– Вы должны быть честны и если вы говорите что хотите сбежать, вы бы уже убежали с теми потому что сегодня любой мог не выдержать и сбежать. Я знаю, что вы не беглецы, и я бы… Ваша жизнь драгоценна для меня. Так же драгоценна как жизнь Джона и я не… То что я делаю, я делаю взвешенно, справедливо и судьбоносно. И я ждал невзирая на всю очевидность. Спокойно, спокойно, спокойно, спокойно. Сядьте, сядьте, сядьте. Я так сильно, так сильно старался. Кое-кто здесь пытается выяснить, что это такое. Что сейчас будет. Кто же это? Уберите отсюда Дуайера, пока с ним что-нибудь не случилось. Все кончено. Все кончено. Какое наследство, какое наследство. Знаете, лишь Красные Бригады имели хоть какой-то смысл. Они вторглись в нашу частную жизнь. Они вторглись в наш дом. Они шли за нами шесть тысячь миль в никуда. Красные Бригады показали им правосудие: Конгрессмен мертв. Пожалуйста давайте примем какой-нибудь препарат. Это просто. От этого не бывает конвульсий. Это совсем-совсем просто. Прошу вас, примите его, пока не поздно. Говорю вам, оборонные войска правительства (GDF??? – не нашел) скоро придут сюда, действуйте, действуйте, действуйте. Не бойтесь умереть. Если эти люди высадятся здесь они подвергнут пыткам наших детей. Они подвергнут пыткам многих наших людей. Они будут пытать наших стариков. Мы не можем этого допустить. Вы что, собираетесь отстраниться от тех, кто застрелил конгрессмена – кто б они ни были? Я не знаю, кто его застрелил. Они говорят о мире. Они считают, что у них есть право и сколько еще убито. О Бог мой. Боже Всемогущий. Я не знаю, как они осмеляться хоть когда-нибудь написать о нас. Слишком поздно. Слишком поздно. Конгрессмен мертв. Конгрессменша мертва. Многие наши предатели мертвы. Они все еще валяются там мертвые. Я не делал этого, это сделали мои люди. Они – мои люди и их слишком сильно провоцировали. Их слишком сильно провоцировали. То что случилось здесь было слишком… это было актом провокации. Умоляю вас, поспешите. Пожалуйста, поспешите с этим лекарством. Вы не знаете, что наделали. Я пытался. Они увидели, как это случилось. Побежали в джунгли и бросили свои пулеметы. Вам нужно шевелиться. Вам нужно принять это лекарство. Вам нужно шевелиться. Они будут здесь через двадцать минут. Вам нужно уйти именно так. Это единственный способ уйти. У нас теперь нет выбора, мы потеряли влась выбирать. И я очень надеюсь, что все эти батальоны остануться там, где их место, и не заявятся сюда. Это трудно. Это трудно но только поначалу это трудно. Это трудно только поначалу. Жизнь, если вы посмотрите на смерть, это только кажется, жизнь намного труднее. Вставать каждое утро и не знать что случится, что приносит ночь, это труднее, это намного труднее. Прошу вас, ради Бога, давайте смиримся с этим. Мы жили так, как никто до нас не жил и не любил. Мы поимели от этого мира столько, сколько возможно. Давайте просто покончим с этим. Давайте покончим с этой мучительной агонией. Это намного, намного труднее – смотреть как вы медленно умираете день за днем. И с младенческого возраста до самых седин вы медленно умираете. Это революционное самоубийство. Это не саморазрушительное самоубийство. Они заплатят за это. Они довели нас до этого и они заплатят за это. Я пророчу им эту участь. Кто хочет умереть со своим ребеном имеет право умереть со своим ребенком. Я думаю, что это человечно. Я хочу умереть. Я хочу увидеть, как вы справитесь с этим. Они могут взять меня. И они могут делать все что ни захотят. Я хочу увидеть, как вы умрете. Я больше не хочу видеть как вы живете в этом аду. Никогда, никогда, никода. Мы пытаемся. Все расслабьтесь. Лучшее, что вы можете сделать – это расслабиться и у вас не будет проблем. У вас не будет проблем с тем что произойдет если вы просто расслабитесь. Этого не нужно бояться. Этого не нужно бояться. Это друг. И вот вы сидите здесь так покажите свою любовь друг другу. Умрем, давайте умрем, давайте умрем. Кто это такие? Мы ничего не можем поделать. Мы не можем, мы не можем отстраняться от своих же людей. Двадцать лет пролежать в каком-то старом гниющем приюте для престарелых. Протащить нас сквозь все эти мучительные годы. Они схватили нас и заковали в цепи и это ничто. Вот это что такое, и это не с чем абсолютно не с чем сравнить все это. Они ограбили нас лишили нашей земли и схватили нас и выгнали нас а мы лишь пытались найти себя. Мы пытались найти новое начало но теперь слишком поздно. Вы не можете отстраняться от своих братьев и сестер. Я никак не могу себе этого позволить. Я… Я отказываюсь. Я не знаю, кто произвел выстрел. Я не знаю, кто убил конгрессмена, но моя совесть говорит мне, что это я убил его. Вы понимаете, что я говорю? Я убил его. Ему было абсолютно незачем приходить сюда. Я сказал ему не ходить сюда.

