- Шефа лично! - потребовал он по радио. Лентейн, относившийся к своему бывшему подразделению "чиндитов" как к собственному ребенку, молча выслушал донесение Соундерса.
      - Здесь полно японцев, - объяснял тот. - сопротивление приносит нашим только потери. нужно отступить, совершить маневр и ударить в другом месте, где эти типы послабее...
      - Минутку! - прервал его Лентейн. - Приказы здесь пока отдаю я. Что с взлетной полосой?
      - Разбита. Посадка больше невозможна.
      Для Лентейна этого было достаточно. Доклад Соундерса означал, что больше нельзя вывозить раненых самолетом. Лентейн думал недолго. Правда, наземные части сообщали, что, хотя бой и тяжел, они держатся. Тем не менее, он решил оставить "Блэкпул". Бои там шли уже двадцать дней, а это никак не соответствовало разработанной Уингейтом тактике борьбы в тылу врага ударить и исчезнуть!
      "Отступать по направлению к Могауну. Раненых к озеру Индоджи". Таким был его приказ защитникам "Блэкпула". Даже это было сложнейшей операцией ввиду почти замкнутого вокруг них кольца окружения. Но "чиндитам" помогла погода. Это была последняя неделя мая, и пока Соундерс докладывал Лентейну о ситуации, у него уже начали болеть уши от сильных радиопомех. Электрические разряды такой интенсивности предвещали начало муссона.
      Не успел он перелететь Чиндуин, как его самолет подхватил сильный смерч и, закружив как сухой листок, поднял вверх. Лишь бы крылья справились с нагрузкой, подумал он. Вода лилась настоящими ручьями. Теперь возникла еще опасность обледенения. И чтобы избежать ее, ему нужно было снижаться. Машину страшно трясло.
      Соундерс был счастлив, снова оказавшись на твердой земле. Такой полет не скоро забудешь...
      Но еще хуже приходилось "чиндитам" с "Блэкпула". Хотя муссон и загнал японцев в укрытия, но продвижение по джунглям при такой погоде стоило солдатам огромных усилий. На север, к Могауну, они дошли еще относительно легко. Полным адом стал путь для бойцов, двигавшихся на запад, к озеру Индоджи. Они несли на спинах раненых товарищей и должны были пробивать путь сквозь мокрую слоновью траву и цепкий, непролазный кустарник. Достигнув последней гряды холмов перед озером, им пришлось, чтобы не соскользнуть вниз, выкопать ступеньки в топкой земле. Когда они были уже у озера, никто не смог бы узнать в них солдат. Они были похожи на оборванных, полуголодных разбойников с большой дороги. Последний провиант давно был съеден, и не было большой надежды найти что-то съестное.
      В этой ситуации находчивость Филиппа Кокрэна снова оправдала себя. Он подготовил свою авиацию буквально ко всем неожиданностям.
      Для дальнего морского наблюдения англичане еще до войны создали летающие лодки типа "Сандерленд", большие, тяжелые четырехмоторные самолеты-амфибии с дальностью полета 5000 километров. Некоторые из них использовались для хоты за подводными лодками в Индийском океане. Кокрэну удалось получить из Читтагонга две такие машины : "Герт" и "Дейзи", которыми управляли самые опытные пилоты.
      Кокрэн приказал снять с них пулеметы и весь ненужный балласт и вскоре после того, как обессилевшие "чиндиты" со своими ранеными товарищами добрались до озера Индоджи, к ним прилетели эти летающие лодки. Они привезли продукты и медикаменты. Сразу после приводнения на них погрузили больных и раненых, и первая машина поднялась в воздух.
      Лирсон как один из самых сильных солдат дотянул на своей спине до самого озера раненого сержанта. Теперь он лежал в траве на берегу, подставив лицо под струи муссонного дождя. Было приятно прохладно и можно было отдохнуть, примерно с час. Он задумчиво посмотрел, как взлетела "Дейзи", подняв за собой волны воды и грязи. Рана Лирсона на ноге уже зажила без осложнений. Сержант, которого он донес, был ранен в голову. Его ожидала куда более сложная операция.
