Четвертый уровень представлял собой зону питания и отдыха, а пятый – склад, где хранились припасы немедицинского назначения. На шестом и седьмом уровнях располагалась медицинская палуба, а на восьмом – энергетический отсек. Ниже восьмого уровня лежал толстенный слой металлической изоляции, а за ним находились еще два уровня, проникнуть в которые можно было только в тяжелом скафандре. На девятом уровне стоял генератор гипердрайва, а на десятом – цистерны с топливом, ядерный реактор и обычные двигатели.

Работа этих самых двигателей вынуждала Конвея взбираться по лесенке очень осторожно и крепко держаться за скобы, поскольку при падении в этой шахте, где обычно царила невесомость, он бы быстренько превратился из врача в пациента, а то и в материал для патоморфологических исследований. Мерчисон также проявляла осторожность, а Нэйдрад, у которой лапок для хватания за скобы было в избытке, сердито шевелила шерстью, негодуя на людей за их нерасторопность. Приликла, включив свое персональное антигравитационное устройство, пролетел по шахте первым и сразу устремился к устройствам выдачи питания.

– Выбор довольно ограничен, – сообщил он остальным, как только те выбрались из шахты, – но надеюсь, качество будет получше, чем в госпитале.

– Хуже вряд ли будет, – проворчала Нэйдрад.

Конвей приступил к обширному хирургическому вмешательству на отбивной, а у всех остальных рты были заняты пережевыванием пищи, и тут из верхнего отверстия шахты показались две ноги в форменных темно-зеленых брюках. За ними появилась верхняя часть туловища, а потом и голова капитана Флетчера.

– Не возражаете, если я к вам присоединюсь? – скованно, официально проговорил он. – Нам нужно как можно скорее прослушать материалы по «Тенельфи».

– Нисколько не возражаем, – в такой же, официальной, манере отозвался Конвей. – Прошу вас, садитесь, капитан.

В принципе, как знал Конвей, командиры корабля Корпуса Мониторов питались в гордом одиночестве в своих каютах. Таков был один из неписаных законов воинской службы. «Ргабвар» был первым кораблем, командовать которым было поручено Флетчеру, – и вот, пожалуйста, он уже нарушал это незыблемое правило, вознамерившись разделить трапезу с членами экипажа, которые даже не являлись служащими Корпуса Мониторов. Но как только капитан извлек поднос с едой из устройства для выдачи питания, стало ясно, что он изо всех сил старается вести себя свободно и дружелюбно – то есть старания капитана были настолько велики, что Приликла, порхавший над столом, начал дрожать всем тельцем и утратил стабильность полета.

Мерчисон улыбнулась капитану и сказала:

– Доктор Приликла утверждает, что потребление пищи в состоянии полета способствует лучшему ее усвоению у цинрусскийцев. Кроме того, махая крылышками, он остужает суп в тарелках у всех остальных.

– Если мой способ питания для вас оскорбителен, друг Флетчер, – стеснительно проговорил Приликла, – то смею заметить, что я способен потреблять пищу и в покое.

– Я… Я нисколько не оскорблен, доктор, – натянуто улыбнулся Флетчер. – Думаю, мои впечатления гораздо лучше передало бы слово «очарован». Хочу спросить: не скажется ли на чьем-либо пищеварении отрицательно прослушивание кассеты? В принципе можно начать прослушивание, когда вы все покончите с едой.

– Разговоры по делу, – заметил Конвей, стараясь говорить, как истинный профессионал, – также немало способствуют пищеварению.

Он вставил кассету в щель кассетоприемника, и помещение столовой наполнил сухой четкий голос О'Мары…

Разведывательный корабль Корпуса Мониторов «Тенельфи», в данное время выполнявший предварительное обследование Девятого Сектора Галактики, трижды не передал вовремя данные о своем местонахождении. Координаты звездных систем, исследование которых было поручено экипажу «Тенельфи», были известны, так же как и очередность их посещения кораблем. «Тенельфи» не посылал сигнала бедствия, потому особых причин тревожиться за судьбу экипажа пропавшего корабля не было. Вполне вероятно, загвоздка была в выходе из строя системы связи, а не в чем-то более драматичном.

