– Теперь насчет уцелевших, – продолжала Мерчисон. – Если ФСОЖ, лабораторное животное или что-то еще, кем бы оно ни было, находится в непосредственной близости от оставшегося в живых члена экипажа и мы не сможем спасти обоих, не подвергая опасности себя или слепца, то могу сообщить: сильное понижение атмосферного давления, производимое постепенно, дабы не допустить декомпрессионного повреждения тканей слепца, способно обезвредить ФСОЖ, но скорее – убить его.

– Это будет самое последнее, что мы попытаемся сделать, – решительно заявил Конвей.

В ситуации первого контакта действовали очень строгие правила. Трудно было наверняка заключить, что существо, ведущее себя злобно и агрессивно, непременно является неразумным.

– Понимаю, понимаю, – откликнулась Мерчисон. – И думаю, вам интересно будет узнать, что ФСОЖ был на последнем сроке беременности. В этом состоянии особи большинства видов, невзирая на степень интеллектуального развития, впадают в излишнюю эмоциональность и агрессивность, если думают, что их нерожденному младенцу грозит опасность. Может быть, именно поэтому ФСОЖ вырвался из клетки. Кроме того, слепец ни за что не смог бы убить ФСОЖ, если бы нижняя часть тела последнего не была ослаблена на фоне близости родов.

– Учитывая состояние самки ФСОЖ и те избиения и ранения, которым она подвергалась… – начал Конвей.

– Я не сказала, что это самка, – вмешалась Мерчисон. – Хотя это возможно. Во многом эта форма жизни интереснее, чем слепцы.

– Рассказали бы лучше побольше о разумных слепцах! – буркнул Конвей. Наступила пауза, нарушаемая только шипением в наушниках. Конвей тут же извинился: – Не обращайте на меня внимания, пожалуйста. Голова трещит ужасно.

– У меня тоже, – заметил распластавшийся на полу Флетчер. – Наверное, это от этого жуткого шума и вибрации. Если у доктора голова болит хотя бы наполовину так сильно, как у меня, вы должны его простить, мэм. Не могли бы вы приготовить для нас какие-нибудь подходящие таблетки…

– Буду третьей, – усмехнулась Мерчисон. – У меня тоже голова раскалывается, а ведь я только несколько минут слушала эту какофонию. Но у меня для вас не слишком приятная новость: против головной боли лекарства бесполезны.

Как только она прервала связь, Флетчер обеспокоенно проговорил:

– А вам не кажется, что это странно: у троих людей, побывавших внутри этого корабля, разболелась голова…

– У нас в госпитале, – прервал его Конвей, – есть поговорка насчет того, что психосоматические боли заразны и неизлечимы. Мерчисон проверила здешний воздух на токсичность и зараженность микробами. Все чисто. Наша с вами головная боль может быть результатом волнения, напряжения и комбинации целого ряда психологических факторов. Но голова болит у всех троих, так что скорее это все-таки следствие воздействия шума и вибрации в этом коридоре, так что вы сразу поставили верный диагноз. Простите, что я заговорил о головной боли.

– Если бы вы о ней не заговорили, – усмехнулся Флетчер, – заговорил бы я. Это жутко неприятно и очень мешает сосредоточиться на этих…

Тут его снова прервали.

– Говорит Хэслэм, сэр. Мы с Ченом закончили картирование звуков и вибрации. Они распространяются узкой полосой, шириной не более двух метров, что соответствует размерам участка коридора, который вы именуете клеткой. Коридор этот идет по окружности и заканчивается дугой, внутри которой находится отсек управления. Но это еще не все, сэр. Коридор пересекает ту территорию, где находятся двое уцелевших существ.

Флетчер глянул на Конвея и процедил сквозь зубы:

– Мне бы только отключить эту механическую камеру пыток, или что это еще может быть такое… и тогда… мы, может быть, сумели бы протиснуться по ней… к оставшимся в живых… Хотя – нет… если она вдруг заработает опять в то время, когда кто-то будет внутри, то его там забьет и исколет насмерть. – Капитан обратился к Хэслэму: – Еще что-нибудь?

