскинул голову:

– Мастер Спар! Солдаты привели пленников обратно в крепость. Все трое сошли с ума. Вам было бы лучше всего…

– Прости, мне некогда, – выпалил юноша. – Яйцо пропало, я должен его вернуть. – Что еще он мог сказать? Терять время было нельзя. Огнебой грыз удила и нетерпеливо бил копытом. – Халь скоро вернется. Передай ему… – Каспар замялся. – Передай, что я прошу прощения.

Он проскакал под поднятой решеткой. Вслед раздалось гавканье и возбужденный визг. Огнебой взбрыкнул, и Каспар, взглянув вниз, увидел, что у ног жеребца прыгает Трог, а вокруг него вьется белый волчонок: эти двое сделались неразлучной парой.

– Домой, – приказал он.

Пес яростно замотал хвостом и вроде бы оскалился, но назад не повернул. Каспар его выругал и велел убираться, однако Трог прижал уши к голове, будто отказываясь слушать. Пришлось уступить. Прав был Халь: испортила Брид собаку.

К тому времени как он вернулся к телу Морригвэн, уже совсем рассвело. Золотые иглы солнечных лучей пронзили тучку, прилегшую на горизонт у востока. Бледно-голубое небо над головой перечеркнули узкими лентами розовые облака. Но в самом ущелье было еще темно и холодно. Густая роса одела буйное разнотравье серебром, а паутина напоминала шелк, унизанный жемчугом. Сквозь растрескавшуюся кожу сапог сочилась сырость. Где-то ухнула сова – видать, не насытилась за ночную пору охоты.

На коже Морригвэн тоже блестели капли воды, но вскоре солнце поднялось выше, между двумя утесами по краям ущелья, и согрело ее. Каспар на цыпочках вошел в круг камней, держа черную книжку перед собой, как щит – от ундин.

Он поднял над головой рунный посох:

– Я пришел не со злой волей! – Но все же духи стихий шатнулись ему навстречу, злобно шипя в лицо и целя призрачными пальцами в глаза. – Морригвэн сама хотела бы этого!

Каспар замахнулся посохом на ундин, одна из них в ответ дохнула на него огнем. Он невольно присел, и тут же духи вцепились ему в волосы. Стиснув зубы и не обращая внимания на леденящие кровь вопли, Каспар двинулся вперед, держа в одной руке книжку, а в другой золотой ритуальный серп.

Прежде он не раз задавался вопросом: зачем три жрицы носят их с собой? Сегодня понял. Изогнутое лезвие прекрасно подходило для его целей. Дрожащими пальцами Каспар стал листать страницы в поисках рун знамения, которые направят его руку.

Папоротник, стоявший за кромкой круга, испуганно повизгивал:

– Так только хищники делают!

Не слушая его, Каспар прочел древние слова: «Золотым клинком рассечь тело от горла до живота и отвернуть кожу». Выгнав из головы зудевшую мысль «что же я такое творю», он сделал первый надрез. Кровь не брызнула, лишь вытекло немного густой жидкости, но работа оказалась куда труднее, чем Каспар ожидал. За серпом оставался неровный рваный след. Тело Карги приходилось придерживать, чтобы оно не моталось из стороны в сторону.

Наконец, дойдя до низа живота, Каспар уткнул нос и рот в плечо, чтобы хоть чуть-чуть заглушить дурной запах, запустил пальцы в мягкие ткани и раскрыл брюшную полость. Внутренности кишели червями. Когда юноша стал ощупывать легкие и селезенку, а потом – огромный шмат слишком крупной печени, под руками у него захлюпало. Он вытащил кишки, заскользившие по камню, как живые змеи. Тут его чуть не стошнило. Каспар потряс головой, роняя со лба капли холодного пота. Надо быть сильным.

До сих пор все шло легко, но чтобы разломить грудную клетку, пришлось потрудиться. Вдруг кости хрустнули, и Каспар, потеряв равновесие, едва не упал лицом прямо в белые ребра. В ужасе он отшатнулся. Кишки Морригвэн шевелились сами, он их больше не трогал. Сердечная мышца билась. Сначала Каспар подумал, что в ее теле отложил свои личинки какой-то большой жук-паразит. Потом догадался: нет, просто он видит ее внутренности такими, каковы они в Иномирье, где сердце ее колотится, а в животе копаются пыточными инструментами лесничие.

Каспар опять раскрыл книгу, оставляя на страницах пятна крови и слизи. Дальше надлежало осмотреть размер и положение печени и сердца, а также извлечь кишечник. Предсказание направлений осуществлялось по величине печени, предсказание цели – по опухолям в пищеварительных органах. Правда, все эти слова Каспару ничего не говорили, поскольку никогда прежде видеть вскрытого человека ему не доводилось.

Папоротник тем временем чуть не помер от ужаса.

Глядя в лицо Карги, Каспар взмолился:

– Пожалуйста, Морригвэн, объясни мне, где искать Некронд.

Он разложил кишки вокруг тела, как предписывалось в книге. Теперь требовалось взять молодой побег ясеня. Поспешно оглядевшись, Каспар нашел ближайшее дерево, отломил с нижнего сука веточку с зелеными листьями, пробормотав при этом извинения, и вложил ее в рот Морригвэн. Ясень должен был указать истину – выпотрошенное тело жрицы отражало большую картину мира.

– Твое сердце было здесь, в Торра-Альте, – сказал ей Каспар. – Значит, твое тело соответствует всей остальной Бельбидии… Может быть…

Из кустов выпорхнул крапивник. Он уселся на один из камней, покачивая коротким хвостиком. Каспар вытащил из мешочка три руны и, несколько раз повернувшись вокруг себя – справа налево, против хода солнца, – подбросил их в воздух. Пока руны падали, с губ его слетело древнее имя Великой Матери, а слово это не произносят просто так. Голос прозвучал странно: хрипло, по-стариковски. По плечам пробежала дрожь. Ощущение того, что рядом таится что-то огромное и живое, ошеломило Каспара. Озарение – мгновенная вспышка: он увидел нити, связующие все на свете, и цель бытия. Крапивник сорвался с места, будто ястреб.

Каспар хотел было выругаться, но вспомнил о поверье, что эта птица способна говорить с мертвыми. Морригвэн слышала его просьбу и, несомненно, найдет способ указать ответ.

Две руны упали к его ногам перевернутыми, знаки на костяных пластинках нельзя было прочесть. Третью держал в коготках, прыгая на одной лапке, крапивник. Он клюнул ее, потом отпорхнул чуть подальше, явно напуганный шипящими ундинами, и весь ощетинился – перья встали дыбом, как у птенца. Чтобы отвлечь ундин, Каспар громко стукнул по алтарю посохом. Те принялись злобно виться вокруг него, и вдруг огненная дунула ему в рот. Горло обожгло болью.

Юноша вскрикнул и отмахнулся посохом. Тут крапивник отважно скакнул на тело Морригвэн и выронил руну ей на плечо. Склонив голову набок, птица задумчиво взглянула Карге в лицо. Потом потянулась клювом к ресницам. Каспар прогнал ее и стал рассматривать руну.

Она лежала к востоку от сердца, обозначавшего Торра-Альту, но все равно неумелый гадатель не видел, какой в этом смысл. Тогда он поднял пластинку, полагая, что сам знак все объяснит, и тут же скривился от разочарования. У Морригвэн в мешочке было больше рун, чем у Брид, и в их числе такие, что Дева ему никогда не показывала. Каспар поискал, нет ли чего подобного в книжке, и не нашел.

Вдруг он расхохотался. Вечно Морригвэн все усложняет. На кости была вырезана не одна руна, а целых три, сплетенные воедино: Нуйн, Дуйр и Хуатэ, символы ясеня, дуба и боярышника. Что значит их сочетание, Каспар не знал, но оно явно обладает могучей силой.

Он сел и стал думать. Как стала бы толковать руны жрица? Нуйн – ключ к пониманию внутренних связей вселенной. Дуйр дарует мощь и защиту, а также открывает путь к сакральным тайнам. Хуатэ – древо целомудрия, чистоты и воздержания. Все вместе никак не складывалось. Спустя некоторое время Каспар вспомнил совет Брид: не надо искать смысл слишком глубоко, подожди, пока он сам придет к тебе. Дева говорила, что нередко самый простой ответ и есть верный, и его легко проглядеть.

Хорошо. Что проще всего? «Направляйся на восток к ясеню, дубу и боярышнику»? Ну, это уж слишком просто. Впрочем, почему бы и нет? К востоку от Торра-Альты, не доезжая Желтых гор, в тенистых долинах росло немало лесов. Олений Выгон, Грачевье, Ежевичная пуща, Лихоросль… Конечно же! Лихоросль! Неужели правда? Там кое-где ясени, дубы и боярышник стоят так тесно, что порой их стволы сплетаются в один узел. Такие деревья пользовались дурной славой, и Май говорила, что ни один лесной житель к ним ни за что не приблизится.

Каспар улыбнулся. Лучше места, чтобы спрятаться самому и укрыть Некронд, и не найдешь. В тех горах никто не селился, а попасть в Лихоросль можно, лишь продравшись через колючие кусты Ежевичной пущи. К тому же там во множестве водятся медведи. Ни один человек в своем уме не станет там ходить.

– Прости меня, Морригвэн, – сказал Каспар, в последний раз взглянул с сожалением на растерзанное тело и, резко встав, махнул Папоротнику: идем.

– А почему сюда? – недовольно спросил тот. – Волчий человек на юг ушел. Нам тоже надо на юг.

Каспар застонал, но ответил:

– Потому что я предсказал, что нам следует направляться на восток, в сторону леса.

– Поганки, – пробормотал лёсик. – И ядовитый плющ. – Вероятно, для оленя это было самое что ни на есть грубое ругательство. – Вот узнает леди Керидвэн, как ты со старушкой обошелся, – что скажет?

Каспар старался избегать мыслей об этом. Он ведь произнес имя Великой Матери, и та послала ему на помощь крапивника. Надо быть увереннее в себе. Как Брид. И как Халь… Нельзя, чтобы Папоротник заставлял тебя сомневаться.

Лёсик взглянул на юношу и засопел носом. Он где-то подхватил дурную привычку постоянно что-нибудь жевать, и запас зелени у него во рту никогда не иссякал.

– Папоротник, Великая Матерь указала мне искать Некронд на востоке, в Лихоросли. По-твоему, кого я стану слушать – ее или тебя?

Нахмурившись, Папоротник зашагал следом за Каспаром.

– А что это у тебя в сумке? Все вы варвары. Мясом пахнет, чую. – Он красноречиво ткнул в Каспара обвиняющий палец.

Хотя обостренное чувство опасности, которым обладал лёсик, могло пригодиться, Каспар уже жалел, что взял его с собой.

– В последний раз тебе говорю: они ушли по дороге прямо на юг, – повторил Папоротник.

Тонкие сильные ноги Огнебоя несли Каспара на север, к каменному мосту над Жеребячьим бродом – ближайшей переправе через Лососинку.

– Может, Морригвэн поумнее тебя будет? – огрызнулся он. – Ты вообще кто такой, чтобы ныть все время?

– Это ты кто такой? – ответил лёсик. – Я пока что нипочем не знаю, что ты важнее меня.

Каспар закусил губу. Он не чувствовал себя никем важным. Возможно, Папоротник прав. Но все же юноша намеревался перейти через реку и ехать по тропе на восток, в Лихоросль.

– Не нравится – оставайся дома, – сказал он.

Лёсик оглянулся на высокий Тор, вздохнул, пожал плечами и затрусил вслед за Каспаром.

ГЛАВА 6

– Тебе нельзя было бросать пост, Пип, – проговорил Абеляр, все больше сердясь на мальчика. – Надо было сначала спросить разрешения у мастера Спара. Он твой командир.

– Тоже мне, – самым непочтительным образом фыркнул Пип.

Подобного Абеляр никак понять не мог. Подумать только – ни слова не говоря, Пип попросту вышел за ворота и припустил за ними! Впрочем, пусть его Брид воспитывает (жрица пожурила мальчика, но не слишком искренне). Сам лучник не мог избавиться от мысли: не совершил ли он страшной ошибки, бросив мастера Спара одного в Торра-Альте? Конечно, тот сам так распорядился, но, может, следовало его отговорить? Юноша обладает огромным запасом внутренних сил и могучей целеустремленностью, но когда остается за главного, ему не хватает уверенности в себе. Правда, есть еще капитан, а он многого стоит.

– Можно мне сесть на Фею? – капризно спросил Пип.

– Нельзя, испортишь лошадь, – ответила Брид, не сводя глаз с дороги. – Он должен был давно уже приехать. Что его задержало?

Пип надулся и стал дергать тетиву лука. Потом прицелился в узловатый нарост на коре какого-то дерева. Промахнулся дюймов на восемь.

– А теперь давай-ка вытащи стрелу, – велел ему Абеляр. – Мастер не для того целыми днями трудится, чтобы ты тут мили до Фароны отмечал его стрелами.

– Тебе надо, ты и вытаскивай, – огрызнулся мальчик с нехорошим блеском в глазах. – И кстати, раз уж о том зашла речь – все кругом говорят, как ты здорово стреляешь, а я что-то ни разу не видел. Не верю, вот!

С тех пор как Абеляр отругал его за оставление поста, Пип относился к нему без былого уважения.

Лучник замахнулся дать ему подзатыльник. Давно пора приучить парня к порядку да поукоротить ему язык. Странно, почему барон этого так и не сделал. Когда-то отец Пипа отдал жизнь за Каспара – может, тут и крылась причина необычайной мягкости Бранвульфа. Эта мысль замедлила Абелярову руку, и мальчику удалось, пригнувшись, избежать удара, который иначе выбил бы его из седла.

Больше не испытывая свое терпение, Абеляр пришпорил лошадь и нагнал Брид. В молодости он дважды посещал Фарону и хорошо помнил долгий и нудный путь по размокшему тракту, но за четыреста лет многое переменилось. Харчевня на полпути никуда не делась (проезжая мимо, лучник улыбнулся – воскресил в памяти свой последний визит сюда), однако земли вокруг стали совсем иными. На месте густых лесов, где во множестве водились кабаны, раскинулись теперь поля.

При виде йотуннских буйволов – толстых, с белыми тучными телами и черными головами – Абеляр чуть не присвистнул. Огромные животные стояли так тесно, что порой цеплялись друг за друга длинными рогами. Чтобы они не разбредались, пастбище прочно оградили. Когда съедят всю траву на этом месте – их перегонят на следующее.

Лучник махнул рукой в сторону от дороги.

– Вот там, как сейчас помню, был густой лес – вековые дубы, буки со стволами в три обхвата, кряжистые, здоровенные. Их древесины хватало, чтобы обеспечить работой всю округу: дровосеков, колесных дел мастеров, строителей, плотников… Не говоря уж о букорезах.

– О ком? – рассеянно переспросила Брид.

– Так называли мастеров, которые делали резную буковую мебель, – объяснил Абеляр. – Очень красивые у них получались вещи – даже простые стулья и скамьи можно было в замке ставить. Да здесь не всё леса занимали, поля тоже были, пшеница росла. И мельницы, конечно, стояли, как водится, а по лесам промышляли ведуны-травники и грибники, и те, кто трюфели собирает. А пшеницу на помол привозили никак не раньше конца лета, в самое правильное время.

– Да, я знаю, – грустно проговорила Брид, вздыхая. Голос у нее был удивительно нежный и красивый. На миг Абеляр пожалел, что уже немолод. Эта девушка, она такая особенная, она… Лучник встряхнул головой и усилием воли прогнал недолжные мысли.

За всю свою долгую жизнь он редко встречал мужчину и женщину, идеально подходивших друг другу. Может, двое на первый взгляд и казались хорошей парой, дальнейшее показывало, что время притупляет любую любовь, даже самую страстную. Но никогда еще Абеляр не видел людей более разных, чем Брид и Халь. Она – умная, чувствительная, внимательная ко всему происходящему, видящая истинную суть вещей. В то время как он…

Лучник с трудом сдержал глухой рык раздражения, так и рвавшийся наружу. Халь, по его мнению, был просто надменный юнец. Да, конечно, красивый и одаренный юнец, недурно владеющий мечом, Абеляр знал, что большинству девушек нравятся мужчины такого типа. Но Брид, такая глубокая и всепонимающая, не относилась к этому большинству. Не могла относиться.

– Что такое? – донесся до его слуха голос Брид, и Абеляр вымученно улыбнулся, осознав, что все это время пялился на нее.

– Да ничего. Я просто думаю, как сильно изменился мир. Люди остались теми же, а мир изменился.

Минуя бескрайние равнины, где-то и дело мелькали крылья ветряных мельниц, путники добрались до Блехамского перекрестка, едва перевалило за полдень. Здесь, на скрещении четырех дорог, стояло множество высоких зернохранилищ, и длинные их тени покрывали полгорода. Возле конюшен постоялого двора Абеляр натянул поводья.

– Эй, парень, давай слезай с коня. Сейчас получишь смирную крестьянскую кобылку.

Пип сморщил нос.

– Вот еще! Я собираюсь въехать в Фарону при полном параде.

– Не собираешься, так же как и мы с Брид. Абеляр тяжело спешился.

Пип непонимающе захлопал глазами.

– А как же торжественный въезд во дворец? С торра-альтанским флагом, и обязательно под звуки труб, в честь прибытия самой Девы…

Абеляр только расхохотался и скинул с плеч плащ, чтобы убрать его в седельную сумку.

– Эй, торра-альтанец не должен разъезжать без плаща, – осуждающе заявил Пип.

– Я знаю получше тебя, парень, что должен торра-альтанец. В прежние дни все эти церемонии ничего не значили. Тогда снега были гуще, а дороги – куда хуже; путник за дневной переход помирал от холода, если на нем не было хорошей медвежьей шкуры. Плащ из медвежьей шкуры и добрый лук – вот были самые необходимые вещи в пути; и именно без них нам придется обойтись.

– Что за ерунда!

– Нет, парень, не ерунда. Если в Фароне нас опознают как торра-альтанцев, то даже в город не пустят – если вообще не пристрелят. Ты, кажется, забыл, что из-за проклятых волков всю Торра-Альту с лордом во главе подозревают в измене. Нам нужен особый план.

Они остановились в трактире пообедать, и Абеляр переговорил со здешним конюшим. Лошадей было решено оставить здесь до возвращения из Фароны. Конюшему лучник объяснил, что для скакунов будет полезнее свободно пастись в полях, а не топтаться в тесной городской конюшне.

– Мы не хотим, чтобы они потеряли резвость. Пусть побудут пока на вашем попечении, а для поездки нам пригодились бы повозка и лошадка попроще.

Он долго торговался и купил наконец и повозку, и старенького пони, так что вскоре после обеда трое странников смогли продолжить путь. Абеляра ужасно раздражали непривычные для слуха стоны и скрипы ветряных мельниц, встречавшихся едва ли не каждые полмили вдоль дороги.

В дощатой повозке было очень неудобно ехать, куда хуже, чем верхом. Но наконец впереди показался высокий тонкий шпиль, торчавший посреди широкой безлесной равнины, словно указующий в небо перст. Лучник не был готов к пейзажу Фароны и во все глаза уставился на открывшийся вид.

– Башня и в самом деле ужасная, – мягко согласилась Брид, заметив его изумление. – Наверное, как раз там они его и держат.

Вскоре колеса повозки задребезжали по мощеным улицам города. Полнеба заслоняли многоярусные дома, клонившиеся друг к другу, как сплетничающие старики. Множество повозок с трудом могло разминуться в кривых узких улочках. Под моросящим дождем мальчишки трудились вовсю, убирая с прохода лошадиный помет.

Абеляр припомнил Фарону прежних дней – круг глинобитных хижин под крышами из тростников с реки Дор. А теперь куда что девалось? Кругом сплошные каменные дома, только изредка встретится деревянный трактир. А главное – ни островка зелени или бурой земли. Звонко кричали торговцы, зазывая в свои лавчонки, и голоса их двоились эхом о каменные безжизненные стены. По сточным канавам по сторонам улиц обильно текли нечистоты. Даже солнечный свет сюда попадал только в полдень, еще сильнее раскаляя камень и принося невыносимую духоту. Абеляр казался ошеломленным и подавленным. Брид молчала, глядя перед собой.

В западном крыле королевского дворца, высоко над землей, Бранвульф мерил шагами роскошную галерею… Яркие шерстяные ковры, к его немалому раздражению, глушили звук шагов. По стенам висело множество шкур желтогорских волков – наверное, специально для того, чтобы заглушать эхо малейшего звука. Барон с отвращением взглянул на огромный букет в дорогой вазе, расписанной синими узорами. Таких ваз на полированных маленьких столиках здесь было множество. Бранвульф желал бы оказаться подальше отсюда, в главном зале Торра-Альты с каменным полом, посыпанным соломой.

Воздух казался на удивление безжизненным. Ни малейшего сквозняка из-под дверей, ни дымка из камина. Не говоря уж о собаках, которые в Торра-Альте все время так и крутились под ногами. Сквозь высокие окна струились потоки неподвижного света. Дома в этот час дня в залу все время врываются разные звуки – например, свист стрел с заднего двора, где молодые воины учатся стрелять по мишени. А здесь тишину нарушали только далекие призывные крики лавочников да тихий шелест шагов – слуги в туфлях с мягкими подошвами скользили взад-вперед по коридору. Дворец был погружен в безмолвие – как будто самые звуки жизни оскорбляли это место.

Кувшины квертосского сидра и кубки с калдеанским крепким вином высились на столике у огня. Еще один столик – расчерченный черными и белыми клетками для игры – стоял неподалеку; на нем толпились, как живые, искусно вырезанные фигурки из эбенового дерева и слоновой кости. Хорошая игра, чтобы тренировать у военачальников тактическое мышление.

Бранвульф некоторое время смотрел на фигурки, хмуря брови – и неожиданно изо всей силы пнул столик ногой. Тот опрокинулся, фигурки рассыпались по полу – к сожалению, беззвучно: как всегда, помешал ковер. Барон возмущенно повернулся к окну, шумно дыша, словно готовый крушить направо и налево свою роскошную тюремную камеру.

Керидвэн усмехнулась краем губ.

– Не вздумай смеяться надо мной, женщина! – зарычал Бранвульф, оборачиваясь к ней. – Я барон и полководец!

Он пнул поверженный столик еще раз, сильным ударом отшвырнув его к стене. Заодно на пути, подвернулась скамеечка для ног – и тоже отлетела с дороги.

– Неспособность держать себя в руках до добра не доводит.

– Хочу – держу себя в руках, хочу – не держу! Глаза Бранвульфа неистово сверкали.

Горящий взгляд его пробежал по комнате, словно ища, что бы еще сломать. Множество дорогих мелочей – вазы, статуэтки, даже часы, огромная редкость в Бельбидии – не привлекли его так, как парадные доспехи у одной из дверей. Шлем с гребнем в виде головы лебедя, блестящая кираса, тяжелые оплечья – снаряжение для конного рыцаря. Неподалеку со стены смотрела стеклянными глазами изрядно поеденная молью оленья голова с тяжелыми рогами. Бранвульф с рыком отодрал голову от стены и изо всей силы ударил ею по доспехам. Грохот металла наконец-то нарушил мертвую тишину комнаты.

Керидвэн коротко взглянула на мужа, и тот, хотя и находился во власти гнева, слегка остыл под ее холодным взглядом. Как будто ему назло, Керидвэн казалась совершенно спокойной. Она опустилась в кресло и как ни в чем не бывало, изучала содержимое своего рунного мешочка.

Бранвульф шагнул вперед и вырвал мешочек у нее из рук. Он сам уже стыдился своей несдержанности, но ничего не мог с этим поделать.

– Как ты смеешь меня упрекать?

– Ты ведешь себя глупо. Худшее, что можно сделать в нашем положении, – это рвать и метать, – спокойно отозвалась его жена, протягивая руку за своим мешочком. – Я не могу сидеть и ничего не делать. Отдай мне руны.

Бранвульф швырнул мешочек к ее ногам, так что руны рассыпались по полу, и метнулся к окну. Керидвэн нагнулась и принялась спокойно собирать рассыпанное. Бранвульф стоял к ней спиной, не желая оглядываться – и вместе с тем в который раз понимая, что никак не может обойтись без своей жены. Что бы он без нее делал? Все считали барона Торра-Альты рассудительным и властным правителем, всегда сохраняющим спокойствие; но сам он знал, что не сильно-то отличается темпераментом от Халя. Стиснув кулаки, Бранвульф попробовал взять себя в руки.

– Я, барон, сижу здесь в плену у собственного короля. Притом у слабого короля! И кроме того, никаких новостей о Хале. Что они с ним сделали?

– Нас не оставят без подмоги, – мягко произнесла Керидвэн. – Наши друзья придут. Бульбак придет. Придет брат Кеовульфа, Кенвард. Они нас здесь не бросят.

– Рэвик обещал освободить моего брата, как только я приеду!

В порыве отчаяния барон рванул со стены волчью шкуру и поискал взглядом, на чем бы еще выместить свой гнев. А, доспехи! Он изо всех сил впечатал кулак в металл кирасы – и слегка промял ее могучим ударом. Хорошо! Бранвульф удовлетворенно отступил и потер разбитые о доспех костяшки.

– Ты ведешь себя, как ребенок. Барон невесело улыбнулся.

– Да, наверное. Но ведь меня все равно никто не видит. Только ты.

Ярость неожиданно оставила его. Барон смущенно взял жену за руку, словно ища помощи.

– Я ужасно беспокоюсь. В появлении черномордых волков некого винить, вот из нас, похоже, и решили сделать козлов отпущения.

Керидвэн ласково сжала его руку и легонько оттолкнула мужа от себя. Потом встала и принялась ходить по комнате, устраняя следы разрушения, учиненного мужем. Бранвульф вздохнул и начал ей помогать – вернул на прежнее место слегка пострадавший доспех, пока Керидвэн вешала на стену волчью шкуру.

– Подними столик и расставь фигуры, – попросила жена как ни в чем не бывало. – Мы сыграем партию.

Бранвульф хмыкнул.

– Вот еще. Мне сейчас не до игр.

– Они вот-вот придут, – пояснила Керидвэн, перебирая руны в своем мешочке.

Шуршащий звук раздражал Бранвульфа, но он смолчал. Керидвэн казалась напряженной, взгляд ее бегал по комнате, как бывало всякий раз, когда она обретала недоступную ему чувствительность. Бранвульф с горечью заметил, как сильно она сдала после смерти Морригвэн.

Когда фигурки были расставлены для игры, барон вылил из витого рога вино обратно в кувшин и наполнил сосуд родниковой водой. Тут требовалась холодная голова. Заняв свое место за клетчатой доской, он передвинул фигурки так, будто они с женой играли уже некоторое время, причем постарался, чтобы его положение было более выигрышным. Керидвэн обычно не составляло ни малейшего труда выиграть у мужа, и Бранвульф не хотел позориться на глазах у Рэвика.

Керидвэн села напротив и внимательно посмотрела на доску, а потом возвела глаза горе, без труда поняв хитрый план своего мужа. Бранвульф подмигнул ей, она ответила усмешкой. В этом была вся Керидвэн! Хотя она ни на миг не забывала о высших материях, все же никогда не желала упустить возможности развлечься – даже в такой опасной ситуации.

Как она и предупреждала, через несколько мгновений в дверь трижды постучали. Потом заскрипели засовы, выдвигаемые из пазов. Дверь распахнулась, но Бранвульф даже не обернулся.

– Неплохой ход, моя добрая леди, – обратился он к жене. – Но я поступлю еще лучше.

Керидвэн подперла щеку ладонью, сосредоточиваясь на игре, – и негромко рассмеялась.

– О да, но кое-что ты проглядел. Мой ворон бьет твоего медведя вот здесь.

Бранвульф раздосадовано застонал, все еще не подымая глаз на пришедших.

Кто-то нетерпеливо и громко покашлял у него за спиной. Бранвульф с удвоенным вниманием уставился на доску. Вот проклятие! Он же нарочно расставил фигуры так, чтобы заведомо оказаться в выигрыше, – но и здесь Керидвэн отыграла у него медведя! Должно быть, он что-то проглядел, нужно быть внимательнее. Бранвульф прочистил горло и прикусил нижнюю губу – придумалась хитрая комбинация. С довольной улыбкой он сделал ход конем.

– А что вы на это скажете?

Керидвэн не сказала ничего – просто взяла следующим ходом его лису, лебедя и еще одного медведя. А Бранвульф-то думал, что наконец загнал ее в ловушку! Это был полный разгром. Барон откинулся на спинку стула и отпил воды из рога – и только после этого обернулся наконец к вошедшим.

– О, досточтимый кузен Рэвик! – Он поднял брови и улыбнулся, словно бы и не ожидал таких гостей. – Какой приятный сюрприз. Простите, что вам пришлось подождать, но понимаете, это была такая интересная партия, что я просто не мог оторваться. Моя жена прекрасно играет. Может быть, рискнете бросить ей вызов? Вам будет интересно посмотреть, как оригинально женский ум решает тактические задачи…

Керидвэн бросила на мужа холодный взгляд, прежде чем встать и поприветствовать лорда. Она не удостоила короля даже легким поклоном, просто смотрела на него равнодушно-приветливо.

– Добро пожаловать. Присоединяйтесь. Может, желаете вина?

Керидвэн нарочито держалась так, будто они находились в собственном домене и принимали гостей. Король, не найдясь с ответом, покачал головой в ответ на ее предложение, и леди чинно кивнула ему на кресло у камина.

– Пожалуйста, присаживайтесь. Располагайтесь поудобнее.

Глаза короля Рэвика гневно сузились, тонкие губы побелели. Он щелкнул пальцами – и несколько жрецов, сопровождавших его, послушно забормотали свои заклинания.

– Довольно с меня твоих игр, демоница, – резко выговорил Рэвик, в то время как взгляд его так и метался по комнате.

Он словно искал следы того, как невольные гости провели здесь последние несколько дней.

В груди Бранвульфа все так и клокотало от ярости, но он стиснул зубы и старался сохранять спокойствие. Керидвэн сейчас обойдется и без его помощи – это ее битва, и Бранвульф мог только помешать. Его вмешательство лишь сыграло бы на руку королю.

– Лестно видеть, что вы боитесь меня.

Жрица внезапно резко вскинула руки. Пришедшие с Рэвиком жрецы забормотали еще громче, пряча глаза от ее обжигающего взгляда.

– Ты разговариваешь со своим королем, женщина. – Голос Рэвика, хотя и тихий, вибрировал угрозой. – Бойся меня! У меня достаточно причин, чтобы сжечь тебя живьем или обезглавить.

Бранвульф не выдержал и вскочил, так и сверля короля взглядом. Он возвышался над своим лордом, как могучее дерево над чахлым кустом. Жрецы и четверо крепких солдат подались вперед. Керидвэн внезапно издала высокий горловой звук, и воздух вокруг нее запульсировал светом. Полоса голубоватого огня вспыхнула под самыми ногами солдат. Жрецы испуганно отскочили. Бранвульф не заметил, когда она успела опорожнить на ковер пузырек камфары, и не знал, приписывать ли этот трюк ловкости Керидвэн или настоящей магии.

– Брось свои фокусы, демоница. – Рэвик даже не вздрогнул. – Я пришел говорить с тобой и узнать, большую ли ты дашь цену за своего мужа и его братца.

– Цену?

Бранвульф не выдержал. Он не мог оставаться в стороне, раз уж беседа приняла такой оборот. Рука барона невольно метнулась к бедру, ища меч; но меча не было на поясе, и он не сразу вспомнил, что оружие у него забрали по приезде.

– Избавь нас от своих волков, демоница, и верни принцессу Кимбелин. Тогда я освобожу обоих твоих родичей.

– Ты обещал освободить Халя, как только мы приедем, – взорвался Бранвульф. Он казался еще шире в плечах из-за толстого плаща из медвежьей шкуры; король по сравнению с ним выглядел сущим заморышем. – Ты нарушил своё слово, Рэвик. Какой позор, позор, король Бельбидии!

Однако Рэвик ничуть не выглядел пристыженным.

– Я желаю вернуть свою невесту и освободить королевство от волков.

– Я ничего не знаю о принцессе Кимбелин. И к нашествию волков мы не имеем никакого отношения. – Бранвульф говорил тихо, но страшно. Он сам чувствовал себя волком, попавшимся в западню, и желал разорвать своих пленителей в клочья. – Какая мне причина желать зла Бельбидии? Это моя страна. Я люблю ее.

– Тогда почему же не пострадали только твои собственные земли? И зачем твои люди похитили мою невесту и брата? Это же ясно, как день: тебе выгодно, чтобы у меня не было наследника. Все прекрасно знают, что после меня и моего брата права на престол в равной степени принадлежат двум баронам – тебе и Годафриду Овиссийскому.

Бранвульф нахмурился.

– В чем меня здесь подозревают? Мне не нужны никакие земли, кроме моих собственных.

Рэвик презрительно махнул рукой.

– Да полно, полно. На свете нет человека, который не желал бы больше, чем имеет. Тебе нужен мой престол, чтобы и дальше распространять свою демоническую веру. Меня не так легко одурачить. Даже если притвориться покорным и приехать по моему зову как ни в чем не бывало.

– Где мой брат?

– О, Халь здесь, во дворце, – ответил Рэвик учтиво и просто, как будто речь шла о торжественном приеме. – Думаю, пришло время вам с ним повидаться.

Король кивнул в сторону дверей, без слов приказывая следовать за собой.

Керидвэн, сжимая в руке мешочек с рунами, молча шла по бесконечным коридорам дворца рядом со своим мужем. Повсюду здесь был ослепительно белый камень, драпированный тяжелыми коврами и гобеленами; вдоль стен стояли кресла и скамьи из слоновой кости, каждая из которых ценой, наверное, равнялась с хорошим боевым конем.

Пленников провели сквозь помещения кухонь, по чьим шершавым голым стенам было видно, что это самая древняя часть дворца. Потом коридор начал забирать вниз, и наконец барон и его супруга оказались в невысокой безоконной комнате с колоннами. Воздух здесь был слегка застоявшимся.

Бранвульф сразу распознал этот запах – так мог пахнуть только вход в подземелье.

– Меня бросают в тюрьму, даже не дав шанса оправдаться? – закричал он отчаянно, когда его разделили с Керидвэн.

Дюжие солдаты без долгих объяснений затолкали Бранвульфа в какую-то маленькую темную комнатку и задвинули снаружи засов. Гнев и ярость душили барона, но он ничего не мог сделать – только слушать шаги жены, удалявшейся по коридору. Куда ее уводили, он не знал.

Подождать пришлось не долее чем несколько минут – но Бранвульфу они показались годами. Наконец дверь раскрылась, и он бросился вперед… лишь чтобы наткнуться грудью на острие копья.

– Сюда, – коротко бросил стражник.

Его товарищи, числом не менее дюжины, и так же хорошо вооруженные, окружили барона со всех сторон. Бранвульфу ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Барона, сходящего с ума от страха за жену, отвели в круглую полутемную комнатенку. Немного света падало из зарешеченного отверстия под потолком – и только.

– Что вы с ней сделали? – прорычал Бранвульф при виде Рэвика, порываясь броситься на него.

Но копье, по-прежнему направленное на барона, слегка кольнуло его сквозь одежду – и он был вынужден совладать с собой.

Только тогда Бранвульф заметил, что в комнате, кроме короля, есть еще один человек. Одетый по-королевски роскошно, с прямыми светлыми волосами до плеч. Вокруг незнакомца витал странный сладковатый запах. Его остроносые сапоги украшала пара длинных шпор, а на кольчуге поблескивали драгоценные камни. Бранвульф разглядел герб у него на груди – оскаленный медведь, поднявшийся на задние лапы. Несомненно, этот надменный человек был кеолотианец.

ГЛАВА 7

Пики Желтых гор вздымались на фоне заката темною грядой, напоминая силуэты огромных колдунов в островерхих шляпах. Тор возвышался меж ними, как гордый рыцарь-копьеносец.

Здесь, на границе Торра-Альты и Йотунна, Май остановила пони и взглянула назад, на очертания крепости, почти сливавшейся со скалой. Язык оранжевого пламени взметнулся в небо над Торра-Альтой, и слезы заструились по лицу девушки. Беззвучно плача, Май смотрела, как с ревом взлетает в небо гигантское пламя костров по крепостным валам, как тают в вечерней черноте хвосты густого дыма. Вся крепость казалась сплошным факелом, стремящим вверх свой огонь. Чувство невосполнимой потери наполнило душу девушки; она поняла, что старая жрица мертва.

Вскоре придут плакальщики и отдадут Морригвэн последнюю дань любви и почтения – но Май не будет среди них. Для нее там не осталось места. Она ухаживала за Морригвэн три долгих года – с того самого времени, как жрец Гвион, брат Керидвэн, отравил ее ваалаканской ядовитой крапивой.

Май проводила бесконечные вечера, черпая познания из огромного множества книг старой жрицы: истории о древних днях, травники, медицинские книги, толкования рун. Многие считали Морригвэн сухой и строгой, но Май знала о ней правду: больше всего из своей библиотеки старуха любила волшебные сказки.

Девушка скорбела о Морригвэн, и скорбь только увеличивалась оттого, что ей нельзя было оплакать умершую вместе со всеми. Как бы Май хотела получить от старой жрицы предсмертное благословение! Может быть, Морригвэн подарила бы ей что-нибудь на память, какой-нибудь знак особой любви; но теперь у Май ничего не осталось на память о Карге. Она словно еще раз лишилась матери.

Май развернула свою кобылку, напряженно и настороженно. От Некронда исходила пугающая сила, ощутимая каждой порой кожи. Он все время как будто звал, звучал, пел на одной и той же низкой ноте – умоляя, требуя, угрожая… Яйцо обладало собственным сознанием, из него так и сочилось ощущение живого присутствия множества душ. Май чувствовала себя как беспомощная королева перед толпой голодающих подданных, требующих хлеба. Хлеба, которого у нее не было.

Вскоре Май оставила главную дорогу, ведущую в Фарону, и некоторое время ехала по заросшей травой неширокой тропе меж деревьев, пока не завидела впереди мерцающий свет.

Уже совсем стемнело, и Май обрадовалась близости жилья. Сжимая коленями бока кобылки, чтобы заставить ту прибавить ходу, девушка поехала в направлении света, и вскоре уже ясно различила сторожевые костры по периметру изгороди небольшой йотуннской деревушки.

При виде людского поселения Май почувствовала себя спокойнее, даже Некронд как будто угомонился. Подъехав ближе, к самой плетеной изгороди, кое-где подновленной, кое-где попорченной могучими звериными зубами, девушка поехала вдоль ограды в поисках входа.

Май слегка нахмурилась и покачала головой, заметив, что на изгороди нет никаких охранных знаков. Она обеспечивала только физическую защиту деревни, никто и не подумал нанести охранные руны или воспользоваться магией деревьев. Девушка была знакома со жреческой мудростью, хотя и не владела ею в совершенстве. Она подумывала уже, не потратить ли несколько минут и не начертать ли руны защиты – но, присмотревшись, разочарованно вздохнула. Изгородь была сплетена из орешника. Дуб подошел бы куда лучше.

Селяне уже собирались закрывать ворота, и Май едва успела проскользнуть внутрь. На сердце ее стало куда легче, когда она оказалась внутри некоей огороженной территории, в кругу света. Медные светильники горели почти перед каждым домом. В большом общем загоне мычал скот. Снаружи стояли на страже восемь крепких мужчин с кнутами и вилами в руках.

Однако ощущение покоя было слишком неустойчивым. Над деревней словно повис запах тревоги. У дороги светились окна большого трактира, привлекшего внимание Май. Это место казалось единственно спокойным и оживленным, из раскрытых дверей долетали обрывки песен, слышался смех. Но для Май в ее нынешнем положении трактир был недостижимой роскошью. Девушка захватила с собой только несколько медяков и теперь проклинала себя за непредусмотрительность. Нужно было раздобыть денег перед дорогой, хотя бы попросить у Пипа… Впрочем, вряд ли у Пипа было что просить. Он не относился к типу людей, способных откладывать деньги.

Желая привлечь как можно меньше внимания, Май направилась к маленькому домику на самом краю деревни и взошла на крыльцо. Подняв одну руку, чтобы постучать, другой она нащупала и сжала за пазухой ларчик, чтобы придать себе отваги. Но как только ладонь ее приблизилась к Некронду, сердце девушки сжалось от необъяснимого страха. Перед внутренним взором пронеслись образы чудовищных животных, рогатых людей, кого-то клыкастого, огненноглазого… Она ощутила боль и страх этих монстров, их холод и одиночество – и вместе с тем их ненависть и злобу. Как черномордые волки, эти твари были исполнены жажды разрушения.

Но где-то в глубине сознания Май переполнял нехороший восторг. Ее пьянило ощущение могущества, почти неограниченной власти. Она властительница этих тварей, их королева; всё, что нужно сделать, – это воспользоваться силой Некронда, и они подчинятся любому ее приказу.

Теперь Май по-настоящему поняла, отчего жрицы так тревожились за Каспара. Она резко отдернула руку и наконец постучала в дверь. Потом – еще раз, уже громко и нетерпеливо.

За дверью долго не было слышно никакого движения. Май уже приготовилась было стучать в третий раз, когда ответ наконец пришел. Огонь светильника ясно осветил лицо открывшего, в то время как Май оставалась в тени.

Это был молодой безбородый парень. Едва открыв дверь, он в ужасе отскочил назад и снова захлопнул ее. Уже изнутри Донесся его заполошный вопль: «Волк! Волк!» Май едва подавила вскрик и в ужасе обернулась, ожидая увидеть волка у себя за плечами. Но за спиной у нее не было никого.

Подождав немного, она снова постучала в дверь. На этот раз дверь приоткрылась лишь чуть-чуть, и в щель угрожающе просунулись вилы. За ними маячило белое смятенное лицо.

– Кто тут?

На этот раз к двери подошел мужчина постарше; в руке он держал ярко горящий фонарь, направляя свет девушке прямо в лицо. Она часто заморгала.

– Дурак, да это всего-навсего девчонка. Что ты тут делаешь в темноте, красотка?

Мужчина распахнул дверь пошире, не переставая вглядываться в темноту у Май за спиной.

– Я… я еду на юг, – пролепетала девушка, чувствуя себя очень маленькой и глупой. – У меня нет денег, и я… если можно, очень вас прошу, пустите меня, пожалуйста, переночевать. Я просто посплю у огня, а с утра сразу уеду.

– Не пускай ее, отец, – вмешался молодой парень, тот, что держал вилы и все еще не собирался их опускать. – Я видел волка прямо у нее за плечом. Честное слово, я видел его ясно, ну вот чисто как тебя.

Май почувствовала, что волосы у нее на затылке приподнимаются.

– Она с севера, из этих проклятых торра-альтанцев. Видишь плащ? Не вздумай пускать ее на порог! – донесся из дома женский голос.

Порыв ветра качнул фонарик в руке хозяина, и пламя его затрепетало, на миг оставив лицо Май в темноте. Мужчина с фонарем стремительно отскочил назад и с грохотом захлопнул дверь.

– Женщина-волк! Оборотень, оборотень! – донеслось изнутри.

Май бросилась к своей лошадке и успела вскочить ей на спину ровно в ту минуту, когда двери лачуги распахнулись, и наружу посыпались орущие мужики и мальчишки с вилами и пылающими факелами в руках. Факелы оставляли в воздухе шлейфы горячих искр.

Май поддала Рози пятками по бокам, погоняя ее что было сил. Кобыла, поняв, что дело по-настоящему плохо, мчалась со всех ног к южному краю деревни. Май повезло – южные ворота были до сих пор открыты, и селяне загоняли вовнутрь отставший от стада скот – старых быков и беременных коров. Один хромой бык носил на боку длинные рубцы – явственные отметины волчьих когтей.

Тревога сделала свое дело – из домов так и повалили люди, вооружаясь чем попало и громко крича. Один из них бросился Май наперерез и метнул свой факел, как дротик; тот просвистел перед самым носом девушки, чудом не задев ни ее, ни Рози. Кобылка всхрапнула и удвоила скорость; по ее неровному дыханию Май понимала, что долго Рози так не выдержит. Она была простой крестьянской лошадкой, уже немолодой, и живот у нее провис – слишком много бедняжке приходилось возить грузов. Май ценила ее отнюдь не за быстроту, но за кроткий характер и неприхотливость. Да еще за то, что Рози всегда здоровалась с Май, так по-особенному фыркая… Но, кажется, при виде толпы вооруженных людей, мчавшейся по пятам, в скромной Рози пробудились таланты рысака. Без всякого понукания она мчалась быстрым галопом – только копыта стучали.

Еще один преследователь метнул в Май факел, и той пришлось пригнуться к спине пони. Вцепившись Рози в гриву, она молилась о том, чтобы только выдержать этот кошмар. Старая кобылка спотыкнулась, прорываясь сквозь стадо в воротах, и острый бычий рог вонзился Май в бедро. Она почти не почувствовала боли, такое испытала облегчение при мысли, что вырвалась из деревни. Ночной лес, в который девушка направила пони, теперь казался желанным и безопасным.

Расчет оказался верен – за пределами деревни люди тут же прекратили преследовать беглянку. Погоня осталась позади, и примерно через полмили Рози перешла на медленную, тяжелую рысь. Май трясло на рыси, каждый толчок больно отзывался во всем теле, и она предпочла спешиться и дать лошади отдохнуть. Девушка шла, слегка прихрамывая, и тоскливо думала, где бы провести ночь. Рози теперь едва плелась, опустив голову, и потные бока ее тяжело вздымались. Май очень не нравилось, как хрипло и часто дышит пони. Старушка Рози не была готова к подобной пробежке.

Вдруг Май показалось, что она слышит неподалеку еще чье-то тяжелое дыхание. Девушка вздрогнула и обернулась на звук – но не увидела ничего, только густые тени деревьев лежали на дороге. А в стороне, в лунном свете виднелись еще какие-то большие темные фигуры, и, разглядев их как следует, Май расслабилась. Это всего-навсего быки так грустно пыхтели и шуршали травой в темноте, а ночной ветерок сыграл над Май шутку, заставив вздохи прозвучать как будто у нее над ухом.

Она шла и шла вперед, ведя в поводу Рози. Нужно было найти какое-то укрытие, хотя бы старый сарай, чтобы переночевать. И снова Май послышался звук тяжелого дыхания за спиной. Она взглянула через плечо и ничего не увидела. Ругая себя за трусость и за то, что позволила разыгравшемуся воображению взять над собой верх, девушка твердо решила больше не оглядываться.

У дороги всхрапнул и протяжно замычал бык. Остальные отозвались на его голос зычным хором. Потом все они развернулись и затрусили вслед за вожаком, прочь от Май. Девушка подивилась, что бы могло их так испугать. Вздрагивая от каждого ночного шороха, она торопилась вперед, и на лбу ее выступил холодный пот. Теперь быки были достаточно далеко, а тяжелое дыхание за спиной не прекратилось. Рука Май словно сама собой прикоснулась к ларчику с Яйцом – и звук дыхания стал еще отчетливее.

Она-то осуждала селян за то, что те не позаботились как следует о защите деревни и довольствовались всего-навсего ореховой изгородью! Что же, у самой Май не было и такой защиты. Она отдернула руку от Некронда, и в темноте прозвучал тоскливый пронзительный крик. Он пришел откуда-то слева и не мог принадлежать ни человеку, ни зверю – разве что демону, страдающему от боли и ярости.

– Великая Матерь, спаси меня, – прошептала Май, когда воздух пронзил новый крик.

Это был низкий, протяжный вой, который делался все выше и невыносимее. Наконец он оборвался на пронзительной ноте, и повисла тишина – как будто весь мир замер от страха, задержав дыхание. Девушка не сомневалась, что это волки, привлеченные запахом быков. Она перепугано огляделась и решила свернуть с дороги и поискать приюта в рощице на другом берегу реки Лососинки.

По весне вода реки поднялась высоко, в лунном свете на поверхности быстрой воды блестели пенные барашки. Май довольно быстро нашла брод. Теперь оставалось только надеяться, что у Рози хватит сил и отваги. Девушка дивилась сама себе – осмелиться в почти полной темноте переходить реку в незнакомом месте! Каспар бы не одобрил. А, да что там! Май громко всхлипнула. Каспар ни на миг не задумывался, прежде чем отправиться в какое-нибудь опасное место вместе с Брид.

Девушка расправила плечи, раз и навсегда запрещая себе думать о баронском сыне. Она – дочка дровосека, леса для нее дом родной, и этот лес тоже должен оказаться добр к ней. Май выросла в лесу, умела его понимать и чувствовать, любила ощущение защиты от страшного мира, которое дает лес. Здесь она будет в безопасности.

Спасибо лунному свету, который пронизывал лиственный свод: Май смогла сориентироваться и теперь прокладывала путь к середине леса. В Йотунне больше ценились пастбища, лесов здесь было мало, и девушка радовалась, что нашла себе такое укрытие. Она вскоре обнаружила, что хотела – маленькую полянку с могучим дубом посередине. Май радостно улыбнулась находке: дуб был деревом защиты. Огромный и развесистый дуб с одной стороны переплел могучие ветви с высоким пышнолистым ясенем. Непонятно почему Май усмотрела в этом добрый знак. Она погладила грубую кору дерева и почувствовала немалое облегчение.

С одной стороны могучий ствол дерева был рассечен молнией. Май в который раз пожалела, что так мало знает. Вот Брид наверняка истолковала бы значение огненной отметины на стволе дуба, а Май не могла даже сказать, добрый это знак или дурной.

Она расседлала Рози, а потом сломала длинную ясеневую ветвь, молча попросив у дерева прощения. Веткой с живыми резными листьями на конце девушка начертала круг, заключая в него ствол дуба.

Май множество раз присутствовала на обрядах, которые проводили трое жриц в святилище Морригвэн на вершине башни, и теперь она удовлетворенно отметила, что знает, какие руны нужно начертать. Руны защиты от зла и насилия – и от злых чар и ночных духов. По коже Май пробежал приятный холодок: она ясно почувствовала, что когда был завершен последний из охранных кругов, воздух завибрировал силой ее заклинаний.

Горячая, живая энергия исходила от самой земли. Май пораженно стояла, глубоко вдыхая. Сила, которую она и сама не ожидала призвать, теперь проходила через ее тело – поднимаясь от стоп к лодыжкам и выше, через нее всю. Как будто она оказалась в языке пламени, такого же горячего, как в камине в главной зале Торра-Альты, только не обжигающего.

Вспышка белого света взлетела из-под корней дерева и унеслась в темное небо. На миг Май показалось, что ей опалило кожу, но шок прошел мгновенно, и девушка поняла, что ей не причинено никакого вреда. Успокоив дыхание, она взглянула на свою руку, все еще сжимавшую ветку ясеня, которой были начертаны руны. Из уст ее вырвался короткий смешок: похоже, через эту ветвь только что прошел сильнейший поток магии, и это сделала она, Май, хотя и сама не поняла как. Может быть, в конце концов в ней проявились качества новой Девы? Май горько опустила плечи: теперь об этом и думать бесполезно, она избрала другой путь и никогда не вернется.

Девушка слишком вымоталась, чтобы перекусить. Она только отпила глоток из фляжки на поясе, а потом завернулась в медвежью шкуру и устроилась меж корней старого дуба. С головой закутавшись в меховой плащ, Май совсем затерялась на темной земле, усыпанной бурыми прошлогодними листьями, и мгновенно уснула.

Май показалось, что она только что сомкнула глаза, когда странный звук разбудил ее. Девушка заморгала, вглядываясь в темноту: это было пение!

Отбросив медвежью шкуру, она села прямо и завертела головой. Похоже, что Май все-таки проспала несколько часов, потому что луна уже села, и безмолвный лес покрыла густая темнота. Может быть, звук песни ей просто приснился? Тишина была полной, даже совы не кричали.

Май моргнула, еще не совсем проснувшись: ей все казалось, что это обман зрения. Потому что в темноте замерцали призрачные огоньки, приближаясь и беззвучно танцуя вокруг дуба. Некронд очнулся и запульсировал энергией у Май на груди, и девушка бессознательно прикрыла шкатулку рукой.

Огоньки погасли так же внезапно, как появились, и Май принялась убеждать себя, что это были всего-навсего обыкновенные светляки. Ночные шорохи вернулись, листва тихо зашуршала под порывами ветерка, а через некоторое время Май утешил еще один знакомый звук – сопение барсука в норе.

Но вскоре оно было прервано более громким и тяжелым дыханием. Май не смогла определить, откуда оно исходит. Дрожа, она свернулась в комочек под меховым плащом и принялась молиться. Ее обострившийся слух воспринимал множество звуков – пыхтение ежиков и топот их маленьких ножек по листве, далекое мычание быков. Где-то на другом конце леса затявкала лисица. Май лежала, вся дрожа, и с минуты на минуту ожидала прикосновения холодной стали ночного разбойника или жестоких клыков. Но ничего не происходило, и вскоре в воздух полились первые ноты рассветного птичьего хора.

Рассвет принес новую неожиданность. Кто-то смотрел на Май; она ясно чувствовала это. Среди дубовых ветвей зазвучали нежные трели дрозда, и девушка, расхрабрившись, сбросила плащ с головы и наконец взглянула вокруг. Рози неподалеку мирно жевала траву. С губ Май сорвался вздох облегчения. Если Рози ничего не замечает и спокойно пасется, значит, все в порядке; хотя саму девушку не оставляло неприятное чувство, что за ней наблюдают. Она встала на ноги и позвала:

– Эй, кто здесь?

Ответом ей был вздох, тяжелый и совершенно человеческий. Рози шевельнула ушами; она это тоже слышала! Ошибки быть не могло.

– Кто здесь? – снова спросила Май, оглядываясь кругом. Взгляд ее остановился на прекрасном ясене, чьи резные листья слегка трепетали на рассветном ветру. Май чувствовала себя нагой и уязвимой. Как бы ей хотелось сейчас оказаться под надежной защитой торра-альтанских стен! Ну зачем она взяла этот Некронд? Как можно было поступить так глупо? Это же безумие – счесть, что у нее достанет сил защитить себя от жестокой силы Яйца, в то время как три высшие жрицы отказывались к нему даже прикоснуться! Май украла Некронд, как юная девушка крадет из колыбели младенца – а потом не знает, что с ним делать.

Рози перестала прядать ушами и снова принялась щипать траву. Значит, поблизости никого. Май не знала, не от Яйца ли исходит это ощущение постоянного присутствия. Может быть, дело в ее собственном страхе перед заключенными в нем существами, которые все время безмолвно взывают к ней?

Май приоткрыла шкатулку – и едва не вскрикнула: Яйцо перечеркнула зигзагообразная черная прожилка, которой раньше не было. Несомненно, эту отметину выжгла вспышка жара, которую вызвала вчерашняя рунная магия. Щеки Май горели. Она нечаянно сделала что-то, могущее привести к каким угодно последствиям! Смятенная и испуганная, девушка захлопнула ларчик и спрятала его обратно под одежду.

И тут она услышала шорох в траве. Что-то приближалось. Кровь отлила от щек Май, члены похолодели; все, что она смогла сделать, – это подобрать ясеневую ветку и выставить ее перед собой. Отчаянный звериный вопль пронесся по лесу, и то, что приближалось – что бы это ни было, – скрылось. Что-то рыскало по лесу, и Май начинала бояться, что во сне призвала чудовищ – жрицы считали, что именно так Каспар призывает волков. Ветер дунул ей в лицо, откидывая волосы, и Май жадно вдохнула – но воздух показался застоявшимся и мертвым. По лесу снова пронесся долгий яростный вой. Май съежилась под меховым плащом: волки шли за нею.

Но никто по-прежнему не спешил на нее нападать. Лес стоял тихо, залитый бледным утренним светом. Наконец, когда уже совсем рассвело, Май осмелилась вылезти из своего укрытия меж корней. По периметру защитного круга виднелись волчьи следы, как будто зверь без конца ходил вокруг нее. Но Май не видела за всю ночь ничего подобного! И вдруг девушка вздрогнула всем телом: Рози нигде не было видно. Где же пони? Что бы подумал барон Бранвульф?

Май – дочь Торра-Альты. Она не должна стоять здесь и дрожать от страха. Распрямив плечи, девушка принялась звать свою лошадь, стараясь, чтобы голос не дрожал – но он все равно звучал тихо и жалобно.

Плечи Май бессильно опустились. Куда ей до торра-альтанских воителей! Она – дочь простого дровосека, одинокая и беззащитная, и даже брата нет больше рядом… Вот уж не думала Май, что будет когда-нибудь скучать по Пипу, – однако же скучала.

Вдруг со стороны дороги донеслось перепуганное тонкое ржание. Испугавшись, что Рози в беде, Май забыла про все свои страхи и помчалась на звук, выхватив кинжал. Отпечатки копыт на рыхлой земле были отчетливыми и свежими, и, следуя по ним, девушка скоро увидела свою лошадку – та мчалась во весь опор, лягаясь и отбрыкиваясь от черной тени, следующей за ней по пятам.

– Пошел прочь! – закричала Май изо всех сил, бросаясь на помощь.

Блеснули длинные когти, и по белому боку Рози заструилась кровь. Май занесла было кинжал, чтобы метнуть во врага, но вдруг замерла, пораженная: из тени деревьев выскочил маленький человечек. Воинственно размахивая веткой падуба, он напал на врага и нанес ему сильный удар.

Невысокий и тонкий, он двигался очень быстро, с непревзойденной грацией эльфа. Май заметила, что одежда у него кожаная, коричнево-зеленая, а волосы – ярко-золотые. Но подробнее она разглядеть не успела.

Хотя в сказках часто рассказывалось об эльфах, Морригвэн много раз говорила девушке, что подобных существ нет на свете, и в доказательство однажды даже принесла ей Книгу Имен.

Черная тень исчезла, и эльф вместе с ней. Рози, хромая, добежала до своей хозяйки и остановилась. Май провела по спине пони дрожащей рукой.

– Прости меня, – прошептала она, все еще не оставляя мысли, что сама призвала эту черную тень во сне.

Рана на боку бедной кобылки сочилась кровью и пахла смертью.

Май подвела хромающую лошадку к реке и смыла кровь. Морригвэн часто говорила: «Элементы очищают рану не хуже, чем любое лекарство. Глина вытянет заразу, вода поможет смыть ее прочь, огонь прижжет, а свежий воздух высушит рану быстрее повязки». Но Май все равно не переставала винить себя. Вот если бы она, как Брид, всегда носила с собой в мешочке нужные травы, вербейник и донник…

Несмотря на все старания девушки, пони начала сильно дрожать, глаза ее были полны боли. Май не знала, что делать. Она села на берегу реки и горько заплакала от бессилия.

Какой же она оказалась дурой! Уж лучше вернуться назад, пока не поздно. У нее не хватало сил уже здесь, в соседнем баронстве. Куда после этого годятся все великие планы уехать так далеко, чтобы Каспар никогда ее не нашел?

Девушка всхлипывала, сглатывая горький комок в горле. Слезы душили ее. Май так старалась больше не думать о Каспаре! Она даже ни разу не плакала о нем – много месяцев подряд. Даже в тот день, когда он обещал взять ее покататься на Огнебое, а потом забыл об этом и уехал куда-то вместе с Брид. Май в отчаянии дергала себя за длинные каштановые волосы. Куда уж ей до Брид! Брид такая красавица, у нее потрясающие зеленые глаза… А у Май – самые обыкновенные, карие.

Девушка откинула волосы за спину. Какой смысл сидеть тут и жалеть о том, чему не бывать? Эта часть ее жизни закончилась. Все осталось позади, пришло время строить новую жизнь. И в этой жизни есть единственная цель – защитить от Некронда всех, кого она любит. По спине ее пробежал холодок при мысли о проклятом Яйце.

Май обработала рану пони чистой береговой землей, взятой от самой кромки воды, и повела за собой прихрамывающую лошадку. Нужно вернуться на дорогу. Солнце поднялось из облачной дымки на горизонте, и тракт заполонило множество паломников, молчаливыми процессиями направлявшихся к северу. Большинство не обращало на Май внимания. Но те, что бросали на нее взгляд, почему-то отводили глаза и ограждали себя знаком Матери, или переходили на другую сторону дороги, тревожно перешептываясь. Девушка не могла понять, что же в ней так пугает людей.

Наконец впереди показались островерхие крыши деревни. Май ускорила шаг, Надеясь, что в селении найдется помощь для Рози – или хотя бы отдых для них обеих. Она хорошо понимала, что кобылке сейчас вредно идти.

Последний опыт Май показал, что для нее разумнее останавливаться в трактире. В большой деревне Долголуг была здоровенная таверна «Корова и теленок»; на крыльце ее стоял толстый человек в фартуке, с полотенцем, перекинутым через руку. Май решила, что это и есть трактирщик. Толстяк внимательно разглядывал ее серыми острыми глазками. Май набралась храбрости и заговорила самым своим умоляющим голосом:

– Простите… У меня нет денег. Но нельзя ли отдохнуть у вас немножко? Моя лошадь ранена…

– Конюшни битком набиты, малышка, – покачал головой кабатчик. – Паломники, знаешь ли. Старая ведьма умерла, вот они и валят валом.

Май постаралась не подавать виду, что эта весть сильно трогает ее. Одно дело – знать что-то в своем сердце, и совсем другое – вот так напрямую узнавать из чьих-то уст… Это она с трудом могла вынести. Но нужно было что-то сказать.

– Ну пожалуйста…

– Я же сказал, мест нет.

– Но моя лошадка совсем не может идти, – настаивала Май.

Вот Пип, например, никогда не принимал «нет» в качестве ответа. Почему бы его сестре не поступать точно так же?

– И куда же ты собралась в одиночку, девочка? – с интересом спросил кабатчик, одаряя просительницу дружелюбной улыбкой.

Однако под его взглядом девушка почувствовала себя еще более беззащитной.

– Я… ушла из дома. Так получилось.

– Но ведь ты из Торра-Альты, так? – Трактирщик подметил, что плечи Май укрыты меховым плащом.

– Да, я из леса к северу от крепости. Маму с папой убили, и в лесу стало невозможно оставаться. – Май говорила чистую правду – с той только оговоркой, что все описанное произошло более трех лет назад.

– Понятно, – сочувственно кивнул трактирщик. – Проклятые волки повсюду! Но ты что-то слишком хорошо одета для девчонки из леса. От кого ты убегаешь? Тебе не приходило в голову отправиться к своему лорду в крепость и попросить защиты?

– О да, конечно. Но в крепости было очень плохо. Понимаете, солдаты… Они все время пристают…

– А-а, – понимающе протянул толстяк.

Как раз в это время в дверях показалась женщина с честным усталым лицом.

– Эй, муженек, кончай болтать. Сегодня тяжелый день. Размести девочку где-нибудь и ступай, помоги мне.

Она ободряюще улыбнулась Май.

– С лордами всегда так. Им мало дела до нас. Только простые люди поймут друг друга.

Трактирщик хмыкнул. Девушка, переминаясь с ноги на ногу, одарила его смущенной улыбкой.

– Ну ладно уж, найдем местечко для твоей кобылки и для тебя тоже. Вряд ли один нахлебник, да еще такой маленький, нас разорит. Через наш трактир прошло за последний день не меньше сотни паломников! Это, конечно, люди старого пути, не нашего; и может статься, привечать у себя плакальщиков ведьмы и не к добру – но как отказаться от денег, когда они сами плывут тебе в руки? А платят эти демонопоклонники хорошо. Пожалуй, старухина смерть – это лучшее, что случалось в баронстве за последние годы, по крайней мере для нас, трактирщиков.

– Точно, точно, – закивала его жена, указывая Май в сторону конюшен. – Хоть какая-то польза от Торра-Альты. Ступай, девочка, устрой свою лошадку, а потом приходи в общий зал, к огоньку.

Май разместила Рози в конюшне, подбросила ей охапку сена и налила воды. Молодой конюший игриво подмигнул ей, обещая особенно позаботиться о ее пони, – и девушка, положась на его честность, оставила в деннике свою сумку с поклажей и тяжелый меховой плащ.

Она вошла в общий зал трактира – и была приятно обрадована собравшейся там большой компании. Хорошо осознавать, что в мире столько приверженцев Старой Веры! Май улыбнулась в знак привета всем присутствующим и тихонько подсела к очагу, стараясь не думать о собственном одиночестве.

– Историю! – громко потребовал какой-то юноша.

Он отличался от прочих богатой одеждой и тем, что один из многих сидел не на полу, но в высоком кресле, и ел дорогого перепела из серебряного блюда. Юноша подкинул на ладони туго набитый кошель.

– Пускай кто-нибудь расскажет хорошую историю. Я щедро заплачу.

Май опустила глаза. Она знала множество историй, сказок и побасенок, но не хотела привлекать к себе внимания.

– Я расскажу, – раздался голос с сильным южнобельбидийским акцентом.

Черноволосый, как Кеовульф, странник с загорелым лицом поднялся со своего места. Май догадалась, что он, наверное, калдеанец.

– Мой господин – мореплаватель. Он торгует вином. И вот однажды мы плыли на нашем славном суденышке к Нарвал-Риа, что в Кеолотии.

– Да, путь неблизкий! – одобрительно отозвалась компания у очага, поднимая кубки. История явно имела успех.

– Воистину далекий и опасный путь, и море в тот год было неспокойное. Многие бочки подпортило солью, а другие перебродили и просто лопнули. Но мой господин, человек разумный, решил, что мы можем выгадать, подкупив кеолотианских шелков, чтобы продать их здесь, в Бельбидии. Голова у него работает, у моего господина, это да.

В общем, мы дошли до устья какой-то речки и по ней поплыли в глубь Кеолотии. Говорят, раньше там были хорошие порты, но теперь все тамошние реки забиты илом и прочей дрянью – это все из-за копей, которые жутко засоряют воду. Так вот, доплыли мы кое-как, причалили, погрузили товар на телеги и потащились было к городу – и тут, вы представьте только, на нас ка-ак набросятся медведи! Да не простые, а здоровенные, никогда таких больше не видел. И бегали они на задних лапах, прямо как люди. Нам чудом удалось отбиться – по правде говоря, не отбиться, а сбежать. А потом я чуть не размок насмерть от проливных дождей. Вот уж не думал, что такие бывают!

И как раз когда я уже потерял терпение, тут-то нашим глазам и открылся белый город, Кастабриция. Как раз там мы встретили парня без руки, он работал медвежатником, укрощал медведей. Жуткое это зрелище, скажу я вам! Он сам был родом с края земли, от полых гор Каланзира, под которыми самые глубокие шахты на свете, и видывал самые корни этих гор, где из-под земли вырывается пламя.

Публика внимательно слушала. Рассказчик, вдохновленный всеобщим вниманием, продолжал:

– Тот парень рассказал, что горы пожирают людей тысячами – как женщин, так и мужчин. Никто оттуда не возвращается. А все из-за рубинов с золотой сердцевиной, которые добываются там, в копях. Его женщину украли работорговцы и продали в копи, и с тех пор он никогда ее больше не видел. Рабы никогда не возвращаются на свет, вот какое там есть присловье. Шанс есть только у немногих – у особо одаренных. Те еще могут когда-нибудь увидеть дневной свет. Тот парень стал медвежатником, надеясь, что в один прекрасный день медведи попросту разорвут его на куски, потому что он не хотел жить без своей женщины. Но звери никак не могли убить его, только порой отъедали по кусочку – вот так он остался без руки.

История была длинная. Далее рассказчик перешел на свои приключения в Кеолотии – но Май уже не слушала. Она запомнила самое важное для себя – то, что касалось копей Каланзира. Там, в глубинах земли, в самом лоне Великой Матери, ее никогда не найдут. Оттуда не возвращаются – как не вернулась женщина, которую любил однорукий медвежатник. Если Май попадет туда, то никогда ей не вернуться домой, даже если она проявит слабость и захочет этого. Никакой особой силы воли для этого не понадобится. Вот он, правильный ответ на ее искания!

Богатый юноша в самом деле щедро заплатил рассказчику, и народ начал расходиться по своим комнатам. Те, кому не досталось отдельных номеров, располагались прямо у очага – и таких было большинство. Вскоре общий зал трактира наполнился разноголосым храпом – люди один за другим отходили ко сну. Май не умела засыпать под пьяный храп и потому решила пойти на конюшню к Рози – тем более что ночь выдалась теплая. Кобыла, как всегда, приветствовала ее тихим ржанием и пофыркиванием.

Май уселась возле нее, для тепла закопавшись в солому и завернувшись в свой меховой плащ. Вскоре она начала задремывать. Однако вскоре девушку разбудил знакомый неприятный звук – тяжелое дыхание над самым ухом. Май заставила себя взбодриться, решив не спать, и затаилась в самом углу денника, прислушиваясь. Тяжелое дыхание прекратилось.

Успокоившись и убедившись, что рядом нет никакой опасности, Май начала было задремывать снова – но страшный звук вернулся. Девушка даже чувствовала запах этого дыхания – затхлый и несвежий.

– Великая Матерь, помоги мне, – отчаянно прошептала она, больше всего боясь, что жуткое пыхтение исходит от нее самой.

Май изо всех сил старалась не заснуть в течение следующего часа, но усталость все же взяла свое, и она уснула. Во сне девушка металась по тесной клетке, сходя с ума от одиночества, и скреблась в дверцу, зная, что за ней лежит путь на свободу. Потом потянулась почесать ухо – и заметила, что с телом происходит что-то странное. Все оно поросло длинной серой шерстью. От сна Май разбудил долгий, протяжный вой, источник которого был где-то совсем близко.

Май открыла глаза. Над ней стояло четверо здоровенных мужчин. Один сжимал в руках вилы, другой грозил пастушеским кнутом.

– Ну-ка, вылезай! Кому говорят?

Май вскочила на ноги, запахивая на груди медвежью шкуру; из груди ее вырвалось сдавленное рычание. Испугавшись собственного голоса, девушка вскрикнула – но услышала только долгий вой, исходящий из ее уст. Пригнувшись, она бросилась вперед, надеясь проскользнуть между врагами. Быстрота играла ей на руку. Мужик с вилами нанес удар, но промахнулся, и зубья вил с силой вонзились в дощатую стену денника. Май споткнулась и растянулась на полу, и кнут жгучей болью обвил ее лодыжку.

– Волк! – отчаянно крикнул ударивший.

Май завизжала от боли и страха, но снова из уст ее вырвался только звериный вой. Новый удар кнута обжег плечо, обвив руку и рванув девушку назад; она с трудом поднялась на ноги, но удар едва не повалил ее обратно. Рози, поняв, что происходит неладное, принялась сама прокладывать себе путь из денника; ей удалось порвать недоуздок, и кобыла ринулась вперед, отталкивая с дороги одного из мужиков.

На Май со всех сторон смотрело смертоносное железо. Следующий удар кнута порвал ей кожу на щеке, и по лицу заструилась теплая кровь. Она умудрилась поднырнуть под вилы и броситься за своей лошадью, но по пути вилы вонзились ей в бок, и девушка застонала, едва не упав.

Еще один мужик заступил ей выход; в руке его блестело лезвие ножа. Май похолодела, поняв, что настал ее последний час, и бежать больше некуда.

Стук копыт со стороны дверей слишком поздно привлек внимание человека с ножом. Фигура всадника возникла словно бы ниоткуда, силуэт ее был темнее самой тьмы в дверном проеме. Сильный удар по голове опрокинул врага на пол, нож выпал из его ослабевшей руки.

Хотя всадник был невелик ростом и тонок, силы его рук хватило, чтобы одним быстрым движением вскинуть Май в седло. После чего он стремительно развернул коня и унесся в ночь, одной рукой поддерживая бессильную девушку, и хватка его была удивительно сильной и цепкой. Май бессильно свисала со спины его коня, едва не теряя сознания. До дороги было недалеко; там, на тракте, неизвестный спаситель спустил Май с коня и развернулся, готовясь лицом к лицу встретить погоню. Шестеро преследователей с вилами и кнутами были уже неподалеку, их яростные крики разрывали ночной воздух.

Май была слишком перепугана, чтобы останавливаться. Бок ее пульсировал болью, по лицу струилась кровь. Рози стояла неподалеку; пони, к счастью, хорошо отдохнула в конюшне, чтобы сейчас продолжать путь на предельной скорости. Май с трудом вскарабкалась в седло и сжала коленями бока лошадки, посылая ее в галоп – прочь с дороги, в спасительную темноту леса.

Боясь остановиться хоть на минуту, Май скакала всю ночь. Прижавшись к спине пони, чтобы уклониться от хлещущих по лицу ветвей, она молилась, чтобы поскорее наступил рассвет.

ГЛАВА 8

Горное эхо раскатилось долгим далеким грохотом. Папоротник настороженно подвигал ушами.

– Это горный козел, – пояснил Каспар, когда вновь раздался грохот каменной осыпи под быстрыми копытами животного.

Юноша помедлил не долее секунды и вновь направил Огнебоя вперед, но лёсик все мялся на месте.

– Я до сих пор считаю, что нужно было идти на юг, – заявил он недовольно. – Почему ты меня не послушал?

Каспар не обратил на него внимания. Неудивительно, что Папоротник чувствует себя неуверенно! Горы – не место для оленей; они, как и медведи, и кабаны, испокон веков предпочитали селиться на равнинах, в лесах, а не среди голых и бесприютных каменных скал, с которых с грохотом спадают серебряные ленты водопадов. Грохочущие воды сверкали на солнце, ниспадая с гор в долины. Их далекий победный грохот как будто предупреждал об опасностях сурового севера, о горных обвалах и снежных лавинах. Где-то вдали, если Каспару не почудилось, послышался рев медведя.

– Медвежья страна! – Папоротник передернул плечами. Каспар печально улыбнулся.

– Когда мои предки только пришли в Торра-Альту, это был край трех животных: дракона, медведя и волка. Драконы давно вымерли, волков теперь мало, потому что их уничтожают; остались только медведи.

Копыта Огнебоя опасно заскользили, несколько камешков сорвалось с тропы и полетело вниз. Склон горы, густо поросший можжевельником, казался очень крутым. Юноша спешился и повел коня в поводу, опираясь на рунный посох, который взял с собой. Как ни странно, посох придавал ему уверенности, помогал почувствовать себя мудрее и сильнее.

Конечно, он уже бывал в этих местах, на восточных склонах Желтых гор; но это было давно, и Каспар почти ничего не помнил. Здесь не было никаких поселений, потому что никому не приходило в голову селиться в таком бесприютном месте; однако ходили слухи об одиночках, живущих в горах, – отшельниках и разбойниках, или тех, кто пытается в глуши найти исцеление от безумия. В любом случае жить здесь было опасно – эти земли безраздельно принадлежали торра-альтанским бурым медведям. Более того, были единственным местом, где сохранился этот вид.

Каспар провел рукой по длинному меху своего медвежьего плаща. Суровые зимы северной Бельбидии с самых давних времен сделали эту моду господствующей как для мужчин, так и для женщин. Большинство торра-альтанцев носило такие плащи. Они долго не изнашивались и обыкновенно переходили по наследству от отца к сыну, так что медведей не приходилось убивать часто. На них вообще почти не охотились – только если те заходили слишком далеко на запад и нарушали покой селян Вепрегона или мирных равнинных фермеров. Тогда, и только тогда, на южные склоны гор посылались охотничьи партии, чтобы предотвратить угрозу. Бурых медведей уважали, почти что поклонялись им, и можно было не беспокоиться, увидят ли этих животных будущие поколения торра-альтанцев.

Дорогу преградил огромный завал камней. Преодолеть такое препятствие было никак невозможно, и Каспару со спутниками пришлось карабкаться выше по склону горы, откуда им открылся вид на новую долину. К востоку вставала бесконечная гряда острых пиков, щедро позолоченных солнцем.

– Лучше бы ты меня слушал, – не умолкал неотвязный Папоротник.

– Почему это я должен тебя слушать, когда Морригвэн указала мне этот путь?

– Морригвэн умерла, – аргументировал лёсик свое наглое заявление. – А нет ли у тебя еще медовых лепешек?

Каспар застонал.

– Слушай, ты же ешь, не переставая.

Рука его едва не выпустила поводья, когда Огнебой дернулся, чтобы лягнуть приставучую Рунку. Волчонок не переставая вертелся у скакуна под ногами, и тому это успело надоесть. Рунка заскулила и спряталась за спину Трога. Некогда резвый змеелов за последние годы разленился и обзавелся толстым, слегка провисшим брюхом; его любимое занятие было – валяться день напролет у огня. Но появление волчонка как будто омолодило его, Трог суетился, как в годы своей щенячьей молодости.

– Почему ты никогда, ну никогда меня не слушаешь? – продолжал занудствовать Папоротник. – Ты же готов слушать кого угодно, особенно Халя, хоть и твердишь, что ты его главнее. – Лёсик презрительно фыркнул. – Ты слушаешь Брид, и это бы все ничего, но ведь ты слушаешь и этого ужасного лучника ничуть не меньше! – Непонятно почему лёсик с самого начала невзлюбил Абеляра. – Ты даже мертвого тела Морригвэн готов слушаться. Кого угодно – только не меня!

Он топнул тонкой ножкой и еще выше вздернул нос.

– Папоротник, я тебя не слушаю, потому что… – не сдержавшись, начал Каспар, но вовремя осекся, стараясь одолеть раздражение. На самом деле он вовсе не хотел обижать беднягу лёсика. – Потому что потому! – неловко закончил юноша, стараясь придать тону значительность.

– И очень зря. Ты об этом еще пожалеешь. Вот увидишь, что пожалеешь!

Каспар не ответил. Внизу простиралась Ежевичная пуща; значит, вскоре они достигнут Лихоросли, где, по предположениям юноши, находится Некронд. Эта мысль занимала весь его разум, и на лёсика просто не оставалось внимания. Когда Каспар поднял наконец глаза, он понял, что уже некоторое время следует за Папоротником. Ну что же, Каспар знал за лёсиком природный дар находить верную дорогу и был согласен признать его вожатым.

Теперь они спускались в лес, где росли рябины, березы и высокие красноствольные сосны, какие встречаются только в горах. Ежевичные заросли встречались то и дело, и Каспар думал, что прокладывать сквозь них путь в случае чего придется не без труда.

Лёсик замер и указал вперед. Под сенью деревьев двигались какие-то тени; одна из них, в центре, была особенно большой. Каспар разглядел ветвистые оленьи рога. Потом послышался заполошный лай – это Трог бросился в сторону движения.

Лёсик тревожно запищал, подхватил палку и поскакал было за псом. Каспар только рассмеялся.

– Трог ничего оленю не сделает. Он слишком медленный и неловкий.

Неожиданно пес замер, оставив погоню, и низко пригнул голову к земле. Хвост его нервно подрагивал.

Папоротник выронил свою палку и сильно побледнел.

– Что такое? – спросил Каспар.

– Там кровь. – Лёсик указал в сторону реки.

С Папоротником во главе они поспешили туда, слегка срезав путь через лес – до берега. Ежевичные заросли ужасно мешали продвигаться вперед; когда они наконец поредели, руки Каспара были все в кровавых царапинах. И вот лес кончился; лёсик остановился и отказывался идти дальше. Среди камней лежала оленья шкура, залитая кровью; все, что осталось от животного, – это рогатая голова, копыта и крупные кости. Все мясо было съедено.

– Папоротник, людям нужно чем-то питаться. Каспар попытался воззвать к здравому смыслу лёсика, взиравшего на останки с тоской и отчаянием. На слова юноши он только горько фыркнул и бросил на Каспара взгляд, исполненный отвращения.

– Перестань! – взъярился юноша. Как ему надоело, что это несчастное существо все время выставляет виноватым его! – Люди всегда ели оленей, так было и будет. В этом нет ничего дурного.

– Конечно, ничего дурного! Ты ведь даже не заметил, правда? Что проку говорить с тем, кто никогда ничего не слушает. Ты слушаешь только тех, кто тобой командует. Одной Матери ведомо, что здесь произошло! Волки идут на юг, а люди – на север.

– То есть как это – люди на север?

– Нет уж, не буду я тебе ничего говорить, высокий лорд, хозяин Торра-Альты! Я целый день твержу не переставая, что мы идем не туда! Волчий человек ушел на юг. Я говорил тебе, но разве ты слушал? Ты слушал останки старухи, но останки оленя тебе ничего не сказали, ведь так? Конечно, не сказали, потому что олень для тебя ничто, просто животное, которое можно съесть. Ну, так я скажу тебе кое-что, юноша. – Лёсик скривился, морща нос. – В глазах Матери мы с тобой равны. Ты или я – для Матери нет никакой разницы.

– Но разница все-таки есть, – огрызнулся Каспар. – У меня, например, есть обязанности перед народом. Придет время, когда я унаследую крепость и стану править баронством.

Лёсик недоверчиво фыркнул.

– Править! Скажи лучше – ты всегда найдешь людей, которые будут делать это за тебя.

Каспар болезненно закусил губу и попробовал сменить тему.

– Так что ты думаешь об этих останках?

– Оленя убил не торра-альтанец.

Папоротник, как всегда, ограничился коротким ответом и затрусил вперед.

Впереди их ждало печальное зрелище. Такие же окровавленные останки оленей встречались через каждые несколько шагов. Их оказалось больше дюжины, и всякий раз это была кровавая шкура с выпотрошенным мясом. Ну, ладно, один или два убитых оленя, пораженно думал Каспар; но откуда так много? Этого же достаточно, чтобы накормить целую деревню! Должно быть, здесь в горах живет толпа народа – никак не меньше сотни. Каспар остановился и поднял с земли сломанную стрелу.

– Я же говорил, что это не торра-альтанцы. У тех оперения стрел всегда серые, из гусиных перьев, и древки они делают куда длиннее. Мне Пип рассказал. Да это все знают! – обвинительным тоном заявил лёсик.

Каспар потрогал оперение стрелы – белое, с черными крапинками. Может, это и перо гуся, только не торра-альтанского. Папоротник оказался прав.

– Должно быть, эти люди украли Некронд, – задумчиво проговорил юноша.

– Да с чего ты взял такую глупость? – взвился Папоротник.

– Но это же ясно, разве нет? – вспылил Каспар. – Морригвэн послала меня сюда. А теперь я нахожу подтверждение, что где-то неподалеку в горах живет большая шайка людей. Наверняка эти разбойники и забрали Яйцо. Почему бы еще им здесь прятаться?

– Я же говорил тебе, что мертвая Морригвэн не сказала ничего важного…

Лёсика прервало рычание Трога. Кончик хвоста пса высовывался из зарослей можжевельника, слегка подрагивая. Каспар поспешил к нему, по пути стараясь разглядеть какие-нибудь следы.

– Нужно найти этих людей.

– Будь они прокляты! – с энтузиазмом поддержал Папоротник. – Убийцы оленей! Чтоб их собаки съели! Единственная достойная причина держать ужасных собак.

Каспар кивнул на высокий скальный пик, обращенный к северу. На верхушке его, словно зацепившись, лежало толстое белое облако. Ветры рвали его на части, кружа вокруг горной вершины; а здесь, внизу, реял лишь легкий бриз.

– Нам туда. Оттуда видно всю округу, на мили окрест.

Юноша привязал Огнебоя и принялся медленно карабкаться вверх, цепляясь за ветви можжевеловых кустов и толстые корни. Прекрасный запах можжевельника щекотал ему ноздри и слегка туманил мозги. Пять пиков под названием Кобыльи Хвосты четко рисовались с восточной стороны. Это были суровые вершины, острые, как рога, иссушенные ветрами; над ними стояли рваные облака, которые порывы ветра и в самом деле превращали в подобие хвостов бегущих лошадей.

Внизу, в согретой солнцем долине, на полпути до пяти пиков от земли поднимался еще один облачный хвост – струя дыма, лениво ползущая к небесам.

– Смотри! Там чей-то лагерь! Видишь костер? – Каспар указал вниз лёсику. – Вон там, возле самой Лихоросли! Наверняка это те, кто украл Некронд.

– Нам нужно вернуться, – посоветовал Папоротник. – Поехать в крепость и привести с собой большой отряд. И обязательно взять капитана: он-то знает, что делать.

Каспар недовольно нахмурился.

– Подумаешь, я тоже знаю. Мне помощь не нужна.

– Как хочешь, но я дальше не пойду, – уперся лёсик и все продолжал повторять это, вприпрыжку следуя за юношей вниз, туда, где они привязали Огнебоя. – Нет, не пойду, ни за что на свете! – твердил он непрестанно, однако не отставал от Каспара, прокладывавшего путь в направлении костра.

Папоротник не переставал ныть всю дорогу до лагеря, но при этом не делал ни малейшей попытки повернуть назад. Они уже вошли в лес и нашли укрытие среди деревьев, свивавшихся меж собой самым причудливым образом. Стволы дуба, ясеня и цветущего боярышника сплелись воедино.

Отсюда, с края леса, открывался вид на долину. Около двух десятков мужчин и полдюжины женщин возились вокруг большого костра; кто-то рубил дрова, кто-то занимался готовкой. Каспар поздравил себя с верным толкованием знаков, полученных от мертвого тела Морригвэн. Пальцы его слегка дрожали при мысли, что Некронд где-то неподалеку.

Юноша ждал в засаде до вечера, когда тени сделались гуще и длиннее. Тогда, накинув на голову капюшон мехового плаща и стараясь держаться в тени, он потихоньку подобрался ближе. В лагере запели – и Каспар удивленно понял, что это старая пастушеская песня.

За песней последовал взрыв смеха. У Каспара как будто отлегло от сердца. Вряд ли люди, поющие такие старые наивные песни, могут оказаться по-настоящему опасны.

Он подполз еще поближе и прислушался.

– И зачем только распевать о волках? – раздался от костра раздраженный мужской голос. – Мы здесь волков еще не видели, и незачем их лишний раз поминать.

Каспар нахмурился: кажется, акцент был овиссийский.

– Я сюда пришел убивать волков, – возразил другой голос, совсем молодой. – Мне так и предложили: пошли, мол, Нейт, убивать волков. А я пока еще и волчьего хвоста тут не видел.

Каспар прикусил губу. Похоже, эти люди не имеют ничего общего с Некрондом.

Вдруг из-за спины у юноши послышался отчаянный вопль. У Каспара волосы на затылке встали дыбом: это вопил Папоротник! Завывая и визжа, как демон, безобидный лёсик метнулся мимо него и ворвался прямо в пастуший лагерь. Размахивая палкой, он принялся молотить, кого попало, и не переставал орать.

Каспар припал к земле, понятия не имея, что нужно делать и что за безумие охватило доселе мирного лёсика. Тем временем Папоротника уже схватили; дюжий мужичина заломил ему руку за спину, другой вырвал палку. Кто-то врезал лёсику по лицу кулаком.

Папоротник сплевывал кровь и продолжал отчаянно сопротивляться. Каспар подавил желание броситься на выручку: куда более разумно, понимал он, будет явиться с миром и извиниться за сумасшедшего товарища. В лагере слишком много людей, чтобы сражаться с ними в одиночку.

Юноша уже поднялся на ноги, и тут плечо его пронзила острая боль. Рефлекс сработал быстро, и он отскочил в сторону, хватаясь за лук. Теперь, стоя с луком на изготовку, он целился прямо в лицо напавшему. Это оказался совсем молодой парень; видно, он рассчитывал оглушить Каспара ударом, но тот начал подниматься – и удар дубинки пришелся в плечо, защищенное толстым меховым плащом.

Каспар думал, что стрела, нацеленная в лицо, отобьет у юнца всякое желание атаковать снова; однако тут его обжег сильный удар кнута. Конец бича обвил левое запястье, оставив толстый кровавый след, и Каспар выронил лук. Тут же на него набросились еще четверо человек и поволокли за собой, в круг света.

– Торра-альтанский убийца, – процедил кто-то.

Над костром жарился олений бок, рядом рыдал Папоротник и рвался во все стороны. Его, маленького и слабого, с трудом удерживали несколько человек – с таким гневом и отчаянием лёсик вырывался, бился и кричал.

– Моя Петрушка, – различил Каспар сквозь рыдания. – Дочка моя! Какой ужас! Вы проклятые демоны, кровопийцы!

Ноги Каспара подогнулись.

Здоровяк с колючими грязными волосами вытирал с кулака кровь.

– Что это за тварь? Из Торра-Альты валом валит всякая нечисть.

По руке его, убегая в рукав, змеились длинные шрамы – как догадался Каспар, от волчьих когтей. Он окинул взглядом весь этот странный народ. Они не могли быть охотниками, потому что в пределах видимости, не было ни одной волчьей шкуры.

– Да заткнись ты, пакость, иначе я тебя заткну навеки! – Грязноволосый впечатал здоровенный кулак в живот Папоротнику, и тот согнулся пополам от боли.

– Стойте! – вскричал Каспар и рванулся, но его крепко держали.

Оружие у него отобрали все – от лука до кинжала лесничего и охотничьих ножей.

– Что это такое? – вопросил грязноволосый, кивая на Папоротника – хотя взгляд его был прикован к волнистому лезвию кинжала из голубоватой стали.

Мысли Каспара разбежались, и он помялся, стараясь выиграть время, чтобы подумать.

– Это? Обычный человек, только бедняга повредился рассудком с тех пор, как его покалечил волк. Он считает себя оленем.

Кустистые брови здоровяка недоверчиво поползли вверх. Он хмыкнул:

– Волк, говоришь, покалечил? Что-то не верится. Вас, торра-альтанцев, волки не трогают.

Каспар видел неприкрытую враждебность и лихорадочно размышлял, что же делать. Он оглянулся и увидел, что людей у костра прибавилось. Подошли еще мужчины и женщины, некоторые несли кирки, другие – лопаты. Все это были овиссийцы, судя по широким шерстяным рубахам и платьям.

Чего они ищут здесь, в торра-альтанских горах? Может быть, Каспар случайно нашел воров, охотящихся за рудами его отца? Пожалуй, что так, подумал Каспар с тоской, потому что это знание вряд ли могло его сейчас выручить.

Яростная ненависть к нему, как к торра-альтанцу, так и светилась на всех лицах, и Каспару не понадобилось много времени, чтобы понять причину. Большинство было отмечено шрамами от волчьих когтей и зубов, У некоторых виднелись глубокие, плохо зажившие раны. У одной маленькой девочки лицо пересекал глубокий уродливый рубец, от покореженного уха до слепого, сморщенного глаза. И конечно же, во всех несчастьях от волков эти люди винили Торра-Альту.

– Я могу доказать, что говорю правду… Если вы меня отпустите, – выговорил Каспар просительно.

Здоровяк задумчиво почесал в затылке и наконец кивнул четверым парням, державшим Каспара. Едва будучи отпущен, юноша потянулся к Папоротнику и размотал красный шарф, который лёсик все время носил на шее, чтобы скрыть шрамы. Потом нагнулся и распахнул ему одежду на груди. По толпе пронесся сдавленный вздох.

– Да как он вообще выжил? У него же горло перегрызено! – выдохнул кто-то.

Каспар на миг сжал дрожащие руки лёсика в своих и заглянул в его безумные глаза, ставшие совсем черными от горя. Потом осторожно запахнул на нем одежду.

– Вы видели. Поверьте мне, друзья, – мы такие же враги волкам, как и вы, и не меньше от них пострадали.

Высокий дядька с грязными волосами не переставал подозрительно щуриться.

– Однако вы торра-альтанцы.

– И что из этого?

Люди начали переглядываться и шептаться между собой. До слуха Каспара донеслись обрывки речей:

– Нельзя ему верить…

– Нужно подождать Мамлюка.

– Вот вернется Мамлюк, он решит, что с ними делать.

Каспар судорожно сжал Папоротника за плечо при мысли, что у этого Мамлюка, кто бы он ни был, может быть Некронд. Люди продолжали спорить меж собой, и юноша не видел среди них явного лидера.

– Мы должны дождаться Мамлюка, – повторил кто-то, и остальные дружно согласились.

Это было единственное, на чем они все сошлись.

Размышления Каспара, как бы им выпутаться, были прерваны громким воем, донесшимся откуда-то сверху. Все головы разом повернулись в ту сторону. Это был Трог, изготовившийся для нападения с валуна справа от лагеря; возле него виднелась фигура волчонка. Рунка задрала голову и снова пронзительно завыла.

Сразу несколько человек схватились за луки и самострелы; сердце Каспара сжалось – но, к счастью, он напрасно волновался. Эти люди не были стрелками; стрелы их посыпались вразнобой, и ни одна из них не достигла цели. Пес и волчонок бросились обратно в чащу, спасая свои жизни, и благополучно успели скрыться. Вот пращники могли бы попасть, но они не среагировали вовремя.

– Давайте вяжите их, – приказал самый древний старик. – Ничего с ними не сделается до прихода Мамлюка.

Каспара и Папоротника связали по рукам и ногам и бросили совсем близко у огня, так что их мучил жар. Пленители с опаской косились на них и не подходили близко.

– Это колдун какой-то, – пробормотал один парень. – Гляньте на его посох. Не троньте вы его. Вдруг он возьмет и проклянет нас всех?

Хотел бы Каспар на самом деле быть колдуном и сделать что-то подобное!

Прислушиваясь к ворчанию и шорохам из леса, он напряг мускулы, проверяя крепость пут. Не хватало только, чтобы кто-нибудь напал, когда он связан и беззащитен! Однажды Каспар видел бурого медведя, поднявшегося на задние лапы. Огромный зверь был высотой не меньше десяти футов! Будь у Каспара в руках лук, он бы чувствовал себя спокойнее.

Лицу юноши было жарко от огня, а спину холодило – ночь выдалась прохладная. Хорошо, что на Каспаре был толстый меховой плащ! Медвежий мех защищал хотя бы от холода. Этот медведь пал не от руки Каспара – плащ достался сыну барона по наследству от деда, барона Брунгарда, который умер еще до Каспарова рождения.

Люди, которые было уже начали задремывать, вскочили на ноги, переговариваясь шепотом. Где-то в темноте позвякивали цепи. Лагерь постепенно опустел, остались только связанные Каспар и Папоротник у огня, беспомощные, как козлята, которых оставляют на приманку тигру. Тем временем тяжелая поступь приблизилась, захрустела листва, медвежье сопение было уже ясно различимо.

Папоротник тихо заскулил.

– Замолчи. Ты привлечешь его внимание к нам.

– Это же медведь! – простонал лёсик. – Медведь!

– Я знаю. – Каспар старался, чтобы голос его звучал спокойно. – Но он не пойдет близко к огню.

– А если он почует мясо? Медведи всегда идут на запах мяса. Они даже хуже волков. Они… просто чудовища!..

И лёсик сильно задрожал.

Как ни странно, страх Папоротника помогал Каспару держать себя в руках.

– Успокойся. Нас не оставят здесь просто как приманку. Люди не поступают так друг с другом.

Но юноша ошибался. Медведь подходил все ближе; его тяжкие шаги хрустели уже совсем неподалеку. Вот он показался в лагере; зверь шел на четырех лапах, низко опустив голову и что-то вынюхивая. Ударом могучей лапы он разворотил чьи-то набросанные в кучу одеяла и плащи и медленно приближался к огню. Медведь остановился неподалеку, не осмеливаясь сунуться ближе к пламени, и заурчал, почуяв остатки жареной туши. Потом послышалось жадное чавканье и хруст. Папоротник испустил долгий стон и спрятал лицо у Каспара на груди. Юноша стиснул зубы.

Внезапно вокруг замелькали огни; с великим облегчением Каспар понял, что люди возвращаются. Медведь оторвался от трапезы и завертел головой, потом тяжело и неуклюже побежал. Каспар услышал звук ломающейся древесины, звериный вопль и мощный удар – как будто упало огромное тело, так что вздрогнула земля. Одно мгновение царила тишина; потом она взорвалась неистовым ревом, будившим горное эхо.

Каспар еще не успел понять, что произошло, а люди уже хлынули вперед толпой, размахивая своими факелами. Видеть происходящее он не мог, но слышал звон цепей и рычание и рев несчастного медведя. Потом по металлу застучали молоты; медвежьи вопли из яростных стали отчаянно испуганными. Крики же людей, напротив, вместо паники приобретали оттенок торжества.

– Все целы? – спросил кто-то.

Ответом ему был радостный рев голосов. Медведь продолжал биться и рычать, но звуки стали более приглушенными. Каспар понял, что медведя поймали в яму-ловушку. Светало, и Каспар обнаружил, что может приподняться и вывернуть шею так, чтобы видеть охотников, суетящихся вокруг глубоченной ямы. Они с помощью молотов закрепляли поверх ловушки сеть из толстых цепей.

Каспар слишком устал, чтобы размышлять, зачем бы этим безумным людям ловить в западню медведя и держать его там живьем. Зверь еще какое-то время бесился и неистовствовал в яме, но наконец обессилел и утих, тяжело упав на землю. Среди охотников пронесся радостный говор, который завершился кличем торжества.

Каспару и Папоротнику принесли воды и немного хлеба, но так и оставили их связанными, прикрутив к сучковатому пню. Им ничего не оставалось, кроме как сидеть в неудобной позе и наблюдать, как охотники радуются и поздравляют друг Друга. Овиссийцы наливались элем и то и дело подходили к краю ямы, чтобы поглядеть на свою добычу.

Шумное веселье продолжалось до самого утра и было прервано только с прибытием очень странного человека. Каспар весь выгнулся, чтобы лучше его разглядеть. Он в жизни не видел ничего подобного! Кожа пришельца была красновато-смуглая, а глаза – раскосые и глубоко посаженные. Одет он был тоже странно. С плеч свисала черная медвежья шкура, как у ваалаканца; руки и ноги покрывали меховые обмотки, перетянутые кожаными ремнями. На поясе странного человека висела длинная суковатая дубина.

Но более всего внимание Каспара приковали его потрясающие глаза. Они были разного цвета: один черный, а другой – бледно-зеленый, и оба глаза смотрели в разные стороны и двигались независимо друг от друга. В миг, как Каспар увидел пришельца, он тут же усомнился, что это чудище украло Некронд. Такой гость не остался бы в Торра-Альте незамеченным, а в праздничной толпе его точно не было.

Косоглазый словно бы распространял вокруг ощущение собственной значимости и величия. Он заговорил самоуверенно, как надменный король со своим народом:

– Вы добыли для меня медведя. Я вижу это по вашим перепуганным глазам. Вы, бельбидийцы, так трусливы.

Каспар злобно ощетинился, но при взгляде на охотников и сам увидел в них этот страх. Так вот, оказывается, зачем овиссийским пастухам кирки и лопаты, догадался он. Вовсе не для руд и камней, а чтобы копать медвежьи ямы.

– О да, Мамлюк, да, сир! – отозвалось сразу несколько голосов. – Огромный зверюга. Вы будете довольны.

– Неплохо, неплохо. Я хвалю вас.

В сопровождении толпы Мамлюк направился к яме. Каспар не мог определить, что же у него за странный акцент. Этот человек точно был не бельбидийцем, и, судя по красноватому цвету кожи, не из дальних стран Кабалланского моря. Каспар так вывернул шею, чтобы лучше видеть, что ему казалось – мышцы вот-вот порвутся. Но зрелище стоило того – странный чужак вдруг спрыгнул в медвежью яму! Лагерь был погружен в напряженное молчание и ожил вновь, когда Мамлюк наконец выбрался наружу. Теперь он пошел к Каспару и внимательно уставился на него. Каспар, боясь поднять глаза, созерцал его огромный черный сапог как раз на уровне своего лица.

– А эти двое кто такие? Мне нужны медведи, а не мальчишки.

Мамлюк шагнул к Папоротнику и приподнял лёсику голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Но под взглядом этих огромных глаз чужеземец вдруг побледнел и отскочил прочь, бормоча проклятия; потом нагнулся и бросил Папоротнику в глаза горсть земли.

– Я – Мамлюк Медвежатник, а теперь я еще и Мамлюк Проклятый. Я заглянул в глаза живого мертвеца.

Он обернулся и приказал своим людям заново, покрепче связать пленников, а сам вернулся к медведю.

По спине Каспара пробежал холодок. Этот Мамлюк оказался что-то слишком прозорливым. Пастухи принесли ему оружие Каспара, и чужестранец живо заинтересовался кинжалом из Иномирья.

– Он будет доволен таким даром, – пробормотал Мамлюк сам себе под нос, с немалым почтением пробуя пальцем остроту волнистого лезвия.

На следующее утро медведь разбушевался не на шутку и ревел и бился, как сумасшедший.

– Что вы сделаете со зверем? – спросил Каспар у высокого широкоплечего парня, имя которого – Нейт – он узнал еще вчера.

Этот Нейт сегодня принес им с лёсиком воды и пищи. Хлеб был заплесневелый и черствый, вода подпахивала, как будто ее слишком долго хранили в горшке из гнилой выдолбленной тыквы. А от своей доли сушеного мяса Папоротник отказался.

У Нейта были карие глаза – как и у многих бельбидийцев с равнин; обветренное лицо показывало, что парень давно уже живет на природе. Длинные волосы падали на лоб и порой закрывали глаза, а на подбородке едва начала пробиваться юношеская борода. Рядом с Нейтом все время держалась девочка вдвое его моложе, с вечно заплаканными глазами и черной каемкой под ногтями.

Несмотря на то что вечная усталость и тяжелые условия жизни наложили на малышку свой отпечаток, все же было видно, что она удивительно хорошенькая. Сейчас девочка сидела неподалеку, нервно оглядываясь и расчесывая пятерней длинные темные волосы, висевшие спутанными прядями. Выглядела девочка больной и усталой.

– Да я не знаю, зачем мы ловим этих медведей, – признался наконец Нейт. – Я вообще-то пришел сюда убивать волков.

– Вот и я собирался, – кивнул Каспар, надеясь расположить к себе этого юношу, своего ровесника.

– Когда проклятые волки загрызли моих родителей, все, чего мне в жизни хотелось, – это убивать волков. По правде говоря, я только об этом и думал. Но у меня ведь еще есть Лана, о ней нужно заботиться. Ей здесь не очень-то хорошо. И при чем тут медведи, я не знаю.

Каспар пожал плечами.

– А что с медведями потом делают?

– Переправляют их через горы. Нейт махнул рукой к востоку.

Внимание Каспара снова привлек Мамлюк. Тот уселся возле ямы и принялся напевать заклинание, бросая в западню щепотки цветной пыли.

– Он – не волкочеловек, – прошептал Папоротник юноше на ухо. – Я же говорил, тот пошел на юг.

Бельбидийские изгои тем временем налегли на веревки и выволокли медведя наружу, чтобы заковать в цепи его лапы и надеть на шею железный ошейник. Хотя медведь и находился под действием дурманящих зелий, он сопротивлялся, и один из пленителей был отброшен на землю ударом могучей лапы. Теперь он кричал, баюкая кровоточащее плечо.

Нейт оборвал разговор с Каспаром и нехотя занял свое место подле медведя, помогая держать его левую заднюю лапу. Сестренка Нейта, Лана, придвинулась поближе к Каспару, и тот улыбнулся ей. Она смущенно ответила на улыбку.

– Я очень боюсь медведей, – прошептала девочка, и Каспар не нашел, что сказать ей в утешение, глядя, с каким трудом люди удерживают зверя.

Мамлюк вытащил откуда-то флейту и заиграл. Медведь, зачарованный музыкой, покорно поднялся и последовал за косоглазым к востоку, прочь от лагеря. Люди – те, кто не держал медведя за цепи, – принялись собирать пожитки и навьючивать их на лошадей. Это были пони, худые и жалкие. Спины их так и прогибались под грузом лопат и кирок и ржавых котелков для еды. Кавалькада потянулась вслед за вождем. Каспара и Папоротника подняли и заставили брести следом за одним из пони, привязав их за руки на длинную веревку.

Кавалькада вскоре повернула к северу. Они шли через лес, среди трепещущих серебристых осин. Дальше дорога вела их на гребень горы. По спинам людей, тащивших за собой медведя, ручьями струился пот. Некоторые женщины плакали; но когда Мамлюк прикрикнул на них, угрожающе приподняв дубину, покорились и принялись тянуть и толкать зверя с удвоенной силой. Люди понукали его, стегали кнутами, тащили за цепи; на лапах медведя, там, где цепи впивались в плоть, выступала кровь.

Каспар почему-то был до крайности вымотан подъемом в гору. Когда наконец они достигли гребня горы, он едва на ногах стоял. С высоты открывался вид на широкую дорогу вдоль реки, чья вода блестела золотой рудой и вилась по земле, как медовая полоса. Каспар не понимал, отчего ему так плохо. Может быть, мутит от высоты? Нет, это просто смешно – он же торра-альтанец! Ноги все еще повиновались ему, делая шаг за шагом, но в голове сильно помутилось. Юноша не мог сосредоточиться ни на чем, кроме Мамлюка и сладкой мелодии его флейты.

Это была плавная, успокаивающая колдовская мелодия. Каспар спотыкался, прикованный взглядом к черному меховому плащу Мамлюка, трепыхавшемуся в такт его властному шагу.

Маленькая Лана старалась держаться поближе к Каспару, словно чувствуя в нем противовес окружавшему ее зверству. Она плакала. Ее брат то и дело оглядывался, ища девочку взглядом, и взглянул в глаза Каспару, просительно улыбнувшись.

Мамлюк приказал остановиться и принялся расхаживать по долине, бросая на ветер щепотки своего порошка. Зелье рассеивалось в воздухе, сверкая мириадами крошечных радуг. Каспар тяжело осел на землю, держась за голову, и попробовал встряхнуться – но мир так и плыл у него перед глазами.

Рядом недовольно хныкал Папоротник.

– Я же сказал, что этот человек не тот, кого мы ищем. Зачем мы все еще здесь, мастер Спар? Надо убежать.

Каспар застонал.

– Убежать? Как?

У Папоротника появилась раздражающая привычка – тереться лбом о связанные руки. Каспар хотел было сказать лёсику, что это бесполезно, но даже на такую мелочь у него не хватило сил. Он только вяло удивился, как это Папоротнику удается так хорошо держаться.

– Наверное, это из-за мяса, – пробормотал он. – Проклятая отрава. Вот Брид бы нас вылечила. Даже Май, наверное, посоветовала бы какую-нибудь травку.

Лёсик повернул голову и фыркнул, как будто Каспар сказал необыкновенную глупость.

– Из-за мяса! Ну и ну! Я-то думал, у людей побольше ума. Он снова принялся тереться о свои путы. Каспар не мог думать ни о чем, кроме ужасных резей в желудке. Пальцы его дрожали, внутри все сжималось от болезненных позывов к рвоте.

– Конечно же, зараза была в воде, – продолжал Папоротник. – Неужели ты не почувствовал запах?

– Почему ж ты сразу не сказал?

– Ну, так надо же было попить. Каспар что-то запутался.

– Но ты сам нормально себя чувствуешь?

– Ну конечно, нормально.

Лёсик поднялся на ноги и принялся нюхать воздух. Каспар решительно ничего не понимал. Он начинал разделять мнение Абеляра, считавшего Папоротника на редкость неприятным существом.

– Они идут следом, – изрек Папоротник новую загадку.

– Кто?

– Остальные.

– Папоротник, не мог бы ты говорить нормальным бельбидийским языком?

Лёсик удивленно взглянул на него.

– У нас в стаде было иначе. Я говорил одно слово, ну, два, и все понимали, о чем я. А вы, люди, всегда требуете объяснений.

– Но ты же ничего не объясняешь!

– Всё я объясняю. Я же сказал, зараза была в воде.

– И что же? Почему я от нее болею, а ты нет?

– А ты болеешь? – Папоротник казался немало удивленным. – Ты что, не пожевал оленьей овсяницы?

– Я не ем траву.

– Но ведь все знают, что если ты пил или ел несвежее и тебя тошнит, нужно съесть много-много оленьей овсяницы. – Лёсик глядел на юношу, как на круглого дурака.

– Значит, ты знал, чем я отравился, и знал, чем можно вылечиться, – и даже слова мне не сказал?!

Папоротник нахмурился.

– Ну, не сказал… Разве я мог представить, что кто-то этого не знает сам? Просто смешно.

Каспар с трудом сдержался, чтобы не отвесить ему пинка.

– Ладно. Есть у тебя эта овсяница?

Лёсик закивал и вытащил из кармана пучок ярко-зеленых листьев с черными прожилками.

– Вот. Только это горная разновидность.

Каспар запихал сразу несколько листьев в рот и начал с трудом жевать, да так, что челюсть заболела.

– А кто идет за нами? – пробубнил он, сглатывая жесткую лиственную кашицу.

– Я же сказал – остальные.

– Какие остальные? С нами больше никого не было.

И снова Папоротник одарил его изумленно-презрительным взглядом.

– У них есть имена, они разговаривают с тобой – а ты о них даже не помнишь. – Он с отвращением потряс головой. – Ну да, ну да, конечно! Я и забыл. Они же не люди, а значит, ты их не принимаешь в расчет. Ни благородного Огнебоя, ни этого раздолбая Трога, ни убийцы Рунки – их для тебя просто не существует. Пф! Вы всегда цените только себе подобных.

– Но, Папоротник! Они никак не могут за нами идти. Ну, разве что Трог и Рунка могла увязаться… Но не Огнебой. Кони всегда возвращаются домой, ты просто не знаешь.

– Ладно, посмотри сам.

Зрение Каспара еще не прояснилось, хотя тошнота почти прошла. Пожалуй, придется поверить Папоротнику на слово. Каспар убедился за последние несколько месяцев, что Лесику неведома ложь, и искусства сочинения историй он тоже не понимает.

