И абы как столкнули вниз.
      Потом в ладони поплевали,
      Перемигнулись весело,
      Подборки в руки - и пошло:
      Забрасывать могилу стали.
      В полнеба красное пятно
      К закату близилось оно...
      - Афонь, - заметил вдруг Ананий,
      Вспотевший вытирая лоб,
      Не обратил ли ты вниманья:
      Бросаем камни мы на гроб,
      А стуков никаких о крышу
      Я что-то вроде бы не слышу.
      А ну-ка гляну, что там. Ой,
      Тут что-то не тово... Постой!
      (Ананий со страху икает)
      Да не кидай -ик! -землю, стоп,
      Она уходит -ик! - под гроб.
      А он как будто -ик! - всплывает.
      Он... ик! - почти уж наверху...
      Бежим отсюда! Карау...
      И оба голоса лишились,
      Так и застыв с раскрытым ртом.
      Затем колени подкосились,
      Ослабло тело; а потом,
      Когда сорвалась крышка с гроба,
      Похолодела вся утроба...
      Цыганка... села, и тотчас
      Не отверзая мертвых глаз,
      К детинам руки протянула
      И зашипела, как змея:
      - Как жаль, што днем не вижу я!
      Что не могу размежить веки
      И посмотреть в глаза того
      Мерзавца, а не человека!
      Кто так ограбил, и кого
      Цыган, голодных, полунищих!..
      Оставил без гроша и пищи,
      В нужде на несколько недель.
      Что ж вы за нелюди? Ужель
      У вас ни совести, ни чести
      Не сохранилось и на грош?
      Видать, всю пропили... Ну что ж,
      Не миновать моей вам мести!
      Сегодня, лишь зайдет луна,
      Вы мне заплатите сполна!
      - Ой, Андрюша, - вздрогнула Марта. - У меня аж мороз по коже!
      - Под одеялом и холодно?
      - Не холодно, а страшно... Ты так образно рассказываешь, что эта ведьма стоит перед глазами...
      - Может, на сегодня хватит? Рассказал только до половины.
      - Так хочется дослушать! Я все равно теперь не засну...
      - Ладно, уговорила. Слушай:
      Цыганка на спину упала,
      Шепча проклятья мертвым ртом.
      Опять на место крышка встала,
      И гроб исчез. На месте том
      Поднялся бугорок могильный.
      И будто после дремы сильной
      Гробовщики ожили вновь:
      В их жилах заиграла кровь,
      Угасший разум прояснился,
      Вернулась речь и бодрый дух.
      Они переглянулись вдруг,
      Афоним к другу обратился:
      -Ты не заметил, я не спал?
      Ананий лишь плечьми пожал...
      Затем вернулись к драндулету,
      Впрягли вздремнувших лошадей,
      Поехали. Боясь при этом
      в пути заговорить о ней.
      Решив, что это - наважденье,
      Всего лишь сонное виденье,
      Приплевшееся одному,
      И каждый думал - лишь ему.
      Ведь что греха таить, такое
      Случалось с ними иногда:
      Упьются на ночь и тогда
      Кошмары снятся с перепою...
      Но вот они уж дома снова.
      Стемнело. Время отдыхать.
      Не говоря о н е й ни слова,
      Решили вместе ночевать.
      Оно и раньше так случалось,
      Что утром вместе просыпались.
      И так бывало потому,
      Что в двухсемейном их дому
      Других жильцов уж не осталось:
      Забрав детей, супруги их
      Давно оставили одних
      Терпеть пьянчуг они устали.
      Но мысль о выпивке у ту ночь
      Детины оба гнали прочь.
      Со стороны посмотришь - скажешь,
      Что каждый безмятежно спит.
      Да и послушаешь, то даже
      Услышишь, как во сне храпит.
      Но это - видимость. На деле
      Дружки не спали. И хотели
      Лишь показать, что, мол, его
      Не беспокоит ничего.
      Как будто не было погоста,
      Не знал не ведал, что о н а
      Сегодня, лишь зайдет луна,
      Пожаловать грозилась в гости
      И заварить крутой ухи...