Когда спустилась ночь, случилась странная и удивительная вещь. Дети у окон спален, выходящих на море, в восторге смотрели на призрак, выплавший из морского тумана. Это было похоже на кадр из какого-то фильма: величественное судно, с полной оснасткой и горящили факелами на носу и корме, медленно и торжественно заходило в порт. Наверняка никто из многих тысяч наблюдателей сего видения не обратил внимания на то, что никакого ветра не было, что паруса безжизненно свисали с мачт. И никто не задал себе вопрос, какие силы втягивали в гавань этот призрак галеона. Рыбачьи лодки превращались в карликов в тени гигантского судна, вызывавшего в памяти образы славного прошлого Уитби. Триумфальных дней, когда Капитан Кук, подняв паруса, вышел в плаванье из этой же самой бухты. Дней, когда крупнейшие в Европе китобойные флотилии были приписаны к этой деревеньке. Дней, когда величественные суда вроде этого толпились в гавани, когда на пристани рубили топорами туши огромных китов, кода шлюхи орудовали на выгуле и город трясся от рева матросов, несущихся из таверны в таверну. Дней, когда брань и похвальба летели с лодок в переулки.

Толпа местных жителей собралась у доков; к ней присоединился штатный фотограф «Эха Северного Йоршира», сгоравший от желания заполучить снимок для первой полосы ближайшего издания газеты. С высоты кормы невидимые руки сбросили крепкую веревку, и местный рыбак привязал судно к причалу. С борта под звук скрипящих тросов медленно спустились сходни, упав на булыжники с оглушительным эхом.

Местные жители сгрудились вокруг, чтоб посмотреть, какое карго им привез величественный бриг, какие экзотические гости соизволили пожаловать в их сонный прибрежный городок столь элегантным образом.

Сперва им показалось, что это водопад. Пенная лавина хлынула через планшир на сходни и полетела хлопьями на потрясенную публику. Потом, с единым криком ужаса, зеваки ломанулись кто куда, когда первая тысяча огромных черных крыс каскадом рухнула на причудливо мощеную пристань. Многие оказались недостаточно проворны, и были тут же сбиты с ног бурлящей массой грызунов, попадав в обморок от жуткой вони чумного разложенья, воплощенной в отвратительных созданьях. Сонмище проклятых тварей мгновенно рассыпалось, ринувшись в каждую улицу и аллею живописного Йоркширского туристского центра; многие люди нырнули в воды гавани, но даже те, казалось, состоялись сплошь из крыс.

Через пару минут у доков никого не осталось. Никого, чтоб увидеть выгрузку настоящего карго зловещего корабля.