      Уверенность в том, что раненых не бросят, укрепила мораль "чиндитов". На озере Индоджи они погрузили около 600 раненых и больных. Затем им пришлось совершить еще один утомительный марш на северо-восток. В долине Могауна им нужно было встретиться с их товарищами, уже устроившимися там. Оттуда следовало нанести решительный удар по Мьичине, как только Стилуэлл подойдет достаточно близко.
      Мьичина
      Фрэнк Меррилл страдал от хронической болезни сердца, но ему всегда удавалось вести себя так, что никто этого не замечал. Лишь врач его части знал это и время от времени ругал его за курение. Фрэнк Меррилл клялся ему, что бросит курить, но как только наступала критическая ситуация, он со спокойной душой снова хватался за трубку и табак.
      7 февраля 1944 года он со своими "мародерами" выдвинулся из лагеря Маргерита, близ Ледо, для прикрытия фланга Стилуэлла. В ходе операции его "мародеры", насчитывавшие вначале лишь около батальона получили пополнение. В Бирме он располагал уже несколькими батальонами. Как и "чиндиты" они были разделены на группы разной численности, действовавшие согласованно, но относительно независимо. Только вьючных животных у "мародеров" было 700. Они везли боеприпасы, продукты и разобранное тяжелое вооружение. Крыло транспортной авиации ежедневно доставляло им по воздуху около 15тонн грузов. Их истребительное прикрытие было уже само собой разумеющимся делом.
      Поход Меррилла начался не особо удачно. Три недели они двигались из Ассама в Бирму, не сталкиваясь с неприятелем. Было известно, что японцы уже не могут контролировать всю площадь захваченных территорий, и именно это легло в основу операции, но огромная местность все еще таила опасность внезапных атак противника.
      Так "мародеры" шли на восток, пока у небольшого поселка их не обстреляли. Это была, правда, только небольшая японская группа, охранявшая передовой пост, но их пулемет был установлен очень умело. Уже первая очередь, выпущенная в этой войне по "мародерам" убила первого американского пехотинца, погибшего на азиатском материке со времен "боксерского восстания" в начале ХХ века - рядового Роберта Лэндеса. Его товарищи уничтожили пулеметное гнездо без дальнейших потерь. Но теперь поход перестал быть беззаботным, беспрепятственным продвижением.
      Стычки усиливались с каждым днем. Иногда "мародеры" напарывались на одиноких снайперов, прячущихся в кронах высоких деревьях, затем на одетых в темную коленкоровую одежду людей, внешне не отличавшихся от бирманских крестьян. Если им удавалось подойти к "мародерам" достаточно близко, они внезапно бросали гранаты - это были замаскированные японские солдаты.
      Марш проходил со множеством остановок из-за нападений противника, ям-ловушек на тропах через джунгли или из-за мин, умело поставленных японцами. Несомненно, "мародеры" уже не были "невидимыми", враг знал, где они. Но он сперва не мог им ничего противопоставить кроме отдельных нападений из засады. За Майнкуоном посты японцев стояли на большом расстоянии друг от друга. Меррилл со своими людьми повернул непосредственно к Мьичине, пока Стилуэлл продвигался несколько южнее, на Шандазуп, с тем, чтобы атаковать Могаун, один из самых больших японских гарнизонов.
      Ночью "мародеры" зажигали сигнальные факелы, чтобы С-47 могли подвезти им грузы. В первый раз самолеты привезли им форму, поскольку утомительный марш привел одежду в негодность быстрее, чем было рассчитано.
      Раненых было мало, но муссон потребовал своей дани. Малярия, неизвестные лихорадки и воспаления легких множились с большой быстротой. Так что подразделение пользовалось любой возможностью, чтобы устроить посадочную площадку, необходимую для вывоза больных и замены некоторых незаменимых специалистов - пулеметчиков, саперов, огнеметчиков и гранатометчиков.
