Глава 1

Уильям проснулся от ощущения сильнейшего потрясения. Он вжался бедрами в матрас, и подушка заглушила его стоны.

Когда он пришел в себя, то медленно повернул голову и попытался перевести дух, все еще лежа на животе. Что, во имя Иисуса, Марии и всех святых, вызвало такой несуразный сон?

Кровать превосходная, матрас мягкий – значит, он находится в каком-то доме, а не спит под одной из своих повозок. Рядом похрапывают две женщины, из чего возникает естественный вопрос, как долго они спят.

Уильям осторожно открыл глаза. Его взгляд сразу наткнулся на стену с бархатными обоями бордового цвета, где висел вышитый плакат, воспевающий добродетель упорного труда. Интерьер говорил ему, что он находится в единственном борделе Рио-Педраса, самом роскошном месте глухого шахтерского поселка Аризоны, которое только может найти мужчина, желающий утолить свою похоть.

Уильям потянулся. Теперь он вспомнил еще кое-что. Он приехал в заведение Кэрри Смит после десятидневной поездки, хорошо поел и снова взял в партнерши Перл. О черт, он прихватил наверх даже Фанни, чтобы за ночь довести себя до полного истощения, прежде чем он выйдет на улицы Рио-Педраса при свете дня.

Что ему приснилось сейчас, черт побери?

Он пожал плечами и, потихоньку соскользнув с кровати, обернулся посмотреть на Перл. Та безмятежно спала, и от ее дыхания трепетал вышитый край наволочки. Он быстро умылся и оделся, смутно сожалея, что ни одна из женщин не проснулась. Ему нравилось, как самодовольно покачивает бедрами женщина, идя рядом с ним и каждым своим шагом словно провозглашая: «Я – красивая женщина, и я никогда еще не проводила время так хорошо».

Он вытащил из рукава фамильный кинжал, быстро застегнул ремень, на котором висели его верный бычий кнут и «кольт» – необходимые принадлежности жителя шахтерского поселка, не отличающегося изысканностью нравов.

Другая застарелая привычка заставила его в последний раз осмотреть стены в поисках подсматривающих щелок. Кэрри Смит прекрасно умела вести свое дело, она не стала бы злить постоянного клиента, давая возможность всем желающим лицезреть его в интимном состоянии. Но все равно после пребывания в доме призрения и жизни в глухих переулках в нем выработалась привычка к осторожности, о которой он никогда не забывал.

Уильям положил в карман куртки коробку с кондомами, которую всегда носил с собой. В такие ночи, как вчерашняя, они защищали его от французской болезни, а также от обвинений в отцовстве, тем более что вероятность его отцовства чрезвычайно сомнительна. Причина заключалась в том, что он не испытывал оргазма ни с одной женщиной, после того как в первый раз увидел Виолу Росс.

Уильям молча выругался, ожидая от своего организма обычной реакции на мысль о ней. Но в ответ последовал только вялый поворот, а не обычный быстрый рывок вперед. Он слегка расслабился; пожалуй, провести ночь с двумя женщинами все же неплохая идея.

Он оставил Перл деньги на чай, что делал всякий раз после забав с ней и с другой девушкой: две золотые монеты возле ее головы и такая же сумма под подушку. Другая девушка узнает только о тех деньгах, которые лежат на виду. И сама получит точно такую же сумму.

Коричневые ресницы Перл дрогнули и медленно поднялись. Уильям выпрямился и вежливо ждал.

– Уже утро? – зевнула она и улыбнулась ему.

– Час как рассвело, – ответил он.

– Сегодня ты поздно встал. Хочешь, повторим еще разок? Если две ночи подряд, то будет дешевле, – предложила она, лениво вытягиваясь, так что ее груди вылезли из-под простыни, специально соблазняя его. Она проводила пальцами одной руки по его руке, в то время как другая ее рука рылась под подушкой.

Уильям пожал плечами, прекрасно понимая, что она там ищет.

– Ты, верно, устала после вчерашнего. Лучше тебе отдохнуть, перед тем как уедешь из поселка.

– У меня полно времени, – пробормотала она, и ее ладонь скользнула вниз по его торсу. – А ты неплохо трахался. Любая девушка с удовольствием поездила бы еще на такой оснастке, как у тебя.

Он схватил ее за руку, прежде чем она добралась до его ширинки.

– Спасибо, но нет. – Она вздохнула.

– Странно видеть, как ты потерял контроль в спальне. Обычно ты более властный. Говоришь девушке, что нужно делать, или доводишь ее до безумия губами, руками, пока она не начнет выделывать такое, о чем и представления не имела.

– Перл, – начал он.

– Ах, я люблю обе твои стороны, Донован! Я не отказалась бы от более долгого знакомства с таким бешеным жеребцом.

Он попытался остановить ее болтовню быстрым легким поцелуем и положил монету ей в ладонь, но его щедрость ее только подстегнула, и она продолжала болтать дальше:

– А Фанни тебя не интересует, Донован? Может, повторим все втроем?

– Нет.

Перл подняла брови и пожала плечами.

– Неудивительно. Тебе нравится, когда женщина страстная, а ей хочется заиметь свое собственное заведение больше, чем трахаться с мужчиной.

– Вот как? Тогда деньги будут подходящим прощальным подарком. – Он положил две золотые монеты рядом с Фанни, которая спала на кушетке, распростертая в том положении, в котором ее застал оргазм.

– Желаю удачи, Перл. – Он поцеловал ее в лоб и вышел.

– Всего хорошего, Донован, – прошептала она, и дверь за ним закрылась.

Не успел он сделать первый шаг, как уже забыл и думать об оставленных им женщинах. Мысли его вернулись к странному сну.

Что же ему такое приснилось? Может, его самый давнишний сон – королева фей, сотканная из лунных лучей и ночной тьмы, гибкая, сильная и насмешливая… и такая красивая, что единственный поцелуй, украденный с ее розовых губ, мог бы погрузить ирландского паренька в полное блаженство? Но те сны никогда не потрясали его так глубоко, как фантазия прошлой ночи.

Он все еще думал о ней, когда вышел на Мэйн-стрит, заметив вдруг серебряно-золотистую вспышку впереди. Он застыл на месте. На холм поднималась Виола Росс. Она шла от лачуги, в которой жила вместе с Мэгги Уотсон. Уильям знал от Моргана, что после смерти Росса Виола вместе с Мэгги занялась стиркой белья, но Морган ничего не говорил о ее красоте, от которой останавливается сердце.

«Идет» – слишком земное слово для обозначения ее движения. Виола скользила, как волшебная дева, словно ее ноги и юбки плыли по воздуху, свободные от земного тяготения. Голову она держала высоко, отчего вся ее фигура приобретала осанку королевы. Тяжелую корзину с бельем она несла на плече так, словно некий символ королевской власти. Несколько прядей серебристо-золотистых волос выбились из-под полей ее выцветшей синей соломенной шляпки. Если она подойдет ближе, он снова увидит глаза, чья синева совсем та же, что у первых весенних пролесок, – цвета индиго, а не пурпура. И услышит голос, чья легкая хрипотца только усиливала аристократическую четкость речи.

Запад с его суровым климатом, постоянной опасностью, грозящей со стороны индейцев, и обособленностью делал жизнь мужчин тяжелой. Еще труднее приходилось женщинам. Чтобы выжить здесь, женщине необходимо обладать силой и волевым характером. Виола Росс сделала больше, чем просто выжила те пять лет после того, как убили ее мужа. У нее оказалось достаточно выдержки, как говаривали его погонщики, чтобы завести свое небольшое дело.

Вдруг Виола остановилась. К ней подбежала маленькая девочка, чтобы поговорить с ней. Уильям втянул в себя воздух, сразу же вспомнив, как впервые увидел ее чуть ли не год назад. Он спокойно мыл своего Саладина, как вдруг услышал восторженные крики и посмотрел в просвет между стволами тополей, чтобы выяснить их причину.

Он увидел, как Виола плещется в ручье с двумя маленькими детьми. Тонкое ситцевое платье облепило ее женственные формы, очертив дерзко торчащие груди и соски, просящие мужских поцелуев. Ее осиную талию он мог бы заключить в пальцы одной руки, а бедра так и манили обхватить его спину, когда он устроился бы у нее между ног. Восхищенные глаза Уильяма вбирали с жадностью всю ее красоту, словно она медленно раздевалась перед ним в будуаре.

Виола беззаботно смеялась, играя с детьми. Их общество доставляло ей радость, и ее совершенно не заботили общепринятые условности. Вместо того чтобы закричать в ужасе или попытаться прикрыться, она искренне веселилась, гоняясь за двумя чертенятами, представ перед всеми волшебной девой, явившейся в жизнь, чтобы пленить даже духа, охраняющего ручей.

Долго он стоял, наблюдая за ней. Он, конечно, расспросил, кто она, замужем ли. Но нет, ему указали на ее мужа, везучего болвана, когда тот выходил, спотыкаясь, из салуна.

Теперь, опять увидев ее, Уильям пришел в такое возбуждение, что выругался от души и повернулся. Он пойдет другой дорогой к своему лагерю, чтобы больше не видеть ее, воплощающую все, чего ему так страстно хотелось и в чем ему всегда отказывали.

Проклятие! Ему недолго еще предстоит избегать ее. Как только она выйдет за Леннокса, сразу же уедет в Нью-Йорк, вернется в высшее общество, которое породило ее, а ему предписывало оставаться просто вышколенным слугой. Нужно перестать думать о недосягаемых женщинах и найти себе порядочную ирландскую девушку, которая станет вести хозяйство у него в доме и рожать ему детей. И никогда не будет спрашивать, на что устремлены его самые сокровенные желания.

Он сделал полдюжины шагов вниз по деревянному тротуару, когда внутренний голос наконец ответил на некоторые вопросы, терзавшие его с утра. В фантазии ночи присутствовала волшебная королева; он спрыгнул с дерева и поймал ее в свою сеть. Старый сон. Так почему же на сей раз сон так сильно подействовал на него?

Внутренний голос, ухмыльнувшись, отказался отвечать – он просто взял и заткнулся. Все еще мысленно ругаясь, Уильям зашагал по улице. Ему необходимо как можно скорее вернуться в свой собственный мир.

Виола поставила на землю маленькую Дженни Браунинг и смотрела, как та резво побежала к матери. Снова подняв корзину с бельем, она машинально пыталась уравновесить ее, как делала тысячи раз за последние шесть месяцев. Правда, сегодня Виола несла чистое белье миссис Смит одна, а не с Мэгги. Мэгги попросила оставить ее одну, чтобы проститься со своим ухажером из Колорадо. Обычно по дороге Виола с удовольствием останавливалась посплетничать с кем-нибудь, но сегодня у нее нет времени на разговоры.

Сегодня прошел год с того дня, как у Мэгги случилось ужасное горе, от которого она до сих пор не смогла оправиться, – умер ее маленький сын. Обычные ритуалы, связанные со смертью, вроде посещения кладбища или прогулки до часовни решили отложить на будущее, когда Мэгги обретет душевное равновесие. Может, тогда она немного придет в себя и будет спокойнее.

Разволновавшись, Виола заставила себя думать о других вещах, таких, как вероятность больших чаевых, которые помогут им расплатиться с долгами. Если она будет работать с должным старанием, а прииски Рио-Педраса не слишком скоро истощатся, она сможет полностью выплатить карточные долги Эдварда и уехать в Сан-Франциско лет через шесть. И если ей действительно повезет, у нее хватит денег, чтобы купить пианино и давать уроки. Уже после года, прожитого в Рио-Педрасе, ей начало казаться просто райским блаженством слушать без конца, как маленькие девочки терзают Бетховена.

Мэгги мужниных долгов досталось меньше: ей понадобится меньше двух лет, чтобы освободиться от них.

Виола вздохнула и снова пошла вверх по холму, легко неся на плече тяжелую корзину и насвистывая вальс. Ее выцветшее платье из синего ситца и соломенная шляпка выглядели очень опрятно, молча свидетельствуя о ее умении прачки. Светлые волосы она аккуратно подколола наверх и убрала под шляпку. Платье сидело на ней как влитое, демонстрируя портновские таланты Мэгги. Ей не хватало только ее любимой брошки, которая уже не могла держаться на выношенном материале платья.

Несмотря на то что она спала нынешней ночью всего часа два, Виола оставалась, как всегда, свежей и неотразимой в своей красоте.

Она быстро шла мимо салунов и игорных заведений, которые когда-то часто посещал Эдвард в своей бесконечной жажде удачи и золота. На улицах позади них размещались бордели и лачуги, где обитали проститутки среднего и низшего пошиба.

Она отвела глаза от «Восточного салуна», самого престижного в поселке. Эдвард посетил «Восточный» всего только раз и получил там смертельную рану – прямо в сердце. Свидетеля убийства не нашли – во всяком случае, таких, которые согласились бы хоть что-то рассказать. Несколько монет, лежащих у него в кармане, не смогли оплатить его огромные долги.

– Доброе утро, мистер Джонсон. – Виола вежливо кивнула в ответ Теду Джонсону, который прикоснулся к своей шляпе, и втайне порадовалась, что он не попытался завести разговор. Последние два месяца он не просил ее стать его женой, но она понимала, что при первой же возможности он повторит свою просьбу. Так делал почти каждый неженатый мужчина, который оказывался в Рио-Педрасе. Удивительно, сколько предложений можно получить от мужчины, которому страшно хочется питаться домашней стряпней, какой бы скудной она ни была.

Теперь Виола напевала сентиментальную мелодию Стивена Фостера. Она осторожно открыла заднюю дверь в заведение миссис Смит, ища взглядом Джейка, сторожевого пса, который молча бросился к ней, виляя хвостом, и тут же уселся у ее ног, держа во рту свой любимый красный мячик. Виола усмехнулась и поставила корзину на землю, радуясь, что Джейк настроен поиграть.

Пес опустил мяч в протянутую руку Виолы и с нетерпением ждал ее действий. Несколько обманных замахов его не одурачили. Наконец Виола бросила мяч между уборной и садовым сараем. Джейк с радостным лаем бросился за мячом.

Виола смотрела и усмехалась, вспоминая, как брат учил ее играть с его псом, Горацием. Но тут же вспомнила, как видела Горация в последний раз в ту страшную ночь, когда убежал Хэл, и улыбка ее растаяла.

Надо делать то, ради чего она пришла сюда.

Она спокойно подошла к задней двери опрятно окрашенного дома миссис Смит и, сняв корзину с плеча, поднялась на крыльцо. Его прохладная тишина охватила ее, а от запахов, плывущих изнутри, у нее потекли слюнки. Один только разок у нее в животе заурчало, но, к счастью, тут же прекратилось.

Из кухни донеслись женские голоса, и Виола подняла голову. Кухня скрывалась за накрахмаленными занавесками из полосатой ткани в отличие от тяжелых бархатных занавесей, висевших на окнах в остальном доме. Конечно, подслушивать неприлично, но интересно, что говорят девушки миссис Смит, когда думают, что рядом никого нет.

– Так как ты думаешь, когда она проснется? – спросила одна из девушек.

– Ставь доллар, что в шесть часов, Салли, – протяжно проговорила кухарка миссис Смит, – и ты выиграешь.

Услышав о такой сумме, Виола закусила губу.

– Проспать четырнадцать или шестнадцать часов? После того как делилась мужчиной с другой девушкой? Вряд ли, – возразила Салли.

– Ты когда-нибудь проводила ночь с Донованом? Нет? А Перл часто спит до полудня на другой день. Не говоря уже о том, сколько проспит Фанни. Она не привыкла к таким, как он, – фыркнула Лили Мей, ее протяжное техасское произношение усилилось и стало еще заметнее.

Уильям Донован? Они говорят о том самом человеке, который владеет фирмой «Донован и сыновья», названной в честь наследников, которых у него еще нет? Крупная фирма, которая привозит припасы в Рио-Педрас, несмотря на постоянные нападения на них индейцев-апачей?

Уильям красив, как ангел с картины какого-нибудь художника эпохи Ренессанса. От его красоты захватывало дух – блестящие синие глаза, черные, как вороново крыло, волосы и чисто выбритое лицо, что необычно среди здешних мужчин, большинство из которых отращивали бакенбарды ради моды или удобства. Плюс ко всему более чем шесть футов стройного сильного тела, взмах руки которого мог кнутом разрезать гремучую змею, угрожаюшую ребенку, после чего он мог заставить малыша звонко смеяться.

Но красота и деньги – еще не причина, чтобы женщина спала чуть ли не весь день. Значит, он обладает какими-то мужскими достоинствами и талантами, которые доставляют партнерше сладкое удовольствие и облегчение.

Виола задумалась, что за таланты он имеет, и не смогла придумать. Эдвард находился в пьяном состоянии, когда они венчались, а после окончания церемонии поглотил еще больше виски. Брачная ночь произошла только через три дня и сопровождалась ворчанием Эдварда и большим пятном крови на простыне. Она слышала намеки, что телесное общение с некоторыми мужчинами не сводится только к таким действиям, но другого она не знала. Собственное воображение не могло ей объяснить, почему Лили Мей мурлыкает таким низким голосом.

Вероятно, он делает хороший массаж. Она едва удержалась от смеха, представив себе смехотворное зрелище: услужливый Уильям Донован спрашивает застенчиво, не возражает ли мадам против того, чтобы он уделил больше внимания ее сведенным плечам.

– Может, ты и права. Ставлю доллар, что она проспит до шести, – нехотя продолжала Салли.

– И все-таки я не понимаю, почему он никогда не выбирает меня, – заныла она.

Лили Мей грубо фыркнула.

– Золотко, ты поглощаешь спиртное, точно скотник, которого выгнали с ранчо. Донован не любит тех, кто выпивает.

– Ты что, чокнутая? Пьют все – либо джин, либо виски, либо опий, либо…

– А он не пьет и не имеет дела с теми, кто пьет, – проговорила Лили Мей решительно. – Если он в поселке, Перл трезва, как труп. Она твердо знает, кто будет греть ему постель.

Если Уильям Донован прикасается только к той женщине, которая не пьет, значит, связей у него немного, тем более что в поселке женщин легкого поведения можно сосчитать по пальцам.

– Значит, она так себя ведет? – удивилась Салли.

– Ага. Донован посещает нас четыре, может, пять раз на неделе, когда он в поселке.

Пять раз в неделю? Мать сравнивала мужчин с вулканами, которые начинают извергаться внезапно при нарушении супружеской верности, при похищении и при физическом насилии. Или даже при гомосексуальных объятиях, не считая само собой разумеющихся регулярных половых контактов. Но пять раз в неделю – уже не Везувий, а нечто большее. Такое невозможно представить себе – все равно что заниматься стиркой и остаться совершенно сухой. Однако Виола навострила ушки, ожидая дальнейших сплетен.

– Почти всегда она и оказывается единственной трезвой из всех девушек. А он чертовски хорошо дает на чай.

– Сколько? – спросила Салли, голос у нее от жадности стал резким.

– Десять долларов за ночь, может, и больше сверх того, что платит миссис Смит. Все зависит от его желания.

– Слыхала я рассказы, что у него есть какие-то странные способы… – Голос Салли замер, вызывая на доверительность.

– Он бывает очень странным. Любит надевать эти французские письма, когда сидит на женщине. Но Перл все легко ему прощает.

Что такое французские письма? Кусок бумаги, обмотанный вокруг его интимного места? Нет, не может быть; бумага не продержалась бы и двух секунд после того, как мужчина начинает свое дело, хотя письмо может что-то еще дать женщине, о чем стоит подумать.

– За десять баксов он может одеваться хоть как краснокожий индеец, – фыркнула Салли.

– А Перл всегда говорит, что ночь с ним прекрасна, как долларовая бумажка. – В голосе Лили Мей снова слышалось мурлыканье.

Виола смущенно переступила с ноги на ногу. От картин, нарисованных таким голосом, у нее перехватило дыхание и обдало влажным жаром. Неужели Перл действительно считает такое частое мужское внимание приятным, а не докучным?

Салли свистнула.

– Может, тогда и я буду пить поменьше! – Лили Мей усмехнулась.

– Когда рак клешней свистнет!

Виола подумала, сколько же денег потратил Уильям Донован в заведении миссис Смит и как скоро такая сумма освободила бы ее для новой жизни. Ее заинтересовало также, что именно он делает с девушками наедине.

Она громко постучалась и стала ждать. Лили Мей и Салли замолчали. Послышались тяжелые шаги Лили Мей. Она открыла дверь, как всегда, облаченная в накрахмаленный белый передник и алый тюрбан, и как всегда, опрятная и улыбающаяся.

– Доброе утро, миссис Росс. Пожалуйста, заходите.

– Спасибо, Лили Мей, – И Виола вошла на кухню. Кухня сверкала белизной, солнце проникало туда через полосатые занавески и падало наискосок на вышитую скатерть. В большой кухне с огромной чугунной плитой готовились самые причудливые блюда и ежедневно кормились полдюжины «молодых леди» миссис Смит.

Белокурая Салли, сидевшая за столом, улыбнулась Виоле. Цветастый шелковый халат облегал ее пухлое тело. На внутренней стороне груди виднелся едва заметный синяк. Она затянула пояс потуже и налила себе еще кофе, стараясь перебить запах виски.

– Доброе утро, Салли, – вежливо кивнула Виола, приспособила корзину поудобнее у себя на бедре и снова повернулась к Лили Мей.

– Как чувствует себя сегодня утром миссис Уотсон? – спросила Лили Мей.

– Прощается с мистером Джонсом. Он сегодня уезжает в Колорадо с большим караваном, который ведет преподобный Чамберз, – ответила Виола, стараясь не смотреть на корзину от булочника, нагруженную свежеиспеченными пирогами. По крайней мере один из них – яблочный, а другой пахнет, как шахматный пирог, самый любимый ею в детстве. – Я сумела оттереть винное пятно на французском корсете, – заметила она, чтобы у нее перестали течь слюнки.

– Великолепно. – Лили Мей просияла, ее мрачное лицо расплылось в улыбке. – Миссис Смит будет здорово рада, что ей не придется менять модную упряжь. Да вы поставьте вашу корзину вон на тот стол, больно уж она большая.

Виола так и сделала. Она изо всех сил старалась не вдыхать соблазнительный запах бисквитов и острого томатного соуса, стоявшего на плите. Но когда она повернулась, Лили Мей сунула ей в руку чашку.

– Выпейте кофе, пока я соберу грязное белье после вчерашней ночи.

– Благодарю вас. – Виола приняла чашку, но напряглась, когда Лили Мей протянула ей бисквит. Виола никогда не унижалась до того, чтобы принимать милостыню.

– Скажите, что вы думаете о бисквитах. Они необычные. Я пустила в дело засахаренный имбирь в сочетании с изюмом.

Виола колебалась.

– Благодарю вас, но я не голодна. – Тут желудок выдал ее, заурчав. Она вспыхнула, но голову не опустила. Пусть думают, что хотят.

Лили Мей улыбнулась в ответ и сунула тарелку прямо ей в руку.

– Мне бы очень пригодилось ваше мнение. Я использовала новый рецепт и хотела бы убедиться, что они подходят для тонкого общества. А теперь садитесь вот сюда.

– Благодарю вас. – Объяснение Лили Мей спасло гордость Виолы, и она села рядом с Салли. Медленно откусив кусочек, она наслаждалась маслянистой пышностью бисквита и старалась не проглотить все сразу.

– Вы, миссис Росс, в своем синем платье выглядите такой аккуратной и привлекательной, – промурлыкала Лили Мей, возвращаясь с корзиной грязного белья и небольшим мешочком с деньгами.

«Да, у меня даже появляются какие-то выпуклости». Виола скривилась, но ответила только:

– Благодарю вас. Всего лишь заслуга миссис Уотсон. Она подогнала его мне по фигуре и пожелала, чтобы я надела его сегодня утром, благо погода хорошая.

– Получили новые предложения? Мне вчера вечером сделали два, – сообщила Салли, одна из самых известных сплетниц в городе. Говорили, что она знает и может рассказать о любой драке в любом салуне, прежде чем успеет прибыть шериф.

– Шесть в начале прошлой недели, все от вновь прибывших, а с тех пор – ничего. Может, все наконец решили, что я не хочу выходить замуж снова. – Бисквит и впрямь хорош.

– Вы все еще ждете, когда закончится ваш траур, чтобы выйти за подходящего парня? – спросила Лили Мей, усевшись за освещенный солнцем стол и щедро плеснув себе в кофе сливок.

– Да что вы! Со смерти мистера Росса прошло шесть месяцев. После такого срока даже моя бабка перестала бы носить полный траур, – возразила Виола.

Ее собеседницы переглянулись, а потом Лили Мей заговорила совершенно иным голосом:

– Один человек, очень могущественный, очень приличный говорил, что вы выйдете за него, когда придет время.

Виола прищурилась.

– Мистер Леннокс?

Салли закивала, а Лили Мей ответила:

– Да, мэм, именно он.

– Как бы то ни было, другие мужчины его не спрашивают, – медленно проговорила Виола.

Ей пришло на память, как примерно полгода назад в темную ночь, освещаемую только вспышками молнии, Виола шла домой от лачуги Мэгги. Приближалась гроза. Проходя мимо платной конюшни, она заметила Леннокса, плескавшегося в корыте, из которого обычно пили лошади. Виола вздрогнула, вспомнив, как он оттирал темные пятна на своей белой рубашке. Лицо у него, освещаемое вспышками зеленого света, имело холодное и напряженное выражение. Она попятилась, чтобы избежать встречи с ним, и вернулась домой другой дорогой.

– Если Леннокс кукарекает, значит, в Рио-Педрасе настал день, – тихо промолвила Лили Мей.

Виола подняла голову и встретилась глазами с кухаркой. Она сглотнула, увидев в ее глазах горькое знание и понимание.

Глубоко вздохнув, Виола обрела дар речи:

– Не имеет значения, что говорят или делают здешние мужчины, потому что я не выйду замуж ни за одного из них. Я уже отказывала Полу Ленноксу раз двадцать и откажу еще двести раз.

Она отпила еще кофе и занялась бисквитом. Только теперь он казался на вкус совсем как пыль.

– Неужто? А может, вы встретите такого, которому вы никак не сможете отказать? – предположила Салли.

Прежде чем ответить, Виола помешала кофе, глядя, как тонкие крупинки гоняются друг за другом на поверхности.

– Я не выйду ни за кого в Рио-Педрасе, особенно за такого, кто охвачен золотой лихорадкой, как Пол Леннокс.

– Не все мужчины такие, – возразила Салли.

– Назовите мне хотя бы одного, который не смотрит на женщину как на средство облегчить себе погоню за золотом или серебром, – бросила в ответ Виола.

Салли раскрыла рот, но закрыла его, когда Лили Мей подняла бровь. В комнате, залитой солнцем, наступило тягостное молчание.

– Еще бисквит, миссис Росс? – спросила Салли, своим тоном превращая их разговор в дамское чаепитие, а не в горестное перечисление мужских недостатков. – Вы не поверите, но Перл попросила разрешения взять мой рецепт бисквита с собой, ведь она уезжает завтра утром.

Выйдя во двор, Виола скормила остатки своего бисквита Джейку. Стряпня Лили Мей превосходна, но после неприятного разговора он утратил всю свою первоначальную привлекательность.

Прежде чем опустить кошелек с деньгами в карман, она задумчиво взвесила его на руке. Он стал тяжелее, чем обещанный один доллар на чай, может, там два доллара? Она быстро вознесла благодарственную молитву: теперь она сможет расплатиться с бакалейщиком и даст несколько пенни падре Франциско, единственному оставшемуся здесь божьему человеку, чтобы помочь его бездомным животным.

Виола спустилась по ступенькам во двор и проделала быстрое танцевальное па.

Когда она открыла калитку, до нее долетел голос Салли:

– Может, если я выпью только два стаканчика, Донован выберет меня.

Зазвенел смех Лили Мей, и Виола плотно закрыла калитку и поставила корзину на плечо. Конечно, женщины преувеличивают ради собственного удовольствия. Все, кого она знала, после того как вышла замуж, говорили, что ни один мужчина не может своими ласками утомить ни одну женщину, не говоря уже о двух, так, чтобы она проспала полдня. Но пять раз в неделю действительно звучит очень интригующе.

Один последний вопрос щекотал ее ум, пока она шла, лениво насвистывая менуэт Моцарта. Может ли женщина быть такой же похотливой, как мужчина?

Глава 2

Уильям медленно водил бритвой по щеке. Бритье всегда успокаивало его, потому что пробуждало воспоминания о семье. Отец научил его этому искусству в некоей лачуге рядом с Коб-оф-Корком, где наличие горячей воды означало, что в комнате достаточно тепло, чтобы отец мог работать. Он был кузнецом.

Еще подростком Уильям уничтожил в своем английском все следы гэльского произношения, тем самым не став самой легкой мишенью для антиирландских предрассудков. Сначала он научился произносить слова на манер высших классов, потом научился говорить протяжно, как говорят на американском Западе, и достаточно бегло, чтобы сразу же вызывать к себе одобрительное отношение. Но он вспоминал о своем происхождении всякий раз, когда подносил бритву к лицу.

Рядом стоял и ждал Абрахам Чан, держа белое полотенце. Для китайца он отличался слишком высоким ростом и бесстрастием до такой степени, какую предписывает молва его расе. За те пятнадцать лет, что они знали друг друга, он мало изменился. Самой большой переменой, случившейся с ним, стал унылый черный костюм слуги и аккуратно подстриженные волосы, сменившие блестящие шелка и длинную косу члена тонга – тайной китайской преступной группировки.

Знакомый ритуал умиротворял Уильяма, пока незаметно его мысли опять не соскользнули в сон прошлой ночи. Волшебная королева появлялась и в его прежних фантазиях, и всегда представала в виде нимфы с синими глазами и волосами цвета лунных лучей. Он слегка скривился, вспомнив некоторые из своих снов, в которых необычайно храбрый и сильный паренек находил красивую даму либо в древней дубовой роще, либо на травянистом холме. События последнего сна происходили в лесу, где он поймал ее сетью, и она оказалась в его власти.

Уильям слегка улыбнулся и откинул голову назад, чтобы захватить нижнюю часть подбородка. Он ритмично тер щетину и вдруг вспомнил о том, чем закончился сон.

Она в экстазе кричала и выгибалась под ним, ритмично отвечая на его удары. Пленительные изгибы ее тела наполовину скрывались под его сетью. Голова откинулась назад, а синие глаза, от страсти ставшие почти лиловыми, широко раскрылись и стали походить на чистое индиго – такая окраска бывает у крокусов, у сумеречного неба над кромкой гор.

Виола Росс лежала под ним, содрогаясь от наслаждения.

Внезапно чьи-то пальцы сомкнулись вокруг его запястья, как железные тиски, и он встретился в зеркале взглядом с Абрахамом. У обоих глаза от потрясения широко раскрылись, увидев алую кровь, окрасившую острую бритву и бежавшую по подбородку Уильяма. Мгновение – и Уильям осторожно отвел бритву от лица так, чтобы перевести дыхание.

Абрахам отпустил его руку и начал спокойно вытирать кровь, лицо у него снова приняло бесстрастное выражение.

Если бы не быстрая реакция Абрахама, он перерезал бы себе горло.

Но Иисусе сладчайший, плотские отношения с Виолой?!

Короткими рывками Уильям стянул с себя испачканную в крови белую нижнюю рубашку. Сон о Виоле Росс, подумать только! Вряд ли можно себе представить мечту, которую труднее осуществить. Он заставил себя вернуться к реальности.

– Спасибо, ты спас мне жизнь. – Его голос в тишине прозвучал хрипло.

– Считаю за честь, сэр, заплатить хотя бы за маленькую часть того, что я вам должен. – И Абрахам низко поклонился, а Уильям кивнул, не желая начинать давнишние пререкания.

Абрахам, молчащий, но ставший более внимательным, достал чистую нижнюю рубашку. Уильям взял ее, но от предложенной накрахмаленной белой летней рубашки отказался.

– Красную фланелевую, Абрахам. Сегодня мы грузим повозки для армии.

– Прекрасный выбор, сэр.

Уильям поднял бровь, и Абрахам уточнил:

– Красный – цвет процветания, удачи и богатства в моей стране.

– Благородное чувство, Абрахам. Но я надену ее, чтобы напомнить себе о том, кто я такой на самом деле: возчик, хозяин повозок, дитя Ирландии. – И он и дальше будет держаться подальше от аристократических женщин, которые даже подолом платья не хотят коснуться бедных ирландских парней.

– Мудрый человек хорошо себя знает, – пробормотал Абрахам.

Уильям предпочел отнестись к его высказыванию как к пословице, а не как к комплименту.

Наконец он закончил одеваться, всячески стараясь не отвлекаться на праздные мысли. Подкрепившись превосходным омлетом Сары Абрахам и стремясь отвлечься трудной работой, он направился к своему грузовому депо.

Уильям шел мимо нескольких кварталов лавок, на окнах большинства из них висело предупреждение: «Ирландцы могут не обращаться». Знакомое зрелище заставило его губы слегка сжаться. Даже в глухом поселке, где большинство шахтеров ирландцы, до сих пор не любили нанимать их на работу в более солидные заведения, такие как лавки, торгующие всякой всячиной, или в банки.

Он уже подходил к депо, когда мимо него проехала повозка, в которой сидели мужчина и женщина. Мужчина поднял шляпу, приветствуя Уильяма, и Донован мгновенно насторожился. Чарли Джонс и Мэгги Уотсон сидели бок о бок, уезжая из поселка.

Почему Виола Росс не сопровождает Мэгги Уотсон, если учесть, насколько Мэгги привержена соблюдению всяческих приличий?

– Доброе утро, Джонс. Миссис Уотсон, – поздоровался с ними Уильям.

Оба кивнули в ответ, Джонс улыбнулся, а Мэгги наклонила голову.

– Доброе утро, мистер Донован, – проговорила она в своей обычной трепещущей манере.

– Я надеялся увидеть тебя, Донован, чтобы поделиться хорошей новостью, – пророкотал Джонс. – Сегодня утром Мэгги стала моей женой.

– Поздравляю, мистер и миссис Джонс. Желаю обоим удачи, – ответил Уильям. Что же здесь происходит? Для свадьбы еще очень и очень рано. И почему Виола Росс разносит стирку, а не празднует вместе с ними? – Можно узнать, кого вы взяли свидетелями, чтобы я мог поднять с ними стаканчик? Полагаю, миссис Росс?

Мэгги быстро заморгала и начала заикаться, а Джонс поспешно проговорил, избегая смотреть в глаза Уильяму:

– О нет, нет, миссис Росс ушла по какому-то делу. Мы едем с караваном преподобного Чамберза до Тусона, так что никак не могли ждать, когда она вернется. Нельзя терять время на ожидание, когда опасаешься попасться на глаза апачам.

Уильям видел, как нервничает Мэгги, и ничего не понимал. Может, причиной тому ее обычное смущение при виде ирландца или что-то другое? И почему так пусто на багажной скамье? Повозка нагружена легко, чего никак нельзя ожидать от женщины, которая является совладелицей небольшого бизнеса.

– Вам нужно помочь отправить вещи миссис Джонс в Колорадо? – спросил Уильям для пробы. – Я могу послать кого-нибудь из своих людей, чтобы он упаковал их.

– Нет, нет! – возразил Джонс, злобно глядя на него, точно амбарная кошка, которую окружили голодные собаки. – Сегодня утром мы вес продали, чтобы она могла начать жизнь заново. Корыто, стиральную доску, все. В ее хижине даже мышь не нашла бы чем поживиться.

– А что насчет вещей миссис Росс? – осведомился Уильям, который наконец-то догадался обо всем и стал холоден как лед. – Не нужно ли постеречь их, пока она не вернется?

Джонс, сидя на своем сиденье, сделал едва заметное движение, словно собрался вытащить оружие. Уильям замер, предчувствуя драку, сознавая, что может убить Джонса любым способом, прежде чем тот успеет выхватить револьвер. Мэгги, опасливо переводя взгляд с одного мужчины на другого, произнесла вразумительную фразу:

– Там ничего не осталось, мистер Донован. Все, что я смогла найти, ушло на оплату долгов мистера Уотсона. И потом, – она начала заикаться под сердитым взглядом Уильяма, – Виола столько всего продала, когда умер мистер Росс, что там почти ничего и не оставалось. Все равно она выходит замуж за мистера Леннокса, так что особого значения не имеет, есть у нее вещи или нет, вы согласны?

Уильям шагнул к ней, но резко остановился. Мэгги прижалась к Джонсу, дрожа.

– Не смей так смотреть на мою жену, – выпалил Джонс и уже не таясь потянулся к своему «кольту».

Уильям молча посмотрел на него, невесело улыбнулся и отошел от повозки.

– Давай поезжай, Джонс. Мне бы не хотелось причинять неприятности твоей маленькой женщине.

Джонс начал натягивать поводья и вдруг услышал слова Уильяма:

– Наша теперешняя сделка истекает в июне. Продлевать ее я не буду.

– Что?! Но ведь ты – единственный фрахтовщик, который возит руду с моей шахты, она ведь так высоко.

Уильям пожал плечами.

– Я удвою плату, – не отставал Джонс.

– Денег можно заработать кучу, имея дело с порядочными людьми. – У него мелькнула предостерегающая мысль о том, что каждого, пренебрегающего выгодой, ждет жестокий голод, но он не обратил на нее внимания.

– Да он же разорится! – ахнула Мэгги.

– Об этом вам стоило бы подумать, прежде чем дочиста обокрасть хорошую женщину, отняв у нее возможность зарабатывать. До свидания. – Он коснулся пальцами шляпы в насмешливом приветствии и пошел дальше в свое грузовое депо, единственное место, где мог с уверенность сказать, что контролирует происходящее.

Просторная территория склада ломилась от людей, готовящихся к отправлению очередного каравана с военными припасами. Часовые с плоских крыш следили за окрестностями, чтобы не пропустить нападения апачей, остальные стояли на наблюдательных вышках, окружающих склад. Часть людей грузили бочки, в то время как другие обвязывали брезентом тяжело нагруженные повозки. Суета распространялась за пределы складского двора и загонов на плоскую пустыню, где составлялся караван из повозок.

Люди чистили и смазывали маслом тяжелые цепи, связывающие колеса повозок, таким образом создавая почти непреодолимую крепость при нападении. Разумеется, каждый мужчина имел под рукой ружье.

Из колесной мастерской и кузницы доносился стук молотков. В обеих мастерских стояло специальное оборудование, необходимое для ремонта шестидесятифутовых повозок Мерфи, особая кузница и кран, чтобы управляться с семифутовыми железными колесами.

На каждую сцепку из двух или трех больших повозок Мерфи требовалось от двенадцати до двадцати мулов, которые ждали своей участи в загонах. Часть мулов подо шла к ограде, наблюдая оттуда за суетливой деятельностью возчиков, а остальные дремали либо наслаждались первой утренней порцией люцерны.

В клетках весело кудахтали куры, угощаясь утренним зерном. На боковом дворе, куда вели железные ворота из грубого кирпича, два человека осторожно разгружали бочки с порохом. Здесь царила тишина.

На следующей неделе к новому форту отправится еще один караван. Сначала Уильям в сопровождении десятника проверил животных.

– Хорошо, что ты пришел пораньше, – заметил Морган Эванс, когда они направились на складской двор с его успокаивающей суетой. Там упаковывали и грузили на повозки различные товары. – Тебе и самым опытным работникам надо бы проследить за снабжением форта Макмиллан. Даже если придется работать по воскресеньям.

– Нам везет, – покачал головой Уильям. – Безопасное плавание на пароходе из Сан-Франциско, да к тому же мы не видели ни одного апачи между нашими краями и фортом Юма.

Морган фыркнул.

– Или Кочис не хочет больше сражаться с тобой, чтобы не подмочить свою репутацию на дороге.

Уильям посмотрел на молодого человека, славившегося своим необыкновенным спокойствием. На нападение апачей аристократ Эванс, сражавшийся в форрестовской кавалерии, реагировал, как правило, не больше чем зевком. Так о чем же на самом деле беспокоится Морган?

Уильям остановился поздороваться с Саладином, своим большим серым жеребцом, который высунул голову из двери стойла. Ему нужно узнать побольше о том, что произошло со времени его последней поездки в Рио-Педрас семь месяцев назад.

– В поселке спокойно в последнее время?

– За последний месяц шестеро погибли под завалами. – И Морган скормил морковку своему спокойному индейскому пони, а Уильям напевал что-то ласковое самой быстрой лошади в их краях. – Трегаррон уволился и увел с собой последних корнуоллских шахтеров.

– Черт побери. Что, не хватило креплений? – Жеребец повел ушами в сторону Уильяма и ткнулся носом ему в плечо. Можно не сомневаться, чего он хочет.

– Почему ты так думаешь?

– Леннокс не заплатил за прибывающий груз. Древесина – самый тяжелый груз, теперь работает камнедробилка. – И Уильям протянул Саладину горсть мятных конфет.

– Дешевый ублюдок, – сказал Морган, и его слова прозвучали как обвинительный акт. – После аварии ушло большинство старых шахтеров. Слишком опасно работать на собственных приисках, а работать на Леннокса они не хотят.

– А Кочис очень беспокоит?

– Очень. Убил на прошлой неделе Клейборна на старой дороге, двух миль не будет от поселка. – И оба в молчаливом согласии пошли посмотреть на лошадей, уже выведенных из загона.

– Молодой болван, наверное, искал спрятанное золото немца, – заметил Уильям, отыскивая Теннесси, своего самого опытного вожака-мула.

– Наверное. Но смерть от пули апача легче, чем утонуть в ливневом паводке, как случилось с Миллером. – Морган скользнул в загон и осторожно вывел оттуда крупную гнедую для осмотра.

Уильям фыркнул в знак согласия, потом занялся делами поважнее.

– Тени оказался даже лучше, чем я полагал по твоему описанию, но использовать его в следующем караване мы не можем. Понадобится дней восемь, а то и девять, прежде чем он сможет участвовать в следующем походе. Вместо него можно запрячь в пару Блэки и Вафлю.

– Или взять другую пару в вожаки для повозки с амуницией, – предложил Морган своим мягким голосом жителя Миссисипи и остановился перед Уильямом Теннесси.

– Кого ты имеешь в виду? – спросил Уильям как раз в тот момент, когда какая-то лошадь и двухместная коляска свернули во двор с улицы. Модная коляска и высоко вскидывающая ноги кобыла так же неуместны на складском дворе, как бриллиантовое ожерелье старой аристократки в салуне.

– Я впрягу их, и ты посмотришь, как они работают вместе. Леннокс захочет поговорить с тобой, раз уж ты пришел, – пробормотал Морган и исчез. Он насколько возможно избегал встреч с Ленноксом, как и большая часть бывших солдат. Уильям поднял бровь, но ничего не сказал, повернувшись, чтобы поздороваться со своим посетителем.

Пол Леннокс остановил коляску перед конторой, быстро перекинул поводья через коновязь и оглянулся на Уильяма. Бочонок с фасолью прогрохотал по земле на соседнем дворе, отчего его кобыла в тревоге вздернула голову. Леннокс не обратил никакого внимания на ее испуг. Крутя тростью, с которой никогда не расставался, он направился к тому, у кого рассчитывал получить нужные сведения.

В Рио-Педрасе, должно быть, и в самом деле беспокойнее, чем можно судить по словам Моргана, если Леннокс надел экстравагантно разукрашенный пояс для оружия, на котором висели два револьвера с украшенными жемчугом рукоятками. Леннокс носил его с небрежной легкостью человека, слишком хорошо знакомого с его тяжестью.

– Донован, – весело окликнул Уильяма Леннокс.

С лица Уильяма не сходила вежливая улыбка. Он слишком хорошо знал таких людей, как Леннокс, которые рады вести с ним дела, но прирезали бы, попадись он им на узкой тропинке.

– Доброе утро, Леннокс. Красивая у вас коляска.

– Благодарю! Вы очень любезны. Она знаменует мое вступление в «Перикл», – сытым голосом ответил Леннокс, не скрывая гордости. – Клуб на самом деле оказался еще великолепнее, чем я слышал. Жаль, что вы никогда не видели его.

– Поздравляю, – раздраженно произнес Уильям. В самом элитарном частном клубе Нью-Йорка «Перикл» обычно совершались сделки между банкирами. Уильям имел столько же шансов войти в его холлы, как и прогуляться по Луне.

– Военный министр, очень приятный малый, председательствовал, когда меня принимали, – продолжал Леннокс.

Самый известный своим взяточничеством человек в администрации Гранта? Он, наверное, просто хотел помочь человеку с такими связями и деньгами, как у Леннокса.

– Я всегда считал его и его сотрудников очень полезными, – согласился Уильям, – особенно после того как несколько взяток перейдут из рук в руки. – Леннокс просиял.

– Четыре поколения моей семьи отмечали вступление в этот клуб покупкой нового экипажа вроде сегодняшней моей лошади и коляски. Ничего нет в наших краях прекраснее, как вы считаете? И как же они будут великолепно выглядеть, когда миссис Росс поедет венчаться со мной.

Уильям сжал челюсти. По его мнению, Леннокс недостоин не то что надевать кольцо ей на палец, но того меньше – поцеловать ее ботинок. Многоречивый бывший кавалерист и нью-йоркский ипотечный магнат, до прошлого года Леннокс никогда не ступал западнее Миссисипи. Виола отказывала и гораздо более достойным людям, но, может, теперь ее привлечет то будущее, которое он предлагает, поскольку миссис Уотсон сбежала, унеся с собой последние деньги прачечной.

– Венчание действительно будет очень впечатляющим. Чем я могу вам помочь в такое прекрасное весеннее утро? – Голос у Уильяма, гладкий как шелк, прекрасно скрывал его бурлящие чувства. Он отошел к колоннаде, окаймляющей двор, увлекая Леннокса за собой.

– Я просто хотел обменяться приветствиями и поболтать о последних событиях в поселке. – Леннокс пошел за Уильямом и принял кружку, которую подал ему Абрахам. Слуга узнавал каким-то волшебным образом, когда именно подать кофе, чтобы деловые разговоры Уильяма шли как по маслу.

Уильям вежливо кивнул и обхватил обеими руками глиняную кружку.

– Я думаю, что у вас все хорошо.

– Сейчас неплохо. Вы слышали об обвалах?

– Мои соболезнования… – начал Уильям, но Леннокс продолжал говорить:

– Ужасное происшествие. Мы потеряли из-за него по крайней мере недельную продукцию.

«И ты оплакиваешь утраченные доходы, а не погибших. К счастью, ты примешь предложение банкиров из Сан-Франциско и продашь шахту».

– Теперь, когда дорогостоящий болван Трегаррон ушел, мне придется самому стать управляющим.

Лицо Уильяма ничего не выразило при сообщении об увольнении прекрасного горного инженера. Камнедробилка, чей шум слышался по всему поселку, стала шедевром Трегаррона, хитроумным техническим изобретением, которое более чем в четыре раза увеличило добычу «Голконды».

– Он любил оставлять на меня проблемы поселка, равно как и проблемы «Голконды». Мы-то с вами оба понимаем, как необходимо нашим людям выпускать пар и отбивать каблуки в салунах, хотя подобное и не всегда нравится их содержателям, – пробормотал Леннокс.

Уильям невольно скривил губы. Даже его отборные погонщики время от времени поднимали шум в поселке, а Леннокс владел всеми салунами в Рио-Педрасе, которые принимали на себя такие выбросы хорошего настроения. Мужчины посмотрели друг на друга с полным пониманием.

Леннокс продолжал после короткой паузы:

– Трегаррон регулярно объяснял содержателям салунов, как на самом деле работает бизнес в Рио-Педрасе, и потом все улаживалось, а теперь подобной задачей придется заниматься мне. Так что пока не приедет новый управляющий, прошу вас, не стесняйтесь, приходите ко мне, если понадобится помощь, если потребуется уладить затруднения с местными деловыми кругами.

– Благодарю вас. Ценю ваше внимание.

– Очень рад. И еще я привез из Нью-Йорка своих лучших людей, чтобы они помогли поддерживать порядок в городе. Кое-кто из шахтеров оказался немного упрямым, но Коналл О'Флэрти и его братья очень быстро им все объяснят.

– Благодарю за предупреждение. – Громила по имени Коналл О'Флэрти? Неужели это тот же человек! Не может быть! С той встречи прошло двадцать четыре года, и она произошла на другом континенте. – Я передам вашу новость Эвансу и моим людям.

– Уверен, одной проблемой будет меньше, но мне хотелось, чтобы вы запомнили это имя.

Уильям кивнул в знак благодарности и сделал хороший глоток кофе. Старые воспоминания завертелись перед его внутренним взором: руки его матери, обхватившие огромный живот, Мейви и Кэтлин, плачущие у ее юбок. Из носа у него идет кровь, после того как он совершенно безрезультатно набросился на пришедших людей. Он пытается вырваться из сильных отцовских рук. Их немногочисленные пожитки выброшены на грязную дорогу, а земельный агент велит своему старшему сыну бросить факел в коровник…

– Хватит о делах, – весело отозвался Леннокс. – Давайте поговорим о том, что интересно нам как джентльменам, например, вот о той кобылке, которую я купил за сорок долларов. Известная скаковая лошадь в Кентукки, так что она обязательно выиграет на больших скачках в следующем месяце в Тусоне.

Уильям посмотрел на чистокровную лошадку повнимательнее. Превосходные линии, крепкое изящное сложение. Она бы лучше и уместнее смотрелась на травянистых ипподромах Кентукки или Калифорнии, чем на поросших кактусами песках и камнях южной Аризоны.

– Сколько времени она здесь, в пустыне?

– Немного больше четырех недель.

– Вряд ли достаточно, чтобы научиться скачке среди кактусов, – заметил Уильям, и в голосе его послышалось раздражение.

– Точно! Перевес будет явно не на ее стороне, и я получу больше денег, когда она выиграет.

«Скорее она охромеет или сломает ногу, – язвительно подумал Уильям, – если вообще освоится в наших краях и сможет участвовать в бегах». Маленькая кобылка сильно потела, пытаясь удрать подальше от бурной деятельности на дворе. Когда на повозку бросили бочонок с кофе, ноздри у нее дрожали, глаза закатились так, что показались белки.

Леннокс снова повернулся к Уильяму, не обратив внимания на обеспокоенную лошадь.

– Как только моя кобыла победит в гонке жеребца Тейлора… – И он многозначительно уставился на Уильяма, словно желая получить согласие.

Тот кивнул в ответ, но не стал обещать, что не примет участия в предстоящих скачках. Жеребец Тейлора мог обойти любую лошадь, кроме Саладина.

– Тогда у меня будет более чем достаточно денег, чтобы построить самую лучшую гостиницу в здешних краях. Вон там!

И Леннокс протянул руку, указывая на выбранную вершину холма как раз в тот момент, когда на дворе вдруг наступила тишина. Кружка с кофе вылетела из его руки и ударилась о ящик, разбившись со звуком, похожим на ружейный выстрел. Осколки глины и кофе взметнулись в воздух и долетели до кобылы.

Чистокровная лошадь стала на дыбы и заржала, отведя уши назад и плотно прижав к голове. Оборвав поводья и оказавшись на свободе, она принялась крушить все вокруг. Леннокс смерил глазами расстояние от нее до пороховых бочек. И потянулся к револьверу.

Уильям бросил свою кружку и побежал к лошади.

Кобылка лягнулась, выломала кусок коляски и разорвала одну из постромок. Первый панический поворот, и коляска ударилась о железное колесо какой-то повозки, отчего гордость и радость Леннокса превратилась в полную развалину, носившуюся теперь по двору и пугавшую других животных, вызывая тем самым еще большие разрушения.

– Эй! – заорал Уильям, а Морган и другие побежали к эпицентру катастрофы. Краем глаза он заметил, как Абрахам прыгнул в боковой двор, присел перед бочонками с порохом и теперь готов остановить любого.

Дико мечущиеся лошади разбили несколько бочек, кофе и фасоль высыпались на песок, другие бочки раскатились по всему двору. Куры закудахтали и захлопали крыльями, когда бочонок с мукой ударился об их клеть. Кобыла заразила паникой даже обычно спокойных мулов, и они начали кружить и бить копытами. Один из них тревожно закричал, а другой стал на дыбы, чтобы его не смяли в толчее.

Уильям снова заорал, он перепрыгнул через обломки коляски и подбежал к кобыле. Его сильный голос, в котором слышался призыв к беспрекословному подчинению, заставил ее заколебаться, что дало ему возможность, схватить недоуздок. Он заметил, как Леннокс целится в испуганное животное.

– Эй! – снова крикнул Уильям, чтобы привлечь внимание кобылы. Всей своей тяжестью он остановил ее очередной дикий припадок безумия. Ее четыре копыта одновременно ударили о землю, но она все еще дрожала и пыталась побороть свой страх. Бока ее ходили ходуном, изо рта капала пена, она пыталась отдышаться.

Уильям что-то бормотал на древнем языке бардов, издавая мягкие гортанные звуки, которые успокаивали ирландских лошадей тысячи лет. Инстинкт и необходимость вынудили его прибегнуть к такому языку. Лошадь нерешительно взбрыкнула, но навострила уши, чтобы слышать его голос.

Люди, прибежавшие на помощь, остановились поодаль и наблюдали, как он справится с лошадью.

Он говорил ей о том, какое у нее хорошее стойло, славная еда, сладкая вода, как красива ее поступь, какая шелковая у нее шкура… Он изливал целый поток ласковых слов, как его учили дед и отец, чтобы уговорить встревоженную самку. Наконец она припала к нему, дрожа, а он ласково ее гладил.

Когда все кончится, придется вымыться, учитывая, что вся его одежда пропиталась лошадиным потом.

Довольные хорошим завершением, его люди подошли и начали освобождать лошадь от остатков коляски. Порядок быстро восстановился, мулы вернулись к своему ленивому времяпрепровождению. Абрахам встретился глазами с Уильямом и начал спокойно собирать осколки кофейных чашек.

Уильям же напевал кобылке старинные колыбельные, а та подталкивала его, учуяв угощение у него в кармане. Она охотно приняла мятную конфетку, и он усмехнулся.

– Значит, вы любите мятные конфетки, маленькая леди? – спросил он по-английски и рассмеялся, сунув руку за еще одной. Потом напрягся, потому что с таким трудом возвращенное на двор спокойствие прорезал резкий голос.

– Эта сука сломала мою новую коляску. – Леннокс вышел вперед, держа наготове револьвер. – Ей-богу, больше я не подпущу ее близко к своему имуществу.

Кобыла отчаянно заржала и попятилась, натянув узду.

Уильям преградил Ленноксу дорогу, потянувшись свободной рукой к своему кнуту. Восемнадцать футов черной кожи, утяжеленные дробью, чтобы усилить удар, с тростниковой рукоятью для аккуратности – вполне достаточно, чтобы выбить «кольт» из руки Леннокса.

– Прочь с дороги, Донован, – хриплым голосом приказал Леннокс.

Уильям не шевельнулся, он излучал холодность, точно ледяной ком, каким всегда становился в драке.

– Вы купили хорошую лошадь, Леннокс, но непривычную к суете на складском дворе, – спокойно заметил он. Америка исчезла из его голоса, сменившись вполне отчетливым произношением высшего общества, которому он научился, живя в крупных поместьях, принадлежащих англо-ирландцам. Он отпустил поводья, услышав, как Морган прошептал:

– Я держу ее, сэр.

– Черт бы ее побрал, Донован, вы знаете, сколько стоила новая коляска? – рявкнул Леннокс. Он шагнул влево, потом заметил косоплетку из кожи, беспокойно шевелившуюся у ноги Уильяма. Леннокс резко остановился. Уильям небрежно щелкнул хлыстом.

– На самом деле, Леннокс, мне всегда очень нравилось, как выглядит другая ваша коляска. – Уильям старался говорить спокойно и убедительно. Леди Ирен всегда говаривала: «Прежде всего, чтобы разрядить атмосферу, пользуйся своим голосом».

Леннокс сердито вспыхнул и поднял револьвер.

Хлыст негромко скрипнул. Рука Леннокса замерла. Кобыла, стоявшая позади Уильяма, отчаянно заржала. Но ни один из них больше не смотрел на нее.

– Ее классическая элегантность напоминает мне о колясках, которые я видел в Лондоне, на Роттен-роу, – мягко продолжал Уильям. «Польсти гордости человека, когда строишь для него лазейку».

– Вы действительно так считаете? – Леннокс опустил револьвер, не сводя глаз с хлыста, и выражение их было смертоносно, как у тигра в клетке.

– Да, считаю. Ваш жеребец очень к ней подходит, а его ровная поступь вызывает доверие у дам. – Голос Уильяма звучал так же ровно, как билось сердце.

Натянутая улыбка медленно появилась на лице Леннокса. Он опустил револьвер.

– А что же делать с кобылой?

Лошадь, о которой шла речь, рванулась, услышав голос человека с востока, и Морган тут же начал что-то ей напевать.

– Может, она успокоится, если ее поставить в конюшню вместе с другими лошадьми, вот как у меня. Я могу дать вам за нее сорок долларов.

– Она стоит гораздо дороже, – вяло возразил Леннокс.

– Золотом, здесь и сейчас.

Леннокс погладил свои бачки. Не такой он дурак, чтобы требовать больше.

– Ладно, – согласился он. – В конце концов, мой жеребец действительно очень подходит к другой коляске.

Напевая ирландскую джигу, Виола пристроила к бедру корзину, которая теперь наполнилась бельем других клиентов, и пересмотрела спрятанные в ней угощения. Возможно, сладкий хлебец с корицей немного отвлечет Мэгги. Такие булочки лучше всего удавались булочнику Армитстеду, хотя они не такие вкусные, как бисквиты Лили Мей.

Она снова вспомнила дом миссис Смит и то, как Уильям Донован поступал с тамошними девушками – прекрасный образец мужчины, который мог доставлять им удовольствие. Опыт погонщика научил его выносливости.

Что касается более интимного вооружения, что могло здесь способствовать успехам? Первый раз она видела голого мужчину в пятнадцать лет, когда пошла в лес за грибами. Случайно она наткнулась на группу подростков, которые весело купались в пруду в тот жаркий день. Несколько минут она следила за ними, а потом побежала домой – приближалась гроза. Их детородные органы выглядели очень маленькими и мучнисто-белыми, вряд ли способными причинить беспокойство, не говоря уже о наслаждении.

Эдвард всегда настаивал на соблюдении приличий и уважения в супружеской кровати. Их брачные встречи происходили в темноте, под одеялом, скрытые ночными рубашками. Единственный раз она видела его без одежды, когда готовила его тело к похоронам.

– Миссис Росс, миссис Росс! – донесся до нее писклявый голосок маленькой Дженни, когда она подошла к кучке хибарок. – Идите скорее и посмотрите! Мы пытались их остановить, правда же. Но они все забрали!