Звездная активность в районе, о котором шла речь, намного превышала норму, и в итоге радиосвязь через подпространство была очень затруднена. Таким образом, передавали только очень важные сигналы, поскольку для передачи через совершенно особенную среду, каковой являлось гиперпространство, требовались недюжинные затраты энергии. Сообщения записывали и передавали несколько раз – столь долго, сколько было нужно и возможно по соображениям безопасности. В процессе передачи сигналов выделялось опасное излучение, от которого трудно было экранироваться в том случае, если сигнал получался продолжительным. Особые сложности в этом плане испытывали корабли-разведчики, не оснащенные слишком прочной обшивкой. В итоге короткое, до предела сжатое сообщение, приправленное звездными помехами, при приеме следовало собрать воедино из пятидесяти идентичных, но по отдельности нечитаемых посланий. Сообщения, содержащие исключительно сведения о координатах судна, были короткими, и потому их передача опасности не представляла, да и затраты энергии такого объема себе мог без труда позволить даже разведывательный корабль.

Но «Тенельфи» не отправлял сообщения о своем местонахождении. Вместо этого он несколько раз отправил сообщение о том, что обнаружен крупный реликтовый звездолет, с большой скоростью падающий в сторону солнца звездной системы. «Тенельфи» поравнялся с метеоритом, который должен был столкнуться с солнцем менее чем через двадцать восемь стандартных дней. Ни на одной из планет системы не обнаруживалось жизни – ну разве что только какие-то немыслимые экзоты, способные выжить на полурасплавленных камнях под маленьким, но свирепым стареющим солнцем. Поэтому был сделан вывод о том, что звездолет попал в эту звездную систему случайно, а не прилетел с определенной целью. Экипаж «Тенельфи» установил, что на звездолете остались кое-какие запасы энергии и несколько капсул воздуха различной плотности, но никаких признаков жизни не обнаруживалось. Экипаж «Тенельфи» принял решение проникнуть в звездолет и осмотреть его.

Невзирая на препаршивое качество сигнала, можно было нисколько не сомневаться в том, какая радость владела связистом «Тенельфи» из-за возможности прервать скучное, монотонное занятие по картированию района Галактики.

– Вероятно, они были слишком взволнованы и потому забыли включить в сообщение свои координаты, – продолжал О'Мара, – либо решили, что, сверив время отправки сообщения с их полетным планом, мы сами определим, где они находятся. Однако это сообщение было единственным содержательным посланием. Три дня спустя поступил еще один сигнал – не записанный заранее. Сообщение начитывалось в микрофон с небольшими изменениями несколько раз. Содержание его было таково: произошло серьезное столкновение, корабль теряет давление, команда в тяжелом состоянии. Прозвучало нечто вроде предупреждения. На мой профессиональный взгляд голос искажен не только подпространственными радиопомехами, но это вам предстоит решить самостоятельно. Через два часа был выброшен аварийный маяк.

Я прилагаю копию второго сообщения, которое, вероятно, вам поможет, – сухо добавил Главный психолог, – а быть может, запутает вас окончательно…

В отличие от первого второе сообщение оказалось почти нечитабельным. Все выглядело так, словно сквозь чудовищный шум могучего урагана прорывался чей-то слабенький шепоток, да еще и искаженный! Медики и Флетчер старательно прислушивались к словам, пытаясь не обращать внимания на треск и взрывы межзвездного статического электричества, сопровождавшего слова. Шерсть Нэйдрад ходила ходуном, а Приликла, реагировавший и на эмоции всех присутствовавших, и на неприятные шумы, в конце концов отказался от попыток удержаться в воздухе и устало опустился на стол.