Тем временем Мамлюк спрыгнул с камня и подошел к пленникам. Он схватил Каспара за воротник и сильно встряхнул.

– Что же, колдун! Яд на тебя подействовал, но я вижу, ты уже оклемался. С помощью какого треклятого волшебства?

Разноцветный порошок снова блеснул Каспару в глаза, замутняя зрение; он почувствовал вонь горелого волоса и увидел демонические вспышки пламени. Но юноша знал, что настоящая магия не так вершится, и только беззаботно рассмеялся – хотя все, кто был поблизости, содрогнулись от страха.

Какая-то девочка заплакала, старик прикрикнул, чтобы она замолчала.

Мамлюк оскалился и рявкнул на своих людей, приказывая ставить лагерь. Папоротник, очень возбужденный, коротко покашливал. Мамлюк низко наклонился над пленными, его косые глаза, казалось, увеличились – но поймать их взгляд было невозможно. Он сделал несколько быстрых хватательных движений, как будто ловил бабочку, и выругался.

– Колдовство! У тебя чистые глаза.

Однако в его голосе звучало что-то вроде уважения. Он рассмеялся, словно бы довольный, что наконец встретил достойного соперника.

– Освободи нас, или я покажу тебе свою истинную силу! – угрожающим тоном изрек Каспар, незаметно засовывая руку в карман.

Там у него должен был лежать пузырек с камфорным маслом, который он стянул из комнаты Морригвэн. Надеясь, что обман сработает, Каспар ногтем подцепил крышечку и выплеснул летучую жидкость во влажный воздух. Камфара мгновенно вспыхнула длинным языком пламени.

Мамлюк расхохотался.

– Отличный фокус, колдун!

Он наотмашь ударил Каспара по лицу, развернулся и ушел к своим людям. Вскоре послышался его властный голос, раздававший приказы – всем мужчинам копать глубокую яму, чтобы на ночь было куда посадить медведя.

Обессиленный дорогой и неудачей, Каспар глубоко уснул. Когда он пробудился, было еще темно. Из-под шелестящих осин слышались приветственные крики. Каспар увидел множество огоньков, тянувшихся к лагерю долгой чередою. Из темноты появилась еще одна группа людей, ведущих опутанного цепями медведя. Тот не делал ни малейшей попытки сопротивляться.

Каспар поморгал, не веря своим глазам. Зверя вела полуобнаженная девушка, юная, но мускулистая и сильная. Медведь послушно шел за ней, как собака. Девушка остановилась перед Мамлюком и поклонилась. Люди перемешались меж собой, вместе устроившись у огня, и расспрашивали друг друга о волках. Новоприбывший отряд, оказывается, тоже не видел ни одного волка.

– Ну, это не совсем так, – поправил кто-то из старой компании. – Мы тут поймали торра-альтанца, и у него с собой был волк. Только он убежал, волк, я имею в виду, а не парень.

– А где это он у вас? Глянуть охота!

Вторая партия заинтересовалась, и трое поднялись с места, чтобы посмотреть на пленников.

Один из них был постарше и довольно хорошо одет. Он ткнул головешкой едва ли не в самое лицо Каспару.

– Дурачье вы, дикие пастухи. Вы небось думали, это какой-нибудь простой торра-альтанский дровосек! Нет, парни, посмотрите хоть на его одежки. Я долго торговал с этим народом, доставлял шерсть в самую их крепость. Я на них насмотрелся так насмотрелся. Этот малый – высокородный торра-альтанец, или я вообще ничего в них не понимаю! Он из волколюбов; из этих демонов, из-за которых мы все страдаем.

– Глотку ему перервать! – возбужденно крикнул парень помоложе.

Каспара схватило сразу несколько рук. Кто-то перерезал путы, которыми он был на ночь привязан к дереву; однако запястья юноши оставались крепко скручены за спиной. Папоротник вопил, брыкался и кусался – скорее по-кроличьи, чем по-человечьи; его тоненькие руки выскользнули из хватки людских рук. Крича, как загнанный зверек, он согнулся и ударил головой в живот того, кто стоял у него на пути. Твердый череп лёсика сильно впечатался врагу в почки, тот не удержался на ногах и упал. Папоротник перескочил через него и помчался прочь – со скоростью настоящего оленя, несмотря на то что руки у лёсика все еще были связаны.

– Пускай удирает, – крикнул кто-то из овиссийцев. – Он человек простой, к тому же пострадал от волков. Но этот, – он злобно указал на Каспара, – этот так просто не уйдет. Он проклятый торра-альтанский убийца. Высокородный кровавый демон.

– В яму его! К медведю! Вот чего он заслуживает! – завопил грязноволосый пастух, и голос его вибрировал мстительной радостью.

ГЛАВА 9

Каспар старался лежать совершенно неподвижно. Расслабив все мышцы, он затаил дыхание и сдерживал рвущийся из груди стон. Тяжелая когтистая лапа полоснула его по ноге, но юноша не издал ни звука. Медведь глухо заворчал.

Толкая Каспара лапами и мордой, медведь перевернул его на спину, испытующе обнюхивая. Сверху в темноту ямы жадно вглядывались лица, на которых застыло выражение болезненного предвкушения. Нечеловеческим усилием воли Каспар сдерживал дыхание, сохраняя полную неподвижность. Сквозь неплотно сомкнутые ресницы он видел острую морду над собой, чувствовал прикосновение мокрого носа к щеке. Из пасти медведя пахло тухлым мясом. Зубы у него были кривые и желтые. Одного клыка не хватало, и десна вокруг воспалилась и кровоточила. Хотя юноша оставался совершенно расслабленным, притворяясь мертвым, взгляд его невольно фокусировался на этой страшной пасти.

Медведь снова ударил его лапой – на этот раз по плечу. Острая боль пронзила руку до кончиков пальцев, отзываясь в каждой мышце, – но воля и на этот раз пересилила, и Каспар не шевельнулся. Медведь угрюмо потоптался на месте, испустил разочарованное рычание.

О Великая Матерь, пусть этот старый зверь поймет, что я не враг ему, безмолвно молился Каспар. Он знал, что в следующий момент медведь набросится на него по-настоящему, и жестокие клыки разорвут на части его тело.

Тяжелая лапа опустилась Каспару на грудь. Юноша напряг все мускулы, чтобы дышать, но вес зверя был слишком велик. В глазах Каспара потемнело от нехватки воздуха, в висках застучали тугие молоточки. Сейчас у меня треснет грудная клетка, отчаянно подумал он. Язык у него словно стал слишком большим и заполнил весь рот, кончики пальцев начали неметь.

Медведь убрал лапу, освобождая Каспара, и тот со свистом втянул воздух, хрипя и задыхаясь. То, что он совершил смертельную ошибку, юноша понял в следующий же миг, когда медведь занес огромную лапу над его головой, чтоб покончить с ним одним ударом.

Каспар зажмурился, ожидая жестокой смерти, и успел помолиться о том, чтобы мучения не были долгими. И тут внезапно послышался громкий лай. Лай звучал где-то совсем близко, кажется, здесь, в медвежьей яме. Юноша приоткрыл глаза – и увидел, как медведь медленно, словно нехотя, опускается на четвереньки и пятится назад.

Кто-то стоял в яме, заслоняя Каспара от зверя. Юноша разглядел в темноте только ноги неизвестного спасителя: стройные, золотисто-загорелые, в коротких остроносых башмачках… Это были женские ноги!

Медведь уселся на землю и протянул вперед лапу, как послушный щенок, приветствующий хозяина. Каспар снова услышал лай – и понял, что лает не собака. Как ни поразительно, этот звук исходил из уст женщины. Откатившись назад и приподнявшись, он изумленно взирал на нее, невысокую и стройную.

Это была даже не женщина – молодая девушка, примерно его лет. Обернувшись к Каспару, она сложила к ногам юноши его оружие – лук и охотничьи ножи, все, кроме кинжала лесничего из Иномирья. Это единственное, чего она не смогла добыть. Каспар сунул один нож за голенище, второй за пояс, третий стиснул в руке.

– Господин, нам нужно бежать, – заговорила его спасительница.

Юноша взглянул вверх: там, на краю ямы, глумливо смеялись и роптали враги. Идея побега при таком соотношении сил казалась сомнительной. Дрожа, он с трудом поднялся на ноги, привалился спиной к земляной стене ямы с выступающими корнями. Медведь тем временем покорно тыкался носом в руки девушке, пока она расстегивала его ошейник. Юноша не сразу понял, что это к нему, Каспару, было обращено слово «господин». Сверху послышалось конское ржание, и Каспар узнал голос Огнебоя.

– Вытащите ее оттуда! – скомандовал властный голос. Медведь угрожающе зарычал и приподнялся на задние лапы, готовый защищать освободительницу.

– Мы не можем… Там медведь… – зароптали многие голоса. – Тогда медведя придется убить…

– Медведь нужен мне живым, – рявкнул Мамлюк. – И рабыня – тоже.

Все закричали наперебой, ропот все возрастал. Мамлюк бушевал, стараясь подчинить толпу своей воле.

И тут медведь, освобожденный от ошейника, легко перемахнул через край ямы. Снаружи завопили еще громче. Пастухи бросились врассыпную, спасаясь кто куда. Медведь преследовал их, убивая и калеча направо и налево. Один удар когтистой лапы свалил в костер Мамлюка, плащ его загорелся, и грозный вождь с криками катался по земле, стараясь загасить пламя.

Каспар с трудом выкарабкался наружу и увидел, что путь свободен. Овиссийцы разбегались в разные стороны, кто-то искал спасения на дереве, другие бросились к реке. Каспар подивился – неужели они не знают, что бурые медведи отлично плавают и лазают по деревьям.

В лагере оставался только Нейт со своей сестренкой. Они вдвоем спрятались под меховым плащом Каспара. Длинноногая девушка, столь чудесным образом подчинившая медведя, потащила Каспара за собой, в тень деревьев. Там притаился, смешавшись с тенями, перепуганный Папоротник. Рядом с ним ждал Огнебой. Скакун рыл землю копытом и раздувал ноздри, взволнованный близостью медведя. Бок Каспара при каждом движении прошивала боль, но он все равно бросился вперед, придерживая раненую руку здоровой.

Едва он взял Огнебоя под уздцы, из леса выскочил Трог. За ним со всех ног поспешала Рунка. Пес, подняв шерсть на загривке, скалился в сторону медведя, а волчонок восторженно вертелся вокруг, путаясь у всех под ногами.

– Разве не колдун? Как бы иначе ты призвал их всех, господин? – воскликнула одетая в львиную шкуру девушка. – У тебя великая сила: тебе, человеку, служит лёсик, ты можешь призывать волков. Это верный знак, господин.

– Никто мне не служит, – запротестовал Каспар.

– Нужно спешить, господин, – перебила девушка, бросая изумленные взгляды на волчонка. Рунка тыкалась носом Каспару в колени. – Они скоро вернутся. Куда ты поведешь нас?

Юноша поднялся в седло и протянул руку девушке, желая усадить ее у себя за спиной. Она замотала головой.

– Раб не должен ехать на одном коне со своим господином. Скорее. Нам нужно скрыться, пока Мамлюк не выслал погоню.

Каспар слабо кивнул, хватаясь за гриву Огнебоя, чтобы удержаться в седле. Болело не только плечо, но и вся рука, весь бок. Юноша был слишком измотан, чтобы настаивать на своем.

Девушка обернулась к медведю и сделала повелительный жест.

– Домой! Ступай домой.

Она приказывала, как хозяйка послушной собаке; медведь остановился, повернул к ней острую морду и медленно заковылял в лес.

Хотя спасительница Каспара и обратилась к нему за указаниями, она, видно, забыла об этом. Указав на медведя, девушка бросила:

– За ним! Он лучше всех знает, где можно укрыться от охотников. Пусть указывает нам путь.

Каспар снова кивнул и выслал Огнебоя вперед. Девушка-рабыня шла у стремени широкими быстрыми шагами, которые сделали бы честь любому ходоку.

Беглецы взобрались по склону и спустились в следующую долину, густо поросшую рябинами. Перистые листья деревьев терялись в пышных облачках белых благоухающих цветов. По дну долины бежал холодный неширокий поток, и путники остановились отдохнуть у воды. Каспар соскользнул с коня и омыл в реке больные члены, шипя от боли, когда ледяная вода прикасалась к открытой ране.

Стараясь скрыть от спутников свою боль, он с любопытством поглядывал на девушку-рабыню и наконец решился спросить.

– Слушай, а что все-таки они делают с медведями? Она пожала плечами.

– Отводят их к морю. А дальше – я не знаю. Я просто делаю, что мне приказывают.

Каспар впервые обратил внимание на шрамы, покрывавшие ее оливково-загорелые руки, обнаженные до плеч. Некоторые рубцы были белыми, застаревшими, другие казались совсем недавними, еще красные и воспаленные. Черные, густые волосы девушки, прямые, как дождь, были пострижены чуть ниже ушей. На голове она носила широкую кожаную повязку, чтобы волосы не падали на глаза. Концы повязки украшали крупные бусины. На плече девушки виднелась татуировка – простой черный крест, и Каспар подумал, что это, должно быть, знак ее рабства. На руках было еще три татуировки, уже более сложные и цветные – в них переплетались красные, лиловые и золотые линии; их юноша определил как личное клеймо ее хозяина.

– Он давно открыл, какой у меня талант, – тихо продолжала девушка. – Привез меня на юг, в Салисию, и там я тренировала для него медведей. – Она тяжело вздохнула. – Эти животные – дикие по своей сути, и рабство калечит их. Некоторым людям нравятся медвежьи танцы, другим медвежьи бои. Медвежий бой – ужасная и жестокая забава. А год назад господин привез меня сюда. Он говорил, что собирается быстро разбогатеть, потому что еще никто никогда не приручал бурых медведей. Серые медведи, которые водятся на континенте, втрое больше этих, но ни одна порода, даже кеолотианские черные, не сравнится со здешними в свирепости… Особенно если их долго бить.

– Как тебя зовут? – спросил Каспар запоздало, поняв, что еще не знает имени своей спасительницы.

Но та только покачала головой.

– Я не знаю своего настоящего имени. Из-за медведей меня прозвали Урсулой. Но это не важно, потому что я рабыня.

– И ты совсем не знаешь, что Мамлюк собирается сделать с медведями?

– Он мне не рассказывал, да я и не спрашивала. Я всегда старалась говорить с ним как можно меньше. Но ты спас меня от него, господин чародей. У тебя есть сила защитить меня.

Черные глаза Урсулы с надеждой взирали на него. Каспар смущенно отвел глаза и отозвался:

– Они нас ни за что не найдут. Мы прошли по двум каменистым склонам, а на камне не остается следов. Без собак они нас не выследят.

Он снова поднялся в седло и повернул коня на восток.

– Спар, ты продолжаешь настаивать на этом? – жалобно спросил Папоротник. – Ведь в Лихоросли Яйца все равно нет.

– Морригвэн велела ехать на восток. Может, насчет Лихоросли я ошибся, или вор уже ушел отсюда, но я поеду на восток. Как сказала Морригвэн.

– И поплатишься за это! Нам нужно на юг, но ты – упрямый дурак и никогда меня не слушаешь. К тому же, вспомни, я почувствовал запах человека-волка как раз в тот день, как исчезла Май. Может, это он ее похитил! Тебе на нее наплевать, да?

Папоротник посмотрел на Каспара обвиняющим взглядом и констатировал:

– Ну вот, ты покраснел.

Юноша едва удержался от того, чтобы отвесить лёсику хорошего пинка.

– Тс-с! – оборвала их Урсула.

Откуда-то с ветвей сорвался коршун и взмыл в небо, сердито клекоча. Голодный и издерганный, Каспар неудачно выбрал дорогу вверх, и подъем оказался очень трудным. Урсула держалась молодцом, не отставая ни на шаг, но вскоре путь стал еще сильнее забирать вверх, и девушка начала выдыхаться.

– Забирайся на коня, – скомандовал Каспар несколько более резким тоном, чем он обычно говорил.

– Но, господин, я не могу, – запротестовала было она.

– Это приказ, – отрезал юноша, протягивая ей руку. Урсула несколько мгновений смотрела на него снизу вверх, потом коротко улыбнулась и поставила ногу в стремя. Она легко вспрыгнула вверх и схватилась для поддержки за раненую руку Каспара. Тот прикусил язык от боли, но не подал виду. Ему слегка льстило, что хоть кто-то наконец ему подчиняется. Слишком уж многие – юноша прищурился в сторону Папоротника – предпочитали вместо этого без конца спорить.

Девушка уселась позади Каспара и обхватила его своими обнаженными руками, чтобы удержаться. От ее прикосновения по телу юноши пробежала легкая волна жара. Он вспомнил Май, устыдился и попробовал сосредоточиться на дороге. Тем более что путь был трудный.

Чем выше они поднимались, тем холоднее и пронзительнее делался ветер. Каспар случайно коснулся руки Урсулы – и ужаснулся, какая она замерзшая.

– Да ты вся дрожишь! Надень мой меховой плащ. Но девушка решительно отказалась.

– Нет, нет, господин… Ты не должен мне его давать.

В голосе ее звучал ужас. Каспар не стал настаивать, тем более что перед ним стояли более насущные проблемы. Наверняка в горах можно найти какую-то помощь, здесь живут отшельники и изгои, кто-то из них мог встретить человека-волка, как назвал его Папоротник. Каспар был уверен, что вора нужно искать к востоку от Торра-Альты – ведь так сказало тело Морригвэн. Разве что насчет Лихоросли он мог ошибиться.

– Если ты приехал не для охоты на волков и медведей, что привело тебя в эту глушь, господин? – спросила Урсула.

Каспар попробовал объяснить ей все и сказал, что у него украли нечто очень ценное, а кроме того, возможно, еще и невесту – ну, девушку, на которой он хотел жениться. И кражу совершил человек, пахнувший, как волк. Объяснение прозвучало как бред сумасшедшего, но Урсула никак не отреагировала.

Юноша взглянул вперед и вверх, на восточные пики, которые делались все больше и страшнее по мере приближения. Уже стали видны глубокие трещины в камне – как если бы великан рубил горы огромным топором, покрыв земную кору незаживающими ранами. Острые клыки обветренных скал не смягчал никакой покров растительности.

Из одной расселины с грохотом низвергался водопад. Вокруг него стояло облако клубящейся пены, сверкающее мириадами ломаных радуг. Стена воды летела вниз широкой вертикальной полосой, через сотню футов обрываясь в бурлящем пенистом котле. Водопаду давало начало темное горное озеро. С трудом соображая из-за грохота воды, Каспар задрал голову, глядя на вершины гор. На сером камне распласталась черная тень парящей птицы. Высоко в небе чертил медленные круги огромный орел, из когтей его свисала тушка горного козленка. Но вот хищник уронил свою добычу, и мертвый козленок полетел вниз и разбился о скалившиеся снизу камни. Орел камнем пал с высоты, сложив крылья, – и в последнюю минуту совершил глубокий нырок в воздухе, подхватив окровавленную тушку и снова взмывая вверх.

Горы казались дикими, опасными и неприступными. Окидывая взглядом местность и вспоминая, карту, Каспар решил, что они находятся где-то неподалеку от Горы Старика, считавшейся самой древней вершиной хребта. Конечно же, вор не мог бы найти лучшего места, чем эта глушь, чтобы спрятаться здесь с Некрондом. Однако в глубине сознания Каспара гнездилось непонимание. Что могло помешать человеку-волку воспользоваться губительной силой Яйца?

Урсула судорожно сжала его руку и указала вниз.

– Смотри, господин! – прокричала она, стараясь перекрыть шум водопада.

Каспар взглянул под ноги коню – и увидел отпечаток босой ноги. Он ясно запечатлелся на мягкой земле на берегу озера; было видно, что след направлен к водопаду. Юноша вспомнил множество историй о людях, живших в тайных гротах за водопадной стеной. Он соскочил с коня и повел его в поводу; через несколько минут лицо Каспара стало совершенно мокрым от брызг.

Он нашел еще несколько следов и нагнулся рассмотреть их получше. Они все были одинаковыми, чуть больше, чем отпечаток его собственной стопы. Но Каспар был неприятно поражен шириной и странной формой босой ноги. Он двинулся вперед, прямо к стене темной падающей воды, исполненный намерения доказать свою правоту, – но не потрудившись подумать, что же станет делать, окажись они все лицом к лицу с похитителем Некронда.

Чем ближе Каспар подходил к водопаду, тем страшнее грохотала вода. Папоротник попросту отказался идти дальше. Он взял поводья Огнебоя и заявил, что лучше подождет здесь.

Но Каспар продолжал свой путь, хотя уже весь вымок от брызг и почти оглох от рева. Узкая полоса суши уходила под водопадную стену. Юноша отважно ступил на мокрый каменный карниз и оказался под шумящей водяной завесой. Множество живых радуг заиграло перед ним цветными огнями, и Каспар замер, зачарованный их волшебной красотой.

Воздух здесь, за стеной ревущей воды, был таким разреженным, что было трудно дышать. Танцующие радуги складывались в причудливые образы, притягивая взгляд и дразня воображение. Но всё множество картин померкло перед одной, появившейся в темнеющем круге, как если бы Каспар смотрел сквозь круглое окно.

Он пораженно сморгнул. В водяном окне возник мерцающий белый замок с золотыми воротами; вокруг танцевали, как светлячки, хрупкие золотоволосые фигурки. Каспар не отрываясь смотрел на замок, узнавая его: это был Абалон, сердце Иномирья. Миниатюрный народец на золотистых скакунах двигался, то выезжая из ворот, то въезжая; то ли происходила какая-то пышная церемония, то ли просто повседневная жизнь била ключом. Сквозь рев воды послышался тонкий далекий голос труб.

Зрение Каспара играло странные шутки; оно приблизилось к замку, как падающий с высоты ястреб, и проникло сквозь стены. Каспар заглядывал все глубже и глубже, пока перед ним не возникло скорченное старушечье тело. Вокруг несчастной женщины суетились золотоглазые лесничие Иномирья.

– Морригвэн! – отчаянно вскрикнул юноша.

Лесничие подняли ее и потащили прочь из камеры. Старая жрица вырывалась и боролась изо всех сил; глаза ее на измученном худом лице смотрели прямо на Каспара. Губы Карги шевельнулись, и он подумал, что услышит мольбу о помощи, но крик Морригвэн заставил его содрогнуться от ужаса.

– Волк! – хрипела Карга, голос ее перекрывал грохот водопада.

Лесничие заломили ей руки, хрупкое старческое тело беспомощно волочилось по земле по направлению к пыточной камере, полной огней и ужасных орудий мучения.

– Нет! – завопил Каспар, содрогаясь от бессильного гнева.

Не отпуская Морригвэн, золотоглазый лесничий оглянулся, как будто услышал крик. Сердце Каспара сжалось при виде множества пленников, растянутых на дыбах, извивающихся, с выдернутыми из суставов членами. Другие несчастные кричали, когда огонь вновь и вновь лизал обугленные обрубки, некогда бывшие их ногами.

Слуха Каспара коснулся воистину демонический смех. Это смеялся человек с головой, стянутой железным обручем; при виде мучений Карги он так и заходился маниакальным хохотом. Извиваясь и корчась в своих цепях, безумец извергал глумливую брань в сторону Морригвэн, несмотря на то что язык и обе губы хулителя насквозь пронзал железный прут. Сумасшедшего с трудом удерживали шестеро лесничих. По щекам его струилась алая кровь, но все равно он не переставал кричать, смеяться и вырываться.

– Я возьму ее! Скоро я до нее доберусь! И тогда вы все узнаете боль стократ страшнее, чем сейчас причиняете мне!

Морригвэн с нечеловеческой силой смогла повернуть лицо к Каспару. Лесничие рвали ее за жидкие седые пряди волос, но она успела крикнуть:

– Спар!

И горло ей сдавил железный ошейник.

Каспар задыхался, как если бы ему самому сжимала горло удавка. Видение потускнело; неизвестная сила увела его взгляд из камеры пыток – кверху, в галерею над ней, откуда на мучения Морригвэн взирало собрание Старейшин. Большинство смотрело осуждающе, только Сайлле, сжимая свой ивовый посох, плакала и умоляла отпустить старуху. Карга простирала вперед руки, пальцы ее судорожно сжимались. Ноги Каспара стали как ватные при мысли о страданиях Морригвэн, и юноша, забыв, где он находится, неосознанно потянулся вперед, чтобы схватить ее за руки.

– Помни про волчонка! – крикнула старая жрица в тот самый момент, как Каспар потерял равновесие.

Он качнулся, пытаясь уцепиться за мокрый камень, но пальцы соскользнули, не найдя опоры. Последнее, что юноша услышал перед тем, как упасть в водопад, – был яростный лай Трога. Вода с огромной силой обрушилась на Каспара, увлекая его за собой, и он с бешеной скоростью полетел вниз.

Он упал словно бы в бурлящий котел пузырящейся пены; ударившись о воду грудью, едва не потерял сознание от силы удара. Бурлящая вода не давала Каспару подняться на поверхность, толкая вниз и крутя. Он из последних сил боролся, пытаясь всплыть, но водопадная струя была слишком мощна для него. Юноша беспомощно трепыхался, захлебываясь, легкие его остро болели. Где-то рядом в воде крутились белые скелеты горного козла, медведя и оленя; в отчаянии Каспар понял, что задыхается, и мир для него померк.

Он тонул и знал, что спасения нет. И вдруг перед ним возникли прекрасные золотые глаза иномирного существа. Это была потрясающе красивая женщина, с сияющими волосами, вся окруженная живым светом магической силы. Каспар смутно узнавал ее – одну из Старейшин, дух ивы. Прекрасная женщина нежно сомкнула пальцы у юноши на запястье.

– Мне запрещено помогать Морригвэн. Но ты стоишь на пороге между мирами, на грани меж жизнью и смертью, и тебе я могу помочь.

На долю секунды Каспару показалось, что вот сейчас она его поцелует, – но нет. Старейшина приблизила свои губы к его задыхающемуся рту и вдохнула воздух в легкие. Потом, прижав юношу к себе, раскрыла стрекозиные крыла и помчалась сквозь воду. Паутинная одежда ее развевалась. Там, где бурлящая вода делалась спокойным озером, Сайлле оттолкнула Каспара прочь.

– Теперь ты у самых ворот.

Каспара тут же подхватило множество легких рук. Серебристокожие нагие создания, обладавшие огромной силой, стремительно повлекли его за собой, их прозрачные волосы струились по воде и сквозь нее.

Воздух, который вдохнула Сайлле, уже кончился, и Каспар снова начал проваливаться в темноту – но все еще чувствовал, как быстрые существа влекут его сквозь воду – быстро и властно. Он слышал их мысли, текшие вместе с водой волнистых волос. Это были духи водной стихии, ундины вод, и Каспар слышал их мысленные призывы – они просили его терпеть, продержаться еще немного, еще одно мгновение, пока водные духи не вынесут его на поверхность. Там Каспара примут их сестры, ундины земли, и помогут ему.

– О человеческая хрупкость, – воздыхали они. – Почему Великая Матерь даровала им великую силу, когда они слишком слабы, чтобы управлять ею?

О последних нескольких мгновениях плавания Каспар почти ничего не помнил – только серебряно-белый звон разбитого водного зеркала, когда голова его показалась на поверхности. Он уже было думал, что этого никогда не случится.

Следующее, что запомнил Каспар, – это глубокие голоса, низкие, но мелодичные. Слух вообще вернулся к Каспару намного раньше зрения. Чьи-то сильные руки гладили его обнаженную кожу. Мгновение Каспар лежал, оцепенело, потом содрогнулся от острой боли в груди, перекатился на бок – и с кашлем изверг из легких воду. На него смотрели неправдоподобно большие черные глаза, лица касалось теплое дыхание. Эти существа казались такими же сильными, как и ундины вод, и юноша понял, что это духи земли. Они подняли его и понесли на руках над головами, как относят покойника к месту погребения.

На миг Каспар успел почувствовать прикосновение горного ветра – и воздух снова стал неподвижным. Было тихо-тихо, сюда доносились только слабые далекие отзвуки. Нагие духи земли положили Каспара на мшистую каменную постель в глубине пещеры и принялись массировать ему голову и ноги. Это было так приятно, что все тревоги и страхи отошли на задний план, и Каспар погрузился в глубокий сон.

Через некоторое время он пришел в себя, чувствуя, что на него смотрят. Ундины переговаривались меж собой на странном языке – Каспар не узнал его и не понял ни слова. Он не мог разглядеть ундин в полумраке – видел только черные, серые и коричневые тени. Свет из расселины выхватывал из темноты абрисы огромных сталактитов, причудливыми сосульками свисающих с потолка. Красноватый потолок вздымался куполом – таким его сделала древняя река, давно ушедшая из мира.

Каспар попробовал шевельнуться, но обнаружил, что тело ему не повинуется, будто налитое свинцом.

– Волчонок, – прошептал он, повторяя слова Старой Карги.

Едва различимые на фоне каменных стен, ундины собрались вокруг Каспара. Они прижимались к нему, обвиваясь вокруг, и Каспар, взглянув на свою руку, похолодел от страха: ему показалось, что она по плечо ушла в камень. Каспар выпучил глаза, ундины засмеялись. Одна из них отстранилась, отпуская его руку, и юноша вздохнул с облегчением, вновь увидев в темноте свою белеющую плоть. Каспара беспокоило только одно – страх, что он забыл все, что видел, и не вспомнит чего-то важного. Но духи продолжали ласкать и успокаивать его, и удовольствие пересилило тревогу.

– Лежи спокойно, – шептали они глубокими голосами. – Оставайся в нашей пещере. Мы сделаем тебя счастливым.

Каспар отстраненно подумал, что это, должно быть, их следы вели к водопаду. Члены его блаженно онемели, и всякое желание двигаться пропало, когда женщины-духи принялись покрывать его тело теплыми поцелуями. Через их тела в него вливалась сила земли.

– Лежи и не двигайся, – шептали ундины. – Тебя ищут. Но Сайлле просила нас защитить тебя.

Каспар не сразу понял, что они имеют в виду, – но тут услышал снаружи грубые мужские голоса. По камням зазвучали шаги; потом послышалось отчаянное лошадиное ржание и стук копыт по камню. Люди завопили, ругаясь и призывая на подмогу. Внутри у Каспара что-то оборвалось. Так воинственно ржать мог только Огнебой. Зазвенел настойчивый молодой голос:

– Я его видел! Клянусь вам, что видел колдуна. Он пошел туда. Смотрите! Да вот же его одежда!

– Это демонские штучки, – отозвался голос постарше. Еще кто-то презрительно фыркнул.

– Подумаешь! Мы возьмем этого торра-альтанца! Напускать на людей медведя и таскать за собой волка вместо собачонки – это ему даром не пройдет! Я его кишки по деревьям развешу.

– Обыщите пещеру, – рявкнул на всех Мамлюк. – Эй, колдун, выходи по доброй воле, иначе я перережу горло девчонке-рабыне.

В пещере кто-то испуганно завизжал – Каспар понял по голосу, что это Папоротник, а не Урсула. Трог яростно зарычал – и сорвался на визг боли после того, как раздался сухой щелчок кнута. Урсула испустила гневный вопль.

Волчонок, отчаянно подумал Каспар. Где же Рунка? Юноша еще не слышал ни малейших звуков ее присутствия. Он изогнулся в сильных объятиях ундин – и увидел, как новый удар кнута прочертил алую полосу по боку Трога, вырвав клок белой шерсти. Каспар рванулся и хотел было закричать, но ундины обвили юношу по рукам и ногам, прижимаясь к нему со всех сторон так, чтобы он не мог шевельнуться. Каспар беззвучно застонал от страха навеки остаться заключенным в камень.

Горячие широкие ладони облепили его лицо, оставив только отверстия для глаз и ноздрей. Люди рыскали по пещере, тыкая факелами в темные углы. Мамлюк держал Урсулу за волосы, оттягивая ее голову назад.

– Неблагодарная тварь, я тебе глотку вырву. Где торра-альтанец?

Он поднял скимитар – такой же, как у кочевников Глайна. Голос Мамлюка звучал глухо и угрожающе. Огнебой заржал и рванулся вперед, но ноги его крепко опутывали стальные цепи. Мамлюк набросил на голову скакуну свой плащ и принялся выкручивать ему уши. Если бы Каспар только мог, он разорвал бы этого человека голыми руками.

Мамлюк приказал двоим мужикам держать Огнебоя и снова переключился на Урсулу. Сильно рванув ее за волосы, он прорычал:

– Где колдун? Отвечай, рабыня, если хочешь умереть быстро.

Ударом сзади под колени он свалил девушку на пол, голова ее сильно ударилась о камень. Больше Каспар не мог терпеть. Он не желал, чтобы девушку мучили из-за него. Втянув в легкие воздуха, юноша издал такой громкий вопль, какой только мог, но камень почти не выпустил наружу звука.

– Что это?

Один из преследователей нервно обернулся в ту сторону, где лежал Каспар.

– Я тоже что-то слышал, – подтвердил еще один пастух, и они вдвоем принялись в поисках ворочать камни, сломав несколько сталактитов тысячелетней давности. Один ударил киркой по камню там, где было колено Каспара. Крепко облепленный ундинами, он не мог шевельнуться и не чувствовал удара, хотя весь напрягся, когда увидел, как взлетает острая кирка. Удар отскочил от тела ундины, как от настоящего камня, и Каспар ощутил боль и гнев духа, чья камнеподобная плоть прикрывала его.

– Здесь стало темнее, – тревожно воскликнул кто-то из пастухов, вертя головой.

– Ищите, ленивые рабы! – рявкнул Мамлюк.

– Мы – бельбидийцы, и рабами никогда не были, – пробормотал оскорбленный голос, но открыто роптать никто не осмелился, и поиски продолжались.

Каспар тоже заметил, что в пещере как будто потемнело. Люди начали оборачиваться, беспокоясь, и тут, улучив момент, Трог бросился на рабовладельца и вцепился ему в лодыжку. Мамлюк заорал, по ноге заструилась кровь; он схватился за дубинку и с силой опустил ее псу на голову. Трог повалился на землю.

Какая-то девочка заплакала и бросилась к нему, опустилась рядом на колени, бережно приподняла животному голову.

– Это же просто собачка… Бедная собачка, а не волк! – воскликнула она, и Каспар узнал голос Ланы.

Озверевший Мамлюк пинком отшвырнул девочку к дальней стене пещеры. Брат Ланы рванулся было к ней, одарив Мамлюка ненавидящим взглядом, но тот вытянул парня по спине кнутом.

– Не трогай ее!

Лана, поскуливая, отползла в дальний уголок, туда, где лежал Каспар. Она вскарабкалась на колени ундинам, не подозревая, что это не просто камни. Каспар ощутил приязнь духов к малышке, которая, плача и зовя маму, прижималась к ним всем телом. Вдруг плач ее прервался испуганным вскриком, глаза Ланы широко распахнулись. Она подалась назад, указывая дрожащей рукой на глаза и нос Каспара, видневшиеся в толще сплошного камня.

Мир Каспара стал беспросветно черен. Он больше не мог дышать, потому что ундины закрыли ему нос и глаза. Теперь он был полностью погребен в саркофаге их каменных тел. Задыхаясь, он панически забился и почувствовал, что ундины стараются помочь ему, хотя и не понимают, что с ним происходит. Та, что закрывала Каспару рот, который юноша судорожно приоткрыл, коснулась его языка. На краткий миг руки, зажимавшие нос и рот, приподнялись, и Каспар успел глотнуть воздуха, прежде чем отверстия снова закрылись. Теперь он боролся, желая выдохнуть.

Когда ундины наконец позволили ему смотреть, он увидел, что в пещере сделалось совсем темно. Расселина в скале медленно, но верно закрывалась. Мамлюк и пастухи толпою рванули к выходу, отверстие делалось все уже. Те, кто не успел протиснуться наружу, вопили от страха. Каспар видел, что это двинулись вперед ундины, закрывая выход, чтобы заключить пастухов в каменную клетку. Люди в отчаянии схватились за кирки, но удары о камень не приносили результата – расселина делалась все уже. Одна из ундин схватила пастуха за руку с киркой – и та словно вросла по локоть в камень.

Пасть пещеры сомкнулась, и наступила полная темнота. Кто-то из пастухов, оставшихся внутри, зажег факел, и Каспар увидел, что оказался в ловушке всего с несколькими врагами. Также не успели вырваться наружу Папоротник, Урсула, конь и пес. Почти всех пастухов крепко держали ундины своей каменной хваткой.

Внезапно в противоположной стене пещеры открылся проход в глубину. То, что Каспар полагал монолитной скалой, оказалось просто до сих пор закрытой дверью ундин. За ней показался покой с пластами горного хрусталя, на которых причудливо заиграл свет факела. Лучи, двоясь и троясь в прозрачных гранях, осветили широкий проход, ведший куда-то в глубину. Каспар почувствовал легкость и свободу в теле – и понял, что ундины отпустили его. Урсула отступила назад, указывая на него дрожащей рукой.

Ундины не тронули ни ее, ни Огнебоя и Трога, которые тщетно бросались на монолитный камень, пробивая себе выход наружу. Каспар бросился к своей одежде и натянул ее на себя, пока пастухи с кирками и лопатами пытались вырваться из каменных объятий ундин. Скальный камень все больше затягивал их в себя, словно зыбучие пески. Каспар увидел ужас на их лицах – и сам почувствовал страх.

Но ундины не тронули Папоротника, Урсулу и животных, должно быть, почувствовав их верность Каспару. Несколько духов земли приблизилось к маленькой девочке, которая все лежала, всхлипывая у стены. Одна ундина протянула к ней руку и повлекла за собой в глубь пещеры.

– Нейт! – отчаянно вскрикнула девочка, простирая руки к брату.

Каспар оглянулся и увидел Нейта, наполовину съеденного скалой. По пояс высовываясь из камня, он тоже изо всех сил тянулся к сестре.

– Лана! – кричал он в ужасе. – Спасайся, беги отсюда! Лана!

Каспар не мог вынести отчаяния девочки и страха ее брата. Он взял Нейта за руку, желая ему помочь, и как только их пальцы соприкоснулись, ундины отпустили парня, и он, шатаясь, шагнул вперед.

Остальные пастухи продолжали вопить в ужасе, но вскоре их крики сменились хрипами, приглушенными стонами, – и наконец наступила тишина. Все, что Каспар слышал теперь, – это учащенное дыхание своих друзей. Огнебой фыркал, Трог поскуливал. Каспар какое-то время не мог связно мыслить, но потом осознал, что все взирают на него в еще большем смятении.

– Волчонок! – вдруг выпалил он, потому что в голове всплыли слова Морригвэн.

Папоротник скривился.

– Мы побывали в настоящей преисподней, а все, что тебя волнует, – это твой несчастный волчонок!

– Она со мной, – подала голос Урсула, откидывая плащ из львиного меха.

Рунка обнаружилась у нее на плечах, как меховой воротник. Белый зверек соскользнул на пол и без малейшего страха принялся обследовать пещеру. Первое, что сделала Рунка, – это лизнула Трога в нос, а потом затрусила в открывшийся проход.

Ундины с интересом посмотрели ей вслед, подняли на руки Трога и начали подталкивать остальных в глубину пещеры. Волчонок бежал впереди, водя носом по сторонам. Вокруг путников капала вода, ее мелодичный перезвон рождал слабое эхо. Камень покрывал зеленый склизкий мох, больше похожий на ил; это говорило о том, что в пещеру все же как-то проникает солнечный свет.

– Пожалуйста, быстрее, – взмолилась Урсула. – Нужно спешить.

Глубокие мелодичные голоса ундин отвечали:

– Идите вниз, к корням Горы Старика. Следуйте за водой. Всегда следуйте за водой.

Духи земли остановились и прощально подняли руки.

– Пойдемте с нами, – попросил Каспар. – Пожалуйста, не бросайте нас.

Ундины медленно подались назад.

– Мы не похожи на духов воды, наших сестер, которые струятся и плывут через воды всего мира. Ни на духов огня, что взлетают и ведут свой быстрый танец в самых неожиданных местах. Ни на стенающих духов воздуха, что реют в ветрах, управляя дыханием мира. Это наша пещера, и мы хотим всегда оставаться в ней. Мы не любим отрываться от своих корней.

Сильная рука подтолкнула Каспара вперед, побуждая идти. «Интересно, как часто я касался ундины, думая, что это просто камень», – подумал он.

– Скорее, – прошептала Урсула. – Вы не знаете Мамлюка. Он не любит терять рабов.

ГЛАВА 10

– Я пришла проводить тебя на королевский совет.

Голос Керидвэн звучал ровно, как будто не происходило ничего особенного. Она словно бы не замечала, что за плечами У нее сгрудилось пятеро дюжих угрюмых стражников, должно быть, специально подобранных королем по выражению лиц.

Керидвэн спокойно улыбалась, хотя от острого взгляда ее не ускользнули ни следы от жестоких пут на запястьях Халя, ни красные рубцы на груди и шее, где прошлась плетка-девятихвостка.

Халь всякий раз почти радовался, когда его приходили бить. Боль от ударов была ничто по сравнению с настоящими муками одиночества в сырой темной камере без окон. Самые невыносимые страдания, от которых он по ночам дрожал и сходил с ума, не оставляли следов на его теле.

К величайшему облегчению Халя, высшая жрица не выказала ни удивления, ни жалости при виде его состояния. Само ее присутствие дало ему новые силы. Халь поднялся на ноги, хотя и не без труда, и хрипло ответил на приветствие.

– Возьми меня под руку, – попросила она, двигаясь навстречу. – Здесь очень скользкий пол, я не хотела бы упасть.

Халь усмехнулся углами губ, стараясь, чтобы боль никак не отразилась на лице, и взял Керидвэн под руку. Она была невысокой и хрупкой, но сильной, совсем как Брид. Опираясь на ее руку, Халь вскинул голову и последовал за стражниками, лишь самую малость пошатываясь.

Рэвик, должно быть, надеялся, что Керидвэн проявит женскую слабость при виде ран Халя. Жалостливые причитания, ахи и охи стали бы для юноши ни с чем не сравнимым унижением. Но Керидвэн, Жрицу-Мать, нелегко испугать.

Двое стражников шли впереди них, трое сзади. Они повели пленников вверх по узкой винтовой лестнице, и Халь нарочито громко осведомился у жрицы, какие новости дома Керидвэн спокойно отвечала, что дома все в порядке, и Брид ждет не дождется его скорого возвращения.

Они поднимались медленно, и изгиб лестницы на миг скрыл их от стражи. Халь быстро наклонился к Керидвэн и прошептал:

– Спасибо, что не жалеешь меня. Она понимающе улыбнулась в ответ.

Пленники прошли несколько коридоров, и наконец перед ними открылся покой, тускло освещенный единственной жаровней. Еще немного света падало сквозь решетку в потолке. Сердце Халя подпрыгнуло – он увидел и моментально узнал широкую спину своего брата в тяжелом торра-альтанском меховом плаще.

Присутствие Бранвульфа, который всегда был для него скорее как отец, чем как старший брат, – это уже слишком. В первый раз Халь признался себе, что в подземелье более всего страшился не боли, которая может повторяться сколько угодно раз, но полной неизвестности и отсутствия вестей из дома.

Бранвульф развернулся к брату, глаза его быстро осмотрели его с ног до головы, прежде чем барон перевел взгляд на жену. Он приоткрыл рот, желая что-то сказать, но овладел собой и только молча улыбнулся. Халь уважал брата больше всех на свете и теперь успокоился, уверенный, что если Бранвульф здесь, все будет в порядке.

Взгляд барона снова перекинулся на младшего брата. Халь понял, что Бранвульф тоже заметил все его увечья и рубцы и то, как он исхудал и вымотался. Но, как и Керидвэн, брат не унизил Халя сочувствием.

Барон превосходно владел собой, но Халь хорошо знал его и видел, как тот напряжен. Почему-то Бранвульф выглядел постаревшим, рука его невольно поднялась, чтобы помассировать затылок. Но и Рэвик тоже выглядел не ахти: в присутствии Бранвульфа он растерял часть своей уверенности и держался нервно.

Не дожидаясь королевского разрешения, барон шагнул к столу посреди круглой нетопленой комнаты. Сел на табурет и подвинул к столу еще один, для Халя.

– Присаживайся, брат, и объясни нашему королю, зачем ты здесь. Пора положить конец этой ошибке.

– Именно так, кузен. Нам нужно посидеть и как следует обсудить происходящее, – отозвался Рэвик, и тонкий голос его звучал неуверенно.

Халь с облегчением сел и только тогда обратил внимание, что за спинами стражи, держась в тени, стоит еще один человек, высокий и плечистый.

– И снова я повторю тебе, кузен, – заговорил Халь слегка пренебрежительным тоном, поджав губы. – Мы пали жертвой интриг твоего брата. Естественно, принц Ренауд не желал твоего брака с принцессой Кимбелин. Потому что, если бы она родила тебе наследника, принц Ренауд потерял бы право унаследовать за тобою трон. Он подстроил собственное пленение по одной причине – чтобы его обман выглядел как можно более естественно.

– Если это правда, будет война! – Высокий человек, чьи светлые волосы отблескивали красным в свете жаровни, выступил вперед и ударил по столу кулаком. – Мой отец потерял в этой схватке двух детей, в чем виновны бельбидийцы. И хотя наши народы четыре века жили в мире, теперь польется кровь!

Он скрипнул зубами. Халь мрачно смотрел на него, Турквина, старшего сына короля Дагонета.

– Мои люди ищут ваших родичей по всему северу, – поспешно заговорил Рэвик. – Заверьте своего отца, что я скорблю не менее его! У меня тоже пропал брат в этой стычке, и, должно быть, вскоре мы отыщем их всех.

– Как? Вы даже не знаете, где искать, – скривился Турквин. – Этот юнец за все время, пока вы его тут держите, не сказал ничего нового, и мои родичи до сих пор неизвестно где. Если не можете заставить его говорить, найдите другой способ.

– Все, что я знаю, я сказал вам без принуждения, – продолжал настаивать Халь. – Я никак не замешан в этом деле.

– Лжешь! – взвизгнул Рэвик, ноздри его трепетали. Он приподнялся, отвернувшись от Халя, и устремил обвиняющий перст в лицо Бранвульфу. – Я знаю эти торра-альтанские штучки! Вы замыслили разрушить Бельбидию. Одним махом вы похитили мою невесту и стравили нас с Кеолотией. И все зачем? Чтобы пересидеть войну у себя дома, в тепле и покое, а потом выползти из укрытия и подбирать крохи за армией Дагонета!

Бранвульф сидел прямо и оставался невозмутим.

– История говорит только хорошее о моей земле. Мы всегда верно служили законным королям и сражались за них против многих врагов. Наша верность Бельбидии не может подвергаться сомнению. Кроме того, не стоит принимать меня за дурака. Вы забыли, что на пути короля Дагонета в Бельбидию стоит Торра-Альта, и если он пойдет войной, мои земли пострадают сильнее всего, кузен.

– Возможно, у вас какой-то особый план на этот счет, и я просто не догадался о нем. Может быть, вы все сбежите в горы и беспрепятственно пропустите Дагонета.

Бранвульф хмыкнул – идея казалась совершенно безумной.

– Мой отец уже собирает армию, – угрожающим тоном продолжал Турквин. – В течение месяца верните мне брата и сестру – или узнаете гнев короля Кеолотии! Бельбидия будет обращена в ничто!

Рэвик молчал, только взгляд его метался между Турквином и торра-альтанцами. Наконец он часто заморгал и повернулся к Бранвульфу:

– Я не могу допустить войны. Страна и так опустошена. Все вы отправитесь в темницу – ты, твоя жена, твой брат – и будете гнить там, пока не скажете, что вы сделали с моей невестой.

Турквин резко поднялся.

– Ты мудрый правитель, Рэвик. Сейчас ты ненадолго отсрочил месть моего отца. Однако помни – ты должен вернуть моих родичей не позже летнего солнцестояния.

Глядя королю прямо в глаза, Бранвульф поднялся напротив Турквина.

– Но это безумие. Я – пэр королевства; вы не можете вынести мне приговор без свидетельства по меньшей мере трех баронов. Вы знаете, что это противозаконно.

– А кто мне помешает? – бросил Рэвик.

– Например, Кадрос и Бульбак, вот вам двое навскидку.

– Я могу назвать четверых, которые поддержат меня. – Углы губ короля сложились в дьявольскую усмешку. – В моих подземельях вы с ведьмой причините меньше вреда, а я в это время упрочу дружбу с кеолотианскими союзниками.

– Так вы не добьетесь долгого мира, – спокойно отвечал Бранвульф без всякого выражения. Его звучный голос заполнил собою все маленькое помещение. – Сколько бы вы ни продержали нас с женой в темнице, это не вернет Дагонету потерянных детей, и я ручаюсь – он будет терпеть недолго.

Но что бы Бранвульф ни говорил, это не могло помешать Рэвику отдать приказ страже.

– Взять их!

Керидвэн угрожающе повернулась к принцу Турквину, и тот отшатнулся от ее пылающего взгляда.

– Кеолотианец, – властно и громко проговорила жрица, и голос ее двоился и троился, как будто говорило несколько человек. – Запомни, ты никогда не узнаешь правды, если будешь слушать только одну сторону. Делая из нас козлов отпущения, вы дурачите самих себя.

Тут стража подхватила торра-альтанцев и повела прочь.

Рэвик сопровождал пленных до самой темницы, и каждый из торра-альтанцев не сводил с него мрачного взгляда, когда их по очереди ставили на колени у стены и заковывали в цепи. Другой конец короткой цепи крепился к кольцу в каменной стене. Бранвульф привалился к холодному камню спиной и снизу вверх взглянул на короля.

– Кузен, ты король великого народа, но сейчас ты попрал королевское достоинство. Ты опозорил сам себя. Твои действия порождены страхом и доказывают, что ты всего лишь жалкая пешка в чужой игре.

– Кто бы говорил, – оборвал его Рэвик. – Ты-то кто такой? Думаешь, важная персона? Отныне ты всего-навсего мой пленник, и я могу сделать все, что пожелаю, с тобой и твоими родственничками.

– Да, я в самом деле важная персона, – не отпуская взгляда короля, кивнул Бранвульф. – У меня есть жена, сын, брат, есть друзья, которые меня любят, и этого ты у меня никогда не отнимешь.

Коротко отдав стражникам приказы, Рэвик повернулся и вышел прочь.

К великому облегчению Халя, его не разлучили с братом. Троих торра-альтанцев разместили в общей темнице, где на них тут же уставилось множество глаз – любопытных, и угрюмых, и налитых кровью. Стражники не подходили то и дело, чтобы обругать или хлестнуть кнутом; напротив, вскоре им принесли хлеба и гнилой воды. Это означало, что Рэвик до сих пор относится к Бранвульфу с некоторым почтением.

Морщась от тюремной вони, Халь оглядел узников вокруг себя. Никто из них не шевелился, все только смотрели тусклыми глазами. Кто-то терся спиной о заросшую мхом влажную стену. Состояние свалявшихся, сильно отросших волос и бород, и сероватый цвет лиц, и жалкие лохмотья на плечах говорили, что эти несчастные томятся здесь уже немало времени.

Пока Бранвульф и Керидвэн тихо переговаривались меж собой, Халь сидел молча, чувствуя кожей внимательные взгляды узников. Наконец он не выдержал.

– Я вижу, наше присутствие вас всех очень развлекло, – прорычал он, – но мы, между прочим, не бродячие артисты. Нечего пялиться.

– Эй, парень, мы тебе ничего дурного не сделали, – отозвался один. – Незачем на нас кидаться. Это не мы посадили тебя сюда.

Пристыженный Халь поднял ладони в знак извинения. С одного запястья тянулась тяжелая цепь.

– Ты прав, добрый человек. Я не хотел тебя обидеть.

– Наверно, таким хорошим господам зазорно соседство со всяким сбродом вроде нас, – куда менее доброжелательно высказался другой узник.

Халь усмехнулся. Ему был чем-то приятен такой прямой вызов и неприкрытое недовольство. Он хорошо понимал этого человека. В самом деле, Халя предал король, его кузен, а простые люди здесь ни при чем и не заслужили враждебного отношения.

Юноша гневно рванул цепь – но металлический браслет только сильнее впился в руку.

– Я бы на твоем месте так не делал, – снова высказался первый узник. Кожа вокруг губ у него потрескалась и сочилась кровью, и Халю было трудно смотреть на него, невольно не задерживаясь взглядом на болячках. – От этого только больнее. И как это вы трое дошли до жизни такой?

Вопрос его был адресован к Халю, потому что остальные двое сидели, повесив головы.

Халь не сразу нашел, что ответить, и решил попросту сказать правду. Вряд ли из этого могло выйти что-то дурное, учитывая плачевное положение прикованных узников.

Вкратце он рассказал о себе и своих товарищах.

– Король предал нас, – заявил Халь, ожидая бурной реакции или хотя бы удивления, но тут его ждало разочарование.

– А кого из нас он не предал? – горестно протянул кто-то из бедняг. – Мы все сидим здесь за неуплату налогов. А поборы растут с каждым годом, это стало уже невыносимо. На этот раз королю понадобились деньги на строительство нового дворца для своей невесты. Чтобы заплатить, я должен был бы продать весь урожай без остатка, и тогда мой сын помер бы с голоду. Уж лучше тюрьма. Так что сижу я тут, у Их величества под сиятельными ногами, и ничего с этим не поделаешь. Последнего, кто пытался бежать, вздернули на виселице… Да и нас не забыли вывести посмотреть на это в назидание.

Остальные тоже заговорили, и оказалось, что все они попали сюда по схожим причинам.

– Я здесь гнию уже полгода, – прохрипел совсем больной и истощенный узник. – Сомневаюсь, чтобы мне пришлось еще увидать своих детей, но все равно я снова поступил бы точно так же. – Он говорил так, будто заранее ожидал от Халя негодования, хотя тот еще не знал, о чем идет речь. – Да, так и знайте, благородный сир, я поступил бы точно так же снова и снова! Единственное, что я отдал этим кровопийцам, – это порченная спорыньей рожь. Меня хотели повесить, когда я сказал, что она еще и заплесневела. Заявили – ты, мол, собрался отравить короля. Ха! Да если бы я только мог!..

Среди узников пронесся одобрительный ропот.

– Эти, знатные, разве они знают, что такое тяжелые времена? Они рвут и мечут, если у них на плащах три слоя горностая вместо четырех! Каждый год нас прижимают все сильнее и сильнее, а мы выжимаем последние соки из земли, хотя она и так уже больна. Моя земля больна, и с каждым годом болезнь все тяжелее.

Остальные узники, не слишком интересуясь несчастьями торра-альтанцев и составом их преступления, принялись вместо того обсуждать земледелие и жаловаться друг другу. Халь не заметил, когда наступила ночь – в темнице не изменилось освещение. Просто в какой-то момент узники начали один за другим умолкать и закрывать глаза. Сон Халя был беспокойным и прерывистым; он с нетерпением ждал утра и завтрака, чтобы на что-то переключиться. Время тянулось безумно медленно. Все дни одиночного заключения Халя кормили мало и нерегулярно, и страх голода и одиночества врывался в его тревожные сны, как проносящийся сквозь них дикий конь.

Он ворочался с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее на жестком камне, прикованная рука невыносимо болела и ныла. Халю приходилось выбирать – скрючиться на корточках, привалившись к стене, или дремать сидя на коленях; но все равно с каждым новым часом ноющая боль поднималась по руке все выше, от кисти до локтя, потом до плеча.

И вот рассвет наконец наступил. В смрадную темницу не проникало ни луча света, но Халь понял, что пришло утро, по шуму наверху, в комнате стражи, да еще потому, что перестали скрестись мыши. В дальнем конце помещения из-за дубовой двери упала полоска оранжевого света, слегка запахло дымом: это оживала пыточная камера. Через некоторое время принесли еду. Халь жадно набросился на серую овсянку, холодную и подгоревшую, с хрустящими на зубах крупицами песка. Воду он выпил одним длинным глотком – и только после этого нашел в себе силы пожелать доброго утра Бранвульфу и Керидвэн.

– А я думал, дворяне выше того, чтобы лопать овсянку, – заметил мрачный узник, который был вчера столь груб с Халем.

Все еще с набитым ртом Халь отозвался:

– Я всю свою жизнь ел овсянку, почти каждый день.

– А мне говорили, что господа жрут только павлинов и лебедей, – хмыкнул мрачный мужлан.

Халь повернулся к брату и кивнул на плошку с кашей:

– Что-то дорогой кузен слишком хорошо с нами обращается – для тех, кто подозревается в предательстве.

Бранвульф кивнул.

– Сдается мне, это все затеяно для того, чтобы доказать королю Дагонету благие намерения. Рэвик делает вид, что делает все для спасения дорогой Дагонетовой доченьки. Война с Кеолотией для него страшнее всего на свете. После Ваалаканских войн Бельбидия очень ослаблена. Все наши ресурсы истощились.

– Это понятно, да, – поморщился Халь. – Но только если кто-нибудь не найдет принцессу Кимбелин и ее похитителей, нам отсюда не выйти.

Из-за дубовой двери, обрамленной оранжевым светом, донесся отчаянный крик боли. Слышался рев огня, и Халь подумал, что железные клейма, должно быть, раскаляют добела. Он постарался не прислушиваться к воплям.

Неожиданно Керидвэн улыбнулась.

– Как насчет истории, чтобы скоротать время?

Она сказала это совсем небрежно, но остальные узники ответили одобрительным гулом, и Халь понял, что это мудрое предложение.

Керидвэн рассказывала, и истории отвлекали всех от страшных звуков из-за дубовой двери. Искусством рассказа она владела лучше, чем кто бы то ни было на памяти Халя. Но очередную интереснейшую сказку вдруг прервал голос из угла. Это была старуха с бородавчатыми руками; она злобно гремела цепями и скалилась на баронскую жену.

– Хватит с нас твоих нечестивых баек, ведьма. Незачем слушать рассказы демоницы!

– Замолчи, старая. Я здесь гнию подольше твоего и соскучился по хорошему голосу. У нее красивый голос, и когда она рассказывает, как будто розы расцветают на камнях! – прохрипел заросший бородой истощенный человек.

– Слушаем, слушаем! – отозвалось еще несколько голосов.

Не обращая на старуху внимания, Керидвэн начала новую сказку – о зайце, который хотел догнать луну. С каждой новой ночью он бежал быстрее и быстрее, и ноги у него становились все длиннее, и он поднимался все выше в горы, чтобы приблизиться к бледному небесному свету. За преданность он был вознагражден – ему подарили серебряную шубку на зиму; но чтобы не зазнавался и помнил, что он – творение земли, летом заяц-беляк должен одеваться коричневым мехом земляного цвета и держаться ближе к земле, которая всегда защитит его.

– А нет у тебя мужских историй? – спросил кто-то из узников. – Эти сказки, конечно, приятно послушать, но они не больно-то трогают нас, мужчин!

Керидвэн засмеялась, и Халь позволил сдержанной улыбке тронуть его уста, хотя и помирал от голода. Уж сейчас Керидвэн удивит этот народ! Халь знал, что она хранит в памяти множество историй про рыцарей с острыми мечами и длинными щитами, какие и Кеовульфу не под силу. Но улыбка Халя вскоре увяла: все без исключения герои Керидвэн разъезжали в сверкающих доспехах.

На миг забыв, где находится, юноша насупился в обиде на Бранвульфа. Это был их вечный камень преткновения: старший брат отказывался купить Халю такие доспехи, отговариваясь тем, что нужно перестраивать замок, и это очень дорого стоит. А Халь был просто уверен, что никто не окажет ему должного уважения, не обзаведись он доспехами!

Истории Керидвэн увлекли всех узников без исключения. Если бы не голод и жажда, да не цепи на руках, Халь мог бы закрыть глаза и представить, что он дома, в Торра-Альте, в каминном зале, и сейчас – время зимнего праздника. Слушатели сочувственно вздыхают над словами рассказчика, который не прервется, пока все гости не заснут; желудки у всех отяжелели, а в головах приятный туман от выпитого эля…

Керидвэн заслушались даже стражники у дверей. Она была очень талантлива, рассказывала хорошо поставленным голосом, но главное достоинство было не в этом. Просто Керидвэн умела подобрать историю на вкус каждого. Вскоре даже старуха с бородавками, которая не желала ее слушать, начала улыбаться. До Халя дошло, что рассказчица специально вовлекает стражников в компанию, заставляя их смеяться вместе со всеми и даже самих что-то рассказывать. Каждая новая сказка Керидвэн как будто превращала того, кто о ней просил, в главного героя – будь то заяц или великий рыцарь, совершающий подвиги доблести. Слушатели словно видели дождь стрел, летящих в синем небе, и земля содрогалась под копытами тяжелых боевых коней. Все слышали звон металла о металл, чувствовали в воздухе пьянящий запах крови.

Эти истории напомнили Халю о Кеовульфе, где он сейчас? Конечно же, друг не мог бросить их в беде; может быть, он собирает баронов Старой Веры им в поддержку? Хотя после нашествия волков Халь не был уверен, что даже Бульбак захочет говорить с ними.

Дни проходили за днями, и его все больше тревожило здоровье Бранвульфа. Тот начал тяжело кашлять. Керидвэн не спускала с мужа глаз, хотя и остальных узников не обходила своим вниманием. Не ограничиваясь одними историями, она проповедовала учение Великой Матери и равновесия Природы. К изумлению Халя, мельники и пахари жадно впитывали каждое слово жрицы, и каждое утро все больше народу присоединялось к ней во время молитвы. Покоренные прекрасными историями, узники подпали под обаяние Керидвэн и жаждали ее слов, безгранично им доверяя.

Однажды утром молитва жрицы едва дошла до середины, но тут ее грубо прервали стражи. Они волокли за собой новых узников, которые громко ругались, кричали и брыкались, как мулы. Один, судя по богатой одежде, купец, возглашал на всю темницу, что если кто-нибудь попробует присвоить хоть кусочек его шелков, на него падет страшное проклятие. И Дети его, и внуки будут страдать от вросшего ногтя, а жены завшивеют и будут чесаться, как последние нищенки, до конца своих дней. Высокий и дородный, купец до крайности нелепо смотрелся здесь в своем золотом халате и красных туфлях с загнутыми кверху носами. Голос его казался слишком тонким для человека такого сложения.

– Как ни посмотри, воришка, все одно это не твои шелка, – отвечал стражник.

Купца сопровождала юная девушка, одетая в похожем стиле – только у нее лицо было закутано специальным покрывалом. Даже в тусклом освещении темницы было видно множество блесток на их одежде. Высокими возмущенными голосами они проклинали стражников, призывая на их головы гнев бога Торговиуса, покровителя всех торговцев. Халь что-то никогда не слышал о таком боге и дивился, из какой кабалланской дали, занесло эту ярко разодетую пару. Говорили они с цветистым офидийским акцентом, хотя это звучало как-то слегка неестественно. Халя немало развлекло такое прибавление в компании; он созерцал их с интересом, пока девушка не сняла свое покрывало. Ярко блеснули огромные зеленые глаза.

Халь едва удержался, чтобы не вскрикнуть от изумления. Это была Брид.

Он мгновенно догадался, кто такой ее спутник – конечно, Кеовульф! Халь никак не мог поверить в реальность происходящего. Керидвэн, однако, не выказала ни малейшего удивления, и юноша догадался, что она, должно быть, чувствовала приближение Брид. Он постарался скрыть беспокойство и хранил молчание, пока стражники не ушли. Только тогда Халь глубоко вдохнул, собираясь заговорить, – но Бранвульф сильно пнул его в бок, понуждая молчать, и тяжело закашлял, сплевывая мокроту. Успокоив дыхание, барон поднял глаза на Кеовульфа.

– Расскажи нам свою повесть, чужестранец. Мы тут жадны до новостей.

Кеовульф сдвинул густые брови.

– Не твое это дело, бельбидиец. Да постигнет твои портянки проклятие вечных дыр, а у ботинок да оторвутся подошвы! Я не разговариваю с людьми этой проклятой страны.

Халь встретился взглядом с Брид. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, не смея выказать любовь в открытую; но Халь почувствовал живую и сильную связь меж ними – крепче, чем стальная цепь.

Кеовульфа и Брид приковали к стене как раз рядом с Керидвэн. Единственное, что от них было слышно, – так это жалобы на злобные нравы Фароны; так продолжалось, пока все узники не отошли ко сну. Только тогда Кеовульф шепотом поведал друзьям свою повесть.

– Я купил эти потешные одежки за потешную сумму денег в одной лавчонке, а потом мы пошли на рынок и в открытую украли кусок шелка, чтобы нас отвели сюда.

– Но как ты мог свалять такого дурака? – гневным шепотом возопил Халь. – И как ты мог втянуть в это Брид? Подвергнуть ее опасности!

Кеовульф смешно задвигал бровями и продолжал:

– Ну, план, конечно, был мой, и я его придумал только для себя. Но Брид каким-то образом нашла меня, когда я был на рынке, и уговорила взять ее с собой. Она приехала из самой Торра-Альты, потому что волновалась о тебе, Халь. О тебе ведь ни слуху ни духу не было.

– Это была моя идея, – отрезала Брид, – так что отстань от него. Мы поняли, что должны вас отсюда вытащить. Говорят, король Дагонет с армией уже на подходе и жаждет крови. Мы должны вас спасти и найти принцессу Кимбелин, пока не стало слишком поздно.

– Вытащить нас отсюда! – простонал Халь.

Он был безмерно рад снова видеть свою Брид, но у него хватало благоразумия, чтобы понять, каким безумием с ее стороны было рисковать собой.

Кеовульф, больше не обращая на Халя внимания, обратился к Бранвульфу:

– Сир, у нас есть план. Рано поутру через южные ворота выедет несколько слуг в нашей одежде, некоторые из них в меховых плащах – очень дорогой наряд для слуги, я бы сказал! И так, держась несколько демонстративно и нарочно привлекая к себе внимание, они поскачут на юг, где им даст убежище мой отец. Это отвлечет внимание короля от нас и собьет его со следа, а мы тем временем бежим из темницы и отправимся на север. Лошадей мы поменяем в Блехаме, а оттуда поскачем в Торра-Альту, возьмем провизию и отправимся выручать принцессу Кимбелин, чтобы снять с себя подозрение.

Что-то Халю не внушала доверия последняя часть плана. Король Рэвик искал Кимбелин уже долгое время безо всякого успеха; отчего бы им оказаться удачливее?

Бранвульф покачал головой.

– Отличный план, нечего сказать. Я только надеюсь, что вы хорошо продумали способ побега из темницы. Отсюда до лошадей в Блехаме – долгий путь, и я боюсь, что ни я, ни моя супруга вам в нем компании не составим.

Брид попыталась возразить, но Керидвэн оборвала ее:

– Бранвульф совершенно прав. Мы докажем свою вину и страх перед королем, если бежим. Единственный способ для нас с Бранвульфом показать, что мы невиновны, – это остаться.

– Но почему это должны быть именно вы? Остаться можем мы с Халем, – настаивала Брид. Она с болью смотрела на их исхудавшие тела. – Бранвульф нездоров, ему нельзя здесь оставаться.

– Это пустяки, – отрезал барон. – Я барон Торра-Альты, и лучшим доказательством верности будет, если останусь именно я и моя жена.

Халь понимал, что его брат прав, но также догадывался, что они с Керидвэн хотят избавить молодых от страданий.

– Я не оставлю Керидвэн, – решительно отказалась Брид. Спор разгорелся с новой силой, но под конец спокойная мудрость жрицы победила.

Брид мрачно поведала друзьям план побега. Оказывается, Кеовульф в своих многочисленных странствиях знавал наемника, который долгое время провел в этой самой темнице. Наконец ему удалось бежать через дымоход, расположенный над камерой пыток, где всегда горит огонь, чтобы раскалять железо для клейм.

– Он рассказал, что самые глубокие подземелья полны костей и что это самая страшная темница, в которой ему приходилось сидеть, – вступил в разговор Кеовульф. – Этому парню в жизни не везло – он попадал в тюрьмы и в плен больше, чем мы все, вместе взятые. А самые серьезные увечья он вынес отсюда, из камеры пыток короля Рэвика. У него не хватает четырех пальцев на левой руке, а берцовые кости были сперва разрублены топором, а потом пронзены железными штырями и так оставлены зарастать.

– Сомневаюсь, что после своей раны ты подходишь для побега. И рассказал ли этот твой наемник, каким чудесным способом ему удалось избавиться от цепей, прежде чем карабкаться по дымоходу? – язвительно вопросил Халь.

План казался ему недостаточным, а горькая наемническая история – напротив, избыточной. Юноша со звоном подергал цепь и закусил губу, когда она впилась ему в раны на кисти.

ГЛАВА 11

Ночь была темна, узенький серп луны в черном небе почти не давал света. Май дрожала от страха. Каждый случайный звук, казалось, таил в себе угрозу. Звон кузнечиков в траве, далекий совиный крик, пыхтение шныряющих в темноте ежей – все мнилось девушке обостренно-громким и пугающим.

Рози тоже была испугана. Старая лошадка неожиданно взбрыкнула, едва не сбросив Май; девушка вцепилась в поводья и послала кобылу в легкий галоп. Пригнувшись к спине лошади, чтобы не свалиться, она смотрела на дорогу перед собой.

Дочь лесоруба никогда не чувствовала себя уверенно верхом. Она знала, что для Каспара это большое разочарование, может быть, даже одна из причин, по которым он предпочел ей Брид.

Рози скакала все быстрее, теряя самообладание. Май почувствовала, что по щекам ее текут слезы. Ее мотало в седле из стороны в сторону; девушка откинулась назад, как учил Каспар, и натянула поводья. В ответ Рози бешено мотнула головой и вскинула зад, намереваясь сбросить всадницу. Май едва удержалась на спине лошади.

Впереди темнели широкие поля Йотунна, но Май ничего не видела. Рози мчалась во весь опор, девушка потеряла поводья, обхватила руками шею лошади и так скакала, вцепившись в гриву и зажмурившись от страха.

В голове ее пронеслось воспоминание – уроки Каспара, как вести себя, если лошадь понесла. «Правь так, чтобы лошади приходилось описывать все более узкие круги. Вскоре она выдохнется и замедлится».

Май спрятала лицо в гриве Рози, во время особенно сильного прыжка лошади прикусив язык. Рот ее немедля наполнился слюной с привкусом крови. Как же править лошадью без поводьев? Даже с зажмуренными глазами она знала, что бег Рози ничуть не замедляется.

Девушка вспомнила, как Халь смеялся над поучениями Каспара. «Ну, нет, Май, – перебил он, – говорю тебе по своему опыту – не старайся справиться с понесшей лошадью. Просто прыгай. Я всегда так делаю».

«Халь никогда в жизни не пробовал спрыгнуть с беснующейся лошади, – помнится, сказал ей после Каспар. – Нужно обладать нечеловеческой отвагой, чтобы на это решиться – прыгнуть, когда в пяти футах под тобой бешено проносится земля! Что действительно необходимо – так это справиться с паникой».

Май должна была попытаться. Она изо всех сил боролась с собой, стараясь не паниковать, и заставила себя открыть глаза. В ушах свистел воздух, земля под копытами пони сливалась в сплошные полосы, мелькали сероватые стволы деревьев по сторонам дороги. Копыта Рози стучали в ритм слов Каспара, звучавших в голове девушки: «Если лошадь понесла, единственная женщина на свете, которая сможет ее успокоить, – это Брид». Май нагнулась вперед и ухитрилась поймать болтавшиеся поводья. Она покажет им! Она всем им покажет, на что способна – хоть и не высшая жрица, а всего-навсего осиротевшая дочка лесоруба.

Рози кидалась из стороны в сторону, Май моталась в седле то вперед, то назад. Соскальзывая на землю, она в последний момент удержалась за гриву лошади. Даже собрав всю свою силу, девушка не могла усидеть и начала валиться в сторону. Рози еще прибавила ходу, и Май поняла, что вот-вот упадет. И тут сзади послышалось тяжелое прерывистое дыхание, рык – совсем как у собаки, идущей по следу. За Май кто-то гнался. Слабея от страха, она ткнулась лицом в спутанную гриву пони и закрыла глаза.

По ногам девушку стегали высокие папоротники – Рози сошла с дороги и теперь скакала напролом через лес. Возле самого лица Май лязгнули клыки, и это придало ей силы выпрямиться и откачнуться в седле. Волки!

Рози неслась вперед, но тут в тяжелый перестук ее копыт вплелся схожий звук – только более мелодичный и легкий. Ветер выбивал у Май слезы из глаз, почти ослепляя, и развевал каштановые волосы девушки, летевшие за ней, словно Длинное знамя.

Кровь прилила к лицу Май, она поражалась, где кобыла берет силы, чтобы еще ускорить бег. Рози издала ужасающий крик, что-то среднее между ржанием и воем – неестественный и жуткий для лошади. Май снова зажмурилась и начала молиться.

– Великая Матерь, спаси свою преданную дочь, – выкрикнула она громко, и Рози снова истерически заржала.

Внезапно ночной воздух разрезал высокий и чистый звук рога. Перестук копыт за спиной Май послышался совсем близко. В этот миг спутанная грива пони выскользнула у девушки из пальцев, и она наконец упала с седла… но не ударилась о землю. Чьи-то сильные руки в последний миг подхватили ее и втащили на широкую спину лошади. Май оказалась в седле позади своего спасителя, судорожно цепляясь за его одежду.

Девушке приходилось ездить за спиной своего брата, и это всегда казалось ей неудобным и опасным. Среди простого народа в Бельбидии редко встречались хорошие наездники. Селяне чаще использовали коней для тягловой работы, нежели для верховой езды. Май несколько раз ездила верхом позади Каспара и всегда чувствовала, как уверенно он держится в седле и как искусно правит лошадью. Похожим умением обладал и неизвестный спаситель Май. Он был наездником не хуже Каспара, хотя и носил вилланскую одежду.

Три волка, как черные тени в ночи, кружили вокруг Рози. Кобыла снова издала низкий крик, сорвавшийся на почти человеческий визг. Всадник схватился за лук, висевший у седла, и первую же стрелу всадил хищнику в грудь. Остальные два волка в страхе кинулись прочь.

Май никак не могла прийти в себя. До сих пор она думала, что только торра-альтанские лорды могут так держаться в седле; да и сами дворяне считали это умение своим исключительным качеством. На краткий миг Май была почти уверена, что ее неизвестный спаситель – не кто иной, как Каспар; но наваждение тут же прошло. Как бы она того ни желала, этот конь не был Огнебоем, а всадник – ее возлюбленным.

Стрелок снова поднял лук, но волков уже и след простыл. Занимался рассвет, небо на востоке порозовело. Всадник спешился и протянул руку, чтобы помочь Май спрыгнуть с седла. На минуту он сжал ее в объятиях, гладя по голове и шепча успокаивающие слова. Девушка почувствовала себя маленькой и слабой и спрятала лицо на груди своего спасителя, позволяя наконец плачу вырваться наружу. Слезы хлынули ручьем, Май всхлипывала от пережитого страха – но взяла себя в руки и отпрянула назад. Пробормотав слова благодарности, она попыталась вывернуться из объятий незнакомца. Никому нельзя доверять.

– Вы не должны ездить в одиночку, – мягким, мелодичным голосом выговорил мужчина.

Он говорил на чистом бельбидийском, но в речи его сквозил странный акцент, который Май не могла распознать. Откуда бы он мог быть?

– Волки рыщут повсюду, прекрасная леди. Нельзя так рисковать собой, – продолжал незнакомец.

– Я не леди, и никак не могу вознаградить вас за спасение. Мне жаль вас разочаровывать, но у меня нет ни гроша.

– Я вовсе не разочарован, прекрасная леди. Вы оказались еще красивее, чем я представлял.

Май недоверчиво воззрилась на него.

– Вы что, хотите сказать, что знаете меня?

– Конечно, знаю, прекрасная леди. Вы обручены с сыном барона.

– Я ни с кем не обручена, – вспыхнула Май. – И никто не просил меня быть его невестой. Я ни с кем не связана словом и никогда не была связана.

Она подивилась, почему рассказывает об этом незнакомцу. Светало, и Май чувствовала себя намного спокойнее. Однако ей очень не нравилось, что чужак якобы знает ее. И почему он все еще держит ее в объятиях?

– Отпустите меня!

Май рванулась, и спаситель тут же отпустил ее, только продолжал держать за руку.

– Позвольте мне хотя бы помочь вам найти лошадь, – попросил он, сияя улыбкой.

Май отрицательно замотала головой.

– Уже светло, и я справлюсь сама, благодарю вас, сир. Отсюда, должно быть, недалеко до деревни.

Она взглянула ему в лицо. Рассветное солнце осветило его оливковую загорелую кожу и блеснуло в глазах искрами золота. Май неожиданно узнала незнакомца – это он спас ее тогда, в трактире «Корова и теленок».

Девушка испуганно оттолкнула его.

– Вы меня преследуете! Все это время вы ехали за мной! С чего бы кому-то преследовать ее, как не с целью отнять Некронд? Этот человек не был отважным спасителем, каким хотел себя выставить. Из-под грубого плаща виднелась тонкая белая рубашка. Он прикидывался простолюдином, но ни один виллан не умеет так ездить на коне и так изъясняться!

– Моя леди, конечно же, я ехал за вами. Я сразу понял, что вы в опасности. Любой мужчина, чье сердце не до конца очерствело, не позволил бы такой прекрасной деве странствовать в одиночку в столь тяжелые времена.

Вопреки желанию Май, ей польстили эти слова. В самом деле, он подоспел в момент смертельной опасности. Так грубо отталкивать этого человека по меньшей мере неучтиво! Правда, в глубине сердца Май надеялась, что к ней на помощь примчится Каспар; однако же она знала, что этого никак не может быть. Слова Каспара о любви всегда были пустыми. На самом деле, горько подумала Май, они принесли ей только горе. Другие служанки начали сплетничать у нее за спиной, видя, что Май в чести у лордов, и жаловались, что она не делает положенной кухонной работы. Девушка оправдывалась, говоря, что Морригвэн дает ей другие задания – собирать травы и делать свечи. Хотя расплавленное сало для свечей очень противно пахло, Май находила радость и в этой работе, учась смешивать жир с травами под звуки специальных молитв к Великой Матери. Это было ее убежищем от жестокого мира.

Золотоволосый мужчина отступил на шаг. Май опустила сбившиеся рукава и плотнее запахнула меховой плащ. Она старалась держаться прямо, хотя колени и подгибались. Нельзя позволять этому чужаку думать, что она нуждается в чьей-либо помощи!

– Благодарю вас, сир, – вежливо произнесла она, потихоньку отступая прочь.

У него были правильные, очень красивые черты лица и слегка заостренные уши. Он выглядел… да, он выглядел как эльф! Май внезапно стало очень страшно. Морригвэн все время твердила ей, что эльфов не бывает; старуха повторяла это всякий раз, как девочка просила рассказать историю про эльфов. Но Май видела в книгах картинки с эльфами – и золотоволосый человек очень походил на такую картинку! Стройный, с огромными проницательными глазами… Может быть, Морригвэн ошиблась? Наверняка этот мужчина с сияющими волосами и завораживающим взглядом – настоящий эльф.

Май развернулась, слегка дрожа, и решительно пошла прочь. В детстве она слышала много сказок про эльфов от стариков, живших с ней в лесу. В сказках говорилось, что этот прекрасный народ обитает в самой чаще и выходит на свет только иногда, чтобы похищать души девственниц.

Девушка не позволяла себе обернуться и бросить взгляд через плечо, но чувствовала, что он неотрывно смотрит ей в спину. Ступая как по лезвию ножа, Май шагала в сторону Дороги, надеясь где-то там отыскать Рози. На обочине растет густая трава и, может быть, кобылу она привлечет больше, чем лесные жесткие папоротники. Май уговаривала себя, что волки всего-навсего плод расстроенного воображения. В конце концов, это же первое странствие в одиночку, и ночная темнота вконец ее перепугала.

За спиной послышался стук копыт. Май упорно не оборачивалась, показывая эльфоподобному человеку, что не желает более иметь с ним дела. Желая поддержать свой дух, она прижала руку к груди, ощупывая серебряный ларчик с Некрондом. Ее словно накрыла огромная черная ладонь страха. Деревья по сторонам, казалось, подступили ближе, и Май ощутила множество внимательных глаз, так и прожигающих ее насквозь. Красноватые глаза пялились на нее из тени, серебряные тени призрачных единорогов кивали из-за дерев, под ногами танцевали уродливые тени гоблинов. Все это шевелилось, жило, следило за Май, и в первый раз девушка почувствовала, что обладает огромной властью.

Всадник уже был у нее за спиной. Май не выдержала и обернулась, ледяным голосом приказывая:

– Оставьте меня в покое!

Взгляд его ярких глаз был направлен на серебряный ларчик. И девушка поняла, что кто бы ни был этот человек, он знает о Некронде и о его темной силе. Она вздрогнула, близкая к тому, чтобы призвать все призрачное воинство себе на помощь, – но вовремя спохватилась, вспомнив предостережения Морригвэн.

Май украла Яйцо, чтобы спасти Каспара от искушения Некронда, – и вот теперь сама едва не поддалась. Она решительно отдернула руку.

Преследователь спешился.

– Радостная Луна, – заговорил он негромко и успокаивающе, – не бойся меня. Я не причиню тебе никакого вреда. Только не касайся Некронда; так будет безопаснее для тебя самой.

Рука Май бессознательно дернулась и схватилась за серебряный ларчик. Она была так поражена словами о Яйце, что даже не заметила – незнакомец назвал ее истинным именем. Никто на свете, кроме Морригвэн и – иногда – Керидвэн, не называл ее так с раннего детства.

Май пребывала в такой растерянности, что решила ничего не делать, просто не обращать внимания. Она снова зашагала прочь, убыстряя шаги, пока не выбралась на наезженную землю дороги. Здесь она наконец развернулась – и замерла как вкопанная.

Рози стояла, низко опустив голову, но не щипала травы. Май тихо простонала и бросилась к своей лошадке, но та не обрадовалась ее приближению – только тревожно мотнула головой и содрогнулась всем телом, как от сильной боли. И не сделала ни шагу.

– Ох, Рози!

Май протянула руку, чтобы взять поводья. Двигалась она нарочито медленно, чтобы не испугать бедное животное. Но как только Май прикоснулась к повисшим поводьям, кобылка жалобно заржала и вскинула голову в страхе, как будто ее прижгли раскаленным железом.

– Спокойно, это же я, – приговаривала девушка, но лошадь все равно шарахалась в сторону, будто не узнавая хозяйку.

Через плечо Май протянулась сильная рука и выхватила у девушки поводья. Эльфоподобный человек принялся успокаивать лошадку, что-то приговаривая убаюкивающим голосом. Та прянула ушами и прижалась головой к его боку.

– Уйдите же, оставьте нас, – яростно крикнула Май, хотя чувствовала благодарность – он опять выручал ее, успокаивая ее пони!

Девушка взглянула на Рози, увидела, что вся морда лошади залита кровью, и откинула ее длинную спутанную челку. И вскрикнула от горя, не понимая, как животное могло так страшно пораниться: оба глаза Рози были залиты кровью, она сочилась из самых зрачков.

Май в отчаянии отступила назад, руки ее дрожали. Больше она не могла терпеть и упала в объятия эльфоподобного спасителя. Все еще держа Рози в поводу, он обнял ее свободной рукой и тихо запел непонятную песню. В другой момент Май бы удивилась тому, что он поет в такой ситуации, но сейчас была слишком потрясена и понимала только одно – что песня ее успокаивает.

– Бедная Рози, – всхлипывала она. – Что мне теперь с ней делать? Я несчастная дура. Мне придется вернуться домой.

Горько плача, Май осела на землю.

Золотоволосый человек, хотя и хрупкий на вид, оказался очень сильным. Он легко поднял Май на руки и посадил на своего коня.

– Не плачьте. Я найду для вас безопасное пристанище.

– Не надо! – Девушка собрала остатки храбрости и соскочила с седла. – Я не брошу Рози. Спасибо за участие ко мне.

Она старалась говорить с интонацией холодной вежливости, которую слышала от жены Кеовульфа. Женщина использовала такой голос, когда хотела настоять на своем.

– Вы очень добры, сир, но я должна продолжать путь в одиночку. Я… еду в паломничество.

Он кивнул, скептически улыбаясь и не веря ни одному ее слову.

– В самом деле?

– Да, в самом деле! У меня с собой прядь волос с головы Старой Карги, и я должна довезти ее к восточному побережью. Я собираюсь проповедовать там учение Великой Матери. В тех землях давно потеряли Старую Веру.

– Какое совпадение! Я тоже как раз туда направляюсь.

– В самом деле? – фыркнула Май с не меньшим недоверием. – И зачем бы это?

– О, я еду искать свою судьбу.

Май прикусила губу, теряя остатки самообладания.

– Очень хорошо, ищите. Только не в моей компании.

Она полностью переключила внимание на Рози, поглаживая ее по спине и размышляя, что же теперь делать. Достав фляжку, девушка промыла раны лошади и осмотрела ее всю. Больше ран на ней не было, хотя Рози выглядела крайне нервной и измотанной. Однако идти она все же могла, и Май медленно повела ее в поводу, надеясь, что в ближайшей деревне удастся получить какую-нибудь помощь.

Май и хотела бы отправиться на восток, проповедовать слово Великой Матери – сердце ее всегда переполняла неизъяснимая радость, когда она повторяла слова Морригвэн о силе земли и могуществе рек, ветров и огня. Но, похоже, придется посвятить себя куда менее славному пути. Май всхлипнула, вспоминая слова Халя, как тот ободрял воинов, призывая их сплотиться в сильнейший гарнизон на свете.

«Неблагодарное это занятие, – помнится, шепнул он ей, – хотя я и отлично с ним справляюсь. – Халь был не склонен себя недооценивать. – Все равно все лавры достанутся Спару. О нем напишут баллады, но не найдется ни одного, кто сложил бы балладу обо мне».

«Я не сомневаюсь, что хотя бы одну ты сложишь сам», – поддразнила его Керидвэн.

Халь непочтительно буркнул что-то и выскочил из комнаты, но все равно успел игриво подмигнуть Май. Он вообще был довольно распутным парнем, и Май дивилась, как Брид это терпит.

Она, помнится, тогда нахмурилась, и сдвинула брови и сейчас, когда чужак вдруг взял ее за руки.

– Я нужен тебе, – хоть и мягко, но настоятельно проговорил он.

– Никто мне не нужен, – отрезала, Май гордо, хотя голос ее слегка дрожал. – Доброй вам дороги, сир. Меня охранит Великая Матерь, и этого довольно.

– Может быть, Матерь нашла меня, – пробормотал он так тихо, что девушка едва расслышала.

Она не поняла этих слов. Спутник ее глубоко вдохнул, как будто хотел еще что-то сказать или… ну, нет, это было нелепое предположение – словно собрался снова запеть. Но он остановился, так и не издав ни звука, и выпустил ее руку.

Оставшись одна, Май свернула к востоку и теперь шла по дороге, ведущей через северную часть Йотунна, параллельно южным склонам Желтых гор. Рози ковыляла за нею, дыхание лошадки было хриплым и тяжелым. Девушка намеревалась следовать своему плану и податься на восточное побережье Торра-Альты и дальше, к великим кеолотианским копям, к полым горам Каланзира.

Это похоже на возвращение в лоно Матери. Кроме того, у Май есть некоторые умения, которые пригодятся и в кеолотианских копях. Она ведь знает травки и может лечить, а в копях наверняка больше больных, чем где бы то ни было, так что она не пропадет. На душе у Май слегка полегчало, но она вспомнила о слабом месте своего превосходного плана. Как она заплатит за путь через море? Ведь денег нет ни гроша.

Мрачно раздумывая, где взять денег, Май увидела у дороги широкие листья зоркоглаза. Белые цветки его с пурпурными прожилками и золотой сердцевиной покачивались на ветру. Рядом девушка углядела кротовый лист, который ей уже приходилось собирать. Май сорвала растения и промыла их соком глаза пони, так что через несколько часов кровотечение совсем прошло. Май проверила зрение Рози, помахав у нее перед глазами рукой, но лошадка казалась совсем слепой.

Май сомневалась, что здесь можно что-нибудь еще сделать, и поэтому миновала встречные деревни без остановки, с гордо поднятой головой, хотя и спотыкалась обо все встречные камни. Ноги ее начали болеть, на пятке натерлась кровавая мозоль. Рози тоже шла с трудом, порой слепо тычась носом хозяйке в ладонь. Девушка слегка успокоилась: она видела, что глаза лошадки целы, а значит, слепота может пройти.

К вечеру тени удлинились, а Май вконец вымоталась. Она сбила ноги в кровь, башмаки с мягкими подошвами порвались в нескольких местах. И снова девушке было негде остановиться на ночь.

Наезженная тяжелыми возами дорога все глубже вдавливалась в грунт. Май обернулась, чтобы взглянуть на север, где далеко на горизонте на фоне синего неба вставали пики Желтых гор, щедро позолоченные заходящим солнцем.

Тоскуя по дому, Май вздохнула и перевела взгляд на крутые обочины дороги, поросшие голубыми колокольчиками. Даже здесь, на севере Бельбидии, селяне выращивали пшеницу, не выпасая скот на этих полях. Еще кругом росла крапива; Май никогда не видела столько крапивы, она поднималась настоящим зеленым лесом.

Глаза Рози зажили потрясающе быстро, и Май невольно загордилась. Наверняка даже Морригвэн похвалила бы ее за такое отличное знание трав! Ну, хорошо, зоркоглаз многие знают, потому что такое название трудно не запомнить; но вот про кротовый лист слышали немногие, и мало кто мог бы так быстро найти его бархатистые листья! Донельзя довольная собой, девушка решила, что можно уже сесть на спину Рози.

В Йотунне она никогда не чувствовала себя одиноко. Здесь трудно было пройти хотя бы милю и не наткнуться на стада или хотя бы не услышать их мычание. Баронство славилось своими знаменитыми огромными быками, местная порода была белая, с черной головой.

Следующее поле, располагавшееся у быстрой реки, где Цвели ирисы, было сплошь занято огромным стадом. Коровы и быки лежали, жуя свою жвачку, только пара быков оставалась на ногах. Животные с любопытством наблюдали, как Май медленно приближается; наконец один бык поднялся на ноги.

Едва он шевельнулся, за ним задвигались остальные. Теперь все стадо поднялось на ноги и неторопливо двинулось в сторону девушки, сгрудившись вдоль ограды и созерцая ее.

Май боялась огромных белоснежных тварей, так шумно вздыхающих и тяжело переступающих ногами; от коров вообще было куда больше шума, чем от лошадей, – они громко дышали, постанывали, мычали, сталкивались рогами. Стадо эскортировало Май до самого края поля, черные коровьи головы были повернуты в ее сторону, пока она не скрылась из виду.

С каждым шагом Май все больше хотелось поскорей отыскать приют. Она улеглась бы на отдых прямо на обочине дороги, но после вчерашней ночи опасалась так поступать. Девушке не хотелось останавливаться в трактире, но это было все же лучше, чем спать в ночном лесу. Май миновала две деревушки, но решила в них не заходить: такие уединенные замкнутые в самих себе поселения не распахнули бы дверей перед чужаком.

Наконец в сумерках перед ней предстала большая деревня, расположенная в низменности на слиянии двух рек. Вокруг селения виднелось множество отдельных загонов, в каждом из которых топталось по здоровенному быку с острыми рогами. А Май еще думала, у коров большие рога! По сравнению с бычьими то были так, рожки.

Рози, которая было успокоилась и вернулась к своему обычному смиренному настроению, с приближением ночи опять начала волноваться. Май спешилась, упрекая себя за самонадеянность. Как могла она думать, что получится так быстро вылечить лошадку? Девушка ведь училась знанию трав всего каких-то три года и не обладала прозорливостью и мудростью высших жриц, чтобы компенсировать недостаток учения.

Деревня теперь казалась гораздо ближе. На дороге стало совсем темно. Рози брыкалась и упиралась, и Май боялась, как бы та опять не начала беситься. С тоскою девушка заметила, что в углах глаз пони опять собирается кровь.

По дороге она встретила еще одно стадо. Эти коровы уже не пялились на нее с любопытством, но громко мычали, подзывая своих отбившихся телят. Май страдала по любому человеческому обществу; сейчас она была бы рада даже хрупкому золотоглазому юноше на быстром рыжем коне. Девушка оглянулась, почти надеясь увидеть его за спиной, – но дорога была пуста.

Май одернула себя. О чем она думает? Наверняка этот человек охотится за Некрондом. Зачем еще ее преследовать? Она же не какая-нибудь знатная леди, чтобы хотеть похитить ее для выкупа.

Древесный свод бросал на дорогу густую вечернюю тень. Это были каштаны, свечки их алых и белых цветов слабо светились. Кобыла пронзительно заржала и рванулась вперед; Май едва удержала ее за поводья. Послышалось тревожное мычание коров. Что-то темное шмыгнуло мимо в тени. Две пары красных глаз вспыхнули по обеим сторонам дороги. Дрожа, девушка попыталась успокоить Рози, погладив ее по морде, но лошадь неожиданно вцепилась ей в руку зубами. Май отдернула ладонь и затрясла ею, стряхивая капли крови и ошеломленно глядя на Рози. Белая морда пони как-то странно светлела в сумерках.

Сумеречные тени были длинными и густыми, хотя где-то вдали за деревьями еще догорал алый отблеск заката. Рози взбрыкнула, глаза ее налились кровью – и лошадь рванулась в темноту, таща Май за робою. Обернувшись, пони не то заржала, не то заревела на Май и лягнула ее, повалив на землю. Девушка покатилась по земле и упала в глубокую канаву.

Она больно ушиблась, падая, и крапива обожгла ей кожу, но самое страшное было не это. Май подняла руки, закрываясь от существа, которое совсем недавно было ее смирной лошадкой. Животное рыло копытами землю, зубы его, внезапно ставшие длинными и кривыми, скрежетали. Май прикрыла голову руками, лежа лицом в холодной грязи. Беснующееся существо издало страшный скрипучий звук, больше напоминавший крик огромной птицы, нежели четвероногой твари. На крик из чащи ответил долгий волчий вой.

Рука Май нащупала серебряный ларчик. Она боролась с собой, не зная, что лучше – воспользоваться силой Некронда, чтобы спасти свою жизнь, или же нет?

Страшное существо, однако же, не хотело спускаться в канаву со скользкими стенками; оно было отступило – но через несколько мгновений Май услышала, как чудище приближается. Животное скакало, разбрызгивая грязь, дыхание его было тяжелым и хриплым, как если бы кровь заливала ему ноздри. Май не могла подняться на ноги – силы совершенно оставили ее. Нужно было встать и бежать со всех ног от демона, овладевшего телом Рози, но девушка просто оцепенела.

Все, что она могла, – это лежать, глядя сверху вниз, и отчаянно кричать, когда силуэт лошади навис над ней. Кровь капала из глаз и ноздрей несчастного создания прямо Май на лицо. Долю секунды оно помедлило и, издав яростный вопль, двинулось, чтобы втоптать Май в грязь тяжелыми копытами… И тут вопль ярости перешел в визг боли; животное замерло, содрогаясь всем телом, и обрушилось на Май как подкошенное. Девушка успела прикрыть голову, когда труп лошади свалился на нее всем своим немалым весом.

Май едва вынесла это. Лошадь была слишком тяжела для нее, и девушка не могла выбраться наружу. Труп животного вдавливал ее в гнилую воду на дне канавы; Май хотела вскрикнуть, но вода хлынула ей в рот. Она забилась, стараясь держать голову как можно выше, а руками спихивая с себя мертвого пони. И тут кто-то схватил ее за руку, помогая выбраться наружу. Май вцепилась в руку помощи и помогла вытащить себя из-под останков того, что раньше было Рози.

Свет горящей головни ослепил ее. Кашляя и дрожа, Май стояла, пошатываясь, и старалась осознать, что происходит.

– Наденьте-ка мой плащ. А свой давайте мне. Он совсем мокрый.

Это произнес мелодичный мужской голос. Май узнала его немедленно – конечно, это был он, стройный, золотоглазый чужеземец, который преследовал ее. Девушка яростно взглянула ему в глаза, бывшие в сумерках совершенно золотыми.

– Ты демон. Это все ты подстроил. Ты сделал это с моей лошадью, чтобы иметь возможность еще раз спасти меня и заслужить мое доверие.

– Что за бред, Радостная Луна! – Голос спасителя звучал ошарашено.

Май не могла ничего про него понять, не знала, лжет незнакомец или говорит правду; она просто инстинктивно не доверяла ему и боялась. Все эти ужасы начали происходить с ней как раз тогда, когда незнакомец появился на ее пути.

– Пойдем отсюда, я отведу тебя в безопасное место, – продолжал спаситель, протягивая ей руку, чтобы помочь выбраться из канавы.

Но Май оттолкнула его руку и нагнулась над останками своей лошади. Рози, несомненно, была мертва: из затылка ее торчала длинная стрела, направленная очень искусной рукой. Точный, аккуратный выстрел! Кто бы ни был этот человек, стрелять он умел. Даже Каспар подивился бы такой точности.

У Май болело все тело. Руки сильно дрожали, ноги подгибались, бока саднило от множества ушибов. Тем не менее Девушка стиснула зубы и решила самостоятельно выбираться из ямы.

Она не раз видела, как брат тренировался на деревянных или незаточенных мечах с другими мальчишками; чем больше он получал ударов, тем яростнее рубился, загоняя противников в угол. И это не потому, что Пип был крупнее и сильнее других; нет, просто он оказывался куда упрямее. Что же, Май не собиралась уступать в упрямстве своему младшему брату. Ее облепляла жидкая грязь, платье превратилось в настоящий кокон. Неверными пальцами девушка отвязала от седла свою сумку с поклажей и выбросила ее наружу из канавы. На этот раз спаситель не вмешивался; он стоял и молча наблюдал за ее усилиями – как показалось Май, с восхищением.

– Отстаньте же от меня наконец! – сорвалась она, оборачиваясь.

Он только рассмеялся.

– Вы неблагодарны. Я мог оставить вас тонуть в этой яме. Подумайте об этом.

– Зачем вы меня преследуете? – отчаянно спросила Май, выбираясь наружу, оскальзываясь в грязи.

Не дожидаясь ответа, она вскинула сумку на плечо и побрела в сторону деревни, сгибаясь под тяжестью.

– Потому что я вам нужен. И по ряду других причин. Подобное объяснение ничуть не облегчило размышлений Май.

Было темно, и девушка понимала, что следует спешить. Она шла в направлении огней деревни, а ее спаситель ехал сзади. Копыта его легконогого коня стучали за спиной, совсем близко. Странный человек все еще держал в руке горящую головню, освещая дорогу для Май, – и она не могла не радоваться его присутствию, облегчавшему путь. Ей было спокойнее с ним. Этот человек распространял вокруг себя ощущение порядка и уверенности, которого Май так не хватало все это время в холодном и темном мире.

Но она не собиралась так легко сдаваться! Совершенно ясно, что спаситель появлялся не случайно, а каким-то образом все подстроил. Хотя если он и в самом деле охотится за Некрондом, может, безопаснее все время иметь его на виду, чтобы знать, что он замышляет?

– Стой! – внезапно шепотом приказал всадник, и Май повиновалась прежде, чем успела подумать.

Что-то было в его голосе, что заставило ее остановиться.

Впереди на дороге показалась какая-то черная тень. Май тревожно обернулась на золотоволосого защитника и увидела, что он накладывает стрелу на тетиву. Но тут Май неожиданно рассмеялась: черная тень приблизилась и оказалась всего-навсего заплутавшей свиньей. Та бежала, низко опустив рыло и похрюкивая.

– Пожалуй, от свиньи спасать меня не стоит, – фыркнула она и двинулась вперед.

Но стоило девушке выйти из круга света, отбрасываемого головней, как прежние страхи вернулись. Она замедлила шаг, стараясь держаться недалеко от всадника, по крайней мере по пути до деревни.

Ворота деревни Бычий Луг были уже закрыты; на страже стояли два мужика с длинными вилами. Один из них поднял фонарик, чтобы рассмотреть гостей.

– Кого это принесло на ночь глядя?

– Я странствую на восток, к гаваням, – отозвалась Май. – Мне нужно где-нибудь переночевать.

Не желая привлекать особого внимания, девушка не стала протестовать, когда из-за спины у нее послышался голос эльфоподобного всадника. Тот сказал, что тоже едет на восток, к гавани, где надеется найти подходящий корабль и уплыть к себе домой, в землю Горта.

Забыв, что раньше он рассказывал другую историю, Май почувствовала немалое облегчение. Все знают, что жители Горты – удивительный, ни на кого не похожий народ; это объясняло странности ее спасителя. Войдя в деревню, девушка сразу устремилась к трактиру, на этот раз намереваясь хорошо отдохнуть и придумать какой-нибудь способ избавиться от навязчивого попутчика.

ГЛАВА 12

Все инстинкты Каспара протестовали против того, чтобы лезть в глубины земли. Ему хотелось оказаться подальше отсюда, на свежем воздухе, где в небесах парит ястреб, а не закапываться еще глубже в землю как какой-нибудь крот. Звук текущей и капающей воды окружал со всех сторон; кажется, весь этот подземный мир протекал, как решето.

Черные тени путешественников горбились на стенах, достигая сводов пещеры. Носы вытянулись, плечи перекосились, непомерно длинные руки со скрюченными, как у пещерных гоблинов, пальцами, четко вырисовывались на скальном камне. Каспар прислушался сквозь шум, который производили его товарищи, и услышал то, чего боялся больше всего: шаги. За ними гнались.

Каспар остановился и сделал всем знак притихнуть. Да, в самом деле, по камню, стучали тяжелые шаги. Он выставил перед собой руку с посохом и выше поднял факел.

– Кто идет?

Ответом был звук тяжелого дыхания. Напрягая зрение, Каспар вгляделся в темноту и вскоре различил силуэт человека, спешившего к ним со всех ног.

– Проклятое колдовство, – в ужасе приговаривал он. – Их всех засосало! Камень съел их! Я видел сам!

– Это Мелкий, пастух, – узнал его Нейт. – Нельзя оставлять его здесь на погибель! Сюда! Мы здесь!

– Ты что, думаешь, я слепой? Ваш факел виден издалека, – пыхтя, выговорил Мелкин.

Он приблизился и недружелюбно уставился на Каспара.

– Чертов колдун! Ты не просто волколюб, ты еще и с демонами якшаешься! Ладно, колдун, давай выводи нас отсюда.

Каспар было обозлился на пастуха, чудом спасшегося от ундин, но решил не тратить времени на препирательства. Этого мужлана, со всей очевидностью, сбил с пути Мамлюк, а сам по себе пастух не являл особой опасности.

Все-таки Каспар не мог оставить земляка-бельбидийца умирать во тьме у корней Горы Старика, а значит, придется какое-то время потерпеть его общество.

– Нет! Ни за что! Довольно с нас этого Нейта! Куда нам еще один мужлан-убийца? Убирайся, пошел прочь от нас! – Папоротник яростно замахал руками на Мелкина. – Спар, ну сделай же что-нибудь.

– Я, как и Нейт, хотел только, чтобы волки убрались из Бельбидии, – отступив на шаг, защищался пастух.

Как ни странно, лёсика это успокоило. Он смягчился:

– Ну ладно, всякий, кто убивает волков, не может быть безнадежно плох. Но вот оленей для этого убивать вовсе не обязательно, – прибавил лёсик с горечью.

– Некогда спорить.

Каспар старался, чтобы голос звучал властно и убедительно. Факел уже догорал; это был жалкий пучок прутьев, связанных вместе, и горел он быстро. Юноша боялся, что от факела ничего не останется прежде, чем они отыщут дорогу на свет. Папоротник, хотя и продолжал ворчать и испуганно бормотать себе под нос, двинулся вперед. А вот Трог не выказывал ни малейших признаков тревоги и самоуверенно обнюхивал каждый сталагмит, задирая ногу на те, которые ему казались подходящими.

Урсула шла вслед за волчонком, тихонько приговаривая слова на странном языке. Каспар на мгновение залюбовался ею, думая, как же она все-таки красива, несмотря на рубцы и слишком коротко остриженные волосы, подчеркивавшие твердые очертания лица.

Юноша мог только гадать, сколько ей лет: с одной стороны, девушка казалась не старше его самого, с другой – глаза у нее были по-взрослому печальные. Найдя единомышленника в лице Мелкина, Нейт позади, костерил Каспара на все лады и выкрикивал обрывки заклятий против демонов.

– Я мог бросить вас обоих умирать в пещере, – огрызнулся на них Спар.

Факел угас, оставив путников в полной темноте, и голос Каспара сорвался. Теперь идти стало куда труднее; они медленно потащились вперед, ощупывая стены руками. Коридор медленно сужался… и вдруг оборвался, открывая путникам вход в широкую пещеру. И здесь – Каспар изумленно заморгал, отступая на шаг, – было светло!

– Вот это да! – выкрикнул Мелкий, мигом забывая о своем недовольстве. – Никогда ничего подобного не видел! Сердце горы, это же… это же…

– Рубины, солнечные рубины!

Каспар не верил своим глазам. Он двинулся вперед, прикоснулся ладонями к пластам бурого скального камня, из которого, как неподвижные языки пламени, вырывались длинные алые кристаллы, мерцающие изнутри золотом. Каспара ошеломила мысль, что его отец превзошел бы богатством короля Дагонета, знай он об этих рубинах. В самой середине пещеры огромный кристалл пульсировал светом, как будто капли солнца, заключенные внутри его, стремились прорваться наружу.

– Скорее! Пойдемте! – торопил всех Папоротник. Волчонок прижался к ногам Урсулы. Маленькая Лана утомленно прислонилась к стене, едва держась на ногах.

– Я и мечтать не мог! – Нейт восхищенно оглядывался. – Это же… Можно потом всю жизнь не работать!

Он жадно смотрел на густую поросль кристаллов. Только Папоротник не понимал его восторгов:

– Да какой от них толк? Камень и есть камень… Не съешь же его.

Каспар провел рукой по ближайшему камню, завороженный его красотой. Однако все внимание его привлекал кристалл в центре пещеры. Опустившись возле него на колени, юноша разглядывал камень вблизи, поражаясь золотому сиянию. И вдруг похолодел: у самого основания виднелись явственные следы ударов киркой.

– Пойдем! Пожалуйста! – скулил Папоротник.

Каспар медленно поднялся, оглядываясь и дивясь, почему же неизвестные добытчики не забрали столь прекрасный камень, остановившись на полпути. Рубин размером с кулак мог стоить целое королевство. Солнечные рубины, которые до этого Каспару приходилось видеть пару раз, были размером не больше зернышка. Он, правда, слышал, что у короля Дагонета в короне есть камни величиной с ноготь большого пальца – но этот!.. И хранился он на землях Торра-Альты, законных владений его отца.

Огнебой порывался идти вперед и фыркал, его мощное дыхание словно бы загасило слабое мерцание. Снова все оказались во тьме. Звук капающей воды стал громче и отчетливее.

– Что теперь, господин? – прошептала Урсула Каспару на ухо. – Я видела, как ты встал из мертвых и прошел сквозь камень, великий чародей. Проведи нас теперь через тьму.

– Я же говорил, что никакой я не чародей, – огрызнулся Каспар и тут же устыдился своей резкости, потому что Урсула разочарованно отпрянула.

Юноша не хотел обижать ее; похоже, она и без него натерпелась в жизни обид.

Каспар чувствовал, что остальные тоже надеются на него; но ничего не мог поделать. Камни вокруг издавали едва слышный гул. Слабый и растерянный, он снова подивился, почему неизвестные рудокопы остановились на полпути, бросив столь Ценный камень нетронутым. Солнечные рубины встречались так редко и ценились дороже, нежели даже голубые алмазы.

– Следуйте за водой, – пробормотал Папоротник. – Те существа сказали: всегда следуйте за водой.

– Мы не можем бросить такой огромный рубин, – настаивал Мелкий.

– Мы! – фыркнул Каспар. – А я думал, ты не из нашей компании…

– Так оно и есть, просто…

С потолка пролилась осыпь мелких камешков, и спутники неосознанно сдвинулись теснее. Горы снова тяжело вздохнули. Лана начала плакать, Трог громко залаял.

– Следуйте за водой, – повторил Папоротник. – Вот как они нам сказали! Почему ты никогда не делаешь, что тебе говорят?

Лёсик раздраженно ткнул Каспара головой в бок.

Если бы Халь был на его месте, он не потерпел бы Папоротника ни секундой дольше, подумал Каспар тоскливо. И повернулся на звук водопада, слышный даже через толщу камня.

– Ничего не видно! – проскулила Лана.

– Не бойся, – успокоила ее Урсула. – С нами господин, чародей; он нас выведет на свет!

Каспар чувствовал себя до крайности неловко. Все, что он смог сделать, – это пробормотать неуверенно:

– Ну, для начала нам нужно держаться вместе.

– Это и младенцу ясно, – пробурчал лёсик. – Пойдем же! Надо торопиться.

И потянул Каспара за руку.

– Но ведь ничего же не видно, – заспорил тот.

– И это слова великого чародея? – хмыкнул в темноте Мелкий.

– И не трогай камень, – рявкнул на него Каспар.

Он не видел, что делает пастух, но подсознательно чувствовал его алчность, тяжело повисшую в воздухе.

