- Ты седни какая-то не такая... Не заболела, случайно? - Марта отрицательно крутнула головой. - Может, с девчонками не поладили?
      - Ну что ты! нет...
      - Но что-то же произошло? - Повернул ее лицом к себе. - Посмотри мне в глаза. Теперь точно вижу: у тебя что-то на душе.
      Высвободившись из ладоней, она склонилась к нему на грудь. - Боюсь даже говорить...
      Не на шутку встревоженный, он замер в ожидании, что вот сейчас с ее губ слетит некая ужасная новость. Но Марта, подняв на него глаза, спросила нерешительно: - Скажи, ты меня любишь? . .
      - Вот те на! Конешно! С самого первого дня.
      - Почему ж до сих пор не сказал мне этого?
      - Так ведь... ты ведь и так знаешь. И потом, я говорил...
      - Это на ерике? Под водой: "Ихь либе дихь? " То не в счет, я хочу услышать это по-русски.
      - Пожалста: я тебя люблю. Очень! - Андрей обнял ее, привлек и поцеловал в обе щеки.
      - Не так... Поцелуй по-настоящему.
      "По-настоящему" - значит, в губы. Такое "удовольствие" он уже однажды испытал. На свидании с Нюськой: она, помусолив, напустила ему в рот слюней, которые - не сплевывать же у нее на глазах! - пришлось с отвращением проглотить... И он дал себе слово т а к вообще никогда не целоваться! Марта, конешно, не Нюська, но... мало ли чего взбрело ей в голову...
      - Знаешь, что!.. Не дури, - отшатнулся от нее. - Что за блажь пришла тебе в голову!
      - Значит, ты по-настоящему и не любишь... - На глаза ее навернулись слезы.
      - Да люблю же! Очень люблю, чесно тебе говорю. Видя, что слова не помогают, Андрей прижал ее к груди и принялся целовать в лоб, нос, бороду и обе щеки. Она не возражала, но и не отвечала взаимностью.
      - Машка просится... - Освободилась от объятий. - Пойди отпусти, она уже знает дорогу домой.
      Почувствовав свободу, коза, несмотря на брюхатость, вприпрыжку пустилась по стежке наверх. Андрей сломил две веточки отгонять комаров (еще не стемнело, как они припожаловали), сел рядом, прикрыл обоим ноги сеном.
      -Так ты это боялась сказать? - вернулся к прерванному разговору, обняв и притянув ее к себе.
      - Я хотела сперва убедиться, что ты меня любишь. Потому что нашим встречам, Андрюшенька, приходит конец.
      - Конец? Почему? . . - В растерянности он повернул ее к себе лицом: не шутит ли?
      - Я вчера не успела... вернее, не решилась сказать, - вздохнула она. Гулянку с шашлыками староста устроил по случаю награды здешнему представителю властей...
      - А я сказал ребятам, что у него день рождения, - вставил Андрей.
      -... за то, что он хорошо наладил работы по уборке урожая и поставкам с колхозных полей. Это мне мама сказала. Теперь его переводят в станицу с повышением то ли звания, то ли должности, и он забирает ее с собой туда. Не подумай чего такого - просто как переводчицу.
      - А вы с дедушкой?
      - Мама сказала, что заберет с собой и нас...
      - А как же... как же теперь мы?
      - Я, как узнала, весь вечер проплакала... Даже мама не смогла успокоить.
      - Она знает, что ты меня любишь?
      - У меня от нее секретов нет. Жалеет, что так получилось, но по-другому ей поступить нельзя.
      - Да... Вот так новость... - Андрей помолчал в задумчивости, затем добавил: - Ну и что! Мне в центр ходить не привыкать. Разузнаю, где вы поселились, и буду приходить в гости. Не так часто, конешно...
      - Пока не надоест... А потом отвыкнешь, найдешь себе другую девочку - и все...
      - Напрасно ты так... - Он взял ее ладошку и крепко сжал. - Кишки из меня вон, ежли я когда тебе изменю! Хочешь, поклянусь?
      - Очень хочу!