…предположение, не является ли… выйти наружу или… экипаж постра… столкновение с реликтовым звездолетом и… выполнить невозможно… аварийный ма… сделать это внутри… вручную… но никак не предполагали… кая тупость эта специализация, когда… если сообщение дойдет… предостережение на случай… при столкновении… внутреннее давление падает… с этим я тоже ничего поделать не могу… как управлять маяком изнутри… выпускаю его вручную через… ое предупреждение на случай… чатки такие неуклюжие, и… голова кружится, времени мало… единственный шанс… ечка… звездолет близко… шкафы с запасными скафандрами… моя специальность… корабль «Тенельфи» столкнулся с… экипаж выведен из строя… давление падает.

Голос звучал еще несколько минут, но слова потонули на фоне долгой помехи. Вскоре после этого запись закончилась. Несколько минут царила полная тишина. Шерсть Нэйдрад улеглась, Приликла взлетел к потолку, Конвей взял слово.

– Мне кажется, – сказал он, – что главное в этом послании то, что тот, кто его отправлял, не был уверен в том, что его услышат. Вероятно, это связано с тем, что этот человек не является связистом и ничего не знает об оборудовании, с которым имеет дело. Быть может, он думал, что антенна подпространственного радио повреждена при столкновении, в результате которого пострадали остальные члены экипажа. Похоже, уцелевший человек не мог помочь им, давление падало, а он – опять-таки из-за повреждений в структуре корабля – не мог выбросить аварийный маяк обычным способом, а вынужден был завести таймер и оттолкнуть устройство от корабля вручную.

Его сомнения относительно того, сработает ли маяк, будет ли совершена передача сигнала, его замечания насчет того, как глупо существование узкопрофессиональной специализации, – все это говорит о том, что он не связист и не капитан, который должен иметь хотя бы общие представления о том, как работает оборудование, установленное на вверенном ему корабле. Обрывок фразы «…чатки слишком неуклюжие» скорее всего относится к толстым перчаткам тяжелого скафандра, в которых было неудобно нажимать на какие-то кнопки или возиться с застежками самого скафандра. Видимо, поскольку внутреннее давление падало, этот человек боялся переодеться из тяжелого скафандра в легкий, снабженный более тонкими перчатками. Что касается других обрывков фраз типа «…ое предупреждение» или «…кой шкаф» – тут я пока ничего понять не могу, да и помехи настолько громкие, что трудно утверждать, что же на самом деле произнес этот человек. – Конвей обвел взглядом товарищей и добавил: – Может быть, кто-то из вас услышал что-то такое, что упустил я. Поставить запись еще раз?

Запись прослушали еще раз, и еще, и в конце концов Нэйдрад, по обыкновению без обиняков, заявила Конвею, что он попусту тратит время.

Конвей сказал:

– Мы бы поняли, насколько можно доверять содержанию этого сообщения, если бы знали, кто именно из офицеров его послал и почему именно ему из всего экипажа удалось избежать серьезных травм при столкновении. И вот еще что. Сначала он говорит, что команда пострадала, а потом утверждает, что его товарищи «выведены из строя». Не ранены, обратите внимание, а «выведены из строя». Такой подбор слов заставляет меня задуматься о том, не корабельный ли медик отправлял сообщение – вот только он не описывает степень тяжести травм и их характер, и, судя по всему, ему не удалось почти ничем помочь пострадавшим соратникам.

Нэйдрад, слывшая в госпитале лучшей специалисткой по спасению тяжелораненых, принялась издавать звуки, подобные вою испорченного клаксона. Транслятор эту какофонию перевел таким образом:

– Независимо от того, кем на корабле являлся этот офицер, любой на его месте мало чем мог помочь людям с тяжелыми переломами и декомпрессией – особенно если все они были в тяжелых скафандрах и тем более если сам этот офицер был тоже ранен – пусть легче, чем все остальные. Для меня разница между терминами «ранены» и «выведены из строя» невелика, и, на мой взгляд, мы зря тратим время. И если на этом корабле переводческий компьютер работает так, что от сбоев страдает только кельгианская программа…

Капитана просто передернуло при мысли о том, что на его замечательном корабле в работе оборудования могут быть какие-то там сбои.

