Глава VII

Мигрени мисс Браун растягивались иногда на три дня: один требовался на обзаведение мигренью, другой – на лечение, и третий – на то, чтобы оправиться от последствий лечения. Благодаря этому обстоятельству, наша героиня смогла посетить остров в третий раз.

Это посещение совсем не походило на прежние.

Она едва пришвартовалась к лиственнице и увидела, что колючие ежевичные плети вновь перекрыли проделанный ею проход, как плети стали вдруг сами собой подниматься. В прошлый раз, после того, как она удалилась, проход пришлось перекрыть из страха перед другими человеческими существами, однако маленький Народ прикрепил к ежевичным плетями множество сплетенных из конского волоса веревок, за которые теперь рьяно ухватилась отборная команда техников. Через минуту перед Марией открылась широкая дорога.

Она поклонилась техникам и пошла к храму, но, едва достигнув лужайки, остановилась, как вкопанная.

На трех сторонах мощеной площадки храма в полном молчании стоял Народ лиллипутов. На канатиках конского волоса, натянутых между колоннами, трепетали гроздья красных, зеленых и желтых флажков. В центре развевалось знамя, в котором Мария признала государственный флаг Англии, даром что диагональные красные полоски на нем отсутствовали. Настоящий «Юнион Джек» был учрежден через много лет после того, как завершилась эпоха Хогарта, хотя Мария об этом не знала. Под стародавним флагом стоял небольшой оркестр – странноватый оркестр восемнадцатого столетия с флейтами, скрипками и барабанами. При появлении Марии толстый капельмейстер взволновался, взмахнул руками, и грянула музыка. Оркестр играл «Британских гренадеров»!

Мария стояла неподвижно, пока мелодию не проиграли дважды от начала и до конца, – конский волос смычков пиликал по струнам из мышиных жил, весело переливались под белыми пальцами камышовые флейты, и гром желудевых барабанов раскатами валил по площади. После того, как отзвучала последняя нота, Мария, вдохновленная воспоминанием о плененной ей лиллипутке, со всем искусством, на какое была способна, присела в реверансе. Она помнила, что реверанс исполняется медленно и если учесть, что этот был самым первым в ее жизни, получился он просто замечательно.

Подняв голову, Мария увидела картину, которую иначе, как чудесной, и назвать было нельзя. Все маленькие женщины также присели в реверансе, да так и остались! Каждый маленький мужчина выставил вперед левую ногу, правую согнул под прямым углом к левой и склонился перед Марией, или вернее, как говаривали в прежние дни, «сделал ей ножкой».

Когда лиллипуты с тихим шелестом распрямились, капельмейстер описал палочкой несколько замысловатых парабол, грозно грянули барабаны, и оркестр, наигрывая «Остров честный, остров тесный», перестроился и расступился, обнаружив Главный Сюрприз, до поры до времени скрытый спинами оркестрантов.

Сюрприз же был вот каков: во-первых, не превосходящий величиною наперстка винный бочонок со сбитым верхним донышком, во-вторых, зажаренный целиком и помещенный на три зеленых лавровых листа бычок, в-третьих, шесть хлебов из травяного семени, размером с грецкий орех каждый, и в последних, одна из ее собственных шоколадок, сохраненная специально для этого случая, хотя лиллипуты с преогромным наслаждением съели бы сей раритет сами.

Они приглашали ее отобедать.

Мария была очарована настолько, что не нашла никаких слов. Поэтому она отпустила еще один реверанс, поскромнее, царственно взошла по ступеням и опустилась на колени, дабы отведать предложенных яств.

Вино оказалось из бузины (вкуснее Профессорского), мяса бычок нагулял не меньше, чем молодая куропатка, свежевыпеченный хлеб был хорош необычайно. Пока Мария обедала, Народ в напряженном молчании стоял вокруг, не упуская ни малейшей подробности, но при этом твердо помня, что не следует ни произносить «Ооо», ни позволять себе Замечаний Личного Свойства относительно величины зубов и прочего.