– Ну Дженни, успокойся. Я уверена, что дело не может обстоять так плохо, – автоматически произнесла Виола, хотя по коже у нее побежали мурашки.

– Ма послала Эли за па, но ничего не помогло, потому что с ними пришли люди мистера Леннокса. Па попробовал поговорить с ними, но…

Все звуки исчезли – песенка замерла на ее губах. Виола смотрела на пустую хижину Мэгги. Ни корыт, ни стиральных досок на берегу ручья. Ни козы, которая давала молоко, что делало кофе, по мнению Мэгги, терпимым.

На шахте «Голконда» шум камнедробилки, обычно такой сильный, что от него содрогались хрупкие постройки, теперь казался отдаленным и незначительным.

Виола замерла на месте. Лачуга совершенно пуста, пуст грязный пол и покрытые обоями кирпичные стены. Исчезла фотография Эдварда. В дальнем углу Виола с трудом различила пустую дыру, где хранилась ее коробка с деньгами – несколькими фунтами – и памятная брошь от дедушки Линдсея. Сердце у нее перестало биться.

Брошь – единственная драгоценность, которая осталась у нее от детства. Большую часть драгоценностей и всю хорошую одежду она продала в начале замужества, чтобы удовлетворить кредиторов Эдварда. Но золотую брошь она как-то сохранила, на ней изображался выгравированный фрегат под полными парусами, а внутри хранился локон ее деда. У Хэла, как у всех внуков адмирала, имелись часы. Брошь представляла скорее сентиментальную ценность, чем денежную, но теперь и она исчезла.

Осталась только бутылка из-под виски. Она стояла между потрепанными занавесками на единственном окне, наполненная лепестками желтых роз с могилы Эдварда и песком, чтобы он придал ей устойчивость. Рядом лежал конверт, словно послание от мертвеца. Виола опустила корзину на пол, и шатаясь подошла к конверту.

– Пойдем, Дженни. Пусть миссис Росс побудет теперь одна.

Голос матери Дженни донесся откуда-то издалека, и Виола не оглянулась. Ей с трудом удалось взять конверт. Рука у нее дрожала. На мятой бумаге адресат просматривался ясно: Миссис Росс. Немного поколебавшись, она разорвала конверт. Все равно плохие новости со временем не становятся лучше.

Моя самая-самая дорогая Виола!

Не знаю, как осторожно сообщить тебе эту новость, поэтому буду краткой. Я продала дом и все, что в нем находится, мистеру Полу Ленноксу. Он был так добр, что заплатил сумму, которой хватит, чтобы выплатить долги Уотсона и дать нам с мистером Джонсом хорошо начать совместную жизнь.

Пожалуйста, пойми необходимость, заставившую меня так поступить. Я просто не могу больше оставаться в этой голой пустыне ни одного дня, особенно когда мой любимый мистер Джонс должен вернуться в свой дом в горах.

Я уверена, что ты вполне обойдешься без моего руководства. Честно говоря, я знаю, что все твои вещи быстро вернутся к тебе, когда ты выйдешь сегодня замуж за мистера Леннокса. Я сожалею только о том, что мы с мистером Джонсом не сможем танцевать на твоей свадьбе.

Прошу тебя, хорошенько погладь Мейбл и дай ей немного люцерны от меня.

Всегда твоя самая верная подруга

Мэгги.

Виола прочла письмо один раз, потом еще, отчего содержание его лучше не стало. Мэгги продала все, чтобы иметь возможность убежать. Потом нашла себе оправдание в том, что Виола снова выйдет замуж, на сей раз – за того, кого большинство просто презирает, в том числе сама Мэгги. По крайней мере так она говорила прежде, до того как написала весь этот вздор.

Виола скомкала письмо и швырнула его. Черт побери, Мэгги действительно слабый человек, как и предупреждал Виолу Эдвард, когда она утешала ее после смерти ее ребенка.

Когда же она наконец поймет, что люди всегда предпочтут деньги и власть, а не честь и порядочность? Сначала мать, потом Эдвард, а вот теперь – Мэгги. Неужели никогда не будет в ее жизни человека, которому можно доверять полностью, того, с кем можно вместе переехать через реку, как говорит старая пословица?

Нужно как-то заново построить свою жизнь, так, чтобы ни от кого больше не зависеть.

Повернувшись к окну и устремив взгляд на простирающуюся за ним пустыню, она попробовала придумать, чем ей заняться, чтобы зарабатывать на жизнь, имея всего лишь платье на плечах и горстку мелочи.

Начать дело снова? Она невесело рассмеялась. Средств у нее нет, и никто здесь ничего не даст ей в долг против воли Леннокса, который владеет серебряными копями, дававшими жизнь всему городку, и старается, чтобы каждый мужчина, женщина и ребенок ни на миг не забывали, на чьи деньги куплена еда, лежащая у них на тарелках, одежда у них на плечах и крыша у них над головой.

Написать своим? Еще хуже. Ее отец выполнил обещание, данное им, когда она выходила за Эдварда, и с тех пор возвращал все ее письма. Даже телеграмма, в которой она просила простить ее, не поколебала его легендарное упрямство.

Что же до второго замужества… Нет! Даже если бы и нашелся такой человек, с которым ей хотелось бы прожить всю жизнь, ей никто больше не делал предложений, потому что Леннокс распугал всех.

Невольно она вспомнила, как мурлыкала Лили Мей, рассказывая о мистере Доноване, и фыркнула. Разве он захочет иметь что-нибудь общее с такой сухопарой особой, как она?

В ее размышления ворвался голос, говоривший отрывисто, как говорят нью-йоркцы.

– Ваш смех падает, как дождь в пустыне, миссис Росс.

Виола поперхнулась, круто повернулась, автоматически опершись рукой о подоконник, чтобы не упасть. Леннокс, конечно, одетый как для прогулки по Пятой авеню и с улыбкой, как у Чеширского кота из «Алисы в Стране чудес», стоит и поглаживает свои бачки. Если не всматриваться в его глаза и не замечать его вонючей помады, то его вполне можно счесть весьма представительным мужчиной. Хорошо еще, на нем нет ремня с револьвером.

Он в поселке уже почти месяц; дважды делал ей предложение и получил отказ. Что ему нужно сейчас?

– Мистер Леннокс. Вы меня испугали.

– Приношу свои извинения, миссис Росс. – Он эффектным жестом коснулся своей шляпы. – Могу я войти?

– Как хотите.

– Моя дорогая леди, в этом платье вы выглядите просто великолепно. – Он снял шляпу и склонился к ее руке. Она быстро отдернула руку, по коже у нее побежали мурашки от его льстивых слов. – Вы – явление из мира цивилизации, напоминание о лучшей жизни.

– Вы очень добры, мистер Леннокс, – пробормотала Виола вежливо, жалея, что не видела его в окровавленной одежде дикаря.

– Добр, миссис Росс? Вы – мое самое дорогое желание, вершина всего, что я собираюсь получить здесь, в голой пустыне.

Почему его заявление прозвучало так искренне?

– Скоро я стану губернатором Нью-Йорка, а вы в качестве моей жены станете вызывать зависть у всего света. В моем новом особняке, который расположен рядом с владением Рузвельта, мы будем устраивать приемы для светской элиты. Они будут обедать и танцевать у нас ночами напролет над Гудзоном, не ощущая вони выскочек Вандербильтов.

В бальных залах стоят фортепьяно. Господи, снова иметь возможность играть на фортепьяно…

– Я буду элегантно одеваться у ведущих лондонских портных, а для вас из Парижа будут присылать самые лучшие туалеты.

Снова иметь гардероб из Парижа? Ради такого, ради фортепьяно стоило подумать о замужестве с Ленноксом. Погрузившись в видения, Виола даже не заметила, что он оказался совсем рядом с ней.

– Вы помните, когда мы с вами встретились впервые? В Нью-Йорке, во время последних неприятностей? Вы – очаровательная молодая леди из одной из самых лучших семей, ваша матушка воплощала идеал американской красоты. Такая очаровательная женщина, – задумчиво проговорил он. – Она могла бегать по магазинам от рассвета до заката, а потом за обедом блистать ярче, чем северное сияние.

Виола напряглась. Он говорил не о той ли самой поездке, когда ее мать купила ружья?

– Выходите за меня, миссис Росс, – продолжал он, не обращая внимания на ее молчание, – и все торговцы в мире станут вашими преданными слугами.

– Нет. – Ее ответ прозвучал хрипло. – Нет, нет, нет, – проговорила Виола с большей силой, и ее горло напряглось, чтобы разорвать удавку кошмара. Она не может, она не позволит шантажом заманить себя еще раз в замужество.

Леннокс прищурился, поднял голову и скрестил руки на своей прогулочной трости. Теперь он стал воплощением человека, который прекрасно понимает свое превосходство.

– Дражайшая миссис Росс, боюсь, что я не расслышал. Вы должны понимать, какие преимущества получит каждый из нас.

Она поняла, что с ним надо разговаривать в тех терминах, которые он способен понять.

– Боюсь, что вы неверно оценили мои обстоятельства, мистер Леннокс. Капитан Линдсей лишил меня наследства, когда я вышла за Эдварда, так что я не могу предложить вам ни богатого приданого, ни обширных связей.

Он улыбнулся и погрозил ей пальцем.

– Моя дорогая леди, Росс тоже возражал против всякого сближения с вашими родными. Но я уверен, что когда вы прибудете к дверям капитана Линдсея, пристойно кающаяся, под руку с хорошо воспитанным мужем, прощение и богатство хлынут на вас, как Ниагара.

Виола обратила внимание на одну его фразу.

– Когда вы разговаривали с мистером Россом о моем отце? Он никогда не говорил мне о вашем разговоре.

– В «Восточном салуне», дорогая. Я случайно встретился с ним, когда он уходил.

Снова воспоминания озарили Виолу.

– Мой муж ходил в «Восточный салун» всего один раз в жизни, – медленно вымолвила она, на ощупь пробираясь сквозь лабиринт.

– Вот как? Наверное, он забыл вам рассказать. – Розы Эдварда снова коснулись ее.

– Вы долго с ним говорили? – Ее рука инстинктивно потянулась за бутылкой.

Ей все придется выяснять самой. От шерифа Ллойда не будет никакой пользы, если дело коснется противоборства с Ленноксом. Шерифа гораздо больше интересует, как бы залить виски себе в глотку, чем сказать «нет» тому, кто платит ему жалованье.

– К сожалению, да; временами он бывал ужасно упрям. – Леннокс подошел ближе. – Послушайте, дорогая, мы поговорим обо всем потом.

– Вы с ним поспорили, мистер Леннокс? – Она должна узнать правду.

– Джентльмены не спорят. Мы просто говорили довольно эмоционально, – поправил он.

– Ваша дискуссия стала горячей? Такой горячей, что вам пришлось прибегнуть к действиям?

– Миссис Росс, – начал он, и в глазах у него появилось виноватое выражение.

– Вы убили его вашей тростью с вкладной шпагой. Той, которую вам пришлось потом отмывать. Я видела, как вы ее мыли в корыте у платной конюшни. – Смертельную рану Эдварду, слишком глубокую и узкую, нанесли финкой, а в ту ночь во всем поселке только Леннокс имел шпагу.

Он с трудом подбирал слова:

– Ваш муж был пьян, миссис Росс. Мы повздорили, и он накинулся на меня. Мне пришлось защищаться.

– Вы, прослужив четыре года в кавалерии, не нашли лучшего применения вашей шпаге, кроме убийства пьяного человека в каком-то переулке? – Придя в ярость, Виола сделала к нему полшага, не отпуская бутылку. – Ваши поступки выдают ваше трущобное происхождение, сэр, и делают ваше предложение неприемлемым.

Его глаза заблестели, услышав оскорбление, и он крепче сжал рукоять своей трости-шпаги.

– Я полагаю, миссис Росс, что вы передумаете.

– Вы не можете сказать ничего такого, что заставило бы меня принять ваше предложение.

– Подумайте о вашем положении, миссис Росс, – взревел Леннокс. – Где вы будете жить? Я могу выгнать вас из этой лачуги через пять минут.

Виола сжала зубы:

– Я не выйду за вас замуж, мистер Леннокс, – твердо повторила она.

Он глубоко втянул воздух, явно стараясь взять себя в руки.

– Ну-ну, мое предложение заслуживает большей рассудительности. Вы можете подумать, сидя у меня в доме за стаканом рислинга с бисквитами. Может, вам понравится ожерелье из отборных жемчужин в качестве свадебного подарка. – И он схватил ее за локоть.

– Нет! – отпрянула от него Виола. – Нет, нет, нет! – Леннокс яростно посмотрел на нее и взмахнул своей тростью по направлению к брезентовому потолку, готовясь ударить молодую женщину.

Виола разбила бутылку о подоконник и, выставив ее перед собой, направила острые концы на своего врага, как научил ее Эдвард во время их долгого странствия на запад.

– Я так не думаю, сэр, – холодно сообщила ока. Он посмотрел на острые, как бритва, края бутылки, направленные на его причинное место.

– Вы говорите несерьезно.

– Совершенно серьезно, сэр, – грубо ответила Виола. Она смотрела на него, и пульс у нее бился теперь ровно.

Он опустил тяжелую трость, которая со свистом описала дугу в воздухе, намереваясь просто выбить бутылку из ее руки; Эдвард всегда говорил, что большинство мужчин недооценивают женщин в драке. Она отбила удар, как ее учили, целясь в руку Леннокса, чтобы обезоружить его. Разбитая бутылка резанула по коже и мышце, и из раны полилась кровь.

Он завопил, трость упала на пол.

– Ах ты, злобная сука!

Виола выжидала, держа свое оружие наготове, чтобы возобновить бой. Если она будет думать о том, что сделала, то упадет в обморок. Наверное, Бог улыбался ей.

Кровь бежала по его руке. Он обмотал вокруг раны носовой платок, не переставая сыпать ругательствами:

– Черт бы тебя побрал, ты мне за это заплатишь. – Леннокс сжал здоровую руку в кулак, но она тут же снова нацелилась на него бутылкой. Он медленно наклонился и подобрал свою шпагу-трость, не сводя глаз с молодой женщины.

– Вы находитесь в принадлежащем мне доме, миссис Росс. – Он истекал злобой. – У вас есть час, чтобы прийти в себя после потрясений. Я вернусь проводить вас в мой дом – единственное место в поселке, где вы сможете найти кров.

– Убирайтесь. – Виола твердо стояла на своем.

Он сжал свою гибкую трость, намереваясь вращать ею, но остановился, зашипев от боли.

Она шагнула вперед, повернув бутылку так, чтобы свет сверкал на зазубренном стекле.

Он медленно пятился, его глаза, холодные от ярости, сверлили ее. Так он дошел до своей старой коляски. Интересно, что случилось с новой лошадью и коляской, о которых он вчера прожужжал уши всему поселку? Крупный жеребец вскинул голову, увидев такой необычный способ передвижения, но быстро успокоился, когда Лен-нокс взял поводья у брата Дженни, Эли.

– У вас есть час, чтобы решить: умереть с голоду или принять мое предложение. Все равно вы выйдете за меня, Виола Росс, так что не создавайте себе трудностей, поедемте со мной прямо сейчас.

Он смерил окружающих злым взглядом, от которого те разошлись по своим лачугам, точно мыши, прячущиеся от гремучей змеи.

Виола высоко подняла подбородок. Она не хотела, чтобы он видел, как подействовали на нее его слова. Пройдет час, и никто не осмелится ни на что большее, кроме как дать ей напиться.

– Я лучше стану женой апачи, – заявила она и поняла, что сказала правду.

– Не будьте дурой, дорогая. Вы знаете, что созданы для меня. Встретимся в полдень.

У него хватило дерзости поклониться, хотя и насмешливо, прежде чем отъехать.

Виола вернулась в хижину из серого кирпича, оттолкнула в сторону корзину с грязным бельем, прислонилась к стене и медленно соскользнула на грязный пол. Она не могла бы сделать ни шагу, даже если бы попыталась, так дрожали у нее ноги.

Что же ей теперь делать?

Глава 3

Виола медленно шла вверх по холму, снова направляясь в поселок и все еще пытаясь найти выход из положения. Просить об убежище у падре Франциско? Леннокс подожжет его маленькую церковь через пару часов; он уже и раньше хвастался, как выгнал католиков из своего лучшего землевладения в Нью-Йорке.

Послать телеграмму брату Хэлу? Даже если бы она знала, где он сейчас находится, ведя по курсу какой-нибудь речной пароход, она не забыла, что он возражал против ее замужества громче, чем сам адмирал. А ее сестра Джульетта никогда не осмелится вызвать скандал, пойдя против отца.

Можно отправиться к апачам, если только она успеет добраться до них, прежде чем Леннокс ее настигнет. Известно, что банда Кочиса следит за Рио-Педрасом и нападает на всех одиноких путешественников. Новые военные посты им не мешают. Если выйти из города по старой дороге, мимо шахты немца и вверх по каньону в горы, они, конечно, быстро ее найдут, после чего ей останется только убедить их, что она будет хорошей и покорной женой.

Виола передернулась и остановилась. Голодная смерть звучит лучше, хотя апачи тоже хорошо, особенно если она сможет увидеть лицо Леннокса, когда тот поймет, что она действительно предпочла стать женой индейца. Она улыбнулась и снова заставила себя идти.

Она все еще улыбалась представшей перед ней картинке, когда открыла калитку миссис Смит и скормила Джейку хлеб, который купила всего лишь час назад. Ей нужно завершить только одно маленькое дельце, а потом можно и уйти.

Быстрый стук заставил Лили Мей подойти к дверям, и она удивленно наморщила лоб.

– Как, миссис Росс, вот уж никак не ожидала увидеть вас опять так скоро!

– Я тоже не ожидала, – согласилась Виола, удерживая на боку корзину с бельем. – Могу я поговорить с миссис Смит?

Лили Мей нахмурилась еще больше, но милосердно не попросила объяснений.

– Вы пройдите сюда, мэм, а я посмотрю, дома ли она. А корзину поставьте вот сюда.

– Благодарю вас. – Виола поставила корзину на тот же стол, на который уже ставила ее сегодня утром, и пошла за Лили Мей мимо изящной музыкальной гостиной с новым стейнвейновским роялем в очень маленькую переднюю гостиную. Она впервые смогла рассмотреть то, что видят клиенты заведения, которых восхищает стоящая у стен, обитых шелковыми обоями, мебель розового и черного дерева, обильно украшенная резьбой. Казалось, страница из самого изысканного дамского журнала овеществилась на грубой, недавно освоенной земле.

Но несмотря на изящество обстановки, в воздухе разило сигарами и другими запахами, распознавать которые она не осмелилась. Неужели никто никогда не раздвигает бархатные занавеси и не открывает окна, чтобы проветрить комнату?

В застекленной литографии, висевшей на стене, отразилась красивая, хорошо одетая женщина, наблюдающая за ней. Виола гордо подняла подбородок, решив не подавать вида, что смущается из-за своей поношенной одежды, и приняла манеру держаться, к которой ее приучили с детства.

– Доброе утро, миссис Смит.

– Как я рада видеть вас здесь, миссис Росс. Не хотите ли присесть?

– Благодарю вас. – Виола села на предложенный ей изящный стул розового дерева. Спину она держала прямо, подбородок – высоко, как пристало светской визитерше, а не убогой вдове.

Кэрри Смит не высказала ни малейшего удивления по поводу ее неожиданного визита и принялась говорить о погоде. Виола поддерживала разговор, не подавая вида, как ее потрясает любезная беседа в борделе.

Раздался тихий стук. Вошла Лили Мей и молча поставила на столик перед Виолой серебряный поднос. Она вышла так же молча и закрыла за собой дверь с тихим, но отчетливым щелканьем.

– Вам нетрудно налить кофе? – Мягкое сопрано миссис Смит больше подходило для употребления в спальне, чем для приказаний, даже если приказание имело характер просьбы.

Виола кивнула и протянула руку к кофейнику. К счастью, рука у нее дрожала не очень сильно и ничего не пролилось. Сцена напоминала уроки хороших манер, которые давала ей мать. Занятия обычно начинались и кончались суровым порицанием Виолы из-за ее мальчишеской повадки.

– Сливки? Может быть, сахару, миссис Смит? – спросила она, словно принимала у себя самую утонченную леди в городе.

– И то и другое, благодарю вас. – Миссис Смит приняла протянутую чашку и подождала, пока Виола нальет себе.

– Какой чудесный кофе, миссис Смит, – отметила Виола, сделав глоток. – Как вам удается иметь свежие сливки в здешнем жарком климате?

– Один из моих клиентов приносит их всякий раз, когда заходит к нам.

Виола вспыхнула при мысли о том, как расплачиваются с таким клиентом в подобном заведении.

– Что привело вас сюда, миссис Росс? – Теперь голос мадам звучал несколько резко.

– Оказалось, что я должна немедленно покончить с моим прачечным бизнесом, миссис Смит. Я вернула ваши вещи, чтобы вы нашли еще кого-то, кто будет вас обслуживать. Может, вас устроит та маленькая китайская прачечная на Норт-стрит. Я знаю, что они очень хорошо стирают тонкое белье. – Смущенно поняв, что болтает пустое, Виола замолчала.

– Мне будет очень жаль лишиться ваших услуг, миссис Росс. Вы всегда работали на самом высоком уровне. – И миссис Смит продолжала голосом выразительным, но смягченным: – А вы уже решили, чем будете заниматься дальше?

Виола сначала сжала губы, а потом ответила напрямик:

– Я не выйду за мистера Леннокса ни при каких обстоятельствах, миссис Смит. Я уверена, что найду какой-нибудь выход. – И она отпила кофе, стараясь не думать о своих словах.

– Могу я предложить вам кое-что?

Виола настороженно кивнула, удивляясь нерешительности миссис Смит.

– А вы не думали о том, чтобы поработать у меня? Или, может быть, в другом заведении, если вы предпочитаете не встречаться с людьми, которые вас знают. Я с радостью одолжу вам любую сумму, необходимую, чтобы вы могли рассчитаться с долгами в поселке.

Виоле все же удалось не уронить чашку на колени.

– Стать куртизанкой? Стать… nymphe dupave[1]? — Проституткой, как уточнил ее смятенный рассудок. – Нет, миссис Смит, я не думала. – И она сделала большой глоток полуостывшего кофе.

– Такое решение превосходно устранило бы все ваши трудности. Платят великолепно, рабочее время в разумных пределах. Здесь гораздо лучшие условия, чем имеют большинство женщин дурной репутации. А если найдется джентльмен, который пожелает стать вашим покровителем, вы будете просто богатой.

Виола во все глаза смотрела на нее. Мысли у нее в голове сменялись, как в калейдоскопе, не останавливаясь, чтобы принять четкие очертания. Покровитель? Наверное, это будет какой-нибудь старый толстый пьяница, у которого больше денег, чем мозгов, а не атлетического сложения молодой человек.

Она пыталась подыскать вежливый ответ.

– Миссис Смит, я польщена, что вы такого высокого мнения о моих возможностях. Но я не могу себе представить, что ваши клиенты заинтересуются особой, обладающей женскими чарами в такой небольшой степени.

– Миссис Росс. – Миссис Смит покачала головой, улыбаясь. – Вы очень хорошо умеете вести разговор даже в затруднительных обстоятельствах. Мужчины такое умение очень ценят, особенно здесь, на мало освоенных землях, где они живут в грубом и опасном мире.

Услышав такой комплимент, Виола раскрыла рот.

– А когда разговор ведет женщина с таким необычным цветом глаз и волос, как у вас, женщина настолько женственная… – Взгляд миссис Смит остановился на груди Виолы.

Виола молчала в замешательстве. Ей не верилось, что она говорит на подобную тему. И все же. Другие женщины выбрали такую дорогу, когда их вынудили обстоятельства, и она действительно предоставляла им кое-какие преимущества, такие как возможность избежать благосклонности какого-нибудь индейца. Но что должна делать куртизанка, чтобы заработать так много денег? Наверное, работа очень тяжелая, если Перл временами так устает.

– Миссис Смит, благодарю вас за предложение, но ваши девушки славятся своим, скажем, будуарным искусством. Боюсь, что у меня нет таких умений и я не буду полезной в вашем деле.

– А когда вы начинали ваш прачечный бизнес, вы знали все необходимое?

– Нет, конечно, нет. – Куда она клонит?

– Но вы хотели научиться? Вы прилагали все усилия, чтобы стать самой лучшей прачкой?

– Ну конечно, но при чем здесь ваше предложение?

– Телесные умения можно преподать и изучить, как и всякие другие. Необходимо только, чтобы учащийся имел желание.

Виоле представился Уильям Донован, успокаивающий упрямого мула. Мул сделался очень покладистым с помощью его голоса и красивых рук, и теперь он стал один из его самых надежных вожаков. Возможно ли, чтобы женщина постигла интимные умения таким же способом?

– Вы – человек предприимчивый, моя дорогая. – Миссис Смит наклонилась вперед и говорила с гостьей очень серьезно. Но Виола больше не слушала ее.

Уильям Донован хорошо обеспечен, если Лили Мей считает, что он хорошо дает на чай. Больше того, его бизнес зависит от армии и других шахтерских поселков, а не от доброй воли Леннокса. Может, он захочет принять к себе в дом женщину, с которой будет удобнее утолять свою похоть, чем с обитательницами заведения миссис Смит.

Лучше быть его любовницей, чем женой Леннокса или скво апачи. Она постарается сделать его счастливым, выполняя все, что понадобится. Она привыкла к тяжелой работе, после того как перестирала столько белья, а до того выполняла необременительные требования Эдварда. Может, она сумеет угодить ему настолько, что он даст ей возможность начать все сначала в каком-нибудь другом месте. И тогда она сможет уехать в Сан-Франциско и давать там уроки игры на фортепьяно.

Вдруг Виола осознала, что миссис Смит ждет ответа. Погруженная в мысли о Доноване, она не успела подготовить вежливый ответ, поэтому заговорила, запинаясь:

– Мне очень жаль, миссис Смит, но я должна отказаться. Честно говоря, я не думаю, что у меня хватит сил радостно принять любого мужчину, который захочет близости со мной. – И услышав, какие грубости она говорит, она вспыхнула.

Миссис Смит некоторое время рассматривала ее.

– Вы уверены? Конечно, мое предложение несколько неожиданное. Может, вам нужно время, чтобы подумать?

– Нет! Благодарю вас, но нет. Я глубоко ценю вашу веру в меня, но согласиться не могу.

– Хорошо. – Мадам, вздохнув, откинулась на спинку кресла. Она казалась вполне искренней. – Будьте уверены, я с радостью вернусь к нашему разговору в любое время.

– Благодарю вас. Теперь мне, право же, нужно идти; я должна сегодня еще кое с кем повидаться.

– В таком случае не стану вас задерживать. Желаю удачи, миссис Росс.

– И вам того же, миссис Смит.

Виола вышла на солнечный свет со слабым ощущением воскресшей надежды. Если миссис Смит так сильно захотела нанять ее, значит, Донован по крайней мере захочет хотя бы подумать о ее предложении.

Когда Виола добралась до складского двора, зазвонили колокола на церкви; оставалось всего пятнадцать минут до того момента, когда Леннокс придет искать ее. И марш Шуберта замер на ее губах.

Она глубоко втянула воздух. Жаль, что она понятия не имеет о том, как заинтриговать мужчину. Господи, да она даже не знает, что любит делать с женщинами Уильям Донован. Может, он их как-нибудь по-особенному гладит, хотя вряд ли Перл могла так уставать только от его поглаживаний. По крайней мере его любовнице не придется дожидаться, пока он приплетется домой пьяный, или готовить ему утром какое-то непонятное питье, чтобы он мог опохмелиться.

Как же она собирается заключить с ним сделку? Просить, умолять, унижаться?

Если необходимо будет, проговорил внутренний голос. Она вздрогнула, но подбородок не опустила. Лучше Донован, чем Леннокс или апачи. Может, она даже узнает, почему Перл сказала, что он «прекрасен, как долларовая бумажка».

Теперь по телу ее пробежала дрожь другого рода. Может быть, он знает игру пальцев, интимную игру, чтобы доставить наслаждение, а потом и расслабление, чем она занималась сама с собой. Каково будет ощутить его крупные руки на своей голой коже? У нее перехватило дыхание, а соски вдруг затвердели.

Она крепко прикусила губу, чтобы избавиться от своих фантазий, и бодро свернула за угол к складскому двору. Его стены из серого кирпича и здания складов стояли здесь с самого основания Рио-Педраса десять лет назад. Рядом били природные родники, каждый из которых теперь имел свою ограду за пределами главного загона.

«Донован и сыновья» всегда работали много, и сейчас они упорно трудились, нагружая несколько повозок. Виола быстро оглядела их, ища того единственного молодого человека, одетого в хорошо пошитый костюм. Правда, иногда он одевался в грубую одежду, но только когда правил повозкой. Его чисто выбритое лицо всегда являло сильный контраст с обильной растительностью, украшавшей лица остальных мужчин, вроде бачков Эванса.

Ее взгляд остановился на темной как ночь голове, на широких плечах, напряженных от работы. Человек изо всех сил тянул веревки, охватывающие груз на повозке. Хороший рост и сложение, но вот красная фланель? Человек обернулся, и его яркие глаза встретились с ее глазами.

Виола задохнулась и кивнула ему.

Его брови удивленно поднялись. Он так же молча ответил на ее приветствие. Быстро что-то сказав Эвансу, он пошел к ней, все-таки похожий на джентльмена, несмотря на покрывавшую его пыль. Она почти не сознавала, что остальные с интересом смотрят на нее.

– Миссис Росс. Видеть вас здесь – честь для меня. – Ее бабка одобрила бы его рукопожатие, но не его внешность. Его черные волосы растрепались, одежда покрыта пылью, от него пахло лошадьми и потом.

А плечи его казались гораздо более мужскими под красной фланелью, чем когда скрывались под английским тонким сукном.

Виола попробовала думать логично. Она пришла сюда, чтобы получить его покровительство, вне зависимости от того, какова его внешность.

Уильям улыбнулся, глядя на Виолу, не понимая, зачем она пришла на складской двор. Может, ей нужны деньги, чтобы вернуться на восток?

– Могу я поговорить с вами наедине, мистер Донован?

Бедняжка, вид у нее такой смущенный и неловкий.

– Конечно. Можно пройти в контору, – ответил он и повел ее через двор. – Не хотите ли горячего кофе или чаю?

– Нет, благодарю вас. То, что я хочу сказать, не займет много времени.

Она, наверное, хочет сесть на ближайший дилижанс, идущий из поселка, если разговор быстрый. Если он купит ей билет, она исчезнет через день. Проклятие.

Уильям ввел ее в маленькую комнату, скупо обставленную мебелью крепкой, исцарапанной, покрытой всякими деловыми бумагами. В многочисленные добродетели Моргана не входило раскладывать бумаги по полочкам, когда его клерк в отлучке.

Она села на указанный стул, но ужасно волновалась, почти ерзала на стуле. Ему хотелось подхватить ее и поклясться, что мир больше никогда не причинит ей вреда, а потом выследить Чарли Джонса и его дуру жену. Он закрыл деревянные ставни на единственном окне, почти преградив дорогу свету и шуму, доносившемуся из оживленного загона, и сел на свой большой дубовый вращающийся стул.

– Чем я могу вам помочь, миссис Росс? – Он старался говорить ласково, его калифорнийская протяжная речь казалась тихой по сравнению с приглушенным шумом, доносившимся снаружи.

Она глубоко втянула воздух, выпрямилась, вытянулась и заговорила:

– Могу ли я стать вашей любовницей, мистер Донован?

– Что?! О чем вы говорите, черт побери? – Он поперхнулся, так его ошарашили ее слова. – Вы что, шутите, миссис Росс?

– Вряд ли, мистер Донован. – Она прямо посмотрела ему в глаза, на шее у нее билась жилка. – Вы, вероятно, не слышали, но моя партнерша по бизнесу продала все мистеру Ленноксу.

Он коротко кивнул. Значит, он прав: ей нужны деньги.

– Я встретил мистера и миссис Джонс, когда они ехали из поселка. Больше я с ними не веду дела, – хрипло добавил он.

– Вот именно. Но мне остается только либо выйти замуж за мистера Леннокса, либо найти другого мужчину, который защищал бы меня. Я предпочту принадлежать вам, чем индейцу.

– Иисусе, Мария и Иосиф, – пробормотал Уильям, вставая и начиная ходить по комнате. «Думай, мальчуган, думай. Она заслуживает лучшего, чем быть твоей любовницей». При мысли, что ему предстоит каждую ночь держать ее в объятиях, его обдало жаром. Брак? Нет, она ни за что не согласится на католическую церемонию. – Есть и другие мужчины, которые захотят жениться на вас, – хриплым голосом заметил он.

– Я больше не выйду замуж. И потом, мистер Леннокс перекрыл все возможные предложения, кроме своего собственного.

– Сукин сын, – такого ублюдка нужно пристрелить. – А что ваши родственники?

– Когда я вышла за Эдварда, они лишили меня наследства. Обе семьи вернули мои письма, извещающие о его смерти.

Как может родитель бросить своего ребенка, из-за чего бы ни произошла между ними ссора? Его отец отдал все, чтобы защитить своих детей.

У него внутри все сжалось. Кондомы помогают, но не всегда. Если она останется в его постели достаточно долго, вероятность велика…

– Вы можете забеременеть, – предостерег он, снова глядя на ее лицо. Святая Дева, чего бы он ни сделал, чтобы видеть гордую и счастливую Виолу, держащую на руках его младенца.

– Я не могу иметь детей.

– Причина может заключаться не в вас, – предположил Уильям, его протяжное произношение стало более отчетливым. А я буду нежно любить, чтобы доказать свою мощь там, где другой потерпел неудачу.

«Дыши глубоко, мальчуган, пусть похоть помолчит, – предупредил его мозг. – Ты хорошо обучен и не станешь набрасываться на женщину».

Виола посмотрела на него и твердо покачала головой:

– У братьев и сестер Эдварда по крайней мере уже по трое детей. Нет, проблемы, конечно, во мне.

Он задумчиво оглядел се хрупкое тело и вспомнил других хрупких женщин, которые зачинают редко, а то и вообще никогда. Может, Виола и права насчет своего бесплодия.

Больше того, она оказалась настолько упрямой, что продолжала настаивать на своем безумном предложении – стать его любовницей, и никакие его аргументы не помогали. Может, если он возьмет ее, то утолит свой голод перед ее неизбежным отъездом. Его плоть готова согласиться с ее предложением.

Прежде чем снова заговорить, он подошел к окну, отчаянно пытаясь сосредоточиться. Нужно предупредить ее о том, что ее ждет, если она останется с ним.

– У меня большие требования и необычные вкусы. – Теперь его голос звучал более мрачно. Если она придет в его постель, он будет играть в те игры, которые любит, не сомневайтесь. Но он никогда не заставлял женщину заниматься чем-то против ее желания и не станет ее принуждать.

– А я знаю, что вы очень хорошо платите девушкам миссис Смит, чтобы удовлетворить их. Я подумала, что вы будете довольны, если у вас будет женщина, которая доступна всегда. – Жаркий румянец покрыл ее щеки, а сердце забилось в горле. Она облизнула губы. Святая Дева, разговор так возбуждает ее, но понимает ли она, о чем речь?

Он стукнул кулаком по неровной стене.

– Божья Матерь! Да вы хоть немного понимаете, миссис Росс, что я могу с вами сделать?

Она не обратила внимания на его богохульство.

– Нет, но я хочу научиться.

Одному Богу известно, что ему представилось при подобном заявлении. Волосы Виолы цвета лунных лучей, раскинутые на его бедрах, а сама она ласкает его плоть. Виола, распростертая под ним на шелковых простынях, стонущая от наслаждения и умоляющая продлить их занятия. Ну и так далее…

Что она не станет делать, став его любовницей?

– Вы даете мне карт-бланш, миссис Росс, совершать в спальне все, что мне захочется?

– Ваши лошади вас любят, а один раз вы отстегали кнутом человека, который бил собаку. Я уверена, что вы будете обращаться со мной по крайней мере не хуже.

Говорит ли она серьезно? Действительно ли она позволит ему делать с собой все, что ему захочется? В конце концов он решил, что взять ее нужно теперь, быстро, прежде чем она одумается. И он произнес вслух условия сделки.

– Даю вам слово. И еще я буду защищать вас от тех, кто захочет причинить вам вред.

– Например, от мистера Леннокса? – Он сжал челюсти.

– От Леннокса уж точно.

– Благодарю вас. – Она улыбнулась и продолжала более оживленно: – Сколько?

От ее делового тона Уильям закашлялся, настолько он контрастировал с тем, как страстно ее соски натягивали тонкую ткань платья.

– Сколько вы предполагаете?

– Сто долларов в неделю. Полагаю, в заведении миссис Смит вы постоянно тратите больше.

Если он будет платить ей понедельно, она сможет уехать, предупредив его за несколько дней. Все в нем восставало против такого решения, Уильям страшно хотел удержать ее как можно дольше.

Он ответил, прислонясь к стене и напустив на себя непроницаемый вид:

– Понедельная плата меня не устраивает. Нужно время, чтобы научить вас всему, что мне нравится.

– Сколько времени?

На мгновение он прикрыл глаза и задумался. Каково самое короткое пребывание учащегося в Лайонсгейте?

– Три месяца.

Она и глазом не моргнула.

– Тысяча долларов.

Проклятие, она не стала упираться, услышав о сроке, который он потребовал. И он четко подвел итоги их сделки, чтобы получить ее полное согласие, перед тем как перейти к действиям.

– И за назначенную сумму, а также за мое покровительство вы будете жить под моей крышей, будете постоянно в моем распоряжении и научитесь, как меня ублажать наилучшим способом.

– Да, сзр. – Она глубоко втянула воздух, отчего синий ситец ее платья натянулся на груди. По спине у него пробежала дрожь. Его охватило такое возбуждение, словно он и не провел целую ночь в борделе.

Он окинул ее взглядом, и она не отвела глаз. Потом он долго смотрел в окно сквозь ставни и старался сообразить. Неужели он на самом деле согласится с ее просьбой? С другой стороны, может ли он отказаться? Ответ ясен: не может.

Вдали, где без умолку грохотали бочки, которые грузили на повозки, кто-то насвистывал.

– Хорошо, – выговорил наконец Уильям, и собственный голос показался ему излишне грубым. – Потребуется какое-то время, чтобы собрать такую большую сумму наличных. Где бы вы хотели подождать?

– Нет!

Он уставился на нее, заметив первую испуганную нотку в ее голосе. Неужели она физически боится Леннокса, а не только раздражена его навязчивостью?

– Я хочу сказать, что мы можем начать сейчас же, – промолвила Виола, запинаясь. – Я уверена, что вы можете заплатить мне эти деньги.

Их глаза встретились, и в Уильяме шевельнулась злость. Что с ней сделал подлый ублюдок? Может, угрожал? Его нужно повесить, пусть даже он самый ценный клиент его фирмы.

Уильям слегка поклонился.

– Благодарю вас за вашу уверенность во мне. Хорошо, мы начнем немедленно. – И дадим ей еще один шанс передумать.

Виола задрожала и покраснела, вид у нее просто восхитительный. Он улыбнулся, наслаждаясь предвкушением, охватившим его тело. Протянув к ней руки, он помог ей подняться, внимательно вглядываясь в ее глаза, ища в них хотя бы намек на телесное возбуждение. Она снова задрожала.

Уильям улыбнулся, поцеловал ей руку, довольный своей уверенностью. Он немного помедлил, чтобы вкусить ее сладкий, слегка пряный запах.

– Снимите шляпку, Виола.

– Да, сэр. – Она запуталась в завязках, но в конце концов шляпку сняла и отложила в сторону.

– Красивые волосы, – пробормотал он, заводя ей за ухо выбившийся локон.

Она заморгала и кивнула, явно ничего не понимая. Она все еще недоумевала, когда он провел пальцами по ее шее, по плечам и вниз по рукам. Кожа гладкая как шелк, а под ней – мягкое тепло. Сильные мускулы – результат работы на прииске Росса. Изящнее, чем сон.

Его любовница. На три месяца, его волшебная королева будет радоваться только ему. Наверное, довольно долгий срок.

Он поднес ее руки к губам и поцеловал, поглаживая ее пальцы.

– Доставьте мне удовольствие своими руками, Виола. – Ее имя он произнес протяжно. – Облегчите меня ртом, прежде чем мы выйдем во двор.

– Что? – пискнула она.

– Сделайте так, чтобы я кончил у вас во рту, Виола.

– Я не умею, – прошептала она.

Кровь его побежала быстрее от удивления, а потом от голода. Ей-богу, он будет первым, кто заполнит ее рот…

Она покраснела, составляя резкий контраст с ее совершенно белым воротничком, и смотрела на него.

«Легче, мальчуган, не испугай невинную леди». Он постарался говорить спокойно и придал лицу нежное выражение.

– Вот увидишь, золотце, все очень легко. Я научу тебя всему, что тебе нужно знать.

– Хорошо. – Она с трудом сглотнула, сердце с чудовищной быстротой билось у нее в горле. Он поцеловал ее дрожащие пальцы и, отпустив их, снова уселся на большой вертящийся стул.

– Можешь начать с того, что потрогаешь меня. Тебе придется меня раздеть, хотя бы частично.

– Конечно. – Она нерешительно подошла к нему, глаза у нее стали огромные. Неужели ее болван муж плохо с ней обращался? Конечно, нет: во время их переговоров она не казалась испуганной. Она не может быть нетронутой, слишком откровенно она торговалась, и совсем не похожа на пугливую девственницу. И потом, за пять лет супружеской жизни муж чему-то да научил ее.

Он вздрогнул, когда она легко коснулась его плеч, и закрыл глаза. Она замерла. Проклятие, она не знает даже, как нужно прикасаться к мужчине. Действительно, придется ею руководить.

Уильям глубоко втянул воздух один раз, другой, чтобы стряхнуть настойчивое побуждение тела и начать командовать.

– Расстегните на мне рубашку, Виола. Сначала – голая кожа груди к голой коже.

Она осторожно расстегнула фланелевую и мягкую белую нижнюю рубашки. Потом положила ладонь ему на грудь и слегка провела ею по волосам на груди. Потом аккуратно обвела пальцем вокруг соска, потом потерла его.

Если она и несведуща, какой казалась, в том, что доставляет мужчине удовольствие, то она, конечно, имела природный талант.

– О да, золотце. – Уильяму с трудом удавалось говорить ровно. – Поцелуй его для меня. Всем ртом. Губами, языком, зубами.

Она теребила его сосок осторожно, неумело, затем заколебалась, пока он почти приказал ей двигаться дальше, потом поцеловала. Он тут же увидел рай небесный.

Тихонько вздохнув, оттого что она очень быстро отвела свои губы, он почувствовал разочарование. Ему нужно большего.

– Языком и зубами тоже, золотце. – Сейчас он добивался ее послушания по мелочам, чтобы не испугать.

Виола осторожно подчинялась. От ее робкого влажного прикосновения его обдало жаром. Как-то ему удалось сохранить молчание. Он старался контролировать себя.

Она обвела языком вокруг его второго соска, а потом начала сосать. Он застонал и беспокойно заерзал на стуле.

– Продолжай, делай то же самое, но опускайся по моей груди и животу, золотце.

Он гордился тем, как ровно звучал его голос. У мастера, особенно такого опытного, как он, не должно возникнуть желания стонать после нескольких минут неуклюжих ласк красивой женщины – не важно, сколько бы он ни видел ее во сне. Он представил себе, в каком состоянии будет его голова, когда она коснется губами его причинного места.

Виола провела носом и языком по линии волос вниз к его животу, еще больше расстегнув на нем рубашку. Он вознаградил ее стонами и содроганиями, используя голос, чтобы руководить ею, а она изучала его.

– Ах, золотце, вот так. Очень хорошо. Вот здесь задержись немного. Славная девочка.

Она так и сделала, отчего по его кишкам и спине прошло долгое содрогание. Ему захотелось застонать, и он стиснул челюсти.

Он побуждал ее двигаться дальше, и она экспериментировала с различными прикосновениями: твердыми и мягкими; толкала или обводила губами, языком или зубами. Кровь мчалась по его жилам, ему хотелось все большего. Он погладил ее по голове, молча приблизив к себе. Она склонилась к его прикосновению, продолжая ласкать его торс.

Когда ее подбородок коснулся твердой выпуклости под его брюками, она вздрогнула и замерла.

– Открой его, золотце.

– Мистер Донован, вы действительно уверены? – спросила она, запинаясь, все еще описывая маленькие круги по его животу. Но он больше не мог терпеть, не мог устоять против требований своей похоти.

– Ты дала слово. Давай открывай. – Его хриплый голос исключал любые возражения, из него исчезли учительские нотки и остался только мужской голод.

Виола подчинилась. Она так долго возилась с пуговицами, что он воспринимал ее действия как нарочитую пытку. Его охватило, такое возбуждение, будто не он минувшей ночью совершенно измучил двух женщин.

Виола ужаснулась, словно никогда еще не видела у возбужденного мужчины такой оснастки, которая, как он знал, была крупнее общепринятых. Она провела языком по губам, и на щеках ее вспыхнул жаркий румянец. Она стояла, не двигаясь, и слегка дрожала.

Он бы сказал, что она испытывает желание. И даже очень… но сама не понимает своего состояния.

Может, Виола еще не проснувшаяся сластолюбица? Видит Бог, она подчиняется ему очень мило, как женщина, готовая отказаться от самоконтроля, от раздражающей дисциплины, требующей следить за каждым следующим движением, и взамен полностью отдаться на волю чувств, забыв о рассудке. Может, она испытывает сложное удовольствие – уважение и радость служения, и чувствует, что в ее власти вызвать восторг у мужчины своими прикосновениями?

Пора вести ее дальше. Если она пойдет за ним с нетерпением, значит, три будущих месяца окажутся лучше всех его снов. Уильям замедлил дыхание, чтобы снова держать под контролем вожделение, так и рвущееся из него.

Он приподнял свои бедра.

– Сними с меня брюки и исподнее, золотце.

– Да, сэр. – Виола еще раз глубоко втянула воздух и подчинилась, сняв с него ремень с оружием и высокие пыльные сапоги. Она положила его одежду на стол, встала на колени и ждала его дальнейших инструкций.

– Коснись меня еще раз, золотце. Обязательно хорошенько приласкай моего дружка.

– Дружка?

Значит, ему предстоит еще одна забава – научить ее новым выражениям. Он усмехнулся. Потом погладил своего дружка.

– Вот его.

Она снова вспыхнула. Ноздри Уильяма задрожали, когда он ощутил резкий запах женского тела. Наверное, под благопристойным платьем скрывается тело, тоже охваченное возбуждением. Ликование взревело в его жилах, воспламененное тем, что он покорил женщину одним своим голосом и несколькими легкими прикосновениями.

Виола легко провела руками по его бедрам, потом исследовала одну группу мускулов, потом другую, явно наслаждаясь столь простой лаской. Потом его дружок оказался у нее в руке. Она инстинктивно сжала его, и Уильям застонал. Тут уже не до ликования.

Маленькая гедонистка поцеловала его дружка.

Уильям зарычал. Она подняла на него глаза. Он смотрел на нее, гладя себя по груди тем же жестом, каким она гладила его бедра.

– Еще, черт побери, – бросил он.

Она улыбнулась совершенно женской улыбкой. Иисус, Мария и Иосиф, у него все получилось: он вывел ее за пределы незнания, и вот она впервые испробовала женскую власть.

– Да, сэр. – И она принялась целовать его дружка снова и снова.

– Полижи его, – прогрохотал он. – Поиграй с ним. Вот так… ах! – И он выгнулся на стуле, сердце у него замерло. «Она здесь, она моя, она совершенна», – пело в глубине его чресл.

Голова его запрокинулась, руки гладили ее косы. В другой раз он велит ей раскинуть свои волосы на его чреслах.

Маленькая искусительница нашла одно неотразимое прикосновение, и он дернулся. Она повторила, и он зарычал. Она мурлыкала, прижимаясь к нему, и наконец взялась за дело серьезно.

Переживет ли он первый урок?

Все потеряло для него значение. Закричи сейчас Морган, что горит повозка с порохом, он остался бы в конторе, лишь бы чувствовать, как пальцы Виолы обращаются с его дружком, точно с музыкальным инструментом.

Вскоре единственное, что он слышал, – свои хриплые стоны.

Ей удалось забрать его в рот целиком. Он взревел. Она замерла, испугавшись. Он сжал руками ее голову, слишком долго сдерживая себя, и вот перед глазами у него вспыхнули звезды, и он кончил, содрогаясь всем телом, до мозга костей.

Как сможет он отпустить ее через три месяца?

Все тело Виолы ныло от разочарования, но она гордилась собой, довольная результатом. На лице Донована отражалось выражение расслабленного удовольствия.

Руки Уильяма скользнули вниз. Она вскрикнула, потому что он поднял ее и посадил к себе на колени. Ее голова удобно устроилась у него на плече.

– Славная девочка, – тихо похвалил он ее. Она покраснела, чувствуя, как его грудь прикасается к ней. Ей хотелось большего, чего-то такого, что даст ей самой удовлетворение, но ее удовольствия не входили в сделку – только его.

Он поднял ее подбородок. Встретиться глазами с мужчиной, которого она только что так интимно ласкала, оказалось труднее, чем просить его взять себя в его любовницы.

– Ты все хорошо проделала, Виола. Я очень горжусь тобой. – Донован улыбнулся, и ее глупое сердце подпрыгнуло. Он все еще обращался с ней как с человеком, а не как со своей собственностью, которая нужна только для чувственных наслаждений.

Донован поцеловал ее, взяв ее рот умело. Он лизал, теребил, сосал, и в конце концов она могла только стонать. Задрожав, она прижалась к нему, всхлипывая.

– Милая Виола, – прошептал он. – Ты голодна? Его рука скользнула ей под платье.

– Ты мокрая, золотце. И очень хочешь. Откройся, чтобы я мог тебя потрогать.

– Пожалуйста, не нужно.

Он обхватил рукой ее грудь. Она чуть не вскрикнула, такая дрожь пробежала по ней от соска до самой сердцевины.

А его умелые руки скользнули под ее панталоны, и она выгнулась и придвинулась к нему ближе.

– Испытай удовольствие, золотце. Ты его вполне заслужила.

– Я не могу. Я никогда, ни с кем никогда еще. То есть… – Ее голова запрокинулась, а его рука осмелела еще больше.

– Твое тело все умеет, золотце. Расслабься. Вот какая славная и милая, – ворковал он.

У Виолы не осталось слов, одни только животные звуки, чтобы ответить ему, а его слова и руки искушали ее. Теперь ей стало все равно, громко ли она издает свои крики.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Виола снова обрела способность думать, лежа в его объятиях. Все мышцы ее расплавились от восторга, как конфетная начинка, только что вынутая из печки и еще теплая. Но она не выспалась сегодня. Погружаясь в сон после его ласк, она в конце концов уже не могла пошевелиться.

Интересно, подумала она, зевнув, что еще ему нравится делать с женщинами.

Глава 4

Уильям отвел со лба Виолы непокорную прядь волос цвета лунного луча. Проклятие, как мило она покорилась. Что же делать дальше? Ему страшно, до боли хотелось взять ее немедленно, но он призвал себя к порядку.

Виола что-то тихо пробормотала и пошевелилась.

– Виола, – позвал он. – Золотце, теперь пора…

Легкий храп послышался из ее красивого ротика. Голова Виолы повернулась и легла ему на, плечо, ее дыхание шевелило мягкую фланель его рубашки.

Уильям тихонько рассмеялся. Она спит. Во всех своих фантазиях он представить себе не мог, что их первая встреча кончится вот так. Она, наверное, очень устала, потому что, судя по всему, работала вчера допоздна.

Ему льстило, что он потряс ее. Он радовался, что она так доверилась ему, и разочаровался сверх меры ее сном. Возбуждение жгло его. Он с силой втянул в себя воздух, потом еще и еще и наконец обрел способность думать.

Видит Бог, положение у нее просто отчаянное. Ни денег, ни дома, и семья от нее отказалась.

Выражение ее лица, когда она пришла на складской двор, тонкая вуаль вежливой решимости поверх глубочайших страданий напомнили ему о похоронах его отца, когда он, Уильям, тоже стал бездомным и одиноким и уже не надеялся найти выход.

Уильям стоял у края могилы, сознавая только одно – что льет дождь. Его костюм, только что купленный у старьевщика, выглядел ужасно. Отвороты на брюках лоснились. Ботинки жали и, пока он шел от Коба за гробом, успели сильно натереть ему ноги. Шапка не по размеру еле держалась на голове, не защищая волосы от дождя.

На кладбище рядом располагались могилы матери, Мейви и Кэтлин. Отец потратил много денег, чтобы перенести сюда маленькое тело младенца Шеймаса с поля, где он родился и умер. Теперь и он тоже будет лежать здесь. На похороны ушли все до последнего пенни из их скудных сбережений, отложенных, чтобы начать жизнь в Новом Свете.

Наконец священник закончил церемонию и бросил на гроб горстку земли. Уильям перекрестился и быстро ушел. Коб – не то место, где стоит пускать корни, но все-таки оно лучше, чем деревня.

Проходя мимо коттеджа своих старых друзей детства, он произнес короткую молитву. Кевин, Донал и их семья лежали мертвые внутри коттеджа. Коттедж замуровал их отец, чтобы никто не видел, как они умирают с голоду. Несколько овец подняли головы, когда он шел мимо, и снова принялись щипать траву на квадратном акре, который когда-то кормил семью из девятерых человек. В соответствии с законом люди, живущие на такой крупной ферме, не нуждаются в помощи общества.

Тремя днями позже, с трудом преодолев грязные дороги и ночуя в брошенных сараях, Уильям оказался в Кобе, на главной станции. Он глазел на проносящиеся мимо поезда с хорошо одетыми и сытыми англичанами.

В нескольких шагах от Уильяма миссис Маллиган, всем известная в Кобе сводница, постоянно разглядывала молодых приезжих, ища тех, кого можно обманом заставить заниматься проституцией. Она как-то подошла с предложением к Уильяму, но он быстро отказался. Он никогда не преуспеет в подобном занятии, потому что не имеет склонности к мужчинам.

Ему тоже хотелось бы купить билет, чтобы уехать из города. Один раз за свое путешествие он поймал руками форель и два раза поел в бесплатной столовой для бедняков. Голод преследовал его, а перспектив после смерти отца не осталось никаких.

Если бы отец после смерти девочек не вернулся к старому семейному ремеслу кузнеца, они оба уже пять лет лежали бы на глубине шести футов под зеленой травушкой. А так он занимался кузнечным делом и пил, чтобы сбежать от воспоминаний, а Уильям всячески старался защитить их обоих.

Теперь Уильяму нужны деньги. Он не умел зарабатывать на жизнь ремеслом кузнеца, не умел красть, а законной работы почти не было, даже для тех, кто обладал каким-либо ремеслом. Рыжий Нилл очень четко объяснил Уильяму, что он ему нужен в качестве чистильщика, то есть человека, который осуществляет приговоры банды. Он не позволил бы Уильяму играть на своей территории никакую другую роль.

Уильям слишком часто видел, как умирают дорогие ему люди, сам слишком часто бывал близок к смерти, поэтому у него не возникало никаких иллюзий относительно цены, которую нужно платить за выживание. И все-таки он долго медлил, прежде чем стать наемным убийцей.

Глаз его уловил какое-то быстрое движение. Черный Кевин правит красивым кабриолетом, а его братья тут же рядом? Наверное, ищут какого-нибудь простофилю, чтобы обобрать его. Черный Кевин, или Кевин Даб на его родном гэльском языке, получил свое прозвище за суть выполняемой роли, а не окраску, и вовсе не интересовался никакой честной работой.

Модно одетая молодая брюнетка примерно двадцати лет вышла из здания вокзала и остановилась, нерешительно озираясь. Обнадеженная миссис Маллиган выдвинулась вперед, готовая начать плести свою обычную сеть фальшивого участия.

Другая женщина, одетая в строгое черное платье жены процветающего лавочника, которую сопровождал высокий слуга, окинула миссис Маллиган ледяным взглядом и поспешно прошагала мимо. Миссис Маллиган, не будь дурой, отошла в тень дверного проема.

Строго одетая женщина направилась к брюнетке, которая явно ее узнала.

Уильяму женщина в черном показалась тоже знакомой, и он повнимательнее всмотрелся. Высокая, золотоволосая, сильный нос и подбородок. Кажется, он знал ее еще в детстве. Такая высокая… не леди ли это Ирен, хозяйка Лайонсгейта? Но с какой стати аристократке одеваться как буржуазке и заговаривать с женщиной на вокзале?

Женщины поговорили, та, что моложе, немного поломалась для вида, потом согласилась. После чего все трое ушли вместе и сели в приличный экипаж, на козлах которого сидели двое сильных мужчин.

Черный Кевин тут же стегнул свою лошадь и поехал за ними, его братья прыгнули в кабриолет в последний момент.

Уильям почти не колебался. Его не касалось, что делает Кевин, и разумные люди предпочитали не связываться с таким сатанинским отродьем. Но леди Ирен, которая не давала своим арендаторам умирать с голоду, заслужила помощи как никто другой.

Уильям бегом пересек улицу, уворачиваясь от транспорта.

– Джеймс, дружище, подбрось меня в твоем кебе!

– А с какой стати я буду что-то для тебя делать? – возразил Джеймс, в то время как последние приезжие прошли мимо его страшно убогой двуколки.

– Чтобы расстроить замыслы Черного Кевина, – тихо пояснил Уильям.

Джеймс некоторое время смотрел на него, потом кивнул:

– Ладно.

Уильям прыгнул на сиденье, и они двинулись, стараясь не терять из виду Черного Кевина. Гонка кончилась почти у самых доков, где респектабельный экипаж ждал перед маленькой закрытой мелочной лавкой.

Джеймс проехал прямо мимо лавки, и Уильям увидел пустой кабриолет Кевина, который стоял в переулке рядом с соседней дверью. Во всем Кобе не нашлось бы такого идиота, который покусился бы на имущество Кевина.

Еще несколько зданий, и узкая улочка резко сворачивала в сторону. Джеймс остановился так, чтобы их не стало видно.

– Это все, что я могу для тебя сделать, мальчуган. Уильям соскочил на землю и, оглянувшись, быстро прикоснулся к шапке.

– Спасибо тебе.

– Пусть добрые святые защитят тебя, мальчуган. – И Джеймс уехал.

Несколько мгновений – и Уильям оказался уже на крыше, осторожно пробираясь туда, где Черный Кевин готовил какую-то пакость.

Раздался женский крик: «Помогите! Убивают!» Однако никого в квартале не волновала чья-то смерть.