– Это не Главный Госпиталь Сектора, Старшая сестра, – холодно – заметил Флетчер, – где переводческий компьютер занимает целиком три уровня и одномоментно обслуживает шесть тысяч индивидуумов. Программа компьютера «Ргабвара» рассчитана на перевод тех языков, на которых разговаривают члены экипажа, и еще трех наиболее употребительных языков Галактической Федерации, помимо землянского: тралтанского, илленсианского и мельфианского. Компьютер проверен самым скрупулезным образом и функционирует образцово, и потому любое недопонимание…

– …проистекает из самого сообщения, – подхватил Конвей, – а не из огрехов перевода. И все же мне хотелось бы выяснить, кто именно отправил сообщение. Член команды, использовавший слова «выведены из строя» и «пострадали» вместо слов «ранены» или «ушиблены», не сумевший ничего предпринять из-за того, что был в панике и ограничен временем, и вдобавок стеснен неуклюжими перчатками… Проклятие, но ведь мог же он сказать хоть что-нибудь о физическом состоянии пострадавших – тогда мы хотя бы знали, чего ожидать!

Флетчер немного расслабился и задумчиво проговорил:

– Меня прежде всего занимает вопрос о том, почему этот человек вообще был в тяжелом скафандре. Если «Тенельфи» маневрировал поблизости от брошенного звездолета и по какой-то причине произошло столкновение, то это столкновение наверняка было неожиданным. То есть я хочу сказать, что при подобном маневрировании экипаж в скафандры не облачается. Но если они были в скафандрах – значит, ждали беды.

– Кто им грозил? Брошенный потерявший управление звездолет? – недоверчиво спросила Мерчисон.

Последовала долгая пауза. Ее прервал Флетчер:

– Вряд ли – если это и в самом деле был покинутый, заброшенный корабль. Причин сомневаться в содержании более ранних сообщения с «Тенельфи» нет. Если экипаж не ждал беды – тогда мы снова возвращаемся к вопросу об этом офицере. На мой взгляд, это вовсе не обязательно корабельный врач. Вероятно, он сам сумел надеть скафандр и, возможно, помог в этом остальным…

– Не усугубив при этом степень тяжести их травм? – вмешалась Нэйдрад.

– Могу заверить вас в том, что служащие Корпуса Мониторов обучены тому, как вести себя в подобных ситуациях, – резко отозвался Флетчер.

Отреагировав на растущее раздражение капитана в ответ на критику со стороны одного из членов команды, в разговор вмешался Приликла:

– В прослушанном нами сообщении, состоящем из обрывков фраз, – проговорил эмпат, – не упоминаются травмы, так что, вероятно, повреждения получил сам корабль, а не члены его экипажа. «Выведены из строя» – это довольно мягкое выражение. Очень может быть, что для нас там работы не будет.

Оценив по достоинству попытку Приликлы предотвратить перепалку между капитаном и кельгианкой, Конвей все же счел высказывания цинрусскийца излишне оптимистичными. Но прежде, чем кто-то успел сказать хоть слово, из динамика коммуникатора донеслось:

– Отсек управления – капитану. Прыжок через семь минут, сэр.

Флетчер обозрел недоеденную пищу, немного подумал и, встав, смущенно проговорил:

– На самом деле мое присутствие там не слишком необходимо. К точке для совершения прыжка мы добирались так медленно только потому, что хотели окончательно убедиться в том, что все системы на корабле в полном порядке. Они действительно в полном порядке. – Он коротко, натужно рассмеялся и добавил: – Но вот беда: члены экипажа, строго соблюдающие правила субординации, порой, сами того не желая, вынуждают капитана чувствовать себя лишним на корабле…

«Наш капитан, – подумал Конвей, глядя на исчезающие в верхнем отверстии шахты ноги Флетчера, – изо всех сил старается вести себя по-человечески».