Едва Мария покончила с едой и задумалась, прочитать ли ей благодарственную молитву или просто встать, как Школьный Учитель, назначенный присматривать за соблюдением всеми присутствующими положенных приличий, взмахом руки дал ей понять, что подыматься с колен пока еще рано. Несколько женщин проталкивались через толпу с какой-то тяжелой ношей, внешне похожей на свернутый корабельный парус. Как мы сейчас увидим, это он самый и был. Мария осталась на прежнем месте и сверток положили к ее ногам. Дюжина торопливых рук развернула его.

Сверток оказался носовым платком.

Народ постарался выбрать ей в подарок что-нибудь покрепче, – точь в точь как Профессор норовил выбрать для Народа подарки поменьше, – этот платок был не таким тонким, как обычные, льняные платки. Ткань его более походила на плотную марлю. Но самое замечательное – по краешку платка шли девизы, вышитые крестиком, тончайшей зеленой и желтой шерстяной нитью.

Девизы гласили:

Скромный Подарок Нашей Женщине-Горе +

От Граждан Города Лиллипутов В Изгнании

+ С Пожеланиями Долгого Здравия и

Благополучия + Боже, Храни Короля +

Они, должно быть, трудились всю ночь напролет, чтобы поспеть его вышить.

Мария обнаружила, что ее одолевает слабость, не так давно постигшая Школьного Учителя. Она сказала:

– Ах, какой прелестный платочек! Это чтобы сморкаться?

И не откладывая дела в долгий ящик, ибо боялась, что лиллипуты заметят в ее глазах нечто, похожее на слезы, Мария сунула нос в платок и высморкалась.

Успех она имела необычайный. Все до единого разразились уважительными рукоплесканиями, – они сроду не слышали подобных трубных раскатов, – а какой-то мальчишка, ударившийся было в рев, получил подзатыльник, и поделом.

– Последний Девиз, – пояснил Школьный Учитель, – сохранился в наших Архивах со Дней Капитана Джона Бидля. Это Капитан обучил наших Прародителей произносить его, дабы позабавить ваших, Мадам, Соотечественников, каковое Обстоятельство и позволило нам проникнуться Надеждой, что Девиз сей придется вам по Душе.

– Как вы милы, – сказала Мария, вытирая один глаз, – как это мило с вашей стороны, заботиться о том, что придется мне по душе, а что не придется.

– И конечно, – прибавила она, высморкавшись вторично, – король тоже был бы в восторге.

По окончании этой чувствительной сцены Школьный Учитель сообщил Марии, что на него возложены обязанности ее гида. Ему предстоит показать ей все, что она захочет увидеть, и дать любые объяснения, каких она только потребует, и он надеется, что их Домоустройство при всей его Простоте, сумеет пробудить в Марии некоторый Интерес. Мария ответила, что не пожалеет Сил, дабы показать себя достойной их Доверия и Уважения, – Господи, подумала она, и я перешла на заглавные буквы, – и повторила, обращаясь к толпе, что будет хранить их тайну. Лиллипуты, услышав это обещание из ее собственных уст, воззрились на нее с надеждой, но и с некоторым томлением, – они еще слишком мало знали Марию, чтобы питать уверенность, что она выполнит данное ею обязательство. Им только и оставалось, что надеяться на лучшее. Сказать по правде, больше всего лиллипутов тронул отпущенный Марией реверанс. При всей их малости, им нравилось уважительное к ним отношение – даже со стороны Горы, – и вежливость новой великанши произвела на них самое благоприятное впечатление.

Первым делом ей показали национальные сокровища. Сокровища эти были просты и немногочисленны, а хранились они в самой верхней комнате храма, под куполом. (Единственное, о чем сожалела Мария, размышляя над чудесами острова, так это о невозможности увидеть своими глазами помещения, в которых обитает Народ. Лиллипуты не выстроили себе города, опасаясь, что его обнаружат, так что им приходилось тесниться в выдолбленной изнутри скорлупке храма. Впоследствии Школьный Учитель сказал Марии, что, не увидев их обиталища, она не многое потеряла: по его словам, там все было, как в любом наемном жилище – холодно, темно и сквозняк на сквозняке, – но ничего лучшего они из соображений безопасности позволить себе не могли. Лиллипуты выдолбили все три ступеньки храма, получив подобие приземистого трехэтажного дома, а внутри колонн соорудили лестницы, по двести сорок ступенек в каждой. В куполе также были устроены помещения, и еще одна лестница (восемьдесят ступенек) вела на самую его вершину, к крошечной площадке, на которой стоял дозорный. Свет во все эти комнаты и на лестницы поступал лишь сквозь маленькие вентиляционные отверстия, образовавшиеся между камнями и в штукатурке купола; самая нижняя ступенька была целиком отведена под хлевы, житницы, амбары и общую кухню. Готовили лиллипуты на древесном угле, он же, сгорая в маленьких жаровнях, обогревал и жилые комнаты, так что дыма, способного их выдать, не было. Уголь они добывали, пережигая ветки лавра – на материке, в той части поместья, которую Мария знала под именем Дикого Парка. Единственное их парадное помещение располагалось выше всех остальных, прямо под площадкой дозорного. Это был круглый зал, в котором происходили заседания Парламента и балы, – даром, что пол там несколько покривился. В этом же зале хранились и национальные сокровища.)