      - Слышишь, как стучит, - прижал он ее ладошку к груди. - Этим вот любящим серцем клянусь, что ни через год, ни через сто лет ты мне не надоешь, не отвыкну и не полюблю другую! Поклянись и ты.
      - И я клянусь... быть верной тебе и нашей любви до самой смерти! Она подставила лицо для поцелуя, но Андрей предупредил:
      - Только не по-взрослому, ладно?
      - Да ладно уж... - и взяла инициативу на себя.
      Подтвердив словесные заверения такими вот действиями, посидели молча, слушая взволнованный стук сердец. Несмотря на предстоящую разлуку, оба чувствовали себя в эти минуты вполне счастливыми. И неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не все то же комарье, заставившее вспомнить о приготовленных веточках.
      Вскоре услышали радостный визг, и Тобик ухитрился лизнуть сперва хозяйку, потом Андрея.
      - Ты как нас нашел? - удивился тот. - А ну брысь! Ляжь и не топчись по ногам.
      - Пойдем уже отсюда, - предложила Марта. - Посидим на навесе, он уже свободен. Я вчера спала там напару с ним. Ветерок, ни одного комарика. Правда, долго не могла уснуть...
      - А мы тебя вспоминали, не икалось? Наверно, когда добром поминают, тогда не икается. Хотел прийти, но пока откопали да дотащили зтого "барашка", пока сняли шкуру... Он, несмотря что больной, а жирный оказался и мясистый. И псиной почти не вонял. Идем, а то комарье совсем обнаглело!
      На навесе лежало старое ватное одеяло. При свете месяца было видно, что одна сторона его сшита из разноцветных лоскутков. Сложенного вдвое, его хватило для обоих впритирку, но в душе каждый находил, что это даже хорошо.
      Едва они умостились, как скрипнула дверь.
      - Тобик идем-ка со мной!
      Мать отвела пса к будке, привязала, вернулась в сени и тут же вышла снова. Не одна.
      - Сюда больше приходить не следует, - услышали они слегка приглушенный голос. - Где поселюсь, пока не знаю, но установить это вам трудностей не составит. Да, передайте...
      Тут залаял Тобик, учуяв чужого, и ребята дальнейшего разговора не расслышали.
      - Кто это? - спросил Андрей шепотом.
      - Наверное, связной партизанского подполья, - ответила она так же тихо.
      Проводив гостя, Ольга Готлобовна отпустила пса снова и ушла в хату.
      - Часто приходят? - теперь уже громче поинтересовался он.
      - При мне второй случай.
      - Знали б они, что мы с тобой здесь!
      - Мама, возможно, догадывалась.
      - Еще мне знаешь, почему жаль, что вас не будет? Теперь, в случае чего, некому будет предупредить, как это было с зерном и барашком.
      - Ничего не поделаешь... - вздохнула она. - Мама говорит, что теперь женщинам станет полегче - перестанут, что ни день, гонять на работы. Да и вам не надо будет возиться с малышами.
      - У нас окромя них забот хватает. С огородами почти управились, теперь надо подумать о кормах для худобы, о топливе на зиму. Придется также всем подшефным выкопать ямы для картошки, упрятать ее так, чтоб не нашли, если вздумают отобрать на прокорм "новых властей".
      В отличие от Марты, всякий раз просившей "посидеть еще немножко", Андрей свидания старался не затягивать дольше полуночи: "во всем надо знать меру". Но в этот раз они просидели, вернее - пролежали, почти до утра: ведь это последнее их ночное свидание здесь, на хуторе. Как будет дальше неизвестно, но лучше - вряд ли...
      По погоде непохоже, что наступил сентябрь. Жаркие дни упорно не признают календарной осени, хотя на глазах тают, укорачиваются.
      Разве что ночи стали свежей, прохладнее, поубавилось комара. Да еще природа дело свое знает четко: давно спровадила пернатую певчую братию; покинули лиман всевозможные перепончато-лапчатые; потянулись в дальние края журавли; поблекла, без мороза облетает листва акаций, пожухла трава, сады тронула проседь...
