Глава 20

Спрятавшись за штабелем бочонков, Николас Леннокс шарил глазами по палубе в надежде заметить какого-нибудь беспечного матроса. Он сумел во тьме добраться до «Красотки чероки» и вскарабкаться на борт с левой стороны, в то время как спасшихся поднимали на судно с правого борта. Самонадеянные идиоты.

Теперь ему оставалось раздобыть сухую одежду. Миссури, как прилежный камердинер, сняла с него обувь и унесла пистолет, а здесь ему вряд ли удастся разжиться оружием; на этом аккуратном до умопомрачения пароходе оно хранилось в запертой оружейной комнате или висело на поясах мужчин. Что ж, он не станет рассчитывать на чьи-либо жалкие потуги и выполнит работу сам, поскольку, слава Богу, у него остались ножи.

Розалинда почувствовала, как потянуло холодком, и недовольно зашевелилась, реагируя на исчезновение большого теплого тела рядом.

– Что? Что такое? – сонно пробормотала она.

– Спи, дорогая, мне пора на дежурство. – Хэл поцеловал ее в макушку.

Розалинда зевнула и скинула с себя одеяла. Раз Хэл идет на дежурство, она последует за ним.

– Разве Белькур или Маккензи не могут отстоять первую вахту?

– Они и так крутили штурвал, пока мы с Уильямом помогали спасать людей со «Спартанца», – напомнил Хэл. Взяв у Эзры поднос с кофе и бритвенными принадлежностями, он закрыл дверь.

Потянувшись, Розалинда начала быстро одеваться.

– Тело Леннокса обнаружили?

– Нет. – Хэл приступил к бритью. – Еще день или около того мы продолжим двигаться вниз по течению, чтобы найти его, а заодно подобрать оставшихся в живых.

Розалинда поежилась.

– Надеюсь, что скоро мы найдем их всех. Утренний воздух показался холодным и бодрящим, когда они с Хэлом поднялись на капитанский мостик. Цицерон последовал за ними. Миссури под ними по-прежнему бурлила, но уровень воды значительно снизился и повсюду виднелись коряги и скопления мертвых деревьев; их и теперь торчащие сучья походили на костлявые руки приспешников Сатаны, пытающиеся схватить и утащить в преисподнюю несчастную зазевавшуюся душу. Вдоль кромки воды прохаживались белые цапли, высматривая рыбу себе на завтрак; с высоты небес сорвался стервятник и выловил из Миссури жирного окуня прямо там, где затонул «Спартанец».

Розалинда нахмурилась, потом улыбнулась, радуясь красоте дикой природы. Корпус «Спартанца», вернее, то, что от него осталось после пожара, вероятно, никогда не будет обнаружен, но жизнь продолжалась.

«Красотка чероки» подняла на борт десятки оставшихся в живых людей, которые теперь вповалку спали на главной палубе и на полу салона, безмерно счастливые уже тем, что спаслись.

Из кочегаров «Спартанца» почти никто не уцелел: они, вероятно, погибли в тот момент, когда сорвался паровой котел, что и послужило причиной пожара. Хатчера нашли в бессознательном состоянии, с обширной раной на голове, к тому же он сильно обгорел. Виола сомневалась, что он доживет до следующего вечера.

Что до Леннокса, то он бесследно исчез. Кое-кто из обслуживающего персонала «Спартанца» дал показания о том, что он находился в рулевой рубке и грязно ругался, наблюдая, как их нагоняет «Красотка», но после того как «Спартанец» врезался в берег и загорелся, его никто не видел.

На капитанском мостике «Красотки» царил идеальный порядок; ничто не выдавало напряжения прошедшей ночи. Двигатели под ногами Розалинды мерно рокотали на холостом ходу, готовые в любой момент привести пароход в движение.

– Доброе утро, – обратился Хэл к Нортону через переговорную трубу, при этом спокойно жуя соломинку, подобранную в яслях пустого стойла для перевозки скота.

Перед тем как заступить на дежурство, он неизменно совершал обход трюма и главной палубы, чтобы проверить, как распределен на судне груз, но на этот раз Розалинда уловила в его действиях желание убедиться, что на «Красотке» все в порядке. К счастью, ничего дурного он не обнаружил, и теперь, несмотря на холодное утро, она распахнула в рубке окна для улучшения обзора, как нравилось Хэлу.

– Ты готов отчалить? – крикнул Хэл в переговорную трубу.