Пальто Влада Варстрома свободно болталось у него на плечах, и он, высоко вздымая горящий факел, неуверенно и спотыкаясь спустился по сходням. Позади него шли остальные участники группы «Псы Тора». Ни один возбужденный зевака не сфотографировал, как они шествуют по живописным улочкам. Никто не увидел, как они, шатаясь, взбираются по сотне ступеней к Аббатству. Они шли в полном молчании, время от времени спотыкаясь на выбоинах старинной кладки, но никто из них ни разу не глянул под ноги. Они лишь качались на месте секунду-другую, чтоб обрести равновесие, и продолжали свой путь. Глядя прямо перед собой немигающими глазами, странный ансамбль проторил себе путь сквозь периметр фестивальной толпы. Пестрое сборище готиков и сатанистов, стареющих байкеров и панков в черном прикиде молча расступилось, чтоб пропустить их; все как один подпав под гипноз зловещей процессии. Потом, за их спинами, в толпе пробудился ропот.

– Эй, мужики! Это ж ебаные «Псы Тора», в натуре!

– Это чо же это, «Псы», или чо ли?

– Круто! Это же «Псы»! Ебать меня в рот!

Когда призраки-готы взошли на сцену, «Австралийский Погром» заканчивал свое выступление. Не сговариваясь, антиподные торгаши кавер-версиями побросали свои инструменты и дружно свалили. Будто они каким-то образом догадались, что сии скандинавские сатанинские скальды были некими глашатаями Зла.

Варгстром швырнул горящий факел в толпу, обратив в горящие чучела нескольких членов прикинутой в черное публики, после чего подобрал со сцены гитару. Она все еще была включена, и он с грохотом взял атональный, экспериментальный аккорд. Прочие члены команды последовали его примеру; один взял в руки бас, другой встал за клавиши, третий уселся за барабаны. Фестивальная тусовка пялилась на все это в потрясенном молчании, нарушаемом только жуткими сэмплами человеческих криков и записью Джонстаунской суицидной речи, которую «Австралийский Погром» крутил на протяжении всей своей программы.

Билко стоял рядом с Дэб, Тиш и всей кодлой у самой сцены. Они были в полном опизденении. Какой охуительный выход! Стоило сюда ехать хотя бы для того, чтобы увидеть это, пускай они уже насладились блестящими выступлениями «Суккубуса», «Адских Шлюх», «Христианских Хуесосов», «Сестер Милосердия», «Баухауса», «Сепультуры», «Зэ Неф», «Роз Лавины», «Австралийского Белого Дома» и «Австралийского Погрома». Конечно, все эти банды были горячи, как говно, но «Псы Тора» были совсем из другого измерения, и, судя по первым же звукам, они привезли абсолютно новый материал.

– Пиздец! – сказала Дэб.

– Охуительно! – сказала Тиш.

– Круто! – сказал Билко.

Вопли десятков тысяч мертвых и умирающих христиан взлетали и падали, как листва на ветру, но Джим-Иеремия продолжал все равно:

– Умрите с уважением. Умрите с долей благородства. Отдайте свои жизни с благородством, не отдавайте их со слезами и криками. В смерти нет ничего такого. Это как сказал Мэк, это будто ты входишь в другую плоскость. Не надо, не надо так волноваться. Прекратите эту истерику. Не так должны умирать коммунисты и социалисты. Не так мы должны умирать. Мы должны умирать с благородством. Мы должны умирать с каким-никаким благородством. До сих пор у нас не было никакого выбора, теперь у нас есть хоть какой-то выбор. И что, вы думаете, они позволят этому случиться и позволят нам избежать ответственности? Вы должно быть сошли с ума. Это только… Чтобы вы обрели покой. О Боже. Матери, матери, матери, матери, матери, прошу вас. Матери, прошу вас, прошу вас, прошу вас, не надо. Не делайте этого. Не делайте этого. Отдайте свою жизнь со своим ребенком но не делайте этого. Освободитесь, наконец. Сдерживайте свои эмоции. Сдерживайте свои эмоции. Лекарство не причинит вам боли если вы будете сдерживать свои эмоции. Если вы будете спокойны. Вы говорте, подобного никогда не происходило. Но так поступало любое племя в истории. Любое племя перед лицом аннигиляции. Все индейцы Амазонки делают это прямо сейчас. Они отказываются рожать миру младенцев. Они убивают каждого младенца приходящего в этот мир потому что они не хотят жить в подобном мире. Успокойтесь, успокойтесь. Смерть – это… Я говорю вам мне все равно сколько криков я слышу. Все равно сколько задушенных воплей. Смерть в миллион раз предпочтительнее, чем еще десять дней такой жизни, как эта. Если б вы знали, что вас ждет впереди, если б вы знали, что вас ждет впереди вы бы с радостью умирали сегодня ночью. Смерть, смерть, смерть естественна для людей. Спросите самоа, они умирают, как ходят и дышат. Просто будьте благородны, будьте самим благородством. О, прекратите твердить им, что они умирают. О взрослые, остановите же это безобразие. Взрослые, взрослые, взрослые, я призываю вас прекратите это безобразие. Я призываю вас прекратить дергать ваших детей когда все чем они занимаются это они обретают благодать и покой. Я призываю вас прекратить это сейчас же если у вас есть хоть капля уважения. Мы же черные и гордые, и мы социалисты, или что же мы такое?! Ну-ка, прекращайте это безобразие. Хватит этого бреда. Вы возбуждаете ваших детей.