      Все чаще заставляет вздрогнуть пронзительно-хриплый вороний крик. Разжиревшая на брошенных хлебах, дремлет многочисленная их стая на проводах и крестовинах телеграфных столбов вдоль гравийки, черной тучею время от времени накрывая подсолнухи. Серо подсолнуховое поле, в недобрый час созрел здесь богатый урожай семечек... Впрочем, почему "в недобрый"? Что ни день хуторская пацанва, а также взрослые, забираются в глубь плантации и, пригибая корзинки к ведрам выколачивают семечки запасаются в зиму; полицай, зачастивший теперь в станицу, на "уборку" смотрел сквозь пальцы, видимо, запрещать указаний не поступало. Наши ребята для себя запасы уже сделали, не забыв и про подопечных ребятишек. А сегодня закончили изготовление специальной "мажары" - тележки с удлиненным и расширенным к верху кузовом для подвозки подсолнуховых шляпок и стеблей.
      В прошлом году топливо приходилось таскать за километр-полтора из степи на горбу. Пока наберешь вязанку да донесешь - на уроки времени не оставалось. А тут и уроков нет, и торчи - вот они, у самого двора: бери не хочу. Да токо че их таскать на спине, решили ребята, и "забацали" мажару.
      - Воще - годится! - похвалил Миша, попробовав возок на легкость качения. - Возить будет - одно удовольствие. С кого начнем?
      -Я думаю, с теть Лизы, - предложил Борис. - У нее топить совсем нечем.
      - Говорил бы без фокусов: с Верки, а то замуж не пойдет, - не удержался Миша, чтоб не поддеть.
      - С Веры так с Веры, - согласился Ванько. - Она того заслуживает. И ты, Мишок, на нее не наедай.
      - Я не на нее, а на Шенкобрыся. Не люблю двухличных: думает одно, а говорит другое.
      - Посмотрим, как ты себя поведешь, когда какая-нибудь приглянется, заметил Ванько.
      - Мне не приглянется. Была охота, воще, - провожай домой, ходи вокруг на цыпочках, а уедут, так еще и чахни из-за них! ...
      Это был камушек в огород Андрея.
      Не прошло и двух недель, как Марта уехала с Дальнего, а ему кажется не виделись сто лет. Днем еще так-сяк, заботы и хлопоты отвлекают от мыслей о ней, а приходит вечер - тоска и скука зеленая. Тянет сходить в станицу, узнать, где поселил их фрицевский комендант, увидеться, поговорить... Но дел у ребят пока невпроворот, и он решил потерпеть. Четырнадцатого сентября у нее день рождения - заодно и поздравит, и повидаться повод подходящий. Своим намерением поделился с Ваньком и Федей.
      - А как ты узнаешь, где они теперь живут? - поинтересовался сосед.
      - Подежурю возле стансовета, там зараз комендатура: мать верняк ходит обедать домой.
      - Я тоже давно собираюсь проведать тетю, до элеватора тебе попутчик. А хочешь - сходим на разведку вдвоем, - предложил Ванько.
      - Да нет, справлюсь один, - отказался он от компаньона. - Меня заботит другое: что бы ей такое подарить в честь важной даты?
      - У деда Мичурина розы в палисаде - залюбуешься. Можно преподнести букетик. Они уже редкость, а девчонки цветы любят, - подал мысль Федя.
      - Не, это не то... До обеда завянут, станут некрасивыми.
      - Если Марта тебя любит, то подарок не имет никакого значения, заверил его Ванько.
      - Неудобно заявиться с пустыми руками...
      - Тогда подари ей свою линзу от бинокля, - предложил сосед еще один вариант. - Она сама по себе красивая, а главное - как память о комиссаре, спасшем вам жизнь.
      Утром четырнадцатого Андрей оделся во все новое, пообещал матери к вечеру вернуться, и они с Ваньком отправились в гости.
      На здании стансовета болтался флаг - красный, с белым кругом посередине и черной жирной свастикой. Над парадным входом укреплен в золоченой раме грозный орел с хищным клювом и злобным взглядом; в когтистых лапах держал он все ту же паукоподобную свастику. У ступеней припаркован лимузин который Андрею не раз приходилось видеть на хуторе. Из распахнутого окна доносилась гортанная нерусская речь. Отойдя на почтительное расстояние, он выбрал невдалеке место напротив и стал ждать.
