- Ну, теперь понятно твое отношение к Родине, - вздыхаю.
      - Только не надо высоких слов. Я блядую точно так же, как и мое Отечество. Мы с ним одинаково спокойно укладываемся под тех, кто платит.
      - Аня, так нельзя говорить. Мне это неприятно. Я все-таки офицер, - и останавливаюсь, развернувшись к спутнице всем корпусом.
      - Ты хоть и офицер, но на дурака не похож, - глаза Анны буравят мой смятенный трезвеющий мозг. - Неужели я смахиваю на тех молодых дурочек, у которых только деньги и кайф в голове?
      - Очень хочется спросить, сколько тебе лет, - улыбаюсь и кусаю губу.
      - Спроси. А я тебе отвечу: осьмнадцать лет, - и демонстративно поворачивает бледное лицо к свету.
      IV
      Мы подходим к "Интуристу", нашпигованному офицерами из федеральных силовых ведомств и командированными чиновниками. Площадка перед отелем забита машинами с мигалками.
      - Привет, мужики! - киваю вооруженным омоновцам у входа. - Она со мной, - и беру Анну под руку.
      - Понятно, - многозначительно улыбаются охранники и оглядывают подругу с ног до головы.
      - Гляделки проглядишь - прицел собьется, - мимоходом бросает самому наглому омоновцу Анна и гордо отворачивается.
      Через освещенный вестибюль, мимо вахтеров и швейцаров, мимо роящихся военных и милиции мы идем, как сквозь строй. Я стараюсь не глядеть по сторонам, но чувствую, как щеки наливаются румянцем.
      - Да не тушуйся ты, как гимназист! - уже у лифта говорит Анна.
      Я облегченно вздыхаю и вижу наконец ее сухощавое лицо при хорошем освещении. Высокий лоб блестит от растаявшего снега. Возраст определить невозможно.
      Что-то около тридцати, плюс-минус три года. Хотя выглядит молодо.
      - Ты в номере один живешь? - деловито спрашивает Анна, не замечая моего пошатнувшегося настроения.
      - С приятелем, журналистом. Но он сейчас в Москве... В общем, пока один.
      - Слава Богу, - Анна смотрит на меня в упор.
      - Сейчас приду в себя... Не сверли меня взглядом, - я опускаю голову и кажется окончательно трезвею.
      Лифт останавливается, я раскланиваюсь с дежурной по этажу и судорожным движением руки открываю дверь своего номера.
      - Заходи, - киваю Анне и вхожу следом. - Подожди, я сейчас.
      Беру плитку шоколада в тумбочке и топаю к дежурной.
      - Ох, Андрюша! И ты туда же! - качает головой добрая толстая женщина и тяжко вздыхает.
      - Зульфия Тимуровна, голубушка! - я кладу ей на стол шоколадку. - Не ругайтесь!
      - Только чтоб тихо! - вполголоса произносит дежурная и сгребает "взятку" в ящик.
      Анна уже без своего красного пуховика, но в таком же ярко-красном свитере ручной вязки. Она сидит на постели, положив ногу на ногу, и покачивает носком сапожка. На ее черных волосах блестят капельки погибшего снега.
      Я сбрасываю свою камуфляжную куртку, стряхиваю воду с фуражки и выдыхаю:
      - Проскочили, слава Богу! - снимаю- китель и остаюсь в рубашке с погонами. - Утром ты была в желтом свитере, а сейчас - в красном...
      - Женщина, если захочет, может кожу сменить, а ты о каких-то там тряпках.
      - Кожу может сменить только змея, - вношу существенную поправку.
      - Ну, разница невелика, - говорит Анна с ухмылкой.
      - Ты меня пугаешь. Я нуждаюсь в алкогольном допинге.
      - Не суетись! У тебя чай есть? - Анна смотрит на меня, вытянув смуглую шею.
      - У меня есть все: чай, кофе, водка и даже вино "Южная ночь".
      - Какой ты запасливый...
      - Подношения туземного населения и залетных журналистов. Ну что, с чая начнем?
      - Лучше с кофе. Растворимый, надеюсь?
      - А как же, - и я кидаюсь включать электрический чайник.
      - Фена у тебя, конечно, нет. Надо бы волосы просушить, - и Анна запускает руку в свою черную волнистую гриву.