– Ну, сэр… – уклончиво проговорил Хэслэм. – Уж и не знаю, значит это что-нибудь или нет, но у нас с Ченом тоже головы болят.

Наступила продолжительная пауза, в течение которой капитан и Конвей размышляли о причине головной боли у двоих офицеров с «Ргабвара». Эти двое внутрь корабля не входили, к обшивке прикасались лишь время от времени, да и то подошвами или перчатками. И подошвы и перчатки помимо магнитных устройств были снабжены электроизоляцией и слоем материала, смягчающим механическую вибрацию. Кроме того, звуки в вакууме не распространялись. Конвею насчет того, почему у Чена с Хэслэмом разболелись головы, в голову ничего не приходило. А вот капитану – пришло.

– Доддс, – неожиданно обратился Флетчер к офицеру, оставшемуся на «Ргабваре», – проверьте-ка еще раз, не исходит ли от корабля радиационное излучение. Вероятно, его не было до тех пор, пока я не начал нажимать на кнопки. А также проверьте, нет ли опасного излучения со стороны близлежащего звездного скопления.

Конвей одобрительно кивнул, но капитан этого не увидел. Флетчер лежал на полу, просунув руку в щель и пытаясь справиться с чужими кнопками. Нажатие на любую из них могло привести к чему угодно – очередному выключению света или выбросу звездолета в. гиперпространство. При этом капитан страдал от головной боли, которая, конечно же, мешала думать, и все же он думал, и думал логично. И тем не менее, как вскоре сообщил Доддс, никакой радиации от корабля не исходило, и ниоткуда поблизости тоже. Конвей и Флетчер снова призадумались, и тут голос подал Приликла.

– Друг Конвей, – сказал эмпат, – я не хотел торопиться с этим сообщением, поскольку не был уверен в своих ощущениях, но теперь в этом нет сомнения. Состояние обоих существ быстро улучшается.

– Спасибо, Приликла, – ответил Конвей. – Значит, у нас немного больше времени для того, чтобы придумать, как их спасти. – Взглянув на Флетчера, он добавил: – Но откуда оно взялось, это внезапное улучшение?

Капитан скосил глаза на коридор-клетку, на яростно скачущие и раскачивающиеся металлические прутья и пробормотал.

– А вот с этой дрянью это никак не может быть связано?

– Понятия не имею, – отозвался Конвей, облегченно улыбаясь и радуясь тому, что шансы спасти уцелевших существ возросли. – Но конечно, от такого шума и полумертвый проснется.

Капитан одарил Конвея неодобрительным взглядом. Он в сложившейся ситуации явно ничего смешного не видел и проговорил с полной серьезностью:

– Я проверил и перепроверил все плоские выключатели, до которых смог дотянуться. Слепцы могут пользоваться только этим типом выключателей, нажимая на них мозолями, расположенными на спинах. Ни на что прочее у этих мозолей не должно хватить силы и угла атаки. Но вот теперь я обнаружил нечто вроде рычага длиной в несколько дюймов. Эта штука заканчивается рукояткой в виде полого конуса. Вероятно, в этот конус слепцы могут просовывать свой рог или жало. Рычаг наклонен под углом в сорок пять градусов к месту своего прикрепления, и только под этим углом его можно опустить, что я и намерен сделать.

На всякий случай – мало ли что – нам лучше загерметизировать шлемы, – добавил Флетчер, опустил лицевую пластину и натянул на руку перчатку, после чего уверенно просунул руку в щель – видимо, он хорошо запомнил, где рычаг.

Вся механическая активность в коридоре внезапно прекратилась. Тишина оказалась настолько полной, что Конвей вздрагивал от любого звука, возникавшего, когда кто-то из оставшихся снаружи передвигался по обшивке. Капитан, улыбаясь, поднялся на ноги и поднял лицевую пластину.

