Александр Тюрин
      "Псих,
      или
      Танцы с Виртуэллой"
      Глава 1. "Беспризорные пальцы"
      0. Алиса в Закавказье.
      Когда-то ее звали Аня. Анечка. Еще она помнила, что ей когда-то не хотелось мыть руки перед едой. Перед бульончиком, фрикадельками, клецками, творожком, сметанкой, сладеньким. "Анечка, ешь бульончик. Как доказал академик Опарин, жизнь без него невозможна",- говорила бабушка. Теперь эта еда являлась ей только во сне: тетушки пышки, дядюшки пельмени, братцы голубцы. Разве можно их есть, их можно только трогать и гладить... Теперь ее не заставляли мыть руки. Еду, ставшую просто едой без каких либо отличий, бросали раз в день, прямо на земляной пол. Руки были покрыты коростой. Больная обветренная кожа срослась с грязью в какую-то едва гнущуюся бурую кору.
      Вначале еще она вспоминала свои игрушки, Барби из хорошего дома и не слишком воспитанную Варьку, абсолютно дикого хомяка Фому, электронного кота Василевса, демонстрирующего нескончаемые чудеса техники, и безразмерную надувную динозавриху Диньку. Но потом она она перестала играть с ними внутри своей головы. Может, потому что они поднадоели ей еще там, в прошлой жизни. А может, потому что голова стала совсем маленькой и в ней ничего уже не помещалось. В этой яме голова засыхала и съеживалась как апельсиновая корка. Что такое апельсин? Апельсин - это разновидность солнца на земле. Солнца она никогда не видела, даже днем. Но вот ночью, сквозь небольшую щель, которую оставлял наверху "дедушка", чтобы можно было дышать, она видела кусочек звездного неба. И две-три звездочки. Она научилась различать их. Одна, совсем маленькая, по имени Аня. То есть, она только кажется маленькой на таком расстоянии. До нее свет от включенной лампочки летит сто миллионов лет. У нее огромные руки и ноги. То есть звезда, конечно, шар... Но иногда она чувствует себя такой звездой, и у нее есть ноги, чтобы бежать по небу бесконечно долго, и такие руки, чтобы ловить даже свет, и такое дыхание, чтобы зажечь полмира. И после того, как она себя так почувствует, ей просто начхать и на эта яму, и на этот холод, и на этих кусачих букашек.
      Люк заскрипел и открылся. Возникла голова "дедушки". Она называла его дедушкой за седые пряди в черной как гуталин бороде. А еще потому что он ни разу не ударил ее своей похожей на лопату рукой.
      - Ну, невеста, вылезай.
      - Гулять, да?
      Неужели она сегодня сможет погулять? Ничего, что уже стемнело. Сейчас она увидит целое небо!
      - Да что-то вроде этого.
      Он опустил вниз лестницу и протянул руку, потому что задубевшим пальцам девочки было так неудобно хвататься за перекладины.
      - Ну как, ночью не холодно? - спросил он. Голос заботливый, но неужели он не знает, как тут может быть холодно. Наверное, не знает. Однако и она сейчас не так купается в соплях как раньше, привыкла что ли.
      - Да ничего, терпимо, я же это шкурой закрываюсь, которая от мертвой овечки осталась. Овце ведь ночью не холодно.
      Рядом с "дедушкой" появился другой - неприятный дядька. Когда ее привезли сюда, вытащили из машины и развязали глаза, перед тем как спустить в эту яму, она пробовала заплакать. Так он ей чуть ухо "с корнем" не оторвал. После этого у нее слезы навсегда прошли.
      - Овэчка, овэчка, бьется так сэрдэчка...
      Чушь какую несет. Дурак в натуре.
      - У тэбя пальцэв мыного?
      Вот липкий, как какашка просто. Не дает по небу гулять. А небо так близко. Там интересно, там, к примеру, есть и гиганты, и карлики. Но гигант не обязательно сильнее карлика. Крепенький карлик может гиганта распатронить, особенно если на пару с другим карликом. Распухший гигант может сам вдруг лопнуть, ошметки во все стороны, и на этом месте одна ерунда останется, черная дырка то есть.