Шестеро носильщиков стащили их вниз одно за другим и, словно помощники аукционщика, разложили перед Марией. Драгоценнейшим из сокровищ был писанный в полный рост портрет императора Блефуску, упоминаемый в «Путешествиях Гулливера». Она увидела также сундук с двумястами спругами золотом. Мария с удовольствием получила бы один в собственное владение, но просить об этом не хотелось, и потому она очень обрадовалась, когда при следующем ее визите лиллипуты сами подарили ей монетку. Наконец, у них имелась еще (чем и завершается скромный перечень) коллекция подлинных одежд, которые облекали пленников капитана Джона Бидля, когда он разъезжал с ними по Англии, выставляя их напоказ. Одежды были истерты до нитки, но моль их не поела, – как и твоих платьев, верно, не поели бы совы, – состояли же они из нескольких синего шелка кафтанов с галунами, белых панталон, белых чулок, туфель с пряжками, треуголок и дамских платьев. Большая часть используемых оркестрантами музыкальных инструментов тоже принадлежала к числу национальных сокровищ. Их изготовили, по приказу капитана Бидля, – он заставлял своих пленников играть на них, потешая чернь.

После показа сокровищ, Школьный Учитель рассказал Марии об истории Народа, начиная со времен Гулливера. Окружающие учтиво внимали повествованию, – они с удовольствием слушали рассказы из собственной истории, сколь бы часто те не звучали.

– Ученый ваших Дарований, Мадам, – сказал Школьный Учитель, – тот, кто помимо Овладения Началами нашего родного Языка, имел Случай ознакомиться с Анналами нашего Народа, ведает, что около трех Тысяч Лун тому назад Империю Лиллипутов посетил Человек-Гора. Таковое Событие имело Место в Период Враждебности между Империей и сопредельной Державой Блефуску, от каковых двух Наций, вследствие Смешения оных, и произошел наш Народ.

В Ходе последующих своих Путешествий да собственно, и до самого своего смертного Часа Человек-Гора, Мадам, навряд ли подозревал, какие Бедствия принес его Визит нашим Предкам! Ибо не раньше, чем он покинул соседний Остров на своем величественном Судне, по Счастью обнаруженном им, если вы помните, в поврежденном Состоянии и плавающим кверху Дном, как Императору Лиллипутии благоугодно было объявить Войну Брату своему, Монарху Блефуску, ибо Император усмотрел явственную Враждебность в том, что Блефуску дозволило Человеку-Горе бежать из обеих Держав вопреки Настояниям особого Посланца Лиллипутии, каковому Острову сказанный Гора принадлежал яко Подданный, Нардак и ведомый Изменник.

Кампания, Мадам, последовавшая за Объявлением Войны, разбередила Озлобление, вызванное Ересью Тупоконечников, – Причиной Раскола, Мадам, каковую мы, счастлив сказать, устранили, приняв Решение разбивать все Яйца, какие нам удается добыть, посередине, – и поскольку ни единая из враждующих Схизм не просила и не давала Пощады, Война ознаменовалась Жестокостями и Бесчеловечностью, беспримерными доселе в Преданиях нашего Народа.