– Уцелевшие существа – в другом конце коридора, доктор, – сказал он и тут же добавил: – Если, конечно, мы сумеем до них добраться.

Но оказалось, что протиснуться между острыми кольями совершенно невозможно. Даже тогда, когда капитан снял скафандр и попробовал пробраться через клетку без него, он преуспел только в том, что получил несколько порезов и ссадин. С чувством глубокого разочарования Флетчер снова облачился в скафандр, после чего пошел в атаку на груду зловредного металла со своим резаком. Но металл оказался прочным, и на то, чтобы отпилить один прут, уходило несколько секунд при максимальной мощности резака. Прутьев же было так много, что все происходящее Флетчер ворчливо сравнил с попыткой произвести стрижку кустов в металлическом саду, когда отстригаешь по одной веточке. Он расчистил от прутьев метра два, а потом им с Конвеем пришлось отступить к люку из-за резкого подскока температуры в коридоре.

– Бесполезно, – сокрушенно признался капитан. – Мы сможем к ним прорубиться, но постепенно, делая большие перерывы, чтобы воздух остывал. Кроме того, есть опасность, что от жара могут расплавиться какие-то устройства в отсеке управления, а результаты могут оказаться непредсказуемыми. – Он несколько раз постучал кулаком по стенке – так сильно, что Конвей уже готов был подумать, что капитан вышел из себя – и продолжал: – На то, чтобы выгрести питательную почву из кладовых, тоже уйдет немало времени – ведь почву придется извлекать оттуда, а потом из коридора выбрасывать за борт, а мы не представляем, какие структурные изменения при этом могут произойти в складских помещениях. Я уже склоняюсь к мысли о том, что добраться до пострадавших можно только через обшивку сверху. Но и при этом могут возникнуть сложности…

Вскрытие обшивки было чревато образованием большого количества теплоты – в особенности внутри переносной шлюзовой камеры, которой пришлось бы накрыть место проведения работ во избежание резкой утечки воздуха изнутри корабля. При этом также потребовались бы длительные перерывы в работе, которые приходилось бы устраивать для того, чтобы тепло ушло в космос. Правда, работа все же пошла бы быстрее, так как космос был бы ближе. Однако тут возникали другие проблемы: под обшивкой пролегали всевозможные кабели и линии коммуникаций, а также механические устройства, обеспечивающие работу клетки. Воздействие на них резаками и паяльными лампами привело к повышению температуры внутри корабля, что могло бы пагубно сказаться на пострадавших существах. Единственное преимущество такого метода проникновения спасателей к спасаемым состояло в отсутствии риска быть забитыми насмерть стальными прутьями в жуткой клетке, если бы ее механизм вдруг включился в процессе вырезания обшивки…

– И между прочим, доктор, – сбился с лекторского тона Флетчер, – у меня головная боль проходит.

Конвей как раз собрался сказать ему, что у него тоже проходит, как вдруг в их разговор вмешался Приликла.

– Друг Флетчер, – сказал цинрусскиец, – я наблюдал за эмоциональным излучением уцелевших существ с того момента, как вы отключили механическую систему клетки. Их состояние подверглось резкому ухудшению, и теперь они оба примерно в том же состоянии, в каком были, когда мы прибыли сюда, и, пожалуй, им стало даже немного хуже. Друг Флетчер, мы можем скоро потерять их.

– Но это… Это просто бессмыслица какая-то! – вспылил капитан и устремил на Конвея умоляющий взгляд.

Конвей представил себе, как дрожит Приликла внутри своего скафандра-шарика в ответ на взрыв эмоций капитана. Но что он представлял себе с трудом – так это то, каких усилий крошке-эмпату, который только в самых крайних случаях высказывал несогласие с кем-либо, стоило это высказывание. Конвей поспешно проговорил:

– Может быть, и не бессмыслица. Но выяснить это можно единственным способом.

