- Ваш неосторожный плавучий гурка, возможно, указал нам на решение.
      Было 13 февраля 1945 года. Эванс уже обсудил все необходимое с генералом Слимом. Вечером он присел возле радиста и заставил его раз за разом уточнять, может ли он быть уверенным в помощи истребителей-бомбардировщиков. Его заверили, что погода не будет препятствовать полетам.
      Эванс умышленно отказался от использования тяжелых бомбардировщиков, не желая настораживать противника. Пара истребителей-бомбардировщиков японцев не напугает, по крайней мере, за первое время.
      На рассвете 14 февраля вылетевшие еще ночью из Ассама истребители-бомбардировщики пикировали на берег напротив Ньяунгу, пока передовые подразделения 7-й дивизии на бесчисленных и очень странных, на первый взгляд, плавсредствах начали форсирование реки. Пехотинцы взбирались на высокий берег под огнем нескольких быстро всполошившихся японцев, но наступление уже нельзя было остановить. 7-я дивизия ступила на восточный берег.
      Японские подкрепления не подошли, так как в тот же день и 19-я дивизия начала наступление со своего плацдарма по направлению к Сингу. Обманный маневр удался. Из-за того, что Кимура думал, что именно здесь и произойдет давно ожидаемое им наступление, он сконцентрировал свои войска против 19-й дивизии и упустил из виду, что в это же время 20-я дивизия переправилась через реку южнее Мандалая. Быстрее, чем могли предположить японцы, союзники расширили свои плацдармы. Генерал Слим перебросил через Иравади три дивизии, и еще две ждали приказа на форсирование.
      На юге, на участке 7-й дивизии Эванса, через реку быстро переправили бронетанковую бригаду, за которой последовала 17-я дивизия. Немедленно началось наступление на Мейтхилу. На такой поворот событий генерал Кимура вовсе не рассчитывал.
      Танкам 17-й дивизии потребовалось ровно 85 часов, чтобы достичь аэродрома в Мейтхиле. Эрик Томлин был одним из первых, увидевших расстрелянные японские самолеты. Нугунг сидел на танке и курил, пока бой достигал своего апогея. Ему было ясно, что он и так внес свой вклад в победу уже тем, что разведал место переправы.
      Японцы были полностью ошеломлены. Они, правда, фанатично защищали каждую позицию, но когда для усиления атаки прилетела 5-я воздушно-десантная дивизия, и ее свежие солдаты с "базуками" и огнеметами атаковали их, сопротивление японцев начало постепенно затухать.
      Японский комендант Мейтхилы, генерал-майор Касуйя, погиб в бою, который в городе велся преимущественно штыками и ручными гранатами. На горящих улицах лежали погибшие или умирающие японские солдаты, многие разорваны гранатами на куски, другие обугленные пламенем огнеметов. Пленных было очень мало, в основном тяжелораненые. Днями над городом висел черный дым, потому что японцы успели взорвать большую часть своих складов. С падением Мейтхилы была предопределена и судьба Мандалая. Японские войска попали под удар нескольких атакующих клиньев, устремившихся на них с разных сторон, потому самое фанатичное их сопротивление все в большей степени превращалось в безысходную оборону последних позиций.
      После удачной переправы у Ньяунгу генерал Слим собрал силы для последнего удара по Мандалаю. Это было 19 февраля. У Слима уже было три полных дивизии на восточном берегу реки, еще две были готовы присоединиться к ним. А с юга от Мейтхилы наступала 17-я дивизия.