Уильям заметил двух грумов, которые лежали неподвижно в карете, их сторожил Мики, младший брат Черного Кевина. Они, похоже, оставались еще живые, но крепко связанные. Надеяться на их помощь нечего и думать.

Уильям тихо скользнул на крышу лавочки, пригнулся, чтобы миновать разбитое окно, из которого могла бы вылететь пуля, и нашел очень маленькое грязное окошко, через которое можно видеть, что делается в лавке. А там на втором этаже творилось именно то, чего он опасался.

Черный Кевин расхаживал по комнате, жестикулируя ножом, отдавая приказания на маловразумительном английском языке. Его брат Рыжий Падриг прислонился к дверям и ухмылялся, слушая брата. Он лениво пинал ногой слугу, который лежал, связанный, у его ног.

Обеих женщин привязали к железной спинке кровати, молодую раздели, оставив только нижнюю сорочку.

– Я не просила ничего, – ныла она, указывая на двоих головорезов. – Я хотела только исполнить мою фантазию!

– Тише, детка, – успокаивала ее леди Ирен. – Что же до вас, сэр, вы забываетесь. Немедленно отпустите нас, и вы не будете арестованы.

Черный Кевин презрительно фыркнул.

– Кто собирается арестовать нас с Падригом? Кому какое дело, если на улице найдут еще три трупа?

Услышав его слова, молодая женщина завыла, как банши – дух, чьи завывания предвещают смерть.

– Заткнись, сука, или тебе придется ползать передо мной и пресмыкаться, – рявкнул Кевин и разрезал лямку ее сорочки. Лямка свесилась, едва сохраняя ее скромность, и она закричала еще громче.

Слуга попытался приблизиться к Черному Кевину. Рыжий Падриг отпихнул его ногой. Откатившись обратно к стене, слуга стал хватать ртом воздух.

Черный Кевин рассмеялся, перекидывая нож из одной руки в другую.

– Что я сделаю дальше?

В горле Уильяма клокотало. Он отполз из своего укрытия и осторожно подошел к разбитому окну. В предстоящей драке придется положиться на хитрость и быстроту, учитывая разницу в силе между ним и родичем Черного Кевина.

Уильям проверил свой шотландский кинжал в правом рукаве, который носил еще дед во времена восстания 1797 года, и обрезанную саблю под курткой, немного более длинную, чем появившиеся недавно американские охотничьи ножи. Он тихонько скользнул в дом.

Пройдя через грязную гостиную и подойдя сзади к Черному Кевину, чье внимание сосредоточивалось на истерических женщинах, Уильям подскочил к Падригу и, обхватив его рукой, быстрым движением воткнул кинжал ему в горло.

Через плечо Рыжего Падрига Уильям увидел, что молодая женщина кричит и отбивается ногами, а Черный Кевин, подняв ее юбки, расстегивает свои штаны.

– Вас повесят! – крикнула леди Ирен, тщетно пытаясь прикрыть молодую женщину. Негодяй разразился хохотом.

Стараясь не спешить, Уильям выволок безжизненное тело Падрига из комнаты и положил на пол.

Каким-то животным инстинктом Черный Кевин почувствовал опасность и, повернувшись к двери, зарычал, собираясь наброситься на противника. Но связанный слуга, лежащий на полу, подкатился ему под ноги, и Кевин споткнулся.

Уильям воспользовался посланной небесами удачей и рубанул саблей по шее негодяя.

В течение момента, казавшегося бесконечным, Черный Кевин стоял неподвижно. Страшное осознание неотвратимости случившегося появилось в его глазах, и он рухнул на пол бесформенной грудой.

Полуодетая женщина упала в обморок. Леди Ирен ахнула и закрыла лицо руками.

В комнате воцарилась тишина.

Уильям машинально перекрестился и рванул какую-то занавеску, чтобы закрыть труп. Леди не привыкли к зрелищам, которые в трущобах происходят каждый день. Он разрезал путы слуги и хотел освободить молодую леди. Но слуга опередил его.

– Ирен, любовь моя, – задохнулся он, освободив леди Ирен с помощью ножа Черного Кевина.

– Джоселин, дорогой мой, – всхлипнула она. Они припали друг к другу, дрожа и пылко целуясь.

Уильям вытер свой кинжал и саблю, потом повернулся, чтобы уйти. Его не касается, что любовник леди Ирен – ее слуга. Куда важнее спасти грумов от последнего братца Черного Кевина.

– Постой, малый. Я пойду с тобой.

Уильям окинул Джоселина взглядом и, кивнув на большой нож Черного Кевина, который слуга сжимал в руке, спросил:

– Вы умеете с ним обращаться?

– Я занимался фехтованием на саблях в Англии и на континенте.

– Тогда порядок. Но по возможности – тихо. – Снаружи кто-то окликнул бандита:

– Кевин, теперь Мне можно войти? Ты сказал, что я могу поиметь высокую первым.

Джоселин зарычал почти беззвучно. Уильям посмотрел на него, махнув рукой в сторону лестницы. Они спустились в пустую лавку и стали по обеим сторонам двери.

Дверная ручка затряслась.

– Черт побери, Падриг, если ты уже на ней, я проломлю тебе голову.

Дверь распахнулась, и Микки, парень примерно того же возраста, что и Уильям, вошел, продолжая ныть:

– Кевин, ты обещал ее…

Он не успел еще договорить, как Джоселин бросился на него. Последовавшая неистовая схватка закончилась быстро. Уильям ждал, готовый вмешаться, если понадобится. Но слуга оказался лучшим бойцом, чем он думал. Он легко отбил первый бешеный удар противника и вонзил большой нож в сердце головореза. Микки умер мгновенно.

Джоселин осторожно отступил, прикрывая рот рукой, потом выбежаа наружу, где его и вырвало. Уильям сочувственно скривил рот. Убить человека всегда трудно, особенно в первый раз.

– Малый! – У подножия лестницы стояла леди Ирен, бледная и дрожащая, с крепко сжатыми руками. Однако она быстро пришла в себя.

– Миледи. – Он снял шапку и поклонился, как его научили в раннем детстве.

– Спасибо, малый. Ты спас нас от позора и подарил нам жизнь.

– Считаю за честь быть вам полезным, миледи. – Уильям инстинктивно употреблял благородное английское произношение, подражать которому научился еще ребенком. – А другая леди оправилась?

Леди Ирен рассеянно кивнула, продолжая рассматривать Уильяма.

– Мисс Уиттингтон пожелала побыть одна – ей нужно воспользоваться некоторыми удобствами. На улице еще остались бандиты?

– Нет, насколько я знаю, миледи.

– Тогда давай освободим моих грумов.

– Как желаете, миледи.

Связанные грумы лежали без сознания рядом с каретой. Уильям разрезал на них веревки, а леди Ирен послушала их пульс. Успокоившись, она спросила Уильяма:

– Ты, малый, просто чудо. Где ты так хорошо научился говорить на литературном английском языке?

Значит, она его не узнала. Неудивительно, ведь Уильяму не исполнилось и восьми лет, когда хозяева его родителям отказали от места из-за резкого уменьшения доходов из имения от ренты.

– Мой отец служил младшим конюхом у лорда Чарлза Митчелла, а мать – нянькой, упокой Господь их души.

Ее взгляд стал мягче.

– Соболезную. Так ты знал меня раньше, малый? Мы с моим первым мужем графом Олбани часто ездили в Бантри Бей и не один раз гостили у лорда Чарлза.

– Да, миледи. Вы хозяйка Лайонсгейта. – Она кивнула, улыбаясь.

– Имею такую честь.

Сзади к ней тихо подошел Джоселин, явно пришедший в себя. Вынув из кармана горсть монет, как и полагается слуге, сопровождающему знатную даму, он протянул их Уильяму. Монеты были золотые.

Уильям колебался, но решил воспользоваться моментом.

– Если позволите, миледи.

– Тебе не нужны деньги, малый?

– Если позволите, миледи, мне бы лучше работу в Лайонсгейте.

– Мальчиком на побегушках? – спросила она, выгнув свою аристократическую бровь.

Уильям разволновался при мысли о регулярном питании, крыше над головой и одежде на плечах, но виду не показал и не поддался.

– Наверное, я бы принес больше пользы как конюх, миледи.

Ее глаза широко раскрылись от удивления, потом сузились. Джоселин тоже прищурился, но ничего не сказал.

– Сколько тебе лет, малый?

– В ноябре будет семнадцать, миледи.

– И ты считаешь, что в шестнадцать лет ты способен ухаживать за моими лошадьми?

– Да, миледи, – упрямо подтвердил Уильям, сжав челюсти. Несколько лет получать чаевые, положенные конюху, и можно собрать сумму, нужную, чтобы добраться до Америки. Даже если по своей дерзости он лишится таких денег, хуже, чем сегодня утром, ему все равно не будет.

Она долго смотрела на него, и взгляд ее мог бы смутить даже вице-короля Ирландии. Ее любовник молчал, больше глядя на нее, чем на Уильяма.

Наконец она посмотрела через плечо на Джоселина, и тот молча кивнул. Ее взгляд снова обратился на Уильяма, и она изобразила что-то похожее на улыбку.

– Как тебя зовут, малый?

– Уильям Донован, миледи.

– Я беру тебя моим четвертым помощником конюха, Уильям.

– Да, миледи. Благодарю вас, миледи. И вас, сэр.

– А вот моя благодарность за то, что ты спас мою жену, – добавил Джоселин, опустив в руку Уильяма монеты.

Так он ее муж? Тогда почему он одет как слуга? Уильям еще раз поклонился.

– Благодарю вас, милорд.

– Для тебя, Уильям, я мистер Фицджеральд.

– Да, мистер Фицджеральд.

– Уильям!

– Да, миледи?

– Сколько человек за свою жизнь ты убил? – Впервые ее голос дрогнул, когда она произнесла последнее слово.

– Вы действительно хотите знать, миледи?

– Не нужно больше ничего говорить, Уильям. Ты уже дал ответ.

Прослужив у нее три года, Уильям в 1855 году собрался уезжать. Леди Ирен и мистер Фицджеральд дали ему денег и посоветовали, к кому обратиться, чтобы помочь ему добраться до Сан-Франциско.

Уильям вспоминал время, проведенное в поместье леди Ирен, и думал, чего бы хотела леди Ирен, дочь и вдова графов, чтобы жить с удобствами? Иметь нарядные туалеты и хорошую еду. Горничную, конечно. Что еще?

Виола пошевелилась. Уильям замер. Она что-то пробормотала во сне, потом снова обмякла.

Он медленно выдохнул и поцеловал ее в макушку, не замечая, что все время сдерживает дыхание.

Какие безделушки помогут ему развлекаться с Виолой? Он привез с собой только несколько пустяков, предпочтя хранить любимые мелочи дома в Сан-Франциско, а не пользоваться ими здесь, чтобы возбуждать куртизанок. Теперь он жалел, что не привез с собой всю коллекцию, просто чтобы видеть лицо Виолы, когда она откроет первый ящик. Как она отреагирует, когда он впервые подразнит ее нефритом?

Уильям отнес Виолу на диванчик в углу, к счастью, свободный от бумаг, которые валялись везде, где только можно. Ее пальцы скользнули вниз по его руке, когда он встал, и дрожь пробежала по всему его телу. Он глубоко вздохнул и вышел. У него еще хватит времени насладиться ее прикосновениями позже.

Он нашел Абрахама, подметающего галерею конторы. Морган находился на боковом дворе, проверяя, как уложены на повозку боеприпасы, а все остальные работали слишком далеко от конторы, чтобы что-то услышать. Если только он не кричал громче, чем ему казалось.

– Да, сэр? – вежливо спросил Абрахам, отставляя метлу в сторону.

– У меня есть несколько дел, которые требуют твоего немедленного внимания, Абрахам.

– Сэр. – И Абрахам обратился в слух.

– Миссис Росс станет моей подружкой на три месяца. Она будет жить вместе со мной и все время под моей защитой. Твоя первая задача – охранять ее так, как ты охранял бы меня.

Бывший член банды низко поклонился:

– С удовольствием, сэр.

– Миссис Росс также потребуется личная служанка. Пожалуйста, попроси Сару прислуживать ей. Ах-Лум может стряпать для прислуги, как он делал до нашего приезда. Если необходимо, попроси Мэри-китаянку прислать еще слугу. Все должно идти гладко, насколько возможно.

– Конечно, сэр. Моя жена и я сделаем что можем, чтобы оправдать ваше доверие.

– Наверное, будут сложности с Ленноксом и его головорезами. Будь осторожен, когда миссис Росс выйдет за огороженную территорию дома или складского двора.

Китаец кивнул:

– С ней ничего не случится, сэр. Отвечаю своей головой.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Уильям. Небо не позволит, чтобы слова Абрахама стали пророческими. Он бодро продолжал: – И еще миссис Росс понадобится одежда. Скажи Мэри-китаянке, что нужна одежда, которую китайские портные могут сшить быстро, по фасонам, подходящим для очень модной леди.

– Да, сэр.

– Мне также понадобится для нее кое-какая китайская одежда, такая, какую могла бы носить избалованная наложница.

– Я сам побываю у Мэри-китаянки и выберу все самое лучшее для вашей подруги, сэр.

Как удалось Абрахаму превратиться из безжалостного бандита в обычного учтивого китайца, не пошевелив ни одним мускулом?

– Хорошо. Мы пробудем в конторе до ужина, значит, у тебя будет время подготовиться.

Абрахам поклонился:

– До вечера, сэр.

Уильям улыбнулся, глядя вслед слуге, уходящему выполнять его поручения. Он пошел посмотреть, как Морган управляется с повозкой, груженной боеприпасами.

Через час во двор въехал Леннокс, пристально всматриваясь во все, что происходило здесь. Уильям закончил вязать узел и отошел от повозки, не оглянувшись. Мебель полковника подождет, пока не станет ясно, что может грозить Виоле.

– Донован, – выпалил Леннокс и резко остановил своего жеребца, заставив обычно смирное животное негодующе закинуть голову. Отведя назад полу куртки, он открыл дорогую рукоятку «кольта». На его правой руке виднелась окровавленная повязка.

Уильям прищурился.

– Леннокс. – Он глядел на посетителя открыто, не прикасаясь к оружию и демонстрируя мирные намерения. Один из сторожей повернулся посмотреть на них. Обычный для складского двора гвалт начал стихать. Все заметили происходящее и ждали, что будет дальше.

Пол изобразил на лице вежливую улыбку, дожидаясь, когда Донован подойдет к нему. Будь прокляты надменные ирландцы. Почему бы им не уползти в свои лачуги и не передохнуть там?

В Нью-Йорке он хотя бы делал на них деньги, сдавая несколько квадратных футов в многоквартирных домах, где они могли бы разместить свои грязные тела. Но в такой дыре ему приходилось платить ирландцу, если он хотел, чтобы ему что-то привезли или вывезли его драгоценное серебро, бесценную руду, которая вернет ему его настоящее положение в обществе и позволит сокрушить подонка Вандербильта.

Невыносимо, когда кому-то бываешь обязанным.

Солнце блеснуло на одном из ружей сторожей. Пол быстро обвел взглядом территорию двора. Надо думать, ирландец охраняет свои товары неплохо, и люди у него начнут драку при первом же осложнении. Он узнал кавалериста, которого последний раз видел в бою в дикой местности. Теперь тот стоял рядом с бочкой с мукой, держа в руках очень недурной карабин.

Пол кивнул ему в знак приветствия и получил в ответ такой же короткий кивок. Обратившись к Уильяму, он проговорил, внимательно следя за своими интонациями:

– Очень рад снова видеть вас, Донован. Может, вы сможете мне помочь.

– Рад сделать, что могу, Леннокс.

– Мне сказали, что миссис Росс пришла сюда меньше часа назад. Куда она пошла потом?

Лицо у Донована не изменилось, но Пол сразу же почувствовал, что здесь что-то неладно. Что могло случиться? Не убежала ли она к индейцам, как грозилась?

«Нет, она не могла еще умереть».

– Миссис Росс здесь, со мной, – спокойно ответил Донован.

Он, конечно, ослышался.

– С вами? Что вы хотите сказать? Она сегодня выходит за меня замуж.

Донован покачал головой.

– Миссис Росс будет жить под моим покровительством три следующих месяца.

Три месяца! Слишком долго, черт побери. Ее брат может приехать сюда гораздо раньше, чтобы забрать ее в Огайо. Тогда ему придется ухаживать за ней, как всем остальным. Смехотворная отсрочка! А ведь он мог бы получить денежки прямо сейчас.

– Что за разговор! Вы, верно, шутите. Она не потерпит такого, как вы, больше пяти минут.

Донован сжал губы.

– Она просила меня о помощи, Леннокс, и я ей ее обещал.

– Вы хам! Вы украли ее у меня. Отойдите и дайте мне пройти, – потребовал Пол, возвысив голос, и потянулся за револьвером. Его жеребец шагнул вбок, явно встревоженный раздраженным и громким голосом хозяина.

На крыше клацнул ружейный затвор, потом еще один и третий в нескольких футах от них.

Пол замер, слишком хорошо распознав звуки. Он медленно отвел руку от револьвера, от такого движения рана на больной руке взбунтовалась. Разъярившись, он сжал поводья, чтобы успокоить напуганную лошадь, не зная, как ему убраться со двора и сберечь свою шкуру.

– Нет. Она сейчас спит. Ее нельзя беспокоить, – объяснил Донован. Надменный мерзавец даже не потянулся за оружием, отметил Пол. Хотя ему и ни к чему, раз рядом столько его людей. – Сожалею о недоразумениях, которые могут у нас с вами возникнуть, – добавил Донован.

– Да, конечно, недоразумение! – Ирландский подонок! Остальные хамы теперь приблизились, нагло держа оружие наготове, даже без сигнала Донована.

Пол собрал остатки самообладания. Самое важное сейчас – убраться подобру-поздорову, после чего можно решить, как наилучшим способом заставить Донована пожалеть о своей наглости, черт бы побрал его грязную ирландскую шкуру.

– Пожалуйста, передайте мой поклон миссис Росс. Надеюсь зайти к ней еще раз, когда она оправится. Всего хорошего.

Донован кивнул в ответ:

– Всего хорошего, Леннокс.

Пол резкими рывками повернул коляску, несколько раз задев тяжелые повозки, отчего с его коляски содралась краска, что не остановило его. Он выбрался из муравейника ирландца и оказался снова на свободе – на улицах своего поселка.

По дороге он злобно ругался. Невыносимо потерять Виолу Росс. Он женился бы даже на зубочистке, если бы она принесла ему миллион долларов. Но когда немыслимое богатство прилагается к леди высокого общественного положения?! Такая жена размолола бы выскочек Вандербильтов в пух и прах, как и женщину, которая посмела отвергнуть его, выйдя за кого-то из иждивенцев Вандербильтов.

Донован, конечно, наврал, что Виола Росс пришла к нему. Девушка, происходившая из лучших семей Нью-Йорка и Кентукки, никогда бы не спуталась с ирландцем. Нет, Донован, наверное, похитил ее, желая заполучить леди, чтобы утолить свою животную похоть. Не из-за ее денег, иначе он тут же женился бы на ней.

Что ж! Подпольному акушеру придется немедленно вычистить ее, как только он, Леннокс, ее заполучит. Никто из Ленноксов никогда не станет воспитывать или давать свое имя ублюдку ирландского дьявола.

И еще ему придется убить Донована. Пол медленно погладил поводья, обдумывая варианты. Может, застрелить его на улице? Нет, лучше изувечить и бросить апа-чам. Он улыбнулся, вспомнив жуткие рассказы об изобретательной жестокости индейцев.

Но тогда кто же станет заниматься перевозкой грузов и вывозить его серебряную руду? Эванс, который хотел поднять расценки на пароходные перевозки в чертовой дыре? Пол тихо выругался. Уж лучше иметь дело с Донованом. Он редко бывает в Рио-Педрасе, и его скорее всего можно надуть, подделывая цифры.

Но как уладить проблему с братом Виолы? Хэл Линдсей, первоклассный лоцман на Миссури и лейтенант флота Соединенных Штатов во время войны, теперь разыскивает свою сестру где-то в Колорадо, вероятно, не дальше Санта-Фе. Линдсей не из тех, с кем можно шутки шутить, особенно если учесть стоящие за ним впечатляющие семейные ресурсы.

Ни к чему, конечно, вмешивать сюда Ника из Ныс-Йорка. Дело нужно уладить в Аризоне, где оно и началось.

Коляска катилась к горным конторам, жеребец теперь шел ровной рысцой. Пол едва замечал людей, шарахающихся от него.

Он правильно сделал, что заплатил бандитам из Санта-Фе, чтобы те напали на Линдсея. Подобное обстоятельство может дать ему некоторую отсрочку, чтобы успеть заполучить миссис Росс, даже если Линдсей и уцелеет.

Может, деньги ослабят хватку, с какой Донован вцепился в миссис Росс. Если же нет, О'Флэрти неплохо умеют уговаривать упрямых болванов. Доновану повезет, если он спасет свою шкуру.

Пол усмехнулся, представив себе лицо Донована, разрезанное одним из изобретательных движений ножа Коналла О'Флэрти. Он поднял раненую руку, чтобы огладить бачки, отчего ее тут же пронзила боль.

Полу предстоит удовольствие наказать миссис Росс за то, что она порезала ему руку бутылкой. Кто бы мог подумать, что леди в состоянии владеть ножевым приемом опытного солдата? Конечно, ее научил Росс. В той его последней драке он показал себя умелым противником.

У него оказались еще и другие смешные идеи. Подумать только, он отказался объявить миссис Росс о наследстве, после того как Пол сообщил ему о деньгах. Дескать, он предпочитает доказать, что в состоянии сам сделаться богатым. А потом с важным видом хотел отправиться к жене сообщить новость. Пол никогда не поверил бы, что миссис Росс способна так же, как ее муженек, отказаться от богатства, поэтому и воткнул в Росса свою шпагу-трость, решив жениться на ней, как только похоронят Росса.

Но глупая сука снова и снова отвергала его многочисленные предложения.

Нужно ее проучить за все его унижения.

Пол улыбнулся, подумав об открывающихся перспективах.

Привязав коляску, он пошел в контору, весело поглаживая бачки и думая о том, как он построит и обставит большой особняк на Гудзоне. Первые эскизы только что пришли, и подрядчик обещал приступить к строительству, если Пол их одобрит.

Глава 5

– Золотце!

Чей-то баритон бархатисто раскатился совсем рядом. Виола нехотя пошевелилась.

– Пора вставать, золотце.

Виола медленно выходила из сна. Неужели голос Уильяма Донована, который сидит рядом с ней на диванчике? Господи, да как же все могло произойти?

Воспоминания захлестнули ее, за ними накатила жаркая волна. Она в смущении закрыла глаза.

Донован поцеловал ей руку.

– Пора обедать. Я подожду за дверью, пока вы умоетесь. Мы пойдем в лагерь, если вы все еще намерены выполнять нашу сделку.

Виола резко кивнула, не открывая глаз. Он встал и легко погладил се по волосам.

– Не тяните. А то мне придется возвращаться за вами.

– Я быстро, – с трудом проговорила Виола. Когда она вошла, Донован поднял голову. Виола все еще слегка дрожала. Каждую складку своего платья и волосы на голове она привела в полный порядок, насколько было возможно. Синие глаза Уильяма медленно оглядели ее, задержавшись на волосах.

– Вы красивы, как роза в саду при лунном свете, золотце.

От его неожиданных слов она заморгала. Ему, конечно же, вовсе ни к чему делать ей комплименты, если она уже согласилась стать его любовницей. Но все равно очень мило, когда с тобой обращаются как с леди. Она слегка присела перед ним в реверансе:

– Благодарю вас, добрый сэр.

Опершись о предложенную им руку, она почувствовала себя гораздо увереннее.

Уильям повел ее не по городским улицам, что заняло бы больше времени, а по безлюдной дорожке.

Родники в Рио-Педрасе били в нескольких местах на крутых склонах холмов. Один из них изливался ключом в большом компаунде, очень похожем на крепость, стоящем над складами совершенно отвесного утеса. Расположение и наличие воды круглый год делало его самым защищенным жилищем в поселке, а также одним из наименее удобных. И все же Виола хорошо поняла, почему первоначальные основатели Рио-Педраса, мексиканцы, построили свое первое добротное жилище на таком каменистом выступе.

Поднимаясь по крутым ступеням, она посмотрела на Донована. Заходящее солнце подчеркивало мускулы его широких плеч. Наверное, он перенес ее на диванчик так же легко, как ребенка.

Она вспыхнула и попытатась переключиться на другие мысли. Больше пяти лет замужества, а теперь вдовства, и ей следовало бы перестать краснеть, как девчонке, в присутствии красивого мужчины. Какая-то глыба, похожая на серебряную руду, привлекла ее внимание.

– А что, какие-нибудь штольни Голконды подходят близко к вашему лагерю, мистер Донован?

– Нет, самая близкая заканчивается примерно в десяти ярдах. Даже если бы я согласился, им пришлось бы устроить взрыв, чтобы подойти ближе.

– Неужели? Но ведь серебро можно очень легко найти везде в поселке.

– Поэтому штольни проходят так близко к поверхности, что тяжелая вагонетка может провалиться. Спасибо, мне такое ни к чему.

Подчеркнутое отрицание вызвало у Виолы усмешку. Наверное, Леннокс страшно разозлился, когда Донован отказал ему, ведь больше на такое здесь никто не осмелился бы.

Компаунд фирмы «Донован и сыновья» представлял собой классическое здание из серого кирпича, выстроенное в форме неправильного квадрата. Его толстые стены обеспечивали защиту и от апачей, и от солнца. Донован провел ее через тяжелые деревянные ворота, изрешеченные былыми сражениями, а потом по узкому проходу в большой центральный двор, располагавшийся на горе с несколькими террасами и ступенями.

Она с интересом осматривала компаунд, радуясь, что наконец-то видит изнутри самую большую резиденцию в Рио-Педрасе, совершенно не похожую на дом Леннокса, – очень современное и страшно противное деревянное сооружение.

Они вошли через крыло, где находилась кладовая, состоящая из отдельных комнат с крепкими дверями и несколькими окнами. Правое крыло отводилось под небольшую конюшню, где помещались также куры, свиньи и козы. Две остальные части дома относились к жилым помещениям. В одной размещались спальни погонщиков, имеющие вход с Мэйн-стрит. В самой высокой части здания находились жилые апартаменты Донована и Эванса.

Выгнутая колоннада окружала двор, связывая разные крылья здания. Сторожевые вышки стояли на двух диаметрально противоположных углах, теперь на них стояли бдительные погонщики, охраняющие повозки и мулов внизу, на дворе. Виола видела их в широких проемах наблюдательных вышек. Они держали в руках большие подзорные трубы.

Деревья во дворе, усыпанном желтыми розами, которых здесь росло много, создавали тень и иллюзию уединения. В центре двора древний источник пробивался на волю в виде фонтана, выложенного яркими плитками, где, переливаясь разноцветьем, играла вода.

В углу стоял маленький алтарь – изваяние женщины и изящный столик со свечами, курильницы с ладаном и чаши с розами. Виола тут же решила, что осмотрит алтарь как-нибудь в другой раз повнимательнее. Изваяние напоминало китайскую статуэтку Куань Инь, принадлежащую ее бабке, но женщина в алтаре держала на руках младенца, как подобает католической Мадонне.

Издали доносился стук бильярдных шаров, но больше никаких признаков присутствия погонщиков не наблюдалось.

Интересно, взволнованно подумала Виола, как меблированы главные жилые помещения. Донован не часто заходит сюда, но он очень внимательно относится к удобствам людей, которые живут то в Рио-Педрасе, то в Тусоне. Ходили слухи, что он завез для них мебель и какие-то модные вещи, но никто не знал, какие именно.

Может, у Донована есть своя личная гостиная или даже отдельная спальня. При такой мысли она задрожала, и его рука крепче сжала ее локоть.

– Вы хорошо себя чувствуете, миссис Росс?

– Да, благодарю вас. Наверное, просто из долины потянуло ветерком.

Донован издал какой-то нечленораздельный звук, но привлек ее ближе к себе. Его горячая мужская сила прожигала тонкий ситец ее платья, а его дыхание шевелило волосы у нее на шеке. Ей хотелось, чтобы он отодвинулся, чтобы к ней вернулась способность дышать. В то же время ей страшно хотелось, чтобы он подошел ближе и его умелые руки снова прикасались к ней.

При воспоминаниях о его прикосновениях она вздохнула.

К счастью, они пересекли последнюю террасу и вскоре дошли до главного здания. Там перед колоннадой их ждал слуга, поклонившийся им с бесстрастным видом.

– Добрый вечер, сэр.

– Добрый вечер, Абрахам, – весело ответил Донован. – Миссис Росс, это Абрахам Чан, мой слуга, которому я доверил бы свою жизнь. Я попросил его охранять вас, когда сам не могу этого делать.

Абрахам поклонился ниже.

– Миссис Росс.

Виола прищурилась, потом робко улыбнулась крупному китайцу. Будучи младшей дочерью, которой, как все полагали, не удастся выйти замуж, она никогда не имела личного слуги, в отличие от матери и старшей сестры.

– Очень приятно познакомиться с вами, Абрахам. – Китаец снова поклонился.

– Сочту за честь служить вам, миссис Росс.

– Готов ли обед, Абрахам? – спросил Донован.

– Да, сэр. – Абрахам повернулся и повел их в маленькую гостиную, приготовленную на двоих. Суровая обстановка мужской комнаты смягчалась чашками с желтыми розами и белыми свечами. Соблазнительнейшие запахи просачивались из-под крышек, накрывающих блюда, расставленные на изящном столе из ореха и на серванте. Пол застилал богатый персидский ковер.

Великолепное большое пианино розового дерева точно поместилось в свободном месте у дальней стены – будь здесь рояль, он занял бы большую часть комнаты.

У Виолы заныли пальцы от желания прикоснуться к инструменту.

Изящная китаянка, одетая в черное, как полагается старшим слугам, присела перед Донованом. Виола тут же стала рассматривать остальных обитателей комнаты.

– Миссис Росс, это Сара Чан, жена Абрахама. Она будет вашей личной горничной, если вы не возражаете. Монахини в Китае научили ее обязанностям горничной и кухарки.

Горничная и охранник? Господи, какая заботливость! Какая щедрость.

– Я уверена, что она вполне мне подойдет, мистер Донован. Я еще никогда не имела своей горничной. Здравствуйте, Сара. – И Виола протянула руку, а Сара с улыбкой пожала ее и снова присела в реверансе.

Рука Уильяма коснулась локтя Виолы, и возможность думать связно оставила ее. Они сели, и Виола оказалась спиной к столь заманчивому фортепьяно.

Уильям и Виола немного поговорили, в основном о всяких пустяках, хотя Виола впоследствии не могла бы пересказать их разговор даже ради спасения собственной жизни. Еда показалась ей восхитительной; она, наверное, что-то ела, потому что Донован не говорил об отсутствии у нее аппетита. Прислуживал им Абрахам, молча предугадывая каждое желание.

Все время она могла думать только о Доноване и угадывать, что у него на уме.

В своей конторе он вел себя ласково, дарил ей наслаждение. Груди ее заныли при воспоминании. Он наверняка знает разные способы, как разжечь в женщине страсть.

– Как Теннесси? – спросила Виола, наблюдая за Донованом, ловко чистившим апельсин. Сильные руки. Длинные пальцы, которые совсем недавно познавали ее так интимно. Она отвела взгляд от его рук и посмотрела ему в лицо.

– Неплохо. Дайте ему отдохнуть недельку, и он снова поведет караван с боеприпасами. – Донован протянул ей дольку редкого плода. Она когда-то в манхэттенском доме ее деда получила апельсин в подарок на Рождество и пробовала его.

Виола кивнула в ответ, думая, что он подаст дольку ей на тарелке. Но он деликатно поднес ее к ней, явно ожидая, что она станет есть у него с руки.

Виола от потрясения широко раскрыла рот. Он тут же сунул дольку ей в рот. Закрыв рот, она стала жевать, глядя ему в лицо. Плод на вкус просто замечательный, острый и сладкий одновременно. Она проглотила дольку, и ей тут же предложили еще.

– Мистер Донован, – запротестовала она, – ни к чему меня кормить.

– Но мне нравится, золотце, – мурлыкающим голосом ответил он. От густых завораживающих раскатов его голоса сердце у нее слегка подпрыгнуло. – А вы обещали делать мне приятное, верно?

Он провел кусочком по ее губам, оставив на них его соблазнительный вкус.

– Ну же, золотце, – подстегнул он ее. Что плохого в том, чтобы подчиниться ему, если награда такая сладкая? – И Виола открыла рот и взяла вторую дольку.

– А теперь скажите, Виола, разве не вкусная вещь? Ешьте ее не торопясь, чтобы насладиться каждым кусочком.

Она послушалась, не понимая, почему он так старается накормить ее.

– Вот вам еще кусочек. Не теряйтесь, – уговаривал он. – Пусть его сладость проскользнет вам в горло.

Экзотический вкус плода наполнял ее рот с каждым медленным откусыванием.

– А теперь закройте глаза и думайте только об апельсине. Просто жуйте и глотайте. Все время на свете принадлежит вам, золотце. Наслаждайтесь же, – проговорил он мурлыкающим голосом.

Виола покорялась сладким уговорам его голоса, закрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Острый сок принес в ее рот новую жизнь. Она ведь так давно привыкла к фасоли и хлебу из кукурузной муки.

Как только она съедала дольку, ее уже ждала следующая. Он не давал ей выйти за пределы того мира, который определялся его голосом и изысканным фруктом.

Она раскрыла рот за следующей долькой, и его рот поймал ее губы. Он играл с ней, и поцелуй оказался тоже игрой, во время которой он узнавал очертания ее рта изнутри на ощупь и на вкус. Поскольку Виола совершенно вышла из равновесия, она покорялась его ласкам в высшей степени естественным образом.

Его язык проник ей в рот глубоко, и она застонала. Она подняла руку, чтобы придвинуть его голову ближе. Потом запустила пальцы в густой шелк его волос, лаская его. Он тихо прорычал и поцеловал ее крепче.

Уже через мгновение он высоко поднял ее на руках.

– Мистер Донован, – запротестовала она, но протест ее прозвучал скорее как мольба.

Он посмотрел на нее.

– Вы хотите еще раз меня поцеловать, золотие? Виола изумилась.

– Что вы хотите сказать?

– То, что сказал. – Его губы коснулись ее, и она снова погрузилась в мир сладких ощущений.

Когда он остановился, она заморгала и медленно открыла глаза, обнаружив себя в маленькой ванной очень простого, но современного дизайна. Донован стоял прямо перед ней, и его руки ласкали ее плечи. От его прикосновений по коже у нее побежали мурашки, и горячая вспышка обожгла горло.

– Поторопись, золотце. – Он быстро поцеловал ее волосы и вышел. Виола несколько раз встряхнулась, чтобы взять себя в руки, и подчинилась.

Выйдя из ванной, она прошла в очень изящную и просто обставленную спальню, меблированную в стиле, который подходил джентльмену со значительными средствами, но со скромными вкусами. Стены, отделанные гладкой белой штукатуркой, создавали уют, массивные деревянные балки, поддерживающие потолок, говорили о надежности и безопасности жилья. Персидские ковры, лежащие на плиточных полах, и высокие окна, скрывающиеся под тяжелыми занавесями из парчи кремового цвета, вызывали настроение блаженного умиротворения. Ко всему прочему постельное белье было высочайшего качества, поверх него на кровати лежало шелковое покрывало. Легкий сладкий запах китайских роз и шалфея, идущий со двора, наполнял комнату.

Но на все перечисленные изящества Виола обратила очень мало внимания. Она не сводила глаз с самого мужчины, с его обнаженного тела. Он снял с себя рубашку, оголив спину, мускулы которой перекатывались, разделенные надвое сильной линией позвоночника.

Во рту у нее пересохло.

Виола провела языком по губам.

– Мистер Донован, – хрипло произнесла она. Подняв ее лицо за подбородок, Уильям весело посмотрел в глаза Виолы.

– Золотце, хочешь поцеловать мою грудь еще раз после сегодняшних забав? Мне будет очень приятно, – протянул он, и она с трудом сглотнула. В животе у нее вспыхнул жар при мысли, что она снова прикоснется к нему. – Но сейчас я предпочитаю получать удовольствие, лаская тебя, – договорил он. Он провел языком вокруг ее губ, и она вздрогнула, вспомнив о его ласковой игре с апельсином.

Виола со вздохом покорилась его губам и рукам, скользившим к ее груди. Ее чувства сосредоточились только на том, что он делает, здесь и сейчас.

Уильям поднял голову и улыбнулся.

– Ты – соблазнительная девочка, и я хочу видеть тебя всю. Повернись, чтобы я мог расстегнуть твои пуговицы, золотце.

– Мистер Донован, – нерешительно начала она. Не может быть, чтобы он ждал, когда она разденется перед ним, такого не требовал от нее даже муж. – Вы уверены?

Донован прищурил свои глаза-сапфиры.

– Ты мне отказываешь? Так быстро нарушаешь свое слово?

– Конечно, нет! – воскликнула Виола, она напряглась. – Линдсеи никогда не нарушают своих обещаний, мистер Донован. – «Как посмел он хотя бы предположить такое», – негодовала она.

Он умело расстегнул. ей платье на спине, поцеловал затылок, потерся носом о какую-то чувствительную точку, и ее негодования как не бывало.

Донован сунул руку под ситец, под корсет и обхватил ее груди, теребя соски.

– Прекрасно, – пробормотал он и лизнул какую-то точку у нее за ухом. Она застонала.

Не успела она и глазом моргнуть, как уже стояла в одной рубашке, панталонах и башмаках.

Виола наклонила голову, пытаясь навести порядок в своих мыслях.

А он взял ее за талию, повернул и усадил на кровать. Став на колени, он принялся торопливо расшнуровывать ее ботинки.

– Мистер Донован, – запинаясь, проговорила Виола, гладя его по голове. Теперь она ощущала идущий от него запах сандалового дерева и чего-то принадлежащего только ему. – Может, мне лучше избавить вас от такого неприятного занятия?

– Разве я говорил, что занятие неприятное? – Он отбросил один ботинок и принялся за второй.

– Нет, сэр. – Не думает ли он, что она поверит, будто бы все мужчины снимают обувь со своих любовниц?

Второй ботинок ударился о стену рядом с первым. Глаза Виолы стали огромными от небрежных движений его рук, бросающих как попало вещи, что казалось совершенно несвойственным ему.

Донован встал к ней так близко, что она ощущала его дыхание у себя на губах.

– Наклони голову вперед, золотце.

Он стал вынимать шпильки из ее волос, и ей показалось, что пальцы у него дрожат. Она, конечно, ошиблась: он ведь искусен в распускании женских волос. Запустив руки в ее волосы, он застонал. Еще мгновение – тяжелые светлые пряди упали на спину Виолы.

– Ты очень красивая женщина, золотце, – прошептал он и снова поцеловал ее.

Его губы странствовали по ее лицу и вниз по шее. Голова ее закинулась назад, в то время как ощущения захватывали ее все больше.

– Ляг на спину, золотце. – Она подчинилась его повелительному голосу инстинктивно, и он снял с нее панталоны.

Ветерок коснулся ее колен. Уильям дотронулся до сокровенного места и стал целовать его. Виола задохнулась от потрясения и от удовольствия, а Донован продолжал изучать ее тело так, словно дорогу на Эльдорадо. Виола корчилась и стонала от его ласк. Похоть сжигала eе.

Донован доводил ее до безумия, и она задыхалась. Он пробуждал к жизни неведомые ей прежде чувства.

– Мистер Донован, прошу вас, – шептала она.

– Да.

Взрывы экстаза повторялись у Виолы вновь и вновь. Наконец пауза позволила ей открыть глаза. Медленная волна жара поднялась к ее щекам.

– Мистер Донован, прошу вас, – умоляла она, но не могла выразить, о чем она просит.

– Ты сдаешься, ты горишь, золотце. Ты готова? – И он потерся о нее. Она закрыла глаза. Ей хотелось большего.

– Прошу вас, – повторила она. – Мистер Донован, прошу вас, возьмите меня. – Ее рука стыдливо погладила его по руке.

– Ах, золотце, против тебя ни один мужчина не устоит. – Легкий ирландский акцент смягчал его глубокий голос. Он отодвинулся, и она увидела его оснастку во всей красе и полной готовности. Она задрожала от страха и предвкушения.

Тут он открыл с легким щелканьем какую-то коробочку и что-то оттуда вынул. Момент спустя он ловко надел очень тонкую пленку на своего дружка и укрепил на месте тесемкой.

– Так вот какое французское письмо? – спросила она, не подумав, а потом покраснела так, что стала просто багровой.

Он сверкнул глазами.

– Ты догадлива, золотце. Но я предпочитаю его более старое название – кондом. И ты тоже будешь его так называть.

Виола кивнула, а Донован занял свое прежнее положение, целуя и теребя ее груди, пока она не почувствовала, что сходит с ума.

– Мистер Донован, зачем вы меня так мучаете? Прошу вас, сделайте что-нибудь.

Его фырканье походило на сдержанный стон. Он вошел в нее, стараясь держать себя в руках.

Она лежала рядом с ним, и ее дыхание постепенно выравнивалось. Его палец теребил ее сосок. Медленно тело Виолы перешло от ноющей боли к мучительной жажде большего.

– Мистер Донован, прошу вас…

– Спокойнее, золотце, спокойнее, – уговаривал он. – Не нужно портить прекрасный момент своей горячностью. – Его ирландский акцент стал явно сильнее, но Виоле хотелось от него удовлетворения, а не самообладания.

– Донован, черт возьми, шевелись же, – схватила она его за плечи.

– Золотце, я и понятия не имел, что ты умеешь выражаться так вульгарно, – протянул он.

Виола обхватила его ногами и услышала, что он застонал. Она вздохнула с облегчением, когда он вошел в нее глубже, поощряемый ее движениями и стонами. Все ее чувства обострились, поглощенные запахом кожи, звуками соблазняющего голоса, ощущением рук, обнимавших ее…

Ее бедра выгибались в отчаянном желании удовлетворения. Внезапно что-то произошло. Донован выдохнул какое-то слово на языке, которого она никогда еще не слышала, обхватил ее руками, а она радостно приняла его целиком.

– О да, – простонала Виола и потерлась носом о его плечо. Она жаждала его следующего движения. – О да, Донован.

И он начал двигаться.

– Еще, Донован, еще! Ну пожалуйста! – просила она. Пот капал с обоих, тела ударялись друг о друга.

– Ну же, ну, – умоляла она. Восторг наполнял каждую клеточку ее тела. Она утратила всякую способность артикулировать слова под влиянием чувственной страсти.

Теперь он двигался все быстрее и быстрее и наконец, запрокинув голову, закричал.

Довольная Виола тоже достигла вершин наслаждения.

Она медленно приходила в себя, почувствовав, как по ее ногам провели прохладным полотенцем, успокаивая нежную кожу. Она замурлыкала, машинально раздвинув ноги.

– Славная девочка, – промолвил его голос.

Она впервые посмотрела на того, кто держал полотенце в руке.

– Мистер Донован, что вы делаете?

– Готовлю тебя к следующей поездке, золотце.

– Следующей поездке? Когда?

– Как только ты освежишься и будешь готова, золотце.

– Сегодня вечером?

– Конечно. – Он снова обмакнул полотенце в холодную воду. – Ты меня волнуешь, и я буду наслаждаться тобой при любой возможности. А ты ожидала чего-то другого?

Виола удивилась, но не подала виду.

– Нет, сэр. – Неудивительно, что он тратит столько денег в заведении миссис Смит, раз у него такой мощный аппетит. И все же первое знакомство с ним прекрасно, как долларовая бумажка.

Она улыбнулась своим воспоминаниям и бросила быстрый взгляд на его дружка. Дружок отдыхал.

Наконец Донован бросил полотенце в тазик и отнес и то и другое в ванную. Виола перевернулась на бок, чтобы наблюдать за ним, и когда он вернулся, потянулась за простыней.

– Золотце, – остановил он ее. – Разве я велел тебе прятаться от меня?

Ее рука виновато замерла.

– Нет, сэр.

Донован откинул тонкую простыню, отчего она задрожала. Сев рядом с ней, он стал небрежно теребить пальцем ее сосок, глядя на нее. Сосок сразу же вспомнил о том, что произошло сегодня днем, и затвердел от предвкушения.

– Твои груди слишком роскошны, чтобы их прятать, золотце, – пробормотал он.

Виола молчала. Она всегда считала себя худощавой и относила к женщинам, смотреть на которых мужчинам не доставляет никакого удовольствия. Сердце у нее забилось.

– Ты будешь прикрывать себя только тем, что я тебе дам, золотце. Ты поняла? – Донован посмотрел на нее, вытворяя рукой всякие чудеса с ее пылкой плотью.

Она заморгала, не задумываясь о его словах. Они казались довольно безобидными. Очень трудно думать, когда его пальцы ласкают ее тело.

– Да, сэр, поняла.

– Славная девочка, – похвалил он и прижался к ней губами. Она задохнулась и выгнулась ему навстречу.

А Донован наслаждался ее грудями, словно только сейчас их увидел…

Уильям спокойно лежал в постели с Виолой, прислушиваясь, как она спит. Ее восхитительный задик уютно прижимался к нему, точно теплая подушка для его дружка. Луна проникала сквозь занавески и струила на Виолу свой мерцающий серебристый свет.

Он медленно погладил ее, наслаждаясь контрастом между атласной кожей и сильными, гибкими мышцами. Ей действительно удалось сцепить пятки у него на пояснице. Он сможет изучить со своей маленькой гедонисткой кое-какие неизвестные позиции, может быть, такие, о которых он и сам знает только понаслышке.

Или, может, он будет проводить недели, обучая ее самым простым методам. Брать ее так часто, что она запомнит его навсегда, за кого бы ни вышла замуж.

Он молча выругался, и гэльские фразы выразили всю его ревность к неведомому человеку. Его рука скользнула на ее грудь, принявшись ее ласкать. Она принадлежит ему, черт побери, ему.

От его прикосновений грудь у нее затвердела.

– Моя Виола. – Он оскалил зубы в улыбке, которая напоминала рычание, поцеловав ее в шею и прижимаясь губами к самой чувствительной точке.

Она задохнулась и застонала:

– Мистер Донован.

Он быстро натянул «французское письмо» и, подложив подушку ей под бедра, прошептал:

– Моя девочка, моя самая славная кобылка в мире! – И не успела она и слова сказать, как он вошел в нее.

– Донован, – простонала она еще раз.

– Моя, вся моя, – проревел он. Его выпады становились все тверже и быстрее. Разум его, приученный к дисциплине за многие годы, отбросил всякую мысль о ней с другим мужчиной. Он никогда еще не имел дела с женщиной, которая вызывала бы у него такое отчаянное неистовство, превращая его скорее в животное, чем в человека. Она принадлежит ему, по крайней мере сейчас.

Виола в два счета достигла высшей точки. Он взревел от торжества, следуя за ней. Восторг гудел во всем его теле.

Виола что-то пробормотала и уснула. Он только успел выйти из нее, как тоже уснул, положив на нее руку и ногу хозяйским жестом.

Завтра он обдумает, как контролировать себя, когда он рядом с ней.

Глава 6

Сонный синий глаз смотрел на Уильяма поверх одеяла.

– Вы проснулись, мистер Донован.

Виола барахталась, пытаясь сесть прямо. Уильям удержал ее ласковым жестом.

– Успокойся, золотце, спи дальше.

– Вы так считаете? – Она заморгала, глядя на него. Выглядела она очаровательно взъерошенной девочкой – с распухшим ртом и серебристо-золотыми локонами, падающими на голое плечо. Его дружок вполне оценил такое зрелище. «Спокойно, мальчуган, у тебя есть три месяца, чтобы наслаждаться ее прелестями».

– Да, я так считаю, – твердо ответил он. – Можешь делать что хочешь, пока я не вернусь.

– Благодарю вас. Дай вам Бог хорошего дня, мистер Донован. – И она уснула, прежде чем он успел дойти до двери.

Уильям шел по Мэйн-стрит к своему складу, чувствуя себя в мире со всем светом. Самодовольная улыбка играла на его лице, но он вовремя подавил ее. Напустив на себя серьезный вид процветающего бизнесмена, он прошествовал дальше.

Пройдя немного, Донован остановился посмотреть прибытие еженедельного дилижанса. Прибыл по расписанию, слава всем святым, значит, по дороге столкновения с апачами не произошло. Уильям замер на месте – навстречу ему шли трое мужчин.

Коналл О'Флэрти стал теперь взрослым человеком… и точной копией своего отца, земельного агента, который выселял семью Уильяма, Свинячьи глазки, толстый, сильный, как кабан, он с ног до головы имел вид наемного убийцы, каковым и числился. Все три брата обладали отчетливым фамильным сходством, отличаясь только густыми бородами.

Кинжал Уильям держал близко к своей руке, так что мог бы легким движением вытащить его. Мать Уильяма умерла в родах, и ее агонию слез и крови скрывали только стены развалившегося коттеджа. Младенец Шеймас последовал за ней на небеса, ни разу не вдохнув воздуха этого мира. Они выжили бы, если бы не мерзавцы О'Флэрти и их факелы, которые разрушили мир его отца, после того как их выгнал лорд Чарлз.

А теперь они приехали в Новый Свет, чтобы служить человеку, имеющему деньги и не имеющему принципов, в точности так, как служил их отец в Ирландии.

Иисус, Мария и Иосиф, ему хотелось убить их. Медленно и на огне, как апачи пытают своих врагов. Но он не мог. Пока что они не сделали ничего плохого в Рио-Педрасе. Проклятие!

Его револьвер ткнулся ему в ногу, словно ему хотелось приняться за дело. Пальцы так и тянулись к нему. Он с усилием взял себя в руки, и его прошиб пот. Он повернул к складам.

– Донован! – Слишком знакомый голос заставил его круто обернуться.

– Леннокс, – настороженно отозвался он. При Ленноксе была его шпага-трость, но другого оружия не видно.

– Позвольте познакомить вас с моими людьми, братьями О'Флэрти.

– Мистер Донован, – пробормотали все трое. Их жесткие взгляды смерили его, прежде чем они почтительно кивнули.

– Ребята. – Уильям коротко кивнул. Ему доставляло мрачное удовольствие видеть, как вежливо они с ним разговаривают – совсем как наемные слуги с соседом-помещиком. Они явно не узнали его, что вполне понятно: он унаследовал свой рост от родственников со стороны матери. – Что-нибудь еще, Леннокс?

– Только одно. – Леннокс раздраженно посмотрел на братьев, и те отошли в сторону. Их хозяин доверительно понизил голос: – Я так понял, что у вас есть какие-то трудности с перевозкой грузов.

Уильям пробормотал нечто невразумительное и ждал.

– Может, одноразовый платеж мог бы умерить ваши трудности? Скажем, пять тысяч долларов?

Уильям нахмурился. Почему Леннокс, самый низкопробный ублюдок в поселке, предлагает ему деньги?

– Пять тысяч долларов, Леннокс? Вы считаете, что дорожные риски до такой степени возросли?

– Не дорожные риски, Донован. Опасность скрывается в вашем лагере – я имею в виду некую незамужнюю женщину.

– Миссис Росс. – Теперь Уильям успокоился. Его чувства так обострились, что он видел жилку, бьющуюся на виске у Леннокса.

– Точно. Если я заплачу пять тысяч долларов или даже десять тысяч – значительная сумма, сэр! – вы освободите ее и отдадите мне под опеку? Тогда я немедленно женюсь на ней, и приличия будут соблюдены. Деньги ждут у меня в конторе.

Кулак Уильяма пришел в движение, прежде чем Леннокс договорил, и надменный болван растянулся в пыли. Прохожие останавливались поглазеть. Даже кучер дилижанса прекратил свою суетливую деятельность.

О'Флэрти бросились на помощь, но Леннокс отмахнулся от них. Он встал, отряхнулся, зло глядя на Уильяма.

Уильям ждал, надеясь, что начнется драка. Погонщики уже бежали к нему. Леннокс бросил на них сверкающий взгляд.

– Донован, я же не сказал ничего неуважительного о миссис Росс, – закричал гнусный ублюдок. – Всякое толкование, которое вы дали четкому деловому предложению, принадлежит вам. Больше я такого предложения делать не буду. Всего хорошего.

– Леннокс. – Уильям наклонил голову в знак прощания.

Придется следить за этой гадюкой, но он имел дело и с худшими типами. Благодаря контракту с армией «Донован и сыновья» будут в Рио-Педрасе еще много месяцев.

И нужно решить, как лучше разобраться с О'Флэрти.

Виола наслаждалась густым, богатым ароматом настоящего кофе. Она слегка изогнулась, устраиваясь поудобнее в кровати. У нее болели такие места, в каких она никогда еще не чувствовала боли. Она решила не обращать на них внимания как на простое последствие чрезмерного напряжения.

Роскошный маслянистый запах бриошей долетал с подноса, стоявшего у нее на коленях. Отец Виолы всегда требовал, чтобы по утрам ему подавали именно такой завтрак. Ее сейчас переполняло ощущение, будто она вернулась домой, хотя находится в Аризоне и уже далеко за полдень.

Подавать бриоши на завтрак стало их семейной традицией, которая появилась со времен первой трапезы ее прадеда во Франции после побега из английской плавучей тюрьмы-корабля во время революции. Вкус цивилизации и свободы – так отец называл бриоши. Даже Хэл унаследовал слабость к кофе и бриошам, несмотря на отвращение ко всему, что любил отец. Он поклялся, что у него по возможности всегда будут такие завтраки, как только он станет первоклассным лоцманом на Миссури.

Виола откинулась на подушки и улыбнулась, вспомнив брата. Хэл был на два года старше ее, но в детстве они не разлучались. Она всегда увязывалась за ним во всех путешествиях его пешком или верхом, чтобы исследовать леса, поля или реку. Четыре года после того как брат сбежал из дома, он писал ей каждую неделю, где бы ни оказывался на бурной Миссури.

Когда он вернулся, ему исполнилось уже двадцать, и она отправилась с ним. И только когда он стал служить во флоте Соединенных Штатов, Виола поспешила домой все рассказать матери.

– Мама, Хэл поступил во флот!

Молчание стало ей ответом. Месяцем раньше Джульетта вышла за своего нью-йоркского поклонника, и мать осталась в доме одна, если не считать слуг. Но почему она не отвечает?

– Мама! – Виола вбежала в парадную гостиную, почти забыв о необходимости осторожно обращаться с мебелью розового дерева, украшенной затейливой резьбой, и о множестве предметов искусства, собранных семейством Линдсей за десятилетия их торговли с Китаем. – Разве не чудесно? Теперь он станет героем флота, как дедушка и прадедушка. И отец тоже, конечно, потому что он служит теперь во флоте Соединенных Штатов.

Дездемона Линдсей смотрела в окно на улицу, и ее маленький кулак отбивал на раме дробь. Повернувшись, она сердито посмотрела на Виолу, так похожую на нее во всем, кроме телосложения, которое у Виолы можно назвать плоским, как доска, а вот пышным формам ее матери не один мужчина сочинял хвалебные оды.

– Герой флота? Вздор! – бросила она.

Виола резко остановилась, столкнувшись с очередной порцией материнского недовольства. Решив, что мать просто беспокоится о сыне, она попыталась успокоить родительницу:

– С ним все будет хорошо, право же, мама. Отец и Хэл будут дома через шесть недель, после того как выиграют войну и Джефферсон Дэвис вернется на Миссисипи!

Мать схватила бесценную вазу эпохи Мин и швырнула ее в камин. Ваза разбилась с громким треском. Виола вздрогнула. Осколки разлетелись по обюссоновскому ковру.

– Мама! – запинаясь, пробормотала Виола испуганно. Для матери совсем несвойственно пренебрежение к своей собственности.

– Дураки, надменные дураки! Они сражаются не на той стороне, и мы все потеряем. Мой отец был прав, когда говорил, что мне не нужно выходить замуж за янки.

Виола раскрыла рот.

– Дедушка так сказал?

Мать бросилась к ней и принялась трясти ее за плечи.

– Разве ты не видишь, Виола? Ты последняя, кто у меня остался, и ты должна узнать то, что я узнала от моего отца. В будущем здесь создадут великую южную империю, простирающуюся от Калифорнии до Виргинии, а на юг – до самой Венесуэлы. Весь мир станет пресмыкаться перед нами из-за нашего хлопка, золота и лошадей.

Виола растерялась. Она вспомнила, как дедушка Дэвис говорил что-то похожее, когда семья собиралась на его большой плантации Фэр-Оукс неподалеку от Луисвилла. Она даже вспомнила, как горячились ее дядья, когда объясняли его слова ее отцу. Хэл всегда смеялся над такими идеями, говоря, что настоящая империя лежит к западу, а не к югу. Она попыталась успокоить мать.

– Вы так считаете, мама?

Аристократка, родившаяся в Кентукки, снова заходила по комнате.

– Конечно, я так считаю! Война просто нас разорит. Твой отец потеряет все: флот, деньги, великолепный новый дом. Все наши ценности исчезнут навсегда, если он будет поддерживать Штаты.

– Может быть, он считает, что его страна того стоит, – рискнула Виола возразить. – В конце концов, британцы назначили цену за голову прадедушки Линдсея и сожгли его дом.

Жена Ричарда Линдсея вздрогнула.

– Невыносимо, что ты говоришь. Я никогда не понимала, как может мужчина погубить свою жену и будущее семьи таким образом.

– Он выполнял данное слово, мама, как и положено человеку чести.

– Дорогая моя, мужчины дураки, они дают себя связывать такими легкомысленными поступками. Южане победят. Я знаю это так же четко, как четко вижу твое лицо. Мы с тобой должны позаботиться, чтобы наша семья уцелела и процветала.

По коже Виолы пробежал холодок. Она нервно облизнула губы, надеясь, что по лицу невозможно прочесть ее мысли.

– Что вы задумали, мама?

– Помогать нашим братьям-южанам всеми возможными способами, Виола.

– Какими? – запинаясь, спросила Виола, надеясь, что мать имеет в виду что-то невинное, вроде посылки писем родственникам в Фэр-Оукс.

– Дорогая, мы можем найти множество способов. Самое простое, разумеется, передавать корреспонденцию; никто не посмеет нас задержать. Куда полезнее собирать интересные обрывки сведений среди болтливых янки и передавать их кому надо на юге. Ты сможешь тоже принести пользу, если научишься кокетничать.

– Шпионаж? – Голос Виолы надломился. Следующие слова она проговорила шепотом: – Но ведь это предательство.

