1. Бойня в кафетерии

Задребезжал телефон. Старый, засаленный, позорный. Символический. У всех нормальных людей давно уже хэнди со всеми наворотами: сателлитовой связью, пэйджингом, роумингом и глобальным позиционированием на поверхности земного шара.

Телефон как будто смолк, но надежда была напрасной. С новыми силами он продолжил гнусное насилие над сознанием капитана Никодимова. И снова пришлось взять в руки эту липкую гадость… Звонил участковый из отделения на улице Коломенской и голосом, звенящим от профессионального восхищения, сообщал о бандитской разборке, причем крупномасштабной, в кафешке «Три богатыря».

«Три богатыря» был полуподвальным помещением без естественного освещения, а также излюбленным местом сходок кирпичевской группировки. Серьезная группировка, которая «опекает» знаменитый институт Кирпичева. В банде есть даже бывший профессор. Почему, кстати, бывший?

Капитан Никодимов почувствовал вдруг энергию, которой пружиной распрямлялась в его теле, резко встал со стула, с помощью позаимствованных у киногероя движений надел портупею. Может сегодня все станет иначе? Но случайно он увидел свое нестройное и неподжарое изображение в зеркале, а потом еще этот барахлящий стартер у казенного газика… Добрался капитан Никодимов на место происшествия уже без каких-либо энергетических излишеств, а когда прошел через дверь-вертушку в кафе, то и вовсе зажмурился. Не только от едкого продымленного света. И не количество трупов потрясло его. А их внешний, так сказать, вид.

– Эх, поле, поле, кто и зачем тебя усеял? – сказал участковый Вощенко, с интересом рассматривая стрелу, воткнувшуюся в картину, что висела на стене из мореного дуба.

Картина не слишком достоверно изображала трех богатырей, а трупов было девять. Причем были они иссечены на куски. Прямо как в мясном магазине: мясо парное первого сорта, второго сорта, потрошки, печенки, почки. Черепа разможжены, на пол мозги тянутся, отрубленная голова валяется в салатнице, глаза вытекли, животы вспороты, кишки воняют. Одного «быка» к двери пригвоздили настоящим копьем. Видимо, пытался выбежать, но не успел.

– Копьем, понимаешь. Остальных тоже порешили колющими, режущими, острыми, тупыми предметами. Уж не мечами, топорами и палицами?.. Некультурно как-то все это выглядит, по – средневековому. А ты что думаешь? – спросил следователь прокуратуры Николай Петрович Квакин.

– Извращенцы поработали. Или из секты какой-то. – отозвался Никодимов, мучительно сознавая, насколько пусто сейчас в его голове. А ведь еще полчаса назад он хотел отличиться. Копья какие-то, мечи, палицы. Зачем все это, в наш век автоматических пистолетов с глушителями?

– Миш, ты, кстати, опять в моей следственной группе, Нагайко уже подписал приказ. – «порадовал» Квакин. – Порасскажешь мне потом про извращенцев, ладно? Да только ни сектанты, ни извращенцы не станут с кирпичевской бригадой связываться. Кому своей грязной задницы не жалко.

– А что, Николай, все убитые из кирпичевской бригады?

Квакин сделал несколько шагов по заляпанному кровью полу, коротко, но цепко заглядывая в лица убитых, попросил эксперта достать голову из салатницы, аккуратно отлепил от нее капустный лист.

– Похоже, что да. Минут десять назад мне на мобильник звоночек случился. Звонивший не представился, но сказал, что бригада отомстит и чтобы мы ей не мешали. Иначе хуже будет… Чуешь? Да и сейчас без всякого компьютера я могу тут кое-кого опознать. Тот упитанный дядечка, который к двери прибит – кличка «Слон», порученец, так сказать, специалист по связям с общественностью. Умная голова, что в салат закатилась, принадлежит Анаконде, то есть Сарычеву Сергею. Он у кирпичевцев что-то вроде пресс-секретаря.

– А вот того, с выпущенными кишками, я когда-то брал, – Никодимов при всем напряжении памяти имя-фамилию убитого вспомнить так и не сумел. Помнил только, что хоть задерживаемый лихо строчил из калаша, через неделю уже повстречался совершенно свободным в салоне прокатившего мимо мерса. – Брал, черт побрал. Так ты думаешь, Николай, что началась война за передел территории? Но с кем? Может, южане зашебуршали…

– Сомневаюсь. – вежливо отозвался Квакин. – Кирпичевская бригада через Равиля Бухараева связана с самим Гелисханом Нухаевым. Представляешь, что это за фигура? Новый Шамиль. Нет, это не южане зашебуршали.

– Конечно, конечно, кирпичевцы отстегивают в кассу Исламского легиона, – Никодимов заторопился показать свою начитанность. – Но почему бы южанам не нацелиться на кирпичевскую кормушку, на институт? Да и холодное оружие у них, кстати, в чести.

Подвижное лицо Квакина сумело выразить его значительное превосходство в знаниях над Никодимовым.