      После приказа о наступлении 19-я дивизия двинулась со своего плацдарма у Сингу дальше на юг. Через три недели ожесточенных и кровопролитных боев она ночной атакой смогла захватить последнюю позицию противника на холме к северу от Мандалая. Там теперь на закате солнца лежали достаточно уставшие солдаты и с удовольствием смотрели на древний город бирманских королей с его белыми, позолоченными пагодами. Честолюбивое желание первыми войти в город получило новую подпитку при виде его древних святынь, залитых солнечными лучами. Генерал Рис, командир 19-й дивизии как раз говорил своему адъютанту:
      - Эти типы уселись в каждой из этих пагод, в каждом ларце, даже под ними у них бункеры. Нам нужно буквально штыками выщекотать их оттуда поодиночке, - как вдруг заметил, что пуля японского снайпера убила адъютанта. Он просто упал как подкошенный, пуля попала ему прямо в лоб. Рис любил Бирму и ее памятники культуры со времен своей службы здесь военным атташе при генерал-губернаторе. Собственно, именно здесь, в Мандалае, он очень хотел пощадить их. Но он больше не мог ждать, ведь японцы могли переформироваться. С тяжелым сердцем генерал приказал атаковать.
      Одновременно с запада ударили 20-я и 2-я дивизии. Первой целью была ратуша с туннелем под ней. Саперы закатили во входы в туннель бочки с горящим бензином. так что защитникам оставалось только два выхода: сдача в плен или самоубийство.
      Как столь часто в этой войне, здесь проявилось воспитание японского солдата - не прекращать борьбу в самой безысходной ситуации и не подымать руки верх. Они укреплялись на последних руинах, отстреливались до последнего патрона и чаще всего теряли при этом свою жизнь.
      Последним препятствием на пути солдат 19-й дивизии, прозванной из-за ее эмблемы "Кинжальной дивизией" был Форт-Дафферин, старинная цитадель с толстыми глинобитными стенами. Генерал Рис, которого любой мог узнать издалека по ярко-красному нашейному платку, медлил с фронтальным ударом, хотя и стянул к месту атаки достаточно артиллерии. Перед ним находился бирманский памятник культуры, хорошо знакомый ему даже изнутри. Тут он вспомнил о подземном канализационном канале, который вел прямо в центр сооружения.
      - Саперный взвод ко мне! - приказал он лейтенанту, сменившему его погибшего адъютанта.
      С саперами генерал беседовал долго и даже по памяти нарисовал несколько чертежей. Затем он отпустил взвод до наступления темноты. Солдаты получили резиновые костюмы, подходящее оружие, взрывчатку и взрыватели. Через час после захода солнца, под звуки продолжавшегося артиллерийского обстрела и треска винтовочных выстрелов, похожих на удары плетью, саперы пролезли во вход в канал и вброд шаг за шагом двинулись по грязи, сгибаясь все ниже, чтобы оставаться незамеченными и одним коротким ударом занять цитадель. Рис приказал обращаться со старинным сооружением как можно аккуратнее.
      Внезапно ситуация изменилась. Огонь из Форт-Дафферина утих и постепенно совсем прекратился. Из форта вышла фигура в бирманском саронге, размахивая белым флагом, и двинулась к линиям атакующих. Как выяснилось, это был молодой бирманец, служивший переводчиком у японцев. Во время окончательной фазы боев ему удалось спрятаться. Теперь он просто сбежал. Рис очень удивился, узнав, что японцы покинули форт тайными тропами, чтобы маленькими группами пробиться через город.
      Он не медлил. Человеку этому, казалось, можно было верить. Потому был послан штурмовой отряд. Солдаты перелезли через глинобитную стену и начали внутри форта поиск японцев. Но их там уже не было. Вместо этого, отряд утром столкнулся с саперами, перепачканными грязью и дерьмом и источающими ароматы канализации, которые тоже безуспешно искали противника.
      В первой половине дня 21 марта 1945 года солдаты 19-й дивизии водрузили британское знамя над Форт-Дафферином. Город был взят, хотя отдельные группы японцев все еще отстреливались среди руин. День за днем с ними боролись солдаты 19-й, а затем и подошедших 2-й и 20-й дивизий, пока шум боя не утих окончательно.
      Мандалай пал. Южнее города, по направлению к Мейтхиле, остатки японских войск, когда то контролировавших всю центральную Бирму, попали во все теснее сжимавшиеся клещи.
