Глава 13

Незыблемый закон межвидовой медицины утверждал, что болезнетворные микробы, эндемичные для одной планеты, не способны нанести вреда или инфицировать любое существо, родившееся на другой планете. Следовательно, никакие микробы, обитавшие на этой планете, не могли грозить Мэрчисон. Но это не помешало Данальте в уважительном тоне, приличествующем подчиненному, посоветовать патофизиологу держаться подальше от тех форм местной жизни, которые можно было разглядеть невооруженным глазом.

Мимикрист уже успел выбраться на разведку и обследовал берег, мелководье и ближайший лес и кустарники на пятьсот метров в глубь суши, чтобы выяснить, нет ли где-нибудь крупных и потенциально опасных животных. Мелководье, как выяснилось, было населено несколькими видами рыб и амфибий, у корней деревьев и между их ветвями обитали и порхали крошечные зверьки и насекомые, но никто из них не обладал такими размерами, чтобы представлять реальную угрозу. Это не означало, что их стоит беспечно сбросить со счетов. Данальта безо всякой необходимости напомнил патофизиологу о том, что хотя патогенные микробы и не способны пересекать межвидовые барьеры, но зато насекомые, выделяющие органические токсины из мешочков с ядом, были вполне способны кусаться, и их укусы, пусть и несмертельные, могли причинить боль. Обитавшие в море крабы могли ущипнуть. Короче говоря, вся живность в округе могла кусаться в том случае, если была голодна или напугана.

Вот почему Мэрчисон шла по золотистому пляжу, не чувствуя, как ее голые ступни ласково щекочет песок, а солнце согревало только ее лицо и кисти рук: патофизиолог вышла на прогулку в хирургическом костюме, который, будучи стерильно белым, отражал большую часть солнечных лучей. Она, конечно, предпочла бы одеться полегче, а другие члены бригады медиков на это не обратили бы ни малейшего внимания, да и вообще не заметили бы, что она нагишом, потому что из всех разумных существ только для землян существовало такое табу.

Несмотря на то что годы шли, Питер всегда говорил ей с максимумом восторга и минимумом романтики о том, что она еще очень и очень хороша собой. Правда, такое происходило только тогда, когда его сознание не было настолько забито мыслями партнеров по разуму, что он не мог сообразить, кто он сам такой и почему они лежат в одной постели.

Мэрчисон очень жалела о том, что Питер сейчас не с ней, под настоящим небом, а не под искусственным, на заполненной до отказа рекреационной палубе госпиталя. Здесь его разум принадлежал бы только ему, он мог бы забыть о своих профессиональных заботах и сосредоточить свое внимание только на жене. И все же Мэрчисон думала о том, что ее брак с прославленным Конвеем, главным Диагностом отделения хирургии космического госпиталя, увы, имел свои недостатки, пусть и немногочисленные. Конвей не мог позволить себе такого вот отпуска только потому, что этого бы захотела супруга, и потому, что ему это было нужно. Мэрчисон вздохнула и пошла дальше.

Рядом с ней по песку безмолвно катился Данальта. По такому поводу и вообще потому, что мимикрист любил упражняться в приобретении всевозможных форм, сегодня он преобразился в излюбленную игрушку землян – большой пляжный мяч. Поверхность этого «мяча» была испещрена ярко-красными, синими и желтыми треугольниками. При этом ни глаза, ни уха видно не было, и впечатление создавалось весьма реалистичное – вот только след на песке этот «мячик» оставлял слишком глубокий для надувной игрушки. Какие бы очертания ни принимал Данальта, он был не способен уменьшить свой собственный, довольно значительный вес. Этому красивому мячику ни за что не удалось бы весело попрыгать.

– Не хотите ли уйти от берега? – осведомился Данальта, неожиданно остановившись и выпустив ярко-зеленую человеческую руку, пальцем которой указал в сторону холма. – Эта возвышенность, – сказал он, – самая высокая точка острова.

Оттуда мы могли бы увидеть все интересное, что можно было бы осмотреть позднее, а возможно – и соседние острова.

Помимо того, что мимикрист обожал повыпендриваться, он еще был чрезвычайно любознателен. Его интересовало положительно все, независимо от формы и размеров, и чем более сложными для воспроизведения были формы, тем больше они ему нравились.

– Отлично, – кивнула Мэрчисон. – Но мне бы не хотелось уходить далеко – как знать, вдруг мы понадобимся в медпункте. Возле него протекает небольшая речушка, которая впадает в море. Мы пойдем по ее берегу против течения к истоку, который наверняка где-то выше. Согласны?

Вопрос был риторическим, и хотя Мэрчисон была не любительница упоминать о своем положении начальницы, и она сама, и Данальта об этом знали.