Нет, нет никакой печали в том что все кончено. Я рад что все кончено. Поторопитесь, поторопитесь дети мои, поторопитесь. Не отдадим себя в руки врага. Поторопитесь дети мои, поспешите. Среди нас есть старики я беспокоюсь за них, торопитесь же. Я не хочу оставлять своих стариков во всем этом дерьме. Ну же, быстро, быстро, быстро, быстро, быстро… Больше не будет боли, Эл. Я сказал, больше не будет боли, Эл. Боли нет. Джим Кобб в этот момент уже лежит мертвый на летном поле. Запомните этот момент. Все моменты, когда он… вот эти люди, торговцы ненавистью. Все что мы делаем, мы отдаем свою жизнь. Мы не позволим им отобрать нашу жизнь, мы отдаем свою жизнь. Нас тошнит от их лжи и мы просто-напросто хотим мира. Все что для этого нужно это выпить напиток, чтобы уснуть. Вот что такое смерть, это сон. Неважно. Я устал от всего этого. Если вы не… не последуете моему совету вы пожалеете. Вы пожалеете. Если мы сделаем это то пусть и они сделают это. Верьте мне… Вы должны преступить черту. Мы так любили петь хором. Сей мир, сей мир, он совсе не наш дом. Конечно же, нет. Мы всегда повторяли. Конечно же, нет. И мы не хотим говорить ему. Не хотим говорить ему всего одну вещь. Успокойте этих детей. Разве не может хоть кто-нибудь успокоить этих детей объяснить им что это всего лишь релаксация перехода в иную плоскость. Мы подадим пример всем остальным. Мы подаем… Целая тысяча человек заявивших нам не нужен подобный мир. Возьми у нас наши жизни. Мы отдали их. Мы устали. Мы не кончали жизнь самоубийством, мы совершили акт революционного самоубийства в качестве протеста против условий жизни в нечеловеческом мире.

Джим– Иеремия закончил свою речь как раз когда последний из протестовавших христиан с воплем завершил свою предсмертную агонию. Бледный богомолец, уже не одержимый, всего лишь проклятый, споткнулся, повалился замертво на сцену и уставился незрячими розовыми буркалами на десятитысячную толпу фиолетоволицых христианских трупов, ковром устилавших волнистые холмы перед сценой.

С другой стороны разрушенного Аббатства Влад Варгстром извлек из гитары еще один судорожный аккорд, и в тот же момент Билко крикнул, как от смертельной боли. Тиш, Дэб и вся кодла отпрянули в ужасе, когда он, внезапно скорчившись, рухнул рядом с ними на землю. Толпа моментально рассыпалась в стороны, пока одетый с иголочки оккультист содрогался в агонии. Билко почувствовал себя, как несчастный чувак из тысячи виденных им фильмов про оборотней. Он ощутил, как миллионы терзаемых пыткой духов забираются в его тело и пытаются перелопатить его мускулы, кости и внутренности в некую новую и дьявольскую форму. Внезапно его костяк отказался справляться с бесчисленными адскими легионами, пытавшимися заполонить саму его душу, и с воплем, впрочем, мгновенно заткнувшимся, Билко взорвался; его кровь и кишки, на микросекунду зависнув в воздухе, изобразили в красках вечную муку духов. Текучие формы агонизирующих фантомов, которых Билко по недомыслию вызвал в земное измерение, временно зафиксировались в туче его хрящей и мозгов, которая будто зависла между землей и небом над головами охваченной ужасом фестивальной тусовки. Потусторонние буркала шевелились, как кляксы, у них на глазах. Удаленные зрители дружно вопили «оооооо!!!» и «аааааа!!!», будто все это было всего лишь чем-то типа дьявольского фейерверка или частью лазерного шоу «Псов Тора» или типа того. Потом, пока «Псы» давали говна как стая тормозных макак под винтом, орды духов из ада исчезли в полуночном небе, и задранные физии фестивальной публики оросила ровная морось Билкодождя.