Вскоре после ухода Флетчера «Ргабвар» перешел в гиперпространство, а уже через шесть часов вынырнул из него. Поскольку стартовал «Ргабвар» от госпиталя в то время, когда у медиков заканчивалось рабочее дежурство, этим промежутком времени врачи воспользовались для отдыха. Однако отдых несколько раз прерывался: это происходило тогда, когда капитан вдруг считал нужным, чтобы медики послушали какие-то фрагменты переговоров экипажа насчет управления энергетической системой корабля. На самом деле было ясно: Флетчер старается держать медиков в курсе относительно любой стадии операции, но если бы он знал, как относятся к его рвению Конвей и все остальные, когда их будят и нагружают сведениями попеременно то слишком заумными, то, наоборот, напрочь элементарными, то, пожалуй, он бы от своей идеи отказался. А потом неожиданно из отсека управления последовало сообщение, после которого о любых надеждах выспаться в обозримом времени можно было забыть окончательно.

– У нас контакт, сэр! Два объекта, один крупный, второй поменьше! Расстояние – один и шесть десятых миллиона миль. Малый объект по массе и размерам совпадает с «Тенельфи».

– Навигатор?

– Сэр. При максимальной скорости мы сможем поравняться с «Тенельфи» через два часа семнадцать минут.

– Отлично, так и сделаем. Энергетический отсек?

– В полной готовности, сэр.

– Через тридцать секунд – ускорение до четырех g. Мистер Чен, мистер Доддс, передайте Хэслэму расчеты курса. Я бы попросил Старшего врача Конвея как можно скорее пройти в отсек управления.

В связи с тем, что тип физиологической классификации пострадавших и общая картина травм были уже известны, было решено, что капитан Флетчер останется на борту «Ргабвара», в то время как Конвей и другие офицеры Корпуса Мониторов проникнут на «Тенельфи» и оценят ситуацию на месте. Мерчисон, Нэйдрад и Приликла должны были подготовиться к приему раненых. Пострадавшие и медики нуждались в одних и тех же параметрах атмосферы и жизнеобеспечения, и врачи рассчитывали, что обследование и первичные процедуры не отнимут много времени и что буквально через час «Ргабвар» сможет стартовать к Главному Госпиталю Сектора.

Конвей, упакованный в скафандр, лежа в дополнительном кресле отсека управления, наблюдал за тем, как на капитанском дисплее вырастает изображение «Тенельфи». По обе стороны от капитана, в креслах навигатора и связиста, сидели Хэслэм и Доддс. Они также были в скафандрах – только металлизированные перчатки сняли, чтобы было легче работать с пультом управления. Офицеры негромко переговаривались на своем эзотеричном профессиональном арго и время от времени перебрасывались словцом-другим с Ченом, находившимся на корме в энергетическом отсеке.

Изображение пострадавшего звездолета росло и росло и в конце концов увеличилось настолько, что перестало помещаться на экране. Затем масштаб был уменьшен, и корабль снова вдруг стал крошечным – яркой серебристой сигарой, медленно вращающейся на фоне непроницаемой черноты. В двух милях от «Тенельфи» еще более медленно вращался огромный шар – брошенный звездолет, похожий на металлическую луну.

На этот звездолет, как и на Конвея, пока никто не обращал внимания. Пожалуй, только для того, чтобы напомнить о себе, Конвей проговорил:

– Похоже, особых повреждений нет, верно?

Ответа не последовало. Офицеры продолжали переговариваться и в некотором роде ответили Конвею косвенно.