      Пропели полночь петухи
      И тотчас стены задрожали
      Поднялся вой, галдеж, содом,
      И стекла в рамах дребезжали,
      И все ходило ходуном.
      Внезапно с треском дверь открылась,
      И на пороге появилась,
      Прошедши сквозь земную твердь,
      Седая, серая, как смерть,
      Цыганка... И злорадный хохот,
      исторгся из коварных уст;
      Зубовный скрежет, лязг и хруст,
      Невидимый зловещий топот
      Дружки услышали вокруг...
      Они было вскочили вдруг,
      Но ноги тут же отказали;
      Хотели вскрикнуть, но слова
      Чуть слышно с языка слетали
      И были внятными едва...
      Один дрожит, как в лихорадке,
      Другой в трясучке, как в припадке,
      И оба с ужасом глядят,
      Как будто перед ними ад.
      А ведьма вот, совсем уж рядом
      Почти у самого виска
      Ее костлявая рука, свирепый взгляд...
      Могильным смрадом
      Шибает в ноздри; из очей
      Искрится жар, как из печей...
      Детинам некуда деваться
      И жен на помощь не позвать...
      А ведьма стала издеваться:
      Кусать и дергать, и щипать,
      Таскать за волосы; под ногти
      Занозы загонять и когти
      Совать то в ноздри, то под глаз,
      И каждому помногу раз...
      Хрипел Афоним контроктавой,
      Чуть слышно стоны издавал;
      Ананий только ртом зевал
      В ответ на вывихи суставов...
      Но кукарекнул лишь в селенье
      Вторично в эту ночь петух,
      Как издевательства, мученья
      И пытки прекратились вдруг:
      Цыганка, вздрогнув, отступилась.
      Лицо досадой исказилось:
      Ей не хватило тех часов,
      Чтоб доконать гробовщиков.
      Она зловеще прошипела:
      - Благодарите петуха
      Он сохранил вам потроха,
      Швырнуть шакалам не успела...
      Но я вас завтра навещу
      И своего не упущу!
      Наутро оба, еле-еле
      Поднявшись, вышли на крыльцо.
      Тряслись поджилки и зудели
      Суставы, мышцы и лицо.
      Тошнило, будто с перебору;
      Но ведь вчера и разговору,
      Насколько помнили они,
      О пиве-бражке - ни-ни-ни!
      Пора задать лошадкам корму,
      Пернатых выпустить во двор,
      Прошло полдня, но до сих пор
      Они прийти не могут в норму...
      И на прохожих, как назло,
      Пока что им не повезло...
      Но вот в раскрытые ворота
      Неспешно к ним вошел старик;
      Почудилось, окликнул кто-то,
      И он зашел сюда на клик.
      Седой, как лунь, согбен годами,
      Он поискал вокруг очами,
      Ладонью притенив лицо,
      И обнаружил молодцов.
      Преодолел две-три ступени
      и, словно выбившись из сил,
      Остановился и спросил:
      - Что это с вами, люди-тени? . .
      Какой такой коварный враг
      Вам лица изукрасил так?
      Детины честно рассказали,
      Не умалив проступок свой,
      О том, как сдуру обобрали
      Цыганский табор кочевой
      И чем за это поплатились,
      Когда с погоста возвратились;
      О том, что ждет их в эту ночь
      И некому в беде помочь...
      И молвил старец им с упреком:
      - Давно известно на миру,
      Что жадность не ведет к добру;
      Да будет это вам уроком!
      Я вашу, так и быть, беду
      Для перворазу отведу,
      Но при условии едином:
      С Зеленым Змием не дружить,
      Вернуть семью и ладно жить,
      Как подобает христианину!
      И вот настала ночь вторая,
      Тревожный приближая час...
      Наш старец Магию читает,
      Афоним пьет, но - только квас;
      Топор, воткнутый в половицу,
      Виднеется среди светлицы;
      Ананий крестится, но все ж
      Его одолевает дрожь...
      А ровно в полночь повторились
      Вчерашний скрежет, вой и гром:
      Качался пол и трясся дом.
      И беспрепятственно явилась
      Цыганка грозная в дверях.