– Не знаю, кто ты такой, кроме как торра-альтанский убийца, и не вижу, с чего бы тебя слушаться.

Каспар промедлил с ответом, не зная, как бы отстоять свой авторитет. Папоротник все тянул его за руку.

– Спар, нам сюда.

Лёсики, как большинство животных, лучше ориентируются в темноте, чем люди. Так что Каспар позволил Папоротнику возглавить процессию. Он двинулся в темноту за лёсиком, держась за руки с Урсулой; та же, в свою очередь, держала за руку Лану. Мысли его снова задержались на этой девчушке – а вдруг именно из-за нее Морригвэн послала его сюда? Лана маленькая и уже осиротела; может, это ей назначено занять место Брид?

Скалы содрогнулись и испустили новый вздох. Каспар чувствовал, что готовится что-то угрожающее. По спине его пробежали мурашки.

– Эй, Нейт! Пошли, выковырнем тот славный камешек! – послышался позади грубый голос Мелкина.

– Не смей! – приказал Каспар.

Мелкина, похоже, придется оставить; все инстинкты юноши просто вопили, что нужно убираться отсюда как можно скорее и оставить все как есть. Метки от ударов на основании кристалла служили достаточно ясным предупреждением.

Кроме того, Каспар заметил, что вокруг не так уж и темно. Все рубины испускали мягкий золотистый свет; должно быть, это лучились заключенные в них капли солнца. Юноша даже различал очертания коридора – впереди, например, вздымалась толстая колонна, образованная слиянием сталактита и сталагмита. Кажется, это сооружение поддерживало свод.

Копыта Огнебоя громко стучали у Каспара за спиной. Процессия, ведомая Папоротником, спешила вперед – и тут из пещеры позади, послышались удары кирки по камню. Впереди все нарастал шум подземной реки.

Нейт помедлил немного, не решаясь, и все-таки бросился обратно, помогать Мелкину. Лана устремилась за ним, но Каспар перехватил ее руку.

– Господин, негоже разделять ее с братом, – тихо заметила Урсула.

Каспар зазевался, и Лана вырвала у него свою ладошку. Юноша не стал преследовать девочку.

– Но ее брат не прав. Он не заботится о ней, как подобает! – возразил он, сам не понимая, чего это ему вздумалось оправдываться перед Урсулой.

Огнебоя становилось все труднее удерживать. Он упорно отказывался идти в наиболее узкие проходы; Трог, поскуливая, вертелся у Каспара под ногами, мешая продвигаться вперед. Рунка тоненько завыла и уселась на пол, не желая идти дальше. Каспар взял ее за шкирку и попробовал подтолкнуть, но волчонок извернулся, пребольно цапнув юношу за руку. Потекла кровь.

Папоротник фыркнул не без скрытого удовлетворения, в очередной раз подтверждая свое мнение насчет волков. Урсула тронула Каспара за локоть.

– Позволь мне.

Она подхватила волчонка на руки, и Рунка, как и прежде, спокойно улеглась ей на плечи, оборачиваясь вокруг шеи меховым воротником. Каспар почувствовал нечто вроде ревности. Из трещины в потолке снова посыпалась щебенка, скалы испустили стон. Урсула остановилась, в страхе хватая Каспара за руку.

– Господин, нам нужно ваше волшебство.

– Я его почти отколол! – эхом отразился от стен голос Мелкина, но был прерван леденящим душу криком.

Это в ужасе визжала Лана. Сердце Каспара дрогнуло. Она – маленькая девочка, беззащитный бельбидийский ребенок; нужно вернуться назад и помочь ей. А вдруг она и есть Единственная?..

Отыскать их было очень просто – по шуму голосов. Когда Каспар и остальные подоспели, Нейт и его сестренка, прижавшись друг к другу, в страхе смотрели на кристалл, все еще державшийся в камне. Из ран, нанесенных камню киркой Мелкина, сочилась густая алая жидкость. Сама кирка валялась на полу, сломанная на куски. Пастух выругался и схватился за камень, выламывая его голыми руками. Каспар похолодел.

– Великая Матерь, прости нас, – прошептал он в ужасе. – Тебя поранили.

Он бросился на пастуха и схватил его за руки, оттаскивая от камня.

– Пошел вон, щенок! – рявкнул Мелкий и легко отшвырнул тонкого и хрупкого Каспара. – Я заберу этот рубин!

Каспар схватился за лук и приказал холодным, непререкаемым тоном:

– Не трогай камень. Ты что, не видишь, что нанес рану Великой Матери?

– У меня было отличное стадо, – ощерился пастух. – Тысяча голов тонкорунных овец, лучших, какие когда-нибудь паслись на овиссийских лугах! И я это все потерял. И стадо, и свой новый дом. Стадо досталось мне от отца, и я удвоил его, а потом и еще раз удвоил. Я торговал шерстью и получал большой доход, и смог наконец купить большой красивый дом. Нейт видел этот дом и может подтвердить – он был очень красивый. Это все отняла у меня Торра-Альта, и Торра-Альта за это заплатит. Вот этого рубина хватит, чтобы сделать меня богачом – и Нейта, конечно, – прибавил он торопливо, бросив на товарища значительный взгляд.

Но Нейт, кажется, не стремился к нему присоединиться, напротив, оттолкнул свою сестренку подальше от Мелкина, когда тот с торжествующим криком отломал кристалл от основания.

– Положи его! – властно приказал Каспар.

Голос его отразился от стен, делаясь непомерно громким и перерастая в рев. Каспар похолодел: это был уже не его крик, громоподобный голос пришел сзади, у него из-за спины, и юноша не смел обернуться. Папоротник жалобно запищал и упал на колени. Мелкий задрожал, выронил рубин и вытаращил глаза.

Теплый ветер коснулся обнаженной шеи Каспара – будто живое дыхание кого-то огромного. Длинная тень протянулась у него над плечом: это была гигантская рука цвета темной бронзы. Рука нежно подняла алый кристалл и приложила к месту, откуда он был отколот. Сочащаяся жидкость потекла медленнее, на глазах застывая и плотно приклеивая рубин к скале. Мгновенно затвердевая, скальная кровь оборачивалась мелкими рубиновыми кристалликами.

Каспар нашел в себе силы повернуть голову. Позади него двигалась огромная скала. Впрочем, нет, это был не камень: существо, приближаясь, обрело человекоподобную форму. У великана была непомерно огромная голова. Каспар ожидал, что живой камень будет двигаться с грохотом, но существо шагало вперед совершенно беззвучно и осторожно, словно не желая повредить покровы Матери. Из темноты одна за другой выступали такие же тени, окружая людей и животных со всех сторон.

Великанская рука сомкнулась на шее Каспара. Другие гиганты уже потянулись к Огнебою и Трогу, ловили остальных. Глубокие голоса каменных великанов сотрясли скальные своды:

– Воры! – проревели они.

– Я старался остановить это, – оправдывался Каспар. Огромная длань потянулась схватить Огнебоя под уздцы.

Скакун воинственно заржал и ударил его подкованными копытами; послышался стук металла о камень. Конь начал бешено лягаться. К нему двинулись еще несколько великанов, окружая скакуна кольцом.

– Спокойно, Огнебой! – крикнул ему Каспар, стараясь овладеть ситуацией. – Послушайте, мы не враги Великой Матери. Мы не хотели причинить вреда.

По пещере раскатился недоверчивый гул. Коня уже крепко держали, и Трог отчаялся прокусить каменную руку схватившего его великана. Существа обернулись к Мелкину – только чтобы увидеть его сверкающие пятки. Пастух бежал.

– Вор! – прогрохотали великаны. – Он взял с собой камни.

Мелкий со всех ног мчался в темноте, в карманах у него постукивали друг о друга рубины. Оттолкнув Лану так, что девочка упала на землю, он перескочил через нее и сейчас торопился на звук подземной реки. Каменные великаны гнались за ним, таща с собой Каспара и его друзей. Чем больше юноша пытался освободиться, пинаясь и выкручиваясь, тем больнее отшибал руки и ноги. Тела подгорных жителей, похоже, состояли из настоящего камня. Трог едва не сломал зубы, безнадежно грызя огромные твердые пальцы, сжимавшие его за шею.

Рев подземной воды оглушал и не давал собраться с мыслями. Воздух стал влажным от летящих брызг. Великаны со своей ношей взобрались на каменистый склон над стремительной серебряной рекой, ярящейся под ногами. Но Мелкина нигде не было видно. Каменная хватка снова подняла Каспара в воздух. Бормоча и тяжело вздыхая, великаны потащили своих пленников в туннель сплошной черноты. Там было очень мало воздуха, и Каспар даже думать не смел, что это за место и что там его ждет.

Великаны переваливались при ходьбе, и пленники болтались в их руках из стороны в сторону. От тряски юноша не мог ориентироваться, но чувствовал, что дорога уводит все вниз и вниз, в самую глубь земли.

– Воров ждет кара, – рокотали низкие голоса. Огнебой лягался и вырывался из каменных рук, но даже могучий скакун не мог ничего поделать против великанов. Каспар в отчаянии уже не пытался вырваться и безнадежно смотрел в темноту перед собой.

Слишком усталый и потрясенный, ой не сразу понял, что слышит пение. Это была низкая, немелодичная песня, напомнившая юноше о том, как Халь временами мычал себе под нос. Зеленый неестественный свет лился спереди, из проема высокой каменной арки; его всполохи медленно пульсировали в такт песни.

Темнота перед глазами рассеялась, и Каспар увидел огромную пещеру с озером бурлящей воды посредине. В озеро низвергались с разных сторон три подземных водопада, а посередине выделялся плоский каменный остров, где вокруг мерцающего огня сидели какие-то сгорбленные фигуры.

Эти новые существа были вдвое ниже каменных великанов, лишь ненамного превосходя ростом людей. Зато шириной они были каждый в два обхвата! Зеленая и коричневая одежда невысоких созданий напоминала скорее мох и лишайник, нежели ткань. Кожа их была серой и зернистой, как гранит. При приближении каменных великанов невысокие существа повскакивали с мест и дружно заворчали:

– Ну вот, вы явились во время истории! Вы всегда все портите. Всегда!

Великаны покаянно опустили головы.

– Простите нас, – выговорил один. – Мы хотели вас порадовать.

Серокожие существа недоверчиво захмыкали. Голоса их были низкими и глубокими.

– Подумаешь, принесли подарки. Это ничего не меняет! Совершенно ничего!

– Тем не менее…

Один из великанов ступил в воду озера. Каспар заметил, что трое ему подобных позади, прижались друг к другу плечами, смыкаясь плотным рядом, – и вход закрылся, становясь сплошной стеной. Дороги назад не было. Пение прервалось, и хотя оно было странным и негармоничным, без этого звука в пещере сделалось как-то слишком тихо.

Даже шум водопадов не справлялся с этим ощущением; струи его звенели, как серебряные колокольчики, и высокий звук кололся эхом среди стен. Три потока рисовали по камню причудливые петли, образуя сверкающий паутинный рисунок. Серокожие создания опустили в воду похожие на чаши ладони и шевелили короткими пальцами, наслаждаясь плотностью струй.

Каменные великаны шли по озеру, крепко держа добычу. Каспара не восхищала идея быть поднесенным в подарок, и он снова начал бороться и выкручиваться – без особого результата. Великаны вошли в воду уже по пояс. И юноша испугался: а что будет, если они решат перейти озеро по дну и вода поднимется выше их голов? Но, к счастью, озеро оказалось не таким уж глубоким, вода дошла великанам до груди, потом до плеч – и дно начало повышаться.

Странный, зеленый огонь костра просвечивал толщу воды, выхватывая из озерной тьмы причудливую поросль кораллов. Под ногами великана что-то хрустнуло – это были белые кости скелета, как юноша разглядел, оленьего. Папоротник тоже увидел его и вскрикнул.

Из клубящейся воды всплыли еще одни останки – на этот раз медвежьи. Пустые, выбеленные струями глазницы слепо глянули вверх. Урсула прерывисто вдохнула, но не сказала ни слова. Лана, постанывая, ткнулась лицом ей в плечо.

– Подарки вам понравятся, – вымолвил один из великанов умиротворяюще.

– Они такие недолговечные, – возразило серокожее существо с острова.

Неуклюжими очертаниями и каменистым цветом оно напоминало носорога. Морригвэн, помнится, показывала Каспару носорогов на картинках в своей «Книге Имен».

– Они чахнут на глазах или иссыхают от голода… – начало было создание поменьше, но всмотрелось в Каспара – и прервалось на полуслове.

– Но эти – какие-то особенные! Таких я еще не видел.

– Это люди, – воскликнул еще один низкорослый. – Настоящие люди! Разве нет?

Похоже, это открытие привело его в восторг. Он обернулся за подтверждением к своим сородичам.

– Верно, брат, – кивнуло первое создание, то, что ниже других. – Настоящие люди, хотя я и не видел этих существ со времен драконов.

– Со времен драконов? – восторженно подхватил еще один. – Драконы были самыми великими рассказчиками историй и певцами. Люди – вторые в этом искусстве. Они могут рассказать нам историю. Несите их к огню!

Квадратных существ у огня собралось не меньше сорока. Они сидели в кругу, скрестив короткие ноги.

– Рассказывайте, – прогудел их нестройный хор. Каменные великаны радостно забубнили.

– Вам понравился наш подарок?

Серокожие не ответили, словно забыв про дарителей. Все внимание их было приковано к Каспару, Урсуле и остальным.

Самое высокое из них двинулось вперед и ткнуло в бок Нейта, окинув животных взглядом знатока.

– Мы можем съесть вот этих. Лошадь, волк и собака, они никогда не бывают хорошими рассказчиками. Мы потратили немало лет, пытаясь добиться от них подробных историй о ярком мире, что наверху.

– Мы не будем ничего рассказывать, если вы обидите животных, – быстро встряла Урсула. – Верно я говорю, господин?

Каспар закивал, мечтая, чтобы она перестала его так называть.

– Тогда рассказывайте! – настаивало создание, указывая пальцем на Папоротника. – Начинай ты.

– Но я… – Папоротник растерянно затоптался на месте, поворачиваясь к Каспару за поддержкой. – Спар, я не знаю ни одной истории.

Лица квадратных созданий помрачнели.

– Нам, горовикам, нужна история, – нетерпеливо воскликнул самый юный из них. – Это какой-то скверный подарок! Почему они не хотят рассказывать? Я ждал столько лет! Расскажите мне об этом, – потребовал он, опуская ладони в озеро. – Вода говорит о медведях, которые живут там, наверху. Но водяные слова закрыты. Она прошла недалекий путь.

Каспар не понимал, что бы это могло значить.

– Наверное, это моя история, – предположил Нейт, бросая тревожный взгляд на белые кости в озере. – Я могу рассказать про медведей.

Каспар слегка расслабился, когда беспокойный горовик сел на свое место, урча и пыхтя.

– Тогда говори. И начинай с самого начала. Иначе нельзя. Нейт подтолкнул свою сестренку поближе к Урсуле.

– Эта история начинается с волков. – Голос его стал глубоким и звучным, и Каспар, слышавший многих превосходных рассказчиков, понял, что юный овиссиец неплохо владеет этим искусством. – И раз уж вы просите начинать с начала, вам придется выслушать еще одну историю.

Горовики согласно закивали.

– Мы в Овиссии из рода в род выпасали овечьи стада. Но потом с севера пришли волки. Они спустились с торра-альтанских гор и принялись охотиться на наших овец.

– При чем же тут медведи? – перебил Папоротник. Каспар легонько пнул его в бок.

– Сиди спокойно и не мешай. Мы должны понравиться этим созданиям… Хотя бы попробовать. – Голос его дрогнул.

– Потом овцы кончились, – продолжал Нейт. – И звери переключились на нас. Они убивали беззащитных детей и женщин, приходя в деревни. Когда волки явились к нам в долину, я спрятался на дереве, как последний трус, и видел, как они рвут моих односельчан на куски. В панике кто-то подпалил соломенную крышу, и вскоре деревня уже полыхала, как огромный погребальный костер. К утру волки ушли, и я побежал домой и нашел в живых из всей семьи только сестренку. Глаза ее были совсем белыми, она смотрела в одну точку и все повторяла, что видела волка с человеческим лицом.

Неожиданно вмешалась Лана и перехватила нить повествования:

– Мама меня спрятала в печку, где мы пекли хлеб. Печка еще не остыла, и я чуть не задохнулась там, но задвинула заслонку и сидела тихо-тихо. Там была щелочка, и я сквозь нее видела все, все. – Девочка сильно задрожала, по лицу ее текли слезы. – Я слышала, как мама кричит, а потом вдруг стало тихо. Только остались шаги… Такие мягкие, тяжелые шаги по всему дому. Я поглядела сквозь щелочку и увидела, что это большой-пребольшой волк. Серый, с черной гривой, оскаленный, он стоял как раз напротив печки и принюхивался. Я видела его лицо, совсем без глаз, но такое, как у человека, ужасное, ужасное… Я… я его видела совсем близко. А мама…

Тут голос девочки прервался, она зашлась рыданиями.

Нейт потянул ее из объятий Урсулы и крепко притиснул к груди. Плечи Ланы часто вздрагивали. Горовики опустили ладони в воду и важно закивали.

– Да, да, это правда. О нем рассказывает вода. Каспар дернулся всем телом, но не посмел прервать рассказ.

Нейт потер повлажневшие глаза.

– Вот так получилось, что мы ушли из деревни. Нам больше было негде жить. А на дороге нам повстречались солдаты, люди барона Годафрида. Когда я объяснил, что мы пострадали от волков, они сказали, что для меня есть работа – убивать этих тварей. Если уж торра-альтанцы не могут с ними справиться, то мы должны пойти в их горы и сделать за них эту работу – это были их слова, и я тут же согласился. Нам было не на что жить, а за волков хорошо платили. Кроме того, я горел жаждой мести, как и многие другие люди в нашем отряде. Нас таких было немало. Волки причинили горе множеству народа.

Парень уныло смотрел в сторону и прервался, чтобы тяжело вздохнуть.

– Но волков нам попадалось мало. Я переходил из одного отряда в другой и так добрался до восточных предгорий. Там люди уже не говорили ничего о волках, как будто забыв про них; и людей барона Годафрида среди нас уже не было, только разные отщепенцы вроде меня. Я бы счел, что мне не повезло, если бы не зарабатывал хорошие деньги.

Нейт похлопал по тугому кошельку на поясе.

– Но мы уже не охотились на волков: нас посылали на медведей. Полагалось ловить по медведю в неделю. Мы заманивали их в ловушки, а потом переправляли через горы, к медвежатникам. – Он кивнул в сторону Урсулы. – Это была тяжелая работа, и она очень отвлекала от волков, но деньги платили хорошие. Ну и… В общем, вот и вся история, – неожиданно оборвал он рассказ. – Больше мне нечего сказать про медведей.

Выразительные лица горовиков были как у детишек, которым в праздничный вечер позволили подольше оставаться У огня в компании взрослых. Они казались довольными, пока Нейт говорил, – но теперь на всех лицах написалось разочарование.

– Разве же это история? Это всего лишь коротенький случай! – Один из горовиков встал и бросил в озеро огромный камень, как обиженный ребенок, швыряющий игрушку. Каменные великаны, уже перебравшиеся с острова на берег, недовольно зароптали.

– Ну вот, мы принесли им подарки, и какова благодарность…

Урсула неожиданно поднялась на ноги, поглядывая на Каспара, словно ожидая его одобрения.

– Я могу рассказать… Я много об этом знаю, потому что медведи мне как родичи. Такие, как Нейт, ловили медведей и переправляли их через горы, а я, понимаете, как раз поджидала там. Ну, я забирала этих медведей и, понимаете, уводила их дальше. – Девушка нервно стискивала руки. – Дальше, к морю, а потом их сажали на корабли и увозили, ну, то есть далеко за море. Я это видела.

Она запиналась и с трудом подбирала слова. В отличие от Нейта, у Урсулы не было таланта рассказчика.

– Море, великое, безбрежное море, – загудели горовики. – О, как прекрасно прикоснуться к величию, безбрежности, вечности воды. Широкие, глубокие воды, воды без конца и начала!

Многие из них снова опустили неуклюжие руки в клубящееся озеро и пили воду с ладоней. Прежде чем снова взглянуть на Урсулу, странные создания дружно вздохнули.

Один наставил на девушку обвиняющий палец.

– Но ты маленькое существо; как бы ты могла приказывать медведю? Нам нужны истории, а не выдумки.

– Это не выдумка! Но я сама не знаю, как у меня это получается. Я совсем никто, даже имени у меня нет, только прозвище – Урсула, это из-за того, что я вожусь с медведями. Но в сердце своем я знаю, что это не настоящее имя.

Горовики выражали живейший интерес и ловили каждое слово девушки. Каспар был в этом с ними солидарен – более интересной истории он давно не слышал.

– Меня нашли на восточном побережье Ориаксии.

Это утверждение вызвало общее оживление. Урсула больше не обращала на слушателей внимания, и речь ее потекла более ровно по мере того, как девушка сама увлекалась своим рассказом.

– Ориаксия – самая восточная земля, какую только знают в Кабаллане. Что за ней, неизвестно никому в мире. На том побережье всегда дуют ветры и гонят большие волны, которые лижут пустынные берега. В бурные дни волны поднимаются выше, чем на сорок футов, гонимые штормовыми ветрами неведомых далей. Первое мое воспоминание – это лицо женщины, наверное, очень-очень старой. Она махала рукой кому-то на прощание и плакала, и слезы падали мне прямо на лицо, и я помню их вкус, когда они скатывались мне на губы. Потом я помню высокое небо, добела выгоревшее от жары. И дни, бесконечные дни… В те дни я забыла все, что было до того, и знала только о знаках на моей руке.

Каспар пораженно смотрел на девушку, не отводя глаз. Урсула продолжала:

– Мне сказали, что меня нашли на пустынном берегу Ориаксии, там, где пустыня обрывается в великое море. Человек, подобравший меня, принес найденыша в свою добрую и любящую семью и воспитал как своего ребенка. У меня были родители, братья и сестры, и я любила их всех. Мы часто играли на побережье, и я лепила из песка медведей, больших, выше своего роста – как будто посылала весть небесам, потому что таких животных я совсем не помнила.

Девушка рассеянно начала рисовать медвежью фигурку на скале, царапая осколком камня.

– Я жила в семье добытчиков жемчуга. На побережье многие этим зарабатывали. Весной и летом мы добывали жемчуг, а осенью все вместе отправлялись в дальний путь, за многие сотни миль – в глубь материка, к оазису, где каждый год проводились большие ярмарки. Наша семья считалась обеспеченной, хотя чтобы купить одного чистокровного коня ориаксинской породы, понадобилось бы не менее тысячи наших жемчужин. – Урсула пренебрежительно кивнула в сторону Огнебоя. – Каждый год на этих ярмарках мы хорошо зарабатывали, и я была очень счастлива. Я любила танцевать и знала много танцев. И однажды на ярмарке мы встретили человека, устраивавшего медвежьи танцы. Я еще никогда не видела такого зверя, как медведь, но сразу же побежала к нему и принялась танцевать с ним вместе, и он играл со мной, я смеялась и возилась с ним, как с большой собакой. Он слушался меня, а я радовалась. Это видел еще один человек, который приехал на ярмарку торговать лошадьми и рабами. Он обещал моему отцу целый табун чистокровных коней в обмен на меня. Но отец прижал меня к груди и отвечал, что я – его родная девочка, и он не продаст меня. Голос Урсулы дрогнул на этих словах.

– А потом мы поехали домой. Прошло три года… Морские течения переменились, они стали холодными, и многие ловцы жемчуга покидали свои дома и уезжали на юг, ловить устриц. С каждым годом море приносило отцу все меньше и меньше заработка. Мама часто плакала, сетуя, что невозможно прокормить шесть ртов. Потом пришла осень, и мы снова поехали на ярмарку, хотя и знали, как мало денег нам это принесет. Это был долгий путь, и я была очень счастлива, потому что любила странствовать. Мы все время играли и танцевали с братьями и сестрами, и нам было очень хорошо. Отец носил меня на плечах, изображая лошадь, а иногда валял меня в песке, играя в пустынного демона, и я очень смеялась. В тот раз он очень мало выручил за свой жемчуг, но все равно купил мне подарок, маленькую куколку.

Урсула сунула руку в карман и извлекла наружу старую-престарую игрушку. Тряпичная куколка совсем облезла и истрепалась, у нее оторвалась одна рука. Девушка долго смотрела на нее, и по щекам ее катились слезы.

– А потом отец взял меня за руку и сказал маме, что поведет меня смотреть медведей. Я была так рада! Но отец сказал неправду, – ровным голосом продолжала она. – Вместо этого он привел меня к работорговцу. Отец не сказал мне ни слова, престо поставил перед тем человеком и ударил с ним по рукам. А потом ушел, забрав с собой пятнадцать чистокровных лошадей. – Урсула яростно сверкнула глазами на Огнебоя и указала пальцем: – Да, я стоила в пятнадцать раз больше, чем этот конь.

Работорговец увез меня далеко-далеко на спине верблюда. Из того путешествия я мало что запомнила, потому что все время плакала. – Она низко наклонила голову. – Но я ведь и не была настоящей, родной дочкой своего отца, так что, наверное, он был по-своему прав, когда продал меня, чтобы прокормить своих детей. Его можно понять, верно? – Урсула тихо всхлипнула. – Кто угодно сделал бы точно так же. Кто угодно в первую очередь заботился бы о родных.

Каспар был потрясен ее способностью к прощению. На месте Урсулы он, наверное, сошел бы с ума от гнева и горя.

Остальную часть своей истории Урсуле было необязательно рассказывать – о горечи рабства за нее говорили рубцы от бичей на руках и плечах.

– Я служила своему господину и помогала ему красть медведей. Но не переставала чувствовать, что работаю убийцей. И тут пришел этот великий чародей и спас меня. – Девушка придвинулась поближе к Каспару, преданно глядя ему в лицо. – Он забрал меня с собою, и теперь он – мой господин.

Сердце Каспара разрывалось от боли за нее. Горовики тоже сочувствовали Урсуле – они роняли слезы, тяжело вздыхали и бормотали, что никогда еще не слышали такой хорошей истории. Никогда, никогда… Под это бормотание горовики один за другим начали отходить ко сну.

Пленники сидели, тревожно глядя на серокожие создания, спавшие в неестественных позах, cjiobho большие уродливые куклы. Каменные великаны вошли в воду и теперь созерцали своих малорослых собратьев, вполголоса приговаривая, какие они хорошенькие, когда спят – других таких очаровательных малышей никогда на свете не было, и разве же это не умилительная картина? Великаны-горовики растроганно вздыхали и хлопали друг друга по плечам, донельзя довольные собой.

Каспар, зверски голодный и промерзший до костей, пребывал в полном замешательстве. Он сидел между Трогом и Папоротником, пытаясь согреться, и переводил подозрительный взгляд с Нейта на горовиков.

– Почему бы вам тоже не рассказать свою историю? – наконец вопросил он причитающих великанов.

Серый горовик, казавшийся вылепленным из какой-то рыхлой породы, поразился вопросу.

– Свою историю? Нам? Но тут нечего рассказывать! Мы просто есть. Мы всегда были в этих пещерах, с самого начала сотворения гор. Мы знаем только то, что рассказывает вода.

– Ох!

Каспар, решив, что это очень примечательно, сунул руку в озеро. На ощупь это была обычная холодная вода, но юноша не решался ее отпить из-за множества трупов, сокрытых в глубине.

Один из маленьких горовиков нахмурился.

– Хочешь сказать, что ничего в этом не понимаешь? Великан засопел, словно извиняясь за Каспара.

– У них такая краткая жизнь! Им просто не хватает времени познать основы мира, некогда обрести истинное понимание.

Несколько спавших горовиков пробудились и смотрели на Каспара с таким любопытством, что он ощутил себя едва ли не уродцем. Один из них подался вперед, опустил руку в воду и крепко стиснул пальцы Каспара. Взгляд серых глаз горовика изменился, став внимательным и в то же время отсутствующим. Тот словно вглядывался во что-то очень далекое.

– Я вижу темницу в Фароне. Король говорит с твоим отцом, но не верит ему.

Сердце Каспара едва не остановилось. Неожиданно вместо своего собственного отражения он увидел в воде колеблющийся образ отца и матери, лицо Керидвэн искажено тревогой и болью. Бранвульф выглядел слабым и больным. Вокруг них была какая-то темная пещера, стены сочились влагой. На запястьях родителей виднелись кандалы.

Каспар с трудом сглотнул. Образ задрожал и исчез, сменившись картинкой всадника в черном капюшоне, скачущего на могучем коне. Человек медленно обернулся и взглянул на Каспара, но лицо его скрывала тень, и юноша различил только губы. Рот всадника раскрывался все шире и шире, делаясь черной дырой, в этой черноте промелькнули бегущие черномордые волки, и Каспар почувствовал, что они ищут его.

Волчонок неожиданно положил ему сзади лапу на плечо и огласил пещеру долгим заунывным воем. Человек в черном капюшоне настороженно дернулся, как будто услышал что-то; картинка заколебалась, распалась на части и утонула в глубине воды.

– Они ищут тебя, – раздался голос горовика. – Бойся ночи! Бойся засыпать! Тогда они могут прийти!

Каспар отшатнулся от воды и сел рядом с Нейтом, который держал в объятиях свою сестру и покачивал ее на руках, поглядывая на горовиков словно на демонов.

– Они могут продержать нас здесь сколько угодно. У нас есть хоть какая-нибудь еда?

Каспар хотя и не забыл, что этот парень – овиссиец, нанятый красть торра-альтанских медведей, все же поднялся на ноги и отправился пошарить в седельных сумках Огнебоя. Воспоминание о своих запасах принесло ему большое облегчение.

– Здесь должно быть полно медовых лепешек нашей кухарки! Мягкий сыр, несколько хлебов… Хлеб мы почти весь съели, но должно остаться немного мяса.

Каспар знал, как странствия на свежем воздухе дразнят аппетит, и поэтому взял с собой так много еды, как только смог. Сумка, некогда туго набитая, теперь казалась подозрительно легкой; и неудивительно – в ней обнаружилась всего-то корочка хлеба, кусок сушеного мяса и огрызок сыра. А от лепешек не осталось и следа. Юноша яростно повернулся к лёсику.

– Это ты?..

Теперь Каспар понял, почему Папоротник так долго сидел молча: земля вокруг него была усыпана крошками.

– Я проголодался, – независимо ответил тот. – Мужчине нужно есть!

– Но ты сожрал весь хлеб и лепешки! – простонал Каспар, и все обернулись к нему.

Еще одна ужасная мысль пришла ему в голову, и юноша схватился за вторую сумку. И верно – она тоже оказалась пуста!

– Ты слопал даже зерно Огнебоя! Как ты мог?..

– Конь может есть траву. Зачем ему зерно? А на меня ты всегда косился, когда я жевал траву…

Каспар стиснул зубы, зажмурился и заставил себя мысленно досчитать до десяти, прежде чем снова заговорить:

– Если я еду на коне день напролет, у него нет времени, чтобы пастись. И тогда ему нужно зерно. Как ты мог такое сделать?..

Щеки Папоротника подозрительно надулись, и юноша понял, что лёсик успел еще чем-то набить рот. Он протянул руку к Папоротнику, и тот торопливо вытащил из кармана последнюю лепешку и целиком отправил в рот – раньше, чем Каспар успел ее отобрать.

Каспар не находил слов.

– Тебе очень повезло, что здесь нет Халя. Он бы… разобрался с тобой по-своему.

Лёсик сглотнул, даже толком не разжевав, и облизал губы. Глаза у него были как два больших черных блюдца.

– Этих припасов бы хватило на два дня, – продолжал Каспар. – А теперь что нам делать? Как ты считаешь, долго ли нас тут продержат? – Юноша махнул рукой на неподвижных, ровно дышавших горовиков. В колеблющейся воде всплывали и снова тонули белые скелеты животных. – Мы можем тут засесть навсегда! А ты оставил нас без крошки съестного.

– Но здесь полно еды! – оправдывался Папоротник. – Я бы ни за что не съел все припасы, если бы ты из-за этого мог голодать. Смотри, тут повсюду мох на камнях…

– Папоротник, люди не едят мох.

– Правда? – Лёсик казался искренне изумленным. – А я думал, лепешки тебе просто больше нравятся… Они ведь такие медовые, – почти заговорщицки добавил он. – Кроме того, не пойму, чего ты кипятишься. Ведь осталась эта… сушеная и копченая плоть. Ну, которую ты больше всего любишь.

Каспар сдался с тяжелым вздохом и принялся исследовать огрызок сыра и сушеное мясо. Не оставляя надежды, что судьба вскорости пошлет им какой-нибудь еще еды, он достал нож и поделил остатки припасов на равные части. Сначала юноша протянул кусок Урсуле, потом – Нейту и его сестре.

– Как собрат-человек, предлагаю тебе все, что могу. Хотя я не забыл, что ты явился на землю Торра-Альты убивать волков и красть медведей, моих медведей!

– Твоих медведей! – ощерился Нейт. – Подумаешь! Из-за того, что эта несчастная девчонка бросилась тебе в ноги, да какой-то сумасшедший за тобой бегает, как собачонка, ты решил мной командовать? У меня, между прочим, раньше было свое собственное стадо!

– Мы находимся в баронстве Торра-Альта. Это земли моего отца. И медведи принадлежат ему.

Каспар никак не ожидал последовавшей реакции ни от Нейта, ни уж тем более от Ланы. Парень уставился на него с неприкрытой ненавистью, а девочка неожиданно бросилась Каспару в лицо, вцепившись пальцами в щеки и желая вырвать глаза. Он постарался отстранить ее от себя, не причинив боли, – но не смог, и Лану оттащила Урсула. Нейт плюнул на предложенный ему кусок мяса и швырнул его Трогу. Пес проглотил мясо мгновенно, с таким же радостным урчанием, как Папоротник – ворованную медовую лепешку.

Двое юношей, вскочив на ноги, теперь стояли друг напротив друга с засученными рукавами, готовые сцепиться. Нейт был старше Каспара не более чем на пару лет, но телосложением сильно превосходил его, скорее напоминая Халя. Пастух прорычал сквозь зубы:

– Убийца. Ты убил мою мать. Это сделали твои волки. Трог зарычал и бросился на Нейта, но Каспар перехватил его за ошейник раньше, чем пес успел вонзить зубы в ногу овиссийца.

– Клянусь тебе своими отцом и матерью и всем, что мне дорого… Самой Торра-Альтой, что я не насылал этих волков на Овиссию.

Нейт, не слушая, бросился на него, пытаясь схватить за горло. Но юный дворянин был быстрее и ловчее, кроме того, долго учился всяким хитрым приемам. Он увернулся, пропуская противника мимо себя, и перехватил его руку, заламывая за спину. Нейт, шипя от боли, повалился ничком. Каспар тут же отпустил его:

– Не хотел сделать тебе больно. Ты сам начал…

– Сделать мне больно! Ха! Ты такой добренький, да, волколюб? – рычал овиссиец, отбрыкиваясь обеими ногами от Трога, который вцепился ему в сапог. – Да ты мне сердце руками вырвал!

– Трог, оставь! – приказал Каспар, но без малейшего эффекта.

Глаза пса сузились, шерсть на загривке поднялась дыбом; казалось, он и не слышит хозяина. Каспар сгреб его за ошейник и попытался оттащить, но змеелов рычал и упирался, продолжая терзать сапог Нейта.

Овиссиец вырвал ногу из сапога и снова бросился на Каспара; на этот раз он был удачливее и успел сильно ударить его в плечо, прежде чем тот отреагировал, занятый собакой.

Каспар по-настоящему разозлился и теперь ударил на поражение. Кулаки его быстро и точно врезались в подбородок и в живот противника. Трог, видя, что свои побеждают, радостно лаял и прыгал вокруг.

– Я не призывал волков! Ясно? – во весь голос кричал Каспар, вкладывая в крик и в удары все собственное давнее отчаяние и страх.

Нейт ударил его в скулу, но тот увернулся, так что кулак пошел вскользь, и ответным ударом сбил противника с ног. Нейт согнулся вдвое, шумно втягивая воздух.

Каспар стоял над ним, тяжело дыша.

– Я не призывал волков. Я не колдун. Я страж Некронда, и хранил его в тайне и в сохранности, и никогда не применял его для того, чтобы призывать волков в свою страну.

На глазах его выступили горячие слезы ярости. Юноша выкрикивал свои оправдания не в лицо Нейту – нет, оправдывался перед целым миром, особенно – перед родителями. И перед Халем… И Брид… Всеми, кто считал его причиной бед.

Неожиданно он понял, что на них смотрят. Причем очень пристально. Квадратные горовики пробудились и теперь созерцали Каспара и скрючившегося на земле Нейта; горовики-великаны подошли ближе и стояли по пояс в воде, громко дыша.

– Расскажи свою историю, – потребовал один из них.

Каспар медлил. Он не собирался направо и налево рассказывать о Друидском Яйце; но похоже, что в гневе и раздражении нечаянно сболтнул лишнее.

– Опусти руку в воду. Мы хотим знать больше. Давайте послушаем, что нам скажут о нем потоки, омывающие мир, – забормотали великаны.

Каспар был против, но ничего не мог поделать, когда каменные ручищи сгребли его в охапку и потащили к воде. Трог пытался защитить хозяина, но только напрасно попортил зубы о твердую плоть горовиков. Обе руки юноши насильно были сунуты в ледяную воду. Горовики немедленно запустили в озеро свои короткопалые длани и замерли.

– Потоки связаны с пульсом мира, – проговорил кто-то из них благоговейно. – Расскажи свою историю.

Каспар вздохнул. Раз уж он все равно проговорился, поздно беречься.

– Эта история очень короткая. Я – хранитель Яйца Друида, но его у меня украли. А незадолго до смерти Морригвэн мы видели очень странного человека…

Юноша замолчал, подыскивая слова.

– Это и вовсе был не человек, – подхватил нить рассказа Папоротник. – Он только выглядел по-человечески, а пах волком. Люди часто не то, чем они кажутся; лучше их хорошенько обнюхивать.

Каспар послушно кивнул, не зная, что добавить к описанию.

– Он шнырял вокруг, как раз когда Морригвэн умерла, и прятался в толпе плакальщиков. Должно быть, он и украл Яйцо. Я должен его найти. Некронд обладает огромной силой, и в руках злодея… – Юноша отвел глаза, чувствуя на себе тяжесть каменных взглядов. – Великая Матерь доверила талисман мне, а я не оправдал Ее доверия.

– Злодей призовет чудовищ из Иномирья и завоюет весь мир, – медленно заключил самый древний из горовиков, чьи глазки едва виднелись из-под тяжелых складок кожи.

Каспару ничего не оставалось, как кивнуть еще раз – и подпереть голову ладонями.

Выражение лица Нейта слегка смягчилось.

– То есть, если эта штука вернется к тебе, ты сможешь загнать волков обратно?

И снова Каспар кивнул.

Горовики-великаны тревожно забормотали, переговариваясь меж собой. Они расхаживали по воде туда-сюда, волнуя озеро еще сильнее, так что волны захлестывали островок. Горовики поменьше сердито взвизгивали, когда на них попадали брызги.

– Некронд… Мы не слышали этого слова со времен, когда драконы были юными. Злодей, укравший его, может обратить нас в рабов. Мы – очень старые творения земли, но так как мы никогда не представляли опасности для людей, живя глубоко под землей, мы не заслужили гнева Великой Матери, как многие иные древние существа. Но Некронд может заставить нас творить зло, так велико его могущество.

– Господин очень могуществен, – убежденно заявила Урсула, и Каспар не смог удержаться от улыбки.

Эта девушка верила в него, как никто доселе, и была ему очень преданна. Каспару льстила ее служба – но только потому, что спас ее, а не потому, что заведомо имел на нее право из-за своего высокого происхождения.

Урсула улыбнулась Каспару в ответ, вся засияв.

– История про волков и медведей становится нашей историей, – говорили меж собой горовики. Они бросали долгие любящие взгляды на серокожих существ поменьше и приговаривали: – Ради наших детей нам придется вмешаться и помочь.

Они погрузили широкие ладони в озерную воду, заводя монотонную песню. Их чада – Каспар понял теперь, что горовики поменьше были детьми – один за другим засыпали. Наконец самый старый из великанов выпрямился.

– Оно в воде. Я чувствую это. К востоку отсюда. Оно движется к морю.

ГЛАВА 13

В напряженной тишине Урсула присела, скрестив ноги, на скале и принялась царапать камешком странные узоры.

– Что значат эти фигуры? – спросил Каспар, желая отвлечься от собственных волнений и сильного голода.

Девушка подпрыгнула на месте, как будто ее грубо вырвали из медитации.

– Господин, я сама не знаю. Просто это меня успокаивает.

– На востоке отсюда. Ишь ты, на востоке! – недовольно бормотал Папоротник. – Это еще не значит, что я ошибся.

Он начал карабкаться по камням в поисках орляка, желая покаянно преподнести мох великанам, встревоженным возражениями лёсика.

– Как ты думаешь, сколько они будут советоваться? – Нейт тоскливо колупал голый камень носком сапога. – Мы тут с голоду подохнем, пока они договорятся.

Голова Каспара слегка кружилась от голода. Он встал, расправил плечи и громко покашлял, привлекая к себе внимание.

– Послушайте, пожалуйста… Мы можем умереть, если вы нас тут долго продержите. Мы не умеем долго обходиться без еды. К тому же чем дольше вы совещаетесь, тем дальше от нас Некронд; мы зря тратим дни…

– Мы не меряем свое время днями; это циклы Солнца. А мы чувствуем только биение сердца Земли. Обсуждение еще только началось. Имей терпение, маленькое существо. Ты как назойливый светляк, что жужжит, и жужжит, и жужжит… Если будешь так себя вести, быстро сгоришь. Лучше бери пример с озера. Подумай о водах и о том, как медленны циклы их обращения; отсюда вода течет далее в глубину, все глубже и глубже, падает в другое озеро в центре земли, а дальше мчится горячими подземными реками снова вверх, потом родники выносят ее наружу, и она возвращается в русла рек. Реки текут к великому морю, омывающему выпуклое брюхо земли, и солнце обращает воду в невесомые капельки, которые поднимаются к небу и собираются в облака. Из облаков вниз низвергается дождь, льется на горы и возвращается в этот водопад, чтобы снова стечь в наше озеро.

Каспар почти не слушал, сжав кулаки и стиснув зубы от отчаяния.

– Некронд, – сквозь зубы повторял он, надеясь вернуть разговор в нужное русло. – Я должен найти Некронд.

– О, это мы уже обсудили. Ты сказал, что хранил эту могущественную вещь у себя, но не смог ее уберечь. Мы сочли, что тебе лучше остаться здесь, у нас. Должно быть, управлять силой Некронда ты не способен.

Каспар осел на землю. Похоже, здесь он не мог ничего сделать.

А горовики тем временем вернулись к своему разговору.

– Человек не подходит для этой цели. Если бы мы могли отправиться… Но нам нельзя покидать великие пещеры. Солнце высушит наши старые кости, и они растрескаются, рассыплются.

– Может быть, могли бы пойти дети, – высказал предположение кто-то один.

– Нет, нет! Они еще неразумны. Они не справятся! – разом заспорили остальные.

Несколько молодых горовиков восторженно повскакивали на ноги.

– Но мы хотим! Увидеть мир, широкое море, небеса! И потом, мы уже достаточно взрослые!

– Мы же приносим вам подарки, и они иногда рассказывают истории о море и небе. Этого вполне достаточно, – знающим голосом сообщил старый горовик.

– Но если вы слишком стары, чтобы странствовать, должны идти мы, молодые и крепкие!

Старые горовики застонали. «Нет, нет! Только не сейчас! Я так не думаю!» – заговорили они.

– Но мы не слышали хорошей истории со времен драконов!

– Со времен драконов? – поразился Каспар.

Руки каменных великанов указали вниз, в глубину озера, и юноша, наклонившись, разглядел на дне огромный скелет с длинным гребнем на позвоночнике.

– К нам заходили два-три дракона некоторое время назад и рассказывали истории – все про битвы с людьми. А потом они умерли. Они были с нами немного дольше, чем другие существа, но в конце концов умерли, как и остальные. Все они умирают, – пожаловались горовики-дети. – Глазом моргнуть не успеешь! Сначала стонут и плачут, и перестают рассказывать истории, только ноют, как вы. А потом умирают.

Каспар почувствовал себя до крайности неуютно. Один особенно квадратный, круглоголовый горовик заговорил – впервые за все время:

– Незачем идти нам всем. Один горовик стоит множества людей. Если один из нас сопроводит этих хрупких существ, задача будет достигнута. Я хотел бы пойти.

Огромный морщинистый великан горестно заломил руки. Голова у него была такая же круглая, так что наблюдалось некое семейное сходство.

– Но, Перрен, дитя мое, снаружи очень опасно. Ты не должен туда ходить. Как отец, я не могу этого позволить. Более того – я запрещаю тебе!

– Я прожил уже две сотни и тридцать драконьих жизней, – фыркнул Перрен. – Я уже взрослый и могу принимать самостоятельные решения.

Как ни странно, остальные великаны горячо поддержали эту идею, убеждая отца Перрена, что он зря беспокоится. Каспар понял, что они просто не хотят отпускать своих собственных детей в поход и предпочитают, чтобы ушло чужое дитя.

– Но если он уйдет, остальные дети могут вскорости отправиться за ним, и мы останемся в одиночестве, – возражал им отец Перрена. – Разве вы забыли, как тоскливо нам было до их появления?

Еще один великан странно заухмылялся.

– Еще бы не помнить ту ночь, когда пришли ундины.

– Мы все это помним. Они явились, и мы славно поговорили о пустяках – не долее одной драконьей жизни… А потом они принесли и оставили нам наших прекрасных малышей.

– Если бы мы только знали, сколько с ними будет волнений, мороки! Каких-то две сотни и тридцать драконьих жизней для нас оказались целой эпохой. С этим ничто не сравнится!

– Точно, ничто! – дружно поддержали остальные. Каспар попробовал сосчитать – драконы, говорят, живут по триста лет; значит, детям-горовикам исполнилось… Юноша не мог быстро это подсчитать и долго хмурился, прежде чем вывести результат: шестьдесят девять тысяч лет!

– С меня довольно. – Круглоголовый юный горовик решительно встал. – Я собираюсь отправиться с ними наверх и найти Некронд. – Он повернулся к Каспару: – Ну, пошли.

Остальные не двинулись, чтобы им помешать, и Каспар с облегченной улыбкой бросился собирать пожитки. Отец Перрена, донельзя расстроенный, твердил своему сыну, что нужно все как следует обсудить.

– Перрен, послушай меня. Это не дело – принимать такие стремительные решения! Это даже неестественно. Так нельзя!

Перрен только поводил плечами, не слушая отца. Остальные горовики горячо его поддерживали.

– Юноша, тебе нужно хорошенько приодеться, иначе обгоришь на солнце, – советовал один, набрасывая на Перрена серо-зеленое полотнище, сотканное, похоже, изо мха и корней папоротников. Остальные помогли плотно обернуть морщинистое тело искателя приключений этой штуковиной и завязали ее узлом на поясе.

Наконец Перрен был готов. Каменные великаны подхватили своих узников и понесли их через озеро в темный коридор. Чтобы тащить Огнебоя, их понадобилось трое – но все равно Каспар дивился силе горовиков. Боевой конь, сильный и разъяренный, лягался и бился как демон.

Они шли по длинным извилистым переходам, и наконец впереди показался слабый свет – то была зала с драгоценными камнями. Оттуда более узкий проход круто поднимался вверх. Следуя по нему выше и выше, старые горовики продвигались все более неохотно, как будто каждый шаг давался им с трудом. Наконец они остановились, завидев впереди сероватый сумрак. Это был выход наружу, глубокая расселина.

– Чем это пахнет? – воскликнул Перрен.

– Внешним воздухом! – тревожно ответил его отец. – Ступай, сынок, но будь очень осторожен.

Перрен передернул плечами и устремился вперед. Он помог Каспару и его спутникам вылезти на поверхность; Огнебой напоследок еще раз лягнул державших его каменных великанов, и из-под копыта вылетели искры. Каспар вылез наружу вслед за скакуном и успел как раз вовремя схватить его за поводья.

Трог и Папоротник устремились вперед. Остальные поспешили следом за ними, протиснувшись сквозь расселину и оказавшись в неглубокой лощине. Каспар даже не обернулся, чтобы попрощаться с горовиками, потому что был занят скакуном. Огнебоя нужно было уговаривать и тянуть за собой.

Лощина густо поросла невысокими, кривыми деревцами боярышника. Каспар не хотел здесь задерживаться и упорно карабкался по склону, пока не выбрался на вершину. Он очень хотел оказаться на открытом воздухе; нужно было оглядеться и поохотиться – все они ужасно проголодались.

Рука юноши сама собой потянулась к луку. День был ветреный, в воздухе висела легкая морось из низких облаков. Пахло водой и свежестью. Высокие горы, у подножий одетые весенним нарядом юной зелени, сверху золотисто сверкали.

Они вышли на поверхность все еще в Желтых горах, но далеко от Горы Старика. Каспар взглянул назад, на запад, и увидел туманные очертания пяти пиков, тонущих в низких облаках. Кобыльи Хвосты, видневшиеся впереди, когда маленький отряд входил в пещеры, теперь оказались далеко сзади. Похоже, что Каспар со спутниками проделал под землей немалый путь, пройдя как раз под этими горами.

– На восток, к морю! – торжественно провозгласил Перрен и зашагал вперед.

Но никто за ним не последовал. Горовик замедлил шаг и вопросительно обернулся.

– Сначала нужно поесть, – объяснил Каспар, указывая луком в сторону густой чащи, покрывавшей склон. Извивающаяся лента серой воды прочертила границу леса на самом дне ущелья. – Так что сначала нам сюда.

Юноша бесшумно двинулся вперед и удовлетворенно отметил, что остальные без вопросов следуют за ним.

Они перебирались через поваленные стволы деревьев, зеленые от сырого мха; над ними шумела густая листва. Тропа, проложенная обитателями гор, делалась все уже; теперь отряду приходилось идти цепочкой, друг за другом. В долине послышался воинственный рев оленя.

– У них время гона, – прошептал Каспар.

Оставив коня, юноша начал продвигаться вперед ползком; штаны его скоро зазеленели от травяного сока. Осторожно раздвинув ветви, юноша взглянул сквозь сеть резных листьев на поляну и сделал остальным знак затаиться. Трава на поляне была смята и затоптана в грязь тяжелыми копытами. Олений бой оставил множество отметин – поломанные ветви по сторонам, глубокие следы рогов на земле.

Каспар предвкушал успешную охоту. Отметины казались совсем свежими, а олень после боя обычно совершенно изможден. Волчонок проскользнул вперед, нюхая землю, и принялся жадно лизать что-то на смятой траве. Кровь, догадался Каспар. Опустив морду к самой земле, Рунка затрусила вперед по следу, и юноша сделал знак Нейту – обойти ее справа и держаться за ним, слегка в стороне, в то время как сам Каспар пойдет за волчонком. Слева вздымался крутой безлесный склон, и олень вряд ли избрал бы такой путь.

Каспар бесшумно продвигался за Рункой, внимательно следя за ней, и замер, едва она остановилась. Вытянув морду вперед, она возбужденно подрагивала. Рунка что-то заметила. Каспар сперва не увидел ничего сквозь переплетение ветвей в густой листве, шевелящейся под ветром. Наконец нечто, что он принимал за толстый древесный ствол, слегка шевельнулось. Олень стоял, низко опустив голову, так что тяжелые рога его касались земли. Каспар неслышно отвел ветку в сторону, чтобы лучше видеть.

Бока оленя часто вздымались, из одной ноздри капала кровь. Бедное животное было едва живо после гона. Судя по ветвистым рогам, это был старый олень; бока его пестрели глубокими шрамами – свидетельством жестокой весны, полной боев. Каспар поднял лук, стараясь дышать тихо и размеренно, и прицелился. Меж ветвей оставалось совсем узкое пространство, единственной целью представлялось местечко на оленьей шее. Юноша натянул тетиву, затаив дыхание, – и в этот самый миг тишину долины разорвал громкий лай. Олень тут же метнулся в сторону, исчезая из поля зрения охотника.

Каспар бросился вперед, за оленем. Животное неверным, шатким галопом поскакало в ту сторону, где должен был затаиться Нейт. Средь ветвей мелькнуло что-то белое, послышался визг и лай, Каспар выругался – проклятый Трог испортил не первую охоту! Юноша перескочил через одну ветку, поднырнул под другую – и тут лук его запутался в плюше. Наконец Каспару удалось вернуться на тропу; глазам его предстало печальное зрелище – Трог, заливаясь лаем, мчался по пятам оленя, уворачиваясь от тяжелых копыт. Опустив рога, животное бросилось точнехонько на Нейта.

Еще секунда – и копыто раздробило бы Трогу зубы; но олень слегка промахнулся, лягнув пса не в самую морду, и атаковал Нейта, который, поднявшись из укрытия, глупо замахал руками, преграждая оленю путь. Каспар заорал, чтобы тот бежал, – но пастух не двигался с места.

Каспар едва удержался на ногах, споткнувшись, и шумно втянул воздух сквозь зубы. Олень нагнул голову, так что юноша мог стрелять ему только в зад, но выбора не было, и Каспар отпустил тетиву.

Выпучив глаза, Нейт отскочил от животного, которое рухнуло наземь у самых его ног. Огромные острые рога оленя вспороли землю, когда он попытался снова встать на ноги; но Каспар, подоспев вовремя, добил зверя точным выстрелом в затылок.

Нейт смущенно взглянул на него.

– Я… Ну, я не хотел сыграть труса и упустить эту зверюгу. – Кто же знал, что олени такие здоровенные и сильные.

Каспар усмехнулся, невольно одобряя такую храбрость. Нейт заулыбался в ответ.

– Я привык иметь дело с баранами, решившими своевольничать… Но этот олень, пожалуй, был малость покрупнее.

Оба юноши облегченно захохотали, разделяя победу меж собой; этим вечером никому не придется голодать.

Трог и Рунка пообедали прямо на месте – Каспар освежевал оленя и бросил им еще теплые внутренности. Потом с помощью Нейта дотащил тушу до места, где ждал Огнебой. Они взвалили добычу на коня, не заботясь, что седло запачкается кровью, и вернулись к остальным.

К этому времени солнце уже клонилось к закату, и с гор в узкую долину потянуло вечерним холодком. Юношей радостно приветствовала Урсула, которая успела развести огонь. Они нанизывали куски мяса на палки и жарили их на углях. Лана вовсю помогала готовить и показала себя довольно искусной кухаркой, радуясь, что может быть полезной.

– Убийцы! Палачи! Варвары! – бушевал Папоротник, но Каспару было не до него.

Возмущенный лёсик накинулся на Трога и волчонка, которые мирно лежали у огня, глодая кости, и наконец оскорбленно ушел от огня и уселся в траву, нарочито глядя в сторону.

Кусок жирного мяса шкворчал и пузырился на палочке; конец прута загорелся, когда юноша поднес его слишком близко к огню. Перрен ходил кругами где-то у них за спинами, обозревая окрестности.

– Я и подумать не мог, что это так потрясающе! Ни в одной истории не говорилось о высоте и мощи гор или о том, как бездонно небо, а воздух всегда колеблется и течет, и медленно разгораются луна и звезды, когда наступают сумерки! В пещерах всегда все одинаково. Даже драконы не находили слов, чтобы это все описать!

Каспар заметил, что горовик взял на пробу маленький кусочек мяса и надкусил его своими редкими округлыми зубами, но мясо явно не пришлось ему по вкусу. Теперь Перрен посасывал корешок вереска, выкопанный из земли, и облизывал губы от удовольствия, будто это был роскошный праздничный гусь. Во время зимнего праздника в Торра-Альте всегда жарили гусей; это было традиционное блюдо и одно из самых любимых кушаний Каспара, от воспоминаний о нем желудок юноши заурчал.

Наконец, с зарумянившимся от жара огня лицом, с набитым животом и губами, измазанными мясным жиром, Каспар заметил – что-то давно не слышно нытья Папоротника о людской жестокости. Он повертел головой, ища лёсика, и наконец заметил его. Папоротник стоял в стороне, но больше не щипал траву, а будто к чему-то прислушивался, задрав голову и напрягшись. Юноша подошел к нему.

– Ты что-то видишь необычное?

– Я с тобой не разговариваю, – буркнул Папоротник, но его ненадолго хватило.

Будто нехотя он указал на мигающий огонек в долине.

– Это уже некоторое время движется в нашу сторону. Я полагаю, с того момента, как Урсула развела огонь.

Жар костра грел Каспару спину, пока он стоял и тревожно вглядывался в сумрак. Огонек в самом деле приближался. Юношу пронзила мысль, что сейчас он выделяется темным силуэтом на фоне костра, открытый любому наблюдателю. Как раз в этот миг Урсула подбросила в огонь еще хвороста, и вспыхнули новые длинные языки пламени. Горящие сосновые иголки взлетели в воздух снопом искр.

– Дурак несчастный! – возопил Каспар. – Как я мог быть таким глупцом, чтобы разводить здесь костер?

– Прости меня, господин. – Урсула испуганно вскочила. – Это я виновата.

Руки ее слегка дрожали, она стояла неподвижно, принимая вину на себя. Каспару бросились в глаза белые шрамы, выделявшиеся на смуглой коже.

– Это не твоя вина. – Конечно, это Урсула развела костер, но обвинять ее одну было бы нечестно. Ведь Каспар должен был проследить. – Но сейчас поздно искать виноватых. Нужно придумать, как отделаться от тех людей.

– Да не люди они! – раздраженно выпалил Папоротник.

– То есть как не люди? Я же вижу их фонарики!

– Ну, конечно, пара людей там тоже есть; волки фонарей не носят.

Каспар содрогнулся, перед внутренним взором его пронесся страшный образ, виденный в озере.

– Откуда ты знаешь, что это волки?

– Конечно же, знаю.

Папоротник задвигал ноздрями и вытянулся, а Рунка прижалась к ногам юноши, шерсть на ее загривке поднялась как щетка. Она тревожно принюхалась и, поджав хвост, испуганно затрусила к Трогу, хотя пес размерами был ненамного больше ее самой. Терьер успокаивающе ткнулся в волчонка своей тяжелой мордой.

– Надо спешить! Нейт, гаси огонь. – Каспар отрывисто отдавал приказания. – Урсула, собирай вещи. Мы сейчас же снимаемся с лагеря.

– Вы боитесь волков! – радостно догадался Перрен. – И поэтому нельзя разводить огонь. Так?

Нейт махал на огонь веткой, но только сильнее раздувал пламя, летели искры. Горовик двинулся к нему и наступил на костер своей огромной плоской стопой, загасив костер в одно мгновение и не проявляя ни малейших признаков боли. Каспар едва не засмотрелся на него в изумлении, но вовремя вспомнил, что нельзя терять ни минуты, и принялся приторачивать к седлу Огнебоя свою поклажу.

Папоротник бегал вокруг, умоляя всех поторопиться.

– Нет бы помог чем-нибудь! – огрызнулся на него Нейт, но без малейшего результата.

Лёсик схватил тюк спальных принадлежностей и взвалил на Огнебоя, но тюк немедленно сполз с другой стороны скакуна. Лёсик засуетился вокруг, тыкая коня острыми кулачками в бока, и раздразнил его так, что тот натянул поводья и стал отбрыкиваться. Нейт, испугавшись могучих копыт, юркнул за дерево, даже Каспар попятился от собственного коня.

– Папоротник, не путайся под ногами! Просто сядь и подожди, – рявкнул он.

Но лёсик не мог успокоиться и припустил вперед по дороге, крича, что нужно спешить. Каспар посадил Лану на спину коня и почти бегом повел свой маленький отряд следом за Папоротником. Впрочем, даже будь у них больше коней, вряд ли удалось бы двигаться быстрее по такой дороге.

Папоротнику пришлось остановиться и подождать остальных; Каспар многое простил ему, видя, как быстро лёсик находит нужную тропу на пересеченной местности, где осмотреться мешали бесчисленные скалы и буераки.

Хорошо хоть все успели сытно поесть, впрочем, после такой трапезы бежать было не очень-то приятно. Но зато у путников появились силы, и они спешно двигались вперед в холодных сумерках.

Перрен в отличие от всех выглядел очень довольным.

– Как замечательно! Так вот что такое страх, – восклицал он. – У него такой сильный запах! Я чувствую его даже в вашем дыхании.

Каспару стало совсем тошно от такой наивной радости.

Позади, послышался долгий заунывный вой! Каспар тут же понял, что это не желтогорские волки – по ноте бесконечной тоски в их страшной песне. Вой приближался с каждой минутой. Один из волков неожиданно показался слева, на гребне скалы. Зверь, чья густая черная грива была ясно различима на фоне яркого месяца, вытянул шею и завыл.

По спине Каспара струйкой побежал холодный пот.

Справа зашуршали шаги еще одного волка. Каспар инстинктивно чувствовал, что звери пробираются к началу долины, чтобы соединиться с основной стаей.

Зачем только он слепо последовал за Папоротником? Инстинкты лёсика предупреждали его о приближении волков, но совершенно не помогали от них спрятаться!

– Стойте! – скомандовал юноша и, не тратя времени впустую, схватился за лук.

Первый выстрел его был в черный силуэт волка на гребне скалы. Если уж ждать нападения, то лучше встретиться с врагом здесь, пока вся стая не окружила их со всех сторон.

Волк прервал заунывную песню и упал вниз; труп его долго бился о камни, прежде чем долина снова погрузилась в тишину. Каспар развернулся, готовый встретить атаку второго волка.

Воздух взорвался воем сразу нескольких зверей, но юноша ничего не видел в темноте. Он тревожно вертел головой – и наконец увидел горящие красные глаза, одну пару слева, другую впереди, совсем неподалеку. Каспар избрал мишенью того волка, что спереди, и выстрелил. Красные глаза погасли.

В темноте пронзительно закричала Урсула. Юноша дернулся в ее сторону, но не смог хорошо прицелиться. К девушке крались сразу два волка. Безоружная, она развернулась к ним лицом и снова издала воинственный крик.

– Перрен, подними ее! – крикнул Каспар, понимая, что сам не может ничем помочь. Но квадратная фигура горовика стояла так же неподвижно и никак не реагировала. – Перрен! – снова завопил юноша.

В тот самый момент, как один из волков прыгнул, Перрен шагнул вперед и толкнул Урсулу, так что она покатилась кубарем. Следующим движением горовик с треском опустил тяжелый кулак на голову волка и размозжил ему череп. Каспар выстрелил во второго зверя; тот взвыл от боли и скрылся, раненый, в темноте.

– Лана! – выкрикнул Нейт.

В общей суматохе Огнебой взбрыкнул и умчался в ночь. Каспар беспомощно всматривался во тьму, молясь, чтобы сейчас им не пришлось споткнуться о хрупкое тело девочки, безжизненно лежащее на земле.

Нейт рванулся было вперед, но, к удивлению Каспара, Папоротник среагировал быстрее и исчез в темноте, только его и видели.

Вскоре послышался его зов:

– Сюда! Я их нашел! Все в порядке! Она удержалась в седле!

Должно быть, в этой крохе та же кровь, что и в Брид, с облегчением подумал юноша. И снова промелькнула мысль, что это – новая Дева. Он пошел на крик Папоротника и скоро уже держал Огнебоя под уздцы.

– Почему ты так медлил? – укоряюще обратился Каспар к Перрену, ко горовик только плечами пожал.

– Вы, люди, такой торопливый народ. – Он вытянул руку, указывая на светлеющее небо. – Что там такое?

– Рассвет, – недовольно бросил Нейт. – Ты что, даже этого не знаешь?

Позади все слышался волчий вой. Маленький отряд повернул налево, чтобы выбраться из долины, не доходя до ее края, где, предположительно, поджидало еще больше волков. Чем выше по крутому склону взбирались Каспар со спутниками, тем делалось светлее, а в долине еще лежала ночь. Рассвет коснулся золотом самых высоких пиков. Наконец солнце тронуло своим светом и стены долины, горы тонули в красноватом золоте, только в расселинах таилась тьма.

Папоротник взглянул через плечо.

– Они ушли!

– Что ты имеешь в виду? – терпеливо спросил Каспар. Нейт скривился.

– Что толку его слушать? Он же сумасшедший.

– Нет, волки точно ушли, – настаивал Папоротник; наконец он выглядел спокойным.

Каспар заметил, что и волчонок опустил шерсть на загривке. Он нахмурился, ничего не понимая. Какой резон волкам отступать только потому, что рассвело?

Урсула тронула его за руку.

– Волки, может, и ушли, господин, но что такое вон там?

– Где? Я ничего не вижу.

– Я видела вспышку, – убеждала девушка. – Как будто что-то сверкнуло на солнце, стекло или металл.

Каспар всматривался в сторону заката, куда она указала, но по-прежнему ничего не видел, только горы, их покатые склоны, заросшие густой зеленью. Верхушки деревьев подернулись утренним туманом. Юноша ничего не мог разглядеть, но это не значило, что ничего и нет.

– Ладно, пойдемте. Хватит торчать на перевале.

Они начали спускаться, выбирая не особенно крутой спуск; но здесь не оказалось тропы, путь преграждали камни и острые выступы скал, и идти было трудно. Отряд продвигался совсем медленно. Каспар боялся, что Огнебой повредит копыта в таких труднопроходимых местах – сплошь скальный камень. Хорошо хоть скакун был не сильно нагружен – маленькая девочка почти ничего не весила.

Папоротник бежал вперед бодро, как всегда, а Нейт оказался на деле не менее вынослив, чем на вид. Перрен шагал весело и легко, насколько это слово применимо к горовику, и восхищался всем подряд – от обычного цветущего вереска до сладкого запаха жимолости. Но вот Урсула явно уступала остальным в силе. Она несколько раз спотыкалась и падала на колени, и Каспар взял ее за руку, помогая подняться. Но девушка отдернула ладонь.

– Ты не должен помогать мне, господин. Я же твоя рабыня.

Хотя подобной чепухи Каспар никогда не слышал, спорить с Урсулой было некогда. Она умела упираться, как никто другой.

– Ладно, тогда садись на коня позади Ланы. Урсула в ужасе вытаращила глаза.

– Сесть верхом на чистокровного ориаксинского скакуна?

Каспар устало подумал, что для хорошей рабыни эта девушка слишком любит спорить. Спасибо хоть руку помощи Нейта она не отвергла.

Время уже близилось к полудню, когда Каспар разглядел наконец то, о чем говорила Урсула: яркую вспышку отраженного солнца. Они к тому времени пересекли несколько долин, карабкаясь через разделяющие их скальные хребты – способ передвижения, немыслимый для людей в своем уме, если только не поставить целью, сбить кого-нибудь со следа. А Каспар теперь был уверен, что по их следам идет погоня.

Прокладывая дорогу сквозь заросли колючих берез, они до колен промочили ноги в мокрых от росы хвощах. Идти за Папоротником казалось бесполезным. Каспар сначала надеялся, что петляющий путь, избранный лёсиком, поможет закружить преследователей, хотя полагаться нужно было в первую очередь на скорость. Но Папоротник шел слишком быстро, и Урсула безнадежно отстала, несмотря на помощь Нейта.

Каспар крикнул Папоротнику остановиться и подождать.

– Ничего, ступайте, – замахал рукой Нейт. – Я ее подожду. Мы вас догоним.

Каспар покачал головой.

– Нам нельзя разделяться.

Нейт кивнул и крепко взял Урсулу за руку, чтобы помочь ей идти. Каспар не винил его – девушка и в самом деле была красавицей.

Папоротник устремился в следующую долину, со дна которой поднимались изящные цветущие рябины. Их белые соцветия наполняли воздух сладким ароматом. Отряд переправился через быстрый поток. Перрен задержался и погрузил ладони в блестящую воду, глаза его словно остекленели, вглядываясь во что-то невидимое.

– Что там? – спросил Каспар.

– Никаких волков. Ночью горы так и кишели ими, а теперь нет ни одного.

Каспар был этим скорее обеспокоен. Лучше крадущийся по следам враг, чем появляющийся ниоткуда.

Некоторое время Папоротник вел их по дну долины, где было проще всего идти. Потом дорога опять пошла вверх, и лёсик повернул севернее, карабкаясь на хребет, отгораживающий эту долину от другой. Тропа петляла туда-сюда, несколько раз на особо опасных и крутых участках приходилось снимать Лану с седла и уговаривать Огнебоя продолжать путь. Каспар исцарапал все руки, пробираясь сквозь колючие заросли можжевельника. Даже Папоротник начал уставать и вспотел, а Трог при каждой удобной возможности ложился на землю и отдыхал, часто дыша.

Столь крутой подъем всем давался нелегко, но седловин нужно было избегать. Слишком открытое пространство, лишенное даже кустарника – только сглаженные ветром камни. Лучшего места для нападения и придумать нельзя.

Наконец отряд перевалил через хребет и почти скатился по гладким камням в следующую долину. Несмотря на неприятный спуск, вся компания обрадовалась, потому что теперь на какое-то время предстояла легкая часть пути, без крутых подъемов. Папоротник повел их вдоль реки, по природным широким ступеням, состоявшим из валунов и упавших древесных стволов. Путь лежал к востоку. Перрен радостно шагал рядом с Огнебоем, насвистывая и с наслаждением вдыхая воздух. Он то останавливался погладить гладкий березовый или рябиновый ствол, то наклонялся понюхать цветок жимолости, из которой в основном состоял густой подлесок.

Каспар обернулся взглянуть, не отстали ли Нейт с Урсулой. Их и впрямь не было видно. Наконец из-за поворота показалась девушка, но парня с ней не было.

– Где Нейт?

– Он сейчас догонит, – тяжело дыша, объяснила Урсула. – У него из кармана выпал нож, когда он переводил меня через ручей. Нейту пришлось искать палку, чтобы вытащить ножик. Простите, пожалуйста, это все из-за меня… Он же мне помогал.

Каспар ободряюще улыбнулся ей.

– Ничего страшного.

Урсула не ответила на его улыбку. Она то и дело оборачивалась, ожидая Нейта. В компании пастуха эта девушка, похоже, чувствовала себя куда уютнее, чем с баронским сыном; когда Нейт наконец их догнал, она была очень рада.

Весь этот день они то карабкались на склоны, то спускались вниз в новые долины, держа направление на восток, к черному горному пику. Это был не обычный желтый камень гор, но древняя вулканическая лава, некогда вырвавшаяся из самого сердца Великой Матери. Пик звался Песий Зуб – он и в самом деле формой напоминал клык собаки. Каспар рассчитывал, что они к закату уже окажутся в его тени.

Дорогу пересек широкий поток, берущий начало в горном озере. Земля вокруг него была болотистой и пружинила под ногами. Перрен первым вошел в воду, а вышел наружу последним. Все намокли почти по пояс, Огнебою вода достигла брюха. Скакун фыркал, недовольный, что копыта утопают в вязкой почве.

Нейт рыцарственно перенес Урсулу на руках, а горовик все стоял в ледяной воде, глядя на собственные босые серые стопы в бегущих струях.

Склон, открывшийся их взору, был особенно крутым. Кое-где его расцвечивали кустики яркой и жесткой зелени. Путь из этой долины казался крайне неудобным: по верху хребта вздымался ряд острых камней, напоминающих зубцы на драконьей спине. Каспар некоторое время размышлял, прежде чем обратиться к остальным.

– Перрен, может, ты понесешь Лану на руках? Тогда я повел бы Огнебоя. Он не сможет вскарабкаться по такой крутизне. Мне придется пойти с ним низом и обойти этот кряж. Это, конечно, займет больше времени, но мы можем назначить встречу по ту сторону, сразу под черной скалой.

Он указал на Песий Зуб, и остальные понимающе закивали.

Путь Каспару вскоре преградил новый каменистый склон, оскалившийся острыми выступами. В конце концов он нашел дорогу в обход и устремился прямо по направлению к черному пику. Остальные карабкались по склону и были уже довольно высоко над Каспаром. Снизу они смотрелись как черные точки.

Юноша вел Огнебоя в поводу меж предательских склонов, грозящих осыпаться. Наконец они выбрались на травянистую землю. Полоса зелени по диагонали уходила вверх, и конь тяжело дышал, медленно ступая по крутой тропе. Изможденный Каспар остановился передохнуть, глядя на простершуюся внизу долину.

Так, отдуваясь, они вскарабкались на следующий уступ – только чтобы убедиться, что дорога непроходимо завалена огромной скалой. Огнебою было никак на нее не взобраться. Каспар влез повыше, чтобы поискать пути в обход, – но не увидел ничего подходящего. Похоже, надо было сразу свернуть левее… И тут юноша заметил их – цепочку сгорбленных фигур, карабкавшихся наперерез его товарищам. Он взглянул направо и увидел еще нескольких. Сталь ярко блестела в алых лучах заходящего солнца.

Среди растрепанных голов пастухов он различил круглые шлемы с наносниками – и сразу узнал форму кеолотианских солдат. Каспар не мог представить, как их занесло сюда, в Желтые горы, но потом вспомнил, что король Дагонет послал своих людей на поиски пропавшей принцессы. Однако зачем бы им преследовать Каспара?

Почти бессознательно он поднял лук, но расстояние было слишком большим для стрелы. Каспар опустил оружие и смотрел, стиснув зубы, как солдаты карабкаются все выше и выше, вослед его друзьям. Папоротника от преследователей отделяло большое расстояние, но вот от последней фигуры, которую Каспар определил как Нейта, солдаты находились уже в опасной близости.

Он спрятал Огнебоя в зарослях можжевельника и полез выше, стараясь оставаться незамеченным. Вскоре он мог слышать врагов – их тяжелое дыхание и отрывистые команды на кеолотианском, громко разносившиеся горным эхом. Каспар насчитал не менее двух десятков шлемов и копий.

Два отряда сближались, двигаясь по направлению к черному пику. Вскоре кеолотианцы уже плотно окружили пятачок земли, на котором юноша в последний раз видел своих друзей – хотя теперь те куда-то пропали. Он подполз еще ближе, обдирая кожу о жесткий вереск и стелющийся по земле можжевельник.

Спутников Каспара нигде не было видно. Они как будто исчезли. С замирающим сердцем юноша скатился в яму, заросшую кустарником, в кои-то веки благодарный природе за свою худобу.

Нейт! Наконец-то Каспар его увидел. Юный овиссиец скорчился в густой тени; к нему направлялся солдат. Расстояние было великовато для выстрела, но Каспар подумал, что справится. Он тихо поднял лук… и едва не задохнулся от неожиданности, потому что тяжелая холодная рука зажала ему рот. Каспар забился, пытаясь освободиться, но неизвестный был очень силен.

– Спар! – прошептал знакомый рокочущий голос. – Тихо!

Это был Перрен. И Каспар запоздало понял, что последние несколько минут стоял на ноге горовика. Огромное серокожее создание замерло так неподвижно, что слилось с пейзажем, и юноша попросту перепутал его со скалой. Перрен отодвинулся от скальной стены – и за спиной его обнаружился вход в пещеру, куда горовик втолкнул юношу, прежде чем снова закрыть дыру собой.

В пещере было жарко и тесно, свет проникал только через узкую щелку меж камнями, прикрытую снаружи порослью можжевельника. В каменную стену вжались Урсула и Папоротник. Лана, всхлипывая, молотила Перрена в спину, желая выбраться наружу. Горовик не поддавался, приговаривая, что делает это ради ее же добра.

– А где Трог и волчонок? – выдохнул Каспар.

– Трог остался снаружи, а волчонок здесь.

Урсула приподняла руку, и юноша увидел кончик белого хвоста Рунки. Она лежала тихо, спрятавшись под меховым плащом Урсулы.

– А как же Нейт? Он ведь снаружи, – запротестовал Каспар. Лана испуганно заскулила.

– Я стоял в воде, когда он прошел мимо меня, – торжественно проговорил Перрен так, будто его слова значили что-то очень важное.

– Не понимаю…

– Вода после него пахла предательством. Тогда я спрятал остальных здесь, пока он крался обратно по дороге. Нейт считает, что ты – господин волков. Поэтому он помечал дорогу всякий раз, как только получалось отстать.

– А я-то думала, он обо мне заботится, – повесила голову Урсула. – Как я могла забыть, что никто никогда не заботится о рабах.

Они просидели в пещере, как показалось, целую вечность. Наконец снаружи послышался звук многих шагов – это повсюду рыскали солдаты. К счастью, Лана уже совладала с собой и перестала всхлипывать; только Папоротник все время вертелся и шумно жевал корешки вереска, торчащие из земли. Каспар ткнул его локтем, заставляя прекратить. Постоянное чавканье действовало ему на нервы.

– Ты же не жалуешься, когда Перрен жует корешки, – обиженно зашипел лёсик.

– Перрен не делает этого беспрерывно и при этом не чавкает. У меня челюсти сводит от одного твоего вида!

Папоротник как нарочно зачавкал еще быстрее, но замер, как окаменевший, когда сквозь заросшую можжевельником щель показалась человеческая фигура с посохом. Зазвучали голоса – прямо у них над головами.

– Дурак ты, овиссиец. Мы предательства не прощаем, а ты нас предал.

– Я вам клянусь, они здесь были! Я же шел за ними, прямо по пятам. Если бы не это, как бы я оставлял метки для Мелкина на каждом повороте, чтобы он вас вел? Я в самом деле хотел, чтобы их поймали!

– Пожалуй, они тебя перехитрили, – отметил кеолотианец.

– Да не может этого быть! Они же сущие простецы. А даже если и нет, куда бы им деться? Не могли же они взять и раствориться в воздухе… Разве что…

Нейт сделал длинную паузу.

– Разве что по волшебству! Это все колдун. Это его магия, такая же, как призывание волков! Ночью они были просто повсюду, и он притворялся, что боится их. Но мы от них отбились безо всякого труда.

– Да куда ему призывать волков, – хмыкнул кеолотианец. – Маленький глупый пастух до сих пор считает, что помогал нам поймать великого Господина Волков! Ха!

Нейт вскрикнул.

– Как? Это что, неправда? Значит, он не лгал? Да вы тогда… вы посто…

Послышались звуки борьбы – как будто двое, тяжело дыша, катались по камням. Звуки ударов, яростные выкрики – и снова заговорил кеолотианец:

– Ладно, глупый бельбидиец, мы будем добры к тебе. Просто свяжем и оставим здесь дожидаться ночи. Волки не замедлят за тобой явиться.

– Ублюдки! Бессердечные твари, недостойные жить на земле!

– Не сказал бы, что живущие под землей чем-нибудь хуже других, – обиженно прошептал Перрен.

Урсула крепко прижимала маленькую Лану к себе, и девочка молча давилась слезами. К счастью, Нейт производил столько шума, что заглушал чуть слышные стоны своей сестренки.

– Тс-с! – прошипел Каспар, обращаясь к ним всем. Нужно сидеть тихо, пока не станет окончательно ясно, что солдаты ушли. Наконец они удалились, тишину нарушали только отчаянные крики Нейта. Воздух, проникавший из щелки, стал холодным, и Каспар понял, что солнце село. Он легонько постучал Перрена по спине.

– Выпускай нас. Нужно найти место безопаснее, пока еще не стемнело. И я должен привести Огнебоя и Трога.

Перрен отодвинулся, освобождая выход, и Нейт издал вопль изумления.

– Проклятие, откуда вы взялись?

– Предатель! – пророкотал Перрен, поднимая над головой огромный валун.

– Нет, – негромко приказал Каспар.

– Но он же предатель.

Серая фигура горовика грозно нависала над распростертым пастухом. Лана обвила руками каменные ноги Перрена, умоляя его остановиться.

– Нет, – повторил Каспар. – Пусть живет. Он не понимал, что творит. Кеолотианцы его использовали, а теперь избили и бросили связанным.

– Предатель заслуживает смерти, – поддержал горовика Папоротник.

Даже Урсула кивнула.

– В Кабаллане нет ни одной страны, где закон позволяет сохранить предателю жизнь.

Каспар испытал давящее чувство беспомощности. Похоже было, что здесь его больше не воспринимают как главного.

ГЛАВА 14

У Май едва хватало денег даже на такую простенькую забегаловку, как в Бычьем Луге. Она печально перебирала в кармане медяки, пока монетки не нагрелись от жара ее пальцев. Руки девушки не привыкли к деньгам, и монетка ощущалась в ладони как нечто странное и инородное. Май не хотелось тратить ни одного медяка, но другого способа оградить себя от ночных страхов не было.

– Прошу вас, садитесь ко мне за стол, – обратилась она к своему странному спутнику, кивая на табурет напротив.

Голос девушки звучал уверенно и спокойно, хотя руки ее слегка дрожали от волнения. Если уж не удается отделаться от этого человека, нужно хотя бы узнать, кто он такой. Май чувствовала, что это правильное решение, и слегка гордилась своей мудростью.

Удивительные золотые глаза скользнули от ее лица к рукам. Май поспешно спрятала ладони под стол.

– Обстрекалась о крапиву, – независимо пояснила она. Пальцы в самом деле были кое-где зелеными от травы и сильно дрожали.

Незнакомец взглянул на нее с нескрываемой симпатией, и снова девушка напомнила себе, что нужно быть осторожной.

– Мне пока рано присаживаться, милая Радостная Луна. У меня нет ни гроша, чтобы купить еды, и сначала нужно заработать денег. – Узкое лицо осветилось улыбкой. – Не беспокойся, Мы с тобой сегодня отлично поужинаем.

Потом он обратился к остальным посетителям трактира – совсем другим голосом, громким и уверенным:

– Добрые люди! Я прибыл с далеких островов и видел в пути много интересного. Вам тут, кажется, скучновато; может быть, желаете послушать песню и развеяться?

– Пожалуй, это было бы неплохо, – отозвался кто-то из гостей.

Купец не из бедных, судя по роскошному шерстяному плащу яркого цвета, ударил по столу кулаком.

– Если доведешь меня своей песенкой до слез или до смеха, буду платить серебром.

Спутники его согласно закивали, только один добавил с вызовом:

– Меня вот никакой песенкой не заставишь заплакать, даже самой грустной. Такой уж я человек!

Большинство посетителей трактира остались погружены в свои собственные дела, не обращая на происходящее внимания. Май подумала, что это неблагородно. Вот если бы дело было в залах Торра-Альты, на обещание песни собралась бы целая толпа.

Несмотря на то что золотоволосый спутник подмигнул ей заговорщицки, девушка по-прежнему думала, что на ужин им светит разве что немного хлеба. Но тут золотоволосый наконец запел. Май знала, что у него красивый голос, – но в песне он стал еще прекраснее, обретая странную силу и власть. Песня рассказывала о безответной любви, и в ней была такая безмерная печаль, что глаза девушки защипало от слез – даже раньше, чем она подумала о Каспаре.

Сквозь пелену слез она смотрела на дверь, надеясь, страстно желая и молясь, чтобы ее возлюбленный появился на пороге. Но все было безнадежно; жизнь без него казалась пустой и серой. Потоки соленой воды уже струились у Май по щекам. Странно – вроде бы слова песни совсем простые, и чудесное действие заключалось не в них. Более всего трогало исполнение – такой силой тоски и нежности обладал голос поющего, проникающий Май словно бы в самое сердце. Наконец с губ его сорвались последние ноты; он закончил песню тяжким вздохом и повесил голову. Несколько мгновений трактир оставался погруженным в мертвую тишину, а потом взорвался возгласами: «Еще! Еще!» Глаза всех присутствовавших блестели от слез.

Май словно со стороны услышала собственный голос, просящий о новой песне в общем хоре. Что же она такое делает? Ведь этот певец явно обладает сверхъестественной силой и может очаровывать голосом; девушка вспомнила старые сказки о том, как эльфы похищают души с помощью своих волшебных песен.

Ну, ничего, у нее на это найдется свое волшебство! Май нащупала на поясе мешочек и вынула из него сухую рябиновую гроздь, которую носила с собой с прошлой осени. Если перед ней в самом деле эльф или другой дух, рябина поможет его отпугнуть. Девушка положила веточку на стол, между собой и пустым местом золотоволосого. Должно быть, он сядет сюда, когда окончит вторую песню – шутливую и очень смешную, про двух дурачков: пса и хозяина. Песенка по существу своему была совсем простая, но из-за манеры исполнения весь трактир покатывался со смеху, осыпая певца дождем монет. Он оказался прав – этим вечером их с Май ждал роскошный ужин! Публика протестовала и требовала еще песен, но певец уклонился от тянувшихся со всех сторон рук, раскланялся и отошел к столу.

При виде рябиновой грозди он сдержанно усмехнулся.

– Ты ведешь странную игру со мной, моя леди. Тебе в самом деле открыты кое-какие знания о мире и скрытых в нем силах, но все же ты не жрица.

Осторожно взяв веточку за конец, как будто она стрекалась, как крапива, певец осмотрел ее с опаской – но разглядел рябиновые листья и бросил гроздь Май на колени.

– В самом деле рябина – очень красивое дерево, с такими резными листиками…

– И что с того, что я не жрица? – воскликнула Май, подхватывая веточку. – Будь я жрицей, тебе бы плохо пришлось, так?

– Просто я не сразу понял, что ты задумала. Увидел темные ягоды и решил, что ты хочешь меня отравить. Хей! – неожиданно хлопнул он в ладоши. – Хозяин! Принеси мне крепкого эля и хлеба.

Незнакомец осмотрелся, прикидывая, что едят другие посетители. Горячие пироги, тушеное мясо и жареная утка источали дразнящие ароматы. Порции были весьма щедрыми. Май призналась себе, что жутко голодна, и ей недостало силы воли отказаться от угощения, когда учтивый кавалер предложил заказать что-нибудь.

Он неотрывно смотрел, как девушка ест, и она против воли почувствовала расположение к нему. Улыбка на эльфийском лице льстила ей. Май не понимала этого человека, не знала его целей, не могла ничего прочесть в его странных глазах, как это у нее получалось делать с другими. Кажется, его радовала возможность угодить ей; кроме того, охоться незнакомец и впрямь за Яйцом Друида, что бы ему стоило просто забрать у Май Некронд, пока она лежала, беспомощная, в канаве?

– Почему вы не отстаете от меня? – спросила она прямо, глядя ему в глаза и страстно желая ответа.

Золотоволосый не отвечал, пока не прожевал неторопливо все, что было у него во рту. Только потом спокойно изрек, не смущаясь ее взглядом:

– Ты меня позвала, я и пришел. Сначала я думал, что зовет высокая жрица – так сильна была магия. – Он одарил ее дразнящей улыбкой. – Но я не жалею, что отозвался.

Май неожиданно обиделась.

– Так, значит, вы думали, я – Брид, – бросила она горько.

Ну почему образ Брид вечно стоит у нее за спиной, как проклятие? Сколько можно пребывать в ее тени?

– Вы думали, что это окажется Брид. Потому что только у высокой жрицы достанет сил владеть Некрондом!

– Не называй его! – Собеседник неожиданно накрыл ее руку своей, и Май вздрогнула. Хотя в глазах его она по-прежнему не могла прочесть ничего, чутье безошибочно определило его прикосновение. Это был жест того, кто желает защитить. – Нет, Радостная Луна, я не имел в виду ничего подобного. Кроме того, у высокой жрицы хватило бы мудрости, чтобы не касаться вещи подобной силы, будучи в столь уязвимом положении.

Май вспыхнула.

– Тебе нужна эта вещь!

– И какую бы я получил от нее пользу теперь? – возмущенно фыркнул тот. – Когда-то – может быть, но не теперь.

Девушка снова переключила внимание на еду, думая, как бы ей все-таки избавиться от этого человека и возможно ли это вообще? Ведь подумать только! Он уже начал вызывать у нее приязнь!

Резко встав из-за стола, Май вежливо поблагодарила за угощение. Певец поймал ее за руку и задержал.

– Хорошенько запри дверь и закрой ставни, когда ляжешь спать, а если испугаешься чего-нибудь – зови меня.

– Что вам за дело до меня? – вызывающе спросила она. Собеседник улыбнулся, как будто извиняясь:

– Моя милая леди, ты нужна мне.

– Нужна?

– И куда более, чем ты можешь представить.

Все еще улыбаясь, он отпустил руку Май и дал ей наконец уйти.

Девушка заспешила вверх по ступенькам. Комната ее находилась на втором этаже, и, к великой радости Май, она не должна была ее ни с кем делить. Тяжело дыша, она поломала рябиновую веточку на мелкие кусочки и рассыпала их вокруг своей постели, чтобы защититься от злых духов. А потом зарылась в одеяла, накинув на голову меховой плащ. Нервно сжимая в пальцах фибулу, застегивавшую плащ у горла, она слушала, как в оконную раму монотонно бьется ветка дерева.

Меховой плащ вместе с застежкой некогда подарил ей Каспар, и Май очень дорожила этой одеждой. Фибула была большая, из настоящего серебра в виде дракона с распахнутыми крыльями. Стоила она немало, поэтому девушка предпочитала носить ее застегнутой изнутри, чтобы никто не видел.

Эту привычку она приобрела задолго до нынешнего странствия, еще с тех времен, когда стыдилась показывать Каспару, как сильно ценит эту вещицу. Май нравилось носить фибулу так, чтобы та все время прикасалась к коже, и сжимать ее в кулачке, чтобы успокоиться. Жаль только, что это был единственный раз, когда Каспар проявил такую романтическую нежность.

За знакомым криком совы за окном послышался тревожный лай лисицы. Потом воцарилась тишина, даже ветер утих – и Май не слышала ничего, кроме громкого биения собственного сердца. Однако ей казалось, что в комнате кроме нее кто-то есть. Этот кто-то таился в углу, в тени. Сверхъестественное чувство подсказывало Май, что она знает этого наблюдателя. Дрожа, она потянулась к Некронду, хотя и зарекалась к нему прикасаться. Жрицы предупреждали, что нельзя этого делать, а жрицам должно верить. Молясь, чтобы успокоиться, девушка так хотела бы, чтобы в дверь сейчас ворвался Каспар и спас ее от всего этого!

Она не могла обуздать свое воображение и теперь была уверена, что в углу притаился неизвестный враг. Он сидел там, согнувшись, и поджидал только, когда Май уснет.

– Спар, – всхлипнула она беспомощно. – Спар, ты мне нужен…

Девушка стиснула зубы, стыдясь глупого страха перед тенями, недостойного торра-альтанки, пережившей осаду. Она во все глаза уставилась в темный угол. Конечно же, это всего-навсего стул с брошенной на него одеждой! Игра теней придала ему такой странный вид. Май поплотнее завернулась в меховой плащ и прикрыла глаза ладонями – но вскоре ей показалось, что кто-то крадется к кровати. Она взглянула сквозь пальцы и вздрогнула: та штука в углу и впрямь как будто приблизилась.

Как раз когда Май уже готова была закричать от страха, снизу, из общего зала, послышались звуки песни. Это пел прекрасный голос ее самоуверенного защитника. Весь трактир наполнило внезапное ощущение покоя. Тени как будто рассеялись, стул с брошенной на него одеждой снова обрел привычный силуэт, в котором не было ничего угрожающего. Май откинулась на набитую соломой подушку, которая похрустывала, принимая удобную форму под ее головой, и слушала песню. Она была такая приятная… успокаивающая…

Песня вернула мысли к Каспару, и по бледным щекам ее поползли слезинки. Три года она любила баронского сына, ожидая, когда он наконец обратит на нее внимание. Ждала, что в один прекрасный день он примчится в крепость с охоты на своем могучем скакуне, поднимет ее к себе в седло и поцелует, и вся древняя крепость вскричит от радости…

Но этому не судьба произойти. Май всхлипнула. В песне эльфоподобного человека говорилось о безответной любви, и девушке оставалось только зарыться лицом в подушку и тихонько поплакать.

Должно быть, она и сама не заметила, как уснула, потому что следующее, что Май осознала, это то, что ей очень холодно. Меховой плащ соскользнул на пол и разрушил рябиновый круг. Луна села, и через щели в ставнях не проникало ни лучика света. В темноте ясно слышался звук тяжелого дыхания. По дощатому полу у самой кровати заскрипели шаги звериных лап. Чавкнула чья-то пасть, и Май задрожала. Она, конечно, не была жрицей, но продолжала надеяться, что рябина защитит ее, какое бы зло ни проникло в комнату.

Рука ее сама собой потянулась к Яйцу. Может быть, все-таки можно его использовать, чтобы прогнать духов, пришедших из-за предела Иномирья? Май замерла, едва не касаясь Некронда; теперь она понимала, как сильно было искушение Каспара использовать Яйцо. Вспоминая предостережения Морригвэн, девушка сжала руку в кулак и резко отдернула ее. Нужно верить в защиту Великой Матери. Эти страшные создания не более чем тени и не могут причинить никакого реального зла.

Май почти убедила себя, что тени и призрачные звуки, суть не более чем порождение ее воображения, когда сгусток тьмы в углу снова привлек ее внимание. Девушке показалось, что он ползет вперед, и остальные тени стягиваются вместе, собираясь вокруг него. И тут они все бросились на нее.

Май пронзительно закричала.

Дверь распахнулась, и на пороге предстал некто с фонарем. Призрачная тень остановилась и развернулась к силуэту, замершему в дверях; тот запел медленную и страшную скорбную песню, от звука которой по спине Май побежали мурашки. Все тело ее затвердело и замерло, как будто превращаясь в камень. Черная тень издала долгий стон боли и съежилась, делаясь все меньше и меньше, совсем истаивая и исчезая. Певец шагнул с порога в комнату, тембр его голоса изменился, становясь мягче и нежнее. Май невольно расслабилась. Конечно же, и на этот раз ее спасителем оказался эльфоподобный незнакомец. Он наклонился и зажег свечу возле кровати.

– Что это было? – дрожащим голосом спросила девушка. Она чувствовала себя разбитой и больной, словно черная тень проникла в ее сны и завладела мыслями. Кто знает, как долго эта тварь просидела в углу? Защитник пожал плечами.

– Яйцо делает странные вещи.

Сейчас Май не особенно волновало, откуда он столько знает; она просто пала в его объятия, как только незнакомец протянул руки, чтобы ее успокоить. Измученная столькими ночами без сна, девушка почти сразу же заснула под колыбельную певца. Когда она вновь открыла глаза, было уже утро. Певец все еще находился рядом и тихонько пел. Все страхи ушли, и Май в замешательстве оттолкнула его от себя.

Певец улыбнулся безо всякой обиды.

– Пойдем, я куплю тебе завтрак.

Май недолго медлила, прежде чем согласиться. Спутник галантно свел ее вниз по ступеням; только тогда девушка заметила, что он переоделся, сменив прежнюю неряшливую одежду на изящный кожаный камзол с серебряными запонками. Нижнюю рубашку он надел шелковую, зеленую. Такой костюм шел ему куда больше, подчеркивая красоту. Это куда более подходящая одежда для такого человека, решила Май.

Вскоре они опять тронулись в путь. На этот раз Май согласилась сесть позади него на коня. Золотоволосый певец правил на восток, в сторону моря. Девушка почти не говорила с ним на протяжении нескольких миль, размышляя, кто же все-таки ее загадочный спаситель и откуда он взялся. Наконец любопытство стало нестерпимым.

– Если уж мы странствуем вместе, почему бы вам не назвать мне свое имя? – осторожно начала она.

Он радостно улыбнулся, как будто эта простая просьба означала окончательное принятие его в спутники, однако не торопился с ответом. Май застенчиво провела рукой по густым каштановым волосам. Интуиция подсказывала ей, что этому человеку важна только она, она сама. Но почему?

Май никогда не считала себя красивой, всегда как бы находясь в тени Брид. Но золотоволосый певец, похоже, находил-таки ее привлекательной.

Девушка чуть было не ответила на его улыбку, но вовремя одернула себя. Он начал искусно вкрадываться к ней в доверие, вот, пожалуйста – она уже почти потеряла бдительность! Не может быть, чтобы его интересовала именно сама Май: с таким умом и тем более с таким голосом он мог заставить любых принцесс валяться у себя в ногах!

– Амариллис, – после долгой паузы пришел наконец ответ.

Как будто этому человеку было нелегко открыть что-то столь тайное, как собственное имя.

Май кивнула, доверяя спутнику куда больше теперь, когда было хотя бы ясно, как его называть. Она не помнила, как Амариллис убедил ее сесть на свою легконогую рыжую лошадь, но теперь, сидя у него за спиной, как ни странно, не ощущала неудобства. Они проделали уже далекий путь, на много миль приблизившись к восточным портам, откуда ходят корабли через Кабаллан. Там Май собиралась подыскать себе рейс до Кеолотии.

Дорога начала слегка забирать на северо-восток, огибая Желтые горы и проходя по границе Йотунна и Торра-Альты. Вскоре она раздваивалась: одна дорога вела к многолюдным портам восточного Йотунна, откуда экспортировались знаменитые йотуннские сыры, а вторая – к северу, к рыбацким деревенькам восточной Торра-Альты. Выросшая в лесной тишине, Май всю жизнь боялась больших городов и настояла на выборе северной дороги. Тропа извивалась меж меловых холмов и к вечеру вывела странников к утесам, откуда виднелась внизу россыпь ярких домиков: село Моевкина Бухта.

Амариллис и Май смотрели с утесов на зеленый хрусталь глубокого моря. Ближе к берегу, где просвечивало дно, вода светлела, подводные камни и водоросли окрашивали ее потрясающими цветами. На добрую милю неглубокая бухта была надежно защищена от свирепости открытого моря кольцом острых скал. За ними вздымались мачты трех больших кораблей, стоявших на якоре среди темных, подернутых кипящей пеной волн.

Море поразило Май до глубины души. Она слышала много историй о нем, о его соленом дыхании и небывалых цветах, но не была готова к такому огромному пространству. Да что там – вся эта масса воды к тому же тяжело вздыхала, медленно ворочаясь, как огромное животное, голодно чавкающее у берегов. Водная громада простиралась до самого горизонта, в бесконечной дали становясь серой линией, на которую опирались небеса. Величественный вид казался Май чужым и страшным. Море жило и дышало, оно даже пахло, как потный зверь. В воздухе летали клушицы, прочерчивая воздух у самых ног Май, и девушка отвлеклась от воды, переключая внимание на крутой спуск.

Дорога спускалась прямо по утесам, петляя туда-сюда, то и дело исчезая из виду, будто стремясь похитрее извернуться меж скальных уступов. По верхушкам утесов виднелись странные сооружения из толстых цепей: должно быть, устройства, помогающие спускать грузы в деревню – если вес товаров слишком велик, чтобы свезти их вниз на ослике.

Девушка думала, что Амариллис хотя бы на таком крутом спуске проявит осторожность – склон был не менее обрывист, чем, например, Тор, и явственно слишком крут для повозок, а местами дорога еще и сужалась до предела. Но Май ошиблась – ее защитник, нимало не беспокоясь, направил лошадь прямо вниз, рискуя переломать животному ноги.

Когда они достигли самых верхних ярусов деревни, стоявших у подножия, кобыла была вся в пене и тяжело дышала. Проезжая часть расширилась – здесь были надстроены деревянные платформы поверх камней; жители деревни даже снабдили дорогу перилами.

Лошадь Амариллиса спускалась все ниже, пару раз разминувшись с вереницей ослов, потевших под грузом огромных корзин. Вокруг теснились домики с крохотными окошками, косившимися на блещущее под солнцем стальное море.

Это были даже не дома в том смысле, в котором к ним привыкла Май, – скорее древние укрытия, сохранившиеся с тех пор, когда громада океанской воды жадно лизала самые подножия скал. Прямо в камне виднелись выбитые грубые ступени, ведущие от жилищ вниз, к узкой гавани. Подъемные блоки вроде тех, которые используют на мельницах, нагружались бочками и поддонами. Здешние жители все отощали от постоянного лазанья вверх-вниз, их обветренные лица опалило солнце и просолила морская пена. У всех была манера кричать, а не говорить, даже находясь близко друг от друга, – должно быть, из-за необходимости перекрикивать звонкоголосых моевок. Целые стаи этих птиц кружились над портом, сплошной чередой покрывали прибрежные скалы.

Май была безмерно рада наконец оказаться внизу и сойти с коня.

– Нужно найти для тебя подходящий рейс, милая моя леди, Радостная Луна, – в куртуазной манере обратился к ней Амариллис, и девушка не могла понять, не издевается ли он над ней. – За морем будет куда безопаснее.

Май непонимающе подняла брови.

– Море – преграда для злых духов, – объяснил он. – Черной Тени будет трудно через него перебраться.

Посмотрев по сторонам, они заметили на берегу два трактира – по одному на каждом краю деревни. Май заметила, что в ближайший из них, под названием «Голодный рыбак», все время входили молодые люди рыбачьего вида. Вывеску перед входом во второй трактир девушка не могла отсюда разглядеть, но поняла, что двери его заперты. Он стоял ближе к той части пристани, где теснились грузовые лодки, возящие товары к большим кораблям и обратно. Скорее всего этот кабачок предназначался для мореходов дальнего плавания.

Май снова переключила внимание на рыбаков. Две шумные компании околачивались возле причала, залепленного водорослями; похоже, здесь был центр всей деревни. Люди одной из компаний носили куртки и краги, у некоторых в руках были шесты. Вторая группка состояла из народа в теплых плащах и толстых куртках – конечно, это были рыбаки, собиравшиеся выходить в море. До слуха девушки долетали слова.

Человек, говоривший больше всех, привлек ее взгляд. По щегольскому черному плащу и остроконечной шляпе она распознала в нем деревенского старосту.

– Да, странный человек, очень странный. Но уж знатный – это точно, или я никогда дворянина не видел. Назвался баронским сыном. Да, так и сказал – сын самого барона Бранвульфа. Кольцо мне показал. – Староста нарочно прервался, глядя, достаточно ли сильное впечатление производит его рассказ. – Надменный такой выскочка на здоровенном черном коне. В жизни не видел парня, который бы так выделывался! Сразу видно – знает себе цену. Предостерег меня насчет смутьянов, которые болтаются в горах к западу от нас. Еще требовал людей. Так что придется нам поставить стражу на скалах и проследить насчет этих, которые в горах. Он сказал – вот-вот с гор полезут. И еще что-то говорил о награде.

Сердце Май подпрыгнуло. Баронский сын! Все внутри у нее запело от радости, но девушка одернула себя. Ничего не изменилось – нужно уезжать отсюда как можно скорее, если это и в самом деле Каспар. Нельзя рисковать, иначе он узнает, где Некронд. Май так взволновалась, что даже не задумалась, почему Каспар ищет не ее, а какую-то банду смутьянов.

Компания распалась; люди расходились, увлеченно обсуждая, что бы они сделали с вознаграждением. Внимание Май привлекла горстка рыбаков и их жен, собравшихся под низким навесом крыши «Голодного рыбака». Их разговор принял совсем другое направление: похоже, что прошлой ночью в небе не было луны, и суеверные рыбаки не осмеливались выходить в море.

Май огляделась – и не заметила в округе ни следа капищ Новой Веры. В сердце ее родилась надежда, что эта деревушка вернулась на путь Великой Матери. Обуглившееся костровище, несомненно, оставшееся от недавнего костра Бельтайна, еще глубже убедило ее в собственной правоте. На сердце сразу полегчало.

– Все будет в порядке, если я оставлю тебя в трактире? – спросил Амариллис. – А сам пока пойду, поговорю с моряками.

Май неопределенно кивнула. Она вообще-то собиралась странствовать в одиночку, но еще не придумала, как же ей все-таки избавиться от безотвязного спутника.

Он выглядел неуверенно.

– Может быть, малышка, тебе лучше все-таки отдать это мне? Мне было бы легче сохранить его…

Губ Май коснулась холодная улыбка.

– Теперь понятно… Ты не можешь отнять его силой, так? – Пальцы девушки нервно сжали серебряный ларчик. – Украсть ты его тоже не можешь и придумал отличный план – выманить его лестью. Вот зачем ты так возишься со мной. Но не надейся, ты не получишь ни его, ни меня, – холодно и безо всякого выражения сказала она. – Тебе меня не соблазнить. Я люблю другого и останусь ему верна.

Май прикоснулась к застежке плаща под самым горлом и снова вспомнила прекрасное лето, лето самого первого ее года в Торра-Альте после осады. Тогда она была слишком невинна, чтобы понять, какую непреодолимую преграду для ее счастья являют отношения Каспара и Брид. Май так льстило внимание Каспара, любое касание его руки вызывало всплеск восхищения. Она вспомнила, как его теплое дыхание касалось щеки, когда он подходил ближе, и как у него дрожали пальцы, когда он случайно дотрагивался до нее… Май была счастлива! Пока не разглядела, как Каспар тоскует по Брид, с какой болью вздыхает при взгляде на нее.

Разве она годилась в соперницы Брид? Май ненавидела ее и безмерно стыдилась этого. И подумать страшно, что Май, верная последовательница Великой Матери, способна ненавидеть одну из Высоких Жриц!

Амариллис протянул к ней руку.

– Ты ошибаешься. Теперь эта вещь не может мне помочь… Мне нужна только ты. И единственное мое желание – тебя защищать.

Май вспыхнула от такого неожиданного благородства, но только сильнее стиснула под плащом серебряный ларчик. Амариллис ушел, и девушка осталась одна у пылающего очага в «Голодном рыбаке». Она сидела и слушала, как старый моряк рассказывает о страшной твари, которую он видел на скалах.

– Как раз на сером утесе оно стояло, неподалеку от дома старухи Греб.

– Да ладно тебе. Ты, как и остальные, вчера не выходил в море и просидел здесь почти до рассвета, – хохотнул трактирщик. – Неудивительно, что по дороге домой тебе чудовища встречались. Странно только, что они не были розовые.

Весь кабак захихикал, и старик обиженно ударил себя кулаком в грудь.

– Все знают, что южнее, ближе к Йотунну, волки так и шныряют! Может, они и до нас добрались.

Но это предположение было всеми решительно отметено как нелепица.

– А вот и старуха Греб собственной персоной! Сейчас она нам расскажет, какие там волки бегают по ночам вокруг ее дома! – возгласил трактирщик.

По спине Май пробежал неожиданный холодок, едва порог переступила очень высокая и худая женщина с длинными седыми волосами. Девушке показалось, что даже огонь в очаге на миг потускнел.

Старуха Греб обвела толпу мрачным взглядом из-под густых бровей и отрывисто приказала трактирщику:

– Виски.

Тот выпучил глаза.

– Виски? Ты собираешься пить виски, Греб? Ты же знаешь, это тебе не понравится. Помнишь, как плохо тебе было от виски в прошлом году, после праздника?

– У меня неприятности, и я собираюсь выпить виски, – повторила старуха.

– Я же говорил, что видел волка! – возликовал старый рыбак. – Вот она его тоже видела. Это же ясно.

– Какой еще волк? Никаких волков, – фыркнула старуха. – Просто я споткнулась о проклятый камень. – Она внезапно развернулась и ткнула пальцем в Май, немедленно похолодевшую от страха после того, как оказалась в центре внимания. – Единственное, что я видела странного, – это двух путников, пришедших из проклятой земли. Не знаю, как у них хватило отваги проделать этот путь. Нечасто в нынешние времена к нам приходят оттуда гости.

Она взглянула Май прямо в глаза.

– Что тебя сюда привело, юная леди?

Греб подсела к Май за столик, с любопытством ее разглядывая. Девушка отшатнулась, испугавшись желтых зубов старухи и скверного запаха у нее изо рта. Глаза седой женщины слезились и были налиты кровью. Май смотрела на нее с неприязнью и раздражением.

– Не бойся, – бросила старуха далеко не успокаивающим тоном. Слова, казалось, выходят из ее горла с натужным скрипом. Греб быстро соединила указательные и большие пальцы обеих рук в знаке Матери, как бы желая этим сказать Май, что та в безопасности. – Я бы проделала далекий путь, чтобы отдать последнюю дань почтения умершей Карге, но ноги у меня уже не те, что прежде. Вижу, ты как раз из тех краев. На лице у тебя написано, что ты – дитя Великой Матери.

Май все еще была напугана. Хоть эта женщина и говорила с почтением о Великой Матери, инстинктивно девушка ей не доверяла.

Остальные посетители трактира обменивались со старухой дружелюбными кивками, некоторые подводили к ней больных детей и просили совета, и она предлагала разные травки и корешки для лечения больных зубов и ранок от рыболовных крючков. Все будто бы шло спокойно и обыденно.

Но Май чем дальше, тем больше не доверяла странной старухе. Наконец она встала и вежливо извинилась, сказав, что пойдет поискать своего друга. Сердце ее слегка замерло, когда она запоздало поняла, каким словом описала свои отношения с Амариллисом.

Старуха Греб неожиданно схватила ее за руку и задержала. Ладонь ее была очень холодной.

– Не доверяй ему, дитя, – предостерегла старуха, так вращая глазами, что мелькал сплошной белок. – Ему нужна только твоя сила. Он хочет заполучить твое доверие, чтобы ты своими руками отдала ему силу. Ведь отнять эту вещь трудно – даже у такой, как ты.

– Что? Как? – задохнулась Май, желая спросить больше, но боясь этим полностью раскрыть себя.

– Ты не должна ему доверять.

– Кому – ему? – холодно переспросила Май.

– Ему, конечно же. – Старуха Греб кивнула на дверь, в сторону причала. – Парню в зеленой рубахе. – Она фыркнула, будто найдя в зеленой рубахе что-то смешное, потом снова устремила обличающий взгляд на Май. – Я тебе не нравлюсь. – В горле Греб заклокотал смех. – Вижу по глазам, детка, что ты меня невзлюбила.