Флетчер сердито фыркнул на него, улегся на спину, просунул руку в щель, и через несколько секунд все прутья, колья и шомполы снова задергались, застучали и заклацали. А у Конвея снова заболела голова.

Приликла сообщил:

– Состояние пострадавших улучшается.

– А насколько оно улучшилось в последний раз? – обеспокоенно осведомился Конвей. – Можешь ли ты определить по картине эмоционального излучения, не собирается ли одно существо напасть на другое?

– Оба существа в течение нескольких минут полностью пришли в себя, – ответил эмпат. – Их эмоциональное излучение было настолько интенсивным, что сумел значительно ограничить район поиска. Они находятся на расстоянии в два метра друг от друга, и ни одно из них не намерено нападать на другого.

– Не хотите ли вы сказать, – проворчал капитан, – что ФСОЖ, пребывающий в добром здравии, и слепец находятся в непосредственной близости друг от друга и зверь не желает нападать на слепца?

– Быть может, слепец нашел какое-то убежище и спрятался, – предположил Конвей. – Ну а для ФСОЖ эта ситуация означает «с глаз долой – из сердца вон».

– Прошу простить меня, – сказал Приликла, – но я никак не могу с полной уверенностью судить о том, что эти два существа принадлежат к разным видам. Картина их эмоционального излучения, казалось бы, говорит именно об этом. Одно излучает в основном гнев и боль, а второе – более сложные эмоции, свойственные мыслящему существу. Но можно ведь предположить и другое: что оба этих существа – слепцы и что один из них перенес тяжелую черепно-мозговую травму и в итоге утратил способность связно мыслить.

– Стройная гипотеза, доктор Приликла, – отметил капитан, скривился и инстинктивно поднес руки к шлему – увы, даже сжать виски ладонями он не мог, поскольку был в шлеме. – Этим можно было бы объяснить то, почему они находятся так близко друг от друга, но тогда непонятно, почему на их состояние столь непосредственно влияет работа коридорных механизмов. Если только я не напортачил в системе управления, не задел какой-то выключатель, который влияет на систему жизнеобеспечения… Нет, увольте, я в полном замешательстве!

– Все в замешательстве, друг Флетчер, – утешил его эмпат. – Картина общего эмоционального излучения не оставляет в этом никаких сомнений.

– Давайте вернемся на «Ргабвар», – неожиданно предложил Конвей. – Мне нужно немного передохнуть в тишине и подумать.

Все покинули дискообразный звездолет, оставив в дозоре Чена, которому были даны строгие инструкции: держаться на расстоянии и к обшивке не прикасаться. Приликла тоже решил вернуться на неотложку. Он заявил, что излучение уцелевших существ настолько сильное, что он способен улавливать его и на расстоянии, тем более что коридорные механизмы продолжали работать и оба существа чувствовали себя все лучше и лучше.

Войдя на борт «Ргабвара» через люк для доставки пострадавших, все тут же прошли в лабораторию, где обнаружили Мерчисон, перепачканную кровью и окруженную разложенными на секционных столах кусками тел слепцов и ФСОЖ. Конвей обратился к капитану с предложением еще раз рассмотреть план корабля слепцов, и тот с радостью согласился, тем более что вовсе не разделял профессионального интереса медиков к кускам инопланетянского мяса. Нэйдрад присоединилась к капитану и Конвею.

Когда план корабля появился на экране монитора, Конвей попросил Флетчера поправлять его, если он будет ошибаться, и приступил к изложению возникшей проблемы так, как сам ее видел.

Как большинство больших проблем, она складывалась из проблем поменьше, и некоторые из них можно было решить. Корабль слепцов остался неповрежденным. Он имел форму диска, толщина которого к середине постепенно увеличивалась. В середине находился круг, занимавший около трети радиуса диска, где располагались источник энергоснабжения корабля и соответствующее оборудование. За этой территорией лежал кольцеобразный коридор, к которому от ребра диска вел прямой коридор. На плане это выглядело в виде серпа с округлым лезвием, часть которого была занята отрезком дуги, где находился отсек управления.