На протяжении первых ста метров или около того окрестности напоминали те, что можно было увидеть на любом солнечном тропическом острове на родине Мэрчисон. Ширина речки составляла не более двух метров, но текла она быстро, поэтому камешки на дне были видны четко и ясно – разноцветные, со множеством прожилок. Только тогда, когда Мэрчисон дошагала, а Данальта докатился до первых деревьев, патофизиолог начала замечать отличия в пейзаже. Зеленая листва деревьев выглядела точно так же, как выглядела бы на Земле, но форма листьев была другая, и подстилка поддеревьями была не травяная, хотя вдоль берега речки росла самая обычная зеленая трава. Мэрчисон зябко поежилась от волнения, которое всегда посещало ее при встрече с чем-то неожиданным на планете, которая поначалу казалась такой знакомой. По мере того как они с Данальтой забирались все глубже в лес, растительность под деревьями становилась все более густой. Все чаще попадались цветы, внешне напоминавшие подсолнухи. Лепестки на многих из них опали, и на их месте красовались зеленоватые соплодия. Услышав гудение насекомых, Мэрчисон решила, что здесь нет проблем с перекрестным опылением.

Но вот насекомые не имели ничего общего с земными.

Они были самых разных размеров: от почти невидимых до крупных, длиной дюймов шесть. Некоторые из них напоминали земных богомолов, а другие были округлыми, черными и блестящими, с крылышками, которые трепетали так часто, что казалось, будто насекомые окружены серой дымкой. Но большей частью на глаза попадались насекомые с яркой окраской в виде концентрических желтых и красных колечек. У них было по несколько пар крылышек, отбрасывавших множество радужных бликов. Мэрчисон решила, что эти насекомые на редкость красивы. Некоторые из них были настолько ярки и изящны, что по сравнению с ними даже Приликла померк бы.

Большинство насекомых сразу устремились к Данальте: по-видимому, их привлекла его разноцветная окраска.

– Похоже, они не голодны, а просто-напросто проявляют любопытство, – заключил мимикрист. – Никто из них не попытался меня укусить.

– Это очень разумно с их стороны, – несколько нервно проговорила Мэрчисон, когда насекомые потеряли всякий интерес к Данальте и устремились к ней. – Наверное, они поняли, что вы несъедобный.

– Или пахну не так, – добавил мимикрист. – Между прочим, я только что обзавелся обонятельным органом. Здесь множество странных запахов.

Мэрчисон решила, что она не стала бы называть здешние ароматы запахами. Тончайшее сочетание того, что Данальта назвал запахами, исходило от местной растительности, и за это сочетание многие земные парфюмерные короли продали бы душу. Однако Мэрчисон уже успели окружить насекомые.

Ей инстинктивно хотелось отогнать их, но она знала, что это могло настроить их на враждебный лад. Она медленно подняла руку к поднятой лицевой пластине шлема, чтобы при первых признаках желания насекомых напасть на нее опустить пластину. Несколько минут она продержала руку в поднятом положении, не шевеля ею, отчего рука затекла. Все это время мелкие и крупные насекомые кружили возле ее головы, не касаясь лица. В конце концов они утратили интерес и к ней и разлетелись по своим делам.

Мэрчисон успокоилась, опустила руку и сказала:

– Они явно не агрессивны. Кусать землянку-ДБДГ они тоже не пожелали.

Это означало, что если бы бригаде медиков вместе с пациентами пришлось задержаться на этом райском островке, больных можно было бы выносить на воздух на несколько часов каждый день. Мэрчисон всегда верила в благотворное воздействие свежего воздуха и солнца на больных после операций – метод лечения, который был недоступен в стенах Главного госпиталя сектора.

Она озадаченно проговорила:

– Ни один вид животных или насекомых, независимо от размеров, не может быть настолько универсально дружелюбен и при этом надеяться выжить. У меня такое ощущение, что здесь мы имеем дело с исключением, только подтверждающим правило.

Начался легкий подъем, деревья стали реже. Вскоре Мэрчисон и Данальта выбрались на просторную поляну. Речка, как выяснилось, вытекала из широкого мелкого пруда, дно которого поросло растениями с широкими листьями. Каждое из этих растений тянулось к поверхности воды и заканчивалось единственным ярким цветком. Здесь Мэрчисон и Данальта впервые увидели ненасекомовидных обитателей планеты.

Трое толстых, похожих на свиней животных с пятнистой, желто-коричневой шкурой, сужающимися к носу головами и прямыми как палки ногами, нежились на мелководье, питались цветами и водорослями. Как только на них упала тень Мэрчисон, они издали писклявые звуки, выскочили на берег, отряхнулись и исчезли в высокой траве. Вся поляна и окружающие деревья огласились еще более пронзительными воплями. Из высокой травы вдруг вышло гораздо более крупное животное того же вида, посмотрело на непрошеных гостей.