      - Такие волосы - надо, - говорю я протяжно, сделав ударение на слове такие.
      - Комплименты для жены оставь, - Анна режет меня взглядом.
      - Ты хочешь, чтобы я рассказал о жене? - воспринимаю ее фразу как намек.
      - Нет, я и так знаю. Жена покладистая блондинка, педагог или медик. Ребенок детсадовского возраста - конечно, одаренный. Квартиры нет. Денег не хватает. Быт заел. Обоим хочется чего-то другого, но никто не знает чего. Жизнь медленно движется к своей конечной цели, то есть к смерти.
      - Что ты с этой смертью заладила сегодня? - я вытаскиваю из кармана сигареты.
      - Чувствую.
      - Что? Запах смерти, разлитый в воздухе, как вино?
      - Это у меня был приступ изящной словесности. Но суть остается, - Анна закуривает. - Настроение сегодня какое-то "смертельное".
      - Типун тебе на язык, - я достаю банку кофе и наливаю в стаканы кипяток. - Кстати, у тебя презервативы есть? А то я СПИДа боюсь. Не хочется умирать от любви.
      - Есть. И боюсь я не меньше тебя. Группа риска, - и снова, запрокинув голову, пускает кольца дыма в потолок.
      - Анна - это псевдоним, или твое настоящее имя?
      - Настоящее. Кличка у меня - Кармен.
      - Это что, из-за черно-красного прикида?
      - Из-за этого тоже.
      - Плюс яркая внешность - а еще что?..
      - Ты задаешь слишком много вопросов, - холодный, пронизывающий взгляд Анны мне неприятен.
      - Ничего удивительного. На то я и журналист, - поспешно отхлебываю кофе и обжигаюсь.
      - Давай для разнообразия сделаем так: я буду задавать вопросы, а ты отвечать и, по возможности, искренне, - в глазах ее вспыхивает неожиданный интерес.
      - Это любопытно. Но есть нюанс. Я арендовал тебя... - говорю, кусая губы, - ...на час. Время идет. Я ничего не успею.
      - Ладно, успеешь, - вздыхает Анна и улыбается краем ярко накрашенного рта. - Я сделала недельную норму и никуда не тороплюсь.
      - Ну, а я тем более не спешу. Завтра воскресенье, - я намеренно пропускаю фразу "сделала норму", чтобы не усиливать неприятное чувство.
      - Итак, поехали, - Анна берет длинными пальцами стакан с кофе и отпечатывает на его ободке губную помаду. - Насчет твоей семьи - угадала?
      - В общем, - киваю, - да. Но есть небольшое уточнение. Мы с женой разбежались. И еще... - я набираюсь мужества и выдаю постыдную правду: Я, видимо, никогда не любил свою жену.
      - О-ля-ля! - Анна демонстративно цокает ухоженными ногтями по темной полировке стола. - Неожиданное заявление. Не думала, что ты настолько расчетлив и корыстолюбив... Наверняка, тесть - генерал?
      - Нет. Никакой меркантильности в выборе не было, - я ныряю в свое мутное прошлое. - Тесть у меня обычный, каких сотни, без существенных для меня связей.
      - Что же тогда подвигло тебя на женитьбу, если это, конечно, не банальная внеплановая беременность боевой подруги?
      - Я когда-то сильно любил женщину. Она была замужем. Я любил долго, несколько лет. На эту любовь ушло столько сил и страстей, что, пожалуй ничего не осталось другим. Холостяковал, пока начальство не намекнуло: старый капитан, ни разу не женившийся, - это подозрительно: пахнет или голубизной, или импотенцией.
      - И ты четко выполнил указание начальства, - Анна зло ухмыляется.
      - Зачем же так, - я прихлебываю кофе и опять обжигаюсь. - Просто понял, что больше никого полюбить не смогу. А годы, действительно, идут...
      - Что-то есть бабье в твоих стенаниях... - кривится Анна и тушит сигарету в пепельнице.
      - Ну, баба - тоже человек, - пытаюсь я острить.
      - И ничто человеческое тебе не чуждо, - обрезает Анна и снова берется за стакан.
      - В общем, да. И вообще, почему я должен скрывать нормальные человеческие чувства? - Я начинаю злиться. - Я достаточно силен, чтобы не стесняться своих слабостей.