Впервые в жизни мать по-настоящему посмотрела на нее, подумала Виола. Некоторое время она колебалась, сжав губы. Потом рассмеялась звонко, как девушка. Не один мужчина пленился ее смехом.

– Мое дорогое дитя, преступное поведение исключено. Не говори глупостей.

Виоле хотелось поверить ей.

– Правда, мама?

Миссис Ричард Линдсей погладила дочь по щеке.

– Даю слово, Виола. Я никогда не совершу предательства.

Виола с облегчением закрыла глаза.

При воспоминании о том разговоре по коже Виолы пробежал холодок.

Утром 1861 года она и забыла, что предательство – преступление, которое определяют победители, и к победившей стороне оно неприменимо. Однако мать не раз напоминала ей об открытой для нее истине в следующие четыре года, когда она целеустремленно добивалась победы конфедератов.

Виола сделала еще глоток кофе.

Ей всегда хотелось иметь кого-то, на кого можно полностью положиться, и теперь у нее появился такой человек – она сама. Ей не нужен больше никто, чтобы с честью вырваться из поселка. Ее сделка с Уильямом Донованом оплатит долги Эдварда и даст ей возможность начать новую жизнь в Сан-Франциско. А мистер Леннокс, конечно, перестанет к ней приставать, раз она живет с другим мужчиной.

Честь также требовала, чтобы она работала у Донована как можно лучше. Виола и представить себе не могла, что ей придется трудиться в спальне, и честно говоря, вчерашняя деятельность не ощущалась ею как тяжкий труд. Она улыбнулась, воспоминания ее кружились вокруг ласк Донована, умелой игры его губ с ее кожей, вокруг того, как его крупный дружок натянул ее изнутри.

Когда она вспомнила о нем, в ее сокровенных местах появился жар. Она еще выпила кофе.

Самым лучшим казался последний раз, потому что в его действиях не осталось и намека на самоконтроль. Оставались только он – мужчина и она – женщина в центре вселенной.

В дверь постучалась Сара Чан. Виола еще раз улыбнулась. Она с радостью будет заниматься такой работой всякий раз, как Донован ее попросит.

– Миссис Росс, вы уже готовы?

– Да, благодарю вас. – Она осторожно встала и пошла в ванную. Ноги плохо держали ее.

Удивительно, как ночь, проведенная с мистером Донованом, может довести до полного изнеможения и заставить спать допоздна. Она мысленно извинилась перед Салли и Лили Мей за то, что усомнилась в их рассказах о доблестях Уильяма.

Долгая горячая ванна и последовавший за ней мастерский массаж восстановили ее силы. Она отказалась от предложенных ей сыра и кофе, потому что еще не проголодалась после съеденной до того бриоши. Сара натерла ее кожу какими-то экзотическими маслами, превратив ее в пластичную размятую глину, распростертую на кровати. Теперь Виоле хотелось разузнать побольше о Доноване, и она спросила Сару:

– Как долго вы служите у мистера Донована, Сара?

– Почти двадцать лет, миссис Росс.

– Так долго? И когда же вы начали?

– Он взял меня и Абрахама в свой дом после того, как Абрахам ушел из тонга, чтобы жениться на мне.

– Что? Что вы имеете в виду? – Виола вспыхнула от собственной грубости и извинилась. – Прошу прощения. Не мое дело расспрашивать вас о вашей личной жизни.

– О нет, миссис Росс, я с удовольствием все вам расскажу, потому что наша история делает честь мистеру Доновану. Но я не привыкла говорить о таких вещах по-английски, так что прошу простить мою неловкость.

Виола навострила уши. Она улыбнулась и кивнула, выражая свое желание услышать все, что Сара захочет рассказать.

Сара немного поколебалась, явно подыскивая слова.

– Я была наложницей у богатого человека в Сан-Франциско. Он считал меня противной, потому что ноги у меня слишком большие, и не посещал меня. Я проводила много времени, сидя во дворе. Абрахам заметил меня там и начал приходить все чаще и чаще. Постепенно мы разговорились через решетку и подружились. Он начал копить деньги, чтобы выкупить меня.

Виола повернула голову. Сара нежно улыбалась, вспоминая прошлое.

– Вы решили, что он красив?

– Высокий северянин, он отличался от всех, кого я знала. Он бо-ха-до, или человек-воин. Но да, мне он казался очень привлекательным. – Теперь Сара говорила по-английски более бегло, продолжая свой рассказ. – Когда мой хозяин умер, Мин Лонг заявил, что я принадлежу ему как наследство моего хозяина. Абрахам сказал ему, что мы давно уже приглянулись друг другу и что он имеет право меня купить. Мин Лонг не соглашался ни за что.

– И что же потом? – спросила Виола, которая не пропускала ни одного слова Сары. Она перевернулась, чтобы слушать с большим вниманием, и Сара накинула на нее хлопчатобумажное стеганое одеяло, прервав массаж ради своего рассказа.

– Мин Лонг выражался в очень оскорбительной манере. Тонг Эа обиделся, потому что оскорбление, нанесенное одному из них, считалось оскорблением, нанесенным всем. Другой тонг поклялся, что ни Абрахам, ни его тонг меня не получат. Между двумя тонгами произошли кровавые драки.

– Как в «Ромео и Джульетте», – тихо прокомментировала Виола.

– Немного похоже. Ни один тонг не мог победить, и оба страшно злились друг на друга. Многие беспокоились, что война истребит весь Чайнатаун.

– А потом?

– Мистер Донован стал другом Абрахама еще с золотых приисков. Он предложил купить меня у высшего совета другого тонга. Сделка считалась хорошей, и никакого оскорбления не заключалось в том, чтобы продать меня постороннему человеку вроде него. И еще он попросил у тонга Абрахама разрешения нанять его к себе до конца его жизни. Оба предложения высший свет принял.

– И что? – Виола села на кровати.

– Мистер Донован отдал меня ему, и мы поженились. Мы взяли новые имена для новой жизни. Еще Абрахам отрезал себе косу в честь новой жизни.

– Как вам обоим повезло, – проговорила Виола.

– Благодарю вас. Мы каждый день зажигаем свечку за мистера Донована в надежде, что он тоже найдет домашнюю гармонию.

Виола насторожилась. И перевела разговор на другое:

– Благодарю вас, Сара, что рассказали мне вашу историю. Вы что-то говорили об одежде?

Глаза Сары блеснули, и Виоле стало неловко. Она поняла, как она нетактична. Но Сара тут же спокойно вернулась к своей прежней роли вышколенной горничной.

– Да, миссис Росс. Ваши новые платья в сундуке. – Она принесла из другой комнаты ослепительный хаос ярких шелков. Но для гардероба респектабельной женщины ткани там явно не хватало, потому что только на одну юбку требовалось много ярдов.

Виола инстинктивно покачала головой, отказываясь от подобной одежды.

– Мистер Донован сам все выбрал, – сказала Сара, встряхивая одежду. Китайская куртка и штаны предстали перед неверящими глазами Виолы. Сшитые из тончайшего бледно-золотистого шелка и вышитые золотом, они совершенно не соответствовали тому, что могла бы надеть порядочная американка.

– И я должна носить такую одежду? – На последнем слове голос Виолы надломился.

– И будете прекрасно выглядеть, золотце.

Виола вздрогнула. Донован стоял в дверях, прислонясь к косяку, аккуратно одетый в костюм процветающего бизнесмена. Небрежным жестом он передвинул шляпу к затылку и сказал протяжно:

– Мне будет очень приятно смотреть на вас.

– Вы ждете, что я буду одеваться вот так? Без респектабельного корсета и рубашки? В штаны? – Она встала, все еще прижимая к себе одеяло. Сидеть на кровати казалось слишком уязвимой позицией для подобного разговора.

– Да.

– Но одежда скандальная.

Сара положила одежду и выскользнула из комнаты, молча сделав реверанс перед Донованом. Он вежливо кивнул ей, но глаза его оставались устремленными на Виолу. Он вошел в комнату и закрыл дверь.

– Я велю вам надевать только такую одежду, а вы обещали, что будете во всем потакать мне. Помните?

Виола поняла, что попала в ловушку. И все равно китайская одежда вряд ли для нее пристойна.

– Да, но она неприлична! Уважаемая женщина никогда не позволит, чтобы ее увидели без корсета. Что же до ношения штанов…

Виола передернулась. Она надевала мужскую одежду, когда работала на прииске Эдварда, но ее вынуждала необходимость. Женские юбки не позволили бы ей пробираться через маленькие расщелины и трещины. Однако она всегда старалась, чтобы ее никто больше не видел в мужском платье.

– Ты отказываешься, золотце? – Виола стояла на своем:

– Я не могу так одеться, мистер Донован. Что, если кто-то увидит меня? – умоляла она, надеясь, что он поймет и сжалится над ней.

– Если ты отказываешься, тебя следует наказать за непослушание.

И плавным движением Донован поднял ее, усадил на кровать и положил лицом вниз к себе на колени.

Виола пискнула, когда крупная теплая рука погладила ее сзади. Она оставалась еще совершенно голой под одеялом, и ее подавляло сознание железной силы его бедер под ней и жар его тела рядом с ее телом. Она старалась сесть, но он держал ее руки своей огромной лапой, отведя их ей за спину.

– Мистер Донован, что вы делаете?

Свободной рукой он сбросил с нее одеяло. Виола задохнулась, мучительно сознавая, как уязвима перед ним.

– Мистер Донован, я уверена, что мы можем достичь дружеского компромисса, если вы только позволите мне сесть.

– Компромиссы нам ни к чему, золотце. Неужели ты действительно решила, что я стану унижать тебя в присутствии других мужчин?

Виола закрыла глаза и честно ответила:

– Да, сэр.

– Разве такое поведение сочетается с покровительством?

– Нет, сэр. – Голос у нее звучал хрипло.

– Заслуживаешь ли ты возмездия за недоверие?

– Да, сэр, – проговорила она с трудом. Вряд ли его представления о наказании будут похожи на что-то уже испытанное ею раньше. Все же она его оскорбила, и его честь должна получить удовлетворение.

– Поблагодари себя за честность и чувство справедливости, Виола. Клянусь, я не стану тебя мучить.

– О, я никогда не думала, что вы на такое способны, мистер Донован.

– Благодарю вас. – Он положил руку ей на спину. Она могла точно описать, где именно каждый палец и его ладонь мнут ее. Вдруг ей стало трудно дышать.

Он легко погладил ее сквозь ткань.

– Мистер Донован, вы уверены, что хотите это сделать?

– Совершенно уверен. Особенно когда голос у тебя становится вот таким хриплым. Он напоминает мне о том, как ты умоляла меня вчера ночью, золотце.

Виола поперхнулась.

Он похлопал ее по другой стороне. Его прикосновение, выражающееся в отрывистом постукивании и медленной ласке, казалось восхитительным.

Виола вспыхнула, подумав о том, что и трепка может быть приятной.

– Где мне наказать тебя еще? – продолжал он. – Там, где торчит твоя славная попка? Или с другой стороны?

Донован снова похлопал ее, погладил, потом сильно стукнул.

– Попка у тебя розовеет, золотце. А что, внутри ты млеешь так же, как и снаружи? – промурлыкал он, потом продолжал, не дожидаясь от нее вразумительного ответа, разнообразя свой ритм, то хлопая, то гладя в медленном и быстром темпе.

– Мистер Донован! – Виола ахнула после особенно сильного удара, от которого она подпрыгнула. – Нужно ли заставлять меня чувствовать себя до такой степени не собой?

Донован фыркнул.

– Пахнет от тебя замечательно, золотце. – Виола вздохнула.

– Тебя волнует более сильное прикосновение, золотце? Тогда, наверное, мне нужно попробовать что-то понежнее, – задумчиво заявил Донован и стал ласкать ее.

– Мистер Донован, прошу вас. – Виола беспокойно заерзала, жаждая большего.

Донован принялся работать рукой уже серьезно, все время разнообразя ритм и силу.

– Какая ты отзывчивая девочка, золотце. Хочешь, чтобы я потрогал тебя?

– Прошу вас, – содрогнулась она, – везде.

Она чувствовала себя беспомощной против силы его рук, но ей хотелось большего. Она задыхалась и вскрикивала от более сильных ударов. Корчилась рядом с ним. Снова и снова просила его.

– Я трогаю твою… золотце. Произнеси это слово для меня.

Она поперхнулась. Она не могла произнести такую непристойность. Но он продолжал свое дело, и она застонала и подчинилась. Слишком ей хотелось достигнуть высшей точки. Сейчас важна только цель. И она проговорила требуемое слово.

– Очень хорошо, золотце, – промурлыкал он. И когда она думала, что больше не вынесет, он нажал на то место, на которое нажимал тогда, в конторе. Виола закричала от облегчения. Каждый ее мускул взорвался от восторга.

– Теперь ты мне доверяешь? – Его рука больше не двигалась.

Виола постаралась думать.

– Да. Да, доверяю, – ответила она увереннее. Он мог отстегать ее ремнем или сделать что-то похуже, а он устроил ей чувственную трепку.

Честно говоря, она боялась, что, если он снова оттреплет ее, она просто растает от пылкого предвкушения.

Глава 7

– Линдсей!

Хэл круто повернулся и усмехнулся, узнав говорившего.

– Роджер, ах ты, негодяй!

Кавалерийский офицер, бежавший через площадь Санта-Фе, махал ему рукой. Хэл встретил его на полпути, и молодые люди пылко пожали друг другу руки.

– Рад видеть тебя, старый такой-сякой. Когда мы виделись в последний раз, ты направлялся, чтобы присоединиться к Шерману в Чаттануге.

– А тебя отправили командовать твоей канонеркой. – И Роджер хлопнул Хэла по руке.

– Хочешь выпить за старые времена?

– Буду рад. В переулке Бурро держит салун «У Пауэлла», у него обязательно найдется выпивка, которая придется тебе по вкусу.

В салуне «У Пауэлла» в нескольких кварталах от площади они нашли свободный столик. Радостная встреча продолжилась длительной дискуссией, прежде чем Хэл выбрал сорт виски.

Роджер откинулся на спинку стула и фыркнул.

– Все еще пьешь только лучшее, я вижу.

– Почему бы и нет? – Хэл выгнул бровь, услышав их старую шутку.

– Потому что лоцманам на Миссури платят больше, чем армейским офицерам. Сколько получаешь сейчас, десять тысяч за сезон? – В его словах заключался только смех, но не зависть. – Должно быть, ради них стоит сбежать от целого отряда юбок и оставить их на берегу.

Хэл налил обоим.

– Ты хочешь сказать, что оставил жену и дочь ради службы на какой-то посудине.

– Дочерей. Пять штук.

Хэл поперхнулся, потом поднял стакан:

– В честь юных леди Роджерс. Пусть они будут красивы, милы и добры, как их мать.

– Слушайте, слушайте. – И оба торжественно выпили. Покончив с формальностями, они усмехнулись друг другу.

– Вижу, ты при деле.

– Армейская жизнь устраивает меня больше, чем гражданская скука. К счастью, Кэролайн со мной процветает, как и девочки. А ты? Насколько я помню, ты вышел из женской семьи.

– Две сестры, обе замужем.

Внимательный как всегда, Роджерс поймал в голосе Хэла предательское безразличие.

– Не любишь своих шуринов?

– Тоунсенд – таков, какого и заслуживает, по моему мнению, Джульетта: известная семья, богат, глуп достаточно, чтобы его можно было водить за нос. Конечно, купил вместо себя заместителя, чтобы не воевать.

Роджерс только пожал плечами. Большинство денежных людей платили за то, чтобы уклониться от призыва.

– А вторая? Как ее звали?

Хэл рассматривал на свет виски в своем стакане.

– Виола вышла замуж за Эдварда Росса в шестьдесят пятом году.

– Что?! Пьяный симулянт женился на твоей любимой сестре?

Хэл кивнул и осушил стакан.

– Черт бы тебя побрал. – Роджерс в знак сочувствия сделал добрый глоток, а потом опять заговорил: – Она могла бы сделать и худший выбор. В тот первый день в Шайло он проявил твердость, ты знаешь, и помог нам осадными орудиями, что нас и спасло.

– Возможно. По крайней мере именно тот его поступок несколько примиряет меня с ним. – И Хэл снова наполнил стаканы.

– Никогда нельзя предсказать, в кого влюбится женщина. Семья Кэролайн до сих пор не понимает, что она нашла во мне.

– Странное дело, Виола никогда не говорила о любви, только сообщила, что собирается за него замуж. Что бы я ни говорил, ничто не могло разорвать ее помолвку.

– Здорово поссорились, да?

– Хуже некуда. Я поклялся, что никогда больше не буду с ней разговаривать, если она не расстанется с этим человеком.

Роджерс хмыкнул, и в его звуке выразился целый мир понимания.

– Считаю, она выиграла бой.

– Можно и так сказать. Она вышла за него, и с тех пор я ее не видел. И никто не видел из нашей семьи.

– Жаль.

Последовало молчание, за время которого виски в бутылке сильно поубавилось. Наконец Роджерс снова заговорил:

– Так что же привело лоцмана с Миссури в пустыню Нью-Мексико?

– Ищу Виолу. Я обещал бабушке перед ее смертью, что верну домой младшую сестру.

– И ты думаешь, что найдешь ее в Нью-Мексико?

– Они с Россом отправились после свадьбы на запад искать счастья на золотоносных приисках. Сначала я поехал в Калифорнию, а теперь пробираюсь через Скалистые горы.

– Повезло?

– Я проследил за ней от Виргиния-Сити в Монтане до Лидвилла в Колорадо. Слышал кучу рассказов о пьяном болване и его маленькой белокурой жене. Нашел в Денвере жемчужное ожерелье Виолы, которое она заложила несколько лет назад, но ни признака ее самой. Следующая остановка будет в Силвер-Сити.

Он счел бы большей удачей, если бы нашлась памятная брошь адмирала, которая имела для Виолы большое значение. Находка броши означала бы, что сама Виола где-то рядом.

– А что насчет Аризоны? – спросил Роджерс.

– В Аризоне мало белых, но много апачей, – напомнил Хэл другу. Найти там Виолу казалось наименее вероятным.

Роджерс пожал плечами.

– Там есть золото и серебро. С конца войны люди все едут и едут туда. Например, в Рио-Педрасе есть крупный прииск.

– В Рио-Педрасе?

– Серебряный прииск «Голконда». Поселок расположен на территории, принадлежащей промышленной фирме. Примерно тысяча жителей, но есть также какие-то небольшие прииски на расстоянии одного дня езды на дилижансе к югу от Тусона.

– Очень может быть. Спасибо за сведения.

– Если направишься туда, не попадайся на глаза Полу Ленноксу, который владеет Рио-Педрасом.

Хэл сжал губы, вспомнив о былом сражении.

– Как-то я встречался в Нью-Йорке с банкиром по имени Николас Леннокс. Но, наверное, они не родственники.

– Может быть, и родственники. Он любит хвастаться своей старинной прекрасной нью-йоркской семьей. – Роджерс не торопясь выпил, а потом продолжал: – Во время войны Леннокс служил в кавалерии и долгое время находился в долине Шенандоа. Несколько гражданских, в том числе и дети, умерли «случайно», когда он захватил провизию на их фермах. Его не очень-то привечают на встречах фронтовиков, и я слышал, что его невеста порвала с ним.

– Сукин сын. – Похоже, такой же скользкий тип, что и Николас Леннокс. – Спасибо, что предупредил.

Роджерс пожал плечами.

– Меньшее, что я могу сделать. Ты спас мою голову на Теннесси.

– Да ведь ты был просто новобранцем, который измазал всю мою чистую палубу кровью, – пошутил Хэл, сводя все на шутку.

Роджерс некоторое время смотрел ему в глаза, а потом усмехнулся:

– Флотское дерьмо! – И оба рассмеялись.

Через пару часов, выйдя из салуна, Хэл и Роджерс все еще продолжали посмеиваться, довольные хорошей едой, хорошим виски и хорошим обществом друг друга. Однако будь здесь отец Хэла, его не обмануло бы кажущееся спокойствие сына, хотя адмирал находился в тысячах миль отсюда. К тому же старому автократу не нравились все поступки сына, что бы тот ни делал. Разумеется, кроме одного – его поступления на флотскую службу.

Роджерс остановился, чтобы проститься с Пауэллом, а Хэл вышел прямо на тротуар. Переулок Бурро освещался только луной да светом из окон и дверей соседних салунов и танцевальных заведений. Как и во всех прочих городах, расположенных на границе с новыми землями, в полумраке могла таиться угроза.

Прохладный ночной воздух ничуть не освежал голову, перегруженную виски. Хэл наткнулся на столб, поддерживающий навес над тротуаром, и тут кто-то заорал:

– Вот он! Хватайте его, ребята!

Толстая дубинка опустилась ему на затылок. Хэл воспользовался столбом как опорой, чтобы уклониться от нападения, но все равно удар получил ужасный. Он отклонился назад, все еще держась за столб, и ударил локтем неведомого противника, находящегося за спиной. Болезненное хрюканье подтвердило, что удар достиг цели.

Хэл ухватил головореза за руку и бросил через плечо. Быстро наступил ему на запястье, и тот сразу же выпустил дубинку, которую Хэл тут же отбросил в сторону, одновременно вытащив «кольт». Он оглянулся на спутников нападавшего и заметил двух убегающих мужчин.

– Иисусе, Хэл, от тебя нельзя ни на минуту отвернуться, чтобы ты не влип во что-то, – заметил Роджерс. Рассеянный свет сверкал на его «кольте», который он направил на человека, которого держал Хэл. – Ты его знаешь?

Головорез, распростертый в пыли, ничем не бросался в глаза, разве что своей безликостью – средний рост, среднее телосложение, темные волосы. И «кольт», висящий у него на поясе, который он не удосужился вытащить.

Хэл потрепал его по щекам, но остановился и отшатнулся. Ощупал голову лежащего и увидел, что рука вся в крови.

– Никогда в жизни его не видел.

– О чем ты говоришь? – проскулил парень и начал подниматься.

Роджерс выстрелил ему между ступней, а из дверей салуна выбежал Пауэлл, держа в руке дробовик. Одним взглядом оценив ситуацию, он стал так, чтобы преградить головорезу дорогу в переулок позади него. Больше на улицу не вышел никто, хотя Хэл и уловил какое-то движение в дверях дансинга.

Головорез снова упал и смотрел на них снизу.

– Что вы хотите знать, сэр?

– Почему ты напал на меня? – спросил Хэл. Он слегка покачнулся, но с усилием устоял. «Кольт» он все еще держал в руке.

Головорез пополз, извиваясь, подальше от дробовика, пока сапог Хэла резко не остановил его.

– Мне предложили пять долларов, чтобы я напал на вас сзади, – пробормотал он, нервно переводя взгляд с одного револьвера на другой, а также на дробовик, наведенный на него.

– Кто? – спросил Роджерс.

– Мики Кларк.

– Кто он? – спросил Хэл.

– Здешний бандит, – фыркнул Пауэлл. – А сказал тебе Кларк зачем?

– Какой-то тип по имени Леннокс не хочет, чтобы вы посетили его в Аризоне.

Роджерс посмотрел на Хэла.

– Похоже на правду.

– Ага. Отпусти его.

Головорез с трудом встал и замер, когда Пауэлл ткнул его своим дробовиком.

– Еще раз увижу тебя возле моего салуна, – рявкнул Пауэлл, – прикончу. Будешь знать, как беспокоить моих друзей.

– Да, сэр! – И головорез исчез в темноте. Роджер подошел к Хэлу сзади и осмотрел его голову при скудном свете. Пауэлл подобрал шляпу Хэла и смахнул с нее пыль.

– Похоже, рану придется заштопать, – сообщил Роджерс.

Хэл отпрянул от прикосновения его пальцев.

– Когда ближайший дилижанс на Тусон? – спросил он. Голова у него страшно болела.

– Завтра утром.

– Тогда лучше найти доктора, который не прочь взяться за срочную работу.

– Может, подождешь пару дней, пока не заживет, – предложил Роджерс.

– Ни минуты, если моя сестра находится где-то рядом с Ленноксом. Пошли искать доктора.

Виола села на стул, придвинутый ей Абрахамом, стараясь не смотреть на фортепьяно. Усевшись, она даже зашипела, так ей стало больно. Китайские шелка не защищали чувствительную кожу от грубой шерстяной обивки. Она быстро опомнилась и, изобразив на лице улыбку, посмотрела на Донована, сидевшего напротив.

– Ты сегодня очень красива, золотце, – заметил он, наклонив к ней голову и окинув взглядом ее всю, начиная с волос.

Виола вспыхнула и почти заерзала от нескрываемого удовольствия. При движении она опять потерлась о шерсть и вспомнила, до какой степени он возбудил в ней похоть, когда недавно наказывал ее.

Она поклялась в дальнейшем сидеть совершенно неподвижно, что бы он ни сказал и ни сделал.

Донован скривил рот.

– Не хотите ли супу? А после обеда, может быть, вы что-нибудь сыграете на пианино, на которое вы так старательно пытаетесь не смотреть?

– О, благодарю вас, мистер Донован! Не могу сказать, что принесло бы мне больше удовольствия. – Тут она поняла, что ее слова он мог ощутить как оскорбление для себя, и вспыхнула, забормотав что-то вроде извинений, но он поднял руку.

– Я прекрасно понимаю, золотце, и не обижаюсь. Немного фортепьянной музыки будет очень приятно для нас обоих в такой вечер.

Виола с благодарностью улыбнулась ему.

– Почему вы приобрели пианино? Может, на нем играет мистер Эванс?

– Нет, насколько я знаю. Управляющий «Восточного» заказал его, но счел, что доставка стоит слишком дорого и ему не по карману. Под конец Леннокс отказался оплачивать счет, так что Морган оставил пианино в качестве платежа.

– Вид у него великолепный.

– И звук красивый.

Трапезу они закончили быстро, вкусив превосходной еды, не уступавшей той, что подают в первоклассных отелях Нью-Йорка. За столом Донован держался изысканно и непринужденно, как хорошо воспитанный человек. Так держался любой из ее прежних знакомых. Виоле показалось, что разговор получился не очень удачным, потому что она часто сидела, устремив глаза на пианино, опять ерзала на кресле, парчовая обивка которого царапала ее сквозь тонкий китайский шелк.

Наконец Абрахам принес свежий кофе и блюдо с имбирным печеньем, после чего исчез. Виола протянула руку к кофейнику, но Донован ласково удержал ее.

– Иди, золотце, познакомься со своей игрушкой. Я сам могу налить себе кофе.

– Вы уверены? – Виола колебалась, беспокоясь, не будет ли такое поведение нетактично, если она оставит его ради пианино.

– Иди. – И он тихонько подтолкнул ее.

Сев перед великолепным инструментом из розового дерева, как мальчик-прислужник перед высоким алтарем, она забыла обо всем на свете. За шесть лет, с тех пор как она покинула родительский дом, ей приходилось играть на пианино всего два раза в целом не больше часа на инструментах маленьких и не звучных. Настоящий инструмент, похоже, подходит даже для концертного зала.

Виола легко нажала на среднее «до». Пианино откликнулось на прикосновение прекрасным звуком. Разминая пальцы, она пробежала октаву, потом две, надеясь, что не утратила старых навыков, и взяла вступительные аккорды шопеновского полонеза.

Героический танец наполнил комнату, напомнив ей о галантном прошлом Польши. Он унес ее в мир великой музыки, в котором прежде она так часто находила утешение. Звуки всплывали из глубины ее души, и она воспроизводила их мастерски. Умение хорошо играть на фортепьяно она приобрела с детства.

Полонез сменился вальсом, тоже Шопена, потом сонатой Бетховена. Она сыграла «К Элизе» – пьесу, так часто исполняемую начинающими пианистами, и про себя улыбалась событиям прошлого, связанным с ней.

«Голос прошедших дней» вызвал воспоминания о Джульетте, которая всегда кокетничала, когда пела. Уильям прекрасным баритоном спел тихонько отрывок из хорового припева, но замолчал, как только Виола вернулась к сольной партии.

Все шло так хорошо, что Виола взялась за шопеновский «Полонез ля бемоль мажор». Она всегда любила его и во время войны много месяцев посвятила его освоению. Ее пальцы запнулись на первом же хроматическом пассаже, и звуки смолкли.

Виола положила руки на колени. Подержав их так, она попробовала снова, уже медленнее. Но у нее опять не получилось, хотя она хорошо разогрелась. Видимо, пальцы у нее стали негибкими, их прежняя беглость потеряна – слишком долго она не упражнялась.

Виола наклонила голову и постаралась успокоиться, затем снова сыграла упражнения для начинающих. Все три месяца, проведенные у Донована, она должна будет пользоваться каждой минутой, чтобы восстановить гибкость пальцев.

– Золотце, – услышала она, почувствовав за спиной его теплое дыхание.

– Мистер Донован. – Она хотела повернуться, но он сгреб ее в охапку. – Что вы делаете?

– Устраиваюсь. – Именно так он и поступил, сев в большое кресло с видом человека, готового к длительному домашнему отдыху.

Виола уставилась на него. Он не переставал ее удивлять.

Донован поцеловал ее волосы. Виола постепенно расслаблялась рядом с ним.

– Не нужно ли настроить пианино, золотце?

– Нет, оно в прекрасном состоянии, – успокоила его Виола.

– Хорошо. Но все равно надо будет раз в неделю приглашать настройщика. Он один из независимых искателей, и лишние деньги ему не помешают.

– Благодарю вас. – Виола уютно расположилась рядом с ним и думала о том, что именно она еще сыграет, благо очень многие вещи она знала на память. В Рио-Педрасе не существовало музыкального магазина.

Донован снова поцеловал ее в волосы и в лоб. Его дыхание, теплое и мягкое, касалось ее кожи. Она пошевелилась и наклонила голову, чтобы ему стало удобнее. Что-то про-клокотало у него в горле, и он уткнулся в нее носом. Она замурлыкала и наслаждалась его нежными ласками.

– Мистер Донован. – Она вздохнула, когда он поцеловал ее в щеку.

– Уильям. – Он снова ткнулся в нее носом. Виола заморгала.

– Уильям? Вы хотите, чтобы я называла вас по имени, сэр?

– Когда мы наедине, золотце. – И он поцеловал ее в губы.

Когда он поднял голову, она посмотрела на него и, поняв его намерение, сдалась перед спокойной решимостью, увиденной в его глазах.

– Хорошо, Уильям, – согласилась она.

– Славная девочка.

Он снова начал обольщать ее: осторожно исследовал ухо и добрался до мочки. Полизал мочку и теплые точки пульса за ухом, пока она не задрожала и выдохнула его имя.

Он сосал ее мочку в таком ритме, от которого внутри у нее начало что-то сжиматься и разжиматься. Постепенно в ней разгорался огонь.

– Раздвинь ножки, золотце.

Она послушалась не рассуждая, больше заинтересованная в его поцелуях. Его пальцы нашли ее шею сквозь тонкий шелк, и он стал целовать ее.

– Ах, Уильям, – простонала она. Все ее существо сосредоточилось на его прикосновениях, на чарующем впечатлении, которое он производил на ее женскую плоть. Она горела, пылала, не могла усидеть на месте. Она корчилась у него на коленях, не думая о том, как шерстяная ткань его брюк трет ее. Кожа у нее такая чувствительная, что, пожалуй, вся будет исцарапана.

– О Господи, что вы со мной делаете? О Боже мой, – стонала она.

Когда она пришла в себя, оказалось, что она сидит на нем верхом. Шелковых китайских штанов на ней уже не оказалось. Она заморгала, пытаясь осознать, что произошло.

– Ах, Уильям, – робко спросила она. – Что мы делаем теперь?

Смех перекатывался у него в груди, но когда он ответил, голос у него звучал совершенно пристойно.

– Где теперь мой дружок, золотце?

Виола густо покраснела и спрятала лицо у него на груди.

– Отвечай, Виола.

– Во мне, – через силу проговорила она, снова пряча лицо.

– Теперь пора тебе научиться новому упражнению.

– Что вы имеете в виду?

– Ты прекрасная пианистка, золотце. Сколько времени ты практиковалась, чтобы научиться такой беглости?

– Несколько лет, – честно призналась она.

– Телесные умения тоже требуют прилежной практики.

– Так миссис Смит и говорила, – заметила Виола, откинув голову назад, чтобы видеть его.

– Она права. Как твоим пальцам нужно тренироваться, чтобы стать хорошей музыкантшей, так же нужно тренироваться и твоим внутренним мускулам.

– А что такие тренировки дадут, Уильям?

– Во-первых, укрепят твою выносливость. А также ты можешь использовать свои мускулы, чтобы ласкать меня.

– Ласкать?

– Вот именно. Теперь сожми меня крепче изнутри. – Виола послушалась, зная, что лицо у нее горит от стыда.

– Теперь сделай так еще раз, но досчитай до трех.

– Зачем?

– Делай, что я говорю.

Она сделала. Но все ее тело мучительно ныло от желания. Теперь, когда она знала, какую радость можно найти в его объятиях, она хотела достигнуть высшей точки, а такая игра, которую он предлагал, ей ни к чему.

– Уильям, прошу вас, вы не можете просто взять меня? – просила она.

– Нет. Повтори еще раз.

– Уильям, – застонала Виола, снова сжав его. Господи, как же ей хотелось большего. Предвкушение росло. Дуновение свежего воздуха коснулось ее разгоряченного лица, и она вздрогнула.

Хуже всего то, что оба они одеты выше пояса, что совсем непристойно, скандально и очень возбуждало. Она обняла его за шею, испытывая наслаждение от того, как его шерстяная куртка трется о ее голую кожу сквозь шелк. И она опять вздрогнула.

– Что, если нас кто-нибудь увидит? – прошептала она.

– Никто не войдет ни в гостиную, ни в спальню, ни в ванную, если дверь закрыта, пока их не позовут. Повтори еще раз, Виола. Ты сделала это трижды, а должна сделать еще семь раз.

– Семь? – заныла Виола. – Семь? Я не могу ждать так долго.

Уильям шлепнул ее по заду. Она ахнула, дернулась, потом сделала, как он велел.

– Еще. – Голос его звучал неумолимо. – И считай их.

– Вы мучаете меня, Уильям! Мучаете, дьявол вы этакий!

– Чем быстрее ты все проделаешь, тем быстрее получишь то, что заслужила.

Виола выругалась, но подчинилась. Она вся горела, она хотела получить наслаждение, которое мог дать только он. Но он продолжал:

– Шесть.

– Нет, семь, – возразила она. – Что я сделала, чтобы терпеть такие муки?

– Еще три раза, – приказал он.

– Пытка какая-то, – пробормотала она. – Восемь. О Господи, – всхлипнула она. – Девять. Десять, черт побери!

Вдруг Уильям обхватил ее бедра и усадил на себя Виола задохнулась, и волны наслаждения побежали по ее телу все быстрее и быстрее.

– Еще, еще! – И она вцепилась зубами в лацкан его куртки, чтобы заглушить свои крики.

– Тебе придется делать такие упражнения регулярно, золотце, – заметил Уильям спустя несколько минут, когда все закончилось. Он расстегивал ее шелковую тунику.

– Да, Уильям, – кивнула Виола, больше, однако, обращая внимание на контраст между его загорелыми пальцами и своей белой кожей.

– Десять раз в наборе, три набора в день. Без меня. – Он провел пальцем по ее вене.

Виола счастливо вздохнула, а потом поняла, что он сказал.

– Без вас? Но тогда будет совершенно невыносимо.

– А разве занятия на пианино легкие?

– Нет, конечно, нет.

– Начнешь с завтрашнего дня, золотце.

– Да, Уильям. Но вы, наверное, либо имели порочную учительницу, либо обладаете прирожденным талантом выдумывать такие пытки.

Уильям рассмеялся.

Глава 8

Уильям еще раз провел пони по кругу, подбадривающе хлопая длинным хлыстом сзади, стараясь рассмотреть, не покалечена ли лошадь. Как все остальные лошади в Лайонсгейте, Дейзи хорошо откормлена и обычно более чем довольна своей участью.

Но вчера две обучающиеся в Лайонсгейте леди погнали из деревни свои двуколки, запряженные пони, и одна двуколка перевернулась. Пока что пони чувствовали себя лучше, чем их погонщицы: одну глупую особу леди Ирен немедленно выгнала за нарушение правил, а другую заперла в ее комнате на неделю. Если бы пони пострадал, учащуюся тоже отослали бы домой.

Уильям улыбнулся, глядя на ровный аллюр Дейзи. Он тоже повзрослел за год, прожитый в Лайонсгейте, вырос и округлился. И уже не походил на долговязого подростка, а на молодого человека. Его сбережения тоже выросли, и до такой степени, что теперь денег больше чем достаточно, чтобы купить билет на пароход.

Но он все еще оставался здесь. С самого начала он заинтересовался, чему здесь обучают. Теперь, когда он лучше знал курс обучения, ему страшно захотелось стать учащимся, что оказалось невозможно.

Лучшие семьи Европы присылали сюда своих юношей и девушек обучаться выездке. Некоторые из слуг, давно живущих в поместье, помогали в обучении, но всегда в качестве живых подпорок: они собирали куски шелка, которые отрывались от вечерних платьев учащихся, поддерживали стесненных и хихикающих особ женского пола, чтобы они не свалились с лошади, предоставляли джентльменам коллекцию тростей на выбор.

Уильям хотел большего. Он хотел обрывать платья, связывать женщин, бить их тростью, пока они не достигнут высшей точки. Теперь его оценили как конюха, который умеет обращаться с кнутом, но он мечтал научиться употреблять кнут так, чтобы доставлять удовольствие женщинам. Уильям жаждал узнать то, о чем шептались и что вызывало стоны за закрытыми дверями, пока он стоял на страже глубокой ночью.

О, он тоже получил удовольствие от женщин здесь, впервые в жизни. Шлюх, которых можно встретить в глухих проулках Коба, с их жадностью и болезнями, он всегда остерегался. Но атмосфера в Лайонсгейте поощряла чувственные развлечения, и он пользовался ими, потому что имел доступ к кондомам.

Слугам не запрещалось ублажать друг друга, если только мужчины пользовались кондомами, щедро предоставляемыми леди Ирен, и Уильям доставлял удовольствие служанкам и себе самому, но ему казалось мало.

Он решил не уезжать отсюда, пока не узнает, как довести женщину до самого края ее женственности, обрушить на нее поток наслаждения и боли и заставить поверить ее, что она богиня.

Он еще не придумал, как убедить леди Ирен, что ему нужно пройти курс такого обучения.

– Доноваи.

Уильям повернулся и поклонился.

– Да, миледи?

– Ты не знаешь, где О'Коналл? – Леди Ирен одета в платье для лрогуяок, значит, она скорее всего только что вернулась с прогулки к водопаду, одному из своих излюбленных мест уединения.

– Он там, в павильоне, миледи, с лордом Филиппом и леди Аурелией. – Уильям не стал добавлять, что лорд Филипп – нервный дурак, которого с трудом выносят лошади. Или что пони всегда становились покладистыми с леди Аурелией.

Леди Ирен поджала губы и внимательно посмотрела на Уильяма.

– Беги и пришли его сюда ко мне сию же минуту. Можешь остаться в павильоне вместо него.

– Да, миледи.

– Еще одна вещь, Донован.

– Миледи?

– Как ты думаешь, маленькая Дейзи поправится?

– Да, миледи. Просто вчера она малость перепугалась, вот и все.

– Ладно. Тогда поторопись, Донован.

Уильям поклонился. Он передал Дейзи другому конюху и помчался вниз по холму. Леди Ирен не терпела медлительности в выполнении ее приказаний.

Павильон представлял собой имитацию шатра турецкого паши и выглядел безвкусным сооружением размером с очень большую беседку. Его спроектировал и выстроил много десятилетий назад тот же архитектор, что создал увеселительный дворец принца Уэльского в Брайтоне. Павильон имел паровое отопление от бойлера, работающего на угле, так что находившиеся в нем могли вообразить, что находятся в арабской пустыне, а не в сельской местности Ирландии. Внутри Уильям никогда не бывал.

Подойдя к павильону, Уильям увидел О'Коналла, тот вышагивал перед строением. Порядки, заведенные в Лайонсгейте, требовали, чтобы один слуга всегда находился в пределах досягаемости ради удобств гостей и их безопасности. Молодые люди обменялись парой слов, потом О'Коналл побежал к помещичьему дому, а Уильям занял его место.

Лорд Филипп и леди Аурелия, видимо, неплохо развлекались, судя по очень громким хлюпающим звукам, доносившимся из павильона. Пульс у Уильяма забился быстрее, он представил себе, что могло вызвать такие звуки, и стал рядом с дверью.

– Ах, как ты меня называешь, упрямая славянская девчонка? – донесся из павильона голос лорда Филиппа.

– Сахиб, если тебе так нравится, – уверенно ответила леди Аурелия.

Хлюпающие звуки возобновились. Уильяму стало тесно в брюках.

– Ах, ах… – Теперьлорд Филипп задыхался. – Проклятие! – выкрикнул он, и голос его на последнем слоге прервался.

– Что я наделал? – заныл лорд Филипп через минуту. – Она вся в синяках, вся ободрана!

Уильям навострил уши.

– Как смогу я простить себя за то, что поступил с ней так? – И лорд Филипп всхлипнул.

– Сахиб, я сделала что-то такое, что вам не понравилось? – Голос леди Аурелии звучал не так уверенно.

– Я пустил в ход хлыст для верховой езды, – ответил лорд Филипп, который теперь просто рыдал.

Уильям нахмурился. Голос леди Аурелии выражал удовольствие. Что же там происходит?

– Но сахиб, я же просила вас наказать меня, – захныкала она. – Что я сделала не так?

Уильям протянул руку к двери как раз в тот момент, когда лорд Филипп вышел оттуда неуверенной походкой. Его ожидало потрясение – лорд Филипп упал ему на руки, рыдая, как дитя.

– Лорд Филипп?

Уильям получил в ответ громкое завывание лорда Филиппа и тихое всхлипывание леди Аурелии. Уильям сделал еще попытку.

– Милорд, что с леди Аурелией?

Лорд Филипп конвульсивно содрогнулся.

– Уведи меня отсюда, – попросил он. – Уведи меня из этого притона, где я опозорил себя.

Уильям решился. Он сунул в рот два пальца и свистнул. Джек, младший садовник, прибежал на зов через минуту.

– Слушай, – приказал Уильям, кивая на лорда Филиппа, который висел у него на руках. – Отведи его в дом и найди там леди Ирен. Скажи ей, что я постараюсь успокоить леди Аурелию, пока она не придет.

– Ладно. – Джек, крупный и очень немногословный мужчина, повел лорда в дом. Уильям глубоко втянул воздух, чтобы взять себя в руки, и вошел в павильон.

Глазам его предстала сцена из арабской сказки. Комната вся утопала в ярких настенных шелковых коврах, шелковые ковры укрывали в несколько слоев и пол. В центре стояла кровать огромных размеров, настоящая платформа, также покрытая шелками и подушками.

Леди Аурелия лежала на ней совершенно обнаженная, распростершись, удерживаемая золотыми цепями, исчезающими в шелках. Соски покрывала золотая краска. Несколько неярких полосок пересекали ее бедра там, где по ним прошелся хлыст для верховой езды.

Уильям передернулся. Ему стало трудно дышать.

Огромные темные глаза леди Аурелии широко раскрылись. Она облизнула губы.

– Воин, – прошептала она.

– Да? – хрипло проговорил Уильям, начисто забыв, как следует разговаривать с господами.

– Воин, могу я спросить у тебя, почему ушел сахиб? – Уильям нахмурился; наверное, леди Аурелия все еще находилась под чарами какой-то фантазии. И он попробовал ответить ей в стиле, принятом в ее воображаемом мире:

– Сахиба отозвали по важному делу, женщина.

– О, – вздохнула она и окинула его взглядом, задержавшись на промежности. Уильяму стало жарко. – И он прислал тебя, чтобы ты взял меня, воин? Неужели я такая плохая, что теперь должна ублажать и тебя тоже? – Она снова облизнула губы.

Уильям не верил собственным глазам. Соски у нее затвердели. Ее, видимо, взволновала возможность разыгрывать свои фантазии с ним.

– Жемчужина гарема. – Уильям пытался найти способ отказаться, но ему не хватало слов, поскольку сам он еле сдерживался от желания.

– Прошу тебя, воин, раз сахиб ушел… – ее голос на мгновение стал резким, а потом снова умоляющим, – здесь нет больше никого, кто мог бы принести мне облегчение. Умоляю тебя, воин, позволь мне кончить мое дело с тобой.

Уильям сглотнул. Протокол Лайонсгейта позволял слугам осуществлять фантазии по просьбе гостей.

Он выпрямился, как генерал, осматривающий свои войска, обошел вокруг дивана, глядя на леди Аурелию под всеми углами.

Та задрожала.

– Воин, чего ты хочешь от меня?

Он провел руками по ее волосам и по лицу, пока не нашел чувствительную точку за ухом. Погладив леди Аурелию по шее, он заметил, что ей понравилось, как и горничным, которых он так ласкал.

– Шатер полон твоим запахом, кадин. – Голос у Уильяма помимо его воли стал ниже.

Она вздохнула и повернула голову, чтобы поцеловать его руку.

– Воин, – прошептала она, – умоляю, делай со мной что хочешь.

Сердце у него перестало биться. В первый раз за всю жизнь женщина полностью покорялась ему. Он вознаградит ее за такую просьбу сторицей.

Уильям ласкал ее пышные груди до тех пор, пока она не начала всхлипывать и корчиться, погладил по животу, провел рукой по ногам. И все время внимательно наблюдал за ней. Он сделал все, о чем она просила, – прикасался к ней языком, пустил в ход пальцы. Глаза ее, темные и умоляющие, ясно показывали ее реакцию. Однако Уильям не торопился, несмотря на все ее мольбы. Пусть просит, пусть ждет, пусть возбуждение нарастает в ней.

Сам он теперь вполне владел собой, словно оградился неким щитом, на который могла положиться ее восторженность и который не могла пробить его собственная похоть. Такой подход приносил гораздо больше удовлетворения, чем торопливые соития с горничными. Извиваясь и всхлипывая, леди Аурелия просила его действовать быстрее и грубее. Она казалась ему очень красивой, когда вот так жаждала его прикосновений. Сам он торжествующе улыбался, доведя ее до такого состояния. Внимательно наблюдая за леди Аурелией, он понял, когда она достигла высшей точки. Она всхлипывала, по телу ее проходила волна за волной. И вот она обмякла, хватая ртом воздух. Он погладил ее по волосам и укрыл шелковым покрывалом.

– Благодарю тебя, воин, – прошептала она и поцеловала его руку. – Я действительно счастлива, что смогла услужить тебе.

Еще минута – и она уже спала. Уильям выпрямился.

– Хорошо проделано, Донован. – Голос у леди Ирен был тихий.

– Миледи. – Уильям поклонился, испугавшись, как тихо она смогла подойти, а он не заметил. Она протянула ему полотенце и жестом велела выйти.

Выйдя из павильона, они постояли немного молча. Уильям вытер лицо и руки.

– Спасибо, что ты так хорошо обошелся с лордом Филиппом. Он весьма похвально отозвался о твоем благоразумии, когда смог настолько прийти в себя, что стал говорить осмысленно.

Уильям снова поклонился, но ничего не сказал.

– Так что, судя по всему, я опять перед тобой в долгу и должна решить, как наилучшим образом выразить свою благодарность.

Уильям ждал, настороженно глядя на нее.

– Я внимательно наблюдала за тобой, Донован. У тебя есть дар появляться в самый разгар осуществления фантазий, а также когда идет процесс обучения. Насколько интересны для тебя такие занятия?

Сердце у него подпрыгнуло, но голос звучал ровно:

– Очень интересны, миледи.

– Ты когда-нибудь думал поступить в мою школу?

Уильям сжал губы. Учащиеся всегда начинают как жеребчики или кобылки, как послушные партнеры при осуществлении фантазий. Такая роль его не привлекала.

– Миледи, – начал он. Леди Ирен рассмеялась.

– Донован, лицо у тебя просто бесподобное. Придется тебе научиться получше им управлять, если ты хочешь преуспеть в жизни. Ты думал о том, чтобы стать жеребчиком?

– Да. – И Уильям скрипнул зубами. Она фыркнула.

– Все мастера должны провести по крайней мере три месяца в качестве жеребчика или кобылки, чтобы лучше понять того, кто держит поводья.

Уильям передернулся. И все-таки, если это самый быстрый способ пройти настоящий курс обучения, оно того стоит. И он согласился.

– Хорошо, – ответил он.

– Ты уверен?

– А вы будете меня обучать, если я откажусь подчиняться?

– Конечно, нет.

– Тогда я буду подчиняться. – Наверное, после каждого урока его будет тошнить.

– Ты смелый человек, Донован. Обучение будет интересным приключением для нас обоих.

Леди Ирен оказалась совершенно права: прежде чем он стал мастером, прошло два года очень тяжелой работы. Но обучение того стоило.

Теперь вопрос в том, как воспользоваться теми уроками, чтобы изучить фантазии и чувства Виолы? У него есть три месяца, и ей же богу, он выжмет каждую минуту до отказа.

Уильям скрестил руки за головой и начал с полной серьезностью строить планы, в то время как его волшебная дева спала рядом с ним в просторной кровати. Завтра он уж постарается высвободить время, чтобы подольше побыть с ней.

Морган Эванс стукнул в дверь и стал ждать.

– Войдите, – ответил Уильям, как всегда, спокойно. Его люди теперь заключали пари, какую мелодию он будет насвистывать, когда начнется бой с индейцами.

Морган вошел, закрыл за собой дверь и кинул шляпу на вешалку. Уильям кивнул в знак приветствия, потом снова вернулся к колонке цифр, сложением которых занимался до того.

– Жаль, что клерка нет, – бросил Морган.

– Не дури. Ты же не мог помешать Крамптону сломать руку, как не можешь уговорить кого-нибудь поработать здесь клерком пару месяцев.

– Да нет, я нашел одного парня.

Уильям посмотрел на него поверх груды бумаг, разбросанных по столу.

– Тогда почему его здесь нет?

– Он хочет получать за работу жалованье, как рудокоп.

Уильям рассмеялся.

– Четыре доллара в день? Неудивительно, что ты оставил его в Тусоне. Налей себе кофе и сядь, Морган. Я займусь с тобой, как только проверю счета за боеприпасы.

Морган налил себе чашку кофе, добавил в него солидную порцию молока от одной из здешних молочных коров, принадлежащих фирме «Донован и сыновья», и сел на стул. Когда он заказывал мебель для конторы и большого компаунда в Миссури, он постарался, чтобы она подходила для его размеров и размеров Уильяма. Теперь он уселся на просторный стул и с облегчением вздохнул, настолько стул оказался удобнее, чем деревянное сиденье на повозке.

Он пил кофе и исподтишка наблюдал за Уильямом. Морган прошел долгий путь от оборванного чучела, которого высокий ирландец спокойно нанял на работу в Мемфисе. Но Морган не переставал учиться у Донована всему, хотя постепенно сам создал собственную империю.

Теперь он легко следовал практике Уильяма нанимать людей. Каждого, кто мог выполнять работы, он встречал с радостью, вне зависимости от цвета кожи. Большинство из них воевали на стороне конфедератов, как и большинство погонщиков в Аррэне. Но на фирму «Донован и сыновья» работали также и воевавшие на стороне северян – ирландцы, негры, даже два индейца из племени шайенов.

Конечно, выполнять работу означало не пить в дороге и не вступать в драки ни с индейцами, ни с другими работающими у «Донована и сыновей». Существовали еще и другие правила, типичные для крупных фирм-перевозчиков, – пунктуальность, честность и так далее. Нарушение любого из них каралось увольнением.

Но если ты работаешь на Уильяма хорошо, он и платит тебе действительно очень хорошо. Уильям будет платить пенсион даже твоей семье, если ты погибнешь у него на работе. Он следит, чтобы его работников хорошо кормили и чтобы они отдыхали в пути как можно больше. Он справедлив, щедр и сам работает лучше большинства своих наемников.

Морган считал Уильяма братом, которого он никогда не имел, и единственным человеком, кроме Бедфорда Форреста, для которого он согласился бы пройти преисподнюю.

– Тебе удалось найти всех кур? – спросил Уильям. Морган рассмеялся, вспомнив о поисках, у глаз собрались морщинки.

– Да, включая тех, кто вернулся на жительство в сарай. Все они отправятся в армию, хочется им того или нет.

Уильям рассмеялся вместе с ним. Он поставил размашистую подпись под счетом.

– Может, им больше понравится в крепости, чем в Рио-Педрасе.

– Вероятно. Уильям, сколько еще пройдет времени, до того как Голконда исчерпает свои запасы? – Морган наконец задал вопрос, который жег ему язык уже несколько месяцев. Уильям присутствовал при открытии всех крупных месторождений с 1855 года. Он возил грузы для известной жилы Комстока в Неваде, когда они первыми нашли там месторождение золота. Он должен знать ответ, если ответ вообще существует.

Уильям пожал плечами.

– Руда все такого же качества, как и вначале. Прииск дает неплохую прибыль уже больше года, так что, наверное, напали на богатую жилу, а не на поверхностную россыпь. Но, думаю, у Леннокса начнутся проблемы с подземными водами прежде, чем жила истощится.

– Достаточно серьезные, чтобы закрыть копи?

– Вполне возможно – в скалах воды хватает. Даже жилу Комстока чуть не закрыли из-за затопления. Большие помпы, которые их спасли, можно доставить только по железной Дороге, а не на повозках.

– Сколько им осталось?

– Трудно сказать. Но обрушение последнего месяца означает только, что они ближе к подземным источникам, чем им хотелось бы.

Морган свистнул.

– Когда случится затопление, придется перебираться на следующее месторождение.

Уильям раскладывал бумаги аккуратными стопками, потом начал размещать их по полочкам.

– Для меня, для тебя и для искателей переезжать нетрудно, но для Леннокса. – другое дело. На перевозках деньги можно заработать всегда. А владеть прииском – рискованное дело.

– У владельца прииска большие прибыли.

– Временно. И никаких, когда месторождение истощается.

– Доходы надежнее, когда занимаешься перевозками или продажей продуктов.

– Люди всегда должны есть, – согласился Уильям. Морган поставил пустую чашку на стол и потянулся.

Теперь нужно еще некоторое время продержать Уильяма подальше от Леннокса. Морган невзлюбил Леннокса, как бывало со всеми, кто слышал о его зверствах в долине Шенандоа. Но лучше провести час, выслушивая жалобы Леннокса, чем видеть, как грязный ублюдок и убийца выстрелит в спину Уильяму.

– Если хочешь, я отнесу последний счет Ленноксу ему в контору.

– Ты думаешь? Я хотел сам его отнести. – Морган пожал плечами.

– Именно я обычно обсуждаю с ним платежи. И еще мне нужно поговорить с ним о супердинамите, который он хочет перевезти. Со скидкой.

Уильям фыркнул и протянул ему конверт.

– Дурень проклятый. В таком случае даю тебе разрешение поговорить с ним. Может, на сей раз ты убедишь его, что с динамитом нельзя обращаться так просто, как с фасолью.

Морган встал и поклонился подчеркнуто демонстративно, словно в гостиной своей бабушки.

– Сделаю все возможное, сэр.

Уильям рассмеялся снова и салютовал в ответ.

Контора Леннокса, обставленная пышно, словно находилась на Уолл-стрит, имела даже претенциозные стеклянные экраны для ламп, которые дрожали от ударов камнедробилки.

Когда Морган вошел в контору вслед за клерком с лисьей мордочкой, владелец прииска рассматривал планы, очевидно, какого-то дома.

Клерк кашлянул.

– Сэр, к вам пришел мистер Эванс, От «Донована и сыновей», – добавил он, прошипев последнее слово.

Леннокс поднял голову. Лицо у него приняло злобное выражение, сменившееся через некоторое время выражением самого искреннего дружелюбия.

Дом содрогнулся, и ламповые экраны звякнули от дробления камней процедуры, предшествовавшей извлечению руды.

На шее у Моргана волосы встали дыбом. Что происходит, черт побери? Леннокс всегда держался с ним только что не грубо. По крайней мере сейчас при нем не было оружия, а его шпага-трость помещалась на стойке у двери.

– Эванс, мой дорогой друг! – И Леннокс протянул в знак приветствия левую руку.

– Леннокс. – Морган вежливо пожал его руку и отнял свою как можно быстрее. Интересно, почему у Леннокса перевязана правая рука?

– Не хотите ли выпить со мной? Что-нибудь цивилизованное, чтобы оно могло нам напомнить о наших семьях на востоке. – Ленноксу пришлось говорить очень громко, чтобы перекричать камнедробилку.

– Благодарю вас, – кивнул Морган. Неожиданное предложение заставило его насторожиться еще больше. Леннокс, предлагающий выпить, чего он никогда не делал, напоминал апачи, предлагающего кавалеристу напиться из индейского источника.

– Херес? Или охлажденный рислинг от хорошего поставщика?

Морган напрягся. Последний раз он пил херес в 1863 году с Джессамин Тайлер, когда они выслеживали Бедфорда Форреста. Он поклялся никогда больше не пить его, пока она не увязнет в его постели, как он уже увяз в ее. Голос его прозвучал хрипловато, когда он ответил:

– Благодарю вас, рислинг.

– Ну конечно, прохладный напиток, чтобы охладиться в такую жару. – Леннокс вернулся с двумя высокими хрустальными стаканами. От комнатного тепла стаканы слегка запотели.

Морган взял стакан и осторожно отпил немного. Сейчас ему нельзя захмелеть.

Леннокс не стал садиться за свой большой письменный стол, а сел на стул рядом с Морганом. Последовало почти дружеское молчание, прежде чем Морган заговорил.

– Я принес вам последние накладные, – начал он. Леннокс отмахнулся от конверта.

– Давайте не будем беспокоить себя такими пустяками. Мы же не лавочники. Положите на стол, а я завтра вышлю деньги.

– Отлично. – Морган еще больше удивился – Леннокс принимал счет, не произнеся ни слова жалобы? Если бы Морган все еще гнался за Бедфордом Форрестом, он уже зарядил бы все ружья и взвел все курки.

– Вы когда-нибудь думали о приобретении большого поместья, Эванс? О великолепном доме и хлопковых плантациях, какие имела ваша семья до войны? – Леннокс говорил почти безразличным тоном, но не совсем.

– Часто, – честно признался Морган. Он выкупил Лонгейкрес, фамильную хлопковую плантацию в Миссисипи четыре года назад, оплатив накопившиеся налоги из жалованья. Теперь его двоюродный брат Дэвид управлял плантацией и регулярно присылал Моргану доклады.