      Увидела топор - и "Ах!.. "
      Воскликнула, как простонала;
      Хотела выскользнуть за дверь,
      Но та захлопнулась. Знать стала
      Ей неподвластна уж теперь.
      - А, добрый вечер, дорогая!
      Сказал ей старец и, вставая,
      Рукою поманил: - Иди
      Немного с нами посиди!
      Хоть стол не сильно впечатляет,
      Зато отличный нынче квас
      У нас имеется. Сейчас
      Нальем, он жажду утоляет...
      Ну, ну, еще, еще шажок!
      Ты не стесняйся нас, дружок...
      Цыганка раз, другой шагнула,
      Дрожа при виде топора.
      Сегодня вид ее сутулый
      Совсем не тот, что был вчера.
      Смиренно на колени пала,
      Воздела руки, застонала,
      И с кровью пополам слеза
      Наполнила ее глаза:
      - О добрый маг, не будь суровым!..
      Возможно, я и не права.
      Моя седая голова
      С годами стала бестолкова
      Ведь я покинула сей свет
      С рожденья в полтораста лет.
      Проникнись, старче, состраданьем,
      Не будь жесток, как я. Прости!
      Пожалуйста, на покаянье
      Мой прах и душу отпусти.
      Будь милосердным человеком,
      Не дай мне до скончанья века
      В геенне огненной гореть!..
      - Помилуй, ты ведь эту сеть
      Сама себе насторожила...
      Сперва иди кваску испей,
      А там посмотрим. Ну, смелей,
      Ты угощенья заслужила!..
      Цыганка сделала движенье,
      И лишь сравнялась с топором,
      Как тут же рухнула в пролом.
      И провалилась в преисподню,
      Туда, где правит Вельзевул.
      Молва идет - там посегодня
      Земля дрожит и слышен гул...
      Гробовщики с тех пор не пили.
      Вернули жен, детей. Сменили
      Профессию. И через год
      Построили квасной завод.
      По слухам, их квасок целебный
      Охотно брало все село.
      Там вывелось хмельное зло,
      Поскольку, якобы, волшебный
      Напиток оказался сей.
      А что? Все может быть. Ей-ей!
      - Ну как, понравилась сказка? - Спросил Андрей, закончив. Э, да ты, никак заснула? - не услышав ответа, толкнул ее локтем.
      - Что ты, конечно нет! Не могу справиться с впечатлениями... А сказка замечательная, красиво написана. Наш Федя - замечательний поэт.
      - Ну, он немного другого мнения, - возразил рассказчик. - Говорит, что написано коряво и с какими-то погрешностями.
      - Может быть. Но ему простительно: он ведь начинающий поэт. А поскольку видит погрешности, значит, способен к совершенствованию, я так считаю.
      - А ты не считаешь, что пора уже спать? Ну-ка дуй к себе, - напомнил он
      - Дай щечку, так уйду!
      Легкий стук в дверь, а затем и ее слабый скрип разбудили Марту, когда сумрак не позволял еще разглядеть стрелки на циферблате. Увидев на пороге мать, пришедшую их будить, она приложила палец к губам, поманила к себе и спросила шепотом:
      - Мама, я попросила его задержаться до обеда - сходим с ним к ерику за ветками. Чтоб не беспокоить дедушку. Можно?
      - Ну, если он согласился, то можно. Но будьте настороже. Впрочем, в случае опасности я дам знать.
      - А ты меня не отпустишь с ним, хоть на денек: я так соскучилась по моим новым друзьям!..
      - На этой неделе мне обещали машину - перевезти сенцо. Тогда и...
      Она не договорила: беспокойно заерзал, простонав во сне, Андрей. Чтоб не разбудить и его, она чмокнула дочь и также тихо вышла.
      Они еще спали, когда, подоив козу и запустив к ней малыша, оравшего на весь базок, Ольга Готлобовна ушла из дому.
      Проснувшись, Андрей глянул на ходики: было начало девятого. Марта сладко посапывала. Поднялся, осторожно надавил на дверь - скрип ее не разбудил. Не проснулась она и тогда, когда он через некоторое время вернулся. И только стук костяшками пальцев о быльце кровати заставил ее лупнуть глазами.