      - Ух ты, - подначивает меня гостья.
      - Да! - я вскакиваю с кровати, делаю шаг к окну и резко сдвигаю штору в сторону. - Вот шел сейчас по улице - снег падает, в крови коньяк бродит, красота вокруг... А я иду, пою и думаю: влюбиться бы в кого-нибудь! Так, чтоб от бессонницы простыню на себя наворачивать и плакать в подушку, чтоб нервы - в струну и сердце надрывалось. Как десять лет назад...
      - Слушай, классная у тебя служба! - теперь уже заводится Анна. Солдаты и офицеры в окопах околевают, а пьяный майор шляется по городу и от скуки любви ищет! И нашел, - со стуком ставит стакан на стол. - За двадцать баксов.
      - Да ладно тебе, - подрубленный под корень, отхожу от окна и падаю на кровать. - Все у меня было: и окопы, и ранение, и медали, и даже орден... Я здесь, в Доме правительства, две недели всего. А до этого по траншеям да землянкам кочевал. Вот в этих самых туфлях и "пьяных" брюках с кантом...
      - Что же ты полевую форму не взял, раз на войну ехал? - глаза Анны неожиданно теплеют.
      - Ты, блин, как старшина на строевом смотре. В чем был в редакции, в том и полетел. Команду дали: "борт" ждет, - я в самолет и сюда. А тут месиво кровавое - очередное "усмирение горцев". Не до смотрин: кто в камуфляже, а кто при параде...
      Повисает неловкая пауза. Я достаю сигарету из пачки на столе и закуриваю, глядя в окно: редкие уличные фонари подсвечивают тихий снегопад.
      - Ладно, не сердись, - Анна пересаживается ко мне на кровать, кладет ладонь на мою трясущуюся руку и терпеливо ждет, пока я успокоюсь. - Так ты здесь уже месяц?
      - Да. Послезавтра, в понедельник, должен приехать кто-то на смену. А я двину домой, где ждет меня холодная постель, пьяные соседи и в душе - сама понимаешь...
      - А куда тебя ранило?
      - Да не совсем ранило. Это я перегнул от волнения. Профессиональная брехня... Контузило меня.
      - Что это значит? - моя ночная гостья близко наклоняется ко мне и заглядывает в глаза.
      - Миной нас накрыло. Теперь, когда сильно переживаю, то теряю слух и в голове звенит.
      - О, Господи! - Анна закрывает рот ладонью, чтобы скрыть улыбку, но глаза сияют и выдают ее настроение.
      - Ну что ты хихикаешь?! - и сам не могу удержаться от смеха. - Да, глохну и звеню...
      - Как мудозвон, - Анна приваливается спиной к стене и трясется от хохота, вздрагивая упругим телом; и я впервые угадываю под свитером ее высокую грудь.
      - Смех смехом, а шуба кверху мехом, - говорю я протяжно, не отрывая взгляда от двух холмов, растягивающих красный свитер.
      - Шуба? Какая шуба? - переспрашивает Анна и часто-часто моргает.
      - И не только шуба, - цежу я сквозь зубы и не знаю, как сдержать руки. Они рвутся к полулежащей рядом женщине. Изогнувшись всем телом, как змея, Анна отрывает спину от стены и выпрямляется.
      - Ты хочешь, чтобы я уже разделась? - взгляд ее тускнеет, и плечи опускаются.
      Я не успеваю ответить. В дверь громко стучат.
      V
      Я выхожу в коридор, притворяю дверь спиной и вижу мятый камуфляж и мятое красное лицо Олега - следователя из Генеральной прокуратуры. На этаже у нас его называют Прокуратором. Он немногим выше меня, но гораздо шире. Его рыжие волосы взлохмачены, а глаза воспалены так, что белки кажутся розовыми.
      - Старина, извини, - он дышит на меня густым водочным перегаром. - Я к тебе сегодня ночью заходил?
      - Заходил, - отвечаю, стараясь не дышать носом.
      - И что? - глаза его округляются.
      - Ничего, - удивляюсь я его реакции. - Попросил бутылку водки в долг и ушел.
      - В номер не заходил?
      - Нет.
      - Ничего не помню. Автопилот. Третий день бухаем, - Олег говорит почти шепотом, оглядываясь в сторону дежурной по этажу, кривит губы и играет желваками.