– Прекрасное зрелище, не так ли? Поля, на которых кипит бурная деятельность. Работники делают деньги для вашего будущего, ярко освещенный дом в конце подъездной аллеи, жена, которая старается очаровать вас и ваших гостей, когда вы заключаете всякие там сделки. Изящная леди, происходящая из семьи такой же старинной и благородной, как и ваша собственная, женщина, которая будет дарить вам сыновей.

– Захватывающее зрелище, – согласился Морган, отодвинув возникшее перед ним видение – Джессамин Тайлер делает все вышеописанное. Он снова глотнул рислинга, пытаясь угадать, с какой целью Леннокс затеял разговор.

– Я уверен, что вы, человек, родившийся и воспитанный джентльменом, поймете, как ужасно видеть леди, живущую в обстановке, ее не достойной.

– О чем вы говорите? – И Морган отставил стакан.

– Конечно, о миссис Росс. Видеть ее живущей в доме у ирландца – просто оскорбление. Будь она под моей крышей, я бы женился на ней сразу же.

– Конечно, – уклончиво пробормотал Морган. Он совершенно не мог взять в толк, почему Леннокс так рвется жениться на миссис Росс. Конечно, в округе больше не найти женщин, принадлежащих к тому же классу, что и Леннокс, но Моргану всегда казалось, что Леннокс будет искать жену в Нью-Йорке, в городе, который он всегда так расхваливал. Его постоянные предложения миссис Росс о женитьбе говорили скорее об одержимости, чем о любви, особенно если все видели, что он не выказывал никаких признаков влюбленности.

– Значит, вы мне поможете! Великолепно! Если вы сможете извлечь ее из логовища Донована и привести ко мне, ну, скажем, завтра…

– О чем вы говорите, черт побери? – И Морган встал со стула.

– Ну как о чем? О том, чтобы вызволить миссис Росс из объятий Донована, конечно. Вы хорошо заработаете и сможете обзавестись своим домом и семьей, если поможете мне. Скажем, пять тысяч долларов?

Морган выплеснул свое вино в лицо Ленноксу. Рислинг стекал по его подбородку.

Леннокс замер. Глаза у него остекленели, как у гремучей змеи, собравшейся броситься на врага. Усилием воли он заставил себя улыбнуться.

– Я так понимаю, что вы отказываетесь.

– Правильно понимаете, трус. – Морган ждал, надеясь, что сейчас последует вызов на дуэль.

Злобный взгляд Леннокса мог остановить даже василиска, но он с видимым усилием заставил себя остаться на месте. Камнедробилки продолжали свою нечеловеческую разрушительную работу.

– Вы заплатите за свое хамство, – прошипел Леннокс и наконец втянул в себя воздух. – Но вы – всего лишь наемный работник и не стоите того, чтобы с вами драться. Теперь можете идти.

– Донован вас убьет.

Леннокс рассмеялся, и от его смеха по спине у Моргана пробежал холодок.

– Пусть попробует. Хотите остаться и обсудить это?

Морган сжал кулаки и повернулся к двери. И тут увидел Леннокса, отразившегося в ламповом экране. Тот вынимал из ящика стола револьвер. Морган круто повернулся как раз в тот момент, когда Леннокс прицелился, выхватил свой револьвер и взвел курок. Никогда еще он не выхватывал оружие с такой быстротой.

Теперь каждый из них смотрел в дуло револьвера противника.

– Если вы выстрелите, – прорычал Леннокс сквозь сжатые зубы, – пойдете под суд за убийство.

– А если вы выстрелите первым, будете мертвы, прежде чем я упаду на ваш брюссельский ковер. Мексиканский прием, Леннокс.

Леннокс зарычал, но свой «кольт» не опустил.

– Убирайтесь.

– С удовольствием. – И Морган протянул у себя за спиной руку к дверной ручке.

– Не утруждайте себя приходить еще раз, малыш. С этого дня «Прииски Леннокса» больше не ведут дел с «Донованом и сыновьями».

Морган коротко кивнул.

– Как хотите. «Донован и сыновья» обойдутся без «Приисков Леннокса», но сколько продержатся «Прииски Леннокса» без перевозки грузов?

– Мы вполне обойдемся. «Прииски Леннокса» будут в полной силе, когда о «Доноване и сыновьях» все давно забудут, – презрительно усмехнулся Леннокс.

Морган фыркнул и вышел из конторы, стараясь не сводить глаз с мерзавца, пока не оказался на улице. Конечно, придется предупредить Уильяма.

Уильям спокойно прошел через двор, наслаждаясь музыкой, доносящейся из центрального здания. Даже вечная игра на бильярде прекратилась – люди слушали. В последний раз он слушал песню Шуберта в Дублине в исполнении прекрасного сопрано и пианиста. Виола играла ее превосходно, но скорее как аккомпаниатор, чем как солист, оставляя место отсутствующей певице вступить в музыкальный диалог.

Виола закончила песню, как раз когда он открыл дверь и остановился в гостиной. Она взяла начальные аккорды «Прекрасного мечтателя» Фостера.

Уильям улыбнулся и вошел в комнату, напевая.

Виола обернулась, посмотрела на него, и глаза ее посветлели, точно морские волны, освещенные солнцем. Она продолжала играть красивую мелодию, легко приспосабливая ее к его голосу и фразировке, пока они оба не превратились в одного исполнителя.

Уильям прислонился к пианино и улыбнулся, когда они закончили.

– Браво! Вы самая лучшая аккомпаниаторша, с какой я имел удовольствие петь, Виола.

Она вспыхнула, ее пальцы все еще прикасались к черно-белым клавишам.

– Благодарю вас. У вас замечательный баритон, Уильям.

Он склонил голову, молча выражая благодарность за похвалу.

– Может, споем еще?

– «Кэмптонские состязания»? – Она взяла первые ноты, и он рассмеялся.

– Ду-у-да, ду-у-да! – согласился он, и они соединились в веселой мелодии. Гораздо симпатичнее невинно веселиться с Виолой, чем беспокоиться из-за подлости Леннокса.

Глава 9

Виола смущенно поерзала на табурете, снова вспомнив о пылкой страсти Уильяма вчера ночью. Сначала они пели свои любимые песни, потом обедали, потом уединились в спальне, где…

Она вспыхнула.

Когда утром он ушел к мессе вместе с Сарой и Абрахамом, она вздохнула свободнее. По крайней мере теперь она может сосредоточиться на музыке и не думать о нем.

Виола начала играть еще одну популярную песенку, затем другую, нанизывая песни, как бусы, – так она исполняла их на музыкальных вечерах во время войны. Ее мать очень любила такие вечера. Во время выступления дочери она имела возможность бродить среди слушателей. Она вспомнила один вечер в сентябре 1863 года, когда аккомпанировала одному молодому офицеру с канонерки на таком вот музыкальном вечере.

Виола закончила финальные ноты «Свободного кресла», протянув их немного дольше, чтобы дать лейтенанту Джонстону время оправиться от слез. Он обладал превосходным тенором и всегда пел в ключе с аккомпанементом, поэтому выступать с ним – одно удовольствие. Но он только что вернулся из Виксберга, где слишком многие из команды его канонерки погибли.

Джонстон с усилием изгнал из своего голоса предательское вибрато и кивнул Виоле. Она дала замереть последней ноте. Слушатели стали расходиться.

Виола оглядывала толпу, ища мать, одновременно автоматически отвечая Джонстону.

– Да, я с удовольствием буду аккомпанировать вам в церкви в воскресенье.

– Может, мы могли бы встретиться заранее и порепетировать? А вы рассказали бы мне побольше о вашем прославленном дедушке, адмирале Линдсее. – Хорошо воспитанный и богатый, Джонстон говорил тихо, словно облекал их обоих каким-то покровом интимности. Отец Виолы хорошо к нему относился.

Ухаживания лейтенанта Виолу не трогали. Она наконец-то отыскала мать. Господи, Дездемона флиртовала с капитаном Питерсоном! Он занимал важный пост на верфях, и он всегда долго разговаривал со всякой женщиной, которая задавала ему вопросы.

Виола насторожилась.

– Значит, увидимся в субботу? – с надеждой спросил Джонстон.

– Прошу прощения, но в данный момент я не могу строить никаких планов. Мне нужно посмотреть, хорошо ли себя чувствует мама. Всего хорошего, лейтенант. – Она кивнула ему и проскользнула через толпу гостей, не дожидаясь ответа.

Она еще успела услышать рассказ Питерсона, как покрывают броней суда. Виола подскочила к матери сбоку и изобразила на лице улыбку.

– Спасибо, что подождали меня, мама, – поблагодарила она, на ходу выдумав повод, чтобы вмешаться в разговор. – Теперь мы можем идти.

Она стояла так близко, что заметила, как Дездемона Линдсей стиснула зубы, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась ГТитерсону очаровательной улыбкой.

– Прошу простить меня, капитан, но я нужна дочери. Я с удовольствием дослушаю вашу увлекательную лекцию до конца. Может, завтра, за обедом у Флойдов?

Питсрсон поклонился.

– С удовольствием, миледи.

Нельзя упускать мать из виду на предстоящем обеде. Сама Виола не собиралась там быть, но, похоже, только присутствие дочери может помешать Дездемоне Линдсей вести подобные разговоры и особенно попытки флиртовать с теми, кто обладает информацией, относящейся к военным делам.

Виола мысленно вздохнула, но на лице ее не дрогнул ни один мускул.

Садясь в карету, Дездемона Линдсей сердито посмотрела на дочь. Опустившись на роскошную бархатную обивку, она и всю поездку кипела, выговаривая дочери. Виола старалась занимать в карете как можно меньше места, всячески избегая соприкасаться с пышным платьем матери, и не открывала рта. Как только Дездемона поняла, что никакими раздраженными выходками нельзя поколебать решимости Виолы помешать ей собирать информацию для южан, молчание стало для них обычным делом, когда они оставались наедине друг с другом.

В особняке Линдсеев Дездемона сразу же поднялась наверх, где старая горничная ждала ее, чтобы раздеть. На горничных-ирландок, которые им прислуживали, она не обращала никакого внимания.

Виола тихонько вздохнула, но тепло поздоровалась и с Молли, и с Бриджид. К счастью, ни у кого из них не возникло ни малейшего желания разговаривать. Молли помогла Виоле раздеться, а Бриджид принесла чашку мятного чая, чтобы успокоить ее желудок. И обе сразу исчезли, а Виола осталась в своем убежище одна со своими книгами.

С книжных полок на нее смотрели Дюма, сэр Вальтер Скотт, Джеймс Фенимор Купер. «Три мушкетера», «Айвенго», «Последний из могикан». Ее самые любимые книги, хотя полки ломились от разных книг до отказа. Д'Ар-таньян, провинциальный дворянин, искусно владеющий шпагой, стал ее любимым героем. Она сочувствовала горестному прошлому Атоса, но сердце она давно отдала д'Артаньяну.

Виола вытянулась и погладила себя по грудям, которые могла обхватить ладонями из-за их маленького размера. Вздохнув, она представила себе д'Артаньяна, идущего по рыночной площади в своей грубой одежде сельского дворянина, воплощающего примитивную мужественность.

Виола тихо застонала, груди ее затвердели и вспухли, соски уперлись в кончики пальцев.

Она задула лампу и прислонилась к подушкам, чтобы предаться своим фантазиям. В тот вечер шел дождь, воздух был мягкий и прохладный. Ее вышитая ночная сорочка из белого батиста легка и прозрачна. Именно в такой одежде должна быть молодая леди, томящаяся в кардинальской тюрьме.

Конечно, будет темно, только несколько факелов освещают темницу. Тюремщики играют в карты в караульной, достаточно далеко, чтобы не слышать ее.

Руки ее прикованы цепями к стене высоко над головой, ноги широко раскинуты, и она не сможет противиться никому, кто окажется рядом. Но пока еще никого рядом нет.

Д'Артаньян появится из темноты внезапно, высокий и сильный, с лицом, как у ангела. Шпагу он держит наготове в руке.

– Мадемуазель, вы прекрасны, – скажет он, пожирая ее глазами. – Мои глаза восхищены вами. Один поцелуй за ваше спасение, прежде чем мы уйдем отсюда, – скажет д'Артаньян. Его губы окажутся совсем рядом. Сладкие на вкус, конечно. Губы будут твердые, а язык проскользнет между ее зубов.

Как чудесно! Она улыбнулась, перевернулась на бок, улеглась поудобнее и уснула.

Виола тряхнула головой, вспомнив о невинности той девочки. Столько всего перечувствовать, всего-навсего мечтая о поцелуе.

Теперь она спит с человеком, чьи поцелуи вызывают у нее телесные восторги, для описания которых у нее просто нет слов. В нем есть все, о чем говорила Салли, и еще нечто большее, как могло подтвердить ее ноющее тело.

Она поерзала на табурете и решительно взялась за игру, выбрав вещь, которая может напомнить ей о невинности той девочки. Этюд Шопена взлетал из-под ее пальцев, и она старалась не думать о том, что в следующий раз захочется проделать с ней Уильяму.

Морган снова отхлебнул кофе, читая последний доклад Дэвида о делах в Лонгейкресе, а в доме миссис Росс играла на пианино. Он с радостью охранял ее, пока Уильям, Абрахам и Сара ходили к мессе. Он будет радоваться еще больше, когда наконец убьет мерзавца Леннокса.

Миссис Росс – бесстрашная маленькая леди, у которой очень много друзей. Она всегда помогала людям, независимо от того, кто они, и хороша собой, хотя и не так, как Джессамин Тайлер.

Он видел ее довольно часто благодаря так называемой подруге, Мэгги Уотсон, которая все время пыталась обратить на себя его внимание. Наконец он сказал ей весьма определенно, что как жена она его не интересует. Через неделю она вышла за Джонса и уехала из города. Он надеялся, что навсегда.

Музыка кончилась, и миссис Росс вышла из дома, потягиваясь. Он вежливо встал.

– Мэм.

Миссис Росс резко вскинула голову и раскрыла рот, густо покраснев, увидя его. Ясное дело, Уильям не предупредил, кто будет охранять ее сегодня утром. Заметив ее растерянность, он почувствовал жалость к ней и сказал спокойно:

– Вы очень хорошо играете на пианино, миссис Росс. Это ведь был Шопен?

Она взяла себя в руки.

– Благодарю вас, – пробормотала она. – Вы очень добры. Да, этюд до минор Шопена.

Эванс кивнул.

– Кажется, я его узнал. Моя мать тоже любила играть на пианино и пыталась учить меня. Но, боюсь, все ее усилия пропали даром. Не хотите ли чашку кофе, мэм?

– Благодарю вас. – Она повернулась к фонтану, а он вошел в дом. Когда он вернулся, она положила еще одну розу на алтарь Сары и Абрахама. Потом она гуляла по саду и пила кофе, пока не вернулся Уильям.

Виола еще раз украдкой взглянула на Эванса, все еще чувствуя себя смущенной от встречи с ним. Он держался с ней очень учтиво, и все в нем, от лица до одежды и голоса, говорило о его хорошем воспитании. Хотя, на ее взгляд, он не так красив, как Уильям, все же Эванс очень привлекателен, с его каштановыми волосами и серыми глазами. Кавалерийские усы Эванс содержал в полном порядке, как и хорошо пошитый костюм и безукоризненную рубашку. Его кожа потемнела от солнца. Он ел яйца, сваренные в мешочек, и ветчину. Откуда Сара раздобыла ветчину в Рио-Педрасе, казалось загадкой. Вид во время еды Эванс имел явно довольный.

Он упорно обращался к Виоле как к гостье Уильяма, относясь к ней с таким уважением, которым она пользовалась до того, как приняла покровительство Уильяма. Конечно, тогда она видела, как настойчиво и отчаянно Мэгги охотится за Эвансом – совсем как хозяйка перед завтраком за единственной курицей во дворе. Наверное, в конце концов он сказал Мэгги что-то очень грубое. Виола не знала, что именно, но только Мэгги пришла в ярость. На следующей неделе она вышла замуж за Чарлза Джонса и уехала из Рио-Педраса.

Виола занялась своими яйцами и заметила, как Уильям сунул в рот целую ложку омлета. Она уставилась на него. Час с небольшим тому назад его губы точно так же охватывали ее грудь. И зубами он пользовался таким же образом, медленно, равномерно, спокойно покусывая ее, отчего она стонала, предвкушая его следующее движение.

Виола вспыхнула и быстро опустила глаза. Нужно перестать думать о нем, но в компаунде каждая комната сохраняла воспоминания о его любовных ласках.

Даже одежда на ней напоминала ей о чувственных забавах. Сейчас она надела очень модное платье для прогулок ярко-синего цвета, многочисленные складки которого служили как бы подушкой на парчовом сиденье стула. Но придется заменить его китайским костюмом – непристойной гладкой синей туникой и штанами, прежде чем он вечером вернется со склада.

Именно в такой одежде она должна встретить его возвращение. Так он приказал утром, зашнуровывая ее во французский корсет с низким вырезом.

Куда бы ей пойти, чтобы не думать о нем? Она снова посмотрела на Эванса и вдруг получила ответ.

– Мистер Донован, не могу ли я помочь вам сегодня на складе? Я уверена, что вы очень торопитесь побыстрее отправить караван с товарами. Работы у вас, конечно, очень много, даже в воскресенье, поскольку мистер Крэмптон сидит в Тусоне со сломанной рукой.

Мужчины быстро переглянулись.

– Нет. – резко сказал Эванс.

– Вам кажется, что в компаунде вы как в клетке? – тут же спросил Уильям.

Виола кивнула. Ей и раньше приходилось жить как в клетке. Годы войны, когда она следила за матерью, мучаясь и тревожась, как далеко та зайдет в своих стремлениях помочь южанам, казались десятилетиями.

На лице Эванса Виола заметила беспокойство. Лицо Донована ничего не выражало. Он, казалось, пытался разобраться в своих мыслях. И Виола затаила дыхание.

– Мы будем рады вашему обществу, миссис Росс, и работы у нас хватает. Но вам всегда придется оставаться в пределах складского двора, так что вам и там, пожалуй, покажется тесно.

Виола посветлела.

– Нет, я уверена, что там мне будет хорошо. – И уж конечно, если она станет работать на складе, ей не придется заниматься упражнениями, которые Уильям заставлял ее делать.

Уильям улыбнулся ей так, что пульс у нее забился часто-часто.

– Вы будете украшением моей конторы, миссис Росс. – В ответ Виола улыбнулась ему.

– Ах, мистер Донован, какие приятные вещи вы говорите, – заявила она, впервые в жизни отвечая на мужские заигрывания.

Уильям склонил голову, показывая, что он все понял, глаза у него блеснули.

– Всегда приятно находиться рядом с леди, миссис Росс.

Виола покраснела – так многозначительно прозвучал его голос.

Часом позже Уильям и Эванс провели Виолу через двор. Работники приветствовали молодую женщину прикосновением пальцев к шляпам. Они держались с ней точно так же, как и раньше, до того как она стала спать с Донованом, приняв ее в свой круг с легкостью.

На дворе царила приятная суматоха: стояли повозки, изготовленные по специальному заказу в Сент-Луисе фирмой «Мерфи и сыновья», готовились к дороге выносливые мулы, наученные ходить быстро, погонщики перебрасывались шутками, возвращаясь после обычных тренировок в стрельбе по мишени. Много лет она слышала рассказы о жестких требованиях фирмы «Донован и сыновья» и чуть ли не военной дисциплине, царящей на ней. Именно следование подобным правилам позволяло фирме продолжать свой бизнес, доставляя грузы даже в самые опасные районы запада.

– Мистер Донован, – обратился к хозяину Лоуэлл, один из погонщиков. Он прикоснулся к шляпе, приветствуя Виолу, но все его внимание сосредоточилось на Доноване. – Вы можете разрешить мое пари?

– Опять пари, Лоуэлл? По какому поводу сейчас? – Голос у Уильяма звучал отечески-снисходительно.

Виола скривила губы. Пристрастие Лоуэлла заключать пари общеизвестно, даже здесь, на границе, где все мужчины и женщины любили спорить.

– Сколько ударов кнута вам понадобится, чтобы разорвать газету в клочья? Я сказал – шесть, а Харрисон говорит, что четыре.

– Хотите, чтобы я продемонстрировал вам сию же минуту?

– Да, сэр. – Лоуэлл походил на щенка, который вот-вот завиляет хвостом.

– С вашей помощью, конечно. Ладно.

Лоуэлл перевел дух и кивнул:

– Да, сэр.

Он вышел на середину двора и развернул газетный лист. Едва заметное напряжение чувствовалось в его движениях. Другие собрались вокруг и стояли, немного отступив от Лоуэлла.

– Подождите меня, пожалуйста, на крыльце, хорошо, миссис Росс?

Виола кивнула и стала так, чтобы лучше видеть. Она уже слышала и раньше разговоры об искусстве, с которым Уильям владеет кнутом. Например, что он может снять муху с лошадиного уха, выбить сигару у курящего и тому подобное. Но она никогда еще не видела его в деле.

Уильям небрежно, не без изящества взял хлыст. В его движениях ощущалась сдержанная сила. И хотя он держал в руке смертоносное оружие, но, кажется, никто из окружающих его не боялся.

Уильям несколько раз щелкнул хлыстом, держа его у самой земли.

– Будешь считать, Эванс?

– С удовольствием. – И Эванс встал рядом с Виолой. Лоуэлл повернулся лицом к Уильяму, держа в руках растянутый газетный лист. Уильям сделал шаг вперед, щелкнув хлыстом, но погонщик не вздрогнул. Газета разорвалась точно посередине.

Щелканье хлыста отозвалось в теле Виолы.

– Один. – В голосе Эванса слышалась легкая скука. Теперь Лоуэлл держал одну из половинок листа. Еще щелканье – и упал еще кусок. Виола почувствовала, что ее охватывает возбуждение, и крепче вцепилась в перила.

– Два.

– Три. – Лоуэлл оставался совершенно спокоен. Теперь он растягивал в руках все меньшие и меньшие куски листа.

– Четыре.

– Пять.

Груди у Виолы вспухли и заныли, как будто Уильям ласкал их.

– Шесть.

Слышалось только тихое бормотание Харрисона.

– Семь.

Лоуэлл посмотрел на Уильяма, а тот кивнул. Всем стало ясно, что Лоуэлл выиграл, хотя игра продолжалась, и кусочки становились меньше дюйма длиной.

– Восемь.

Лоуэлл бросил последний кусочек газеты на землю. Раздались приветственные крики, и деньги начали переходить из рук в руки. Лоуэлл ходил гордо, как петух.

Уильям потянулся и спокойно улыбнулся, сворачивая хлыст.

Эванс исчез, пробормотав что-то на прощание. Виола и Уильям вошли в контору. Усадив Виолу за меньший по размеру письменный стол клерка, Уильям пошел к своему столу, на котором аккуратными стопками лежали квитанции. В чем состояла работа, и так ясно, но Уильям пустился в подробные объяснения, а Виола терпеливо выслушала его.

– Рабочие принадлежности Крэмптона должны тебя устроить, – пробормотал Уильям и открыл ящик.

Виола заморгала. Интересно, что из вещей могло бы ей понадобиться для работы? Она рассмеялась, когда Уильям вынул из ящика кожаный передник, козырек для глаз и нарукавники.

– И все это он надевает для работы? – спросила она.

– А как же иначе он мог бы все время сохранять невероятно чистый вид? Он и с апачами дерется таким же манером.

Виола надела на себя все чем Крэмптон защищался от грязи, и посмотрев на свое отражение в оконном стекле, фыркнула. Ее матушка и Джульетта упали бы в обморок от ужаса, если бы им пришлось появиться на людях в таком виде. Однако ее красивое новое платье должно оставаться в приличном виде.

– Сара одобрила бы аккуратность, но никак не фасон одежды, – заметила она. – У нее, знаешь ли, очень строгие понятия.

– Постараемся, чтобы она не видела тебя в таком виде. Лучше избегать ее неодобрения.

Виола скосила на него глаза, но не спросила, как он догадался. Может быть, за три месяца, что им суждено провести вместе, между ними возникнут такие дружеские отношения, что они смогут откровенно разговаривать и на подобные темы.

Вскоре она уже с головой ушла в бумаги, напевая песенку Стивена Фостера о лебединой реке, а Уильям работал за другим столом. Ободренная его спокойным молчанием, она спросила:

– Уильям, а ты часто думаешь о железных дорогах?

– Полагаю, так же, как и все остальные. А что?

– Тебя не пугает, что из-за них ты можешь лишиться своего бизнеса?

– Нет, не пугает.

Виола удивленно заморгала. Большая часть погонщиков, даже капитаны речных судов уверены, что железные дороги отнимут у них все.

– Почему же?

– Железные дороги нельзя ни теперь, ни в будущем проложить всюду. Всегда возникнет потребность доставлять грузы туда, где железных дорог нет.

Виола кивнула. Однако стратегия погонщика не подходит для речного пароходства. График работы железных дорог более предсказуем, чем график речных судов. И еще железные дороги обслуживают те же крупные поселения, что и пароходы, представляя для них уже настоящую угрозу.

– Надо иметь в виду, что кому-то всегда нужно будет перевозить слишком опасные грузы, – продолжал Уильям со своим слегка гортанным протяжным произношением жителя Калифорнии. – «Донован и сыновья» постоянно сопровождают особые грузы до железной дороги, например.

– Чем выше риск, тем больше прибыль, – медленно проговорила Виола.

– Вот именно. – Уильям кончил писать и подошел к ней. – А вот тебе, золотце, квитанции о выплате долгов Росса плюс аккредитив на мой банк в Сан-Франциско. Он действителен во всей Северной Америке и почти во всей Европе. И еще немного монет – пусть позванивают в твоем кармане.

Виола молча кивнула, глядя на полоски бумаги у себя в руке, а Уильям положил на торговую книгу горсть монет, выписав ей аккредитив на целую тысячу долларов, а не то, что останется от нее после уплаты налогов Эдварда. Перед ней лежали свобода и новая жизнь.

Она вскочила и обняла его. В глазах ее блестели слезы.

– Спасибо, – поблагодарила она горячо. – Не обязательно выплачивать сейчас мне всю сумму сразу.

Он притянул ее к себе и поцеловал в волосы.

– Мне приятно тебя радовать, золотце.

Так они постояли какое-то время, а потом она пошевелилась. Он тут же отпустил ее и протянул ей носовой платок.

– Ты всегда так щедр в делах? – осведомилась Виола, вытирая глаза.

Уильям усмехнулся.

– Не часто меня называют щедрым, золотце. Честным – да. А бывает, назовут и похуже.

– Неудивительно, что твои работники тебя любят, – продолжала Виола, не обращая внимания на его скромность. Она достаточно наслушалась о нем в поселке, где столько разговоров велось о главных фигурах Рио-Педраса – Доноване и Ленноксе.

Он же пробормотал не слишком внятно:

– Любят? Золотце, о чем ты говоришь? Погонщики не испытывают любви к своим боссам.

Виола улыбнулась, глядя ему в лицо. Раздался стук в дверь.

Пожав плечами, Уильям подошел к двери.

– Что такое, Лоуэлл?

– Прошу прощения, сэр. У нас кое-какие затруднения – никак не закрепим стропами личные вещи полковника. Может, будете добры, взглянете?

– Через пять минут, Лоуэлл. – Уильям закрыл дверь и, прислонившись к ней, внимательно поглядел на Виолу. Она ответила ему вопросительным взглядом.

– Золотце, ты когда-нибудь думала о том, чтобы позабавиться в конторе? Поиграть в постельные игры?

– Что?! – пролепетала Виола. И добавила, понизив голос и с виноватым видом бросив взгляд на окно: – Уильям, разве такое возможно? Да еще в рабочее время!

– Разве ты никогда не слышала о дерзких работницах? Может, они получают свой десерт от начальства таким чувственным способом. Все, конечно, несерьезно, что-то вроде живых картин.

Виола утратила дар речи. Телесное наказание? В конторе? При мысли о подобном ее обдало жаром.

– Ты никогда не участвовала в живых картинах, золотце?

– Участвовала, – прошептала Виола. Уильям окинул ее оценивающим взглядом.

– Вот и хорошо. Тогда подумай о моем предложении, пока я хожу.

Он надел шляпу и вышел, помахав на прощание рукой. Прошло некоторое время, прежде чем она смогла продолжить счет бочонкам с порохом.

Вскоре, однако, ее работу прервал еще один вежливый стук в дверь, за которым послышался робкий и очень низкий голос:

– Миссис Росс!

– Войдите.

Она на всякий случай улыбнулась, когда вошел Хэнк Карсон, кузнец – очень уважаемый человек, у которого жена и дети жили в Санта-Фе; он славился умением отстраивать церковь везде, куда бы ни приехал. Интересно, что думает священник-методист о ее связи с Уильямом Донованом?

– Я починил большую настольную лампу, миссис Росс. – И он продемонстрировал ей изящную лампу для письменного стола, ярко блестевшую в солнечных лучах, заполнявших комнату. – В подставке оказалась дыра, я ее и залатал. Вам она может пригодиться для работы.

– Благодарю вас, мистер Карсон. Очень любезно с вашей стороны.

Он поставил лампу на ее стол, отошел и заглянул ей в глаза. Пульс Виолы забился в горле.

– Ребята выбрали меня, чтобы поговорить с вами, миссис Росс.

– Да? – И молодая женщина затаила дыхание.

– Теперь вы – член семьи Донована, миссис Росс, и мы относимся к вашему положению очень серьезно. Если вам что-нибудь понадобится от нас, вы только кликните, и мы все будем тут как тут.

Такого она никак не ожидала.

– Благодарю вас, мистер Карсон. Пожалуйста, передайте мою самую искреннюю благодарность всем остальным. Я не могу выразить, как спокойно мне стало от ваших слов.

Карсон кивнул.

– Я так и сделаю, мэм. Есть еще одно дело, если не возражаете. Если кто-то в этом поселке станет обращаться с вами иначе, а не как с благородной леди, я буду рад поучить их хорошим манерам.

На глаза Виолы навернулись слезы. Она часто заморгала и через силу улыбнулась.

– Благодарю вас, мистер Карсон. Я буду помнить о вашем предложении. Но мистер Донован очень почтителен со мной.

– Мистер Донован – джентльмен, хотя он и ирландец по происхождению и воспитанию. – И он снова кивнул. – До свидания, миссис Росс.

– Всего вам хорошего, мистер Карсон.

Виола снова принялась считать количество бочонков с порохом, но теперь на сердце у нее пели соловьи. По крайней мере ее приняли в сообщество фирмы.

А фирма «Донован и сыновья» славилась верностью своим служащим, такой верностью, которая связывала сильнее, чем узы крови.

Ее мать, например, мало ценила кровные узы. Подперев руками лицо, Виола задумалась, вспоминая, как произошло ее первое замужество, ведь главной причиной его оказалась ее мать.

Виола напевала старинную латинскую рождественскую песенку, подходя к своему дому вместе с девушками-служанками. Она всегда пользовалась входом для слуг, когда выходила из дома с Молли и Бриджид О'Берн. В первый раз сегодня она пошла с ними на службу в католическую церковь, и утренняя рождественская месса оказалась действительно прекрасной, как и обещали ей девушки-ирландки. Виола наслаждалась великолепием службы и даже поняла некоторые звучные фразы священника благодаря тому, что все прошлые годы изучала латынь вместе с Хэлом.

Она снова вознесла благодарность Богу за то, что с Хэлом и отцом все в порядке и в четвертое с начала войны Рождество. Мать тоже избежала ареста, несмотря на то что время от времени ездила в Кентукки и необыкновенно часто принимала у себя людей из армии северян.

Виола не могла бы сосчитать, сколько раз она уводила разговор в сторону от военных дел на званых обедах, устраиваемых матерью. Раньше на нее не обращали внимания на светских приемах, сосредоточивая его на матери или Джульетте. Но однажды она услышала, как мать вытягивает одну за другой подробности, касающиеся ремонта канонерок у мистера Пука, управляющего судоверфи, Виола похолодела и вмешалась в разговор немедленно. После того страшного званого обеда в 1861 году она старалась присутствовать везде, где ее мать могла оказаться рядом с военными-северянами.

Но теперь, когда войска Гранта окружили Ричмонд, а войска Шермана завладели Саванной, война, конечно, почти окончена. Она может расслабиться и не волноваться из-за предательства своей матери. Вскоре вернутся отец и Хэл, и они снова будут жить одной семьей.

Что-то блеснуло в грязи рядом с дорожкой. Виола остановилась и подобрала блестящую вещицу – офицерскую пуговицу. Руками в митенках она отчистила ее как только сумела и внимательно стала рассматривать при свете зимнего солнца.

– Что вы нашли, мисс Виола? Вы озябли, мисс Виола? Вид у вас какой-то бледный. Входите в дом, и я сварю вам горячего крепкого чаю, – поторопила ее Бриджид, сестра-близняшка Мэгги.

Пальцы Виолы держали пуговицу от мундира офицера-южанина. Господи, что же еще натворила ее мать?

Сердце билось у нее где-то в горле, но она заставила себя улыбнуться девушкам.

Она подружилась с ними, с тех пор как наняла их год назад. Они подходили ей по возрасту, если не по образованию и происхождению. Она научила их писать и читать, а они научили ее стирать разные вещи, в том числе самые тонкие ткани. Она знала, что они еще и защищали ее от самых худших материнских выходок, хотя никто в этом не признавался.

– Спасибо, чай замечательный. – Виола сунула предательскую пуговицу в карман, все три вошли в дом и направились на кухню.

– Виола! Виола, ты где? – раздался на задней лестнице голос Дездемоны Линдсей.

Молли и Бриджид переглянулись и улыбнулись Виоле.

– Мы сейчас поставим воду на огонь, мисс Виола. Чай вам подадут, когда вы захотите.

Виола, поблагодарив девушек, пошла в коридор, снимая по дороге пальто и митенки. Она не замечала ни яркого персидского ковра, ни старательно начищенных деревянных полов, ни картин, изображающих розы императрицы Жозефины.

– Виола! – Мать сбежала вниз по лестнице в шерстяном платье ярко-синего цвета. На шее у нее сверкало жемчужное ожерелье. Глаза ее горели, красные пятна проступили на скулах. Выглядела она потрясающе, как женщина, только что вернувшаяся с бала. Но странно, ведь она заранее отказалась от всех приглашений на вечер, сославшись на головную боль.

– Да, мама? – Все внутри у Виолы бурлило. Она услышала, как захлопнулась дверь на кухню.

– Ты не видела моей котиковой муфты? Я еду к Беатрис Джонсон и должна выглядеть безукоризненно.

Виола протянула руку ладонью вверх, показав офицерскую пуговицу, сверкающую, точно обвиняющий глаз. Из кухни послышался приглушенный стук чугунков – Молли и Бриджид принялись готовить завтрак.

Дездемона резко остановилась, уставилась на пуговицу, поднесла руку к горлу, хотела заговорить, поймав взгляд дочери, и осеклась.

– Что делает в нашем доме эта пуговица? – спросила Виола. Никогда еще она не чувствовала такого холода, несмотря на платье из плотной шерсти.

– Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне! Придется сообщить тебе, что я ничем не опозорила своих брачных обетов. Генерал Брайант нанес короткий визит, всего несколько минут.

– Джозеф Брайант, кавалерист, мятежник? Он несколько месяцев просидел в тюрьме. Что вы натворили?

– Разумеется, выполняла свой долг южанки. В данный момент генерал Брайант уже в безопасности и возвращается в Кентукки. Через пару недель ты снова прочтешь о нем в газетах, когда он одержит очередную славную победу.

– Победу? Он будет убивать солдат-северян! – Дездемона презрительно фыркнула.

– Новобранцев, а не тех, кто по-настоящему верит в дело. Но наши мальчики-южане умеют хорошо драться, особенно с ружьями, которые я им послала.

– С ружьями? – задохнулась Виола. Перед глазами ее промелькнули картины: отец, который зажимает рукой плечо, а из плеча хлещет кровь; Хэл, бледный как смерть, и на виске у него дырка от одной-единственной пули. – Мама, а что, если из такого ружья попадут в висок Хэлу или отцу?

Впервые Дездемона заколебалась, но быстро пришла в себя.

– Невозможно. Я купила ружья прошлым летом в Нью-Йорке и приказала доставить их прямо тем, кому они нужны, в Ричмонд.

Виола вздрогнула. Все то время, что они находились в Нью-Йорке, она считала, что мать думает о своем новорожденном внуке, а не о том, как убивать людей.

– И потом, – продолжала Дездемона, – Ричард и Хэл понимают, как они рискуют. Просто мы воюем на разных сторонах. Кто-то в нашей семье должен заботиться, чтобы мы победили и сохранили нашу собственность.

Виола передернулась и закрыла лицо руками. Слезы залили ее лицо.

– Как вы могли? – задыхалась она. – Что будет, если Хэл и отец узнают о вашем предательстве?

– Они никогда не узнают.

Виола, не веря своим ушам, посмотрела на мать.

– Вы сошли с ума.

– Разве я не права? Разве ты расскажешь им?

– Нет, – прошептала Виола. Возможно, здравый смысл, присущий отцу, переживет предательство матери, но Хэл? Как сможет она сказать ему, что их родная мать поставила под угрозу его жизнь?

Зазвенел звонок у парадной двери, и обе встрепенулись. У Виолы перестало биться сердце, а Дездемона побледнела.

В кухонную дверь легко постучала Молли, потом прошла по коридору.

– Сказать, что вы дома и принимаете, миссис Линдсей? – спокойно спросила она, не глядя на залитое слезами лицо Виолы.

– Меня нет дома, дома только моя дочь. Я буду у себя. – Дездемона взбежала вверх по ступеням гораздо поспешнее, чем спустилась.

В дверь стали уже сильно стучать. Виола почувствовала дурноту. Она схватилась за перила, ожидая, когда ей станет легче.

– Вы действительно чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы принять посетителя, мисс Виола? – спросила Молли гораздо более теплым тоном, чем обычно разговаривала со старшей леди, хозяйкой дома.

Виола кивнула:

– Да, конечно.

Молли медленно подошла к парадной двери и не торопясь открыла ее. Перед ней стоял офицер-северянин, занесший кулак для очередного удара. Капитан Эдвард Росс, а позади – полдюжины солдат. Виола задрожала, потом постаралась взять себя в руки.

– Я пришел поговорить с мисс Линдсей, – заявил офицер, не глядя на Молли.

Флегматичный Эдвард Росс хорошо показал себя при Шайло. С тех пор он, так сказать, занимался тем, что командовал охраной на судоверфях. Он происходил из бедной семьи Питсбурга, и в любое время дня от него разило виски. Виола всегда избегала его, несмотря на его частые попытки ухаживать за ней и подольститься к ее матери.

– Да, капитан, я здесь. Чем я могу вам помочь?

– Могу я поговорить с вами наедине, мисс Линдсей? – Виола удивилась, но дала согласие:

– В библиотеке.

Оставив своих солдат стоять у дома, Росс со зловещим стуком захлопнул дверь библиотеки и, протянув к Виоле руку, показал ладонь, на которой лежала одна-единсгвенная пуговица.

Ноги у Виолы стали ватными. Теперь она держалась прямо исключительно волевым усилием.

Росс не сводил с нее глаз. Он медленно улыбнулся, точно лев, глядящий на раненую газель.

Теперь Виола пожалела, что не поела, перед тем как пойти к рождественской мессе.

– Вижу, что вы ее узнаете.

– Что вам нужно? – Виола терпеть не могла ходить вокруг да около.

– Не иначе как миссис Линдсей помогла ему бежать, да?

– На ваш вопрос я не могу ответить.

– Вам и не нужно лгать. Я вижу правду у вас в глазах.

– Что вам нужно?

Он ничего не ответил, только ухмыльнулся.

– Я могу вас выручить. Никто никогда не узнает, что генерал мятежников был здесь.

– Как?

Росс рассмеялся, и его смех прозвучал насмешкой над честью и долгом перед страной.

– Не важно.

– Что, если власти что-то заподозрят?

– Пусть подозревают, но никто не посмеет коснуться зятя капитана Ричарда Линдсея!

– Невозможно!

– Нет, возможно. Вы выйдете за меня замуж, и мы с вами прекрасно заживем благодаря вашим деньгам.

– А что, если меня лишат наследства? Вам должно быть известно, что капитан Линдсей не очень-то вас любит, – неуверенно проговорила Виола. Однажды при встрече в церкви ее отец сделал вид, что не узнает Росса.

– Он смирится. Никто не способен отречься от родной дочери. Я уже решил, где мы построим для себя дом.

– Он не из тех людей, которые позволяют чувствам управлять собой, – в отчаянии возразила Виола, надеясь отыскать способ уклониться от шантажа Росса.

– Он даст нам денег, потому что вы его уговорите. В противном случае я расскажу ему о предательстве его жены.

– Боже всемогущий! – ахнула Виола.

– Я рад, дорогая, что вы наконец-то увидели неизбежность нашего союза.

Следующие четыре месяца превратились в долгую череду сражений, личных и письменных, всякий раз, когда кто-то из мужчин Линдсеев приезжал в Цинциннати. Виола настаивала на браке с капитаном Россом, но не говорила почему. Она просто не смогла заставить себя признаться, что любит Росса.

Наконец Росс назначил дату свадьбы, уверенный, что отец Виолы передумает, как только они обвенчаются. Он ошибся: отец лишил ее наследства в тот же день, поклявшись, что никогда больше не будет разговаривать ни с капитаном, ни с миссис Росс. Хэл поступил так же, оборвав все контакты с сестрой.

Росс пришел в ярость. Он поклялся, что станет богаче ее отца, даже если ему придется добывать золото из недр земли. Решение Виолы выйти за Росса утвердилось после убийства Линкольна, когда любая неверность в глазах общественного мнения стала совершенно неприемлемой. Единственным ее утешением в последующие годы стало то, что Хэл ничего не знает о предательстве матери.

Виола снова принялась раскладывать листки со счетами. Она подсчитывала, сколько бочонков с фасолью находилось в настоящее время на складе.

Она не стала заниматься с накладными и письмами, лежащими стопкой на полке рядом с ее столом. Они поступали почти из каждого штата и территории, являясь неопровержимыми свидетельствами широких связей «Донована и сыновей» и упорства, с каким Уильям старался делать деньги.

– Миссис Росс! – Широкие плечи Уильяма, вошедшего в контору, заслонили весь дверной проем. – Вы грезите наяву?

– Нет, – машинально ответила Виола. – Я почти закончила подсчет бочонков с порохом.

– Вы уверены? – Он закрыл за собой дверь, сняв куртку и закатав рукава рубашки. Весь в пыли и вспотевший, он выглядел настоящим мужчиной, гораздо более интересным, чем любой благопристойный бизнесмен. Сдвинув шляпу на затылок, он не сводил глаз с Виолы. – Вы очень похожи на дерзкую служащую.

Виола посмотрела ему в глаза, и что-то в ней сжалось. Она вспомнила его слова о забавах, подражающих живым картинам. Наверное, ими он и хочет заняться сейчас. Виола попыталась подумать о том, что полагается делать дерзкой работнице.

– Мистер Донован, – начала она, стараясь говорить как можно презрительнее, – ваши счетные книги невыносимы.

Глаза у него вспыхнули, губы скривились, потом сжались. Осмелев, Виола продолжала:

– Вам, сэр, следует немедленно предпринять шаги для исправления такого положения, иначе мне придется самой пересчитывать бочонки. – И она задрала нос.

– Я ничего не должен, – протяжно проговорил он. – Я – ваш наниматель, а вы – работница, которая должна слушаться меня.

– Просто невозможно, мистер Донован. – Виола фыркнула и с надеждой посмотрела на его брюки, увидев там весьма выразительную выпуклость. – Вы должны действовать, и притом немедленно.

Уильям перегнулся через стол. Схватив руки Виолы, он поднял их у нее над головой, отчего она испытала наслаждение.

– Вы определенно самая дерзкая из всех служащих, – высказался он. – Что мне с вами делать? Предупреждаю, дальнейшие наглые выходки повлекут за собой более тяжкое наказание.

Виола навострила уши.

– Ах вы… грубиян, – начала она, делая вид, что хочет вырваться.

А он придвинулся к ней ближе, обхватив свободной рукой ее голову. Его удивительный запах окутал ее.

– Сопротивление моей воле! – прокричал он и прижался к ней бедрами. Теперь выпуклость у него под брюками казалась почему-то еще больше. – Миссис Росс, у вас есть хоть какое-нибудь представление, насколько грубость увеличит ваше наказание?

Ее глаза широко раскрылись. За шесть лет жизни рядом с рудокопами и погонщиками она наслышалась довольно много слов, которые нельзя произносить в церкви. Может, ему хочется услышать что-то подобное?

Она боролась, толкалась ногами и ругала его самыми грязными из известных ей слов, она даже придумывала новые выражения. Конечно, ее сопротивление мало что ей давало, особенно если учесть, что юбки на ней очень мешали ей развернуться полностью. Наконец он сильно прижат ее к стене и навалился всем своим крупным телом.

Она чувствовала каждый его дюйм, от крепких мускулов груди и бедер до яростно возбужденной плоти, прижимающейся к ее животу.

Теперь ее охватило желание, и все слова вылетели у нее из головы.

Он дотронулся до нее своими бедрами.

– Вы, миссис Росс, наглая особа. Ваше поведение требует расплаты.

– Нет. – Она тяжело дышала, стараясь не закрывать глаза, и ждала поцелуя, которого она просто жаждала.

– Маленькая лгунья. Ваши соски умоляют, чтобы я к ним прикоснулся.

От его слов внутри у нее заныло, и она застонала.

– Да, мистер Донован.

– Скажи мое имя, как я тебя учил.

– Уильям.

Последний слог он заглушил своим поцелуем, набросившись на ее губы, точно кавалерия Стюарта на врага.

Уильям откинул голову и задрал на ней юбки, не отводя от нее дикарского взгляда, от которого огонь зажегся в ее жилах. Она содрогнулась. Он подчеркнуто медленно просунул ногу между ее ног. Грубая шерсть его брюк терлась о ее ноющую плоть через тонкие батистовые панталоны.

– Вы сожалеете о своем поведении, маленькая ослушница?

– Нет. – Она действительно не жалела. Если бы ему захотелось, она произнесла бы еще несколько крепких выражений, лишь бы увеличить наказание.

Он возбуждал ее чувственность, не давая удовлетворения. Ее тело жаждало его любви, и сию же минуту. Она застонала, веки ее опустились.

– Извинитесь, – повторил он. – Говорите, иначе вы больше ничего от меня не получите.

– Прошу вас, мистер Донован. – Виола понимала, что стоит ему чуть-чуть передвинуть ногу, как он коснется ее сокровенного места и она испытает мучительный оргазм.

– Говорите!

– Я… – Она так и не произнесла того, что хотела сказать – «я ни о чем не сожалею».

Он яростно ворвался в нее. Она всхлипнула от удовольствия, не думая о том, что их могут услышать. Он смотрел на нее своими глазами-сапфирами, внимательными и блестящими, и напряженно дышал.

Высшая точка уже близка. Она крепко укусила его в плечо, как дикая кошка.

От удивления он напрягся, откинул голову назад и зарычал, как ягуар, достигнув блаженства. Ответная дрожь охватила все ее тело до мозга костей.

Виола спрятала лицо у него на плече.

Она и не заметила, когда он надел кондом, сонно подумав, как прекрасно принять его семя в себя и носить под сердцем его ребенка.

Она закрыла глаза и молчала.

Глава 10

Виола завязала ленты своей шляпки и улыбнулась Уильяму. Ей очень нравилось находиться рядом с ним и его людьми, но она терпеть не могла постоянные напоминания о том, как велика империя «Донован и сыновья».

– Да, мистер Донован, я готова.

Два дня она работала вместе с ним, но имела возможность пробраться в конюшню, чтобы увидеть его прославленного жеребца Саладина. Для перевозки тяжелых грузов годятся мулы, но ничто не сравнится с действительно хорошей лошадью! Она бы с удовольствием посмотрела на Саладина вблизи, чтобы сравнить его с премированными чистокровными лошадьми ее деда. Если бы она могла немного побыть с ним наедине, она шепнула бы ему пару слов о своей любимице Маффин, кобылке, которую она оставила в Цинциннати, когда вышла замуж.

Она настолько ушла в мысли о Маффин, что только через несколько минут поняла, что они уже идут по Мэйн-стрит. Ее рука, лежащая на руке Уильяма, конвульсивно сжалась. Он погладил ее руку и посмотрел ей в лицо.

– Успокойтесь, миссис Росс, и доверьтесь мне. – Виола кивнула. Какие бы общественные порицания ее ни ожидали, она должна верить, что он ее защитит. Мужские методы могут не сработать против женских стрел, поэтому она очень надеялась, что им не встретится какая-нибудь почтенная леди.

– Мистер Донован, мы идем по южной стороне улицы. Не лучше ли перейти на северную сторону?

– Нет. – Голос его звучал твердо, как и его шаги, а сзади грохотали сапоги Эванса.

– Но я… – Она попыталась найти подходящее слово, чтобы определить, кем она стала, но не сумела. – Я теперь непорядочная женщина, – проговорила она наконец. – Мне следует ходить по северной стороне.

– Нет. Вы – женщина, которая заслуживает всяческой учтивости. Вы пойдете по южной стороне, даже если мне придется нести вас на руках.

– Мистер Донован, тогда вы меня опозорите! – воскликнула Виола.

– Не вынуждайте меня.

Виола несколько раз хотела ему объяснить, что он не прав, но так и не придумала, что возразить. Наконец она сжала челюсти и пошла по улице рядом с ним, делая вид, что не происходит ничего особенного.

Впереди показался какой-то человек и остановился, ожидая их приближения. Он щурился на заходящее солнце. Еще трое шедших позади него тоже остановились на деревянном тротуаре. Виола узнала Леанокса. С ним стояли трое братьев-бандитов из Нью-Йорка, те, которые, как он поклялся, наведут порядок в салунах Рио-Педраса.

– Черт побери, – пробормотал Уильям. – Где ребята, Эванс?

– Немного позади, – ответил Эванс, становясь по другую сторону Виолы. – Что нужно грязным подонкам?

– Похоже, сейчас мы узнаем.

Им пришлось остановиться рядом с Ленноксом в нескольких шагах от его головорезов.

– Леннокс, – поздоровался Уильям.

– Донован. Миссис Росс. – Леннокс поклонился Виоле, которая сухо кивнула ему. – Не окажете ли мне честь, миссис Росс, на пару слов?

Виола колебалась, но что он мог ей сделать посреди оживленной улицы?

– Но только на одну минуту, мистер Леннокс.

Она пошла по Мэйн-стрит на расстоянии от него, стараясь идти так, чтобы Леннокс не мог до нее дотянуться. Ни «кольта», ни шпаги-трости при нем не видно. И все равно она ему не доверяла. Вдруг у него револьвер в кармане? Или он хочет схватить ее?

А Леннокс достал из-за спины букет красных роз и протянул молодой женщине. Та покачала головой и отступила, стараясь, чтобы ее не подманили ближе.

– Что вы хотите, мистер Леннокс?

Увидев, что она отказывается, он покраснел как рак, но голос его, когда он заговорил, звучал вежливо, даже слишком вежливо.

– Миссис Росс, окажите мне честь стать моей женой. Я готов посмотреть сквозь пальцы на вашу связь с грубым мужланом и взять вас под защиту своего имени.

– Как я уже говорила вам бессчетное количество раз, я никогда не стану вашей женой. Вы хотите поговорить о чем-нибудь еще?

– Ах ты, сучонка, ты, наверное, не понимаешь, что я хочу спасти тебя? – прошипел он, и его взгляд скользнул ей за спину. – Ты должна бы благодарить меня, что я снизошел до тебя и предложил имя Леннокса шлюхе вроде тебя.

– В таком случае сохраните его еще для кого-нибудь, кто будет ценить его так же, как и вы, – бросила ему Виола. – Я лучше умру, чем стану вашей женой.

– Ну хорошо же, иди, прячься теперь за своим ирландским подонком. Ты научишься следить за своими манерами, когда станешь моей женой.

Виола фыркнула.

– Скорее рак на горе свистнет. Всего хорошего, мистер Леннокс. – И Виола вернулась к мужчинам, ожидавшим ее на тротуаре. Она не думала, что угрозы Леннокса пустые, но она ни за что не показала бы этому убийце, что боится его.

– Мистер Донован, мы пойдем дальше?

– Конечно, мэм.

Она оперлась на руку Уильяма. Тот кивнул Ленноксу, все еще стоявшему на месте с красными розами в руках. Леннокс вздернул подбородок, лицо у него запылало темным румянцем. Он не сделал никакого движения, но трое его головорезов сошли с тротуара, освободив его для Виолы и ее сопровождающих.

Когда они дошли до дома, молодую женщину все еще била дрожь, вызванная злобностью и решительностью, прозвучавшими в голосе Леннокса. Она-то надеялась, что теперь, когда она превратилась в женщину с дурной репутацией, интерес к ней Леннокса пропадет, учитывая его одержимость семейной гордостью. Господи, ну почему он так твердо вознамерился жениться на ней?

Они вошли в спальню, и Уильям крепко обнял ее. Она прижалась к нему, с благодарностью впитывая его тепло и силу.

– Ты держалась очень храбро, золотце, когда разговаривала с ним.

– Храбрость здесь ни при чем, – возразила Виола. – Он ничего не сделал бы мне, раз ты и твои люди стояли рядом.

– Он мог застрелить тебя спрятанным оружием.

– Он не сделал бы так, потому что хочет жениться на мне, – пожала она плечами. – Мне ничего не угрожало. И я очень, очень рада, что ты рядом. – Она прижалась к нему еще крепче.

Он поцеловал ее в макушку.

– Твоя храбрость заслуживает награды, золотце. После того как мы поедим, ты скажешь мне, чего тебе хочется.

– Награды?

– Награды. Скажешь, чего ты хочешь, и я сделаю все, что в моих силах. А теперь я оставлю тебя с Сарой, готовься к обеду.

Ошеломленная Виола молча кивнула. Она могла сказать, чего ей хочется. Она раздумывала о своем желании, пока раздевалась и садилась в горячую ванну – один из удивительных капризов Уильяма. Среди сплетен, подслушанных ею у миссис Смит, ничего не говорилось о том, что он любит, чтобы его партнерша была очень чистой.

Чего могла бы она попросить? Новые туалеты? Глупо, потому что он и так уже обеспечил ее полностью. Пищу? Нет, теперь пищи у нее хватало, а Сара проявляла склонность пичкать ее до отвала. За нотами придется ехать в город, и на поездку уйдет не один день.

Что-то, что доставит ей удовольствие. Может, что-то эротическое? Попросить Уильяма Донована, сделать что-то ради ее эротического удовольствия? Но такая просьба окажется приятной для них обоих. Плотские радости приносят больше удовольствия, когда они разделены на двоих.

В ее теле стал разгораться жар, усиливаемый горячей водой. Виола замурлыкала, обдумывая различные идеи.

– Не желаете ли сыру и крекеров, миссис Росс? Или стакан молока?

Виола заморгала и неохотно открыла глаза. Сара – с очередной едой. Она то и дело предлагает Виоле что-то съесть.

– Вы очень добры, Сара, но я, пожалуй, дождусь обеда.

– Может, хотя бы крошечку. Копченый сыр особенно вкусен, – кудахтала Сара, поднеся тарелку к ее глазам.

Действительно, вид соблазнительный.

– Ну ладно, одну штучку.

Сара тут же скормила ей крекер с довольным видом матери, дитя которой делает первые шаги. От второго крекера Виола отказалась.

– Сара, почему вы вечно пытаетесь накормить меня? – Некоторое время Сара колебалась, а потом ответила:

– Чтобы вы могли пополнеть.

– Вы считаете, что я тощая?

– Да, слишком худая, чтобы зачать ребенка.

– Что?! – Виола чуть не выскочила из ванны, плеснув водой на тарелку и в стакан с молоком. Когда они все привели в порядок, Виола укуталась в тяжелый шелковый халат и уселась в спальне, а Сара села на стул и стала смотреть на нее, Виола спросила:

– Пожалуйста, Сара, объясните. Вы хотите сказать, что, будь я пополнее, я могла бы забеременеть?

– Да, миссис Росс. Женская мудрость в Китае учит, что у женщины должны быть формы, чтобы она могла родить ребенка. Вы тонкая и очень сильная, как наши гимнастки. Я думаю, что, если бы вы весили немного побольше, может быть, на пять или шесть фунтов вы зачали бы.

Виола поднесла руку к губам.

– Господи, неужели правда?

– Я уже видела, что еда очень помогает, миссис Росс. Изменения небольшие, они не испортят вашей фигуры, которая так нравится мистеру Доновану. Но сколько радости потом.

Ребенок. У нее может появиться ребенок, если ей удастся немного потолстеть. Слова Сары казались логичными, потому что она с виду тоньше и сильнее большинства женщин, которых знает. Женщина с тонкой фигурой, имеющая детей, – это большая редкость.

Она тоже может стать женщиной, несущей на руках ребенка.

Виола обхватила себя руками и принялась кататься взад-вперед по кровати. Глаза у нее затуманились, и она радостно заплакала. Сара обняла ее, утешая.

Уильям рассматривал Виолу, сидевшую в гостиной при свете лампы. Виола Представлялась ему более спокойной, чем раньше, более уверенной, если такое возможно. Может, встреча с Ленноксом успокоила ее нервы, хотя она всегда оставалась храброй.

Черт побери, да Леннокса мало убить. Но лучше оставить его в живых, чтобы увидеть, какое будет у него лицо, когда Виола откажет ему в очередной раз. Теперь, когда она публично унизила его, он станет вдвойне опаснее. Но есть люди, которые готовы проделать тысячи миль, лишь бы увидеть, как Леннокса оставят в дураках.

– Ты придумала себе награду, золотце? – тихо спросил Уильям, и голос его вплыл в освещенную лампой комнату. Виола мгновенно вспыхнула и выпрямилась, что вызвало у него восторг.

– Да, Уильям, придумала. – Она подняла глаза на него.

– Чего же ты хочешь? – осведомился он, наслаждаясь предвкушением. От любопытства кровь в его жилах начала медленно отбивать барабанный бой.

Она медлила.

– Говори же, золотце, иначе лишишься своей награды.

Он поймал ее томный взгляд, и сердце у него замерло. Будет чертовски трудно, если ему когда-нибудь удастся дисциплинировать ее, учитывая, как его тело отзывается на малейшее ее огорчение.

– Я попыталась придумать что-то такое, что доставило бы тебе удовольствие, – тихо произнесла она.

Святая Дева! Она думала о том, чтобы доставить удовольствие ему, забыв о себе. Уже за одно это он подарил бы ей весь мир. Но все же ему удалось сделать так, чтобы голос его звучал сурово:

– Я жду, говори.