      Одако предположение, что она ходит обедать домой, не оправдывалось: ни одна женщина не появилась ни из парадных, ни из каких-либо других дверей до самого вечера. Подумал уже о возвращении домой, когда, примерно в начале восьмого (часы на всякий случай оставил Ваньку при расставании), Ольга Готлобовна сошла-таки со ступенек комендатуры. Отойдя, свернула на мощеную кирпичом аллею - как раз ту, где на скамье облюбовал наблюдательный пост Андрей. При ее приближении он поднялся, смущенно улыбнулся и сказал:
      - Здрасте, Ольга Готлобовна!
      - Здравствуй... Ты что здесь делаешь? - узнав, удивилась она.
      - Да вот....Захотелось вас проведать...
      - Вон оно что! Ну, идем. Одна из нас как раз именинница.
      - Я знаю: Марте исполнилось четырнадцать лет.
      - Спасибо за внимательность. Она, полагаю, обрадуется. - Ольга Готлобовна оглядывала его с приветливо-ироничной улыбкой. - И ты не побоялся - в такую даль, один да еще и на ночь глядя.
      - Мы вышли из дому еще утром.
      - Это с кем же?
      - А с Ваньком. У него тетя живет на край станице, так он к ней проведать.
      - Ванько - это тот мальчишка, что один всю нашу картошку выкопал да еще и вам помогал выбирать? Кулькин, кажется?
      - Он самый. А силища у него бычачья, эт точно.
      - Видела его несколько раз - по внешности не скажешь,что силач.
      - А насчет бояться, так я в станице не впервой, потому и ждал вас до последнего.
      Тобик - его здесь не привязывали - встретил у калитки, прыгал, визжал от радости, ухитрился несколько раз лизнуть в лицо. У выбежавшей встретить Марты удивление сменилось едва сдерживаемой радостью.
      В квартире Ольга Готлобовна сразу же прошла в комнату отца, а дочь не упустила возможности обнять гостя и приласкаться; затем, против желания хозяина, стащила с него куртку, кепку, снятые им самим сандалии и унесла куда-то.
      - Вот уж не думала!.. - воскликнула вернувшись.
      - Не ждала?
      - Что ты, ждала! Жутко соскучилась!
      - А говоришь - не думала.
      - Так ведь уже смеркается. - Примостилась, обняв, к нему на колени. Почему так поздно?
      - Раньше не получилось. А ты еще красивше стала. Поздравляю тебя с...
      Тут вошла мать, Марта соскочила с колен, и слова поздравления остались недосказанными.
      - Ты бы, доча, нас первым делом накормила. У Андрея с утра ни росинки во рту, да и я нынче без обеда.
      -У меня, мамочка, давно уже все готово!
      Она упорхнула на кухню, а гость попытался отказаться:
      - Я, теть Ольга, всего на минутку... Только поздравить - и домой. Мама, небось, ждет-не дождется...
      - Ты знаешь, что сейчас сказал наш гость? Хочет сразу же уйти домой, огорошила она дочь.
      - Как?... - чуть не выронила посуду та.
      - Уже ведь поздно... а я обещал вернуться седни.
      - Вот потому, что уже поздно, никуда мы тебя сегодня не отпустим, твердо заявила хозяйка квартиры. - Сейчас по ночам ходить опасно. Переночуешь у нас. Мама знает, куда ты ушел?
      - Знает, но...
      - Никаких но. Загляни к дедушке, он занедужал, а хотел бы, говорит, с тобой повидаться тоже.
      - Ой. я и забыл про него совсем!... - спохватился гость.
      Не успели старые приятели обменяться несколькими фразами, как заглянула внучка:
      - Ты, дедуль, с нами поужинаешь или сюда принести?
      - Спасибо, я ужинать не буду. Ты ведь недавно меня покормила. И с днем аньгела я тебя уже поздравлял.