      - Ты чего рано? - натянула она сползшее было одеяло до подбородка.
      - Ниче не рано: девятый час. - Присел возле нее на корточки. - Я привык вставать вместе с солнцем.
      - Вижу, успел уже и умыться. Не замерз под утро?
      - Наоборот: мне такой сон приплелся, что проснулся весь в поту.
      - Сон? Страшный? - удивилась она. - Расскажи.
      - Приснилось, будто фрицы устроили облаву на наших ребят... Рудика - он почему-то тоже оказался на хуторе, Мишку, Бориса и Федю вроде связали по рукам и ногам и пошвыряли в мажару. Это такая тележка, мы сделали ее после твоего отъезда. Потом набросились на Ванька. Человек пять. Он что ни посбивает их с ног, а они обратно поднимаются и к нему. Потом все-таки связали и его и заставляют тащить возок на станцию. А тебя, Веру и еще Нюську, почемуто раздетых чуть ли не догола, полицай, мой сосед, хлещет трех-хвостой плеткой и приговаривает:
      - Танцюй! Танцюй!
      - Фу, какой ужас тебе приснился!... - Марта даже зажмурилась и повертела головой. - Так вот почему ты перед утром ворочался и стонал...
      - Поэтому план меняется: я решил немедля вернуться домой.
      - Почему-у? - спросила она разочарованно.
      - Мне думается, сон приснился не зря. Фрицы верняк решат нахапать детворы где-нибудь подальше. А вдруг на нашем хуторе! Нужно срочно предупредить, чтоб были начеку.
      - Что ж, может, ты и прав... Отвернись, я оденусь. - Андрей взял стул, отошел и сел к ней спиной. - Я сейчас быстренько соберу позавтракать, потом немного тебя провожу. А ты будь осторожен: в центре они, может, и не решатся, но могут сделать засады на окраине станицы.
      Говоря это, она натянула лифчик, сняла с вешалки кофточку, но передумала и напялила платье с синими шелковыми полосками по рукавам и подолу, уже довольно тесноватое вверху.
      Торопливо позавтракав хлебом с козьим молоком, зашли к деду. После вчерашнего массажа, сделанного опытной рукой дочери, радикулит отпустил настолько, что он собрался сходить за кормом для козы.
      - Дедушка, ты подожди и меня, я недолго: провожу немножко нашего гостя, и мы сходим вместе, - на прощанье попросила внучка.
      Центральная улица станицы не многим отличалась от хуторской: без твердого покрытия, без кюветов, такая же пыльная. Те же саманные, в большинстве своем под камыш, хаты. Разве что заборы не плетенные, а дощатые либо штакетные - серые, давно, а то и вообще не крашенные, покосившиеся.
      Вскоре слева и несколько на отшибе показались два длинных навеса, крытых черепицей. Под каждым - в два ряда дощатые, на вкопанных в землю стойках, торговые столы. Станичный базар, обнесенный штакетным забором. Свернули к нему, направляясь ко входу на территорию.
      - Пойдешь через рынок? - спросила она.
      - Так ближе. Что-то седни, несмотря на будний день, народу здесь многовато... Всегда, что ли, так?
      - Понятия не имею. Видела рынок всего один раз и то днем, когда проезжали с домашним скарбом мимо; тогда тут никого не было.
      - Да и я вчерась никого не видел. Не хватало многих штакетин, а вот эти въездные ворота были вообще проломлены и настежь. В честь чего его так отремонтировали? - удивился Андрей.
      - А видишь вон плакат - "Ярмарка", - показала Марта.
      Перед входом на территорию рынка у большого щита толпилось несколько женщин и подростков. В написанном от руки крупными буквами приглашении посетить ярмарку говорилось, что по случаю очередных выдающихся успехов "непобедимой германской армии" населению на территории рынка будут продаваться дешево, за советские рубли, такие товары, как керосин, спички, мыло и другой дефицит.
      - Жаль, не за что, а то взять бы спичек, - пожалел Андрей. - С кресалами мороки много.
