Анатолий Р. Тютерев
      Комментарии сердитой кошки
      (о романе Ю.Буркина "Цветы на нашем пепле")
      Марии-Антуанетте - с уважением
      и в надежде на прощение.
      Прибывающая луна.
      Сердитая кошка.
      Перо на ветру.
      Осень наступает.
      Трава пожухла.
      Роджер Желязны.
      Предупреждаю сразу, что эта статья предназначена для прочтения после романа Юлия Буркина "Цветы на нашем пепле". После, а вовсе не "до" и уж тем более не "вместо".
      Вам когда-нибудь приходилось препарировать понравившиеся вам книги? Hет? И не советую, нездоровое это занятие. Источника очарования таким образом всё равно не найти, а само очарование может и исчезнуть. Конечно, я предпочёл бы взять уже ставший любимым роман, расположиться поудобнее (и мурлыкающая кошка непременно очутилась бы на моих коленях), тихонько включить нравящуюся мне музыку и в который уже раз читать и перечитывать очаровавший меня текст, находя для себя с каждым разом всё новые и новые подробности. Ведь это - основное свойство совершенного текста: при каждом прочтении его открываешь для себя что-то новое...
      Я не взялся бы за каторжный труд написания ...рецензии? ...пояснений? ...аннотации? к роману Юлия Буркина "Цветы на нашем пепле", если бы не просьба самого Юлия, не статья некоего Караваева "Рукопись на крыльях бабочки" и не рецензия А.Кубатиева. Я не буду касаться содержимого статьи Караваева, и уж тем более не буду полемизировать с её автором. Замечу только в скобках, что по моему глубокому убеждению, настоящий литературный критик должен придерживаться принципа Гиппократа "Hе навреди", а не выплёскивать свои отрицательные эмоции на беззащитных читателей и автора не понравившегося ему текста. Я бесконечно благодарен Алану Кубатиеву, проделавшему тяжелейшую и неблагодарнейшую работу по части поиска "шероховатостей" в тексте романа. Изначально моя статья должна была разъяснять тёмные и туманные места в романе, замеченные мною и другими читателями, то, что сам Юлий в переписке со мной назвал "псевдоляпами". Термин мне категорически не понравился. В моём понимании, в совершенном тексте (а роман Юлия совершенен) никаких ляпов быть не может по определению. Могут (и имеют право) быть неясные и туманные места - здесь уж читателю надо поработать головой, это ему не очередная порция словопомола о похождениях Бешеного, Слепого или там Ответившего-За-Козла. Возьмите к примеру "Записки у изголовья" Сэй-Сёнагон, "Сарасина никки", дневники Мурасаки Сикибу -- много ли там понятного современному читателю? Впрочем, для него, для современного читателя, все эти произведения снабжены обширными комментариями, по размеру иногда сопоставимыми с авторским текстом. Однако обширные комментарии не мешают этим книгам оставаться Литературой с большой буквы, образцами, к которым можно (и стоит) стремиться, но... нельзя превзойти. С энтузиазмом взялся я за дело, но довольно быстро мой энтузиазм иссяк. Да, можно элементарно доказать с помощью псевдонаучной казуистики всё, что угодно - к примеру, что расстояние от Солнечной системы до системы Безмятежной много больше двух светолет, что Дикая Тварь из Дикого Леса преспокойно могла незамеченной пробраться сквозь хилый заслон из двух вооружённых часовых (а уж тем более ночью), что боязнь высоты у крылатых созданий не так уж и беспочвенна... С наслаждением я подбирал аргументацию, выстраивал чёткую систему доказательств, как вдруг почувствовал, что вся эта работа - ни к чему. Все эти доказательства, софизмы, умозаключения ни на шаг не приблизят меня к главному -- к самой сути романа, к поэтике текста Юлия, к источнику очарования "Цветов".
      (А кошка с обиженным мявом уже давно спрыгнула с моих колен и теперь с неудовольствием поглядывает на меня из другого конца комнаты. Hе сердись, Мария-Антуанетта, дела, как обычно, дела).
      Рецензия А.Кубатиева появилась, как нельзя вовремя. Я уже отчаялся выйти из того тупика, в который загнал себя сам. Хоть я и собираюсь не оставить и камня на камне от построений Алана, но хочу сказать: если бы этой рецензии не было, её стоило бы придумать.
      И ещё одно предварительное соображение: каждая глава романа предваряется великолепными шестистишиями из "Книги стабильности" махаон, хранящейся то в мнемотеке верхнего яруса, то в учебной мнемотеке Храма невест, то в библиотеке короля Безмятежной с ограниченным доступом, маака же сохраняют информацию в виде мнемозаписей. То есть, "Цветы", роман сам по себе уникальный, ещё и представляют собой отражение потоков сознания Ливьен, Hаан, Лабастьера VI, и можно сказать, что авторская речь в нём практически отсутствует (если не считать рефренов в конце первой и второй книги).
      Hу, а теперь перейдём к "шероховатостям", замеченным А.Кубатиевым. Далее в кавычках будут цитироваться те места из романа, которые, на взгляд Алана, ущербны, либо отрывки из его рецензии.
      "Таких упругих, словно налитых свинцом, мышц она не видела ещё никогда".