Судя по всему, они не вызвали у него особого интереса, и оно снова удалилось в траву.

– Это, наверное, мама или папа, – заключила Мэрчисон. – Но как вы заметили, даже взрослые особи этого вида миролюбивы и не пугливы, не проявляют никаких агрессивных наклонностей и лишены каких-либо естественных средств нападения. До сих пор мы не встретили никаких хищников или падальщиков. Приликле бы тут очень понравилось. Вы не заметили птиц?

Мэрчисон опустилась на одно колено и прикрыла глаза ладонями, чтобы лучше рассмотреть дно пруда. Через несколько минут она выпрямилась и встала.

– Ни одной не видел, – ответил Данальта. – Но на незнакомой планете резонно сталкиваться с любыми странностями. Вы готовы идти дальше?

Подъем стал более крутым. Через несколько минут путешественники поравнялись с родником, из которого вытекал ручей. Трещина в земле была окружена плоскими камнями.

Стволы и ветви деревьев, боровшихся за место между камнями, были кривыми. Здесь было намного меньше цветов, и соответственно меньше насекомых. И все же здесь было очень красиво. Красота пейзажа действовала успокаивающе – тем более потому, что дул ветер с моря и, пробираясь сквозь более редкую растительность, приятно холодил щеки. Мэрчисон с наслаждением вдохнула прохладный воздух и выдохнула, издав нечто среднее между смехом и вздохом облегчения.

Данальта, которому свежий воздух никаких радостей не доставлял, равно как ароматы и красота окрестностей, снова изобразил указующий перст и нетерпеливо проговорил:

– Мы всего в пятидесяти метрах от самой высокой точки острова.

Округлая вершина холма была покрыта одиноко растущими деревьями, которые, однако, мешали окинуть взглядом остров. Сквозь прорехи в листве Мэрчисон смогла разглядеть синеву океана, пляж и некоторые из белых построек медпункта. Неожиданно послышавшееся шуршание заставило ее оглянуться и посмотреть на Данальту.

Бывший пляжный мяч как бы сдулся, стал плоским и расползся по земле подобно разноцветному, желто-красно-синему блину. Вдруг блин свернулся и превратился в подобие длинной гусеницы, выпустил множество ножек, после чего направился к ближайшему дереву. На глазах у Мэрчисон «гусеница» обвила ствол и начала быстро взбираться по нему.

– Сверху обзор будет намного лучше, – объявила гусеница, она же Данальта.

Мэрчисон рассмеялась и подошла к дереву. Мысленно она наделяла себя самыми нелицеприятными определениями: если бы она упала с этого дерева и покалечилась, вряд ли бы ей удалось остаться в живых. Но сейчас она чувствовала себя, словно маленькая девочка, а в детстве она замечательно лазала по деревьям. Светило солнце, все вокруг было так прекрасно, что просто не хотелось думать о какой бы то ни было осторожности.

– Земляне-ДБДГ тоже умеют лазать по деревьям, – заявила она. – Наши доисторические предки только этим и занимались.

За несколько минут она добралась почти до самой верхушки дерева. Дальше взбираться было опасно. Одной рукой она обхватила ствол, а более или менее надежную на вид ветку обхватила коленями. Данальта, которому его нынешнее обличье позволяло распределить вес тела более равномерно, разместился на более тонких ветках на несколько метров выше над головой патофизиолога. Отсюда открывался прекрасный вид на остров и его окрестности.

Во все стороны простирался темно-зеленый неровный ковер листвы, были видны его рваные края в тех местах, где деревья подступали к побережью. Медпункт отсюда казался кучкой белых кубиков, окруженных длинными вечерними тенями. Океан был пуст. Только на горизонте голубели округлые возвышенности – судя по всему, это были вершины гор большого, прячущегося за горизонтом острова. Данальта отрастил конечность подлиннее и указал в сторону далеких гор.

– Посмотрите, – сказал он, – я вижу птицу. А вы?

Мэрчисон изо всех сил всмотрелась в ту сторону, куда указывал мимикрист. Ей показалось, что она разглядела крошечную точку с неровными краями чуть выше линии горизонта, но такая мелочь ей запросто могла померещиться.

– Не уверена… – начала она, но тут же умолкла, в изумлении уставившись на толстый цилиндрический орган, который начал формироваться на голове у Данальты. – А что это вы делаете?

– Довожу до максимума остроту зрения, – сообщил мимикрист. – Устанавливаю хрусталик на наибольшем фокусном расстоянии от сетчатки и произвожу точную подстройку. В связи с тем, что устройство, предназначенное для наблюдения, состоит из органических материалов, а его опора заметно движется из-за ветра, резонно ожидать некоторых искажений, но я уверен в том, что получу вполне сносное изображение…