– Вчера мне очень понравилось, когда ты держал рукой мои запястья, пока мы… мы… – Она покраснела, но храбро продолжала: – Имели плотские сношения. Мне бы хотелось, чтобы ты сделал что-то подобное, чтобы в следующий раз ты каким-то образом… ну, приковал меня, что ли.

Уильям воззрился на нее, кровь у него закипела. Она встретила его взгляд. Лицо у нее пылало.

– А ты можешь объяснить мне, золотце, почему тебе пришла в голову такая фантазия?

– Я всегда воображала, что я – принцесса, прикованная к скале, и рыцарь меня освобождает. Мне кажется, так будет, насколько возможно, похоже на мою выдумку.

Уильям медленно улыбнулся. Его не заботило, что вид у него стал как у льва, смотрящего на газель. Иосиф, Мария и все святые! Ей действительно хочется, чтобы ее связали. Он даст ей то, что она хочет, и даже больше. Сегодня вечером его волшебная дева получит очень приятную награду.

Виола нервно провела языком по губам. А вдруг он решит, услышав ее просьбу, что она сумасшедшая или распутница? Она хотела взять свои слова обратно, но осеклась. Через три месяца ее здесь уже не будет, так какое имеет значение, что он думает о ее желаниях?

Уильям улыбнулся, и сердце у нее екнуло. Проведя четыре дня в его постели, она уже знала его взгляд. Он обещал плотские утехи, от которых у женщины могла закружиться голова.

– Ты придумала очень простую награду. Тебе не хочется чего-то еще? – мурлыкающим голосом спросил он. – Чего-то чувственного, или экзотического, или чрезмерного, может быть?

Виола через силу покачала головой. Как могла она о чем-то думать, когда голос его походил на черный бархат и свет лампы?

– Только то, что я сказала, если тебе угодно.

– Ну тогда ладно. – Он встал и направился к ней. – Положи руки на ручки кресла, золотце. И не убирай, пока я не принесу кое-что.

– Да, сэр, – прошептала Виола и сделала, как он сказал. Львиные головы, вырезанные из древесины ореха, словно нарочно сделаны так, чтобы ее пальцам было удобно. Ее только немного тревожило, каким образом он ее привяжет. Хэл частенько связывал ее в детстве, когда собирался пойти по стопам отца и поступить на флот. Она очень рано научилась освобождаться от всех уз, которые он на нее накладывал. Конечно, можно не сомневаться, что Уильям, который так заботится о ней, не свяжет ее крепче, чем Хэл.

Виола постучала пальцами по подлокотникам и попыталась как-то по-другому поставить ноги. Она вся горела и ныла, возбудившись так, словно он проводил по ней руками. Она чувствовала бы себя удобнее, не будь на ней китайской одежды, сшитой по его приказу.

Уильям вернулся в гостиную с охапкой красных шелковых шарфов.

Как ни невероятно, но при виде шарфов огонь вспыхнул в ее груди и метнулся к промежности.

– Ты шевелила руками, пока я отсутствовал, золотце?

– Конечно, нет, – бросила она, оскорбленная предположением, что она могла нарушить его приказание.

– Славная девочка. Ты проделала свой первый урок: по моему приказанию ты просидела в кресле неподвижно и покорно, словно я заковал твои руки в железные кандалы.

Виола широко раскрыла глаза, пытаясь понять скрытый смысл его слов.

– Есть вопросы? – мягко спросил Уильям.

– Нет, Уильям.

– А теперь я обвяжу твои запястья шарфами. Ты сможешь высвободиться в любой момент, если тебе не понравится то, что будет происходить.

– Что ты собираешься делать?

– Накормить твою славную… золотце.

От его небрежного ответа Виола задохнулась. Ее телу такой план показался превосходным. Уильям скривил губы.

– Одно предупреждение, золотце. Если ты вдруг поднимешь руки, я пойму, что ты подаешь сигнал, и сразу же остановлюсь.

– Что вы имеете в виду? Конечно, я не отниму рук от кресла.

– Но предположи, что ты положишь их мне на голову. Как только ты снимешь руки с подлокотников, я остановлюсь.

– Несправедливо, – задохнулась Виола. Он устроил ей настоящую ловушку. Он знал, что ей очень нравится трогать его густые черные кудри, особенно когда его губы занимались ею.

Он пожал плечами:

– Тебе выбирать, золотце, не мне.

– Делай, что хочешь, Уильям. Я буду держаться за ручки во что бы то ни стало, – пообещала Виола.

Уильям поклонился, его глаза смеялись. Он примотал шарфом оба запястья к резному дереву, на котором лежали ее руки, потом опустил концы на пол.

Виола осторожно пошевелила руками. Она могла бы высвободиться, если бы захотела, одним рывком, но зачем? Кровь тяжело билась у нее в венах, кожа горела так, словно он уже давно покрывал ее поцелуями.

– Тебе удобно, золотце? – Она улыбнулась в ответ.

– Очень даже, Уильям. Я чувствую себя даже удобнее, чем раньше.

– Замечательно, славная моя Виола. А теперь я намерен получить необыкновенное удовольствие. – И он поцеловал ее в губы, горячо и сладко, так что она застонала и выгнулась к нему. Тогда он быстро вынул шпильки из ее волос и стал расчесывать их пальцами, пока они не рассыпались по плечам.

– Зачем ты так делаешь? – удивилась она.

– Потому что мне нравится смотреть на тебя. И хватит задавать вопросы, золотце. Думай о награде, и хватит с тебя. – Он стал перед ней на колени и усадил ее так, что она оказалась на самом краешке кресла. Руки его обжигали ее даже через шелк штанов. – Вот славная девочка. Хорошо.

Соски ее мгновенно затвердели от предвкушения.

– У тебя, золотце, удивительные груди. Они уже готовы получить награду, – заметил он, обхватив ее груди руками.

Он начал их ласкать, и она задрожала. Он теребил ее соски до тех пор, пока она не задохнулась от боли и пронзившего все ее тело удовольствия. Потом он погладил ее холмик и играл с ним до тех пор, пока она не начала корчиться от невыносимого желания прикоснуться к нему.

– Ах, Уильям, как же я могу не шевелиться?

– А ты просто смотри на мои руки, золотце, – ласково посоветовал он, продолжая свое дело. Она закинула голову и крепче вцепилась в кресло, молча молясь, чтобы выдержать и не потянуться к его густой шелковистой шевелюре.

– Славная девочка, теперь можешь получить удовольствие. – Его рука проникла уже в ее штаны, и пальцы стали двигаться там в определенном ритме.

– Как хорошо, – бесстыдно простонала она, ощутив знакомый восторг, и подняла к нему бедра.

Он что-то пророкотал не по-английски и наконец прижался губами к ее пылающему лону.

– Боже милосердный, – простонала она, отчаянно скребя ногтями по деревянным подлокотникам. Она изо всех сил старалась не прикасаться к нему. Дыхание у нее стало хриплым. Ее тело выгибалось и поднималось к нему, пока все оно, кроме рук, не начало следовать его прикосновениям.

Он просто прикасался к ней языком, а она уже застонала и достигла оргазма.

Но он не дал ей расслабиться и успокоиться. Он продолжал ласкать ее языком в том же ритме. Она снова достигла оргазма, потом в третий раз. Руки у нее болели, оттого что она изо всех сил впивалась в львиные головы кресла.

Очень медленно она возвращалась в нормальное состояние. Оказалось, что штанов на ней уже нет, а полы туники отброшены назад, и она вся голая, кроме плеч и рук. Она откинула назад голову.

– Ты снял с меня все, кроме шарфов.

Он кивнул, не сводя с нее блестящих и яростных глаз.

– Славная девочка. Да, я сделал в точности то, чего хотел.

Его взгляд обжигал ее, как солнце в разгар лета. Она понимала, что сейчас она – средоточие его мира. Еще мгновение – и он начнет действовать. Тогда оба они достигнут восторга в результате его действий.

Виола улыбнулась, охваченная предвкушением, как кошка, которая видит, что ей несут блюдце со сливками.

– Вопросы есть?

– Только один. Где ты научился так долго стоять на коленях?

Уильям усмехнулся.

– Ах, золотце, ты полна сюрпризов. Никогда не знаешь, какой вопрос ты задашь. Одна подруга научила меня, когда я впервые узнавал, как ублажать женское тело. Стоять на коленях – очень полезное положение, и я до сих пор его практикую.

– Умная подруга, – прошептала Виола. – Мне бы хотелось поблагодарить ее.

Он на мгновение замер, а потом ответил:

– Может быть, тебе представится такая возможность в один прекрасный день. А теперь… – Он погладил ее груди. Его пальцы ласкали ее соски, и она задыхалась от наслаждения. Голова ее беспомощно откинулась назад, а тело выгнулось к нему. Когда он прикоснулся к ее сокровенному месту языком, она застонала и всхлипнула. Кожа у нее стала горячей и натянутой.

Но как ни молила она об освобождении, он не давал ей его, все разжигая и разжигая в ней страсть.

Она слышала его дыхание, хриплое и учащенное.

Наконец он встал на ноги и сорвал шарфы с ее запястий. Сдернув ее с кресла, он положил ее на пол и подмял под себя.

– Вот теперь, – прорычал он, – вот теперь пора.

И он ворвался в нее, взревев от восторга. Они оба содрогнулись всем телом, достигнув желаемых вершин.

Виола радовалась, когда он молча отнес ее на кровать, и она уснула.

Глава 11

– Как вы думаете, мистер Эванс, когда прибудет кавалерия, чтобы сопроводить вас до форта Макмиллана? – спросила Виола и тут же пожалела о своем вопросе. Уильям и Эванс охраняли ее так же бдительно, как и накануне, а может, и еще бдительнее после сцены с Ленноксом. Если она выходила на улицу, они провожали ее, идя на расстоянии одного шага по обеим сторонам.

Однако прибытие кавалерии означало отъезд Эванса и большинства людей Уильяма. Леннокс так озлоблен, что безопасность ее и Уильяма полностью зависела от того, все ли погонщики находятся в Рио-Педрасе. Но пришло время доставить припасы в новый форт.

– Может быть, через два дня или через три, миссис Росс, – спокойно и, как всегда, вежливо ответил Эванс.

Даже самый строгий светский судья никогда не предположил бы по его манерам, что он разговаривает с любовницей своего нанимателя.

– Мы готовы отбыть сейчас же.

– Оставив далеко позади Сарину стряпню, – насмешливо произнес Уильям. – Никаких тебе омлетов.

Виола дружелюбно кивнула Эвансу и поудобнее оперлась о руку Уильяма. По крайней мере он остается в поселке, потому что нужно готовить второй караван. Ей страшно не хотелось терять его общество, хотя, пожалуй, он находился бы в большей безопасности, встретившись с апачами в дороге, чем здесь – с Ленноксом. Она видела и слышала слишком много о жестоком обращении Леннокса с теми работниками, которые казались ему недостаточно преданными его делу, содрогнувшись при одной мысли о том, что он может сделать Уильяму.

В одном из домов впереди зазвенело стекло, и через окно «Восточного» на улицу вылетел стул. Уильям и Эванс мгновенно прижали Виолу к дому, загородив своими крупными телами, как стеной. Они оглядывали улицу, выхватив револьверы, готовые к мгновенным действиям. У Виолы екнуло сердце.

– Не двигайтесь, Виола, – приказал Уильям.

Она и не знала, что он может с такой быстротой вытащить револьвер. Не так быстро, как Эванс, который славился своей мгновенной реакцией, но определенно быстрее большинства.

– Черт побери, Макбрайд! – заорал в салуне какой-то человек. – Откуда ты добыл четыре туза? Ты же только что мне показал, что у тебя ничего больше нет про запас.

– Больше или меньше? – усмехнулся другой.

– Я думал, ты велел Лоуэллу держаться подальше от «Восточного», если там Макбрайд, – заметил Уильям и сунул револьвер обратно в кобуру.

– Я и велел. И оштрафовал его на пять долларов, чтобы он наверняка меня понял, – ответил Эванс. – Такой суммы хватило, чтобы покрыть вред, причиненный вчера вечером.

Из «Восточного» выскочили двое мужчин, размахивая кулаками. Томас Макбрайд, рудокоп, в очередной раз подрался с Лоуэллом. Даже миссис Чамберз, жена священника, держала пари, сколько именно человек будут вовлечены в их следующую ссору. Виола тоже знала о пари.

– Ребята, рукопашная! – крикнул кто-то внутри салуна.

– Морган, как ты думаешь, сейчас в салуне находятся оба брата Макбрайда? – спросил Уильям.

Виола вздрогнула, увидев, как Лоуэлл бросил Макбрайда в лошадиное корыто. Макбрайд выскочил из него с криком, стряхивая с лица воду, и набросился на Лоуэлла.

– Оба работают на руднике в одной смене, – задумчиво промолвил Эванс, – но только один часто бывает в салунах. Другой, наверное, где-то неподалеку. А вон идут ребята со склада на помощь Лоуэллу, – добавил Эванс, увидев, как дюжина погонщиков бежит по улице к салуну.

Дюжий рудокоп выбежал из «Восточного» и прыгнул на спину Лоуэллу. Еще несколько рудокопов показались из салуна и столпились на тротуаре, готовые в любой момент присоединиться к драке. Три девушки из заведения миссис Смит, разодетые в пух и прах, во главе с красивой и пышнотелой Салли, остановились поглазеть на происходящее.

– Ребята, двадцать пять центов на ирландцев! – крикнул кто-то.

– Идет! – подхватил другой.

Виола видела, что все принялись деловито заключать пари о результате драки.

Уильям фыркнул.

– Прошу вас, миссис Росс, оставайтесь с Эвансом. Я разберусь с ними.

Подошел Леннокс в сопровождении трех головорезов. Толпа молча расступилась перед ними.

Виола похолодела. Она кивнула ему через силу, надеясь, что многочисленные погонщики остановят Пола и его головорезов от расправы с Уильямом.

Она повернулась к Эвансу:

– А вы не собираетесь помочь ему? – Тот усмехнулся:

– Если понадобится, но все обойдется. Вы смотрите, миссис Росс.

Уильям подбежал к дерущимся и вытащил свой большой кнут. Слегка встряхнув его, он резко щелкнул им меньше чем в одном ярде от Лоуэлла.

В толпе тут же воцарилось молчание.

Виола судорожно переступила с ноги на ногу. Она уже видела, как Уильям выиграл пари у Лоуэлла, но тут совсем другое. Он как бы брал на себя командование толпой, привлекая к себе ее внимание с помощью кнута.

Услышав щелканье кнута, Лоуэлл замер, явно осознав опасность. Остальные погонщики прекратили свой шумный бег по улице и стояли в ожидании. Девушки миссис Смит ахнули.

Томас Макбрайд занес кулак для нового удара. Уильям щелкнул бичом совсем рядом с его ухом.

Макбрайд вздрогнул, но кулак не опустил.

Виола задрожала.

– Стой смирно, дурак, – прошипела Салли. Уильям снова щелкнул бичом по обеим сторонам Макбрайда, словно возведя вокруг него изгородь из кожи.

Макбрайд вздрогнул, поднес руки к ушам, но ноги его наконец-то замерли на одном месте.

Ходили слухи, что кнут Уильяма сделан на заказ и на конце у него спрятана крупная дробь. Если так, то оружие его смертсносно, хотя в его руках кнут выглядел изящным, как танец арпеджио, раздающийся в тишине концертного зала.

И как баллада Шопена, он волновал кровь Виолы, вызывая желание. Она закусила губу так, что выступила кровь, и глубоко впилась ногтями в ладони.

Второй брат Макбрайда начал пинать Лоуэлла. Кнут Уильяма резко обвился вокруг его лодыжки и потянул драчуна на землю. Он упал с громким хрюканьем и лежал теперь совершенно неподвижно, только голова его неистово поворачивалась, чтобы не упускать из виду Уильяма.

Кнут бесшумно размотался и теперь снова свился у бока Уильяма.

– Ах, мистер Донован, – простонала Салли. Виола, потрясенная силой и изяществом оружия Уильяма и им самим, еле сдерживала возникшее вожделение.

Макбрайд помог брату встать, и трое дерущихся разом повернулись к Уильяму, который оставался спокойным, словно ничего и не случилось.

– Джентльмены, могу я предложить вам уладить свои разногласия и пожать друг другу руки? – обратился к соперникам Уильям без всякого намека на свое превосходство.

Пока трое мужчин настороженно обменивались кивками и рукопожатиями, изображая не существующую сердечность, Уильям поблагодарил их и продолжал:

– Мистер Макбрайд, у вас есть что сказать? Нет? Тогда всего хорошего. Надеюсь увидеть вас вскоре в более спокойном настроении.

Два брата Макбрайда попятились, пока не дошли до тротуара. Окруженные друзьями, они снова вошли в «Восточный». Эванс спокойно сунул пару монет содержателю салуна, который с улыбкой вернулся к работе.

Салли и остальные девушки из заведения миссис Смит медлили, бросая на Уильяма похотливые взгляды.

Виола тихо зашипела на пухлую блондинку, скривив пальцы, как когти. Теперь Уильям принадлежит ей, а не этим потаскухам. Ей-богу, она хорошенько проучит их, если уличные нимфы подойдут к нему.

Наконец недовольные шлюхи направились к заведению миссис Смит. Виола расслабилась, удивляясь, с чего вдруг она так взъелась. Через три месяца они снова станут его партнершами, а она уедет в Сан-Франциско. При такой мысли сердце ее тоскливо сжалось.

Она почти не сознавала, что Леннокс ушел, тихо разговаривая о чем-то со своими головорезами.

Лоуэлл хотел направиться к складам, но его остановил оклик Уильяма.

– Да, сэр? – повернулся Лоуэлл к боссу.

– Десять долларов штрафа за то, что не выполнил приказание Эванса. И еще Карсону нужна помощь в кузнице. Ты пробудешь там, может быть, до полуночи, а может, и дольше. И если я хоть раз еще увижу тебя в «Восточном», ты будешь уволен.

Лоуэлл опустил голову, и кадык у него дернулся вверх-вниз.

– Да, сэр. Благодарю вас, сэр.

– Не стоит, парень.

Когда Уильям подошел к Виоле и Эвансу, он уже смотал свой кнут и сунул его снова за ремень. Предложив ей руку, он улыбнулся, словно отлучился из-за какой-то пустячной помехи в их светском времяпрепровождении Виола оперлась о его руку, все еще немного дрожа от ревности.

Уильям заметил, что она дрожит, слегка нахмурился, но ничего не сказал. Неудивительно, что уличная потасовка вывела ее из равновесия.

Почему Виола Росс так сердито смотрит на девушек миссис Смит? Может, кто-то из них сказал или сделал что-то такое, что ее оскорбило? Если так, он постарается, чтобы оскорбившая Виолу девица выехала из поселка на первом же дилижансе. Он ничего не мог сделать, чтобы защитить Виолу от осуждения нескольких уважаемых женщин поселка, но он мог заставить молчать работающих девушек, особенно если к действиям добавить сумму, которая поощрила бы их держать язык за зубами.

Он обязательно решит проблему позже. Теперь же достаточно, что он идет рядом с самой красивой женщиной в мире и знает, что вечер она проведет в его объятиях. Виола, кажется, довольна их совместной жизнью, особенно после того, как впервые поиграла на пианино.

Он так обрадовался, когда она поинтересовалась его делами.

Вначале счастье Виолы его мало волновало, его слишком захватили плотские утехи с ней. Но теперь первый бешеный порыв к насыщению уже прошел, и он мог больше думать о ее благополучии. Разговоры о перевозке грузов и железных дорогах означали, что она хочет поделиться с ним своими предложениями. Бог даст, она сможет снова выйти замуж и снова заживет счастливо.

Подойдя к компаунду, Уильям коснулся шляпы в ответ на приветствие часового, стоявшего на сторожевой вышке. Морган неплохо потрудился, перестроив компаунд как базу для операций. Результат его трудов напоминал Уильяму о горных крепостях древней Ирландии. Фонтан тогда стоял разрушенный, и родник струил свои жизнетворные воды прямо по потрескавшимся плиткам двора.

Теперь вода текла по аккуратным трубам, насыщая фонтан, ванные и кухню. Крепкие стены компаунда защищали как от апачей, так и от белых.

Но его мир не тот, в котором должна жить Виола. Ей место в Нью-Йорке в качестве жены богатого аристократа, который может дать ей хорошее положение в свете.

Уильям представил себе ее за длинным столом, покрытым белой скатертью из Дамаска и уставленным лучшим лиможским фарфором, шеффилдским столовым серебром, графинами, сверкающими при свете сказочных хрустальных люстр, свисающих с потолка. Она сидит на одном конце стола, туго зашнурованная в модное парижское платье, и вежливо слушает важничающего политика, сидящего рядом с ней.

Будущий муж Виолы с широкой грудью и бородой, как у патриарха, сидящий на другом конце стола, должен иметь родословную, длинную, как в Библии. Он не потерпит, чтобы за его столом с его женой сидел какой-то там ирландец.

Уильям скрипнул зубами, отогнав от себя неприятные мысли.

Как только они вошли во двор, Морган пошел на конюшню проведать Теннесси, выздоравливающего мула-вожака. Виола исчезла в спальне.

Уильям отдал шляпу Абрахаму, получил взамен чашку чая и прислонился к колонне, слушая, как его волшебная дева плещется в ванне, напевая какую-то мелодию. Он слышал ее в Лайонсгейте. Леди Ирен называла ее немецкой песенкой, в ней пелось что-то об утраченной любви.

Если Виола выйдет замуж за такого человека, которого он себе нафантазировал, ей никогда не будет грозить бедность. Ее дети никогда не будут бездомными и голодными. Она никогда не будет рожать в бурю в канаве…

Внезапно Уильям швырнул чашку через весь двор. Она громко зазвенела, ударившись о кирпичную стену и распугав кур. Испуганно заблеяли козы. Но глупые животные успокоились быстро, гораздо быстрее, чем Уильям.

Абрахам поклонился, унося из столовой последние тарелки после обеда, и оставил Виолу с Уильямом одних. В комнате воцарилось молчание.

Виола взбалтывала лимонад в своем стакане, все еще думая о красивых девушках из заведения миссис Смит. Сколько времени он проводил с ними? Научился ли он своему постельному искусству у подобных женщин? С охотой ли он пойдет к ним снова?

Не имеет значения, потому что Виола через три месяца собирается уехать в Сан-Франциско. И все-таки ее интересовало, где он обучался искусству любви.

– Уильям!

– Да, золотце?

– Где ты научился… э-э… – Голос ее замер – она пыталась найти слова. Порой предметы, которые она обсуждала с Уильямом Донованом, настолько необычны, что вежливые фразы, приемлемые в гостиной Цинциннати, просто не годились.

Он выгнул изящную бровь.

– Где я научился чему?

– Ублажать женщин, – закончила свою мысль Виола. – Вести их за собой своим голосом, приказывать им своими руками и губами, пока…

Она замолчала. Уильям ждал, и на лице его отразилось выражение любезности.

– …все не перестает иметь значения, кроме восторга подчиняться тебе и желания достичь высшей точки, – закончила она. – Ты учился здесь, в Америке, или в Ирландии?

– В Ирландии, золотце. – Она нахмурилась.

– Кто тебя научил?

Он лукаво наклонил голову, но ответил прямо:

– Одна английская леди, дочь и вдова графа. – Другая женщина? Неожиданно Виола ощутила укол ревности.

– Теперь она и ее муж – мои хорошие друзья, – продолжал Уильям. – Они обеспечили меня средствами, чтобы я мог начать свое дело в Калифорнии.

У Виолы точно гора с плеч свалилась. Значит, женщина замужем.

– А-а. – И она отпила чаю.

Он начал очищать орех от скорлупы.

– А чему еще она тебя научила? – Уильям заулыбался.

Он искоса посмотрел на Виолу, размышляя, что ей можно рассказать.

– Многому, золотце, – ответил Уильям. – Позициям, заимствованным из великих книг арабов, индийцев и китайцев. Применению веревок, чтобы связывать и украшать партнера.

Она слушала его, широко раскрыв глаза и облизнув губы.

– Как пользоваться поркой или кнутом, чтобы возбуждать. И прочими штуками, – продолжал он, вспомнив некоторые памятные фантазии, которые он там разыгрывал. – Все, что применяют для получения наслаждения.

– А что, если женщина связана веревками? – прошептала она, выразив словами свою давнишнюю фантазию. – Ее все равно можно удовлетворить?

– Господи, ну конечно.

– Может, как-нибудь испробуем такой способ?

Он усмехнулся. В его усмешке слышался мягкий рокот мужского предвкушения.

– Сегодня же, маленькая искусительница.

Виола встретилась с ним глазами. Она вспыхнула, но не отвернулась от его похотливого взгляда.

– Да, прошу тебя.

Уильям сгреб ее в охапку и поцеловал. Его поцелуй напоминал долгий сладкий танец губ, зубов и языка, от которого кровь бешено заструилась по ее жилам. Когда он оставил ее, она покачнулась и с трудом устояла. Он снова поцеловал ее.

Она заставила себя открыть глаза и посмотреть на него, когда он повернулся к кровати. Он вернулся с толстым кольцом мягкой бумажной веревки вроде той, которой мог бы пользоваться иллюзионист. Виола широко раскрыла глаза.

– Расслабься, золотце, – попросил он. – Веревка очень мягкая. Коже твоей она не повредит.

– Я не боюсь, – возразила Виола. – Я уверена, что ты никогда не причинишь мне вреда. Но для чего может понадобиться такое количество веревки?

Он усмехнулся.

– Чтобы одеть тебя как экзотическую жертву мужского голода.

Виола не смогла найти слов.

Уильям поцеловал ее в волосы и взъерошил их.

– Но для первого раза мы используем только одну короткую веревку, чтобы связать тебе запястья.

Она не показала виду, что огорчена, и послушно кивнула. Ему важно, чтобы она доверяла ему. Если связать не только запястья, женщина может испугаться, не имея предыдущего опыта и не зная, как мужчина будет с ней обращаться, когда она связана.

Виоле очень хотелось стать совершенно беспомощной, чтобы она не могла противиться его рукам и губам.

Груди у нее заныли при мысли оказаться в полной его власти.

Уильям положил веревку на стул и начал раздевать ее. Она не могла бы пошевелиться, даже если бы захотела. Его руки расстегивали пуговки на ее куртке, ласкали тело. Он лизал ее шею и теребил ухо, пока у нее голова не закружилась от возбуждения.

Наконец Уильям обхватил ладонями ее лицо.

– Золотце, – протяжно произнес он.

В голове у нее мелькнула мысль – хорошо бы он весь вечер говорил со своим приятным ирландским акцентом, а не растягивал слова, как принято на западе.

– Да, Уильям? – отозвалась она.

– Положи руки за спину, одно запястье на другое. – Она опустила глаза, чтобы посмотреть, где ее руки, и удивилась, увидев, что совершенно раздета.

– Золотце, а руки? – напомнил ей Уильям.

– Прости, – пробормотала она и быстро положила руки, как он велел. Она закрыла глаза и задрожала.

– Ты уверена, что хочешь испробовать такой способ?

– Да, – ответила Виола.

Он поцеловал ее в плечо и дважды обмотал ей запястье, завязав узел.

– Так удобно?

Она попробовала. Веревка стягивала кожу, но далеко не так крепко, как завязывал в детстве Хэл. Он пробовал на ее запястьях и лодыжках все морские узлы, стремясь найти такое их сочетание, чтобы она не сумела высвободиться.

– Очень удобно, – честно ответила она.

– Хорошо. – Голос его стал глубже, и она почувствовала, как кровь пульсирует в ее жилах.

– Золотце, – мягко обратился он к ней. – Удержит ли тебя веревка?

Виола заморгала, глядя на него.

– Ты хочешь попробовать?

– Да, конечно. Будь осторожна.

Она подчинилась. Веревки вокруг ее запястий определенно давали ей больше свободы, чем она ожидала, хотя достать до концов и развязать себе руки она не могла.

– Дюжина роз, если ты сумеешь высвободиться.

– Ты считаешь, что не смогу.

– Да, золотце, считаю. Но у тебя должна быть уверенность, что узлы не развяжутся, прежде чем мы исследуем их возможности.

Виола осторожно потянула, но бесполезно.

– Ты уверена, что не можешь высвободиться? Попробуй еще раз, золотце.

Виола нахмурилась. Может, она сумеет сделать это, если повернется и одновременно выгнет спину. В детстве и отрочестве, когда она походила на мальчишку-сорванца, она отличалась гибкостью. К тому же она долго и тяжело работала на разных неудачных приисках Эдварда, копаясь в земле и камнях. Ей должна помочь такая практика.

Виола посмотрела на него, сидя в том же положении. Вид Уильям имел увлеченный и настороженный, напоминавший ей Хэла, когда он в первый раз смотрел, как она пытается высвободиться.

– Ты хочешь, чтобы я остановилась? – тихо спросила она.

– Ну нет, золотце, пожалуйста, продолжай. Ты просто удивила меня, вот и все.

Некоторое время она с сомнением смотрела на него. Он ободряюще кивнул, и она снова занялась узлом.

Веревка терлась о кисти рук, но она никак не могла ухватить ее. Получив от него поощрение, она сделала еще попытку.

Виола вывернула даже плечо, туго натянув мягкую веревку. И нащупала кончик. Поймав его, она просунула палец в узел. Еще немного напряженных усилий, и она развязала узел и, выставив руки перед собой, торжествующе посмотрела на Уильяма.

– Черт побери. – Он задохнулся от удивления, ошеломленно и растерянно глядя на нее. Даже выразительная выпуклость под брюками исчезла.

Виола поняла, что перехитрила его. В подобных случаях с Эдвардом всегда следовала быртрая и неприятная расплата. Опустив глаза, она попыталась придумать, как попросить прощения.

И тут Уильям начал пофыркивать. Она улыбнулась – застенчиво и с надеждой.

А он откинул голову назад и расхохотался. Виола посмотрела на него и усмехнулась. Он схватил ее в объятия и усадил на кровать, рыча от радости.

– Ах ты, дерзкая девчонка, ты поймала меня на слове. Ты сбросила мою узду.

Виола рассмеялась, задрав нос от торжества. В первый раз она ощутила в нем дружеское участие, когда смеялась вместе с ним. Она даже позволила себе пошутить над ним.

– Где моя дюжина роз, о мастер вязать узлы? – Он снова рассмеялся.

– В саду, о леди тысячи сюрпризов. Они сию минуту будут разбросаны перед вами, как только ваши покорные слуги придут в себя.

И они вместе снова засмеялись, наслаждаясь моментом.

Видит Бог, Виола была слаще сладкого, когда высвободилась из веревок. А когда она застенчиво улыбнулась с озорством во взгляде, радость обуяла его и заиграла в жилах, как шампанское.

Наконец он взял себя в руки и поднял бровь.

– Ну как, золотце, попробуем еще раз? Когда я тебя свяжу, я принесу розы.

Глаза молодой женщины блеснули, и она присела в реверансе.

– Как пожелаете, сэр.

Уильям снова связал ее, особенно постаравшись, чтобы она не сумела высвободиться. Повторение забавы взволновало ее еще сильнее. Она прилагала много усилий для своего освобождения, но на сей раз не смогла ничего сделать. Так, связанную, он положил ее на кровать.

В таком положении ее реакции обострились. В связанном виде она не в силах была к нему прикоснуться, зато он мог делать с ней все, что хотел. Он целовал и ласкал ее, и никак не мог насытиться. Наконец прервавшись, он неохотно отправился в сад за розами.

Виола следила за ним глазами и улыбнулась, когда он вернулся.

– Вот твоя награда, золотце. – И он протянул ей розы, быстро поклонившись.

Он принялся щекотать ее розами, пока ее смех не превратился в возбужденные всхлипывания. Она стонала и дергалась, а он все больше и больше возбуждал ее, пока она не содрогнулась от восторга.

– Уильям, о Уильям, благодарю тебя.

Сердце у него замирало от гордости и торжества, ведь он научил ее чему-то новому в сфере наслаждения.

Тогда и только тогда он наконец взял ее. Он лег на кровать и положил ее на себя, как живой тюк шелка, намереваясь ублажить как следует, прежде чем отпустит.

Сидя на нем, ей пришлось сосредоточиться исключительно на его движениях. Она заслужила прекрасную награду, поскольку любила постельные игры и ей нравилось, когда ее связывают.

Виола слегка задрожала, но не сделала никаких попыток высвободиться. С губ ее сорвался тихий стон.

Тогда он поцеловал ее и не торопясь снова разжег в ней похоть, пока плотский огонь не разгорелся неистово и ярко в них обоих.

Он застонал, достигнув высшей точки, и почувствовал, как ее зубы впились ему в плечо.

Уильям осторожно развязал Виолу и уложил, накрыв одеялом. После ласк она всегда засыпала мертвым сном.

Рай. Здесь, в комнате, царил рай, и он забывал о внешнем мире, окруженном враждебными апачами и людьми, которых никакое богатство не могло заставить закрыть глаза на его ирландское происхождение.

Нужно оставаться осторожным и не очень-то верить в тепло ее объятий. Фантазии приносят много удовольствия и могут раскрыть человеческое сердце, как ничто другое, насколько ему известно. Но когда ты покидаешь убежище своей спальни, общество берет с тебя пошлину.

Он усвоил жестокий урок в Сан-Франциско много лет назад, когда впервые почувствовал себя богачом, получив свою долю у Комстока. В то время мысль о женитьбе грела его, потому что могла дать ему домашний очаг и семью, которые он так хотел иметь. Тогда он состоял членом главного клуба фантазий в Сан-Франциско, где тайно встречались мужчины и женщины, чтобы воплощать темные видения своего плотского воображения. Несколько лет назад леди Ирен дала ему денег, чтобы он мог входить в лучшие клубы фантазий Лондона и Дублина. Его членство в них в сочетании с необычайно крупной суммой предоставило ему возможность стать членом такого же клуба и в Сан-Франциско.

Самой его любимой девочкой в клубе считалась Белинда Карлайл, вдова, принадлежащая к уважаемой семье с востока. Однажды он попросил ее поехать с ним покататься – вполне приличное занятие, которое могло бы продлить их отношения и за пределами клуба. Может, даже привести к браку.

В этот день он пришел в клуб рано и поискал ее в гостиной перед дамской туалетной комнатой, обычным местом, где встречаются мастера и кобылки. Он удивился, обнаружив, что он один в жарко натопленной комнате с ее красными дамасковыми обоями, вычурными стульями и откровенными картинами на стенах.

До него донеслись голоса из туалетной комнаты. Разговаривала Белинда со своей лучшей подругой.

– Донован? Не говори чепухи – я никогда не покажусь с ним в обществе. Он хорош для одной-двух фантазий, не больше. Не важно, сколько у него денег, – все равно он ирландец.

Несколько фраз разрушили его наполовину оформившиеся мечты о жене.

Конечно, он больше не осуществлял фантазий с Белиндой. И теперь в очередной раз напомнил себе, что постельная связь – не брак. Женщина может получать удовольствие и вовсе не думать о каких-то серьезных отношениях.

Глава 12

Вальс запнулся и смолк. Виола сидела совершенно неподвижно, положив пальцы на клавиши, и пыталась сосредоточиться. Но она не могла вспомнить музыкальный пассаж, хотя выучила его еще в десять лет. Она могла думать только о девушках из заведения миссис Смит.

Будет ли следующая любовница Уильяма одной из них? Она слышала рассказы о том, как джентльмены в борделе выбирают себе партнершу на вечер. Теперь она прямо-таки видела в своем воображении дюжину хихикающих женщин, каждая из которых охорашивалась и позировала, чтобы привлечь к себе внимание Уильяма, а он рассматривал их, стоя в дверях.

Шлюхи, все они шлюхи.

Она тихонько выругалась, использовав выражения, которые шокировали бы даже Эдварда, и попробовала снова поиграть уже совсем простенькую пьесу, ту, что она выучила под внимательным руководством своей бабушки.

Бабушка. Для бабушки Линдсей семья всегда стояла на первом месте. Три сына, девять внуков, две внучки. Она подшучивала. над своим мужем, адмиралом, что он обзавелся сыновьями, чтобы доставить ей радость подыскать им девушек.

Сыновья. «Донован и сыновья». Когда-нибудь Уильям женится, чтобы обрести сыновей.

Виола представила себе будущую жену Уильяма – высокую и пышнотелую, воплощенную плодовитость. Она будет держать на руках младенца, а за юбки ее будет цепляться маленький мальчик – вылитый отец, с волосами цвета воронова крыла и яркими синими глазами.

Виола скривила пальцы, будто когти. Даже возможность носить европейскую одежду вместо китайских шелков, которые предпочитает Уильям, когда они одни, не принесла ей радости.

В комнату проникал шум от камнедробилки, немного приглушенный расстоянием.

Виола провела рукой по клавиатуре и резко захлопнула крышку, отгоняя видение. Ее не касается, на ком женится Уильям. К тому же он так старается добыть себе состояние, что скорее всего сможет уделять семье очень мало времени.

Она оттолкнула табурет и встала. Уильям хотел, чтобы она оставалась сегодня в компаунде, а не пошла работать к нему в контору. Она собиралась поиграть на пианино, но нужно придумать что-то другое. Чем же заняться до его возвращения?

На дворе за окнами все спокойно. Только регулярные удары камнедробилки и кудахтанье кур нарушали тишину. Абрахам стоял у алтаря неподвижно, как бронзовая статуя, прислушиваясь к чему-то за пределами компаунда. Не слышно ударов бильярдных шаров, не гремят на кухне кастрюли, не насвистывают часовые, следящие за апачами.

Виола посмотрела на сторожевые вышки. Обе подзорные трубы часовые направили вниз, на складские дворы, а не наружу, на окрестности Рио-Педраса.

Отдаленный грохот Донесся со складов, смешанный с топотом и мужскими голосами, выкрикивающими что-то непонятное. На затылке у нее зашевелились волоски.

Подобрав юбки, она побежала вверх по лестнице к ближайшей сторожевой башне.

Часовой оторвался от телескопа и протянул руку к ружью, когда на площадке появилась Виола. Часового она не знала, наверное, он из погонщиков, которых Уильям привез с собой из Сан-Франциско.

– Дайте мне посмотреть, – потребовала она, взвинченная его напряжением.

Он колебался.

– Миссис Росс, вам нельзя. Вы расстроитесь. – Виола подняла брови.

– Апачи?

– Нет, мэм.

– Конечно, не они. Вы бы тогда подняли тревогу, да? А все остальное не так страшно. Так что отойдите. – И она нетерпеливо притопнула ногой.

Он медленно отодвинулся, проговорив жалобно:

– Миссис Росс, зрелище и правда не для леди. – Она пропустила его слова мимо ушей. Мгновение – и перед ней предстала драка, в которой участвовала, кажется, большая часть мужского населения поселка. Рудокопы дрались с погонщиками, лягаясь и кусаясь. Когда кулаков оказывалось недостаточно, в ход шло все прочее оружие и приемы кулачного боя, какие только можно себе представить.

Где же Уильям? А если бесчинства устроены Ленноксом, чтобы погубить его?

Она всматривалась в драку, отчаянно пытаясь отыскать своего любовника. Вдруг она затаила дыхание: он дрался не на жизнь, а на смерть с тремя головорезами Леннокса, вооруженными ножами и дубинками. Головорезы явно привыкли работать сообща, координируя свои действия так удачно, что опасность грозила Уильяму со всех сторон.

Леннокс, стоявший в сторонке и внимательно наблюдавший за дракой, взирал на происходящее надменно и отчужденно. Временами его лицо искажалось каким-то плотским возбуждением.

Она повернулась к часовому, чтобы потребовать от него вмешательства.

Тот покачал головой, прочтя ее мысли:

– Извините, мэм. Я должен оставаться здесь и следить за апачами. Если один из них покажется, я могу выстрелить. Если кто-то выстрелит внизу, я могу выстрелить. Но я не могу сделать ни одного выстрела, пока кого-нибудь не убьют.

– Убийство может произойти в любую минуту.

– Но пока не произошло. Извините. Поверьте, если что-то случится с боссом, я убью виновного.

– Проклятие. – Виола повернулась и побежала вниз по лестнице. Искать шерифа – бесполезно. Он, наверное, заливает себе в горло виски и ждет, когда Леннокс скажет ему, кого арестовать.

На дворе все еще стоял на страже Абрахам.

– Вы можете остановить драку? – спросила Виола.

– Нет, мадам, я не могу вас оставить. Я поклялся охранять вас, что бы ни происходило.

– Могут убить мистера Донована.

Абрахам слегка вздрогнул, впервые с тех пор, как она его знала, проявив какие-то чувства. Потом пожал плечами:

– Мне будет очень жаль, если такое случится, мадам.

– Значит, только я должна что-то сделать.

– Миссис Росс…

– Обещаю, что не подойду близко, чтобы попасть под их кулаки. Вы мне верите?

– Да, мадам.

– Тогда принесите мне из алтаря курильницу с ладаном и уходите.

Он широко раскрыл глаза, но подчинился без дальнейших споров.

Виола схватила заряженный дробовик из арсенала. Потом побежала по Мэйн-стрит к магазину, радуясь, что все время хранила деньги, данные ей Уильямом, в кармане. Теперь они успокоительно позвякивали у нее.

Хозяин универмага стоял у дверей, как и остальные деловые люди поселка, и смотрел на драку, разворачивающуюся в нескольких кварталах от него. За дракой наблюдала даже миссис Смит, стоя в окружении всех своих девушек. В отличие от вчерашней потасовки никто не заключал пари относительно окончания побоища, что очень многое говорило о его серьезности. А поскольку в нем принимал участие Леннокс, все рисковали своими заработками и арендованными помещениями, если бы попытались вмешаться.

Преждевременно поседевший владелец магазина обернулся к подошедшей Виоле:

– Добрый день, миссис Росс.

Некогда спрашивать о здоровье его жены, хотя Виола навещала ее каждый день до отъезда Мэгги.

– Полдюжины четвертных брикетов динамитных и коробку ваших специальных снарядов, мистер Грэм. Тех, что заряжены каменной солью.

У того глаза выкатились из орбит.

– Вы уверены, миссис Росс?

Со склада донесся чей-то крик – долгий леденящий крик человека, которому очень больно. Виола сжала губы.

– Быстрее, мистер Грэм, – холодно приказала она. У него хватило ума придержать язык. Виола вошла в лавку следом за ним. Рядом с ней шел Абрахам, точно верная тень. На прилавке быстро появились динамит и маленькая деревянная коробочка.

– Благодарю вас, мистер Грэм.

Виола отдала динамит Абрахаму и вынула одну из золотых монет, которые дал ей Донован. Быстро зарядив дробовик, она положила в карман специальные снаряды и выбежала на улицу.

– Желаю удачи, миссис Росс, – крикнул ей вслед Грэм.

Она молча кивнула и подобрала юбки, чтобы не мешали бежать.

Побоище приняло уже более угрожающий характер, люди хромали, катались по земле. Отчетливо слышалось тревожное ржание мулов.

Эванс ударил в челюсть какого-то рудокопа, потом присел, чтобы уклониться от встречного удара.

Уильям еще держался на ногах, сражаясь с тремя головорезами, но на руках у него появилась кровь. Один из бандитов хромал, но держал наготове нож. Стоя в нескольких шагах, Леннокс жадно наблюдал за дракой, одной рукой поглаживая себя по паху, вертя в другой шпагу-трость.

Виола заняла положение на другой стороне улицы, оказавшись всего в нескольких ярдах от края поселка.

– Готовы, Абрахам?

– Да, мадам. – В голосе у него слышалось любопытство, но она не стала выяснять, о чем он думает.

Взяв четвертной брикет динамита, она зажгла его от кадильницы и швырнула в пустыню. Последовавший взрыв, громкий и короткий, взметнул в воздух пыльный смерч.

Мулы и лошади испугались. Копыта ударили в кирпичные стены. Люди застыли на месте, потом осторожно обернулись, чтобы посмотреть, что вызвало взрыв.

Уильям перехватил ее взгляд, широко раскрыл глаза и повернулся к бандитам. Один из них снова принялся вращать дубинкой.

Виола взвела курок. Его звук четко послышался в перерыве между двумя ударами камнедробилки. Абрахам стоял рядом с ней, держа динамит так, чтобы его видели все. Теперь они вдвоем могли уложить любого, если не всех дерущихся, в несколько секунд.

– Джентльмены, из-за ваших увеселений мне пришлось отложить свой ужин. Пожалуйста, пожмите друг другу руки, и сочтем дело законченным, – крикнула Виола.

К ней шагнул человек. Она прицелилась:

– Слушайте, мистер, ружье заряжено, и я буду стрелять.

– Я не собираюсь подчиняться приказаниям какой-то бабы, – буркнул он и сделал еще шаг. Тогда Виола выстрелила в колокол у него за спиной, который разразился яростным звоном. Дурак упал на землю.

Перезаряжая дробовик, молодая женщина послала молчаливую благодарность Эдварду, настоявшему, чтобы она научилась стрелять. С ружьем или револьвером она не очень умела обращаться, а вот с дробовиком управлялась прекрасно. Но все равно после выстрелов плечо ее будет в синяках.

Дерущиеся переглянулись и бросили оружие. Дурак осторожно поднял голову.

– Благодарю вас, джентльмены.

Она опустила дробовик и перевела дух.

Леннокс зло посмотрел на нее, хотел что-то сказать, но промолчал. Он вызвал бы у нее больше доверия, если бы разразился руганью в ее адрес.

Дурак медленно присел, потом встал и начал отряхиваться. Рудокопы и погонщики обменивались рукопожатиями и делали друг другу комплименты по поводу славной драки. Виоле оставалось только удивляться. До чего же удивительно устроены мужские мозги!

Наконец прибыл шериф Ллойд, благоухая виски и тяжело дыша.

– Что здесь происходит? Разойдитесь, ребята, да поторапливайтесь, живо, живо.

Грэм фыркнул и вернулся в свою лавку. То же сделали и остальные торговцы.

– Джентльмены, лечебница открыта, – заявил док Хьюд. Он слыл умелым лошадиным врачом у «Донована и сыновей» и лечил людей с таким же успехом, как и большинство врачей. Послышалось бормотание, и несколько человек пошли за ним в его кабинет на складе.

Рудокопы быстро разошлись, многие задержались, чтобы пожать руку Виоле. Погонщики пошли привести себя в порядок и вернуться к своим обязанностям. К счастью, никого серьезно не ранили, никто не остался лежать на земле.

Трое головорезов кивнули Уильяму и вышли со двора на улицу, где и пошли позади Леннокса. Проходя мимо Виолы, Леннокс бросил на нее такой взгляд, что кровь застыла у нее в жилах. Боже милосердный, что же произойдет, когда прибудет кавалерия и большая часть погонщиков уйдет в новый форт? Она вздрогнула.

Уильям перешел улицу и поцеловал ей руку.

– Весьма благодарен, миссис Росс.

– Не за что, мистер Донован. Как началось побоище? Что, мистер Макбрайд появился со своими друзьями, чтобы поговорить с мистером Лоуэллом? – Голос у нее немного дрожал.

– Именно так, миссис Росс. – Он внимательно оглядел ее, потом предложил руку. – Не пройти ли нам на склад? Кажется, нужно успокоить лошадей и мулов.

Виола отдала дробовик Абрахаму и пошла вместе с Уильямом на конюшню. Абрахам, вежливо поклонившись, отошел и направился к лавке, осторожно держа динамит и курильницу в отставленной руке.

Когда Виола вошла в приветливую темноту, колени у нее подогнулись. Лошади, находившиеся внутри, гораздо спокойнее, чем мулы в загоне.

Уильям обнял ее, чтобы успокоить. Она прижалась к нему, впитывая в себя исходившую от него силу. Сердце у него билось тяжело и часто под респектабельным шерстяным костюмом.

– Нужно посмотреть твою руку, – пробормотала Виола, прижимаясь щекой к его груди.

– Пустяковая царапина. Кровь уже не течет. – Он поцеловал ее в голову и обнял покрепче. Он говорил на ирландский лад. – Ах, Виола, золотце мое, когда я увидел, что ты там стоишь, сердце у меня просто перестало биться. Дай мне пару минут перевести дух, ладно?

Виола кивнула. Она стояла, не шевелясь. Если бы она потеряла его из-за идиотских костоломов…

Саладин просунул в дверь свою большую серую голову и с любопытством посмотрел на них. Еще одна лошадь смотрела на них, безмятежно жуя солому. Что делает на конюшне Донована новая кобыла Леннокса? Но тут она услышала голос Уильяма.

– Вы, Виола, красивая женщина. И смелая, как лев, – ласково произнес Уильям и добавил хриплым шепотом: – Но ваше красивое тело тоже может заставить мое сердце замереть.

Виола, слишком истощенная эмоционально, не могла воспринимать его лестные слова.

– Я некрасивая. Я низкого роста, худая и бледная.

– Вот как ты думаешь о себе? – Уильям отодвинулся и посмотрел на нее. – Неужели ты не чувствуешь, как мое тело реагирует на тебя? Ты красива сверх всякого сравнения, золотце.

Виола открыла рот, чтобы еще раз возразить, но осеклась, потому что лицо его озарил солнечный луч. Уильям говорил правду.

– Но у меня нет пышной фигуры.

– Я могу взять твою грудь в рот. Твои ноги обнимают меня и возносят к вершинам. Чего же мне больше? В твоих волосах заключено лунное волшебство, а глаза у тебя цвета рассветного неба. А губы! Ах, золотце, ты хочешь, чтобы я описал во всех подробностях, как твои губы возбуждали меня, доводя до экстаза?

Виола покачала головой, вспыхнула и попыталась улыбнуться. Ее глаза застилала влажная пелена.

– Посмотри на себя моими глазами, золотце. В тебе красиво все – ум, сердце и тело.

Он говорил так убедительно, что слова его вливались в ее сердце, как бальзам. Она впервые поверила в то, что красива, и улыбнулась увереннее.

– Спасибо, Уильям.

И она приникла к нему. Их губы встретились в долгом, сладком поцелуе, в котором смешалось не только их дыхание, но и губы и языки. Виола не могла бы сказать, сколько времени длился момент, пока она наслаждалась сквозь одежду крепостью и силой его тела.

Обняв его за шею, она смаковала его поцелуй. Его же объятия казались ласковыми и надежными.

Может быть, Уильям – тот человек, с которым можно переплыть через реку, которому можно поверить, что он останется с ней, как ни малы у них шансы на успех.

Уильям Донован, по мерке ее матери Дездемоны Линдсей, обладал малым количеством добродетелей. Он имел деньги, но кроме них, почти ничего из того, что она ценила. Прежде всего он не принадлежал к той церкви или к тем клубам, к которым полагается принадлежать. И его предки не принимали участия в революции, а его родственники не могли бы дергать за ниточки представителей мира бизнеса или политики.

Виола знала, какую тепличную жизнь ее родители планировали для своих дочерей: званые обеды, балы, на которые приглашаются нужные люди, летние сезоны на Спрингс, Саратог, туалеты из Парижа, конечно, великолепные драгоценности. И в каждом доме – изящные фортепьяно для ее удовольствия.

Муж тщательно выбран в соответствии с его родословной и богатством. Пусть он толст, напыщен и перестанет искать ее общества ради чувственных удовольствий после того, как она нарожает ему детей, зато он высоко стоит на общественной лестнице.

Он станет ей лгать, когда ему захочется, обманывать, когда будет возможно, тех, кто стоит ниже его, и постоянно будет стремиться к власти с энергией и одержимостью взбесившегося волка.

Короче говоря, он – воплощение того, чего ей следует хотеть.

Виола положила голову на плечо Уильяма. Ей остается провести с ним три месяца, прежде чем условия их сделки потребуют ее отъезда. Может, этого будет достаточно.

Пол Леннокс вошел в свою контору и швырнул на письменный стол шпагу-трость. Братья О'Флэрти молча вошли следом за ним. Младший, щадивший правую ногу, закрыл за ними дверь.

Пол отпер затейливо украшенный шкафчик, стоявший у стены, и вынул оттуда графин с бренди «Наполеон» и один стаканчик. Налив стаканчик до краев, он выпил, стараясь беречь раненую руку. Бренди согрел его изнури, но не так славно, как могло бы согреть предполагаемое убийство.

Месть за сегодняшний разгром последует очень быстро, когда Донован наконец-то попадет ему в руки. И когда Виола своей кровью заплатит за то, что так серьезно ранила его.

Он улыбнулся, обдумывая предстоящую перспективу и вертя в руке хрустальный стаканчик.

Снова налив себе бренди, он заткнул пробкой графин и уселся на стул. Братья О'Флэрти сняли шапки и остались стоять, как приличествовало их низкому социальному положению.

Они служили его семье долгое время, с тех пор как молодыми людьми приехали в Нью-Йорк в 1850 году. До Леннокса доходили слухи, что их отец крайне непопулярный земельный агент в графстве Корк, которого в конце концов заманили в засаду и убили «неизвестные личности». Их семейная история тревожила Пола только в том смысле, насколько она помогла им развить инстинкты и навыки самых устрашающих головорезов Файв-Пойнтса.

– Что дальше? – осведомился он у старшего из братьев. – Устроить побоище во второй раз уже не получится.

Коналл слегка пожал плечами.

– Проще всего подождать, пока прибудет кавалерия. Мы ударим со всей силы, когда они уведут свой большой караван и большую часть погонщиков к новому форту.

– Мы не можем ждать так долго. Если Линдсей поедет прямо через Колорадо, он будет здесь через пару дней. Я должен заполучить миссис Росс до того.

– Помнится, Коналл, ее мамаша очень любила ходить по магазинам за покупками? Она покупала ружья, которые мы перебрасывали по ее просьбе в Ричмонд. Может, девушка тоже любит ходить за покупками, тогда мы сможем схватить ее прямо на улице, – предложил младший.

– В Ричмонд? Вы доставляли ружья в Ричмонд во время недавних беспорядков по просьбе Дездемоны Линдсей? – Пол резко обернулся. Жена флотского офицера – предательница?

– Да, сэр, так оно и было, – подтвердил Коналл.

– И вы готовы поклясться в своих словах перед судом?

– Ясное дело, сэр. Истинная правда.

Пол медленно улыбнулся, поглаживая свои бачки. Виола Росс либо выйдет за него замуж, либо он погубит ее мать и репутацию всей семьи.

– Очень хорошо, – приободрился он. – Поймать ее в лавке – годится. Потом вы спрячетесь в рудничных тоннелях под Мэйн-стрит, прежде чем Донован сумеет прийти к ней на помощь. Там есть заброшенная шахта, где мы сможем держать ее, пока она не станет податливой. Да, твой план определенно хорош.

– Донован наверняка будет ее искать, – проговорил Коналл, в глазах у которого зажглись беспощадные огоньки драки. Он получал удовольствие от убийства в такой же степени, в какой Леннокс – от созерцания убийства. В Файв-Пойнтсе они провели не один славный вечерок, утоляя свои взаимные аппетиты.

Пол неохотно пошевелился. Другие перевозчики грузов в заброшенной дыре требовали в два раза больше, чем «Донован и сыновья». Он не может позволить себе потерять фирму даже на день раньше, чем необходимо, особенно если он рассчитывает сохранить за собой Голконду. Ник может захотеть продать ее и сосредоточиться на железных дорогах, но Пол считал, что охота за серебром – слишком волнующая вещь, чтобы отказаться от нее.

– Лучше бы он не искал ее. Может, я смогу дать ему взятку.

Деньгами? Он не возьмет. Нужно предложить что-то другое, что-то такое, что Донован не сможет получить ни в каком другом случае.

Может, приглашение в клуб «Перикл»? Да, такое предложение, наверное, подойдёт. Он заметил, с какой завистью слушал Донован его рассказ об этом клубе. Конечно, Пол постарается, чтобы совет директоров провалил кандидатуру Донована. Коротенькая записка Нику и все будет сделано.

Ник уговорил директоров принять Пола в клуб «Перикл», несмотря на все смехотворные сплетни о его подвигах на войне, л нем хорошо отзываются, леди находят его красивым и умелым шантажистом, который преклоняется перед своим старшим братом. Да, Ник сумеет с легкостью провалить кандидатуру Донована.

– Итак, мы планируем похитить ее утром в пятницу до приезда дилижанса. У нас будет время расчистить вход в старые копи, чтобы поместить туда миссис Росс, – оповестил Пол. – Я могу послать ей записку, пока Донован на складе, как будто от имени болвана Грэма, и она тут же примчится. Конечно, китайца придется уничтожить.

– Конечно, сэр. Мы уже дрались с ним и победили. Пэдди в один момент с ним управится.

– Постарайтесь не пользоваться револьвером. Я не хочу привлекать внимания.

– Очень хорошо, сэр.

– Что-нибудь еще? У вас неуверенный вид.

– Просто Донован кажется нам малость знакомым.

– Обычное имя в старой стране, – предположил младший из братьев. – Особенно на юго-востоке Корка.

– Может, и так. Клянусь, я уже видел его глаза. Но не обращайте внимания на мои фантазии, сэр. Мы поймаем вам женщину.

– Возьмите мулов на приисковой конюшне и возвращайтесь сюда через час. Сегодня вечером вы начнете расчищать от камней вход в заброшенную шахту.

– Да, сэр, – хором ответили братья.

Пол вывел их на улицу, чтобы проводить. Внезапно он остановился. Облако пыли вдали обратило на себя его внимание. Он прикрыл глаза ладонью от солнца и прищурился. Потом усмехнулся, издав звук, бояться и ненавидеть который он приучил за время войны гражданское население Виргинии.

– Джентльмены, кавалерия будет здесь к ночи. Караван с грузами отбудет утром, и с ним уйдут люди Донована.

– Вы уверены, сэр? – спросил Коналл. – Кавалерия идет очень издалека.

Настроение у Пола было слишком радостное, чтобы обидеться на недоверчивое отношение к его суждению.

– Я изучал облака пыли во время последнего побоища, О'Флэрти. Рыхлую и мягкую пыль поднимают лошадиные копыта, а не тяжелые повозки. Идет кавалерия. Я говорю точно. В пятницу награда будет наша.

Глава 13

Виола съела еще ложку снежного пудинга, отметив, что своим роскошным десертом Сара превзошла саму себя. Виола отложила ложку и начала крошить лимонный бисквит в белые сладкие сливки. Она нервничала, зная, какие опасности мог предвещать завтрашний день.

Кавалерия прибыла на день раньше, чем ее ожидали, черт бы ее побрал. Эванс с большей частью погонщиков Уильяма уедет завтра по меньшей мере на неделю. Уедут они в меньшем, чем обычно, составе, поскольку Уильям и еще несколько погонщиков останутся в Рио-Педрасе охранять Виолу. Апачи могут перебить всех с налету.

Уильям не мог не чувствовать тревоги за жизнь своих людей. Если бы только она могла что-то сделать, чтобы отвлечь его.

– Чаю? – предложил Уильям, поднимая чайник.