За кольцевидным коридором находилась зона жизнеобеспечения для команды и их пленников. Судя по пропорциям помещений, впечатление создавалось такое, что корабль предназначался специально для перевозки ФСОЖ. Освещение, атмосфера, устройство подачи питания и зона для физических упражнений – все говорило об этом.

Конвей сделал паузу, обвел взглядом товарищей – ни у кого пока его выводы не вызывали возражений. Он продолжал:

– Устройство механизма в коридоре, в особенности – наличие острых металлических элементов, меня тревожит, поскольку я сомневаюсь в том, что ФСОЖ на корабле содержатся исключительно для того, чтобы подвергать их пыткам. Мне более симпатична идея о том, что их в каких-то особых целях приручают. Никто не станет конструировать космический корабль ради неразумного животного, если только это существо не обладает для конструкторов какой-то немыслимой ценностью.

Поэтому мы и должны задать себе вопрос: что такого есть у ФСОЖ, чего нет у слепцов? – продолжал Конвей. – В чем они более всего нуждаются?

Взгляды всех, как по команде, устремились к трупу ФСОЖ. Мерчисон резко обернулась, но первым заговорил капитан:

– Глаза?

– Верно, – улыбнулся Конвей и продолжал: – Конечно, я далек от предположения о том, что ФСОЖ для слепцов являются эквивалентами поводырей. Скорее по мере усмирения ФСОЖ между ними возникают отношения по типу симбиотических. Вероятно, слепцы подсоединяются своими тактильными подушечками к телу ФСОЖ, обретают способность проникать в их нервную систему и получают доступ к…

– Это невозможно, – прервала его Мерчисон.

Приликла тут же жутко задрожал – настолько сильным было раздражение и разочарование Конвея. Разочарование его было тем более сильным, что он понимал: Мерчисон ни за что не сказала бы так, не будь она целиком и полностью уверена в этом.

– Вероятно, некое хирургическое вмешательство или обучающая программа… – с надеждой проговорил Конвей.

Но Мерчисон покачала головой.

– Мне очень жаль, – сказала она. – На данный момент у нас вполне достаточно сведений об этих существах, чтобы мы могли с уверенностью заявить: никакие симбиотические или паразитарные отношения между ними невозможны. Слепцы, которых я предварительно классифицировала как ЦПСД, всеядны и имеют два пола. Один из трупов принадлежит мужской особи, другой – женской. Жало – их единственное природное оружие, но мешочек с ядом давно атрофировался, и теперь жало служит слепцам только для манипуляторных целей. Эти существа обладают высоким интеллектом и, как нам теперь известно, добились больших достижений в технической области, невзирая на слабое физическое развитие.

Похоже, они обладают только чувством осязания, – продолжала Мерчисон, – но, судя по степени специализации тактильных мозолей, покрывающих верхнюю часть тела, осязание у слепцов развито в высшей степени. Вполне возможно, что некоторые из этих природных датчиков способны ощущать вибрацию в твердой и газообразной средах и даже, до некоторой степени, вкус веществ, к которым слепцы прикасаются. Помимо собственно осязания, своеобразной формы слуха и вкусовых ощущений, слепцы способны также улавливать запах, прикасаясь к различным предметам. Но они не могут видеть, и, вероятно, у них есть сложности с осознанием самого понятия видения, и потому они вряд ли бы распознали зрительные нервы, даже если бы прикоснулись к ним.

Мерчисон указала на вскрытый панцирь ФСОЖ и продолжала:

– Но это не главная причина, из-за которой между ФСОЖ и ЦПСД не могут существовать симбиотические отношения. Как правило, разумным паразитам или симбиотам приходится располагаться поближе к головному мозгу либо там, где легче доступ к главным нервным сплетениям. В данном случае это должен быть затылок ФСОЖ. Но мозг этой зверюги находится не в голове, а под грудным панцирем, вместе с другими жизненно важными органами, и при этом расположен в довольно-таки странном месте: под маткой, в самом начале родовых путей. В результате по мере роста зародыша мозг подвергается сжатию, а если роды трудные, то мозг разрушается и младенец пробивается наружу с боем и поедает родителя. Короче говоря, на первое время еды новорожденному хватает.