      Теория Уингейта о том, что в тылу японцев можно проводить достаточно широкомасштабные операции, оказалась верной, как и его требование создания мощной авиации для снабжения войск и подержания связи с базами в Ассаме.
      Меррилл, как всегда, выслал вперед разведчиков. Мрачным апрельским днем, когда войска с трудом пробирались по грязи к еще довольно отдаленному горному хребту, они наткнулись на деревню. ее не было на картах, сообщили разведчики. Жителей не было, но хижины в полном порядке. Теперь они хотели узнать у Меррилла, как им поступить.
      Меррилл присел на поваленное дерево и попытался собраться с силами. Приступ лихорадки тряс его, а больное сердце причиняло еще больше беспокойства, чем обычно. Даже трубка не приносила удовольствия. Для Меррилла это был плохой знак.
      - Провести разведку, - решил он. - Нам может потребоваться день отдыха. Возможно, крестьяне просто попрятались. Через два часа патруль привел молодую женщину с младенцем, которую они нашли в кустах. Женщина-качинка, маленькая, с тонкими чертами лица, очень длинными густыми волосами, в которых торчала серебряная булавка, и совсем мокрая.
      В части Меррилла было довольно много качинов, молодых парней, еще до войны подружившихся с американскими миссионерами или посещавшими миссионерские школы. В горах в северной части Бирмы таких школ было несколько. И некоторые американские врачи, попрощавшись с цивилизацией, переселялись туда, охотно принятые гостеприимными качинами. Америка пользовалась доброй славой у горцев-качинов. Теперь эти молодые люди служили переводчиками у Меррилла и у Стилуэлла.
      Каувуанг был одним из них. Он утверждал, что ему двадцатьлет, но Меррилл считал, что нет и шестнадцати. В его лице подразделение располагало не только переводчиком, нои прекрасным разведчиком.
      Каувуанг прибыл намеренно неторопливо, когда его позвал Меррилл. Качинов не нужно торопить, они горды и самостоятельны, а он служит, потому что так хочет, не потому, что ему приказали. Меррилл терпеливо ждал. Он уже довольно много времени провел в этих краях, чтобы понимать местные обычаи. Женщина, прижав ребенка к груди, сидела под натянутым тентом палатки и недоверчиво глядела на переводчика.
      Меррилл попросил Каувуанга спросить женщину о других крестьянах и о том, есть ли поблизости японцы.
      Каувуанг долго говорил с женщиной. Еще во время разговора качин полез в карман, вытащил ролик жевательного табака, отрезал большой кусок и дал его женщине. Она сразу же взяла табак в рот и начала жевать.
      - Это японцы? -спросила она тихо, показав на людей Меррилла.
      Переводчик со смехом объяснил ей, что это американцы. Муссон и грязь так испортили форму американцев, что их действительно можно было спутать с воинами бусидо. Чтобы различить, нужно было посмотреть в глаза. Постепенно женщина утратила свою недоверчивость. Не только потому, что он сам был качином, говорил на ее языке и, увидев, что она голодна, принес ей банку консервированного мяса, которую она сразу же съела на половину. Вторую половину она хотела отнести своему мужу.
      - А где он?
      Женщина сразу же замкнулась. Она говорила что-то о лесе и утверждала, что не знает туда дороги.
      Каувуанг посоветовал Мерриллу:
      - Лучше всего, мы позволим ей уйти, не задавая дальнейших вопросов. Она приведет людей назад в деревню, если будет нам доверять.
      - Главное, чтобы она не была японской шпионкой, - заметил Меррилл.
      Переводчик только улыбнулся. Он знал своих земляков куда лучше. Они разрешили женщине уйти, объяснив ей, что теперь сюда пришли американцы, и японцы больше никого не смогут мучить.