      - Видел и слышал, - мои губы сами расплываются в улыбке.
      - Чё, слышно было? - следователь смущенно чешет лохматую рыжую голову.
      - Ну, Олег! Вы третью ночь подряд хором поете одну и ту же песню "Виновата ли я...". Скоро весь этаж будет вам подпевать, - мы тут, наверное, все одинаковы...
      - Да, заменщик ко мне приехал. Завтра в Москву улетаю. Все. Труба. Пора печени передых дать, не то умру, - и он опускает розовые глаза.
      - Так тебе что - похмелиться?
      - Нет, не в этом дело... Я к тебе в номер ночью не заходил?
      - Сказал же - нет... Чего ты мнешься?
      - Дело вот в чем, - Олег снова лезет веснушчатой пятерней в свою шевелюру и дышит на меня перегаром: - Ты не заметил, при мне пистолет был?
      - Да черт его знает, не обратил внимания. Что, пистолет потерял?
      - Хрен его знает. Может, и потерял, а может, и свистнули, - и Олег тяжело вздыхает мне в нос.
      - Кто мог свистнуть? Заменщик?
      - Понимаешь, тут такое дело, - следователь опять опускает глаза и играет желваками. - Вчера ночью бабу здесь в "Интуристе" снял, в кабаке на втором этаже.
      Сторговался за двести баксов. Ты представляешь? - зловеще шепчет Олег. - За двести долларов! По московским тарифам. Хотя здесь ей красная цена двадцатка... Правда, баба красивая - спасу нет! Кличка - Кармен...
      Сердце мое, срезанное навахой [Наваха - кривой испанский нож: холодное оружие], катится по ступеням нутра и, ударяясь, отдается в голове. Я закрываю глаза. Мой воспаленный мозг начинает вибрировать и звенеть. Этот звук мне знаком еще с момента, когда накрыло миной. Я открываю глаза и вижу розовые белки под рыжими ресницами следователя. Он энергично шевелит губами. Я почти ничего не слышу из-за гула в своей ударенной голове. Олег жестикулирует веснушчатыми руками и вдруг замирает. И трогает меня за плечо...
      - Эй, ты чего? - пробивается наконец ко мне сквозь звон в ушах. Андрюха, ты где?
      - Вы что, хором ее драли? - очухиваюсь от короткого приступа.
      - Кого? - изумляется Олег, вперив в меня водянистый серый взгляд.
      - Бабу. Кармен. - Я еле слышу то, что говорю.
      - Почему хором? Мужики спать легли. Вернее, отрубились. А я вразнос пошел, - шепчет Олег и оглядывается на дежурную.
      - О чем говорили? - не унимаюсь я.
      - С кем? С бабой, что ли?
      - С Кармен, - выдавливаю я из себя.
      - Да ни о чем. Что с ней разговаривать? "Рембрандта читала? - У койку!" Вот и весь разговор. За двести баксов я еще ее уговаривать буду! Но я тебе скажу: баба - блеск. "Не глаза, а острый нож. Глянешь - сразу упадешь". Не помню, кто поет.
      - Олег, кончай! - мне не хочется больше его слушать.
      - Чё кончай? Дело-то в том, что после ее ухода пистолет пропал!
      - Ты уверен? - сомнение грызет меня.
      - Да что я - пацан, что ли? - шипит Олег и оборачивается в сторону дежурной. - Все-таки в военной прокуратуре работаю, а не в ларьке на базаре. Ты тоже, скажешь... Я утром проснулся: в номере бардак, голова вдребезги, и перчатки бабские на тумбочке лежат...
      - Черные или красные? - выпаливаю я, и сердце мое дергается и сжимается в колючую точку.
      - Красные. Кожаные, - автоматически отвечает следователь. - Я опохмелятор включил и с горем пополам почти все вспомнил... Слушай, вдруг осекается Олег. - Ты почему про перчатки спросил?
      - Просто так, - отвечаю, стараясь говорить спокойно и не отводить глаза.
      - Андрюха, ты меня за идиота не держи, - крутит головой следователь. Я к тебе в дверь постучал, потому что уже всех тут на этаже на уши поставил. А Зульфия Тимуровна, - и Олег кивает в сторону дежурной, сказала, что ты подругу привел:
      брюнетка в красном пуховике. Колись, старик! Я хочу сделать этой бабе шмон, - и водянистые глаза его наливаются свинцом.