– Миш, ты что вчера по телевизору танец с саблями увидел? Южане пользуются для разборок обычным оружием: пистолет-пулеметами, гранатометами, снайперскими винтовками. Это уже после боя могут позабавиться ножиком по горлышку или утюжком по спинке. Во-вторых, сфера высоких технологий все-таки не для них, не то образование. А кирпичевская группировка – это настоящие профессионалы, специалисты-химики, фармацевты, специалисты-сбытовики. Они знают, что взять в институте Кирпичева, кому и как сдать. «Что-почем», так сказать, их профиль.

Никодимов попробовал поддержать осмысленный обмен мнениями:

– Однако те, кто ввязался с кирпичевцами в драку – тоже, получается, профессионалы?

– Может, да. А может и нет, отморозки какие-нибудь. Захотели по дурости, с кондачка, перехватить крупный куш у кирпичевцев. И пофартило, вон сколько кирпичевских быков уложили. Однако не думаю, что эта пруха надолго.

– А что за куш такой? – спросил Никодимов, снова чувствуя себя кретином. – Что эти отморозки захотели перехватить у кирпичевцев?

– Ну, я не доктор разных наук и не директор института, который все знает, но молчит. Может, наркоту какую-нибудь или яд. Может, даже лекарства опытные. В институте ведь много чего наразрабатывали и сейчас продолжают разрабатывать, а что именно – нам почти неизвестно, там ведь столько секретностей понавешано еще во времена оные.

Никодимов почувствовал себя очень неуверенно, как в темном лесу, где только наощупь, по шагу в час.

– Хорошо, а кто сейчас там, в институте, музыку заказывает?

Не поспешил отвечать Квакин, информация не такая штука, чтобы палить ею направо и налево.

– Госказна, конечно, средства подбрасывает. Что-то еще Министерство обороны из особых фондов. Оборонные проекты по большей части были заморожены в начале славных девяностых, причем некоторые из них американчикам до сих пор не снятся. Но кое-что потом оттаяло. Есть еще свободно финансируемые проекты. Говорят, кое-что директор Кирпичев финансирует из своего собственного кармана. Существует мнение, что даже кирпичевская банда была сотворена лично академиком Кирпичевым в перестроечные времена – для безпроблемного выхода на рынок…

Тема была интересной, но Никодимов отвлекся, потому что судмедэксперт как раз вытаскивал копье из тела Слона. Копье было засажено крепко, так что эксперту пришлось и попотеть, и изрядно растревожить покойника, прежде чем тот отпал от двери и обрушился стокилограммовым мешком на пол.

2. Родом из болота

Митя наклонился, чтобы зачерпнуть воды из ручейка, тут что-то грузно перевалилось в рюкзаке с одного бока на другой … и путешественника неудержимо потянуло вперед.

Ничего, сегодня не страшно промокнуть, день-то душный. И теперь, пожалуй, морально легче перейти через речку.

Митя перешел Рубикон, тщательно анализируя его дно ногами, и вскоре оказался на лугу, если точнее, выпасе – судя по частым кучам навоза.

Завидя путешественника, какая-то бабка заторопилась прочь, погоняя хворостиной худое животное.

– Эй, бабусь, притормози, оставь информацию, – поспешно окликнул Митя. – Как мне до Калища добраться, там еще церковь старая…

Бабка переключилась на первую скорость и слегка обернулась боязливым глазом.

– Нет туда дороги. И Калища нет, была когда-то деревня такая, но ее лет двадцать как закрыли.

– Но в справочнике про нее написано и на карте она показана, – завозражал путешественник.

– Да что мне твоя карта. – решительно отрезала бабка, сделав остановку. – Не ходи туда и все тут. Церковь рассыпалась, по дороге никто не ездит. Да и еще там какие-то особенные разбойники объявились.

– Что еще за разбойники, бабушка? Скажи мне как эксперт.

– Страшные люди. – авторитетно пожевав губами сообщила собеседница. – И конные, и пешие.

– И что они тебе такого страшного сделали? – спросил Митя, затем добавил шутливо, хотя уже почувствовал неуютность. – Может, что-нибудь типа ребеночка?

Бабка не оценила шутку.

– Ах ты охальник. Говорю тебе, что нечисть там какая-то завелась.

Дмитрий напрягся, пытаясь понять, заговаривается ли бабка ввиду острого маразма, или же пытается на свой лад интерпретировать какую-то криминальную информацию.

– А конкретно?

– Не видела.

– Ну, а чего они тебе страшными-то показались в отличие от меня?

– Потому что с горшками на головах, в рубахах железных, нечесанные как черти. С топорами и большими ножами. А кони у них гнедые и дым из ноздрей пускают… Да чего мне о тебе заботиться, человек ты чужой незнакомый. Поднимешься вот на холм и увидишь свое Калище.

Бабка, не считая полезным дальнейший разговор, махнула хворостиной и кинулась догонять свою скотину.

«Бредит, заговаривается. – решил Митя. – Бестселлер детективный на ночь прочитала, послушала популярного телекомментатора, вот каша в голове и сварилась. Разбойники нынче не в рубахах железных и не на конях, а ездят на мерсах в малиновых пиджаках. Или даже в костюмах от Кардена.»