      Все качнулось перед глазами и ненадолго расплылось. Неприятный дядька еще раз встряхнул ее.
      - Я жэ спрасил, у тэбя сколько пальцэв?
      - Ну, десять, десять, разве не знаете?
      - Одын лишний.
      Дядька схватил ее за шее, сжав ее словно стальными клещами, и она подумала, что он сейчас задушит ее. И понадеялась, что ее шея не будет сильно сопротивляться, сейчас просто голова опухнет и лопнет...
      Но клещи прижали ее щекой к какой-то склизской доске. Прямо перед глазом шевелила усиками, будто силилась пообщаться глянцевая жужелица. Там за жужелицей, виднелась кисть ее руки, лежащая на той же доске. А "дедушка" держал ее запястье и подносил широкий со следами грязи нож к ее пальцам. Кисть казалась жужелице огромной горой вроде того самого Эвереста, но в руке дедушки она выглядела чем-то незначительным вроде зубной щетки. Потом лезвие кинулось вниз. Она едва успела крикнуть: "Только не пальчик". Боль возникла как будто с другой стороны тела, а потом кинулась к руке ревущим шквалом. Где-то взорвалась звезда ...
      - А ты памачысь на нее и все прайдет... Всио прайдет, и пэчаль, и радость... Ну, нэ сможэшь сибя щэкотать в одном мэсте. Другой пащэкочет...
      Сквозь шторм проходили эти слова, тягучие рвотные горячие. Она хотела бы сейчас заснуть, но у нее не получалось....
      Она еще увидела свой палец в симпатичном пластиковом пакетике. На пакете имелся фирменный ярлычок: молния и рядом деревцо в круге.
      2. Однажды ночью в России.
      Слабость потекла в руки, а экран стал как парусник уходить в туманную даль, оставляя программиста наедине с сумеречной холодной комнатой.
      Комната должна была напоминать жилое помещение, для этого ее заставили ненужными вещами, но все равно она оставалась для него пересечением безжизненных плоскостей.
      Программист, съежившийся внутри слабого светового пятна, осторожно расслабил сгустившиеся в камень мышцы шеи и хотел было увеличить контрастность монитора, но остановился, прислушиваясь к глазам.
      Какая еще контрастность, глазные яблоки пухнут и тонут как в трясине, это предел усталости, им нужно расслабиться и прикрыться веками хотя бы часа на четыре. Четыре часа покоя, отсутствия на этом свете...
      Ни четыре, ни полминуты покоя, то что положено даже быку, даже свинье, не положено ему, Юпитеру. Он сам себе придумал, сотворил эту каторгу, но она получилась на славу, крепкая, и он должен отсидеть на ней еще еще хотя бы двадцать стуло-минут. Через двадцать минут программа сложит свои крылья, прижмет плавники и срыгнет результат, противная.
      Эх, если б у него был приличный многопроцессорный мэйнфрэйм или кластер, если бы имелось подключение к Сети по выделенному оптоволоконному кабелю, то его бы программа обрела бы способность к развитию, она породила бы тысячи познающих субъектов, которые бы смогли осмыслить сто миллиардов всяких мелочей. И тогда бы она предсказала цену на масло в Ульяновской области через два года и нападение шейха Насруллы на пограничные заставы под Омском через пять лет, определила бы судьбу Башкортостана также точно, как определена судьба кирпича, брошенного уличным хулиганом с такой-то скоростью и под таким-то углом, она сообщила бы, что в мире главное, а что полная дресня, где тупики, а где новые измерения.
      Но у него всего лишь счетверенный "пентюх", объектный процессор темного южноазиатского происхождения и средней руки спутниковый канал. Хорошо хоть не подгрызанная крысами телефонная пара, как у всех в этом доме...
      Однако, что-то уже склеивается, что-то уже забрезжило, и через двадцать минут он схватит какую-то правду-истину за хвост...