      - Во-первых, баба - из пресс-службы местного парламента. Во-вторых, она уже голая: в постели лежит, меня дожидается. А ты весь кайф ломаешь, говорю, сам не знаю почему, но стараюсь врать убедительно.
      Олег буравит меня своим тяжелым взглядом, затем сникает и рыжей пятерней теребит вздыбленную макушку:
      - Я про пистолет не сразу-то и подумал. Проснулся, смотрю: портмоне на месте, двухсот долларов, конечно, нет. Но черт с ними, с деньгами! Зато остальная сумма не тронута. Я и успокоился. А к вечеру стал вещи собирать (завтра же улетать), глядь - пистолета нет! - и Олег хлопает веснущатой лапой по пустой кобуре. - Я всю гостиницу обегал. Говорят, эту блядину в кабаке днем видели, а потом куда-то исчезла... Андрей, что делать?!
      - Что делать? - медленно произношу я. - Не знаю. Ищи.
      - Да где искать?! Весь номер перерыл, баба исчезла... Она ствол сегодня на рынке продаст - и я хрен кому чего докажу!
      - Олег, я вряд ли тебе помогу, - разговор тяготит меня.
      - Придется везти в Москву трофейный и говорить, что перепутал в суматохе боя, - размышляет вслух следователь и дергает скулой.
      - Это вариант, - одобряю я и протягиваю руку. - Счастливо!
      - Пока, - Олег жмет мою ладонь красной пятерней. - Найду эту суку убью!
      И я вижу его удаляющуюся широкую спину, обтянутую мятым камуфляжем.
      VI
      Я закрываю входную дверь на ключ и вхожу в задымленную комнату. Анна сидит на постели с сигаретой в руке.
      - Почему так долго? Я устала ждать...
      Я смотрю в окно, на медленный тихий снегопад. Огней почти нет. Город спит.
      - У тебя лицо - как перед расстрелом, - тихо говорит Анна.
      - Никогда не видел, какие бывают лица перед расстрелом, - четко, с расстановкой выговариваю я и перевожу взгляд на свою странную гостью. Можно подумать, что ты видела.
      - Перед расстрелом - нет, - так же четко, как и я, произносит Кармен. Но предсмертное выражение лица наблюдала.
      - Даже так! - не верю я, опускаюсь на кровать и приваливаюсь к стене. И часто?
      - Нет. Раза два. - Анна затягивается сигаретой и неотрывно смотрит на меня.
      - Любопытно, - и тоже тянусь к пачке "Золотой Явы".
      - Что произошло? - меняет тему Кармен. - Ты бледен, как...
      - Как кто? Как декадент?..
      - Ну все! - резко говорит Анна и давит окурок в пепельнице порывистым движением. - Ты не поэт, майор. - Хватит! Если у тебя испортилось настроение, не надо его портить мне. Я не греческая гетера и не японская гейша - душу твою ублажать за двадцать баксов. Я простая русская проститутка...
      - Немецкая, - равнодушно вставляю я.
      - Хорошо. Немецкая. В общем, я ухожу.
      - Если ты покажешься в коридоре, - произношу я медленно, с расстановкой, - у тебя будет именно такое выражение лица, какое ты видела у других перед смертью. Тебя могут убить, - и смотрю на Кармен выжидающе.
      - Не поняла. Объясни.
      - Объясняю: тебя там ждет Олег - рыжий следователь из прокуратуры. Ты у него ночью была?
      - Была. Ну и что?
      - Пистолет брала? - я хищно выпускаю дым из ноздрей и сверлю взглядом удивленную Кармен.
      - Какой пистолет? - пожимает плечами Анна, и волна ее волос скатывается на одно плечо. Она держит паузу несколько секунд, и в глазах ее вдруг вспыхивают озорные искры:
      - Где мой черный пистолет? На Большой Каретной!... Где меня сегодня нет? - цитирует Высоцкого Кармен и хохочет: - Этот идиот не может найти свое оружие!
      Я слежу за Анной. Она хохочет, запрокинув голову, и не может остановиться.
      - Что тут смешного? - устаю я от ожидания ответа.
      - Я спрятала его пистолет и перед уходом забыла достать.