ФСОЖ – гермафродиты и вынашивают своих младенцев в матке до тех пор, пока те не созревают полностью и не обретают способность существовать самостоятельно, – добавила Мерчисон. – Вероятно, выживать на родной планете этим существам нелегко, и если бы слепцы искали себе симбиотов, они бы, пожалуй, присмотрели кого-нибудь поприятнее.

Конвей потер лоб – голова у него по-прежнему раскалывалась. «Раньше даже самые трудные случаи не вызывали у меня головной боли», – подумал он. Время от времени он впадал в бессонницу, размышляя о проблемных пациентах, сильно волновался за них, нервничал, когда нужно было принимать волевое решение, но голова из-за подобных переживаний у него еще никогда не болела. Может быть, он начал стареть? Но нет, это было бы слишком простое объяснение: на корабле слепцов головы разболелись у всех.

– Так или иначе, нам придется добраться до пострадавших, – заявил Конвей решительно. – И притом – быстро. Но было бы глупо и преступно подвергать опасности жизнь разумного существа, тратя время на подопытное животное, даже если члены экипажа немыслимо высоко ценят ФСОЖ. И если мы придем к согласию о том, что ФСОЖ неразумны…

– То мы вскроем обшивку, выпустим из корабля воздух, дождемся, пока Приликла объявит, что ФСОЖ мертв, и прорубим себе дорогу к уцелевшему слепцу, – закончил за Конвея капитан и добавил: – Слушайте, это просто невыносимо. Голова просто раскалывается – терпеть невозможно.

– Есть предложение, друг Флетчер, – застенчиво проговорил Приликла. – Слепец – не слишком крупное существо, и он, вероятно, мог бы пробраться по клетке, не задевая механизмов. Судя по эмоциональному излучению, на данный момент оба существа полностью пришли в себя. Одно из них излучает сильнейшую, неконтролируемую злобу, а другое – нарастающее отчаяние и всеми силами пытается что-то сделать. И еще: я также ощущаю сильный дискомфорт в области головного мозга, друг Конвей.

«Опять заразная головная боль! – в отчаянии подумал Конвей. – Не слишком ли много для случайного совпадения?!»

И вдруг воспоминания унесли его на много лет назад, когда он только начинал свою работу в госпитале и жутко гордился тем, что попал в такую крупную многовидовую больницу, хотя тогда он был не более чем мальчиком на побегушках от медицины. Но вскоре его назначили ассистентом некоего доктора Арретапека, ВУХГ, владевшего телепортацией, телекинезом и телепатией и получившего от Федерации грант за проект по внедрению разума расе безмозглых ящеров.

Арретапек не раз доводил Конвея до головной боли – как в прямом, так и в переносном смысле.

Капитан уже вовсю занялся приготовлениями к вскрытию обшивки корабля слепцов. Прежде всего он намеревался переместить портативную шлюзовую камеру и поставить ее прямо над тем участком обшивки, под которым находились уцелевшие существа. Капитан предполагал затем проследить за тем, не предпримет ли ЦПСД попытку пробраться по коридору. Конвей слушал вполуха, но вдруг в голосе Флетчера появилось возмущение и недоверие, и это заставило Конвея очнуться и вернуться в настоящее время.

– Еще раз спрашиваю: почему вы не можете этого сделать? – рассерженно спросил капитан. – Немедленно приступайте к переноске камеры. Мы с Хэслэмом прибудем к вам буквально через несколько минут. Да что с вами такое, Чен?