      Эрику Томлину со времени взятия Мейтхилы мало удавалось отдохнуть, потому что он и несколько гурков, все опытные ветераны 17-й дивизии, постоянно занимались разведкой. Но им теперь не нужно было все время ходить пешком: разведывательное подразделение получило танки "Валентайн". И на одной из таких машин, стальные бронелисты которой под солнцем накалялись как духовка, Томлин, Нугунг и еще один гурка уселись за башней с небольшой пушкой. Им нужно было провести разведку в деревне, в которой, как утверждали бегавшие вокруг бирманцы, еще оставались японцы.
      Доехав до одной хижины на сваях, Томлин спрыгнул с танка и пробрался вперед. Оба гурки прикрывали его.
      По знаку Томлина Нугунг последовал за ним, другой гурка продолжал прикрывать. Ничего не было слышно, кроме пения птиц из леса. Казалось, что здесь даже нет кур и свиней. Но хижины были в порядке. Только одна из них упала. Похоже, ее сваи прогнили и теперь торчали в разные стороны.
      На лице гурки было озабоченное выражение. Наконец он заметил:
      - Что-то не нравится мне все это. У меня мурашки ползут по спине.
      - Это пройдет, как только ты снова залезешь на раскаленную бронеплиту танка.
      Но Нугунг покачал головой:
      - В деревню, в которой больше нет японцев, обычно возвращаются жители. А тут нет. Почему?
      Подошел второй гурка и сухо сказал: Потому что тут стоит пушка.
      -Где? - насторожился Томлин.
      - Присмотритесь, но только не подавайте виду, - напомнил гурка. - Одна из свай этого обрушившегося дома вовсе не свая. Это труба.
      Тут и у Томлина мороз прошел по коже. Теперь и он видел трубу. Ствол? Пушка? А есть ли у нее расчет или он сбежал?
      - Назад, - прошипел он сквозь зубы. Они пошли, будто бы ничего не заметив, назад к танку, стоявшему перед деревней, откуда еще нельзя было увидеть обрушившийся дом. Когда они рассказали об этом командиру танка, тот сначала обругал маленький калибр своей пушки, но потом сказал:
      - Залезайте наверх, мы еще раз посмотрим на эту штуковину, но со стороны.
      "Валентайн" вертелся между первых домов, пока командир танка не разглядел странную трубу. Он отъехал в сторону и присмотрелся, будет ли труба поворачиваться. И - смотри-ка - она последовала за танком, поворачиваясь медленно, но отчетливо.
      Томлин одним прыжком соскочил с танка и покатился между парой банановых деревьев. С другой стороны спрыгнул второй гурка. Нугунг, присев за башней, кажется, чего-то ждал.
      И в эту секунду из трубы вырвалась яркая даже при свете дня вспышка. Снаряд ударил точно в башню возле пушки и сорвал башню. От удара Нугунга сбросило с танка, а затем неразорвавшийся снаряд безвредно упал в кустарник.
      Томлин выстрелил первым и по дымному следу понял, что залп его был направлен верно, как раз туда, где должен был находиться расчет пушки. Из танка выпрыгнули две фигуры. Один из танкистов вытаскивал погибшего командира. Он был в башне, когда в нее попал снаряд. Вырванная из крепления башня сломала ему шею.
      Вчетвером они окружили спрятанную среди руин пушку, но со своим легким стрелковым оружием мало что могли с ней сделать. Возможно, состоялась бы длительная перестрелка с неопределенным исходом, если бы вдруг сзади не появился второй "Валентайн". Его экипаж не стал долго раздумывать и открыл огонь по куче обломков из пулемета, пока там все не утихло. Томлин и другие нашли там двух мертвых японцев и остатки 75-мм пушки. Нугунг, о котором они почти забыли в суматохе боя, выполз к ним и с еще несколько оцепенелым видом поинтересовался, что тут, собственно, произошло.