      - Кресало - это огниво, что ли? - уточнила Марта. - В следующий раз, как придешь - напомни: у нас еще десятка два коробков, если не больше.
      - Спасибо, напомню. Ты дальше не ходи, дедушка ждет, - подал он руку перед входом на территорию.
      - Проведу до выхода, ладно? - попросила провожатая.
      Прошли за ограду. Похоже, о предстоящей ярмарке станичники были извещены заранее: на столах лежало немало всякой сельской всячины - от овощей до мелкой живности. Продавцы и покупатели - старухи, молодайки, подростки. Много народу у ларей, кучкуются в ожидании обещанного дефицита.
      Впрочем, наших героев все это абсолютно не интересовало. Неспеша дошли они до противоположного края. У выхода Андрей снова напомнил:
      - Все. Возвращайся. Пока!
      - Когда ждать еще?
      - Не раньше, как через неделю: делов пока - навалом.
      - Привет от меня всем-всем!
      До выхода оставалось каких-то два шага, когда у калиточного проема возник мужик угрюмого вида, объявив:
      - Тута ходу нэма!
      - Это еще почему? - возмутился Андрей.
      - По качану. Кажу - выход с того боку. Провалюй! - грубо втолкнул обратно.
      - Видала? - вернулся он к Марте. - Только что выпустил двух бабок, а меня - ни в какую. Говорит, выход с той стороны. Что бы это значило?
      - Неужели готовится облава? ... - упавшим голосом прошептала она, побледнев так, что обозначились веснушки.
      - Да ты не боись! Не выпустят и там, перелезем через забор.
      Поспешили на выход. Уже издали заметили: и тут дежурит полицай. Просто, заходя, в тот раз не обратили на него внимания. Стали наблюдать. Бритый, одет прилично, выглядит добряком. Вот только глаза - так по сторонам и стреляют. Женщина с хозяйственной кошелкой вышла беспрепятственно. Без задержки вошло двое пацанов: один коренастый, лицо в крупных оспинах, второй помельче, в линялой рубахе, коротких штанах, с облупленным носом. А вот девчонку лет тринадцати, хотевшую выйти за калитку, остановил.
      - Ты почему ж уходишь, не дождавшись, ай спички в доме не нужны? спросил участливо, с улыбкой.
      - Шпычкы-то нужни, та грош нэмае...
      - У немцев большой праздник, поэтому детворе будут отпускать бесплатно, - понизив голос, пообещал бритый "по секрету".
      - А чи вы нэ обманюетэ? - усомнилась было та.
      - Конешно, кто без грошей, тем дадут меньше - по коробку спичек и брусочку мыла, но и за то спасибо. Иди вон к тому ларьку, займи очередь, а то может и не хватить!
      Поверив лжи полицая, девчонка вернулась.
      - У меня отпали всякие сомнения, - сказал Андрей. - Нужно драпать, пока не поздно!
      Южная сторона забора примыкала к лужайке, по-местному именуемой подыной. Сквозь штакетины видны увядающие лопухи, будяки, невысокий пыльный кустарник. Оглядевшись, не следит ли кто внутри базара, приблизились к забору. Присев, Андрей скомандовал:
      - Залазь мне на плечи; - когда она, держась за штакетины, взобралась, выпрямился. - Заводи ногу на ту сторону... цепляйся носком за рейку... теперь другую... прыгай!
      Перемахнул сам - Марта сидела с болезненной гримасой, держась за щиколотку правой ноги.
      - Никак вывихнула? . .
      - Похоже на то... больно - не могу...
      - От же ек-карный бабай! - "выругался" он впервые с тех пор, как пообещал "не буду". - Идти не сможешь? Давай попробуем. Хватайся мне за шею.
      Он наклонился, помог ей подняться. Но даже незначительная нагрузка на больную ногу вызвала столь резкую боль, что пострадавшая громко застонала.
      - Надо бы сперва вправить вывих... Тебе не приходилось?
      - Было дело... Довольно неприятная штука. Но - потерпи, раз так.