      - Куда спрятала?
      - В надежное место - в мусорную корзину, - Анна поворачивается ко мне и аккуратно вытирает набежавшие слезы.
      - Зачем? - искренне удивляюсь я.
      - Как зачем? Чтоб не убил, - просто объясняет Кармен и облизывает губы.
      - Он хотел тебя убить? - я вскакиваю и подхожу к ней вплотную.
      - Хотел. Приговорил к расстрелу, - Анна поднимает на меня слезящиеся глаза. - Я же говорила, что запах смерти витает здесь в воздухе, как сигаретный дым.
      - Ты говорила, что он разлит, как вино в старом погребе.
      - Это аллегории. Кстати, про вино. Ты говорил, у тебя есть "Южная ночь".
      Неплохо бы сейчас осушить стакан в ознаменование отмены расстрела.
      - Подожди с вином, - не могу переключиться. - Ты говорила о смерти.
      - Я говорила: неважно, на что похож ее запах, но я дышу этим "ароматом" уже почти сутки.
      "А за что он хотел тебя убить? За двести долларов?" - лихорадочно соображаю я. Отхожу к окну, прячу руки в карманы и продолжаю дознание:
      - Он хотел тебя убить за деньги?
      - Ну, что ты! На Руси за деньги убивают редко...
      - Странно. За что же убивают на Руси чаще? - завожусь я.
      - А за дурные помыслы, - вздыхает Кармен, и глаза ее тускнеют.
      - Что же это за помыслы такие?
      - А всякие. Дурные помыслы носят в себе дурные люди, а дурные люди это инородцы. А поскольку я нерусская, что очевидно, да еще зовут меня Кармен, то я, соответственно, вынашиваю всякие черные мысли. Общий заголовок - "Как Россию погубить".
      - Ты это серьезно? - лицо мое, наверное, перекашивается.
      - Вполне. Если иметь в виду первоисточник, то есть твоего рыжего москвича из прокуратуры.
      - Ты хочешь сказать, что он обвинил тебя в развале великой империи и приговорил за это к расстрелу?
      - Именно так, - согласно кивает Анна.
      - Брэйд сив кейбл, - подытоживаю, - то есть "бред сивой кобылы", - и открываю шкаф, чтоб достать бутылку вина.
      - Это сейчас смешно, - уже спокойнее говорит Кармен, - а прошлой ночью мне было совсем не до смеха.
      - Ты что, не видела, в каком он состоянии? - со стуком ставлю бутылку на стол. - Он же был пьян, как сволочь.
      - Я это поняла только потом. Ведь ходил ровно, говорил четко и внятно.
      - Называется автопилот. У большинства офицеров так. Строевая выправка как на параде, речь поставлена - хоть Верховному главнокомандующему рапортуй, а утром проснется - ничего не помнит, хоть режь его.
      - Ну, видала я и других офицеров. Штормило так, что от стенки к стенке заносило.
      - Таких меньшинство, - я достаю складной охотничий нож, чтобы открыть бутылку.
      - Рыжий пил много. Я даже сообразить не успела, как все началось. Он спросил, как меня зовут. Я говорю - Кармен. "Ты испанка?" - "Нет, говорю, - немка". - "Врешь, немцев черноволосых и черноглазых не бывает!" Я объясняю: у меня мать армянка, а отец - немец. "Скажи что-нибудь по-немецки!" - "Гутен абенд", - говорю. "Все?". - "Все". - "Опять врешь, стал возмущаться. - Ты засланная экстремистка. Хочешь выкрасть уголовные дела на своих родственников?!" Тут меня затрясло. Ну, думаю, черт с ними, с этими двумя сотнями баксов, надо линять. А он пистолет достает: "Выходи на балкон! За шпионаж против России ты приговариваешься к расстрелу!" Ну, думаю, песец ко мне подкрался незаметно. Но сама судорожно соображаю, как же переломить его настрой. Ведь убьет сдуру и фамилии не спросит.
      - Кстати, как твоя фамилия? - вдруг вырывается у меня.
      - Кох. А что такое? - теряется Анна.
      - Ничего. Просто так спросилось.
      - Да. Так вот, приставил он пистолет к моему лбу и читает мне "приговор", то есть несет какую-то ахинею про коварные замыслы и покушение на государственный строй. В общем, полный мрак...