      Меррилл послал солдат в деревню. В ней было несколько дюжин домов на сваях. Ничего не было разрушено. Саперы не нашли никаких мин. Но никому не было разрешено входить в дома. Солдаты устроили лагерь на деревенской площади. Даже кур, бегавших вокруг, и хрюкающую свинью они, по приказу, оставили в покое. Дол вечера ничего не произошло. Караулы, выставленные Мерриллом, лишь около полуночи сообщили о человеке, который хотел поговорить с командиром чужеземных войск.
      Меррилл сидел на подушке, набитой сухой травой, которую солдаты надергали под одним из свайных домиков, накрытой тентом от палатки, потому что его снова трясла лихорадка. От озноба у генерала стучали зубы. Малярия, думали санитары, но врач, сопровождавший войска, придерживался иного мнения. Он сам следил за тем, чтобы командир регулярно принимал таблетки атебрина.
      Меррилл попросил позвать к себе человека, пожелавшего говорить только с "шефом". Это был наголо выбритый монах в потрепанной и мокрой одежде, которая раньше была оранжевого цвета, красиво складывающий руки в знак приветствия. Он поднял их довольно высоко, что означало наивысший почет. Каувуанг переводил. Монах прибыл из монастыря в Мьичине в гости к родителям, проживающим в деревне, когда местность прочесывала небольшая группа японцев. Потому все крестьяне сбежали в лес. Но сейчас опасность миновала. Может американский шеф разрешить им вернуться в деревню?
      Меррилл, стуча зубами, сказал:
      - Конечно, они могут вернуться. Мы уже сказали об этом женщине. Мы идем дальше и не тронем ничего из имущества жителей деревни.
      Монах выслушал ответ Меррилла с облегчением. Он еще не был старым.
      - А что с шефом?
      - Лихорадка, - лаконично ответил переводчик. Он должен немного отдохнуть, ему предстоит еще долгая дорога.
      Монах задумчиво посмотрел на Меррилла и спросил, нет ли лекарств для шефа. Когда он узнал, что жельтые пилюли чужеземцев никак ему не помогли, он снова поклонился, сомкнув руки перед лицом, и пропал в темноте.
      Через час появились первые жители. В основном мужчины, молодые женщины, старухи, дети, удивленно оглядывающие солдат. Сержант, охранявший провиант, раздавал шоколад. Вскоре в деревне засветились первые окна. К Мерриллу пришел один старик, уважительно поклонился и попросил переводчика спросить, когда генерал мочился в последний раз.
      - Давно, - ответил Меррилл. Старик подал ему глиняную миску и попросил помочиться туда. Он смотрел на мочу, наморщив лоб, нюхал ее, затем вылил и ушел. Вскоре он вернулся со ступкой, в которой стал толочь сухие травы. Довольный результатом, старик высыпал содержимое в кипящую воду и дал настояться. Наконец ему удалось убедить Меррилла выпить настой. Она вылечит его наследующий день, вымыв болезнь полностью из организма, изменив "кругооборот соков". Меррилл послушался. Он уже знал, что эти знахари обладают удивительными знаниями. Пока аборигены с опаской подходили к солдатам, предлагали им фрукты, а также страшно вонючий деревенский табак и куриные яйца, их командир принимал "лекарство".
      Следующим утром он с все более короткими перерывами вылил из себя почти черную жидкость, и жар прошел. На лице старика, все еще хлопотавшего вокруг него, появилась довольная улыбка.
      С восходом солнца посты на восточной стороне деревни заметили молодого качина, пришедшего из джунглей. За спиной у него висела японская винтовка. Он тоже хотел говорить с "шефом".
      Меррилл к этому времени чувствовал себя почти здоровым. Потому он не понимал, зачем старик заставляет его пить так много горячей воды. Караульные привели качина. Он встал по стойке "смирно" и сообщил Мерриллу, что он член вооруженной группы самообороны из соседней деревни. Японцы опустошили их поселок, потому мужчины решились на борьбу.