– Да, благодарю вас, – машинально ответила Виола. Глядя на горячую жидкость, которая текла в ее чашку, ей в голову приходили разные вопросы. Может, она сумеет воспользоваться ими, чтобы отвлечь его.

– Уильям, а ты когда-нибудь увлекался крепкими напитками?

Он покачал головой, наливая чаю себе.

– Никогда. С двенадцати лет я слишком часто видел, как разрушительно действует спиртное на человека. И дал клятву никогда не пить, конечно, если не считать святого причастия у мессы.

– Понятно, – кивнула Виола. Он ходил к мессе каждую неделю, когда жил в Рио-Педрасе. Она же раз десять ходила на мессу с Молли и Бриджид О'Берн. Ритуал казался ей экзотическим, но успокоительным, и она понимала его привлекательность.

– А ты давала когда-нибудь в детстве обещание не заниматься делами взрослых, Виола?

Она задумалась, наклонив голову.

– Когда мне исполнилось восемнадцать лет и началась война, я поклялась, что никогда не вступлю ни в какую политическую партию. Но у женщин нет избирательных прав, так что мои слова и клятвой-то не назовешь, верно?

– Ты бы сдержала клятву, если бы такой закон приняли?

– Конечно.

– Значит, клятва настоящая. Но почему же ты дала ее, посвятив такому вопросу?

Виола колебалась: что ему можно рассказать? Война кончилась шесть лет назад, и сейчас, разумеется, можно говорить свободно, хотя и не о самом главном. Может быть, ее рассказ отвлечет его от тревоги за Эванса.

– Мой отец и брат служили во время последнего конфликта в эскадре Миссисипи флота Соединенных Штатов. Родственники матери, включая ее братьев и племянников, воевали в армии конфедератов.

Она разломила новый бисквит пополам, вспомнив об атмосфере возмущения и страха, наполнявшей их дом. Уильям погладил ее по руке, успокаивая и мягко поощряя.

– Твоя мать сочувствовала делу южан? – Виола горько рассмеялась.

– Воистину так. Честно говоря, более чем сочувствовала. Она устраивала словесные дуэли с отцом, которые длились часами, и до того как он поступил на флот, и после того. Я убегала из дома и часами скакала верхом либо играла на пианино, закрыв двери, только чтобы не слышать их, особенно после того как отец ударил мать по лицу…

Она отогнала горькие воспоминания и продолжала:

– Я дала клятву, что не стану заниматься политикой, если она так плохо действует на семью.

Она вспомнила кое-какие лозунги того времени.

– Мать называла себя «верной дочерью Юга», которая будет бороться за то, что считает правильным.

Виола крепко сплела пальцы с пальцами Уильяма.

– У нас дома мать устраивала приемы, на которых флиртовала и льстила солдатам-северянам, вызывая их на разговоры о военных секретах. Я насколько могла старалась находиться рядом с ней и вмешивалась в такие разговоры. Но к сожалению, кое-какие тайны матери удалось вытянуть, и она передала их сочувствующим южанам. Я стала бояться светских приемов и званых обедов, даже благотворительных церковных базаров. Меня считали очень внимательной дочерью, потому что я все время держалась рядом с матерью. Мне же хотелось только одного – помешать ей причинить кому-либо вред.

– Ах ты, бедняжечка моя! – проворковал Уильям и поцеловал ей руку.

Виола закрыла глаза. По телу ее пробежала дрожь. Губы его, твердые и горячие, напомнили ей о нынешних радостях, перед которыми прежние страдания меркли.

Прошлые мучения казались теперь далекими воспоминаниями.

Она медленно открыла глаза, пытаясь вернуть себе равновесие. Уильям внимательно смотрел на нее, сочувственно и терпеливо.

– Мать тоже действовала согласно своим убеждениям, – осторожно продолжала Виола. «Не говори слишком много даже сейчас; расскажи только о таких вещах, за которые мать уже не попадет под суд». – Пленный генерал конфедератов убежал как-то во время Рождества благодаря помощи матери. Она, жена и мать флотских офицеров-северян, помогла ему вернуться на поле сражения, и он вполне мог бы убить членов ее семьи, если бы они встретились.

Глаза Уильяма сверкнули. Он крепче сжал ее руку, потом медленно разжал пальцы.

– Мать поставила под угрозу жизнь своей семьи и ничуть не сожалела о своем поступке, – закончила Виола. На кого сердится Уильям? Или у него вызывает отвращение она, Виола, потому что не остановила в свое время мать?

– Сука. Глупая сука, которая рисковала жизнью своего сына. – Уильям добавил еще что-то на иностранном языке – наверное, ругательства. Лицо у него пылало от возмущения.

Виола смотрела на него. Она несла бремя материнского предательства одна так долго, что оно въелось в ее душу. Поделившись им с другим человеком, который понимал ее глубочайший гнев и отвращение к родной матери, она почувствовала эмоциональное облегчение и потрясение.

Тяжесть в ее сердце пропала, и глаза застлала пелена радостных слез. Она погладила Уильяма по щеке.

– Теперь все прошло, Уильям. Война кончилась, мой отец и брат уцелели. Никакого вреда им не причинили.

– Да, и здесь твоя заслуга, а не матери. – Он добавил еще несколько слов, очень пылких.

Виола вовсе не собиралась рассердить Уильяма, поэтому решила переменить тему.

– Ты только что говорил по-ирландски? – тихо спросила она, смаргивая с глаз соленые слезы.

Уильям робко улыбнулся.

– Прошу прощения за сквернословие, золотце.

– Из какой части Ирландии ты происходишь? – Пожатием плеч Виола отмела его извинения. Она никогда еще ничего не слышала о его жизни до 1855 года, когда он учредил свое дело.

– Я родился неподалеку от Бентри-Бей в графстве Корк, в поместье лорда Чарлза Митчелла.

– Твои родители имели там ферму? – Любопытство, которое никогда не покидало Виолу, полностью пробудилось.

Уильям немного поколебался, внимательно вглядываясь ей в глаза. Она улыбнулась ему.

– Мои родители служили в помещичьем доме, до того как лорд Чарлз не выгнал их, чтобы сэкономить деньги, в 1845 году. Потом у отца появилась очень маленькая ферма и пара добрых лошадок для торговли.

Виола проделала в голове кое-какие подсчеты. Она родилась в 1843 году, но все равно слышала разговоры об Ирландии.

– 1845-й – первый год голода.

– Угу. – В его голосе послышался отзвук былых страданий.

– Но ваша семья… – Виола вздохнула и замолчала, думая об историях, которые рассказывали и пересказывали в Цинциннати. Молли и Бриджид говорили только, что они ничего не помнят из-за малого возраста. Мрачмое выражение их лиц отбивало всякую охоту к дальнейшим расспросам.

– В 1847 году нас выгнали с нашей фермы, – рассказывал дальше Уильям, – двух моих маленьких сестер, мать, которая была на восьмом месяце беременности, отца и меня. Наш дом сожгли, а нас оставили под дождем без гроша умирать с голоду.

Виолу охватил ужас. Как можно оставить беременную женщину и троих детей без крыши над головой под дождем?

– Нелюди! Сукины дети! – выругалась она, совершенно забыв о приличиях. – И вы не знали, куда пойти? Например, в работный дом?

– Мы укрылись в заброшенном коттедже. Но в ту же ночь у матери начались роды.

Виола встала и неистово обняла его. Глаза у нее затуманились слезами.

– Боже мой!

Уильям замер и прижался к ней, словно ища убежища от холодного дождя той ночи.

– Роды оказались трудными, младенец повернулся в животе и не помогал ей. Отец делал все, чтобы помочь ей, а я пытался успокоить сестер. Они храбрились, но, Пресвятая Дева, как они плакали!

Он замолчал, на его лице запечатлелись страдания. Наверное, точно так же он выглядел в ту сырую ночь в Ирландии много лет назад. Виола осторожно погладила его по плечу. Говорить она боялась.

– Отец послал меня за помощью. Буря свирепствовала, и казалось, прошла целая вечность, прежде чем я нашел повитуху. Я шел и жалел только об одном – что не могу сделать для них ничего большего. Построить для них крепкий дом, поставить на стол еду, чтобы придать ей силы, и все такое.

Слезы слепили ее, но она впитывала каждое слово Уильяма.

– В ту ночь на свет появился мой брат Шеймас, но он не успел сделать ни единого вздоха. Мать умерла на рассвете, слишком измученная голодом, чтобы пережить такие трудные роды. На их могилах я дал клятву, что моя жена и дети никогда не будут страдать так, как они.

– Ах бедняжка! – Виола вздохнула, словно желая отогнать печальные мысли. Она страшно хотела иметь ребенка. Рассказ Уильяма о потере маленького брата заставил ее сильнее ощутить свою пустоту. Она продолжала обнимать Донована.

– Через месяц моих сестер унес тиф, – хриплым голосом продолжал Уильям, глядя прямо перед собой и поглаживая одной рукой ее. – Па отвез меня в Коб, где стал зарабатывать на жизнь кузнечным делом. Он пристрастился к джину, пил много и часто, чтобы заглушить воспоминания. Я поклялся, что никогда не буду пить, потому что такая жизнь означает намеренное желание забыть о своих потерях.

Всхлипнув, ВиоЛа спрятала лицо в его волосах, но его последние слова врезались ей в сердце.

– И еще я поклялся, что буду зарабатывать деньги любым возможным способом. Будь у нас деньги, моя семья до сих пор оставалась бы жива.

Боже милосердный, что же удивительного, что он стремится к деньгам и власти так неистово.

Уильям усадил ее себе на колени и крепко обнял, содрогаясь всем телом. Она спрятала лицо на его груди и хорошенько выплакалась – за них обоих.

Прошло несколько часов, прежде чем она пошевелилась. От плача у нее разболелась голова, из носа текло, глаза и горло першило. Его плечо намокло от ее слез. Уильям молча подал ей свой большой пестрый платок.

Виола вытерла лицо и высморкалась. Как смог он пережить такую боль?

Она размышляла о том, как его утешить, и погладила по щеке.

– Дорогой Уильям, – прошептала она, крепче прижавшись к нему.

Их губы слились в долгом поцелуе. Уильям закрыл глаза.

Виола развязала его шелковый галстук и расстегнула жесткий белый воротничок, аккуратно сняв их, расстегнула верхнюю пуговицу рубашки, потом другую и еще одну. Уильям вздохнул, тихо проворчав что-то в знак одобрения, но глаз не открыл.

Она развела в стороны полы рубашки, просунула руки внутрь и легко погладила его соски. Он вздрогнул и слегка задохнулся.

Даже полураздетый, в своем европейском костюме он выглядел намного респектабельнее, чем она в китайских штанах и куртке. Но китайскую одежду можно снять гораздо быстрее. И она улыбнулась про себя.

– Наклонись, пожалуйста, вперед, Уильям. Дай я сниму с тебя куртку.

– Лучше бы пойти в спальню, – пробормотал он и начал выпрямляться.

Виола получше уселась у него на коленях.

– Нет.

– Ты мне отказываешь? – Он, прищурившись, посмотрел на нее, и сердце у нее сжалось при виде его страдающих и усталых глаз. Говорил ли он раньше с кем-нибудь о своих утратах? Наверное, нет, иначе он научился бы не так реагировать на рассказы о них.

Она вздернула подбородок, изображая надменность.

– Я? Отказываю тебе? Конечно, нет. Но я уверена, что ты можешь снять кое-что с себя, хуже не будет.

Он фыркнул, и лицо у него немного посветлело.

– Издеваешься, да? Ну ладно.

Он наклонился, не сходя со стула, и она быстро сняла с него куртку. Потом стянула с плеч подтяжки, вытащила из брюк рубашку и встала.

А он приподнялся, чтобы снять рубашку. На лице у него отражалось недоумение.

– Ты сегодня настроена очень решительно, золотце. Должен ли я вести себя вежливо, чтобы ты не взорвала меня снарядом с каменной солью?

Виола усмехнулась его ласковой шутке.

– Я уверена, сэр, что против такого истинного джентльмена, как вы, не потребуется использовать соль, – скромно ответила она, добавив уже оживленнее: – Теперь нижняя рубашка, Уильям.

– Как желаешь, золотце. – Не сходя со стула, он снял с себя и нижнюю рубашку. Теперь на нем оставался только крестик и медали на шее.

Зрелище голого до пояса мужчины вызвало у молодой женщины вздох. Благодаря ему она узнала довольно много о мужском теле и могла оценить его чувственные, соблазны.

Виола всегда считала красивым Уильяма и теперь с удовольствием рассматривала его, предвкушая вечерние забавы. Широкие плечи, сильная грудь, ловкие руки с длинными гибкими пальцами.

Виола положила его одежду на пианино и встала над ним подбоченясь, размышляя, что делать дальше.

– Нужно избавить тебя от сапог, – решила она и наклонилась.

– Как хочешь, золотце, – повторил он, помогая ей. Вскоре его ноги освободились от обуви и шерстяных носков.

Виола выпрямилась и задохнулась от вспышки похоти.

Но он не шевельнулся. Не бросился на нее.

– Золотце, и долго ты будешь еще стоять с сапогами в руках? – протяжно спросил он. Голос его, насыщенный скрытыми плотскими полутонами, говорил о том, что ее рассматривание доставляет ему удовольствие.

– Нет, – ответила она и убрала на место сапоги и носки. – А теперь ложись на пол.

– На пол?

– Да, и расстегни ширинку.

– Ты не перестаешь меня удивлять, золотце.

Он так медленно расстегивал брюки, что она задрожала от нетерпения. Увидев его «дружка», выпущенного на свободу, она до крови прикусила губу, едва удержавшись, чтобы не наброситься на него.

– Что дальше? – спросил он.

– На тебе еще слишком много одежды, – хрипло произнесла Виола и добавила: – Какой ты красивый, Уильям.

От золотистого света лампы, падавшего на него, он казался каким-то божеством. Ничто больше не существовало в мире, кроме него и нее.

– Дай я сниму с тебя брюки. И исподнее, конечно, тоже.

– Сними, – разрешил он, и голос у него стал хриплый, почти скрежещущий.

Теперь он весь открылся ее алчным взорам. Она вздохнула и распустила волосы. Светлым каскадом они рассыпались по ее плечам.

Уильям что-то пробурчал. Она посмотрела на него, удивляясь его реакции, ведь она не прикоснулась к нему. Он закрыл глаза.

Неужели ему так нравятся ее волосы?

Виола осторожно провела прядью волос по его телу. Свет лампы отражался в них, создавая иллюзию фантастической фурии.

Он застонал.

Она может взволновать его одним только прикосновением волос. Впервые в жизни ее тело казалось благом, предназначенным привлекать внимание мужчины.

Она замурлыкала и повторила ласкающее движение, окутывая волосами все его тело.

Он содрогнулся и произнес ее имя. Его руки впились в ковер.

Она поцеловала его в плечо.

– Черт побери, Виола, ты что, хочешь, чтобы я сгорел от возбуждения?

Она тоже вся горела и стала раздеваться.

Уильям лежал у ее ног и на густом фоне восточного ковра казался каким-то экзотическим существом. Его синие глаза сверкали ярко, как огни плавильной печи, его кожу золотил свет лампы.

– Виола, золотце, дай мне кондом. Вон там, в буфете, а то я забудусь и наброшусь на тебя.

Виола отбросила свои штаны туда, где уже лежала его одежда, и сделала, как он велел.

Внимательно глядя на неловкие движения его рук, она подумала о том, что тонкие ножны, предотвращающие беременность, – просто потеря драгоценного времени. А ей так хочется заполучить его!

Он положил голову на ковер и закрыл глаза.

– Ты собираешься что-то делать, золотце, или будешь стоять и смотреть? – тихо спросил он.

– А ты знаешь, как ты красив? – опять прошептала Виола. Она провела пальцем по его бедру.

Он задрожал и выгнулся, впившись ногтями в ковер.

Ведомая инстинктом древним как мир, Виола села на него верхом, и он дернулся ей навстречу.

– Черт побери, Виола, ты сведешь меня с ума. – Он гладил ее бока и ласкал соски именно так, как ей нравилось. Она нагнулась вперед.

– Скачи на мне, как на своей любимой лошадке, – бросил он.

Виола начала двигаться на нем быстрее и быстрее и вскоре уже скакала, как беспечная наездница, которой когда-то была.

Откинув голову назад и дрожа от восторга, она почувствовала, как в чреслах зародилась томительная истома, проникавшая в кровь. И вдруг всю ее охватил восторг. Виола громко вскрикнула. Она кончала снова и снова, потом рухнула на Уильяма, измученная и счастливая. Он вторил ей, тяжело дыша. И вскоре тоже погрузился в непередаваемое блаженство оргазма.

Уильям одевался в предрассветной тьме при свете одной свечи. Лицо его оставалось спокойным. Виола смотрела на него, расчесывая волосы, с отчаянием понимая, что Леннокс может напасть на них, как только отбудет караван с грузами.

– Вчерашнее побоище на складах устроил Леннокс, – внезапно промолвила она.

– Я знаю, золотце.

– Откуда?

Он пожал плечами.

– Наверное, оттуда же, откуда и ты: он не мог скрыть удовольствия, когда смотрел, как я дерусь с О'Флэрти.

Виола кивнула, соглашаясь. Но Уильям должен знать как можно больше о злодеяниях Леннокса, чтобы быть во всеоружии.

– Он убил Эдварда сам, проткнув его своей шпагой-тростью.

– Господи! – Он подошел к ней и ласково взял за плечи. – Ты уверена? Ухаживать за женщиной, мужа которой ты убил, – просто немыслимо, даже для Леннокса.

Она кивнула.

– Он сам мне сказал.

– Чудовищный ублюдок. – Лицо Уильяма напряглось от сдерживаемого гнева, но он взял себя в руки, наклонился и поцеловал Виолу. «Кольт», висевший у него на ремне, ткнулся ей в локоть.

– Мне очень жаль, золотце, что тебе пришлось перенести свою потерю в одиночестве.

Она обняла его, чувствуя, как его тепло перетекает в ее тело.

– Успокойся, золотце. Он не застигнет меня врасплох и ничего тебе не сделает. Клянусь.

Уильям выпрямился и сунул длинный тонкий нож в ножны, висящие у него на правом запястье, потом застегнул манжеты. Он походил на небесного воина, готового к битве в любой момент, и заслуживал гораздо большего, чем она могла ему дать.

– Мне нужно пойти к Ленноксу и сказать, что я выйду за него замуж.

Уильям резко повернулся к ней и притянул молодую женщину к себе. Она посмотрела ему в лицо, и сердце у нее гулко забилось.

– Нет! Нет, черт побери! – рявкнул он. – Ты обещала мне три месяца, а я поклялся, что буду защищать тебя. Клянусь Марией и всеми святыми, ты не уйдешь от меня, пока не истечет срок.

– Что хорошего видеть, как тебя убьют. – Горло у нее сжалось так, что она с трудом произносила слова.

Уильям нетерпеливо пожал плечами.

– На днях он попытался застрелить Моргана, но ему не удалось. В поселке не будет покоя до тех пор, пока один из нас не умрет. И не важно, в чьем доме ты живешь. Так что ты останешься со мной, где ты в безопасности, даже если мне придется посадить тебя под замок.

– Ты так не сделаешь, – запротестовала она. Он поднял бровь.

– Не будь дурочкой, золотце. Если надо, сделаю. – Виола всмотрелась в его лицо при мерцающем свете, стараясь прочесть будущее в лежащих на нем тенях и неровных вспышках света. Лицо оставалось спокойным и твердым. Она вздохнула – и подчинилась. Если Леннокс нападет на Моргана, тогда действительно драки не избежать, даже если она и уйдет к Ленноксу.

– Ну хорошо, я останусь с тобой. – «И буду молиться», – подумала она.

– Славная девочка. – Он быстро поцеловал ее и, отвернувшись, стал натягивать куртку.

Ей хотелось чем-то ему помочь, сделать что-то, чтобы ему стало легче. Может, что-то плотское.

– Уильям.

– Да, золотце?

– А можно сегодня ночью мы будем делать все, что тебе захочется?

Он обернулся и посмотрел на нее. Примитивный голод и интимное мужское понимание мелькнули на мгновение, а потом его густые ресницы опустились и скрыли его мысли. Что-то в ней растаяло и толкнуло к нему.

– Мне казалось, мы всегда делаем то, что мне хочется, – протяжно ответил он.

На щеках Виолы вспыхнул густой румянец, но она продолжала продвигаться к цели.

– Ты всегда очень добр и внимателен ко мне. Есть какие-то вещи, которые доставили бы тебе удовольствие, если бы не приходилось беспокоиться обо мне?

Его лицо застыло. Он словно обдумывал бесконечные возможности. Потом покачал головой:

– Нет, и не думай ни о чем, золотце. Все хорошо так, как есть.

– Но есть ведь и другие забавы, верно? – не унималась Виола. – Забавы с веревкой, или с кнутиком, или еще что-нибудь такое.

Она осеклась, увидев его лицо.

Его глаза блестели ярким синим светом. Выражение их обещало так много, что она почувствовала спазмы в горле.

– О чем ты просишь, золотце? – Он приподнял пальцем ее подбородок. Они стояли так близко друг от друга, что она чувствовала, как он дышит.

– О том, чтобы поиграть в такие игры, о которых ты мечтаешь, и не беспокоиться обо мне. Я уверена, что нам обоим понравится.

– Ах, золотце, – рявкнул он, – сегодня ночью я покажу тебе такие фантазии, от которых у тебя голова пойдет кругом. Обещаю, что ты забудешь обо всем на свете.

Хорошо, если они оба сумеют забыть об отъезде Эванса, забравшего с собой столько погонщиков, и о том, что Леннокс бродит за оградой, как взбешенный зверь, ища лазейку…

Уильям поцеловал ее долгим и крепким поцелуем, не сомневаясь в ее ответе.

Уильям в последний раз с удвоенным вниманием проверил повозку с порохом, убедившись, что узлы выдержат долгое путешествие. Остальные повозки ждали в пустыне за оградой, готовые направиться к форту Макмиллана в сопровождении кавалерии. Большая часть людей Уильяма ехала с караваном. Сегодня утром он помолился за них во время своей обычной молитвы у алтаря Святой Девы.

Сам он оставался на месте, чтобы начать подготовку к прибытию очередного каравана с припасами из форта Юма и чтобы охранять Виолу. О собственной судьбе он беспокоился очень мало, а вот ее будущее тревожило его очень.

Он поискал ее взглядом. Она стояла на колоннаде перед конторой, являя собой островок женственного спокойствия среди суеты, царившей на дворе. Найдя его глазами, она улыбнулась ему, а он в ответ прикоснулся к шляпе и вернулся к своим узлам.

Не в первый раз он задался вопросом, почему Леннокс домогается ее с таким неистовством. Или она уязвила его гордость своими постоянными отказами? Может быть; видит Бог, у него самого гордости хватило бы на тысячу мужчин, так что он вряд ли обрадовался, если бы кто-то стал ему противиться на глазах у целого поселка. Но зачем она ему вообще понадобилась? Да, в поселке она считалась единственной женщиной из хорошей семьи, но Леннокс мог бы найти себе жену в любом другом поселке.

Виола заслуживала лучшего, чем жестокость Леннокса.

Уильям представил себе Виолу в качестве своей жены, а не Леннокса. Они ходили бы вместе к воскресной мессе, одетые в свою лучшую одежду, а потом священник тепло приветствовал бы ее. Он отвозил бы ее домой в великолепном экипаже, и не менее великолепная упряжка бежала бы такой быстрой рысцой, что перья на шляпе Виолы развевались бы. Она бы смеялась и прижималась к его руке, и глаза ее сверкали бы от ожидания того, как крепко он ее обнимет по возвращении домой. Часы страсти проходили бы быстро, потому что он доказал бы ей, что брак – не конец, а только начало их любви.

Черт подери, мысленно рявкнул Уильям и заставил себя оторваться от глупых мечтаний. Никакая девушка из хорошей американской семьи никогда не потерпит ирландца в качестве мужа, равно как и католика. Нет, Виола через три месяца уедет, и нужно пользоваться как можно лучше оставшимся временем.

Будьте уверены, уж он постарается, чтобы она вспоминала ирландца, когда будет с другим.

– Готово, Донован? – В мысли Уильяма ворвался густой тенор Моргана.

– Готово. – И он повернулся к другу.

Морган даже в своей обычной одежде для путешествий выглядел привлекательно. Поношенная фланелевая рубашка и холщовые штаны, шляпа с широкими опущенными полями, низко надвинутая на лоб, пояс, на котором с обеих сторон висело по «кольту» вперед рукоятками, как обычно делают кавалеристы, только подчеркивали его мужскую красоту. Кожаные ботфорты поднимались над сапогами с высокими каблуками и мексиканскими шпорами. Свое ружье он укрепил, как принято в Аризоне, на передней луке седла, а к задней луке привязал старое индейское одеяло. Его выносливый индейский пони мог пройти больший путь, чем почти любой другой в Аризоне, и к концу дня обычно бежал рысцой так же, как бежал поутру.

Здешние жители говорили, что Морган умеет ездить верхом и идти по следу не хуже любого апачи. И сегодняшним утром его вид полностью соответствовал его репутации и даже превосходил ее.

Виола вышла проводить его.

– Прошу вас, мистер Эванс, берегите себя. Я буду каждый вечер молиться за ваше благополучие, – напутствовала она его.

Лицо Моргана смягчилось.

– Благодарю вас, миссис Росс. Обещаю вернуться как можно быстрее. Через неделю, а то и меньше.

Виола кивнула. Улыбка получилась немного неуверенной.

– Сара собирается устроить великолепный ужин в честь вашего возвращения.

Она просунула руку Уильяму под локоть, и тот успокаивающим жестом погладил ее.

– Береги ее, Донован. Иначе мне самому придется присматривать за ней.

– Черта с два, – отозвался Уильям.

Морган рассмеялся, и напряжение улетучилось.

Морган прикоснулся к шляпе, прощаясь с Виолой, повернулся и пошел со двора, а Уильям и Виола следовали за ним.

Выйдя на улицу, Морган махнул шляпой лейтенанту кавалерии. Еще мгновение – затрубил горн, и одетые в синее всадники пришли в движение. Скопище повозок вытянулось в длину, выехав на открытое место и превратившись в длинный караван. Уильям, Виола, оставшиеся погонщики и жители поселка махали вслед.

Семь ночей по меньшей мере должно пройти, прежде чем его люди вернутся. До того он, Абрахам и немногие оставшиеся будут защищать Виолу от подонка Леннокса.

Глава 14

Прибыв в Тусон, Хэл Линдсей спустился с крыши дилижанса, радуясь, что пытка кончилась, а Холбрук сдерживал лошадей, чтобы все пассажиры могли сойти. Рост и мощное телосложение не позволили бы Хэлу чувствовать себя удобно внутри экипажа, даже если бы он остался единственным пассажиром.

Но конечно, пассажиров ехало много, поэтому он спасался на крыше, где лучше обзор и раньше можно заметить индейцев. А Хэлу не раз приходилось помогать отражать нападение апачей.

Головная боль, результат бандитского налета в Санта-Фе, наконец прошла несколько дней назад, хотя он все еще носил повязку, сделанную врачом. Ему очень нужен парикмахер, чтобы вернуть обычный аккуратный вид своей эспаньолке. Он грязен и голоден – состояние, которого он никогда не испытывал за всю свою службу во флоте, проводя суда по Миссисипи.

– Спасибо за помощь, Линдсей, – крикнул ему Холбрук. На его запыленном лице серые глаза казались очень яркими. – Хорошо бы мы выглядели при последнем нападении, если бы не вы с вашим ружьем.

– Я с удовольствием, – ответил Хэл, удобно пристраивая на боку свое ружье с магазином. Он купил его у какого-то путешественника перед самым ущельем апачей и с тех пор благодарил Господа всякий раз, когда приходилось отбиваться от индейцев.

Хэл взял свой саквояж у станционного служащего – дюжего мужчины с внимательными глазами, посмотрел на запад и нахмурился – солнце уже садилось. Последняя стычка с апачами заняла больше времени, чем он думал. У него почти не оставалось шанса добраться сегодня до Рио-Педраса.

– Где можно купить лошадь, чтобы доехать до Рио-Педраса? – спросил Хэл.

Холбрук, который тоже наконец соскочил с козел, рассмеялся.

– Выедете из Тусона один и будете покойником еще до захода солнца, апачи о вас позаботятся. И хорошую лошадь, могу сказать с вашего позволения, тоже погубите. Нет, лучше дождитесь завтрашнего дилижанса.

– Когдя он отходит?

– Отсюда он отходит на рассвете, а в Рио-Педрас прибывает после полудня. Он оборачивается там быстро, так что возвращается сюда еще до полуночи. Для безопасности мы держим два дилижанса.

– Спасибо. – Хэл окинул взглядом местность вокруг станции и помрачнел. Он слышал рассказы о Тусоне как о прибежище преступников разного толка. Но здесь, кажется, еще хуже, чем он ожидал. – Не посоветуете ли, где я могу остановиться?

– В городе две гостиницы, ступайте вон в ту, в конце квартала. Там есть хорошая баня и парикмахер, – добавил Холбрук. – Еда и постель там хорошие. Не тратьте деньги ни в каком другом месте.

Хэл кивнул и хотел уже идти.

– Еще одна вещь, – доверительно заговорил Холбрук. – Вам стоило бы сменить ваш котелок на что-то, лучше защищающее от солнца. Всякое может случиться с парнем, если на нем шляпа с узкими полями.

Хэл поднял брови:

– Вот как?

– Точно. Ребята из Рио-Педраса не потерпят, чтобы в их поселке появился хоть кто-то в восточном головном уборе.

– Крутые нравы.

– Вот потому-то Тусон по сравнению с Рио-Педрасом похож на воскресную школу, особенно когда там рудокопы и погонщики затеют разборку. – Судя по тону, Холбрук всячески старался предостеречь его.

– Спасибо, что предупредили, дружище.

– Не стоит благодарности.

Мужчины кивнули друг другу, выражая полное взаимопонимание, после чего Хэл пошел по улице, держа в руке саквояж и ружье. Он держался на расстоянии от других прохожих, чему научился еще в четырнадцать лет в Натчез-андерзе-Хилле у индейцев. Идя так, он мог видеть любого, кто решит напасть на него, а тут, кажется, к подобному были склонны многие. Если здесь воскресная школа, то на что же похож Рио-Педрас? Куда же занесло его сестру?

Рекомендованная ему гостиница действительно оказалась более аккуратным заведением, чем все остальные в квартале. На крыльце слонялись несколько прилично одетых мужчин и женщин.

Вдруг Хэл остановился, увидев на груди одной из женщин золотую брошь. Брюнетка, одетая кричаще, обладала явно плохим вкусом и большими деньгами.

Увидев ее, матушка и сестра Джульетта посмеялись бы, а Виола посоветовала бы ей одеться несколько по-другому.

Сгорая от нетерпения, Хэл подошел к ней, не заботясь о том, что его услышат остальные.

– Извините, мэм, но не могли бы вы сказать мне, где вы купили свою брошку?

Женщина побледнела и оглянулась, словно ища спасения. Ее глаза остановились на мужчине, стоявшем неподалеку, но тот не обращал на нее внимания, погруженный в разговор. Хэл насторожился.

Женщина снова посмотрела на Хэла и, помедлив, ответила:

– Вещь фамильная. Я унаследовала ее от своей бабки. – Услышав такую наглую ложь, Хэл нахмурился и вынул часы.

– Мэм, ваша брошь является парой к моим часам, вплоть до монограммы и рисунка корабля. Таких брошек сделано всего две – одна для моей сестры, живущей в Нью-Йорке, а вторая – для сестры, которая год назад уехала из Колорадо. Вы приобрели ее у моей сестры Виолы?

Теперь все, кто находился на крыльце, слушали, не скрываясь. Брюнетка отступила на шаг, нервно поглядывая на ружье Хэла. А он тут же порадовался, что у него такой разбойничий вид, коль скоро он заставит женщину сказать правду.

– Нет. То есть да, она продала мне ее, – проговорила женщина, запинаясь.

Мужчина, к которому брюнетка обращала свои взоры, наконец направился к ней. Его невзрачное лицо тревожно оживилось, а рука скользнула к «кольту», висящему на боку.

– Когда? Она еще жива? – задавал вопросы Хэл, поставив саквояж на пол, но по-прежнему держа ружье в руке. Его голос врезался в тишину, как нож. Люди на крыльце заговорили, но никто не пошевелился, а прохожие уже начали собираться на улице поглазеть.

– С Виолой Росс все в порядке, мистер, – вмешался мужчина.

Хэл резко повернулся к нему.

– Где она?

– В Рио-Педрасе.

– Живет с Донованом, – добавила женщина. – Во грехе, – еще раз добавила она язвительно и спряталась за спину невзрачного мужчины.

Хэл напрягся, сохраняя ледяное спокойствие. Так случилось с ним однажды, когда он командовал блокадой фортов конфедератов на Миссисипи.

– Что вы сказали?

Брюнетка попятилась от испуга, предоставив отвечать мужчине. Пальцы его застыли совсем рядом с рукояткой револьвера.

– Моя жена не хотела сказать ничего неуважительного о вашей сестре.

Некоторое время Хэл смотрел на них обоих, пока женщина угрюмо не опустила глаза. Слушатели стояли и с интересом наблюдали за разговором.

– Вот двадцать долларов за брошь. Я верну ее сестре.

Он протянул золотую монету, внимательно глядя на стоящую перед ним пару.

Мэгги колебалась, что-то тихонько прошипела, потом отколола золотую вещицу и швырнула Хэлу. Парочка торопливо ретировалась, зажав в руке деньги. Хэл посмотрел им вслед и вздохнул.

С какой бы скоростью ни шел завтрашний дилижанс, все равно он не сможет добраться до Рио-Педраса так быстро, как ему хотелось бы!

Виола сидела за пианино и изо всех сил старалась сосредоточиться на ноктюрне Шопена. Сразу же после ужина Уильям, извинившись, ушел, пробурчав что-то насчет необходимости посмотреть, как там лошади. Но молодую женщину занимало другое – странное бездействие Леннокса.

Она не видела его с тех пор, как он вместе с другими жителями Рио-Педраса смотрел на отъезд каравана с грузом. Тогда она пробыла в конторе несколько часов, чтобы закончить работу с документацией, и вернулась в компаунд, воспользовавшись частной лестницей. Интересно, что еще придумает подлый мерзавец!

Нет, уж лучше думать о своей одежде.

Сегодня она надела простое вечернее платье из синего шелка, вырез у которого настолько скромен, что в нем можно выйти к обеду даже в доме ее бабушки. Шелковые чулки тоже очень пристойные, как и черные туфельки. Она понятия не имела, где Уильям нашел такие вещи в Рио-Педрасе, потому что для борделя они слишком скромны, даже для высококачественного заведения миссис Смит.

Нет, настоящая изюминка заключалась в том, что под платье она надела белую шелковую сорочку, прозрачную, как бальный шарф, и вышитую белыми розочками у шеи и по подолу. И больше на ней не было ничего.

День стоял необычайно жаркий и для пустыни довольно влажный, а перед самым ужином прошла небольшая гроза. Виола слегка вспотела, два слоя шелка облепили тело. Особенно плотно прилипла к груди сорочка.

У нее захватило дыхание от откровенных картин, вызванных таким ощущением.

Виола опустила голову и глубоко втянула в себя воздух. Она попробовала сыграть ноктюрн с того места, на котором остановилась, но вскоре опять споткнулась, задумавшись о том, что будет сегодня ночью. Ее кинуло в дрожь.

Взяв себя в руки, она проделала упражнения для тела, предписанные Уильямом. Она занималась ими целую неделю после игры на пианино, и ее мускулы, о которых он так откровенно рассказал ей, хорошо укрепились. Она снова принялась за ноктюрн, но уже с самого начала.

Теперь все шло гладко. Мелодия пела о ночи и ее волшебстве, и Виола ускользнула в мир музыки, забыв и об одежде, и о планах Уильяма.

Внезапно легкая шелковая ткань поплыла у нее над головой. Виола замерла, потрясенная. Сильные руки обхватили ее и прижали к широкой груди.

– Ах, моя сказочная королева, теперь ты попалась, – промурлыкал ей на ухо Уильям. – Будешь ли ты сопротивляться руками, ногами и зубками? Или попробуешь прибегнуть к другим чарам, вроде той сети, которую ткет твоя музыка?

Виола заморгала. Он уже и раньше говорил о своих фантазиях, желании притвориться кем-то другим и насладиться телесным карнавалом вымышленного мира. У него в конторе они уже разыграли одну небольшую фантазию. Но в роли сказочной королевы ей еще не приходилось выступать.

– Я охотился на тебя много лет, сказочная королева, – продолжал Уильям. – Теперь ты будешь моей возлюбленной.

От властных ноток в его голосе у Виолы перехватило дыхание. Она быстро приняла решение. Если он хочет, чтобы она стала сказочной королевой, она согласна.

Что могла бы сказать сказочная королева Спенсера? Она мысленно попробовала фразу и на всякий случай поерзала, словно пыталась освободиться.

– Глупый смертный, ты забываешься. Отпусти меня немедленно, – бросила она.

– Никогда! – ответил Уильям, сжимая ее крепче. – А завтра, узнав радости моего ложа, ты уже не будешь называть меня глупым. Можешь изо всех сил стараться высвободиться, но на сегодняшнюю ночь ты моя.

Ему хочется, чтобы она немного посопротивлялась? Очень хорошо. Она начала бороться активнее, подняв локти и пытаясь выбраться из его объятий.

– Жалкий мужлан!

– Не так легко, как тебе казалось, а? – Уильям рассмеялся и поднял ее. Быстрое движение – и он взвалил ее себе на плечо.

Он явно куда-то направлялся, но она не знала, куда именно. Она уверена, что он не вынесет ее во двор, но ничего другого предположить не могла. Судя по направлению и тому, как долго он идет, он уже миновал спальню.

Виола продолжала попытки высвободиться, но его железная хватка не пускала ее. Она колотила кулаками по его спине и брыкалась, обзывая самыми худшими словами, какие только могла придумать, требуя отпустить. И чем больше она боролась, тем больше ощущала себя похищенной королевой.

Но он только тихо смеялся и шел дальше.

Войдя в комнату, куда она никогда раньше не входила, он закрыл дверь, поставил ее на пол и поднял ее руки над головой.

Виола попыталась опять вырваться, но не смогла и приказала сердитым голосом:

– Я требую, чтобы ты освободил меня, деревенщина!

Единственным ответом ей стал тихий смешок. Уильям быстро обмотал мягкую веревку вокруг ее левого запястья и привязал его к чему-то, что не позволяло Виоле опустить руку, как она ни пыталась. То же произошло и с правой рукой. Потом с левой ногой и, наконец, с правой.

– Назойливая деревенщина, – попробовала она проворчать, но на последнем слове у нее дух захватило. Господи, она оказалась в положении, слишком похожем на ее давнишние фантазии, когда она представлялась себе плененной девой. Она едва дышала, охваченная предвкушениями.

– Пожалуй. А ты скоро скажешь мне спасибо за мою настойчивость. – И Уильям сорвал шелк с ее головы и отшвырнул его в сторону.

Виола заморгала от яркого света лампы, но быстро привыкла к нему. Она стояла на покрытом ковром возвышении в просторной комнате, наверное, когда-то служившей складом, но теперь пустой и безукоризненно чистой. В балках потолка торчали мощные железные крюки, с которых свисали веревки. Пол покрывали персидские ковры, и какой-то странный гамак висел в углу.

Но теперь ей не до гамака, потому что ее руки и ноги привязаны веревками. Она даже двигала ими, но освободиться от веревок не могла.

– Что ты скажешь теперь, моя сказочная королева? Я достаточно крепко держу тебя?

Уильям сменил обычный вечерний костюм на рабочую одежду. На его широких плечах красовалась грубая льняная рубашка поверх шероховатых шерстяных бриджей и высоких кожаных сапог. Он стоял, подбоченясь, небрежно держа в одной руке кнут. Действительно, он оделся как крестьянин, и более великолепного вида трудно себе представить. Стоя на возвышении, Виола могла даже заглянуть ему в глаза.

Ее сокровенная часть сочла его вид очень заманчивым, но надменность, присущая сказочной королеве, все еще руководила ею.

– Как только я окажусь на свободе, ты пожалеешь о таком обращении со мной, – презрительно вымолвила она. – Я превращу тебя в жабу, потому что ты и есть жаба.

Глаза Уильяма блеснули.

– Золотце, ты бы лучше разговаривала повежливее. Обзывать своего хозяина жабой вряд ли прилично…

– Жаба – только одна из твоих родственниц! Ты гораздо ближе к…

Он заткнул ей рот своими губами. Виола поперхнулась, задохнулась и растаяла. Он так умело целовался, что вряд ли стоило ожидать, что она будет сопротивляться. Когда он наконец оторвался от нее, она щурилась. Его рука уже ласкала ее грудь. И весьма дерзко.

– Негодяй, – заявила она и закрыла глаза, чтобы полнее насладиться происходящим. Как же он может требовать, чтобы она сопротивлялась, обращаясь с ней таким образом?

– Глупая фея, – тихо усмехнулся он и опять поцеловал ее, вынув из ножен, висящих на поясе, длинный нож.

Виола вздрогнула, так великолепно он выглядел. Настоящий самец!

А Уильям поднес нож к ее плечу.

– Я не сделаю тебе больно, золотце, – внимательно поглядел он на нее своими синими глазами.

Господи, да когда он смотрит на нее вот так, она готова сказать ему, что он может делать с ней все, что хочет.

– Я знаю, что не сделаешь. Но ты должен отпустить меня, чтобы я могла вернуться в свое королевство, – продолжала она играть свою роль.

– Не говори чепухи, золотце! – И он разрезал на ней платье, ни разу не прикоснувшись к коже. Кусок платья упал с одного плеча, показалась тонкая сорочка, прикрывающая дрожащее тело.

– Ах ты, мужлан, – простонала Виола. Грудь ее вздымалась и опускалась от страсти.

В полном возбуждении она смотрела, как второй взмах ножа разрезал платье на другом плече, а третий отрезал спереди слева синий шелк, открыв лодыжки. Она прижалась к Уильяму бедрами, но тот молча похлопал ее по заду, явно требуя набраться терпения.

Он расхаживал вокруг нее, лениво изучая ее тело со всех сторон.

– Превосходно, – заявил oн. Его кажущееся равнодушие производило бы большее впечатление, если бы не предательская выпуклость под брюками.

Уильям припал к ее груди и принялся трудиться языком и губами над ее соском.

Виола стонала и корчилась, жалея, что не может дотронуться до него, зато она целиком сосредоточилась на своих ощущениях, отчего они только усиливались.

Пульс у нее бился все сильнее и сильнее, голова откинулась назад в предвкушении оргазма, который вот-вот должен наступить, но не наступал.

Уильям между тем осторожно укусил ее сосок. Внезапное резкое ощущение вспыхнуло в ней, как пламя. Он еще раз укусил ее, и она погрузилась, задыхаясь, в исступление восторга.

Сознание медленно возвращалось к ней, в то врем как он уткнулся носом ей в плечо.

– Очнулась? – спросил он, явно больше интересуясь ее ключицей, чем ответом.

– Ах да, кажется. – Зачем он спрашивает?

– Хорошо. Пора заняться твоей второй грудью.

– Что?!

Уильям проделал то же самое со второй грудью, и она снова погрузилась в экстаз, после которого обмякла. Тело ее теперь казалось лишенным костей, его поддерживали только веревки.

– Ты сейчас такая красивая, просто воплощение страсти, которая ждет, чтобы ей дали волю. Губы у тебя красные и вспухшие, груди твердые, со спелыми сосками, – задумчиво говорил Уильям. – Вопрос в одном: как мне насладиться тобой сначала?

Виолу всю охватил огонь, кровь в ней побежала жарко и быстро, каждый кусочек ее тела отзывался на его самое легкое прикосновение.

– Золотце, – простонал он. – Прекрасная леди. – Он начал тереться о нее всем телом. Грубая одежда волновала ее. Теперь в мире ничего не осталось, кроме него – ее большого ирландца.

Виола почувствовала его зубы на своей груди и вернулась к реальности. Инстинктивно потянулась к его голове, но помешала веревка. Вскоре она поняла, что лежит на спине в гнезде из веревок. И гнездо медленно покачивается.

Она широко раскрыла глаза и обнаружила, что находится в странном гамаке. Все тело растянуто на нем в виде звезды, части которой как бы вотканы в гамак узлами из шелковой веревки, удерживающими ее руки, ноги и торс. Ноги оказались выше головы и широко раздвинуты. Она находилась в полной власти хищника, смотревшего на нее яркими синими глазами. Виола жадно облизнула губы.

– Как тебе нравится моя сеть, золотце? Она такая же волшебная, как твоя музыка, да? – промурлыкал Уильям, отходя от гамака, чтобы посмотреть на нее.

Он снял с себя одежду, и теперь его мужская сила предстала перед ней во всем великолепии.

– Да, сеть замечательная, – через силу проговорила она.

– Прекрасная королева. – Он погладил нежную кожу ее бедер. Его грубые пальцы напомнили ей о контрасте между его силой и ее хрупкостью.

– Поторопись, пожалуйста, – умоляюще попросила она и закрыла глаза.

– Какая ты жадная, – усмехнулся он и ворвался в нее быстро и сильно. Виола всхлипнула, проговорила его имя, гамак покачнулся, словно стал частью ее, надежной лодкой, покачивающейся в воздухе.

На сей раз все продолжалось очень долго, и каждое мгновение наполняло ее новым ощущением, не имевшим никакой связи с землей – только с его жаром и силой. Она корчилась и выгибалась, и гамак поддерживал ее и поощрял. Руки ее впились в веревки, словно ища поддержки.

А он все продолжал, все сильнее и быстрее. Она со стоном произнесла его имя. Вдруг он откинул голову назад и зарычал. И Виола улетела в тот мир, где не оставалось ничего, кроме ее ирландца и наслаждения.

Глава 15

Хэл держал под прицелом каменную осыпь у скалы, где он в последний раз заметил апачей, в то время как дилижанс продвигался, подпрыгивая, по ущелью. Андерсон, кучер, предупредил, что здесь последнее место, где можно ожидать нападения. Но Хэл за время путешествия встретил большее количество апачей, чем по дороге в Тусон, и решил не терять бдительности.

Андерсон крикнул ему:

– Вон там, впереди, Рио-Педрас.

Хэл нетерпеливо обернулря, надеясь увидеть аккуратный городок в пятидесяти милях отсюда. Конечно, апачи должны держаться хотя бы на некотором расстоянии от выросшего вокруг рудника процветающего поселка, тем более что нравы в нем царят грубые. Но вместо аккуратного городка он увидел деревушку, раскинувшуюся на груде скал, которые возвышались на плоской пустыне.

Рио-Педрас предстал на редкость непривлекательным поселком, беспорядочно разбросанным по длинному каменистому гребню, похожему на ящерицу, сбрасывающую кожу. Самое высокое место гребня увенчивалось большим компаундом из серого кирпича с двумя сторожевыми вышками, торчащими, как уши у ящерицы. Позади него в седловине гребня лепились друг к другу широкие крыши какого-то большого предприятия, вероятно, рудника. Дальше стоял по-настоящему безобразный деревянный дом, строительство которого в такой безлесной местности обошлось, наверное, в целое состояние.

Широкая улица связывала предприятие с компаундом и уходила дальше в пустыню. Стоял на другой стороне улицы, возвышался чуть ниже компаунда, католический храм с затейливой колокольней. Протестантская церковь, увенчанная единственным остроконечным шпилем, стояла уединенно в нескольких кварталах, прицепившись к плечу ящерицы. Остальные постройки поселка сгрудились вдоль улицы и ниже компаунда, словно ища защиты. Небольшой ручей убегал в пустыню и вскоре исчезал в песке.

Ничего не напоминало Хэлу Цинциннати. Ни одно здание, если не считать большого компаунда и церквей, не годилось бы для того, чтобы в нем поселить его лошадей, не говоря уже о маленькой сестричке.

Дилижансы проехали мимо большого склада у подножия гребня. Выше складов на каменистом утесе располагался компаунд. Со своего насеста на крыше дилижанса Хэл заметил несколько кирпичных хижин, разбросанных вдоль высыхающего ручья за пределами складской территории.

Над горами собирались грозовые тучи, запахло влагой. Скоро будет дождь, и порядочный, судя по тому, с какой быстротой надвигались тучи. Может быть, предстоящего дождя хватит, чтобы наполнить ручей жизнью.

Дилижансы постепенно поднимались вверх по улице, миновав группу хижин в переулке, еще более отвратительных, чем те, что стояли на берегу ручья. Несколько женщин неряшливого вида замахали руками и с надеждой выстроились перед лачугами. Конечно, шлюхи.

Хэл поймал себя на том, что ищет среди них светловолосую голову Виолы, и резко отвернулся. Его сестра, конечно, ни в коем случае не могла пасть так низко. Он порадовался, когда дилижансы остановились в соседнем квартале, и быстро сошел на землю.

Повернувшись к конвойному, Хэл спросил его, знает ли он, где поселилась Виола после смерти Росса. Тот ответил, что знает. Хотелось надеяться, что она все еще живет здесь как независимая вдова, а не как падшая женщина.

– Где дом моей сестры? – уточнил Хэл.

– Сразу же за складами, вниз по ручью. Вы его не пропустите: там перед дверью растут желтые розы.

Цветы? Похоже на Виолу.

– Спасибо. Счастливого обратного путешествия.

– Вам того же, приятель. Ваш саквояж я отдам нашему служащему, он подержит его у себя, пока вы не вернетесь.

Хэл быстро пошел по улице, осматриваясь вокруг. Двое грязных рудокопов в ленивой позе стояли у салуна, разговаривая с каким-то очень встревоженным картежником. Завидев Хзла, шлюха покачала бедрами и хотела с ним заговорить, но замолчала, встретив его сердитый взгляд. От нее разило потом и чем-то еще похуже, и Хэла передернуло.

Он бросил угрожающий взгляд на большой складской двор и вывеску – «Донован и сыновья».

Потом, пообещал он себе. Потом. Если этот погонщик погубил Виолу, его склады еще до наступления ночи превратятся в груду пепла.

Показалась жалкая кучка кирпичных лачуг. Взгляд Хэла посветлел при виде единственной лачуги, которую украшали розы.

Он быстро подошел к хижине и остановился. Маленькая лачуга имела единственное окно, которое было разбито. Рваные занавески на нем слегка раздувались поднятым ветром.

Хэл сглотнул, воротник внезапно показался ему тесным. Он помнил о дырках от пуль в своем пыльнике – знаках внимания апачей, полученных по пути в Рио-Пед-рас. Даже его новая широкополая шляпа приобрела парочку таких дырок, отчего Хэл больше походил на погонщика или речного пирата, чем на лоцмана. Не в таком виде хотелось бы ему уговаривать свою любимую сестру простить своего кающегося старшего брата.

– Виола! – Он легонько постучал в дверь. И очень удивился, когда дверь от его прикосновения подалась и медленно открылась. Сердце у него екнуло.

– Виола! – снова позвал он и вошел. Унылое помещение, освещенное солнечным светом, оказалось пустым.

Кирпичные стены лачуги, оклеенные облезлыми страницами, вырванными из журналов и каталогов, говорили о жилище бедняков. Крыша из непромокаемого брезента прорвалась в углу, скорее всего от сильного ливня. Мыши пробежали по утрамбованному земляному полу и скрылись в темноте.

Хэл вспомнил, при каких обстоятельствах он видел сестру в последний раз, и сердце у него сжалось.

Она стояла посреди своей спальни лицом к нему, одетая в элегантное темно-синее утреннее платье от Уорда, знаменитого модельера. В комнату лился свет из большого эркера. Китайская мебель в стиле чиппендейл, перешедшая им от матери бабки Линдсея, и бесценный аксминстерский ковер, который адмирал выиграл в карты, украшали просторную комнату. Стены оживляли китайские обои ручной росписи, на окнах висели шелковые парчовые занавески.

Все в той комнате оставалось таким, как в памятное апрельское утро 1865 года. Капитан приказал, чтобы здесь ничего не трогали до возвращения дочери, и его приказание – одно из немногих, которое не вызвало сопротивления у Хэла.

– Боже мой!

Хэл убежал из дома в четырнадцать лет и нанялся юнгой на Миссури. Поначалу ему пришлось нелегко, он едва зарабатывал на жизнь. Он дрался с пиратами, посещал игорные салуны и публичные дома в самых худших поселках к западу от Миссисипи.

Горло у него сжалось. Редко ему приходилось видеть, чтобы жилище так явно вопило о попытках выжить, как стоявшая перед ним заброшенная лачуга. Подумать только, его любимая сестра жила здесь…

У окна валяется разбитая бутылка из-под виски, рядом рассыпаны сухие лепестки желтых роз. Острые края бутылки покрыты засохшей кровью.

– Господи, Виола. – Колени у Хэла ослабели, и он опустился на пол рядом с проклятой бутылкой. Дрожащим пальцем он прикоснулся к острым, как бритва, краям и едва удержался от слез.

Вот до чего довел его сестру брак с пьяницей-симулянтом. Лачуга на краю цивилизованного мира, лачуга, в которой нельзя держать даже осла.

Если бы он проявил больше братской заботы, если бы он не пошел против нее, если бы он откупился от Росса, на что намекал недоумок, с ней ничего бы не случилось.

У Хэла затряслись плечи. Ветер крепчал, лепестки роз взлетели в воздух в крохотном саду, который, видимо, принадлежал Виоле.

На его глаза навернулись слезы. Ок никак не мог сдержать их. И они полились ручьем, превратившись в поток. И вот он уже плакал, как не плакал с той ночи, когда убежал из дома.

Виола отодвинулась от пианино и закинула руки за голову. Сначала она наклонилась влево, потом вправо, начав серию упражнений, которые делала, с тех пор как начала учиться музыке в Цинциннати. С их помощью она приходила в себя после работы на прииске, когда стала женой рудокопа. Теперь они помогали облегчить ей последствия ночи, проведенной в постели Уильяма.

Она подумала об Уильяме и улыбнулась. Он обещал ей, что она будет летать, и так оно и оказалось, она летала не хуже птицы. Он тоже получил наслаждение не меньшее, чем она. А утром он встал так поздно, что едва успел побриться перед уходом – принять ванну уже не оставалось времени.

Виола мурлыкала, радуясь, что ей удалось хорошо отвлечь его от тревожных мыслей. Вдали послышался раскат грома. Нужно придумать на сегодняшний вечер что-то еще. Может, он почитает ей стихи, перед тем как лечь в постель; в гостиной лежал томик сонетов Элизабет Баррет Браунинг.

– Миссис Росс! Какой-то мальчишка только что принес вам записку.

В дверях стоял Абрахам, как всегда спокойный, в респектабельном черном костюме.

– От мистера Донована? – И Виола нетерпеливо схватила записку.

– Нет, мэм. Ее принес кто-то из поселковых, она не от мистера Донована.

Виола нахмурилась, глядя на затейливый почерк. Почерк ей не знаком. Пожав плечами, она развернула послание и быстро прочла.

– Господи, миссис Грэм стало хуже, и она просит меня немедленно прийти.

– Я провожу вас, миссис Росс.

Виола встревоженно посмотрела на небо. На западе оно почернело почти как деготь, что обещало сильную грозу. Если поторопиться, они доберутся до дома Грэмов еще до дождя.

– Да, конечно. Я только надену новую шляпку, и мы пойдем.

Сегодня она оделась необычайно пристойно – полная противоположность вчерашнему вечеру: бледно-синее платье для прогулок из толстого льна, обшитое белыми и голубыми лентами, и такая же шляпка. Белье из тонкого батиста, отделанного изящной синей лентой и вышивкой. Даже на Джульетту такое могло бы произвести сильное впечатление.

Виола и Абрахам быстро прошли по Мэйн-стрит и вошли в магазин. Мистер и миссис Грэм жили над магазином, и тех посетителей, которых ожидали, внизу обычно встречал мистер Грэм.

В магазине стояла странная тишина, отсутствовали обычные неторопливые покупатели, никто не обсуждал последние безумные пари. Вдоль стен шли полки с бутылками и консервными банками. Витрины с более дорогими товарами вроде револьверов стояли неподалеку от стен вперемежку с массивными прилавками, под которыми хранились товары.

Хозяина магазина вообще нигде не видно, разве что он скрывался под одним из таких столов.

Виола медленно поворачивалась, озираясь, и обратилась к Абрахаму:

– Вы не могли бы посмотреть, нет ли мистера Грэма снаружи? Я еще поищу его здесь.

– Хорошо, миссис Росс, но стойте так, чтобы я мог вас видеть.

– Конечно.

И она повернулась к боковой двери, недоумевая, что же произошло, и задела тяжелый прилавок.

Вдруг чья-то рука прижала к ее носу и рту тряпку, от которой разило чем-то тошнотворно-сладким, а другая рука тут же прижала ее к сильному телу.

От острого запаха голова у молодой женщины закружилась, но она все же двинула локтем в живот негодяю. Тот резко хрюкнул, но тряпку с носа не снял.

– Миссис Росс! – закричал Абрахам. Что-то с грохотом упало.

Виола почувствовала, что глаза ее застилает пелена, а все мускулы ослабели. Прежде чем все почернело у нее в глазах, нападавший подхватил ее на руки.

Виола очнулась от сильнейшей головной боли. Рядом слышались мужские голоса. Она с трудом старалась побороть тошноту и попыталась понять, где находится. Виола лежала на каменистом полу с крепко связанными за спиной грубой веревкой руками. На землю у ее ног капала вода. Ноги, к счастью, не связали.

Она осторожно приоткрыла глаза, но голова сразу же закружилась, и она тут же их закрыла.

– Вы двое возвращайтесь в тоннель и следите, не появится ли кто-нибудь, – приказал Леннокс. – И не умничайте. Просто дайте мне знать.

Леннокс. Проклятие. Конечно, он, пронеслось в голове Виолы.

– Да, сэр. – Шаги загрохотали по камню и стихли.

– Откройте глаза, миссис Росс. Хлороформа вам дали немного, вы уже очнулись.

Виола открыла глаза и холодно посмотрела на своего врага. Голова у нее болела уже не так сильно.

– Мистер Леннокс, – проговорила она.

– Добро пожаловать на золотоносный прииск Мюллера, миссис Росс, – игриво произнес Леннокс, поглаживая свои бачки забинтованной рукой. – Здесь великолепно, не так ли? Конечно, после того как мы закончим наши с вами дела, я займусь его разработкой.