Май особенно не нравился ее стиль говорить, словно украденный у Морригвэн – глядя в глаза собеседнику, откинув голову назад под таким же углом, как это делала Старая Карга.

Старуха Греб рассмеялась еще громче.

– Не правда ли, смешно: ты не доверяешь мне только потому, что я старая и уродливая. – Она с отвращением окинула взглядом свое грязное красное платье. – А этот мужчина – нахальный и красивый, и поэтому ты готова верить каждому слову его медоточивого языка? Тебе не кажется, что это несколько неразумно?

Она закатила глаза и хрипло пропела несколько слов на непонятном языке, после чего снова выпрямилась и вперила взгляд Май в глаза.

– Я видела знаки – он опасен для тебя. Тебе нужно бежать от него, но только не через море. Беги обратно, в горы, к своей земле – там будет безопаснее.

Старуха Греб отпустила наконец руку Май и отпила три больших глотка из своего бокала. Май понимала, что нужно действовать быстро, пока Амариллис не вернулся. Волосы ее, закрученные в пучок на затылке, были сколоты большой булавкой, которая постоянно расстегивалась. Вот и сейчас она снова расстегнулась, и девушка принялась скручивать волосы в пучок, лихорадочно размышляя, что же ей делать с советом старухи Греб. Ясно одно – со странным золотоглазым спутником необходимо расстаться.

Как бы она хотела, чтобы здесь была Морригвэн и дала ей совет! Когда-то, только что попав, как сирота, под опеку Старой Карги, Май думала, что именно ей назначено стать новой Девой. Она чувствовала, что Морригвэн тоже этого хочет, так часто старуха называла ее «дитя мое» и так сильно к ней была привязана – подобным образом она относилась еще разве что к Брид. Но под конец жизни Морригвэн заметила, что хотя руны говорят о Май благоприятно, а значит, ей предстоит сыграть важную роль, однако девушка не может указать облачной ночью, где находится луна. А такой способностью обладали все высокие жрицы.

Май выскочила из трактира и со всех ног побежала к причалу, инстинктивно влекомая к морю. Она не доверяла Амариллису, но не хотела и полностью принимать совет старухи Греб. Просто нужно было самой найти для себя корабль с подходящим рейсом и ускользнуть на нем от Амариллиса. Май окинула взглядом маленькие рыбацкие лодки, стоявшие у причала, и перевела взор на огромные силуэты торговых судов за оградой острых скал. Любым образом нужно попасть к копям Каланзира.

Неподалеку от Май разговаривали меж собою несколько рыбаков, раскрасневшихся от выпивки. Один, слегка постарше остальных – лет под тридцать, – оглянулся на нее, и его веселые глаза радостно блеснули.

– Ну вот, утешительное зрелище для наших бедных глаз. Там все треплются о рыскающих волках, вместо того чтобы поболтать о земных феях. А они куда более интересны!

Май покраснела.

– Простите, я… Мне нужно место на корабле…

Еще один рыбак подтолкнул первого локтем и захохотал.

– Эй, Дании! Тебе еще не надоело волочиться за своей унылой потаскушкой, когда такая лапушка краснеет от одного твоего взгляда?

Вся компания громко захохотала, и Май нервно прикусила губу.

– Я… Мне… Мне нужно в Кеолотию.

– В Кеолотию!

Это слово вызвало у подвыпивших парней новый взрыв хохота. Май не понимала, что же она сказала такого смешного.

– У меня там родственники, – придумала она достойную причину. – Моя семья вся погибла от волков, и больше мне некуда податься. А в Кеолотии у меня двоюродные братья и сестры, мне нужно их найти…

– Незачем тебе тревожиться и плыть через море, красавица, когда Дании на коленях молит только позволить ему о тебе как следует позаботиться. – Рыбак сильно хлопнул своего приятеля по спине. – К тому же, разве мы похожи на парней, плавающих так далеко? Самая лучшая рыба здесь, у наших берегов, а в водах Кеолотии родится только жалкая килька.

– Пожалуйста, помогите мне.

Май честно и открыто смотрела на них, надеясь пробудить в них лучшие стороны. Тут в разговор вмешался, подойдя сзади, рыбак постарше, с густой бородой. Он широко расставил ноги и засунул пальцы за пояс.

– Эй, парни, вы думаете, это смешно – издеваться над бедной девчонкой?

Май с надеждой обернулась к нему.

– Мне нужно в Кеолотию.

– В Кеолотию? – Бородач только покачал головой. – Это тебе нужно обратиться к купцам, а не к нам, рыбакам.

– Да, я знаю, конечно же, но думала, вот если бы меня кто-нибудь подбросил к тем кораблям… Я не могу пойти туда, где разгружаются их лодки. Там… в том конце гавани есть человек, от которого я скрываюсь, – честно сказала девушка. – Если пойду к купеческим лодкам, он меня заметит.

Она вытащила из кармана монетку – одну из тех, которые дал ей Амариллис, чтобы заплатить за еду в трактире.

Дании поставил на землю полупустую пивную кружку и по-свойски улыбнулся Май.

– У меня, в общем, все готово. Я могу провести тебя через Русалочьи Врата хоть сейчас – только вот дождемся Дерри. В конце концов, деньги есть деньги.

Он кивнул на изящный кеч с ярко-алыми парусами у самого причала и гордо подбоченился.

– Это моя. Одна из самых больших в Моевкиной Бухте. У меня два помощника, не считая Дерри – куда он запропастился?

– Лодку он от дядюшки в наследство получил, – пояснил Май один из его приятелей. – Сказать по правде, Дании ее не заслуживает. Не то чтобы он сам ее заработал, трудясь день и ночь…

И рыбак наградил Дании очередным тычком.

– Ох, спасибо вам, сир, – приговаривала Май, семеня рядом с Дании вдоль причала.

Она старалась держать голову опущенной, чтобы Амариллис не заметил ее издалека. Сама она Амариллиса не видела, но отследила красное платье старухи Греб, мелькнувшее неподалеку. Седая ведьма провожала Май внимательным взглядом.

На краснопарусном двухмачтовом кече не было отдельной каюты для Май, и девушка спряталась от порывистого ветра за грудой парусины на корме. Два парня помоложе возились, расставляя сети.

– Как я и говорил, теперь осталось только дождаться Дерри, – сообщил хозяин лодки. – Тогда поднимем парус.

Он сам принялся возиться с канатами, сетями и корзинами, помогая остальным разобраться что к чему. Наконец на причале показался долгожданный товарищ. Дании при виде его цветисто выругался и простонал:

– И ведь уже успел нализаться!

Дерри и в самом деле едва держался на ногах. Он неловко прыгнул на палубу, запнулся обо что-то и схватился за фал, чтобы не упасть. Но на следующем шагу к рубке пьяница запутался в сети, которую только что смотали. Наконец он уселся с подветренной стороны, трясясь и пошатываясь. Май опустила на лицо капюшон, стараясь спрятаться равно от мрачных взглядов пьяного и от сладких улыбок Дании.

Море близ берега было совсем спокойное, но чем дальше, тем выше поднимались пенные барашки, словно предостерегая насчет волнения глубоких вод. Здесь, в бухте, жестокие удары моря скрадывались стеной острых скал, вздымавшихся из воды, как акульи плавники. Но за ними море злобно урчало и билось, в воздухе рассыпались всполохи пены. Май в страхе увидела, что Дании правит лодку прямо на самый высокий из этих утесов.

– Это Русалочьи Врата, – проорал Дании, указывая на узкий проход между двумя скалами.

Он принялся спускать паруса и кричал Дерри, чтобы тот помогал, но пьяница только позеленел и перегнулся через борт, содрогаясь от рвоты.

Дании, потемнев от злобы, работал с удвоенной силой. Он одновременно боролся с парусами и то и дело бросался к румпелю, чтобы сохранять правильный курс – на проход между грозными скалами. Май оглянулась назад, на мерцающие огоньки деревни, и различила белый парус. Еще одна лодка шла за ними по пятам с большой скоростью. Кто-то отчаянно махал ей с палубы.

На парусах сверкнул лунный свет, прорвавшись сквозь летящие в вышине облака. Вода вокруг лодки-преследователя загорелась серебром. Май знала, это Амариллис идет за ней.

Внезапно кеч дал сильный крен. Май вздрогнула, когда Дании приказал своим ребятам достать якорь. Двое парней перевесились через борт, с криками указывая куда-то на воду перед собой. Дании, находясь под укрытием скальной стены, бросил якорь, и тот ушел в зеленые глубины, уцепившись за камни. Снизу вверх тянулись, покачиваясь в такт движениям моря, длинные водоросли, словно жадные руки утопленников.

– Что это? – тревожно воскликнул один из помощников.

Любопытство заставило Май подойти к борту и тоже впериться в пенистую воду. Там, качаясь на волнах, вниз лицом плавало тело. Длинные седые волосы шевелились вокруг головы словно щупальца морского чудища; серые, бескровные руки бились о скалу. Меж распухших пальцев шныряли любопытные серебряные рыбешки, пощипывая труп. Это была женщина, одетая в белое, как на свадьбу или на другой праздник, – но Май почти сразу поняла, что это всего лишь нижняя сорочка.

Дании подцепил труп багром за спутанные волосы и перевернул на спину.

Май закричала от ужаса. Она видела это самое лицо совсем недавно, не более чем за несколько минут до отплытия – и видела его живым.

ГЛАВА 15

Не обращая внимания на Дании, который кричал, чтобы Май села и остерегалась качки, девушка низко перегнулась через борт и не отрывала перепуганных глаз от страшного зрелища. Труп старухи теперь плавал лицом вверх, вся она распухла и посерела, как если бы была мертва уже несколько дней. Но так быть не могло! Май затошнило от страха. Перед ней плавал труп старухи Греб, с которой девушка встречалась на причале перед самым отплытием.

Кеч подпрыгнул на волнах, ударился о скальную стену, и Май схватилась за скользкий от воды борт, чтобы устоять на ногах.

– Дании, там, в воде! Смотри! – вскричала она, и лодку снова сильно качнуло.

Руки Май соскользнули с борта, и она упала на палубу. Откатившись в сторону, девушка ударилась о планшир. Боясь оказаться за бортом, Май позвала на помощь.

– Уцепись за что-нибудь и держись! – крикнул в ответ Дании, борясь с рулем.

Пенистые черные волны по обеим сторонам Русалочьих Врат бились и плясали, швыряя судно из восьмидесятилетнего дуба как скорлупку. Бедная команда старалась выровнять лодку, прилагая все силы, чтобы вписаться в узкий проход меж скал. Один Дерри ничего не делал. Пьяно шатаясь, он ухватился за какую-то веревку, чтобы удержаться, в то время как остальные лихорадочно возились с фалами и парусами. Май закричала еще громче.

Пьяный моряк тупо взглянул на нее, собираясь с силами. Наконец он двинулся к ней по кренящейся палубе, цепляясь по дороге за все, что попало.

– Не бойся, красотка, сейчас я тебя спасу, – приговаривал он.

Хотя Дерри до сих пор не полностью протрезвел, держаться на ногах у него получалось лучше, чем у Май. Она благодарно протянула к нему руку. Пьяница замер на миг, из углов глаз у него выкатились две крохотные капельки крови. Май отшатнулась обратно к планширу. В ладони Дерри, появившись словно бы ниоткуда, блеснуло лезвие ножа.

– Прыгай! – крикнул громкий голос из лодки, шедшей по пятам.

Судно было уже совсем близко, черные волны швыряли его словно перышко.

– Радостная Луна! Прыгай, пока можешь! Волны защитят тебя!

Это кричал Амариллис.

Данни заорал одному из своих помощников сменить его у руля, чтобы помочь девушке, но времени уже не оставалось. Нож блеснул у нее прямо перед глазами, Дерри захохотал.

– Одержимый! – Слово само сорвалось с губ Май. Увернувшись от удара, она пятилась от врага, крепко сжимая серебряный ларчик.

– Радостная Луна, дочка дровосека, – прорычал одержимый, приближаясь. – Это не для тебя. Ты не сможешь! Никогда не сможешь! У тебя нет силы!

Он протянул руку – и воздух задрожал от присутствия тысяч голодных душ, жаждущих, чтобы Май прикоснулась к Некронду.

– Дерри, отстань от нее! – завопил Данни, хватая одержимого сзади своими сильными руками.

Поворотом кисти Дерри поверг его на палубу и снова повернулся к Май. Черная ненависть клокотала в его кровоточащих глазах.

– Прыгай же! – вновь закричал Амариллис, уже возвышая голос до пения. – Доверься морю, слезам Великой Матери!

Дерри дрогнул, глаза его завращались; он отвел взгляд от девушки, ища, от кого исходят властные песенные звуки. Пользуясь возможностью, Май больше не стала медлить. Она глубоко вдохнула и бросилась в бурную черно-зеленую воду. В первый миг прикосновение пенной воды к коже показалось даже приятным, но тут от ледяного холода у нее перехватило дыхание. Могучие руки моря обхватили девушку, завертели, принялись подбрасывать и трепать, как ребенок нелюбимую куклу. Изо всех сил стараясь достичь поверхности, Май сделала рывок и вынырнула футах в десяти от кеча.

– Я тебя достану! – проорал Дерри и ткнул в воду багром. Багор сильно ударил Май по плечу и зацепился за одежду.

Злобно хохоча, одержимый потащил ее к себе.

– Оставь ее! – крикнул Амариллис; приказ его звучал еще более грозно.

Дерри издал неистовый звериный крик, снова на миг потеряв Май из виду. Она воспользовалась моментом, чтобы отодрать крюк багра от своего платья. Одежда девушки отяжелела от воды, и держаться на поверхности становилось все труднее. Юбка, ставшая почти что монолитной, облепила ноги, сковывая движения. Одержимый пьяница, рыча от злобы, перевесился через борт, чтобы схватить Май, но отшатнулся от всплеска соленой воды. Он отдернул руку, будто обжегшись, и Данни, пользуясь моментом, снова сумел его схватить. Они принялись драться, катаясь по палубе, и Май сквозь всполохи пены увидела, что хозяин лодки победил и выбросил Дерри за борт. Вода мгновенно скрыла его.

Девушка отважно боролась с волнами, держа направление на скалы. Она почти ничего не видела – вода то и дело накрывала ее с головой. Каждая пятая волна захлестывала ее и толкала вниз. Май совсем ослабла от холода. Задыхаясь, она все прорывалась вверх, к серебряному свету, блестевшему на поверхности; но мощь моря отнимала у нее последние силы. Вес мехового плаща тянул Май на дно, и она тщетно царапала ногтями застежку, пытаясь ее расстегнуть. Хитрая фибулка не поддавалась. Плащ был застегнут слишком плотно, чтобы выскользнуть из него; девушка отчаянно пыталась содрать его с себя, но не могла.

Глядя вверх сквозь толщу воды, Май увидела пузыри, выходящие из ее собственного рта. Она уже не пыталась расстегнуть фибулу. В гаснущем разуме промелькнула странная мысль, что это любовь к Каспару тянет ее на дно. Матерь, помоги мне, успела помолиться Май, прежде чем последние силы оставили ее, и море поглотило маленькое тело.

…Но кроме нее, в воде был кто-то еще. Сильные руки подхватили девушку, толкая к поверхности. Май глотнула воздух, в лицо ей брызнул дневной свет, заигравший на золотых волосах. Конечно, ее спасителем снова оказался Амариллис! Он плыл сильными гребками, таща девушку к своей лодке, плясавшей неподалеку на волнах.

С лодки протянулось сразу несколько рук, чтобы поднять Май на борт. Ноги ее казались налитыми свинцом, когда девушка уцепилась за деревянный фальшборт. Наконец ее вытянули на палубу. Промерзшая до костей Май вцепилась в человека, оказавшегося рядом, и прижалась к нему, вся дрожа. Это оказался Амариллис. С невероятным облегчением, больше не противясь, Май ткнулась головой ему в плечо.

– Больше не убегай от меня, – прошептал он. – Ты слишком большое сокровище, чтобы тебя терять… Слишком большое.

Май не протестовала, когда он совлек с нее мокрый меховой плащ и принялся раздевать ее и дальше, чтобы растереть замерзшие члены. Теперь у девушки не осталось сил ни на что, кроме как довериться ему.

Лодка все подпрыгивала на волнах, и команда, вооружившись баграми, искала в воде тело Дерри.

– Мы поймали его! – крикнули с другой лодки; там, перегнувшись через планшир, один из моряков уже подтягивал отяжелевший от воды труп к себе.

Дерри схватили за руку, чтобы вытащить, но плоть порвалась, словно давно уже сгнила. Остаток трупа снова свалился в воду и пошел ко дну необычайно быстро, как каменный.

– Он… умер? – пролепетала Май, прижимаясь к Амариллису, чтобы набраться от него тепла.

Кровь в ее жилах потихоньку отогревалась – но не с болью, как бывает, когда войдешь в теплую комнату с мороза, а мягко и постепенно, как лед тает под солнцем.

Губы Амариллиса слегка коснулись ее уха.

– Забудь о нем. Тебе нужно отдохнуть.

Май была слишком измождена, чтобы спорить. Все, что она поняла из дальнейшего, – это что моряки с обоих судов некоторое время трудились, вылавливая из воды труп старухи Греб, а потом устремили лодки назад, к берегу. Им пришлось побороться с течением, чтобы доставить тело обратно в Моевкину Бухту.

По лодке то и дело пробегал тревожный говор.

– Оно может вернуться? Этот человек, то есть это… создание? – спросила Май, когда наконец нашла в себе силы вспомнить и сопоставить безумное лицо Дерри и искаженные ужасом черты мертвой старухи Греб.

– Если и может, то не сразу. После купания в слезах Великой Матери ему придется возвращаться через Иномирье. Но какая у него целеустремленность! Сомневаюсь, что он отстанет, пока не добьется своего.

Амариллис выглядел очень взволнованным, но Май слишком вымоталась, чтобы раздумывать над его словами.

– Моряки сказали, он утонул, как камень, – стуча зубами, выговорила она. Амариллис тем временем растирал ей руки, совсем посиневшие от холода. Май и не знала, что кожа может так сильно поголубеть. – Почему он пошел ко дну?

– Слезы Великой Матери имеют великую очищающую силу. Духи не могут их вынести.

– Духи? – переспросила Май, заглядывая в его загадочные глаза.

Амариллис только кивнул. Май почувствовала облегчение.

– Я сначала думала, что ты эльф, – призналась она. – Но ты ведь прыгнул за мной в воду и не утонул…

Амариллис рассмеялся, но в смехе звучала нотка грусти.

– Милая моя, я всего лишь смертная плоть. И больше ничего.

Он взглянул на собственные руки так, будто подобная мысль его самого изумляла.

Моряк, стоявший у руля, вмешался в разговор:

– Есть старая пословица, что дух может переплыть через море только в яичной скорлупке. Так что мы, моряки, которым нет большого дела до духов и прочей нечисти, все время обламываем им рога, хорошенько разбивая скорлупу, когда едим яйца.

Амариллис улыбнулся.

– Это мудрая предосторожность. Но на самом деле духам нужно не яйцо, а птица. Если духу не удается найти лодку, он может вселиться в тело птицы и перелететь через море. До чего же странны пути поверий!

Май приняла его слова за истину, не переспрашивая, только удивляясь, откуда этот человек столько знает. Она-то думала, что нынче только женщины сведущи в гербологии, фольклоре и мистике!

– Откуда ты родом? – спросила она, когда Амариллис завернул ее в сухую ткань и принялся покачивать на руках, тихо напевая.

Девушка не протестовала больше, но с благодарностью принимала его внимание. Она положила голову своему спасителю на плечо и закрыла глаза, слушая убаюкивающую песню. По щекам ее текли слезы – чего бы только Май не отдала, чтобы ее так обнимал Каспар!

Но это был не Каспар. Сын барона не пришел, чтобы спасти ее. И если Май собирается хоть как-то жить и быть счастливой, а не плакать без конца, ей придется забыть о Каспаре. Она спрятала лицо на мускулистой груди Амариллиса. Может быть, так оно и лучше? За время жизни в замке девушка видела немало безответно влюбленных… Воинов, павших от ваалаканских мечей, заменили другие, юные, с головами, забитыми романтикой. Май знала на их примерах, что раны несчастной любви лучше всего заживают, если кто-нибудь другой лечит их своей любовью.

Май собиралась начать новую жизнь – ради самой себя и Каспара. Она потянулась и слегка сжала руку Амариллиса. Реакция ее спасителя была мгновенной: по всему его телу пробежала волна радостной дрожи. Май даже испугалась и отдернула руку, хотя внутри у нее стало тепло. Радовала мысль, что она может доставить кому-то столь сильное удовольствие.

Май закрыла глаза и не открывала их до тех пор, пока лодка не вошла в тихую воду бухты. Бесчисленные черно-белые крачки носились над водой, со скал доносились резкие крики моевок.

– Мы пойдем в другой трактир, чтобы не привлекать особого внимания. Там мало местных, в основном купцы с проходящих кораблей, – объяснил Амариллис.

Легко подняв Май на руки, он понес ее к трактиру. Над входом виднелась вывеска – птица-топорок с завязанными глазами. Вывеска потрескалась от влажных морских ветров.

– Отдохни наверху, пока я порасспрашиваю насчет подходящего рейса на завтрашнее утро.

– Почему ты помогаешь мне? – спросила Май слабым голосом.

Амариллис обезоруживающе улыбнулся и отвечал, не медля ни мига:

– Потому что ты для меня – жизнь и душа.

Май рассмеялась. Как можно по-настоящему доверять человеку, делающему столь смехотворные заявления? Но она хотела верить ему, в самом деле хотела. Он защищал ее, она нуждалась в нем. В конце концов, пока Май удается беречь от него Некронд, с Амариллисом куда безопаснее, чем без него.

– Комнату для леди и девушку ей в помощь, – обратился Амариллис к старушке-служанке.

Май была несказанно рада принять ванну и выпить сладкого сока, который должен был помочь ей заснуть; но не могла расслабиться, пока не вернулся Амариллис и не сел возле двери.

Май проснулась и поняла, что онемение окончательно ушло из ее ног и пальцев. Однако она до сих пор чувствовала себя слабой. Золотоглазый человек стоял у ее кровати.

– Сейчас принесу тебе поесть, – улыбнулся он.

– Спасибо, мне бы лучше… поговорить, – покачала Май головой. – Я… я не хочу… Ее лицо… Лицо старухи Греб.

– Там, внизу, горит огонь, – отозвался Амариллис. – У очага ты сразу почувствуешь себя лучше.

Май кивнула, хотя и без особого энтузиазма, и отослала его, чтобы одеться. Это заняло у нее долгое время – девушка никак не могла разобраться с застежками и завязками, пальцы ее дрожали. Все так и валилось из рук, но помощи просить она не хотела. Наконец, одевшись, Май позвала спутника обратно и позволила ему свести себя вниз по ступенькам.

– Ну, крохотуля, что нам приготовить для тебя и твоей дамы? – добродушно спросил трактирщик «Слепого топорка», встречая их в трапезном зале.

– Хм, «крохотуля», – недовольно пробормотал себе под нос Амариллис, и Май поняла, что совсем забыла, какого он маленького роста – такое от него исходило ощущение властности и силы. – Неси что угодно, но самое лучшее.

Май потянула его за руку, мотая головой.

– Нет-нет, спасибо, я не голодна. Амариллис понимающе кивнул.

– Тогда жаркое для меня и немного супа для леди. Мы сядем у окна, на солнышке.

Трактирщик проводил их к маленькому столику у самого окна, сделанного в форме бойницы. Из окошка открывался вид на море. Был час отлива.

– Сейчас у нас тихо, но вот будет прилив – тут же набьется полон зал моряков с тех кораблей. Им в «Голодном рыбаке» и вполовину так не нравится, как у нас, – с довольным видом объяснил трактирщик. – Так что садитесь здесь, иначе вас толпа раздавит.

Май смотрела в окошко, на кольцо скал, где на волнах тяжело покачивались огромные корабли. Они все смотрели в одну сторону, как собаки, чующие дичь. Трактирщик вскоре принес большое блюдо жаркого для Амариллиса и теплый суп для Май, но она не смогла съесть ни ложки. Перед глазами у девушки так и стояло полусгнившее лицо старухи Греб, качающееся в волнах.

Амариллис говорил с ней мягко и то и дело поглаживал по руке.

– Тебе нужно хоть немного поесть, чтобы сохранить тепло, – убеждал он с неподдельной заботой.

Холод и в самом деле пробрал девушку до самых костей. Она почти не обращала на собеседника внимания и безучастно смотрела, как трактир наполняется посетителями. Голос Амариллиса вдруг прервался.

Май вздрогнула: у их стола стояла девочка в голубом плаще из тонкой, полупрозрачной материи. По крайней мере Май показалось, что это девочка, пока она не разглядела посетительницу получше – такая та была маленькая, даже меньше ростом, чем Брид, и совсем тонкая. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что это женщина средних лет, с необычайно тонкими чертами лица.

Амариллис замер без движения; Май уже сочла было его грубым – он не приветствовал подошедшую к нему даму. Вдруг он вскочил со стула, едва не опрокинув его, и одарил гостью сияющей улыбкой. Золотистые глаза женщины смотрели то на него, то на Май.

– Ты слишком хрупка для своей ноши, – неожиданно заговорила женщина с грустным глубоким вздохом.

Май нахмурилась, не понимая ее намерений. Неужели гостья имеет в виду Некронд? Но как она об этом узнала? И даже если Май и маленькая, то не такая уж хрупкая. С чего бы этой женщине называть хрупкими других, если сама она даже еще меньше?

Должно быть, ветер в этот миг разорвал пелену облаков, потому что через окно упал луч золотого света. Он осиял лицо маленькой женщины, которое внезапно засветилось неземной красотой, чистой и одновременно печальной. Май задохнулась от прилива благоговейного страха и разом забыла все, что собиралась сказать. Она считала Морригвэн мудрой, Керидвэн чувствительной, а Брид – до отвращения прозорливой, но эта женщина… Похоже, она объединяла качества всех трех. Ее глаза…

– Что же, маленькая Радостная Луна, ты проделала далекий путь и показала себя мудрой, найдя себе столь опытного спутника. Он может направлять и защищать тебя. – Незнакомка бросила на Амариллиса взгляд, исполненный глубокого смысла. – Я сожалею о тебе, воистину сожалею, но вот все, чем я сейчас могу тебе помочь.

Она вынула из мешочка у пояса, сшитого из удивительно мягкой кожи, что-то маленькое и протянула девушке.

– Это ивовая кора? – тихонько выговорила Май, немедленно узнав подарок.

Женщина удовлетворенно кивнула.

– Да, именно так. Но этот кусочек коры содержит в себе больше силы, чем что бы то ни было во всем Кабаллане.

Май кивнула, дрогнувшими пальцами взяла кусочек коры и положила в рот. На вкус эта ивовая кора не отличалась от любой другой, которую ей давала Морригвэн, но по телу Май удивительно быстро пробежала волна тепла. Кожа вспыхнула внезапным жаром, как если бы ее коснулось солнце.

Прекрасная женщина обратила взгляд печальных глаз на Амариллиса.

– Добрый юноша, если когда-нибудь тебе придется ступить на долгую лесную дорогу в Аннуйн, вспомни мои слова. Даже издалека мы слышим твое пение, и поешь ты не мелодией, что есть твое право, но силой. Ты преступаешь закон. Может быть, уже слишком поздно, но я прошу тебя хранить свой талант для себя одного, иначе условия договора будут нарушены.

Амариллис покорно кивнул, и незнакомка улыбнулась ему с глубоким сочувствием. Май смотрела женщине в спину, пока та шла через толпу, хотя большинство людей, казалось, ее вовсе не замечали – или ограничивались приветственным кивком. В дверях она остановилась, вся осиянная солнцем, и обернулась подарить Май прощальный взгляд сквозь золото кружащихся в луче пылинок. Короткая улыбка – и прекрасная женщина исчезла.

Май моргнула. Казалось, гостья просто растворилась в солнечном свете. Наверное, девушка на миг отвлеклась, и прекрасная женщина просто затерялась в толпе?

– Кто она такая? – вопросила Май в лоб, сурово глядя на Амариллиса. – И более того – кто ты такой?

– Твой крестный из эльфов, – хмыкнул тот в ответ. – Ладно, у нас мало времени. Нужно постараться улизнуть через море незаметно, не оставляя следов. И старайся даже не думать о Яйце, чтобы не привлечь внимания. Они чувствуют это, ты же знаешь. Духи и древние создания так и тянутся к нему. Для них присутствие этой вещи так же очевидно, как для тебя – восход солнца после страшной ночи.

Май хорошо понимала, что он имеет в виду. Она сама чувствовала близость огромной рати разных созданий, ощущала их тоску и боль, их жажду жизни. Иногда эти ощущения накатывались плотной волной. Всякий раз их целью было воздействовать на ее, Май, волю. Они давили на волю, как бык, упершийся рогами в шаткие ворота.

Не в первый раз девушка подивилась, откуда Амариллису известно так много о Некронде и чего он хочет добиться, помогая ей. Но вопреки самой себе Май начинала ему верить. Кусочек ивовой коры действовал чудесным образом, и, отрешившись от тяжелых размышлений, Май принялась за свой остывший суп.

Амариллис оглядел трапезный зал, теперь битком набитый народом. В глаза ему сразу бросился важного вида моряк с черной бородой, одетый в рубаху с короткими рукавами и широкие штаны с синей каймой. Он порой покрикивал на окружающих и сидел за своим столиком в гордом одиночестве, хотя в зале едва хватало мест. Этот моряк явно почитал себя за важную персону. Он встретился глазами с Амариллисом, скривился и вперился распутным взглядом в Май, даже подмигнул ей.

– Нам нужно место на корабле, и этот бородач – неплохое начало. Он владелец корабля, бьюсь об заклад! И к тому же вполне самоуверенный, – заметил Амариллис. – А я ценю уверенность, когда речь идет о море.

Он расправил плечи и направился к столику бородача, обратившись к нему куда менее развязно, чем обычно, даже льстиво.

– Простите, мастер, мы ищем попутный корабль через Кабаллан.

Стоило Амариллису заговорить, люди вокруг тотчас же умолкали, словно желая насладиться звуками его прекрасного голоса.

Владелец корабля осмотрел его с головы до ног.

– Ты не бельбидиец, – подытожил он важно. – Никогда не видел бельбидийца с такими светлыми волосами. Откуда ж ты взялся в своих красивых одежках? От тебя за версту несет неприятностями. Мне не нужны неприятности на борту.

Май заметила, что Амариллису не слишком везет в поисках корабля, и решила, что коль скоро ей полегчало, она могла бы ему помочь. Скоро она уже завязала разговор с куда более приветливым капитаном: у него были чистые руки и стираная белая одежда. Май решила, что этот человек куда более достоин доверия.

– Убегаешь от волков, крошка? – спросил он с сильным иностранным акцентом. – Ко мне на корабль уже напросились несколько твоих земляков. С удовольствием возьму еще и тебя…

– Нет, спасибо, не стоит, – перебил его холодный голос Амариллиса.

Он появился неизвестно откуда и за руку утащил Май прочь от стола капитана.

– Но он даже не собирался брать с нас деньги. – Девушка обиженно вырвала у него руку:

Амариллис приподнял тонкую бровь, будто дивясь ее глупости.

– Ты что, не видела его серьги?

– А что такое с его серьгами?

– Он носит в ушах серебряные медвежьи клыки, – пояснил эльфоподобный человек, как будто это что-то объясняло. – Пойдем скорее, для нас нашлось место на «Дельфине». Сейчас туда отправляется лодка с грузом. Корабль отплывает днем, но мы можем уже сейчас занять свою каюту. У «Дельфина» слишком большая осадка, чтобы ходить по рекам; он прибывает к устью Скуас-Риа, в один из северных кеолотианских портов. Груз – колеса для прялок, ткацкие и прядильные станки, насколько я понимаю, все из Овиссии. Это отличный корабль, но я полагаю, ты не собираешься благодарить меня?

В общем-то Амариллис был прав, но Май от этого не стало легче, и она дулась всю дорогу до корабля. Пока гребцы налегали на весла, выводя лодку в глубокие воды, Май держалась за борт и была очень бледна. При виде клубящейся черной воды у Русалочьих Врат она и вовсе стала как полотно. Небольшая волна захлестнула борт, намочив ей колени. Но девушка все еще злилась на Амариллиса, осмеявшего ее выбор судна, и не желала придвинуться к нему ближе.

Лодка миновала темный красноватый корабль, расписанный на носу рисунками медвежьих клыков. Груз его был покрыт парусиной, но порыв ветра донес резкий запах испуганных животных. Май вздрогнула и подалась к Амариллису.

– Теперь поняла, за что меня надо благодарить? – поддел он ее. – Ты бы отправилась прямиком на борт рабовладельческого судна, битком набитого торра-альтанскими медведями. А мы вместо этого отправимся в северную Кеолотию, где простираются холодные степи и живут белые тюлени. Я нашел хороший корабль, не так ли?

– Да, очень хороший.

– Тогда ты должна быть благодарна.

– Я благодарна.

– Тогда ты должна радоваться.

– Разве ты не видишь? Я не хочу быть благодарной, – начала Май… и рассмеялась сама над собой, только смех был безрадостный.

Почему-то оказалось легче переносить боль разлуки с Каспаром, будучи несчастной и испуганной. А сейчас девушка чувствовала себя в покое и под защитой… Все как будто бы шло хорошо – только вот теперь Май покидала свою родину, Бельбидию, и уже не имела возможности развернуться и броситься домой.

Девушку не порадовало, что у них с Амариллисом оказалась общая каюта. Но выбора не было. Вскоре корабль снялся с якоря.

– Ты хоть когда-нибудь расскажешь мне о себе? Раз уж нам предстоит долгое странствие вдвоем, ты должен рассказать мне. Как иначе я смогу тебе доверять? – упорно пытала она своего спутника.

Амариллис пожал плечами.

– Я тебе сказал, как меня зовут, и что я родом с Горты. А больше рассказывать тут нечего.

– Но та странная женщина тебя знала! Она говорила с тобой так, как будто ты проходишь какой-то испытательный срок, – настаивала Май.

Море было неспокойное, корабль качался на волнах, и девушка нашла единственный способ устроиться удобно – сесть на пол, прижаться спиной к койке и не двигаться.

Амариллису, однако, качка не причиняла особых неудобств.

– Люди с Горты всегда проходят какой-нибудь испытательный срок. Это часть их обучения.

– Расскажи мне о Горте, – попросила Май, недоверчиво глядя на него.

– Это древний остров друидов, – тоном тоскливого воспоминания начал Амариллис. – Он весь покрыт курганами. Там питаются поденками, яйцами чаек да пекут лепешки из морских водорослей, которые собирают на пустынном побережье, потому что на острове почти ничего не растет. Там почти невозможно жить, но друиды облюбовали остров очень давно, потому что на нем никто не мешал им учиться в уединении. Ведь друид должен учиться двадцать лет, после чего ему будет позволено уехать и проповедовать учение Великой Матери. Правда, число друидов очень медленно растет – особенно в последние годы, когда Старая Вера переживает тяжелые дни.

Май ни на секунду не верила, что ее спутник друид. Почему-то она всегда имела убеждение, что друиды – убеленные сединами старцы с кустистыми бровями.

– Но я не друид, – словно прочитав ее мысли, продолжал Амариллис. – Их ордена уже не существует, а здания их и книги унаследовала новая школа, где я и учился. Ты бы назвала нас кем-то вроде магов – среди прочих наук там изучалась алхимия и состав элементов. Но у меня от рождения открылся особый талант, которому не было нужды особо учиться. И главные маги осуждали меня за это, говоря, что мне следует не использовать природные способности, но учиться, как и другие. На самом деле они мне завидовали, понимаешь?

– Ну да, конечно. Твоему голосу. Амариллис кивнул:

– Именно так. Но не мог же я отказаться от того, чтобы быть самим собой! В конце концов меня изгнали из школы и запретили возвращаться, пока я не завоюю великое сокровище. Любовь девушки, данную без принуждения.

Май нахмурила брови. Что-то не верилось ей в такое наказание! И вдруг до нее дошел истинный смысл слов Амариллиса.

– Так вот в чем дело! Значит, я и есть сокровище? Почему-то эта мысль привела ее в ярость. Амариллис виновато пожал плечами.

– Я только хотел быть с тобой откровенным.

– Но ты же говорил, что я тебя позвала!

Май внезапно увидела недостающее звено в логической цепочке рассказа.

Амариллис помедлил с ответом и отпил из чашки долгий глоток, пряча лицо.

– Ну да, я так сказал, и что с того? Дело в том, что мудрейший из древних провидцев – женщина, которую ты недавно видела, – сжалилась надо мной и сообщила, что гадание сказало ей о девушке, попавшей в беду. Девушка пыталась позвать на помощь, и я должен сделать все, чтобы ее защитить. Имелась в виду именно ты.

Более невероятной истории Май в жизни не слышала. К тому же Амариллис излагал ее с таким странным блеском в глазах, что девушка едва не расхохоталась. Единственное, чему она поверила, – так это упоминанию о магической силе, заключенной в его голосе.

Первую половину недели дурная погода продержала их в каюте. Все это время Май не переставала расспрашивать своего самоуверенного спасителя, хотя ей так и не удалось добиться мало-мальски достоверной истории. Каждый день он клялся, что будет следовать за ней до края земли, и если бы не особое жадное выражение глаз Амариллиса, когда он смотрел на нее, девушка решила бы, что во всех его словах нет ни единого слова правды.

Вечером пятого дня, когда заходящее солнце обратило Кабалланское море в расплавленную медь, он стоял рядом с Май у борта корабля и тихо пел для нее. Только тогда девушка поняла, что жизнь не так уж невыносима.

Однако кое в чем она была абсолютно убеждена: Амариллис прибыл не с Горты. На этом острове однажды побывал Кеовульф, и, по его рассказам, там воздух звенел криками бесчисленных крачек и чаек, потому что остров окружала сплошная стена скал, где гнездились птицы. И никаких пустынных побережий, покрытых водорослями во время отлива, там не было и в помине. Амариллис ошибся и выдал себя; Май только дивилась хладнокровию, с которым он лгал ей.

Удивлялась она и самой себе: почему после всего этого она принимала его внимание? И как насчет таинственной маленькой женщины, возникшей возле их стола попросту ниоткуда? Как ни странно, загадочная гостья вызывала у Май только хорошие чувства – да еще что-то вроде узнавания. Как будто она когда-то давно видела эту женщину… может быть, даже во сне.

Море было совершенно спокойным; теперь, когда солнце село, корабль словно плыл по гладкому золотому зеркалу. С сумерками появился легкий ветер, принесший издалека тонкий аромат. Корабль слегка покачивался в колыбели моря. Вскоре по воде прочертил серебряную дорожку лунный свет, и пробудились таинственные ночные силы. Магия ночи мягко разливалась над всей землей.

– Лунный свет – не чисто серебряный, – завороженно проговорила Май. – Он кое-где кремовый, а с той стороны, где только что зашло солнце, окрашен алым. Смотри, он вдыхает жизнь в воду!

Это было похоже на танец множества маленьких русалок под белыми покрывалами; девушка любовалась движениями сияющих прозрачных тел, но не осмелилась сказать о том вслух.

Она протянула руку, желая зачерпнуть в ладонь лунный свет, но луч ускользнул от нее. Май не удивилась, только тоскливо опустила голову. Она часто видела, как лунный свет облекает Брид, окутывая ее своей магией, – это было захватывающе красиво! Луна как будто нарочно искала Брид – но не Май, нет. Она вздохнула, роняя руку. Ничего не изменилось, ты всего-навсего осиротевшая дочка лесоруба. С чего бы луне осиять тебя?

Амариллис не сводил с девушки глаз.

– Ты плачешь из-за луны? – спросил он почти насмешливо, и Май кивнула, чувствуя, как слезы катятся по щекам.

– Лунный свет никогда не мерцает в моих глазах и не светится в волосах, как у Брид. Он любил бы меня, будь я такой, как она… Но он не любит меня, и я должна уйти.

Амариллис подсел к ней поближе, обнял за талию. Не доверяя ему, Май невольно вздрогнула от этого прикосновения. Но какая-то частичка ее хотела его ласки и внимания, чтобы утешиться, хотела опереться на его плечо. Некронд был слишком тяжкой ношей; теперь Май знала это наверняка. Амариллис убрал руки и больше не пытался к ней прикоснуться, просто сказал:

– Тебе станет легче, когда взойдет солнце.

Но и наутро ей не стало легче. Небо затянуло облаками, море потемнело. В небе мчал альбатрос, которого Амариллис проводил долгим тревожным взглядом.

Май слегка мутило. Держась за перила, она смотрела на своего спутника.

– Альбатросы могут пролететь много миль и ни разу не сесть на воду, – задумчиво сказал он, но больше ничего не объяснил.

Следующие несколько дней снова штормило. Май было очень плохо: так она не болела никогда в жизни. Девушка беспомощно лежала на своей койке, и все силы ее уходили на то, чтобы пережить тошнотворную качку – куда уж там сдерживать магию Яйца!

Тяжесть Некронда в сочетании с морской болезнью изнурили ее почти до предела. Пот выступал даже на кончиках пальцев. Май страстно жаждала использовать Некронд. Он выглядел таким безвредным, совсем безобидным; взгляд девушки притягивали голубоватые прожилки на его гладкой поверхности, и она проводила целые часы, просто водя пальцем по замысловатым узорам и раздумывая, мог ли черный след ожога как-то повредить Яйцу. Май также размышляла, могут ли голубоватые узоры меняться и двигаться, образовывая магические знаки в момент управления Некрондом. Как же она хотела узнать все это на деле! Тысячи голодных воль словно подталкивали ее руку к волшебному предмету.

Май как раз поглаживала гладкую поверхность Некронда, когда справа послышался громкий вздох. Она поспешно спрятала Яйцо и обернулась, встретившись взглядом с Амариллисом. Глаза его странно поблескивали в сумерках.

– Вон отсюда! – яростно крикнула девушка. Амариллис повел плечом и присел на край ее койки, не обращая внимания на протесты.

– Я вижу, оно овладевает твоим разумом.

Сам он не предпринимал ни малейшей попытки прикоснуться к Некронду, что слегка успокоило Май.

– Оно не твое, Радостная Луна. Великая Матерь тебя от него не защитит. Ты сама подвергаешь себя опасности. Они сломают тебя. Верь мне, у них великая сила.

– Откуда ты знаешь? Амариллис ответил не сразу:

– Мне кажется, в глубине сердца мы все это знаем. Они – безымянные создания, исходящие из темноты, чтобы преследовать нас в кошмарах и заставлять тревожиться за наши души. Я читал это на лицах многих людей. И до сих пор не познал до конца, насколько глубоко может проникнуть подобный страх.

Он печально вздохнул – пожалуй, даже покаянно.

Май толком не понимала, о чем говорит Амариллис, но снова решила, что расстанется с ним, как только ступит на берег. Доверие к этому странному человеку делало ее слабой: она и так подпустила его слишком близко к своему сокровищу! Оказавшись за морем, они оба убегут от тени, столкнувшей их вместе. Там Май больше не будет нуждаться в защите Амариллиса – напротив, без него станет куда безопаснее. Она должна во что бы то ни стало избавиться от чужака. Май решилась приложить к тому все силы – даже если это означает использовать Яйцо! Она была уверена, что этот человек ее просто использует. Зачем еще так неотступно следовать за ней? Утро застало Май на носу корабля. Она не отводила глаз от серой неясной полосы, медленно приближающейся из тумана и принимающей очертания береговой линии. Над землей нависли клубящиеся черные тучи. Май задрожала. Еще никогда девушка не бывала за пределами Бельбидии, и холодный серый мир, простиравшийся впереди, страшил ее.

ГЛАВА 16

– Хотя у дракона и были острые клыки и когти, как серпы, он не дышал огнем. Из пасти его выходил дурманящий дым, наводящий захватывающие грезы. И видения эти могли обернуться правдой для того, у кого хватило бы смелости поймать дыхание дракона и заключить его в сосуд.

Керидвэн умело ткала нить повествования, наполняя его собственной магической энергией. Казалось, с каждым словом из ее уст выходит голубоватый пар.

Халь, как и было запланировано, закрыл лицо капюшоном и вдыхал резкий запах травки под названием «вдовья радость», чтобы оградиться от воздействия магического пара, наполнявшего подземелье. Конечно, Керидвэн придется несколько дней отсыпаться после вдыхания столь сильного галлюциногенного отвара, но он сам, Брид и Кеовульф сохранят ясные головы.

Была глубокая ночь; крики из пыточной камеры затихли несколько часов назад. Пленники надеялись, что огонь там погашен достаточно давно. Угли, конечно, останутся горячими – но если двигаться быстро…

Казалось, прошли века, пока магия отвара начала действовать. Но вот заснули последние стражи, с лунатическими улыбками растянувшись на полу. Брид принялась раскручивать свою толстую косу, свернутую в тугой пучок. Ее, как и всех остальных, обыскали на входе в подземелье, но ничего подозрительного не нашли. Ее густые, медно-рыжие волосы, вспыхивавшие на солнце красноватыми искрами, достигали пояса; в пучке можно было спрятать много полезных мелочей! Никому бы и в голову не пришло осматривать волосы девушки. В конце концов, Брид считалась не особо важной птицей; ее поймали всего-навсего за мелкое воровство на рынке.

За несколько часов до этого Брид извлекла из густых прядей тщательно запрятанный маленький узелок с самыми важными травами. Из них и было приготовлено два потребных зелья. Теперь, когда остальные узники задремали и глаза стражей подернулись пленкой, девушка вытащила наружу хитрое приспособление из проволоки.

– Давайте-ка разберемся с этими замками, – весело заявила она.

– Брид, ты просто чудо! – не сдержался Халь.

– Это Абеляр придумал, – призналась она. Халь застонал.

– Что, неужели вы и его с собой притащили? За Брид ответил Кеовульф:

– Конечно. Он ждет нас неподалеку от дворца, на телеге, полной бочек с вином. Товары для Йотунна, достойного баронства! Кибиллия этого не одобрила бы… По ней, так лучше бы я пил эль, а я никак не привыкну к вашим северным обычаям. А вино она подогревает и портит разными пряностями – разве так нужно обращаться с добрым калдеанским? – На лице рыцаря было написано настоящее возмущение. – Да и вообще хорошо, что Абеляр поехал. Кто бы еще о Пипе позаботился?

– Нет, только не Пип! Лучше чума, чем Пип! – возопил Халь. – Этого мальчишку надо сплавить в Салисию, да куда угодно, подальше от Торра-Альты!

Кашляя от едкого зелья, которое приготовила Брид, они все занялись своими оковами и вскоре освободились от цепей. Теперь, когда стража не видела их, задача казалась еще легче, чем прежде. Едва сбросив цепи, Халь заключил свою невесту в объятия.

Она крепко прижалась к нему, но влюбленные почти сразу же отстранились друг от друга: нужно было спешить. Не в силах разнять рук, коротко попрощались с Керидвэн. Хотя она надышалась зельем более всех, жрица была привычна к подобным эффектам и смогла пробудиться и взять Халя за руку.

– Как вы собираетесь отыскать принцессу, когда это не удалось ни Рэвику, ни Дагонету? – подозрительно спросила она. – Вы помышляете о Некронде. Не позволяйте Спару его использовать.

Керидвэн говорила непреклонным тоном, но Халь не ответил. Жрица сердито смотрела на него.

– Из всех людей на свете тебя он слушает более всех. Ты не должен провоцировать его. Пусть Некронд остается взаперти, неприкосновенным.

Халь повернулся к жрице спиной.

– Халь, послушай меня! Это приведет к великому злу.

Он застыл, стараясь отделаться от неприятного ощущения, что гневный взгляд Керидвэн жжет его в спину. Халю не хотелось поворачиваться к ней лицом. Конечно, его обескуражило, что жрица так легко прочла его мысли, но ведь и она может ошибаться! По мнению Халя, большинство решений Керидвэн было продиктовано религиозным долгом, а не разумом, что порой неблагоприятно сказывалось на судьбе людей. Он уважал мнение жрицы о Некронде, но сейчас, по его мнению, на первом месте стояла судьба Торра-Альты, а не невнятные страхи. Халь не собирался допускать, чтобы его близкие снова пострадали.

Керидвэн холодным голосом сказала ему в спину:

– Спар не станет этого делать, Халь. Я взяла с него обещание, и он никогда его не нарушит.

Халь не удержался и оглянулся на нее через плечо.

– Какая разница? Я могу сказать ему, что ты изменила решение, и упрошу его послать древних чудовищ на поиски Кимбелин. Спар мне поверит – особенно если я расскажу, что король держит его мать в цепях, в своих подземельях.

– Я запомню, что ты осмелился пойти против моей воли, – угрожающе сказала Керидвэн.

Халь не смог выносить ее пронизывающего взгляда долее секунды и отвел глаза. Хотя жрица, конечно, потеряла часть своей магии со смертью Морригвэн, крайность обстоятельств сейчас придавала ей великую силу, и юноша в самом деле испугался. Он развернулся и бросился догонять Кеовульфа.

До железной двери, отделявшей темницу от камеры пыток, было недалеко. Кеовульф умело повозился с замком – и дверь была открыта. Халь был впечатлен, но Кеовульф как ни в чем не бывало, усмехнулся:

– От наемника чему только не научишься.

Брид быстро, не останавливаясь, прошла через мрачную комнату. Халь, однако, замедлил шаг при виде дыбы и других ужасных орудий; на каменном полу виднелись следы крови. На длинных цепях, прикованный за руки, свисал с потолка полусгнивший труп; глаза мертвеца страшно выкатились из глазниц. Даже Кеовульф замедлил шаги при виде жуткого зрелища, но быстро совладал с собой и приблизился к очагу у противоположной стены. Угли были рассыпаны и едва мерцали; прислоненные к стене, поблескивали прутья для прижигания и клейма.

Брид нашла в углу кувшин с водой и намочила тряпки, которыми принялась обматывать руки и голову. У Халя слегка перехватило дыхание: неожиданно ему стало страшно – не за себя, за нее.

Он схватил ее в охапку чуть более грубо, нежели намеревался.

– Ты туда не полезешь. Должен же быть другой выход. Брид раздраженно отмахнулась.

– Ты ведь не боишься лезть через дымоход? – Это, по-видимому, был риторический вопрос. – А я вот боюсь кое-чего: например, что нас поутру схватит стража и познакомит с виселицей.

Перепалку прервал хруст ломаемого дерева. Сзади, виновато улыбаясь, подошел Кеовульф с двумя толстыми досками в руках. Похоже, рыцарь оторвал их от дыбы. Доски он положил на угли, чтобы не пришлось наступать в самый жар. Халь заметил, что рыцарь двигается как-то скованно, и заподозрил, что рана до сих пор мучает его. Но Кеовульф мужчина, он может и потерпеть. А вот Брид, например, – хрупкая девушка.

Халь сжал зубы, не в силах разделить ее боль, когда Брид ступила на уже начавшие дымиться доски. Мокрая ткань не слишком-то защищала от жара, и дышать было почти нечем. Ноздри и легкие саднило, глаза щипало от дыма, пока трое беглецов ползли в полную темноту. Халь почувствовал громадное облегчение, когда нащупал конец веревки не более чем в футе у себя над головой.

– Я полезу первая, – объявила Брид, беря инициативу в свои руки. – Мне будет легко вскарабкаться, а вот Кеовульфу – труднее. Так что, Халь, тебе придется поддерживать его снизу.

Она вскарабкалась Халю на плечи и схватилась за толстый узел на конце веревки, подтянулась – и исчезла в дымной темноте.

Кеовульф начал карабкаться за ней, тяжело дыша.

– Отталкивайся сильнее и высылай все тело, не виси на руках, иначе хват ослабнет, – посоветовал Халь, когда тяжелый сапог Кеовульфа в третий раз придавил ему пальцы.

Халь уже начал серьезно волноваться, смогут ли они выбраться. Но воздух вокруг делался все чище и холоднее, каменная кладка уже не обжигала жаром, когда в нее упирались ногами.

Кое-где в кладке имелись выемки, позволявшие вставить в них ногу и перевести дыхание. Однако учащенное тяжелое дыхание Кеовульфа выдавало его усталость. Халь понимал, что они проделали от силы половину пути. Потом выпала нежданная удача – широкий выступ, на котором можно было отдохнуть. Все трое беглецов часто дышали и смотрели вверх.

– Полезайте вперед и не ждите меня, – выдохнул Кеовульф, растирая правое плечо. – Я вас только задерживаю.

Конечно же, ни один из друзей не обратил внимания на столь нелепое предложение. Они снова продолжили путь: Брид впереди, Кеовульф за ней. Сжимая зубы от напряжения, Халь терпеливо карабкался за своим другом, то и дело подставляя плечи ему под ноги, чтобы дать рыцарю отдохнуть. Он уже думал, что руки вот-вот откажут и придется падать, – но откуда-то сверху послышался шепот Брид:

– Я уже почти на месте.

Халь по-прежнему ничего не видел из-за Кеовульфа. Дымоход был очень узким и совершенно темным. Проталкиваясь меж его каменных стен, он почувствовал, как приостановился и осел Кеовульф, и уже подумал было, что тот совсем ослаб. Но по тихому торжествующему возгласу Халь понял, что рыцарь выбрался наружу. Едва Кеовульф выбросился наверх сильным рывком, Халь увидел звездное небо над головой.

Отчаянно ругаясь и проталкиваясь вперед из последних сил, Халь отчаянным рывком вырвался под чистое небо – и первое, что он увидел, был Пип, сияющий, как начищенный грош. Но у самого Халя было не то настроение, чтобы улыбаться в ответ.

– В следующий раз, когда будешь спускать такую длинную веревку, смотри, чтобы узлы были по всей длине.

– Да, мастер Халь, – с готовностью отозвался Пип, слишком переполненный восторгом из-за удачного побега, чтобы обижаться.

Изможденные Халь и Брид некоторое время сидели неподвижно, часто дыша. Кеовульф упал на спину, тихо постанывая и растирая правое плечо. С высокой крыши дворца открывался прекрасный вид на всю Фарону. Высокий шпиль ратуши наполовину закрывал луну, отбрасывая длинную причудливую тень. Далеко внизу светилась россыпь городских огней. Окна освещали узенькие улицы, раскинувшиеся золотой сетью. Халь почувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение. Поспешно беглецы сбежали по покатой крыше туда, где к дворцу примыкали здания пониже.

– Веревка! – напомнил Кеовульф, догоняя их.

Они тихо спустили веревку в темноту двора. Халь спустился первым, за ним – легкая и сильная Брид, которая не приложила для этого особых усилий. Кеовульф, подавив стон, отпустил веревку футах в девяти от земли и тяжело спрыгнул вниз. Все замерли на пару минут, ожидая, не будет ли тревоги, но ничто не нарушило тишину. Вскоре они уже спускались в ров. Ледяная вода всколыхнулась всплеском, но это был всего-навсего большой золотистый карп, испуганный неожиданным вторжением. Дрожа от холода, путаясь в водорослях, облепивших одежду, беглецы выбрались на другой берег. Там уже поджидала крытая повозка. Впряженный в нее могучий конь задвигал широкими ноздрями, фыркая в темноте.

Они нырнули в повозку, совершенно замерзшие, и устроились меж больших бочек. Повозка тронулась с места. Брид тут же принялась копаться в поклаже, ища сухую одежду для себя и спутников. Стащив с себя мокрые тряпки и переодевшись, они начали согреваться. Возчик снаружи засвистел какую-то песенку. Это мог быть только Абеляр, хотя Халь ни разу не слышал, чтобы тот насвистывал. Усевшись меж корзин с пахучими сырами и винных бочек, они долго молчали. Халь шумно почесал спину там, где колола солома, – такое знакомое ощущение! Никто не сказал ни слова, пока не миновали городские ворота, открывшиеся на рассвете. И вот наконец беглецы оказались на свободе, на дороге к северу.

– Ф-фу! – шумно выдохнул Пип, глаза его блестели. Халь хотел громко рассмеяться и закричать от радости, но этот порыв немедленно погасила Брид, печально вздохнув:

– Бедная Керидвэн… И бедный Бранвульф. Будем молиться, чтобы они не пострадали из-за нас.

– Бранвульф, – торжественно повторил Халь, и вдруг новая мысль ударила его, как молния. – Я не могу уезжать! Мой меч! Он остался там! Я сразу понял, что в твоем плане что-то не так, Брид! Все бесполезно. Мне придется вернуться за мечом. Мне доверила его Великая Матерь!

Кеовульф засмеялся.

– Приятно видеть, что ты все тот же, Халь. Твои предпочтения не изменились! Меч важнее всего на свете… Но, приятель, ты недооценил свою невесту, которая тебя знает достаточно хорошо. Твой меч мы тоже спасли.

– О, Брид! – Халь схватил ее в объятия и хотел поцеловать, но девушка отстранилась.

– За то, что я тебя спасла, ты так и не поблагодарил – зато за рунный меч непременно, – холодно отозвалась она.

Но Халь уже забыл о ней, потому что Кеовульф вытащил что-то длинное, завернутое в ткань, из-под корзин с сырами.

Он медленно принялся разворачивать тряпки, и на свет явилась простая кожаная перевязь. Халь увидел рукоять меча с узором в виде двух сплетенных в схватке драконов.

– Дай сюда!

Он выхватил меч у друга и скорее обнажил клинок, желая убедиться, что с ним все в порядке. Сталь была такой же острой, как и прежде, и так же четко выделялись на клинке гравированные руны войны и магии.

Халь улыбнулся Кеовульфу, сверкнув жемчужными зубами.

– Где ты его нашел? В оружейной? Кеовульф кивнул.

– Обещание угостить добрым калдеанским вином, особенно красным, открывает любые двери! Отмыкает замки на самых ржавых поясах целомудрия, я бы сказал, – хохотнул он. – А меч я спас, можно сказать, в последний момент. Король приказал его сломать, а золото переплавить.

Халь задохнулся.

– Мне пришлось предложить оружейнику на замену свой.

– Ты отдал свой меч? – воскликнул Халь пораженно, зная, как много это оружие значило для Кеовульфа. Откованный в Салисии клинок рыцарь получил в награду на турнире. Про меч говорили, что он был создан еще высоким народом тысячи лет назад, когда те проходили через земли Кабаллана. Эти люди исчезли так же внезапно, как и появились, оставив после себя только величественные монументы и каналы. Откуда они были и куда направлялись – неизвестно. Халь никогда не мог до конца поверить истории Кеовульфа о происхождении его меча.

Рыцарь повел плечом.

– Ну да, а что было делать? Теперь ты, дружище, у меня в долгу. Придется тебе подарить мне меч лучше прежнего, и будем квиты.

Халь поцеловал свой клинок и вложил его в ножны, а потом притянул к себе Брид – но девушка не желала подпускать его к себе, и Халю пришлось ее отпустить.

Видя ясные признаки грядущей ссоры, Кеовульф кашлянул и деликатно отодвинулся от парочки как можно дальше, в самый угол повозки. Халь не понимал, в чем дело. Похоже, его невесте просто невозможно угодить! Когда он перешел границу меж мирами, чтобы спасти ее от лесничего Талоркана, неужели он не доказал свою любовь и преданность? Халь стиснул зубы при одной мысли, что могло бы случиться, не приди он на помощь.

Но, хотя он не раз доказывал силу своей любви, Брид до сих пор на него за что-то злилась. Халь горько подумал: не слишком ли сильно горела их пламенная любовь, чтобы выгореть дотла?

Опасаясь худшего, он мрачно водил пальцем по рукояти меча, не оборачиваясь к девушке. Оба молчали. Тень, появившаяся между ними, затронула и остальных – даже Абеляр оставил попытки завязать беседу. Все пятеро ехали в тишине.

Наконец Брид нарушила молчание.

– Как ты мог свалять такого дурака и попасться в плен к Рэвику? Смотри, что из этого вышло. Что теперь будет с Керидвэн? Ты видел эти орудия пыток?

Халь задрожал от ярости.

– Ничего себе! Ты что, обвиняешь меня в подлостях Рэвика?

Он встретил осуждающий взгляд Брид и поразился, как это несправедливо. Он же сделал все, что мог! Халь прикусил губу и следующие четыре лиги ехал молча, свесив ноги с края повозки и глядя на бегущую внизу дорогу.

– Извини, – наконец послышался сзади шепот Брид. – Ты же пострадал не меньше других. Просто я волновалась за тебя.

Больше слова были не нужны. Девушка села рядом и прижалась к его груди.

– Я волновалась за тебя, а теперь боюсь за Керидвэн.

С наступлением ночи они правили повозкой по очереди. Когда Халь отдежурил свое время с поводьями в руках, его сменил Кеовульф. Халь осторожно переступил через Абеляра и Пипа, спавших на полу, и улегся на свое место рядом с Брид. Она вытащила откуда-то кусочек хлеба с маслом и сыром и поднесла ко рту своего жениха.

– Тебе надо поесть. Голос ее звучал нежно.

Халь усмехнулся, взял у девушки из рук хлеб и отложил в сторону.

– Я изголодался только по тебе.

Он притянул ее поближе, под свой меховой плащ. Наконец-то его Брид рядом! Халь прижал девушку к себе, гладя по спине. Все ее тело радостно отозвалось на прикосновение.

Брид поцеловала его в шею, и юноша содрогнулся от удовольствия. Она просунула руки ему под одежду, чтобы прикоснуться к коже.

– Ох, Халь… Какой же ты стал худой.

Он поцеловал ее в лоб. Рядом с ней было так хорошо и уютно, что не хотелось говорить.

Ласковые руки Брид гладили его по груди.

– Я так боялась за тебя.

Она задрала жениху рубашку, и он почувствовал прикосновение ее теплых губ к груди.

Бросив быстрый взгляд назад, Халь увидел, что тактичный Кеовульф смотрит только перед собой, на дорогу, насвистывая себе под нос. Остальные, кажется, спали. Он перекатился на живот, подминая Брид под себя, и поцеловал ее в губы. Ладони его скользнули к поясу ее охотничьих кожаных штанов.

Девушка перехватила его руку и прошептала:

– Халь, нет. Ты знаешь, что я тебя люблю, но… Нельзя. Мой долг запрещает. Я одна из Трех, я – Дева. Нужно ждать, пока не отыщется новая Дева. Не испытывай меня так, это… нечестно.

Брид уже неоднократно объясняла все это своему жениху, но сейчас он впервые почувствовал в ее броне некую брешь.

– Ты же сама этого хочешь, – ласково промурлыкал он.

– Конечно, хочу… – согласилась Брид чуть слышно, гладя его мускулистое плечо.

– Так что же?

Девушка снова поцеловала Халя, и на краткий миг он уверился, что она сдалась. Но она оборвала поцелуй, вся напрягшись, и отвернула лицо.

– Халь, прости, но – нет.

– Мы же совсем скоро поженимся, – продолжал настаивать он.

Тут чья-то рука легла Халю на плечо, и он яростно обернулся.

– Мастер Халь, когда леди говорит «нет», нужно подчиняться, – спокойно, но непреклонно сказал Абеляр.

– Да как ты смеешь! – рявкнул дворянин, вскакивая на ноги.

Кулаки его сами собой сжались.

– Она жрица Великой Матери; ради ее безопасности я готов тысячу раз умереть! – тихо и твердо заявил лучник. – Я знаю, конечно, что вы ей вреда не желаете, мастер Халь, но…

– Это моя невеста! – прорычал Халь, готовый броситься на наглого ханжу. – Как ты посмел лезть не в свое дело?

Кеовульф остановил повозку и обернулся.

– Успокойся, Халь. Я уверен, вы просто не поняли друг друга.

Брид потянула жениха за руку.

– Все хорошо, Халь. Оставь его. Абеляр хотел как лучше. Кеовульф оставил свое место и встал между ним и лучником, положив руку другу на плечо.

– Оставь, Халь. Это всего-навсего ошибка.

Халь гневно сбросил руку Кеовульфа. Боясь в припадке гнева сделать что-нибудь непоправимое, он спрыгнул с повозки и с силой впечатал кулак в ближайшее дерево, не замечая боли в ободранных костяшках. Слегка выпустив гнев наружу, он пошел рядом с повозкой и через пару часов ходьбы опять успокоился. Скорее всего Абеляр со сна неверно истолковал происходящее. На самом деле Халь никогда бы не стал принуждать Брид вопреки ее воле! Он и так уже ждал три года; что может быть лучшим доказательством его любви и терпения?

Кеовульф вскоре присоединился к своему другу.

– Послушай, Халь. Абеляр просто считает своим долгом защищать Деву, вот и среагировал неправильно.

– Это мой долг, а не его, – огрызнулся Халь. – Она моя женщина.

– Конечно, ты прав. Но нам только не хватало перессориться между собой. И без того дела обстоят неважно.

С этим Халь не мог не согласиться. Так быстро прощать Абеляра он не собирался, но был достаточно разумен, чтобы трезво оценить ситуацию и вести себя так, будто ничего не произошло. Он криво улыбнулся Кеовульфу, и белые зубы ярко блеснули в лунном свете.

– Что-то я вымотался. Пойду спать.

На следующее утро они приехали в Блехам и забрали своих лошадей. Халь не без зависти заметил, что Кеовульф навьючивает на коня свои доспехи, в то время как для самого Халя припасли простую кольчугу. Юноша с отвращением пощупал ее, провожая доспехи друга ревнивым взглядом. Слегка порадовало, что Абеляр неуверенно держится в седле. Однако ему было по-прежнему трудно общаться с лучником как ни в чем не бывало после того, что произошло. Халь держался ровно и, как ему казалось, приветливо, и хвалил самого себя за выдержку.

За четыре дня они доехали до каньона Торра-Альты. Всю дорогу золотистая кобыла Брид вырывалась вперед и сильно обгоняла остальных. Когда вдали показался Тор, девушка больше не могла сдерживать свое стремление поскорее оказаться дома и пустила Фею в галоп.

– И не вздумай удрать от меня! – крикнул ей вслед Халь и дал шпоры своей лошади.

Та покрылась пеной в тщетной попытке догнать Фею, но не могла, а Абеляр и вовсе отстал. Поняв, что Брид не поймать, юноша раздосадованно натянул поводья, ругая Каспара на чем свет стоит за такой подарочек Брид, как эта лошадь. Где-то позади, трясся в седле Абеляр.

Кеовульф хмыкнул.

– Да уж, она – вольный дух. Ты только загонишь себя насмерть, гоняясь за ней.

Халь нахмурился и продолжал дуться, когда их наконец догнал Абеляр. Его лошаденка выдохлась и скакала неверной рысью.

– Простите, мастер Халь, – сожалея о своей медлительности, извинился лучник.

Недовольство Халя уже превратилось в серьезное волнение, когда примерно через час Брид вернулась. Она подскакала галопом почти вплотную, из-под копыт Феи летели искры. Девушка задержала лошадь в последний момент.

– Овиссийцы! – выдохнула она. – Все вокруг кишит вооруженными овиссийцами. Тор оцеплен со всех сторон. И флаг спущен! Они спустили Драконий Штандарт! Похоже, что Рэвик конфисковал земли Бранвульфа. И Спар – он, должно быть, в плену!

– Я так и знал, что мастер Спар не справится, – пробормотал Пип.

– Мы его выручим, мастер Халь, не волнуйтесь, – сделал попытку вернуть всем бодрое расположение духа Абеляр.

После чего ловко ухватил Пипа за воротник и сильно тряхнул.

– А ты, парень, держи язык за зубами!

– Но Спар… И что же стало с Некрондом?

Халь на миг потерял способность мыслить здраво. Меньше всего его занимал Пип, принявшийся было жаловаться на жестокость лучника. Выручать Каспара сейчас было невозможно. Халь слишком хорошо знал, сколь неприступна Торра-Альта. А все подземные ходы были запечатаны после ваалаканской войны… Как же быть?

– Что мы можем сделать для Спара? – беспомощно спросила Брид, стараясь не расплакаться.

– Ничего, – отрезал Халь. – Без Некронда мы не способны ни на что: только смотреть, как Рэвик портит земли Бранвульфа. Единственное, что нам остается, – найти Кимбелин, хотя я не представляю, как мы собираемся это делать без того же Некронда.

– Обдумаем позже, – заявил Кеовульф. – А сейчас давайте уберемся с дороги в горы.

Никто не возражал. Петляя по пути к холодным Желтым горам, Халь лихорадочно думал, как же найти принцессу. Рэвик и Дагонет со всеми своими людьми не смогли ничего, даже отыскать потерянные повозки. Но по здравом размышлении Халь не нашел в этом ничего удивительного. Леса Кеолотии огромны, а путь эскорта пролегал отнюдь не по наезженным трактам. Может быть, Огден не сумел отвести людей Рэвика на то самое место? Сам Халь, однако, был уверен, что сможет его отыскать. Ну, может, он и не отыщет – но уж Брид-то наверняка: у нее потрясающее для женщины чувство направления.

Пробираясь меж деревьев, он оценил положение дел. Хорошо хоть все подходяще одеты для жизни в горах, но вот припасов осталось очень мало, потому что рассчитывали сегодня ужинать в крепости. Нужно повременить с охотой и заготовкой провизии по крайней мере до Вепрегона, когда от крепости их будут отделять горы. Неудачно, что здесь Абеляр и Пип – и Брид, конечно же. Халь планировал, отправляясь на поиски, оставить их всех в Торра-Альте. Меньше всего на свете ему хотелось подвергать свою невесту опасности.

– Только Абеляра с Пипом нам здесь не хватало, – посетовал он Кеовульфу. – От них одни неприятности.

– Никак не пойму, почему ты взъелся на Абеляра, – вступился за лучника Кеовульф. – Он достойный во всех отношениях человек. Вот насчет Пипа я согласен.

Халь скривился и по неизвестной причине бросился защищать мальчишку.

– Пип, между прочим, за последнее время ничего дурного не сделал, – проворчал он, противореча сам себе. – Почему это все, кому не лень, на него нападают? Человек не может вести себя хорошо, если все от него ждут дурного. А Абеляром все дружно восхищаются только потому, что про него написали балладу.

– Но это же не его вина, – отозвался Кеовульф и вдруг расхохотался. – Я думал, ты его давно простил – но теперь вижу, что нет! Он же герой древних дней, из того времени, когда мужчины были мужественны, битвы жестоки, а честь значила все. В общем, Абеляр воплощает все, чего ты хотел бы для себя. Но это еще не причина его не любить.

Халь стиснул зубы и послал лошадь вперед в поисках места, где можно было бы разбить лагерь, потому что уже смеркалось. Всю последующую ночь в пещерном укрытии он размышлял над словами Кеовульфа и то же самое делал на всем пути до леса Вепрегон, похожего на озеро густой зелени у самого подножия Желтых гор. Только тогда Халь понял наконец, за что же он невзлюбил Абеляра.

– Это потому, что он здесь чужой, – сообщил юноша Брид. – Не место ему здесь. Человек, вернувшийся из мира мертвых через четыреста лет! И он еще задирает нос. Думает, это достаточная причина, чтобы строить из себя всезнайку.

– Но ты не сможешь отрицать, что Абеляр в самом деле умнее большинства людей, – насмешливо отозвалась Брид.

Она хоть и была помолвлена с Халем, но никогда не поддерживала его в спорах.

– Конечно, ты на его стороне, – окрысился Халь. – По той только причине, что он бегает за тобой как собачка. Похоже, я стал для тебя недостаточно хорош, а? Всего-навсего дурак со скверным характером, куда мне сравниться с всезнающим, высокодуховным Абеляром!

Глаза юноши потемнели от злости. Он не думал, что говорит, просто старался побольнее уязвить Брид, будучи сам уязвлен. Халь и без того винил себя за то, что не смог убедить короля Рэвика в невиновности Торра-Альты, вот и злился на всех подряд. И самое плохое, что Абеляр, по-видимому, относится к Халю нормально!

Они подстрелили оленя – вернее, к великому неудовольствию Халя, оленя подстрелил Абеляр. За что все и были ему очень благодарны. Лучник положил оленя единственным точным выстрелом: стрела вошла животному в плечо и пронзила сердце. Путники поджарили мясо на костре и поужинали, прежде чем обсуждать дальнейшие планы. Набив живот и согревшись, Халь слегка успокоился.

– Где Ренауд мог спрятать Кимбелин и почему он до сих пор не потребовал выкупа? Не вижу смысла в его действиях, – вслух размышлял он, обнимая Брид.

Девушка положила голову на грудь жениха и легонько поглаживала его по голове.

Абеляр, несмотря на хромоту, быстро расхаживал по поляне туда и обратно. На этих словах Халя он остановился и предположил:

– Потребуй Ренауд выкупа, сразу станет ясно, что это его рук дело. Если, как вы говорили, ему в самом деле нужен трон Бельбидии, для него выгоднее всего избавиться от принцессы и потом сообщить, что сам попал в плен и никак не мог ее спасти.

– Тогда ему придется предложить выкуп за самого себя, чтобы объявиться с полным правом, – заспорил Халь. – И так и так он попадет под подозрение.

– По какой еще причине можно украсть принцессу, кроме выкупа или трона Бельбидии? – задумчиво спросил Кеовульф.

– Когда узнаёшь правильный ответ, он всегда кажется очень простым, – рассуждал Абеляр. – Потом всякий раз удивляешься, как можно было сразу не понять столь очевидной вещи.

– Вот и догадайся, раз все так очевидно, – огрызнулся Халь, отстраняя от себя Брид, чтобы взять еще мяса.

Он вонзил белые зубы в сочный кусок оленины, по подбородку его потек жир и закапал на руки и на кожаные штаны. Хотя со времени побега Халь и ел, как голодный волк, пока он набрал только половину потерянного веса. Брид отодвинулась от него и мягко упрекнула:

– Ты не очень-то помогаешь думать.

Больше Халь не мог этого вынести, вскочил и бросился прочь от костра, в тень деревьев. Брид поднялась и пошла за ним.

– Халь, подожди!

– У тебя-то все в порядке, – бросил он, оборачиваясь. – Вся слава – твоя, а мне сплошной позор. Ты хоть подумала, каково это для мужчины – быть спасенным собственной невестой? Если обо мне и напишут балладу, я там буду выступать посмешищем.

– Ты предпочел бы остаться в темнице?

В голосе Брид звучала неподдельная обида.

– Почему ты не могла послать одного Кеовульфа? И зачем было тащить с собой Абеляра и Пипа?

– Абеляр настоял, что должен поехать. Он не хотел отпускать меня одну.

– Похоже, он вбил себе в голову, что его работа – тебя защищать. Нашему мудрецу Абеляру ясно, что парень вроде меня на это не способен, – взорвался Халь. – Скоро я стану твоим мужем, Брид, и надеюсь, что хотя бы тогда он перестанет таскаться за тобой, как кобель.

– Он прекрасный человек, смелый и благородный, – мягко сказала жрица. – Мало тебе чести в том, чтобы его оскорблять.

Халю стало жарко от стыда. Он потерял самоконтроль, да еще и на глазах у Брид, которую любил больше всех на свете. Хоть однажды она могла бы поддержать его!

Он успокоился только к тому времени, как деревья Вепрегона поредели, и глазам путников предстал ваалаканский откос.

– Мы должны найти место, где на нас напали, – сказал Кеовульф, глядя на серую пустошь перед собой.

Халь хмыкнул.

– Всего-навсего. Это далековато отсюда.

Как Халь и предполагал, Брид не составило большого труда сориентироваться в лабиринте лесных дорог, ведущих к северу от главных торговых путей. Она привела их точно к тому месту, где было совершено нападение, хотя и пришлось лиг на сто углубиться в Кеолотианский лес.

Брид всегда отлично запоминала дорогу, каждое дерево было для нее особенным и неповторимым, и теперь она узнавала по пути множество приметных мелочей. Халь не ожидал увидеть на дороге рассыпанные драгоценные камни; рубины лежали нетронутые с того самого дня, поблескивая на свету. Казалось невероятным, что за такой богатой добычей никто не вернулся.

Пип немедленно спрыгнул на дорогу и принялся набивать рубинами карманы. Халь сгреб его за воротник.

– Тронь хоть один камешек – и окажешься зарыт в землю под целым курганом из рубинов.

Пип неохотно повиновался и вывернул карманы, рубины посыпались на землю.

– Но, мастер Халь, ведь никто не узнает… И они тут никому не нужны…

– Ищи, давай, – приказал Халь. – Ползай по земле и вынюхивай хоть какие-нибудь следы похитителей. Должно же что-то остаться. Клочок ткани, оружие – что угодно приметное.

Брид принялась организовывать поиски.

– Халь, ты осмотри повозку Кимбелин и землю вокруг. Ты был ближе всех к ней, когда на нас напали.

Халю до крайности не хотелось, чтобы Брид им командовала, но спорить сейчас было бы неуместно. В особенности потому, что девушка говорила что-то разумное. Он привязал Тайну рядом с остальными лошадьми и начал исследовать землю вокруг перевернутой повозки. Здесь было много мусора – обрывков, осколков, все щедро присыпано сосновыми иглами. Халь обнаружил зацепившуюся за угол повозки порванную накидку принцессы.

Кеовульф пощупал алый шелк и пожал плечами.

– А дальше что?

Брид ответила за своего жениха, появляясь у него за плечом:

– Мы узнали, что отсюда похитители отправились на север. Но как долго они держались такого направления, непонятно. Если бы мы знали хоть что-нибудь о них, можно было бы делать предположения…

– Мы их ни за что не найдем, – мрачно высказался Пип. – Земля вся перерыта, кабаны затоптали… И дождик прошел уже сколько раз. Следов копыт нету, разве что от наших же коней.

– Очень полезное замечание, Пип, – скривился Кеовульф. – Но мы должны их найти. Все, что остается, – идти на север, пока не наткнемся еще на какие-нибудь следы. Хотя времени и прошло немало, могло что-то остаться… если только здесь не проезжал еще кто-нибудь, тогда мы запутаемся.

Халь скептически поднял бровь.

– Лес велик. Они могли сколько угодно петлять по нему, чтобы сбить нас со следа.

– Если бы я прятался, то не выходил бы из леса, – сказал Абеляр. – Но эти-то, похоже, далеко уехали – иначе кто-нибудь уже бы вернулся к повозкам. Приказы есть приказы, но наемники остаются наемниками. Они куда больше любят набивать карманы, чем воровать принцесс.

– Но они же не вернулись, так?

Халь широким жестом указал на рассыпанные рубины.

– Не вернулись – пока, – согласился лучник. – Но людскую натуру не изменить, значит, они явятся рано или поздно. Кто-нибудь да явится. Я бы сказал, нужно подождать.

– Так мы всю жизнь прождем, – возразил Халь. Кеовульф покачал головой.

– И все равно это лучше, чем таскаться по лесу без цели. Я чувствую, что ждать нам недолго. Они не позволят пропадать таким сокровищам.

И в самом деле, ждать пришлось всего четыре дня. Халь почти что огорчился, потому что это доказывало правоту Абеляра. Они услышали свист и спрятались в чаще; Халь яростно шептал, чтобы Брид не смела вмешиваться в схватку.

– Я о ней позабочусь, – храбро заявил Пип, вытаскивая из ножен свой короткий мечик.

– Лучше позаботься о том, как бы не отрезать своей лошади уши этой штукой, – прошипел Халь, переключая все внимание на трех всадников в темных плащах поверх доспехов. Они как раз в этот момент показались на поляне.

Халь взялся за лук и повернулся к Абеляру:

– Тот, что справа, – твой, а левый на мне. Оставшегося берем живым.

Абеляр кивнул и натянул тетиву.

– Готов? Стреляем! – приказал Халь.

Двое наемников так никогда и не узнали причины своей смерти: оба без единого звука свалились на землю. Их кони заржали, вставая на дыбы. Халя не тревожило, что на его наемнике был шлем: торра-альтанские стрелы легко пробивали металл. Выстрел пришелся в голову и убил всадника наповал. Стрела Абеляра вошла второму наемнику между глаз. Мертвец, падая, застрял ногой в стремени и теперь волочился по земле за беснующейся лошадью, прямо по рассыпанным рубинам. Тот всадник, что остался в живых, не теряя времени, развернул коня и пустился наутек. Кеовульф и Халь погнались за ним, обнажив мечи.

Оба они были без доспехов, а наемник был слишком тяжелым в своей кольчуге, так что хотя Тайна и не считалась быстрейшей из торра-альтанских лошадей, дистанция меж беглецом и Халем медленно сокращалась. Непросто править лошадью в густом лесу, убить наемника было бы куда проще, чем догнать, – но он требовался живым. В отчаянии тот неистово погонял своего коня и снова увеличил дистанцию. Кеовульф и вовсе отстал. Халь понимал, что Тайна скачет на предельной скорости и ускориться не сможет, но вот-вот начнет выдыхаться; поэтому, едва завидев впереди открытое место, бросил меч в ножны и схватился за лук.

Он прицелился в круп лошади и выстрелил. Стрела с глухим ударом вонзилась в цель, наемник вылетел из седла через голову коня и упал на землю. Кеовульф, подоспев вовремя, навалился на него сверху и приставил ему меч к горлу.

– Я клянусь, что ничего не знаю, сир, – быстро заговорил тот с шепелявым камаалианским акцентом. – Мы никогда не спрашиваем, кто нам платит. Наш командир просто отдал приказ, мы сделали свое дело и ушли вместе со всеми, а потом оторвались от отряда, и – по домам… Но не хотелось оставлять такое добро пропадать… Разве ж можно, сами подумайте…

– Куда вы шли? – процедил Кеовульф, надавливая наемнику на грудь коленом.

Халь понял, что может только помешать, и предоставил остальную работу калдеанцу, а сам в это время занялся подстреленной лошадью.

Кеовульф скоро закончил допрос и вернулся к остальным. Выглядел он очень довольным, потому что вытянул из наемника все, что только можно. Заодно он прихватил его доспехи и оружие, а бедолагу отпустил живым в лес.

– Они шли к северу от реки Дагонструй, это в Троллесье, – рассказал рыцарь Брид, которая взволнованно ожидала их в зарослях терновника. – С собой забрали обоих принцев, Кимбелин, Тапвелла и Хардвина. Больше этот парень ничего не знает. Их отряд после этого получил свою плату и отделился. Он думает, те перешли реку по старому каменному мосту над Радужным Водопадом.

Отсюда в ту сторону не вело дорог, и отряд продвигался медленно. Лица и руки путников были в кровь исцарапаны буреломом, терпение почти иссякло, когда они неожиданно наткнулись в чаще на одинокого охотника, готовившего ужин над огнем. Этот лесной бродяга оказался до крайности разговорчивым и был рад компании; он поделился с путниками варевом из своего котелка и указал им путь, ведущий прямо к реке. Правда, по ней предстояло пройти еще около сотни лиг.

Халь с сомнением созерцал узкую полоску черной грязи, называемую дорогой. Накрапывал дождь, грязь чавкала под копытами коней; правда, дальше к северу тропа подсохла. Там-то они и наткнулись на первые следы.

Брид соскочила с лошади и исследовала их.

– Черномордые волки, – коротко объявила она.

– Это уже что-то, – сухо ответил Халь. – Когда на нас напали, лес ими так и кишел. Похоже, у принцессы Кимбелин теперь четвероногий эскорт.

Размышляя о волках, они ехали в напряженном молчании. Волчьи следы становились все более четкими по мере того, как земля делалась суше. Четкие, крупные отпечатки шли по всей дороге, но больше никаких следов не было.

В последующие три дня ничего не изменилось. Дорога наконец вывела их к широкой реке, которая обрушивалась водопадом с каменного плато.

– Радужный Водопад! – указал Халь.

Ошибки быть не могло. Вода обрушивалась с высоты не менее ста футов, и клубящиеся брызги сияли мириадами крохотных радуг. Высоко на фоне неба вырисовывался силуэт выгнутого моста. Ниже водопада реку перейти было негде, и путники вернулись немного назад, откуда начали подъем к каменному мосту у самого начала водопада.

Древний камень моста был источен водой и временем. Его массивные перила украшала искусная резьба – фигуры и какие-то надписи, но разглядеть было почти ничего невозможно, столько лет прошло. Путники смотрели на величественное сооружение и размышляли о судьбах исчезнувшей цивилизации, которой оно принадлежало. Много мелких лесных дорожек стекалось к мосту, сливаясь воедино. Путешественники ступили на него молча – рев водопада заглушал любые звуки. Только когда отряд отошел от моста довольно далеко по дороге, ведущей дальше на север, стало возможным говорить.

– Следы похитителей наверняка сохранились, – настаивал Халь. – Может, они и прошли здесь недели назад, но сезон дождей был уже на исходе. Теперь все как раз высохло.

– Да ни за что мы их не найдем, – вернулся Пип к своей любимой теме. – Какое там, среди стольких волчьих следов…

Халь топнул ногой.

– Везде эти волки!

– Черномордые волки, – уточнила Брид. – В воздухе ими до сих пор пахнет. И посмотрите, какие огромные следы.

– Прямо как львиные, – заявил Пип.

– Ты же никогда не видел львиного следа! – фыркнул Халь. – Не говоря уж о львах.

– А вот и видел! – запротестовал Пип.

– Помолчите, – прикрикнула Брид на них обоих. – Я пытаюсь думать! Что-то во всей этой истории слишком много волков.

– И рубинов, – добавил Халь. – Что общего у волков и рубинов?

Брид пожала плечами.

– Ничего… Разве что общие охотники, которым нужны как те, так и другие.

Девушка задумчиво теребила конец косы, водя им по щеке. Какая же она красивая! Пожалуй, слишком красивая для полного волками леса, подумал Халь.

Брид как будто прочла его мысли и обернулась.

– Что-то я ничего не понимаю. Волки, похоже, движутся с определенной целью. Их явно использовали, чтобы похитить Кимбелин.

– Но ведь это только Спар может управлять волками! – Халь выругался. – Спар играл с Некрондом и доигрался. В плену он вряд ли имеет доступ к Яйцу, но может как-то управлять им на расстоянии, мысленно, например…

Юноша не мог придумать логического объяснения и только молился, чтобы Некронд не попал в руки овиссийцам.

– Все-таки не верится, что он призвал всех этих волков. Даже если так, теперь ими управляет кто-то другой.

– Но кто это может быть? Без Некронда никто не смог бы! И уж тем более Ренауд, – уверенно сказала Брид.

– Почему же не Ренауд?

– Потому что я его видела и могу сказать – у этого человека недостаточно сил, даже чтобы управлять собственной душой.

– Откуда ты знаешь? Может, он нарочно притворялся, чтобы скрыть от тебя свою силу, – заспорил Халь, как всегда, упирая на логику.

Брид фыркнула.

– У тебя совершенно отсутствует интуиция. Ты ничего не видишь.

Халь запыхтел. Спорить было бесполезно. Он хотел ее поцеловать, но девушка раздраженно отвернулась.

– Что-то слишком много всего для моего разума, – призналась она. – Думается только о Керидвэн, о том, как она там, в темнице… И что может случиться, если мы не справимся. Халь, они могут пытать ее?

– Нет, – отрезал Кеовульф. – Боюсь, что Бранвульфа ждут пытки, но раз уж он у них в руках, зачем им еще Керидвэн? Король Рэвик может мучить Бранвульфа, доказывая этим Дагонету, что всерьез страдает из-за пропажи принцессы. Или ничего не доказывая, просто подлизываясь к кеолотианцам, чтобы избежать войны.

Брид пристально посмотрела в темно-карие глаза рыцаря под широкими бровями и грустно улыбнулась.

– Ты нашел странный способ меня утешить, рассказывая, что пострадает Бранвульф… Но ты хотел как лучше, я понимаю. Ты добрый человек, Кеовульф, но мы с тобой оба знаем, что Керидвэн тоже будут пытать.

– Да не станут они! Чего этим можно добиться? Брид повернулась к Халю.

– А ты как думаешь?

Он не успел принять отсутствующее выражение лица – по щеке сильно хлестнула ветка орешника.

– Рэвик станет пытать Керидвэн из-за того, что она жрица Старой Веры, – честно ответил Халь. – И еще потому, что это лучший способ причинить боль Бранвульфу. Так Рэвик будет надеяться его сломать.

Брид кивнула:

– Знаю. Когда мы уходили, я увидела эту правду в их глазах… Керидвэн и Бранвульф, они оба знали, что их ждет.

Какое-то время все ехали молча. Идти по следам волков было легко – отпечатки лап тянулись широкой рекой по мягкой почве на север от Дагонструя. Лошади тревожно фыркали, но продолжали послушно идти, хотя в лесу все время царил полумрак. Дневной свет был для путников драгоценен; солнечные лучи с трудом проникали сквозь густой лиственный свод. Только поднявшись на склон, они увидели садящееся за горизонт солнце, окрасившее древесные стволы алым огнем.

На ночь путники остановились на привал и развели небольшой огонь. Вскоре все уже спали. Халь проснулся первым – перед рассветом, когда вокруг еще лежал густой туман. Не будя остальных, он пошел посмотреть на дорогу и немало возгордился собой, когда обнаружил пять или шесть следов копыт, почти скрытых под отпечатками волчьих лап. Более тщательный осмотр убедил Халя, что здесь в самом деле проехало несколько всадников. Он поспешил поделиться своим открытием со спутниками.

– Кони тяжело нагружены, – заметила Брид, внимательно разглядывая следы. – Должно быть, похитители потеряли много лошадей и нагрузили оставшихся вдвойне.

Кеовульф быстро резал мясо, отмеривая порции на завтрак.

– Похоже на правду.

– А можно, теперь я поведу? – взмолился Пип. – А то я всегда сзади да сзади…

– Нет уж! – хмыкнул Абеляр.

– А почему бы нет? – милостиво улыбнулся Халь. – Не вижу в этом ничего дурного. След такой четкий, что с него трудно сбиться. Даже Пип разберется.

Брид нахмурилась, и выражение недовольства так и не сошло с ее эльфийского личика. Сначала Халь внимательно следил, хорошо ли Пип их ведет, но сбиться со следа казалось в самом деле невозможно, и юноша отвлекся на созерцание своей невесты. Солнечный свет золотил ее волосы, кончик длинной косы легонько хлестал по спине. Талия такая тоненькая, Халь двумя руками мог обхватить… Брид изящно сидела в седле, стройные ноги обтянуты кожаными чулками. Какая она красивая… и желанная.

Халь замечтался среди бела дня, мысли его приняли вполне определенное направление. Ведь он мог бы овладеть ею прямо здесь, сейчас… Стащить с лошади, и в кусты… Может, Брид и принялась бы кокетничать и отказывать, как всегда. Но в конце концов поддалась бы, не устояв перед его страстью.

Халь скрипнул зубами, приподнимаясь в седле. Похрустел суставами на руках, желая хоть как-то выплеснуть напряжение. Физическое желание стало почти невыносимым. Ведь это же нечестно, в конце концов!

Маленький отряд миновал три брода и один полусгнивший деревянный мост. Лес вокруг почти не менялся.

– Что случилось? – через некоторое время спросил Халь.

– Ничего, – заверила его Брид, но голос ее звучал неубедительно.

– Но ты хмуришься.

Она улыбнулась в ответ и придержала Фею, так что Тайна поравнялась с ней. Две лошади, раздувая ноздри, понюхали друг друга нос к носу. Халь и Брид поехали бок о бок. Физическая близость девушки была одновременно очень приятна и невыносима. Конечно, Халь тоже ужасно беспокоился о Бранвульфе и Керидвэн и злился на Каспара за его игры с Некрондом, но что по-настоящему волновало юношу в присутствии Брид – так это поиски новой Девы. Это затрагивало его лично. Пока новая Дева не будет найдена, не видать ему Брид в своей постели.

Халь решил, что как только имя Торра-Альты будет очищено, он заставит Каспара использовать Некронд для поисков девочки, призванной заменить Брид. Он-то думал, что после смерти Старой Карги Керидвэн займет ее место, а Брид получит статус Матери, что наконец позволит ей выйти за него замуж… Пару раз Халь думал, что и без этого затащит ее в постель, но всякий раз ошибался. Брид ставила свой религиозный долг превыше всего остального. Халь был рад, что в последнее время не имеет никаких других искушений; он бы просто не выдержал.

– Разве? – спросила его невеста.

Юноша вздрогнул – он уже успел забыть, что о чем-то спрашивал. Но потом сообразил что к чему.

– Ну да, ты хмуришься. Что-то не так?

– Помимо всего остального, – отозвалась она, – след, по которому мы идем, изменился.

Халь взглянул на дорогу. Погрузившись в свои мысли, он давно уже перестал следить, куда ведет их Пип. Теперь юноша торопливо спешился и припал к самой земле, стараясь разглядеть следы во всех подробностях.

Брид смотрела на него с лошади.

– Ну что, заметил разницу? Он угрюмо кивнул.

– Еще бы не заметил. Пип, болван, поворачивай обратно!

Абеляр и Кеовульф, только что подъехавшие сзади, держались на почтительном расстоянии.

– В чем дело? – подал голос Кеовульф.

– Этот идиот просто ехал вперед, не глядя на след, – выругался Халь.

– Да глядел я! – защищался Пип, сильно покраснев. Руки его дрожали. – Ехал точно по следу, как вы и сказали… Вы же не говорили, что надо искать разницу.

– Не притворяйся тупее, чем ты есть, – рявкнул Халь. – Тебя пустили вперед. Ты должен был докладывать о любой странности.

– Я думал, Халь, ты за ним присматриваешь, – пробормотал Кеовульф.

Халь предпочел пропустить его слова мимо ушей. Он не собирался сообщать кому бы то ни было, что отвлекся на похотливые мечты.

Пип глупо пялился на дорогу и мотал головой. Абеляр и Кеовульф просто-таки стонали.

– Почему я не следил? – сетовал лучник на себя.

– Да мне тоже не мешало бы поглядывать на дорогу, – попытался разделить с ним вину Кеовульф.

– Виноват я один, – искренне признал Халь. – Это я позволил Пипу ехать во главе. Я был не прав. Он еще совсем неопытный.

Пип все ниже и ниже опускал голову от стыда. Он смотрел на следы, едва не плача.

– Но я не понимаю… Как же так? Абеляр вздохнул.

– Да вот так уж, парень. Когда мы только тронулись в путь, то были внимательнее и замечали самые нечеткие отпечатки копыт. Помнишь, это были глубокие следы тяжело нагруженных коней – как если бы лошадь несла двух всадников. И волчьи следы – поверх конских.

Пип закивал.

– Да-да, я помню…

– Раз помнишь, взгляни-ка на эти следы, – криво усмехнулся Халь. – Видишь, с какой скоростью побежали волки? Куда быстрее, чем раньше. Лошадь, особенно тяжелогруженая, не может держать такую скорость. А если бы волки шли впереди коней, отпечатки подков перекрыли бы следы лап.

– Но здесь вообще нет конских следов, – продолжал защищаться Пип.

– И что же это, по-твоему, значит? Правильно, это значит, что всадники в некий момент свернули с дороги. И мы даже не заметили, когда это произошло, – вздохнула Брид.

Отряду пришлось возвращаться по следу, и это заняло немало времени. Всадники ехали крайне расстроенные, а к вечеру и вовсе стали мрачнее туч.

– Должно быть, они свернули на одном из бродов. – Голос Абеляра нарушил тишину, до того прерываемую только тяжелым дыханием коней и мягким стуком копыт по дерну.

Это оказался второй брод, и когда отряд наконец до него добрался, лошади совсем устали. Путники потеряли впустую полдня.

– Я все равно не виноват, – продолжал ныть Пип. – Никто бы на моем месте не заметил, что волки побежали быстрее!

– Ну да, они это нарочно, чтобы тебя запутать, – сквозь зубы процедил Халь.

Он был ужасно зол на самого себя. Как можно было свалять такого дурака и позволить Пипу возглавить отряд? И в довершение всего заняться своим вожделением и пялиться на Брид вместо того, чтобы следить за дорогой… нужно было проверять, куда ведет Пип, хотя бы через каждую милю! Халь исподлобья взглянул на свою невесту: от женщин вечно одни неприятности!

– Когда вернемся в крепость, ты отправишься на кухню, – мрачно пообещал он мальчишке.

Пип, как всегда, вместо того чтобы устыдиться, сделал вид, что ему и дела нет. Это ужасно раздражало Халя.

– Смотрите! – крикнул Абеляр от реки. – Они прошли вниз по течению и свернули в лес. Здесь следы по меньшей мере дюжины тяжелогруженых коней.

Хотя след был основательно затоптан кабанами, его легко можно было прочесть. Путники поспешили по следам, пока почва под копытами лошадей не начала мягко пружинить. Дорога шла по болоту в сердце леса. В стоячей воде лежали поваленные деревья, похожие на ленивых болотных драконов, спящих в мутной жиже.

– Похоже, они шли прямо через болото, – удивился Халь. Голос его странно отдавался эхом в болотной пустыне.

Вокруг вывороченных с корнем стволов плескалась черная вода.

– Осторожно, – предупредил Абеляр. – Лучше пустите меня вперед, нужно тщательно выбирать дорогу. Неизвестно, насколько тут глубоко.

– Конечно, герои всегда первые, – пробормотал Халь недовольно и направил Тайну вперед раньше, чем Абеляр успел показать всем свою отвагу.

Они ехали цепочкой вслед за Халем; замыкал Кеовульф. Ноги лошадей едва ли не по колено уходили в воду. Потом стало еще глубже; вода достала до сапог Халя. Он чувствовал, что подошвы промокают. Над болотом стояла неприятная тишина, даже тихое квохтанье водяных курочек да редкие вскрики козодоя не избавляли от странного безмолвия. Огромные упавшие деревья, наполовину скрытые водой, очень не нравились Халю. Ему казалось, что как только он теряет одно из них из виду, оно тут же начинает ворочаться у него за спиной.

Путники проехали по болоту совсем немного, когда стало ясно, что след совсем пропал. То, что Халь сначала счел краем болота, при приближении оказалось неширокой полоской грязи. Деревья стояли прямо в темной воде, слегка блестевшей под вечерним солнцем.

– Я-то думал, проклятое болото сейчас кончится; и когда мы его перейдем, снова нападем на след, – посетовал юноша. – Но, похоже, это не скоро случится.

– Мы заблудились, – с присущим ему оптимизмом заявил Пип.

– Оно делается все глубже, – заметила Брид.

Оба этих высказывания Халь воспринял как личное оскорбление. Стремясь доказать свою состоятельность, он выслал вперед лошадь, шаги остальных коней шумно захлюпали следом. В болотной тишине эти звуки казались очень громкими.

– Что это? – воскликнул Пип, разворачиваясь вправо. Абеляр немедленно схватился за лук.

– Я ничего не видел, – спокойно отозвался Кеовульф. – Не позволяй болоту тебя дурачить.

– Никто меня не дурачил! Я правда что-то видел, – настаивал Пип, тыкая пальцем в сторону кустов. – Оно вон там крутилось. Сверху вниз по дереву.

Мужчины дружно засмеялись.

– Крутилось по дереву! Жутко, да? Здесь тебе не Бескрайние Земли, Пип, это всего-навсего Кеолотия.

– Но я же видел. – Пип сердито сузил глаза. – Вы все просто дураки, что мне не верите!

– Стоп, парень, не заходи слишком далеко, – предупредил Абеляр. – Не стоило бы тебе…

Но речь его прервалась. Потому что в эту самую секунду Брид дала Фее шпоры и помчалась с шумным плеском в сторону огромной ивы, склонившейся над водой. Дерево было огромное и скрюченное, ветви его, обвисавшие вниз, образовывали огромный живой шатер.

Халь бросился за ней, крича, чтобы она побереглась, а Пип снова заорал, что в кустах что-то есть. Но его никто не слушал.

– Смотри! – Брид указала Халю на рисунок, поспешно нацарапанный на стволе дерева. – Что ты об этом скажешь?

– Это знак Ренауда! Сноп колосьев и корона над ним… – Халь был глубоко поражен. – Но зачем бы Ренауду оставлять на дереве свой знак?

Он внимательно огляделся и увидел на другом ивовом стволе еще один такой же рисунок. Немедленно направляя лошадь к нему, Халь и не взглянул перед собой – и Тайна тут же провалилась передними ногами в глубокую воду. Всадника бросило ей на шею и обдало холодной мутной волной с ног до головы. Халь соскользнул со спины лошади, чтобы не мешать ей плыть, и забарахтался, стараясь выбраться на твердую землю.

И тут послышался крик Абеляра:

– Смотрите! Мастер Халь! Госпожа моя Брид! Позади!

ГЛАВА 17

Со всей властностью, на которую он был способен, Каспар заявил:

– Я Нейта здесь не оставлю.

Пастух неистово бился и катался по земле, пытаясь освободиться от пут.

– Развяжите меня! Пожалуйста, пока волки не пришли! – Голос его дрожал от ужаса.

Лана вцепилась в веревки зубами. Беря верх над собственными чувствами, Каспар оттащил девочку от брата и крепко держал.

– Убийца, убийца! – плакала она, вырываясь. Папоротник что-то не разделял Каспарова сочувствия к Нейту.

– Ты убивал оленей, чтобы приманивать волков. Ты убил мою Петрушку! Надеюсь, волки выпустят тебе кишки и сожрут их у тебя на глазах, прежде чем перервать тебе горло. – Он плюнул в сторону Нейта.

Урсула в своей ярости была даже страшнее Папоротника.

– Ты притворялся другом… Я думала, ты заботишься обо мне! А ты меня просто использовал, чтобы оставлять знаки для своих дружков.

Она сильно пнула связанного под ребра и отвернулась. Лицо Нейта странно задергалось.

Взвинченный нервным состоянием людей вокруг, Трог злобно рычал на пастуха, обнажив зубы. Он подошел совсем близко, почти касаясь мордой лица Нейта. Лана завизжала.

Каспар не видел в мести ни малейшего смысла. Нейт мог знать еще что-нибудь важное о ловцах медведей; кроме того, теперь, когда разбойники так обошлись с ним, вряд ли от пастуха можно было ожидать нового предательства.

Трог подскочил к ногам Нейта, вонзил длинные острые зубы ему в башмак и сдернул его, тряся, как дохлую крысу. Волчонок немедленно присоединился к псу в этом новом развлечении, и они принялись тянуть башмак в разные стороны. Хотя Рунка и оставалась лапастой и неуклюжей, как любой детеныш, в размерах она уже почти сравнялась со старым терьером, и ему стоило немалого труда отобрать у нее трофей. Но наконец он все-таки победил и отбежал с башмаком в зубах в сторону, высоко задрав голову. Рунка полезла обнюхивать босую ногу Нейта и неожиданно тяпнула его за палец. В первый раз за все время Нейт завизжал.

– Сир, сир, пожалуйста, умоляю вас! Уберите этого волка! Я думал, что делаю добро для Бельбидии!

Каспар решил, что спор что-то слишком затянулся.

– Так, Папоротник, возьми Огнебоя. Перрен, подними Нейта, но хорошенько смотри за ним. Урсула, отбери у пса этот несчастный башмак, чтобы Нейт мог идти. Нужно найти укрытие на ночь. И так уже слишком поздно.

К ужасу Каспара, никто не шелохнулся. Только волчонок послушно подбежал и уселся у его ног, ткнувшись юноше в ладонь мокрым носом.

– Нечего мной командовать, – огрызнулся Папоротник. – Особенно если ты не прав. Вот Халь ни за что бы не дал предателю себя разжалобить. Халь…

– Заткнись со своим Халем! – взорвался наконец Каспар. – Ты бы мог остаться в Торра-Альте, где все тыкали бы в тебя пальцами и обзывали сумасшедшим, но я тебя пожалел и взял с собой.

– Как же – пожалел! Ты нуждался в моей помощи!

– Да какая от тебя помощь? С тобой возиться – сплошная морока! Мозгов у тебя, как у кролика, и подчиняться ты совершенно не способен.

– Тебя никто не слушается, почему это я должен? Может, ты когда-нибудь и станешь лордом Торра-Альты, но мне ты не лорд. Не говоря уж об Урсуле и Перрене.

– Чтобы человек был лордом горовика? – фыркнул Перрен, дивясь абсурдности предположения. Он немного поклокотал смехом, но потом овладел собой. – Однако Спар прав. Пастух может многое рассказать о наших врагах, а времени терять нельзя. Урсула, забери у Трога башмак, а ты, Папоротник, возьми коня. Волки уже на подходе.

Перрену все почему-то подчинились и занялись своими делами, а Каспар отпустил Лану, которая тут же кинулась к своему брату. Баронский сын со вздохом вытащил нож, чтобы перерезать путы у Нейта на ногах.

Совсем неподалеку послышался протяжный вой, из-за которого у Каспара встали дыбом волосы на затылке.

– Скорее! – крикнул он, помогая Нейту встать на ноги. У них были ножи и совсем немного стрел – недостаточно, чтобы защитить себя от черномордых волков.

Солнце совсем скрылось, от него осталась только ало-золотая полоса на западном горизонте. На востоке небо уже совсем почернело. Каспар и его спутники бросились в темноту; юноша на бегу лихорадочно пытался придумать какой-нибудь план. Если бы найти какую-нибудь скалу, лучше всего пещеру или расселину, чтобы хоть спина была прикрыта… Тогда можно отстреливаться от волков довольно долго.

– Они все ближе, – перепуганно блеял Папоротник. – Нужно бежать быстрей!

– Нужно спрятаться, – поправил Каспар, но где найти укрытие – он и сам не знал.

Он оглянулся на Перрена, ожидая от него помощи.

– Вы будете в безопасности под землей, я вас спрячу так же, как тогда от следопытов, – отозвался горовик. – Меня волки не тронут.

– Откуда ты знаешь? – усомнилась Урсула.

– Животные никогда не нападают на горовиков. Так сказали взрослые.

Каспар догадался, что он имеет в виду горовиков-великанов.

– А взрослые что, никогда не врут? – скептически фыркнула девушка. – У меня вот, например, когда-то был отец, которому я верила.

– Они сказали, что даже черномордый волк сломает об меня зубы. А теперь берегите дыхание, надо бежать как можно быстрее.

Только когда они достигли следующей долины, Перрен указал на высокую скалу в половине лиги отсюда. Верхушка ее еще была освещена солнцем. В скале чернела расселина, похожая на приоткрытую пасть.

Перрен, держа Лану на сгибе руки и таща за собой на веревке Нейта, большими шагами заспешил к расселине.

– Нам туда, к той скале. Там будет безопасно.

Урсула наконец послушалась приказа Каспара и села на Огнебоя. Юноша бежал у стремени, легкие его разрывались от тяжелого дыхания. Огнебой волновался и метался из стороны в сторону. Вскоре совсем стемнело, луна была только узеньким серпом, звезды едва виднелись из-за туч, плывущих, подобно огромным китам, чтобы пожрать остатки света.

– Волк, волк! – заверещал Папоротник, прячась за Перрена. – Скорее, скорее!

Из долины, оставшейся позади, донесся совиный крик. Огнебой фыркнул и рванулся вперед, едва не сбив Каспара с ног. Урсула вскрикнула, но умудрилась удержаться в седле. Волчонок метался под копытами коня как белый призрак, а вот Трог начал отставать.

Каспар боялся, что волки разорвут старину Трога, который за последние годы растолстел и разучился бегать на длинные дистанции. Папоротник держался поближе к Перрену, то и дело оглядываясь назад, в темноту.

– Волки! – завопил он во всю глотку, больше не в силах сдерживаться. – Бежим! Бежим!

Паника лёсика передалась Огнебою. Скакун отчаянно заржал и взвился на дыбы, едва не сбив с ног хозяина. Каспар, боясь, что Урсула без него не удержится на коне, тоже вскарабкался в седло позади нее.

Отряд рассеялся. Папоротник с воплями умчался в темноту, Огнебой с двумя всадниками на спине поскакал в другую сторону, копыта его стучали по каменистой почве. Каспар прикладывал всю силу, чтобы удерживать Урсулу впереди себя; девушка вся тряслась от страха и была не способна держаться прямо. Остальных юноша скоро потерял из виду. Черные тени появились сзади, из-за гряды острых камней, и Огнебой захрипел.

Но волки не торопились атаковать. Как и в прошлый раз, Каспар почувствовал, что они спешат куда-то еще, где собирается огромная стая. Нужно было что-то делать.

Сердце Каспара билось где-то в горле. Он развернул коня, решив мчаться врагу навстречу, сбивая волков с ног и топча. Скакун мотнул головой, тяжело дыша – двое всадников были для него слишком большим грузом. Он рванулся на волков и сильным броском прорвал их ряды. Прижимая к себе Урсулу и откинувшись в седле, Каспар направил коня в темный лес. По лицу его хлестнула сосновая колючая ветка, и он не успел закрыть глаза. Внизу, почти обгоняя Огнебоя, двумя белыми призраками неслись Рунка и Трог.

Урсула подавила крик. Волк шел по пятам; он издал глухой яростный рык, словно почуяв запах их страха. Каспар наддал Огнебою пятками по бокам, надеясь, что чистокровный ориаксиец легко оторвется от погони. Позади, остались Рунка и Трог, и юноша рассчитывал, что увлеченный погоней за конем волк не озаботится нападением на двух животных поменьше.

Они петляли меж деревьев и вскоре достигли дна долины, где земля была куда ровнее, а деревья встречались реже. Выбравшись из леса, Каспар хотя бы мог видеть, что творится вокруг. Они проскакали через брод, подняв тучу брызг, и юноша дал волю коню. Огнебоя не нужно было погонять – он и так полетел как молния при виде новых двух волков, бегущих наперерез.