      Снял туфлю, взялся за ступню обеими руками, резко дернул. Марта вскрикнула, и через минуту из-за куста вынырнул полицай. В незаметно подкравшемся Андрей узнал... своего соседа.
      - 3драсьте, дядя Пантелей! - впервые столь вежливо поздоровался он. Как вы тут оказались?
      В душе презирая его как предателя, он при встречах держался лояльно: здоровался и с ним, и с Мархвой Калистративной. Несколько обрадовался, что "попался" именно сосед: может, поспособствует уйти от облавщиков.
      - Я-то тут по дилу, - холодно буркнул сосед, - а якого биса вы по заборах шастаетэ?
      - Шли вот с нею на хутор, зашли на ярмарку, - пояснил он, забыв перестроиться на его диалект. - Стали выходить, а нас не пускают. Ну, мы и решили через забор. Да только она неудачно спрыгнула... кажись, сломала ногу. Это ж Марта, вы должны ее знать: ее мама работает секретаршей у самого коменданта, - добавил для верности.
      - Шо, зовсим поламала, шой ходыть нэ може?
      - Ну, может, и не "зовсим", но сильно подвернула.
      - Ось тут нэдалэчко стоить якась машина, я попросю шохвера, вин одвэзэ вас на хутир.
      - Ей теперь не до хутора... Хай посидит с часик, пока боль утихнет, и я отведу ее до дому, - предложил он свой выход из положения, но полицай повысил голос: - Шо сказано, тэ й робы! Поможи ий дойты до машины.
      При их появлении с кузова крытого брезентом грузовика спрыгнул рыжий чубатый верзила.
      - Ось, прыймы. Та нэ здумай отпустыть! - приказал Пантелей. - Може, це як раз ти, шо нашкодылы.
      Верзила кивнул понимающе, легко пересадил обоих через задний борт в кузов, запрыгнул сам.
      - Дять, за что нас схватили? - обратился к нему Андрей. - Мы никакого преступления не сделали! И вобще, что происходит?
      - А то, шо якись пацаны - понял, нет? - напали ночью на стан... на комендатуру то ись. Охрана на минуту отлучилась, а они тем временем выпустили из каталажки - понял, нет? - аж двох арестованных бандитов. Вот их и хочут теперь заловить - понял, нет?
      - Мы к этому никакого отношения не имеем. Я - вчера только с хутора, никого тут не знаю, кроме вот ее. А она - дочь секретарши здешнего коменданта. Как его звать, не знаешь? - спросил у Марты.
      - Господин Безе. Вы должны его знать, если бывали в комендатуре. Отпустите нас или сообщите ему или маме - он даст такое распоряжение. А мама еще и отблагодарит. Пожалуйста, прошу вас!
      - Отпустить, сообщить. . - вслух прикидывал рыжий. - Надо бы, конешно, но - слыхали приказ главного?
      Послышался свисток вроде милицейского, затем громкая немецкая речь. Заработал мотор, грузовик тронулся с места. Марта - они сидели на откидной скамье рядом - шепнула на ухо:
      - Приказано подать машину ко входу на рынок. Сейчас начнется...
      - Вы шо там шепочетесь? А ну марш аж до кабинки - понял, нет?
      Ничего, однако, не "началось ". Остановились у ворот. Тут уже поджидала большая толпа подростков, в основном мальчишек, и с ними тот, бритый и прилично одетый полицай.
      - Откинь борт и помоги ребятишкам подняться наверх, - приказал он рыжему, но не строго - с улыбочкой на лице.
      Ребята тянули руки, и тот втаскивал их под брезент. Никто не протестовал, напротив: слышался непринужденный разноголосый гомон и даже смех.
      - Чему это вы все радуетесь? - спросил Андрей у коренастого, с оспинами на лице пацана, виденного ими ранее и поднявшегося одним из первых в кузов.
      - Ты че, не понял? - удивился тот. - Съездим на склад, поможем нагрузить машину, а нам за это спички, карасин и мыло - бесплатно!