– Правда? Как же вы его нашли? – Виола медленно приподнялась, села и отодвинулась подальше от воды, особенно от того места, где струйка исчезала в каком-то углублении. Она не желала ползать по земле, как червяк, перед Ленноксом. Шляпку она потеряла, но одежда ее находилась в относительном порядке, хотя и порвана кое-где, смята и запачкана землей. По крайней мере ее не изнасиловали в бессознательном состоянии.

Более разительного контраста с вчерашней ночью, проведенной с Уильямом, нельзя себе представить.

Леннокс уселся на камень лицом к ней, держа в правой руке фонарь и положив на колено «кольт». Он не предложил ей помощи, пока она пыталась приподняться и сесть, только холодно смотрел на нее.

– На прошлой неделе мои ребята нашли неизвестный старый штрек, – ответил он. – В стене какие-то странные кусочки кварца, чем-то похожие на знаки. Они не захотели его исследовать, сказав, что порода слишком неустойчива, так что я послал О'Флэрти. Они и нашли эту пещеру.

Виола прислонилась к каменной стене и старалась выровнять дыхание. Фонарь Леннокса и полдюжины свечей, расставленных в помещении давали достаточно света, чтобы она могла оценить свое положение. Пещера имела форму овала, в нескольких шагах справа от Виолы в стене виднелся довольно глубокий и темный карман. Пещера гораздо просторнее обычных для таких мест пещер и, вероятно, образовалась в результате размыва водой. И уж конечно, она гораздо больше, чем все подземные выработки, в которых Виоле выпадало когда-то работать с Эдвардом.

Какие-то толстые синие жилы выступали из каменистой породы за спиной у Леннокса. Место явно подходило для разработки, если вести ее осторожно и избегать обрушений.

Вода сочилась по стене как раз слева от Леннокса и бежала по полу, исчезая в углублении у стены слева от Виолы, что говорило о неустойчивости скальной породы.

К несчастью, стены старых копей не имели укреплений современными квадратными крепями, применявшимися на «Голконде».

Что-то пробежало по краю освещенного места. Пещерные крысы, можно не сомневаться. Она достаточно времени работала в штреках и относилась к крысам как к друзьям, хотя к таким друзьям, от которых нужно держаться подальше.

Леннокс поднял «кольт» и навскидку выстрелил в темноту. От выстрела скальная порода содрогнулась.

Виола вздрогнула и отчаянно поискала глазами, где можно спрятаться. Господи, да ведь этот идиот своими выстрелами вполне способен обрушить на них свод пещеры.

Тихий писк, мягкий шлепок, и мертвая крыса выкатилась на свет, а вокруг Леннокса посыпались камешки и пыль.

– Терпеть не могу мерзких тварей, – задумчиво проговорил он, бросив смущенный взгляд на потолок, и передвинул свое сиденье ближе к фонарю. – А здесь слишком мало света, чтобы распугать их.

С трудом пошевелившись, Виола задала еще вопрос, чтобы выгадать время.

– Откуда вы узнали, что здесь прииск Мюллера? – Леннокс рассмеялся.

– А кому же еще он мог принадлежать, кроме как сумасшедшему немцу, которого унесло потоком? И потом, его стоянка чуть выше, примерно в пяти футах справа от вас.

Виола внимательнее всмотрелась в карман и подавила дрожь. Спальный мешок, ямка для костра и висящий над ней чайник – все выглядело так, словно хозяин только что вышел.

Ямка для костра? Она присмотрелась к свечам. Та, что стояла между нею и бывшей стоянкой Мюллера, прерывисто мерцала, в отличие от остальных, стоявших рядом с Ленноксом. Крупные камни затеняли эту часть стены, скрывая выход.

Изначальный проход должен находиться рядом со свечой, раз ее пламя колеблется от ветерка. Может, она найдет выход отсюда, если удастся освободить связанные руки.

Действовать нужно быстро. Надвигающаяся гроза обещает быть очень сильной, такой же, при которой погиб Мюллер.

Пещера может обрушиться в любой момент, особенно если вода ворвется сюда или Леннокс опять выстрелит. Замкнутое пространство увеличит эффект от выстрела, сотрясет потолок и, возможно, вызовет обрушение породы.

– Вы уже оправились от хлороформа, дорогая? – спросил Леннокс, и в голосе его звучала смесь заботливости и самодовольства. – Нам нужно обсудить ваше положение.

Виола подняла бровь и выжидала, ощупывая пальцами веревки на запястьях.

– У вас есть два варианта – стать моей женой либо умереть. Для меня оба варианта одинаковы. Если вы умрете, я просто подделаю брачный контракт и предъявлю права на ваши деньги. Но вам, конечно, приятнее остаться в живых.

– Я небогата, – возразила Виола. Господи, неужели он хочет убить ее? Ее обдало холодом.

К счастью, веревки завязаны не так туго, и руки не затекли. Она быстрее завертела кистями так, чтобы он не заметил.

– Ваша бабка оставила вам четверть миллиона долларов.

– Боже мой! – Так бабушка Линдсей умерла? На мгновение ее охватила печаль, но она тут же подавила ее. Она будет горевать о своей бабушке потом.

Наверное, Леннокс говорит о бабушкином яйце-копилке, ее любимом хранилище, с которым вправе делать все, что ей заблагорассудится. Бабушкины сыновья частенько подшучивали, что их матушка знает больше о «Чайна Трейд», чем любой мужчина.

– На них я смогу построить очень впечатляющий особняк, вам не кажется? – ухмыльнулся Леннокс.

– Нет, мне кажется, что вы вообще не построите никакого особняка, – бросила ему в ответ Виола. – Лучше развяжите меня, и мы забудем о пустом разговоре.

Его глаза сверкнули.

– Прежде чем вы откажете мне с такой поспешностью, миссис Росс, – проревел он, – подумайте еще кое о чем – о деятельности вашей матушки во время недавней заварушки.

Виола похолодела от ужаса и перестала дергать непокорную веревку.

– Ах, миссис Росс, если бы вы могли видеть сейчас ваше лицо! – Леннокс с торжеством рассмеялся. – Да, я знаю все о тысячах ружей вашей матушки и о том, как они попали в Ричмонд.

Последнее слово он произнес протяжно. Виола сжалась, но продолжала с вызовом смотреть на него. Конец веревки терся об ее запястье.

– В Ричмонд, в столицу последнего мятежа. За что еще и отправлять на виселицу, если не за такое? – ласково заверил он.

– Никто не станет судить женщину теперь, через шесть лет после окончания войны, – возразила Виола, выгнув руки, чтобы поймать кончик веревки.

Леннокс прищелкнул языком.

– В таких делах, миссис Росс, суды действуют очень неуклюже и медленно. Нет, я уверен, что деятельность вашей матушки нужно прежде всего обсудить с ее мужем. В конце концов, мужчина ведь отвечает за поведение своей жены, разве не так? Не могу себе представить, что капитан Линдсей воспримет такое сообщение с удовольствием. Хэла Линдсея как представителя следующего поколения семьи тоже следует проинформировать, – добавил Леннокс.

Виоле показалось, что оживает ее старый кошмар. Господи, она уже один раз вышла замуж, чтобы скрыть материнское предательство; неужели придется сделать подобное еще раз?

Ручеек, текущий по земле, выпрямился, образовав поток в один фут шириной. Теперь отверстие, в котором он исчезал, превратилось в небольшую лужицу. Вода капала с потолка.

– Нет, – с трудом проговорила она, отползая от воды. Больше она не подчинится шантажисту. – Нет, сэр, Вы говорите вздор, за мной скоро придет Донован.

– Ах, вот здесь-то вы совершенно неверно оцениваете обстановку. Я предложил Доновану помощь при вступлении в клуб «Перикл», если он согласится на нашу свадьбу. Ведь вы понимаете, как высоко он оценит такое выгодное предложение.

Виола знала, как сильно жаждет Уильям общественного признания. Он мечтал, чтобы его семья обедала в великолепном клубе среди роскоши и комфорта, чтобы им не пришлось голодать и умирать от холода, сырости и ветра, как случилось с его матерью и братом.

Теперь она прямо-таки видела его пухленькую жену с рубинами, играющими на шее, видела, как он сопровождает ее на обед в клуб «Перикл», а четверо их сыновей смотрят на них из окна особняка.

Виола стиснула зубы.

Но нужно верить Уильяму. Он дал ей слово, и он его сдержит. Должен сдержать.

Виола медленно покачала головой.

– Он обещал мне защищать меня. Он придет за мной.

Глава 16

Уильям тихонько насвистывал, работая над корреспонденцией, которую собирался отослать с вечерним дилижансом. Чертовски трудно думать о припасах в Санта-Фе, в то время как его тело все еще довольно мурлыкало после вчерашней ночи. Виола так необычайно красива, когда вся отдается страсти. Уильям отчаянно гордился тем, что именно он вызывал в Виоле чувства счастья и удовлетворения.

Может быть, сегодня они проведут спокойный вечер, наслаждаясь зарождающимся между ними доверием. Немного музыки и поэзии или он просто отнесет ее в постель.

В дверь вежливо постучали, и Уильям поднял голову:

– Войдите.

– Вам письмо, босс, – сообщил Лоуэлл. – Только что принес клерк от Леннокса. Сказать, чтобы подождал?

Уильям поднял брови:

– Он ждет ответа?

– Сказал, что дело ваше.

Уильям повертел письмо в руках, оценивая высокое качество бумаги. Оно походило на официальное приглашение, а такие вещи он получал редко.

– Нет, пусть идет, – рассеянно ответил он. И вскрыл конверт перочинным ножиком.

Дорогой мистер Донован,

я в полном восторге от вашей высокой принципиальности. Я полагаю, что клуб «Перикл» сочтет за честь обрести в вас своего члена. Поэтому я взял на себя смелость предложить ваше имя на рассмотрение. Виола Росс сейчас гостит у меня, и вряд ли нужно говорить, что я уверен, что вы пожелаете нам счастливого супружества. Ваш покорный слуга

Пол Леннокс.

Пол Леннокс предлагает ему членство в клубе «Перикл», если он откажется от притязаний на Виолу?

Уильям еще раз прочитал письмо, но иного смысла в нем явно не содержалось.

«Виола Росс сейчас гостит у меня», – пишет Леннокс. Черт побери, Леннокс захватил Виолу, и она, наверное, страшно напугана. Если Полу Ленноксу суждено прожить еще пять минут, значит, на четыре минуты больше, чем следует.

Уильям бросил письмо на стол, задул лампу и подошел к стойке с оружием.

Дверь резко распахнулась, и резкий голос остановил его руку, протянутую к ружью. Высокий белокурый викинг с темно-синими глазами и аккуратно подстриженной эспаньолкой, в черном костюме и пыльнике, стоял в дверном проеме.

– Ты Донован?

– Угу.

Высокий викинг сделал выпад кулаком размером с окорок. Уильям отбил удар. Завязалась драка. Уильям обнаружил, что дерется с человеком, рост и сила которого равны его собственным.

Обычно он получал удовольствие от доброй кулачной драки, но в данном случае медлить нельзя. Ему нужно как можно быстрее добраться до Виолы. Он швырнул противника на стол Крэмптона, и стол рухнул. Лампа и чернильница упали и покатились по полу. В воздух взметнулся ворох бумаг.

– Где моя сестра, подонок? – взревел викинг, целясь ногой Уильяму в пах.

Уильям увернулся и ударил его в голень, отчего тот тут же попятился. Брат Виолы.

– Здесь ее нет. – Нужно кончать с дракой.

– Ты прячешь ее. – И викинг снова бросился на него.

Уильям снова уклонился от удара и вставил плечо под мышку викингу. Его рука обхватила противника за шею, а другая скользнула вверх по груди. Внезапным рывком Уильям свел руки вместе в трехчетвертном нельсоне и бросил Линдсея на пол.

Большое кресло ударилось о стену. Еще мгновение – и Уильям уселся на Линдсея верхом.

– Ее захватил Леннокс.

Нужно отдать викингу должное – он только рявкнул и попробовал продолжить драку.

Уильям навалился на него всем телом. Викинг хрюкнул:

– Черт бы тебя побрал.

– Слушай меня, болван, – проскрежетал Уильям. – Леннокс похитил Виолу, а мне нужно освободить ее. Мы с тобой сразимся попозже.

Крупное тело замерло.

– Леннокс?

– Вон на столе письмо.

– Если ты врешь, я тебя убью.

– Вполне справедливо. – Он отпустил брата Виолы и отошел.

Викинг ловил ртом воздух, читая приглашение.

Вдруг сверху из компаунда донеслись тревожные звуки набата.

Уильям побежал к двери, выхватил ружье из стойки. Он промчался мимо Линдсея, не извинившись, но тот бросился следом за ним, прихватив одно из ружей Уильяма, стоявшее у стены за дверью.

Во дворе к ним присоединились все находившиеся на складах, вооружившись и приготовившись к бою. Часовые на крышах, обозревавшие пустыню, казались сбитыми с толку и вертели головами. Но часовой, смотревший на Мэйн-стрит, издал долгий свист.

– Что там такое? – спросил Уильям.

– Абрахам дерется с одним из головорезов Леннокса у главной лавки, сэр. Миссис Росс нигде не видно.

– Иисус, Мария и Иосиф!

И Уильям бросился к воротам. Рядом с ним бежал Линдсей, остальные – сзади.

Он выбежал на улицу как раз вовремя, чтобы увидеть впечатляющую картину: Абрахам и младший из братьев О'Флэрти обмениваются пинками и ударами, Абрахам выбил револьвер из рук О'Флэрти. Револьвер перевернулся в воздухе, и юный дурень попытался поймать его. В его руках револьвер выстрелил, и пуля попала ему в голову. Он рухнул на землю.

Абрахам покачнулся, потом схватился за столб коновязи, чтобы не упасть – он стоял на одной ноге.

– Сэр, мистер Леннокс и его люди выкрали миссис Росс из лавки Грэма. Они потащили ее по улице, но я не видел, в каком направлении. Мне страшно стыдно.

– Они превосходили тебя численностью. Ты все сделал совершенно правильно, – успокоил его Уильям. – С тобой все в порядке?

– Только растянуты связки, сэр.

Звуки набата все еще раздавались громко и четко, перекрывая грохот камнедробилки. Черт побери, тут не нападение индейцев.

Люди выбегали на мостовую и тротуары, и вскоре там уже стало яблоку негде упасть. Все мужчины и большая часть женщин вооружились. Братья Макбрайды появились вместе, держа ружья на изготовку. Даже миссис Смит выбежала с дробовиком, за ней выскочила Лили Мей с большим ножом и остальные девушки с весьма впечатляющим набором огнестрельного оружия.

Набат замолчал, и бивший в него часовой подошел к окошку сторожевой башни, выходившему на улицу.

– Что случилось? Апачи? – крикнул Уильям. Если так, то ему придется отправиться за Виолой в одиночку, оставив своих людей защищать Рио-Педрас.

– Нет, сэр, не индейцы. Но Леннокс и два его бандита побежали по улице из лавки Грэма в заднюю комнату «Восточного». Один из них нес женщину, голову которой они завернули в мешок. Платье вроде как у миссис Росс, насколько я смог разглядеть.

Толпа забормотала и зашевелилась.

– Похищение? – ахнула, какая-то женщина. – Мистер Леннокс похитил миссис Росс?

– За такие вещи мало повесить, – рявкнул кто-то из мужчин, и ему ответил согласный хор голосов. Похищение белой женщины считалось непростительным грехом.

Уильяма охватило такое ледяное спокойствие, что он не мог говорить. Он молча кивнул одному из своих погонщиков, который тут же направился к Абрахаму, чтобы помочь ему дойти до компаунда. Еще один погонщик отправился к лавке Грэма.

А Уильям побежал по направлению к «Восточному». Линдсей не отставал от него. Горожане расступались, чтобы дать им пройти, и снова сходились, держа ружья на изготовку.

Зловещее неба расколола молния. Приближающаяся гроза, похоже, нароет им оврагов.

– Он должен пойти к руднику, – неожиданно сказал старший Макбрайд, шедший рядом с Линдсеем.

– Что вы имеете в виду? – спросил Уильям, не останавливаясь.

– Там есть старый вход, там, где руда ближе к поверхности.

– Вы можете показать мне место?

– С удовольствием.

Они подошли к «Восточному» как раз в тот момент, когда небеса разверзлись и хлынули слепящие потоки дождя.

Уильям отдал оружие кому-то из погонщиков, опасаясь брать длинноствольное ружье в тесные проходы копей.

– Возьми пару человек, пойди в контору «Голконды» и посмотри, чтобы он не ускользнул тем путем.

Неизменно спокойный кавалерист в отставке кивнул:

– С радостью. Леннокса давно уже пора убить.

По молчаливому соглашению все женщины направились к конторам прииска. Уильям не позавидовал бы человеку, который попытался бы их остановить.

Он посмотрел на Линдсея.

– Вы не боитесь замкнутых пространств? – спросил он здоровяка.

Тот покачал головой, проверяя свое ружье.

– Я прослужил четыре года на канонерках на Миссисипи. Думаю, под землей гораздо просторнее, чем на них.

Уильям скривил губы.

– Вы правы. Пошли.

Они ворвались в заднюю комнату «Восточного» следом за Макбрайдом. За ними шли его братья и другие мужчины, остановившиеся перед крепкой двустворчатой деревянной дверью в задней стене.

Макбрайд распахнул дверь, схватил со стола лампу и исчез в темноте, идя всего лишь на шаг впереди Уильяма.

Дверь вела в маленькое помещение в глубине земли. Лестница исчезала где-то в темноте. Уильям быстро спустился по лестнице и оказался в маленькой комнатушке, где царила полная тьма, освещаемая только лампой в руках Макбрайда. Он нагнулся, чтобы не удариться о балку, и сделал шаг в сторону, чтобы пропустить Линдсея и остальных. Его спина уперлась в дощатую стену.

– Теперь куда? – спросил он у Макбрайда.

– Он мог пойти в любую сторону. Скорее всего направо, к шахте-подъемнику и конторам. Но…

– Вы бы пошли влево.

– Да, сэр. Там есть заброшенный тоннель, который мы недавно нашли. Если бы мне нужно было где-то спрятаться, я бы пошел туда.

– Тогда мы пойдем налево вместе с вами. Остальные разделятся, чтобы перекрыть оба направления.

Линдсей рявкнул в знак согласия. Он стоял, пригнувшись, чтобы поместиться между тяжелыми подпорками. Уильям сочувственно улыбнулся, понимая, что сам он стоит в такой же позе. С тех пор как он приехал в Калифорнию, он побывал во многих шахтах, но так и не привык и ни малейшей симпатии к ним не испытывал.

– Мои братья могут повести второй отряд, – добавил старший Макбрайд.

Наверху раздался удар грома, упали тяжелые капли дождя.

– Лоуэлл, вы и остальные погонщики останетесь с рудокопами и идете за ними. Если они побегут, вы тоже бегите, поняли? – приказал Уильям.

Лоуэлл огляделся и заметил воду, капающую между досками сбоку от него. Он побледнел и кивнул:

– Да, сэр.

– И не стреляйте из ружья. Одного ружейного выстрела достаточно, чтобы кровля обрушилась.

Лоуэлл скривился и вынул из кобуры револьвер.

– Да, сэр.

Уильям хлопнул его по плечу и двинулся следом за Макбрайдом. За ним, немного отстав, шли Линдсей и десяток рудокопов. Низкий и почти прямой тоннель, пол которого устилали доски, имел обшитые досками же стены, между ними время от времени проступала скальная порода.

– Что я должен делать, приказывайте? – тихо спросил Линдсей.

Уильям с удивлением обернулся на него. Тот пожал плечами:

– Вы здесь живете, не я. Я буду делать, как вы скажете.

– Вы раньше бывали на серебряных рудниках?

– Нет.

– Деревянные брусья называются квадратными стойками. Шесть футов в длину, четырнадцать дюймов в ширину, на обоих концах они соединены шипами. В целом из них получаются этакие очень устойчивые соты, которые удерживают породу. Дощатый пол кладут там, где ниже есть еще один уровень.

– А что, если крепления недостаточно прочны? – спросил Линдсей, сразу заметив слабое место.

– Видите дощатые стены? Они делаются там, где порода слишком неустойчива, чтобы ее можно удержать только балкой.

Линдсей фыркнул.

– Большая часть стен здесь обшита досками.

– Здесь очень неустойчивая порода, особенно там, где есть вода.

– Какие будут советы?

– Слышите крыс? Иногда их называют лучшими друзьями рудокопов, потому что крысы первыми слышат, когда порода начинает приходить в движение. Как заметите, что они побежали, бегите сами, точно за вами по пятам гонится дьявол.

– Ну да, ну да, сэр. – И Линдсей быстро отдал ему честь.

Уильям скривил рот и отсалютовал в ответ.

Почти полчаса они осторожно шли по тоннелю, никого не встретив. Порода над головой словно давила всей тяжестью на Уильяма, но он старался не обращать на нее внимания.

Кое-где по стенам бежали ручейки и водопадики, вызывая у Уильяма сильные опасения. Вода могла заставить породу заскользить, как детские санки по снежной горке.

Он остановился, похолодев, когда они добрались до какого-то штрека, и уставился в потолок. Где-то рядом потрескивало дерево, в темноте сверкали маленькие красные глазки. По каменистому полу бежал ручеек в фут шириной.

Макбрайд нерадостно усмехнулся, проследив за направлением взгляда Уильяма.

– Да, это новая шахта. Сразу видно, как мало подпорок, жадный подонок не позволил нам поставить больше. Там, где мы вошли, за работами надзирал инженер Трегаррон, поэтому в том месте балки простоят до Судного дня. Но вот здесь разве крепь? – Он сплюнул. Остальные рудокопы что-то пробормотали в знак согласия.

Уильям кивнул. Он в жизни не видел такой ненадежной крепи.

– Далеко ли еще до заброшенного тоннеля?

– Может, футов двадцать. – Макбрайд кивнул в сторону ничем не подпертого тоннеля, наскоро прорубленного в живой породе. – Похоже, его кто-то на днях прокопал. Копали неумело, не обратив внимания даже на рудную жилу.

– Тогда пошли.

Вдруг крысы проскочили между их ногами и помчались по тоннелю в обратном направлении – к «Восточному».

– Обрушение, – тихо известил Макбрайд. Рудокопы остановились.

Уильям выхватил лампу у Макбрайда.

– Идите обратно. Я пойду дальше.

– Точно?

Мимо промчалось еще десяток крыс. Рудокопы начали пятиться по направлению к более укрепленной части тоннеля.

– Бегите, ребята!

– Да будут с тобой все святые, Донован! – И Макбрайд бросился бежать в безопасное место.

Держа в руке единственную лампу, Уильям и Линдсей помчались в сторону неукрепленного тоннеля, как одержимые.

Земля стонала и трещала. Вокруг них с потолка лилась вода. Что-то треснуло. Из стены выкатился большой камень, за ним еще и еще.

Штрек с грохотом рушился позади них. За спиной со свода срывались камни, заставляя их ускорить бег.

Обрушение прекратилось так же неожиданно, как и началось. Небольшой камень вкатился в тоннель, и пыль медленно улеглась, тут же превратившись в грязь.

Уильям свернул за угол и остановился. Он прислонился к стене, пытаясь отдышаться. Линдсей последовал его примеру. Там, где они стояли, тоннель делал крутой поворот и менял направление.

Уильям мысленно помолился за рудокопов и перекрестился.

– А мы сможем отсюда выбраться? – спросил Линдсей, кивая в сторону оставшегося позади прострела.

Уильям пожал плечами и проверил коробку со спичками у себя в кармане. Спички остались сухими. Значит, свет у них будет, пока не кончится масло в лампе.

– Может, и сможем. Обрушение небольшое, так что если порода не забила весь штрек, можно будет добраться до главного тоннеля.

– Как долго вы знаете копи?

– Шестнадцать лет, с тех пор как приехал в Калифорнию в 1855 году.

Линдсей сузил глаза.

– Вы состояли членом комитета бдительности?

– Да, я помогал очистить Сан-Франциско. Больше того, я помогал Херсту вывезти первый груз серебряной руды из Комстока и через Сьерру, чтобы взять пробу.

Линдсей фыркнул, но больше ни о чем не спрашивал.

Тоннель, по которому они сейчас шли, был выше и уже, чем обычный рудничный тоннель, по нему удобно идти, но для квадратных подпорок он не годился. Уильям нахмурился и внимательнее вгляделся в стену. Проводя пальцами по ее поверхности, он потер пальцы друг о друга, изучая состав породы.

– Что такое?

– Тоннель до поворота пробит совсем недавно, ну, скажем, за последнюю неделю. Но эта сторона гораздо старше, ей, наверное, лет десять, и дерьмо отсюда выбрано.

– Дерьмо? – Уильям усмехнулся.

– Серебряная руда может представлять собой твердый камень или мягкую породу и почти любого цвета. Она часто появляется в виде глины, которая налипает на инструменты. У нас в Сьерре мы называем ее еще и похлеще.

– И что из того?

– До войны здесь жил немец по имени Мюллер, искавший золото. Он упал в поток, образовавшийся от ливневого паводка, и утонул. Но его стоянку никто так и не нашел.

– И что? – переспросил его Линдсей.

– Подозревали, что Мюллер устроил свою стоянку в подземной пещере, где попрохладнее. В тоннеле нет серебряной руды, а синее дерьмо выбрано, так что здесь, вероятно, его копи. Я слышал, что он имел примерно такой же рост, как у меня, значит, для него высокий тоннель очень удобен.

– Виола может находиться в пещере.

– Да.

– Пошли.

– Помните только – чем больше дерьма вы видите, тем неустойчивее порода.

И Уильям в последний раз проверил старый фамильный кинжал у себя в рукаве.

– Черт побери, – выругался Линдсей, проверяя свой кинжал.

Дальше они старались двигаться как можно осторожнее, иногда опираясь руками о стены, которые, как и пол в тоннеле, были очень неровными. Тоннель то и дело сворачивал. Иногда с обеих сторон открывались карманы, и потолок у них над головами время от времени прогибался.

Впереди послышались отзвуки отдаленного ружейного выстрела. Оба похолодели и внимательно прислушались.

Больше никаких звуков они не слышали.

Мужчины переглянулись и пошли дальше, прибавив шагу.

Крысы расступались перед ними лениво и без всякого страха.

Вдруг Уильям резко остановился – вдали раздался какой-то новый звук. Кричал мужчина, что-то тихо говорила женщина. Тусклый отблеск осветил тоннель.

– Виола, – прошептал Линдсей.

– И Леннокс, – поддержал Уильям и задул лампу. Вынув крестик, он быстро поцеловал его и сунул обратно под рубашку.

Они пошли еще быстрее, ступая как можно тише.

Слева под рукой Уильяма открылся проем в стене, и они инстинктивно пошли туда. Теперь голоса слышались отчетливее. Их плеч и лиц коснулся легкий ветерок, а потом и порыв ветра откуда-то сверху.

Уильям бросился вперед, и тут кто-то навалился на него. Нож разрезал его куртку и задел ребра. Он извернулся, ударил локтями назад. В ответ раздался стон, и нападающий отпрянул, но тут же снова кинулся на него.

Уильям встретил удар своим ножом, руководствуясь только слухом и инстинктом. Схватка в земных недрах началась жестокая и яростная.

Сзади слышались возня и удары – наверное, Линдсей дрался с другим О'Флэрти.

Уильям двинул противнику коленом в живот. Тот задохнулся и побежал, и вот уже его силуэт четко проступил на светлом фоне.

Коналл О'Флэрти.

Уильям помчался за ним.

Глава 17

Виола посмотрела на Леннокса ледяным взглядом. Уильям придет за ней. Он сдержит свое слово.

Теперь ручеек превратился в водопадик, бегущий по стене между Ленноксом и стоянкой Мюллера. Поперек пола бежал поток, исчезая там, где теперь образовалась лужа, совсем рядом с ногами Виолы. Шум воды заглушал все звуки внешнего мира, в том числе и то, чем могли заниматься братья О'Флэрти.

Скамеечка Мюллера накренилась и упала, а потом поплыла по течению. Заскользил его спальный мешок. С потолка рядом со стоянкой лилась вода.

– Итак, миссис Росс, вы намерены выйти за меня замуж или мне придется вас убить? – проревел Леннокс и навел на нее револьвер.

– Выстрелите еще раз, и потолок рухнет на нас обоих, – предупредила Виола, высоко держа подбородок. Теперь она уже могла просунуть под веревку палец. Если она сумеет сделать так, что веревка соскользнет вниз к узкой части запястий, она сможет освободиться.

Виола слегка выгнула спину и теснее сжала локти, чтобы помочь движению веревки.

Вдруг из тоннеля ввалился в пещеру клубок дерущихся мужчин. Продолжая драться, они оказались у самого края потока.

Леннокс вскочил на ноги и разразился долгим потоком злобных проклятий.

– Уильям! – радостно закричала Виола и попыталась подняться.

Уильям Донован дрался с одним из братьев О'Флэрти.

Уильям пришел за ней, как и обещал.

Душа Виолы воспарила в облака. Она сдвинула плечи и удвоила старания снять упрямую веревку. Если она сумеет сию минуту освободиться, она ударит Леннокса камнем.

Ей все равно, ударит ли она его по голове или просто бросит в него камнем. Если она могла играть с собакой миссис Смит, значит, она еще не разучилась играть в игры своего детства.

Спальный мешок Мюллера исчез в водовороте. Грязная вода вымыла камень из стены и мгновенно проглотила его. Вода лилась с потолка все ближе и ближе к Ленноксу.

Край водоворота коснулся ног Виолы, но ей сейчас не до того – она наконец-то развязала первый узел.

Пара дерущихся мужчин распалась, и О'Флэрти оказался на краю потока. Уильям с вздымающейся грудью и длинным ножом в руке предстал настоящим воплощением силы и мужественности. На куртке у него виднелись пятна темного цвета, но он совсем не выглядел раненым.

«Кольт» Леннокса нацелился прямо на Уильяма. Но, неуверенно посмотрев на потолок, Леннокс не стал стрелять.

– Ты ведь отродье Донована из графства Корк, да? – бросил О'Флэрти, держа в руке тяжелый нож. – Я помню, как голосили ваши бабы и как мы подожгли вашу хибару.

Виола зашипела, высвобождая руки из веревок. О'Флэрти, наверное, тот самый подонок, который выгнал семью Уильяма на улицу во время бури. Она бы своими руками вынула из него кишки, если бы могла.

Первая петля соскользнула с ее руки.

– И за все зло, причиненное мне и моей семье, ты умрешь здесь, ростовщик, – бросил в ответ Уильям.

О'Флэрти побледнел и взревел. Они снова сцепились, как разъяренные медведи.

– Черт бы тебя побрал, О'Флэрти, убей же его! – крикнул Леннокс.

Веревки спали с запястий Виолы, в то время как вода уже омывала ее башмаки. Виола встала на ноги и схватила первый попавшийся кусок серебряной руды. Более крупная глыба отвалилась и рухнула туда, где она только что сидела. Она передвинулась поближе к стоянке Мюллера.

Дерущиеся сцепились намертво.

Вдруг О'Флэрти замер.

– Вот тебе за моего брата, который так ни разу и не вздохнул, – крикнул Уильям, нанеся ему удар ножом.

Потрясение, потом осознание случившегося мелькнули на лице О'Флэрти.

Уильям вытащил из тела бандита нож и повернулся к Ленноксу.

Рухнувший О'Флэрти лежал неподвижно, глядя пустым взглядом на Леннокса. Вода огибала, его голову и плечи, а затем тело начало медленно скользить по направлению к водовороту.

– Умри же и ты, Донован! – взревел Леннокс. Внезапно в пещеру ворвался еще один человек, весь в крови и грязи, с забинтованной головой, и посмотрел на Леннокса. Его светлые волосы и внешность показались Ленноксу немного знакомыми. Человек невесело усмехнулся:

– Помнишь меня, Леннокс? Или ты думаешь, что в Санта-Фе ты меня остановил?

Леннокс похолодел, в замешательстве глядя то на одного, то на другого здоровяка.

– Неужели вы позволите ему напасть на меня, Донован? Ведь только я могу добыть вам членство в клубе «Перикл».

– Иди к черту, дерьмо собачье! – рявкнул Уильям и шагнул вперед.

Вновь появившийся усмехнулся. Большой нож сверкнул у него в руке, и он тоже шагнул вперед.

Леннокс взвел курок. И тут Виола, размахнувшись, бросила в него камень. Камень попал Ленноксу в плечо как раз в тот момент, когда он выстрелил, заставив его отпрянуть назад, к водопаду.

Выстрел в тесном пространстве прозвучал оглушительно. В воздухе раздалось эхо, которое почти заглушило шум воды.

Все застыли.

Глыба серебряной руды, отделившись от скалы, обрушилась на Леннокса. Он закричал и вскинул руки, пытаясь защититься. Обеими руками он удерживал кусок синей руды, стараясь отбросить его в сторону. Раненая рука его не выдержала, и груда обвалилась ему на голову.

– Нет! – закричал Леннокс и рухнул на пол. Еще кусок и еще, а затем целый поток серебряной руды покрыл его тело. Свеча вспыхнула, упала в воду и погасла.

– Виола! – Уильям сунул нож в рукав и перепрыгнул через разделяющий их ручей. Он подхватил ее на руки и повернулся в сторону тоннеля, приведшего их сюда.

Виола прижалась к его плечу, он обнял ее. Огромное чувство любви к ней придало ему силы.

Вслед за камнями в пещеру хлынула вода, которая непрерывно прибывала и превратилась в бурный поток, смывавший все на своем пути. Обрушение пещеры стало неминуемо. Стая крыс бросилась к образовавшемуся отверстию – самому короткому выходу на свободу.

Свеча еще мерцала. Виола встретилась глазами с Уильямом, и они кинулись из гиблого места в проход Мюллера, который снова открылся. На ходу Уильям крикнул ее брату:

– Идите за нами!

И побежал следом за крысами, держа на руках Виолу. Мужчина поспешил за ними, с трудом уклоняясь от падающих камней.

Уильям вошел в бурно мчащийся водный поток. Валуны и камни срывались с обеих сторон и скатывались в пещеру. Шум и грохот заполняли пространство и перекрывали все звуки.

– Я люблю тебя, Уильям! – крикнула Виола ему в ухо.

– Я тоже люблю тебя, Виола! – прокричал он, задыхаясь. – Если что-то случится, я всегда буду любить только тебя.

Она поцеловала его в плечо. Бог не так жесток, он не позволит им разлучиться, подумала она.

Еще несколько мгновений, и Уильям с Виолой вышли из пещеры. По гребню хребта они направились к Рио-Педрасу, лавируя среди камней и кактусов. Дождь лил как из ведра, горные вершины освещались вспышками молний.

Через некоторое время незнакомец догнал их.

– Виола, – произнес он, задыхаясь, – слава Богу, ты жива.

– Хэл? – ахнула Виола, не веря собственным глазам. Крупный нос, светлые белокурые волосы, синие глаза, такие похожие на ее. Ее дорогой брат! Она засмеялась. – Я так рада снова видеть тебя, милый брат, – обратилась она к Хэлу, но не сделала никаких попыток выбраться из объятий Уильяма.

Оглянувшись, они увидели, как сотрясается и проваливается земля. Там, где только что находилась пещера, образовалась неглубокая впадина.

– Меня можно опустить на землю, – предложила она Уильяму.

– Черта с два. Господи, Виола, когда я увидел, что Леннокс целится в тебя из револьвера… – Он вздрогнул. – Позволь, я понесу тебя еще немного, чтобы увериться в том, что ты жива.

Виола погладила его по лицу.

– Я прекрасно себя чувствую, милый. Он ничего мне не сделал.

Уильям поцеловал кончики ее пальцев. Теперь он уже не бежал, а шел.

Дождь кончился так же внезапно, как и начался. От сохнущей земли и от их одежды стал подниматься пар. В воздухе сладко пахло омытой дождем зеленью.

Наконец Уильям поставил Виолу на землю. Они вошли в Рио-Педрас с верхнего конца Мэйн-стрит рука в руке, и рядом шел Хэл.

Погонщики и рудокопы бросились им навстречу. Жители поселка аплодировали. Лили Мей и миссис Смит, сопровождаемые девушками, кричали ура.

– Слава Богу, спасены, – выпалил Лоуэлл.

– Ах, ребята, разве я не говорил вам, что святая Бриджит заботится обо всех ирландских парнях? – засмеялся Макбрайд.

– Или дьявол, – возразил Лоуэлл, и все рассмеялись. Виола прижалась к Уильяму и смеялась вместе со всеми.

– Что там было? – спросила Салли, протолкавшись сквозь толпу.

– Обрушение завалило старую стоянку Мюллера и Леннокса в придачу. Мы выбрались через старый проход, который снова открылся от паводкового потока, – коротко пояснил Уильям, не отрывая глаз от Виолы.

В грязной, мокрой и рваной одежде, с немытыми волосами, она никогда в жизни не чувствовала себя более красивой, когда Уильям с такой любовью смотрел на нее.

Она обхватила руками его лицо.

– Мистер Донован, вы женитесь на мне? – Он смотрел на нее, раскрыв рот.

Толпа замолчала. Даже Салли затихла, прислушиваясь. Виола забормотала:

– Конечно, если есть еще кто-то…

– Ну конечно, да, я женюсь на вас! – заорал Уильям. Он обхватил ее руками и поцеловал так, что оба задохнулись.

Когда он наконец поднял голову, а Виола пришла в себя, в толпе раздались приветственные крики. Молодая женщина вспыхнула, но кивнула и улыбнулась.

– Виола, – прошипел Хэл.

Виола посмотрела на Уильяма и пошла следом за братом к тротуару, подальше от толчеи на мостовой. Хэл взял ее руки в свои лапищи.

– Не стоит тебе выходить за него, Виола. Ты можешь вернуться домой. Клянусь, я никогда никому не расскажу о том, что здесь произошло.

– А мне все равно, что они думают, Хэл. Надеюсь, ты примешь меня как свою сестру. Но даже если нет, я останусь с Уильямом, потому что мое сердце отдано ему.

– Если дело в деньгах… – Хэл замолчал.

– Дело не в них – я знаю о деньгах бабушки Линдсей. Прошу тебя, пойми. Я его люблю.

Хэл медленно кивнул.

– Он рисковал своей жизнью – там, внизу, так что, наверное, он тебя достоин. Но если он когда-нибудь причинит тебе зло, ты только дай мне знать. Я с удовольствием позабочусь о нем.

Виола откинула голову назад, рассмеялась и поцеловала удивленного брата в щеку.

– Виола! – позвал ее Уильям.

– Уильям. – Она повернулась. Стоя на тротуаре, она почти доходила ему до плеча. Она провела пальцами по его груди, а он смотрел на ее руки с весьма мечтательным выражением.

– Мистер Донован, а что вы скажете о венчании в церкви? Падре Франциско может обвенчать нас, после того как все вернутся из форта Макмиллана.

– По католическому обряду? Ты понимаешь, что ты говоришь? Тебе ведь вовсе нет нужды так делать.

– Ваши сыновья должны быть такими же католиками, как вы, мистер Донован. – Она проговорила его фамилию протяжно, по складам. – Я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы стать хорошей матерью, а значит, принадлежать к вашей церкви.

Уильям обнял ее.

Глава 18

Виола терпеливо дожидалась во дворе, пока Сара возилась с ее платьем, а Абрахам следил за временем. Виола не понимала, как удалось китайским портнихам сшить такое произведение искусства за столь короткий срок. Платье было сшито по последней моде, с облегающим лифом, разлетающейся юбкой и турнюром. Белая вышитая парча, венец и букет из белых и желтых роз служили прекрасным напоминанием о сказочной королеве Уильяма.

Ей не терпелось увидеть его реакцию.

Из католического храма на другой стороне улицы доносился немолчный звон колоколов, призывающих верующих. Конечно, на свадьбу приглашались все жители Рио-Педраса. Большая часть не поместилась бы в маленьком храме, но на церемонии должно быть много народа.

Вчера похоронили Леннокса, после того как наконец-то отрыли его тело. Виоле хотелось надеяться, что в загробной жизни он обретет покой.

Хэл снова провел пальцем по воротнику. Виола улыбнулась сокровенной улыбкой. Его потрясло умение, с которым Абрахам и его помощники вымыли и вычистили его одежду. Он оценил их труд, сказав, что в Нью-Йорке не могли бы сделать лучше. Теперь он походил с ног до головы на первоклассного речного лоцмана, разодетого так, чтобы произвести впечатление на весь мир.

Он вернул сестре брошку – подарок адмирала, – и Виола приколола ее у себя на груди. На шее у нее висели жемчуга, которые Хэл обнаружил в Колорадо.

Виола знала, что отец с матерью не примут ее замужество с легкостью. Но честно говоря, ее не очень-то интересовало, что они подумают, учитывая, как они обращались с Хэлом. Мать своим предательством не раз подвергала риску жизнь Хэла. И с отцом, который завел привычку бить тростью своего сына по поводу и без повода, Виола не хотела иметь ничего общего.

Сегодня и навсегда Уильям для нее важнее всего. Она снова помолилась за то, чтобы стать ему хорошей женой. Падре Франциско очень помог ей в последнюю неделю, подробно объясняя на своем старательном английском, что такое семейная жизнь и как вырастить детей в вере Уильяма.

– Подумай только, Хэл, – шутливо говорила она, – когда-нибудь и ты будешь одеваться, собираясь к венцу.

Тот скривился.

– Никогда. Теперь Линдсеев больше чем достаточно и без моего вклада. Пусть отец рассчитывает на своих племянников в смысле производства следующего поколения.

Виола подняла брови, Сара кончила расправлять складки ее шелковой юбки.

Неужели Хэл испытывает отвращение ко всем планам отца? Даже к детям?

– Ты можешь влюбиться, и тебе захочется прожить с нею всю жизнь, – мягко промолвила она.

Хэл фыркнул.

– Я никогда не доставлю отцу такого удовольствия. Он никогда не увидит, что я дал себя стреножить и выращиваю для него внуков. Подобному не бывать.

– Будь осторожен со своими словами. А вдруг тебе придется?

Хэл покачал головой.

– Нет, ни в коем случае.

– Пора, миссис Росс, – объявил Абрахам, сунув часы в карман.

Сердце Виолы переполнилось радостью. Сара отошла от нее и улыбнулась.

– Желаю счастья, миссис Росс.

– Спасибо, Сара. – Она обняла подругу и взяла брата за руку. – Готов?

– Я уже давно готов, – проворчал Хэл и повел ее.

Они подошли к маленькой церкви, которую ради такого случая украсили розами. Ярко горели свечи. Святая Мария Гваделупская и святой Франциск Ассизский словно улыбались из своих ниш. Когда Виола вышла вперед, мексиканский оркестр – трубы, скрипки и гитары – грянул замечательную мелодию «Свадебного марша» Мендельсона.

Все скамьи в церкви заполнились до отказа, гости стояли вдоль стен и у дверей. Мистер и миссис Грэм смотрели на церемонию с передней скамьи, а самая лучшая шляпа миссис Смит колыхалась сзади, рядом со шляпкой Лили Мей. Вместе с братьями Макбрайдами сидели Карсон и Лоуэлл, кавалерийские офицеры демонстрировали яркую голубизну своих мундиров. Люди Уильяма вернулись из форта Макмиллана раньше, чем ожидалось, не потеряв ни одного человека и ни одного мула. Еще больше народу собралось снаружи, у входа.

Виола увидела Уильяма сразу, как только вошла в церковь. В прекрасном черном костюме он выглядел великолепно, если не считать заплывший подбитый глаз. Глаза его блестели, и он нежно улыбался ей.

Уильям и Хэл относились друг к другу с уважением. И как рад Уильям, что рядом с ним стоит Эванс.

В церковь проскользнули Абрахам и Сара. Абрахам со своей растянутой лодыжкой передвигался все лучше и лучше.

Свадьба с Уильямом совсем не походила на ее первую свадьбу, когда обряд провел мировой судья – пьяный дружок Эдварда – в своей гостиной.

При виде Уильяма сердце ее озарила радость. Она потащила Хэла по проходу между скамьями, шествуя все быстрее и быстрее, а когда подходила к Уильяму, то уже почти бежала. Тихий смех прошелся по церкви, и даже падре Франциско стало, кажется, смешно. А ей все равно, что они думают.

Хэл и Уильям обменялись мужскими взглядами, и Хэл вручил ее жениху. Накануне вечером она подслушала их разговор о том, что Хэл будет и чего не будет терпеть в муже сестры. Поскольку Уильям намеревался исполнить все его ожидания и даже больше, мужчины пришли к полному согласию, что случалось теперь все чаще и чаще.

Виола очень рада, что они сами уладили все вопросы, не вмешивая ее в свои дела. Иначе ей, наверное, пришлось бы рассказать, как хорошо им с Уильямом в интимной обстановке, особенно после того как она напрямик отринула бессмысленное предложение Уильяма не спать вместе до венчания.

Уильям принял руку Виолы и повернулся к алтарю. Падре Франциско начал церемонию. Уильям и Виола опустились на колени. Виола быстро помолилась про себя, вознося хвалу Господу за то, что встретила Уильяма, считая, что будет ему хорошей женой.

Латинские слова окутали их своим волшебством. Виола очень старалась понять, что говорится, радуясь, что много лет назад брала уроки латыни вместе с Хэлом.

Оба громко произносили ответы, у Уильяма голос звучал хрипловато, но твердо, а синие глаза сияли. Виола тоже отвечала громким и четким голосом. Глаза ее застилала тонкая пелена радостных слез.

Счастье горело в каждой клеточке ее тела, когда он надел ей на палец толстое золотое кольцо. Она в свою очередь сделала то же самое и погладила его пальцы. Он взял ее руку в свою, и они улыбнулись друг другу.

Падре Франциско добавил еще несколько слов, и Уильям почтительно поцеловал ее, а она легонько погладила его по плечу.

Наконец свадебная месса кончилась словами падре Франциско, который по просьбе Уильяма произнес ирландское благословение. Они встали, их окружили друзья и соседи. Оба улыбались от счастья.

– Неужели никто не собирается поцеловать молодую по-настоящему?

Виола рассмеялась и повернулась к Уильяму. Он поднял ее подбородок и нежно поцеловал, демонстрируя прекрасное начало совместной жизни. Она обвила руками его шею и прижалась к нему. Он тут же стиснул ее и поцеловал так, что у нее дух захватило.

Когда он наконец отпустил ее, она раскраснелась. Толпа разразилась приветственными криками, а Уильям быстро повел ее по проходу к выходу.

Молодые пошли к складам, гости шли следом за ними. Начался пышный пир. Уильям обеспечил еду, напитки и превосходный местный мексиканский оркестр. Он пожертвовал для свадебного стола запасами на весь сезон, включая популярную, но редкую ветчину и всевозможные вина и крепкие напитки из «Восточного».

Погонщики и рудокопы, лавочники и мексиканцы свободно перемешались во время праздника. Шериф Ллойд, конечно, ел и пил за двоих. Но Карсон и братья Макбрайд образовали добровольный корпус «почетных шерифов», чтобы наблюдать за порядком.

Уильям и Виола пили только лимонад, в то время как остальные наслаждались шампанским и пивом. Виола заморгала, увидев два полных стола погонщиков, пьющих лимонад.

– Уильям, неужели твои люди дали зарок воздержания от спиртного?

Он проследил за ее взглядом и фыркнул.

– Как же, еще чего. Просто они еще не отстояли вахту. Они наверстают после, когда каждый выстоит два часа на сторожевой башне.

– Хорошо. Мне хочется, чтобы сегодня все хорошенько повеселились.

Уильям что-то тихо проворчал в ответ. В глазах его горело плотское желание. Он крепко поцеловал Виолу, не обращая внимания на собравшихся.

Она заулыбалась и положила руку ему на бедро, наслаждаясь его жаром и силой.

Когда стало смеркаться, зажгли китайские фонарики. Ах-Лум с друзьями исполнили танец льва в сопровождении громкого стука барабанов, цимбал и гонгов.

Мексиканский оркестр начал играть европейские танцы. Уильям пригласил Виолу на вальс. Он смотрел на нее так, словно она богиня, которую нужно возвести на пьедестал.

– Не смотри на меня так, – прошептала она. – Или я начну просить отвести меня домой, чтобы показать тебе, что я сделана не из стекла.

– Подожди еще четверть часика, пока не кончится фейерверк.

Китаянка Мэри обещала им в качестве свадебного подарка великолепное зрелище. И зрелище превзошло все ожидания, но Виоле оно показалось слишком затянутым.

Когда часом позже они поднялись в компаунд, она уже вся горела от страсти. В центральном дворе теперь царила полная тишина, если не считать бормотания фонтана и сонного кудахтанья кур.

Виола обняла Уильяма и притянула к себе. Уильям поцеловал ее волосы, и она прижалась к нему крепче. Теперь он ее мужчина, ее любовник, ее муж.

– Пошли-ка в постель, миссис Донован, – прошептал он.

– О да, конечно.

Он подхватил ее на руки и ногой распахнул дверь в спальню. И тут же замер на месте, не решаясь переступить через порог.

– Что за черт? Я ничего такого не приказывал! – закричал он.

Увидев, что делается в комнате, молодая женщина заморгала. В спальне стояла только маленькая железная кровать, судя по всему, принадлежавшая Эвансу. Ни стула, ни шкафа, ни ковра, только кровать. Может, Уильям на ней и поместился бы, но вдвоем – ни в коем случае.

С улицы донесся какой-то странный шум: крики, свист и беспорядочные хлопки.

– Что за черт? – снова проговорил Уильям и повернулся к двери.

Неужели кошачий концерт? Виола прислушалась и различила среди остальных голос Хэла. Да, определенно общее собрание. Она тихо и радостно вскрикнула и, вырвавшись из рук Уильяма, вбежала в комнату и прыгнула на кровать как была – в свадебном платье и с букетом в руках.

Уильям смотрел на нее, потеряв дар речи.

– Нам устроили настоящий кошачий концерт, Уильям. Быстро ложись на кровать. Ах, милый, мне всегда так хотелось, чтобы мою свадьбу отпраздновали по-настоящему. А какая же свадьба без кошачьего концерта для новобрачных?

Уильям покачал головой, чтобы прийти в себя. Он сел на кровать и обнял Виолу. Ему приходилось видеть кошачьи концерты, но он никак не думал, что такой концерт устроят ему, потому что их устраивают только в том случае, если к молодым хорошо относятся окрестные жители. Одно дело – есть и пить выставленное им угощение и совсем другое, когда соседи открыто выражают свою любовь и одобрение.

Как и следовало ожидать, шум нарастал и сосредоточился в компаунде, перейдя во двор, так что Уильям уже с трудом различал собственные мысли. Били в старые котелки, оглушительно трубили оркестровые трубы, пытаясь изобразить «Желтую розу Техаса».

Через некоторое, время Морган и Хэл появились в дверях, а следом за ними шли Карсон и Лоуэлл. Держась на редкость твердо после поглощенного шампанского, Хэл низко поклонился и объявил:

– Дорогие мои брат и сестра, вы должны выйти из дома и приветствовать ваших друзей.

Виола хихикнула и закрыла рот рукой. Уильям рассмеялся и привлек ее к себе.

– Братцы, делайте свое дело.

Каждый из мужчин взялся за угол кровати. Хэл проскандировал:

– Раз, два, три, взяли!

Один легкий рывок – и кровать поднялась над землей. Четверо мужчин пронесли ее через дверь, где толпились собравшиеся, и подняли кровать на плечи, как паланкин мандарина. Снова раздались приветственные крики и музыка, если подобные звуки можно назвать музыкой.

Их несли по Мэйн-стрит, а толпа распевала «Она придет из-за гор». Веселясь, их донесли до рудника, потом обратно на складской двор, все время распевая и барабаня по самым невероятным инструментам – котелкам, сковородам, щипцам и ложкам – все пошло в ход. Где-то на заднем плане гудели мексиканские трубы и завывали китайские дудки.

Желающих понести кровать оказалось очень много. Больше всего Виола боялась, как бы не свалиться со своеобразного ковра-самолета, потому что друзья отталкивали друг друга, чтобы только подержаться за кровать.

Хэла и Моргана постепенно оттеснили, но они вернулись с котелками и присоединились к серенаде.

А Виола, прислонившись к мужу, весело посмеивалась. Уильям прижимал ее к себе на случай, если кто-то из носильщиков поскользнется, и радовался одобрению соседей. А если у кого-то из мужчин хватало глупости прикоснуться к новобрачной, он наталкивался на сердитый взгляд Уильяма.

Наконец толпа повернула к входу в компаунд и остановилась в нерешительности.

– Дорогие друзья, – крикнула Виола, – что мне делать с вашими цветами?

– Бросайте сюда! Нет, сюда! Мне! Вот сюда! – раздались ответные крики.

Кровать накренилась, Уильям крепче прижал к себе жену – кое-кто попробовал показать, куда, по его мнению, она должна бросить цветы. По общему согласию кровать поставили на землю, и носильщики отошли, чтобы смотреть, как Виола бросает цветы.

– Помоги же мне! – прошептала она, обратившись к мужу.

Уильям удивленно поднял брови и помог ей встать на кровати. Она смерила взглядом окружающую их толпу, все еще выкрикивающую свои предложения, и бросила букет вдоль улицы, той незамужней женщине, что стояла дальше всех.

Послышался рев толпы.

– Парни, кто женится на ней? – крикнул кто-то.

– Сами договоритесь, ребята, – крикнул в ответ Морган. – Кто хочет танцевать?

Толпа криком выразила одобрение и бросилась на складской двор. Уильям соскочил с кровати, подхватил Виолу на руки и убежал в компаунд, прежде чем кто-нибудь успел передумать и снова завести кошачий концерт. Как ни весело во время устроенной для них забавы, Уильяму хотелось остаться наедине с женой.

Он захлопнул за собой входную дверь, и несколько увальней одобрительно заулюлюкали им вслед.

Виола хихикнула и положила голову ему на плечо. Розы из ее венка щекотали ему щеку.

– А ты не хочешь их пригласить? – пошутила она.

– Нет, пусть найдут себе женщин. Хорошенького понемножку, женушка. Одобрение общества – вещь хорошая, но, черт побери, не всегда необходимая.

И он закрыл ей рот крепким поцелуем.

Плечом он открыл дверь спальни, не слишком, впрочем, уверенно, не зная, что он там увидит. Теперь все было в полном порядке. Мебель стояла на своих местах, везде горели свечи. Постель усыпана розовыми лепестками, так же как и персидский ковер. Каждый столбик кровати украшал сноп пшеницы. Так по старинному ирландскому обычаю молодоженам желали плодовитости.

– Ах, как красиво! – проговорила Виола.

– Вот жилище моей любимой сказочной королевы. Клянусь, что я сделаю все, лишь бы ты была счастлива.

– Ты просто люби меня всегда, как я люблю тебя, то mhuirnin, – прошептала Виола.

Сердце Уильяма перестало биться. Ради него она даже заговорила не по-английски.

– Ты уже говоришь по-гэльски?

– Капельку. Макбрайд перевел для меня несколько слов, таких как «милый». – Она очаровательно покраснела, ее синие глаза стали огромными. – Мне очень нравится, как ты говоришь на своем языке. Я надеюсь, что ты станешь говорить на нем больше, если я буду тебя поощрять. Может, настанет день, когда мы научим твоему родному языку наших сыновей.

– Моя жена, ты слишком хороша для меня. – Он нежно поцеловал ее в лоб. – Я люблю тебя.

И он опустил ее на кровать. Наклонившись, он обвел пальцем ее лицо под серебристо-золотыми волосами и венцом из роз. Ее огромные темно-синие глаза, лицо, чистое и ясное, как у сказочной девы, податливые губы, которые так пылко встречали его рот и все остальные части его тела.

– Mo mhuirnin, – прошептал он, и его загрубелый палец скользнул под шелк ее платья.

– Уильям, – прошептала она в ответ. Ее пальцы запутались в его волосах, а дыхание стало прерывистым.

Он задрожал и снова поцеловал ее. Прошли долгие мгновения, прежде чем он принялся умело раздевать ее.

Она стонала, выгибалась ему навстречу, всхлипывала, называла его по имени. А он улыбался, радуясь, что теперь много лет будет вызывать у нее восторг. Наверное, Сара права, Виоле нужно только немного потолстеть, и она сможет зачать ребенка. Но он не спешил. Лучше сохранить ее, чем рисковать ее жизнью ради детей.

Он небрежно отбросил ее свадебное платье на стул.

Виола проворчала что-то похожее на возражение.

– Ты что-то сказала, дорогая?

– Ничего важного, – вздохнула она и провела рукой по его спине. – Только вот мне кажется, что ты слишком разодет для такого случая.

Он быстро сбросил с себя все. Маленькая рука погладила его пониже спины, пока он избавлялся от брюк.

– Ах, женушка!

Она покраснела и улыбнулась. Лицо ее выражало скромность, а рука вела себя очень дерзко.

– Я просто изучаю мою новую собственность, муженек. Она просто великолепна.

Он закинул назад голову и рассмеялся.

– Рад, что ты одобряешь, золотце.

И он машинально потянулся к коробочке с кондомами. И тут же застыл на месте, потрясенный неожиданной мыслью: больше ему это не понадобится. Впервые в жизни его дружок ощутит женскую плоть, а не рукотворное средство от зачатия и заразы.

– Что случилось? – шепотом спросила Виола. – Почему ты остановился?

– Мне не нужно «французское письмо». – Голос его звучал хрипло, руки слегка дрожали.

Она нахмурилась.

– Не понимаю.

– Мой дружок никогда еще не прикасался к женщине.

– Так я у тебя первая? – Он кивнул:

– Наверное, сегодня ночью девственницей являюсь я.

Она заморгала, потом медленно улыбнулась. В глазах ее зажглось осознание ее женской победы.

– Любимая, сегодня мы оба начинаем новую жизнь. А ты слишком медлишь.

Уильям усмехнулся и лег рядом с ней. Он вошел в нее медленно, намереваясь не торопиться и хорошенько прочувствовать прикосновение к ее сладкой плоти. Но помедлить ему не удалось: огонь, который разгорался во всем его теле, заставлял торопиться. Он быстро утратил всякий контроль над собой.

– Mo cheannsa, – простонал он в знак вечной любви и обладания.

И его бедра задвигались.

Она обхватила его ногами, всхлипывая, задыхаясь и выгибаясь в ответ на каждое его движение. И вот экстаз взорвался в ней, освободив его от последних сдерживающих уз. Он содрогался в оргазме, изливая в нее свое семя.

Позже, когда он настолько пришел в себя, что смог натянуть простыню на них обоих, Виола что-то пробормотала и спрятала лицо у него на груди.

Он поцеловал ее в голову.

– Я люблю тебя, жена моя.

– Я тоже люблю тебя, муж мой.

1

Уличной нимфой (фр.). – Примеч. пер.