      Я срезаю ножом неподатливую пластиковую пробку и смотрю на Анну. Она говорит разгоряченно и ходит туда-сюда по комнате с сигаретой в руке. Красный ее свитер кочует вдоль стены.
      - И тут меня осенило! Ладно, говорю, товарищ майор, можете опустить пистолет. Вы достойно прошли проверку... Он опешил. "Какую проверку?" спрашивает. А я чувствую - рука уже дрогнула. Ага, думаю: есть трещинка! Надо туда клин вбивать...
      Пробка с бутылки срезается окончательно и летит куда-то под стол, отвлекая Анну. Мы оба смотрим на пол, не находим пробку и почти одновременно машем на нее рукой.
      - ...И говорю ему: я, мол, и правда, засланный казачок, но не со стороны экстремистов, а из ФСБ. Дескать, секретный агент Федеральной службы безопасности.
      Тут он и совсем руку отпустил. Все, думаю, теперь ты - мой. И давай ему горбатого лепить, что, мол, имелись сведения о продаже некоторыми сотрудниками федеральных следственных органов секретных сведений (в том числе материалов следствия) за деньги - экстремистам. И мы, агенты, проверяем теперь эту информацию... Короче, уболтала его. Поверил.
      Анна устало плюхается на кровать и, глубоко затянувшись, заканчивает рассказ:
      - Остальное - дело техники. Влила в него водки. Долго говорила о величии России и кознях врагов. Он вскоре завял. Я уложила его в постель (отдохните часок, товарищ майор!), пистолет спрятала, деньги взяла и ходу. Перчатки, правда, забыла в спешке. Жалко. Такие трудно достать красная кожа.
      - Так вы что, даже не ложились? - изумляюсь я, и сердце мое подпрыгивает от радости.
      - Да какая тут постель? - таращит глазищи Кармен. - Из него в тот момент такой "Трахтенберг" был, как из козьей задницы гармонь.
      - Боже! - хлопаю себя ладонью по лбу. - А мне такого наплел, что конь не перескочит... Но зачем же деньги взяла? - вырывается у меня наивный вопрос.
      - Как зачем? - взвивается Анна. - Во-первых, мы договорились с ним о цене еще в ресторане. "Кармен, я забираю тебя до утра. Плачу двести баксов!" - куражился, как настоящий крутой. А во-вторых, мне полночи мозги засирают, к голове пушку приставляют - расстреливать ведут на балкон, а я должна кланяться и вежливо благодарить? Я тебе уже сказала: терпеть не могу, когда из меня дурочку делают. - И я снова замечаю в ее глазах дурной огонек. - Я таких вещей не прощаю. Пусть этот придурок еще спасибо скажет за то, что я его дочиста не обобрала. Могла бы и пистолет, и бумажник с документами "приватизировать". И черта с два нашли бы вы меня в ближайшие полгода. Залегла бы на дно, как камбала, и в песок зарылась.
      - Да, серьезный ты человек, - вздыхаю я и наливаю вино в стаканы. Оно клокочет и пузырится. - Ну, давай выпьем за торжество разума над пулей-дурой.
      - Не над пулей-дурой, а над идиотизмом, - Кармен берет стакан и чокается, обжигая меня взглядом.
      VII
      Выпить мы не успеваем. В дверь опять стучат, и я поднимаюсь из-за стола. Выйти в коридор не дают. Как только замок щелкает, раздается мощный удар и я отлетаю от двери, как мяч от стенки. В прихожей стоит разъяренный Олег. Он страшен в жажде мести. И я выставляю перед ним ладонь, как щит:
      - Олег, спокойно! - кричу. - Никто тебя не обманывал. Только выслушай!
      Красный от гнева, следователь прицеливается свинцовым взглядом поочередно в нас с Анной и рычит:
      - Ну, гниды! Теперь я вас буду давить!