– Я плохо себя чувствую, – отозвался Чен, находившийся на орбите неподалеку от корабля слепцов. – Нельзя ли меня сменить, сэр?

Не дав капитану ответить, Конвей проговорил:

– Спросите у него, не болит ли у него голова и не усиливается ли боль, не появилось ли ощущение покалывания в области внутреннего уха. Если он скажет, что все так и есть, скажите ему, что все эти ощущения должны пойти на убыль по мере удаления от корабля слепцов.

Несколько секунд спустя Чен направился в сторону «Ргабвара» и по пути сообщил, что симптомы у него те самые, про которые говорил Конвей.

– Доктор, что происходит? – в отчаянии спросил у Конвея Флетчер.

– Этого следовало ожидать, – ответил Конвей, – но просто я очень давно с таким не сталкивался. А ведь я должен был вспомнить о том, что существа, которые в процессе эволюции лишаются каких-либо органов чувств, порой получают компенсацию в виде… Я думаю… Нет, я уверен: мы столкнулись с телепатией.

Капитан решительно замотал головой:

– Вы ошибаетесь, доктор. В Федерации есть несколько телепатических рас, но они более склонны к философии, нежели к технике, и потому их представители столь редко нам встречаются. Но даже мне известно, что их способность к телепатическому общению ограничивается представителями одного и того же вида. Органические телепатические приемники-передатчики настроены на одну-единственную волну – волну, на которой вещают их сородичи, и телепаты, относящиеся к другому виду, их не услышат.

– Все верно, – подтвердил Конвей. – Проще говоря, телепаты способны общаться только с телепатами. Однако зарегистрированы немногочисленные исключения, когда нетелепатам удавалось принять мысли телепатов. Контакты в этих случаях длились от нескольких секунд до нескольких минут, и гораздо чаще экспериментаторы никакого контакта не добивались, а только испытывали массу неприятных ощущений. Специалисты по многовидовой невропатологии утверждают, что эти маленькие успехи объясняются тем, что многие виды имеют телепатические органы, пребывающие в почти атрофированном, латентном состоянии. Атрофирование этих органов происходит якобы в то время, когда у этих существ формируются обычные органы чувств. У меня есть опыт телепатического общения. Оно было очень коротким, но в то время я работал в тесном контакте с очень сильным телепатом. Мы с ним трудились над решением одной проблемы, рассматривали одни и те же снимки, обсуждали одни и те же симптомы и бесконечно переживали за одних и тех же пациентов. Между нами как бы перекинулся мостик, и на считанные мгновения мысли телепата сумели перебраться по этому мостику ко мне.

Приликла сильно дрожал.

– Если разумное существо пытается установить с нами телепатический контакт, друг Конвей, – сказал он, – то оно пытается сделать это изо всех сил. Оно в страшном отчаянии.

– И его можно понять, – буркнул капитан. – Посмотрел бы я на того, кто не пришел бы в отчаяние, когда рядом приходит в себя ФСОЖ! Но что же нам делать, доктор?

Конвей попытался заставить свою больную голову изобразить какой-нибудь ответ, пока выживший слепец не разделил судьбу своих собратьев.

– Вот если бы нам удалось, – проговорил он, – старательно задуматься о том, что у нас с ними общего… Можно попробовать подумать о слепцах… – Он махнул рукой в сторону секционных столов. – Вот только вряд ли нам удастся представить их живыми и здоровыми. Если мы примемся представлять их в виде разделанных кусков, это вряд ли поможет их живому собрату. Поэтому давайте все будем смотреть на ФСОЖ и думать о нем. Если это подопытное животное, то слепцам не должна быть совсем уж отвратительна мысль о том, что оно разрезано на куски.

Итак: я прощу всех сосредоточиться на мысли о ФСОЖ, – продолжал Конвей и обвел всех взглядом. – Сосредоточьтесь как можно сильнее и одновременно старайтесь проецировать мысль о том, что вы желаете помочь. Вероятно, при этом вы ощутите некоторый дискомфорт, но никакие дурные последствия нам не грозят. А теперь думайте, думайте хорошенько!