      Перед праздничной трапезой Ольга Готлобовна, поздравив дочь и пожелав всего, что в таких случаях полагается, заметила:
      - По такому случаю не мешало бы и шампанским чокнуться... У нас есть что-нибудь соответствующее?
      - А как же! Свежий грушовый компот.
      - Лучшего и придумать трудно! - шутливо одобрила мать. - Неси-ка да прихвати серебряные бокалы.
      Бокалов, разумеется, тоже не оказалось. Воспользовались кружкой, граненым стаканом да фарфоровой чашкой без ручки (посуда получше все еще не была распакована после переезда)
      Ритуал, пусть и чисто символически, был соблюден, и это прибавило событию торжественности, непринужденности, придало веселья. Была подана чашка еще теплых вареников с творогом. Андрей назвал приготовленное именинницей блюдо вкуснятиной, и это было, судя по ее благодарной улыбке, лучшим подарком (о них, чтоб не конфузить гостя, прибывшего с пустыми руками, разговора не велось).
      - Ну, рассказывай, что нового на нашем хуторе, - поинтересовалась Ольга Готлобовна под конец ужина.
      - Кой-какие перемены произошли. После вашего отъезда стало полегче домохозяйкам - их перестали гонять на работы. Да и у нас отпала надобность относить малышей к Вере в ясли, а вечером разносить обратно.
      - Нам с Клавой это не было в тягость. - именинница со значением зыркнула на гостя.
      - Потому что в награду предстояли свидания, - разгадала смысл ее замечания мать.
      - Но у нас дел не убавилось, - продолжил рассказ Андрей. - Некоторые женщины, которых гоняли на картошку, ухитрились оставить невыкопанные рядки, и мы помогли потом их выкопать. Моей крестной, например, к мешку с ее собственного огорода добавилось еще пять.
      - Какие вы, право, молодцы! - похвалила Ольга Готлобовна. - Везде бы так - и женщинам, оставшимся без кормильцев, было бы намного легче пережить это страшное время... Вы только своим подшефным помогали или. .
      - Не только. Но им в первую очередь, - пояснил он.
      - А на том порядке ребята тоже шефствовали? - поинтересовалась Марта.
      - Да, но не все и не всем. А когда поспела кукуруза колхозная, мы и тут не прозевали, трудились с утра до ночи, - добавил Андрей. - Так что запаслись в зиму и картошкой, и семечками, и кукурузой. А также топливом и кой-каким кормом для коровы.
      - Просто невероятно! - не столько ему, сколько про себя заметила Ольга Готлобовна. - Пацаны, еще совсем дети, а показали себя как взрослые, высокосознательные граждане!
      - А че тут невероятного? - возразил высокосознательный гражданин. - Мы ведь не маленькие, понимаем: батьки защищают Родину не щадя жизни, матерям тоже не легче, особливо многодетным. Кто им поможет? Вот и не сидим сложа руки.
      Догадываясь, что молодежи не терпится остаться наедине, после непродолжительной беседы мать предложила:
      - Я уберу со стола сама, а вы можете идти. Только хочу предупредить: долго не засиживайтесь, разбужу рано. Тебе, Андрюша, необходимо покинуть станицу как можно раньше.
      - Почему-у? - Марта, уже переступившая было порог своей комнаты, вернулась. Мать снова предложила им присесть.
      - Так и быть, открою служебную тайну... Поступило распоряжение коменданту организовать облаву на подростков, и, по моим прикидкам, это произойдет со дня на день.
      - А зачем они им? - в один голос спросили оба.
      - Формируется - а может, уже и сформирован - эшелон с продовольствием для отправки в Германию. Чтобы партизаны не пустили его под откос, к составу прицепят вагоны с детьми. Это у фашистов испытанный прием...
      - А где намечается проводить облавы? - обеспокоился Андрей. - Не на хуторе, случайно?
      - Ни где, ни когда именно будет это происходить, мне, к сожалению, не известно. Одно несомненно: раз приказ поступил в здешнюю комендатуру, значит, где-то поблизости. Возможно, что в самой станице. Поэтому я и...