Добравшись до вершины холма, Митя взаправду увидел заброшенную деревню, которая, похоже что, занимала весь южный склон. Когда-то. Нынче от домов остались только прямоугольнички фундаментов, сами постройки давно были растащены на дрова и доски мужиками из ближайшего жилого села. Беспризорные дворы густо поросли бурьяном, лопухом и другой оккупационной растительностью. А уже в низине, за густым травостоем, из которого выглядывали покосившиеся кладбищенские крестики, маячила и церковка. Та самая, которая с одиннадцатого века стоит. Ну, не стоит конечно, поскольку деревянная, но всякий раз на одном месте выстраивается по прежнему образцу. Соответственно и погост возле нее самый что ни на есть древний.

Митя знал, что лет десять назад рылись порылись там уже археологи, и кое-что из амуниции древних славян оказалось в областном краеведческом музее. А его осмотр собственно и двинул Дмитрия на эту вылазку в свободное от работы время.

Его тянуло на всякие древности-дряхлости с силой, о которой он стеснялся говорить. И он рыскал в поисках потемневших избенок и покосившихся церковок, как люди нормальные рыскают в поисках классных кабаков и дискотек. Наверное, поэтому девушки не выдерживали его в больших количествах, дамы среднего возраста не видели в нем достойного партнера, а экс-супруга обзывала некрофилом. Но почему рыскал, не будучи ни суперправославным, ни романтиком националистической направленности, ни даже знатоком истории? Потому, объяснял он себе, что кто-то коллекционирует фантики от конфет, кто-то ест стаканы, кто-то пристает к женщинам большого размера, и так далее, перечисляй хоть до изнеможения – ведь каждый имеет право на свою игру.

Дальше, за церковью, судя по мшинам и болезненного вида елочкам, начинались болота. Вот туда уже Митя не имел ни малейшего желания прогуляться.

Впрочем, и к церкви его сейчас особенно не манило, но после изнурительных блужданий он претендовал на победу. Здесь он не должен был уступить и сломаться, здесь обязан был выиграть.

Он спускался вниз с холма, а солнце карабкалось вверх, и слепило, и выдавливало липкий пот из бровей, и какое-то марево поднималось над болотистой местностью, той, что начиналась за церковью Параскевы Великомученицы.

А когда Митя добрался до гнилых пенечков, оставшихся от кладбищенских крестов, из болотного марева появилась кошмарная фигура демона и путешественник, ахнув, попятился назад.

Спустя полминуты фигура приобрела не менее жуткие очертания всадника на коне и у Мити защемило сердце. Это ж один из тех «конных», о которых лопотала бабка. А они если и не грабят, то что-то все равно делают нехорошее. Иначе зачем им обитать в этом гиблом месте?

Всадник явно заметил его, и да, да, направился к нему погоняя своего гнедого. В руках у него что-то длинное, жердина не жердина, а пожалуй даже копье. Солнце горит огнем на шлеме и на острие…

Митя бросился наутек, если точнее, вверх по склону холма. Сейчас сквозь хрип своего горла – чертова слизь и не сплюнуть никак – он все явственнее слышал стук копыт.

Сердце уже и так вылетает наружу, сбросить этот сраный рюкзак, пусть там и книжка с дарственной надписью знаменитого киберпанка, и палка не менее знаменитой финской салями. Да ну его, киберпанка в задницу, когда тебя хотят нанизать на вертел…

На вершине холма Митя остановился, потому что ноги не желали уже слушать никаких команд и понуканий. Остановился и обернулся, желая принять удар копья не в спину и, само собой, не пониже ее, а в грудь. Однако же, радость-то какая, всадник остался далеко позади. Если точнее, он спешился и энергично потрошил кинутый Дмитрием рюкзак. С таким же остервенением гиены терзают свою нечестную добычу…

3. Рэкет по-древнерусски

Речку обратно Галкин перешел уже без особых трудов, какие уж труды без рюкзака, да и не казалась она препятствием после всего пережитого в Калище, а спустя полчаса добрался до грунтовой сельской дороги. Если точнее до автобусной остановки. И если верить сильно выцветшему расписанию, автобус сегодня еще должен был придти. Ну, а если не верить… Сюда Митя добирался на попутном грузовичке, так что решил на попутке отсюда и убраться.

Митя растянулся на полусгнившей скамеечке, какое изнеможение в недавно перенапрягшихся членах тела. Машину он услышит… услышит… хррр…

Всадник появился неожиданно, на этот раз без стука копыт.

Митя открыл глаза, когда конь уже склонял голову к травинкам, пробивающимся из-под ножек скамейки и позвякивал бляшками сбруи. Всадник смотрел на Галкина бесцветными неморгающими глазами из прорези в наличнике шлема и слегка двигал усами под здоровенным как будто граненным носом. А затем бросил рюкзак прямо на Дмитрия. Больно.

– Нам чужого не надобно, – солидно произнес всадник. – Токмо из брехливой книжицы пару страниц выдернул, дабы костерок запалить и портянки подсушить.

Но опытным глазом Митя сразу приметил, что в рюкзаке отсутствует и колбаса, видимо она была посчитана общенародной, а свитер используется лошадкой как потник. Однако сам всадник хранил верность своему наряду, весьма надо сказать, своеобразному. Несмотря на недавнее посещение краеведческого музея Митя не мог дать названий некоторым вещам, присутствующим на незнакомце.