– По первой команде, сэр, – немедленно отозвался Нортон. – Машины работают отлично.

– Тогда вперед. – Хэл взялся за штурвал и дал короткий гудок к отправлению. Матрос на берегу отдал швартовы и прыгнул на борт.

Положив ладони на рулевое колесо, Хэл спокойно отчалил, но при входе в фарватер бурные воды Миссури тотчас подхватили «Красотку» и развернули. Все же, несмотря на быстрое течение, вскоре она уже шла задуманным курсом с малой скоростью, послушная командам руля и готовая остановиться в случае обнаружения живого человека или бездыханного тела.

Из кают не доносилось никаких звуков, кроме звучного храпа: изможденные после ночного бдения офицеры и обслуживающий персонал крепко спали. Два матроса начали поливать палубу из шланга, а признаки деловой активности на камбузе указывали, что кок уже приступил к приготовлению завтрака. В целом же судно все еще дремало: никто не двигал груз, и О'Брайен не кричал и не ругался. Не было и недовольных пассажиров, требующих спозаранок кофе и жареной ветчины.

Розалинда замурлыкала как кошка; она всю жизнь вот так бы и простояла рядом с Хэлом и была бы счастлива.

Хэл повернул рулевое колесо, огибая подтопленное дерево, и в этот момент в открытую дверь влетел кинжал и вонзился в штурвал в дюйме от его большого пальца.

Какого черта?

В следующий миг в рубку ворвался Леннокс, босой, грязный, в матросской одежде с чужого плеча и с длинным охотничьим ножом. Быстро оглядевшись, он бросился на Хэла, и тот, грубо выругавшись, лягнул его по ноге, заставив отступить. Оставшись без управления, «Красотка» свернула с курса и устремилась к большой коряге.

Розалинда метнулась к штурвалу.

– Я буду за рулевого, Хэл! – выкрикнула она. Линдсей отпустил колесо, и Розалинда вцепилась в него обеими руками, в то время как течение дергало судно, словно насмехаясь над ее попыткой взять ситуацию под контроль.

Хэл выхватил свой арканзасский нож и, заслоняя Розалинду, встал в боевую стойку.

Розалинда сделала глубокий вдох и поклялась оправдать его доверие.

– Ну что, готов отправиться на тот свет? – крикнул Хэл Ленноксу.

– А ты? Тебе смерть больше к лицу, как и твоей матери потаскухе, – прохрипел Леннокс; пританцовывая перед Хэлом, он выискивал слабое место в его защите. Капитанский мостик, казавшийся раньше просторным, словно сузился, и Розалинда не представляла, как мужчины смогут здесь драться.

– Линдсей, что там у вас происходит? – донесся из переговорной трубы голос Нортона.

– Здесь Леннокс! – крикнула Розалинда.

В этот момент Цицерон залился лаем и кинулся на непрошеного гостя.

– Будь ты проклят, Линдсей! – прорычал Леннокс. – Ты не доживешь до полудня, и Донован тоже.

За спиной Розалинды послышался лязг металла, но она не могла обернуться, так как все силы сосредоточила на коварной стремнине впереди и прибрежных водах, забитых топляком и вырванными из земли деревьями.

С главной палубы доносились крики, но подоспеет ли помощь вовремя?

По правому борту впереди замаячила коряга, и Розалинда, расставив для устойчивости ноги, налегла на штурвал, пытаясь противостоять бурному течению и отвернуть «Красотку» от опасности.

Хэл по-прежнему стоял спиной к Розалинде, защищая ее; он был холоден как лед и спокоен. Он не имел права на ошибку, так как от него сейчас зависела жизнь его жены. Лучше всего увести Леннокса в другое место – туда, где с ним легче будет справиться.

Резким броском вперед Хэл ударил Леннокса плечом в грудь, и тут же ребра обожгло огнем – это нож Леннокса оставил на его коже глубокий след.

Внезапно на них посыпались обломки дерева, и мужчины вывалились из рубки. Прокатившись около ярда, они упали на крышу главной палубы и тут же вскочили на ноги. Следом за ними из рубки выпрыгнул Цицерон и, прошмыгнув под ногами Хэла, укусил Леннокса за лодыжку.

– Чтоб она сдохла, эта паршивая шавка!