– Лобового столкновения явно не было, – сказал Флетчер. – Серьезные повреждения имеют место в носовой части, но в большинстве они сводятся к поломкам антенн и датчиков. По всей вероятности, эти поломки имели место при том, что «Тенельфи» ударился и проехался по поверхности чужого звездолета. Точные подробности повреждений пока не видны из-за дымки, окружающей корабль. «Тенельфи» продолжает терять воздух.

– Это может означать, что в этом смысле еще есть, что терять, сэр, – встрял Доддс. – Гравиустановки включены на тягу и фиксацию.

– Отлично. Попробуйте осторожно приподнять и развернуть «Тенельфи», – распорядился Флетчер. – Обшивка, вероятно, ослаблена. Нельзя допустить, чтобы она треснула. Возможно, на членах экипажа нет скафандров и…

Флетчер не договорил. Доддс наклонился к своему пульту. Все внимание астронавигатора было приковано к собственным пальцам. Он управлял невидимыми гравилучами, нацеливая их на обшивку пострадавшего корабля и медленно, осторожно разворачивая его относительно «Ргабвара». И нос и корма «Тенельфи» пока по-прежнему были скрыты завесой тумана, образовавшегося вследствие утечки воздуха, но средняя часть корабля выглядела целой и невредимой.

– Сэр, – взволнованно проговорил Хэслэм, – люк в центральной части корабля не поврежден. Думаю, мы могли бы пристыковаться… и просто перейти с корабля на корабль!

«И осуществить эвакуацию раненых еще быстрее!» – с благодарностью подумал Конвей. Те, кому удалось выжить, теперь были в считанных минутах от медицинской помощи. Он встал, герметично застегнул шлем.

– Я сам проведу стыковку, – торопливо проговорил Флетчер. – Вы вдвоем пойдете с доктором. Чен, будьте наготове. Быть может, вы там тоже понадобитесь.

Последовал едва заметный толчок: «Ргабвар» соприкоснулся с «Тенельфи». Конвей, Доддс и Хэслэм вошли в шлюзовую камеру. Люк за ними закрылся. Доддс открыл наружный люк. Его крышка медленно отъехала вперед, за ней оказалась точно такая же наружная крышка входного люка «Тенельфи». Прямо посередине крышки красовалось большое, неправильной формы пятно – не то краски, не то масла, пестро-коричнево-черное, с неровной, рваной поверхностью.

– Что это за дрянь? – спросил Конвей.

– Понятия не имею, – отозвался Хэслэм, вытянул руку и, потрогав пятно, провел рукой по обшивке. Остались желтоватые полоски, а к перчаткам прилипло немного вещества. Хэслэм поспешно добавил: – Это смазка, доктор. Меня поначалу обманул ее цвет. Видимо, это она так разогрелась, когда маяк сгорал.

– Смазка, – кивнул Конвей. – Кто же, интересно, обляпал смазкой наружный входной люк?

Хэслэм без особого удовольствия ответил:

– Наверное, одна из запасных канистр вылетела наружу при столкновении, а потом ее ударило о люк. У канистр наверху имеется такая каннюля, через которую при нажатии на канистру автоматически выбрасывается небольшое количество смазки. Если вас это так интересует, доктор, я вам потом продемонстрирую канистру. А сейчас отойдите, пожалуйста. Я намерен открыть люк.

Крышка люка отъехала в сторону. Хэслэм, Конвей и Доддс шагнули на борт «Тенельфи», в шлюзовую камеру. Давление внутри корабля оказалось на опасно низком уровне, но все же не было смертельно низким для совершенно здорового человека, пребывавшего в хорошей физической форме. Другое дело, что при таком давлении могло произойти с раненым без скафандра, пережившим шок и декомпрессию, из-за которых могла усилиться кровопотеря и возрастала опасность даже самых поверхностных порезов и ссадин. Вдруг открылся внутренний люк шлюзовой камеры, послышалось негромкое потрескивание: скафандры у всех троих немного разбухли из-за разницы в давлении. Конвей, Доддс и Хэслэм поспешили покинуть шлюзовую камеру.