Островерхий шлем, напоминающий по силуэту ракету, с наличником, наполовину скрывавшим физиономию, однако открывающим буйные усы. Кольчуга поверх потертой кожанки – не сплошная, двумя полосами, которые скреплялись на боках ремешками, а на плечах дополнялись своего рода стальными погонами. Поверх кольчуги еще волчья шкура на манер гусарского ментика. Помимо широких штанов из какой-то мешковины, всадник носил портянки, перевитые кожаными шнурками, а на ступнях мокасины, если так можно выразиться. Большой нож в меховых ножнах на поясе, тесак что ли, топорик еще висит особенный, вроде томогавка, моток сильно волосатой веревки с железным шаром на конце, а за спиной два копья, длинное и короткое. Какая-то еще прицеплена доска с ручками, будто даже щит, рукоять меча из-за плеча выглядывает.

– Автобуса я тут ни разу не видывал. Ино попутку собрался до завтрева ждать? – сказал всадник со странным акцентом, сильно «окая». – Ежели пожелаешь, на станцию подвезу. До нее, считай, три полета стрелы, умаешься топать. Да садись, подвезу, фирма угощает.

– Хорошо, – еле слышно отозвался Митя, потому что терять было нечего. Этот конный бандит мог в любой момент его зарезать, расчленить на органы, расфасовать их по пакетам, наклеить ценники и скрыться обратно в свой туман.

– Хор-о-шо. – с лукавством и сильным оканьем повторил всадник. – Язычник ты что ли, раз Хора поминаешь. Хор ведь не славенский бог, а пришел к нам с полуденной стороны, с египетского края земли. Хрестьянин при изъявлении согласия должен молвить «ладно». Или на худой конец «окей». Да, однакож, какие вы сейчас хрестьяне, богу не верите, хлеба не сеете…

«Уж не артист ли разрепетировался, – подумал Дмитрий, покачиваясь за широкой спиной всадника на крупе гнедого жеребца. – Или же из телепередачи „Сам себе режиссер“. Ты начнешь психовать, а тут тебе как раз и запечатлеет съемочная группа на потеху всей стране. Хотя есть вариант, что это сбежавший дурдомовец, занявшийся самодеятельностью.»

– Меня Путята зовут, – представился всадник, – а конягу – Буй.

– Ну да, коротко и ясно. Очень приятно. «Вы бы с конягой могли бы спокойно поменяться именами.»

– А невестушку мою звать Евпраксией, она тезка княгине. – продолжал чудить всадник. – Вот приеду я к ней на побывку, а она мне споет:

Ну, а мой конь талантливый ей тоже ответит:

И тут уж подключусь я:

– Да вы точно артист, – уличил Дмитрий. «Какой-нибудь дешевый массовик-затейник из погорелого театра.»

– А как хочешь, так меня и почитай, я ж тебе не господин.

Через полчаса они и в самом деле оказались на станции. Помимо унылого желтого барака, имеющего какое-то отношения к железнодорожному движению, здесь был распахнутый торговый автофургончик, который предлагал почти все достижения мировой цивилизации, от телевизора, подключащегося к Интернету через простую электросеть, до таблеток, превращающих мужчину в женщину.

Митя с облегчением спрыгнул с коня, а Путята подъехал к фургону и, чуть согнувшись, заглянул под козырек прилавка. Кучка бабушек прыснула в стороны, а пухленькая продавщица отодвинулась от кассы, закусив сильно напомаженную глянцевую губу.

– Гой еси, Катенька. Аль не рада мне? – игриво начал всадник свое толковище.

– Как не радоваться, такой вы красивый приехали, Путята Вышатич, – дисциплинированно отозвалась продавщица.

– А про дары-гостинцы не забыла ли?

– Забыла, забыла, мой хороший. То есть хозяин ничего не дал.

– Ни денежной дани, ни припасов съестных? – уточнил Путята.

– Не-ет, – продавщица мучительно наморщила лоб. – Ну, может, сосисочки возьмете?

– Сосисочки смрадные, из гроба восставшие… Передай-ка своему поганому труположцу, что я теперь поучу его вежеству. С завтрева на счетчик поставлю, чтоб веселья у него поубавилось. А через недельку ознакомлю басурмана со своими кулаками. А еще через два на десять дней я кибитку эту конкретно спалю. Дальнейшие виды терзания определю после.

– Неужто вместе со мной спалишь, господине? – продавщица отшатнулась к полке с шотландским напитком виски.

– А упорхнешь резво, аки горлица, тогда, может, и не пострадает тело твое белое. – уклончиво сказал всадник.

Ответ, видимо, не удовлетворил продавщицу.

– Ой, как же мне тело свое белое наверняка спасти?

– А ночевать разок ночку со мной, тогда твердое уверение получишь, что никакого ущерба тебе не случится. Ну, Катюха, разок – это извинительно, это ж не блудилище.

Долго уговаривать продавщицу не пришлось.

– С радостью, Путята Вышатич. Я тут грацию французскую купила, которая, чем свету меньше, тем прозрачнее. Когда изволите пригласить в ваш шалаш?

– Любо мне покорство твое, но эта погань, что на моей земле сидит, а гостинцы не несет, горькими слезами умоется. Со мной динамо не выйдет.