Пока Леннокс стряхивал с себя собаку, Хэл снова пошел в атаку, и лезвие его ножа пропороло Ленноксу плечо. Потом они закружились по узкой крыше, и в свете восходящего солнца клинки их ножей отливали кровавым блеском. В клетке в нескольких футах от них проснулись и удивленно раскудахтались куры, поглядывая на начинавшуюся сразу же за клетками прачечную, точнее то, что от нее осталось. Похожая раньше на аккуратную солнечную веранду, теперь она лежала скопищем развороченных стен и поломанных жердей.

«Красотка чероки» немного покачивалась, однако Розалинде все же удавалось удерживать судно на курсе. Снизу до нее доносился голос Сэмпсона – он отдавал команды своим людям, спешившим на помощь Хэлу. В другой ситуации Хэл рассмеялся бы, слушая отборную брань капитана, но сейчас его внимание занимал Леннокс – самый опасный противник из всех, с кем ему доводилось драться.

Внезапно Леннокс сделал выпад, и в занесенной для смертоносного удара руке сверкнуло длинное лезвие охотничьего ножа. Хэл почти инстинктивно блокировал удар. Едва не соприкасаясь головами, они некоторое время боролись, пытаясь преодолеть силу друг друга.

Лицо Леннокса исказила гримаса ненависти.

– Я выпущу из тебя кишки, – проревел он, – и твоего гаденыша-зятя, а потом покажу твоей сучке, кто здесь хозяин!

Однако слова негодяя, вместо того чтобы напугать противника, произвели на Хэла прямо обратный эффект, и он всем своим весом навалился на руку Леннокса. От такого напора его противник потерял равновесие, поскользнувшись на заиндевевшей крыше, и отступил, после чего принялся искать возможности для новой атаки.

Желая отвлечь Леннокса, Хэл ринулся вперед, используя массу своего тела и хитрые приемы, которым научился в речных портах. Их клинки снова скрестились, и когда Хэл пригнулся, нож Леннокса скользнул по его щеке, пройдя над старым шрамом. В тот же момент он наступил на ногу Леннокса и полоснул его ножом по руке.

Леннокс с проклятиями отскочил под прикрытие большой клети с курами, Цицерон, рыча, кинулся за ним; Хэл тем временем обошел клеть с другой стороны. Выглянув из-за угла, он увидел, что Леннокс, отбиваясь от Цицерона, стоит на небольшом открытом участке и в двух футах за его спиной в крыше прачечной темнеет дыра с неровными краями, сквозь которую виднеются бочки с водой, выпускные трубы и край навесной палубы, плавно сбегающей к гребному колесу. Теперь они находились так близко от кормы, что Хэл воспринимал вибрацию гребного колеса как удары своего сердца.

Под ногами раздавался стук дверей – это товарищи Хэла выбегали из своих кают, спеша ему на помощь. В лучах утреннего солнца поблескивали натянутые по обе стороны балансировочные цепи.

Цицерон с неистовым лаем бросался на Леннокса, оттесняя его к краю крыши, и когда негодяй инстинктивно попятился, то оступился и провалился в прачечную. Чтобы установить падение, он попытался ухватиться за край крыши, но дерево под его пальцами начало крошиться, и, разразившись потоком ругательств, он исчез из виду.

Придерживаясь за резной карниз для устойчивости, Хэл спрыгнул на навесную палубу, и тут же ему навстречу вышел Леннокс; одновременно с мостика послышалась громкая брань Розалинды, и «Красотка» вильнула влево, вероятно, огибая корягу. Затем Розалинда, исправляя курс, резко заложила руль вправо.

Леннокс пошатнулся и опустил нож. В тот же миг Хэл, пользуясь возникшей заминкой, зажав в зубах лезвие своего арканзаса, подпрыгнул и схватился обеими руками за балансировочную цепь, а затем, раскачавшись на ней, с силой ударил Леннокса ногами в грудь.

Отлетев назад, Леннокс свалился с палубы, исторгая громкие проклятия, переросшие вдруг в нечеловеческий, леденящий душу крик. Потом все смолкло.

Гребное колесо «Красотки чероки» запнулось, словно буксуя, и судно задрожало, но вскоре вибрация прекратилась и колесо заработало в прежнем ритме. Судно безмятежно продолжало движение, купаясь в лучах утреннего солнца. Теперь за штурвалом стоял сам Хэл, а прибывшие на помощь матросы сгрудились вокруг него.

Передав штурвал одному из членов команды и держа нож наготове, Хэл подошел к ограждению палубы и перегнулся через корму, но увидел в воде лишь расплывающееся красное пятно, которое уносило течением.