      - Мужчины? - спросил Меррилл переводчика. - Ему на вид лет четырнадцать!
      Кауваунг спросил и затем пояснил:
      - Пятнадцать. В таком возрасте наши мужчины уже воины. Или женаты. Или и то, и другое.
      - А что он хочет?
      - Винтовки, - сказал Кауваунг. - У них очень мало оружия, отобранного у убитых японцев, но они хотят дальше сражаться с японцами. Отомстить им.
      В первой половине дня Меррилл приказал радисту установить связь с базой и сообщил об этом случае. Это не было единичным явлением. Во многих местах аборигены предлагали помощь в борьбе с японцами. В конце концов, было принято решение послать к заходу солнца несколько самолетов с провиантом и оружием. С парашютом будет сброшен человек, знающий язык качинов и умеющий сними обращаться.
      "Мародеры" отдыхали целый день. Они стирали форму, чистили оружие и отсыпались. Под сваями домов готовилась горячая пища. За это время крестьяне привыкли к чужакам, дети играли с солдатами. Когда солнце село, над деревней появились три "Дакоты" и сбросили контейнеры. Специалистом по качинским делам оказался один мастер-сержант, который долгое время служил в районе Форт-Хертца.
      Он обучил уже сотни качинов обращаться с американским оружием и говорил на их языке. Юный посланец в ту же ночь отправился с ним на поиск своих односельчан, чтобы те смогли спрятать оружие в своих укрытиях.
      Мерриллу сбросили важное сообщение - приказ немедленно двигаться по направлению к Мьичине и, по возможности, подобрать там место для строительства посадочной площадки. Туда затем будут перебрасываться другие подразделения с разных направлений, чтобы совершить штурм этого важного города.
      Меррилл видел, что его солдаты еще совсем не отдохнули как следует, чтобы начать прохождение последнего участка, 70 километров по прямой. Ведь путь шел через крутые горные склоны высотой более 2000 метров, которые можно было перейти только по перевалу Наури, очень узкому проходу, где возможно, сидели японцы. И к тому же муссон. Был конец апреля.
      Меррилл оказался прав. войскам потребовались три изнурительные недели, пока они достигли гребня гор. Но у них было преимущество, о котором не подозревала японская стража на перевале Наури. Монах, появившийся той ночью в деревне, не раз ходил в Мьичину и знал тропы, неизвестные японцам. Он провел "мародеров" по узким оврагам и отвесным склонам до того места на восточной стороне горной цепи, откуда открывался вид на аэродром Мьичины.
      - Двадцать четыре часа абсолютной тишины, - приказал Меррилл. Потом он согласовал план атаки по радио с тыловыми службами, со Стилуэллом и Калвертом.
      Разведчик узнали, что на краю летного поля размещены самые сильные японские посты. вечером 16 мая 1944 года Меррилл собрал свою часть и объяснил, что им предстоит совершить самое большое и возможно последнее усилие - взять Мьичину.
      - Атака на рассвете, - сказал он, показывая командирам боевых групп направления их одновременных ударов. Они старательно перетащили через горы 20-мм автоматические пушки, которым предстояло сыграть важную роль. И, как объяснил Меррилл своим солдатам, как только начнется атака, с запада прилетят самолеты С-47 и привезут все, что нужно. Они приземлятся на захваченной взлетной полосе.
      Внезапность принесла успех. Японцы совсем недавно перебросили войска из Мьичины в Могаун, поскольку именно там они ожидали решающего удара союзников. Это было фатальным решением. Когда "мародеры" спускаясь с вершин, ударили по японским позициям, то чтобы успеть распределить войска для отражения атаки со всех сторон японцы потеряли столь драгоценные минуты. А "мародеров", знающих, что пришел конец их мучительному пути, уже ничто не могло остановить.