Всадник собирался еще видно поговорить с Митей, но тот поспешил уже на поезд.

– Может, и свидимся когда-нибудь, – многозначительно заметил вслед Путята Вышатич. – От меня трудно исчезнуть. Это я конкретно, без лишнего базара, намекаю. Имеющий в ухо, да услышит.

Уж кем-кем, а рэкетиром он был точно. И лишний раз с ним встречаться не стоило.

4. Слово науке

Митя детально описывал диковинного рэкетира, назвавшегося Путятой Вышатичем. Потому что для рэкетира он был несколько чудаковат. Или, может, этот тип занимается черной археологией? Не из могил ли все его шмотки? Однако они целые, крепкие были, не считая отдельных заплат.

Доктор же исторических наук Никита Протурберанцев производил сборку на экране компьютера соответствующего портрета.

– Пояс такой? – справился историк, выводя в отдельном «окне» вереницу старинных поясов.

– Нет, пожалуй нет. Вот тот скорее, который с большими бляшками и квадратной пряжкой.

– Ага, поясной набор тоже с Востока, хотя золотистая пряжка скандинавского происхождения. Но вот бляхи на уздечке как будто западные.

Мите только и надо было выбирать из длинной череды поясов, шлемов, мечей, копий, сулиц, сбруй, которые, впрочем, на первый взгляд не слишком сильно отличались друг от друга.

– Шлем-то такой? Еще раз посмотри, – попросил историк.

– Нет, повыше как-то колпачок и назатыльник поменьше. Прокрути-ка дальше. Ага-ага, тормози.

– Ясно, шлем со шпилем и колоколовидной тульей, именуемый шеломом – чисто русский. Но круглый щит за спиной – стопроцентно скандинавский. Хотя меч не такой длинный, как на Западе, рукоять с серебряной подбивкой явно не русского типа. А вот топорик, то есть чекан, и железное яблочко на веревочке, прозываемое кистенем, – восточного происхождения.

– А этот тесачок на поясе? – поинтересовался Митя.

– Нож, хотя и похож на западный сакрамасакс, но изогнут иначе, а ножны украшены позолоченными накладками похоже что византийского типа… Сумка-ташка и шелковый кафтан с фигурными застежками – скорее всего половецкие.

– А коротенькое-то копьецо? Ну, которое метательное.

– Сулица не имеет какого-то определенного типа, такие были и у русских, и у половцев, и даже у скандинавов… Ну вот, теперь, пожалуй готово.

На плоском экране мощного компьютера весьма объемно поворачивался, показывая спину и бока, древний воин.

– Типичный русский дружинник первой половины тринадцатого века, то есть домонгольской поры. – представил удачно синтезированного «исторического» гомункула доктор Протурберанцев.

– А чего он в импортное прибарахлен, профессор? Почему отечественный производитель так мало представлен?

– Да не импорт на нем, а изделия русских ремесленников, перенимавших ноу-хау отовсюду. Что в этом плохого?

– Слушай, ученый, а может сейчас какой-нибудь сильно шизнутый товарищ самостоятельно смастачить все это?

– Нет, исключено. – твердо произнес доктор Протурберанцев. – Или в принципе возможно, если этот человек имеет в голове все то, что имел русский ремесленник 13 века, ну и плюс знания о современных материалах… Что опять таки невозможно.

– Но я видел такого человека. – наконец признался Митя.

– Где?

– На вокзале, в Новом Калище.

Доктор Протурберанцев покачал мудрой растрепанной головой, даже слегка уронил ее на плечо засаленного пиджака.

– Опять за старое взялся, Дмитрий. – обвинительным тоном произнес человек, который еще считался его приятелем.

– А что в этом плохого? Я всегда историей интересовался, ты же знаешь…

– Да я про другое. Травкой ты снова заинтересовался, анашой. Калище-сралище какое-то в бреду увидел.

– Ты меня не так понял, профессор, – стал торопливо оправдываться Митя. – Это розыгрыш был, ну, блин, меня наверное скрытой камерой снимали…

5. В дискуссии участвуют все

А тем временем в одном из товарных вагонов бегущих по Октябрьской железной дороге, мирно спал некто, именующий себя Путятой Вышатичем. Пришлось ему расстаться с конем гнедым Буем, спешившись, распрощался он еще и с копьем своим, коим пригодно с коня разить, однако все остальное оружие оставил как есть.

Путята спал и видел конные полки и пешие рати, с хоругвями уходящие на бой, в утренний туман, чтобы никогда уже больше не вернутся.

А на станции Заводская он проснулся, заодно и поезд замер, пропуская встречный. Распахнув мощной рукой дверь, Путята спрыгнул на мокрый щебень и пошел в сторону стоянки грузового автотранспорта – быстро и бесшумно, обходя окурки и лужи…

В здание бывшего райкома, где сейчас совместно собрались истинно-русские писатели из соответствующего союза и национально-патриотическая интеллигенция, обвешанная значками с ликами почивших вождей. Путята Вышатич вошел с черного хода. Затем поднялся на третий этаж и мирно расположился за кулисами на свернутом ковре.

Хор исполнил суровый гимн про «союз нерушимый» и задорную калинку-малинку. Появившийся следом докладчик стал клеймить иудейское ростовщическое иго, которое пало на Русь во времена князя-варяга Олега, вступившего в сговор с еврейским капиталом Хазарии.