– Глазам своим не верю! – воскликнул Хэслэм.

В отсеке перед камерой парили в невесомости фигуры в тяжелых космических скафандрах. Люди сжимали в пальцах канаты и скобы на наружной поверхности приборов. Горело аварийное освещение. Оно было достаточно ярким для того, чтобы рассмотреть все фигуры подробно, до мелочей. К мелочам, в частности, относились ремни, которыми люди были связаны по рукам и ногам. Запасные баллоны с воздухом были привязаны к их спинам. Сами скафандры были прочные, с металлизированным верхом, и потому ремни не могли их смять и затруднить, скажем, дыхание людей и отяготить их травмы. Поверх лицевых пластин темнели почти непрозрачные солнечные фильтры.

Осторожно продвинувшись между двумя плавающими в отсеке фигурами, Конвей добился того, что одна из них перестала покачиваться, и отодвинул шторку солнечного фильтра на шлеме. С внутренней стороны лицевая пластина сильно запотела, но даже так было хорошо видно, что лицо у человека намного краснее нормального. Как только в глаза мужчине попал свет, он инстинктивно крепко зажмурился. Конвей отодвинул солнечные фильтры у других членов экипажа – реакция была та же самая.

– Отвязывайте их и переправляйте поскорее на медицинскую палубу, – распорядился Конвей. – Руки и ноги пока развязывать не стоит. Так будет легче их транспортировать. К тому же ремни фиксируют сломанные конечности – если переломы имеют место. Здесь не вся команда?

На самом деле это был даже не вопрос, поскольку кто-то перетащил сюда, к шлюзовой камере, пострадавших товарищей и подготовил их к срочной эвакуации.

– Здесь девятеро, доктор, – быстро сосчитал Хэслэм. – Одного не хватает. Поискать его?

– Пока не нужно, – ответил Конвей, думая о том, сколько забот выпало на долю отсутствующего члена экипажа. Он послал подпространственное радиосообщение, выбросил аварийный маяк, когда то ли не сработал автоматический механизм выброса, то ли офицеру не удалось с этим механизмом справиться, он перетащил всех своих товарищей с их рабочих мест сюда, к шлюзовой камере. Не исключалось, что за время проведения этой спасательной операции он мог повредить свой скафандр и теперь находился в каком-нибудь воздухонепроницаемом отсеке и ждал помощи.

И Конвей дал себе клятву в том, что человек, который сделал все это, будет спасен!

Помогая Хэслэму и Доддсу переносить первых «тенельфийцев» на «Ргабвар», Конвей комментировал ситуацию вслух для коллег-медиков и капитана. Через некоторое время он добавил:

– Приликла, нельзя ли попросить тебя прибыть сюда буквально на несколько минут?

– Можно, друг Конвей, – отозвался крошка-эмпат. – Моя мускулатура слишком хрупка для того, чтобы непосредственно участвовать в оказании помощи пациентам ДБДГ. Я тут скорее оказываю моральную поддержку, нежели врачебную.

– Прекрасно, – ответил Конвей. – У нас проблема. Нужно разыскать недостающего члена экипажа. Быть может, он ранен, а быть может, укрылся в каком-то герметичном отсеке. Не мог ли бы ты определить его местонахождение, чтобы мы не теряли время, пробираясь через завалы? Твоя защитная оболочка на тебе?

– Да, друг Конвей, – сказал Приликла. – Немедленно отбываю к вам.

Связанные по рукам и ногам офицеры были переправлены на «Ргабвар» минут за пятнадцать. К этому времени Приликла уже несколько раз облетел вокруг «Тенельфи» в попытке уловить эмоциональное излучение отсутствующего члена экипажа. Конвей оставался на борту «Тенельфи» и всеми силами пытался сдерживать тревогу и нетерпение, дабы не расстраивать цинрусскийца.

Если бы на «Тенельфи» находилось хоть что-то живое – даже без сознания, даже при смерти, – Приликла бы непременно нашел это существо.