      - Так ведь надо же что-то делать! Как-то сообщить людям. Это же... я не знаю...
      - Милый мой мальчик, я тоже не знаю. Не пойдем же мы с вами объявлять об этом по дворам. Даже если всего лишь развесить объявления, и то меня тут же схватит гестапо: документ совершенно секретный.
      - Ну и ну! - произнесла Марта. - У меня аж сердце защемило...
      - Вот так дела!.. - в растерянности воскликнул и Андрей. - И что, их увезут аж в Германию?
      - Всяко может случиться. Но будем надеяться на лучшее. Эшелону предстоит неблизкий путь по российской земле, через зоны, контролируемые народными мстителями. Они наверняка найдут возможность и ребят спасти, и пустить под откос паровоз вместе с награбленным добром.
      - А наши, кубанские партизаны узнают про этот поезд?
      - Вполне возможно, - ответила Ольга Готлобовна неопределенно. - А теперь вот и ты знаешь. И чтоб не влипнуть в историю, тебе следует уйти завтра с восходом солнца.
      В своей комнате Марта ощупью нашла спички, зажгла керосиновую лампу; не успела, вкрутив фитиль, ступить и шагу, как очутилась в объятиях. Притиснув к груди, он отыскал ее губы и - впервые за все время дружбы - поцеловал не "в щечку". Затем усадил на оказавшуюся рядом кровать и сел сбоку.
      - Еще раз поздравляю тебя с днем рождения и желаю большого счастья. Не против, что поцеловал по-взрослому? - спросил, хотя и знал, что ей этого хотелось давно.
      - Не ожидала такой щедрости даже сегодня. Спасибо и давай я тебя тоже расцелую.
      - Это в честь того, что ты повзрослела на целый год. Заместо подарка. Думали-думали с ребятами, что бы такое преподнести... Советовали букет роз, но я не схотел: завянут, потеряют вид. Федя присоветовал подарить линзу от бинокля - помнишь, нашли возле убитого комиссара и одна половинка оказалась простреленной; мы ее разобрали. - Он достал из кармана завернутое в бумажку стеклышко величиной с пятак.
      - Какая прелесть! - добавив фитиля и повертев в пальцах, воскликнула она. - Теперь это стеклышко - память о нашем невольном спасителе - будет моим талисманом и самой дорогой для меня вещичкой. Спасибо и давай щечку!
      Снова уселись поглубже, и полилась задушевная беседа. О чем? Ну конечно же о том, какой скучной стала жизнь после разлуки; с каким нетерпением ждали 14 сентября; что за эти полмесяца оба еще больше убедились, как дороги друг дружке... Тема, старая, как мир, и вечно новая, молодая и волнующая.
      Влюбленные, как известно, часов не наблюдают. И лишь случайно глянув на ходики, показывавшие двенадцатый час, гость обеспокоился:
      - Слушай, нам же велели не засиживаться! И еще: где я буду спать - не у тебя же?
      - Почему бы и нет. Пойду спрошусь у мамы, она все еще у дедушки.
      Марта вышла, а он только теперь обратил внимание на обстановку в комнате. Оказалось, что сидит на небольшой деревянной кровати, застланной верблюжей шерсти одеялом. В головах поверх него - подушка, вышитая по углам какими-то цветочками. У окна - столик с книжками, точнее учебниками; один с нерусским названием. На стене - вешалка, задернутая занавеской, из-под которой виднеется низ знакомого ему платья: белого, с двумя синими полосками по подолу, еще какие-то одежки.
      Вернулась Марта со знакомым уже лоскутным одеялом, простыней и подушкой.
      - Мама разрешила постелить тебе в моей комнате. На полу. А чтоб не холодило снизу, сложим одеяло вдвое. Подержи-ка за углы.
      - Ну, вы даете, вобще! - хмыкнул он, подчиняясь.
      - Теперь ложим вот сюда. Простыню тоже вдвое. Сейчас принесу что-нибудь укрыться.
      - Не надо ни простыни, ни укрывачки: я пересплю одетый, - распорядился почему-то Андрей.