Путята слушал внимательно, время от время покручивая длинный висячий ус, даже слегка кивая, как бы в согласии.

Затем докладчик доложил, что иудейское иго было сброшено только с помощью дружественного хана Батыя, который вместе с последующими ордынскими правителями сыграл положительную роль в создании централизованного государства московского царя. Вот тогда Путята и выступил из-за кулис.

– Како ты молвил? Положительную роль? Помог создать централизованное государство московским псам, которые раньше жрали объедки со стола великого князя володимерского? Так если хан такую великую пользу нанес, почему ж не было и нет разумного устроения в земле московской?

Все присутствующие на торжественном собрании увидели, что к трибуне подходит некто выряженный в русского витязя, в шеломе, да еще в волчьей шкуре, с мощной статью и великим ростом, подобающими отчичу и дедичу. Однако радость от этого события уничтожалась странными непатриотическими словами незванного гостя.

– Да ты знаешь ли, что твой Батый с Рязанью сотворил? – продолжил Путята, направляя свой могучий палец на трибуну. – Ни одной живой души не оставил. Видел ли ты, как окаянный хан последних рязанцев в соборе огню предал? Как храмы бесчестил?

Из зала послышались возгласы:

– Жид ряженый… Качок-жидяра… Гляньте-ка, шнобель какой выдающийся и уши до плечей свесились… Кошерный к нам забрел…

– Да, больно физиономия у вас специфическая, – охотно перешел в атаку докладчик. – А не пархатый ли вы?

– У меня специфическая? – окончательно обиделся «витязь». – Да это тебя татарским хером сделали, безносый. Сразу видать, что без чина, без чести, а еще на словесное поприще лезет. Ну кто ты есть такой, какого рода, где доблесть проявил, с чего возомнил, что правду ведаешь и можешь ею делиться?..

Не добившись ответа на вопрос по поводу доблестности и родовитости, «витязь» обернулся к набитому залу и челюсть его почти дрожала, но не от страха:

– Эх вы, оглоеды, я же к вам за вспоможением явился, а теперь обида у меня на вас большая. Все вы тут – подложные, о Рязани-городе не печалитесь, да и за славян радеете неистинно. Одеты богато, как лучшие люди, но мыслями и речами – холопья низкие.

Путята легким толчком уронил трибуну, сгреб докладчика в комок и поволок в угол, чтобы примерно там наказать.

– Поскольку ты человек безродный и подлый, то наказанию будешь подвергнут телесному. Ввиду отсутствия кворума бить тебя стану один. Будет тебе и калинка-тошнилка и малинка-морилка.

Тут к «витязю» и подскочило двое здоровенных дядек из патриотической военизированной организации «Бумбараш» – в камуфляжном, но с лампасами, сапоги хромовые, морды сияют усердием. Подскочили и вскоре упали. Один из них получил обушком чекана промеж бровей, а другому Путята двинул своим стальным наличником в лоб, успокоив всерьез и надолго.

– Вот и конец ристалищу-дристалищу, – объявил «витязь». – Быть мне с вами противно, потому как вы невежи, поганства исполненные, а убить вас всех – времечка сегодня нет, торопиться же в этом деле не хочется.

Путята сгреб со стола президиума подряд все угощения – в свою котомку – и пошел обратно, придавив по пути сапогом низко расположенного докладчика. Тот как раз ползал по ковру, пытаясь найти свои очки. Заодно и цепь золотая свесилась с шеи.

– А может кто из вас хочет узнать правду-истину о гибели городов русских? – молвил «витязь», остановившись вдруг.

– А никому это и не надо знать, жидовский богатырь, – закричала какая-то женщина со строгим, словно закопченным лицом. – Уходи, пархатый и жестоковыйный, проваливай туда откуда ты явился, сатаноид ветхозаветный. Вот у американцев истории нет и отлично живут. Нам она тоже ни к чему. Мы верить должны во что-то светлое и сладкое, а не в то, что нас били двести лет по мордам…

6. Не ждали

Завтра был судный день. В ад провалиться или в рай вознестись. Или туда, где бурчание голодного брюха, мешки под глазами, вечерняя тоска по противоположному полу, серые ничем не прикрытые стены и нестиранные носки. Ну, или туда, где начнется как будто уже безнадежно завершившаяся жизнь, где течет сладкое рейнское вино, блондинки не заставляют себя долго уговаривать, а руки сжимают обитый мехом руль новенького мерседеса «S600». Или раритетного кадиллака «Флитвуд» 1959 года, шестиметрового, с разлетающимися крыльями, с восьмицилиндровым мотором на триста пятьдесят лошадей.

Программист Галкин написал три важные процедуры, но обеспечивающий пакет для него делал некто Рабинович из Лос-Анджелеса, так что соединялось все не слишком гладко. А подключение к банку данных, расположенному в Токио, шло с еще большим скрипом. Дмитрий не без оснований считал, что японцы – эти маленькие неразличимые люди, паникующие перед русской компьютерной мафией, всячески стесняют ему доступ к своей системе и умалчивают о заглушках.