Посевы были выжжены, Скот угнан или же вырезан, Города множество раз подверглись Осадам, причинявшим Населению их Муки Голода, и Императоры обеих Держав взаимно пали от Рук Друг Друга в Единоборстве под Стенами Мендендо. Анархия, вследствие этого воцарившаяся среди Вождей враждующих Партий, искавших каждый захватить Бразды Правления в собственные Руки, еще пуще уменьшила Надежды на Примирение; и вот на эту-то Цивилизацию, уже потрясенную в ее Основаниях, Мадам, и обрушился по Прошествии семнадцати Лун, из коих каждая была посвящена Разрушению и Разбою, Капитан Джон Бидль.

Ибо таково был второе Последствие Посещения нас Человеком-Горой, Имя коему, как то открылось по Прошествии Времени, было Кулливер или Галлибан. Он, Мадам, Ваша Честь, Мисс, в отличие от Вашей Чести, не приложил никаких Усилий к тому, чтобы скрыть наше Местообретение от Мира более крупных Существ. Он проявил Неосмотрительность, поведав все, что знал о нашем Домоустройстве, Морякам, кои доставили его на Родину. Он подарил Чету наших Скотов Капитану Корабля, сказанному Джону Бидлю, и последний, уяснив себе чрезвычайную Ценность их Руна, чем обязаны они особливой Мягкости покрывающей их Шерсти, возвратился в Лиллипутию за новым Грузом и без особых Хлопот отыскал наш Остров, восходя по Долготе.

Согласно нашим Анналам, Мадам, Капитан Бидль был Мореплавателем своей Эпохи и своей Страны, не лучшим и не худшим, чем иные Люди его Звания. Для него, Мадам, и я должен просить о Соизволении с искренней Признательностью прибавить, что мы до сей Поры не имели Случая заметить в Вашей Милости и Следа подобного Расположения, – для него наш сокрушенный и обезумевший от Горя Народ являл собою Сообщество Существ, лишенных человеческих Прав, как равно и не подлежащих Защите со Стороны Законов, кои управляют Жизнью Наций. Наши Стада представлялись ему лишь Поживой, самые наши Персоны – Предметом Любостяжательства, ибо он вознамерился показывать нас в своей родной Стране, аки балаганных Шутов и Марионеток.

Мадам, Ваша Честь, Мисс, те из нас, кто еще оставался способен бежать, бежал от Пиратов, сошедших с его чудовищного Судна. Мы укрылись в Лесах и Скалах, увы, слишком поздно оставив межеусобный, братоубийственный Раздор. Немногие еще уцелевшие Скоты в Ужасе разбрелись по Стране, и одни сыскали свою Погибель в Море, другие же попались в Руки все тех же бесчестных Моряков, радостно сгонявших наш Скот в Загоны, инако рекомые Коррали, изготовленные из снятых с их Корабля винных Бочонков. Столичный Город Мендендо подвергся последнему Разграблению, предпринятому ради Поимки Рабов, но таково было отчаянное Положение Народа нашего – еще и до Появления Бидля, – что живыми сыскать удалось всего только тринадцать Несчастных, искавших в Столице Приюта, оные и были немедля обращены в Собственность их будущего Господина. Так в сию злосчастную Эпоху, Мадам, Лиллипутия и Блефуску прекратили свое Существование среди Народов Древности.

Когда Школьный Учитель добрался в своем рассказе до этого места, слушатели его вздохнули, а само он с ожиданием уставился на Марию, как бы изготовясь услышать какие-то извинения. Все-таки капитан Бидль был такой же Горой, как она.

– И что же, там совсем никого не осталось? – спросила Мария.

– Сие, Мадам, являет собою Вопрос, издавна волнующий Умы Лиллипутов В Изгнании. Натурально, мы не имеем Средств разрешить его с полной Определенностью. Наши Философы, Ваша Честь, возможно, поддавшись мечтательным Заблуждениям Сердца, не желающего навеки прервать Связь с достопамятной Обителью наших возлюбленных Прародителей, надеются, впрочем, что некая малая Часть наших единокровных Сородичей выжила, и что, быть может, и поныне еще существует на прежней Долготе воспрянувшая из Праха и воссозданная ими Лиллипутия, являющая Величие, достойное Духа нашего Племени.

– Когда я разбогатею, – сказала Мария, – мы купим яхту и отправимся их искать. Профессор переводит «Гексамерон» Амвросия, который, как только его издадут, принесет ему состояние, вот мы все вместе и поплывем.