Все уставились на частично разделанного ФСОЖ и задумались. Приликла дрожал, как малярийный больной, шерсть Нэйдрад выделывала кренделя, отражал чувства, владевшие кельгианкой. Лицо Мерчисон побелело, она крепко сжала губы. Лоб капитана покрылся каплями испарины.

– Ничего себе «некоторый дискомфорт», – пробормотал Флетчер.

– Для медика слово «дискомфорт», – процедила сквозь зубы Мерчисон, – может означать все, что угодно, – от той боли, что испытываешь, растянув лодыжку, до ощущений существа, варящегося в кипящем масле, капитан.

– Хватит болтать, – одернул их Конвей. – Сосредоточьтесь.

Ему самому казалось, что в голове у него уже нет мозга, а под черепной коробкой он ощущал сильное покалывание – такие ощущения он испытывал только раз в жизни. Конвей искоса глянул на капитана. Флетчер мучительно вскрикнул и стал вертеть пальцем в ухе. И тут произошел контакт. Это была короткая мысль без слов, являвшаяся ниоткуда, но она прозвучала в сознании у всех безмолвными словами, и в этих словах было и утверждение, и вопрос:

– Вы думаете о моем защитнике.

Все переглянулись, явно гадая, не послышалось ли им это и все ли они слышали одно и то же. Капитан шумно, облегченно выдохнул и пробормотал:

– О… о защитнике?!

– Располагая таким арсеналом природного оружия, – сказала Мерчисон, указав на увенчанные костяными наконечниками щупальца ФСОЖ и его прочный панцирь, – он вполне годится для работы в этой должности.

Нэйдрад проворчала:

– Не понимаю, зачем слепцам понадобились какие-то защитники, если они умеют строить космические корабли.

– Вероятно, на одной планете у них есть естественные враги, с которыми они сами бороться не в состоянии… – начал было капитан.

– Потом, потом, – прервал его Конвей. – Об этом поговорим позднее, когда будем располагать большим объемом сведений. А теперь нам нужно срочно вернуться на корабль слепцов. Вероятно, сейчас мы находимся в максимально удаленной точке для телепатического контакта, поэтому нужно перебраться поближе. И на этот раз мы непременно завершим спасательную операцию…

Все немедики, кроме капитана, остались на «Ргабваре». Дело было не в том, что от Хэслэма, Чена и Доддса никто не ждал особой помощи вплоть до момента, когда стало бы необходимым вскрытие обшивки. Просто-напросто эти трое были не до конца осведомлены в том, как складывается ситуация, и потому могли внести ментальную сумятицу в картину общения с телепатом. Правда, на взгляд Конвея, и сами «парламентарии» были обескуражены ничуть не меньше членов экипажа.

Приликла снова разместился над обшивкой, дабы следить за эмоциональным излучением, если бы с телепатией ничего не вышло. Флетчер захватил мощный резак, которым предполагалось воспользоваться, если бы потребовалось срочно вскрыть обшивку и извлечь оттуда Защитника. Нэйдрад с носилками разместилась около люка. Несмотря на то что медики полагали, что слепец должен перенести декомпрессию более легко, чем ФСОЖ, Конвей и Мерчисон должны были поместить слепца на носилки и в срочном порядке вернуться с ним на «Ргабвар», если бы ему потребовалась медицинская помощь.

Головы у всех продолжали болеть. Мало этого: всем казалось, что им делают трепанацию черепа без наркоза. После контакта, продолжавшегося несколько секунд, в голове у спасателей не было ровным счетом ничего, кроме собственных мыслей и жуткой колющей боли. Когда Мерчисон, Флетчер и Конвей вошли в люк корабля слепцов, в этом смысле ничего не изменилось, и уж конечно, они не почувствовали себя лучше, услышав жуткий лязг и скрип, исходивший от пыточного механизма в коридоре.