Время таяло и Дмитрий физически ощущал, как оно покидает его тело, оставляя слабость во всех членах. А завтра надо было сдавать проект двум менеджерам, российскому и японскому.

Именно в тот момент, когда Митя почти уже понимал причину сбоев, в дверь затрезвонили. Он обхватил голову руками, надеясь, что сейчас все утихнет, однако звон не унимался. Да, это экс-супруга могла явиться за алиментами. Впрочем, если расписать ей радужные перспективы, показать сателлитовый адаптер, радостно подмаргивающий глазками-индикаторами, то она тихо-мирно отвалит. Вдруг даже и пожрать приготовит…

Митя распахнул дверь – и мимо него в квартиру прошел странно одетый человек с чем-то железным на голове. Человек в шлеме сделал несколько шагов вперед, затем оглянулся и Митя узнал калищевского рэкетира – по кличке Путята Вышатич. Сам Путята бросил на Митю мимолетный взгляд, а затем сказал кому-то:

– Давай сюда, друже, входите все, засады нету.

И в дверь, мимо Мити, пошли люди, крестясь, задевая головой косяк, вытирая подметки не о половик, а где попало. Все они, не тормозя, направились в гостиную.

Митя подавил стон и, закрыв дверь, поспешил за людьми.

Среди вошедших не было ни одного нормально одетого или подстриженного человека.

Шлемы с наушами и наносниками, плоские и с рогами, остроконечные меховые шапки, кольчуги, куртки с наклепанными стальными пластинами или бляхами, наплечники и наручи, плащи, кафтаны, шкуры и косоворотки, сапоги, унты и лапти. Много холодного оружия. Волосы длинные спутанные иногда с косичками, наверно вшивые. Усы висячие. Запахи не слишком приятные. Кольца в ушах.

Пришла, вернее даже ввалилась беда, отчего жара поползла полозом по автоматически охладевшей спине.

Неприятных людей было семь и они почти равномерно распределялись по квартире: кто улегся на ковер под столом, кто полез в холодильник, кто включил телевизор, кто прямиком в туалет направился, кто решил ударить по клавишам компьютера.

– Ой, только не это, – возопил Митя, преодолев шок и стресс, – дайте хоть исходник сохранить.

– Не боись, не спорчу твою программу, чай не дурак, а она не девка, – отозвался незванный гость в хорошо надраенном панцире, состоящим из множества стальных пластин. Затем потыкал сосискообразным пальцем в клавиатуру. – Я вот намедни книжку насчет программ прочел, хоть к нонешнему письму я еще не шибко привык. Ты, кстати, за «Си» или за «Яву»? Или может ты за хакеров-вонякеров?

Предводитель – а Путята явно был именно таким – разлил заначенного Митей импортного «Пушкина» по рюмкам и засунул грязные пальцы в дорогостоящую банку с солеными огурцами.

– Бери, хозяин, – он протянул рюмку Мите, – и не гляди зверем. Мыл я руки недавно, лет сто назад. Ты вообще учти, мы тебе пригодимся, не тати же ночные, ха-ха… Знаешь, кстати, почему мы татарам конкретно просрали? Потому что тогда у нас не было водки. И, следовательно, не было свежих неожиданных идей.

Выслушав краткий исторический анализ, все гости дружно выпили и, крякнув, закусили. Мите ничего не оставалось, как сделать тоже самое.

– Я же говорил, что надо колья вкапывать в землю, дабы конницу рассечь, инда само войско полукругом выставлять, с усиленными отрядами лучников по крыльям строя. – Высоченный беловолосый бандит размахивал длинными руками на манер ветряной мельницы к дополнение к своей нелепой речи.

Это точно олигофрен, подумал про него Митя, мозг в зачаточном состоянии, но руки вон какие жилистые.

– Ты вещал, а никто тебя не слушал, потому что не было у тебя информационной поддержки. – отозвался огромный мужчина в панцире, затем разрубил палку колбасы топориком, оставив на полированном столе глубокую зарубку. Откусив разом приличный кусок, он потянул хэнди из сумчонки, сильно напоминающей выпотрошенного хорька.

Это плохо укладывалось в голове. Низколобый человечище, не забывая поигрывать топором, вел искусный разговор на финансовые темы, причем набитым ртом.

– … Главное, чтобы аккредитив открыли… На меня, вернее на мою фирму откроешь. Я уже зарегистрировал ее в оффшоре, на островке Джерси посреди синя моря. С голубкой сизокрылой пошлем через окиян, из Рио-де-Жанейро, липовые коносаменты, получим бабки, обналичим как оплату стройработ, и фирмешку мигом закроем. Муха посрать не успеет… Эй, ты на кого батон крошишь, холоп, разве я кого-нибудь обманул? Что я, сраму не боюсь? Конечно, строительные работы тоже липовые…

И добавил еще пару фраз на языке, напоминающем болгарский. Или церковно-славянской. Затем сунул хэнди в карман.

– Кажись, клюнул, – осклабился человечище и подмигнул Мите, который почувствовал, что насильно превращен в «крышу» для бандитов. Он, собрав все силы, возмутился и решительно подошел к агрессору, молча жующего у раскрытого холодильника. Железа на том было менее, чем на других, только кожаная безрукавка с десятком приклепанных стальных бляшек.