Лиллипуты, пряча глаза, завздыхали, – коммерческий спрос на Святого Амвросия был им совершенно неведом, – а Школьный Учитель продолжал свою повесть. («Принесите Замок от Вместилища, – сказал он носильщикам. – Он нам скоро понадобится». Несколько позже, когда рассказ пошел о жизни Лиллипутов в плену, Марии его показали, – дешевенький оловянный замок, имевший такое выражение, словно он намеревался сказать: «Ну, уж меня-то вам не открыть».)

– Среди Пленников Мендендо, – рассказывал Учитель, – находился Государственный Казначей Флимнап и два Джентльмена, носивших Титул Снильпела, а помимо них – еще семь Женщин и трое Мужчин. Эти Особы, Прародители всех, кто присутствует здесь, вместе с собранными Пиратами Отарами и Стадами были унесены на Судно. Капитан Бидль, дождавшись благоприятного Ветра, поднял Якорь и устремился к далекому Брегу Отечества своего, исполненный радостных Надежд на будущее Процветание и Успех.

Сколь жалостным, Мадам, было Состояние наших Соплеменников, оторванных от спасительной Колыбели своих Отцов, лишившихся, вследствие долгой Череды Бедствий, сопровождавших Войну Яиц, всякой Надежды на лучшее Будущее, окруженных Существами, коих Пропорции были несравнимы с их собственными, и влекомых в нечистом Ящике навстречу Рабству в чужом Краю!

Ибо Капитан Бидль приказал корабельному Плотнику соорудить Вместилище, коего Замок вы видите пред собой, – общее для Человека и для Скотов, – куда и ввергнул всех без Разбора; и в нем они содержались, питаясь раскрошенными и размоченными в Воде корабельными Сухарями, отвечавшими, как в прежние Луны установил Хирург Галлибан, Потребностям перевозимого им Скота.

Мадам и Ваша Честь, я не стану терзать вашу нежную Впечатлительность, описывая Лишения этого Странствия, во время коего большая Часть Скота пала от страшного Мора, не стану я задерживаться и на Унижениях, испытанных нашими Предками после того, как они достигли чуждого Брега.

Капитан Бидль продал Судно вместе с Командой в Предвкушении будущего Преуспеяния, каковое имела принести ему Демонстрация его Пленников на Торжищах Королевства; именно там, среди Разгула и Попоек, столь нередких на Острове Нептуна, и давали свои Представления Канцлер Казначейства, два Снильпела и восемь уцелевших Простолюдинов, из каковых двое скончались в Пути.

Музыкальные Инструменты, Мадам, кои вы уже слышали, были изготовлены Пленниками согласно Указаниям их Господина. Томимый ненасытимой Алчбой, Хозяин немилосердно вколачивал в Пленников Английский Язык, исключительно трудный для них вследствие Несходства Артикуляции. Древнее Искусство Лиллипутов, каковое суть Прыжки и Скачки, или Танцы на Канате, профанировалось на Потребу Черни. И ни единое из сих Представлений, за которые несчастные Пленники не обретали иного Воздаяния помимо Порки, ибо Тиран их вскоре взял в Обыкновение за всякую Оплошность сечь их Веткою Вереска, не сулило им Надежд на какое-либо Улучшение в Грядущем, кроме разве тех, кои сулит нам Могила. Вот в таких-то Условиях, Мадам, выставляемым напоказ Пленникам и приходилось кричать: «Боже, храни Короля!» В подобных Условиях, Мадам, их понуждали размахивать Стягом Святого Георгия, что составляло, как мы знаем, Апофеоз Спектакля, даваемого Морестранником Бидлем!

– Все эти Факты, Мадам, – с доброй интонацией продолжал Школьный Учитель, – упоминаются мною не потому, что мы питаем какие-либо горькие Чувства по отношению к вам, но лишь из Намерения явить вам Меру нашего Уважения, ибо мы желали бы отплатить вам за Доброту полноценной Монетой.

Мария поклонилась.