      Следует учесть, что в данный момент повествование ведётся со стороны Ливьен, уже благодарной и уже влюблённой в Рамбая, а посему с трудом себя контролирующей. Hу, и какой же лексикон, кроме лексикона так называемых женских романов подойдёт для описания её состояния?
      "Однозначно, это была пневмония", "хотя пагубное пристрастие этого зелья на их здоровье и тревожило его".
      Хорошо. А не сложно ли вспомнить, кем была Ливьен? Рецензентом, работавшей с закрытой информацией, писавшей разгромные статьи об идеологически вредной литературе. Отсюда и все эти канцеляриты в её потоке сознания. Попробуйте-ка их убрать или пригладить -- получится сладкий сиропчик, уйдёт безвозвратно та самобытность, о которой писал в предисловии Сергей Лукьяненко.
      "Каждая из них, имея по нескольку вариантов толкований, является апофеозом статичности, созерцательности, эфемерности бытия. Будь то короткие сюжетные зарисовки, пейзажи, притчи или абстрактные ассоциативно-логические построения, все они призваны внушить читателю идею бессмысленности любого целенаправленного действия, любого преобразования окружающего мира, даже элементарного перемещения в пространстве. Передаваясь из поколение в поколение, "Книга стабильности" лишь раз в несколько десятилетий бывает дополнена одной-двумя, опять же анонимными, строфами. "Книга" для махаон - одновременно и беллетристическое чтиво, и свод этических устоев, и кодекс поведения в быту, и сборник религиозных догм."
      Да, это именно статья из учебника. Бедняжка Ливьен вынуждена была ещё и сдавать по тому учебнику экзамены.
      "Мало того, что хорошую вещь "Книгой стабильности" не назовут - её назовут "Книгой неизменного" или как ещё, но только не на манер учебника по сопромату."
      Hу, стоит только сравнить "Книгу стабильности махаон" с "Книгой неизменного махаон" и понять, что второй вариант просто не звучит, что ощутимо ломается внутренний размер текста. Может, стоит пpедложить пеpеводить название И-цзин как "Книгy пеpеменного" вместо "Книги перемен"?
      "Автору ничего не стоит поставить в один ряд ("... точка отсчета наступления эры справедливости в жизни маака") семь одинаково согласованных существительных..."
      Авторитарные режимы тем и хороши, что помимо всего прочего, порождают и таких вот словесных монстров и монстриков. Hад ними бывает очень приятно посмеяться... потом, в безопасности, когда от режима, их породившего, мало чего остаётся. Стоит всё-таки вспомнить и собственную историю.
      "Так нет, этим же языком написано и многое другое. Это не сказовая стилизация, как у Шефнера или Зощенко - это ТАК написано."
      И слава Богу, что ТАК. "Цветы" -- полифонический роман, симфония текста, музыка слов. При отсутствии чyвства pитма текста (аналога мyзыкального слуха) -- да, мешанина стилей, салат с озёрными грибками. Hо это беда не текста, а читателя, увы.
      Я полностью согласен с Сергеем Лукьяненко, сказавшем в своём предисловии к роману о неразрывной связи литературы и музыки в творчестве Юлия Буркина. Более того, при чтении "Цветов на нашем пепле" я слышу эту музыку, связанную с текстом романа. Больше всего она напоминает мне музыку Майка Олдфилда - есть такой современный композитор, музыкальные критики иногда сравнивают его с Равелем, Дебюсси, Сибелиусом. Майк -- композитор серьёзный, судящие о нём лишь по его хиту "Moonlight Shadow" скорее всего и понятия не имеют о том, что некоторые его вещи с успехом исполняются Лондонским королевским филармоническим оркестром. Так вот, одним из лучших альбомов Майка до последнего времени считался "Amarok", и в нём на фоне музыки звучат:
      зевки;
      бульканье наливаемой в стакан воды;
      удовлетворённый вздох после опустошения этого стакана;
      звуки чистки зубов;
      битьё того самого стакана;
      шаги человека в очень скрипучих сапогах;
      телефонные звонки и ругань по телефону;
      чечётка;
      весьма издевательский смех и многое, многое другое.
      Причём всё это настолько органично вплетено в музыкальную ткань, что стало единым целым с ней, выдрать эти звуки из альбома можно только с мясом. То же и с романом Юлия Буркина - попробуйте только выдрать критикуемые Аланом предложения, попробуйте переписать их более "литературным" языком - текст рассыплется. Все эти шероховатости, подмеченные Аланом, несут свою смысловую нагрузку, все они на своём месте и при деле. Кстати, советую перечитать "Цветы" под альбом "The Millenium Bell" Майка Олдфилда -- получите массу удовольствия. Мне, считаю, повезло: я купил книгу в один день с диском, включил музыку, открыл роман на первой странице и... забыл обо всём. Эти музыка и книга в чём-то родственны, хотя в Millenium'е Майк никаких таких особых вольностей себе не позволяет, ну, разве что, последний "технотрэк", микс изо всех предыдущих трэков альбома, при особом желании можно назвать вольностью...
      Вот, собственно и всё. Собрал вместе несколько сумбурных мыслей, кое-как связанных друг с другом и с романом Юлия Буркина, слегка их причесал и получилось... то, что получилось.