      Они вели огонь по удивленным японцам из 20-мм пушек, уничтожая немногочисленные самолеты на углу летного поля. Через несколько часов взлетная полоса была в руках американцев. Даже само ее покрытие было в порядке. Пришлось лишь убрать валявшиеся обломки, и тогда посадка самолетов стала возможной. Ни минутой раньше: ровно через пять часов после начала атаки появились первые С-47, некоторые с грузовыми планерами на "привязи", в которых было техническое оборудование, бульдозеры и экскаваторы. Высадились саперы и начали устанавливать контрольно-навигационное оборудование, хотя японские снаряды неслись из Мьичины, взрываясь на территории аэродрома.
      Каждая приземляющаяся машина вздымала высокие фонтаны грязи, воды на полосе местами было по щиколотку. Но полоса принадлежала американцам. У японцев не было сил для немедленной контратаки. Пока они очухались и перегруппировались, аэродром заработал в полную силу. Зенитно-артиллерийские батареи 14-й английской армии обеспечивали его противовоздушное прикрытие. Единичные взрывы снарядов и стрельба снайперов уже никак не могли изменить ход битвы. Узловой транспортный пункт Мьичина был потерян для японской армии, хотя в самом городе, расположенном в нескольких километрах отсюда в излучине реки Иравади еще оставалось 1500 японских солдат, готовых к решительной обороне.
      Генерал Стилуэлл прилетел на маленьком связном самолете сразу после захвата и установления прикрытия аэродрома, в грязном мундире, разодранной шляпе на седой голове, с сигаретой во рту. Меррилл поздоровался с ним, и Стилуэлл удовлетворенно заметил:
      - Мой дорогой мальчик, мы в Мьичине, взгляни-ка!
      Пока он осматривал местность, один за другим приземлялись тяжелые транспортные самолеты, выгружая новые грузы. Высоко в воздухе патрулировали "Мустанги" и "Томахоуки", отражая единичные атаки прилетавших с юга японских "Зеро".
      По другую сторону Иравади в то же время "чиндиты" группы Лентейна захватили город Могаун, после того, как ВВС союзников бомбардировками "смягчили" его оборону.
      От города не осталось камня на камне. куда ни глянь, повсюду были лишь развалины да обуглившиеся деревья.
      Кольцо у Мьичины сомкнулось быстро. С севера наступали подразделения качинов, с юго-запада "чиндиты" Калверта и Лентейна. На востоке действовали китайцы. Судьба защитников города была предрешена. Но они продолжали сражаться, с фанатичной решимостью. "Эр Форс" сбрасывали на них тонны бомб. Но они все еще удерживали развалины, и осада продлилась целых 78 дней, пока, наконец, 3 августа сопротивление японцев не было окончательно сломлено.
      За период восьмимесячной операции в северной Бирме по первоначальным подсчетам были убиты 22 тысячи японцев и неизвестное число ранено, из них 3650 только в боях за Мьичину и Могаун. Японский фанатизм хорошо иллюстрировало количество пленных - всего 200 человек.
      Статистики уже успели подсчитать, что расходы на строительство Стилуэллом дороги из Ледо, которую теперь без особых препятствий можно было дотянуть до Китая, составили 137 миллионов долларов, в сравнении с общим результатом вполне скромная сумма.
      Стратегическую ценность Мьичины нельзя было оценить в долларах. Только один аэродром, еще до войны важный транзитный пункт для полетов из Индии в Китай, сэкономил миллионы, в которые обходился опасный авиамаршрут над Гималаями.
      Протянутый "по пути" Стилуэллом трубопровод в Мьичину значительно облегчил снабжение топливом воюющих частей. Своего рода гарантия мобильности при дальнейшем продвижении на юг, к Мандалаю, следующей большой цели.
      Кроме того факта, что взятие Мьичины перекрыло важнейшую железнодорожную и шоссейную транспортную ось север - юг, важным было и то обстоятельство, что река Иравади в этом месте становилась судоходной. Новая транспортная артерия, направленная в сердце японской оккупации Бирмы.
      ВВС сразу же переоборудовали аэродром Мьичины под базу для бомбардировщиков и истребителей. Город, летное поле и аэропорт имели гигантское стратегическое значение. Отсюда можно было достаточно легко нейтрализовать остатки японских войск в северной Бирме. Кроме того, по идущим на юг линиям коммуникаций можно было ударить в тыл японским войскам, наступавшим на Центральном фронте на Манипур и Ассам, отрезать их от тыла и, в конечном счете, преградить им путь к отступлению.
      Бросок к Индии
      Генерал Мутагучи спланировал наступление японской армии, которое должно было достичь Дели, еще в 1943 году. В то время он объяснял своим ближайшим соратникам:
      - Эта операция станет решающей для дальнейшего хода войны в Азии. Он и не предполагал, насколько верными окажутся его слова.
      Стратегия Мутагучи предусматривала удар на Центральном фронте через индийский штат Манипур, далее на Ассам, и развитие успеха по направлению к фактическому сердцу Индии.
      Сначала нужно было разгромить самую восточную базу союзников в городе Импхал, что нейтрализовало бы важнейшую оборонительную позицию на Центральном фронте. Затем перерезать стратегически важную для союзников железную дорогу Бенгалия - Ассам, нарушив поток снабжения кампании генерала Стилуэлла в северной Бирме. Ему тогда оставалось бы лишь вернуться в Ледо. Не в последнюю очередь наступление японцев должно было уничтожить авиабаза союзников в Ассаме, что не только устранило бы постоянно возрастающую угрозу авианалетов, но и прервало бы снабжение китайских войск, осуществляемое по воздуху через Гималаи.
      После ряда неудач на других фронтах успех этой операции решил бы исход войны, и именно так сформулировал свою мысль Мутагучи. Командиры разделяли его мнение, равно как и наивысшее командование в Токио.
      100 тысяч японских солдат, 33-я, 15-я и 31-я дивизии с еще превосходно функционирующим тылом были готовы к атаке примерно в то же время, когда Стилуэлл начал свой марш на севере.
      33-я дивизия должна была напасть на Импхал с юга, обойти его и окружить, для чего нужно было предварительно уничтожить самую важную передовую позицию в Тиддиме на дороге из бирманской Калевы.
      15-я дивизия должна была нанести удар с Таму и Таунду на Импхал и замкнуть кольцо окружения.
      31-й дивизии, чьи исходные позиции размещались дальше на север, примерно у Хоумалина на реке Чиндуин, досталось задание захватить город Кохима, лежащий севернее Импхала и взять под свой контроль станцию Димапур на железнодорожной магистрали Бенгалия - Ассам, идеальное место для продолжения продвижения на равнины Ассама.
      "Эта операция привлечет внимание всего мира, ее ожидают сто миллионов наших земляков. Ее исход, возможно, закончит войну. Потому на чашу весов придется бросить всю энергию и военное мастерство". Так было написано в приказе Мутагучи в день начала наступления.
      В марте, всего через несколько дней после высадки "чиндитов" Уингейта в их северном тылу, японцы атаковали на Центральном фронте. Против них на южном участке, у Тиддима, стояла испытанная в боях 17-я индийская дивизия, 20-я индийская стерегла на севере долину Кабау вплоть до Тами.
      Севернее Импхала, у Укхрула дислоцировалась 23-я индийская дивизия, контролировавшая все горные пути к Импхалу.
      Тыловые службы, аэродромы и склады находились в состоянии повышенной боеготовности, каждый солдат в городе был привлечен к обороне - от пехотинца до повара. Союзная сторона не недооценивала своих противников. В Аракане она уже узнала, что боевой дух японских агрессоров еще далеко не сломлен. Здесь, на Центральном фронте, должно выясниться, можно ли деморализовать наступающие части, используя соответствующую тактику. Союзники еще располагали подкреплениями. Их прибытие и наступление японцев проходили почти параллельно. Но у союзников были преимущества, еще не осознанные японцами в полном объеме. Для них доставка свежих частей была проще, учитывая, что ВВС значительно увеличили свои транспортные возможности за счет получения новых машин. А боевые самолеты союзных ВВС не оставляли сомнений в их господстве в воздухе.
      Японцам напротив приходилось доставлять подкрепления и грузы к своим войскам на очень большие расстояния, и чем быстрее они наступали, тем сильнее обострялась ситуация со снабжением. Это тоже учли союзники в своих расчетах. Благодаря гибкой обороне им удалось заманивать японские войска все дальше на запад, удлиняя их и без того растянутые линии коммуникаций, которые к тому же союзники немилосердно бомбили с самого первого дня. Потому вопрос снабжения уже через несколько дней боев стал важнейшей проблемой для японцев.
      Младший капрал Эрик Томлин 7 марта 1944 года, когда японские авангардные подразделения начали беспрерывные атаки, был на южном фланге Центрального фронта. Над ним нависал пик Кеннеди высотой более 3000 метров, недалеко от дороги, ведущей из Калевы на Чиндуине через весьма посредственно укрепленный Форт-Уайт, где находились штабы, до границы с Индией, и далее до Импхала.
      - Чего это они от нас еще хотят, - прокряхтел один из молодых солдат, лишь недавно прибывших из Англии. - 17-я непобедима уже больше двух лет, они и здесь нам ничего не сделают.
      Тот, для кого такая оценка после всего, что он пережил с начала войны, возможно, была вполне заслуженной, промолчал. Эрик Томлин знал, что эти ребята просто подбадривают друг друга. Им пока не приходилось отдирать от кожи кровососущих пиявок, отмахиваться от москитов или прятаться в норы под обстрелом. Ну что ж, их нужно воспринимать такими, какие они есть. Ведь он, наверное, и сам был таким, в самом начале, полный несгибаемой уверенности в победе.
      От Калевы доносился все более громкий артиллерийский огонь. Японцы уже давно поставили там тяжелые пушки. Теперь с разрывами снарядов, выкашивающих разбросанные у подножья пика Кеннеди посты союзников, смешался лязг танковых гусениц.
      Как всегда, японцы в первую очередь повсюду, где были проходимые дороги, использовали свои легкие танки "Тип 97". Но за прошедшее время солдаты союзников получили лучшее вооружение. Танк-бульдозер, попытавшийся убрать баррикаду из стволов деревьев и обломков скал, с дороги стал первой жертвой гранатометчика с "базукой" в отделении Томлина.
      Паренек, который только что говорил громкие слова, не медля, вскинул "базуку" на плечо и выстрелил. Над баррикадой вспыхнул огненный шар, превратившийся в облако черного дыма, из которого по всем сторонам разлетались обломки.
      - Хорошо, - похвалил Томлин. Молодой солдат, по фамилии Крау ( "ворона"), что давало немало поводов для шуток, перезарядил гранатомет и не скрывал своей гордости.
      Целый час почти ничего не происходило. Лишь иногда между скал взрывались минометные мины. Маленькие, коварные снарядики из так называемых "коленных минометов".
      Томлина вызвали на командный пункт, располагавшийся в паре сотен метров в гроте между скал, где даже была вырезанная из камня скульптура Будды. Так как Томлин прибыл с переднего края, командир полка расспрашивал его интенсивнее всего. Он не поленился объяснить капралу, почему по приказу вышестоящего командования они отходят, хотя японцам именно в этой местности не совсем легко удается их обычная тактика быстрого прорыва и окружения.
      - Мы отойдем. Нет, не из-за слабости. Мы отступаем до Импхала, поэтапно. Так мы заманим японцев за собой, растянем их линию коммуникаций как можно дальше. Потом, если она порвется хоть в одном месте, мы заблокируем "джапсов", отрезав от их тыловых баз, вообще от тыла, дадим им расстрелять последние патроны, съесть последнюю горсть риса, подхватить лихорадку и дизентерию, затем мы только подберем их останки, понятно?