      Зажужжал диск, пошла подкачка из оперативной памяти. Это было малоприятной неожиданностью - параметры программы стали явно шалить.
      На экране построчно проявилась несколько пятнистая виртуальная девушка (всего 256 цветов, 72 пиксела на дюйм для экономии
      памяти) и сказала не совсем мелодичным (8-битным, на 22,05 килогерц ) голоском:
      - Здравствуй, милый. Я должна тебя огорчить, синхронизация дала серьезный сбой, потоки из главной группы перешли в фазу истощения. Как следствие - нехватка ресурсов памяти, динамическая оптимизация кода остановлена, сборка мусора тоже, загрузчик классов висит.
      В руках у нее появилось окошко, в котором плясали параметры системы.
      Программные потоки дружно входили в дедлок, в мертвую точку, как лучи света в черную дыру.
      Сонливость сразу сбросило словно шляпу порывом ветра и неудача схватила его за горло крепкими пальцами, так что он не сразу смог продавить:
      - Ну, как тебе не стыдно приносить такие новости? Я ведь барабанил по клавишам три часа, отлаживая все эти сраные замки на потоках. Я поставил классный диспетчер разделения времени, за который я отвалил кучу денег в Крупе. Синхронизация должна была быть надежной как рубанок, как молоток, мать твою за ногу.
      Экранная девица была, так сказать, легкого поведения и происхождения: всего лишь графической оболочкой системного хранителя, дочерним модулем безликого и безногого генератора, поэтому все упреки возвращались обратно...
      Напрягая как тетиву тугого лука правый воспаленный глаз, левый то уже совсем ничего не различал, мозг программиста всасывал протоколы потоков. Левая рука судорожно сжимала стакан с водой, сквозь туман проглядывалась татуировка: вертолетный винт и две буквы "С" и "Ш". И сейчас она уж не взбадривала его...
      Вот здесь, похоже, сбойнул диспетчер времени фирмы "Кришна Аватар Системс". Соревновательный, быстрый, но надежный доступ к ресурсам - как там в рекламе напачкано. Как будто нет оснований не доверять, ведь "Кришна" - это марка в отличие от ширпотребовского "Микрософта".
      Но все равно, почему, почему, его жизнь должна зависеть от какого-то диспетчера времени, пусть даже и марочного.
      Или диспетчер ни в чем не виноват, и "Кришна" веников не вяжет? Из ряби цифр выплывало другое мнение, более весомое.
      Что-то подрезало ему оперативную память, какая-то дрянь гостит у него на машине без спросу. Программа стала глючить, потому что ей примитивно не хватило места, на которое она рассчитывала.
      Неужели вирус подсиропил? Да это тогда не вирус, а скотина настоящая! А Жора-Киберман из Крупы, который ему антивирусник загнал, скотина в квадрате, хотя и считается авторитетным в определенном смысле человеком. Еще намекал: мейд ин Лубянка, хуже Цербера.
      А какой-то паскудник съел поллитра портвяшка и смастачил на ворованном китайском прототипе программный вирус, который тут поставил крест на его жизни.
      Экранной девушке стало нехорошо из-за смертельной болезни по имени "out of memory". Она побледнела и рассыпалась на быстро тающие снежинки, только какая-то клякса осталась. Попутно заглох и системный хранитель.
      Это неожиданно вызвало приступ тоски и жалости. Тоска и жалость портят человека, по-крайней мере, работе мешают, однако обитатель светового пятна ощутил ясность, которая способна вместить многое. Потоки из оперативной памяти машины словно прошли психоинтерфейс и опустились в логическую глубину его мозга.
      Программный код, порожденные им объекты, ресурсы системы отразились друг в друге и в общей симметрии. Троянец в нее не входил, поэтому стала виден и он, и та порча, которую он учинил.
      Остановить один поток, закончить другой, попробовать добраться до гада. Вспотевшими пальцами программист забил в щель дисковода матово-черный дискетный квадратик с "нуль-прилипалой". Лишь бы втиснулась в память... Все, она приклеилась к троянцу, не поможет ему теперь хваленый динамизм, значит пора спускать с цепи лубянского Цербера.