      Он хватает меня за выставленную вперед руку и швыряет об стену. Я ударяюсь лицом и наблюдаю молнии перед глазами. А когда оборачиваюсь, вижу, что Кармен хватает со стола бутылку. Олег отбрасывает со своего пути журнальный столик, и тот с грохотом переворачивается. Стаканы с вином опрокидываются, и по полу расползается багровая лужа. Рыжая гора, затянутая в камуфляж, Надвигается на Анну с ревом: "Ах ты, сучка!", получает по макушке бутылкой и медленно оседает рядом с кроватью. Звон разбитого стекла я уже почти не слышу - у меня начинает гудеть в голове. Кармен проворно переворачивает рухнувшего Олега на спину - и садится ему на грудь. В ее руке мой охотничий нож. Она щупает залитую вином голову следователя и поворачивается ко мне. В ее глазах огни бешенства, а губы беззвучно шевелятся. Она что-то говорит мне, но я глух сейчас. Я опираюсь спиной о стену, медленно сползаю вниз и, усевшись на пол, тупо фиксирую происходящее: Анна с силой хлещет Олега по щекам...
      Сознание возвращается к следователю раньше, чем ко мне - слух. У него мутные глаза, и он долго фокусирует взгляд сначала на перекошенном лице Кармен, затем на ноже, который она держит у его горла. Он молча слушает ее гневную речь. Анна кивает в такт своим словам, и черные волосы ее пляшут на плечах.
      Перезвон колоколов в моей голове утихает только с появлением перепуганной Зульфии Тимуровны.
      - Что тут у вас творится?! - доносится до меня ее готовый сорваться голос.
      - Зульфия Тимуровна, не волнуйтесь вы так, - говорю каким-то чужим голосом. - Мы в момент все уладим.
      - Да что ж уладим? Вы тут друг друга щас поубиваете, - и смотрит встревоженно на поднимающуюся с Олега Анну, вооруженную ножом. - Вчера омоновцы спьяну так подрались, что всю мебель переломали. Теперь вы. Я же просила, чтоб все было тихо. Щас военные со всего этажа сюда сбегутся...
      Дежурная не двигается с места, следя за Олегом. Тот медленно встает на ноги и, ощупав мокрую голову, обводит всех тяжелым взглядом.
      - Главное, мать, что никого не убили, - наконец разжимает он каменные челюсти и подходит ко мне вплотную. - Водка есть?
      Я молча иду к шкафу, достаю бутылку и протягиваю пришибленному Олегу. Тот открывает ее тут же, поднимает с пола неразбившийся стакан и наполняет его на две трети...
      - Чего ты его поишь! - взрывается затихшая было Кармен; она вдруг удивительно ловко выхватывает у следователя стакан и жадно, в несколько глотков, выпивает.
      - Господи! - сокрушенно вздыхает Зульфия Тимуровна.
      Олег, почти бесстрастно проследив за действиями Анны, берет у нее стакан со следами губной помады и повторно наливает на две трети водки. Выпивает точно так же, залпом, шумно выдыхает и вытирает рот веснушчатой лапой.
      - Я скоро вернусь. Пропусти, мать! - и, потеснив дежурную, протискивается мимо ее большого тела в коридор.
      - Перчатки не забудь! - кричит ему вдогон Кармен и закуривает, усаживаясь на подоконник.
      - У вас есть веник, Зульфия Тимуровна? - обращаюсь к дежурной.
      - Щас принесу, - отвечает женщина и выплывает из номера.
      Я успеваю поднять опрокинутый столик и второй стакан, когда за спиной раздается хрипловатый голос Соломина:
      - Что за шум, а драки нет?
      - Драка уже кончилась, - отвечаю, оборачиваясь.
      - Вижу кровопролитие, - золотая оправа очков у Соломина сверкает. Он, как всегда, в белой рубашке с галстуком, но без пиджака и жилета. Серые подтяжки перехватывают его старческие плечи. - Здравствуйте! - кивает Анне.
      - Это вино, - поясняю, глядя в темные лужи, разлитые на полу. Знакомьтесь:
      Кармен, то есть Анна.
      - Очень приятно, Анна Кармен, - кивает седой головой Соломин, вынимая руку из кармана: - Я Виктор Алексеевич.
      - Начальник пресс-службы федерального управления на Северном Кавказе, добавляю я, повернувшись к Анне, затуманенной сигаретным дымом, и решаю не уточнять значения слова "Кармен".
      - Очень рада, - отвечает моя подруга, не отрываясь от подоконника.
      - Вы, Аня, представляете какое-то издание? - интересуется дед как шеф прессслужбы.
      - Нет, я вольный художник и представляю только себя, - резко говорит Анна.