В темноте, в неистовой скачке, да еще и с Урсулой впереди себя Каспар не мог воспользоваться луком. Он даже и не пытался, собираясь начать стрелять, когда больше уже не будет выхода.

Огнебой был силен и быстр, а за последнее время стал еще сильнее от долгих странствий по крутым горным тропам. Но сейчас он нес двух седоков и был перегружен. Урсула поняла это и отважно попыталась на скаку спрыгнуть с седла.

– Конь не вынесет нас обоих, – крикнула она Каспару, который только крепче прижал ее к себе.

Урсула попыталась вырваться.

– Ты должен спастись, – спорила девушка, стараясь разжать его руки. – Тебе нужно вернуть Некронд.

Каспар вцепился в нее мертвой хваткой.

– Мы доедем до ущелья!

Он не желал, чтобы человек жертвовал собой ради него. В особенности Урсула, за которую он чувствовал ответственность. Руки Каспара сомкнулись вокруг ее талии, как железные.

– Не смей прыгать, я сказал – не смей, – шипел Каспар сквозь зубы.

Огнебой несся в темноте, разбрызгивая копытами воду мелких болотцев, с морды его и с боков летела пена. Волки не могли сравниться в скорости с горячим скакуном, но Каспар опасался, что силы коня уже на исходе. Местность становилась все круче, тонконогий Огнебой с избыточным грузом на спине был не в состоянии скакать вверх по склону.

Бока коня часто вздымались, он хрипло дышал. Каспар боялся, не загонит ли он скакуна насмерть. Он слегка придержал Огнебоя, намереваясь спешиться, как только они поднимутся на вершину.

Но Каспар чего-то не рассчитал: в руках у него не оказалось оружия, когда из темноты выпрыгнул новый волк, не изможденный гоном. Огнебой уже не мог бежать быстрее. Каспар вытащил из-за пояса нож и метнул в темноту, оттуда послышался волчий вой и хрип. Но откуда-то выскочил еще один волк и бросился Огнебою под ноги. Конь заржал скорее от гнева, чем от страха, и лягнул зверя, освобождая дорогу.

Волки один за другим появлялись с разных сторон, просто отовсюду. Они окружили коня; один стремительно бросился справа и вцепился Огнебою в заднюю ногу, чуть повыше бабки.

Скакун издал крик боли и сделал свечку, бешено отбрыкиваясь. Каспар вылетел из седла и сильно ударился о землю; башмак Урсулы ударил его в лицо. Юноша откатился на несколько шагов и вскочил, поднимая лук и выхватывая из колчана стрелу. Первый выстрел пришелся в волка, бросившегося на Огнебоя сбоку, и сразил его наповал. Каспар потянулся за следующей стрелой – и тут острая боль пронзила ему ногу. Длинные как кинжалы волчьи зубы вошли ему в лодыжку. Каспар закричал от боли, стрела вырвалась у него из рук. С яростной силой волк вгрызался в человеческую плоть и тянул Каспара назад, зубы, прорвавшие кожаную штанину, теперь рвали живое мясо.

Скрипя зубами, юноша мог думать только об одном – охотничий нож в сапоге! Нужно вытащить нож, пока волк вконец не искалечил его, отчаянно думал Каспар, хотя сознание уже начинало мутиться от боли. Зверь как будто ждал подкрепления от своих сородичей, которые закончат его работу и перегрызут Каспару горло.

Юноша как мог, отбивался от зверя свободной ногой, стараясь попасть ему в голову. Волк на миг отпустил его – но только чтобы перехватить повыше, под самую коленную чашечку. Зубы вошли глубоко и скрипнули о кость.

– Великая Матерь, смилуйся! – отчаянно завопил Каспар – и из темноты к нему метнулась белая тень.

По яростному рыку он узнал пса. Только Трог мог нападать с таким звуком! Змеелов сразу вцепился волку в шею. Хватка у него всегда была хорошая, зверь немедленно отпустил ногу Каспара и принялся драться за собственную жизнь. Каспар упал на одно колено. Черномордый волк и Трог катались по земле одним черно-белым клубком, юноша даже не мог выстрелить, боясь попасть в пса.

Рунка, завывая, как баньши, метнулась Трогу на помощь и вонзила острые зубы волку в заднюю лапу. Вой и рык дерущихся животных был ужасен, Каспар даже не понимал, кто из них издает такие неистовые звуки. Хотя Трог был куда меньше волка, да и выдохся от бега, он не сдавался и старался схватить врага за самое горло. Наконец ему это удалось, и зверь задергал лапами, издыхая. Трог разжал зубы. Все кругом было залито кровью.

Урсула схватила Каспара за руку.

– Вставай!

Трог дергал хвостом, тяжело дыша. Волк последний раз дернулся в судорогах и затих, из носа его текла кровь. Пес взглянул снизу вверх на Каспара, будто ожидая благодарности, но тому было слишком больно, чтобы хвалить Трога.

Огнебой стоял, покачиваясь на трех ногах. Из четвертой, поджатой, струей текла кровь, заливая копыто. Каспар попытался подняться, но боль прошила ему всю ногу, от стопы до бедра. Он откинулся на землю, скрипя зубами.

Дрожа от страха, Урсула склонилась над ним. Рука ее все еще сжимала нож. Из темноты медленно приближались новые волки.

– Вставай! Поднимайся на ноги, – умоляла она. Каспар оторвал кусок материи от рубашки и перетянул колено, надеясь, что это хоть сколько-то облегчит боль, и он сможет встать. Но ничего подобного не произошло.

– Урсула, спасайся! Брось меня! – прохрипел он.

Та хмыкнула, как будто Каспар сказал какую-то глупость.

– Нет, господин! Как я могу тебя оставить?

Каспар чувствовал, что волки окружают их. Он вглядывался в темноту до боли в глазах, но ничего не видел – только какие-то черные валуны. Но вот несколько валунов задвигалось, приближаясь, и юноша насчитал пять волков, ползущих, припав к земле. Трог стоял рядом с хозяином, спину ему прикрывал куст. Его белая шкура светилась в лунном свете. Волчонок тоже был рядом и толкал Каспара носом в локоть, как будто умоляя встать на ноги.

Юноша взялся за лук. Колчан его был все еще тяжел. Около двадцати стрел – он сомневался, что такого количества будет достаточно. Дрожа от боли, Каспар кое-как поднялся; по ноге его струилась кровь. Силы убывали с каждым мигом. Он смотрел в темноту, подпуская волков поближе, чтобы стрелять.

Стрела коротко просвистела в воздухе и попала в цель – судя по звериному воплю боли, который делался все громче и неистовее, переходя в невыносимый визг. Остальные волки тоже завыли. Рунка прижалась к ноге Каспара, Трог зарычал так отважно и яростно, что даже Каспар ощутил прилив сил.

Он снова и снова стрелял вслепую, надеясь, что попадает в волков. Трог бросился на зверя, прыгнувшего из тьмы; остальные на время будто отступили. Каспар понимал, что всех волков перебить ему не удастся. Но все равно стрелял, промахивался и снова стрелял.

Урсула собрала душевные силы и тоже готовилась броситься в бой. От всего этого воя, рыка и крови страх ее обратился в безумие, и девушка бросилась с ножом на волка слева от Каспара.

Слабея от боли, тот с трудом обернулся, чтобы ей помочь, и выстрелил. Волк утробно завыл, из пасти фонтаном ударила вонючая кровь. Его вопль боли разнесся в ночи, как если бы одной глоткой выла целая тысяча волков. Каспар понял, что слышит вой из мира духов, где множество голодных тварей, лишенных счастья вернуться к Великой Матери, жаждет прорваться в этот мир.

На вой ответил новый звук – грозный басовитый рев. Пораженный Каспар понял, что рев исходит от Урсулы. Волчий вой немедленно прервался. Стало тихо, хотя воздух вокруг все еще дрожал от напряжения.

Тишину нарушили тяжелые шаги. Огромная тень нависла над Каспаром, и тот упал на землю, не в силах даже поднять лук. Ну вот и все, мелькнула последняя мысль – и юноша закрыл глаза, проваливаясь в красноватую тьму.

Когда чувства медленно начали возвращаться к Каспару, первое, что он услышал, было жалобное ржание Огнебоя и звук его неровных шагов, а также пыхтение и топот какого-то большого зверя. Волчий вой утих. Зарычал Трог – но вскоре его рык перешел в поскуливание, а потом наступила тишина.

У Каспара не было сил даже на то, чтобы открыть глаза. Он лежал вниз лицом на холодной земле и думал, так ли чувствует себя человек, умирающий в битве. Над всеми чувствами преобладала дергающая боль. Множество звуков мешалось меж собой, образуя непонятный шум, который как будто отдалялся – и совсем исчез. Теперь Каспара связывало с миром только прикосновение холодной земли к щеке да боль в колене, которая тоже начала притупляться, словно это было чье-то чужое тело.

Следующее, что он помнил, – это покачивающееся движение, как в плывущей по волнам ладье, и прикосновение чего-то теплого и мохнатого. Это успокаивало – как будто Каспара завернули в меховой плащ. Потом он понял, что его несут. Юноша мог различить неверную поступь копыт Огнебоя; кто-то рядом – должно быть, Урсула – издавал странные звуки, бормотание и вой. Каспар снова потерял сознание и пришел в себя, уже лежа на земле. Он был тепло укутан. Каспар различил звук журчащей воды, прежде чем слабость снова овладела им, и погрузился в темноту.

Он проснулся на рассвете; голова была ясная. Поморгав в сумраке, Каспар разглядел, что находится в узкой пещере. По камням неподалеку стекала вода. Над собой юноша увидел длинные бронзовые ноги Урсулы в меховых обмотках ниже колена. За спиной девушки, наполовину загораживая выход из пещеры, горбилась большая тень, издававшая утробные низкие звуки.

Холодный звериный нос ткнулся Каспару в щеку, и он увидел возле самого лица две белые морды – одну острую и длинную и одну короткую. Снаружи пещеры доносились монотонные пережевывающие звуки, как будто там паслось какое-то еще животное.

Каспар шевельнулся – и гороподобное создание у входа тоже задвигалось, поднимаясь на задние лапы и окончательно загромождая собой проем. Это оказался здоровенный бурый медведь.

Он повернул тяжелую голову, урча и сопя, и посмотрел на Каспара. Потом двинулся в его сторону, заметив, что юноша пришел в себя, и поднял когтистую лапу. Каспар похолодел.

Урсула повернулась к зверю и одернула его резким вскриком, а потом замурлыкала какую-то ритмичную мелодию. Медведь послушно уселся на землю, как верный пес, и вытянул длинную морду. Урсула потрепала его мохнатые уши и указала зверю на выход из пещеры. Медведь тяжело поднялся и затопал на свет. Девушка махнула ему вслед рукой, словно прощаясь. Она плакала.

– Я не верила, что он придет… После всего, что я натворила. – Всхлипы мешали ей говорить. – Простят ли они меня когда-нибудь? Без меня ловцы не схватили бы стольких… Это я во всем виновата. Я уводила их в рабство. – Она в отчаянии запустила руки в свои короткие черные волосы. Глаза Урсулы совсем покраснели от слез. – Но ведь он пришел… Пришел!..

На одежде ее виднелась засохшая кровь; одна-две неглубокие раны на руках кровоточили. Девушка выглядела сейчас как дикий пещерный житель. Наконец она взяла себя в руки и перевела дыхание.

– Как ты, лучше?

– По крайней мере я пришел в себя, – отозвался Каспар, глядя на нее не без тревоги.

Он почти что ждал, что вот сейчас это странное создание обернется медведем. Каспар приподнялся, опираясь на локти, и попробовал сесть.

– Где мы? И как Огнебой? Что с Огнебоем?

– Мы в расселине, о которой говорил Перрен, – объяснила Урсула. – Сам он скоро придет. Последнее, что он сказал нам, – это что нужно идти к этой скале. Волки его не смогли тронуть.

Каспар, так же как и сама Урсула, тут же вспомнил об остальных, которых волки тронуть могли. Особой печали из-за потери Нейта он не испытывал, но неожиданно глубоко восскорбел о Папоротнике. Закрыв глаза, юноша молился, чтобы Перрен спас хотя бы Лану.

– А как Огнебой? – снова прохрипел он. Урсула пожала плечами.

– Я не знаю точно. Он пасется снаружи, но не может ступать на заднюю ногу. Рана глубокая, но он не подпускает меня ее промыть.

Желая немедленно помочь своему коню, Каспар с трудом сел, опираясь спиной о камень. Перед глазами все плыло. Он стиснул зубы. Как бы он ни был болен, нужно пойти и промыть Огнебою раны. Каспар собрался с силами и отбросил меховой плащ, накрывавший ему ноги. Сквозь слезы боли с ужасом взглянул на кровавое месиво на своем колене. Урсула со свистом втянула воздух, бросив на рану быстрый взгляд.

Как ни странно, собственные раны огорчали Каспара куда меньше, чем чьи-либо еще. Но сначала нужно было помочь себе, чтобы получить возможность заняться Огнебоем.

– Принеси воды, – попросил он Урсулу, которая, похоже, находилась в тоскливом недоумении.

После общения с тремя высокими жрицами Каспар отвык от женщин, не знающих, что делать. Он даже усмехнулся, и слой грязи и засохшей крови на его лице брызнул трещинками. В раннем детстве отец объяснял Каспару, что женщины куда более хрупки и беспомощны, нежели мужчины. Этот миф окончательно развеялся после знакомства с Брид. Она произвела глубокое впечатление и на женщин крепости, которые поняли на ее примере, что значит обладать силой знаний. Даже Май, такая скромная и смиренная, очень много умела – просто добивалась этого своим, тихим путем.

Каспар вздохнул, неожиданно ощутив острую тоску по Май. По густым шелковистым волосам, по запаху цветов и трав, всегда ее окружавшему… Как она могла убежать от Каспара, как раз когда он никак не может за ней последовать? Душевная боль мучила его едва ли не сильнее, чем телесная.

– Это же нечестно, – неожиданно напустился он на Урсулу. – Я ведь люблю Май всем сердцем, но долг превыше всего. Она должна меня понять, ведь верно? Сначала я обязан найти Некронд, а после этого обыщу весь мир, чтобы ее вернуть. Она ведь поймет, не может не понять?

– Господин, я не знаю, – просто ответила Урсула. – Я никогда не была влюблена и не знаю, что такое долг. Самое больше, что я знаю, – это следовать своему слову.

– А-а, – тихо протянул Каспар, слабея.

Голова кружилась. Он снова взглянул на свое колено и принялся дрожащими пальцами отрывать от раны клочки порванных штанов. Открылось красное мясо.

– Мне нужна вода. Принеси воды. И достань из седельной сумки мешочек с травами.

– Не могу, – отозвалась Урсула. – Седельная сумка на Огнебое, а он меня не подпускает к себе.

Каспар застонал.

– И всего-то мне нужно ивовой коры, чтобы обезболить рану и сбить жар… – пробормотал он в отчаянии.

Все тело его начинало гореть, в голове мутилось. Юноша нетвердо соображал, где он и как сюда попал. Он помнил только, что здесь при чем-то бурый медведь, хотя при свете дня это казалось неправдоподобным. Должно быть, ему показалось в бреду.

Урсула тем временем принесла воды и уселась с Каспаром рядом, рисуя странные узоры на земляном полу. Пальцы у нее были длинные и красивые. Каспар сначала долго пил, утоляя жажду, и в голове у него слегка прояснилось. Он понял, что нужно чего-нибудь поесть. Принять сидячее положение получилось – значит получиться и встать.

– Бедный Огнебой, – прошептал он. Урсула обернулась, робко улыбаясь.

– Господин, ты заботишься…

– Забочусь?

– Да, о своем коне.

– А, да, конечно! Конечно, забочусь. Улыбка Урсулы стала шире.

– Я долго жила в Ориаксии. Ориаксийцы ценят своих лошадей больше всего на свете. Они ими гордятся, холят их, ведь кони – основа их благосостояния. Но чтобы волноваться о коне как о человеке, такого там нет.

Хотя Урсула и старалась помочь Каспару, поддерживая его под локти, попытка встать не удалась, только забрала у юноши остаток сил. На лбу его выступил пот. Он оттолкнул руки девушки и снова свалился на землю. Урсула начала взволнованно мерить пещеру шагами.

– Я не знаю, что делать, – жалобно сообщила она.

– Промой рану, – приказал Каспар. – Все время ее промывай и меняй воду.

С двух сторон юношу грели Трог и волчонок. Вскоре он провалился в беспокойный полусон. Голова у него была тяжелая, как у пьяного. Урсула все ходила туда-сюда. Она промыла рану несколько раз, и прикосновение ее рук удивило Каспара. Он думал, прикосновение будет нежным и чувственным – но руки девушки оказались неуверенными, как будто она не привыкла трогать других людей. Промывая рану, она напевала, чтобы успокоить себя саму. Каспар и не ожидал от ее голоса с сильным ориаксийским акцентом, что в песне он окажется таким красивым и мелодичным.

Урсула напевала низким и негромким голосом, а волчонок тем временем принялся вылизывать Каспару раны. Песня успокаивала и усыпляла.

Мог ли подумать Каспар, что рана причинит ему столько беспокойства? Он и раньше бывал ранен, даже довольно часто; тело его хранило шрамы от ножей, мечей, даже один след от арбалетного болта. В Торра-Альте следы ран всегда были чем-то вроде предмета гордости. Вот Халь, например, демонстрировал свои шрамы на каждом шагу – в особенности след от меча на скуле и руку, на которой не хватало пальца. Но никто не мог сравниться по количеству шрамов с Кеовульфом, хотя тот вовсе не стремился ими похвастаться – разве что когда хотел поставить Халя на место.

Каспар отстраненно подумал, будет ли у него шанс показать кому-нибудь след от волчьих зубов на колене. Сейчас колено горело так, будто его терзала тысяча волков. Стоило юноше закрыть глаза – и он снова оказывался в темноте, окруженный страшными зверями.

Каспар открыл глаза. Вокруг было куда темнее, и он догадался, что задремал под пение Урсулы. Однако сон не восстановил его сил – напротив, юноша чувствовал себя хуже прежнего. Рана все кровоточила, и он подумал, что так и умрет здесь, если ничего не предпримет.

– Он скоро придет, – уверенно сообщила Урсула, шагая взад-вперед. – Он же сказал, что придет.

Она помолчала, глядя наружу, потом задумчиво перевела взгляд на лук Каспара и наклонилась взять его. Каспар подумал, уж не приходилось ли Урсуле за время жизни в рабстве выходить на гладиаторскую арену. Он слышал, что есть негодяи, которым нравится, когда женщины сражаются. Может быть, Урсула знает, как обращаться с луком? Но девушка непонимающе смотрела на изогнутый кусок дерева в своих руках, повернула его то так, то сяк. Потом с интересом принялась разглядывать стрелу. Каспару она напомнила торра-альтанских новобранцев.

Урсула осторожно положила лук на прежнее место.

– Перрен скоро придет.

Каспар был слишком слаб, чтобы покачать головой.

Наконец лоскуток неба, видневшийся через вход в пещеру, совсем потемнел. Вечерний воздух был темно-лиловым. В вышине слабо поблескивала звезда.

– Волки, – прошептал Каспар одними губами. Он знал, что звери не замедлят явиться. Зубы его застучали.

Урсула подоткнула меховой плащ, накрывавший его. Каспар почему-то страшно мерз, хотя все его потное тело горело огнем.

– Ты очень горячий, – испугалась Урсула. – И они скоро придут… Я же не могу всякий раз призывать великих богов. Они гневаются на меня за мои проступки.

Каспар беспомощно смотрел в ее искаженное страхом лицо.

– Мне холодно.

Собственный голос показался ему тонким и слабым.

Урсула погладила его по руке. Каспар продолжал трястись в ознобе, и девушка нырнула к нему под плащ и обвила его своим телом. Урсула обнимала его, согревая собой, – но совсем не так, как он ожидал. Объятия ее были не материнскими и не чувственными, скорее напоминая о прижавшемся к взрослому маленьком ребенке. Урсула положила голову ему на грудь, и Каспар вскоре понял, что она плачет. На него капали теплые слезы, но юноша был слишком слаб, чтобы утешить ее или хотя бы расспросить.

Урсула казалась такой несчастной и испуганной, но все равно ее близость придавала ему сил. Долгие часы ожидания тянулись бесконечно, и Каспар отстраненно мечтал, чтобы это Май так лежала рядом с ним, головой у него на груди, и просила быть с ней этой ночью. Одолеваемый мыслями о Май, он нашел силы обнять Урсулу, крепче прижимая к себе. Она была теплой, с шелковистой кожей, и с ней было лучше, чем одному.

И тут наконец они услышали голос.

– Скорее! Ну же, что вы копаетесь, скорее!

Из груди Каспара вырвался вздох облегчения. Он ни за что бы не подумал, что звук этого писклявого голоса может его обрадовать – но это было так!

– Мы не копаемся, – отвечал другой голос, низкий и медленный.

В поле зрения появился Перрен собственной персоной.

– Смотрите, конь! – заверещал Папоротник. – Они здесь! Мы их нашли! Я вам говорил, что они здесь!

– Ничего подобного ты не говорил, – пророкотал Перрен.

– То, что конь здесь, еще не доказательство, – добавил голос Нейта.

Трог зарычал было при их приближении, но вскоре узнал своих и бросился им навстречу. Впрочем, он тут же вернулся и снова улегся рядом с Каспаром. Четыре темных силуэта возникли на пороге пещеры, и юноша с облегчением увидел, что Лана, цела и невредима, сидит у Перрена на руках.

– Чего это ты тут нежишься с Урсулой? – возмущенно завопил Папоротник. – Благородный Огнебой ранен, а ты…

– Я знала, что вы придете, – с тихой гордостью сказала Урсула, будто возвращение друзей вернуло ее веру в жизнь. – Я сразу так и сказала. Мастер Спар мне не верил, но я знала.

Нейт забрал у Перрена свою сестренку и с отвращением взглянул на Каспара.

– Понятно, она же рабыня. Она не могла тебе отказать. – Мне было холодно, – чуть слышно отозвался Каспар, не имея ни сил, ни желания оправдываться.

– Ты же до сих пор ничего не сделал для своего коня! – продолжал возмущаться Папоротник. – Ничего! Я просто поверить не могу! Валяется как ни в чем не бывало, обнимается с девушкой и собаками… Собаки и девушки, вот и все, о чем думают такие, как ты!

– Я в самом деле не мог, – начал было Каспар, но понял, что оправдывается перед лёсиком, и вовремя оборвал себя. – Папоротник, пойди и промой Огнебою раны. Слава Матери, что вы нас нашли.

– Ага, я тебе все-таки нужен! Я могу сделать что-то, что другие не могут. Теперь ты это понял! – приосанился Папоротник, бросая на Нейта гордый взгляд. – Во мне нуждаются, вот так! А ты всего-навсего предатель и убийца. Надо было оставить тебя волкам. Но пойду-ка я займусь конем; кроме меня, это никто не может сделать.

Огнебой вскоре слегка поубавил гордость Папоротника, хорошенько лягнув его; но на худой конец лёсику удалось хотя бы расседлать коня и принести седельные сумки. Там не было никакой еды, зато лежали лекарства. Правда, никто не знал, как их применять, кроме того же Папоротника. Лёсик немедленно вытащил наружу листья кровяники и сунул их Каспару.

– Вот, пожуй это. Мне всегда помогало от слабости.

Перрен сел у входа, закрывая его собой, и пещера погрузилась во тьму. Ночь была долгой и холодной, никто почти не спал – снаружи доносился жуткий волчий вой. Лана жалась к Урсуле, Каспар возносил про себя благодарственные молитвы, что девочка осталась жива. Он надеялся, что уже в скором времени сможет отвезти ее к Керидвэн и Брид.

У юноши недоставало сил слушать сбивчивый рассказ Папоротника о том, как они чудесно спаслись. Кажется, волки все увязались за Каспаром и Урсулой, оставив остальных в покое. Перрен нес на руках Лану и, как ни странно, Нейта тоже, утверждая, что у пастуха в запасе есть для них история. Похоже, если бы не любовь горовика к историям, Нейт этой ночью был бы съеден волками – или еще раньше убит тем же Перреном.

– Это я сбил волков со следа, – хвастливо заявил Папоротник.

– Ничего подобного. Просто они все погнались за мастером Спаром, – огрызнулся Нейт, но от слуха Каспара не ускользнуло, насколько иначе пастух теперь его называет. Подумать только, мастер Спар!

– Тебе никто не верит, потому что ты предатель, – злился лёсик. – Спар сейчас будет тебя судить по справедливости!

Но Каспару вовсе не хотелось делать ничего подобного. У него едва хватало сил, чтобы понимать, о чем идет речь.

Перрен настоял на том, чтобы Нейт рассказал свою историю, и ужасно расстроился, когда выяснилось, что юноше особенно нечего сказать.

– Я же все уже объяснил, – протестовал он. – Мы думали, что помогаем барону Годафриду, убивая волков в торра-альтанских горах. Еще нам сказали, что медведей тоже надо убивать, потому что вы, колдуны из Торра-Альты, хотите натравить их на нас следом за волками. А потом нас прибрал к рукам этот Мамлюк, работорговец, и подключил к ловле медведей на продажу. Урсула забирала медведей, которых мы ловили, и дальше я не знаю, что с ними происходило.

– А ты не знаешь, кто мог этим всем заправлять? – не без труда выговорил Каспар.

За эту ночь он успел промерзнуть до костей, хотя тело его все горело огнем от лихорадки.

Нейт дернул плечом.

– Наверное, Мамлюк. Кто же еще.

Но Каспару это казалось маловероятным. Человек, измысливший такой грандиозный план, вряд ли сам стал бы марать руки, проводя его в жизнь. Юноша попробовал поймать взгляд Нейта, чтобы понять, лжет тот или нет, – но от головной боли не смог сфокусировать зрение.

– Надо бы пустить ему кровь, – яростно высказался Нейт.

– Кровь! – проскулил Папоротник, приходя в ужас от подобной мысли.

– Холодно, – простонал Каспар. Перрен положил ему на лоб тяжелую руку.

– По-моему, все наземные создания слишком легко умирают, – сообщил он с печальным вздохом. – Однажды у нас был человек, пришедший с самого севера, оттуда, где весь мир белый и голубой от снега и льда. Он прожил достаточно долго, чтобы успеть рассказать пять сотен историй. Но даже он в конце концов умер. Он протянул дольше всех.

– Перрен, ты думаешь, что ободрил нас? – горько спросила Урсула, снова нырнула под плащ к Каспару и принялась согревать его в объятиях.

На следующее утро нужно было продолжать путь, но Каспар еще не мог ходить. Огнебой был не в состоянии нести всадника. Конь сильно хромал и сам ковылял с трудом.

– Немного походить ему только на пользу – выведет из раны заразу, – решил Каспар, преодолевая собственную слабость при виде раны скакуна.

Он попросил Перрена нести себя на плечах вместе с Ланой. Нейта поставили во главу колонны, чтобы он был всегда на виду.

Они шли на восток, к морю, где Перрен, по его словам, чувствовал Некронд. И наконец путь привел их к крутому обрыву, откуда им открылся вид на неоглядную морскую гладь, позолоченную закатным солнцем.

Перрен задохнулся от восторга.

– Море! – вскричал он гулко. – Великие воды Матери, великое лоно, великое, великое нечто, связующее воедино части Ее тела! Текущее, бурлящее, связующее и разделяющее, соединившее нас! – торжественно восклицал горовик.

Остальных широкое водное пространство восхищало всего-навсего своей красотой.

В сердце Каспара забрезжила надежда, что здесь наконец-то его странствие подойдет к концу. Морригвэн послала его на восток, и вот он достиг самых восточных пределов Торра-Альты. Внизу мерцали огоньки прибрежной деревушки, и юноша мечтал, что там они найдут помощь… и Некронд.

Но это оказались огоньки сторожевой башни на утесе. Когда путники подошли к ней достаточно близко, то увидели россыпь других огней, еще ниже: светились окошки домов и огоньки на мачтах кораблей, стоявших на якоре за пределами бухты. Каспар слез с плеч Перрена, чтобы взглянуть с обрыва на деревню, раскинувшуюся внизу, и понял – что-то здесь не так. По всей линии побережья дымили огни на маяках.

– Тебе лучше закрыть чем-нибудь лицо и руки, – обратился юноша к горовику, чья серая складчатая кожа походила на камень. – Мы скажем людям, что ты переболел оспой, но прикрыться все-таки надо. Иначе народ испугается.

Они остановились, и Урсула разорвала кусок ткани, чтобы сделать Перрену повязки. Она тщательно замотала его ноздреватое темное лицо и руки, оставив открытыми только глаза. Когда с маскировкой было покончено, на плечи горовику накинули меховой плащ Каспара, который скрадывал странности его здоровенной фигуры. В это время Папоротник тщательно обнюхивал сухую траву на верхних уступах.

– Волк! – неожиданно взвизгнул он как сумасшедший. – Он тут! Я чую его запах!

От сторожевой башни к ним уже спешили вооруженные люди.

– Вот они, – указал на Каспара и его друзей крепкий мужчина. – Те самые. Вон тот – труп трупом, просто вылитая утопшая старуха Греб.

ГЛАВА 18

В лицо Каспара было нацелено сразу несколько багров и разделочных ножей.

Староста Моевкиной Бухты подозрительно прищурился.

– Баронский сын, говоришь? И что же делает господин баронский сын в компании таких оборванцев? – Взгляд его брезгливо пробежал по лицу Перрена, замотанному тряпками, и староста что-то пробормотал насчет заразной оспы. Потом ткнул пальцем в Папоротника. – Да еще и гном какой-то.

– Я не гном, – обиженно отозвался лёсик, но Перрен пихнул его, заставляя молчать.

– В последнее время появляется много странного народа, – продолжал староста, постукивая своим посохом Каспара по плечу. – Последний, кто нас навещал, был шикарно одетый малый, самый настоящий дворянин на вид, настоящее не придумаешь. Он нам оставил добрые денежки, чтобы мы не упустили шайку оборванцев вроде вас. Сказал – они спустятся с гор. Разбойники, изгои, которых барон разыскивает за предательство. Приказал задержать, когда появятся.

Он повернулся к своим людям:

– Ну что, парни, кому мы больше верим – этому хромому бродяге, шныряющему в горах с каким-то отребьем, или приличному господину в красном плаще и с тугим кошельком на поясе? Кто из них сын нашего доброго барона?

Посох старосты уперся Каспару в грудь.

– На вид ты сущий разбойник. А твой конь! Ни один знатный торра-альтанец не запустит свою лошадь до такого состояния. Он же хромой!

Каспар хотел было объяснить, что конь хромает из-за раны, полученной в недавней схватке, но находился в слишком большом замешательстве. В кои-то веки он жалел, что рядом нет Халя. Голова Каспара кружилась, мысли разбредались, нога пульсировала болью. Он ужасно устал объяснять, что он – тот, кто он есть, и все равно никто не верил. Вот если бы здесь был Халь…

Как и отец Каспара, Халь просто воплощал собой дворянскую надменность, какая бы на нем ни оказалась одежда. И рана только добавила бы ему убедительности… Каспар никогда не понимал, почему Халь все время ноет, что без полных доспехов никто не принимает его всерьез. Это была сущая ерунда.

Он тоскливо смотрел на крючковатый нос старосты и молчал, а Трог сновал у мужланов под ногами, обнюхивая их сапоги. Староста постучал посохом по полу и указал им на дорогу к деревне.

– Пока мы это дело не выясним, вам всем придется пойти с нами.

Конвоируемые вооруженными людьми, они могли только подчиниться. Их повели к деревне, то и дело тыча в спины и понукая. Каспар не мог идти быстро и опирался на руку Перрена. Наконец все подошли к освещенному пятачку перед трактиром под названием «Голодный рыбак», стоявшему на самом берегу. Двери его были широко открыты, вокруг толпился народ.

Похоже, здесь собралась вся деревня. Вместо того чтобы дружно пропивать свою награду, люди что-то горячо обсуждали – кажется, какие-то недавние события. В толпе выделялся здоровяк лет тридцати с широкой белозубой усмешкой. Даже прибытие отряда с пленниками не отвлекло всеобщего внимания от его рассказа.

– Ну да, прямо на борту. В старину Дерри вселился какой-то демон, а может, это эль ему ударил в голову – но он в самом деле так и набросился на нашу пассажирку! Я хотел его урезонить, но он и на меня навалился, и дрался как сумасшедший – так что мне пришлось его выкинуть за борт! Я думал, он освежится и придет в себя, а он возьми да и пойди ко дну, да так быстро – мы не успели его вытянуть. А бедная старуха Греб! Мы ее выловили возле самых Русалочьих Врат, мертвую и раздутую – при том что эта самая Греб крутилась на причале, когда мы отплывали, я своими глазами видел.

– Это все новолуние! Никогда нельзя выходить в море в эти дни, – вмешалась какая-то бабка. – Такие беды никогда не случаются под доброй луной.

Наконец селяне поняли, что происходит что-то еще, и начали оборачиваться на Каспара и его друзей. Толпа стремительно окружила их. Старый рыбак торжественно заявил:

– Ну вот, нас же предупреждали о шайке разбойников. Попались, негодяи! За последние три дня у нас спятил Дерри и потонула старая Греб. Надо бы вывезти этих подлецов в море, за Русалочьи Врата, да каждому – по камню на шею, пока они еще что-нибудь не натворили.

– Я сын барона Бранвульфа, – прохрипел Каспар. – Троньте меня – и отец вам отомстит!

Староста недоуменно покачал головой, разглядывая носки своих начищенных сапог, потом искоса взглянул на Каспара.

– Может, нам и не стоит торопиться, а то самим же хуже будет. Если ты в самом деле тот, за кого себя выдаешь, докажи это.

Каспар вытянул руку с кольцом-печаткой, но вилланы смотрели без особого воодушевления. Любой кабалланский дворянин сразу узнал бы рисунок на кольце, но этим неотесанным мужикам переплетение линий ничего не говорило.

– Ну, красивая штучка, нечего сказать, – высказался один из них. – Но может, она вообще оловянная. Или ты ее стащил где-нибудь.

– Как же я должен доказывать? – отчаянно спросил Каспар.

Он не понимал, как вообще допустил такое унижение. Нога его болела, голова кружилась, и никак не получалось придумать что-то убедительное. Что заставит этих болванов поверить?

Деревенский староста долго смотрел на Каспара и пятерых его спутников.

– Никогда в жизни не встречал такого странного народа. Вас можно было бы повесить просто за ваш подозрительный вид, но в тебе, парень, есть что-то особенное. Ты мне, можно сказать, нравишься. Я спокойно не усну, пока не узнаю наверняка, кто ты такой. Если бы рыбаку нужно было доказать, что он рыбак, я попросил бы его сплести сеть или наживить крючок… А торра-альтанские дворяне, говорят, превосходные лучники? Где же твой лук? Все знают, что лорды Торра-Альты – лучшие стрелки в мире.

Каспар не сдержал усмешки, как ни странно, польщенный – не за себя, за весь свой род. Хоть мужланы ему самому и не верили, к дому барона они относились с почтением.

– Мой лук там, у седла. Покажите мне цель – я готов доказать свою знатность.

Толпа, похоже, не разделяла симпатий своего старосты. Среди селян поднялся недовольный ропот. Они только что потеряли двоих земляков и хотели хоть на ком-нибудь выместить злобу и страх.

– Подвесим его девчонку за руки на мачту во-он того кеча! – Рыбак показал на дальний конец причала. – И посмотрим, перестрелит ли он веревку. Расстояние хорошее, и на море качка. Если промажет – значит они все врут и заслужили виселицы. А если попадет в веревку – тогда никто не усомнится.

– А что, если он подстрелит девчонку? – возразил староста.

– Тогда, значит, он не торра-альтанский лорд, – простодушно сообщил еще один рыбак.

Перрен угрожающе замычал, и Каспар ощутил, как напряглись каменные мускулы горовика.

– Нет, – прошептал он, оттесняя Перрена в страхе, что тот раскроит кому-нибудь череп. – Это мои люди, я не хочу кровопролития. Лучше сделать, как они просят. Я докажу им.

Темные глаза Урсулы умоляюще смотрели на Каспара.

– Но ведь это так далеко… А что, если ты…

Девушка не высказала вслух страшного предположения и отважно вздернула подбородок. Ее повели на причал и связали ей руки над головой. Один из моряков влез на мачту и подтянул веревку так, что ноги девушки не касались палубы. Волны покачивали кеч, и тело Урсулы моталось туда-сюда.

Каспар должен был перестрелять узел меж ее кистей, а расстояние до кеча и в самом деле было немалое. Нейт яростно протестовал.

– Не смей! Ты ее убьешь! Нельзя даже пытаться. Я видел, как люди промахиваются по оленю с пятидесяти ярдов – а здесь не меньше ста! Ты не сможешь. Посмотри только на себя – весь мокрый, руки трясутся!

– Скорее, Спар, – ныл Папоротник, которого, кажется, не пугала сложившаяся ситуация. – Я чую его запах. Он здесь был.

Каспар постарался освободить свой разум от всего лишнего, усилием воли отключился от шума и глубоко вдохнул. Теперь во всем мире для него существовала Урсула и тугое натяжение тетивы верного лука. Нужно было всего на один миг собрать силы и призвать удачу.

Издалека он не видел выражения лица девушки, но это было и к лучшему: страх в ее глазах мог бы стать помехой. Абеляр говаривал, что стрельба из лука на девять десятых состоит из умения и на одну десятую – из веры. Каспар тренировался в этом искусстве каждый день уже много лет. Он выбросил из головы все ненужные мысли о страхе Урсулы. Каспар знал, что попадет. Конечно, он сделает это! Много раз он без труда поражал цель с седла галопирующего коня; морская качка ненамного труднее. Только нужно приноровиться к ритму волн.

Каспар сравнял ритм дыхания с качкой и отпустил тетиву.

Толпа выдохнула, как один человек. Урсула упала на колени на палубу и быстро вскочила на ноги. Каспар осел на руки Перрену, в ушах его звенели восторженные крики. Теперь, когда испытание было позади, юноша понял, как же сильно его мутит. Он сел на землю и ткнулся лбом в колени, чтобы не свалиться в обморок.

– Чистый выстрел! Веревка перерезана точно на месте узла! – донесся крик рыбака с дальнего конца причала.

Оттолкнув руки помощи, сразу потянувшиеся со всех сторон, Урсула взобралась на мачту и вырвала из дерева стрелу. Она быстро выпрыгнула на берег, не глядя ни на кого, и поспешила прямиком к Каспару. Он думал, встречаясь с ней взглядом, что увидит в глазах девушки осуждение – но Урсула вся сияла от восторга.

– Господин, вот твоя стрела, – почтительно сказала она. Нейт все не мог прийти в себя от изумления.

– Во всем королевстве больше нет таких стрелков!

– Ну, есть еще несколько, – честно ответил Каспар. Староста не знал, куда девать глаза, весь красный от волнения.

– Примите наши извинения, сир. Тот, другой, говорил так убедительно…

Каспар хотел продержаться еще немного и доиграть свою роль до конца, но напряжение забрало у него последние силы, и он свалился на бок, постанывая и держась за раненое колено. Мир кружился и расплывался у него перед глазами.

– Была бы жива старуха Греб, она бы вас живо вылечила, – с сожалением пробубнил кто-то из селян.

Остальные закивали, демонстрируя друг другу зажившие раны от багров и ножей – рубцы, которые послужили бы к их чести среди воинов крепости.

– Надо прижечь ему рану спиртным, – догадался кто-то. К Каспару просеменила старуха с бутылкой бренди и щедро плеснула ему на колено. Юноша дернулся, с трудом подавив крик: он не ожидал такой резкой боли. Чьи-то руки схватили Каспара и держали, пока старуха прижигала рану еще раз. Жар боли пронзил его до самого паха, но Каспар стерпел и позволил поднять себя на руки. Его отнесли в дом и уложили в постель, где он стремительно заснул – и проспал около двух дней, сам о том не зная.

Когда Каспар наконец пробудился, ему было куда лучше. Все еще прихрамывая, он спустился вниз, в общую залу, где застал своих друзей за обеденным столом. Урсула вскочила, чтобы поприветствовать его, вся светясь от радости. Юноша не хотел вокруг себя суеты и поспешно велел ей садиться и продолжать трапезу. Он подсел к столу и принялся намазывать ломоть свежего хлеба маслом, без сомнения, только что доставленным из близлежащего Йотунна.

Вскоре в трактир явился староста – проведать, как здоровье Каспара. Он учтиво поклонился от порога, заискивающе улыбаясь и подталкивая вперед невзрачного вида старушку – ту самую, что прижигала Каспару рану. Та засеменила к юноше, держа обеими руками чашу с подозрительного вида мутной жидкостью.

– Отвар донника для вас, сир. Старуха Греб всегда его применяла. Говорила, для крови хорошо. А это вам еще свежей травки, чтобы запас был.

Каспар с сомнением взглянул на мутный отвар и изобразил на лице благодарную улыбку.

– Спасибо, я твою доброту не забуду.

Он взял старухины дары, сунул пучок донника в карман, а чашу поставил на стол перед собой.

– Сейчас вот закончу завтракать – и приму.

Она заулыбалась, в самом деле радуясь, что смогла быть полезной. Каспар испытал облегчение, когда старушка наконец ушла: он не собирался пить эту бурду, не очень-то доверяя бабкиным талантам врачевателя. При первой же возможности он намеревался вылить отвар в окошко, только чтобы старуха не заметила: Каспар не хотел ее обижать.

Он повернулся к старосте, смиренно ждавшему у порога, и пригласил войти.

– Не знаешь ли, куда поехал тот странник, пытавшийся меня оговорить?

Староста замотал головой.

– Не знаю, сир. Ясно только, что обратно в горы.

– А волк? – ввязался в разговор Папоротник. – Как насчет волка?

– Не знаю ни про какого волка. – Староста выглядел озадаченным.

– Он и не выглядит как волк, – попытался объяснить Каспар. Нервы у него были на взводе из-за непреходящей ноющей боли в колене, и он не подумал, что пояснение звучит неправдоподобно. – Мы ищем высокого человека, одетого в волчьи шкуры, – хотя, похоже, сейчас он где-то разжился другим нарядом.

Папоротник презрительно фыркнул.

– Никакой он не человек. Запах-то волчий. Это точно.

– Я же говорил, что видел волка! – торжествующе выкрикнул старый рыбак, сидевший в углу за кружкой. – Я всем говорил насчет волка – а они не верили! Настоящий огромный волчара возле дома старухи Греб.

После завтрака Каспар и его друзья отправились осматривать окрестности. Каспар тяжело дышал, хромая все сильнее. Папоротник то и дело опускался на колени и обнюхивал дорогу. В очередной раз нюхая землю, он взвился вверх, как ужаленный.

– Он тут был! – Лёсик взял след и зарысил к северу, приговаривая: – Он здесь был, был, один раз, а может, даже два.

За Папоротником заспешил волчонок, который по пути остановился, задрал острую морду и завыл.

На отшибе горбились серые крыши самых крайних домов. Они стояли за пределами деревни, на нижних уступах скал. Путники постучали в двери, но не получили ответа ни из одного домика. Но вскоре на утесе они повстречали парнишку, собиравшего яйца чаек. Он, как выяснилось, зарабатывал этим на жизнь. При виде Каспара с компанией он едва не выронил корзинку от неожиданности. Мальчик застенчиво объяснил, что тут вообще-то редко кто ходит, но вот высокий всадник в красном плаще в самом деле проезжал несколько дней назад.

– Во-он туда поехал. – Он махнул рукой на север, к вершинам скал.

Селяне дали путникам с собой в дорогу много вяленой и сушеной рыбы. Вся деревня высыпала провожать Каспара и его друзей до самой околицы; рыбаки и их жены махали им вслед с немалым облегчением. Огнебой, отдохнув и отъевшись, рвался вперед, но Каспар все еще не решался сесть на него верхом и вел коня в поводу, беспокоясь о его хромоте.

Едва они отошли от деревни, как Папоротник уже принялся жевать соленую рыбу, бормоча, что это вовсе не то же самое, что есть настоящих животных.

Хотя Урсула, как обычно, была погружена в свои мысли и шла с опущенной головой, Перрен и Нейт дружно ругали лёсика и обзывали его сумасшедшим. Слегка смягчились они, только когда тот завопил, что снова напал на след. Бегая кругами, он то припадал к земле, то снова вскакивал, без конца крича о волке. Каспара это очень скоро начало утомлять.

На второй день после выхода из Моевкиной Бухты местность по пути начала меняться. Берег стал более пологим, бесплодная почва утесов сменилась мягким дерном. Здесь-то путники и встретили более или менее четкие следы. Отпечатки ног, обутых в остроносые длинные башмаки, по мнению Каспара, не могли принадлежать никому, кроме высокого обманщика.

– Может, это простой пастух ходил или еще кто-нибудь, – усомнился Нейт, когда они переходили неглубокую речку.

Огнебой остановился попить.

Папоротник одарил Нейта сердитым взглядом.

– У тебя что, носа нет? А, да, конечно! Ты до сих пор пытаешься сбить нас со следа, чтобы мы не нашли твоего хозяина. Ты же предатель.

Нейт оскалился и двинулся на Папоротника, который в страхе отскочил за спину Перрена. Горовик медленно перевел взгляд с Нейта на Каспара.

– Он больше не предатель и не хочет им быть. Он знает, что ты сын барона, и верит в твои добрые намерения, но в глубине сердца все равно тебе не доверяет. Нейт не понимает, почему твой отец не уничтожил черномордых волков и до сих пор позволяет им терзать окрестные земли. Он зол из-за несчастий Овиссии.

Нейт так и подпрыгнул от неожиданности.

– Как ты узнал?

Перрен топнул ногой по мелкой воде, брызги разлетелись фейерверком.

– Вода несет твои мысли.

Каспару было не до Нейта; он все размышлял о Некронде и волкочеловеке.

– Морригвэн не могла понапрасну послать меня на восток.

Лёсик фыркнул.

– Это тот самый запах, что я почуял тогда в Торра-Альте. Оттуда волк наверняка держал путь через южные отроги Желтых гор, мы могли поймать его и там, незачем было тащиться через весь хребет.

В который раз Каспар подумал, что, может быть, Морригвэн послала его сюда из-за Ланы. Он вспомнил, что вытащил руну с переплетением знаков Дуба, Ясеня и Боярышника. Сначала Каспар решил, что это означает Лихоросль, но теперь стало ясно, что он ошибся, и у этого знака куда более глубокий смысл. Может быть, третья доставляющая руны, Хуатэ – Боярышник, несущая значение девственности и воздержания, означает Деву? Хоть Каспар и думал раньше, что это роль руны Беорк… Юноша раздумывал надо всем этим, но так и не мог прийти к логическому заключению. Ему попросту не хватало знаний.

Он не мог идти быстро и опирался на посох. Таким образом путники медленно продвигались вдоль побережья, пугая чаек и топорков, то и дело взлетавших с утесов из-под самых ног. Перрен шагал чуть впереди остальных; внезапно он поднял руку в предостерегающем жесте и подался назад.

– Там, впереди, в долине люди. Их много. Опустившись на колени, они заглянули вниз, в лежащую перед ними каменистую долину, ведущую прямо к морю. Урсула вскрикнула.

– Медведи! Там мои медведи!

Четырех бурых медведей, упиравшихся что есть сил, тащили вперед за ошейники. Целые отряды людей с трудом волочили их за цепи и погоняли сзади. То и дело щелкали бичи.

– Он там! Он близко! – заверещал Папоротник во весь голос, возбужденно вскакивая на ноги.

Его высокий голосок прозвенел по всей долине, и люди внизу завертели головами. Каспар сбил лёсика с ног и оттащил со всеобщего обозрения.

– Овиссийские пастухи и кеолотианцы, – подытожил Каспар. – Равное количество тех и других. Кеолотианцы – жестокий народ. Должно быть, это они забирают медведей. Я слышал, они едят медвежатину, это у них считается деликатесом…

Он осекся, взглянув на искаженное лицо Урсулы.

– Не говори при мне об этих убийцах!

– Так, значит, волкочеловек воссоединился с охотниками Мамлюка, – размышлял Каспар вслух. – С ним не меньше сотни людей. Как мы собираемся до него добраться?

– Мои медведи! Они уводят моих медведей! – неистовствовала Урсула. – Я больше не могу этого выносить. Нужно на них напасть!

Голос ее дрожал от ярости. Нейт скривился.

– Напасть? Мы – горстка оборванцев, а у них целое войско.

– Но они уводят моих медведей.

– Нападать на них мы не можем, – воззвал Каспар к ее разуму. – Остается просто идти за ними по пятам и выжидать момент, когда волкочеловек окажется вне колонны.

– А как же медведи?

Урсула в бешенстве ударила кулаком по земле.

– Прости, – извинился Каспар. – Но я не вижу, что здесь можно сделать.

Он прищурился, пытаясь разглядеть волкочеловека среди идущих, но не смог.

Они незаметно шли за медвежатниками весь следующий день, но от колонны за это время никто не отделялся. Еще несколько дней прошли без изменений – разве что Каспар все больше набирался сил. Но при этом его ужасно расстраивало, что нет никакой возможности добраться до волкочеловека. Каждую ночь Урсула плакала о своих медведях, хотя Папоротник и Лана изо всех сил старались ее утешить. Каспар избегал девушки, порой ловя на себе ее яростный взгляд – как будто это он был виноват, что медведей уводят в плен. Сейчас Урсула походила своим поведением на кого угодно, только не на рабыню.

За эти дни медведи дважды предпринимали попытки освободиться – они рвали цепи и бросались на тащивших их людей. Трое охотников было ранено, одному медведь сломал шею, и его бросили прямо на дороге, оставив тело чайкам.

Побережье делалось все менее скалистым, утесы сменялись холмами. Каспар до сих пор не придумал никакого плана. Он понимал, что действовать нужно быстро: вдали на воде уже появились очертания двух долгоносых лодок без парусов. Весла их ярко блестели на солнце. Вне всякого сомнения, корабли плыли за медведями.

Каспар смотрел на блестящее зеркало моря, на прибрежный высокий тростник, на полосу прилива – сейчас был отлив, только неглубокие темные лужицы виднелись на сыром песке. Высыхали на солнце пучки скользких водорослей. Вдалеке из воды вздымались острые гребни скал, как спины морских чудовищ, всплывших погреться на солнце. Воздух, однако, был холодным.

Опутанных цепями медведей – трех взрослых и одного детеныша – тащили по побережью по направлению к лодкам. Медвежонок скулил и плакал, как человеческий ребенок. Длинные лодки были уже совсем близко, причалить им мешал только отлив, превративший часть морского дна в вязкое болото. Они покачивались среди длинных тростников, ожидая своего часа.

Из лодок выбралось несколько человек, которые направились помогать тем, что на берегу. Медведей пока не заводили на борт – их посадили в большие крытые клетки. Кеолотианцы и пастухи дружно ставили лагерь; по берегу запестрели палатки. Самый большой восьмиугольный шатер высился посреди лагеря.

– Нам придется ждать до сумерек. Лодки не поплывут в отлив, тем более в темноте. Я проберусь в лагерь и попробую найти человека, укравшего Некронд.

Каспар изложил друзьям свой план, жалея, что так поздно взялся за дело. Теперь к врагам присоединились еще и люди с лодок.

Решив спрятаться в тростниках, они осторожно спустились к полосе прилива. Там отряд таился до заката. Солнце садилось за Желтые горы, которые из золотых, подернутых алым, медленно становились черными. Как длинный ряд зубов, они вгрызались в темно-синее небо. Угасающий свет какое-то время сиял в лужицах морской воды, делая их озерцами расплавленного золота на черном песке. Вдали мерно дышало море, уже погрузившееся во тьму.

Каспар поднялся на ноги.

– Пора, – сообщил он своим странным спутникам.

– Тебе не стоит идти одному, – сказал Перрен. Каспар проверил остроту лезвия своего охотничьего ножа.

– Некронд – это мое дело. В одиночку мне будет даже проще пробраться в лагерь незамеченным.

Он еще раз оглядел своих спутников, и сердце его упало. Урсулы среди них не было. Каспар схватил лук.

– Ох, бестолковая девчонка! Она ушла спасать своих медведей. Нейт, дай сюда плащ.

Накинув пастуший плащ с капюшоном, Каспар спрятал под ним лук и бегом направился к лагерю, сжимая в руке нож. По соленой топи бежать было трудно, ноги почти по колено увязали в зыбучем песке. В темноте не было видно лужиц воды, и Каспар то и дело проваливался, петляя меж лабиринта выступивших наружу подводных камней. Он старался держать лук повыше, чтобы не намокла тетива.

За долгую дорогу до лагеря Каспар успел устать и напугаться. Он почему-то совсем не ощущал присутствия Некронда, которое раньше всегда сказывалось на нем напряжением. Юноша не знал, какая к тому причина. Может, он доказал свою несостоятельность как хранитель, и Яйцо больше не звало его?

Дрожа, Каспар отжал намокший подол плаща, который был ему несколько велик. Ему здесь очень не нравилось. Луна еще не взошла, все вокруг покрывала тьма – ее нарушали только рыжие огни костров в лагере да редкие огоньки светлячков на берегу.

Но Каспар знал, что нужно делать. Он накинул капюшон плаща на голову и как ни в чем не бывало, направился к кострам, как если бы там и было его место. Вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову остановить человека в пастушьем плаще. В лагере собралось слишком много народу, чтобы все знали друг друга в лицо. Каспар только опасался, не наткнется ли он на кого-нибудь из прежних знакомых, но ему повезло. Нейт, помнится, говорил, что в овиссийском отряде народ постоянно меняется.

Каспар целенаправленно устремился к большому шатру, сочтя, что его скорее всего занимает волкочеловек. Если Некронд у него, он здесь самый главный.

Он подошел достаточно близко к восьмиугольному шатру, чтобы расслышать слова, и остановился в тени.

– Отличный клинок, Мамлюк. Металл редкий. Это, конечно, подарок мне? Я верно понял?

Послышалось неуверенное мычание. Наконец хриплый голос Мамлюка отозвался:

– В общем-то нет, сир; я хотел отдать его…

– Ну, конечно, ты собирался выслужиться перед своим господином, – недобрым тоном закончил его собеседник. – Ладно, ты все понял? Ловите медведей. Их нужно много. Всех, которые есть.

Голос говорил по-бельбидийски; в нем была особая резкая нотка, от которой Каспара бросило в дрожь. Юноша хорошо знал своих земляков, но такого выговора распознать не мог. Он был какой-то безликий, не простонародный и не как у образованного.

– Я обсудил наши планы с твоим обожаемым господином, – продолжал тот, – и вот, собственно, до чего мы договорились.

– Но потребуется много людей, – заспорил Мамлюк. – Чем мне платить охотникам? Разве мы доставили недостаточно медведей, чтобы получить свои денежки?

Каспар в жизни бы не подумал, что Мамлюк может говорить так неуверенно.

– Ты что, желаешь со мной поспорить? – угрожающе выговорил бельбидиец, и в горле его что-то заклокотало.

Волосы у Каспара на голове зашевелились.

– Как вы мне только что напомнили, я служу своему господину и подчиняюсь только его приказам, – пробормотал Мамлюк.

Его собеседник грубо расхохотался.

– Милый мой, не стоит волноваться. Вот печать твоего господина. Можешь убедиться. – Послышался легко узнаваемый хруст разворачиваемого пергамента. – Ему нужны медведи и ничего более, все медведи этих гор. Бельбидийские баронства слишком медленно раскачиваются на восстание против Торра-Альты, видно, надеются, что бедам вот-вот придет конец. Если мы отвезем наших мишек в Квертос, все тамошние бароны поднимутся на Торра-Альту, чтобы раздавить ее и конфисковать земли в пользу короны. Мало кто из них продолжит любить торра-альтанских демонопоклонников, когда обнаружит Бранвульфовых медведей у себя в виноградниках!

Каспар знал, что тот совершенно прав. Жители равнин немедля возопят, что торра-альтанские колдуны насылают на них новые напасти. Бедные медведи устроят там немалый разор, пока их всех не перебьют. Тогда вся Южная Бельбидия восстанет на Торра-Альту…

Каспар хотел было выбраться из лагеря и затаиться до времени, пока хозяин шатра уснет, – но тут воздух разорвал оглушительный крик. Он исходил от медвежьих клеток. Все вокруг повскакивали на ноги, хватая из костров горящие головни, от которых сыпались искры.

Медведи вырвались на волю и теперь громили охотничий лагерь. Люди, вопя, разбегались в разные стороны. Поверх их криков звучал не то звериный, не то человечий торжествующий рев. Урсула! Вместе с остальными Каспар бросился наутек от медведей, размахивавших ланами направо и налево. Урсула была среди них и вела свою страшную армию прямо на восьмиконечный шатер.

– Рабыня! – заорал Мамлюк, выскакивая наружу. – Я тебя прикончу за это, хоть ты и много мне стоила!

Он взмахнул копьем и метнул его в девушку, но Урсула увернулась. Она издала оглушительный низкий рев, как будто в ней самой проснулась медвежья душа. Медведи сомкнулись вокруг девушки. Но даже в такую минуту Каспар почувствовал спиной что-то столь ужасное, что не смог не обернуться на шатер.

К Мамлюку на помощь бросилось несколько человек; его уродливое узкоглазое лицо искажала дикая злоба. Он заревел на Урсулу, похожий на монстра из-за пляшущих алых языков огня; но не это зрелище заставило Каспара похолодеть от страха. Высокий человек в красном плаще, с лицом, скрытым маской волка, откинул полог шатра и шагнул наружу. Несмотря на огромный рост, он был почти невидим в облаке туманной мути, окружавшем его с головы до ног.

Каспар был убежден, что его-то они и искали. Инстинктивно отступил на несколько шагов, желая затеряться в тени. В этом человеке было что-то непередаваемо страшное – не только из-за волчьей головы, скрывавшей лицо. Вокруг него распространялся леденящий страх. Самое ужасное в нем было за маской; Каспар не видел этого, но чувствовал всем существом.

Урсула закричала громким, вибрирующим голосом:

– Овиссийцы! Отойдите с дороги, и медведи не тронут вас! Вы что, не видите, как вас используют кеолотианские негодяи?

Пастухи дрогнули, отступая.

Мамлюк, потрясая огромным копьем, приказал им атаковать. Несколько человек двинулось вперед с горящими головнями в руках, но большинство не тронулось с места.

Неожиданно послышался еще один громкий голос.

– Братья пастухи, она права!

Это был Нейт, выскочивший из темноты и ставший меж сородичами и Урсулой.

– Эти люди нас предали; они не собирались убивать волков! Волки нужны им живыми. Им нужно все, что восстановило бы нас против Торра-Аль…

Последнее слово не успело сорваться с его губ: в грудь юноши ударило копье, проламывая ребра. Нелепо взмахнув руками, он какое-то время еще стоял, почти с удивлением глядя на торчащее из груди древко, будто удивлялся собственной смертности. Из раны хлынула кровь, пятная одежду.

– Но это же Нейт! Я его знаю! – выкрикнул кто-то из охотников.

Нейт тяжело рухнул на колени, кровь клокотала у него в горле. Стояла полная тишина. Он с трудом перевел взгляд на Урсулу и прохрипел:

– Бойся… господина волков.

Дрожащая рука его указала на Мамлюка. Урсула схватила его за руку, качая головой, словно не желая верить, что это конец. Нейт качнулся, прижался щекой к ее ноге и, не мигая, уставился на Мамлюка. Наконец взгляд его погас, и юноша упал вниз лицом.

Каспар смотрел, замерев от ужаса. Бедный Нейт! Кем бы ни был Мамлюк, насчет господина волков Нейт ошибся. Каспар знал это наверняка.

На лбу его выступил холодный пот. Рука юноши стискивала лук, но он не имел понятия, что же делать, как помочь. Каспар уже был на волосок от того, чтобы просто броситься вперед, но тут на плечо ему легла тяжелая рука.

Это был Перрен, скинувший меховой плащ и уже некоторое время стоявший в темноте, притворяясь камнем. Горовик оттащил Каспара назад.

– Мужчина умер, женщина сошла с ума. Ты ничего не добьешься, только собственной смерти. У тебя есть более важная цель.

– Но они… я нужен им, – отчаянно выговорил Каспар. Хватка каменной руки Перрена стала еще крепче, так что юноша не мог вырваться.

– Шатер, Спар, – медленно сказал горовик. – Обыщи шатер. Ты не можешь разобраться с врагом, но сейчас есть возможность поискать Некронд. Это важнее всего. Взрослые были правы, сказав, что человеку нельзя доверять такое дело.

Каспар закусил губу и тихо двинулся к шатру.

Внутри юноша огляделся, и сердце его отчаянно запрыгало. Здесь стоял сильный звериный запах – хотя это было неудивительно: кругом валялось множество шкур, еще сырых и заляпанных кровью. Постель тоже состояла из груды шкур посреди шатра. Никакой мебели не наблюдалось, так что обыскать шатер было не так уж сложно – просто перекопать шкуры. Каспар так спешил, что едва не проглядел круг. Круг был нацарапан на земле вокруг постели – несомненно, с магической целью. По периметру его окружали рунные знаки. Каспар тревожно смотрел на них, ничего не понимая.

Знание рун – сложная наука, и хотя Каспар слегка разбирался в ее азах, этих редких рун он не распознал. Однако весь он дрожал при взгляде на них: знаки явственно были начертаны для чего-то недоброго.

Он перекопал шатер по второму разу – но Яйца здесь не было. Каспар выскочил наружу, к Перрену, и развел руками, показывая, что ничего не нашел. После чего снова отвлекся на Урсулу.

Мамлюк стоял напротив нее, сжимая копье. Медведи закрывали девушку собой. Каспар увидел, что Мамлюк вонзил копье в живот мертвому Нейту, яростно ворочая древком. Сын барона содрогнулся, едва сдерживая слезы: хотя овиссиец и предал его однажды, но уже успел раскаяться, и Каспар глубоко скорбел, что ничем не смог ему помочь.

Для Урсулы это стало последней каплей. Медведи взревели и двинулись по ее приказу вперед, овиссийцы отшатнулись. Каспар думал, что девушке и ее медведям удастся прорваться, но тут через весь лагерь пронесся леденящий душу вопль. Сначала юноша не видел ничего, но потом различил будто бы очертания огромного волка. Это был сгусток тьмы, не имевший четкой формы, – клочок черноты, темнее, чем сама ночь. С новым ужасным криком черная тень бросилась вперед, пролетела по воздуху как отравленная стрела и ударила в медведей.

Ближайший к Урсуле зверь осел на землю, корчась и дрожа. Черная пена побежала у него из пасти, густая слюна закапала на траву. Он взревел, царапая лапами морду так, что едва не вырвал себе глаз. Но судороги медведя прекратились так же внезапно, как и начались, он поднялся на четыре лапы и бросился на Урсулу. Девушка побелела как полотно.

ГЛАВА 19

Май отдернула ладонь, будто обжегшись. Закусив губу и потирая пальцы правой руки, она долго смотрела на серебряный ларчик, прежде чем снова тронуть Яйцо.

Воздух опять затрепетал от присутствия множества духов. Теплое влажное дыхание коснулось затылка девушки; замелькали тени костлявых существ с рогами, длинными мордами, кривыми выступающими зубами; все это толпилось вокруг Май, наседало на нее, терзало ее разум.

– Уйдите прочь! – отчаянно выдохнула она, взмахнув руками, как бы желая оттолкнуть их.

Духи подчинились ее приказу – но неохотно, с глухой злобой и без малейшего почтения. Май думала, что будет чувствовать себя королевой или хотя бы вызывать уважение как жрица, – но ничего подобного. Сейчас она казалась себе ненавидимой всеми рабовладелицей.

– Я… Простите меня.

Голос ее сильно дрожал, руки беспомощно упали вдоль туловища. Но Май не почувствовала в ответ никакого смягчения – только ненасытную ненависть. Это чувство напоминало родовую вражду, переходящую из поколения в поколение, текущую в крови, хотя никто уже давно не помнит ее истоков, принимая ненависть как часть своего существа. Вскоре смутные образы нахлынули с новой силой; их напор был столь силен, что воздух, казалось, потрескивал.

Пугающая близость страшных созданий наконец побудила Май действовать, преодолев нерешительность. Хотя это были всего лишь призраки, девушка увидела, как они тянутся к Некронду, отчаянно желая вернуться в мир. Она схватила Яйцо из-под самых их лап, боясь, что они могут отнять свое сокровище.

Некронд под ее руками запульсировал энергией. Волна силы прокатилась через тело Май, сведя мышцы судорогой. Она решительно сжала руку, убеждая себя, что овальное Яйцо идеально ложится ей в ладонь. Боль медленно уходила, оставляя после себя неожиданное чувство уязвимости и открытости. Она думала ощутить себя громовержцем с шаровой молнией в руке – а вместо этого дрожала от страха. Злоба духов показалась взрывом темноты, отталкивающим руку прочь от Яйца. Но Май только сильнее стиснула пальцы, чувствуя множество выжидающих разумов у себя в ладони. Вот они затаили дыхание в надежде… И выдохнули с горьким разочарованием.

Прилив адреналина пронизал все ее вены, сердце запрыгало, губы моментально пересохли. Все мышцы напряглись в предвкушении. Май держала Яйцо на вытянутой руке, не отрывая жадного взгляда от мерцания голубых прожилок на кремовой поверхности и пересекающего их черного шрама. Она явственно чувствовала, что дело теперь только за ней, но до сих пор не знала, что требуется сделать. Времени почти не оставалось.

Амариллис сказал, что уйдет самое долгое на час, чтобы купить лошадей для них обоих. Он оставил Май одну в кеолотианском порту Скуас-Риа, в прибрежном кабачке. Девушка устроилась в уголке и прижалась спиной к стене, покрытой толстой шкурой белого медведя. Пол устилали тюленьи кожи, в очаге ревел огонь, заглушая свист холодного ветра, бившегося о стекла и грозившего снегом.

Вокруг были одни кеолотианцы. Опасаясь их, Май сидела, опустив голову, и молчала, пока не решила, что Амариллис успел отойти достаточно далеко от кабачка. Тогда она поднялась и тихонько выскользнула за дверь, туго запахивая меховой плащ и вздрагивая от ледяного ветра. Кое-где на северных склонах окрестных холмов виднелись ноздреватые лепешки не успевшего стаять снега. Воздух звенел от рева тюленьих детенышей.

Портовый городок вытянулся узкой полосой низких домов, вклиниваясь в побережье. Тесные улочки, сбегавшие к самой воде, кишели народом. Почти все строения были из незнакомого Май темно-красного камня. Сразу за трактиром начинались возделанные поля, и девушке нужно было пройти совсем немного, чтобы оказаться в сельской местности.

В мешочке Май звякнули монетки, и она сразу подумала об Амариллисе. Интересно, как скоро он заметит, что кошелек его полегчал? Этому трюку Май научилась от Пипа. Амариллис оставил кошелек лежать на столе после того, как заплатил за еду, и девушка смела его на пол будто бы случайным движением. Потом она торопливо собрала рассыпавшиеся монетки обратно, извиняясь за неловкость, – и успела прикарманить несколько штук. Нехорошо, конечно, но Май оправдывалась более высокими нуждами.

Красноватая каменистая почва под ногами пахла чуждо и непривычно. Май видела перед собой лишь несколько деревьев, и все – погнутые и приземистые, на них ясно отразилась суровость западного ветра. Вид деревьев только увеличивал общее ощущение холода и бесприютности. Ближе всего рос дуб с нагими верхними ветвями и содранной корой, под которой виднелась светлая древесина. Невзирая на дурное предзнаменование – то, что дерево больное, – Май направилась прямо к нему через поле и уселась под узловатыми ветвями, опираясь спиной о ствол. Она собиралась призвать силы Некронда.

Сердце ее болезненно сжималось: Май понимала, что подобным деянием предает доверие Морригвэн. Она знала, что никто не должен использовать Некронд. Более того, именно за этим забрала его у Каспара. Но другого выхода не было.

Выпрямившись, Май сказала себе, что один-единственный раз не имеет значения. Она уже решила, что призовет самое меньшее из чудовищ и менее всего опасное – по крайней мере из тех, что она знала: единорога. На выбор повлияло и то, что Май вовремя вспомнила легенду: единороги опасны для мужчин, но охотно служат девам. Единорог быстр на ногу и сможет перенести ее через всю Кеолотию к Кастагвардии, оставив позади любого коня, которого добудет Амариллис.

Склонив голову, Май созерцала Яйцо, все еще не зная, как именно вызывать животное. Она видела единорогов на гобеленах до великой осады. Иные из них были совсем небольшими, вроде козы; но Май сейчас требовался огромный зверь с длинными, как у Огнебоя, ногами. Она закрыла глаза и сосредоточилась, вызывая в уме надобный образ.

В воздухе щелкнули зубы, послышались неистовые стоны и крики многих огромных яростных тварей, желавших освобождения. Все они разом ломились в двери сознания Май так, что на глазах девушки выступили слезы. Она собрала остатки храбрости и еще крепче сжала Яйцо. Голодные чужие воли давили на ее разум. Шеи Май коснулась холодная рука, она вздрогнула и обернулась – но ничего не увидела. Перед глазами мелькнула вспышка темноты, зрение затуманилось от боли.

Май стиснула зубы, подавляя животный крик, рвавшийся из глубины сознания. Держась изо всех сил, девушка воззвала к защите Великой Матери, визуализируя Троицу высших жриц, Ее представительниц. Через красноватую боль издалека пробился луч белого света.

Дрожа, она молилась о том, чтобы выбросить из головы образ черномордых волков. Но как только эта мысль окончательно оформилась в голове, издалека донесся одинокий тоскливый вой. Май не знала, слышит ли она вой на самом деле, или он звучит только у нее в голове. Она тихо застонала, напряженно думая о единороге, но никак не могла сосредоточиться. Часто дыша, Май уставилась в небо и попыталась вытеснить все лишние мысли созерцанием низких серых облаков, мчавшихся над равниной, чтобы освободить в голове место для единорога.

Теперь она понимала, как легко было Каспару призвать волков – простым страстным желанием этого не делать! Она сама только что вызвала в уме их образы своим старанием не думать о них. Май укусила кончик языка, прижала Некронд ко лбу и тут наконец увидела единорога. Он четко появился перед ее мысленным взором.

Над головой что-то фыркнуло. Звук показался очень натуральным и естественным. Май взвилась на ноги, прижимая Яйцо к груди. Совсем рядом, под лиственным шатром, воздух подернулся туманом и начал дрожать. В середине серой дымки образовалось пятно сверкающей белизны, которое все росло и наконец приняло форму прекрасного белоснежного животного. Оно было подобно огромной лошади с длинным острым рогом на лбу. Десяти футов в холке, животное повело головой, касаясь сверкающей мордой ветвей. Потом дико заржало и ударило копытом о землю. Май в страхе отступила на шаг – но зверь не нападал на нее, напротив же, смиренно склонил голову, признавая власть новой хозяйки.

Единорог был даже выше Огнебоя, с еще более развитыми мускулами и могучей грудью. От сверкающей шкуры отражалось солнце, заставляя Май слепо моргать. Она заглянула в темные влажные глаза зверя и с трудом сглотнула, не зная, что делать теперь. И тут ее слуха коснулся отдаленный крик. Это звал Амариллис.

От звука его голоса у Май перехватило дыхание. Часть ее души рванулась обратно, к нему, но девушка обуздала себя. Она знала, что в ней всего-навсего говорит страх взглянуть в лицо собственному будущему. И так все всегда считали, что она не способна ничего сделать сама! Да что там – Май была о себе того же мнения. Должно быть, пришло время это изменить.

Она усилием воли отбросила страхи и шагнула навстречу единорогу. Тот не двинулся и смиренно поджидал ее. Девушка коснулась его лба дрожащими пальцами, и царственный зверь не отпрянул, но покорно позволил подвести себя к дереву. Май вскарабкалась на нижнюю ветку дуба, чтобы оттуда перелезть на спину единорогу.

Оказавшись у зверя на спине, она испугалась высоты и скорости, с которой он прянул вперед. Вцепившись ему в гриву, она прошептала:

– Неси меня в Кастагвардию!

И единорог, послушный ее словам, понес девушку на восток.

Она не смела глядеть вниз – так стремительно проносилась под ногами земля. Пейзаж по бокам сливался в сплошные полосы. Май почувствовала что-то вроде восторга – неожиданная свобода ударила в голову как вино. Грохоча копытами, единорог мчался, получая наслаждение просто от возможности дышать и касаться ногами земли. Май пригнулась к его шее, но галоп единорога был таким мягким, что она больше не страшилась упасть.

Они промчались мимо пастуха со стадом. Перепуганные овцы с блеянием бросились врассыпную, в спину Май полетели сердитые крики пастуха. Девушка поняла, что губы ее растянулись в улыбке. Первый раз за свою ничем не примечательную жизнь она что-то предприняла сама!

Вскоре она уже привыкла к огромной скорости, успокоилась и смогла поразмыслить. Море и порт Скуас-Риа остались позади, слившись с линией горизонта, и девушка с нежданным чувством вины поняла, что Амариллис ее уже не догонит. Она закусила губу и крикнула единорогу скакать еще быстрее, радуясь бешеной скачке как возможности обогнать собственное горе. Теперь меня даже Огнебой не догонит, подумала она – и тут только поняла, что Каспар потерян для нее навсегда. Больше у него нет шансов ее найти. Сердце Май сжалось.

Единорог чуть сбавил скорость, будто почуяв ее минутную слабость.

Начался дождь. Перед Май распахнулась мрачная долина, размытая земля превратилась в грязь. Даже у единорога чавкало под копытами. Борясь со слабостью, Май сжала зубы и ударила пятками по белоснежным бокам зверя. С криком ярости он рванулся вперед с немыслимой быстротой.

Май ехала день и ночь напролет, остановившись попить и передохнуть, только когда стало ясно, что она валится на землю от усталости. Единорог не отошел пастись, но охранял ее, спящую, стоя над ней всю ночь. Весь следующий день Май снова скакала, в голове ее слегка мутилось от скорости, но ни это, ни голод и усталость не притупляли щемящего чувства утраты. Вся прежняя жизнь осталась позади. Девушка заставляла себя думать об Амариллисе, тщетно надеясь, что это перебьет тоску по Спару.

Дождь все не прекращался. Мелкая, но бесконечная морось висела в воздухе. Май промокла до костей, но едва замечала это от печали и страха быстрой скачки.

Миновал третий день галопа, наступила ночь, а Май все скакала вперед, лунный свет, как иней, мерцал на серебряной спине ее скакуна. Наконец мягкий свет коснулся шпилей отдаленного города, чьи белые стены сияли ярче светильника. Так Май впервые увидела Кастабрицию, столицу Кеолотии, о которой она слышала в трактире рассказ моряка.

Зная, что Кастагвардия лежит всего в нескольких лигах к северу, она решила остановиться на отдых. Светлые стволы осин кивали и клонились, зовя к себе, и единорог направил бег в глубину леса. Постоянный шепот неспокойных осиновых ветвей казался Май знакомым и ласковым. Вскоре она отыскала мягкую кучу листьев, в которую и зарылась, изможденная до предела.

Девушка провалилась в сон, едва закрыла глаза, – но сон ее был тревожным. Всю ночь ее мучили кошмары. В самом далеком уголке сознания таилась горбатая тень. Май знала о ее присутствии, но никак не могла разглядеть, что это такое. Стоило ей поймать тень внутренним взором, как та тотчас же пряталась еще глубже в подсознание. Но Май знала, что зло где-то неподалеку и подбирается все ближе. Она чувствовала злобную радость этой твари, что Май наконец-то одна. Девушка пыталась убежать, но ноги ее оказались связаны, а руки были слишком слабы, чтобы развязать узлы. Тогда она уронила Некронд, и тень подхватила его с воем торжества. Черномордые волки с рваными животами и выпущенными наружу кишками вырвались из темной комнаты в разуме Май; глаза их полыхали красным огнем, они обожгли девушку взглядом и целой стаей рванулись куда-то вовне.

Май проснулась с криком – и услышала, как фыркает над ней единорог, роя копытом землю. Дрожа, она прижала серебряный ларчик к груди. Девушка чувствовала себя как после насилия. Что-то чуждое пробралось в ее сон и поселилось там. Она поняла, что отныне должна стараться бодрствовать. Засыпать становилось опасно.

Май встала и обхватила себя руками, стараясь остановить дрожь. Тщетно повторяла она себе, что вовсе не боится – она же, в конце концов, торра-альтанка.

– Пойди, попей воды и поешь чего-нибудь, – приказала она единорогу.

Тот с готовностью устремился прочь, длинный рог то и дело задевал за ветки деревьев. Девушка снова подумала, что единорог, кажется, животное открытых равнин, а не лесных чащ, как она раньше представляла. Зверь понюхал воздух и пошел к ближайшему родничку, где, склонившись, начал жадно пить. Май пожалела его, поняв, что вела себя бессердечно, заставляя скакуна мчаться с такой скоростью и не думая, каково ему от этого. За прошедший день они, должно быть, миновали много луж, родников и озер, а она даже не заметила. Серебряная шкура единорога была забрызгана грязью и испачкана потоками пота, а зоркие глаза стали мутнее, чем были поначалу.

Все еще было темно, и девушка решилась продолжить путь мимо столицы к северу. Дорога вела вдоль канала, направленного точно в сторону Кастагвардии. По бокам дороги имелись глубокие сточные канавы, и в кои-то веки кеолотианская грязь не чавкала прямо на тракте. Единорогу было легче бежать, так что еще до рассвета он вышел на северную дорогу.

Впереди вздымалась черная башня, глядящая на окрестную равнину. Это и была Кастагвардия. Бледное солнце сквозь облака не могло оживить цвета мрачного здания, но Май различила вдали туманную гряду горных клыков, тянувшуюся не менее чем на двести миль к северу. Не нужно было объяснять, что это и есть полые горы Каланзира.

Май очень не хотела отправлять единорога обратно в Иномирье, но понимала, что должна так поступить. Сразу же при этой мысли девушка почувствовала его злобу и разочарование. Как Май могла отплатить ему за верную службу такой неблагодарностью? Как могла теперь послать его обратно, к бестелесной, бессмысленной жизни в Иномирье, где он никогда не коснется Великой Матери?

Достойно ли так обмануть надежды любого существа – сначала дать почувствовать вкус свободы, в которой ему было отказано тысячи лет, а потом заточить снова? Май направила единорога с дороги направо, к быстрой реке, омывавшей подножия длинной череды холмов. Вода была неприятного зеленого цвета. Май позволила зверю постоять в реке, холодя усталые ноги, и смотрела, как жадно единорог втягивает воду, дает ей стекать по губам, наслаждаясь самим ощущением водной стихии. Она погладила единорога по мускулистой шее, чувствуя, что он все понимает, но не подает виду.

Май глупо и беспомощно сказала ему:

– Я просто хочу сделать все как можно правильнее. Меня учили, что за добро нужно платить добром, иначе будешь последним негодяем, но… В общем, я имею в виду, что ты хорошо мне служил, и я вовсе не хотела бы тебя отправлять обратно.

Единорог сердито прянул ушами и фыркнул. Он не верил. Май спешилась, соскочив на берег, и приказала:

– Ступай.

И махнула рукой. Единорог долго смотрел на нее, а потом начал медленно отступать назад по воде. Только на другом берегу потока он вдруг развернулся и помчал прочь, серебряной стрелой летя на восток, к пустым вольным равнинам.

Май смотрела ему вслед, довольная собой, пока ей не пришла новая мысль. Как можно было поступить так глупо? Яйцо не предназначалось для столь мягкого хранителя! Оно умело играть на человеческом сочувствии. Девушка хлопнула себя ладонью по лбу. Неужели Каспар допустил такую же ошибку? Теперь она почуяла желания единорога – пронзать овец рогом и топтать пастухов, посмевших заступить ему путь.

Стыдясь своего слабодушия, Май вернулась на дорогу и последние несколько миль до Кастагвардии прошла пешком. Многостенный город лежал перед нею на острове посреди глубокого пруда. Дорога свернула в сторону от канала и шла по высокой дамбе, протянувшейся черной полосой через серебристое болото, окружавшее город. С гор сбегало сразу несколько рек, заливая все вокруг. Темный вонючий канал огибал восточную стену города и уходил под нее, прокладывая себе дорогу к черной башне, чей фундамент был скрыт в середине города, за многими укреплениями.

Неприветливые хмурые пики гор казались черными фигурами, ушедшими по пояс в землю и покрытыми шапками снега и синего льда. Облака, бывшие такими низкими поутру, теперь поднялись и стали легкими и белыми, но синее небо не прибавляло горам приветливости. Май подумала, что они похожи на сгорбленных угрюмых великанов.

В этом городе не было и следа прекрасного камня Кастабриции. Темный близнец столицы, Кастагвардия, был выстроен из местного мрачного камня, кое-где на черном виднелись красные подтеки, которые девушка приняла за вкрапления другой породы. Но по мере приближения становилось все яснее, что когда-то стены были покрашены в прекрасный алый цвет, так что город, должно быть, сверкал на фоне облаков, как закатное солнце. Постоянный кеолотианский дождь смыл большую часть краски, и никто не позаботился о том, чтобы вернуть городу прежнее великолепие.

Стены были высоки и толсты, без всяких украшений. Сплошной камень нарушался только редкими арками ворот, к которым подводили мосты надо рвами с застоявшейся водой. С вершины выгнутого моста девушка заметила, что центральная часть города вокруг темной башни окружена пятью рядами стен. От остальных крепостей, о которых Май когда-либо слышала – а в Торра-Альте очень любили детальные описания крепостей, – каждая последующая стена была ниже предыдущей, все глубже уходя в землю, так что крыши центральной крепости и вовсе не было видно. Как будто бы земля возмущалась пятнающим ее черным шрамом города и хотела засосать его в глубину.

Расправив плечи, Май храбро зашагала к южным воротам. Дамба оказалась куда длиннее, чем девушка предположила на первый взгляд, и вообще она недооценила размеры города.

План ее был очень прост. Май расскажет владельцам шахт, что потеряла обоих родителей и хочет найти работу. Наивно уверенная, что ее умения найдут применение где угодно, Май не сомневалась в успехе. Спеша по мосту, она подняла голову и не отрывала взгляда от черных высоких колонн за разверзшимися перед нею воротами. Девушку пробрала невольная дрожь; красные потеки на черном камне создавали впечатление, что город плачет кровавыми слезами. Взглянув повнимательнее, Май заметила, что толстые стены Кастагвардии все испещрены зарешеченными окнами, а значит, они полые внутри и вмещают тысячи человек.

Никто не остановил ее на входе. Даже и не подумал. Стража допрашивала только тех, кто ехал из города. В особенности одиночек. Пространство меж пятью городскими стенами оказалось застроено вовсе не каменными домами, а жалкими лачугами из перевернутых телег, досок, старых ворот, крытых шкурами. Даже белые бычьи кости, покрытые тряпьем, шли в дело – из них строились навесы от бесконечного дождя.

Повсюду на обочинах копошились грязные дети с угрюмыми лицами. Мальчишки приставали к каждому прохожему, предлагая свои услуги в качестве проводников по городу – к площади аукциона или лучшим лавкам. Большинство путников старалось от них отделаться, торговцы в фартуках, заляпанных грязью, гнали ребятишек прочь, когда те пытались попрошайничать.

– Нам нечем платить за жилье… Папу скоро продадут в рабство в копи, – хныкали они, размазывая слезы.

– Помогите, чем можете, – взывали оборванные дети на ломаном бельбидийском, быстро приноровившись к языку торговли.

Купцы в большинстве своем казались равнодушными к их воплям, некоторые с отвращением отворачивались.

Май быстро шла через толпу, стараясь не отрываться от ворчливого купца, судя по одежде, проделавшего далекий путь. Он направлялся к центру города, отгороженному от солнечного света высокими стенами.

Щелканье бичей заставило Май остановиться. Все, кто был на улице, торопливо теснились к обочинам: их отгоняли в стороны солдаты в черной форме, в скрипучих высоких сапогах и остроконечных шлемах с наносниками, закрывавшими пол-лица. Солдаты вовсю орудовали кнутами, расчищая путь для большой крытой повозки. Май подумала, что они, наверное, везут очень ценный груз, и не ошиблась – повозка остановилась возле низкого строения с зарешеченными окнами, с намалеванным над входом знаком ювелира: ограненным рубином.

В конце концов девушка добралась до центральной площади, над которой возвышалась черная башня. Она глубоко уходила фундаментом в землю – куда сильнее, чем подымалась вверх. Арка над подъемной решеткой ворот была испещрена резными фигурами, украшенными рубинами. А верхняя часть башни, наоборот, отличалась простотой, здесь даже окон не имелось – только с полдюжины узких бойниц в темном камне. Стены скалились в небеса словно зубы.

Слева от башни, в ее густой тени, лежала площадь, мощенная крупными булыжниками. Посередине стояла статуя – танцующий медведь. Судя по разинутой пасти зверя, задранной вверх, некогда это был фонтан. Откуда-то из-за медведя слышались приглушенные крики боли и горя. Май, не раздумывая, бросилась прочь.

Она думала, что центр Кастагвардии окажется еще мрачнее, чем его окрестности, но, если не считать башню и площадь вокруг нее, Май ошибалась. Сквозь высокую арку по правую руку шумел и бурлил оживленный рынок. По сторонам ярко-зеленой поляны пестрели яркие палатки и навесы – все самых причудливых расцветок, чтобы привлечь покупателя. Воздух звенел от призывных криков торговцев.

Продавцы в палатках повторяли каждый призыв на двух языках: кеолотианском и бельбидийском, который был в ходу повсюду в Кабаллане…

Звук родного языка придал Май уверенности, и она начала бодро прокладывать путь мимо лотков с украшениями и цветных шелков.

Со всех сторон сверкали творения искусных рук ювелиров. Купцы меняли шелка, шерсть, меха и атлас на драгоценные камни; пахло необыкновенно вкусной едой. Май не могла сдержать улыбки при виде того, как процветает дело у бельбидийских торговцев.

Хотя от голода и усталости у нее кружилась голова, девушка не спешила уйти с рынка. Ей многое нужно было купить. А кроме того, очень не хотелось опять проходить через ту мощеную площадь у подножия башни. Май отыскала лоток торговца специями, который тщательно исследовала, – но, к стыду своему, половина трав была ей вовсе не знакома. Она даже не представляла, зачем нужен мускатный орех или кассия, и поспешила на поиски травника. В целебных травах Май разбиралась куда лучше.

Травник содрал с Май втридорога, и она это заметила, но все равно обзавелась шалфеем, иссопом, вербейником, вероникой и еще приобрела целый узелок маковых семян, по утверждению торговца, проделавших далекий путь из Ориаксии. Теперь девушке оставалось только подкупить меда.

Мед, который Морригвэн всегда считала лучшим средством для лечения ран, окончательно истощил запасы денег Амариллиса. Пришло время испытать судьбу. Май глубоко вздохнула, стараясь подготовить свое сердце к тому, что ждет впереди, и покинула рынок, исполненный шелков и ароматов. Путь снова лежал к подножию башни.

Девушка думала, что готова к любому зрелищу, – но это было не так. Проходя мимо бывшего фонтана-медведя, стоявшего в чаше зацветшей воды, она увидела загоны для рабов и толпу оборванцев, запертых за решеткой. Никогда до этого Май не видела такой глубины людского горя. Раньше ей приходилось встречать бедных и страждущих, даже умирающие попадались во время ваалаканской осады, но у тех людей было хоть что-то, хотя бы трогательная близость друг к другу, взаимная поддержка. А эти – мужчины, женщины, дети, больные вперемешку со здоровыми – были согнаны вместе как скот и даже не глядели друг на друга. Они сидели, опустив головы, каждый сгибаясь под тяжестью своего собственного горя. Более прискорбного зрелища Май и представить не могла.

Сердце ее сжалось от сочувствия, и неожиданно мелькнула мысль, что она обладает достаточной силой, чтобы освободить их всех. Но голос разума, которого Май и не предполагала в себе, вмешался и сообщил, что этого делать не должно. Кто знает, какие силы могут пробудиться в Яйце? Это еще опаснее, чем позволить Амариллису всегда быть рядом. Больше нельзя приводить из Иномирья чудовищ, иначе может случиться что-нибудь даже похуже волчьего нашествия.

Май невесело рассмеялась над своей самонадеянностью. Тоже мне, решила, что освободит рабов! Просто как Халь. Всякий в сердце своем желает быть героем, о котором сложат песни. Но о самопожертвовании Май никто не узнает – разве что если оно не удастся. В Торра-Альте если о ней и вспомнят, то как о глупой девочке, убежавшей из дома из-за безответной любви. Нет, деяние Май не подвиг, а жертва, и ко всем прочим препятствиям на пути можно добавить беспросветное отчаяние.

Как раз когда девушка собрала жалкие остатки решимости, сердце ее заледенело: на площадь медленно въехала повозка, битком набитая плачущими женщинами. Они тянули руки через решетку, в отчаянии рвали на себе волосы. Потом их погнали из клетки наружу, как вьючный скот, и принялись ставить на плечи клейма в виде креста. Тех, кого уже заклеймили, вталкивали в загоны. Они толкались и даже кусали друг друга, отчаянно визжа, а некоторые, наоборот, двигались как во сне, с приоткрытыми ртами.

Май зажмурила глаза, но потом снова заставила себя смотреть. За охраняемыми загонами стояла отдельная очередь угрюмых людей. Эти не кусались и не кричали, глядя на происходящее с мрачной решимостью, будто им больше некуда было идти. На ступенях стоял солдат со свитком в руках и что-то записывал, задавая вопросы тем, кто представал перед ним. Очередь двигалась Довольно быстро. Рядом с солдатом стоял, судя по обшитой галунами форме, офицер. Он следил, как продвигается дело. Все плохо говорили по-бельбидийски, изъясняясь в основном на невыразительном кеолотианском.

Девушка решительно встала в конец очереди, стараясь не глядеть на испитые лица вокруг и вперив взгляд себе под ноги. Когда ее черед наконец настал, она вспрыгнула на ступеньку и быстро сказала солдату:

– Я пришла по своей воле, хочу наняться на работу.

Солдат в это время как раз что-то записывал. Перо его скрипнуло, поставив большую кляксу. Май видела, как многих людей перед ней почти сразу прогоняли прочь или заталкивали в рабский загон, и теперь молилась, чтобы ее услуги пришлись ко двору.

Она взглянула солдату в лицо и улыбнулась своей самой солнечной улыбкой. Тот смотрел на нее, не меняясь в лице. В первый раз в жизни Май не ответили на улыбку, и ей стало очень страшно. Этот человек даже не повел бровью, глядя на нее холодными неподвижными глазами.

– Я хочу предложить свои услуги, – просительно выговорила девушка, решив не теряться.

– Бельбидийка, – простонал он. – Откуда только берутся? Бельбидийцы повсюду! В копях не нужны пастушки, дуреха! Давай вали отсюда, пока не поздно. Если вздумаешь болтаться здесь больше недели и попрошайничать на улицах, тебя заберут в рабство. И выжгут на тебе здоровенное клеймо.

Он сгреб Май за руку, как будто собирался это сделать прямо сейчас. Девушка вырвалась, часто дыша, и вспомнила Брид. Никто в целом мире не посмел бы так разговаривать с Брид! Она была облечена верой! Да, Брид держалась так, будто сама Великая Матерь стоит у нее за плечом – более того, верила в это, что бы ни случилось. Если Май найдет в себе такую же веру, она тоже достигнет того, чего желает.

– Нет уж! – крикнула она, стараясь, чтобы голос звучал властно… но услышала со стороны какой-то испуганный писк.

Солдат снова поймал ее за руку и притянул к себе. Он коверкал бельбидийские слова:

– Да чего там ждать неделю? Я имею право отправить тебя в копи к рабам прямо сейчас!

– Я не пастушка и не деревенщина. – Она попробовала взглянуть ему прямо в глаза, но нашла в себе силы только пялиться солдату на ноги. – Я лекарь.

Май солгала, надеясь, что тщательно подобранный набор трав послужит доказательством. Она все-таки долго училась у Морригвэн, и хотя мало разбиралась в рунной магии и с трудом овладела начатками чтения, неплохо разбиралась в гербологии и знала простейшие способы лечения ран и заражений.

– Лекарь? А на кой нам доктора? Которые заболевают, те недолго протягивают, а замены хоть отбавляй.

Май пыталась не подавать виду, как ее ужасает такая жестокость.

– Но ведь у вас в копях не только рабы! Там еще солдаты, надсмотрщики… Разве им никогда не нужен лекарь?

– У нас есть костоправ, и нам вполне хватает. Офицер с интересом наблюдал за их разговором. На груди его поверх черной формы блестела золотая цепь. Во всем читалось, что человек этот преисполнен сознания собственной значимости. При пристальном взгляде на Май по лицу его расплылась улыбка, и Май с превеликим трудом улыбнулась ему в ответ, блестя глазами. Она понимала, что это хотя и поможет ей попасть в копи, но может причинить и неприятности.

– Я не просто лекарка, – выпалила она, толком не зная, что собирается сказать, и лихорадочно ища, каким же она еще обладает умением? Вдруг ее осенило. Май вспомнила, как Амариллис зарабатывал им обоим на жизнь, и еще – как она проводила долгие часы в комнате Морригвэн, слушая и рассказывая истории. – Я… я еще и сказительница.

Среди солдат пронесся насмешливый ропот, но при всей своей абсурдности идея, похоже, понравилась офицеру.

– Пускай проходит, – лениво вмешался он. – Сказительница может и пригодиться. Если не знаешь кеолотианского, крошка, ты быстро научишься. Мало кто рассказывает истории на нашем языке, а солдатам тоже нужно развлекаться.

Солдат намалевал на одежде Май красный круг и указал в сторону черной башни.

По сторонам ворот с опускающейся решеткой вздымались огромные статуи, украшенные рубинами. Красные камни поблескивали, словно злые глаза, в спину Май, когда она шла через ворота. Девушка с содроганием сердца смотрела на резные головы гоблинов, грифонов и бородатых волков, выступавшие из камня. Она накинула капюшон плаща и невольно потянулась проверить, на месте ли Некронд.

На краткий мир ей захотелось попробовать вызвать Морригвэн из мира мертвых. Но она не была уверена, что это возможно: Яйцо вызывало только тех, кто томился в Иномирье, а такая старая женщина, как Карга, должно быть, очень устала от жизни и теперь вкушает блаженство Аннуина, недостижимая для зовов. Кроме того, весь план бегства с Некрондом был придуман для того, чтобы избавить Каспара от искушения воспользоваться Яйцом. Сама Май могла натворить не меньше бед, поддавшись искушению. Она уже начала поддаваться, ища простейших выходов.

Дорога все углублялась и углублялась, ведя дальше и дальше под землю. Звуки города за спиной делались все тише, сходя на нет, и теперь Май слышала только монотонные голоса солдат, понукающих толпу поторопиться и построиться в линию, да шарканье и топот многих ног.

Она туго запахнула плащ и сжала в кулаке застежку, подаренную Каспаром.

– Дай мне драконьи силы, чтобы довести все до конца, – шепотом взмолилась девушка.

В глубине души Май все еще надеялась, что Каспар придет за ней. Может быть, он все-таки ее любит; может, даже так сильно, что в поисках ее пройдет всю Кеолотию. Может, он отложит все свои дела, управление замком и другие обязанности, только ради того чтобы отыскать Май. Она так сильно сжимала застежку, что та больно впечатывалась в ладонь, но это была сладкая боль, боль любви.

В нижние коридоры не проникало ни лучика дневного света. Сначала их своды и пол были из обработанного камня, но чем дальше, тем более грубым становился коридор. Вскоре под подошвами разбитых башмаков Май уже хрустели осколки камней на голой земле. Туннель был вырыт прямо в земле, старой и потрескавшейся от времени; кое-где от него отходили ответвления поновее. В стенах то и дело встречались низкие двери с остроконечными архитравами.

Чем дальше они углублялись под землю, тем страшнее становилось Май. Она чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Теперь туннель стал каменным, стены его носили на себе бесчисленные отметины кирки и молота.

Май огляделась. Никто из солдат и прочих рабочих не обращал на нее особого внимания, и девушке показалось, что это сами стены пялятся на нее.

Туннель подвел к высоким двустворчатым дверям. Здесь Май отделили от остальных и за воротник втащили сквозь большие двери в боковой коридор, освещенный медными светильниками. Воздух казался густым от дыма, и девушка закрыла рот рукавом. В глазах у нее щипало. Через несколько шагов она услышала впереди смех и грубое пение многих голосов; мелодия была чуждая и вовсе неблагозвучная. Не то чтобы все торра-альтанцы прекрасно пели, но они хоть вкладывали в пение свои чувства; а этот хор звучал несколько звероподобно.

Светильников по пути становилось все больше. Пение приближалось; оно неслось из конца коридора, где виднелась новая арка и двустворчатые двери. Солдат, тащивший Май за шиворот, пихнул ее в дверь, в длинное дымное помещение, битком набитое кеолотианскими солдатами. Все они сидели за дощатым столом, лица их в свете огня казались красными. Очевидно, это была казарма, где солдаты отдыхали между работорговческими рынками Кастагвардии и копями Каланзира. В воздухе стоял крепкий запах пота, крепкого эля и рвоты. Май почувствовала себя беззащитной и маленькой, как никогда.

Она, конечно, привыкла к грубым людям. Девушка долго жила в пограничной крепости, где больше всего уважение вызывали воины, умевшие сражаться стойко и храбро, да что там – подчас и жестоко. А выросла Май в лесу, среди дровосеков, тоже не отличавшихся мягкостью из-за тяжелых условий жизни. Но в обоих случаях рядом с мужчинами присутствовали их женщины, а здесь Май была совсем одна.

Потолок комнаты уходил ввысь, дым тек в трубу огромного камина, и здесь можно было дышать. Но помещение казалось слишком мрачным из-за отсутствия какой бы то ни было мебели, кроме длинных столов и скамей, на которых солдаты и сидели, распивая пиво.

Как только Май вошла и ее представили как сказительницу, солдатня дружно потребовала историю.

– Но я еще не знаю кеолотианского, – запротестовала она.

Большинство глумливо засвистело, но пара-тройка солдат понимали по-бельбидийски и согласно загомонили. С Май стащили меховой плащ, приговаривая, что хотят получше видеть сказительницу во время рассказа.

Май сильно дрожала. Она чувствовала себя полной дурой. Придется рассказать что-нибудь по-настоящему интересное, чтобы ей не причинили вреда. Девушка сильно жалела, что не обладает волшебным голосом Амариллиса.

Май насильно усадили за стол; в процессе один солдат сильно дернул ее за рукав и порвал его, после чего жадно уставился, облизывая губы, на обнаженную руку в прорехе. Май зажмурилась, собирая все свое мужество, пока товарищи оттесняли того солдата и, гогоча, из рук в руки передавали его над головами в дальний конец помещения.

Девушка никогда не считала себя настоящей сказительницей, хотя очень любила слушать, как рассказывает Керидвэн, и чему-то научилась от нее. Керидвэн повествовала о рыцарских подвигах, голос ее то был мягким, как шелест воды, то гремел, как бурный ветер. Май думала, как это жрица умудряется во время рассказа казаться то маленькой и хрупкой, то огромной и грозной – в зависимости от того, о чем идет речь. О героях она говорила одним образом, о злодеях – совсем Другим, и эти люди как живые вставали перед глазами.

Сердце девушки колотилось в горле, когда она открыла рот, чтобы приступить к рассказу. Слушатели все ещё свистели и гоготали, и били кулаками по столу. Май заговорила мышиным голоском… и сама себя не услышала из-за шума. Она прочистила горло и попробовала еще раз:

– Давным-давно, в дни драконьих лордов… Солдаты шумно затопали ногами.

– На кеолотианском! – требовали они раздраженно.

В Май полетели остатки жирной еды, разваренные овощи. Ноги девушки ослабли, хорошо еще, что она сидела. Она не знала кеолотианского, могла связать вместе не больше трех слов, и то во фразы, которые ей сейчас не могли пригодиться, вроде «эта кошка черная» или «ну и урод же ты». И тому ее научил Пип.

Твердая кость с остатками жира ударила Май в плечо. Жир потек по руке. Чья-то грязная рука ухватилась за подол ее платья. Под науськивания дружков солдат полез к ней под юбку. Девушка знала, что недолго выдержит под таким напором. Ее будут насиловать, пока она не умрет, и самое плохое – заберут Некронд. Надо же было свалять такого дурака и принести Яйцо сюда, где оно попадет в руки какого-нибудь кеолотианского солдата! Худшего места для хранения Некронда нельзя было найти во всем мире.

Но сожаления запоздали, сейчас нужно было действовать. Май сунула руку в карман и ногтем открыла ларчик, сжав Яйцо в потной ладони.

– Давным-давно, в дни драконьих лордов, – громко и решительно начала она, – жил да был красный дракон, и жил он в этой самой пещере.

По мере рассказа она старалась представить чудовище как можно яснее и призвать его сюда – но только как образ, при этом наполовину оставляя его в мире духов. Длинное, извивающееся красное тело дракона замерцало, вытянувшись на соседнем столе.

Немедленно воцарилась тревожная тишина. Увлеченная собственной силой, Май продолжала рассказ. Что именно говорить, было не очень важно, покуда она призывала образы разных сказочных тварей. Май говорила об охоте на драконов и об отважном герое, убивавшем злобных змеев; потом перешла на историю о крылатых единорогах и летающих конях, которые немедленно появились и затанцевали в воздухе над головами. Она говорила о русалках – и их звенящие голоса наполнили комнату пением.

Солдаты, забыв обо всем, просили не останавливаться.

Май уже утомилась, и когда она попыталась призвать сразу трех зверей, они неожиданно прорвали грань меж жизнью и смертью и появились почти во плоти, завывая и корчась, как новорожденные дети при первом вдохе жизни. Девушка почувствовала, что за ними рванулось множество других существ, и испугалась их жадного внимания. Сосредоточиться становилось все труднее, Май старалась выбирать самых маленьких и безвредных созданий, но вдруг из пустоты выскочил крылатый огнедышащий лев и уселся у ног девушки раньше, чем она успела это предотвратить. Солдаты таращились на нее во все глаза.

Пока она трудилась, отправляя огненного льва обратно, из воздуха появилась коза с рыбьим хвостом и когтями вместо копыт. Она шмякнулась посреди стола, совершенно плотная и живая. Вслед за ней в воздухе мелькнула черная тень волка. Ближайший солдат заорал от ужаса, когда рыбохвостая коза бросилась на него.

Паника помогла Май реагировать стремительно; она приказала козе, как собаке:

– К ноге!

Та немедленно повиновалась.

Девушка быстро оглядела комнату, ища ускользнувшую волчью тень. Она приказала, чтобы это вернулось, чем бы оно ни было, – но тень где-то спряталась и не подчинялась. Солдаты смотрели на нее с восторженным изумлением, похоже, сочтя происходящее частью истории.

Май вдруг очень не понравился один из солдат, подсевший к ней со спины. Он так и сверлил ее взглядом, изо рта свисал красный язык.

Девушка запаниковала. Какое-то чудовище вырвалось из-под ее власти, и она не знала, как загнать его обратно в Некронд! Сердце Май часто колотилось. Теперь эта тень замучит ее до смерти, и тогда ей придется предстать перед Морригвэн, гневной и разочарованной.

«Дитя, – презрительно скажет Старая Карга, – я же говорила тебе! Именно поэтому ты не смогла стать новой Девой. У тебя не хватает рассудка. Как ты могла подумать, глупая, что сможешь защитить Некронд лучше, чем Спар, которого избрала хранителем сама Великая Матерь?»

Май по-прежнему не видела тени, хотя обшаривала комнату глазами. Но она чувствовала, что чудовище где-то рядом, подбирается к ней. Она попыталась хотя бы собрать остальных животных, приведенных из Иномирья, но и того не смогла, так она была испугана и сбита с толку.

Солдат, сидевший у Май за плечом, сильно дернулся. Лицо его скривила страшная ухмылка, губы раздвинулись, открывая гнилые до черноты зубы, растущие и заостряющиеся прямо у Май на глазах. Из уголка одного из глаз выкатилась капелька крови.

Солдат резко вскочил, опрокинув табурет, в руке его сверкнул короткий меч.

ГЛАВА 20

Урсула отважно стояла перед рычащим медведем, не делая попытки отступить. Она вытянула перед собой татуированные руки; плащ из шкуры льва свалился с плеч на землю. С губ девушки срывались странные, нечеловеческие слова приказа.

– Волк! – снова и снова взвизгивал Папоротник, хотя Каспар видел перед собой только разъяренного медведя.

Он должен спасти Урсулу во что бы то ни стало. И не имело значения, ни сколько здесь врагов, ни что Каспар еще не отыскал Некронд. Если он ничего не предпримет, Урсула умрет. Юноша выхватил из-под плаща лук.

– Их слишком много. – Перрен схватил юношу за локоть. – Она все равно потеряна, потому что безумна.

– Ты, бессердечное чудовище!

Каспар пнул горовика, стараясь вырваться из его каменных лап. Однако все было бесполезно, он только сам ушибся о твердую плоть. Все, что Каспар мог сделать, – это подавить стон отчаяния, когда огромный бурый медведь навис над Урсулой, готовый разорвать ее в клочья. Зверь нанес удар лапой, и девушка-рабыня не удержалась на ногах и упала, безжизненно обвисая на веревке шатра.

Безумным рывком Каспар смог освободить руки и выстрелил.

Никто не расслышал хлопка тетивы посреди отчаянных людских воплей. Стрела вошла медведю в плечо, только еще больше разъярив зверя. Он развернулся, чтобы броситься на нового врага, и на миг отвлекся от Урсулы. Следующая стрела Каспара глубоко вошла ему в шею. Медведь выгнулся от боли и вцепился лапами в древко, но только обломал оперение. В следующий миг он уже тяжело рухнул на землю, и Каспар успел увидеть, как тот корчится в судорогах, прежде чем Перрен уволок юношу прочь.

Воздух у него за спиной взорвался множеством криков. Папоротника уже почти не было видно – он, вовсю сверкая пятками, несся в чащу вприпрыжку. Почти как олень. Перрен волок Каспара следом за ним.

– Ты – подлая, бессердечная тварь! Мы не можем ее оставить, вдруг она еще жива? – вопил Каспар, вовсю отбиваясь, но горовик продолжал идти, бесцеремонно перекинув его через плечо.

Другой рукой он нес Лану, шагая со всей возможной скоростью.

– Ты глупец, – приговаривал Перрен на ходу. – Ваш жизненный срок и так слишком мал. Нужно тратить его только на стоящие вещи. У тебя есть куда более важная цель, а ты о ней забыл. Я не позволю тебе погибнуть, спасая жалкую жизнь этой девчонки, когда от тебя так много зависит. Думай лучше о Некронде и о том, что может случиться. Нас всех могут обратить в рабство его силами.

Но Каспар все равно пинался и отбивался, пока горовик не бросил их с Ланой в поросшую камышом болотистую яму и не завалил ее, усевшись сверху.

– Лежите и молчите, – пророкотал он.

Рядом послышались щелчки бичей и медвежий рев. Медведи бежали в том же самом направлении, и теперь схватка происходила у беглецов над головами. Каспар понял, что медведей снова вяжут цепями. Слуха его достигал скрежет цепей, продеваемых через кольцо, выкрики на овиссийском.

Юноша лежал тихо, потому что голос Мамлюка зазвучал совсем рядом.

– Она жива! – радостно вопил Мамлюк. – Я вернул себе беглую рабыню! Женщина, теперь ты отправишься в Кастагвардию, где торгуют рабами, и тебе там отрубят руки, ноги и уши. А то, что останется, прикуют к фонтану на рабской площади до конца твоих дней, как предупреждение для рабов, задумавших убежать. Я с удовольствием сам тебя туда привезу, у меня как раз дела в Кастагвардии.

Свистнул кнут. Послышался звук удара и приглушенный вскрик.

Каспар понял, что хлестнули Урсулу. Но столкнуть Перрена было невозможно, так что юноше ничего не оставалось, кроме как лежать и слушать, что творится снаружи. Он старался держать голову над жидкой грязью, чтобы не захлебнуться; одна нога его начала затекать. Плечо, придавленное горовиком, отчаянно болело. Когда Перрен наконец сдвинулся с места, Каспар замигал от света.

Давясь злобой, он выкарабкался наружу. Но все, что мог сделать, чтобы выплеснуть свое отчаяние, – это врезать кулаком Перрену по носу. И тут же пожалел об этом, разбив в кровь костяшки пальцев.

Когда они с Перреном вернулись на причал, там уже не было ни души. Палатки сняли, Урсула исчезла. Все, что осталось, – это пустые загоны и мертвые медведи. Маленький медвежонок лежал на спине, разбросав короткие лапы; там, где на морде запекся кровавый след от удара цепью, ползали мухи. Однако Каспар сомневался, что медвежонок умер от этого удара. Глаза его были распахнуты, и в них читался почти человеческий ужас.

Второй медведь, которого сам Каспар убил выстрелом, лежал возле огня огромной темной кучей. Юноша с трудом повернул его мертвую морду и взглянул на кровоточащие стеклянные глаза. В углах глаз и в пасти копошились целые комки мух.