      Он и сам почувствовал себя этим Цербером. Погнался за вихляющим мерзавцем-троянцем, и не заносит на крутых поворотах, словно нет инерции, догнал, ухватил зубами за хилый загривок. Как будто хрустнули шейные позвонки, даже вкус крови ощутился, вкус победы ...
      Троянец пискнул и исчез. Потоки миновали мертвую точку и снова захороводили в наилучшем виде.
      Экранная девушка восстала из кляксы, вернула себе прежнюю графическую красоту. Нет, круче прежнего стала, по крайней мере на десять мегабайт больше. И словарный запас изменился. Правда, не в лучшую сторону.
      - Привет, красавчик, твоя взяла, ресурсная схема восстановлена и задачка вертится во всю прыть. Я тебе зуб даю, через полчаса все закончится путево.
      Она подмигнула с максимально возможным лукавством. Он ее этому не учил...
      - Кстати, зови-ка ты меня лучше Виртуэллой, а не просто "эй ты". Конкретно, котик, этот идентификатор родной как для данного графического интерфейса, так и для всего системного хранителя. Эмоционально-мимический файл и база лингвистических данных лежат в корневом каталоге, но их типа не редактируй, а
      жди пока сами под тебя подстроятся. Это я серьезно, усек?
      Программист глянул на яркую обложку компьютерной игры, где фигуряла решительная красотка с бластером, и к которой, надо признаться, он был неравнодушен. Красотку из игры звали Виртуэлла, так что виртуальная девушка не долго думала насчет имечка. Похоже, она переняла и внешние данные игровой красавицы: те же хлопающие стрелы-ресницы, осиная талия, разные интересные выпуклости, плюс мелодичный голосок на тридцать два бита. Ладно, это все развлекаловка, которую могла подстроить фирма-производитель. Потом уберем. Что с троянцем?
      Троянец не мог попасть к нему снаружи, через сеть. Цербер - он же двухголовый, возле каждого порта зубами щелкает, да еще каждый входящий пакет треплет. На Лубянке за несоответствие спецификации начальство не только погоны, головы поотрывает, и не Церберу, а разработчикам . Но... допустим, кто-то побывал у него дома и подсадил троянца ...
      Усталость вернулась обратно в десятикратном размере.
      - Слышь, сегодня в натуре уже ничо не случится,- проворковала виртуальная девушка и соблазнительно предложила, протянув губки.- Эй, Онегин, как насчет покемарить? И не дрефь, если что, я тебе мигом побудку устрою.
      Если говорит, что разбудит, значит разбудит. Похоже, что ресурсная схема, ход программы, да и система в целом действительно под контролем системного хранителя, вернее хранительницы. Значит, дело косметикой не ограничивается? И откуда у нее такое мастерстов взялось, зачем производителю надо было все это прятать? Или, может, это троянец такой страный. Системного хранителя инфицировал, но вместо того, что использовать для своих подлых нужд, отдался ему со всеми потрохами. А ведь у троянцев потроха не хилые бывают, они же и многопоточные и динамические. Слился троянец с системным хранителем, тут тебе и скачок эволюции, появляется виртуальное существо, способное осмысленно изъясняться по-блатному.
      - Я теперь твоя навек,- заверила Виртуэлла,- так что, иди, дрыхни.
      И в самом деле, пора в койку. Пора увидеть сон, где его уже ждет гвардейская аэрокавалерийская дивизия из семи тысяч пегасов, готовая по первому его слову отправиться на покорение новых пространств. А завтра - затвра появится разумное и скучное объяснение чудесам этой ночи.
      2. Подарок боссу.
      Машина марки БМВ нравилась финансисту Андрею Арьевичу Шерману даже сегодня. Не только приземистым серебристым корпусом, словно бы тугим от мускулатуры, от этих трехсот лошадиных сил. После соития БМВ и корейской Хьюндай, ушлые азиатцы навернули на немецкую дизельную машину классную телематику <примечание: telecommunication plus electronics>. Чего стоит один прозрачный экран, припечатанный к ветровому стеклу, на который непрерывно сбрасываются из Интернета свежие биржевые котировки, сводки погоды и всякие новости. Дорожная карта тоже рисуется. По ней, если точнее, по вычисленному кратчайшему маршруту, учитывающему пробки и заторы, ползет букашка автомобиля. Ползла до вчерашнего дня. Вчера отключили мощный спутниковый канал вместе с глобальным позиционированием, за неуплату...
      Киднепперы потребовали десять миллионов зеленымм. Шерман был уверен, что сможет выплатить. Но неделю назад рухнули акции его фармацевтических проектов, в который ушли все средства, какие только могли двигаться. Вначале затонул проект "патоцид", потом все остальное. Его же предупреждали, в этой стране нельзя вливать деньги в новые технологии, особенно в фармацевтику. Не дозволено. Новые технологии могут процветать только там, в мировых метрополиях, где гнездятся транснациональные фирмы, транссексуалы, трансвеститы и прочие трансы.
      Ну, кредитуй нефтяников и прочих сырьевиков. Ну, делай ракеты, если уже неймется, тем более, что эти штуки лет как двадцать вышли из моды вместе с соревнованием систем. Можно теперь даже компьютеры и тому подобное мастерить. Но в сферу, где производится жизнь - не лезь.
      Ведь людям подавай не полеты к космическим телам, а тела собственные - здоровые и крепкие. Люди готовы выложить на прилавок серьезные деньги не за компьютерные забавы, а за вторую молодость, за стоящий член, за крепкие титьки - будь то в таблетках, в ампулах, в каплях. Ну, а Кто-то хочет продавать молодость и потенцию так, чтобы конкуренты не мешали, потому что выигрыш тогда фантастический. Для этого ему надо заполучить патент на новую лекарственную форму сроком на двадцать лет, тогда у него исключительное право продавать ее по любой цене. И если ты случаем придумал что-то новенькое, он даст тебе пять минут, чтобы ты сдал ему это дело, а если нет, то засадит крепкие челюсти тебе в горло. Чмок и нет. А останки свои родные шакалы дорвут.
      Он сам чувствовал, лучше не лезть. Однако, Она его соблазнила этим. Она всегда умела его соблазнять. В этом Она была истинный профи.
      И зачем он вообще сюда вернулся, после учебы в Кельнском универе? "Не страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я вернусь умирать". Автор строк предпочел умереть с комфортом на Манхэттэне и захорониться в Венеции...
      Эх, сидел бы сейчас гешефтсфюрером где-нибудь в старом добром Хехсте или Фармаланде, где никогда ничего не меняется в худшую сторону. Никаких забот, никаких наездов. И каждую пятницу Flug nach Mallorca <примечание: нем. полет на Майорку>.
      Вместо него гешефтсфюрером в Фармаланде стал кто-то другой и методично отутюжил этот проект, этот долбоебский "патоцид", в теории ужасный полезный, однако смертельно опасный для всех, кто возьмется его разрабатывать и проталкивать. Вначале некий лягушатник навалял статью в "Монд" о серых заправилах биотехнологии и фармацевтики в России, где, среди прочего, пополоскал фамилию Шерман и упомянул патоцид. Была надежда, что это случайность, слабоинтенсивная пальба западных фармабаронов по российским площадям - авось кого-то заденет. Но в январском "Шпигеле" тема была продолжена, да еще как. И автор старый знакомец, можно сказать университетский товарищ Йозеф Динст. И на обложке Чапаев скачет в тачанке из русских степей в Европу, вместо колес пробирки, вместо пулемета шприц. Аляповато, но на среднего европейца подействует. "Кто вы, господин Шерман?" Вы - вхожи в Кремль с черного хода, вы отбираете деньги у "russische babuschka" и отмываете их в Лихтенштейне , вы агент российских спецслужб, вы испытываете токсичные вещества на пленных мусульманских повстанцах, включая невинных детей, вы заражаете их инфекциями и раком, вы вырезаете из них органы, вы выращиваете в них новые органы, как в инкубаторе, чтобы потом снова вырезать. Статейка была мигом перепечатана в московской "Лучшей газете". Затем тексты превратились в куда более мощную вещь, в картинки. Были прокручены схожие сюжеты по СNN и трем немецким телекомпаниям, общеевропейскому "Euro-Space", откуда пролились баннерами на миллионы веб-страничек, ну и перекочевали на российские каналы медиа-группы "Благовест".
      "Короли картинки" постарались вовсю. Прокрученная через мощные мультимедийные компьютеры фотокарточка молодого Шермана - там где он с бородой - обернулась новым Распутиным. Нью-Распутин многократно вонзает шприц в беззащитного ребенка повстанческой наружности, какие-то плачущие женщины, какие-то ревущие младенцы, какие-то препарированные трупы. На каналах "Благовеста", рассчитанных на православную аудиторию,
      Нью-Распутин за счет увеличения носа был превращен в Нью-Иуду, и упор был сделан не на повстанцев-пиздорванцев, а на богомольных старушек...
      Затем случился этот вызов в прокуратуру и обыск в центральном офисе.
      Наши менты и прокуроры, несмотря на большие отличие от французов и немцев в толщине морды и словарном запасе, повторили все забугорные обвинения. Ну, конечно, добавили свои аранжировки. "До Ближнего Востока ты теперь вряд ли долетишь, голубь толстопузый." Удивительно совпало по времени нападение на "Шерман-Слободу" тонких западных гуманистов, приверженцев глобализации, и грубых отечественных жидоморов, сторонников национальной идеи. Городской прокурор (кто он там антисемит или гуманист?), готов сожрать его с дерьмом.
      А после того, как случилось все Это, он слышит от них одну и ту же нудянку - "ведутся оперативно-розыскные мероприятия"... Чушь, ничего они не делают, хотя он уже не раз платил губоповцам...
      Два раза пискнул в кармане мобильник, значит втягивает электронную почту. Ну, что там еще? Десяток интересных, что говорится, предложений от лиц еще не пронюхавших, что он банкрот. А это еще что такой. Некто с бесплатного электронного адреса freund@yahoo.com. Сообщает, что в желтом пакете Вам подарок, дорогой господин Шерман. Да ведь, уходя с работы он еще захватил охапку бумажной почты. Где этот пакет. Что там, пластид? А, наплевать, пускай снесет полчерепа, в оставшейся половине останется достаточно тоски. Из пакета с поролоновыми прокладками к нему на ладонь сполз.. палец.
      Такое может быть только на экране телевизора.
      Но палец был без сомнения настоящим, очень грязным и детским...
      Стало трудно дышать, он дернул за ворот рубашки. Случилось то, что не могло рассосаться и исчезнуть, с чем невозможно было жить. Несмотря на мягкое бээмвэшное сидение, он утратил опору и стал падать в бездну. Он ухватился за мобильник как будто тот мог хоть на мгновение задержать его падение и снова проверил электронный почтовый ящик.
      Пришел еще один е-мейл с того же адреса.
      "Ну, что, господин Шерман, признал плоть от плоти своей? Из-за твоей жадности, скотина, мы будем отрезать каждую неделю по кусочку от твоей дочурки. Через месяц у нее не останется ни одного пальчика на правой руке. Если к этому времени она не умрет от гангрены (на все воля Аллаха) придет срок ее тринадцатилетия. И, хотя по уму она похожа на десятилетнюю, ей будет представлен выбор: стать женой одного из наших увечных воинов, приняв Веру, или спуститься в Преисподнюю. В любом из этих случаев ты никогда ее не увидишь и будешь один сидеть на своих акциях и опционах сколько тебе влезет."
      Автомобиль марки БМВ разонравился господину Шерману. Ему вдруг показалась липовой вся эта серебристая мускулатура. Он даже подумал, что он променял жизнь своего ребенка на набор железок и стекляшек.
      - Останови машину,- сказал господин Шерман шоферу.
      - А чего здесь, Андрей Арьевич? - отозвался густым преданным голосом водила.- Это же промзона комбината "Маяк". А через путепровод переедем - будет вам парк хороший, освещенный. Там погуляете, воздухом свежим подышите.
      Заботливый ты, Коля Красоткин, заботливый, как все бывшие прапорщики. Все то же самое ты говорил и ныне покойному генералу Галактионову. Только Мерседес ты мой разгрохал за три года, кирпичи на свою дачу возил по гатчинским ухабам. А ведь можно было на нем еще двадцать лет кататься, что немцы и делают. Как же ты на самом деле относишься ко мне и имуществу моему? Вот как достану для бортового компьютера бээмвэшки программу-автошофера, а тебе под зад ногой. Впрочем, не до этого сейчас...
      - Останови, Коля.
      Господин Шерман вышел из машины, сжимая детский палец, и пошел куда-то во все большем ослеплении, спотыкаясь и качаясь как крепко выпивший. Он больше не хотел ничего видеть, слышать и знать. Где-то справа вдруг возникли огни и с воем накатили на него. Последнее, что услышал господин Шерман, был шум раздираемых о щебенку покрышек. Кажется, еще он подумал, что ЭТО было бы неплохой платой за Ее возвращение. Еще он услышал как треснула его грудная клетка, откуда-то из основания черепа полоснуло болью, мгновение еще, длившееся для него бесконечно долго, купался он уже без боли и памяти в море света, которое когда-то рванулось на него огромной волной, сжалось в точку и исчезло...
      3. Заря программиста.
      Вопли будильника проникали в спящую голову, возбуждали то один то другой уголок мозга, безжалостно трепали его сон, которым он так дорожил, напоследок насыщали его кошмарами. Он терял свою армию, свою страну, свой народ, свою любимую, неотличимую от прекрасной Виртуэллы из одноименной компьютерной игры. Он терял свою силу и ловкость. Его гвардейская аэрокавалерийская дивизия в количестве семи тысяч пегасов таяла в тумане.
      "Вставайте, граф вас ждут великие дела... Шрагин, протри зенки, через пять минут будет уже поздно..."-на разные лады заклинала будильная программа.
      Наконец, Шрагин понял, что все кончено. Он вернулся в реальность. Назад, в сон, дороги нет. Хотя там было здорово. Там все было важно и интересно. Там он покорял новые миры и измерения. Жизнь во сне поддавались программированию - классификации, типизации, конструированию.
      Работала утренняя будильная программа, она заставляла будильник трезвонить на все лады, она зажигала свет, заводила бодрящую музычку и включала кофейник с тостером. Не будь ее он так бы и остался лежать холодным и голодным полутрупом.
      Шрагин сел на кровати и пошарил рукам по тумбочке. Куда он сунул очки? Левый глаз с утра словно в сметане. "Тузик, очки, апорт." Маленький электронный песик бесцельно покатался по комнате, но пользы не принес. Ну да, очки он, кажется, в ванной оставил. На коммунальной территории его телематика бессильна.
      Шрагин просунул ноги в штаны и встал, зазвенели набитые всякой ерундой карманы - а ноги словно ватные и покачивает слегка.
      Зачем до двенадцати резался в "Виртуэллу"? Игры создаются мозги имущими для вечного подчинения мозгов не имущих.
      И зачем до трех ночи кропал эту бесовскую программу с неисчислимым количеством потоков, имя которым легион - да еще на худосочном компьютере, смастеренном из четырех персоналок? Саморазвития от нее добивался, самопознания, интеллекта искусственного. Ну и чего добился? Веки тяжелые как кирпичи, в
      голове словно кол застрял, и такой вязкий вкус во рту, будто налопался неспелой хурмы...
      В ванной, напоминающей из-за ржавого железа гестаповскую камеру пыток, пограничное состояние сменилось обычной утренней хандрой. Депрессняк характерен именно для утра, предшествующей рабочему дню, а не вовсе не для вечера, как уверяют лжеученые.
      Ну вот и очки нашлись - с двумя мутными стеклами весьма различных диоптрий: минус два и минус семь. И что там через них видно? Длинный нос. Маленькие, но умные глазки, довольно отвисшие уши. Он был бы красивой таксой. Но он, к сожалению, не такса.
      Струйка желтоватой воды стекает по стенкам несвежей раковины. Через полчаса никакой влаги уже нет, только следы коррозии и грязи. Вот она модель его жизни.
      Откуда мы вышли, куда идем, кто мы, все эти вечные талмудистские вопросы имели простые тошнотворные ответы - с кровати на горшок, потом в контору, потом на горшок, потом в кровать. Некрасивая программа состоящая из примитивных циклов. Но и это модель его жизни.
      Десять-двадцать-тридцать лет назад он еще надеялся на избавление, ну еще пару переходов по пустыне, еще пара пустых месяцев, еще пара серых лет и он доберется до Эльдорадо.
      Толстой писал стоя, Пушкин, по-видимому, писал сидя, лишние люди были лучше, чем просто люди, но хуже чем декабристы... Алгоритм школьной программы так и остался непостижимым для будущего программиста. Алгоритм обучающей программы, по которой действовала мама, был более ясен. "Интеллигентный человек, Сереженька, не..." И далее шло простое перечисление тех свойств, которым не обладает интеллигентный человек. Не жадный, не завистливый, не мстительный, не способный торговать и торговаться... Фактически, просто не способный ни на что. Ну, разве что думать, или, скорее, думать о том, что он думает.
      На вступительном экзамене в ВУЗ он написал сочинение из десяти безумно логичных предложений, описывающих робототехнические принципы, по которым функционировал герой книги "Как закалялась сталь". В итоге, не способный торговаться стал сам товаром, конкретно пушечным мясом, и был упакован в солдатскую форму.
      И вдруг - два недолгих месяца - он летал, не так как хотел, но летал. Летал над горами на вертушке и поливал камни из пулемета. Это было забавно, лихо, это было как компьютерная игра, о которых он узнал только несколько лет спустя. Это было отделение лейтенанта Рокотова.
      Он посмотрел на два обрубка, некрасиво укорачивающих его конечность. Полеты кончились тем, что несколько "дедов" обкорнали его правую руку. Это было хуже чем просто насилие, это было как изнасилование. Три "деда" зажали его в углу словно девку, А он даже не особо сопротивлялся, "ну, хватит, ребята, хватит, пошутили и ладно". И они сделали ЭТО, получив удовольствие. А он не мог поверить в ЭТО, пока не остался без пальцев. Культурный шок. Он столкнулся с людьми другой культуры, которые просто пошутили. С людьми СВОЕЙ культуры он в общем-то и не сталкивался никогда.
      "Дедам" ничего не было. Потому что никаких свидетелей. "Может это вы саморез совершили", как элегантно выразился военный следователь.
      Сколько раз в своих снах и мечтах, он раскидывал их одной левой, вырубал всех подчистую как Брюс Ли, разрывал на куски как велоцераптор, но потом наступало горькое, сильно разочаровывающее пробуждение...
      До него дошли слухи, будто лейтенант Рокотов надавал "дедушкам" по морде. Но один из "обиженных" оказался представителем гордого горного народа, могли пострадать хрупкие межнациональные отношения, поэтому лейтенант попал под трибунал. И хотя не сел, но карьера его сильно пострадала.
      Но от этого унижение было еще сильнее, джентльмен вступился за его честь, будто он был слабой невинной девушкой. А он был просто неотсюда, здесь он был бессилен, хотя и силен как бык в в каком-то из виртуальных миров.
      Его приняли в институт, где никто не читал абитуриентских сочинений, его распределили в тот город, где люди пили вместо компота чай, его посадили за шкаф в проектном институте, где дни улетали незаметно как волосы с головы. Он сидел за шкафом, чувствуя себя узником в своем собственном теле, которое он не мог заставить встать, направить к начальнику и сказать "баста".