Варгстром и Компания тоже разваливались на части, в буквальном смысле этого слова. Лохмотья кожи валились на сцену под ноги сатанинских скальдов, пока от них не остались только скелеты, все так же спастически лупящие в свои инструменты. Но внезапно как будто кто-то пустил весь ебучий видеоклип в обратную сторону; комья жира, кожа и мускулы, казалось, полетели обратно на место. Как будто некие невидимые руки лепили пластилиновые модели на скелетных каркасах экс-шведов, которые с уморительными ужимками прыгали по сцене подобно дурно анимированным куклам в каком-нибудь воскресном мультсериале про Синдбада. Но в существах, возникавших на сцене, не было абсолютно ничего комичного. И они были мало похожи на нордических рокеров, чьи тела стали просто сырьем для чьего-то злого дизайна. Пока продолжалась зловещая трансформация, тусовщики один за другим взлетали вверх из канавы, вырытой перед сценой; вопли ужаса умирали в их глотках, когда их тела размазывались по тушам отвратительных гибридных мутантов, как какая-то глина для лепки. Уродливые рогатые монстры с чешуйчатыми крылами, со множеством сисек и мудей по всему телу, покрытые языками и щупальцами, пялящиеся на мир сквозь множество глаз, стояли теперь на сцене вместо «Псов Тора», которых в буквальном смысле больше не существовало, хотя какая-то часть их плоти и послужила макетом, по которому были созданы эти страшные демоны.

Монстр, некогда бывший Варгстромом, подошел к микрофону.

Кое-кто из сильнее всего набухавшихся членов публики радостно загоготал. Кое-кто из ужравшихся кислотой придурков решил, что именно он, и лишь он один, увидел в галлюцинациях все ужасы истекших минут. Все прочие просто смотрели, разинувши рты от ужаса.

Загробный рев грянул из гаргантюанских фестивальных колонок:

– Говорят, что Дьявол сочинил все лучшие песни! – казалось, пророкотал злобный голос, – И знаете что? ЭТО ТАК!!!

После чего демонический зверь-"барабанщик" в глубине сцены, дав лихой брейк, начал наяривать ударное вступление, звучавшее мучительно знакомо. И когда он начал играть, земля перед сценой с грохотом разошлась. Языки огня взвились высоко в небо, и воздух наполнился вонью горящего мяса, так как сотни несчасных тусовщиков рухнули в страшную яму. Но тут вдруг прямо из врат Гадеса показалась маленькая фигурка, окруженная чавкающим и визжащим сонмом зловеще-выглядящих рептильных тварей, не подчиняющихся законам природы, которые вылетели, киша, из Ада и распространили свое зловещее присутствие по всей ныне проклятой публике, зверски терзая и распиная обсирающихся от ужаса готов. Люцифер поднимался, и Люцифер был мужчиной. Средних лет и с лысеющей головой. Казалось, его ничуть не тронуло бесовское пламя, и он запросто взобрался на сцену и схватил микрофон.

Люцифер дал воздуху кулаком по морде и крикнул: «Хэллоу, Уитби!», после чего запел первый куплет бессмертной «Кончу в твои волосы сегодня ночью».

– Ой! – только и сумела, поборов свой ужас, провопить Дэб, когда бывший барабанщик и сменный вокалист знаменитой группы «прогрессив-рока» принялся исполнять свои фирменные па. – Это ж ОН!!!

После чего Земля под ее ногами прекратила существование и она стала падать, и падать, и падать.

И кричать, и кричать, и кричать.

Навсегда.