      Они усадили его на танк и перевезли на перевязочный пункт. После обследования он вышел из палатки, у которой его ожидали Томлин и другой гурка. Нугунг ухмыльнулся, как обычно, и пояснил:
      - Удар в голову, больше ничего. Только шишка. Будет синяк.
      Томлин от облегчения так сильно ударил его по плечу, что тот взвыл. Но со смехом согласился, когда Томлин сказал:
      - Если у тебя ничего нет, кроме шишки, то служи, как раньше. Тогда ты увидишь окончание войны и соберешь еще много самурайских мечей в самом Токио!
      После окончательной победы под Мейтхилой и Мандалаем генерал Слим прилетел в штаб-квартиру к Маунтбэттену и доложил там обстановку.
      В этот раз он впервые узнал подробности начавшейся той же зимой кампании в Аракане, которая вместе с операцией в центральной Бирме должна была привести к освобождению Рангуна и окончательному изгнанию японцев из Бирмы.
      В Аракане в то же время, когда Слим прорывался к Мейтхиле и Мандалаю, проходила не менее важная операция. Под командованием генерала Кристисона 15-й армейский корпус при сильной поддержке с воздуха начал продвижение на восток по суше и по воде. В боях участвовали две индийские и две западноафриканские дивизии, 22-я восточноафриканская бригада и 50-я бронетанковая бригада, поддерживаемые 224-й авиагруппой королевских ВВС. Кроме них, воевали подразделения маленьких быстроходных боевых катеров, "коммандос" морской пехоты и вообще все, что могло плыть по воде, собранное в гаванях и на побережье Бенгальского залива.
      После доклада Слима Маунтбэттен обрисовал ему ход предшествующих боев в Аракане. _ Мы, в основном, подготовили наши войска к снабжению по воздуху, мой дорогой Слим, но теперь это требует от нас дополнительных арифметических расчетов. Расстояние от баз до наступающих войск увеличивается с каждым днем. Радиус полета транспортных самолетов составляет около 400 километров. Мандалай, к примеру, это последняя позиция, куда могли долетать самолеты с грузами из Манипура. Мейтхилу приходилось снабжать уже из Читтагонга. Если мы хотим наступать дальше на юг - а как раз этого мы и хотим - нам уже сейчас нужно использовать аэродромы в Аракане для осуществления подвоза. Мы предвидели такую ситуацию и потому продвинулись в Аракане вперед, насколько это было возможно и либо обеспечили свой контроль над уже существовавшими там аэродромами, либо построили новые.
      Первой атаке подвергся Акьяб, остров южнее полуострова Майю. Войска Кристисона высадились на южном берегу. В Акьябе дислоцировались три японских батальона, пока частям Кристисона не удалось закрепиться и наступать и на материке. Тогда японское командование быстро перебросило два батальона из Акьяба на материк.
      Но это привело к тому, что английская атака на Акьяб буквально опрокинула японцев. Они еще успели отвести третий батальон, чтобы не потерять его полностью. Таким образом, уже 3 января остров был в руках союзников, а с ним - один из самых важных аэродромов в этом регионе.
      Дальнейшее наступление по суше столкнулось с огромными природными препятствиями, с которыми, правда, трудно приходилось и японцам. Прибрежный ландшафт, переходивший в густые мангровые болота, частично заливался приливами. При отливе оставалась грязевая пустыня, трудно проходимая, полная крокодилов, москитов и скорпионов. Ужасные трудности сопровождали наступление, ведь приходилось бороться не только с природой, но и с повсюду подстерегавшими в засадах японцами.
      Но наступление продолжалось, в буквальном смысле совсем не считаясь с собственными потерями. К этому толкали два фактора, которые были известны каждому офицеру: войска генерала Слима, наступавшие от Мейтхилы на Рангун задавали темп, с которым оборонявшихся японцев зажимали гигантские клещи обеих армий. Японцев следовало лишить возможности действовать, а потом вести бои уже без потерь.