Рядом с Хэлом собрались все его друзья и вместе с ним высматривали их общего врага, а Цицерон громко лаял, словно требуя, чтобы Леннокс явил свое лицо. Тем временем впереди по курсу возник новый завал из сбившихся в клубок деревьев и мусора.

Внезапно куча веток качнулась на волне, и ее края погрузилась в воду, а когда она вынырнула, с ней вынырнули две ноги в дешевых суконных штанах. Вода вокруг них сразу стала алой.

Это было все, что осталось от Леннокса, вернее от его тела. Миссури, забрав остальное, сама совершила суд над жестоким шантажистом.

– Хорошее судно никогда не станет терпеть на борту присутствие зла, – заметил Сэмпсон и убрал свой «кольт» в кобуру, а Белькур перекрестился.

– По крайней мере Розалинда сможет спокойно спать по ночам, – медленно произнес Хэл и, сделав глубокий вдох, подумал, что теперь у них с Розалиндой впереди целая жизнь.

Год спустя Хэл сидел в своей библиотеке в Нью-Йорке вместе с отцом и Уильямом. Когда-то этот большой городской дом в Манхэттене принадлежал родителям Розалинды, а теперь стал нью-йоркским пристанищем для нее и Хэла. Дом украшали произведения искусства и мебель, назначение которой состояло в том, чтобы служить человеку, а не быть объектом одобрения критиков.

Библиотека занимала огромное помещение в два этажа, заставленное доверху книгами в кожаных переплетах и статуями великих мыслителей. В одном углу располагался большой камин, в другом – камин поменьше. Возле каждого из каминов стояли кожаные кресла и старинные столики красного дерева; поверх дубового паркета лежали персидские ковры, играя яркими красками в свете алебастровых ламп.

Перед огнем на матрасике с монограммой сладко посапывал Цицерон. Тихо тявкнув, он перевернулся на спину и задергал лапами, словно преследовал во сне добычу.

Улыбнувшись собачьему счастью, Виола и Розалинда продолжили свою оживленную беседу; судя по приглушенному тону, они обсуждали беременность Виолы.

Розалинда старалась не показывать Хэлу, как радуют ее разговоры о скором появлении младенца. Сама она никогда не заговаривала с ним о детях и с искусством опытного игрока пресекала вопросы друзей на эту тему.

– Как бизнес, Уильям? – спросил Старик.

– Мог бы быть лучше, особенно армейские контракты. Спасибо за подсказку Пьерпонта Моргана насчет вероятности возникновения в конце года паники в деловых кругах. Я консолидирован ценные бумаги, как он и советовал, чтобы уменьшить риск остаться с обесцененным акционерным капиталом на руках.

– Я тоже, – сообщил Хэл. – Я распродал акции слабых железнодорожных компаний и сконцентрировался на преуспевающих. Кто бы мог подумать, что вся эта болтовня о том, какую железную дорогу речник менее всего хотел бы лицезреть, окажется столь полезной?

Мужчины дружно посмеялись над странностями ситуации.

– «Красотка чероки» уже начала ходить вверх по Миссури от Канзас-Сити? – поинтересовался Уильям.

– Да, сегодня утром, – ответил Хэл. – Она перезимовала в низовьях Миссисипи, занимаясь перевозкой хлопка. Сэмпсон также испробовал ее в качестве экскурсионного судна с посещением Нового Орлеана в последний день карнавала.

– «Красотка» необыкновенно элегантна. Думаю, она будет пользоваться популярностью, – заметил Старик.

– И приносить большие доходы. Мы сумели сохранить команду в полном составе на протяжении всей зимы, не отправляя никого в четырехмесячный отпуск.

– Отлично. Своими судами на Миссури и новым флотом в Чикаго ты скоро затмишь самого коммодора Вандербилта. Кстати, раз мы его упомянули, как вел себя коммодор во время завтрака, сын? – спросил Ричард.

Сын. Признание, прозвучавшее в этом простом слове, согрело Хэлу сердце.

– Он был очень вежлив. Уильям тихо присвистнул.

– Поразительно. Хэл пожал плечами.

– Бабушка Розалинды и мать коммодора, ставшая крестной матерью матери Розалинды, были лучшими подругами.

– Единственный человек, которого когда-либо уважал этот высокомерный гордец, – произнес Старик со вздохом и поднес ко рту чашку с чаем, по-видимому обдумывая значимость происшедшего. После смерти жены он сильно похудел и на его лице образовались глубокие морщины, но кожа постепенно приобрела здоровый цвет, и он стал намного бодрее.