      - Попрошу в моем доме не командовать! Ты же не цыган, чтоб спать не раздеваясь. Все помнется, погладить не успею... Может, все же разденешься?
      - Сказал - не буду. Все! - поставил на своем.
      - Ну хорошо, - пошла на уступки хозяйка комнаты. - Сними только хоть рубашку.
      - Ладно, рубашку сниму.
      Оставшись в майке, Андрей сразу же и лег. Марта дунула сверху в слегка закоптевшее стекло - лампа, пыхнув, погасла; наступила кромешная тьма. Раздевшись, юркнула под одеяло и она. Но спать, увы, не хотелось, и минут через несколько послышался ее шепоток:
      - Андрюш, ты не спишь?
      - Еще нет. А че? - обозвался он.
      - Мне тоже ни капельки не хочется... И я забыла спросить об одном деле.
      - Так спроси.
      - Это не одно и не два слова. Можно на минутку к тебе?
      - Н... ну, разве что на одну минутку. И чтоб без этих самых... без фокусов.
      - Обещаю! - Она тут же вскочила и, в чем была, прихватив одеяло, очутилась у него под боком. Укрывшись сама, хотела прикутать и его, но Андрей вдруг резко отодвинулся.
      - Я же просил: без фокусов! - упрекнул грубовато.
      - Ты о чем? - не поняла она.
      - Ты бы еще без трусов приперлась! ... Зараз же дуй отсюда!
      - Ой, я совсем забыла, что без лифчика! - спохватилась она... - Извини. А можно, отгорожусь от тебя одеялом?
      Получив молчаливое согласие и обособившись, поинтересовалась:
      - Так пройдет?
      - Теперь другое дело, - проведя рукой вдоль барьера-разградителя, придвинулся он ближе. - Так о чем ты не успела спросить?
      - Ты так меня одернул... как неродной. Я даже забыла...
      - Уж признайся честно: захотелось еще полизаться.
      - Если честно, то и это тоже. Но не только.
      - А что же еще?
      - Вспомнила! Хочу попросить: не останешься на денек у нас? Хоть не на весь. Козленочка увидишь, он такой потешный, любит поиграть. А в обед мы с мамой тебя проводим: с нею облава не страшна, как-никак, она секретарша самого коменданта. И потом: может ее сегодня еще и не будет, я имею в виду эту проклятую облаву.
      - Можно бы, конешно, но мама - она такая мнительная... Небось, тоже зараз не спит, переживает - я ведь обещал седни и вернуться.
      - Жаль... И дедушка как раз приболел, некому корму Машке принести.
      - У вас что, кормить нечем?
      - Никак сено не привезем. Мы ее зелеными ивовыми ветками кормим; но я боюсь ходить к ерику одна.
      - Ну, ежли надо помочь, тогда другое дело: до обеда задержусь, согласился он.
      - Вот и чудненько! - На радостях она подсунула руку ему под шею, притянула лицо и поцеловала. - А раз не надо вставать чуть свет, то давай поговорим еще немножко.
      - Да я тебе уже все новости пересказал.
      - А я еще не наслушалась твоего голоса, и когда еще услышу неизвестно. Расскажи какую-нибудь сказку. Страшную-престрашную! Знаешь такие?
      - Кто ж их не знает? Хочешь, расскажу которую сочинил Федя? Только она длинная и написана стихами.
      - Конечно, хочу! Мне Клава давала почитать его стихи - чудо как хороши!
      - Ну, тогда слушай. - Он помолчал, вспоминая, и начал:
      Давным-давно одно селенье
      Цыганский табор посетил...
      Конешно, случай этот был
      Для всех - привычное явление,
      И как бывало всякий раз,
      О нем забыли бы тотчас,
      Как только табор удалится;
      Но тот такой оставил след,
      Что многими не мог забыться
      На протяженьи долгих лет...
      Дошли и до меня те слухи.
      Рассказ о мстительной старухе
      И молодых гробовщиках
      Невольно навевает страх...
      Андрей сделал паузу, и Марта, воспользовавшись нею, отметила:
      - Складно написано! И ты всю ее выучил наизусть?