      Кроме того, свои лимиты устанавливало время года. В середине мая муссон залил бы поле битвы в Аракане своими дождевыми бурями и втрое усложнил бы любое продвижение. Если не нанести японцам до этого такие потери, чтобы они были вынуждены оставить Рангун, то война продлится еще год. А после падения Рангуна перед союзниками открывался широкий путь, который закончился бы лишь в Сингапуре. А многие даже говорили, что в Токио...
      Маунтбэттен своевременно принял решение о проведении в Аракане комбинированных операций на суше и на море. Для этого уже были технические предпосылки, а японцы об этом не подозревали. Их разведка оставляла желать лучшего, чтобы уметь предвидеть действия так хорошо оснащенного и столь гибкого противника.
      После Акьяба Кристисон утром 21 января силами 4-й и 7-й индийских пехотных бригад начал наступление на Рамри, большой остров, последний в цепи островов у побережья Аракана.
      Наступление было быстрым, поскольку защитники острова ожидали атаки в другом месте и только там сконцентрировали сильную оборону. На земле они оборонялись упорно, но Кристисон вызвал к побережью эсминцы и канонерки, обстреливавшие позиции японцев. К ним присоединились самолеты с авианосца "Эмир", курсировавшего у острова. Под массивной бомбардировкой обороняющиеся отступили в восточную часть острова. Это и решило их судьбу. Они затерялись в болотах или погибли при попытках переправиться на материк на самодельных плотах.
      Охота на отдельные очаги сопротивления продолжалась уже три недели, как однажды на одном из приливных каналов появился бамбуковый плот с белым флагом. На нем был японский военный врач, решивший сдаться.
      - Я больше не могу видеть, как умирают раненые, - сказал он на ломаном английском, - я не могу вынести, как люди буквально голодают, как их косит лихорадка или цинга, превращая в скелеты.
      - Сможете ли вы убедить капитулировать и ваших товарищей? - спросил врача один офицер. Доктор был готов обратиться к своим сослуживцам по мегафону.
      Поэтому остаток дня по болотным каналам кружил катер, а врач зачитывал свое обращение. Результат был жалким. В конце концов, лишь 20 из 1000 разрозненных японцев подняли вверх руки.
      Чтобы завершить операцию, болота Рамри подверглись бомбардировке и обстрелу из пушек, пока не угасло последнее сопротивление японцев. Это было в конце февраля. Саперы сразу начали строительство аэродромов.
      В последующие дни поток грузов устремился к Акьябу и Рамри. На островах саперы строили маленькие порты, чтобы быстрее разгружать поступавшие грузы.
      Генерал Слим получил представление о том, что происходит, когда штабной самолет провез его над побережьем до Чедубы, только что взятого крошечного островка.
      - Спускайтесь! Спускайтесь до 300 метров! - потребовали у пилота по радио. Он последовал указанию и через какое-то время показал вверх, где через стеклянную крышу кабины был виден нескончаемый поток четырехмоторных самолетов, идущих на восток в сопровождении истребителей.
      - Рангун? - поинтересовался Слим.
      - Нет, сэр, - покачал головой летчик. - Они громят японцев на железной дороге Сиам - Бирма. Четыреста километров через джунгли, горы и реки. 688 мостов, точно. Большую часть дороги они заставили строить наших военнопленных. Но "Эр Форс" сейчас устанавливает там непубликуемый мировой рекорд - ежедневно разрушают бомбами в среднем по 9 мостов. Японцы по ней уже не могут перевозить больше ста тонн грузов в день.