– Ничего, друг Конвей, – сообщил Приликла, когда истекли двадцать невыносимо долгих минут. – Единственным источником эмоционального излучения внутри корабля являешься ты.

Первой реакций Конвея на это заявления коллеги было недоверие и даже злость, на что Приликла мгновенно ответил:

– Мне очень жаль, друг Конвей. Если это существо все еще на корабле, то оно мертво.

Но Конвей был не из тех, кто так легко отказывается от борьбы за жизнь пациента. Он сказал:

– Капитан, говорит Конвей. Какова вероятность того, что отсутствующий член экипажа находится в состоянии дрейфа в открытом космосе? Быть может, он ранен, а может быть, радиоприемное устройство в его скафандре повредилось во время запуска маяка?

– Мне также очень жаль, доктор, – ответил Флетчер, – но мы прочесали радаром всю территорию вокруг места катастрофы как раз на тот случай, что искомого офицера могло отнести от корабля вместе с маяком. Обнаружены кое-какие металлические предметы, но ни один из них не имеет массы, близкой к телу человека. Я на всякий случай проведу повторное сканирование территории. – Он немного помолчал и добавил: – Хэслэм, Доддс. Постарайтесь не мешать медикам в оказании помощи пострадавшим, но если будет такая возможность, разглядите лычки и именные метки на форме людей с «Тенельфи» и доставьте мне список. Поскорее.

Чен, – продолжал Флетчер, – вы пока в энергетическом отсеке не нужны. Загерметизируйте его и приступайте к поиску на «Тенельфи». Обшарьте там все настолько, насколько позволяет отпущенное нам для операции время. Пострадавших нужно доставить в госпиталь как можно скорее. Мало нам своих забот, так еще и солнце этой звездной системы находится в непосредственной близости, что не прибавляет удобства в работе. Ищите тело пропавшего офицера, корабельные бумаги, записи – что угодно, с помощью чего можно было понять, что тут произошло. На доске объявлений на рекреационной палубе должно висеть расписание вахт. Сравнив его со списком тех, кто доставлен на «Ргабвар», мы узнаем имя этого человека и его должность…

– Я знаю его должность, – вдруг вмешался Конвей. Все это время он думал о том, насколько профессионально отсутствующий член экипажа осуществил транспортировку пострадавших товарищей, связал их, дабы предотвратить новые, непроизвольные травмы, обеспечил запасом воздуха. При этом все остальное этот человек сделал по-дилетантски. – Я уверен, что это корабельный врач.

Флетчер ничего не ответил. Конвей медленно двинулся вдоль стены отсека. У него было такое чувство, что нужно что-то сделать, и притом быстро, но что именно – этого он не понимал. Он не видел ничего необычного – ну разве что большую металлическую скобу, предназначенную для трех цилиндрических канистр высотой в пару футов. Теперь в скобе находились только две канистры. Более внимательно рассмотрев ярлыки, Конвей выяснил, что в канистрах смазка типа GP10/5B, использующаяся для периодического смазывания главных подвижных механизмов и стыков, а также устройств, постоянно подвергающихся воздействию низких температур или вакуума. Расстроенный, недовольный собой, Конвей мысленно напомнил себе о том, что его работа – спасать раненых, а не терять время здесь, и вернулся на «Ргабвар».

У входа в шлюзовую камеру уже стоял Чен. Он открыл лицевую пластину на шлеме, чтобы поговорить с Конвеем лично, а не по радио, и поинтересовался, довелось ли доктору проникнуть в какой-либо из поврежденных отсеков «Тенельфи». Конвей покачал головой, что позволило ему также обойтись без радио. Продвигаясь к главной шахте, он увидел, как вверх, к отсеку управления направился Хэслэм, держащий листок бумаги в зубах, дабы руки были свободны. Конвей подождал немного, шагнул в шахту, где царила невесомость, и стал спускаться в сторону кормы, к медицинской палубе.