      - За четыре или пять приемов.
      - Теперь вижу, что не зря хвалился отменной памятью, -вспомнила она. А эта старуха, наверно, ведьма?
      - Слушай дальше:
      В тот раз вели себя цыгане
      Совсем иначе, чем всегда:
      Веселья не было; рыданья
      Неслись из табора: беда
      И в их кибитки постучалась
      У них старуха-мать скончалась.
      Она жила сто с лишним лет,
      Но все не вечно на земле.
      И вот вдовец, седой и нищий,
      Пошел искать гробовщика,
      Чтобы предать земле, пока
      Стоит их табор у кладбища.
      Ему сказали: "Это - там"
      И показали ворота.
      На стук калитка отворилась,
      И с невысокого крыльца
      К нему зеваючи, спустились
      Два недовольных молодца.
      Старик им в пояс поклонился,
      Смиренно с просьбой обратился:
      Оборвалась, мол, жизни нить,
      Возьметесь ли похоронить?
      Копач, которому Афоним
      Поп при крещеньи имя дал.
      Цыгану нехотя сказал:
      - Мы, так и быть уж, похороним.
      Но и ему, за гроб, и мне
      Придется заплатить втройне.
      Гробовщики назвали цену,
      Сразив беднягу наповал:
      Не обопрись старик о стену,
      Он точно наземь бы упал...
      Вчера детины перебрали,
      Сегодня малость недоспали,
      У них трещала голова;
      Опохмелиться бы сперва,
      А тут его нечиста сила
      Совсем некстати принесла!
      И вот они ему со зла
      Такую цену заломили.
      И сколько тот их не просил,
      Афоним гроша не скостил...
      Людскою жадностью сраженный,
      Вдовец едва добраться смог
      В свой табор, в траур погруженный,
      Все рассказал и с горя слег.
      Но делать нечего: цыгане,
      Перетряхнув узлы, карманы,
      Кой-как оплату наскребли
      И тем детинам принесли.
      Гробовщики переглянулись,
      Смутившись... но, пожав плечьми,
      Не повинились пред людьми
      И за мошною потянулись...
      Содрав три шкуры с голытьбы,
      Людей неласковой судьбы.
      В шинок сходивши, заложили
      Гнедого с Чалым в драндулет,
      Инструментарий погрузили
      И в табор поторили след.
      Цыгане слезно затужили
      И в гроб старуху положили;
      Накрыли крышкой и по ней
      Забили с дюжину гвоздей.
      Гробовщикам свой груз печальный
      Препоручили. А затем
      Старшой велел сниматься всем,
      И отбыл табор в путь свой дальний,
      Кляня гробовщиков скупых
      За жадность и бездушье их.
      Детины тронули к погосту.
      Приехавши, спустили гроб.
      Горилки приняли грамм по сту,
      Работалось спорее чтоб.
      Для ямы место подыскали,
      О том о сем порассуждали
      И, оголившись до пупа,
      Подналегли на заступа.
      Но дело двигалось неспоро:
      Коренья, камни, разный хлам
      Им попадались тут и там.
      Земля противилась... И вскоре
      Афоним выбился из сил;
      Передохнуть он предложил.
      - Ананий, мы сегодня ели?
      Спросил, уставясь на мозоль.
      - Пол-ямы вырыть не успели,
      А в теле слабость, дрожь и боль.
      Не может быть, чтоб с перепою!
      - Неладно что-то и со мною:
      Корежит самого, хоть хнычь...
      Боюсь, что этот старый хрыч
      Ведьмак; и мстит он нам от злости!
      Коренья, камни да кирпич
      Откуда? не могу постичь...
      Ну ладно б попадались кости,
      Такое было; но чтоб так?
      Ума не приложу никак!
      - Послушай, Нань, - сказал Афоним,
      А мы на этот раз схитрим:
      Давай в пол-яме захороним
      Проклятый гроб - и леший с ним!
      - Ништо! - Ананий согласился
      И тут же с места подхватился.
      Подкантовали, напряглись