      Вскоре вместительный кузов оказался набитым до отказа; было слышно, как закрепили задний борт, даже не вместив всех желающих получить дефицит бесплатно. Андрей смекнул, что можно, прорезав брезент, выпрыгнуть - и никто их обратно загонять не станет. Попросил Марту подняться - из-за нехватки места она сидела у него на коленях - чтобы достать из кармана складник. Но машина дернулась и стала быстро набирать скорость; вырулив на дорогу, шофер дал газ...
      Куда везут, в какую сторону? Из-за вздыбленной дорожной пыли определить было невозможно. Вскоре, впрочем, он сориентировался: слева показались развалины взорванного нашими при отходе хлебного элеватора. Значит, везут к железнодорожной станции.
      Наконец грузовик остановился. Вместо рыжего сзади оказались два гитлеровца с автоматами. Они откинули борт, кузов стал пустеть. Андрей попросил рябого помочь ссадить сестру, сказав, что у Марты неладно с ногой. Тот, взяв ее под мышки, поддержал, пока он снизу подхватил на руки. Щиколотка еще болела, но "уже не так".
      Из кабины вылез третий немец - щеголеватый, в черной форме, со знаками отличия, которых Андрей не знал, но догадывался: высокое начальство.
      - Репьята! - обратился к детворе на ломаном русском. - Фсем паташоль плише. Слюшай меня корошо. Ме вас сапыль скасайт... как это? ... што... склат, на котори... нушни нам товар... ехайт ната на поест. Ви тут потоштайт, никто ухотит нелсья!
      Сделав такое объявление, офицер ушел, наказав что-то автоматчикам.
      Злополучные грузчики разделились на две группы (семеро девчонок несколько в сторонке), переговаривались, глазели по сторонам. Место, в общем-то, большинству хорошо знакомое: слева подъездные коммуникации к элеваторским зернохранилищам; спереди - метрах в сорока, - довольно высокая железнодорожная насыпь, откуда доносилось шипение невидимого из-за вагонов паровоза; справа - продолговатое кирпичное здание вокзала; рядом с ним импровизированный пристанционный базарчик с двумя грубо сколоченными столами под развесистой гледичей (по-местному - дикой акацией). Оттуда глазело несколько женщин-торговок.
      Андрей отозвал Марту в сторонку:
      - Который ушел, он не сказал, куда и зачем?
      - Нет. Приказал этим глядеть в оба и все.
      - Ты это самое... Когда вернется, поговори с ним по-вашему. Скажи, что вы с мамой тоже немцы, что она давно уже сотрудничает с новой властью. Напомни, что работает секретаршей у здешнего коменданта. - Марта отрицательно повертела головой, но он не дал ей возразить. - Прибреши, что вы с нетерпением ждали ихнего прихода и все такое. Он тебя верняк отпустит.
      - Нет, Андрюша, я этого делать не стану, - наотрез отказалась она. Обоих нас он не отпустит, а без тебя мне ни свобода, ни даже жизнь не нужна. Вместе кашу заварили, вместе будем и расхлебывать, чем бы это ни кончилось.
      - Ну и напрасно! Нужно попытаться использовать этот единственный шанс: спасешься сама, а может, с помощью мамы и меня выручишь.
      - Пока доберусь до мамы - я ведь не только станицы не знаю, но даже, где она работает - тебя уже увезут.
      - Спросишь, люди подскажут. Зато хоть ты не пострадаешь. Я не хочу, чтоб из-за меня...
      - Нет! И слушать не желаю. Вовсе не из-за тебя. А шанс не единст венный: мама вот-вот придет домой обедать...
      - Вчера она не приходила, - перебил он.
      - Впервые за все время. Придет, узнает, что я не вернулась, как пообещала дедушке, и сразу догадается. Не пройдет и полчаса, как она появится здесь.
      - Сегодня все идет нам назло. Поэтому я не советую, я приказываю: делай так, как я...
      Разговору помешал подошедший к ним рябой.
      - Вы не здешние... Держитесь отдельно да и своих я знаю почти всех. Чо такие невеселые? - Лицо его светилось добродушной улыбкой, и несмотря на крупные оспины, казалось довольно красивым.