Известие о беременности Виолы Ричард встретил с улыбкой.

– Полагаю, сегодня Вандербилт к нам присоединится, чтобы не упустить возможности отобедать с президентом и генералом Шерманом.

– Коммодор придет в «Перикл» по нашей инициативе.

– Так же как и Белкнап, – добавил Уильям. – Судя по всему, ваша беседа с ним насчет бухгалтерской книги Этериджа произвела эффект, сэр.

Старик приподнял брови.

– В самом деле?

– Он из кожи вон лез, стараясь убедить меня, что относится ко мне с величайшим почтением и надеется, что «Донован и сыновья» будут и впредь еще много лет обслуживать армию Соединенных Штатов. – Уильям хмыкнул. – Хотя я буду первым ирландским папистом, кто войдет под священные своды залов клуба «Перикл», он даже не посчитал нужным упоминать об этом.

Хэл и Ричард дружно рассмеялись, Уильям не замедлил к ним присоединиться. Женщины вскинули головы и тоже одобрительно заулыбались. От этого проявления семейной сплоченности Хэл ощутил прилив тепла.

Первым умолк Старик, вытирая слезы радости.

– Один Бог знает, какое удовольствие я получил, когда заставил этих надутых старых дурней принять тебя в клуб, Уильям.

– Я бесконечно благодарен вам, сэр. – Уильям протянул тестю руку, и некоторое время они не разнимали ладоней.

Старик определенно изменился – это был уже не тот человек, который не желал разговаривать с ослушавшейся его дочерью и ее мужем-ирландцем. Теперь он сам заставлял общество принять ирландца как настоящего члена его семьи. Хэл никогда не думал, что такая перемена возможна.

Разомкнув руки, мужчины взялись за чашки, словно устыдились чрезмерного проявления эмоций.

– Какой подарок ты приготовил Розалинде по случаю ее двадцатипятилетия? – негромко спросил Уильям.

– Бриллианты, – так же тихо ответил Хэл. – Она показала себя таким отличным коммерсантом, что мне захотелось преподнести ей нечто особенное. Я собираюсь вручить их сегодня, а не завтра, чтобы она могла надеть драгоценности на банкет.

– Великолепный подарок. Твоя жена будет довольна, – заметил Старик.

По спине Хэла пробежал холодок. В самом ли деле Розалинда будет довольна? Действительно ли это самый лучший подарок для нее?

– Да и твоя мать…

Тут Старик осекся. По негласному договору ни он, ни Хэл, ни Виола в семейном кругу никогда не говорили о Дездемоне. Публично они произносили приличествующие банальности, скрывая груз страшного предательства, который она им оставила.

– На прошлое Рождество я подарил Виоле ожерелье из аметистов и бриллиантов, – прервал неловкую паузу мелодичный голос Уильяма, но Хэл его не слушал.

Разве вкус матери является достаточной гарантией того, что и Розалинде это понравится? Дездемону волновала исключительно собственная красота и высокое положение в обществе, а дети были для нее лишь средством достижения успеха, а не объектом материнской любви и нежности. Она, ничуть не переживая, отворачивалась от сына, когда его наказывал отец.

Невозможно представить, чтобы и Розалинда поступала таким же образом. Она будет драться как тигрица, чтобы защитить свое дитя, что доказала, когда стояла насмерть, стремясь в целости и сохранности провести «Красотку чероки» по опасным водам Граблей Дьявола.

Она хочет детей, и он может подарить их ей. Но хватит ли ему смелости решиться на это? Поколения Линдсеев били своих сыновей с благой целью воспитания. При мысли увидеть свое несчастное, избитое чадо, истекающее кровью, у Хэла потемнело в глазах как от удара в солнечное сплетение. Сможет ли он нарушить традицию?

Ответ пришел сам собой. Он не будет одинок. Розалинда поможет ему перебороть наследственность, чтобы их дети не страдали. Хэл переместил взгляд на жену и прищурился. Может ли он пойти на риск? Вернее, может ли он продолжать отказывать женщине, которую любит больше жизни?

Обдумывая свои возможности, Хэл нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

В тот вечер Розалинда изо всех сил держалась за столбик своей чипендейловской кровати красного дерева, пока Нелли О'Хара, младшая сестра дорогой Бриджит, затягивала ее корсет. Даже год спустя ее тело по-прежнему предпочитало простор мужской одежды, упрямо отказываясь принимать модные женские формы.