      Когда Слим после полета явился к Маунтбэттену для получения приказа, тот налил ему виски и предложил тост. - За наш успех, Слим! В середине мая, когда муссон откроет небесные шлюзы, мы встретимся с Вами в Рангуне. Вы начнете наступление на Рангун немедленно, со всем, что у Вас есть и чего бы это ни стоило. Оставляйте японцев за собой. Действуйте быстро. Вас будут снабжать по воздуху. Не думайте о тыле. Прорыв. Если у Вас в тылу останутся японцы, то они все равно уже потерпели поражение, оставшись без транспорта и снабжения. А об их остатках позаботятся бирманские партизаны. Когда Вы ударите по Рангуну, мы ударим Вам навстречу с моря.
      Он поднял бокал. Маунтбэттен, отдавая приказы своим генералам, порой просто забывал об обычных военных формальностях.
      Операция "Дракула"
      К востоку от Мейтхилы в те дни еще не было сплошного фронта союзников, когда маленькая группа отставших от своих японских солдат, пять человек, из них двое раненых, отходили по направлению к Таунджи. Они остались в живых после боев под Мейтхилой. Теперь они хотели только спасти свои жизни, чтобы снова воевать во славу императора или умереть почетной смертью, как предусмотрено духом "бусидо", кодексом чести самураев - старинной японской касты воинов, тем духом, которым их души пропитались с юности.
      Несколько дней пробирались они по лесистым холмам, огибая деревни, в надежде, обойдя Таунджи, добраться до гор. За ними лежал Сиам, союзник Японии, хотя и не принимавший непосредственного участия в войне.
      Пять мужчин были грязными и усталыми, голод крутил им кишки, и они страдали от поноса. Кожа их опухла, зубы были готовы выпасть, стоило им иногда откопать съедобный корень или надкусить дикий банан. Цинга.
      Они не рассчитывали наткнуться на вражеские войска, когда однажды спрятались на пару часов в скалистом гроте, чтобы отдохнуть, немного полизать просачивающуюся сквозь стенки воду и дать собраться с силами обоим раненым. Англичане пришли с запада, а так далеко на восток они еще не успели бы добраться.
      Они очнулись от сна, когда внезапно перед входом в этот не очень глубокий грот прозвучал выстрел. Японцы сразу схватились за винтовки. Свое оружие и пару ручных гранат каждый из них протащил с собой через все трудности этого ужасного бегства.
      - Выходите! - крикнул кто-то на очень плохом японском. Возможно, абориген. Англичан легко узнать по тому, как они в нос проговаривали заученные японские фразы, вроде требования сдаться.
      Лежавший у входа в грот солдат выстрелил, не целясь. Если снаружи крестьяне, то они, скорее всего, не захотят ввязываться в перестрелку с солдатами. Но вместо ответа прозвучал еще один выстрел, и голос потребовал :
      - Выходите! Третий раз повторять не будем!
      - Вы кто?
      - Бирманская национальная армия. У вас есть еще шанс сдаться в плен.
      Японцы решили немного посоветоваться. Потом они отцепили свои гранаты и выдернули чеку. Они были полны решимости прорываться. Для этого они хотели взорвать гранаты у входа, а после взрывов атаковать. Даже оба раненых хотели участвовать в атаке.
      Как только солдат у входа подал знак, остальные бросили свои гранаты на мгновение на дно грота. Ни у одной другой ручной гранаты в мире не было такого механизма, как у японских. После выдергивания чеки нужно было сильно встряхнуть гранату, чтобы заработал взрыватель с задержкой на 4 секунды. Они метнули гранаты одновременно. Прозвучал оглушительный взрыв. Осколки ударили о камни. Пять солдат, стреляя и крича "Банзай!" рванули из грота.
      Они в замешательстве оглядывались по сторонам. Не было никого, кто мог бы стать целью для выстрела или удара штыком.
      Вместо этого началась стрельба из винтовок с некоторого отдаления, где обломки скал создавали прекрасное укрытие.