– Ожидание больших Барышей, – продолжал Школьный Учитель, – не обмануло Капитана Бидля. Многолюдные Толпы, привлеченные Славой, которую приобрело его Представление, стекались на каждую Ярмарку, и Труды Лиллипутов, непрестанно понукаемых ко все более изощренному Проявлению гимнастических их Способностей, в скором Времени изрядно пополнили Карман их Господина. Не приученный к Соблазнам, сопутствующим Достатку, Мадам, и к тому же волейневолей проводящий все свое Время в Окружении Кабаков, столь обильных на деревенских Ярмарках, Капитан Бидль быстро пристрастился к Бутылке. Пребывая в Убеждении, что Народ наш слишком страшится Представителей его собственной Расы, чтобы искать в ее Гуще Убежища, – и вправду, помимо Досаждения, причиняемого Дыханием Людей, наши Предки страшились огромных Лиц, стеснявшихся над ними при каждом Представлении, как равно и Зловония этих Особ, и деревенской Неотесанности, проявляемой ими, – убежденный в этом, Капитан Бидль вскоре стал нерадив и уже не запирал Вместилища по Ночам, – особливо в Ночи, становившиеся постепенно все более частыми, когда он ублажал себя Винопитием.

Однако Народ Лиллипутов, Мадам, тем в пущей Мере страдал от Тирании своего Господина, чем в пущий Упадок приходил Организм сего последнего, сокрушаемый Последствиями его Невоздержанности. Престарелый Флимнап, вынужденный исполнять не Канате опасные акробатические Кунштюки, с каждым Днем все более и все с большими Основаниями страшился несчастного Случая. Да и прочие Лиллипуты, угнетенные тяжкими Трудами, коих требовало каждое Представление, как равно и Угрозою верескового Кнута, все чаще и все тревожнее помышляли, не предпочтительней ли самая Смерть, все же сулящая Возможность Освобождения, Горестям нынешнего их Состояния.

В этот-то знаменательный Момент Истории нашей Капитан Бидль и был призван во Дворец Мальплаке, дабы Марионетки его выступили перед Домочадцами правившего в ту Пору Герцога.

В Ночь перед Представлением, Мадам, Капитан Бидль обедал в Нортгемптоне, более, чем обыкновенно, потакая своим Желаниям. Предвкушая немалое Вознаграждение от столь высокого Покровителя с Присовокуплением, быть может, бесценных Рекомендаций, каковые откроют ему Дорогу в Высший Свет, Капитан отпраздновал свою Фортуну несколькими Чашами Грога. Затем, потребовав, чтобы ему подали Лошадь и последнюю Бутылку в Качестве Vade Mecum'а, он отправился в Мальплаке, где ему предстояло провести Ночь.

В четырех сотнях Блестрегов к Западу отсюда, Мадам, – ниже Другого Моря – висит над бурным Потоком Мост.

– Хм, – произнесла Мария. – Я так понимаю, что это Мавританский мост. Во всяком случае, на Нортгемптонской аллее другого нет.

– Именно на этом колоссальном Строении, Мадам, как повествует наша История, Капитан Бидль и пал Жертвою Опьянения. Он спешился со своей Клячи, желая найти Спасение на Terra Firma, и тут его сразила Дремота.

Народ, пребывавший в притороченном, как обыкновенно, к лошадиному Крупу отвратительном Вместилище, коего Замок остался незапертым, выбрался на Седло, дабы оглядеться в Ночи, между тем как Лошадь паслась на Досуге близ своего Владельца. Был поздний Вечер, ярко светила Луна. Ясно различался истекающий из Другого Моря стремительный Поток, и Земли вокруг него глядели Пустыней. Решение касательно Побега было принято в ту же Минуту, и все торжественно поклялись в твердом Намерении скорее пасть от собственной Руки, чем примириться с повторным Пленением.

Они поспешно закрепили Тросы, – то были Канаты, на которых им приходилось плясать. На этих Тросах быстро спустили на Землю Овец и Коров. Также спустили они и Вместилище, которое с большими Трудами им удалось отвязать от Крупа. Флимнап предложил плыть всем Миром по Морю, пока не удастся на дальних его Берегах отыскать иного Пристанища.

Я не стану утомлять вас, Мадам, подробным Рассказом о наших дальнейших Странствиях. Волоча Вместилище на Буксире, они поднялись к Верховьям Потока.