– А что это вы тут делаете?

– Если не заметно тебе, так зенки протри. Кушаю, вот что. Два дня и три ночи не жрамши.

Не удостоившись более вежливого ответа, Митя сказал сломленным голосом:

– Вы бы хоть холодильник закрыли.

– Вот доем и закрою, не чухонец же. – наконец произнес разоритель холодильника. Косматая шапка, сделанная из медвежьей головы, придавала ему совершенно зверский вид. Взгляд был неприятным, словно у хищника, выглядывающего из зарослей.

– Какое подключение к сети имеешь, отрок? – спросил огромный бандит, недавно разорявшийся по хэнди. – Модемное через телефон?

– Цифровое, через адаптер сателлитовой связи. – послушно отозвался «отрок».

– Тоже сгодится. А логин-то для хода в сеть какой? – сказал бандит с немалым лязганьем усаживаясь перед компьютером и не замечая жалобных взглядов хозяина квартиры.

Господи, у него ж пальцы такие, что все клавиши высадят. Единственное, что в этом доме приличного есть, и то надо разнести. Митя ощутил себя съедаемым заживо.

– А зачем вам?

– Да не страшись ты, я все следы замету. Надобно на одном серверке входящую почту просмотреть. Ледоруб со сниффером у меню имеются, так что от тебя ничего не надобно. Ты диск-то почистил? А то ноне большие подкачки на него будут…

Панцирный хакер прислонил топор, имеющий явные следы запекшейся крови, к ножке стола и Митя вынужден был признаться:

– Логин «мигалкин».

– Пускай там Ерманик помудрит, а ты к нам иди, Галкин-Мигалкин, – позвал настоятельным тоном Путята Вышатич и поднес еще одну рюмку Мите, затем обратился ко всем присутствующим. – Теперь, господа мои, помянем всех тех, кто сгинул на Сити и кто в престольном граде Рязани пал от рук поганых. А особливо великого князя Юрия Ингваревича и князей Глеба Ингваревича и Федора Юрьевича. Светлые были мужи, чуждые всяческому гнусномыслию, ну и недолго мучились под злыми татарскими саблями. А мы вот все живем своей худой жизнью, хоть и не светлые, и не лучшие, и не справные…

Мите стало не по себе, голова закружилась, вернее все вокруг отправилось в призрачный полет, словно стало плоским, бумажным. К обычному страху за свою жизнь и имущество добавилось ощущение нереальности происходящего, Эти люди были не только бандитами, но и опаснейшими параноиками, психами, подкованными в истории. На их слабых мозгах явно проводились опыты в КГБ, там им втюхали весь этот бред. Неизвестно какие цели преследовала спецслужба, но получился образцовый союз меча и дебила. И сейчас его окружали отборные маньяки-преступники. Только маньяки будут носить все эти шкуры, панцири, топоры, мечи, пахнуть зверем и поминать каких-то князей в первом же тосте, только преступники будут так вламываться в чужую квартиру.

– Не думай, Митрий, что мы только на чужбинку рады. Мы не какие-нибудь там охотники-собиратели-потрошители, как у вас там в учебниках напачкано. Эй, Мал, тащи-ка сюда мех…

Плечистый мужик, не снимающий косматую медвежью голову, сбросил на стол грязнущий козий мех, который заколыхался как живой.

Пришлось пить. Сладковато-сивушный вкус. Внезапно ударило в голову, да и съеденный обед явно захотел выйти наружу и поздороваться с гостями.

– Если честно, то рецепт мы у татарвы позаимствовали, в порядке культурного обмена, так сказать. Это буза. – пояснил Мал.

– У татарвы бузу вы хоть культурно позаимствовали, а у меня квартиру совершенно нецивилизованным средневековым образом, – снова расхрабрился «поплывший» Дмитрий.

Однако не рассвирепел Путята Вышатич, а стал рассказывать о причинах своего с товарищами присутствия.

– Бывший колхозный рынок мы как раз под себя берем, перекупщики врассыпную бросились, а он у тебя рядышком. Кафе «Метелица» и пиццерия, ети ее мать, «Буратино» подписалась нам дань платить, так сказать, за защиту, а это соседняя от тебя улица. Балаган с веселящими аттракционами, что на улице Карлы Маркса, мы такоже собираемся брать, может даже приступом, и это опять-таки недалече. У нас, понимаешь, замыслы широкие, и твоя халупа в их середине, как пуп мира. Чего тут средневекового? Да ты не волнуйся, мы тебе отстегивать будем, сытно и хорошо тебе станет.

– Станешь большой и заметный, как аэродром, не такой сопляк как сейчас, – добавил Мал, глядя на Митю как на мелкогабаритную собачонку вроде болонки.

– Но это же моя квартира, приватизированная, и у меня на нее свои планы. – тихо, но твердо молвил Митя.

– А ты кто будешь? – повысил голос высоченный бандит с белыми грязными волосами, – благородный муж, что ли? Чубайс тебе теремок дал, мы взяли. На время. Понял, Митрий? Я, кстати, Ракша зовусь, с Ильмень-озера родом.

– Фир лейк сторванн стендр линапалдр минум, – сказал человек в рогатом шлеме и ударил кулаком по столу. Сильно.