      Японцы сразу атаковали эти скалы. Но не продвинулись и на несколько шагов. Один за другим падали они, сраженные точными выстрелами. Лишь когда никто больше не шевелился, атаковавшие поднялись из-за скал. Это не были ни англичане, ни индийцы, ни африканцы, а аборигены. Одетые в саронги, вокруг голов повязаны традиционные бирманские платки. Группа из девяти человек с командиром, у которого даже был английский пистолет-пулемет. Они удостоверились, что японцы мертвы, забрали у них винтовки и оттащили тела в расселину между скал. Затем они засыпали их сверху камнями. Потом двинулись дальше. Вероятно, в окрестностях было еще много таких разрозненных групп японцев.
      Когда японская оккупационная власть в Бирме начала распадаться, остатки императорской армии отступали на юг или на восток, под их ногами одновременно загорелась земля.
      Сначала у бирманцев появилось чувство разочарования в этих захватчиках, которые сперва даже нашли сочувствующих в этой стране, поверивших японским лозунгам об освобождении от британского колониального диктата и обещаниям создания общеазиатской сферы взаимного процветания. Япония даже попыталась первоначально создать несколько вооруженных бирманских частей, но вскоре они были распущены, поскольку занимались больше мародерством, чем задачами, поставленными перед ними оккупационной военной администрацией. Японская империя не могла дать Бирме настоящую независимость. Бирманцы быстро поняли, что из подданных Англии они превратились в подданных Японии. Это дало новый импульс развитию национального чувства. "Такин", союз патриотично настроенных бирманцев, возглавляемый Аун Саном, собрал множество сторонников. Одновременно существенно изменилась и колониальная политика Великобритании. Англичане стали рассматривать свои бывшие колонии в будущем как своего рода содружество государств, с на первом этапе еще контролируемым бывшей Империей суверенитетом. Британское правительство потому через своих контактных лиц дало новому направленному против Японии патриотическому движению обещание освободить Бирму после войны от какой-либо опеки. Британские агенты, которые с 1944 года контактировали с Аун Саном, выдающимся лидером этого движения, получили от него согласие на поддержку при этих условиях вооруженными бирманскими формированиями военных усилий союзников против Японии. Эта поддержка выражалась сначала в форме открытого и скрытого сопротивления, от саботажа до сбора и передачи развединформации. Но теперь, весной 1945 года, Аун Сан располагал в своей стране уже более чем семью тысячами бойцов - военной силой, которую нельзя было недооценивать.
      Маунтбэттен, известный как реалист, не смущался тем, что тот самый Аун Сан перед японской агрессией агитировал бирманцев против британских колониальных властей. Он незаметно заботился о том, чтобы партизанам доставалось трофейное японское оружие и посылал к ним офицеров связи, чтобы координировать с ними отдельные операции.
      В Лондоне этот подход был воспринят позитивно. Бойцы Аун Сана наносили японцам все большие потери, они нападали на конвои и посты, но, прежде всего, они разрушали дороги, мосты и телефонные кабели. Перед Англией возникла перспектива освободить захваченную врагом колонию с активной помощью ее самого сильного в военном и политическом плане движения, чтобы в будущем самой отказаться от своих колониальных прав в ней.
      Генерал Слим после возвращения в войска немедленно начал выполнять приказ Маунтбэттена. Главная часть его механизированных войск наступала вдоль ведущей на юг дороги и проходящей параллельно к ней железнодорожной магистрали в направлении к Таунгу, не задерживаясь перед локальными узлами сопротивления. Большие бои возникали лишь в тех случаях, когда японцы непосредственно пытались помешать быстрому продвижению.
      Пьяубуэ, станция на этой дороге, тщательно заминированная японцами, была захвачена очень быстро благодаря усилиям саперов, сделавших проход через минные поля.
      Одновременно другие войска Слима наступали от Мейтхилы, сделав крюк на запад, на Проме, отрезав, таким образом, нефтяные поля Енанджауна с юга. В обоих случаях Слим вытеснил японцев на территории между транспортными артериями, лишив тем самым их мобильности, и так уже недостаточной, потому что из-за налетов низколетящих самолетов союзников они теряли все больше автомобилей.