– Волк! – проблеял рядом знакомый голосок.

Каспар распрямился и злобно взглянул на Папоротника.

– Что ты заладил – волк, волк? Что ты имеешь в виду?

– Он пахнет волком.

– Всякому ясно, что это медведь.

– Всякому ясно, что он пахнет как волк, и притом очень страшный!

– Ты что, не веришь своим глазам?

– А ты что, не веришь своему носу? Множество людей меняет обличье, как хочет, и обманывает взгляд. Но нюх не обманешь, каждый пахнет самим собой. – Папоротник презрительно фыркнул. – Ну, теперь он уже ушел.

Он еще понюхал землю и взглянул на восток, на пламенеющее море, где виднелись три узких паруса, гонимые ветром на юг. К бельбидийскому баронству Квертос.

– Он поплыл по морю? – терпеливо спросил Каспар, стараясь понять лёсика.

Папоротник помотал головой и кивнул на противоположный берег устья реки, где уже стоял Трог, заливаясь лаем.

– Как он туда попал? – спросил Каспар.

Ответ был очевиден. Его указала Рунка, пустившись вплавь через узкий поток, прочерчивающий грязную землю, обнаженную отливом. Каспар понял, что туда-то им и нужно. Он зашагал по вязкому дну, по колено увязая в грязи; одежда его скоро промокла. Остальные спешили следом. Волчонок уже выбрался на твердую землю и что-то вынюхивал. Увидев, что хозяева приближаются, Рунка радостно побежала дальше по берегу, иногда оглядываясь, чтобы проверить, идут ли за ней.

Каспар хромал впереди всех. За ним Перрен с плачущей Ланой на руках. Юный дворянин с каштановыми волосами порой останавливался и разглядывал дорогу под ногами, ища, что же могло так заинтересовать волчонка. Отпечатки копыт! Более того, Каспар сразу узнал эти крупные круглые следы.

– Огнебой! – вскричал он, указывая на следы Папоротнику и Перрену.

– Да, они увели благородного Огнебоя с собой, и Урсулу тоже, – сетовал лёсик.

Каспар мрачно смотрел на следы. Наряду с полукруглыми отпечатками подков были видны еще узенькие следы женской ноги. И огромные отпечатки сапог, должно быть, принадлежавшие Мамлюку. И еще один вид следов – длинные и узкие, оставленные волкочеловеком.

– Когда был прилив, их, должно быть, переправили на лодках, – резонно заметил Перрен.

Сейчас он выглядел как бесформенное морское чудовище из-за рваных, сочащихся грязью повязок на лице и руках.

Здраво рассудив, что все равно он теперь не похож на человека, переболевшего оспой, горовик сорвал с себя тряпки.

Путники пересекли границу Бельбидии и теперь шли по бесконечным песчаным дюнам Южной Ваалаки. Жесткая голубовато-серая трава похрустывала под ногами, и так длилось много тоскливых дней. К глубокой своей досаде, Каспар обнаружил, что теперь, когда Перрен нес сестренку Нейта, именно он, торра-альтанец, всех задерживает. Лана после смерти брата стала очень тихой и подавленной. В первую ночь им пришлось остановиться довольно рано из-за того, что колено Каспара жутко разболелось, он даже боялся, что не сможет на следующий день идти. Однако наутро, отдохнув, юноша снова собрался с силами при виде следов Огнебоя, явно упиравшегося и не желавшего идти. Копыта глубоко впечатались в мягкий грунт.

Хотя Каспар волновался из-за Ланы и всячески пытался ее утешить сказками и заверениями, что все ей будут рады в Торра-Альте, девочка все равно плакала по ночам, нарушая всхлипами безмолвие ваалаканских пустошей. Но сильнее всего юноша беспокоился о Некронде. Теперь он был более чем когда-либо уверен, что Яйцо украл человек в волчьей шкуре – может быть, при помощи Мамлюка. Иначе как бы ему удалось вселить в медведя древний дух зла?

Юноша утешал себя лестными мыслями, что тот пока не умеет правильно обращаться с Некрондом и контролировать его, потому что это под силу одному ему, Каспару. Но он понимал, что со временем волкочеловек научится управлять Яйцом. И это случится очень скоро.

На третий день Каспару пришлось попросить Перрена нести его вместе с Ланой. Это обеспокоило Трога, который прыгал у ног горовика и хватал его за ботинки, решив, что тот делает с хозяином что-то не то. Все текло без особых изменений. На шестой день путники сменили направление.

Широкая, заболоченная дельта нескольких рек на пути заставила Мамлюка повернуть в глубь материка, и Каспар с товарищами продолжали идти по следам Огнебоя вверх по течению.

Папоротник остановился как вкопанный, когда Трог и волчонок дружно бросились вперед.

Пес принюхался – и стрелой метнулся в камыши. Рунка некоторое время изумленно созерцала его, склонив набок голову, а потом попыталась сделать все точно как он – но только неловко плюхнулась в воду. Трог по крови был офидийский змеелов, умелый охотник, и вскоре он появился с добычей – тремя крупными красными жабами. Гордо разложив их рядком, он снова устремился в тростники, а волчонок в это время неловко прыгал по мелководью, окатывая всех фонтанами брызг.

Впервые за несколько дней Каспар рассмеялся, даже Лана чуть улыбнулась углами губ, когда очередная жаба выпустила Рунке в морду струю черной жидкости. Рунка отскочила, тряся головой.

– Потом вам будет не до смеха, – сообщил Перрен. – Жабьи чернила ужасно воняют, и вы никак не избавитесь от запаха. Он ничем не смывается.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Папоротник.

– Однажды к нам зашел полуголый человек с каменным топором. Все лицо у него было черное, и он смердел с головы до ног. Он жаловался, что его жене понравилось есть чернильных жаб, но он больше не может жить с этой вонью и поэтому убежал глубоко в пещеры – и от жаб, и от женщины. Он выглядел крепким человеком, но умер быстрее, чем мы ожидали. Перед смертью его рвало черной желчью. Очень противно! Вся пещера воняла не один год.

Трог оказался в своей стихии. Быстрый и ловкий, он бросался туда-сюда, выхватывая из воды длинноногих жаб. Он хитро поджидал, когда жаба выпустит чернильную струю, и после этого убивал их одним броском. Хвост его восторженно подергивался, он сопел от охотничьего азарта. Рунка вовсю старалась ему подражать, прыгая на красных жаб, но ей не хватало ловкости опытного змеелова, и то одна, то другая черная струя пачкала ее белоснежную шкуру. Рунка попробовала слизнуть чернила с бока, но едва коснулась их языком, жалобно завизжала и бросилась жадно лакать воду.

– Глупые животные, – с отвращением сказал Папоротник. – Чего тут смешного? Они же мучают беззащитных тварей.

– Волк есть волк, а собака есть собака. Их инстинктов у них не отнять, – ответил Перрен. – Бесполезно отрывать от охоты того, кто родился охотником. Но я бы здесь не стал сидеть.

– Почему? Место как место. Перрен задвигал бровями.

– Человек, который рассказал нам о красных жабах, объяснил, почему его жена так любила их есть. Когда они выпускают свои чернила, их мясо, нежно, как земляника. Поэтому болотные ящеры тоже любят жаб. Огромные толстые змеи с шестью лапами, вот как он их описал.

Каспар взглянул себе под ноги и торопливо подозвал пса:

– Змеи? К ноге, Трог! К ноге!

Ему хотелось немедленно убраться отсюда куда подальше. Каспар с детства терпеть не мог змей. Но Трог не имел намерения слушаться: он был слишком увлечен чем-то, что шуршало в тростниках.

Волчонок взвизгнул, подаваясь назад. Что-то большое схватило его за хвост и тянуло в болото. Трог прыгнул в воду рядом с Рункой и нырнул мордой вглубь, пока Каспар тянул беднягу за шкирку. Он успел разглядеть зубастую голову, схватившую Рунку за хвост; остальное тело создания было скрыто мутной водой. Неожиданно волчонок освободился, и Каспар упал на спину в грязь, прижимая к себе мягкое белое тельце.

Трог тоже выбрался на берег; морда у него была заляпана грязью, по зубам стекала кровь. Он гордо подбежал к Каспару, ожидая похвалы; совсем рядом пес остановился и шумно стряхнул с себя вонючую болотную воду и лягушачью грязь. Брызги полетели на всех, за исключением Перрена, который успел благоразумно отступить в сторону. Хотя Каспар и был рад, что Трог совладал с болотной ящерицей, он с отвращением смотрел на свою одежду, заляпанную жабьими чернилами. Они в самом деле воняли – Перрен оказался прав. И эта вонь была посильнее, чем от курятника, который Пип поленился вычистить.

Они переправились через реку и наконец вышли на хорошую дорогу, пребывая в самом скверном расположении духа. Утешало только то, что след Огнебоя не потерялся.

Чернильные пятна оказалось невозможно смыть. Каспар как только ни ухищрялся, полоскал их в реке и тер пучками тростника, но вонючая жидкость только расползалась еще сильнее. Юноша ругался на Трога, виня пса во всем. Но тому, похоже, нравился его новый запах, и он гордо трусил впереди всех, поглядывая по сторонам в поисках новых жаб. Перрен был доволен, что один из всех избежал вони.

– Мы и за милю не сможем подобраться к кому-нибудь, пока так смердим, – горевал Папоротник, наморщив нос.

После полудня путники выбрались из заболоченной местности и ступили на медовый луг, где среди высоких зеленых трав струился ласковый ручей. По берегам росли прекрасные цветы – ирисы и нарциссы. Каспар был поражен, наткнувшись на такую пышную растительность здесь, на юге Ваалаки. Небольшое стадо толстых коров проводило путников взглядами, некоторые даже не поднялись с земли, продолжая лениво жевать.

Вскоре впереди показались черепичные крыши деревни. Это была идиллическая картина: примерно с дюжину круглых каменных домиков белело по краям выгнутого старинного моста через ярко сверкающую мелкую речку. Каспар вздохнул. Он видел, как детвора весело играет, гоняясь за цыплятами и карабкаясь по руинам древних белокаменных строений. От них остались одни фундаменты да полуразрушенные стены, напоминавшие о былом великолепии.

Человек в широкополой шляпе и черно-серебряном блестящем плаще бегал вместе с детьми, грозя им палкой и то и дело испуская языки огня из кончиков пальцев. Ребятня визжала, но скорее от удовольствия, чем от страха. Вот кто-то из них заметил чужаков и крикнул другим; вся стайка малышей обернулась, смеясь и указывая на них пальцами, совершенно забыв про цыплят. Цыплята разбегались, сердито квохча; два молодых петушка захлопали крыльями и стали рыть ногами песок, как будто обидевшись на мальчишек.

Один парнишка постарше, указывая пальцем на чужаков, закричал первый, и остальные подхватили в унисон:

– Лягушатники! Лягушатники! Лягушиные вонючки! Впрочем, при взгляде на серое лицо Перрена они поутихли и отскочили подальше.

– Это у него что? – пораженно спросил один. Остальные осмелели и смотрели с чистым любопытством, поняв, что Перрен не собирается на них бросаться и вообще не двигается.

Каспар, еще не поняв, что ваалаканские деревенские дети говорят по-бельбидийски, сердито оскалился на них. Потом вспомнил о Троге и приказал псу:

– К ноге!

Но было слишком поздно. Трог, не относившийся к терпеливым и послушным натурам, уже бросился вперед, одарив хозяина виноватым взглядом через плечо. Земля летела у него из-под ног, когда пес прыгнул на дерущихся петушков.

Потявкивая от восторга, он вцепился одному из них в пышный хвост. Перья так и полетели! Куры кинулись врассыпную, заполошно квохча, и Трог был вполне счастлив произведенным эффектом. Рунка не отставала от своего учителя, желая получить свою долю веселья, но ей трудно было угнаться за длинноногими птицами.

Мужчина с посохом, что играл с детьми, похоже, не разделял восторга пса.

– Разбойники! Хулиганы! Много вас развелось! Кругом одни разбойники! На этой неделе уже второй раз нападают на моих цыплят! Они совсем разволновались, теперь небось есть не будут!

Впечатленный такой сильной реакцией, Трог оставил петуха в покое и повернулся к незнакомцу. Волчонок, как всегда, повторил его жест.

Несмотря на блестящие светлые волосы незнакомца, Каспар не принял бы его за ваалаканца. Все уроженцы Ваалаки, которых он до сих пор встречал, были крепко сбитым широкоплечим народом, с жесткими волосами, торчавшими, как конская грива. А этот человек, несмотря на то что волосы его сверкали золотом, был средних лет и при этом казался хрупким и тонкокостным. В нем не было ничего от северных кочевников. И по-бельбидийски он говорил с благородной простотой.

Стоило Каспару подумать об этом, и он тут же понял, что дети также владеют языком. Хотя бельбидийский и был для всех народов Кабаллана языком торговли, ваалаканцы редко на нем говорили, потому что им мало приходилось торговать. Но здесь, на узкой полоске суши к югу от Драконьего Пала, жить было куда легче из-за мягкого климата, чем в остальных землях Ваалаки, славившихся суровыми зимами.

– Как вы посмели напасть на моих цыплят? – сурово вопросил светловолосый, выпуская из пальцев новые вспышки света.

Как и детвора, он подозрительно смотрел на Перрена, и Каспар зауважал незнакомца за то, что тот не проявил ни страха, ни даже особого удивления.

Трога так впечатлили вспышки огня, что он спрятался за спину Каспара и не без опаски выглядывал оттуда. А вот Рунка, напротив, с интересом обнюхивала землю там, где пурпурные лучи коснулись песка, и косилась в сторону странного человека.

Того, как ни странно, больше заинтересовала Рунка, чем Перрен.

– Это же волк! – воскликнул он пораженно. Каспар не ожидал услышать в его голосе скорее восторг, нежели страх. – Настоящий маленький волчонок!

Рунка подняла голову и понюхала руку незнакомца, когда тот присел, чтобы получше разглядеть волчонка. Каспар никогда еще не видел человека, столь мало боящегося волков. Юноша счел его неразумным, потому что Рунка могла и укусить чужака. Зубки у нее были крепкие и по-щенячьи острые, как иголки; она, конечно, не могла нанести такую серьезную рану, как взрослый волк, но до крови часто кусалась.

Светловолосый взглянул на Каспара снизу вверх и улыбнулся.

– Да уж, дела. Много лет я не встречал здесь странников, а тут за неделю сразу две компании. Все – чрезвычайно странный народ, страннее не придумаешь, и все покрыты лягушачьими чернилами.

Ребятня захохотала. Каспар показал им язык – и дети пришли в еще больший восторг, хотя взрослого это не впечатлило.

– И зачем же вы здесь шныряете?

– Вряд ли это называется «шнырять». Мы просто идем на восток, – раздраженно отозвался Каспар.

– Вы украли ценные лягушачьи чернила! – сурово изрек человек. – Повезло вам еще, что охотники ушли. Они бы вам так просто кражу чернил не простили.

– Я охотно заплачу вам, если они такие ценные, – вежливо извинился Каспар, хотя и подумал, что его собеседник спятил. – Мы с удовольствием вернули бы вам похищенное назад. Самим бы хотелось от него избавиться. Светловолосый засмеялся.

– Заплатите, говорите? У вас хорошие манеры, юноша. Те, другие, отказались платить, и теперь они воняют и будут вонять очень долго. Они повели себя не слишком-то учтиво. Не предлагали заплатить за ущерб и даже угрожали напустить на меня зубную боль и нарывы. Но меня это не затронуло, конечно же. Их проклятие умрет вместе с ними.

– А какие они были собой, эти другие? – торопливо спросил Каспар.

– Странная парочка, хотя, конечно, не страннее вас. – Взгляд незнакомца задержался на Перрене и Папоротнике. – Вели с собой хромого коня и девушку. Но пойдемте, избавимся от вони. Иначе она привлечет жабоедов, а все охотники сейчас как раз на болотах. Мы вовсе не хотим, чтобы нас застали врасплох.

Каспар, пожалуй, тоже этого очень не хотел! Он представления не имел, насколько опасны жабоеды, – но нисколько не хотел узнать это на личном опыте. Зато вот избавиться от вони Каспар желал очень сильно; он уже с трудом соображал, так его тошнило от собственного смрада.

Светловолосый старик повел их за собой к дому в самом центре деревни. Это было строение из светлого камня, слишком большое и высокое для такой захолустной деревушки. Человек в широкополой шляпе бодро шагал впереди, помахивая посохом, и нарочито громко бормотал странные слова, то и дело пуская из пальцев лучи синего пламени.

Каспар удивленно улыбался.

– Ну как, ужасает вас могущественное волшебство архимага в изгнании? – вопросил старик. – Это одно из моих имен, есть и иные, но они слишком ужасны и заставят вас трепетать.

– Это уж наверняка, – рассмеялся Каспар. – Архимаг, говорите? Тогда где же ваша магия?

Юноша много раз видел, как три высоких жрицы творят заклинания; в такие моменты сам воздух вокруг них пульсировал волшебством. Похожую силу он чувствовал и в Урсуле, хотя понял это только сейчас. А этот человек просто бормотал себе под нос какую-то белиберду собственного изобретения, не затрагивая никаких сил.

– Ты говоришь на языке, не принадлежащем никому из людей, – обличил его Перрен низким голосом.

– Конечно, – важно отозвался тот. – Я говорю на тайном волшебном наречии хобгормов.

Улыбка Каспара стала еще шире.

– Кого-кого? Хобгормов?

– О да, это великая магия, исходящая из грозовых облаков, – устрашающим голосом изрек незнакомец, так что дети завопили от восторженного ужаса. – Неужели вы не слышали о свирепых созданиях, населяющих небосвод? Они рождаются от грома и молнии и – предупреждаю вас – страшно мстят любому, кто их не почитает!

И снова из пальцев его вырвались вспышки яркого света. Каспар не мог больше сдерживаться и так и зашелся в хохоте.

– Пожалуйста, сир, не тратьте зря камфорное масло… Приберегите его для других, более впечатлительных.

Старик пораженно уставился на него.

– Ты что, волшебник?

Каспар не видел причины, чтобы его переубеждать, когда старик распахнул перед ними двери своего дома. Они все еще находились на побережье, и Каспар ожидал увидеть вязанки сушеной рыбы по стенам, горсти устриц, а может, подстреленных на берегу гусей и уток. Он думал, что окажется в обычном деревенском жилище, где в очаге горит огонь, и беззубая старуха помешивает в горшке кипящий суп. А под столом валяются вонючие псы с траченной молью шкурой и лениво скребутся от блох. В общем, он ожидал увидеть что угодно, только не этот роскошный интерьер, не выложенный плитами блестящий пол, не арку, ведущую в следующую просторную комнату, больше напоминавшую залу.

Плиты были гладкими, отполированными многими ногами. Тонкие, с волосок, прямые линии меж ними говорили, что клал их искусный мастер. Комната за арочным проходом представляла собой широкий зал с деревянными резными опорами, поддерживающими стропила. На огне в самом деле побулькивал котелок, от которого странно пахло. Длинный красивый меч, украшенный по лезвию гравированной надписью, висел на стене над очагом. Каспар попытался прочесть надпись, но в этом искусстве он никогда не был особенно силен. Единственное, что он смог определить, – написано по-кеолотиански. Как это оружие оказалось в захолустной ваалаканской деревушке?

Пар из котла пошел в их направлении, и Каспар вдохнул аромат чего-то очень сладкого и приятного, перекрывающий даже их собственную вонь. Черноволосая женщина помешивала варево в котле. На ней было платье из того же блестящего черного материала, что и плащ у старика; по нему волшебно переливались серебряные волны. Просто бесценная ткань!

Глаза Каспара блуждали по сторонам. Куда бы он ни поглядел, везде висели богатые одежды переливающихся цветов. Стены покрывало множество полок, уставленных разными колбами и сосудами всех возможных форм. Чего в них только не было – ягоды, сушеные насекомые, какие-то жидкости, кора и дробленые камешки. Девочки и молодые девушки, напевая, окунали ткани в разные котлы, подсыпая краску из баночек на полках. Все они выглядели очень похоже – золотоволосые, стройные и грациозные. Единственное, что портило их красоту, – тяжеловатые подбородки.

Огромные бочки толпились в углу, за ними открывался вход в следующую комнату, уставленную бочками до потолка.

Слева виднелось помещение без окон, освещенное одними факелами. Плиты пола блестели от постоянной чистки. В свете факелов поблескивало огромное бронзовое блюдо. Каспар не мог надивиться этому странному месту.

– Ага, так наконец Элергиан, слуга госпожи, великий маг в изгнании, смог вас впечатлить? – самодовольно спросил старик.

– Еще как! – честно отозвался юноша. Где-то рядом дрожал от страха Папоротник.

– Спар, нельзя тут оставаться. Лучше уж вонять, честное слово!

Высокая женщина в черном медленно развернулась от очага, взглянув прямо на Каспара. Она была неотразима, в ней чувствовалась сила – хотя совсем не в том роде, как у трех жриц; скорее уж, как у Урсулы, создававшей впечатление нераскрытой сокровищницы тайн. Эта женщина отличалась от остальных цветом волос – они были черные, что очень редко в Ваалаке. Было ей лет за сорок, но, несмотря на это, она, похоже, носила ребенка. Прижав ладони к выпуклому животу, женщина смотрела на Каспара и его друзей долгим взглядом, потом доброжелательно улыбнулась.

– О небо, вот же вам не повезло. Лучше снимайте одежду прямо здесь и бросайте вон в тот котел. – Она кивнула на варево, бурлящее над огнем. – И тебе, бедный человек, я помогу очистить кожу, ты выздоровеешь. – Женщина обратилась к Перрену, но осеклась и заулыбалась.

С куда меньшей чувствительностью старик продолжал за нее:

– Я уже видел такие серые сморщенные шрамы на коже. Это было за Алмазными морями, где я встретил людей, обожженных вулканической пылью. Она въелась им в кожу. Ты, видно, далеко странствовал, чужеземец.

Перрен взглянул на него, как на сумасшедшего, и протестующе засопел. Каспар понял, почему золотоволосый старик не выказал ни малейшего страха при виде горовика. Тем временем одна из девушек унесла Лану за ширму, чтобы та разделась без смущения. Остальным предлагалось скинуть одежду и принять ванну прямо в центре этого зала. Беременная женщина дала им по кусочку черного мыла, и Каспар подумал, что об него можно только больше испачкаться. Мыло было ноздреватое и покрыто какой-то слизью.

Перрен мыла не взял. Хотя все дружно настаивали, горовик бурчал, что он и так достаточно чистый, потому что у него хватило ума не измазаться в лягушачьей грязи.

– Но это тебя вылечит, – настаивала беременная. Однако Перрен был непреклонен.

– Я себе и так нравлюсь, – заявил он и уселся спиной к стене, откуда его невозможно было сдвинуть.

Каспар тем временем подозрительно изучал мыло.

– Древесный уголь? – изумленно спросил он, узнавая ноздреватый материал.

Женщина кивнула.

– Да, но с частичками второго желудка жабоеда. Единственное, что отчищает жабий яд.

– Бедный Огнебой! И бедная Урсула! – неожиданно для всех выпалил Папоротник. – Они ведь так и остались измазаны в этом!

Он явил больше сочувствия к рабыне при мысли, что она воняет лягушками, чем когда узнал, какая ужасная казнь ее ждет. Похоже, лёсик мог сочувствовать только тем страданиям, которые испытал самолично.

Беременная женщина пожала плечами. При ближайшем рассмотрении ее волосы казались неестественно черными, такими же, как и платье, и Каспар догадался, что и ткань, и волосы крашены одной и той же краской.

Без всякого стеснения он стащил с себя одежду и бросил в котел. В других обстоятельствах юноша устыдился бы своего худого тела, но сейчас ему было все равно – лишь бы избавиться от невыносимой вони. А вот Папоротник вовсю упирался, не желая раздеваться, и тихонько заскулил, когда женщина начала расстегивать ему пуговицы. Только по настоянию Каспара он все-таки сбросил наконец свой камзольчик. Женщина ахнула, да и Каспар был удивлен, увидев, что спина и плечи лёсика покрыты короткой шелковистой шерсткой, рыжей, как у белки.

Она ничего не спросила. Только указала обоим на огромный котел, стоявший недалеко от огня. Котел был почти до краев налит теплой водой и оставался у очага, чтобы не остывать. Каспар и Папоротник погрузились в воду, получив указание, что так им придется просидеть не меньше часа.

Сразу стало ясно, что это не просто вода. Она была несколько более плотной и серебристой, к тому же очищала кожу юноши, как ничто другое. Таким чистым он, кажется, не бывал с самого рождения. Все раны, синяки и повреждения кожи почти перестали болеть. Маг-изгнанник, как назвал себя Элергиан, то и дело подходил к котлу и бросал туда разные ароматные травы, в том числе арнику и иссоп для исцеления ран и облегчения боли. Каспар разнежился и решил, что ради такой ванны стоило по уши перемазаться жабьими чернилами.

Элергиан расхаживал туда и обратно, бормоча под нос заклинания. В какой-то момент он подлил в котел густой теплой жидкости и заставил купавшихся окунуть в воду головы. Процесс сопровождался фырканьем Перрена, которое немало раздражало мага. Он явно любил восторженную аудиторию, и скептический горовик ему не нравился.

Трога было куда труднее заставить принять ванну, чем его хозяина. Он яростно рычал и вырывался, когда сразу несколько девушек попытались затащить его в большой таз с водой. Только когда черноволосая леди взяла на руки более спокойного волчонка и поставила его в таз, где зверек начал радостно плескаться, Трог согласился последовать за Рункой.

Долгое купание подходило к концу. Элергиан занялся куда менее обременительным делом – подсыпанием разных травяных и ягодных добавок в котелки с лягушачьими чернилами. И тут в дверь заколотило множество кулаков.

– Элергиан! Элергиан! – кричали молодые голоса, наперебой объясняя что-то на чужом языке.

Каспар наморщил лоб, пытаясь понять хоть что-нибудь. Но они говорили на кеолотианском, а не ваалаканском, и юноша различил только что-то вроде «большой, большой». По плитам застучали башмаки. И еще один звук сопровождал идущих – шорох чего-то тяжелого, что тащат волоком. Маг поспешил навстречу полудюжине парней, которые за хвост затаскивали в зал огромную рептилию.

Каспар высунул голову из котла, насколько это было возможно, чтобы разглядеть чудовище. Он скривился от отвращения: это была белобрюхая мертвая ящерица с шестью ногами и кривым рогом на морде. Размером она равнялась с хорошим оленем.

– У нас гости, – предупредил Элергиан, и юноши тут же перешли на бельбидийский язык, чтобы не показаться Каспару неучтивыми.

– Вы становитесь все храбрее – или все глупее, мои охотники, – ласково пожурил их старик. – Нападать на такую большую особь слишком опасно.

Он обращался с охотниками немного свысока и очень дружелюбно; по беспокойству в его голосе Каспар понял, что эти юноши некогда играли у ног старика, как нынешние дети с цыплятами.

– Да нет, не становимся! Он был уже дохлый.

– Уже дохлый? – Старик недоверчиво взглянул на ящера.

– Ну да. Ты посмотри! На нем же нет следов от наших копий!

– Все назад! Может быть, он только спит, – скомандовал Элергиан, выхватывая у одного из охотников длинный нож.

Но жабоед не выказал ни малейших признаков жизни, когда маг проткнул ему горло ножом. Элергиан успокоился. Охотники подняли ящера, чьи короткие лапы болтались, как у дохлого крота, и Каспар взглянул на его выпуклые мутные глаза, сочившиеся кровью. Он невольно содрогнулся.

– Несите его в дальнюю комнату, – приказал маг. – Сегодня у нас будет праздник.

Элергиан, сияя, пошел за молодыми людьми, с трудом тащившими мертвую рептилию. Хвост ее свисал и волочился по плитам.

Все еще плещась в тазу, Трог скулил, взывая о пощаде. А вот Рунке понравилось купаться. Она лакала серебристую жидкость и брызгалась, как ребенок.

Каспар уже начал волноваться, что скоро совсем размокнет. Кожа у него на ладонях и на ступнях побелела и сморщилась. Но от мыслей о себе его отвлек процесс разделки жабоеда. Восемь человек не без труда уложили рептилию брюхом вверх. Маг в изгнании, бормоча заклинания и производя кривым длинным ножом какие-то ритуальные движения, сделал первый разрез на белом брюхе ящера. Кожа разошлась, заблестели темные внутренности. Охотники смотрели с интересом, как будто при них открывали раковину устрицы, ища жемчужины. Потом дружно выдохнули с облегчением, а Элергиан довольным голосом потребовал золотое блюдо.

– Осторожно, теперь очень осторожно, – приговаривал он, когда охотники подставляли под жабоеда большое блюдо. Он аккуратно разрезал ножом кровавые кишки, пальцы мага ищуще шарили между темными органами. – Нашел! – воскликнул он радостно. – Рейна! Помогай!

Беременная женщина поспешила к нему, сияя улыбкой взамен своего обычного встревоженного выражения лица. Она протянула руки, принимая на ладони вздутый темный пузырь. Вместе с магом они бережно опустили его на блюдо.

– Он переполнен и готов прорваться, – предупредил Элергиан.

Они с Рейной осторожно водрузили блюдо на плиту алтаря у стены, где маг зазвякал чем-то. Каспар пораженно смотрел, как он снова идет к туше, неся несколько крюкообразных инструментов. На лице у него было выражение мрачной решимости. Сжав зубы, Элергиан начал кромсать и копаться в плоти ящера, запачкав руки до локтей темной кровью.

– Оно зацепилось за позвоночник, – пыхтел он недовольно.

Еще несколько усилий – и маг наконец вытащил наружу то, что так старательно искал. Это был пузырь поменьше, ядовито-зеленого цвета. Элергиан уложил его на другое блюдо.

– Нам повезло с жабоедом. Похоже, он умер от обжорства. Никогда не видел такого полного желудка.

Он осторожно отнес пузырь в один из котлов, где тихо побулькивала серебристая жидкость. Встретив удивленный взгляд Каспара, маг улыбнулся.

– Если бы он прорвался на этой стадии, все, кто находится в этой комнате, потеряли бы от вони сознание на целую неделю. Но эта штука стоит больше, чем все здешние одежки. В тысячу раз больше.

Каспар был немало впечатлен. Одежды, о которых говорил маг, казались шелковыми, а шелк стоил дорого. Да еще таких красивых цветов…

– Вы имеете в виду, что все прекрасные краски делаются из жабьего яда?

Элергиан закивал.

– Ну, конечно, не без помощи некоторых добавок. Но получается хорошо, не так ли? Жаба выплескивает свои чернила за секунду, и чтобы набрать столько, потребовались бы годы. Кроме того, в их яде содержится и еще одно вещество, то самое, которое воняет. Но наш добрый друг жабоед переваривает жабу, и чернила для краски выделяются в один его желудок, а яд – в другой. В этой стране я мог бы продать желудочек с ядом по цене небольшого королевства. Яд совершенно смертелен, но мы открыли, что, если его варить и очищать с помощью специальных трав, ядовитость выпаривается. И мы по капельке получаем триночницу.

Каспар поперхнулся воздухом от изумления.

– Но это же просто история! Триночницы не бывает! Перрен, сидевший у стены, как будто проснулся.

– Э, кто тут сказал про историю? Сейчас будет история?

– Нет тут никакой истории. – Элергиан махнул рукой на ряды серебряных сосудов по полкам. – Триночница – могущественное средство, оно исцеляет даже самые глубокие раны. Известно, что помогает даже против чумы. Но на триночнице я заработал бы вдесятеро меньше, чем на торговле необработанным ядом. Каждый день ко мне приходят заказы. Но…

– Понятно, совесть не позволяет, – понимающе закивал Каспар.

– В основном это совесть Рейны, – засмеялся маг. – Ага, наконец ты мне поверил! Вообще-то в Кабаллане никто не верит в подобные чудеса, и мне или супругу Рейны, Каликсу, раз в несколько лет приходится плавать за Алмазные моря, чтобы продать свой товар. Конечно, красками мы торгуем повсюду, их покупают даже в Ориаксии и так далее. – Он помахал рукой туда-сюда, подразумевая многие неведомые страны. – Сейчас Калике как раз уехал с новой партией. Его нет уже месяц.

Рейна взглянула на свой вздутый живот и тихо вздохнула. Маг взглянул на нее с тем же выражением, что и на охотников. Она слишком стара, чтобы носить ребенка, снова подумал Каспар. Приглядевшись к лицам девушек и девочек, он понял, что, должно быть, они все дочери Рейны.

– Я каждый день купаюсь в триночнице, чтобы она дала мне сил выносить ребенка и уничтожить проклятие. – В глазах беременной женщины блеснула надежда. Она смотрела на серебряную гладь котла, как в окно в неизвестность. – Что же, юноша, я полагаю, довольно с тебя. Вылезай, теперь вам нужно выпить триночницы, и вы трижды впадете в глубокий сон. Это единственный способ одолеть яд, который, хотя и действует медленно, уже начал свою работу. Он попадает внутрь через кожу и всасывается в кровь. Ваша смерть была бы ужасна, потому что яд клокотал бы в самом горле. Это отвратительная смерть.

Каспара словно окатило жаром. Он поспешно выбрался из котла, чувствуя, что кожа его дышит, а боль в колене окончательно исчезла. Впервые за долгие дни он был здоров и крепок! Каспар широко улыбнулся – но тут вспомнил про Урсулу и Огнебоя, у которых нет триночницы, чтобы исцелиться.

– Нам… Нам надо идти. Нельзя терять времени.

– Только после того, как вы трижды поспите, – настаивала Рейна. – За это время как раз высохнет ваша одежда. – И, повернувшись к Элергиану, добавила: – Может быть, время нашего изгнания подходит к концу.

– Я наблюдал звезды этой ночью. Небеса не дают никаких знаков, – отозвался он.

– Ха! Ты разучился читать по звездам с тех пор, как начал собирать лунное серебро и добавлять в наши краски, – рассмеялась Рейна.

Маг закивал.

– В этом есть доля правды, моя госпожа. Но лишь доля. Как и предсказывала Рейна, Каспар начал чувствовать легкую сонливость. Вскоре он уже клевал носом, и охотники отвели его в богатую спальню с широкими кроватями и бархатными скамьями, которые сделали бы честь любому замку. Гобелены самых удивительных расцветок закрывали стены. На них изображались прекрасные рыцари в доспехах, с обнаженными мечами и длинными копьями; все они были явно вооружены для войны, а не для турнира.

Но Каспар отвлекся от гобеленов на еще более удивительный предмет. На столике за стеклом лежала на атласной подушке корона. Сработанная из белого золота и украшенная солнечными рубинами на каждом из двенадцати зубцов, она, должно быть, стоила безмерно много. Каспар успел подивиться, как подобное сокровище могло сюда попасть, – но вскоре провалился в глубокий сон.

Проснулся он от сильного голода и жажды. Его сухая одежда лежала рядом на стуле. Юноша быстро оделся и помог Перрену замотать лицо и кисти рук чистыми полосками ткани. В зале уже ожидал накрытый стол. Напротив каждого места стоял прибор. Перрену надоело доказывать всем и каждому, что он вовсе не обожжен вулканической пылью, и он решил вернуться к старой маскировке.

Похоже, изготовители красок не привыкли к столь волчьему аппетиту. Они смотрели, широко раскрыв глаза, как Папоротник выхватывает куски с соседних тарелок и обеими руками запихивает себе в рот. Лёсик выбрал момент, когда Каспар обернулся к Рейне, и стащил у него кисть винограда.

За едой Каспар несколько раз обратил внимание, что Элергиан обращается к Рейне «моя госпожа». Это казалось странным, потому что остальные не выказывали ей никаких особых знаков почтения, никто и не думал кланяться ей или простираться у ног.

– Куда ты идешь, Каспар? – спросила она, поймав его пристальный взгляд.

Юноша помедлил перед ответом, ища слов.

– Мы охотимся на волка, очень опасного волка, – наконец сказал он. Это была вполне правдоподобная история, не менее удивительная, чем весь этот странный дом и рассказы о триночнице, а кроме того не содержала в себе ни слова лжи. – Но когда я посплю в третий раз, я должен купить у вас триночницы – заплачу, сколько вам угодно.

Мне нужно исцелить мою подругу и коня. Их ведут в Кастагвардию, это в…

– В Кеолотии, – закончила за него Рейна и с трудом поднялась на ноги. Она с восторженным удивлением взглянула на собственный округлый живот и провела по нему рукой. – Моя цена проста: вы берете меня с собой.

Старый маг вскричал, что это просто смешно. Рейне нельзя странствовать в таком состоянии! А триночница стоит очень много, пятнадцать солнечных рубинов за пузырек, и ее нельзя раздавать направо и налево!

– Кроме того, что сказал бы Калике? Он бы не отпустил вас!

Женщина фыркнула, не обратив на взрыв негодования особого внимания.

– Но Каликса здесь нет! – В голосе ее слышалось скрытое торжество, как будто это она сама все подстроила. – Мне нужно добраться до Кастагвардии до дня родов. Это цена триночницы, и юноша меня отведет.

Каспару меньше всего хотелось брать с собой чужаков.

– У меня есть обязательства, – начал он протестующе, но Рейна не слушала.

– Мимо нас проходит так мало странников, и подумать только, что вы идете именно в Кастагвардию… Это знак судьбы!

– Вы не больше понимаете в знаках, чем я, – негодовал Элергиан.

– Может быть, но я беременна. Женщина, носящая ребенка, куда более чувствительна к знакам. В особенности, – выговорила Рейна торжественно, – если она носит истинного наследника всей Кеолотии.

Каспар поперхнулся вином. Где же король Дагонет мог успеть овладеть этой женщиной? Однако эта новость произвела на остальных сотрапезников совсем другое воздействие. Девушки повскакивали и запрыгали от восторга, некоторые бросились в прихожую, потому что им стало плохо от таких прыжков на полный желудок; остальные бурно радовались, обливая друг друга вином. Кто-то бросался виноградом, а самая старшая девушка принесла корону и бросила ее своей матери. Та, со смехом поймав венец на лету, приложила его к своему животу. Все завизжали от восторга и захлопали в ладоши. Маг стучал посохом по полу, призывая к тишине.

– Моя дорогая Рейна, – заговорил он, едва все утихли, и забрал у нее корону, чтобы церемонно возложить ее на прежнее место. Он даже сдул с венца невидимые пылинки, недовольно качая головой. Остальные смирно уселись за стол и ждали. – Вы родили двенадцать детей, так же как и ваша мать, и ваша бабка, и прабабка, и мать прабабки – и так далее, на протяжении двадцати семи поколений. Я умолял вас не решаться на тринадцатые роды. Двенадцать истощили вас, кроме того, вы уже не в том возрасте.

– Я выдержу! – яростно ответила Рейна. – Я смогу. Я должна. Я не могу допустить, чтобы моя старшая дочь прошла через те же самые мучения. Мне плевать, станет мой сын королем или нищим, но я разорву путы древнего проклятия, лежащего на нас.

Элергиан взял ее за руку, и Каспар впервые заметил в его взгляде непреходящую боль. Маг обернулся к юноше и выговорил с тоской:

– Она же умрет. Предсказано, что только тринадцатый ребенок может быть мальчиком, и только мальчик может унаследовать трон. Но до сих пор все матери умирали в попытке родить тринадцатое дитя. Уже множество поколений они умирают, в муках, в агонии, потому что дитя оказывается слишком велико для чрева собственной матери и убивает ее изнутри до собственного рождения. И проклятие вместе с тяжелым жребием переходит к старшей дочери.

– Я разобью это проклятие. – Рейна выпрямилась, глаза ее сверкали. – Я выживу. Я принимаю триночницу каждый день вот уже много лет, купаюсь в ней и пью ее, и у меня достаточно силы.

Голос ее звучал решительно, но по бледности женщины Каспар понимал, что все далеко не так хорошо.

– Мой ребенок должен родиться в Кеолотии. Принцы не могут рождаться в изгнании. И поэтому ты, юноша, возьмешь меня с собой.

Рейна не просила, она приказывала.

Последнее, чего желал Каспар в своем путешествии, – это возиться с беременной и полусумасшедшей женщиной. Он замотал головой.

– Я никуда вас не возьму. – Он старался, чтобы голос звучал спокойно и твердо. – По крайней мере пока мне не объяснят, что происходит.

– Сядь на место и пей свое вино, потому что я расскажу тебе правду, – неожиданно вмешался Перрен. Голос его звучал глухо из-под повязок на лице. – Семь веков назад король Кеолотии изменил своей бездетной жене. Весь мир знал, что у него не может быть сына, но он зачал ребенка и представил его как своего единственного наследника. Мальчик же походил не на жену короля, но на сестру, которая, как считалось, в это время была в паломничестве. После этого на королевский дом Кеолотии пало проклятие. В каждом поколении старший сын должен был рождаться слабоумным и неспособным наследовать престол. Таковы последствия кровосмешения. До сих пор в Кеолотии наследуют корону вторые сыновья.

Перрен перевел дыхание и похрустел пальцами. Звук получился неожиданно громкий.

– Все понимают, что по человеческим меркам король Кеолотии совершил зло и грех.

Все дружно закивали.

– Но мало кто знает, что у королевы уже был ребенок от короля. Дочь. Именно поэтому владыка и возлег со своей сестрой: у него не было сына, а роды так сильно повредили королеве, что она больше не могла выносить ребенка. Однако по праву наследницей Кеолотии была именно эта девочка, принцесса. По тамошним законам она не могла стать правящей королевой, но должна была избрать себе мужа и повиноваться ему до тех пор, пока не родит сына. Сестра короля узнала о принцессе и решила избавиться от нее, чтобы правил ее собственный сын. Тогда она отослала маленькую племянницу прочь под охраной дядюшки, мага. Это было совсем нетрудно сделать, потому что народ Кеолотии с радостью принял наследника мужского пола и не задавался вопросом, где принцесса. Наследник женского пола их бы не порадовал.

К счастью, королевская сестра не желала марать руки убийством. Она лишь наложила на девочку проклятие, сказав, что та должна выносить двенадцать дочерей, прежде чем родит мальчика, способного наследовать престол. И этот ребенок выживет в родах не раньше, чем волки вернутся в сердца человеческие желанными гостями. Это, надо полагать, означало «никогда».

Рейна обернулась к Каспару.

– И тут появляешься ты! В компании ручного волка ты проходишь через нашу деревню по пути в Кастагвардию! Из всех мест на свете именно туда. И как раз во время моей тринадцатой беременности. Я пойду с тобой.

– Вы имеете в виду, что вы все – потомки древнего кеолотианского короля? – спросил Каспар невнятно, так как рот его был набит едой.

Рейна кивнула.

– Почему бы вам, леди, тогда самой не претендовать на трон, вместо того чтобы ожидать сына? – спрашивая, Каспар опасливо косился на блюдо перед собой. Там в окружении салата лежала длинная жареная лягушачья нога. – В Кабаллане очень много правящих королев.

– Но только не в Кеолотии. Народ тут же взбунтуется, – объяснила Рейна. – Кроме того, я хочу не трона, а спасения от проклятия. Если я выношу сына, моя старшая дочь сможет жить, как все остальные женщины, и ее старшая дочь – тоже… Я не хочу, чтобы мои потомки страдали еще семьсот лет.

Она стиснула зубы, бледные щеки ее полыхали. Каспар замер, пораженный силой ее чувств.

– Но я не могу взять вас с собой, – выговорил он твердо. – В любое другое время… – Под взглядом умоляющих глаз он попробовал оправдаться: – Вас очень много. Почему бы не попробовать добраться до Кастагвардии без меня?

Рейна покачала головой:

– Но с тобою волк.

– Вы про Рунку?

Каспар кивнул на белого волчонка, который свернулся рядом с Трогом и посапывал во сне.

– Да… И не только. Куда больше. Ведь ты – защитник волков.

Каспар недоумевал, откуда она может это знать.

– Первая мать, – продолжала женщина царственной крови, несомненно, имея в виду отвергнутую королеву, – хорошо разбиралась в древних искусствах. Это было еще до того, как наши земли захватила Новая Вера, и пришлось долго ждать, пока истинная вера вернется. Мы всегда хранили верность Великой Матери в своих сердцах – и в учении.

Она опустила руку в карман и вытащила на свет что-то маленькое и белое.

– Боюсь, ты не простишь меня. Я позволила себе обыскать твою одежду, прежде чем положить ее в котел. И нашла вот это.

Рейна раскрыла ладонь, и Каспар узнал резную пластинку из кости.

– Здесь начертана руна, руна волка. В твоем сердце волк – желанный гость. Значит, мое время пришло!

Каспар порывисто поднялся и перегнулся через стол, опрокинув свой кубок с вином, чтобы схватить руну, данную ему Морригвэн.

– Но я не могу вас взять с собой! У меня есть дело… Очень срочное!

Хотя он старался говорить непреклонно, сердце уже дало слабину. Ведь эта женщина может умереть родами, если проклятие в самом деле существует. Тогда двенадцать девушек Старой Веры останутся сиротами.

Рейна откинулась на спинку стула, торжествующе улыбаясь.

– Нет, можешь. И ты возьмешь меня в Кастагвардию. Ты – человек, хранящий в сердце любовь к волку, и это защитит меня от проклятия. Кроме того, если ты откажешься взять меня с собой, я не дам тебе триночницы для твоих друзей.

ГЛАВА 21

Май отшатнулась, дрожа от ужаса и изнеможения. В этот самый миг и послышались звуки голоса, исполненного магической силой. Песня волной нахлынула на животных у колен Май, превращая их в полупрозрачные тени. Сумасшедший солдат вздрогнул, выронив меч, и бросился бежать.

Когда твердая рука легла Май на плечо, она не смогла сдержать возгласа облегчения.

– Амариллис! Амариллис, о, ты пришел…

Сумасшедший на бегу наткнулся на угол стола, поскользнулся на полу – и пробежал несколько шагов на четвереньках. Потом поднялся на ноги и вскоре затерялся в густом дыму дальнего конца зала. Амариллис обратил свой голос на ближайшего из солдат, который на миг закостенел – и бросился вслед за своим соратником, только для того, чтобы вернуться через несколько минут со словами, что тот убежал куда-то в Дальние коридоры, и его уже не поймать.

Как ни дико, остальные кеолотианцы сидели смирно, сложив руки на коленях и слушая Амариллиса. Интонация его изменилась: теперь он завел одну из здешних солдатских песенок, ту, что Май не так давно слышала в этом зале. Но в устах Амариллиса простенькие слова сделались почти неузнаваемыми из-за глубокого чувства, вложенного в них. Грубые куплеты заблистали невиданной красотой.

Он тем временем обнял Май за плечи, делясь с ней своей силой, и в паузу меж песнями успел шепнуть ей на ухо:

– Милая Радостная Луна, не бойся, я тебя защищу. Но прежде чем бежать, тебе надлежало оставить мне крылатую лошадь, чтобы я мог угнаться за твоим единорогом. Я ведь чуть не опоздал.

Май не в силах была понять, как Амариллис вообще умудрился ее догнать и найти. Никто не мог сравниться с единорогом в быстроте! И как он догадался, где ее искать? Правда, сейчас это мало заботило Май. Она обмякла в его объятиях и закрыла глаза, когда Амариллис запел новую, балладу.

Солдаты слушали с величайшим вниманием и бешено зааплодировали, едва песня кончилась. Певец вздохнул:

– Легко в исполнении, но мне что-то надоели кеолотианские баллады. В них мало благородства.

Беззаботно рассмеявшись, он завел колыбельную, негромкую и ласкающую слух. Май тут же начала задремывать. Она видела, что на солдат колыбельная действует точно так же: один за другим вояки роняли головы на стол, некоторые уже громко храпели.

Глаза Май слипались. Она прислонилась к плечу Амариллиса и ровно задышала. Тот откинул ей волосы со лба и поцеловал девушку в щеку. Май не могла противиться. Она вообще больше не могла ему сопротивляться. Амариллис дарил ей спокойствие, и Май была рада, что он пришел.

– Бедная моя Радостная Луна, – тихонько приговаривал он. – Бедная моя, милая моя. Я не могу применять к тебе свои чары.

Он легонько похлопал девушку по щеке, и та проснулась. Оглядевшись, она увидела, что все солдаты погружены в блаженный сон.

– Как ты добрался сюда?

– Прибежал! – хохотнул Амариллис.

– На таких коротких ножках? – поддразнила его Май.

– По твоим меркам я невысок, – легко согласился он. – Зато я сильный и быстрый хотя и не столь быстроногий, как единорог. Любое другое создание в мире я бы обогнал, но не единорога.

Он взял со стола кусок черного хлеба и надкусил, но тут же сморщился от отвращения и взглянул на хлеб внимательнее. Тот был черствый и засаленный многими руками. Однако Амариллис поборол отвращение и взял другой кусок, оглядывая стол в поисках еще чего-нибудь съедобного.

– Гадость, конечно. Но нам надо поесть.

Май последовала его примеру и принялась за кусочек мяса, на ее вкус, совершенно недожаренный. Тут только она с удивлением заметила, что Амариллис тоже помечен на руке красным кружком.

– Ты что, нанялся сюда на работу? Кем? Певцом?

– Певцом! – презрительно фыркнул тот. – Им нужны певцы не больше, чем сказители.

– Но меня же наняли на работу сказительницей!

– И где ты теперь? Сдается мне, тебя наняли как хорошенькую девушку для развлечения солдат. Нужны им наши сказки и песни! Нет, я нанялся сюда волшебником и алхимиком. Сказал, что могу отыскивать новые месторождения. Я ведь, в конце концов, маг с Горты. Объяснил, что моя помощница – прелестная, но совершенно сумасшедшая – меня обогнала и, возможно, находится где-то здесь. По описанию они сразу тебя узнали. Так что пока твоя миссия не завершилась, и мы не погребли это в глубочайшей шахте короля Дагонета, тебе придется играть мою помощницу. Но не огорчайся, в этом есть свои выгоды. – Он игриво подмигнул Май. – Мы уйдем отсюда не с пустыми руками. Алхимикам очень хорошо платят. Мне пообещали горы золота за хорошую работу.

Амариллис засмеялся, развлекаясь этой мыслью, как будто богатство совершенно его не интересовало, но потом снова посерьезнел, оглядывая спящих.

– А всех ты усыпить не можешь? – с надеждой спросила Май. – Ну, все эти копи…

Он улыбнулся.

– Хотел бы я усыпить весь мир, чтобы остались только мы с тобой, вдвоем… Но песенные чары распространяются только на тех, кто находится в пределах досягаемости. Есть и такие сердца, на которых пение вообще не действует. Нет, моя Радостная Луна, нам придется положиться на хитрость и удачу, а не на песенные чары.

Красивое лицо его сияло от улыбки.

– Ты рада, что я пришел?

Это прозвучало не очень-то вопросительно.

Май смотрела на грязный каменный пол. Она так молилась, чтобы пришел Каспар, но пришел Амариллис, и – да, Май была ему рада. Она взглянула ему в глаза, отвечая на улыбку. Девушка не понимала истинной цели Амариллиса, не знала, кто он такой, – но он спас ее вот уже несколько раз. И вот теперь своими объятиями продолжал спасать от страшнейших мук одиночества, смягчая боль безответной любви к Каспару.

В последующие дни Амариллис не спускал с Май глаз. Он держался рядом каждую минуту их долгого путешествия к новым рабочим шахтам. Путь по большей части лежал под горами. Май узнала, что горы вблизи Кастагвардии уже давно исследованы и обработаны, и система шахт и туннелей протянулась далеко к северу в поисках новых минералов и рудных жил. Рабов заставляли вкапываться все глубже в глубины ледяных Каланзирских гор.

С помощью Амариллиса, который отлично говорил по-кеолотиански, Май учила незнакомый язык. Солдаты настаивали на том, чтобы все говорили на их языке, и перед лицом необходимости Май явила себя способной ученицей. Теперь она уже без труда составляла простейшие фразы и понимала много из того, что говорится вокруг, даже если не могла быстро подобрать слова для ответа.

Местами коридоры были перегорожены обвалами, и путникам приходилось вылезать на поверхность и какое-то время продолжать путь поверху. Яростный ветер бил в лицо, Май жмурила слезящиеся глаза. Девушка опиралась на руку Амариллиса, с трудом взбираясь по крутым уступам гор.

После полдневного пути поверху Май была даже рада, когда их снова загнали в туннель. Теперь подгорная дорога шла вдоль бурной реки; тропа была очень узка и вилась скользкой лентой над ревущей подземной водой. Они шли кучками – рабы отдельно от свободных, и Май вздрагивала при звуке удара кнута, который то и дело хлестал по спине кого-нибудь из несчастных. Некоторые даже бросались в реку, предпочитая бурные воды постоянным издевательствам. Надсмотрщики и не думали их спасать, так что Май сомневалась, что кто-нибудь из отчаянных выжил.

Амариллис крепко держал Май за руку, не давая ей оступиться. В узких невысоких коридорах им обоим приходилось не очень тяжело – и девушка, и ее помощник были ниже среднего роста. Но большинство рабов и наемных рабочих шли, согнувшись, чтобы не ушибиться головой о низкий потолок.

Каждую ночь они останавливались на специальных постах, где получали свой ужин – в основном сухой хлеб. Май очень издергалась, ее утомил постоянный сумрак. Девушка совсем позабыла о том, как снаружи холодно, и была рада, когда они наконец снова вылезли на поверхность – поднявшись по крутым подземным дорогам и каменным ступеням.

Когда сверху последней лестницы забрезжил свет, Май обрадовалась было – но ненадолго. От холода у нее перехватило дыхание. Хорошо еще, что девушка была в меховом плаще. И еще лучше, что Амариллис помог ей идти. Май понимала: без него ни за что бы не осилила этот путь. Слабых, которые падали на горной дороге, солдаты бросали на верную смерть в горах. И Май ничем не могла помочь этим несчастным.

Под конец дня поднялся сильный встречный ветер, бросавший в лица идущим жесткий снег. Май, совсем вымотавшись, споткнулась о камень и упала на колени. Солдат сзади грубо пнул ее, приказывая встать. Амариллис помог Май подняться, а когда она споткнулась снова, посадил девушку на плечи и понес – как когда-то в детстве носил ее отец. Все вокруг дивились не столько силе и выносливости небольшого человечка, сколько его жертвенности. В этом походе люди чаще шли по трупам, пробивая себе дорогу к жизни любой ценой.

Амариллис не покидал девушку ни на минуту, не подпуская к ней никого чужого. Май всерьез задумалась, уж не явился ли к ней ее дух-хранитель. Хотя она и была благодарна Амариллису, однако не позволяла ему спать рядом, и он подчинялся. Если она просыпалась от кошмара или от дразнящего сна о мастере Спаре, подоспевшем на помощь, – девушка заставляла себя думать об Амариллисе. Это помогало справиться со страхом… или с болезненным вожделением.

Одежда Май задубела от мороза, лицо покраснело и обветрилось. Опустив голову, она из последних сил тащилась, ведомая Амариллисом, то и дело увязая в снегу. И так тянулось время, покуда они наконец не добрались до новой рабочей копи.

Вход в нее был вырублен в скале в форме великаньей головы с длинными зубами, торчащими из открытой пасти. Широкий язык делился на девять частей, и это были мостики, по которым новых работников погнали в утробу земли. Перед тем как войти, Амариллис обернулся и долго, не мигая, глядел на солнечный диск, потом поклонился ему с почтением.

Вот еще одна странность, которую Май не могла в нем понять. Этот человек мог подолгу смотреть на солнце, не щурясь и не мигая. Золотые лучи омывали прекрасное лицо, заставляя его ярко светиться. Глаза Амариллиса блестели, набирая от солнца его желтизны. Развернувшись наконец, он зашагал вперед, но и в сумраке пещеры сохранил частичку солнечного блеска. Однако находиться под землей ему не нравилось.

– Лучше остаться без еды, чем без солнечного света, – посетовал он.

Май пугал не столько сумрак, сколько мысль о том сумасшедшем солдате. Не мог ли он, убежав в темноту, каким-либо образом ее выследить? Она усилием воли прогнала страшную мысль, притворившись, что просто испугалась рабов. Те давно злобно косились в ее сторону, ненавидя всех, кто избежал побоев. Кроме того, что наемных рабочих не били, им еще по утрам выдавали добавочную порцию еды, так что рабы завидовали и роптали.

Их отвели в широкое помещение, откуда вели пути во многие штольни. Здесь ожидали маленькие лохматые пони, тяжело нагруженные коробами с гравием. Лошадки вытягивали шеи в сторону новичков и фыркали. Во все стороны вели выбитые в скале туннели. Эти разработки и предназначались для поисков бесценных рубинов. Для того чтобы добыть горстку камней, нужно было прорубиться через тонны и тонны камня. Отовсюду из каменоломен слышался перестук кирок, двоившийся и троившийся эхом в гулком пространстве.

– Похоже, они опять вскрыли старые шахты, чтобы выскрести последние остатки рубинов, – заметил Амариллис. – Новых разработок тут нет.

Май не слушала, пораженно рассматривая грязных рудокопов. Большинство из них кашляло и харкало кровью, кто-то то и дело прерывался, чтобы со стоном растереть больной бок или грудь. Девушка не знала, болеют они от пыли и каменной крошки или от заразы.

Рабы-мужчины все были скрюченные, почти горбатые, со спинами, согнутыми тяжестью корзин и коробов. Хуже того, кожа у всех была нездорового мертвенного цвета. Май разглядела нескольких еще крепких и здоровых людей, которые уже обрели сероватую бледность из-за отсутствия света. Амариллис нахмурился, бормоча, что хорошо бы им с Май поскорее завершить здесь свои дела.

Как ни странно, Май порадовало ворчание Амариллиса. Он казался более человечным, менее совершенным. Он взял ее за руку, будто почувствовав этот прилив приязни, и Май неожиданно улыбнулась ему. Что бы она делала без этого человека? Но вместо слов благодарности девушка спросила:

– Что с нами будет, когда они поймут, что ты не умеешь находить рубиновые жилы?

– Милая Радостная Луна, ты во мне сомневаешься? Я оскорблен.

Она рассмеялась, не понимая, шутит он или нет.

– Амариллис, но ведь это же невозможно. Даже предсказатели не умеют находить месторождения!

– Имей веру, Радостная Луна. Неспроста же я твой дух-хранитель!

– Ты просто эльф, – поддразнила она его. – Все, что Морригвэн о них говорила, к тебе подходит… Но я все равно не верю, что даже эльфы умеют находить россыпи камней.

– Обычных камней – нет, но солнечные рубины – совсем другое дело, – отозвался Амариллис с уверенностью, которой Май почти поверила.

Чем глубже они шли, тем теплее становилось в пещерах. Постоянно слышался звук капающей воды. Май он почему-то успокаивал.

– Как будто мы во чреве Великой Матери, – прошептала она. – А капающая вода – Ее пульс. Наверняка это самое безопасное место для… для этой вещи.

Амариллис откинул со лба девушки волнистую прядь, чтобы взглянуть ей в глаза. Взгляд его был печальным.

– Радостная Луна, когда же ты полюбишь меня? Мне нужна твоя любовь.

– Что? Но я… я…

Хотя Май и испытывала что-то к этому странному человеку, сердце ее принадлежало Каспару. Амариллис заботился о ней и снова и снова спасал от смерти, а Каспар так и не пришел… Но ведь это же было к лучшему. Явись Каспар за ней, девушка никогда не смогла бы спасти его от искусительной силы Некронда. И снова в сердце ее закрались сомнения в чистоте намерений Амариллиса. Она глубоко заглянула в его глаза, но ничего не увидела в них, кроме лучистого света. Май не могла разглядеть его душу.

– Ты должна полюбить меня!

Он неожиданно заключил ее в объятия.

Май оттолкнула его, не зная, что сказать. Да, она была благодарна Амариллису, но благодарность – это еще не любовь.

Он понял, что зашел слишком далеко, и опустил руки. Как ни странно, Май была польщена. Если уж она не добилась Каспара, то у нее хотя бы есть Амариллис. Раньше ей казалось, что нет большей боли, чем жить без Каспара, – но теперь девушка знала, что боль одиночества куда хуже.

Их привели к входу в самую новую шахту. В воздухе стояла каменная пыль, потолок был очень низким, так что даже Амариллису пришлось нагнуться. Они почти ничего не слышали из-за грохота кирок и звука колющегося камня.

Рабы взламывали скалы с помощью рычагов, били молотами по дубовым клиньям, чтобы расширить трещины меж камнями. Люди все были крупными и сильными, но работали со злобой и без охоты. Их обнаженные, потные спины пестрели полосами от ударов бича.

Рабы помельче, вооружась зубилами, выполняли более мелкую работу, ковыряя стены открытых шахт. Май догадалась, что они откалывают рубины. За спинами у рабов неотрывно стояли солдаты, но вид у них был мрачный. Видимо, шахта не преуспевала.

Когда Амариллиса представили как нового волшебника, со всех сторон послышались крики радости и недоверчивые восклицания.

– Если проколешься, отведаешь молотка, – предупредил его надсмотрщик у входа в шахту. – За последнее время у нас перебывало трое шарлатанов вроде тебя. Они только и умели, что махать руками и тратить время. Посылали нас на поиски в бесполезные черные дыры. Мы потеряли кучу народа и не нашли даже завалященького рубина. Смотри, если ты окажешься удачливее, тебя хорошо наградят, а не сможешь – убьют. Ладно, давай приступай к работе.

Май испуганно взглянула на Амариллиса, шепча:

– Но ты же не сможешь, не сможешь… Что нам делать? Он фыркнул.

– Имей веру и терпение. Я отлично справлюсь. Не более чем в двенадцати футах от нас – отличная рубиновая россыпь. И еще одна в сорока футах. Я предпочитаю вторую: она в нужном нам направлении. Проход очень узкий, но я чувствую, что потом он расширяется. За ним должна быть пещера, полная камней. Если мы попадем в естественную систему пещер и переходов, можно будет отыскать нужное нам место и найти выход наружу, которым мы воспользуемся, когда все будет сделано. Но сначала нужно убедить их копать в том направлении. Из уважения к нашим предшественникам нужно устроить им хорошее шоу.

Он повернулся к надсмотрщику и объяснил по-кеолотиански:

– Ваши мыслеформы замутняют мне зрение. Отойдите, чтобы я мог призвать первоэлементы.

– Ну вот, пошло-поехало, еще один сумасшедший, – проворчал кто-то из рабов, с тоской глядя на свои стертые кровоточащие руки.

– Сосредоточься, Радостная Луна, – громко приказал Амариллис по-кеолотиански и потихоньку добавил на ее языке: – Нужно разыграть транс. Стенай, закатывай глаза, в общем, делай что угодно. Изображай волшебницу, как ты ее представляешь.

– Я знаю трех волшебниц, – сердито ответила Май, – и они отлично разбираются в своем ремесле и никогда не стенают и не закатывают глаза. Если бы они знали, где залежь рубинов, просто указали бы на это место. А потом скорее всего закатали бы рукава и взялись за кирки, чтобы помочь рабочим.

– Прекрасно, но большинство людей этого не знают. Они ожидают какого-нибудь громкого представления. Танцуй, пой, короче, делай что придумаешь – только не вздумай рассказывать историй. В последний раз это плохо кончилось.

Ну что же, раз надо, Май могла совершить подобную глупость. Она уселась на землю, скрестив ноги, распустила волосы и начала раскачиваться из стороны в сторону. Девушка не знала никаких заклинаний и начала нараспев повторять имена своих самых любимых лошадей из Торра-Альты.

– Фея и Тайна, Трои, Огнебой… Потом – собак:

– Клык, Быстроног, Черноух и Разбой…

Май испустила долгий стон, завесив лицо волосами, и перешла на имена лучших кур-несушек:

– Лыска и Свинка, Рыжик, Чернушка! Белый Бочок, Длиннохвостка, Толстушка!

Ничего лучшего сейчас она не могла выдумать.

Мотая головой так, что длинные волосы мели землю, Май заскребла ногтями по земле и запела еще громче. Потом внезапно вскочила, вытянув руки, и пыль облаком закружилась вокруг. Голос Май возвысился почти до визга. Размахивая руками, она начала прыгать и глубоко приседать, покаталась по земле, снова призывая имена кур. Взглянув на Амариллиса, девушка краем глаза заметила, что он тоже не теряет времени и ощупывает стены пещеры, тихо подвывая и стеная в том же ритме, в котором кричит Май. Заметив ее взгляд, он быстро улыбнулся, показывая, что доволен ее стараниями.

Май не знала, как долго нужно продолжать всю эту ерунду. Амариллис все не подавал ей знака перестать, а она уже устала кружиться и истощила воображение. Имена кончились, и Май решила повторять долгую поэму о духовных сущностях деревьев. Амариллис взглянул на нее удивленно, как будто не ожидал от девушки таких познаний. Когда поэма кончилась, Май принялась за трактат о двенадцати главных целебных травах, но это впечатлило Амариллиса куда меньше.

Наконец он извлек из кармана короткую ореховую папочку и постучал ею по камню под ногами.

– Копать нужно здесь, под отлогим углом вниз, – заявил он на кеолотианском, так понизив свой глубокий голос, что завибрировали камни.

Май смотрела с усталым удовлетворением, как впечатлило представление рудокопов. Ей хотелось расхохотаться над их почтительными лицами. Останавливало только, что она не до конца верила в знания Амариллиса.

– Здесь мягкая порода, – зароптал инженер, исследуя бурый камень, на который указал Амариллис. – Рубины никогда не ищут в мягкой породе!

– Это верно. Но за ней начинается твердый пласт. Там и есть рубины.

– Слишком опасно! Туннель будет осыпаться, придется двигаться очень медленно, все время укрепляя…

Амариллиса, похоже, это не волновало.

– Властью, полученной мной от великого лорда Агарта, я вижу землю насквозь. У меня под ногами – богатейшая россыпь рубинов во всех копях. Копайте!

Тон его был непререкаемым, Май могла только восхищаться.

– Ха! – раздался надтреснутый голос из толпы рабов. – Неизвестно еще, что за тип этот колдун. Мастер инженер сказал, что там мягкая порода. Наверняка мы попадем под обвал.

– Раб говорит, – рявкнул надсмотрщик. – Заткните его!

– Нет, послушайте! Неохота рисковать впустую. Сперва проверьте колдуна. Спрячьте рубин где-нибудь, и пускай он его найдет! Если он такой умный, легко справится.

– Раб хорошо говорит, – лениво протянул офицер.

– Когда в наших корзинах рубины, вы с нами куда лучше обращаетесь.

По лицу надсмотрщика расползлась улыбка.

– Ладно, так тому и быть. Завяжите глаза волшебнику и его девице. Обоим, и повернее.

Сильные руки схватили Май за плечи так, что у нее кости затрещали. Ей крепко замотали лицо вонючей тряпкой так, что девушке нечем было дышать. Испуганная, она смирно стояла и вслушивалась. По толпе пробежал говор, что-то захрустело, потом послышался голос надсмотрщика.

– Ищите рубин.

– Моя помощница должна петь, – уверенно потребовал Амариллис.

Голос Май дрожал, но она постаралась успокоиться и затянула песню о дубе, ясене и орешнике. С особым чувством она помянула в песне боярышник, который отождествляла с собой. Оставалось только надеяться, что никто не понимает слов.

– Развяжите им глаза, – приказал надсмотрщик. – Теперь, колдун, давай ищи мой рубин.

– Пой громче, – попросил Амариллис и закружился по комнате в безумном танце.

Проносясь мимо Май, он весело подмигнул ей.

Амариллис двигался в направлении самого низенького солдата в отряде. Ропот, невольно поднявшийся меж людей, сказал Май, что рубин спрятан не там. Сердце ее затрепетало где-то в горле.

Девушка едва не задохнулась, когда Амариллис указал пальцем на солдата, который тут же замахнулся дубиной. Лицо его почернело от страха, когда он прохрипел:

– Пошел вон!

Амариллис невозмутимо повернулся к надсмотрщику.

– У него в правом кармане рубин.

Солдат побелел и попятился, но был схвачен сразу с нескольких сторон. Ему заломили руки, пока он вопил, умоляя о пощаде. Надсмотрщик вцепился солдату в волосы и вырвал целый клок, прежде чем сунуть руку ему в карман. С торжествующим криком он вытащил наружу необработанный камень. Это был бледный остроконечный кристалл величиной с лесной орех.

Солдат повалился на колени, бормоча, что сейчас все объяснит. Он просто нашел камень на земле, наверное, оброненный кем-то, и как раз хотел отдать надсмотрщику, но не успел… Его уволокли прочь, остальные солдаты стояли навытяжку, некоторые были очень бледны.

На миг Май подумала, что Амариллис в самом деле видел рубин, но потом догадалась, что он просто заметил, как солдат сунул его в карман. Однако надсмотрщик весьма впечатлился. Он даже не заставлял Амариллиса искать другой, нарочно спрятанный камень. Май удивилась такой доверчивости, но решила, что надсмотрщик просто хочет верить колдуну, вот и обманывает сам себя. Ведь тех, кто находил новые богатые залежи, щедро награждали; среди солдат только об этом и шел разговор.

Рабов заставили начать раскопки прямо сейчас. Кирки застучали о камень, полетели осколки породы. Один едва не угодил Май в лицо, и она опасливо попятилась. При виде этого надсмотрщик приказал отвести своего драгоценного волшебника с помощницей куда-нибудь в безопасное место и там запереть… на всякий случай. А у дверей поставить надежного охранника.

– Не хочется, чтобы такой ценный работник случайно погиб, – объяснил страж, ухмыляясь. – А то у нас среди рабов есть настоящие бандиты… Вы разбогатеете, если взаправду нашли хорошую россыпь – да и нам всем перепадет… Но если соврали, оба станете рабами.

Май сидела, запахнув меховой плащ и не глядя на Амариллиса. Она слушала далекий глубинный гром, от которого слегка содрогался каменный потолок.

– Что это?

– Это перемещаются пласты земли. Так старик порой ворочается во сне. Ничего страшного.

Май доверчиво кивнула и успокоилась. Снаружи стучали кирки, казалось, это продолжается бесконечно. Несколько дней ожидания Май была погружена в собственные мысли. Она отколола от стен маленькие пластинки камня и делала свой собственный набор рун, чтобы было чем себя занять. Девушка много знала о рунах, но, конечно же, не все. Каменные пластинки чуть-чуть грели руку, как будто жили собственной жизнью.

– А они найдут рубины? – спросила Май на третий день ожидания взаперти.

– Конечно, найдут. Разве бы я стал подвергать тебя опасности и посылать их колоть цельный камень?

– Что-то ты слишком хороший, – недоверчиво прищурилась девушка. – Слишком хороший, чтобы быть настоящим.

– Милая моя Радостная Луна, в миг, как я тебя увидел, я понял, что дышу только для тебя. Единственная моя цель в жизни – чтобы ты была счастлива.

– Хватит! Ты же понял, что я имею в виду! Мужчины никогда так не разговаривают с девушками. Я жила среди мужчин много лет, иным из них я нравилась. Но никто не пытался, так сказать, пасть к моим ногам.

– Тогда они слепцы.

– На свете так много других женщин, ты мог бы очаровать любую. Почему ты выбрал меня? – возгласила она отчаянно, хотя на самом деле была польщена.

Амариллис был очень красивым мужчиной, с волшебным голосом, способным растопить камень. Май с ним не разговаривала несколько дней, но теперь не выдержала – слишком хотелось отвлечься от страшных ударов за стенами.

– Потому что ты особенная, Май. Таких больше нет. Она насмешливо улыбнулась.

– Подумаешь. Каждый человек – особенный.

– Я тебе уже говорил раньше. Ты призвала меня в час нужды. Ты нуждалась во мне. Это очень много. Из этого произросла наша с тобой близость, из этого произрастет любовь.

За дверью послышался ужасающий грохот. Воздух гулко ухнул, приподняв Май волосы на голове. Поднялась удушающая пыль, пол как будто просел под ногами. Девушка сразу поняла, что что-то идет не так. Наверное, туннель обвалился, как и боялся тот раб. Дверь распахнулась, в нее толпой ввалились солдаты.

– Нескольких наших и инженера завалило! Они где-то там, под обвалом. Найди их!

Никто и словом не обмолвился о рабах, хотя их, конечно, оказалось под обвалом больше всего.

– Я не могу, – резко ответил Амариллис.

– Колдун ты или нет?

– Я ищу камни, а не людей. Людей я не вижу сквозь землю.

В руки Амариллису сунули кирку, а Май вручили мешок, чтобы таскать обломки. Хоть и маленькая, она старалась изо всех сил, готовая на все, лишь бы спасти людей из-под обвала. Когда на свободе оказался первый из пострадавших, девушка поняла, что принесет больше пользы, исцеляя раны, а не таская камни. Она развязала свой мешочек, крича, чтобы принесли воды, и возблагодарила Великую Матерь, что в мешочке есть кабалланский иссоп и ивовая кора для облегчения боли. Но больше всего Май была рада меду, потребному для обеззараживания ран, покрытых грязью и пылью.

Закончив с первым раненым, девушка бросилась дальше в расчищенную часть туннеля. Раненые солдаты кричали от боли, но Май остановилась помочь рабу, у которого камнями размозжило ногу.

– Брось его, – раздался над ухом голос солдата. – Некогда возиться с рабами. Их у нас много.

И на голову несчастному опустилась суковатая дубина. Сучки глубоко вонзились ему в лицо, череп хрустнул, как расколотый орех.

Май на миг привалилась к стене, мир вокруг стремительно кружился. Девушка молилась только, чтобы не потерять сознание.

Защелкали кнуты, гоня уцелевших рабов дальше в заваленный туннель, на помощь инженеру и дюжине солдат, заживо погребенных в самом конце.

– Достаньте инженера! Он ценный работник, – вовсю кричал надсмотрщик.

Май в ужасе смотрела на три человеческие руки и две ноги, торчавшие из-под груды камней. Было ясно, что этим людям уже ничто не поможет.

Кто-то из солдат сгреб Амариллиса за грудки.

– Это ты все устроил! Из-за тебя мы сюда полезли!

И он с силой впечатал тяжелый кулак Амариллису в живот.

Тот покачнулся, слегка скривясь от боли, вместо того чтобы свалиться на пол, харкая кровью. Кеолотианец был вдвое его крупнее и вложил в удар всю свою силу, однако Амариллис удержался на ногах и смотрел ему в глаза, скривив в усмешке эльфийские губы.

Май зажала уши руками, чтобы ничего не слышать, и попробовала сосредоточиться на том, что от нее зависит. Нужно было помочь хотя бы кому-то. Девушка работала быстро, бинтуя раны, накладывая мази, – но в большинстве случаев все, что она могла сделать, это утишить боль маковыми семенами с севера Ориаксии.

– Сюда! Я здесь! – стонал раненый из-под обломков, и Май едва смогла протиснуться в узкую щель меж камнями.

Она все-таки смогла пролезть и увидела блестящие белки глаз несчастного. Все остальное его тело было черным от пыли. Девушка поморгала, ничего не видя, и вернулась за фонариком.

При свете стало ясно, что несчастному размозжило колено большим камнем. Раненый умудрился освободить ногу с помощью кирки, но Май видела, что тот ужасно страдает от боли и страха. Руки его совсем похолодели. Темная кровь заливала ногу, смешиваясь с пылью и образуя черное месиво. Брезгливость девушка потеряла давно – Морригвэн всегда сердилась, если ее ученица бледнела при виде увечья. Без промедления Май перетянула рану, чтобы остановить поток крови.

Но кость в раздавленной ноге была совершенно раздроблена, и девушка поняла, что тут ничем не поможешь. Она смогла только остановить кровотечение и дала несчастному сока ориаксийских маковых семян, чтобы облегчить боль. Ногу придется отрезать, понимала Май, но это было превыше ее возможностей. Больной хватался за ее руку и бормотал слова благодарности, а девушка сидела рядом и старалась не плакать, ожидая, когда их откопают.

Где-то за спиной слышались щелчки кнута и задыхающиеся крики Амариллиса. Девушка знала, что это его бьют солдаты. Она стиснула зубы, запрещая слезам вырваться наружу, но помочь ничем не могла.

– Великая Матерь, спаси его, – шепотом молилась она, теперь ясно понимая, что будет ужасно жалеть, если Амариллис умрет.

Оказавшихся под завалом солдат одного за другим выносили наружу. Под конец не найденным остался только инженер.

Набрав воздуха, Амариллис сквозь град ударов крикнул ей по-бельбидийски:

– Радостная Луна, беги назад, там безопаснее!

Она уже была готова послушаться его приказа, как вдруг услышала слабый стон. Но стон тут же был перекрыт криком торжества и восхищенными восклицаниями. Это из шахты выносили последнего из раненых солдат. У него была раздроблена рука, она свисала вниз под странным углом и сочилась кровью; но в здоровой руке он сжимал осколок скалы, и лицо его было искривлено тупой улыбкой.

– Я нашел его! Говорю вам, он даже больше, чем в короне у короля Дагонета! – вопил солдат по-кеолотиански.

В пещере повисла пораженная тишина, потом все разразились восторженными криками. Амариллиса подняли с земли и принялись громко восхвалять. Из радостных воплей солдат Май поняла, что находка послужит им пропуском на волю.

Они дружно решали, что будут делать, когда получат награду, всё поминая какие-то фермы в Южной Кеолотии, где погода куда мягче и солнце светит едва ли не четыре месяца в году. По их словам получалось, что такого обилия солнца просто не бывает.

– Там еще остались люди, они стонут, – крикнула Май, собрав все свои познания в кеолотианском.

Но солдаты не обратили на нее внимания. Тогда девушка сама бросилась в заваленный туннель, туда, откуда слышался стон, и припала ухом к щели меж камнями. Да, раненый был где-то внутри. Май попробовала расширить щель пальцами. Стоны становились все более внятными, и она знала, что должна помочь. Обламывая ногти о камень, девушка отвалила кусок скалы. За ним была пустота и чернота.

– Эй! – крикнула Май, и ответом ей был новый протяжный стон.

– Помогите! Кто-нибудь! Там люди! – во весь голос взывала девушка, стараясь сдвинуть еще один обломок скалы. – Они здесь! Принесите кирки!

Теперь она слышала, что там не один человек, а несколько. Сдавленные голоса взывали о помощи. Сострадая им так, что ей самой стало больно, Май сделала огромное усилие – и камень отвалился, сильно расширив отверстие. Она нагнулась за фонариком, оставленным последним раненым на земле, и схватила его. Просунув руку со светильником в отверстие, девушка вглядывалась изо всех сил – но видела только темноту. Пришлось протиснуть в дыру плечи. Теперь Май различила человеческую фигуру, простертую на земле. Стены пещеры дивно замерцали золотым пламенем, потому что все были покрыты богатейшей россыпью рубинов.

Девушка ахнула от такого яркого света сразу после темноты. На миг ей показалось, что множество красных глаз смотрит на нее из камня. Потом что-то схватило ее за руки и потянуло вперед. Май сразу же поняла, что это не человек – слишком длинными и холодными были сомкнувшиеся у нее на запястьях пальцы. Вырываясь, девушка различила длинные тонкие члены и нагие, перепончатые, как у рептилий, ступни, белевшие в свете фонарика.

Вонючая ладонь зажала ей рот, душа рвущийся наружу крик. Май сильно рванули вперед, и она провалилась в отверстие, упав коленями на хрустнувшие старые кости.

Ее поволокли в темноту коридора. Тот, кто держал ее, так и заходился визгливым безумным смехом, утаскивая девушку все дальше и дальше от трепещущего позади света фонарика.

ГЛАВА 22

Халь застонал. Наконец он понял, почему волки и всадники разделились: теперь это казалось очевидным. Сидя в плетеной клетке, висящей на ивовом суку, он нашел время здраво поразмыслить над случившимся. Пип в соседней клетке отчаянно пинал стены, а Кеовульф, задумчиво лежа на животе, пытался выгрызть дырку в полу.

Халя просто бесило спокойствие рыцаря. Но еще больше его бесило постоянное нытье Пипа.

– Надо было меня слушать, – в сотый раз повторил паренек и наконец изрек что-то новое: – Ты думал, ты самый главный? И вот смотри, куда мы из-за тебя влипли!

– Неужели в тебя не вколотили ни капли хороших манер, парень? – дружелюбно спросил Кеовульф. – Все, что ты говорил, – это что нечто крутилось меж деревьев. Это вовсе не означает «Бегите, на нас нападает отряд диких людей, которые даже не понимают ни слова по-бельбидийски; они хотят схватить нас и посадить в плетеные клетки!». Что, я не прав?

Халь скрипнул зубами и отвернулся от мальчишки, глядя на малорослых болотных людей с длинными шестами. Этими шестами они ловко отталкивались от дна и прыгали по кочкам и грязным берегам, даже не замочив ног. Движения их были быстры и ловки, но все же это были люди, а не лесные гоблины, как Халь испугался вначале. Тонкие и низенькие, все они носили длинные спутанные бороды и широкополые шляпы, так плотно надвинутые на брови, что из-под них едва виднелись глаза. А самое обидное – они совершенно не понимали бельбидийского, и Халю приходилось вспоминать свой небогатый запас кеолотианских слов. Кеовульф, напротив, показал недурное знание языка, но так и не смог добиться, чтобы их освободили.

– Выпустите нас! – проорал Халь, продираясь через дебри незнакомого языка.

– Бельбидийский захватчик, – отозвался болотный человек, грозя Каспару костлявым пальцем. – А ты думал, можно безнаказанно вторгаться в наши земли?

Он стоял на шесте прямо посреди болота. Халь наконец разглядел, что на каждом шесте есть небольшой порожек для ног, но все равно дивился чувству равновесия этих дикарей.

– Мы не думали нарушать границы и причинять вам вред, – громко заверил его Кеовульф, стараясь перекричать Халя.

– Меня не заткнешь, – бушевал Халь. – Это наглый произвол! А ну, выпусти нас немедленно и отвечай, что вы сделали с женщиной!

Болотные люди поблизости недоуменно переглянулись, и Халь с облегчением понял, что ни Брид, ни Абеляра они не поймали. Тем не менее они очень злились, что двое из них были ранены стрелами.

– Ах не хотели? – сердито шипели они. – Зачем тогда было стрелять?

– Мы защищались! – заспорил Халь. – Вы первыми напали на нас, сбросили в воду, а потом заперли в клетки.

Над головами пролетела кукушка, несомненно, в поисках гнезда какой-нибудь другой птички, чтобы отложить туда яйцо.

Болотный человек проводил ее взглядом перед тем, как продолжить спор.

– Но вы вторглись в королевские болота.

– Что за дело королю Дагонету до болот так далеко от Кастабриции? – бросил Халь.

– Как это – что за дело? Ты что, не слышал об икре болотной рыбы? Во всех странах Кабалланского моря нет ничего подобного! А еще здесь есть кукушечьи яйца.

Остальные болотники важно закивали, гордясь своими богатствами.

– Король доверяет нам поставлять ему икру. Но за кукушечьими яйцами каждую весну посылает сборщиков.

Халь нахмурился, думая, что разговаривает с сумасшедшим. Кукушечьи яйца! Зачем королю Дагонету такая ерунда? А главное, если уж Ренауд так хорошо спланировал засаду, он никогда бы не повез принцессу через болото, населенное людьми Дагонета. А он определенно знал, что лежит впереди, потому что послал волков другим путем, в обход болота, которое им было бы перейти труднее, чем коням. Халь не мог во всем этом разобраться. Он даже думать нормально не мог от тревоги за Брид.

Болотники оставили пленников беспомощно болтаться в подвесных клетках, а сами, ловко орудуя шестами, поскакали в туман и скрылись из виду.

– Кукушечьи яйца! – с отвращением выдавил Халь. У него отняли меч, ножи и коня, но самое плохое – он потерял Брид. – Кукушечьи яйца, – снова повторил он и в отчаянии принялся раскачивать свою клетку.

Пип тут же начал делать то же самое.

Кеовульф покачал головой:

– Не стоит. Все, чего вы добьетесь, – это что вас затошнит.

Сверху послышался голос, отчетливо женский. Халь взглянул по направлению звука и застонал. Он-то думал, что болотники оставили их одних, но, оказывается, за ними приглядывали женщины. Редкое оскорбление!

Как и их мужья, женщины-болотницы носили широкополые шляпы, сплетенные из тростника. Та, что сидела на дереве над Халем, усмехнулась. На ней было очень забавное ожерелье из овальных бусин разных оттенков белого и голубого. Видимо, все здешние женщины украшали себя такими бусами; похожие ожерелья свисали с веток деревьев. Женщина, одетая по-мужски, в штаны и сандалии на деревянной подошве, нагнулась с ветки и ткнула Кеовульфа палкой. Несколько девчонок наверху запищали от восторга.

Ну что же, Халь представлял себе мучения и похуже. Пип выжидающе смотрел на Кеовульфа блестящими глазами. Рыцарь кашлянул в замешательстве и подмигнул Халю.

– Похоже, я ей нравлюсь, а? Кибиллия не была бы рада. Тем более что она ждет ребенка.

Халь не был расположен шутить. Он волновался за Брид, но при этом его преследовало раздражающее чувство, что она где-то неподалеку и смотрит на него, наверняка неодобрительно. Он взглянул вверх и увидел, что в ветвях установлены плетеные платформы вроде огромных грачиных гнезд. Значит, вот где живет болотный народец! Женщины, сидя в плетеных домиках, все время плели из лозы разные вещи – корзины, шляпы, циновки, покрытия для своих гнезд.

Халь подивился, как же это они умудрились сразу не разглядеть огромные сооружения на деревьях. Но согласился со словами Кеовульфа, что они были слишком заняты поисками безопасной дороги, чтобы смотреть наверх.

Пип стоял, вцепившись руками в прутья клетки и глядя на девушек снизу вверх.

– Ведь вы не откажете нам в глотке воды?

Его кеолотианский звучал вполне уверенно. Халь взглянул на мальчишку с удивлением. Оказывается, парень уделял урокам больше внимания, чем казалось всем и каждому! Бранвульф настоял на том, чтобы дать сорванцу хорошее образование, потому что некогда обещал матери Пипа позаботиться о ее детях.

– Ничего мы тебе не дадим, пока мужчины не вернутся, – сварливо отозвалась старшая из женщин. – Они ушли на все утро, собирать яйца, и до их прихода ты ничего не получишь.

День подходил к вечеру, настроение у Халя делалось все хуже.

– Перестань петь, – огрызнулся он на Кеовульфа, который начал мурлыкать себе под нос старую песенку.

Голос у рыцаря был приятный и хорошо поставленный, но Халя это не утешало.

Неожиданно он замер, услышав вдали глубокий трубный рев – странный звук для болот, хотя узнать его было легко.

– Олень, – подтвердил Кеовульф спокойно.

Женщины загомонили в тревоге. Когда Халь снова взглянул наверх, он увидел две фигуры, сидящие, скрестив ноги, на толстой ветке. Юноша сразу узнал в одной из них Брид, но понятия не имел, откуда взялась вторая – скрюченная старуха – и что случилось с Абеляром.

– Я покажу вам корзины, какие вам и не снились, – прошамкала старушка, обращаясь к болотным женщинам.

Она говорила по-кеолотиански, но Халь тотчас же узнал таинственную женщину, которая помогла кобольдам как раз перед похищением принцессы Кимбелин. Он с трудом верил, что такая старая оборванка может владеть более чем одним языком! Сначала он думал, она бельбидийка, но вот теперь старуха говорила по-кеолотиански не хуже болотных женщин.

Старуха взяла корзину из рук Брид и принялась плести со сказочной быстротой. За минуту в руках ее оказалась плетеная птица с распахнутыми крылами.

– Вы просто должны попросить у старой ивы, чего хотите, и она все вам даст. Она – мягкосердечное дерево, очень расположенное к женщинам. А если плести при свете луны, ваши корзины будут волшебными, – скрипучим голосом объясняла старуха.

Брид легко спрыгнула с дерева.

– С таким искусством вы больше не будете зависеть от короля. Вы сами будете зарабатывать деньги. А до сих пор к вам всего раз в год приезжает посланник с деньгами, ведь так? Приходится долго ждать…

Халь приподнял брови. Брид куда лучше него говорила по-кеолотиански!

– Но мы получим деньги за этих трех пленников, – возразила одна из болотниц. – Король послал нам приказ: задерживать всех чужаков. Это важная работа.

– Король не умеет плести корзины так хорошо, как я, – ответила старуха, сама очень похожая на старую иву.

Халь не мог понять, на что они рассчитывают, но болотные женщины были очень впечатлены.

– Нуда, ты плетешь добрые корзины, но кукушечьи яйца находить не умеешь так, как наши мужчины, – наконец сказала одна из них.

Старуха рассмеялась. Голос ее был скрипучим, как ивовые ветви, стонущие на ветру.

– Желаете меня испытать? Я вам говорю, что самое большое кукушечье яйцо, какое вы только видели, лежит как раз под корнями этой ивы.

Она похлопала по зеленоватой коре. Болотницы засомневались.

– Мы искали меж корней сотни раз, но вода здесь такая мутная и грязная, что найти ничего невозможно.

– Вот этот мужчина смог бы. – Старуха ткнула крючковатым пальцем в Халя.

Одна из болотниц отбросила свое плетенье:

– Ну да, все ясно! Это план, чтобы мы выпустили их на свободу!

– Что же здесь опасного? – вкрадчиво спросила Брид. – Ведь здесь, на болоте, вы всегда сможете поймать его и посадить обратно. У него нет посоха или ходулей. Кроме того, если вы сделаете, как я говорю, он и в самом деле добудет для вас кукушечье яйцо. Самое лучшее за всю вашу жизнь. Я могу доказать это.

Брид щелкнула пальцами, и в воздухе свистнула стрела. Она вылетела откуда-то сзади, из-за трех стволов деревьев, растущих из болота, и точным попаданием перерезала узел веревки, спутывавшей дверь клетки. Халь ударил в плетеную дверцу ногой и вышиб ее. Секундой позже свистнула новая стрела, и прежде чем Халь успел понять, что происходит, веревка, на которой висела клетка, оборвалась, и юноша полетел в грязную воду.

Под водой было темно. Халь отчаянно метался по клетке, ища выход. Наконец, задерживая дыхание, он нащупал отверстие и выскользнул наружу. Единственная его цель была – вынырнуть на поверхность, но тут что-то схватило Халя за ногу и потянуло вниз. Кажется, это была рука! Халь выкручивался и пинался, стараясь освободиться, но все было бесполезно. Хватка руки была словно железная.

Юноша задыхался, мутная вода застилала ему глаза – но все же он разглядел впереди что-то круглое и светящееся. Рука по-прежнему неумолимо тянула его на дно, и Халю ничего не оставалось, кроме как поплыть к светящейся штуковине и схватиться за нее. Сжав ее в ладони, Халь тут же почувствовал, что снова свободен. Его ногу отпустили, и юноша рванулся к поверхности.

Он вынырнул у ствола дерева и забился на воде, хватаясь за иву и глотая воздух. С дерева быстро спустили веревку, и Халь уцепился за нее. Как раз в этот миг послышались голоса мужчин-болотников, вернувшихся посмотреть, что тут за шум.

Тяжело дыша и отплевываясь, Халь раскрыл сжатую ладонь. В ней лежало что-то вроде серебристого яйца, хотя, судя по весу, это было вовсе не яйцо, а незнакомый драгоценный камень.

– Смотрите, смотрите! – завопили мужчины с таким восторгом, что даже забыли забить тревогу о побеге Халя. – Никогда такого не видел! Гляньте, какое огромное! А цвет, цвет!

Клетки Пипа и Кеовульфа торопливо подтянули наверх, на плетеные платформы. Там их выпустили на волю без всяких затруднений вроде тех, которые пришлись на долю Халя.

– Ты могла бы попросить Абеляра сбросить в воду кого-нибудь другого, – ворчливо сказал он своей невесте, хотя на самом деле не имел этого в виду.

– Кеовульф мог утонуть, а Пип не нашел бы выхода из клетки, – невозмутимо отозвалась Брид. – Это мог быть только ты. Кроме того, случись иначе, ты бы первый обиделся.

Замирая от восхищения, болотный народ обсуждал находку. Все присутствующие уселись, скрестив ноги, на плетеной площадке, которая служила им местом сбора.

– Нам приказали охранять болота. Сказали, что могут прийти ужасные воры и захватчики, но и словом не обмолвились о таких прекрасных гостях! Или о том, что сам старый владыка леса будет с ними, – торжественно изрек один из болотников, указывая в сторону.

Там и в самом деле что-то тяжело плескалось, двигаясь через камыши.

Все взглянули туда, как по команде. По грудь в воде через болото шел человек. С удивительной легкостью он добрался до старой ивы и вскарабкался по стволу на плетеную площадку. С длинноногого тела струилась вода. Что-то в его манерах выдавало власть и силу, хотя, судя по одежде, он был не более чем простой дровосек. На плече у него висел ненатянутый лук в кожаном чехле; тетива, несомненно, хранилась отдельно в кармане, чтобы не намокнуть.

Гость учтиво поклонился Брид и улыбнулся старухе.

– Ты все сделала отлично, матушка.

Халь кивнул ему без всяких вопросов. Должно быть, именно этот лучник и произвел те два прекрасных выстрела. Что же, хорошо – по крайней мере Халю не придется благодарить Абеляра за спасение, если Абеляр вообще появится. Как он, наверное, дал деру с места сражения, герой!

В честь странной старухи и высокого лучника была немедленно приготовлена трапеза. Болотные люди подали жареных уток, но Халя даже вкусная еда не отвлекла от раздумий об этом длинном парне, кто бы он ни был. Одетый как дровосек, неопрятный, с длинной бородой и волосами в колтунах – и с таким глубоким властным голосом. Двигался он с редкой фацией. Еще поражал его запах: этот парень пах, как животное. Сам по себе запах не был неприятным, вроде как у лошади, просто странно, что он исходил от человека.

Брид, кажется, вовсе ему не удивилась.

– Харле! – тепло приветствовала она гостя. Высокий лучник изящно поклонился.

– Я был у вас в долгу, леди, и теперь рад отплатить добром. По лесам всего Кабаллана творятся странные дела, и я был очень занят.

К Брид он обращался по-бельбидийски.

– Ничего не понимаю, – так и взорвался Пип, едва его выпустили из клетки. – Что это за болтовня о кукушечьих яйцах? Это вообще никакое не яйцо. – Он ткнул пальцем в овальный серебристый камень в руках болотника.

Это был старик с длинными седыми волосами и желтоватыми усами, весь морщинистый, только руки у него были мускулистыми и сильными, как у молодого.

Старик засмеялся и крикнул кукушкой. Потом ответил:

– Ну конечно, это не настоящее кукушечье яйцо. Мы их просто так называем – кукушечьи яйца, потому что никто не знает, как они попадают к корням деревьев, где мы их находим. Вот так и птицы не подозревают, откуда в их гнездах берутся яйца кукушек.

Старуха заулыбалась, как будто услышала разговор маленьких детей, ожидающих, что ночью эльфы сделают за них всю работу.

– Вы что, не знаете, откуда они берутся?

Халь бросил взгляд на Брид, которая пожала плечами. В кои-то веки она тоже не могла ответить.

– И откуда же? – спросила она. Старуха захихикала.

– Ну нет, я не собираюсь выдавать секреты старой Госпожи Ивы! Странно, Брид, что ты тоже ничего не знаешь, не помогает даже знание о том, как ива ночь за ночью стоит в лунном свете и пьет пропитанную лунными лучами воду.

Брид взяла в ладонь несколько кукушечьих яиц, поглаживая пальцем их гладкую серебряно-голубую поверхность.

– Странное имя для такого прекрасного камня…

– И для такого дорогого, – вмешался старый болотник. – Они стоят так много, что, может быть, в один прекрасный день мы сможем выкупить у короля свои земли.

– Сомневаюсь.

Высокий лучник, которого Брид назвала Харле, прервался, чтобы поприветствовать Абеляра. Тот как раз вскарабкался на дерево и влез на площадку. Харле одобрительно хлопнул его по спине.

– Что за выстрел, добрый человек. Сомневаюсь, что я смог бы так даже с расстояния вдвое меньшего.

Халь внутренне застонал. Все-таки придется благодарить Абеляра!

– Скоро мы напишем о тебе новые баллады! – добродушно засмеялся Кеовульф, присоединяясь к хору восхвалений. – Халь, не правда ли, это был отличный выстрел?

Халь выдавил кривую улыбку и кивнул лучнику, который ответил таким же холодным кивком. Халь ненавидел Абеляра, с его вечными неодобрительными взглядами, с дурацкой привязанностью к Брид. Инстинктивно чувствуя опасность, он обнял свою невесту за талию и притянул к себе.

Пахнущий болотом и зверями Харле извинился за то, что вынужден так скоро их оставить. Вскоре они услышали снизу его свист, как будто Харле подзывал собаку. Звук копыт, чавкающих по грязи, послужил ответом: это возвращались лошади бельбидийцев. Халь был очень рад увидеть свою Тайну живой и невредимой, и даже рунный меч по-прежнему был у ее седла. Харле подхватил меч и снизу вверх бросил его Халю.

Тот ловко поймал меч и извлек его из ножен, ласково провел ладонью по гладкому металлу. Потом перевел взгляд на старика, державшего кукушечье яйцо.

– Кто именно приказал вам задержать нас?

– С нас взяли слово, что королевским указом мы никого не пропустим через болото, – отозвался тот, перебирая жесткие косички на своей бороде.

– Кто взял с вас слово?

Старик смотрел на меч в руке Халя словно на змею.

– Ну, люди короля. Они проезжали здесь в начале прошлого месяца. Конечно же, нам велели никому не говорить об этом… А мы уже проговорились вам.

– Они вас простят, – ровно отозвался Халь. – У вас не было выбора.

Болотный народ тревожно завозился.

– Мы же просто слуги, – извиняющимся тоном сообщил старик.

Брид взяла его за руку и ласково сжала.

– Послушай меня, добрый человек…

– Робин, – представился он. – Робин Длинный Шест.

– Робин, те люди, что проезжали здесь до нас, были злодеи. Они похитили дочь короля Дагонета. Если вы поможете нам ее освободить, король будет доволен. Вы знаете, куда они поехали?

– Конечно, знаем. Мы знаем все, что делается на нашем болоте, – обиделся Робин. – Но те люди сказали, что король нас всех казнит, если мы проболтаемся.

Он беспомощно развел руками.

– Откуда вы знаете, что это были посланцы короля? – подал голос Абеляр.

– Юная леди и большой человек показали нам королевскую печать.

– Интересно, – отозвался Абеляр. – До чего же предприимчивые люди! Если принцесса Кимбелин и принц Тудвал показали печати, что же делал Ренауд?

– И зачем ему было помечать деревья своим знаком? – добавил Халь.

Торра-альтанцы погрузились в напряженное молчание. Тишину нарушило покашливание сухонькой старушки. Кеовульф с интересом взглянул на нее и спросил:

– Кто вы?

– Я – мать Харле, – ответила она.

– Но вы так похожи на… Ну, в общем, на эту старую иву. Я был во многих землях Кабаллана и встречал много странного народа, но никогда мне не попадался человек, так похожий на дерево.

– Разве? – Старушка задвигала кустистыми бровями. – Да уж, пожалуй, верю, что не встречал. Видно, ты не слишком долго жил и не слишком далеко путешествовал. Нас таких очень мало. Мы – долгоживущий народ, так же как и наши двойники в Иномирье, только их работа – управлять, а наша – служить. Но у нас тоже есть некоторые силы. – Она обернулась к болотному народу. – Мы договорились, что если эти добрые люди добудут для вас ценнейшее кукушечье яйцо, вы отпустите их. Теперь выполняйте свое слово.

– Отпустить – это одно, а помогать – совсем другое, – возразила одна из женщин, перебирая ожерелье на шее. – Нас всех могут за это повесить.

– Но вы можете уйти вместе с нами в Бельбидию, бросить эти болота, – предложил Халь. – Вы станете свободными людьми!

– Мы не хотим оставлять болота и наши прекрасные ивы! – запротестовали болотники. – Ведь во всем Кабаллане нет им подобных, таких же старых и красивых!

Мать Харле одобрительно закивала.

Они спорили до самой ночи, должны ли болотники помочь бельбидийцам, и если да, то как это сделать. Халь с Пипом сходили навестить лошадей, которых отлично разместили меж плетеными изгородями на клочке суши и покормили зерном и свежим сеном. Халь решил, что коней можно не чистить, потому что завтра они все равно перемажутся, идя по болотам.

Когда Халь и Пип вернулись к остальным, те еще не пришли ни к какому соглашению. Не помог даже красноречивый Кеовульф, который вовсю расписывал детали нападения на принцессу. Не забыл он упомянуть и о волках.

Но болотных людей это не впечатлило.

– Нам нет дела до волков. Они все равно не могут сюда добраться, здесь для них слишком глубоко.

Так и не договорившись, все сошлись на одном утверждении – что уже поздно и пора спать. Кеовульфа и торра-альтанцев повели по подвесным веревочным мостам к плетеным площадкам на других деревьях. Над каждым плоским гнездышком крепился плетеный же купол от дождя. Кеовульф побледнел при виде шаткого веревочного мостика, но быстро приноровился. Остальные, рожденные в горной земле, были и вовсе привычны к высоте.

Из первого же гнездышка послышался приветливый женский голос:

– Сюда, добрые люди, все готово для ночлега. Здесь уместятся целых двое.

Халь полез на зов, надеясь, что Брид последует за ним, но ее придержали женщины.

– Для вас, прекрасная леди, готова отдельная спальня, всего в трех деревьях отсюда. Пойдемте, мы вас проводим.

– Вы очень добры, – учтиво отозвалась Брид.

Халю послышалась нотка разочарования в ее голосе, но, может быть, он и ошибался.

Он вполз в узкую дверцу и оказался в мягком тростниковом коконе. Халь застонал, поняв, что сзади лезет не кто иной, как Кеовульф, с которым теперь придется делить ложе. Абеляра и Пипа отвели к другому дереву. Клаустрофобия Халя быстро прошла, и он понял, что в плетеном гнездышке очень уютно. Однако мужчинам предстояло провести неспокойную ночь.

Видимо, болотные девушки жили совсем по иным правилам, нежели в других поселениях Кабаллана. Они были на удивление исполнены готовности поближе познакомиться со странниками.

Халь только начал засыпать, как к ним в гнездышко шмыгнула девушка – маленькая, очень милая, с длинными пепельными волосами, заплетенными во множество косичек. За ней появилась еще одна – помладше и пополнее фигурой.

Сердце Халя екнуло.

– Великая Матерь, дай мне сил, – простонал он, не представляя, как выпутываться из неловкого положения.

Кеовульф смущенно покашлял.

– Милые леди, мы, конечно, можем потесниться и дать вам место… Но не лучше ли будет всем ночевать в собственных постелях?

Девушки не ответили, поведением ясно показывая, что лучше всего им будет именно в постелях гостей. Та, что постарше, прильнула к рыцарю всем телом. Ситуация становилась более чем неловкой.

Несмотря на слабые протесты мужчин, девушки скоро устроились рядом с ними. Старшая, та, что потоньше, объяснила шепотом:

– Мы очень маленький народ, все состоим меж собой в родстве. Мы часто заключаем браки меж двоюродными родственниками, но для здоровья народа нужно иногда вливать свежую кровь. Мы стараемся делать это при каждой возможности.

– Выглядит так, как будто нас просят об услуге, – пропыхтел Халь.

Брид была где-то неподалеку, но желание делалось все сильнее, и он не знал, сколько еще сможет продержаться. Это нечестно! Как судьба может так его испытывать? Халь молился, чтобы Кеовульф не сдался: это точно переполнило бы чашу.

Из соседнего гнезда послышались протестующие возгласы.

– Нет, паренек еще слишком мал. Оставь его, – воскликнул женский голос. – Это ему только повредит.

Пип возмущенно завопил на все болото:

– Кто тут мал, я? Судить надо после, а не до!

Послышалось хихиканье, возня. Трудно было не прислушиваться. Халь стиснул зубы, не в силах сдерживаться. Что же делать? Он знал, что правильнее всего будет прогнать девушек от себя, но боялся их обидеть. Вот уж получится ответ на гостеприимство! Девушки были такие хорошенькие и настойчивые. Халь нуждался в поддержке Кеовульфа, но тот уже начал сдаваться под градом поцелуев и ласк, хотя еще старался не позволять девушке раздеть себя. Это было свыше человеческих сил.

– Подумай о Кибиллии! – рявкнул на друга Халь.

– Я думаю, честное слово, думаю, – неуверенно отозвался тот. – Но ведь она же беременна… и… ей не обязательно об этом знать.

– Она узнает! Я ей расскажу.

– Ты не поступишь так подло со своим другом.

– Поступлю, если ты поступишь так подло со мной, – пригрозил Халь. – Мне нужна твоя поддержка, а ты…

Кеовульф на миг задумался, потом с облегчением улыбнулся.

– Но ведь Брид тоже не обязательно об этом знать!

– Она узнает, – горько бросил Халь. – Она всегда все узнает.

– Скажу ей, что это все я, – предложил Кеовульф и пошутил: – Не уверен, что у меня хватило бы сил на них двоих, но Брид мне поверит.

– М-м, но она же может рассказать Кибиллии! Они близкие подруги.

Кеовульф помрачнел.

– Я так не думаю… Или… – Он поспешно оттолкнул от себя девушку. Та взглянула на него с глубокой обидой, и рыцарь снова притянул ее к себе. – А, это просто пытка какая-то!

Халь злорадно засмеялся.

– Одно меня утешает – что страдаю не я один.

На следующее утро, после холодной ночи над болотами, Халь проснулся и спустился на землю, где его встретили весьма довольный Пип и Абеляр, выглядевший отдохнувшим. Это вовсе не улучшило его настроения, особенно когда появилась Брид. Девушка быстро приблизилась и без единого слова влепила ему пощечину.

– За что? – возмущенно воскликнул Халь.

– Ты отлично знаешь, за что. Я так не позволю с собой обращаться! Я не потерплю подобных унижений, ты понял?

– Я ничего не делал, – запротестовал Халь. – Вот Кеовульф подтвердит. Кеовульф, скажи ей!

– И ты думаешь, я ему поверю? Он сам в таком же положении! И не надейся, что я не скажу Кибиллии, – гневалась Брид. – Какой позор так себя вести, когда твоя жена беременна!

– Но, Брид… Слушай, Халь, поддержи меня. Скажи ей что-нибудь! Ты что, не можешь обуздать свою женщину?

– Я не женщина Халя! – Брид гневно откинула на спину толстую косу. – Я – жрица Великой Матери, и ни один мужчина мной не владеет!

Они снова держали путь по болотам. Харле и его мать настояли, чтобы им позволили идти пешком, хотя вода подчас доходила до груди. Халю было очень трудно сосредоточиться на деле. Кони то и дело шарахались от людей на длинных шестах, Пипу и Абеляру стоило немалого труда их обуздывать. Всякий раз, когда люди на ходулях подходили слишком близко, лошади норовили скинуть седоков.

Халь старался держаться рядом с Брид, но она не желала с ним разговаривать и смотрела в сторону. Она совершенно не верила в его невиновность. Наконец Халь мрачно придержал коня и поехал рядом с Кеовульфом.

– Она ведь не скажет Кибиллии, а? – с надеждой спросил его друг.

Халь никогда не видел его таким взволнованным.

– Думаю, нет. Она не захочет огорчать подругу. Рыцарь приободрился и заметил:

– Вообще грехи плоти – это чепуха по сравнению с грехами духа!

Халь нахмурился, думая, что друг его окончательно спятил, и отстал от компании, размышляя, как бы ему помириться с невестой. Что еще хуже – Брид и Абеляр теперь ехали рядом, радостно о чем-то болтая. Что он о себе воображает, этот простолюдин, несчастный лучник, ухлестывая за чужой невестой? Кровь приливала к щекам Халя.

Понадобился целый день, чтобы добраться до границ болота. Путники уже знали, что сухая земля неподалеку, но почти ничего не видели из-за густой пелены тумана. Туман затопил ивы и лежал как покрывало на тихой воде; откуда-то издалека донесся тоскливый волчий вой. Но в болото волки зайти не могли.

– Ненавижу этот туман, – сообщил Пип Робину Длинный Шест, который был проводником, как самый знающий человек из болотного народа.

Робин покачал головой.

– Бойся не тумана, а того, что лежит за ним.

– Волки, – предостерег Абеляр.

– Это и так понятно, – огрызнулся Халь. – Пожалуй, до этой мудрости мы могли бы и сами дойти. Без твоего мудрого совета.

– Я имел в виду, черномордые волки, – без малейшей обиды пояснил лучник, бросив на Халя этот свой непонятный взгляд.

Халь ненавидел его, как никого доселе. Было очевидно, что проклятый лучник флиртует с Брид и настраивает ее против Халя.

Ивы стали реже, вода – мельче. Не желая выходить на берег все сразу, путники остановились там, где земля начала подниматься. Здесь туман сначала превратился в белые волокна, потом окончательно рассеялся.

– Мы с Кеовульфом поедем на разведку, – сообщил Халь. – Остальные пусть ждут здесь и не трогаются с места.

– Ничего подобного, – властно отозвалась Брид. – Едем мы с Абеляром. Поехали, Абеляр. У тебя хороший глаз.

Халь рассвирепел, но ничего не мог поделать. Попробуй он сейчас заспорить, только показал бы себя полным дураком. Брид всегда его переспоривала.

Разведчики вернулись очень скоро.

– Мы успели разглядеть только твердый берег, и туман снова сгустился. – Брид обратилась к Робину: – Вы что-нибудь знаете об этих землях?

– О них ходит много легенд. А своими глазами я видел огромное озеро, слишком большое, чтобы его переплыть, и вода в нем соленая. Его называют внутренним морем.

– Соленое? – перебил Халь недоверчиво. – Так далеко на континенте?

– Говорят, что под землей в него вливается вода Великого Северного моря. Озеро очень холодное, по нему иногда плавают льдины. Там водится странная рыба. Многие считают, что существует древний шлюз, позволяющий воде прибывать и убывать.

Халь скептически покачал головой, не уверенный, что правильно понял кеолотианскую речь.

Робин Длинный Шест покашлял, привлекая к себе внимание, и обратился к Брид:

– Недалеко от берега лежит остров, но вы разглядите только его ближайшие черные утесы – и все из-за тумана. Там есть затопленная водой дамба, которая, как говорят, поднимается из воды во время полного отлива. Несомненно, туда-то и увезли принцессу.

Путники поднялись вверх, на вересковую равнину, где наконец их встретили теплые солнечные лучи. У Халя болела спина и то место, где позвоночник переходит в шею. Его кожаные штаны затвердели и потрескались от воды, теперь он жалел, что не успел их промаслить. Равнина оказалась всего-навсего полоской земли, вскоре начиналась сырая, поросшая орешником низина. Здесь лежал туман.

Все вокруг тонуло в млечном свете, призрачный диск солнца едва виднелся из-за туманной вуали. Туман все густел, от него становилось холодно и сыро. Это было даже хуже, чем непрекращающийся дождь. Звук шагов коней менялся, теперь копыта ступали уже по твердой земле, под ними хрустела трава. Вскоре кони ступили на гальку длинного пляжа по берегам серебристого озера. Была видна только кромка воды, остальное тонуло в тумане. По воде бежала легкая зыбь, где-то выли невидимые волки.

Халь, раздувая ноздри, вдыхал запах гниющих водорослей. Не бывает соленых озер, ведь так? Он послал Пипа проверить воду, и тот, вернувшись, сообщил, что она и в самом деле соленая.

Этой ночью отряду было нечего делать – только стать лагерем и ожидать, когда рассеется туман, чтобы стало видно дорогу. Брид смотрела на струйку дыма от костерка, которая поднималась вверх и тянулась к востоку, где ее подхватывал высокий ветер.

– Скоро туман рассеется, – пообещала Брид.

Но она ошиблась. Туман оставался таким же густым и непроглядным, и столь же холодным и сырым. Вся одежда отсырела, даже меховой плащ не спасал Халя от холода. Суставы его начали побаливать, бедра ломило. Интересно, подумал Халь, так себя чувствуют старики? Он встряхнулся, решив, что до сих пор занимался глупостями, огорчаясь из-за холодности Брид. Как только она поднималась на ноги, Абеляр тоже немедля вскакивал и бежал за ней, неодобрительно взглядывая на Халя.

Туман и не думал подниматься или рассеиваться, и они решили продолжать поиски. Исследовали берег озера, но туман не позволял даже приблизительно определить его размеры. Бьющие о берег волны создавали впечатление огромного водного пространства. В серой дымке слышался только шелест волн и хруст гальки под копытами коней. Услышав в отдалении подобный звук, путники остановились и затаили дыхание. Стук копыт все приближался, и они спрятались в кустах. Из тумана к самой воде вышел небольшой табунок.

Брид первая расслабилась.

– Это всего-навсего дикие пони.

Она вздохнула с облегчением, и маленький отряд выехал из укрытия. Пони, заметив их, тревожно отпрянули. Лошадки были коротконогие, большеголовые и светло-серые, наверное, для того, чтобы лучше теряться в тумане. Кобыла-вожак заржала при виде бельбидийцев, и весь табун скрылся в густой дымке.

– Может быть, ветер унесет туман? – с надеждой предположила Брид после того, как они проехали еще несколько миль вдоль побережья.

Кони не подходили к озеру, не желая пить соленую воду. Но Халю казалось, что они боятся.

Он соскочил с седла и подошел к самой воде. В этом озере было что-то особенное. Юноша опустил руку в прибой.

– Ого, какая холодная!

Халь почти сразу отдернул ладонь и слизнул соленые капли с покрасневших пальцев.

Робин Длинный Шест улыбнулся.

– Я же говорил, что оно питается водами моря. Посмотри, как идет отлив.

– Неудивительно, что туман не рассеивается. – Брид слегка успокоилась. – Вода слишком холодная, и влажный воздух обращается в туман.

На некоторое время это логическое объяснение всех убедило, но Халь никак не мог отделаться от чувства, что происходит что-то непонятное. Они нашли не просто соленое озеро в сердце кеолотианского леса. Воздух согрелся, стал даже жарким, а туман остался. И чем дальше путники ехали к северу вдоль мягкого изгиба берега, тем больше Халю казалось, что туман приобретает зеленый оттенок.

Даже Брид начала нервничать и, приотстав от болотных людей, перешла на бельбидийский язык:

– Это очень странно! Здесь что-то не так. – Она высунула кончик языка, пробуя на вкус воздух. – Нужно остановиться и подумать.

– Нам некогда останавливаться! – Халь тоже махнул рукой на кеолотианский. – Вспомни о Керидвэн, о Бранвульфе! Каждая секунда промедления…

Не нужно было объяснять более подробно, что он имел в виду.

– Нет, Халь. Что-то управляет этим туманом. Мне нужно посидеть и подготовиться, узнать о тумане больше. Не хочу, чтобы твоя поспешность нас всех погубила.

Халь не нашел что на это сказать. Но любое промедление, по его мнению, было зря. Лучше искать следы Ренауда и принцессы, чем раздумывать о тумане! В конце концов, с ним все равно ничего не поделаешь.

Он уныло тащился в хвосте отряда. Халь любил Брид, конечно же, любил, но это не все. Она все время делала из него дурака. Рядом с ней он не мог чувствовать себя мужчиной в полном смысле слова. Сердце Халя защемило от этой мысли. Конечно, он может любить Брид до конца своих дней, но принесет ли это кому-нибудь счастье? Нет – ни ему, ни ей. Медленно, болезненно Халь приходил к заключению, что если она в ближайшем же будущем не изменит отношения к нему, им лучше расстаться. Можно попробовать начать новую жизнь, как только подлый предатель Ренауд будет схвачен.

Халь может, например, стать наемником, как Кеовульф в молодости. Жить удачей, зарабатывать деньги, сражаясь за разные благородные цели… Халь обманывал себя: всякому известно, что наемникам поручают не благородные дела, а только такие грязные, что больше никому неохота марать руки. Ясно одно: ему придется уехать из Торра-Альты. И наслаждаться с женщинами как можно чаще, чтобы скорее забыть Брид.

Брид неожиданно обернулась, поймала его взгляд.

– Халь, ты же должен понимать, что сейчас есть куда более важные вопросы, чем… наши с тобой отношения.

Нет, Халь этого не понимал! Он отказывался понимать, почему она сторонится его. Брид не выказывала ни веры в него, ни уважения. Она отказывалась верить, что Халь ночью над болотами не сделал ничего дурного. Он не мог позволить ей так унижать его недоверием! Когда же это кончится? Да еще этот Абеляр, такой помолодевший и бодрый в последнее время. Брид обращала на него все больше внимания, то и дело обращалась за советами. «Абеляр, что ты об этом думаешь? Ах, Абеляр, что ты сейчас чувствуешь? Абеляр, что бы нам такое сделать?»

Это ужасно раздражало Халя, просто невыносимо. Но что он мог поделать? Похоже, ему оставили один выбор – пасть к ногам Брид в раскаянии или убираться куда подальше. Хоть он и не раз доказывал невесте свою любовь, сейчас она ни в грош не ставила его слово.

Его слово, Халя, сына Брунгарда! Он яростно отвернулся от своей невесты и уставился в густой зеленоватый туман. Никогда никто не сомневался в его слове – ни Спар, ни Бранвульф, и он не желал так начинать отношения с будущей женой. Сама мысль об этом разъяряла юношу до безумия.

Остальные далеко обогнали Халя, пока он мрачно размышлял. Когда он нагнал остальных, друзья уже разожгли костер и сидели вокруг него. Все взоры были прикованы к Брид. Она всегда становилась центром внимания! Может ли мужчина всю жизнь играть слугу при своей жене и оставаться в ее тени? Если о нем и напишут балладу, то он будет зваться в ней «Кроткий Халь». Или еще похуже – «Робкий Халь», «Халь-подкаблучник»…

Юноша скривился, как от зубной боли, слишком занятый своими переживаниями, чтобы прислушиваться к чужим словам. Но под конец любопытство взяло верх, и он начал слушать. Должно быть, ему в их беседе уделено немалое место!

– Никак не могу понять связи между Ренаудом и этим туманом, – честно призналась Брид. – Это странный, магический туман, исполненный разных сил. Где Ренауд мог научиться такому искусству?

– Может быть, Новая Вера не так проста, как ты думаешь, – подколол ее Халь. – Хватило же у нее силы одолеть Старую Веру! Может быть, этот туман – одно из чудес их бога.

– В нем нет присутствия бога, – уверенно возразила Брид. – Туман не отдает сверхъестественным присутствием, в нем нет неба. И даже элементалей или метафизической магии. – Глаза жрицы расширялись по мере произнесения слов. – Абеляр, а ты как думаешь?

– Да-да, Абеляр, а ты как думаешь? – язвительно передразнил ее Халь. – Что он может знать о магии, Брид? Что он вообще может знать? – Он вскочил. – Над этим местом висит необычный туман – и что же? Есть ли в нем что-то более магическое, чем в несвоевременном лесном пожаре? Добрые люди с болот сказали нам, что это озеро мелеет в часы отлива, и его можно легко перейти. Еще они сказали, что ближайшие утесы острова видны отсюда. Мне хватает этих знаний. Я собираюсь найти остров. Я сюда приехал с единственной целью – найти принцессу Кимбелин и доказать невиновность Торра-Альты. И не собираюсь ждать, пока вам надоест сидеть и болтать, и распевать хвалы Абеляру.

– Но, мастер Халь, я не хотел вас обидеть, – извинился Абеляр.

Халь не поверил ни единому его слову. Наконец заговорила мать Харле:

– Кто-то на этом острове боится нас. Туман сверхъестественный, я чувствую чародейство.

– Чародейство! – хмыкнул Халь. – Вы что, правда думаете, что принц Ренауд засел там в компании ведьм и колдунов?

– Я этого не говорила, – спокойно поправила старуха. – Я сказала «чародейство». Это большая разница.

– Но в наши дни не осталось чародеев, – заспорил Абеляр.

Это был единственный человек, чьей поддержки Халь не хотел.

– Да, это так. Их уже и в твои дни не осталось. Их род давным-давно исчез с лица земли. Ты знаешь, они ведь продали свои души.

Мать Харле задумчиво выковыривала из-под ногтей грязь.

– Не понимаю, – злился Халь.

Он обернулся взглянуть на туман и решил, что в одиночку отправится на поиски дамбы, как только начнется отлив.

– Они продали свои души. Заключили сделку со Старейшинами из Иномирья. Чародеи были людьми, их народ ходил по земле задолго до друидов. Они славились ученостью и мудростью, но тосковали из-за того, что жизненный срок слишком краток. Это мешало им достичь полноты знания и понимания. Тогда чародеи поклялись в верности Старейшинам, обещая им помочь направлять души людей по дороге через Иномирье. А взамен потребовали себе срок тысячи жизней. Когда чародеи умирали, их души не переходили лесов Иномирья и не отправлялись к блаженству и забвению, которое дает Аннуин, но тотчас же возвращались через Врата Нуйн.

– Это сделало их такими же добрыми, как и бессмертными, – вздохнул Абеляр. – Но вы сказали, что они исчезли с лица земли много лет назад?

– Да. Ты мог встретить их в Иномирье, но даже не заметить этого, – отозвалась мать Харле. – Разве что если в этот миг чародей насылал на тебя свои чары. Они не похожи на магию Брид, которая основана на знании законов природы и согласовании своей воли с волей Великой Матери с помощью молитв. Магия чародея берет истоки всего собственном разуме. Когда годы чародеев прошли, их взяла темнота.

– Темнота? – переспросила Брид.

– Так как чародеи давно не совершали полного круга жизни, смерти и перерождения через Аннуин и долго были оторваны от Великой Матери, они забыли свою любовь к Ней и любовь к самой Земле. Чародеи пили Ее энергию и не думали о том, что причиняют зло, пока у них была власть.

– Мудрость – страшное оружие в недобрых руках, – высказался Абеляр, и Кеовульф согласно закивал.

Халь возвел очи к небесам.

– Старая бессмысленная пословица! Мудрость, наоборот, предохраняет человека от зла. Больше всего вреда от неведения. – Он повернулся к матери Харле. – Так что же случилось с этими великими и ужасными людьми? Неужели они кротко отправились на остров посреди туманного болота в Северной Кеолотии и не кажут оттуда носа?

– Конечно же, нет! Они были изгнаны с помощью Яйца, – перебила Брид.

– Некронда? – пораженно выдохнул Халь.

– Спар, – пробормотала Брид, опережая его в раздумьях.

– Нет, – жестко отрезал Халь. – Спара, может, и легко сбить с толку, но тут он ни при чем. Он никогда бы не совершил такого зла.

– Но мастер Спар имеет к этому отношение, – возразил Абеляр. – Он хранитель Некронда. Пока Некронд у него, больше никто не мог бы его коснуться.

– Как ты смеешь его судить? Я люблю Спара как брата и знаю его лучше, чем кто бы то ни было!

Халь пришел в ярость. Сомневаться в Каспаре было все равно что сомневаться в нем самом. Керидвэн сказала, что Каспар обещал ей не трогать Некронд. Халь был уверен, что только мать мальчика или он сам, его дядя, смогли бы освободить его от обещания. Спар умел быть очень твердым. Халь в общем-то сам слегка подозревал племянника. Но это было совсем другое! Он-то мог позволить себе судить своего родича – но не остальные, и уж никак не Абеляр.

– Вы все глупцы, – рявкнул он. – Можете сколько угодно сидеть тут и трепаться, а я не собираюсь оставлять Бранвульфа и Керидвэн Рэвику на растерзание, а Каспара – в руках овиссийцев! Слышите, вы? Мое терпение кончилось!

Он почти бегом кинулся к лошадям, хотя не видел их в тумане – только слышал, как они пасутся. Тайна, с ее светло-рыжей шкурой, в сумерках виднелась смутной тенью, и Халю понадобилось немного времени, чтобы поймать ее. Вскочив в седло, он поскакал вдоль озерного берега в поисках дамбы.

ГЛАВА 23

Каспар только дивился, как он мог взять эту женщину с собой. Живот Рейны был огромен, она едва шла из-за слабости и каждый день страдала от утренней болезни. Конечно же из-за нее весь отряд шел очень медленно; как Каспар мог вынести вдобавок и ее пререкания?

Вот Рейна снова начала заявлять, что волкочеловека и Урсулу бесполезно догонять, а вместо этого нужно плыть на лодке прямо в Кастагвардию. Таким образом, убеждала Рейна, у них будет хотя бы шанс обогнать волкочеловека и встретить его уже на месте.

Каспар чувствовал, что остатки власти так и ускользают у него из рук.

Рейна махнула рукой в направлении полоски леса на пути к морю.

– Мы как раз подходим к рыбацкой деревушке Уводье. Я уверена, что там можно купить лодку. Элергиан знает мореходство.

Она говорила уверенно и, к неудовольствию Каспара, властно. Он замотал головой, не собираясь уступать.

– Если мы сойдем со следа, точно их потеряем.

Рейна повела плечом.

– Все равно так нам их не догнать.

В добавление к прочим огорчениям старый маг, оказавшийся надменным и раздражающим спутником, снова начал спорить с Перреном. А вот Папоротнику, кажется, оба они – и Рейна, и Элергиан – нравились, он соглашался со всеми их словами, чем еще больше злил Каспара.

Перрен наконец сорвал с себя повязки, жалуясь, что они ему мешают, и теперь тщетно убеждал Элергиана, что никогда не был на вулканическом острове и от ожогов тоже не страдал, просто он – горовик. Маг ему совершенно не верил, хотя Рейна заинтересовалась самой идеей.

Перрен то и дело желал слушать продолжение их истории. Ему надо было знать имена всех дочерей Рейны, и так далее – до ее прапрабабок, столько, сколько она могла вспомнить, и сколько жабьих чернил они тратят каждый год, и сколько из них получается краски. Он докапывался до малейших деталей – вроде того, какие оттенки цвета получаются из черники, а какие из перемолотых жуков.

В конце концов Каспар не выдержал.

– Перрен, тебе в самом деле нужно это знать?

– Конечно, нужно! Чем длиннее и подробнее история, тем она лучше. Вы, люди, слишком многое забываете. А я помню, как было во времена холода, когда земля лежала под коркой льда. Даже мы чувствовали этот холод в своих пещерах. Взрослые не могли добывать нам корешки и мягкие камни, так что развлекали нас историей про яка. К концу истории мы знали, сколько волосков у яка в шкуре и завитков в его ушах. Вот как надо рассказывать историю! Это как прожить жизнь.

Каспар перевел дыхание и постарался успокоиться. Чтобы спорить с Перреном, нужно было запастись временем и выдержкой, а у юноши недоставало ни того, ни другого.

В то время как Папоротник вырывался вперед, Рейна, наоборот, отставала все сильнее. Каспар приходил в отчаяние из-за своей неспособности держать всех вместе. Он как раз окликнул Папоротника, требуя подождать остальных, но тут лёсик завизжал и принялся носиться кругами вокруг одного определенного местечка на земле. Волчонок, распушив хвост и ощетинив загривок, бросился туда.

Каспар побежал вперед, желая скорее осмотреть их находку, и увидел, как шерсть вдоль хребта Рунки опустилась обратно, едва она добежала до лёсика. Она заскребла задними лапами землю и начала подвывать от радости. Даже Папоротник улыбался.

– Что вы там нашли? – подоспел Каспар.

– Он ушел! Исчез! Воздух чистый! Юноша так и выпучил глаза.

– То есть как это?

Рунка уселась на землю и завыла уже в полный голос, но это был клич не страха, а торжества. Она оборвала вой коротким взвизгом и взглянула на Каспара, как будто ожидая, что он подключится к веселью. Потом подпрыгнула и ударила его своими широкими лапами в грудь. Юноша едва устоял на ногах – он и забыл, как сильно волчонок вырос! Рунка смотрела ему прямо в душу яркими глазами, а потом начала кататься по земле, валяясь в вонючей ваалаканской грязи, таким способом выражая радость. Когда Рунка достаточно измазала свою белую шкурку, она принялась тереться о ноги Каспара, щедро делясь с ним грязью. Вид у нее был до крайности довольный.

– Трог тебя плохому учит!

Каспар отпихивал волчонка от себя, стараясь разобрать, что там говорит Папоротник.

– Вот я и говорю, что он тут был. Чую его следы. Темные, вонючие, так и несет волком. Вот они, и вот тут, и вон там, – он запрыгал по земле, показывая, – а вот здесь – раз! – и обрывается!

Папоротник ткнул рукой под ноги и торжествующе взглянул на спутников.

– Бессмыслица какая-то, – заспорил Каспар. – На дороге никаких следов борьбы, следы продолжаются… Стоп, вот же тот самый отпечаток, длинный и узкий! И вон еще один. Никакой разницы!

– Да что ты говоришь? Понюхай сам!

Волчонок, похоже, был одного мнения с Папоротником. Рунка бегала туда-сюда вдоль цепочки следов, и всякий раз, когда равнялась с Папоротником, успокаивалась и опускала щетку волос на загривке. А там, где, как говорил лёсик, следы еще «воняли», она ощетинивалась и тихо рычала.

– Я должен произвести магическую проверку, – заявил Элергиан, капая на следы жидкость из фляги.

Каспар фыркнул. Он хорошо знал, что такое магия; от нее у него всегда волосы вставали дыбом. А слова, которые важно бормотал себе под нос Элергиан, не значили ничего. В них не было никакой силы.

– Скажи нам истину, великий маг, – попросила Рейна. Перрен сел на землю и засмеялся – это был глубокий странный рокот, похожий на каменный обвал. Отсмеявшись, он тихо спросил Каспара:

– Она что, в самом деле ему верит? У него в руках ни капли силы. Хотя она есть у немногих мужчин. По большей части женщины обладают магической энергией. Это не просто наука – нужно иметь дар от природы. Это…

– Течет в крови, – закончил за него Каспар. – Но почему дар есть только у женщин? Я иногда в себе чувствую что-то…

– Я не говорил, что дар есть только у женщин. Просто у женщин он встречается чаще. Потому мне и странно, что этот мужчина обманывает женщину.

– Может, она не обманывается, – предположил Каспар. – Просто она добра к нему.

– Мало добра в том, чтобы позволять кому-то жить в самообмане. Это просто смешно. Когда он узнает правду, будет куда больнее.

Каспар пожал плечами.

– Мало кто узнаёт правду о себе… а если и узнает, не значит, что поверит.

Он говорил, не думая, занятый своими тревогами. Юноша не понимал, что случилось со следами. Однако не мог придумать ничего лучше, чем продолжать идти по ним. Отпечатки ног – пахнущие волком или нет – до сих пор оставались единственным, что им помогало.

Как и предполагалось, Элергиан ничего не обнаружил, и отряд отправился дальше по следу Урсулы и Огнебоя. Вскоре Каспар, припав к земле, принялся исследовать следы с удвоенным рвением.

– Слушайте, я вижу разницу! Шаг волкочеловека изменился. Он как будто раскачивается из стороны в сторону.

– Я не могу идти так быстро, – простонала Рейна. – Подождите меня.

Каспар подавил стон.

– Простите, но нам нужно спешить. Иначе мы их никогда не догоним.

Рейна села на дорогу.

– Я сегодня дальше не пойду.

Она не приказывала, просто истощила все силы и сообщала об этом как о данности.

– Я не могу рисковать и переутомляться. Мне нужно выносить этого ребенка.

Старый маг взмахнул руками и обратился к Каспару:

– Ей больше нельзя идти, иначе потеряет ребенка. Они с Каликсом могли бы безбедно дожить до старости, если бы… если бы… Но, что сделано, то сделано, и госпоже нужно отдохнуть.

Каспар вовсе не хотел давить на Рейну и, заметив впереди одинокую скалу, вскарабкался на нее, чтобы осмотреться. Дорога вела по пустынным просоленным отмелям вдоль берега моря. К востоку, примерно в лиге, высилась гряда холмов, идущих параллельно берегу. Каспар был благодарен уже тому, что дорога, хоть местами и заболоченная, была легко проходима – может, и нелегко для повозки, но отлично для лошади. Для пеших путников дорога до Кастагвардии могла занять века.

– Нам нужны кони, – сообщил юноша решительно. Но Рейна была непреклонна.

– Я не могу в таком состоянии ехать верхом!

Каспар поражался ее упрямству. Она вела себя так, будто ничто в мире, кроме ее ребенка, не имело значения! Каспар и то не был так зациклен на Некронде. Когда Яйцо пропало, для него все же оставалось что-то важное – например, поиски Май, которые пока пришлось отложить. В душе он испытывал глубокое чувство вины из-за этого. А теперь еще к поискам Некронда прибавилась необходимость спасти Урсулу, девушку, которую он едва знал. Каспар не знал, как будет объяснять это Май, если все же найдет ее.

– Я могу понести тебя, Рейна, – предложил Перрен. – Меня это вовсе не затруднит.

Рейна неопределенно взглянула на него.

– Нет, пожалуй, не надо. Соприкосновение с твоей больной кожей может повредить моему малышу. Мне нельзя рисковать.

Каспар скрипнул зубами. Урсула умрет, если они не найдут способа двигаться быстрее, а Рейна их только без конца замедляет! Когда они наконец двинулись вперед, он попробовал сосредоточиться на следах, но не мог успокоиться. Каспара мучила мысль, что они идут слишком медленно. Больная нога Огнебоя оставляла странный след – он слегка приволакивал ее, и с каждым следом все сильнее. Каспар от отчаяния прикусил губу.

– Что это за звук? – дернулся Папоротник.

Трог с волчонком тоже замерли, повернув носы к ближайшему холмику. Каспар не слышал ничего, но вскоре разглядел тонкую струйку дыма, колеблемую ветром. Когда они обогнули вересковый холм, юноша услышал потрескивание огня и запах жареного мяса, который, без сомнения, и привлек Рунку и Трота. Грязный длинноволосый человек, одетый только в потертую меховую накидку, сидел у огня, сгорбив плечи. При звуке шагов он оглянулся.

– Кого еще принесло? Опять прохожие? Я сюда бежал от людей, и вот, пожалуйста – вторая толпа странников за неделю! А ну, убирайтесь отсюда! Пошли прочь!

– Добрый человек, – просительно начал Каспар, – скажи нам, кто здесь проходил перед нами? Я тебе хорошо заплачу.

– Не доверяй ему, – шепнул Папоротник Каспару. – Он же мясоед.

– Нужны мне твои деньги, – фыркнул отшельник.

– Может быть, пара обуви? – вмешалась Рейна, делая знак Элергиану.

Маг понимающе кивнул и хотел было скинуть свои крепкие ботинки, но потом раздумал и извлек из мешка пару более изящных легких башмаков.

Отшельник усмехнулся.

– Ну ладно, башмаки пойдут! Каспар одобрительно улыбнулся Рейне.

– Человек, ведший хромую лошадь, – начал описывать отшельник. – К хвосту лошади привязана девчонка. Странный был тип, высокий, темнокожий и не слишком-то одетый. – Он хмыкнул, извиняясь за собственную наготу. – Узкоглазый. Ни с кем не перепутаешь. Но второй был еще хуже. Я бы сказал, сумасшедший. Тоже длинный, но тощий, как жердь, и все время вопил. Я сам видел, как он содрал с себя волчью шкуру и катался по земле, чтобы избавиться от штанов. Потом намотал штаны себе на голову. Остальное побросал, я даже не трогал его тряпки, чтобы не подцепить от него безумия.

Отшельник кивнул в сторону на темное тряпье, разбросанное по камням.

– А потом так и побежал голышом, и все завывал о темноте, которая его пожирает. Еще что-то было о птице, которая села ему на плечо и высосала тьму. Совершенно безумный. Он так драпал, как будто хотел удрать от собственной души.

Отшельник забрал башмаки и начал их примерять, а Каспар размышлял над его рассказом. Неужели это волчье создание могло как-то перейти из одержимого человека в птицу? Само предположение казалось абсурдным, но ничего другого Каспар не мог придумать и даже начал видеть в этом некоторый смысл.

Они прошли не больше мили, когда Рейна снова запросилась отдыхать.

Стараясь говорить как можно мягче, Каспар воззвал к ее здравому смыслу:

– Может быть, все-таки купим лошадей? Было бы куда быстрее и удобнее…

Рейна покачала головой:

– Я же сказала, нет. И как я опять же говорила, нет смысла пытаться поймать их до Кастагвардии. Нам нужно вернуться в Уводье – это по-прежнему ближайшая деревня отсюда, другой не будет долгие лиги. Купим лодку и перехватим их, когда они явятся в город. Еще есть время.

– Но что, если жабий яд погубит их раньше? – заспорил Каспар.

– Тогда в любом случае будет слишком поздно. Но я полагаю, сейчас они разве что начинают чувствовать слабость, – ответила Рейна.

Перрен неожиданно поддержал ее.

– Рейна права, Спар. Принимай же решение.

К еще большему раздражению Каспара, обратным путем Рейна шла куда быстрее. Ей как будто прибавляло сил, что все подчинились ее плану. Вскоре путники достигли лесистого побережья. Море ярко блестело на солнце. По мере приближения к берегу Элергиан потребовал быть осторожными.

– Почему? – спросил Каспар.

– Жабы, – коротко ответил тот, и юноше не нужно было больше ничего объяснять.

Они шли цепочкой, первым – маг, который потрясал кувшином и чем-то гремел. Он объяснил, что в кувшине зубы жабоедов, и так можно отпугнуть жаб. На этот раз волчонок был очень осторожен и жался к Каспару. Так они пересекли болота и наконец вошли в деревню Уводье, где Элергиан тут же занялся покупкой лодки.

– Рыбачья скорлупка нам не подойдет, – сразу заявил Каспар. – Ищи что-нибудь другое.

Маг снова заговорил с рыбаком на причале на грубом наречии Ваалаки. Рыбак развел руками и указал на жалкое суденышко у берега – низкобортное, весельное, с сальным рваным парусом.

– Я не буду себя чувствовать спокойно в этой развалюхе на глубине более трех дюймов, – не соглашался Каспар.

– Но у них больше ничего нет, – отрезала Рейна, отсчитывая серебряные монетки – плату за лодку.

Единственное достоинство челнока было в его размере: там могли без труда разместиться десятеро.

Парус, свисающий с тонкой мачты, не внушал доверия – впрочем, как и весь корабль. Мачта слегка кренилась. Каспар боязливо вскарабкался на борт, цепляясь за камыши у берега.

Маг-изгнанник занял свой пост на корме, держась так, будто понимал, что нужно делать. Он опустил с кормы в воду длинную узкую доску, заверяя всех, что это придаст судну устойчивость. Каспару что-то не верилось в его мореходные таланты.

Остальные наконец погрузились в лодку. Когда на борт ступил Перрен, суденышко зашаталось и глубоко осело. Элергиан приказал горовику сесть в самую середину и не шевелиться. Каспару дали весло и поставили на тупом носу корабля. Вскоре лодка попала в течение и, вертясь в водоворотах, тронулась вперед. Элергиан на корме направлял ее длинным веслом. Но его постоянное бормотание и пение ничуть не облегчало задачи.

Глаза Перрена блестели от слез. Не слушая приказов мага, он перегнулся через борт и опустил ладонь в воду. Лодка сильно накренилась.

– Море! – воскликнул горовик. – Подумать только! Я в колыбели морской! Спар, ты представляешь? Это же море!

Он улыбался, приставал ко всем со своими восторгами, как маленький ребенок с новой игрушкой.

– Если уж не можешь сидеть посередке, тогда хотя бы возьми весло, – приказал Элергиан.

Горовик отмахнулся.

– Я слишком занят. Сейчас я чувствую тысячи человек, тысячи желаний и стремлений, и страхов – и все это разом! Это так потрясающе… – Он не находил слов, глаза блестели от детского восторга. – Рейна, опусти руку в воду!

– Перрен! – сурово одернул его Каспар, выгребая веслом против течения и стараясь держаться одного ритма с магом.

Элергиан то и дело кричал, чтобы юноша высматривал подводные камни и отталкивался от них. Вес Перрена очень затруднял управление лодкой, к тому же горовик ничего не делал, чтобы помочь. Один раз они едва разминулись со скалой. Маг злился на неумелого Каспара.

– Парень, ты своей греблей только мешаешь, – ворчал он. Лодку подбросило сильной волной, и Каспар вцепился в скамью, чтобы не упасть. Рунка и Трог жались к его ногам. Волчонок в знак доверия положил острую белую морду ему на колено, поскуливая от волнения.

– Это единственный способ быстро добраться, куда нужно, – объяснял Рунке Каспар, высказывая вслух собственные мысли, и выругался, когда Перрен внезапно метнулся к другому борту и свесился в море.

Волны захлестнули лодку и намочили Каспару колени.

– Рейна, Рейна, – взывал горовик, – опусти руку в воду!

– Лучше сделай, как он просит, иначе мы перевернемся, – посоветовал ей Каспар.

Женщина согласно погрузила в воду узкую ладонь. Перрен заплескал горстью и улыбнулся.

– В море многое можно прочесть! Это в самом деле мальчик, и он здоров. С ним все будет в порядке. – Улыбка его вдруг потускнела, серые глаза затуманились. – С ним все будет хорошо… А вот с тобой…

– Со мной – вовсе не обязательно, – спокойно кивнула Рейна. – Я знаю.

– Ты же мне сказала, что здорова! – разъярился маг, злобно вцепляясь в румпель.

Лодка мотнулась на волнах. Каспар еще крепче вцепился в скамью под собой и постарался успокоить волчонка.

– Лучше бы мы шли по суше, – бормотал он себе под нос и умолял Элергиана быть внимательнее.

– Я выживу, – отважно настаивала Рейна. – Но только в том случае, если ты прислушаешься к совету юноши и будешь следить за лодкой.

Старик наконец выровнял ход судна и держался как можно ближе к берегу, следуя вдоль побережья.

Наполненные ветром и морской солью дни бежали быстро, мало чем отличаясь друг от друга. Каспар так и не научился доверять лодке. На закате море сияло алым золотом, это было захватывающе красиво. Когда солнце погружалось в океан, его отблески еще некоторое время плясали на волнах, окрашивая их цветами солнечных рубинов, играющих на темном бархате. По ночам в бездонной чаше моря отражались звезды, вся поверхность воды блистала. Лунный свет мешался с соленой водой, переплавляя ее в серебро. Бледные лучи погружали свои сверкающие пальцы в глубину, лаская воду.

Не в первый раз Каспар заметил, как падает лунный свет на волчонка, заставляя белую шкурку Рунки сверкать и окружая ее белым ореолом. Это напомнило юноше, как лунный свет все время отыскивал Брид, одевая ее облаком магии. Он взглянул на Лану и вздрогнул. Надежда на то, что она и есть новая Дева, потерпела крах. Как же Каспар раньше не заметил? Должно быть, был слишком занят другими делами. Лунный свет избегал девочки, и она никогда не проявляла к луне особого интереса.

Как он посмел быть столь самонадеянным? После неудачи с Нимуэ Каспар так хотел самолично отыскать новую Деву, что обманул себя, заранее назначив на это место Лану. Теперь он уже не был в этом уверен.

– Лана, опусти руку в воду, – попросил он, делая знак Перрену.

Горовик с готовностью сунул в море свою грубую ладонь.

– Чувствую страх. Страх перед волком с человеческим лицом, частые ночные кошмары. Глубокую скорбь, тоску по брату… Желание вернуться домой, – грустно перечислял Перрен.

Неудивительно, что девочка тиха, как мышка, печально подумал Каспар. Кто мог знать, что ей так тяжело?

– У нее есть какие-то особые силы? – тихонько спросил он горовика.

– Не больше, чем у тебя, – отозвался тот. Каспар мрачно смотрел в лунный лик.

– Прости, Морригвэн. Я тебя подвел.

Он вспомнил, как надеялся обрадовать Керидвэн и Брид, вернувшись домой с новой Девой, – и ему стало еще больнее.

Лодка все плыла и плыла вперед, и за несколько дней настроение у всех окончательно испортилось. Попытки Каспара установить между спутниками подобие теплого братства только раздражали их. Единственный, кто с ним не спорил, – это маленькая Лана. Она тихо сидела на дне лодки и возилась с общительным Трогом и более осторожной Рункой. Каспар больше не возлагал на девочку надежд, но чувствовал за нее ответственность, как за бедную сиротку. Он очень хотел поскорее отвезти ее в безопасное место.

День за днем юноша не отрывал глаз от побережья, но ни Урсула, ни Огнебой не показывались. Каспар ужасно волновался. Время шло, и ему начинало казаться, что они никогда не доберутся до Кастагвардии. Лодка еле ползла через густой прибрежный тростник. Юноша ничего не мог с этим поделать. Ему оставалось только спать и волноваться. Когда он слишком тосковал, то отвлекал себя мыслями о Май. Каспар представлял, как они лежат с ней на поле колокольчиков, сжимая друг друга в объятиях… С этой картиной в голове он и заснул, а пробудился с полузабытым ощущением покоя и счастья, которое исчезло очень скоро – едва юноша вспомнил, что Май пропала.

Интересно, думал Каспар, а не решил ли народ Торра-Альты, что он сбежал от ответственности? Юношу всегда учили, что на первом месте – благополучие народа баронства, и это было у него в крови. Это его люди, а теперь они могли подумать, что он бросил их! «Почему, о Великая Матерь, – мысленно вопросил Каспар, – почему же Ты возложила эту тяжесть на меня? Любая из высоких жриц подошла бы больше. Да кто угодно – мой отец или Халь…»

– Почему я? – вырвалось у него из уст.

Перрен внимательно взглянул на него.

– Опусти руку в воду.

Каспар уже не раз проделывал это по просьбе горовика и сейчас нехотя подчинился.

– У тебя честное сердце, Спар, и мало гордыни, – сообщил Перрен, плеща ладонью за бортом. – От рождения тебе было дано больше, чем ты хотел. Поэтому ты не можешь повернуть силы Яйца на исполнение своих желаний. Из всех историй, которые ты рассказывал, я понял, что Халь хотел бы власти и признания, Бранвульф – военной силы, а любая из высоких жриц – торжества веры в Великую Матерь. Так что был избран ты, а не они.

– Но у меня тоже есть желания, – возразил Каспар. – Я всегда хотел быть побольше и посильнее, и более решительным…

Перрен засмеялся.

– Ну, Некронд этого тебе все равно не мог бы дать. Так что нет опасности обратить его силу во зло.

Каспар бледно улыбнулся. В таком обосновании для него было мало чести.

Через два дня маг решился вывести судно на большую воду, настаивая, что это сократит путешествие не менее чем на неделю. Каспар не переставал молиться, как только побережье скрылось из виду.

Наконец полное неудобств и страха плавание подошло к концу. Впереди показалась земля. Сначала Каспар думал, что это серые облака на горизонте, но по мере приближения облака оказались неровной линией берега. Лучи солнца упали в долину и окрасили ее оттенками нежной зелени с оттенком золота. Это было как проблеск надежды, обещание лучшего.

– Нарвал-Риа, – удовлетворенно сообщил Элергиан. – Кто-то, помнится, не доверял моему опыту морехода?

Нарвал-Риа называлась река, впадавшая в море. Устье ее поросло тростниками так густо, что воды почти не было видно. По пояс в воде стояли люди с серпами и срезали тростник, бросая его охапками на берег. Они были так погружены в работу, что даже не заметили Перрена, стоявшего в лодке и с интересом их созерцавшего. Судно вошло в реку; здесь кипела жизнь и работа, хотя большинство людей, как и жнецы тростника, не обращали на чужестранцев в тупоносой лодке никакого внимания, как бы странно они ни выглядели.

При первой же возможности Элергиан пристал к причалу неподалеку от деревни, чтобы дать спутникам возможность выкупаться в пресной воде и смыть соль, въевшуюся в кожу и одежду. Они отдыхали совсем недолго и вскоре снова продолжили путь – теперь уже вверх по течению реки.

К полудню они доплыли до густонаселенных берегов. Приходилось вовсю стараться, чтобы избежать столкновения с другими судами, особенно с парными рыбачьими лодками, раскинувшими между собой широкие сети.

Каспар чувствовал себя куда лучше теперь, когда берег все время был легкодостижим. Он оперся локтями о борт и смотрел в серебристую воду, где скользили быстрые рыбки.

Они миновали грязные берега, деревни с кривыми бурыми домишками и соломенными крышами, едва укрывавшими от дождя. Нарвал была непростой для судоходства рекой из-за неровного дна, кое-где образующего широкие отмели, а в ином месте кипящая водоворотами. Из-под воды то тут, то там торчали предательские коряги. Неудивительно, что кеолотианцы предпочитали перевозить товары по суше.

Вскоре река стала более узкой и глубокой. Идти против течения было трудно, и понадобилась вся сила Перрена, чтобы лодка все же продвигалась вперед, а не стояла на месте. Горовик без устали налегал на весла, и судно медленно, но верно удалялось от населенных областей к пустынным берегам.

Через неделю после того, как проплыли последнюю деревню, река потемнела. Вода казалась более мутной. Путешественники все боролись с течением, проходя густые сосновые леса. Путь преграждало много упавших деревьев, и приходилось лавировать меж ними. По волнам неслись сухие сосновые иголки. Каспар содрогнулся, заметив скользящих по поверхности водяных змей. Он терпеть не мог змей всех возможных видов и старался смотреть не в воду, а на лес. Каспар часто видел на берегу медведей, которые спускались к реке попить, и один раз юноше показалось, что он разглядел кобольдов. Но как только он хотел показать их остальным, маленькие создания тут же спрятались.

Много дней в путешествии не было особых изменений. Наконец лес начал редеть, и вдали показался сияющий белобашенный город. Река стала совсем узкой, берега вздымались острыми скалами. Вскоре река соединилась с каналом, куда маг и повел лодку. В канале толпилось множество судов, ожидающих своей очереди пройти через ворота.

Канал был только наполовину наполнен водой, его каменные стены вздымались высоко, покрытые вонючей растительностью. Из щелей меж камнями рос влажный мох. В узком мирке вонючего канала существовала только высокая, недостижимая полоска неба. Это действовало на путников очень угнетающе.

Так они добрались до Кастабриции – как крысы, плывущие на обломке дерева через канализацию. Канал забирал вправо, к краю сияющего города. Рейна жадно смотрела на острые белоснежные шпили, вздымавшиеся над каналом, в то время как Каспар заматывал Перрену лицо и руки повязками. В таком виде горовик вполне походил на человека, переболевшего оспой. Юноша удивленно смотрел на ворота многих шлюзов, ведущие от канала к городу.

– Это предосторожность на случай потопа, – пояснил Элергиан.

– Кастабриция не так давно стала столицей, – подала голос Рейна. – Она всегда была прекраснейшим из городов, но никогда – центром наук и законов. Ее город-близнец, Кастагвардия, вот древнее сердце Кеолотии. Он просто потрясающий. Я там никогда не была, но прочитала о городе так много и так часто его представляла, что он для меня как дом.

Чтобы преодолеть многочисленные ворота и преграды, встающие на пути, понадобилось немало дней. И вот наконец впереди показался многостенный град Кастагвардия. Черные горы, на вершинах которых лежали тяжелые облака, хмурились на горизонте. Чувство опасности только усилилось, когда лодка скользнула в густую тень городских стен. В придачу ко всему шел дождь.

Реакция Рейны на Кастагвардию разительно отличалась от радости при виде столицы. С самого утра она дурно себя чувствовала, и Элергиан сказал, что это добрый знак для ребенка и плохой для матери. У нее совсем не было сил. При виде черных стен Кастагвардии в красных, словно кровавых потеках, Рейна так и ахнула.

– Но это должен быть алый город! Алый, пламенеющий золотом и пурпуром на закате… Городские стены целиком были покрашены кеолотианским бокситом, но посмотрите, что с ними сталось!

Грязь и сажа столетий так глубоко въелась в камень, что город производил зловещее впечатление. Он не вызывал желания в него войти. Канал смердел, рвы тоже. Волчонок ощетинился, и Папоротник что-то забеспокоился.

Широкий канал заходил в город с юга и изгибался к востоку, от него отходили более мелкие канальчики, ведущие в город через низкие арки в стенах. Все было перекрыто шлюзами на случай потопа. Направив судно в один из меньших канальчиков, они пристроились позади больших кораблей, везших товары. Причалили на пустынной и шаткой пристани. Прежде чем вылезти из лодки, Перрен опустил в воду ладонь.

– Печаль, скорбь, отчаяние. Люди приходят в этот город Умирать.

– Но это мой город! – Рейна чуть ли не плакала. – Прекрасная Кастагвардия с алыми стенами!

– Рейна, пожалуйста, успокойся, тебе нельзя волноваться, – суетился вокруг нее маг. – Сейчас важно только одно – твое здоровье.

– Но что сталось с моим народом? Рейна заламывала руки от горя.

Каспар осмотрел высокие городские стены и удивленно поднял брови. Чем ближе к центру, тем сильнее проседала земля, так что середина укрепленного града была куда ниже по уровню, чем его окраины. Посреди, высилась зловещая черная башня. Каспар ожидал увидеть вал, окружающий ее, но центр города тонул за многими стенами.

Гарнизон здесь огромный, подумал юноша, рассматривая верхнюю часть стен, испещренную множеством окон. Должно быть, внутри много места. Сам родом из крепости, Каспар весьма впечатлился укреплениями Кастагвардии.

Он отрезал кусок веревки, чтобы сделать поводок для волчонка. Не хотелось бы потерять Рунку в городской суете. Рунка отчаянно протестовала против привязи, грызла веревку зубами и валилась на спину. Она успокоилась, только когда Папоротник подсунул ей пожевать какой-то маленький черный корешок. Лёсик сказал, что олени называют его «подкуп детеныша».

Перрена рассмешило это название.

– Корешок в самом деле очень вкусный и сладкий. Взрослые давали их нам, когда хотели целую неделю отдыхать от наших капризов. Если они приносили много, это им даже удавалось. Всякий раз уловка срабатывала, – весело сообщил он, и Папоротник согласно покивал.

В конце концов Рунка позволила надеть на себя подобие ошейника. Ей только нужно было держать веревку в зубах, в то время как Каспар держался за самый конец. Получилось, что непонятно кто из них кого ведет. Каспар не был уверен, что именно он здесь главный. Рунка совсем иная, чем Трог! Трога юноша понимал полностью. Тот был хитрым, ласковым, любящим внимание, и в то же время – себе на уме. А волчонок удивлял Каспара таинственностью. Он всегда оставался непонятным, настороженным, созерцающим.

Наконец каналы остались за спиной. Маленький отряд шел в город по улице, по обочинам которой громоздились груды песка. Папоротник бежал впереди, вытянув шею и тревожно озираясь.

– Он тут был! Я чувствую, он тут был!

– Папоротник, не будь смешным. Он не мог нас обогнать, разве что прилетел по воздуху.

Слова сами собой сорвались с губ Каспара, и вдруг ему показалось, что они каким-то образом несут в себе истину. Только юноша не мог понять каким. По коже его пробежал холодок.

Папоротник был настолько убежден в волчьем запахе, что Каспар волей-неволей, вопреки разуму, начинал ему верить. Он решил, что как только они снимут себе комнату, нужно тут же искать следы.

Юноша как раз раздумывал, с чего стоит начать поиски, – и на пути оказался один из местных огромных рынков, которыми пестрел центр. Внезапно Каспар с ужасом заметил, что давно уже не ведет Рунку на поводке. На веревке болтался только пустой ошейник, волчонок пропал. Юноша слишком погрузился в свои мысли и не заметил, как Рунка выскользнула из ошейника. Трог озабоченно понюхал землю, обернулся взглянуть на хозяина, словно извиняясь, и бросился в узкую улочку, прочь из шумного сердца города.

– Думаю, волчонок никогда не видел города даже издалека, – сказала Рейна. – Неудивительно, что она сбежала.

Каспар тревожно смотрел вслед Трогу.

– Рунка! Она пропадет! Я должен…

– Трог за ней присмотрит, – заверил его Перрен. – Пес к ней очень привязан. Я уверен, что они вместе доберутся до предместий и там нас подождут. Или сами нас отыщут.

Хотел бы Каспар так же мало волноваться, как остальные! Но даже он забыл о волчонке, когда путники миновали разноцветный рынок и ступили на площадь в тени башни. Ужасный вид поразил юношу до глубины души: мужчины и женщины рядами сидели на сырой земле. Тела их покрывали раны и следы от бичей, глаза гноились, многие кашляли кровью. По рядам прохаживались надсмотрщики, щелкая кнутами.

Каспар не мог заснуть от печали и всю ночь сидел у окна. Они сняли комнату, чьи окна выходили на площадь, залитую мутным лунным светом из-за облаков. Внизу сидели те, у кого не было крыши над головой, – рабы, сгорбленные и прячущие головы меж колен, Перрен стоял рядом и плакал над историей людских страданий.

Так они провели четыре дня, ожидая, когда же появится Урсула. Юноша не знал, что правильнее – искать волка по запаху или ждать, не сводя глаз с рынка рабов. Наконец Рейна посоветовала ему сидеть и ждать.

– Ты так просто не найдешь его, а расхаживать по Кеолотии без определенной цели опасно. Власти косо смотрят на подобные вещи.

– Косо смотрят! – скривился Каспар. – То-то я вижу, что каждый день на площадь приезжает по повозке, набитой людьми. Они просто отлавливают их на улицах, как бродячих собак!

Папоротник все время ходил по комнате туда-сюда. Перрен, не переставая, просил историй. За четыре дня ожидания все успели страшно надоесть друг другу. Каспар не возражал бы против любви Перрена к историям, если бы тот не имел противной привычки перебивать и вкапываться в совершенно незначащие подробности, так что терялся весь смысл истории.

Когда его спутники совсем иссякли, горовик принялся рассказывать истории сам. Он начал с повести о походе камней, о том, как они проделали долгий путь, катясь по земле, и наконец охватили весь мир цепями гор. Потом перешел к войне драконов тысячу лет назад, а потом рассказал о годе, когда лесничие из Ри-Эрриш явились в мир, чтобы лучше узнать людей, которых они призваны сопровождать на дорогах посмертия.

Истории Перрена не иссякали, и Каспар наконец приноровился к его ритму рассказа – медленному и размеренному. В историях Перрена не было героев и простолюдинов, все интересовали горовика в разной степени и раскрывались с одинаковой глубиной. Это было странное видение мира, но Каспар думал, что оно, может быть, и более истинно, чем его собственное.

Он все время просиживал у окна, глядя на работорговый рынок вокруг статуи медведя с разинутой пастью. Снизу к окну поднимался запах пота и грязи.

Неделю спустя Перрен перешел на названия предметов, желая знать как можно больше слов на всех языках. Каспар очень утомился этим, его и так изнурял постоянный страх пропустить Урсулу и Мамлюка. А вдруг они и вовсе не прибудут в Кастагвардию? Он почти что жалел, что не может вернуться на побережье проделать весь путь сначала, пешком.

Рейна быстро утомлялась, ей часто становилось дурно. Элергиан бегал вокруг нее и бормотал свои бесполезные заклинания.

– Это нездоровое место для родов. Воздух полон болезней и дурных испарений. Да еще и сырость!

Вдруг Каспар вскочил на ноги, указывая вниз, на площадь.

– Урсула! – вскричал он в ужасе, не веря своим глазам.

На площадь медленно вышел Огнебой. Он низко опустил голову, бока скакуна были исполосованы кнутом. Хотя и изможденный до крайности, конь упорно продолжал бороться, бешено лягая всякого, кто смел подойти.

Урсула волочилась за конем, привязанная к нему за лодыжки. Голова ее подпрыгивала по мощеной площади. Девушка казалась мертвой.

Каспар вцепился в оконную решетку, весь дрожа от ярости. Остальные столпились у него за плечами. Маг оттаскивал Рейну от окна.

– Госпожа моя, вам нельзя волноваться. Это слишком ужасное зрелище.

Рейна вяло кивнула, но не отрывала глаз от площади. Пропели рога, площадь наводнила толпа. Некоторые лица радостно ухмылялись, другие были бледны от ужаса и жалости. Надсмотрщики сидели на рослых вороных конях, их кнуты то и дело взлетали над толпой. Каспар узнал породу лошадей – это были торра-альтанские боевые скакуны – и поклялся, что отныне ни одного коня не продадут в Кеолотию.

Урсулу вздернули на ноги. По спине ее струилась кровь. Огромный кнут свистнул в воздухе, снова врезаясь в окровавленную плоть. Девушка не издала ни звука, хотя Каспар был уверен, что подобный удар и здорового мужика заставил бы кричать от боли.

– Может быть, жабий яд притупил ее чувствительность, – дрожащим голосом заметила Рейна. – Хоть что-то в нем есть хорошее.

Стойкость Урсулы подавляюще действовала на толпу. Люди смотрели в мертвой тишине, как ее руки и ноги продевают в веревочные петли и растягивают девушку меж двумя конями. Надсмотрщики хлестнули лошадей, те двинулись в стороны, и Урсула приподнялась над землей на веревках.

– Они собираются разорвать ее конями, – выдохнул Каспар. – Нужно что-то сделать! Сейчас же!

Урсула по-прежнему молчала. Она сжала зубы и смотрела, не отрываясь, в глаза своего хозяина. Тот зарычал и ударил ее по лицу. Голова девушки запрокинулась на мгновение, но она снова с трудом приподняла ее и продолжала смотреть.

Толпа подалась вперед: по краям площади появились солдаты с взведенными арбалетами. Каспар знал, что в городе есть медведи, и не понимал, почему же Урсула не призовет их на помощь, – но теперь, при виде арбалетчиков, понял, что девушка не хочет подвергать своих братьев-зверей опасности. Она решила умереть одна, стиснув зубы. Всю жизнь прожив в одиночестве, Урсула и в смерти ни на кого не надеялась.

Но Каспар не мог позволить ей умереть. Он представления не имел, что нужно сделать и как, но не смог сдержать яростного вопля. Крик его прозвенел над площадью, и люди завертели головами.

Юноша стремительно выбежал из комнаты и помчался вниз по ступеням. Ударом ноги открыв дверь, он выскочил на площадь, сжимая свой верный лук. Тридцать арбалетчиков повернулись к нему, как один, когда Каспар предстал перед Мамлюком, направив стрелу ему в горло.

Не обращая внимания на арбалеты, он крикнул:

– Это моя рабыня! Развяжи ее.

– Она – моя рабыня. Причем беглая, – проорал в ответ Мамлюк на бельбидийском, тыкая пальцем в татуировку на плече Урсулы: простой черный крест. – Мы поймали ее в бегах и теперь собираемся наказать, чтобы другим было неповадно.

Каспар дрогнул, глядя на ухмыляющегося Мамлюка. В нем не было ни малейшего признака отравления ядом. Может быть, этот человек и впрямь владел магией и смог защитить себя от болезни? Каспар лихорадочно думал, что бы сказать, и не находил слов.

– Она не беглая! – вскричал он, стараясь держаться как можно более нагло. – Я послал ее собирать травы, и она пропала. Ты украл ее! Это моя рабыня, и я не позволю портить свою собственность.

– Ты – бельбидиец. Всякий знает, что у бельбидийцев не бывает рабов!

– Я приехал в Кеолотию собирать травы. Вот! – Юноша выхватил из кармана мятый пучок донника, который некогда вручила ему старуха в Моевкиной Бухте. – В Кеолотии легче найти рабов, чем слуг, и я купил эту девушку себе в помощь. Что мне еще оставалось?

– Тогда докажи, что ты ее хозяин.

– Э… Я… – Каспар замолчал в замешательстве. Он не знал, как здесь в обычае доказывать обладание рабом. – Это моя рабыня, потому что с ней мой конь.

Огнебой поднял голову и призывно заржал, услышав хозяйский голос.

– Она укротительница медведей, – проревел Мамлюк. – И принадлежит мне! Я привез ее сюда, чтобы показать всем грязным рабам, что бывает с беглыми.

– Докажи, что это так!

Каспар решил сражаться оружием врага.

– Она в моей власти!

– Если уж на то пошло, сейчас она во власти моего коня, – расхохотался Каспар. – Она привязана к моему коню!

Один из надсмотрщиков-кеолотианцев, не без интереса наблюдавший за перепалкой, предложил:

– Пускай докажет, что это его конь. Каспар насмешливо улыбнулся.

– Без труда. Там, на чепраке под седлом, есть знак, написанный голубой краской.

И он начертил знак в пыли под ногами. Это была руна Эйваз, знак Коня; юноша некогда попросил Брид нарисовать ее там для большей удачи в верховой езде.

– Расседлай лошадь, – рявкнул Мамлюк одному из солдат.

Тот двинулся было к Огнебою, но отлетел в сторону с окровавленным ртом. Конь копытом выбил ему несколько зубов.

Каспар перекинул лук через плечо и спокойно подошел к своему скакуну. Потрепав Огнебоя по холке, он без труда снял седло со спины коня. Толпа одобрительно загудела, когда Каспар поднял чепрак и показал всем ясно различимую синюю руну на грубой ткани.

– Ну что же, ты доказал свое право! – усмехнулся Мамлюк. – Должно быть, я что-то перепутал или забыл, что не покупал эту рабыню. Но это ничего не меняет. Я поймал девчонку со знаком раба на плече свободно разгуливавшей по лесу, а все мы знаем законы этой страны. Раб не может передвигаться без присмотра. Этот закон принят ради спокойствия доброго люда Кеолотии, чтобы честным гражданам не перерезали глотку во сне. Наказание несут оба – и раб, и хозяин. Обоих отправляют в копи!

– В копи! – дружно поддержали конные надсмотрщики. Каспар не имел времени что-нибудь придумать; его уже схватили сразу со всех сторон. Юноша забился в чужих руках, проклиная свою глупость. Вот Халь бы смог выкрутиться, он запугал бы их всех, он бы… Халь тоже ринулся бы на помощь, но имея в голове хороший план.

Внезапный вопль ужаса заставил всех замереть. Руки, державшие Каспара, разжались.

– Потоп! Потоп! – кричал кто-то по-кеолотиански, и Каспар узнал голос Рейны.

На миг площадь погрузилась в мертвую тишину. В следующее мгновение все завопили разом, послышался лязг металла и нарастающий грозный рев. Рейна оказалась рядом с Каспаром; она все продолжала кричать. Стена черной воды, коронованной пенным венцом, с ревом двигалась по боковой улице; с другой стороны катилась точно такая же волна, срывая двери по сторонам, унося в бешеном порыве телеги и коней.

Каспар попытался разом сгрести и утащить куда-нибудь Рейну, Урсулу, Лану и своего коня, но не смог этого сделать. Он стоял и тупо смотрел на убийственную волну, готовую обрушиться ему на голову. Вода ударила о площадь, и здесь, в более широком месте, ее сила и скорость уменьшились. Перрен подхватил Лану, Каспар бросился к Рейне и потащил ее за руку прочь из обезумевшей толпы купцов, рабовладельцев, солдат и надсмотрщиков – к своему коню.

– Держись за стремя! – приказал он женщине и перерезал веревки, связывавшие Урсулу.

Девушка обхватила его руками за шею, и Каспар понес ее через бурлящую и все прибывающую воду. Волна била его по коленям, по бедрам, сбивая с ног. Урсула, словно не замечая опасности, смотрела Каспару в лицо с выражением почти нереального счастья.

– Господин, – прошептала она. – Я и надеяться не смела… Но ты пришел и спас меня! Ты позаботился обо мне!..

Нотка счастья в голосе как будто испугала и саму Урсулу. Каспар понял, что тоже напуган силой ее чувств. У него была Май. Все, что он мог дать Урсуле, – это свободу.

Он боролся с потоком, ругаясь, когда плывущие обломки телег едва не сбили его с ног.

– Сюда! – крикнула Рейна, указывая на фонтан в центре площади.

Изо рта статуи медведя теперь бурно била вода. Вода была вонючая, должно быть, она хлынула из канала или даже из нескольких. Струя поднималась вверх и опадала пышным куполом вокруг статуи, делая ее совершенно невидимой. Каспар начал прокладывать путь к фонтану, таща в поводу Огнебоя. Держась за стремя, Рейна с трудом пробивалась сквозь воду.

Юноша думал, она знает какой-то тайный ход от фонтана, но ошибался. Они просто прорвались сквозь водяной купол, причем скакун фыркал и упирался, и даже хотел укусить Каспара за руку. Но наконец беглецы оказались внутри, скрытые водой от посторонних взглядов.

– Что теперь? – Юноша старался перекричать рев струй.

– Теперь мы будем ждать Элергиана, – отозвалась Рейна и закрыла глаза.

Каспар испугался. Она была очень бледна и часто дышала. Урсула бросила взгляд на ее раздутый живот и соскользнула с рук Каспара.

– Помоги лучше ей, Спар, пожалуйста. Она же беременна!

Освободившись от Урсулы, Каспар подхватил под руки Рейну. Та была очень тяжелой.

– Я выживу, – хрипло выговорила Рейна, хотя колени ее подгибались.

Каспар поддерживал ее изо всех сил и молился, чтобы маг пришел скорее.

Через занавес воды протянулась рука, и это была рука Элергиана. За ним спешили Перрен, Лана и Папоротник, который визжал и трясся от страха. Но лёсик огромным усилием воли взял себя в руки, едва увидел, что его крики раздражают коня.

– Идемте за мной, – приказал маг. – Площадь пуста, там только пара рабов. Путь свободен. Нужно бежать, пока все не пришли в себя и не погнались за Урсулой. Этот сумасшедший ее так не оставит, едва поймет, что настоящей опасности нет.

Один за другим они вышли из-за водяной завесы и побежали быстро, как только могли. Перрен нес Урсулу и Лану, а Каспар и старый маг вдвоем тащили Рейну. Они промчались по мокрым пустым улицам и повернули в широкие ворота шлюза, в опустошенный ныне канал, покрытый слизью по стенам.

Маг улыбнулся Рейне, как будто убедившись в чем-то.

– Моя королева, все оказалось на своих местах. Древние карты, нарисованные еще первой королевой в изгнании, совершенно верны.

– Куда мы идем? – спросил на бегу Каспар.

– В палаты магов. Более безопасного места нет во всей Кеолотии.

– Как это? – выдохнул Каспар. – И почему все так испугались потопа? Ведь было совсем неглубоко.

– Девятьсот лет назад был затоплен весь город. Кто-то выпустил воду из каналов, и она оставалась в стенах города целых пять дней. Мало кто выжил. С тех пор в Кастагвардии боятся потопа, как ничего другого. Сейчас, должно быть, в воротах страшная давка – все стремятся выйти наружу.

– И при удаче у многих рабов получится сбежать, – с чувством добавила Урсула.

Они бежали по опустошенному каналу, то и дело оскальзываясь на илистом дне. Канал был узок, с высокими стенами, но все расширялся, и вскоре даже Огнебою не приходилось протискиваться. В стене канала показалась пара стальных дверей, запертых на шесть замков.

Элергиан на миг задумался, потом вспомнил:

– Правая дверь.

– Нет, левая, – заспорила Рейна.

– Я хорошо помню! Ваша матушка говорила, что правая.

– Левая, – настаивала Рейна. – Не спорь со мной! Это же моя мать, значит, я должна знать.

Каспар подивился странной логике, но маг покорился и без дальнейших споров принялся ковыряться в первом замке левой двери. Замок заржавел и не поддавался. Маг взволнованно переступал с ноги на ногу.

– Скоро они пустят воду обратно в каналы! Нас затопит за одну минуту.

Перрен отодвинул его в сторону и ударил по замку своим каменным кулаком. Тот отскочил и улетел в сторону со скоростью и силой арбалетного болта. Расправившись с замками, Перрен потянул за ручку двери, но та не поддалась даже горовику.

– Толкай, – торопилась Рейна.

Перрен нажал на дверь плечом и едва не упал внутрь, так легко она раскрылась. Впереди открылся коридор, в который через решетки в потолке падал тусклый свет. Стены были расписаны странными картинами. Чего тут только не было – луны, звезды, кометы и солнца, чародеи в длинных одеждах, ведьмы, гоблины и драконы. Каспар созерцал их со страхом, боясь, что в росписях может скрываться проклятие.

Они с магом понесли Рейну вперед по узкому коридору; плечи юноши задевали за стены. Внезапно людские крики за спиной и шум бегущей воды оборвались, наступила полная тишина. Это Перрен захлопнул за собой дверь. В тишине проклюнулись новые звуки – шорох крыс, капанье воды, стук подков Огнебоя по каменным плитам пола.

Каспар не знал, как далеко они прошли по туннелю и в каком направлении. Кажется, приближались к сердцу города – но наверняка сказать он не мог. Тускло освещенный коридор привел к тяжелым дверям из темного дерева, должно быть, из дуба. Поверху двери изгибалась руническая надпись.

– Может быть, это заклятие, – предупредил Элергиан. – Отойдите, сейчас я буду колдовать.

Он начал бормотать в своей обычной манере, слова так и забулькали в горле.

Перрен осторожно поставил Урсулу на пол. Та согнулась пополам и закашлялась; когда девушка оторвала ладонь ото рта, на ней краснели сгустки крови.

– Поторопись! – крикнула Рейна магу. – Девушке плохо. Она долго не протянет. Жабий яд просочился к ней внутрь и сильно испортил легкие и желудок. Ей скорее нужно войти внутрь.

Каспар перевел дыхание.

– Это вовсе не заклятие!

Руническая надпись была на древнекабалланском языке, родственном бельбидийскому, и юноша без труда разобрал буквы.

– Здесь просто написано, что вход ведет к тайнам.

Каспар отодвинул Элергиана с пути и открыл засов. Перед ним лежал высокий зал, чьи стены и потолок были некогда расписаны ярчайшими красками, но теперь выцвели от времени. На всем лежал толстый слой пыли. Дневной свет проникал через арочные окна в куполе и падал на длинный стол перед потухшим очагом. Даже паутину на стенах покрывала пыль.

– Никто не входил сюда пять сотен лет! – благоговейно прошептал маг, и глаза его заблестели от слез.

ГЛАВА 24

Май кричала и отбивалась изо всех сил, кусая руку, зажимавшую ей рот. Она пыталась докричаться до Амариллиса – и услышала за спиной его ответный крик, такой же отчаянный, как ее собственный. Враг тащил девушку в темноту, обдирая ей кожу о выступающие камни стен.

Остановившись на миг, он скрутил ей руки чем-то, слишком упругим, чтобы быть веревкой, и поволок за собой так, что девушка наполовину волочилась по полу. Ужасное путешествие, казалось, длится вечно, когда Май наконец поняла, что тьма вокруг рассеивается. Это была уже не абсолютная чернота: взгляд различал очертания стен и арок вокруг.

Амариллис оказался прав. Рубины были повсюду! Именно от рубинов и исходил этот мягкий красноватый свет. Поначалу камни попадались по несколько, как редкие алые звезды в безлунном небе, но вскоре их стало так много, что они образовывали на стенах что-то вроде сияющей коры. В следующей пещере стены сияли почти целиком, и Май разглядела наконец своего похитителя. Это оказался не подземный монстр, как она боялась, а тот самый солдат, напавший на нее в первый день. Но с ним что-то случилось: он как будто весь высох, плоть на его лице и руках сморщилась и висела складками. Свет был слишком слаб, чтобы девушка могла разглядеть его черты; виднелись только черные ямы глаз.

Он тащил ее все дальше, сквозь анфилады сияющих пещер – в узкие темные переходы. Теперь похититель нес Май, перебросив через плечо; его босые ноги размеренно шлепали по камням. Девушка не понимала, как он видит в полной темноте. Ударяясь о его спину при каждом шаге, она тщилась дотянуться связанными руками до ларчика с Яйцом, но не могла. Некронд был ее последней надеждой. Что бы это ни было за создание, его нужно прогнать любой ценой. Но как?

Неожиданно у Май родилась идея. А что, если просто подождать? Это высохшее существо волокло ее в самые глубины гор, куда никому не добраться. Разве она не этого хотела?

Потолок неожиданно понизился, и Май сильно ударилась головой о камень. Кровь потекла по лицу девушки, в голове все поплыло. Она сжала зубы, пытаясь вернуть себе ясность рассудка. Солдат втащил ее в просторную пещеру. Хотя здесь было по-прежнему темно, Май чувствовала широкое пространство вокруг и слышала отдающееся от высокого свода эхо шагов. Солдат все спешил вперед; он протиснулся в узкую щель в камне в следующую пещеру.

Далекий отблеск света все приближался с каждым новым неверным шагом высохшего существа. Наконец оно с Май на плечах вошло в огромный, ярко освещенный зал, полный мерцающих кристаллов. В каждом из рубинов пульсировала капля живого солнца. Теперь Май еще яснее рассмотрела врага. Его шейные позвонки выступали наружу, словно деревянные колышки; кожа потрескалась и плотно облекала кости. Как будто почувствовав внимание девушки, солдат сбросил ее со спины и уставился ей в лицо.

– Помоги, – хрипло простонал он по-кеолотиански.

На краткий миг Май увидела в нем человека: это был проблеск человеческой души в запавших глазах, и душа претерпевала великие муки. Тело дернулось, будто обуреваемое чем-то изнутри, изо рта побежала кровь. Показались кривые желтые клыки. Кеолотианский голос все продолжал, делаясь тише и тише, молить о пощаде, о быстрой смерти; потом лицо исказилось, гниющие губы искривила усмешка.

– Его любимая! – прорычал голос по-бельбидийски. Сильные руки снова перекинули Май через плечо. – Его любовь. Разве не повезло? Мы почти пришли, почти на месте. Я почти получил свое. И скоро не будет нужды в богах.

Босые стопы снова зашлепали по полу в темноту.

Май ослабла от ужаса. Как глубоко в копях она оказалась? Что же делать, как спастись? Она не знала ответа. Руки ее были связаны, так что до Яйца дотянуться невозможно; тогда девушка из последних сил попробовала сосредоточиться на Некронде и коснуться его своей волей. Но страх затуманил ей разум, тонкая стенка серебряного ларца казалась непреодолимым препятствием. Вдруг Май вспомнила рассказы Каспара о том, как однажды ему пришлось в одиночку вести тренировку у юношей.

Управлять юнцами, которых готовили в гарнизон, было невозможно. Каспара в первый раз заставили это делать самостоятельно – нужно было организовать стрельбу по мишени. Ему уже приходилось делать нечто подобное, но всегда под присмотром отца или Халя. А на этот раз помочь было некому, и Каспар растерялся, забыв все, что умел раньше. Май отлично его понимала. Три сотни строптивых юношей, из которых некоторые старше тебя, – это не шутка! Они вообще никого не слушались, если рядом не было барона. Тогда Каспару на помощь пришла его мать.

«Не сосредоточивайся на проблеме, – учила она. – Вообще не думай о них. Вон видишь, стоит Пип. Представь, что здесь только вы с Пипом, и сейчас прекрасный солнечный день (а тогда, как назло, было пасмурно!). Вы стоите с Пипом на поляне, и ты объясняешь ему, что нужно делать. Смотри на их лица и мысленно превращай их всех в Пипа, тогда все будет в порядке». И Каспар справился, хотя, конечно, не так хорошо, как получилось бы у Халя.

Май представила, что она находится в комнатке Морригвэн, где всегда так тепло и уютно Старая Карга берет ее за руку, и вдвоем они тянутся к Некронду… В этот самый миг мысль Май коснулась Яйца, и через нее пробежала волна силы. Наконец-то! Сейчас она покажет своему врагу!

Но миг торжества обратился в ничто, как только Май почувствовала радостную дрожь страшного существа. Оно вклинилось в ее мысли и перехватило контроль над Яйцом, сила его воли, несомненно, была больше, чем у Май. Чудовища Иномирья, огромные великаны зашевелились в стенах вокруг; крошечные гномы затанцевали в лучах света.

Май приказала им защищать ее, но они только оскалились, повинуясь другой воле. Май поняла, что проиграла.

Чем больше слабела ее воля, тем больше сил высасывал из нее враг. Тщетно она пыталась сосредоточиться, обрести то чистое понимание, что давало ей власть над Яйцом. Разум Май трепыхался, как птица в силке. Ощущение было такое, будто в ее мозг вгрызался буравчик – все глубже и глубже.

Май ослабела от боли, мир подернулся красноватым туманом перед бесконечной ненавистью солдата, его злобой, жаждой разрушать, убивать. Мучить. Она тонула в чужих эмоциях, среди которых была и безумная тоска, небывалое одиночество – как будто это создание некогда знало любовь, но давно потеряло последние остатки близости с кем бы то ни было. Подобно дикой кошке в разум Май вцепилась мысль, что одиночество может стать источником таких немыслимых страданий. Кругом кипело месиво чудовищ, тела их свивались в безумном танце. В этом кипящем котле жизни Май тонула, терялась, как новорожденный котенок, которого топят в ведре.

Она должна была оторваться мыслями от Яйца. Демон мог дотянуться до него через ее разум, и Май не желала допустить этого – но как? Душа ее кружилась в водовороте страдающих сущностей, заключенных в темнице Яйца. На периферии ее восприятия выли волки, призванные чернотой, и среди волков стояло трое людей в пурпурных робах и остроконечных шляпах. Они развернулись и захохотали ей в лицо.

«Я слишком слаба», – отчаянно думала она, проклиная себя за то, что посмела украсть Некронд.

Май думала о доме, стараясь представить тех, кто любил ее, и защититься силой их любви. Первыми в голову приходили мама и Морригвэн, но обе были мертвы и не несли утешения. Только мысль о Каспаре помогла – девушка увидела, как он скачет ей на помощь и заключает ее в объятия, защищая от всякого зла. Она никогда не хотела быть баронессой Торра-Альты; это для нее ничего не значило. Май просто хотела быть с честным и добрым Каспаром, видеть нервную улыбку на его губах, позволить ему взять себя за руку и сказать: «Смотри, вон в небе сокол… Пойдем, полетаем вместе с ним?»

Темная рука, стискивавшая ее мозг, слегка разжалась. Май думала было, что это ее воля укрепилась, – но быстро поняла, что ослабла воля демона, разбитая мыслью о Каспаре.

Жгучая ненависть чудовищ вернулась обратно в Иномирье, подчиняясь власти Некронда. Теперь Май снова стала просто пленницей. Она удивлялась, почему враг не пытается силой отнять у нее Некронд, просто достать его из ларчика, висевшего у нее на шее на цепочке.

Солдат вытащил ее из освещенной залы в более темную. Она ничего не видела, только слышала учащенное дыхание врага, несшего ее. Потом он забормотал:

– Его любимая! Его шлюха! Я взял ее! Маленькую поганую женщину, за которой пришлось гоняться по всему миру.

Маленькая дрянь, теперь ты помучаешься. Помучаешься, как мучился я. Ты даже не представляешь, что это значит, но скоро узнаешь. Талоркан пытался мне помешать, но он слаб. Всегда нас, мужчин, совращают женщины, сладкие, речистые женщины. Сам запах женщины – зло! Ты – зло. Вы все – сплошное зло!

Безумные слова солдата наполнили душу Май еще большим ужасом. Смертельно напуганная, она молилась Великой Матери о милосердии. Но молитвы умерли у нее на губах при виде того, что ждало впереди. Теряя самообладание, Май завизжала от ужаса.

Впереди горело зеленое пламя, поднимавшееся из шипящей горячей лужи на полу. Языки огня взлетали вверх, извиваясь зелеными червями. Вокруг зеленого костра возились скрюченные длиннорукие пещерные гоблины. Лица у них тоже были длинными, с маленькими носами и ртами, непропорционально огромные глаза слепо мигали. Узкие змеиные языки свисали из крохотных ртов. Ближайший к Май гоблин восторженно подпрыгнул и облизал ей лицо, особенно задержавшись языком в углах глаз.

Человек, на вид беглый раб из копей, визжал от боли и корчился, потому что его протыкали вертелом. Потом его подвесили над огнем, одежда несчастного загорелась, кожа начала пузыриться, как у жареной свиньи. Другие рабы висели на стенах, поддетые крючьями за плечи. Почти у всех были вырваны глаза, как будто с некоей ритуальной целью.

– Больно! Им больно! – хохотал обезумевший солдат, тыкая пальцем в пустые глазницы одного из рабов. – Почувствуй, как больно! Попробуй моей боли! Скажи, как тебе больно, – не унимался он, пока тонкорукие создания вспарывали трупам животы.

Некоторые, пробегая под ногами у солдата, ласково терлись о него, как собаки. Силы оставили Май, она даже не могла больше кричать.

Девушка тупо оглядывалась вокруг. Она старалась владеть собой и не потерять сознания. Бедные рабы, думала она, находя силы в сочувствии другим. Несчастные кричали и завывали, и Май молилась Великой Матери, чтобы муки их были недолгими.

Солдат все смеялся.

– Не смотри, это не для тебя. Для тебя я придумал получше, шлюха. Теперь ты моя, и сюда, в глубины мира, никто не явится тебя спасти. Это мир гоблинов, которым мало нужно – чтобы кладовые их были набиты мясом и чтобы никто их не трогал. Если кто-нибудь забирается слишком глубоко, попадает к ним. Докопайтесь до их домов – и они сожрут вас! Ни один еще отсюда не возвращался.

Раб на вертеле все еще дергался и хрипел, хотя Май видела, что он почти совсем обгорел и задыхается от дыма. Она молилась, чтобы несчастный скорее потерял сознание.

Один из гоблинов стянул ее со спины солдата и потащил мимо огня – в компанию сородичей, пожиравших обгорелые трупы. Они сидели кружком и с чавканьем обгладывали кости. Один засунул длинный язык в треснувший человеческий череп и высасывал мозг – то через глазницы, то через носовые отверстия. В круге обглоданных черепов стояла высокая кровать из рубиновых кристаллов. Чаша, нож и серп лежали рядом с ней, в гранях камней и в металле ритуальных предметов отражался трепещущий зеленый свет.

Гоблины втащили Май в круг черепов и повалили спиной на кровать. Потом они разом навалились сверху и крепко привязали ее за руки и за ноги к четырем углам кровати. Теперь было видно, что их веревки – это человеческие кишки. Острые кристаллы больно впивались в нежную плоть девушки. Длинные языки гоблинов поспешно облизывали ее кожу, костлявые пальцы тянули за волосы.

Май заметила нож, серп и чашу и подумала, что сейчас ей распорют живот и вытащат внутренности, и самое страшное – она будет жива, пока ей не вырвут сердце. Рот ее сам собой раскрылся в крике.

– Спар! – простонала она. – Где ты? Спаси меня! Май держалась и вырывалась изо всех сил, но не могла порвать пут. Иссохший солдат приблизился и смотрел на нее сверху вниз. Она забилась еще сильнее. Солдат остановился в ногах кровати, и Май подумала, что он ее изнасилует, а потом выпустит кишки. Но он просто стоял и смотрел. Со лба девушки струями тек пот, а он все смотрел и не двигался. Потом солдат вдруг упал на колени и начал извиваться и кататься по полу в судорогах. Черная вязкая жидкость потекла у него изо рта, собираясь в лужу на полу. С последней судорогой черный сгусток величиной с кулак извергнулся из его рта и упал на пол. Черная лужа, густая, как патока, начала двигаться, подтекая по земле в сторону ложа.

Тело солдата упало, как будто из него ушла вся сила – и сверхъестественная, и человеческая. Он всхлипывал, лицо его было искажено крайним ужасом. Всякая ненависть исчезла из его взгляда.

– Закрой разум, – просипел он по-кеолотиански, обращаясь к Май, и еще что-то говорил, предостерегая, но она почти ничего не поняла, так солдат запинался от страха. Он смотрел вниз, на черную массу, медленно подползавшую к девушке по земле.

Теперь Май понимала, почему это существо не желало отнимать у нее Яйцо. Оно хотело войти в ее тело и через нее саму управлять Некрондом.

Май попыталась отползти от черной густой массы, подняться на ноги – но путы держали крепко. Черной змейкой существо проползло по ножке кровати и коснулось ноги девушки. Холод вошел ей в самые кости, наливая тело свинцовой тяжестью. Оно стало как будто чужим. Душа Май сжалась в маленький перепуганный комочек, в то время как ее руки поднялись по приказу чужой воли. Раздался торжествующий вопль, изошедший из ее собственных уст.

Разум заняли чужие мысли, желания власти и мести, радость заставить других страдать. Он хотел обладать миром, этот чужак. Разве он не заслужил это право своими страданиями? Май не понимала его безумной логики, да и не пыталась. Она знала только одно – внутри нее появилось чужое холодное присутствие, и хуже ничего нельзя было представить.

Гоблины перерезали путы на ее руках и ногах, подняли ее с ложа. Май, вернее, тот, кто управлял ее телом, вскочил. Длиннорукие гоблины склонились с глубоким почтением, ударяя лбами о землю и вращая глазами словно сумасшедшие куклы. Май поняла, что вопреки своей воле идет к огню, сама себе говоря, что никого не боится:

– У меня есть власть! Я не поклоняюсь богам. Я есть единственный бог. Бог жизни и смерти, повелитель душ, владыка этой жизни и следующей.

Руки Май задрожали, стискивая ларчик с Яйцом, но чернота внутри нее еще не позволила ей прикасаться к Некронду. Черная Тень еще не была готова. Но какое бы зло ни овладело телом Май, она сама тоже была там! И у нее было на это право. Она не собиралась сдаваться. Если оно может направлять ее волю, то и она может попробовать.

Великая Матерь, помилуй мою душу! Я здесь, в Твоем чреве, глубоко под землей, где рождается всякая жизнь. Матерь, услышь меня, отчаянно молилась она.

Снова и снова повторяя молитву, Май почувствовала обжигающий гнев в своем теле. Ее собственная рука поднялась и вцепилась ей же в ухо. Голова Май откинулась назад, она закричала от боли. Демон засмеялся, завизжал и снова ударил ее, еще сильнее.

В ответ она принялась молиться еще истовее, желая встать в молитве на колени. Май старалась сосредоточиться на Богине, и в какой-то момент ей даже удалось слегка согнуть колени. Но радость маленькой победы отвлекла ее, Май запнулась в молитве – и тело ее тут же выпрямилось и бросилось к зеленому пламени, где пронзенный вертелом человек уже не кричал, обтекая плавящимся жиром. Она сунула руку в огонь. Боль пронзила все тело Май, кожа начала вздуваться пузырями и лопаться.

– Видишь, у меня есть власть. Ты слаба, женщина, – выкрикнули ее собственные губы.

Май внутренне кричала от боли, но не могла ничего поделать, чтобы вынуть руку из огня. Ее держала более сильная воля. Май смотрела на свою руку, от муки теряя остатки воли.

– Обряд! – взревел ее собственный голос. – Начинаем обряд!

Ее руки, одна из них – черная от ожога, взлетели над головой во властном жесте.

– Принесите камни!

Схватив лежавший у костра кривой тонкий нож, она принялась чертить руны на каменном полу. Для той ее части, которая все еще была Май, руны казались бессмысленными.

Гоблины засуетились, снуя туда-сюда. Они таскали к огню необработанные солнечные рубины и укладывали их в круг. За рубинами они выбили в камне еще три круга, самый первый наполнили водой, второй – светящейся зеленой жидкостью. Перерезав горло одному из рабов, подвешенному на стену за ноги, они набрали крови в чашу. Тело раба задергалось, кровь полилась ручьем. Так они поступили с семью рабами, снова и снова наполняя чашу, пока не залили до краев третий, внешний круг.

– Круги кости, круги кристалла, круги воды, круги огня, круги крови, окруженные рунами, откройте врата некромантии, врата бестелесных душ, – воззвал голос Май. – Изгоните ее душу, чтобы я мог полностью владеть этим телом. Я заберу ее и всю ее силу.

Май боролась, как могла, за свое тело, не давая ему войти в круги. Но это было как дергать за веревочки марионетки и вдруг понять, что они перерезаны, и куклы нет. Май знала, что проиграла свой бой из-за недостатка силы воли. Она яростно проклинала себя, теперь понимая, почему Богиня выбрала хранителем Яйца не ее, а Каспара. Сын высокой жрицы, он должен был унаследовать твердость духа, ту самую, за которую его так любила Май.

Она вновь и вновь проклинала свою слабость. Слишком мало разума, слишком мало воли, всего-навсего жалкая девчонка с жалкой попыткой самопожертвования! Она-то думала спасти Спара от искушений Яйца… И теперь слишком поздно исправить величайшую ошибку.

– Я владею Некрондом, и первая моя цель – месть. Он умрет. Только после этого я поведу их вперед, к победе, и стану единственным богом. Сначала я разрушу его тело, а душу навеки заключу в Некронд, и высосу дыхание его жизни.

Май поняла, что ужасный голос, исходящий из ее уст, говорит о Каспаре. Его образ изошел из разума Черной Тени, и девушка увидела его.

– Нет! – яростно вскричала она, наконец прорываясь собственным голосом через клокотание в горле.

Разум демона напрягся, сбитый с толку внезапным противостоянием. Май втянула воздух сквозь зубы, пользуясь мигом передышки, чтобы воззвать к Великой Матери, представляя пред внутренним взором Морригвэн, Керидвэн и Брид, воплощавших Богиню. Но Морригвэн была не более чем сгнившим трупом, а Керидвэн в сознании Май превратилась в ее собственную мать, давно уже мертвую. Май представила, каково ей было умирать, рассеченной ваалаканским топором.

Тогда она уцепилась за образ Брид, как за последнюю надежду, но увидела, как Брид шепчется с Каспаром и смеется. Теперь Май поняла, что именно горечь по отношению к Брид отравляла ее истинную любовь к Великой Матери.

Вдруг она усомнилась, что украла Некронд только ради Каспара. Нет, Май хотела испытать его, проверить, не побежит ли он в конце концов ее спасать! Она всегда винила Брид в своем горе, будто та украла ее счастье. Май всегда была преданной ученицей Великой Матери, однако же имела в душе обиду на Деву. Истина была такова, что Май ненавидела Брид. Эта мысль ужаснула ее и выбила из колеи.

Из черноты в ее груди снова раздался вопль торжества. Тень подпитывалась ее ненавистью, наслаждаясь ею, высасывая сок этой горечи.

Решив держаться до конца в своей преданности Великой Матери и Ее избранной Троице, Май отчаянно просила у Брид прощения, надеясь, что та поймет.

Во мне есть добро, сопротивлялась Май. Я не хотела причинить никому вреда. Я просто хотела любви. Я хочу Спара, вскричала она безмолвно, вспомнив те первые несколько недель, когда он увлекся ею. Они ездили вместе на его прекрасном коне, Май впервые узнала прикосновения Спара – смущенные, но исполненные нежности.

– Спар! – во весь голос возопила она, голос ее вдруг окреп. – Спар!

Она вложила в короткое слово всю свою силу, и существо внутри нее забилось в агонии. Теперь оно пыталось дотянуться до Некронда, как будто звук имени Каспара подкосил его. Оно напрочь забыло об обряде, теперь его интересовало только Яйцо.

Май знала, что первое желание Тени по обретении Некронда – натравить на Каспара свирепых чудовищ, и это знание придавало ей сил бороться. Она собиралась разбить Яйцо. Пусть это освободит древних монстров и рассеет их по лику земли – нести смерть, ненависть и месть, как это делали черномордые волки. Но зато Черная Тень не возьмет ее возлюбленного.

Но правильно ли жертвовать целым миром ради Каспара? Сознание Май разрывалось от противоречия. Она не привыкла мыслить таким категориями и понимала только то страдание, которое видела своими глазами. Она и не хотела думать иначе! Забота Каспара – целая Торра-Альта, а забота жриц – все люди Старой Веры; у нее, Май, есть одна забота – Спар. Больше никто не имел для нее значения. Она решила разбить Некронд.

– Спар! – выдохнула девушка сквозь клокотание в горле. Звук имени Каспара был мучителен для Тени, разум черного человека бился от боли.

– Спар! – опять прохрипела Май, и на этот раз получилось громче.

Она хотела броситься в огонь, чтобы пламя очистило ее и изгнало изнутри дьявольскую душу, а может быть, уничтожило бы заодно и Яйцо. Может быть, оно треснет от жара? Но тело Май не повиновалось ей и отскочило обратно, под защиту кругов. Тьма внутри расхохоталась.

– Ты слаба, девчонка. У тебя нет силы. Ты никто, жалкая пешка в руках ничтожных князьков Торра-Альты. Когда я изгоню тебя из тела, не будет и того, только тень, блуждающая без приюта до конца времен.

Май никогда не двигалась с такой силой и уверенностью и поняла, что это не она управляет своим телом, а тот, кто вселился в нее. Он вошел в центральный круг, и Май почувствовала бесконечный холод, огромную слабость, мир вокруг потускнел, и она потеряла зрение. Зато остальные чувства – осязание, обоняние и слух – обострились до предела, до боли. Она скользила прочь, улетала, утекала, и не могла удержаться, как снег, падающий с покатой крыши.

Тьма внутри ее тела начала петь, называя символы тиса и березы, смерти и перерождения, и ясень – дерево, связующее меж собой миры и вселенные, дарующее понимание великого единства. Демон обращался к деревьям высшей магии, незнакомым Май, которые отвечали за интуицию, силу знания, но более всего за контроль над душой. Она отстраненно дивилась, откуда у этого человека столько знаний.

В отчаянии Май запрокинула голову и прохрипела, как умирающий зверь:

– Спар, умоляю, помоги… Спаси меня! Защити мою душу!

Темнота стала абсолютной, зрение ушло. Рука Май потянулась к Яйцу. Тьма призывала черномордых волков из великой пустоты. Как ни странно, хотя реальный мир подернулся кровавой чернотой, призраки Иномирья были для Май очень яркими. Проваливаясь в страх, она успела рассмотреть среди них три мужских фигуры, высокие, одетые в пурпурные мантии и высокие шляпы. Они смеялись от счастья, разглядывая свои почти совсем плотные тела. Один потянулся к чаше, схватил ее и с удовлетворением смотрел, как предмет в его ладони меняет форму, превращаясь в жабу.

Тьма высосала еще немного ее сил, чтобы сделать магов плотнее и окончательно перенести их в мир. Потом Тень развернула тело Май, и хотя та все равно ничего не видела, она интуитивно почувствовала, что здесь есть кто-то еще.

– Ты! – вырвался из ее губ чужой голос. – Ты! Ты предал меня. Ты умрешь навеки и обратишься в ничто. Без души!

Ответа не было – только звук силы, чистой адамантовой власти, подобной сверкающему солнцу в июльских небесах. Сила изливалась на нее, приказывая, повелевая, и Май знала, что это голос, и он принадлежит Амариллису. На этот раз он не был красивым – но грозным, устрашающим, пульсируя великой мощью земли. И даже более того, его мощь шла от солнца. Май вспомнила давний день, когда Амариллис стоял, не мигая, и жадно впитывал глазами солнечный свет, прежде чем пойти в темноту.

Зрение возвращалось к ней, но странным образом. Все вокруг плавало в тумане, окруженное смутными ореолами. Май видела вещи с большей глубиной, но менее четко. И тут она увидела саму себя! Поняв, что душа ее все же изошла из тела, девушка содрогнулась. Тело Май по-прежнему двигалось, но уже ведомое чужой волей. Простертая на земле, окруженная странным, колеблющимся миром, она поняла, что проиграла. Май видела камень, состоящий из отдельных зерен, и ундин, духов земли, и духов воздуха, танцевавших с радостной легкостью, равнодушных к ее отчаянию.

Кто-то стоял рядом. Маленькая женщина с длинными прекрасными пальцами и длинными волосами. Вокруг нее плавала золотая аура. Май тут же узнала ее – эта самая таинственная женщина угостила ее ивовой корой в Моевкиной Бухте. На лице гостьи была печаль и сострадание. Она погладила Май ладонью, но та, конечно, не ощутила прикосновения. Ей было ужасно холодно и одиноко.

– Это все, что от меня осталось? – спросила она.

– Это все, что остается от каждого, лишенного тела, бедное дитя.

Картина перед глазами Май обрела новую перспективу, и она увидела духовную ауру иных созданий вокруг себя. Измученные рабы, дрожавшие от страха, светились голубым, из ее собственного одержимого тела исходило черное облако. А потом она увидела его!

Амариллис шагнул вперед, от него били лучи энергии. Он весь был одет в сияние, золотое, как солнце. Примерно так Май представляла себе ангелов, добрых духов, о которых узнала в детстве из рассказов о Новой Вере. Он был светел и силен, и свет его проникал даже во тьму черной ауры ее тела.

Теперь Май видела, как сильно женщина с золотыми волосами похожа на Амариллиса. Золотая дама шагнула в зачарованные круги, ломая их, раскидывая рубины и чертя на полу новые руны. Тело Май было отброшено в сторону и ударилось спиной о камни, как пущенное из катапульты. Амариллис возвышался над ним, стены пещеры трепетали от силы его песни. Алые кристаллы вдребезги разбивались от ударов энергии.

Май снова куда-то провалилась и очнулась от ужасной боли в обожженной руке. Она была счастлива этой боли: ведь невыносимый холод одиночества ушел, душа снова была в своем теле.

Песня Амариллиса, извергавшая месть и ненависть, сменилась другой – источающей несказанную любовь. Он поднял Май на руки и нежно поцеловал, вливая в нее часть своей силы. Май пила его силу и тепло, пряча лицо у него на груди, и плакала, как ребенок.

– Я была одна… Я была снаружи и совсем одна, душа без тела… Где… он? Оно… то, что вошло в меня?

– Он убежал. Несчастная душа без тела, как было с тобой. Он ушел во внешний мир.

Май еще крепче прижалась к Амариллису и закрыла глаза. Взглянула она, только когда почувствовала присутствие таинственной золотоволосой женщины. Та опустилась на колени рядом с Май и коснулась ее обожженной руки чем-то, похожим на простую ивовую кору. Но этот кусочек коры исцелял и забирал острую боль.

Май уже хотела поблагодарить ее, но женщина вздрогнула, глядя куда-то ей за плечо. Девушка проследила ее взгляд – и сначала не увидела ничего особенного, а потом ахнула от удивления. Воздух трепетал от язычков живого света, которые все росли и уплотнялись, пока не обрели очертаний людей – таких же маленьких и золотоволосых, появившихся из воздуха. Среди них были и мужчины, и женщины.

– Что ты делаешь, Сайлле? – вопросил темнокожий мужчина с суровым лицом. Волосы его так же сияли золотом, как и у остальных. – Ты не должна была вмешиваться. Ты же знаешь, что на это воля судьбы. Мы не о том договаривались.

– Страйф, ты безжалостен! Это невинное создание могло потерять душу. Все, что я сделала, – это вернула ей тело. Ведь она имеет на него право и не совершила ничего дурного, никогда не грешила против закона природы.

– Ты знаешь, что по такому важному вопросу, как права человеческой души, должен собираться весь Высокий Круг, – вмешался еще один мужчина с глубоким голосом, державший тяжелую книгу словно оружие.

Двенадцать золотоволосых людей стояли в круге. Все они были потрясающе красивы, с утонченными эльфийскими лицами. Май смотрела, не в силах оторваться. И… у них были крылья! Паутинные, совсем прозрачные крылья, сверкающие и трепещущие в воздухе. Примерно так Май и представляла себе сказочных фей. Только эти были больше… и настоящие. Похоже, они спорили между собой, взмахивая посохами. У каждого на груди был знак – руна, и Май сразу узнала эти руны. Тот, что с книгой, был Фагос, бук; тот, что так сурово говорил, – Страйф, терн. Остальные двое, участвовавшие в споре, – Нуйн, ясень, и Дуйр, дуб. Все как один они повернулись к Амариллису.

– Ты использовал магию своего голоса, – осудил его Страйф.

– Ты знал, что это не входит в договор.

Фагос подергал себя за длинную бороду, всегда раздражавшую его, и вырвал из нее буковый орешек. Дерево знания и науки, вспомнила Май сущность бука.

– Ее душа куда важнее! – неистовствовал Амариллис. – Потеряй она душу, я потерял бы все. Я не мог не бороться! Я мог потерять ее и не желал этого допустить. Потому что я люблю ее.

Сердце Май дрогнуло.

– Может, и так, но своей последней песней ты сплел заклятие, заставляющее ее полюбить тебя, – настаивал Страйф. – Это было запрещено. Ты нарушил наши правила.

– Нет, это была песня заботы и защиты, песня спасения, – возразил Амариллис.

Сайлле продолжала лечить обожженную руку Май и ушибы по всему ее телу, о которых девушка и не помнила.

– Скоро ты сможешь пойти домой, к своей матери, – обещала Сайлле.

– Моя мать умерла.

– О да, конечно. Прости, милая, – извинилась она, как если бы знала все о жизни Май, просто забыла. – Тогда ты вернешься к своему любимому.

– Он любит другую, – с не меньшей скорбью отозвалась девушка.

– Разве? – В голосе женщины слышалось сомнение.

– Если бы он любил меня, то пришел бы мне на помощь, – горько сказала Май.

Сайлле кивнула, но без особой уверенности, и откинула Май волосы с лица.

– Тебе нужно отдохнуть, дитя. Успокойся и позволь моей силе течь сквозь тебя.

Амариллис продолжал защищаться, говоря, что у него не было выбора. Он просто должен был сделать все, чтобы спасти Май.

Властный и высокий мужчина насмешливо хмыкнул. На его груди красовался знак Дуйр, дуб. В руке у него была прекрасная резная флейта, украшенная перламутром.

– Понятно. Сдается мне, что она все время подвергает себя опасностям, а ты бегаешь следом и защищаешь ее. При этом она обладает третьей силой, что есть у людей. Забавное положение дел! Чего ты от нее хочешь? Третьей силы? Твоя роль защитника – только прикрытие.

Прекрасная леди, от которой распространялся сладкий аромат жимолости, шагнула вперед и глубоко взглянула Амариллису в глаза. Май прочла ее руну: Уйллеанд, жимолость. Она заговорила мягким голосом:

– Он говорит честно и с состраданием. Он проделал долгий путь в поисках собственной души! Сердце его открыто.

– Он лесничий. У них очень маленькие сердца, – жестко перебил тот, кто был помечен руной Тинне, остролистом. – Пора кончать бесконечные споры и действовать.

– Он нарушил правила, и по закону должен быть уничтожен, – торжественно изрек Фагос, приподнимая огромный том.

Страйф и Тинне решительно закивали.

– Но он обретает душу, – взмолилась Сайлле.

Май была безмерно напугана. Мужчины совета держались непреклонно, даже Дуйр, чье лицо казалось таким добрым.

– Нуйн, что скажешь ты? – Он повернулся к самой сияющей из фей, чьи роскошные волосы струились по плечам.

Она держала в руке связку ключей. Май чувствовала исходящую от нее глубокую мудрость.

– Я думаю, что нужно дать ему еще один шанс, – громко вмешалась Сайлле, и Уйллеанд согласно закивала, обнимая себя за плечи тонкими руками.

Так они продолжали спорить, и Май казалось, что прошло уже очень много времени. Эти создания каким-то образом вмешивались в законы природы, управляли ими. Девушка придвинулась к Амариллису и ласково погладила его по руке. У нее уже ничего не болело, рука совсем зажила – как будто прошло много недель.

Сайлле дала ей и оставшимся в живых рабам, пострадавшим от гоблинов, сонного зелья, и Май вскоре погрузилась в дрему. Иногда она просыпалась и, обнаружив, что спор о судьбе Амариллиса все еще продолжается, снова погружалась в сон.

Из этих отрывочных пробуждений она постепенно узнала многое. Амариллис был на самом деле никаким не магом с Горты, а созданием из Иномирья, земель, через которые проходят души людей после смерти, чтобы достичь блаженства Аннуина и воссоединиться с Великой Матерью перед новым рождением. Похоже, что у Амариллиса не было души, бессмертный, он жил бы вечно – но чем-то согрешил и заслужил смерть, если только не найдет себе душу.

Теперь Май поняла, что он в самом деле не желал завладеть Некрондом. Ему нужна была только душа, чтобы влиться в круг жизни и жить по-настоящему. Эта нужда была сильнее любой другой.

– Она тебя не любит. Она любит другого. Ты не обретешь души, пока не заслужишь любовь человеческой женщины.

– Но зато я ее люблю, – тихо ответил Амариллис. Несколько минут стояла полная тишина. Воздух дрожал от напряжения.

Страйф недоверчиво фыркнул, но Уйллеанд покачала головой:

– Ты не прав, Страйф. Он говорит правду.

– Это не важно, – не сдавался Страйф. – Он использовал магию голоса и нарушил договор. Умри эта девушка, он тут же отыскал бы другую и соблазнял бы ее. Немало их у него было в Ри-Эрриш, в Иномирье, как те земли называют люди.

– Нет! Мне не нужно другой! – вскричал Амариллис. – Когда она нечаянно призвала меня из Ри-Эрриш своим заклинанием… Когда я впервые увидел ее, такую слабую, невинную, и то, как она нуждается во мне, по-настоящему нуждается… Ни один из вас не знает, как это, когда в тебе нуждаются! Она беспомощна, ужасно одинока и несчастна, и возложила на себя миссию, которая не под силу никому из людей! И сделала так от благородства сердца. Я тысячу раз готов повторить свою песню, пусть это и запрещено, чтобы только оградить ее от зла! Спасение ее души для меня важнее, чем обретение своей. Поймите же, я люблю ее, она открыла мне, что такое любовь.

– Тем не менее ты нарушил запрет и будешь отправлен обратно в Ри-Эрриш, где твое тело будет высушено и распылено. Ты обратишься в ничто, в бесплотную пыль вселенной. Ты перестанешь существовать, – торжественно изрек приговор Фагос.

– Это моя судьба, и я готов ее принять. Но дайте мне время помочь девушке завершить ее миссию. Я не могу оставить ее здесь, в пещерах гоблинов. Даже если она убежит от них, то станет рабыней в копях Каланзира. Жизнь жестока и безжалостна. Я должен оставаться с ней. Вы должны это позволить! Ведь вы не хотите, чтобы она пострадала за мои грехи? Ради нее, умоляю вас, дайте мне отсрочку.

– Это благородные слова, – вскричала Сайлле, по лицу ее струились слезы. – Я считаю, мы должны исполнить его желание.

Фагос изучил выражения лиц остальных одиннадцати фей и покачал головой.

– Сайлле, большинство не согласно. Он должен обратиться в прах.

– Нет! Не сейчас, – отчаянно протестовал Амариллис. – Не причиняйте ей такого зла, ведь больше ей никто не поможет. Я должен защитить ее.

Сердце Май стремилось к нему. Амариллис просил только за нее, и по щекам девушки покатились слезы. Она сделала усилие, чтобы сбросить остатки волшебного сна. Амариллис стоял перед Высоким Кругом Старейшин в дальнем конце пещеры. Май решительно приблизилась, взяла его за руку и крепко сжала. Она его не собиралась оставлять. Она не отплатит ему злом за добро. Ведь в руках Май было спасение его души!

– Спар, прости меня, – прошептала она неслышно, соленые ручьи текли и текли по щекам.

Она переплела свои пальцы с пальцами Амариллиса и почувствовала ответное ласковое пожатие.

– Но я люблю его. Не забирайте его от меня, – попросила она. – Вы не должны, пожалуйста, смилуйтесь… Не поступайте так с ним… и со мной.

Круг заколебался. Уйллеанд приблизилась и взглянула Май в глаза. Девушка почувствовала поток силы, хлынувший к ней в душу и высвечивающий ее насквозь.

– Нет, это правда! – неожиданно для себя запротестовала Май. – Я его люблю! Я… нуждаюсь в нем, он нужен мне.

– Не благодаря ли чарам его песни?

– Чары песни меня всегда пугали, – спорила Май. – Я думала, он хочет власти надо мной. Нет, я люблю его, он мне нужен. Он защищал меня столько раз, спасал мне жизнь, хотя я неблагодарно пыталась сбежать от него. Он всегда оставался рядом.

Чем больше она настаивала, тем сильнее понимала, что не лжет, говоря о любви. В самом деле, некоторым образом она любила Амариллиса! Сердце Май было разбито, она оказалась одинока и брошена – и тут появился кто-то, кому она была нужна. Амариллис не солгал: ничто не сравнится с тем, когда в тебе нуждаются.

– Мы дадим ему время, – сдался Дуйр. – Нам нужно время, чтобы решить окончательно.

Все согласно закивали, и Май почувствовала, что Амариллис еще сильнее сжал ее руку. Воздух замерцал, и крылатые создания начали медленно уменьшаться, пока не превратились в мерцающие золотые точки.

Май смотрела, как они исчезают, и тут весь мир вокруг пробудился. Зашевелились, стеная, спавшие рабы; те, у кого из них оставались глаза, оглядывались с недоуменным ужасом, как дети, которые не знают, где очутились. Но Май почти не смотрела на них. Она пала в объятия Амариллиса.

Обхватив девушку руками, он коснулся ее губ своими. Это был не страстный и не требовательный поцелуй, но полная самоотдача и нежность. Сердце Май затрепетало, и она еще крепче прижалась к нему.

Амариллис первый прервал поцелуй.

– Ему понадобится немного времени, чтобы поработить еще чью-нибудь душу. Нам нужно спешить.

ГЛАВА 25

Амариллис тянул Май за руку, но та не поддавалась.

– Мы не можем их бросить! – протестовала она. Он не слушал.

– У нас сейчас более важная задача. Выбора нет. Я нашел гоблинскую дорогу на поверхность и показал ее троим рабам, у которых осталось зрение. Я также попросил их позаботиться об остальных. Больше мы для них ничего не можем сделать, Радостная Луна. Ты только напрасно растратишь силы. Нам нужно спешить вниз, в чрево земли, пока Черная Тень не нашла себе другое тело.

У Май не осталось сил спорить. Голос Амариллиса был мягким, но непреклонным. Она послушно поспешила за своим спасителем. Стоило Май споткнуться, как Амариллис подхватил ее на руки и понес – так мог бы жених нести невесту к новой, радостной жизни. Девушка слишком вымоталась, чтобы протестовать.

В зловещем свете головни из костра, горевшей зеленым пламенем, слышалось только два звука – быстрые шаги Амариллиса да стук пещерных гоблинов за спиной. Тощие длиннопалые создания сторонились Амариллиса, держась от него на почтительном расстоянии. Только один осмелился напасть: он спрыгнул на них с потолка, где таился, уцепившись за сталактит. Гоблин, должно быть, давно там прятался, ожидая, когда путники окажутся прямо под ним.

Амариллис обладал очень быстрой реакцией и прикончил гоблина одним ударом кулака раньше, чем Май успела понять, что происходит.

Девушка перевела дыхание и еще крепче прижалась к Амариллису. Она подумала, что, быть может, за последний месяц каждый день проходила мимо этих костлявых тварей, даже не догадываясь о том. Ведь столько рабов по пути отставало, и их бросали в пещерах – неужели на растерзание гоблинам, которые утаскивали их в свои темные дыры и пожирали?..

– Мы должны спуститься еще ниже жилищ гоблинов, в самое сердце земли. Эти создания живут не слишком далеко от поверхности, потому что охотятся на рудокопов и других наземных жителей, – объяснил Амариллис. – И чем глубже мы окажемся, тем безопаснее…

– Там мы и похороним Некронд, – закончила Май его мысль.

Она мало что могла разглядеть в зеленом свете: те же ломаные скалы, выточенные водой пещеры и глыбы сталактитов, росшие в темноте много тысяч лет. Они с Амариллисом протискивались сквозь узкие трещины в камне и проходили сквозь огромные арки, но всегда под землей присутствовал звук капающей воды. Зеленая дымящая головня, которую Амариллис окунул в лужу пламенной жидкости костра гоблинов, почти не коптила. Май заметила, что чем глубже они спускаются под землю, тем делается теплее.

Амариллис замер перед очередной трещиной в скале. Проход оказался слишком узким даже для них с Май, хотя и вел в новую систему пещер. Девушка думала, что придется возвращаться и искать другой путь вниз. Она не собиралась останавливаться, кроме как оказавшись у самых корней Каланзира.

Однако Амариллис собирался во что бы то ни стало пройти сквозь трещину. Он глубоко вдохнул, как будто собираясь запеть, – но вместо этого испустил глубокий вздох и принялся искать подходящий осколок твердой породы.

Он долго трудился, откалывая куски камня и расширяя проход, а Май тем временем уснула, слишком усталая, чтобы видеть сны. Когда она пробудилась, то увидела, что Амариллис все еще работает, скинув рубашку. По вискам его и по мускулистой спине струился пот. Увидев, что девушка проснулась, он улыбнулся ей, но ничего не сказал.

Май тоже не знала, что бы сказать, и была рада его молчанию. В последнее время меж ними возникло некое напряжение, отличное от естественной простоты влюбленных. Так бывает меж друзьями, когда становится ясно, что их чувства перерастают во что-то большее. До сих пор Май было все равно, что о ней подумает Амариллис, а теперь она боялась его обидеть или разочаровать.

Девушка чувствовала, что желание понравиться сковало не только ее язык: Амариллис тоже держался иначе. Наконец он выбил в скале дыру, достаточную, чтобы протиснуться сквозь нее, и они продолжили путь – но очень скоро наткнулись на новую расщелину, ведущую почти вертикально вниз. Это была узкая, как каминная труба, дорога; Амариллис столкнул носком сапога камешек, и тот долго летел вниз, ударяясь о скалы, а упал с характерным всплеском, как если бы снизу была вода.

Амариллис улыбнулся.

– Лучше не придумаешь! Мы спустимся туда. Так далеко никто не доберется веками – если вообще доберется.

Из шахты поднимался теплый воздух, атмосфера пахла огнем. Май подумала о запахе кузницы. Но эти уютные домашние ассоциации мигом исчезли, когда вверх вырвалась шипящая струйка пара.

– Глубинный змей, – пробормотал Амариллис. – За тысячи лет через Иномирье прошел, кажется, только один. По крайней мере больше я не видел. Они тоже дети Великой Матери, создания круга жизни, но долгоживущие, как каменные люди.

– Я вниз не полезу, – быстро сказала Май. – Нет, не то чтобы я боялась… Просто думаю, у меня не получится.

Он улыбнулся.

– Я и не требую этого от тебя. Просто залезай мне на спину и держись покрепче.

Подобная идея Май тоже не радовала, но она подчинилась и вскарабкалась ему на спину, крепко обхватив руками за шею. Глаза она на всякий случай зажмурила. Каспар в Торра-Альте часто дразнил ее, разгуливая по самому краю крепостной стены, и Май всякий раз не могла смотреть на это спокойно.

Вцепившись в Амариллиса и закрыв глаза, она слышала его тяжелое дыхание и скрип сапог по камням. Некоторые камушки откалывались и падали вниз, с плеском утопая в воде.

– Держи свет выше, Радостная Луна, – велел Амариллис. Май постаралась приподнять головню и начала молиться.

Горячий воздух мешал дышать, от воды поднимался пар. Одна волна захлестнула скалу всего-то в ярде от ее ноги. Амариллис крепче прижался к скальной стене, и волна с шипением обдала камни, едва не задев девушку. Май была рада, что на спине у нее плащ.

– А… глубинный змей?.. – пролепетала она. Очередной камешек, выскользнувший из-под ноги Амариллиса, упал в воду уже совсем рядом, и страх высоты сменился у Май страхом чудовища. – Он не может отнять у нас Некронд?

– Нет, – спокойно ответил Амариллис. – Мы спустились так глубоко, что вода реется и кипит от жара самой земли. Праотцы глубинного змея зародились здесь еще в начале времен, но в отличие от других созданий не устремились к поверхности. Им нравится плескаться в ласковом жаре Великой Матери. А едят они минеральные соли, выступающие из камней. Такому простому зверю незачем Некронд. Он нигде не выживет, кроме как здесь, и у него нет никаких желаний и нужд, чтобы достигать их с помощью Яйца. Кипящая вода – лучшая охрана для талисмана.

Однако Май не повеселела, когда увидела глубинного змея. Это было огромное извивающееся создание вроде слизня, с большой безглазой головой; шкура у него была прозрачная, как у зародыша. Морда змея не имела черт, разве что если считать за таковые круглую огромную пасть, откуда он испускал струи воды. Толстый хвост сильно бил по поверхности, поднимая фонтаны кипящих брызг. Потом змей снова нырнул в озеро, по воде побежали широкие круги, волны забились о стену, на которой висел Амариллис. В брюхе змея бурлило и клокотало, и Май подумала, не похож ли он строением на птицу. Птичница в крепости рассказывала ей, что курам обязательно подмешивают в еду мелкие камешки, потому что у кур нет зубов, и гравий в глотке работает, как жернова, перемалывая пищу. А этот глубинный змей мог бы без труда перемолоть человеческие кости.

Высоко держа зеленый факел, начавший дымить во влажном воздухе, Май разглядела, что скала обрывается прямо в кипящую воду. На дальней стороне озера виднелось что-то вроде берега – широкая каменная ступенька над водой. Больше идти было некуда, но что проку? Между ними и ступенькой лежало кипящее озеро, а это не меньше, чем целый мир. Из-за жара, исходящего от воды, пот заливал Май глаза. И как переправиться, было совершенно непонятно.

– Если нас не проглотит глубинный змей, мы заживо сваримся в воде.

Май старалась говорить спокойно, но голос все равно дрожал.

– Я об этом уже думал, – без малейшей тревоги отозвался Амариллис.

– Да? И что же нам делать?

Он почему-то избегал прямого ответа.

– Это самое подходящее место для нашей цели. Мало кто сможет найти сюда дорогу, еще меньше сумеют спуститься по отвесной скале, и уж точно никто не переправится через кипящее озеро, где живут глубинные змеи. Представь только, как мы далеко от поверхности! Копи глубоки, а мы сейчас ниже самых глубоких из них. К тому же скоро Каланзир исчерпается, люди уйдут из этих гор, и более заброшенного места не будет на земле.

– Но это же не поможет нам переправиться! – воскликнула Май почти раздраженно.

Она злилась. Да, Амариллис прав, это самое подходящее место, никто туда не доберется… Включая и их самих. Амариллис засмеялся.

– Неужели ты думаешь, милая моя Радостная Луна, что я притащил тебя сюда просто так? Нет, ты слишком драгоценна, чтобы тобой рисковать. Верь мне. Магией голоса…

– Нет, Амариллис! Они сказали, что уничтожат тебя, если ты используешь магию голоса!

– Они не смогут, если только ты… – Голос его слегка дрогнул.

– Но, Амариллис…

– Если ты полюбишь меня, они смогут только отнять у меня жизнь. Не важно, что они решат, они ничего не смогут мне сделать, если ты… если… Любовь выше закона. Ты отдашь мне частичку своей души, если полюбишь меня, понимаешь? А доказать свою любовь ты должна, родив от меня ребенка.

– Ребенка! – вскричала Май пораженно.

Она была готова полюбить его всем сердцем, это правда, но… Родить ребенка от него! Она вспыхнула, смятенная, при мысли о Каспаре.

– Радостная Луна, ты меня любишь? – спросил Амариллис так тихо, что голос почти терялся в шипении воды. – Любишь ли ты меня настолько, чтобы выносить моего ребенка?

– Я… я…

Она медлила, не зная, что ответить. Язычок воды обжег ей спину, и Май вскрикнула от боли. Амариллис мгновенно развернулся так, что она прижалась к скале, и собой прикрыл ее от опасности.

Из горла его излилась высокая чистая нота. Она все росла, меняясь от печальных до радостных тонов, и этот звук был так прекрасен, что Май вспомнила сверкающие водопады, летящие с высот Желтых гор, и радугу после летней грозы. Но более всего песня напомнила ей о подснежниках, первых цветах, пробивающих корку льда, встающих на лесных проталинах обещанием скорой весны. Это была песня надежды, любви и ожидания счастья, песня радости жизни.

Сами горы будто вздохнули от удовольствия, радуясь звуку. На краткий миг Май почувствовала, что вся вселенная прислушивается, растворяя себя в звуках песни Амариллиса и добавляя ему сияния и славы…

Гигантский змей всплыл из глубины озера, и Май отпрянула от неожиданности. Сквозь толстую прозрачную шкуру зверя виднелись черные пятна его пульсирующих семи желудков. Блестящие рога на голове, напоминающие усики улитки, покачивались в такт мелодии. Огромная тварь приблизилась и замерла на воде у ног Амариллиса, только конец хвоста слегка подергивался.

Не переставая петь, Амариллис ступил на скользкую спину змея. И тот покорно выгнулся под его ногой, стараясь стать плоским. Амариллис помог Май спуститься с его плеч на спину змея, и она, дрожа, ступила на страшную тварь, не очень-то ей доверяя. А вдруг глубинный змей на середине озера возьмет и нырнет, сбросив седоков в кипяток? Она прижалась к своему спутнику, ища поддержки, но глубинный змей послушно поплыл по направлению к берегу, не делая попыток изменить курс. Май вытерла со лба пот.

Как ни странно, но на берегу их ждали. Девушка сразу же узнала темный плащ и шипастый посох Страйфа, создания из Высокого Круга.

– Талоркан, – холодно приветствовал он. – Ты снова ослушался.

Амариллис вскинул голову.

– Мне нет дела до ваших правил.

– Тем не менее правила распространяются и на тебя. Скоро ты умрешь, и смерть твоя будет окончательной. – Страйф усмехнулся углами губ. – И на этот раз я буду рад не меньше Фагоса, которого больше всего раздражают нарушения правил.

Май заморгала. За плечом Страйфа появился Дуйр, играя на блестящей флейте. Вспышка света – и оба они исчезли, только эхо музыки еще отдавалось от каменных стен.

Амариллис опустил плечи.

– Что с тобой будет? – воскликнула Май, сжимая руки, чтобы они не дрожали.

– Я умру, – просто ответил он. – Как и любого другого, кого ты знала, впереди меня ожидает смерть. Это не так уж страшно, если привыкнуть. Смерть ведь удел любого, так? Не стоит ее бояться.

Май покачала головой.

– Конечно, нет. Я не боюсь смерти, потому что Матерь примет меня и снова вернет на землю. Нет, мне бояться нечего – разве что потерять тех, кого я люблю. Я боюсь только одиночества.

– Вот и я тоже, – продолжил Амариллис. – Я тоже боялся одиночества и забвения… А теперь не боюсь.

И он нежно притянул к себе девушку, желая поцеловать, но она не далась и оттолкнула его.

Глаза Амариллиса потемнели от страха.

– Но я… Нет, я не могу, – пролепетала Май, глаза ее наполнились слезами.

Она совсем запуталась. Она любила Амариллиса… по-своему; она была благодарна ему, уважала его. Но…

Май медлила в замешательстве, и Амариллис отвернулся к стене и занялся простыми делами – расстелил на камнях меховой плащ, чтобы девушке было удобнее сидеть. Факел слабо мерцал, тепло, идущее от озера, успокаивало.

Май уселась на расстеленный плащ и взяла в руки серебряный ларчик.

– Понимаешь, – неопределенно начала она, – я пришла сюда из любви к другому, чтобы защитить его душу, и…

Она откинула крышку ларчика, и вместе с Амариллисом они устроили гнездышко для Некронда из прядей волос и сухих трав, которые Май купила в Кастагвардии. Древний талисман, помеченный черной полосой ожога, выглядел совершенно невинно – как будто редкая птица залетела сюда и снесла яйцо. Как окаменевшее яйцо кречета или орла, думала девушка. Кто бы мог подумать, что в нем скрывается такая сила? Первый Друид был мудр, придав талисману такую форму. Когда Май в первый раз увидела Некронд, она, помнится, была почти разочарована. Она ожидала, что Яйцо окажется золотым, или алым, с серебряными рунами по поверхности, или выточенным из цельного рубина. А оно было просто белым, с голубыми прожилками.

Они с Амариллисом стояли рядом и смотрели вниз, на Некронд у своих ног.

Май вздохнула. Ей было непривычно легко: огромная ноша упала с ее плеч!

– Но я никогда не вернусь к тому человеку. Если я сделаю это, то однажды могу проболтаться ему, где находится Некронд, и он пойдет за ним.

Внезапно девушка поняла, что нужно сделать. Всю дорогу сюда она колебалась, готовая развернуться и броситься обратно, к Каспару: но теперь наконец решилась. Май оставляет Каспара навсегда. Она долго смотрела на Амариллиса и видела не прекрасное лицо, не стройное мускулистое тело, но только любовь и заботу в его глазах, странно поблескивавших в зеленом свете. Все встало на свои места. Если Май будет принадлежать другому, она никогда не вернется к Спару. Отдав себя Амариллису, она навек избавит Спара от предательского Некронда.

Ее беспокойного лица коснулась улыбка.

– Спой мне, – попросила Май. – Но не магией лесничего, просто своим голосом. Спой мне голосом своего сердца.

Она изучала выражение его глаз, а потом шагнула вперед и отдалась его объятиям, пробуя вкус поцелуя. Май все еще смотрела Амариллису в глаза и видела, как в них отражается ее собственный взгляд. Она рассмеялась.

– Скажи мне еще одно… Рубины, откуда ты знал, где их найти?

Он улыбнулся в ответ.

– Это очень просто. Я – бессмертное солнечное существо, происхожу от Солнца и повсюду чувствую Его присутствие. Когда рубины создавались, они пили солнечный свет, и в них заключены капли этого света. От этого они так сверкают, а еще излучают тепло, которое я чувствую сквозь камень. А теперь – тс-с! У нас будет много времени, чтобы поговорить.

И он запечатал ей уста поцелуем.

Потом они лежали рядом, тела их тесно сплелись. Тая от нежности Амариллиса, Май глубоко заглянула ему в глаза, ища его истинной сущности. И пока она смотрела, желтые радужки глаз лесничего приобретали естественный карий оттенок, мешаясь цветом с ее собственными глазами. Так Май увидела его душу.

ГЛАВА 26

Каспар постелил на пол свой плащ и осторожно уложил на него Урсулу.

Тяжело дыша, Рейна привалилась к столу, пачкая локти в вековой пыли.

– Займись девушкой, – рявкнула она на Элергиана, который суетился вокруг. – У меня все в порядке, просто устала.

Глаза Урсулы закатились. Тихо постанывая, она поджала ноги, сворачиваясь клубком от жестокой боли в животе.

– Жабий яд жжет ее внутренности, – объяснил маг, приподнимая голову девушки и вливая ей в рот серебристую триночницу. – Ничего, потерпи, храброе дитя… Скоро станет полегче. Трижды поспишь – и выздоровеешь. – Он бросил сердитый взгляд на Каспара. – Что ты встал? Пойди, найди где-нибудь воды!

И, отвернувшись, старик принялся освобождать Урсулу от обрывков одежды, чтобы осмотреть ее раны.

Юноша стиснул зубы: все тело девушки, юное и сильное, хотя по-женски округлое, покрывали сплошные шрамы. Запекшаяся кровь не давала оторвать одежду от кожи. Каспар сглотнул. Урсула, наверное, видела, что случилось с волкочеловеком! Интересно, скоро ли она будет способна внятно рассказать об этом?

Каспар отвел глаза от страшного зрелища и взглянул на купол. Через густую завесу пыльной паутины он увидел роспись – по темно-синему потолку белые созвездия. Вода, напомнил он себе и огляделся. Здесь, как в комнате Морригвэн, было множество полок, уставленных всякой всячиной. Ножи, кости, чаши, кувшины… В некоторых прозрачных сосудах светились разноцветные зелья. Камин засоряло множество гнезд галок, должно быть, столетиями падавших сюда через дымоход.

Оставляя следы на толстом ковре пыли, Каспар поспешил через купольный зал в следующие покои. Он быстро прошел несколько темных и пыльных комнат; здесь были бочки, горшки и вазы, но совершенно пустые. Только в конце этой длинной анфилады обнаружился зал с круглым колодцем в середине.

Перегнувшись через край, Каспар увидел собственное отражение. Он дунул – изображение затрепетало. Вода была всего в футе от края, она казалась темной, но пахла нормально. Юноша намочил в ней палец и попробовал воду на вкус. Она оказалась сладкой. На полу у ног лежал деревянный ковшик, но едва Каспар поднял его, дряхлое дерево распалось у него в руках. Вспомнив, что в соседней комнате много металлических сосудов – золотых и еще каких-то, почерневших, должно быть, серебряных, – он бросился туда. Не сразу, но все же отыскал подходящий сосуд без дырок и набрал воды.

Элергиан забрал у него кувшин без малейшей благодарности, добавил в воду чуть-чуть триночницы и начал промывать раны Урсулы. Видя, что его помощь здесь не требуется, Каспар пошел лечить своего коня. Он насильно раскрыл ему рот и влил под язык немного волшебной жидкости. Огнебой проглотил, округлив глаза от незнакомого вкуса.

Рейна подала Каспару еще одну склянку с триночницей.

– Никогда не пробовала поить этим лошадей… Но мне кажется, все-таки лучше дать ему еще одну порцию. Если лекарства слишком мало, оно может не подействовать. Впрочем, если его слишком много, энергия триночницы может разорвать живот. Рассчитай правильно – и у тебя будет самый здоровый конь в Кабаллане.

Каспар криво улыбнулся и принялся скрести куском черного мыла бока коня, отмывая его от жабьей грязи.

Когда мытье и лечение наконец кончились, все уселись на пол, устало дыша. Урсула глубоко заснула, и Огнебой, лежа на боку, всхрапывал во сне. Прошло несколько часов, прежде чем все отдохнули.

Первым проснулся Огнебой и сразу вскочил на ноги. Элергиан подал ему ведро с водой, и скакун долго пил, а потом снова свалился спать. Урсула проспала куда дольше. После того как она тоже утолила жажду, Каспар воспользовался возможностью разузнать о волке.

Урсула глядела на него мутными глазами.

– Я не знаю. После встречи с жабами он сварил из трав какое-то снадобье и дал его Мамлюку, а нам с конем не дал.

Сказал, что это противоядие. А потом сказал, что отойдет ненадолго, и побежал вперед. Я не поняла зачем. Должно быть, просто сошел с ума. – Взгляд девушки затуманился, голова склонилась. Она закрыла глаза, снова засыпая, и пробормотала: – А где песик? Ведь он не потерялся? Я с ним дружила.

И Урсулу одолел второй сон.

Каспар не особо волновался насчет Трога. Он знал, что пес может сам о себе позаботиться. Другое дело волчонок! Каспар отвечал за Рунку. Морригвэн велела ему приглядывать за волчонком! Кроме того, где же волкочеловек с Некрондом? Папоротник продолжал настаивать, что чуял его запах в Кастагвардии.

Каспар уснул, но беспокойство не оставляло его и во сне.

– А все-таки, где именно мы находимся? – спросил юноша на следующее утро.

По настоянию Рейны они все приняли немного триночницы и спали долго и глубоко. После тройного сна Каспар чувствовал себя так, будто стал выше на несколько дюймов. Однако измерив свой рост с помощью лука, он с сожалением понял, что вовсе не изменился.

– А зачем тебе быть выше ростом? – смеялся над ним Перрен. – Это не сделает тебя больше, чем ты есть, изнутри.

Горовик как раз только что вернулся из комнаты с колодцем и с удовольствием облизывал мокрые пальцы. Каспар догадался, что тот хорошо провел время, слушая истории воды.

– Если история правдива, мы находимся как раз под дворцом Кастагвардии, – ответила Рейна на вопрос Каспара. – Сейчас он захвачен ворами, укравшими корону. Кажется, это летняя резиденция семьи Дагонета.

Имя короля она выплюнула с презрением. Урсула сидела, сияющими глазами следя за каждым движением Каспара. Он чувствовал себя очень неудобно под ее взглядом, однако же вежливо осведомился, как она себя чувствует.

Девушка засияла.

– О, замечательно. Во мне достаточно сил, чтобы пуститься на поиски Мамлюка и отомстить!

Она рассмеялась подобной мысли.

– Отлично, – отозвался Каспар. – А мне вот пора бы пуститься на поиски волкочеловека. Папоротник, нам нужно вдвоем пойти в город искать его следы.

Перрен замотал головой.

– Сначала нужно позаботиться о друзьях. Все это время я был не прав, стараясь отговорить тебя спасать Урсулу. Ты доказал мою неправоту, потому что вот она, Урсула, живая. Ты сам научил меня, что нельзя оставлять друзей.

Каспар нахмурился.

– Друзей? Но они же все здесь.

– Я слышал много историй о подвигах, больше, чем могло бы вместиться в твоем малом мозге. И ни в одной из этих историй человек не совершал подвигов, бросая своих друзей.

– Я не хочу совершать подвиги! Только найти Некронд.

– Тебе не найти его без друзей. Матерь даровала их тебе, и ты должен доверять Ее выбору, – продолжал наставлять его Перрен. – Твой долг – найти пса и волчонка. Неужели ты не беспокоишься о них?

– С ними все будет в порядке, наверняка они прячутся где-нибудь в холмах и охотятся вместе, как в старые добрые времена. А Некронд…

– Предающий своих друзей предает весь мир, – пророкотал Перрен. – Найди волчонка. Она плачет о тебе.

– Плачет обо мне?

Каспар лихорадочно нащупал руну волка в кармане, костяную пластинку, данную ему Морригвэн. Он очень испугался за Рунку.

– Она – выше по течению от колодца, сидит и воет, призывая тебя. Зовет тебя в час нужды.

Каспар вскочил на ноги и схватил лук. Он двинулся к двери, за ним тут же засеменил лёсик и затопал горовик. Урсула испуганно вскрикнула.

– Господин, ведь ты не уйдешь без меня? Пожалуйста, не уходи! Это смерть для раба – потерять господина!

Каспар остановился как вкопанный.

– Но ты больше не рабыня, дитя, – заверила ее Рейна. – Смотри, триночница вытравила с твоей кожи черный крест. – Она пригляделась и подняла брови: – Но остальные татуировки, цветные, они почему-то остались! Должно быть, ты родилась с ними.

– Я никогда не буду свободной. У меня нет ни дома, ни страны, которую я могла бы назвать родиной, – печально отозвалась девушка. – Даже имени у меня нет. Я, наверное, никто…

– Твое сердце всегда знало, что это не так, – мягко сказал Каспар, беря Урсулу за руки. – Но пока ты останешься здесь. Сердце твое окрепло, но тело еще слабо.

Она крепко сжала его пальцы.

– Но ведь ты вернешься за мной? Обещай, что вернешься!

– Конечно же. Пригляди в мое отсутствие за Ланой и за Огнебоем.

Девушка радостно улыбнулась, благодаря за доверие. Каспар долгим взглядом посмотрел ей в глаза, потом развернулся к двери.

Рейна вложила ему в руку маленький пузырек.

– Это остатки триночницы. Расходуй ее бережно. И спаси волка; только любовь к волку в людских сердцах сможет разрушить проклятие, довлеющее надо мной.

Каспар кивнул. Элергиан потянул его за рукав.

– Ты не выйдешь обратно через канал. Если его еще не затопили, там полно солдат и инженеров.

Рейна согласилась, но горячо заспорила с магом о том, какой тайный выход нужно использовать Каспару.

– Я могу вывести тебя через дальнюю комнату, – предложил Перрен.

– Но там тупик, – хором отозвались Каспар и маг. Перрен пожал квадратными плечами.

– Такие великие колдуны должны знать – не все то камень, что выглядит как камень. Горовик зашагал вперед, и Каспар поспешил за ним, ничего не понимая. Он нес один из факелов, которые Рейна сделала из сухих птичьих гнезд. За ними вприпрыжку бежал Папоротник.

В зале с колодцем Перрен, как обычно, погрузил руку в воду и с удовольствием облизал пальцы. За этой комнатой имелась еще одна, маленькая, с почти необработанными каменными стенами. Из нее больше не вело дверей.

Каспар глубоко вдохнул, собираясь сообщить об этом, но его опередил Папоротник. Он громко высказался насчет разума горовиков.

– И ты мне не веришь, что волк был в городе? – Острым пальчиком он ткнул Каспара в грудь. – Ты веришь кому угодно, даже говорящей груде камней, только не мне!

– Довольно, довольно, – миролюбиво пророкотал Перрен и извлек из кармана кусок корешка.

Лёсик выхватил его и засунул в рот, жуя так часто и громко, что даже у Каспара свело челюсть. Невнятно пробормотав слова благодарности, Папоротник принялся за свое:

– Корешок вкусный, но это не отменяет факта, что стена есть стена. – И он пнул твердый камень ногой.

Каспар поднес факел поближе. В самом деле, камень был Цельный и несокрушимый.

Перрен гулко расхохотался.

– Сейчас увидите.

И горовик принялся петь на незнакомом языке, который Каспар однажды уже слышал в пещере горовиков. Песня не была красивой и мелодичной. Скорее она напоминала камнепад. Перрен пел все громче, юноша и лёсик оба зажали уши руками. Наконец ужасное пение оборвалось. Папоротник запыхтел с облегчением.

Горовик сердито взглянул на него и снова повернулся к стене.

– Просыпайся! – крикнул он раздраженно. – Давай вставай! Дай нам пройти!

Он изо всех сил пнул скалу, и Каспар подумал, что сейчас он замычит от боли, – но вместо этого застонала и заворочалась скала. Она вздыхала, как старик, которого поднимают с постели. Перрен снова пнул камень, еще сильнее.

– Ну же, шевелись! Пропусти меня!

Каспар отшатнулся. Камень ворочался у него глазах, приобретая вид огромного горовика, обросшего мхом и корнями.

– Я глубоко спал, юноша, – заворчал он. – Пять сотен лет я спал, и вот приходит какая-то молодежь и требует, чтобы я шевелился. Никакого почтения! Где ваши манеры, молодежь? И что вы тут вообще делаете? Ты слишком молод, чтобы разгуливать где попало. Твоим родителям должно быть стыдно отпускать далеко такого юнца.

– Юнца! – разозлился Перрен, снова пиная скалу. – Ладно, пропусти меня.

– Я теперь никогда не засну, – продолжал негодовать старый горовик. – И всегда одно и то же! Стоит только задремать… Молодежь только о себе думает! И зачем вы принесли сюда противный свет, кусок солнца в моей спальне? Это настоящая наглость. Я никогда не двигаюсь с места ради существ с поверхности. Никогда! А когда я говорю «никогда», я имею в виду с тех пор, как мир весь пылал и камни плавились. Я хорошо помню то время. Камни до сих пор хранят тепло.

– О да, мудрый горовик, конечно, ты помнишь, – торопливо сказал Каспар. – Пожалуйста, извини, что мы тебя разбудили. Нам правда очень нужно наружу, иначе мы никогда не стали бы тебя тревожить.

Перрен согласно кивнул и пустился в разъяснение на языке горовиков. Старик дернулся, едва не раздавив Каспара.

– Друидское Яйцо! Сам Некронд! Мы всегда считали, что друиды глупцы. Большие глупцы! Они положили все яйца в одну корзину; ведь так говорят у вас, наверху?

– У нас, оленей, так никогда не говорят, – помотал головой Папоротник. – Иногда мы говорим, что олень больше оленихи. А еще – ветер с востока, волки с запада, надобно бежать со всех ног. А еще я слышал – ранняя весна, ранние охотники. Вот и все.

– Этот парень думает, что он олень! – развеселился горовик. Его огромный живот так и заходил от смеха. – Такая шутка стоит того, чтобы вас пропустить.

Со страшным грохотом он оторвал свое большое тело от стены и на миг сомкнул руки вокруг Каспара и Папоротника, чтобы, сложив губы, задуть факел. Все погрузилось в темноту.

– Пойдемте, молодежь, я покажу вам выход из своего дома.

– Мы и сами дойдем, – заспорил Перрен сердито. – Нас провожать не нужно!

Но большой горовик не слушал его, и Перрен затопал позади, бормоча себе под нос, что все взрослые одинаковы и вмешиваются, куда не надо. Каспар усмехнулся. В компании взрослого горовика Перрен вел себя как капризный юнец. Таким он Каспару больше нравился, горовик был куда более человечным, чем когда рассказывал свои истории без начала и конца.

Каспар не знал, как много они прошли, когда наконец впереди открылась пещера, освещенная дневным светом. Яркий луч падал из отверстия в потолке. Наверху зловеще свистел ветер; воздух пах свежестью.

Горовик поднялся ближе к поверхности и подсадил всех по очереди к выходу. Потом выбрался наружу сам.

– Это мой черный ход, – объяснил он.

Снаружи было холодно и ясно. Каспар заморгал на свету и поспешно запахнул на груди меховой плащ. Ледяной ветер нес хлопья снега и хлестал по щекам.

Старый горовик недовольно осмотрел свой полуобвалившийся черный ход, качая головой.

– Вроде бы я был здесь не так давно… Должно быть, заспался. Нельзя было позволять этой скале обрушиться! Ундины будут недовольны. Эх, ундины, ундины, – вздохнул он глубоко и принялся заваливать лишние дыры камнями, насвистывая себе под нос.

Вот уж этого Каспар не ожидал от горовика!

Перрен направился прочь без слова благодарности, недовольно бормоча, чтобы все следовали за ним. Но Каспар не обращал на него внимания, оглядываясь вокруг. Похоже, они оказались далеко в горах Каланзира. Вдали, сквозь пелену низких облаков, юноша видел темные стены города. Кастагвардия лежала внизу, и можно было легко разглядеть концентрические круги ее стен. Каспар обратился к горовику со словами благодарности, но серый каменный великан его не слушал, занятый своими делами.

– Да, да, дорогая, – бормотал он на древнем языке Кабаллана, устраивая на уступе скалы огромный валун.

Каспар пошел прочь. Горовик окликнул уходящего Перрена:

– Кстати, юноша, если желаешь разбудить старика вроде меня, лучше всего крикнуть, что началось землетрясение. Это всегда хорошо действует.

Перрен набычился.

– Знаю я, знаю и без вас. Можно подумать, что я дурак! – Он шел, не оборачиваясь, и говорил сам с собой: – Подумать только, через какой-нибудь миллион лет я стану таким же! Это ужасно!

– А по-моему, он был очень мил, – встрял Папоротник. – Нужно уважать старших! Во всяком случае, пока у них рога длиннее и острее твоих.

– Тс-с! – внезапно прошипел Каспар.

Откуда-то со стороны гор донесся лай, сменившийся долгим тоскливым собачьим воем. Это плакал Трог. Каспар побежал на вой через узкую долину, обильно поросшую березой и рябиной.

В лесу по крайней мере оказалось теплее. Карабкаться вверх Каспару было легко – он привык к горам у себя на родине. По склонам из земли выступали древесные корни, за которые было удобно цепляться. Вой Трога прервался, но Каспар уже определил направление. Папоротник, вытянув шею, бежал впереди всех, вдруг он остановился и указал вперед, на быструю горную реку, белой пеной клубившуюся меж камней.

Каспар пригляделся. Трог, почти неразличимый на фоне белой пены, стоял, бешено виляя хвостом. Юноша бросился к нему, но остановился, когда Папоротник так и взвился в воздух в прыжке.

– След! – вопил лёсик во всю глотку. – След волка. Они его нашли.

Каспар побежал со всех ног. Теперь он увидел, что Трог стоит над волчонком. Рунка лежала на боку, меж ребер у нее растекалось алое пятно. Сломанная стрела торчала из белого меха. Рунка была вся мокрая, с сухим горячим носом, и дрожала на ледяном ветру. Каспар подумал, что она как будто нарочно зашла в воду, будучи ранена, чтобы Перрен услышал ее жалобы. Она попробовала поднять лапу в приветствии, а Трог бросился Каспару на грудь и облизал ему все лицо.

Рунка задрала морду, глядя на юношу, но потом в изнеможении уронила голову и закрыла глаза. Когда Каспар влил ей под нижнюю губу каплю драгоценной триночницы, она заморгала и начала жадно слизывать жидкость у него с ладони. Это был хороший знак, но что-то надлежало сделать со стрелой. Каспар теперь жалел, что они так неразумно расходовали три ночницу; теперь ее могло не хватить. Юноша умел выдергивать стрелы, но наконечник застрял меж ребер, и он не был уверен в своих силах.

– Триночницы капни, – предложил Папоротник. Каспар согласился и уронил еще несколько капелек из пузырька прямо в рану. Уложив Рунку к себе на колени, чтобы унять ее дрожь, он подождал, пока та заснет. Трог тревожно нюхал ее и облизывал. Юноша жалел, что здесь нет Брид или хотя бы Май, более искусных целителей.

Когда волчонок задышал ровно, Каспар собрался с духом и рванул стрелу. Кровь хлынула струей, наконечник, выходя из раны, вырвал клочки плоти. Это было плохо, но могло оказаться и хуже.

Каспар плотно набил рану чистой землей из ручья и забинтовал, как это делала Брид. Он надеялся, что остальное сделает триночница.

Папоротник послушно собрал хворост, но сидеть у костра отказался. Он в одиночестве притулился на холодном ветру, приговаривая, что напрасно у людей такая тонкая кожа и нет шерсти.

– Огонь тебя не укусит, иди сюда, – звал его Каспар, подкладывая поленьев, но лёсик не соглашался.

– Кто его точно знает? До вчерашнего дня я думал, что камни не ходят и не говорят. А они все это проделывают, подрывая веру в законы природы! Я больше не доверяю воде и воздуху, которым сейчас дышу.

Каспар улегся у костра и задремал, решив хорошо выспаться перед охотой на волкочеловека.

Его разбудил звук многих шагов. Разлепив глаза, юноша попытался сообразить, что происходит. Серый предрассветный свет прокладывал путь сквозь густые облака, но внизу, в долине, было еще темно. Шаги приближались. Поскрипывала кожаная обувь. Каспар вскочил и в слабом свете разглядел длинную колонну черных фигур, идущих через долину. Пеших подгоняли всадники с длинными бичами.

– Рабов гонят в копи, – объяснил Перрен, подбирая с земли спящую Рунку.

Каспар растолкал лёсика и быстро объяснил ему что к чему.

– Нужно искать следы волка прямо сейчас.

Земля была сухая, но Каспар не хотел рисковать. Он боялся потерять нужный след, затоптанный столькими ногами.

Папоротник быстро отыскал нужные отпечатки ног среди многих тысяч.

– Вот он, – заявил он со всей определенностью, подымаясь с четверенек.

Нос у него был испачкан в земле.

– Но это совсем другие башмаки, – возразил Каспар. – Они короче и шире. Ты, наверное, ошибся.

Разум его работал лихорадочно, борясь с нереальностью ситуации. Каким-то образом дух волка вошел в птицу, о которой говорил отшельник, переправился через море и переселился в другого человека. Предположение невероятное, и Каспар даже не осмелился высказать его вслух.

Папоротник обиженно засопел.

– Кто, я ошибся? Зачем ты меня просишь искать, если мне не веришь? До сих пор я хоть раз ошибался, а? Понюхай сам! Следы просто смердят волком – я говорю, смердят.

Его дыхание облачком висело в холодном воздухе.

– Но волчонок шел не по этому следу, – вдруг подал голос Перрен и указал на землю, на отпечатки маленькой ножки, кажется, детской.

Это был уже не свежий след, затоптанный и высушенный ветром; он был виден только в одном месте – где мокрая земля заледенела. Замерзшие следы сохранялись куда дольше.

Папоротник только фыркнул, понюхав маленький след.

– Ну, здесь волк совершенно ни при чем.

– Тогда почему Рунка шла по этим следам?

Юноша лихорадочно тер замерзшие ладони, пытаясь вернуть им чувствительность.

– Ты что, вообще ничего не чуешь? – поразился лёсик. – Да потому что это следы Май, конечно же.

– Май?

Каспар моментально забыл про холод. Он изо всех сил пытался понять, как же так. Неужели поэтому Рунка и сбежала? Она могла вынюхать следы Май еще в Кастагвардии! Если это правда, то, конечно же, Рунка помчалась по следу… И Трог тоже! Совершенно понятно. Но Май! Как она здесь оказалась? Неужели ее уводят в копи среди рабов? Ведь следы читались среди остальных, оставленных предыдущей колонной.

Неожиданно Каспар вспомнил руны, указанные мертвым телом Морригвэн: тройная руна Нуйн, Дуйр и Хуатэ. Теперь он все понял! Морригвэн не посылала его в Лихоросль, где росли эти три дерева. Не приказывала ему найти новую Деву. Как он мог быть таким тупым? Нет, Карга просто говорила ему о Май, которую так любила. Хуатэ – это же название боярышника, майского дерева, и руна обозначала саму Май. Знак Нуйн сообщал, что Май связана с великими событиями, а Дуйр – что она нуждается в защите. Как же он был слеп!

– Надо спешить! – приказал Каспар, всякая мысль о Некронде вылетела у него из головы.

Волк охотился за Май. Может быть, Май в беде; ее же увели в копи Каланзира! Юношу не интересовало, как она сюда попала; все, что имело значение, – это что Май нуждается в нем.

Трог уже побежал вперед, то и дело оглядываясь и приглашая следовать за собой. Перрен, уложив Рунку себе на плечи, как воротник, зашагал огромными шагами, и Каспар понял, что, как ни жаль, опять всех задерживает. Он бежал быстро, потом – медленнее, и скоро уже совсем запыхался. Наконец пришлось воззвать к остальным и попросить остановиться. Легкие юноши разрывались от ледяного воздуха. Он тер покрасневший нос, совсем потерявший чувствительность от холода.

Перрен взглянул сверху вниз.

– Если хочешь, садись ко мне на плечи. Тогда не будешь всех замедлять.

Каспар не стал спорить и взобрался горовику на спину. Вскоре они уже завидели впереди черную яму разверстого входа в копи.

– Перрен! Скорее! Прячься! – торопил Каспар, указывая ближайшую груду валунов.

Совсем неподалеку, у черной дыры входа, стояло не менее шести десятков стражников. Ворота в скале были вырублены в форме оскаленной морды с раскрытым ртом. Несколько солдат ходили по рядам рабов, то и дело применяя длинные шуты, чтобы ровно выстроить бедолаг; другие пересчитывали, третьи отмечали идущий наружу груз. Сразу несколько процессий тянулось по высунутым языкам страшной морды входа; языки служили мостами. Пасть копей глотала всех без разбору.

Волчонок на плечах Перрена задрожал, испугавшись криков и стонов боли.

– Она там! – выдохнул юноша. – Перрен, что же мне делать?

Горовик пожал плечами.

– Конечно, выручать ее.

– Но это же копи. Где я ее найду, Перрен? Найди ее, прошу тебя!

Каспар отчаянно цеплялся за руки горовика и тряс их, не зная, что делать.

– Я могу спросить у воды, – предложил горовик, оглядывая цепь холмов. – Так я ничего не могу сказать. Вода, текущая из копей, выходит на поверхность где-то внизу, здесь ее быть не может. Придется спускаться, не знаю, насколько далеко – надеюсь, не до самой Кастагвардии. Если бы ты спросил меня раньше…

– Но я же не спросил раньше! – чуть не плакал Каспар. – Я сейчас спрашиваю! Найди ее!

– Ну, ладно тебе.

Папоротник положил ему руку на плечо. Юноша сбросил его ладонь. Только одно могло его утешить. Он бегал туда-сюда, обхватив голову руками и от горя забыв про холод.

– Ничего не остается, кроме как пойти за ней в копи, через эту пасть. Я пойду один. Я менее всех подозрителен на вид, к тому же не могу просить вас рисковать собой из-за одной-единственной девушки…

– Раньше я бы сказал, что ты прав, – перебил лёсик. – От чистого сердца! Но это же не просто какая-то девушка, так? Это твоя девушка, и Брид ее тоже любила. Кроме того, ты, помнится, говорил, что она из Вепрегона, моего родно леса. Я нужен тебе, чтобы помочь ее найти. Я же могу идти по следу.

Перрен потянул Каспара за руку.

– Эй, не высовывайся из укрытия. Мы обязательно найдем Май, но для этого не стоит попадаться страже. Нет, мы отыщем другой путь вниз, как только я найду воду и узнаю новости.

Весь остаток дня Перрен посвятил поискам воды. Остальных он оставил отдыхать среди валунов, а сам отправился вниз, в долину. Каспар ничего не мог делать – только дрожал от холода да в отчаянии колотил по земле кулаками.

Перрен вернулся на следующий день, когда почти стемнело.

– Я нашел расселину с родником. Скалы вокруг спали, но я сдвинул парочку, и получился хороший путь под землю.

Они протиснулись в расселину над источником. Перрен шел впереди, Каспар нес тяжелый факел. Рунка уже поспала трижды, и теперь была бодра и весела. Юноша был очень рад спрятаться от пронизывающего ветра. Они спускались все ниже и ниже, пролезая сквозь новые трещины в скалах; если проход оказывался слишком узким, Перрен без труда расширял его. Он сорвал свои повязки и снял плащ, так что теперь вовсе не походил на человека.

Каспар резко остановился, когда Перрен неожиданно заговорил на древнем языке Кабаллана. В сумраке раскатились учтивые слова приветствия. Камни впереди зашевелились, и юноша увидел перед собой взрослого горовика. Правда, он был поменьше, чем предыдущий, но достаточно велик, чтобы Каспар почувствовал себя неуютно. Огромное создание разлепило глаза.

– Не извиняйся. Я уже не спал. Меня разбудили пещерные гоблины своим отвратительным стуком и писком.

– Гоблины! – посетовал Перрен в ответ. – Проклятые твари! Грубые, непорядочные. От них одни неприятности.

Горовик согласно закивал.

– Я стар, понимаете ли, – доверительно сообщил он. – Стар и весь в трещинах. А теперь в моем доме еще и завелись эти… гоблины. Не хотелось бы лечь поспать и отправить свое бедное, и без того потрескавшееся тело на вечный покой, чтобы его раскололи по камешку люди и гоблины. А за всеми ними уследить сил не хватает. Мои братья уже на покое, и эти подлые создания сидят прямо на них. Что я должен делать?

Каспар понятия не имел. Он мог думать только о Май.

– Пожалуйста, пропустите меня в глубину копей. Старый горовик взглянул на него.

– Что ты там потерял? Что-то важное? А, да, понятно. Странно – я начинаю видеть ясно то, что раньше было сокрыто. Это знак, что мое время подходит. В твоих руках был талисман великой силы, но ты его утратил.

Каспар взглянул под ноги, ожидая увидеть там лужицу воды, через которую горовик читает его мысли. Каменный великан засмеялся, от углов его рта и от трясущегося брюха посыпались мелкие камешки.

– Я уже так стар, что не нуждаюсь в посредничестве воды. Великая Матерь говорит со мной напрямую, через свои кости. Наконец, через столько эпох, я научился понимать Ее голос.

Он навис над Каспаром, как скала.

– Ты забыл свои обязанности, потому что потерял свою девушку, она нужна тебе. Она здесь, у меня под ногами. Мне самому надо бы туда заглянуть, разобраться с гоблинами. – Горовик тяжело зевнул. – Но, знаете, я слишком устал.

Он снова улегся спать, оставив достаточно большое отверстие, чтобы друзья могли пройти. Перрен раздраженно бормотал. Когда Каспар обернулся, он увидел, что великан опять превратился в камень.

– Это очень старые горы, – туманно объяснил Перрен. Путь под ногами стал пологим, и Каспар подумал, что эту дорогу проложили драконы. Но Перрен осмеял эту идею.

– Драконы – ленивые твари; они бы не стали так глубоко закапываться. Кроме того, этот старый горовик ни за что бы их не пустил в свое логово. Они жадны до сапфиров и рубинов. Почти так же жадны, как люди, да, ненамного лучше людей. Нет, эти ходы проложили поднимающиеся газы.

За долгие часы пути вниз, в глубину Каланзирских гор, воздух вокруг стал теплее. Местами встречались расселины, полные воды. Каспару было неспокойно; должно быть, он приближался к Некронду. Пару раз юноша слышал топоток босых ног, но никого не видел. Каждый раз Перрен с отвращением бурчал: «Проклятые твари».

Они миновали несколько маленьких озер, в которые горовик опускал руку, но только качал головой.

– Ничего, кроме страданий. Люди умирают от усталости. И повсюду – поганая моча гоблинов. – Он передернулся от отвращения. – Сначала люди докапываются до глубин, а потом там заводятся эти паразиты. А девушка по-прежнему под нами.

Но наконец, когда Перрен опустил руку в очередную лужицу, Каспар понял, что он нашел Май. Горовик закивал:

– Да, да, она здесь… И еще я чувствую Некронд. Он притягивает к ней зло.

– Ее поймал волк? – в ужасе вскричал Каспар.

– Может быть, да, а может быть, и нет. Но она близко. Сразу за моим сородичем горовиком.

Перрен кивнул на цельную скалу впереди.

– Тогда разбуди его, – отчаянно потребовал юноша. Голос его дрожал от нетерпения. Он никак не мог поверить, что это последняя преграда на пути.

Молодой горовик немного поворчал и завел свою песню пробуждения. Камни чуть дрогнули, но больше ничего не случилось. Перрен разозлился и крикнул во весь голос:

– Землетрясение!

Но скала оставалась неподвижной. Перрен выглядел ошеломленным. Он уселся на пол и застонал.

– Вот невезение! Должно быть, он спит слишком давно. Может быть, его сердце совсем окаменело.

Горовик сердито ударил кулаком по скальной стене.

– Эй, вставай! У нас важное дело, к тому же здесь опасно спать. Дождешься, что гоблины тебя расколют на кусочки.

Люди тоже неподалеку, вот-вот начнут прокладывать свои шахты прямо через тебя!

Но скала не подавала ни малейших признаков жизни. Каспар подумал, не ошибся ли Перрен и не говорит ли с обычной скалой?

Горовик изо всех сил пинал камень перед собою.

– Прочь с дороги, ты, упрямый старик! Я знаю, что ты меня слышишь!

Он подождал мгновение и снова повернулся к Каспару.

– Может быть, он умер. Окончательно превратился в камень.

Он подпер рукой подбородок и задумался. Потом опустил ладонь в лужицу воды – и негодующе выпрямился.

– Ты жив, и ты меня слышишь! Просто слишком упрям и ленив, чтобы пошевелиться.

Горовик пинал скалу и бил ее кулаками, пока, к изумлению Каспара, у него из рук не пошла кровь. Пес и волчонок испуганно смотрели. Трог вдруг яростно залаял, готовясь к драке. Рунка прижалась к стене и завыла.

Каспар похолодел: он обернулся в сторону, куда смотрела Рунка, и увидел в ближайшем туннеле зеленоватый свет. Красные глаза, не мигая, пялились из расселины.

– Перрен! – в ужасе позвал юноша.

Горовик оставил свое бесполезное занятие, и в наступившей тишине все услышали перестук и топот по камням. Юный горовик напрягся.

– А! Гоблины пожаловали!

Он подобрал осколок камня. Трог, ощетинившись, увлеченно лаял, вдохновленный боевым настроением Перрена. Горовик метнул осколок камня в расселину.

В ответ оттуда посыпался град камней. Трог бросился в бой, носясь туда и обратно в своем характерном военном танце. Каспар прижался к стене, прикрывая лицо, и взглянул из-под рук. Кругом замелькали зеленоватые руки и ноги, выхваченные зеленым светом головни. Трог, растеряв отвагу, ушел в глухую оборону у Каспара под ногами и огрызался оттуда.

Гоблины метали большие валуны, и хотя Перрен с легкостью принимал на себя удары, лицо его приобрело незнакомое Каспару тревожное выражение. Казалось, что он в кои-то веки рад бы отступить.

Шныряя, как ящерицы, гоблины обошли Перрена сзади. Некоторые из них вспрыгнули на уступ скалы, с которой разговаривал Перрен. Та шевельнулась, сотрясая стены вокруг, и на ней проступило лицо с тяжелыми сомкнутыми веками. Огромный подбородок, опущенный на грудь, приподнялся. Скала содрогнулась и выбросила в направлении гоблина каменную руку.

Массивный кулак расколол черепа сразу двум тварям.

– У-ух, мелкая нечисть! Чтоб вас земля раздавила!

Горовик выругался на древнекабалланском и окончательно оторвался от скалы, придавив ногой еще одного гоблина. Тот задергал руками-ногами, изо рта у него хлынула темная кровь. Остальные гоблины бросились наутек, куда сильнее испугавшись взрослого горовика, чем до этого Перрена.

Великан выполз из камня и пошел вдогонку за врагами. Из коридора послышались крик и визг. Вскоре он вернулся, швырнув на пол еще три обезглавленных зеленых тельца, и выплюнул полуразжеванного гоблина изо рта.

– Ну, показал я им!

Кряхтя и постанывая, горовик низко нагнулся, так что его лицо оказалось почти на их уровне. Он с тревогой осмотрел Перрена.

– Как ты, паренек? Они тебя не покусали? Перрен взволнованно оглядел себя, но ран не нашел.

– Нет, все в порядке.

Старый горовик удовлетворенно кивнул.

– Ну и хорошо. Что же такой юнец, как ты, делает в одиночку в чужой пещере? О чем только думал твой отец?

Тебя могли укусить гоблины, и ты подцепил бы болезнь трещин и начал крошиться. Перрен повел плечами.

– Я знаю, но мне нужно сделать кое-что важное. За твоей спиной лежит Некронд. Мы должны забрать его, пока он не попал в дурные руки.

Старый горовик снова устроился в своем скальном логове и протяжно зевнул. От углов его рта посыпались мелкие камешки.

– Я слишком устал, чтобы беспокоиться о подобных пустяках. Это мой последний сон. Мир уже не тот, каким был в моей юности. Он стал холодным. Раньше здесь было так тепло, так хорошо! Я ушел как можно глубже, чтобы греться в лоне земли, но холод проникает даже сюда.

Он снова зевнул и закрыл глаза.

– Нет, нет, только не засыпай опять! Не загораживай нам путь! Ты должен помочь, – вскричал Каспар, пытаясь схватить горовика за руку, но нащупал только холодный камень.

– Мы ведь уже почти пришли… Пожалуйста, не спи!

Горовик испустил последний тяжкий вздох и опустил голову на грудь. Каспар был готов сесть на землю и заплакать навзрыд.

– Я раздобуду кирку и выковыряю тебя из постели, – бессильно грозил он.

Но ответа не было. Молчание отчаяния прервалось только воем волчонка, долгим и жалобным, как будто Рунка звала на помощь. Каспару показалось, что он задремал: прямо перед его глазами появилась светящаяся точка.

– Прозвучал призыв Троицы, – раздался в воздухе высокий серебряный голос. – Но Троица разбита. Старая Карга лежит в темницах под Абалоном, в самом сердце Ри-Эрриш. Зов был столь отчаянным, что достиг ее слуха даже там. Но мы, хранители Ри-Эрриш, не можем позволить ей помочь вам.

Перед глазами Каспара возникло еще несколько пятнышек света. Они росли и обретали форму, и юноша узнал тринадцать членов Высокого Круга.

Страйф шагнул вперед, в руке его щетинился терновый посох. При виде Каспара он нахмурился.

– Ты! На тебя уходит слишком много нашего времени. Зачем ты побеспокоил нас на этот раз?

– Это не он побеспокоил нас, – возразила Уйллеанд. – Это волчонок.

– Ты никогда не умела разбираться в земных созданиях, не так ли?

– Замолчи!

– Какой закон был нарушен на этот раз? – вопросил Фагос. – Я не вижу, что нам здесь делать. Нужно уйти.

– Нет, пожалуйста, вы должны помочь, – умолял Каспар. – Здесь нарушен закон! За спиной этого горовика лежит Некронд, и там же – тот, кто ищет его, чтобы обрести власть над жизнью и смертью. Это человек с запахом волка.

– Мы не должны в это вмешиваться, – отрезал Фагос. Он исчез во вспышке яркого света. Прочие Старейшины последовали за Фагосом, истаивая, пока не превратились в крохотные огоньки. Бейт, украшенная руной березы, помедлила, чтобы погладить по голове волчонка. Остался только Страйф.

– Волкочеловек! – усмехнулся он, проверяя остроту шипов на своем посохе и задумчиво посасывая проколотый палец. – Все, что я могу, – это предоставить тебе самому исправить зло. Чтобы оказать помощь, я должен получить согласие всех членов Круга, а на это, как тебе известно, нужно очень много времени. Но я могу оставить решение за тобой. За спиной горовика находится тот; кто хочет убежать от смерти, украв твою Май. Я разбужу этого горовика, если ты отплатишь мне услугой. Ты должен покарать вора.

Каспар не мог раздумывать. Он сделал бы все, что угодно, чтобы спасти Май, и немедленно согласился. Страйф ударил спящего горовика своим посохом, и Каспар натянул лук.

Перрен был совершенно зачарован происходящим. Он до сих пор стоял, открыв рот и указывая в воздух – туда, где недавно стояли Старейшины.

– Я никогда не видел их в воде. Никогда не чувствовал их присутствия! Они не из этого мира, – пораженно сказал он.

Страйф ткнул терновым посохом прямо в нос спящему горовику и издал повелительный песенный звук. Старик застонал, заворочался и подвинулся, освобождая место. Держа перед собой факел и не выпуская лук, Каспар протиснулся в узкую щель, ведомый страхом за Май. Лицо его горело от внезапного стыда. Он, дворянин из Торра-Альты, пренебрег своей девушкой, и она попала в беду. Он должен был сразу устремиться за ней, а не за Некрондом! Но решил пожертвовать ею ради того, что почитал долгом, и из этого получилось большее зло.

Ссадина на голове Каспара болела и кровоточила, и он понял, что Некронд рядом. Наконец он вылез наружу и увидел перед собой озеро кипящей воды. Свет головни танцевал на его поверхности, высвечивая неспокойную клубящуюся гладь и хвост какого-то огромного существа, медленно уходящего в глубину.

За кипящей водой на узком берегу он увидел Май. Она лежала в объятиях эльфоподобного мужчины, которого Каспар тотчас же узнал. Это был Талоркан, главный лесничий, который некогда пытался похитить душу Брид и забрать ее силу. Каспар ненавидел его каждой жилкой. Лесничий прижимал Май к себе, обвивая ее руками.

– Май! – заорал Каспар неистово, голос его вибрировал от гнева и ревности.

Стрела запела в воздухе, разрезая клубящийся над озером пар.

– Нет! – отчаянно взвизгнула Май, когда стрела пронзила лесничему грудь.

Талоркан закричал от боли, его крик далеко раскатился над водой. Май обхватила раненого за плечи и припала к его груди.

ГЛАВА 27

Халь старался быть чутким к запахам вокруг. Может быть, потому, что видел он едва ли на десять шагов вперед из-за непроницаемого тумана. А может, и потому, что во влажном воздухе было очень много запахов. Он так и благоухал миртом и бархатками. Вода хорошо проводила звуки, и Халь боялся даже, что кто-нибудь может услышать, как он едет. Влага проникала под одежду, было холодно.

– Да уж, чародеи! – пробормотал он.

Если они в самом деле так ужасны, почему он тогда так легко нашел дамбу? Она все время была здесь. Совсем неподалеку. Они все вместе несколько раз проезжали мимо нее. Халь отыскал ее, вспомнив, где им повстречались пони, под копытами которых хрустела галька.

Туман в самом деле был очень густ, в особенности над дамбой, отвратительный зеленый оттенок перемежался багровыми полосами, но Халь все равно нашел путь – и без малейшей помощи Брид.

Он обнажил меч и провел пальцем по долу, чувствуя поток энергии из металла в его сердце. Тайна недовольно заржала, пугаясь тумана, и юноша ободряюще похлопал ее по шее. Какой-то шарлатан напустил подкрашенного дыма, вот и все. Ничего страшного или магического. Брид просто дура, что так испугалась. И ее несравненный Абеляр тоже хорош.

Интересно, как они посмотрят на Халя, когда он вернется вместе с Кимбелин, выручив ее в одиночку? Принцесса, должно быть, будет плакать и благодарить его, и возносить ему хвалы… Как это понравится Брид? Пусть посмотрит, как нежна и почтительна с ее женихом благородная дама! Это вам не то, что ревновать к болотным девушкам. Брид не должна была бы ревновать к ним, если бы у нее даже был настоящий повод, потому что эти простолюдинки не представляли никакой ценности. Халь не воспринимал их как личностей – для него ценность личности определялась ее влиятельностью. Не сравнить с Кимбелин, чье исчезновение подвигло на раздоры целые королевства! Халь нуждался во влиянии больше всего на свете. И уж куда больше, чем в Брид, сказал он сам себе. Он все еще не мог простить, что она прилюдно ударила его – к тому же еще и без вины.

Тайна споткнулась. Влажная дамба была скользкой, и шаги лошади делались все менее уверенными. Халь чувствовал, как земля пружинит под ее копытами. Что-то он терял веру в дамбу; теперь она казалась не более чем иллюзией. Земля под копытами коня стала далекой, нереальной, зеленые наплывы тумана заставляли ее качаться, кружиться, почти исчезая из виду. Халь как будто ехал по воздуху, ноги коня вытягивались, делаясь все длиннее и тоньше… Копыта мягко стучали по воздушному мосту к далекому острову. Халь потряс головой. Не может этого быть! Теперь ему показалось, что по сторонам дороги бегут черные тени.

Кто-то звал его по имени. Халь узнал этот голос; настойчивый, повелительный, при этом очень женственный, хотя и не такой мелодичный, как у Брид. Принцесса!

– Халь, мой доблестный рыцарь!

– Это я, – отозвался он, вглядываясь в туман.

– Мой лорд, ты пришел спасти меня!

Тайна от неожиданности взвилась на дыбы. Перед ней в тумане, прямо в дымном белом воздухе, стоял образ Брид. Брид, а вовсе не Кимбелин, как Халь ожидал.

– Халь, в одиночку я слаба. Вернись! Обожди, пока я не получу помощь! Все, что ты видишь, – это иллюзия, чары, с которыми я не могу совладать. Это только видимость, Халь, происходящая из твоей души.

Юноша выпрямился в седле и пришпорил коня, желая избавиться от призрака. Ни за что он не повернет обратно! Возвращаться – позор. Они подумают, что он струсил или, еще хуже, подчинился воле Брид.

Странно! К ароматам трав примешивался теперь новый запах. Это был запах Кеовульфа, хотя Халь никогда не думал, что знает, как пахнет его друг. Слабый привкус льняного масла и полированного металла в воздухе. Когда Халь смазывал и точил свой меч, Кеовульф занимался доспехами; хотя рыцарь их почти никогда не надевал, однако повсюду возил с собой и каждый вечер смазывал и чистил. Все относились к Кеовульфу и его доспехам с почтением – кроме, кажется, него самого.

Халь повернулся в седле, уверенный, что его друг неподалеку, – но увидел только темные разводы в воздухе, новые причуды тумана. Даже собственное дыхание Халя, облачками выходившее из ноздрей, было зеленым. Он остановился и ждал, пока не услышал в тумане пыхтение тяжелого коня и приглушенный стук копыт.

Кеовульф возник в сумраке черной тенью на своем вороном скакуне. Он вынырнул из тумана куда ближе, чем Халь ожидал.

– Я подумал, что могу тебе понадобиться, друг, – объяснил он как ни в чем не бывало.

Халь пожал плечами.

– Сомневаюсь, что не справился бы один… Впрочем, всегда рад тебя видеть.

– Очень мило с твоей стороны, – засмеялся Кеовульф. – Там я совсем не нужен. Брид готовится к обряду, они собирают травки и поют заклятия, чтобы разогнать туман, а от меня им мало толку. Вот я и поехал за тобой, поняв, что ты улизнул.

Они поехали бок о бок. У Халя по спине пробежал холодок.

– Это со мной одним творится или туман шутит с нашим разумом?

– У меня странное чувство, как будто мы летим, – согласился Кеовульф и уставился под копыта своему коню.

Обе лошади тяжело дышали, словно увязали в песке.

– Смотри! – дернулся Кеовульф, выхватывая меч. – Волки! Справа от нас!

Халь приготовился к сражению. Пять огромных зверей появились оттуда, где было только озеро и ни клочка суши. Невероятное дело! Волки мчались через зеленый туман, раскрыв алые пасти. Они были уже совсем близко, Халь мог разглядеть желтые зубы. Разворачивая Тайну, он выпрямился в седле и описал мечом головокружительную дугу слева направо. Лезвие полоснуло первого волка по морде, отрубая ему полголовы; алая дыра глотки извергла фонтан крови, и волк упал в туман.

Но за ним бежали другие. Один, оскалившись, вцепился Халю в сапог. Юноша левой рукой выхватил кинжал и всадил в глаз зверю, яростно повернув лезвие. Волк отпустил его ногу и с хрипом издох.

Тайна всегда прекрасно повиновалась хозяину в бою, хотя и фыркала и ржала от волнения. Халь развернул ее боком, чтобы защитить голову лошади от волка, уже рванувшегося в прыжке. Волков осталось мало, они не торопились атаковать, опасаясь его меча, и пытались зайти с тыла. Халь схватился за метательные ножи и быстро, один за другим, послал в туман три штуки. Каждый попал в цель! Волки скрючились от боли, как ежи, и укатились в сумрак. Халь поздравил себя с достижением. Он никогда не умел особенно хорошо метать ножи, но, видно, вырос в этом искусстве за последнее время.

Тяжело дыша, спрятал оставшиеся ножи и оглянулся на Кеовульфа, снесшего в этот миг голову последнему волку.

– Мы прикончили не меньше дюжины, – выдохнул он, встречая усмешку друга.

Но выражение лица рыцаря было не слишком торжествующим.

– Никто на моей памяти не убивал столько черномордых.

– Точно! – вдохновенно согласился Халь. – Только мы. Кеовульф, Гроза Волков! Халь Волкоборец!

Придержав коня, Кеовульф скептически хмыкнул.

– Может, мы и хорошие бойцы, я не сомневаюсь – но не настолько же…

– Но мы же их прикончили, – возразил Халь.

– Это получилось просто… Слишком просто, – со значением сказал Кеовульф. – Сотни людей пытались несколько лет расправиться с этими тварями, но убили не больше полудюжины. А мы вдвоем порешили вдвое больше, не получив ни одной царапинки. Тебе не кажется, что это о чем-то говорит?

– Говорит. Что мы – лучшие из бойцов, – не сдавался Халь, но в его сердце уже упало зерно сомнения. – Все равно ведь другого объяснения нет, так? Ни одно животное не может нарочно подставиться под удар. Это просто смешно.

– Если только их не направляла какая-то сила, чтобы обольстить нас сознанием нашего величия и усыпить бдительность… Или, может, это вообще не настоящие волки, просто иллюзия?

Халь фыркнул. Он же чувствовал, как клинок входит в плоть, и слышал… впрочем, нет, не слышал! Сомнение мгновенно разрослось. Он в самом деле не слышал победной песни рунного клинка, обычно звучавшей в миг смерти врага. Он взглянул на меч – и опустил голову: лезвие было чистым, без единого пятнышка крови.

Халь разозлился. Как они смеют над ним издеваться? Он представил Ренауда, смеющегося над удачной шуткой, и в голову ему ударила кровь. Юноша вдобавок вспомнил, какое зло принесли интриги принца Бранвульфу, Керидвэн и Каспару в Торра-Альте.

Ренауд заплатит за все! Никто не может безнаказанно чернить имя Торра-Альты.

– Спар, они ответят за это, – вслух пообещал он.

– Спар? – удивленно откликнулся Кеовульф. – Странно. Я тоже о нем подумал. Как будто он здесь, среди нас. Вот забавно.

Халь сжал зубы, стараясь не поддаваться чарам тумана. Чтобы отвлечься, он спросил:

– Что сказала Брид, когда поняла, что я уехал?

– Гм… Да так, ничего, – слишком бодро отозвался его друг.

– Не умеешь ты врать, Кеовульф, – усмехнулся Халь. – Так что она сказала?

– Н-ну… Назвала тебя дураком. Сказала, что ты напрасно выделываешься и заслуживаешь того, чтобы заблудиться в тумане. Еще сказала, что единственный способ добраться до острова – это разогнать туман с помощью ее заклинаний.

– Что-то они не действуют, – заметил Халь. – Туман еще гуще, чем обычно.

Как раз когда он говорил, впереди показалась гигантская темная башня. Она выплыла из тумана, окруженная черными утесами, и с каждым мигом делалась все отчетливее.

– Мы поднимаемся, – недоверчиво пробормотал Кеовульф. – Но как? Я не чувствую ступеней… Или склона…

Однако башни замка все приближались, теперь было видно, что они буровато-черные, с острыми шпилями, окованными железом, похожими на наконечники стрел. Башни больше были похожи на стрелы, ощерившиеся в небо, нежели на людское жилье. Остальной замок казался пятном черной тени среди тумана, поглощающим свет. Из бойниц струился зеленый дым и полз сквозь решетку ворот.

– Как хитро! – с облегчением вскричал Кеовульф, глядя, как клубящийся туман обтекает барбакан, оставляя вход, формой напоминающий череп, свободным.

Черная пасть ворот наводила ужас.

Под поднятой решеткой ворот стояли три фигуры и приветливо махали руками, маня путников к себе. На них были длинные пурпурные мантии и широкополые остроконечные шляпы. Халь изумленно увидел, что они с Кеовульфом уже поравнялись с воротами, далеко внизу об утесы билось море.

– Правильно Брид боялась! Они же нас перенесли по воздуху, – пробормотал Кеовульф. – Затащили прямо в свое логово.

– Как принц Ренауд связался с этими чародеями? – вопросил Халь, не ожидая получить ответ.

При звуке этого имени из замка послышался женский плач.

– Халь! Халь, ты пришел за мной, – рыдала женщина. – Мой герой! Я знала, что ты меня не оставишь!

Он спрыгнул с коня и ринулся к замку, желая немедленно спасти Кимбелин. Неизвестным образом юноша оказался на дороге, ведущей прямо к главной башне, и дальше – по винтовой лестнице в ворота. Зеленый дым извергался Халю прямо в лицо, казалось, лестница сделана из дыма.

– Стой! Стой, не валяй дурака! – кричал позади Кеовульф.

Однако сам он не выдержал, тоже спешился и помчался за своим другом по иллюзорной лестнице. Наконец его сапоги застучали по твердому камню, и Кеовульф с разбега выскочил на узкий карниз, идущий вкруг башни. Халь уже шел по карнизу, крепко прижимаясь к стене. Он продвигался в сторону высокого окна, откуда доносились рыдания.

Кеовульф побледнел, но отважно последовал за другом. Он старался не глядеть вниз, цепляясь сведенными пальцами за щели меж камнями. Халь оглянулся на рыцаря, потом перевел глаза вперед, на туман.

Они были выше уровня тумана, и глазам открывался вид на мили окрест. За клубящейся зеленоватой пеленой к западу и востоку простирались серо-голубые воды, и Халь понял, как же велико это озеро. За южным его побережьем, где мелькали серыми призраками спины диких пони, горел костерок Брид, выпуская странные алые дымы. Еще дальше вставал бесконечный лес, уступами шли буковые, сосновые, дубовые полосы, перемежаясь темной и светлой листвой; вдали все сливалось в зелено-голубое море. Дождевые облака, из-за которых до земли протянулись широкие лучи солнца, бросали пятна тени на золото лесов, горела на солнце светлая вода – реки или еще одного озера.

Халь никогда не боялся высоты. Он верил в свое чувство равновесия, а карниз под ногами был не менее шести дюймов шириной. Юноша добрался до окна и глубоко запустил пальцы в щель меж камнями, подтягиваясь, чтобы влезть в комнату.

Рыдания подстегивали его, хотя внутренний голос и предупреждал, что это может оказаться ловушкой, как волки или непонятным образом поднявшаяся дамба.

Оторвавшись от карниза и теперь полагаясь только на силу мышц, Халь на миг повис над бездной и ловко перекинул руку через подоконник. Уцепившись за него изнутри, он сильным рывком подбросил все тело и ввалился в узкое окно.

Шею его немедленно обхватили нежные руки. Принцесса покрывала лицо и губы Халя поцелуями.

– Лорд Халь, я знала, что ты придешь… Я знала, что ты меня не оставишь.

Халь взглянул в ее прекрасные серо-голубые глаза, небесный цвет которых словно замутила поволока дождя. Хотя Кимбелин смотрела прямо на него, в ее взгляде была легкая рассредоточенность, будто она плохо видела.

Халь инстинктивно вздрогнул.

– О, Халь, мой герой, ты клялся быть моим рыцарем.

Кеолотианская принцесса застенчиво поправила розовое покрывало на волосах и кокетливо улыбнулась. Одетая во множество прозрачных шелковых одежд, просвечивающих одна через другую, она казалась Халю полупризрачной. Одежде ее придавали вес только украшающие платье драгоценные камни, вышивка жемчугом и рубинами. Она снова бросилась в объятия спасителя, вся трепеща.

– Халь, мой избавитель, ты все-таки пришел за мной!

– И за теми, кто вас похитил, – добавил тот. – Они заплатят за преступление!

В окне показалась голова Кеовульфа. Ему, такому тяжелому, задача далась с трудом. Наконец он перекинул через подоконник ногу и неловко плюхнулся вниз, подняв тучу пыли. Без слова приветствия рыцарь обратился к Кимбелин:

– Где Ренауд? И как пройти мимо чародеев?

– Чародеев? – переспросила она, очаровательно склонив головку.

– Ну да, этих типов в мантиях.

– Не получится.

Дверь внезапно распахнулась, и из-за нее прозвучал насмешливый низкий голос. Высокий худой человек с рунным посохом стоял на пороге; ни одной из рун на посохе Халь не узнал – он был не слишком-то силен в этом искусстве. Длинная пурпурная мантия в золотых молниях ниспадала с плеч чародея.

Халь встряхнул головой и присмотрелся. На чародея падал свет, и сквозь него была видна противоположная стена. Улыбка сползла с иссушенного лица, и чародей жутко расхохотался.

Халь рассмеялся ему в ответ.

– Чародей, ты всего лишь призрак. Я не боюсь тебя. Тот подался вперед, и единственной мыслью Халя было – защитить принцессу. Умри она, и всем их надеждам придет конец! Король Дагонет отзовет обратно свою тренированную страшную армию, только если его драгоценную дочку вернут в целости и сохранности.

Она испуганно ахнула, и Халь заслонил девушку собой, выхватывая меч. Презрительно смеясь, чародей взмахнул рукой и выкрикнул заклятие.

К ужасу Халя, его прославленный рунный меч начал плавиться и искривляться, с него закапал белый раскаленный металл. Капли шипели, прожигая деревянный пол; Халь стиснул рукоять и сосредоточился на рунах по лезвию – но они не возымели никакого эффекта. Рукоять, нагревшись, обожгла ему руку, и юноша вынужден был выронить свой меч, драгоценный, прекрасный меч, который растекся по полу лужей расплавленного металла.

Гнев вспыхнул в груди Халя, и он бросился на чародея с голыми руками.

И тут произошла вещь, которой не ожидали ни чародей, ни тем более Халь: Кеовульф сгреб Кимбелин и приставил ей к горлу нож.

Халь обрушил кулак на голову чародея, но рука его прошла насквозь и больно ударилась о косяк двери. Однако призрак отступил в сторону – не потому, что его бесплотному телу причинил какую-то боль удар, но потому, что гнев Халя отвлек его от Кеовульфа. Рыцарь держал Кимбелин в чрезвычайно крепком захвате, она была бледна, поражена и едва дышала.

– Ослабь хватку, ей больно, – крикнул Халь, но его друг стиснул принцессу еще яростнее.

– Подымай свой меч! – рявкнул он на Халя, сверкая глазами.

Халь уставился на своего друга как на сумасшедшего. На полу была только лужа расплавленного металла.

– Подними его! – Кеовульф ткнул ногой серебристую массу и, к глубокому изумлению Халя, послышался звон холодной стали. – Это все чары! Их магия не природная, как у Брид.

Все еще сомневаясь, юноша наклонился и протянул руку к тому, что казалось бурлящей жидкостью. Он закрыл глаза. Великая Мать, придай мне веры. Верни мне реальность моего мира, молился он. Все еще не раскрывая глаз и ожидая, что сейчас сожжет пальцы до кости, Халь собрал свою отвагу и погрузил руку в расплавленный металл… и почувствовал твердую, холодную рукоять своего клинка. Он развернулся, чтобы атаковать призрак, но чародей уже исчез.

– Халь, Халь! – сдавленно кричала Кимбелин. – Спаси меня от этого злодея! Мой отец наградит тебя, даст тебе целое королевство, если ты спасешь меня! Если рыцарь меня убьет, отец разгневается! Халь, сделай же что-нибудь! Ты слышишь?

Халь прекрасно слышал, только не понимал, что нашло на Кеовульфа.

– Что ты делаешь? – не решаясь напасть на друга, вскричал он. – Отпусти ее!

– Очнись! Ты что, не понял, что происходит?

– Ты повредишь принцессе! – завопил Халь, теряя рассудок.

Кимбелин бледнела и слабела у него на глазах. Он не выдержал и бросился на Кеовульфа, сбив его с ног ловким ударом. Кеовульф повалился на спину, задел низкое кресло и с грохотом упал, отпуская Кимбелин. Та отбежала в сторону, часто дыша. Халь приставил острие меча к горлу друга и велел принцессе бежать.

– Я знаю путь! – крикнула она, хватая Халя за рукав. Бросив последний взгляд на Кеовульфа, юноша увидел, что тот как-то странно меняется: глаза его запали, губы искривились в подлой ухмылке. Он превращался во что-то страшное и зловещее. Зрачки его так и пульсировали ненавистью.

– Бежим! – молила Кимбелин.

Халь решился и бросился вслед за ней к завешенной занавесом арке в дальней стороне комнаты.

– Здесь есть проход на нижние этажи, а оттуда – в конюшни, – на бегу говорила принцесса. – Мы спрячемся там и подумаем, что делать дальше.

Оставив позади Кеовульфа, который и не пытался за ними последовать, Халь спешил за принцессой, зачарованный ее нежной речью.

– Это все Хардвин и принц Ренауд, – начала она, слегка подбирая юбки и легко сбегая по ступенькам, начинавшимся сразу за занавесом. – Ты даже не представляешь, что они хотели со мной сделать. Держать меня здесь в цепях! Только испугались моего брата, хотя и посадили его в темницу. Мы должны его спасти.

– Сначала вы должны оказаться в безопасности, – галантно возразил Халь. – Потом я вернусь за Тудвалом.

Легкие волосы принцессы развевались на бегу.

– Вот он рассердится, что именно ты его спас! – засмеялась она.

Кеовульф все не появлялся. Халя это не тревожило: мысли его витали далеко. Вот он, его шанс заслужить славу и сделать все в одиночку, без Брид, и в особенности без Абеляра, даже без Кеовульфа. Он бежал по ступеням вниз и вниз, стараясь не отставать от Кимбелин. Принцесса то и дело просила его прибавить ходу. Наконец они оказались возле узкой двери с козырьком. Кимбелин потянула за дверное кольцо, но дверь не поддавалась. Она беспомощно оглянулась на Халя.

– Я не могу…

– Позвольте мне.

Халь учтиво оттеснил принцессу, невольно взглянув на ее вздымающуюся от частого дыхания грудь. Он улыбнулся принцессе и сильным рывком открыл дверь, все продолжая глядеть девушке в лицо. Комната за дверью была завешена пурпурными драпировками. Стекло в единственном окне в дальней стене было пурпурным. Странный кровавый свет из окна падал на трех красноглазых тварей, сидевших вокруг большого черного горшка. Они помешивали варево, над которым клубился пурпурный пар. Халь узнал злобных хобгоблинов.

Они хором заверещали, загоготали, и остолбеневший Халь едва успел вытащить из ножен меч – но пурпурный дым с пьянящим запахом фиалок ударил ему в голову, сковывая члены. Перед глазами у юноши все поплыло; шатаясь, он старался держать равновесие, меч прочерчивал в пурпурном дыму золотые полосы, но не доставал до врагов.

Хобгоблины были совершенно голые, только на головах у них красовались остроконечные шляпы – в насмешку над чародеями. Кости, выступающие на худых телах, казалось, готовы прорвать кожу. Как один, они растянули коричневые губы, скалясь в желтозубых улыбках. Хобгоблины ростом были не больше детей и куда тоньше, сплошные кости, обтянутые землистой кожей. Они совали в котел длинные пальцы и с чавканьем их облизывали быстрыми языками.

Халь стремительно терял силы, дым сгустился вокруг него, как кисель, душа, забираясь в легкие, не давая дышать. Он не мог поверить, что это только иллюзия. Клуб дыма свернулся в подобие кулака и полез к нему в рот, перекрывая дыхание. Мир вокруг бешено закружился.

– Кеовульф! – прохрипел Халь, теряя сознание, и упал.

То ли он лишился чувств во время падения, то ли дым спружинил и поймал его тело, но удара о землю юноша не почувствовал. Следующее, что он помнил, – это гнусное бормотание хобгоблинов, которые, в отличие от магов, оказались вполне осязаемыми. Несомненно, маги использовали их для черной работы. Для своего размера хобгоблины отличались поразительной силой.

Костлявые руки подхватили Халя, он не мог сопротивляться. Его подняли легко, как ребенка, и потащили куда-то вниз по бесконечным винтовым лестницам, по длинному коридору, по сторонам которого виднелись запертые на засовы двери. Наконец Халя приволокли к подъемной решетке глубоко в подземелье замка.

Сердце Халя болело от ужаса. Он уже видел подобные переходы под дворцом Рэвика в Фароне. Халь даже чувствовал те же запахи – раскаленных углей, горелого жира. И когда его поднесли к стальным дверям, охраняемым парой хобгоблинов с длинными ножами, он уже знал, что сейчас увидит.

Халя зашвырнули внутрь, и он с трудом поднял голову. Перед ним стояли три чародея, теперь они казались еще выше, чем прежде. Хобгоблины подбежали к ним и прильнули к их ногам, как дети, просящие ласки родителей. Они вытягивали шеи, ожидая похвалы, и бурно радовались, когда их гладили по голове.

Халю было трудно смотреть чародеям в лица. В их тонких, вытянутых чертах было что-то непередаваемо жуткое. Кожа казалась почти прозрачной, только мантии придавали чародеям форму тела. Их тонкие руки были не способны ничего взять. Однако колдовать они по-прежнему могли, и когда один из чародеев щелкнул пальцами и взмахнул рукой в воздухе, вокруг Халя заклубился зеленый дым с багровыми всполохами. Хобгоблины завизжали от восторга.

Цепи на стенах, однако, выглядели вполне реальными. Халь вырывался изо всех сил, но тщетно: хобгоблины подтащили юношу вперед и надели ему на руки кандалы. Короткая цепь не позволяла Халю подняться в полный рост. Он попытался достать хобгоблинов ногой, но они ловко уворачивались.

– Поразмысли над своей судьбой и помни, что мы еще вернемся, – в один голос произнесли чародеи надтреснутыми голосами.

У Халя отобрали меч и приковали его на противоположной стене, так, чтобы нельзя было дотянуться. Халь не желал унижаться на глазах врагов, стараясь достать меч, хотя каждый нерв его тела так и рвался попробовать. Но юноша знал наверняка, что это невозможно.

Чародеи ушли, переговариваясь на неизвестном Халю языке, явственно не кабалланском. Ошеломленный, он сидел, привалясь к стене, и смотрел в клубы дыма. Что же случилось с Кимбелин? Он решил, что чародеи, должно быть, заперли ее где-нибудь еще, и мог только надеяться, что это более приятное место, чем подземелье. Дым медленно рассеивался, и Халь услышал голос. Он говорил по-бельбидийски!

– Они, похоже, были чем-то взволнованы. И более призрачны, чем раньше.

Халь не мог понять, настоящий это голос или иллюзия, насланная зеленым дымом. Дым медленно опускался вниз и сочился в трещины плит под ногами, как будто устал висеть в воздухе.

Юноша смотрел сквозь дымный воздух, и как только разглядел, кто же стоит перед ним, в горле его заклокотал гнев. Этот человек изменился, у него отросли волосы и борода, но не узнать его было невозможно.

– Предатель! – взревел Халь и бросился на него, забыв о цепях. Но железные браслеты впились ему в плоть – так беснующуюся собаку останавливает цепь. – Твой брат, Рэвик, мучает моего брата в подземельях Фароны, и все из-за твоих подлых интриг! Он не может поверить, что ты предал его, считает тебя честным и верным и… – Слова умерли у него на губах.

На лице принца Ренауда замерло глубочайшее непонимание. Что-то было не так. Может, это все тоже иллюзия? Сбитый с толку Халь привалился к стене и, схватился за голову.

– Разве ты не пришел спасти меня? – напряженно спросил принц Ренауд. – Мы догадались, что кто-то явился за нами. Хобгоблины – болтливые твари, они сообщили, что какие-то люди на том берегу применили природную магию. Я сразу догадался, что это ты и твоя женщина. Не правда ли, я догадлив? Что скажете, лорд Хардвин?

Халь увидел приземистого писцерийца, прикованного рядом с принцем. Он поздоровался кивком головы. Оба выглядели очень изможденными и несчастными, в разорванной одежде. Запястья их охватывали такие ржавые кандалы, что Халь не знал, почему они оба не подхватили заражение крови.

– Очень жаль, что ваш план не сработал, – горько сказал Хардвин. – Принц Ренауд так верил в вас. Он говорил, что люди Торра-Альты никогда не оставляли Бельбидию в беде – ни в мире, ни в войне. Но я, признаться, сомневался, из-за этой беды с волками. Я думал, вам не будет до нас дела.

– А где Тудвал? – выдавил Халь. – Он здесь? Принц кивнул.

– Да, но нас сразу разлучили.

Хобгоблины созерцали их, хихикая, и Халь боялся, что это все подстроено. Он не знал, верить принцу Ренауду или нет. Он даже не понимал, в самом ли деле разговаривает с ним. Юноша уронил голову на руки и тяжело задумался. Наверняка есть какой-то способ узнать правду. Такая глупость могла бы случиться с Каспаром, а не с ним, Халем! Его так легко не одурачить. Всем известно, что Халь умен и недоверчив. И сейчас он должен докопаться до истины.

Из подсознания всплыл образ Морригвэн. Халь никогда твердо не знал, как к ней относиться. С одной стороны, она его недолюбливала, но с другой – никогда не препятствовала их с Брид любви, притом что о Брид Старая Карга очень заботилась.

Тем временем дым снова начал подниматься; новые его клубы поползли из-под двери.

– Они возвращаются! – вскричал Ренауд, весь побледнев.

Похоже, он смертельно боялся чародеев, и это почему-то более всего другого убедило Халя в его невиновности. Дверь со скрипом отворилась, и три призрачные фигуры встали на пороге. Они как будто выцвели и стали еще прозрачнее, дым беспрепятственно проходил сквозь бесплотные тела, как пыль сквозь луч света. Как и говорил Ренауд, чародеи выглядели взволнованными.

– Прикажете избавиться от него? – хором спросили они. Халь не видел, к кому они обращаются, но уж точно не друг к другу. И тут он увидел это. Огромный черный волк, сгорбившись, сидел в углу, изо рта его тянулась нить слюны. Зубы его были так огромны, что пасть не закрывалась. Волка окружало облако черного дыма, скрывая его от глаз, но Халь услышал исходящий от него голос:

– Нет. Сохраните его. Пускай он привлечет остальных. Мы возьмем их всех, и ни один не вернется. Почему я должен все делать сам? Я приказал вам, а вы подвели меня. Ваш туман рассеивается. Его уничтожает чужая магия. Скоро путь будет открыт. – Голос волка был черным от злобы, – Только посмейте меня подвести – и отправитесь обратно, вечно скитаться по болотам Иномирья.

Волк прыгнул из черного облака и стрелой пронесся в дверь. Халь рвался изо всех сил, ужасно боясь за Брид. Ведь это ее магия рассеивала туман! Он был уверен, что волк помчался искать ее. А рядом нет ни Халя, ни Кеовульфа, чтобы защитить Брид! Он молился, чтобы хоть Абеляр не оставил ее. Впервые за все время Халь чувствовал к лучнику благодарность и тепло.

– Она обрела власть над туманом и уничтожает его, – растерянно сказал один из чародеев.

– Но она одна. Она не справится. Великая Матерь не услышит молитв одиночки, – ярости отозвались остальные.

– Поднимайте воду, – приказали чародеи, прежде чем уйти.

Через несколько секунд их непонятный говор затих в темноте.

Хобгоблины захлопнули дверь и зашлепали по камням за своими хозяевами. Халь отчаянно кричал в сторону двери, зовя Кеовульфа. Он мог думать только об одном.

Прошло много времени, и Халь уже начал думать, что о них забыли. Но тут из-под двери заструилась вода. Она подтекла Халю под ноги и замочила ему подошвы. Вода все лилась и растекалась по полу квадратной камеры от стены до стены.

Вскоре Халь промок уже по щиколотки. Вода прибывала быстро, поднималась, заливая ему сапоги. Она была холодная, мокрая и совершенно реальная! Халь сильно дернул за цепь, стараясь вырвать кольцо из стены, но металл не поддавался.

Хардвин застонал от страха.

– Лорд Халь, сделайте что-нибудь. Спасите нас, – взмолился принц Ренауд.

Их слепая вера придала Халю сил. Он стоял, выпрямившись, насколько позволяла цепь, и лихорадочно оглядывался в поисках чего-нибудь спасительного. Мутная зеленоватая вода колыхалась уже возле бедер, и Халь заметил деревянную щепку, плавающую неподалеку. Это было уже что-то! Халь принялся плескать в воде рукой, подгоняя щепку поближе, и когда та подплыла, схватил кусочек дерева всей горстью. Он начал ковырять щепкой в замке кандалов, но металл не поддавался. Халь бешено старался, а вода все поднималась. Наконец щепка с треском сломалась в его руке.

– Будет война, – простонал принц Ренауд. – Если мы не вернемся с принцессой Кимбелин, все пропало. Что, если она утонет?

Халь молился, чтобы до Кеовульфа долетел его крик. Проклятые чародеи наслали наводнение на Брид, и он должен помочь ей. Должен же быть какой-то выход! Вода уже достигала ему до согнутых плеч. Халь просунул кулак в кольцо в стене и изо всех сил дернул, используя руку как рычаг. Но металл не вырвался из камня.

– Великая Матерь, – крикнул он отчаянно, – я должен спасти Брид. Великая Матерь, возьми что хочешь, любую жертву от меня, я все сделаю, только, умоляю тебя, спаси Брид! Я должен спасти Брид!

Хардвин пускал пузыри, хрипел и бился. Низкорослый, он уже почти скрылся под водой и тщетно выворачивал шею, чтобы глотнуть воздуха. Принц Ренауд рядом с ним вел себя достойно бельбидийского дворянина: спокойный и твердый, он молился своему богу о милосердии и быстрой смерти.

ГЛАВА 28

Май взглянула на Каспара через бурлящую воду, сжимая в объятиях лесничего. У ног ее лежало гнездышко из локонов и трав, и Каспар сразу понял, что в нем. Сердце его потяжелело от груза ответственности.

– Все в порядке; стой, где стоишь! Не двигайся! Я иду к тебе, – крикнул он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и властно.

Каспар вскарабкался Перрену на плечи, подобрав под себя ноги, и молился только, чтобы озеро оказалось не слишком глубоким и чтобы горовик не поскользнулся. Перрен заверил его, что глубинный змей, знакомое горовику создание, может причинить ему не больше вреда, чем кипящая вода. Каспар надеялся, что горовик не ошибается. По лицу его бежали ручьи пота.

Они были уже на середине озера, когда Перрен вдруг остановился. Май сидела над лесничим, опустив голову; ее длинные волосы свешивались Талоркану на лицо. Она плакала, но, что еще хуже, лесничий все еще жил. Каспар слышал его слабые стоны.

– Перрен, скорее! Волкочеловек жив!

Но горовик не обращал на него внимания. Он стоял с выражением блаженства на круглом лице, опустив ладони в кипяток. Потом он вскричал, и Каспар подумал, что тот спятил:

– На меня снизошла благодать! Великая Матерь сама говорит со мною через воду! Ясность, чистота видения на таком расстоянии! Я чувствую ледяную воду, соленую воду, слезы Матери. Она идет сильными волнами. Кто-то молится, взывая к Ней, просит Ее о помощи, и я удостоен чести слышать Ее голос. Я должен говорить с ними. Зов о помощи. Они твоей крови, Спар, и они в беде.

– Перрен, смотри! – завопил Каспар, не слыша ни единого слова горовика.

Все его внимание притягивала тугая волна, катившаяся прямо на них. Над водой показалась безглазая голова с разверстой черной пастью; огромный хвост бил по воде, толкая глубинного змея вперед.

Горовик медленно развернулся, хотя Каспар в отчаянии колотил пятками ему по шее и вопил, чтобы тот сделал что-нибудь. В последнюю секунду каменное создание выбросило вперед кулак и ткнуло прямо в раскрытую пасть змея. Перрен явно недооценил силы твари, тот рванулся, ударив толстым хвостом, и горовик, потеряв равновесие, упал на одно колено.

Каспар торопливо вскарабкался ему на самую макушку, поджимая ноги. Всплески воды обжигали ему лицо и руки.

Большая рука Перрена по самый локоть оказалась в пасти твари. Каспар видел темный силуэт ладони горовика, сжимающейся под полупрозрачной толстой шкурой.

– Перрен, он откусит тебе руку! – беспомощно крикнул юноша, не в силах ничем помочь.

Ему самому нужны были обе руки, чтобы цепляться и не свалиться в бурлящую воду.

Из брюха червя исходили скрежет и бульканье. Перрен старался держаться прямо и не упасть, пыхтя от напряжения. Вдруг с громким кличем он вскочил с колена и рванул руку к себе, так что Каспар едва не полетел в озеро. В кулаке горовик сжимал пучок окровавленных внутренностей, трубок и губок, и багровых дымящихся жил. Из пасти глубинного змея хлынула кровь, фонтан ударил прямо Каспару в лицо. Вытирая кровавое месиво с глаз, он увидел, что тварь плавает кверху брюхом в красной воде.

– Ты вырвал ему глотку! – выдохнул юноша.

– Ну, парень никогда не знает собственной силы, – спокойно отозвался Перрен и умыл руки в кипятке. – Великая Матерь, прости, что я отнял жизнь у одного из Твоих созданий. – И он неторопливо двинулся вперед.

Теперь, когда глубинный червь был мертв, взгляд Каспара устремился на Талоркана, Май и Яйцо у их ног.

Как ни поразительно, Талоркан все еще жил, хотя Каспар был уверен, что попал ему в сердце. Он не понимал, как же так – а того, чего он не понимал, он боялся.

Он должен забрать Некронд. Едва Перрен ссадил его на берег, юноша ринулся к Май, ожидая, что та бросится к нему в объятия; но она не двигалась. Он схватил Яйцо и сжал его в кулаке, и по руке к самому сердцу прокатилась волна жара.

Яйцо было цело! Каспар развернул его – и задохнулся: светлую поверхность Яйца пересекала черная метка ожога. Похоже, он прибыл как раз вовремя!

Он ревниво прижал Яйцо к груди. Оно нашлось! Оно цело! Теперь никто не сможет причинить зла любимым Каспара.

– Халь! – неожиданно выпалил Перрен. Каспар не понял. При чем тут Халь? Горовик восторженно указал на озеро.

– Великая Матерь говорила со мной. Она приказывает тебе использовать Некронд. Ты должен призвать Морригвэн из Иномирья. Великой Матери нужна Ее Троица.

Каспар тревожно сжал Некронд в обеих руках.

ГЛАВА 29

Халь выгнул спину, вытягивая шею, чтобы держать голову над водой. Он боролся за каждую секунду жизни, сплевывал ледяную соленую воду, в ушах его стучали тугие молоточки.

Вода поднялась ему до носа, бой был кончен. Неожиданно отчаяние отпустило, и в мутном мире воды на Халя снизошло небывалое спокойствие. Он все еще мог видеть, и узрел необычайный образ, искаженный водной толщей. Через закрытую дверь темницы вошел – или вплыл – белый волк, на нем восседала призрачная старуха в белой одежде. Из рассеченного ее живота струилась кровь.

– Он призвал меня. И из всех людей – к тебе на помощь. К тебе! – простонала старая жрица. – Я слаба, они будут мучить меня еще страшнее… И ради чего? Почему ты ослушался Брид? Как мог Спар заставить меня явиться сюда призраком, если я должна вернуться целиком, чтобы исполнить свой долг? Здесь боль еще сильнее, гораздо сильнее… Ты в долгу у меня, Халь. Ты заплатишь мне.

Белый волк плыл к стене, на которой висел рунный меч. Алый дым потек сквозь стены, и в нем явились еще две призрачные фигуры, такие же прозрачные, как Морригвэн, только без ее смертельной бледности. Они встали рядом с Каргой и соединили руки. Души трех высоких жриц объединились во исполнение общей задачи. Керидвэн выглядела худой и постаревшей; Брид, со сведенным сосредоточенным лицом, даже не взглянула в сторону Халя. Все они смотрели на меч. Халь с благоговением понял, что его молитва услышана.

Втроем жрицы сняли со стены рунный меч и понесли его через воду к Халю. Без единого слова они вложили оружие юноше в руки, и образы их истаяли, только Морригвэн задержалась на миг.

Халь увидел, как старую жрицу засасывает в себя пустота, за которой открылся вид огромной высокой темницы в Иномирье, где людей пытали каленым железом. Старуху растянули на полу, распахивая полы ее одежды, чтобы снова рвать ей внутренности. Она стонала и извивалась. Но всякий раз, когда лесничие прерывали пытку, Морригвэн выла волком и кричала:

– Я не уйду! Не уйду, пока не будет найдена новая Дева!

Клинок был теперь в руке Халя. Одним ударом он разрубил свои цепи и вынырнул на поверхность. По клубящейся прибывающей воде он стремительно поплыл к Хардвину, нырнул и перерубил его оковы. Вытянув Хардвина за воротник, Халь оставил его кашлять и отплевываться и освободил Ренауда. Все еще кашляя и извергая воду, втроем они поплыли к дверям.

Дверь была закрыта, но Халь перерубил засов, и вода хлынула внутрь, освобождая проход. Мощный поток швырнул их обратно в темницу и ударил о стену. Халь начал продвигаться к выходу, цепляясь то за одно кольцо в камне, то за другое, и остальные последовали его примеру.

Наконец они выбрались на лестницу и с трудом двинулись против течения воды, сбивавшей с ног. Хардвин и Ренауд теперь были свободны, и Халь перестал о них думать. Все мысли его переключились на Брид. Этот потоп, конечно, захлестнул побережье. Кроме того, черный волк…

– Абеляр, не оставь ее, – вслух умолял он.

Наконец они выбрались наружу. Халь бросился во двор барбакана и замигал на ярком свету. Туман поднялся высоко и почти рассеялся, хотя нигде не было видно и следа дамбы. Лодка под красным парусом покачивалась у причала, разбитого внезапным потопом. Потоп не был иллюзией. Халь вспомнил, что Робин Длинный Шест упоминал шлюз.

Он пролез под решеткой на воротах и выбежал из замка. Остатки зеленого дыма унес легкий ветерок, воздух был сладок от запаха победы. Чародеям пришел конец, Халь знал это наверняка. Но где же Кимбелин? Неужели утонула в подземелье? Или успела убежать в свою башню? Нужно найти ее во что бы то ни стало. От этого зависит спасение Бранвульфа.

Хардвин и Ренауд прислонились к решетке и умоляли Халя не бросать их здесь.

– Ты получишь награду, – уверял принц, но Халь сомневался, что Рэвик поверит словам своего брата, если они вернутся без принцессы.

– Оставь меня, невежа, – послышался пронзительный девичий крик со стороны конюшен. Халь бросился на звук. – Отпусти меня немедленно! Я никуда не поеду без своего брата!

Это был голос Кимбелин, пронзительный и возмущенный. Ее тащил на себе Кеовульф, но она так билась и вырывалась, что даже здоровенный калдеанец с трудом с ней справлялся. Она кусала его за руки и била острыми кулачками.

Замедлив шаг, Халь перехватил принцессу за запястье, подавляя желание расхохотаться.

– Моя леди, не беспокойтесь! Мы отвезем вас домой, к королю Рэвику.

Она гневно топнула ножкой, скривив губы в королевском негодовании.

– Я не поеду без своего брата.

– Так скажите, где он, – потребовал Халь. – Мы его освободим.

Кимбелин отчаянно указала вперед, на лодку под красным парусом. Халь увидел трех человек, направлявшихся к лодке; судно уже было набито людьми и визжащими хобгоблинами.

Халь помчался к причалу со всех ног, спотыкаясь на черных камнях по извилистой дороге от замка. Наконец он прыгнул на причал, в лицо ему плеснула соленая пена; голые коричневые хобгоблины уже отталкивали лодку шестами и кричали трем людям поторопиться.

Обнажив меч, Халь мчался по дощатому причалу. Из троих опаздывающих он узнал двоих: Тапвелла Овиссийского и брата Кимбелин, принца Тудвала. Третий, в простом черном сюртуке и кольчужных чулках, смахивал на наемника. Наемник и Тапвелл тащили к лодке кеолотианского принца, который упирался, как мог. Он боролся изо всех сил и отчаянно звал Кимбелин.

Халь уже почти догнал их, мчась на помощь к принцу. Обеспокоенный, Тапвелл воззвал в сторону лодки о помощи. Трое хобгоблинов немедля выскочили на причал и подхватили мускулистого кеолотианца, перекинув его через борт. Парус поймал ветер, и лодка понеслась вдаль, подпрыгивая на волнах. Халь, отдуваясь, стоял на причале и запоздало потрясал мечом. Крики Тудвала все отдалялись, их уносил ветер.

Халь уже ничего не мог поделать. Пораженный участием Тапвелла в этой истории, он медленно возвращался к Кеовульфу, Ренауду и Хардвину. По пути он нашел ответ. Рыцарь все еще держал принцессу.

– Почему вы не догоняете их? – воскликнула она.

– Как? – довольно раздраженно отозвался Кеовульф, потирая след от укуса на руке. – Что, Ваше королевское высочество предлагает нам пуститься вплавь за лодкой?

– Тапвелл! – выплюнул Халь, едва переведя дыхание. – Это Тапвелл все подстроил.

– Что? – вскричал Кеовульф.

– Я ошибся! Помните, как перед самым нападением я нашел разорванный пергамент – тай, где понесла лошадь Кимбелин? Конечно, я подумал, что его там бросили по вашему приказу, Ренауд. Когда я сложил разорванные клочки, это оказалось письмо, что Кимбелин не должна попасть в Бельбидию. Я подумал, что вы единственный, кому выгодно такое предательство. Кто еще мог бы препятствовать женитьбе короля Рэвика? Ведь если бы Кимбелин родила ему наследника, вы потеряли бы право на престол. Поэтому я подозревал вас, кузен. – Халь взглянул высокому принцу прямо в глаза. – Сир, я приношу свои извинения.

– Но Тапвелл? – не унимался Кеовульф.

– Теперь, когда все позади, я вспоминаю, как Тапвелл опоздал присоединиться к сопровождающим! Он оправдался тем, что заблудился в болоте, но на самом деле соврал, чтобы скрыть истинную причину опоздания. У него было достаточно времени подготовить нападение…

Халь помедлил, размышляя.

– А что до выгоды…

Он запнулся, не уверенный в своей правоте. Может ли это иметь отношение к солнечным рубинам, которые Брид открыла в Желтых горах? Мог ли Тапвелл украсть принцессу, чтобы бросить тень на Торра-Альту? Может быть, он хотел низложить законных владык, чтобы замок перешел в овиссийские руки, и у него появился свободный доступ к рубинам? Да, это походило на правду.

– Мой принц, я оболгал вас, – признался он Ренауду. – Я сказал вашему брату, что вы замышляли против него и его невесты. Я ошибался.

– Это воистину так. Мы с Хардвином отчаянно сражались, защищая принцессу Кимбелин, так что им в итоге пришлось взять нас в плен. Но я не знал, что в этой интриге участвовал Тапвелл! Мы считали, что его тоже взяли пленником и держат в другой темнице, чтобы мы не смогли вместе обсудить план побега.

– Я надеюсь, вы простите меня, – снова извинился Халь, радуясь возможности облегчить душу, но думал он уже о другом.

Юноша смотрел на алый дым с дальнего побережья. На фоне дыма по воде двигались странные длинные фигуры. Они не плыли, но шли прямо через озеро широкими прыжками. Что это за…

Халь протер глаза и опустил в ножны меч, который так поспешно выхватил. Высокие существа все приближались и на поверку оказались болотными людьми на ходулях. Он различил хрупкую фигурку Брид, которая ехала на спине старого Робина. Пип и Абеляр тоже сидели на закорках болотников. Не теряя больше времени, Халь бросился вниз, прыгая по черным утесам.

Робин Длинный Шест и его люди медленно приближались через озеро, и у Халя было время собраться с мыслями. Когда гости наконец ступили на мелководье, Брид спрыгнула со спины Робина и побежала к своему жениху, разбрызгивая воду.

Она с разбега бросилась Халю в объятия, но тут же отскочила.

– Ты весь мокрый, – недовольно сообщила она.

– Как ни странно, я знаю, – отозвался Халь, улыбаясь и держа девушку за руки.

Он внимательно оглядел ее всю.

– Ты не ранена? Брид даже не ответила.

– Тебе повезло. Я же просила тебя подождать, пока я расправлюсь с туманом! Вдвоем с Керидвэн мы не смогли бы тебя спасти. Тебе повезло, что кто-то призвал душу Морригвэн.

Она помрачнела.

– Морригвэн, она…

Халь не знал, что и сказать. Брид кивнула, борясь со слезами.

– Она ужасно страдает.

Девушка вскинула голову и перевела взгляд на спешащих к ней друзей.

– Ты все сделал хорошо. Теперь с нами Кимбелин и Ренауд, и к Торра-Альте вернется доброе имя. Мы предотвратим войну с королем Дагонетом. Если поторопиться, можно успеть в Фарону до солнцестояния. Как только покончим с этим, я направлю все силы на поиски своей преемницы, и душа Морригвэн освободится. – Девушка откинула на спину влажную косу. – Я рада, что ты меня не послушал.

– Я сомневался, что ты разгонишь туман, – признался Халь.

– И ты был совершенно прав. Я не смогла. Туман рассеялся, когда исчезли чародеи. – Брид на миг примолкла. – Они могли попасть сюда только по призыву Некронда. Спар никогда бы не сделал этого! Должно быть, одна из тварей, чье дыхание жизни заключено в Яйце, управляла им изнутри. Я не должна была оставлять Спара. Некронд для него слишком тяжкая ноша.

– Мастер Спар вообще ни с чем не управляется, – выкрикнул Пип, подбегая к Халю. – А я прикончил одного! Смотрите!

Он гордо продемонстрировал нож, запятнанный темной кровью.

– Кого ты прикончил? – непонимающе вскричал Халь, снова оглядывая Брид на предмет ранений.

– Хобгоблина, – пояснил Робин Длинный Шест. – Жуткие твари. Они переплыли озеро на спине черного волка. Я бы сказал, их было десятка два. Этот парень в самом деле одного прирезал, а остальных уложил Абеляр своими стрелами. С теми, которые удрали в лес, разберется Харле, так что не волнуйтесь.

– На вас напали!

Сердце Халя замерло при мысли о том, что могло случиться.

– Да, как раз когда Харле с матерью пошли искать еще корешков для зелья, которым Брид думала туман разгонять. Мы с Абеляром им показали, этим тварям! – хвастался Пип.

Абеляр усмехнулся.

– Да, парень, без тебя бы я не справился. Ты отличный боец!

Халь подал древнему лучнику руку. Тот с минуту смотрел удивленно, потом протянул навстречу ладонь. Пожатие Халя было крепким и искренним, Абеляра – немного скованным. Халь не стал говорить, что обязан ему жизнью невесты, в этом не было нужды.

– Прости меня, – извинился он за свою прежнюю нелюбовь к лучнику.

Похоже, у Халя сегодня был день извинений. Абеляр тихо и смущенно улыбнулся.

– Не стоит об этом говорить, сир. И он занялся своим луком.

– Нет, стоит, – настаивал Халь. – Я тебе обязан… всем.

– Кеовульф! – Пип, завидев рыцаря, радостно бросился к нему. Он нашел нового слушателя и немедля завел снова: – Я прикончил одного!

– Понятно, парень, – терпеливо отозвался калдеанец. – Я уверен, что ты нам об этом расскажешь поподробнее.

Пип восторженно закивал и пустился в подробности. Брид притянула Халя к себе.

– Халь, увези нас домой. Тогда Керидвэн и Бранвульф снова будут свободны.

Халь стиснул ее руку, радуясь благодарности, и вдвоем они засмеялись над Пипом, который на этот раз угощал Ренауда историей своих подвигов.

– Он хоть знает, что говорит с принцем? – спросил Халь, глядя, как фамильярно держится мальчик.

– Сомневаюсь, но, зная Пипа, я бы не удивилась, – улыбнулась Брид. Она оглянулась на черные шпили башен, откуда ветер уносил последний клочок зеленого тумана. – Воздух очистился; Некронд снова в безопасности.

– Он у Спара, – мрачно добавил Халь.

Девушка сильно сжала его руку, будто навеки не отпуская от себя.

ГЛАВА 30

– Амариллис, – рыдала Май. – Прости меня. Мне так жаль!

– Его зовут Талоркан, – отрезал Каспар. – И от него может быть только зло.

– Нет. – Голос лесничего был очень слаб. – Сначала, да, сначала я хотел только обрести душу. А потом – только защитить Радостную Луну. Но не смог. Не смог… Моя милая Радостная Луна, я умираю.

Май погладила лесничего по щеке.

– Не бойся, Амариллис, я люблю тебя, – прошептала она, слезы капали из ее глаз прямо ему на грудь. – Все будет хорошо. У тебя теперь есть душа, я видела ее в твоих глазах. Ступай к Великой Матери. Ищи Ее, обрети Ее любовь – и все будет хорошо.

Он слабо вздохнул, сжимая руку Май.

– Прости меня за все, что я делал не так. Я не сожалею о добром выстреле Каспара. Жизнь коротка для всех людей, и мне не жаль умирать. Я дождусь тебя, любовь моя, на той стороне.

С видимым усилием лесничий повернул голову к Каспару. Тот взглянул ему в глаза и увидел, что неизвестно как золотистые радужки Талоркана приобрели карий оттенок глаз Май.

– Я только прошу, чтобы ты защищал ее теперь вместо меня. Ты должен защищать ее, Каспар.

Каспар смотрел, как глаза Талоркана потускнели и остановились. Он лежал совсем неподвижно. Май зарыдала громко и отчаянно, плечи ее вздымались.

– Он спас меня… А ты убил его. Что же нам теперь делать? Амариллис изгнал ту тварь. Только Амариллис это умел, а теперь он умер. Ты убил его! Ты его убил!

Май в отчаянии и скорби бросилась на Каспара.

– Он был со мной, когда ты не пришел. Я думала, ты придешь. Я думала, ты найдешь меня! Но ты меня никогда не любил, ты шел только за Некрондом.

Она била его кулачками в грудь и стонала.

Вместо того чтобы бороться с ней, Каспар крепко обнял девушку, так что ее лицо прижималось к его груди. Она всхлипывала у него на плече, и юноша чувствовал сквозь рубашку тепло ее слез.

Он обнял Май еще крепче и поцеловал в макушку.

– Как тебе удалось отнять у него Некронд?

– Он никогда не владел им!

– Но… – Каспар чего-то не мог понять. – Но как тогда Яйцо попало сюда?

– Я принесла его. Я его украла, боясь, что Некронд разорвет твою душу. Я думала…

Она отпрянула от Каспара и опустилась на колени рядом с лесничим.

– Ты думала, я недостаточно силен, чтобы быть хранителем, – закончил за нее Каспар. – А я-то считал, что хоть ты меня уважаешь.

Слова его могли бы прозвучать горько, но получилось утвердительно.

Она смотрела на талисман.

– Я сделала все неправильно… Я спасалась от созданий, которые меня преследовали, и поэтому знаю, что тоже недостаточно сильна. Он здесь, в копях, тот злой дух. Амариллиса нет, чтобы защитить меня, и волк опять проберется в мои сны, чтобы управлять Яйцом. Он даже однажды забрал мою душу, но Амариллис пришел и прогнал его. У нас нет силы… Нам нужен Амариллис. – И Май откинула золотые волосы со лба мертвеца.

– Ты сказала, что любишь его! – обвиняюще выкрикнул Каспар, чувствуя, что Май рассказала ему не все. Слишком откровенно она проявляла свою нежность к лесничему.

– Да! – защищалась девушка. – Он заботился обо мне! Для него я значила все, была важнее жизни, он все делал ради меня… Как могла я его не полюбить?

– Но ты не можешь любить другого, – ошарашенно выговорил Каспар. – Ты должна любить только меня.

– Почему, почему я должна? – вскричала Май гневно. – Как ты смеешь требовать от меня того, чего не делаешь сам? Ты меня любил только на словах, а смотрел всегда на Брид! Она для тебя была солнце, луна и звезды! Ты меня не любишь, ты любишь ее.

Каспар встряхнул ее за плечи, заставляя себя слушать.

– Май, это неправда. Я люблю тебя. Я пытался сказать тебе об этом, когда вернулся из Кеолотии. Конечно, я люблю Брид, но не больше, чем кто угодно другой любит ее как Деву. Даже ты любишь ее так! Но я не люблю ее, как Халь. Он перешел границу меж мирами, чтобы ее спасти, а я этого не мог, потому что мое сердце принадлежало тебе. Я был так рад, когда разобрался в своих чувствах! Все, что было нужно, – это время, я искал момента сказать, что люблю только тебя, Май. Тогда, на Бельтайне, я хотел сказать тебе, но ты сбежала…

– Я тебе не верю, – всхлипнула Май. – Меня любил Амариллис.

– Я тебя люблю, – настаивал Каспар, прижимая ее к себе и чувствуя, что она начинает поддаваться.

Напряжение медленно оставляло ее тело. Как будто Май выстроила огромную стену, защищаясь от собственных чувств, а теперь эта стена рухнула, и девушка безвольно стояла в его объятиях.

– Спар, прости меня. Я напрасно взяла Некронд.

– Все хорошо, Май. Ты была права, потому что он приносил в крепость одни несчастья. Теперь мы понесем его вместе. Мы уедем далеко, оставим позади прошлую жизнь, так что зло никогда не коснется наших любимых. Вместе мы будем достаточно сильны. Мы поедем на восток, через неведомые моря, в дальние страны.

– Ты позаботишься обо мне? – спросила она, глядя, как Каспар кладет Некронд в серебряный ларчик и вешает его себе на шею.

Тот задумчиво почесал ссадину на голове. Ранка опять кровоточила.

– Конечно, да. Мы уедем далеко и навеки, вдвоем… Только ты и я.

– Не вернемся в Торра-Альту? – переспросила Май. – Обещаешь?

Каспар кивнул.

– Как равные? Он снова кивнул.

– Да, ты меня любишь! – рассмеялась она. – Никогда не хотела быть баронессой!

– Пойдем, у нас есть друзья, много друзей. Они нам помогут.

Юноша повернулся к Перрену, который созерцал их со слезами на глазах.

– Меня всегда трогали истории… Но то, как оно на самом деле, куда как трогательнее.

Волчонок поджидал их по другую сторону озера. Когда они переправились, Рунка потыкалась носом в бок Май и любопытно взглянула искоса.

Держа Каспара за руку, а вторую ладонь опустив на загривок волчонка, Май обернулась в последний раз взглянуть на Амариллиса. Каспар заметил печаль в ее глазах и все понял. Он слишком хорошо знал, каково это – любить сразу двоих.

Воздух вокруг тела лесничего начал мерцать. Каспар слишком устал, чтобы сразу это заметить. Из пустоты шагнули, окруженные светом, тринадцать членов Высокого Круга и остановились над простертым на земле Талорканом.

– Он не превратился в прах, – сетовал Страйф. – Он не получил наказания!

– Разве не достаточное наказание – потерять бессмертие и сделаться частью жизни? – спросила Сайлле.

Нет, подумал Каспар. Нет, это великий дар. Он крепко сжал руку Май и молча повел свою невесту из-под земли на свет, чтобы проливной кеолотианский дождь смыл с ее лица слезы.

1

Bloodwort (англ.).