      - Да, мы случайно попали в вашу компанию, - ответил Андрей, недовольный, что помешали разговору. - А ты напрасно радуешься! Не знаешь, в какой переплет попал...
      - Ты на что намекаешь? . .
      - Так вас же надули! Не за товаром повезут нас на поезде.
      - Почему так думаешь?
      - Не думаю, а знаю совершенно точно. Нас с сестрой схватили намного раньше, и тот чубатый, что помогал влезть на машину, он говорил совсем другое. Будто ваши пацаны выпустили из каталажки арестованных бандитов. Их, мол, решили "заловить" и узнать, кто именно это сделал.
      - Брешет: ничего этого не было, - заверил рябой.
      - Я тоже так подумал. А посля узнал - немного волоку по-фрицевски - что на самом-то деле нас хочут угнать в Германию.
      - Как - в Германию? Ах, гады! Ну, козел! - скрипнул зубами рябой, пригрозив кому-то, по всей вероятности, в станице, - я тебе устрою...
      - Никому ты теперь ничего не устроишь, - заметил Андрей, кивнув в сторону охраны.
      - Да? Ты не знаешь Степана Голопупенка! Гад я буду, если не убегу прям отсюда. Спасибо, что предупредили, - пожал он обоим руки. - Как зовут-то?
      - Меня - Андрей, а сестру - Марта. Но учти: они гнаться не станут пристрелят и все.
      - Нехай лучше убьют на родине!...
      Степан вернулся к своим, стал что-то с ними обсуждать. Затем вчетвером перешли на край, от вокзала, озираясь на автоматчиков. А те поначалу стояли врозь, затем сошлись вместе: тот, что стоял от базарчика, не смог прикурить - отказала зажигалка. Пройдя к напарнику, он закинул автомат за спину, прикурил сигарету, и они, поглядывая в сторону девчонок, стоявших отдельно и ближе к ним, стали увлеченно что-то обсуждать.
      Первым с места сорвался Степан. Следом - еще трое. Стража среагировала с опозданием: схватились за оружие, кода те отдалились на добрых два десятка метров. Стрелять поверх ребячьей толпы было несподручно, нужно было ее обогнуть, что один и сделал. К тому времени беглецы, пригнувшись и кидаясь из стороны в сторону, отбежали еще дальше. Автоматная очередь настигла последнего: взмахнув руками, паренек упал без крика...
      Стрельба привлекла внимание людей на насыпи, но пожелавших перехватить беглецов не оказалось. Стрелявший прошел к убитому, носком сапога перевернул лицом кверху. Оно было окровавлено, а малец мертв.
      После такого происшествия ребят пинками и окриками сгрудили в плотный табунок и в дальнейшем держали под дулами наизготовку.
      Под гледичей начали появляться разбежавшиеся было торговки. Забрав свои ряженки да семечки, смывались. Лишь две из них несмело, с остановками, приблизились к убитому. Автоматчики не обращали внимания, и мальца унесли.
      Еще через четверть часа вернулся офицер. Спокойно выслушал доклад о случившемся, дал какие-то указания, и под строгим конвоем горе-грузчиков увели наверх, где на запасном пути их поджидал состав из десятка вагонов. В товарняк, что стоял впереди паровоза, по свежесколоченному трапу затолкали упиравшихся мальчишек и хнычущих девчонок и задвинули тяжелую, на колесиках, дверь...
      Яркий день остался по ту сторону, по эту - полумрак и духота. Два узких окошка вверху да голый, притрушенный застарелым мусором, пол - вот и все "удобства". Когда глаза приспособились к сумраку, на лицах большинства узников можно было прочесть растерянность, отчаянье и страх. Девочки, сбиваясь в отдельный угол, продолжали хныкать и растирать слезы по лицу.
      - Пройду к ним, - сказала Марта. - Объясню, что происходит и попробую успокоить. Заодно познакомлюсь, теперь у нас судьба общая.
      - Говори, что мы с тобой брат и сестра, - посоветовал Андрей. - А я займусь ребятами.
      Он протиснулся в самую гущу.
      - Кончай, братва, шуметь и послушайте, что я вам скажу!