      Часто на плоских площадках, куда "Эр Форс" направляли свои С-47 и грузовые планеры с военными грузами, еще шли бои в то время, когда первые самолеты уже приземлялись. Стратегия прорыва союзников совсем запутывала японцев, не давая им опомниться, хотя, собственно сама тактика ведения боя в движении была им давно знакома. Ведь в начале своего похода именно японцы мастерски ею пользовались. Но теперь у них просто не было средств, которыми они могли бы противостоять союзникам.
      Эрик Томлин и гурка Нугунг по-прежнему оставались в разведывательном подразделении. Томлину нравилось сидеть на танке и с грохотом нестись по дороге, когда встречный ветер немного смягчал невыносимую жару. Иногда долгое время проходило без единого выстрела. Они оставляли позади себя один поселок за другим. Часто на краю дороги уже стояли бирманцы и робко кивали. Нередко на некотором удалении и тоже на юг пробирались разрозненные группки японцев, стараясь не быть замеченными противником на дороге. Обе армии хотели вернуться в Рангун: одна, чтобы спастись, другая , чтобы взять этот город.
      Утром 22 апреля передовой отряд на танках достиг города Таунгу, в прежние времена важного коммерческого центра, в котором даже за время оккупации жизнь не замерла полностью. Нугунг хотел пить. Он подождал, пока первый танк, на котором сидел Томлин, остановится, чтобы быстро проскользнуть в один из домов и принести воды.
      - Посмотри-ка! - услышал он крик капрала. Он проследил взглядом за указующей рукой Томлина и не поверил своим глазам. Перед танком, гремевшим по достаточно широкой улице, на перекрестке стояла тумба, а на ней японский военный полицейский в чистом мундире, регулирующий жестами рук движение.
      Танку он показал тыльную сторону ладони: Стоп!
      Томлин засмеялся и поднял свой "Стен". Но до стрельбы не дошло. Механик-водитель танка преодолел свое удивление, дал газ и переехал японца с его тумбой.
      -Бьюсь об заклад, - сказал гурка, - он вообще не заметил, кто мы такие!
      Пара пушек, все еще стрелявших, пара снайперов, которые ничего не могли сделать с быстро продвигающейся колонной. Японская система коммуникаций в оккупированной Бирме была разрушена, войска понятия не имели, где находится противник, и что он атакует.
      В конце апреля авангард на танках захватил оборонительную позицию японцев у города Пегу. Здесь пришлось остановиться, потому что японцы послали из близлежащего Рангуна подкрепления, чтобы задержать дальнейшее продвижение союзников. И лишь тут Нугунг добрался до большого бидона с водой, смешанной с ароматным соком сахарного тростника. Напившись, он передал бидон Томлину с довольной усмешкой и словами:
      - Этого хватит до конца войны!
      Над городом кружил маленький самолет, в котором сидел генерал Слим. С воздуха он мог видеть, как войска на западном фланге его армии остановились перед Проме, готовясь к штурму. Между этими войсками и частями, наступавшими из Аракана, уже был установлен непосредственный контакт. Генерал с воздуха наблюдал и за Рангуном. Он видел пожары и в некоторых местах скопления войск, в том числе и в гавани. Между Пегу, где находился его авангард, и Рангуном было еще сто километров.
      - Да что это там! - прорычал он, не подумав, что его шлемофон включен. Летчик неправильно понял вопрос и ответил:
      -  "Харрикейн", сэр. Три из них прикрывают нас, на тот случай, если где-то тут есть аэродром с японскими "Зеро".
      Его замечание касалось машины, летевшей на некотором удалении по диагонали к ним и сейчас заходившей на крутой вираж. В самолете сидел капитан Тим Слайверс, летавший на такой машине еще с самого начала войны. Ее крылья слегка блеснули на солнце, когда он пролетел мимо самолета Слима.
      - Но зачем он занимается этим высшим пилотажем? - хотел узнать генерал.
      Пилот показал на датчик топлива и ответил: