Александр Тюрин
      Повесть о тихом ужасе
      (журнальный вариант)
      1. "МЫ - МАТЕРИАЛИСТЫ"
      Врач Петрова Антонина Федоровна работала на "скорой". Когда в 9:30 утра она приехала по вызову на Малую Албанскую, 15, 24 к Потыкину, на ней были новые туфли "Саламандра", которые жали, и плащ кооператива "Привередница", который был ей велик. Эти вещи занимали Антонину Федоровну почти целиком, на все другое оставался автопилот.
      - Где бальной? - спросил автопилот у вышедшей встречать женщины с густым слоем бигудей на голове.
      - Сейчас покажется, - ответила та и с нервным смешком добавила, - хотя он, наверное, уже и не болен. Помер"
      - Зачем он это сделал? - продолжал работать автопилот.
      - Вас не спросил, - буркнула женщина.
      Тут Антонина Федоровна поняла, в чем дело, и испугалась:
      - А я-то что могу?
      Тем временем распахнулась еще одна дверь, и перед глазами появился тот, из-за которого все неприятности. Окна были зашторены, и покойник пользовался этим вволю, хищно клюя натянутую на него простыню и жутко поигрывая тенями под неровным светом ветхого ночника. Врачиха старалась не смотреть и не подходить близко. Ей почему-то казалось, что кто-то может цапнуть ее за палец.
      - Когда умер? - собравшись с силами, спросила она.
      - А про "когда", верно, только он сам знает. Василий Егорович по бюллетеню сидел. Раньше не болел почти, а тут на глазах исчах. Еще пошучивал: "Выпили меня, как шкалик. Теперь пора туда, где за тучей белеет гора". Вечером у него товарищ был, в карты играли. А утром, часов в восемь, он вдруг в стенку как забарабанит. Муж-то у меня с ранья на работу уходит, вот я и побоялась сразу посмотреть, что с ним.
      - Как же так? Человек, можно сказать, кончался, а вы!..
      - Я крайняя, что ли?! А если бы он приставать начал?
      - Да как бы он стал приставать с сердечным приступом, - сказала врачиха и покраснела, потому что вспомнила"
      - Прошел бы у него приступ, так он бы и пристал на радостях, возразила женщина и тоже что-то вспомнила.
      Врачиха прикинула, что неплохо бы вызвать милицию.
      Они пришли вдвоем, лейтенант и сержант, вялые, как мокрые простыни на веревке. Тяжело походили по комнате, заглянули в письменный стол. Лейтенант Батищев лениво отодвинул простыню. Лейтенант уже имел с Потыкиным не слишком дружественные встречи.
      - Значит, сердце, - буркнул он. - А это что?
      Батищев показал на два еле заметные багровые пятнышка на шее покойника.
      - Клопики покусали, - пожала плечами врачиха.
      - Имеется, имеется, - подтвердила соседка.
      - От такой фигни не окочуришься. А как звали приятеля, который заходил к нему вечером?
      - Да Летягин звать. Он в десятом доме живет, - с готовностью подсказала соседка.
      - Значит, Летягин, - меланхолично отозвался лейтенант"
      Летягин не страдал стенокардией, так как был, не по его мнению, довольно молод. Примерно в этом возрасте герой Данте заблудился в сумрачном лесу со всеми вытекающими последствиями.
      Предшествующая жизнь Георгия Летягина состояла из одного продолжительного подъема, который давно завершился, и одного нескончаемого спада. В подъем вошли следующие основные события: переселение из поселка городского (по количеству реализуемого портвейна) типа в сердцевину большого города; учеба в мореходке, посещение островов, населенных свободолюбивыми людоедами, у которых можно было выменять джинсы не только на доллары, но даже на родные червонцы; прописка в отдельной однокомнатной квартире; женитьба на активистке кафе "Метелица"; удачная игра "Докера". Упадком можно было назвать и лишение визы за нарушение таможенных правил, и связанный с этим полный отход от флотских дел, и имеющий какое-то отношение к этому развод, и бездарная игра "Докера", и свойственный деквалифицированным элементам переход в программисты.
      Теперь в любое время дня и ночи он выглядел непричесанным, потертым, неумытым и не стиранным, даже если улучшал свой облик три часа кряду и надевал все, что чище. Ему даже казалось, что он не поселился в этой квартире со всеми удобствами и неудобствами, а завелся в ней от грязи и сырости, как это бывает с тараканами, мокрицами и другими домашними животными.
      Струйки дождя, вытекая из свинцового неба, с успехом преодолевали все препятствия и проникали в жилище Летягина в смягченном виде капели. Если Летягин не успевал ловить капли в батареи тазов и банок, то наступала финальная часть драмы. Вода начинала фильтроваться в квартиру ниже этажом.
      Ниже этажом жила семья Дубиловых.
      Однажды, воспользовавшись беспечностью Летягина, Дубиловы возникли в его квартире. Их было трое. Мамаша и два сына, недавно совершившие ритуал совместного пожирания аленького цветочка из лепестков-бифштексов. Короткие ножки-столбики, мощные загривки, попы на коленках, сдвинутые вперед челюсти и, в противовес, утопленные глаза типа букашки не предвещали ничего светлого.
      - Поговорим как мужчина с мужчиной, - сделала странное предложение Дубилова и с ходу атаковала Летягина бюстом, после чего он стал видеть встречу хозяина и гостей как бы со стороны.
      Встречу комментировала та же гражданка Дубилова:
      - Умел бедокурить - умей и ответ держать, - когда Летягин был обездвижен юными штангистами, наступившими ему на ноги.
      - Чего их жалеть, басурманов, - когда юные хоккеисты плющили Летягина, заложив его между шкафом и собой.
      - Будет ему наука, - когда Летягин уже лежал на полу, жадно глотая воздух. - Они у меня такие. Маманю в обиду не дадут, каждый день им по две авоськи с рынка тащу - белки для силы, а фосфор для мозгу.
      Да, видно, забрела летягинская звезда в созвездие Скорпиона...
      Когда потерпевший пришел в отделение милиции с заявлением на Дубиловых, то попал на Батищева, а Батищев оказался близким другом субъективно привлекательной гражданки Дубиловой и возможным автором одного из сынов. Он сосредоточенно подумал, где мог слышать фамилию "Летягин", и вспомнил свой визит к покойнику Потыкину. "Я никогда ничего не забываю", удовлетворенно отметил Батищев и посоветовал Дубиловым нанести превентивный удар - подать гражданский иск. Так в руку Летягина легла повестка в суд.
      И тут он вспомнил Головастика.
      Долгое время Летягин принимал его - вернее, его голову - за глобус, стоящий на подоконнике и, больше того, различал материки и океаны. Со временем выяснилось, что у "глобуса" есть глаза, с ласковым любопытством глядящие на мир, улыбающийся рот, большие красные щеки. "От нечего делать он следит за всеми, - решил Летягин. - Надо ненавязчиво выудить у него что-нибудь полезное для зашиты в суде от Дубиловых. А старичку, главное, что? Внимание".
      Георгий (напоминаю: Летягина звали Георгием) порылся в серванте. Сунув под пиджак бутылку виски, новоиспеченный интриган приблизился к двери Головастика, но не успел позвонить, как из динамика над звонком послышался ободряющий голос:
      - Заходите, товарищ Летягин. Дверь открыта.
      Молодой человек толкнул дверь и тут же стал прикидывать, какие телодвижения у него лишние.
      В обычном недоразвитом коридорчике стояла и пялилась на него очень здоровая, можно даже сказать, зажравшаяся собака. Не столько собака, сколько помесь гиены и волка. Пытливый взгляд замечал еще в странном гибриде что-то от свиньи и даже от крысы.
      Из глубины квартиры раздался тот же голос, что и из динамика:
      - Трофим, веди себя полюбезнее. Проводи ко мне гостя.
      Домашнее животное повернулось и сплюнуло. Нет, Летягину, конечно, показалось. На самом деле пес Трофим просто фыркнул. Затем он действительно повел гостя за собой, наблюдая за ним одним красным глазом. Шел Трофим неграциозно, переваливаясь и шаркая когтями, как пенсионер тапками.
      - Всякое бывает, - сказал вместо приветствия хозяин квартиры. Он располагался в высоком кресле у окна, и его аккуратно подстриженная голова действительно напоминала глобус на подставке, тем более, что тело ниже шеи было завернуто в плед. - Садитесь, садитесь. А ты, Трофим, не стой здесь зря. Иди на кухню и делай свое дело.
      Летягин плюхнулся в кресло. Очень мягкое - даже колени оказались на уровне подбородка. Сразу напала дремота, хотя надо было так много выяснить.
      - Я тут вроде фараона в пирамиде, - сказал Головастик. - Но все вижу. Вообще-то разболелся я.
      - А у меня в квартире плохо. Все течет, все изменяется, а соседи, клеветники и насильники, подали на меня иск.
      - Но что-нибудь хорошее у вас есть? - не без ехидства спросил Головастик.
      - А как же! Всем хорошим от шузов до плаща я обязан загранрейсам, признался Летягин. - Жена Нина это понимала.
      Появился Трофим. Он катил тележку с угощениями, положа на нее передние лапы. Спохватившись, Летягин налил в две рюмки. Но вместо Головастика выпил Трофим. Взял рюмку зубами и опрокинул. Глаза его посветлели, словно ветер раздул тлеющие угольки. Он одобрительно, почти мягко оскалился.
      - Собачонка у вас ничего дрессирована, - сделал комплимент Летягин.
      - Называй его не собачонкой, а Трофимом. Меня же Сергей Петровичем, твердо сказал бывший Головастик. - Значит, вы беретесь утверждать, что жизнь ваша беспросветна. Ощущение загнанности, скованности, тоски на фоне непрекращающейся вялости умственных и физических сил...
      - Откуда вы знаете?!
      - От вас. Но апатия ваша внешняя. Подспудно вы ищете новый принцип существования. Слышали аксиому: "Все есть во всем"? Она поможет вам решить уравнение со многими неизвестными.
      "Неужели философ попался? Прямо несчастный случай", - с тревогой подумал Летягин.
      - Что-то слыхал, - сказал он. - Только звучит иначе: "У некоторых есть все".
      - И у вас есть все! - наконец, проявил эмоции Сергей Петрович. Оглянитесь, слепец. Соседи, участковые, сослуживцы - те, перед кем вы испытываете страх и недоверие, - они могут вас подпитывать. Надо только отнять у них энергию. Мы поможем вам открыть в себе этот принцип, убедительно сказал Головастик. - Если вы, конечно, не против.
      - Я, конечно, за, - поспешил согласиться Летягин, - только мне с Дубиловыми сперва разобраться надо. Узнать, где у них слабое место.
      - Там же, где и у остальных. И это вы тоже поймете.
      - Ну тогда точно "за", - и Летягин чокнулся с Трофимом, икнув от обилия чувств.
      - Вот и чудно. Главное - ваше согласие, - с облегчением сказал Сергей Петрович.
      - Что ж я, душу продал, а? - мрачно пошутил гость.
      - Ну-у, не ожидал, - мягко пожурил хозяин. - Мы - материалисты. Сейчас идите домой и ничего не бойтесь. Ваша судьба будет устроена.
      - Как это можно устроить мою судьбу, если вам даже не известно, что вообще мне надо, - запротестовал Летягин.
      - Всем надо одного и того же, - успокоил его Сергей Петрович. - Трофим, помоги товарищу.
      - Да, какой он мне товарищ, тамбовский волк ему товарищ, - Летягин собрался встать, но это оказалось непросто. Расслабление и дремота превращали все его усилия в какие-то конвульсии.
      Хозяин скомандовал: "Взять!", и Георгий почувствовал свою руку в плотных тисках. Трофим взвалил его на себя, и, повиснув, как подстреленный боец на санитарке, Летягин заскользил вдоль стенки, а потом вдруг оказался на лестничной площадке один на один с нагло прущей в глаза синей лампой.
      Когда он, наконец, добрался до родного пепелища, пот обильно катился со лба, скапливаясь в щетине похожего на мочалку подбородка. "Надо бриться, внушительно сказал Летягин, заметив себя в зеркале, - и производить благоприятное впечатление". Потом он начал исследовать шею, которая слегка побаливала, и увидел на ней розовую полоску, похожую на след от надавливания.
      Среди ночи Летягин проснулся от страшной ломоты в зубах. Поднялся. Щелкнул выключателем. Лампа прощально мигнула и скончалась. "Нет абсолютно надежной техники", - утешил себя Летягин, затепливая свечу. И снова, как принято у одиноких людей, хотел полюбоваться запущенностью и болезненностью своего отражения в зеркале - чтобы полусознательно пожалеть себя. Он сморгнул несколько раз, пытаясь отогнать плывущие перед глазами красные пятна. Но пятна не желали исчезать. Тогда он вынужден был признать, что у отражения не летягинские черные глаза, а красные, как у Трофима, Георгий взвесил все и заключил: "Это не криминал. Просто глаза измученного человека. Не голубые же". К тому же надо было срочно понять, почему рот у него совершенно раскрыт, будто он дебил, и закрыть его не удается.
      Тщательный осмотр вызвал шоковое состояние. То, что вначале показалось бликами от нервного огонька свечи, было клыками, спускающимися из верхней челюсти сантиметра на два вниз. Хорошие такие клыки, белые, без малейших признаков кариеса. Из нижней челюсти, как сталагмиты к сталактитам, устремилась вверх пара других клыков, правая, покороче. Как любой молодой человек Летягин попытался для начала спрятать свой конфуз. Поворочав челюстями, кое-что удалось выправить. Верхние клыки оказались хорошо подогнаны к нижним. В конце концов, оттопыренная верхняя губа совершенно скрыла столь неожиданно появившийся атавизм - однако общее выражение лица оставалось до неприличия глупым. К тому же начали обозначаться и другие изменения - нижняя челюсть потянулась вперед, глотка стала сужаться, волосы поднялись по стойке "смирно", щеки таяли, обозначая благородный размер носа.
      "Прямо мультфильм какой-то", - подумалось растерянному Летягину. Он вспомнил по фильмам, что сходящих с ума начинают зверски бить по щекам, в результате чего они возвращаются к здоровому образу жизни. Летягин ударил себя по щекам, а вдобавок по уху и в пах. Когда стало не так больно, он заметил, что это ему ничего не дало. Наоборот, даже убавило. В нижней части лица не осталось ничего, кроме зияющего черного провала, от которого тянулась трещина к груди. И, уже находясь во власти совершенно заурядных эмоций, вполне понимая, что делает дурость, он нехорошо обозвал отражение и швырнул в него свечку.
      Огонек исчез, и тут выяснилось - комната залита серым сумеречным светом. Летягин вначале обрадовался, что будет видеть во мраке, как кот, но то, что новое освещение не давало тени, его несколько насторожило. Он поднес руку к обоям - никакого эффекта. Занервничав, он пнул стену ногой, и стена упала. Вернее было бы сказать, что коробка комнаты вдруг раскрылась, развернулась в одну плоскость. А другие комнаты, коридоры, лестничные площадки уже преобразились в ровную поверхность. Все неживое стало просто поверхностью, а живое...
      Люди лопались, как перезревшие сливы, выворачивались и становились яйцевидными телами. Эти овоиды лежали неподвижно или катились по разным траекториям, словно гонимые сильным ветром. Они были пронизаны множеством темно-красных прожилок потолще и потоньше, поэтому еще смахивали на искусно подстриженные кусты. Летягин, как моряк, умел пристально вглядываться вдаль, и сейчас он не мог не заметить, что линия горизонта очень тесная, доступна для обозрения лишь небольшая часть звездного неба. А потом он увидел: имеется и вторая линия горизонта - ближе к центру круга земного - там поверхность уходила во тьму, вернее, в матово-черную бездну. Наконец, Летягин ощутил - есть наклон и кривизна у поверхности - и тогда наблюдаемая картина стала напоминать ему воронку. Он проследил, что большая часть бедолаг-овоидов катится не куда-нибудь, а в преисподнюю давящую чернотой горловину воронки.
      Не только Летягину - любому на его месте стало бы неуютно. Он, стараясь дышать глубже, опустился на четвереньки и встретился со своим отражением плоское тело на четырех изогнутых лапах, вместо шеи - бугор, сплющенная голова и "морда лица" с зубастой смертельной улыбкой. От отвращения Летягин упал на живот и увидел существо безглазое, безмордое, с телом, как отрубленный язык, с каким-то отверстием впереди и отверстием сзади.
      "Нравится? - поинтересовался кто-то. - Вот каким значительным ты можешь быть". Послышался другой голос: "С такими внешними данными грех жаловаться... А вот твои старшие братчики шныряют". Действительно, вокруг овоидов оживленно сновали, сокращаясь и растягиваясь, безмордые твари, не то личинки, не то пиявки. Улучив момент, они прилипали своими отверстиями к овоидам и, понежившись тесным общением, пускали их катиться дальше в пределах отведенного круга, но уже в изрядно отощавшем виде. Летягин поискал того, кто еще мог отразиться в зеркале, и понял, что, кроме него, больше некому. Новый облик настолько противоречил с сидевшим где-то глубоко в нем представлением об образе и подобии, что вызвал страшный приступ тошноты. Летягина рвануло изнутри, выворачивая наизнанку...
      Он очнулся, когда бледный солнечный луч осторожно коснулся его век. Сел. Смотреть на себя не стоило. И так все ясно. Всю ночь пролежал на полу. Хорошо хоть не обмочился...
      Поднялся тяжело, как пень, поддетый зубом экскаватора, и вступил грозным шагом на кухню, где хранились товары первой необходимости, не нуждающиеся ни в какой кулинарной обработке. Обычно он заглатывал их механически, до чувства легкой дурноты. Оторвал кусок от постылой колбасы и попытался съесть его. Раз - и ничего. Раз-два-три. И не получилось. Все потуги были напрасными. Кусок не лез в горло. А голод становился больше. Хотелось чего-то такого, чего не было вокруг. Летягин в изнеможении привалился к стене. Ну не мог он за одну ночь превратиться в какого-то проклятого кришнаита-вегетарианца или подозрительного йога-сыроядца. Сейчас он выйдет на улицу, где кислород, озон, и там все пройдет.
      На улице, действительно, немного полегчало. Он шел и ровно ничем не отличался от остальных людей. Вначале. Потом, правда, остановился и, на собственное удивление, прилип к витрине мясного отдела магазина, в которой, естественно, не было никакого мяса, а вместо того картинки. Очертания и названия кусков мяса мало соответствовали направлению критического реализма и уж тем более цвет - фальшиво бодренький, красный-красный. Но именно он и привлек внимание Летягина...
      Мыслеобразы стали обволакивать его, образуя панорамный кинозал на одну персону. Летягин увидел заколотого тельца. Из глубины булькающей, как наваристый борщ, мглы вылетали и лопались пузыри, открывая грубые ноздри, ощеренные пасти, низкие морщинистые и срезанные дегенеративные подбородки. Рожи изо всех своих подлых сил лезли к тельцу. Бодая друг друга, скуля от нетерпения, припадали к ране и ручейку, жадно хлебали и - утончались, светлели. Вырисовывались изящно очерченные носы и подбородки, гладкие лица, узкие алые губы. Летягин почувствовал, что некой частью и он находился там, в видении. Это было подобно включению штепселя в розетку. Он на одно мгновение поддался порыву, всего на одно мгновение, и...
      Раздался звон, витрина разлетелась стеклянными брызгами.
      - Давно пьешь? - спросил его в отделении лейтенант Батищев.
      - Это какое-то недоразумение, я - Летягин Георгий Тимофеевич, никогда у вас, так сказать, на учете не стоял.
      - Вот это и плохо, вот это упущение с нашей стороны, - оживился лейтенант. - Взяли бы мы тебя на контроль раньше, сегодня бы ты не пытался у нас витрину разбить и, может, вообще находился в другом месте - Постой! Летягин, говоришь тебя зовут...
      Медленно, но верно закрутились колеса, и телега лейтенантской памяти проследовала до остановок под названием "Потыкин" и "Дубилова". Так, Летягин, потыкинский дружок, плохой квартиросъемщик, вредящий соседке миленькой пампушке Дубиловой...
      - А чем был вызван ваш визит к Потыкину десятого сентября накануне его смерти? Неурегулированными денежными спорами? Поссорились ли вы в тот вечер?
      Летягин испугался. Он пугался, пугался и вдруг понял, что пугаться дальше некуда. Страшно захотелось, чтобы жирный боров лейтенант лежал полуживой тушей, как привидевшийся в витрине телец.
      - Вы очень тонко ведете следствие, - внезапно заявил Летягин. - Это у вас, конечно, прирожденное. Как жаль, что ничего уголовного я не содеял и не могу дать проявиться вашему таланту в полной мере...
      Летягин говорил и удивлялся: откуда в нем способности к лести и вранью? Порой он не находил новых фраз и повторял старые, но лейтенант только кивал, а потом и кивать перестал, а клюнул носом и замер. Летягин уже растерялся, гипнотический дар и поэзия заклинаний никогда не числились за ним, скорее, наоборот.
      "Учтите, товарищ угомонился ненадолго, но если сотворить, что велит ваша совесть, то он сделается тихий и послушный, - сказал издалека, а может, изнутри, очень резонный голос. - И вокруг никого. Отличный момент".
      "Цапай мента, цапай, пока не поздно", - возник еще один собеседник, весьма истеричный и злой.
      "Кто вы?" - простодушно спросил Летягин.
      "Мы - твоя совесть", - слаженным дуэтом ответили голоса.
      Летягин всполошился - психзаболевание стремительно прогрессировало.
      "Ты вооружен, ты отлично вооружен", - не отвязывался резонный голос.
      А Летягину ненадолго показалось, будто его подхватила волна и покачала на себе, потом уже что-то полезло из челюстей, а язык вдруг стал пухнуть. От ткнул пальцем и чуть не поцарапался - клыки уже оснастили его жевательно-кусательный аппарат. Опустив глаза, он увидел, что язык свисает ниже подбородка и вдобавок заострился.
      Страшное ночное видение переходило в разряд реальностей.
      "Чудовищем быть нельзя - лучше в тюрьму", - лихорадочно прикинул вспотевший Летягин.
      "Может, лучше чудовищем - не накладно ведь. А там и до чудотворца один шаг. В тюрягу пусть другие топают, - сказал злой голос. - Однако ты опоздал..."
      И действительно - лейтенант уже приходил в себя.
      - Что это у вас там? - запинаясь и теряя пивной румянец, прошептал он. - Да... подождите в коридоре...
      Задержанный тут же испарился, а участковый пытался хоть вчерне разобраться с ним, потирая виски впервые в жизни заболевшей головы.
      Сидя в коридоре, Летягин беседовал со своей совестью. По договоренности один из голосов стал отзываться на кличку Резон, а второй довольствовался прозвищем Красноглаз.
      "Раз вы возникли, так не мешайте мне хотя бы, - говорил Летягин, - все же вы не заморские генералы, а своя родная шизия".
      "Кто мешает? - захлебывался Красноглаз. - Мы же твои маленькие друзья. Одни тебя и любим. Во-первых, с нами не пропадешь. Во-вторых, убить, полюбить, а особенно выпить кровь - всегда поможем. Будем обслуживать регулярно, по расписанию - чтоб ни дня без этого дела".
      "Как это кровь?" - обомлел Летягин.
      "Сядь да покак", - нагрубил в первый раз Красноглаз.
      "Домой вам возвращаться нельзя, - талдычил Резон. - Лейтенанта вспугнули, он сейчас звонит в РУВД. А там запросто вытребуют ордер на арест. Попадете в следственный изолятор и уж признаетесь во всем..."
      "Чего же делать?" - растерянно спросил Летягин.
      "Для начала сходить в прокуратуру. Поинтересуйтесь там насчет... и вообще..."
      Помощник прокурора оказался симпатичной молодой женщиной Екатериной Марковной.
      Екатерина Марковна приняла с милой улыбкой, правда, спросила, учтен ли посетитель в психоневрологическом диспансере. Потом она, скорее по-докторски, чем по-прокурорски, стала успокаивать Летягина, просвещая насчет количества гражданских исков, связанных с ветшанием и разрушением жилищ. Еще она раскрыла, по большому секрету, - наука пока бессильна понять, что же происходит, и поэтому просто отмалчивается. Да, да, подхватил Летягин, однажды я ученого на лекции спросил насчет своей квартиры, а он на меня так посмотрел, будто я сморкнулся без помощи платка. И, наконец, проникнувшись окончательным довернем, Летягин рассказал, как у него отрастают клыки и язык, как участковый Батищев ему мокруху клеит, и под конец спросил, какие конституционные гарантии может получить гражданин, если у него лицо и туловище не всегда такие, как у всех.
      - Я, конечно, не медик, - начала спешно закругляться прокурорша, провожая Летягина к дверям, - но мне кажется, вам надо просто лучше питаться. Заниматься спортом. Записаться в художественную самодеятельность, танцы, пение очень помогают. Или устроить личную жизнь, - последнее было сказано не без оттенка печали.
      Она протянула узкую ладошку.
      "Питаться, питаться... Смотри, какая у нее аппетитная шейка, подначивал Красноглаз. - Это тебе не боров лейтенант. Согласись, привереда, с женским материалом работать и проще, и приятнее".
      Летягин как раз взял нежную прокуроршину ручку в свою ладонь и вместо того, чтобы пожать ее, застыл, боясь шевельнуться - будто его посадили на кол. Он изо всех сил пытался не поддаться дурному влиянию Красноглаза и Резона.
      Екатерина Марковна приблизила к нему свое умное неравнодушное лицо и максимально убедительно сказала:
      - Я понимаю, вам сейчас тяжело. Образовался комплекс загнанности, который породил странные ощущения. Но только вы сами можете его разрушить. Повторяйте про себя: "Я нормальный, я симпатичный". Вот вы улыбались, и я видела - никаких клыков нет.
      "Еще как есть", - хохотнул Красноглаз.
      Она была совсем рядом, прокуроршина почти девчоночья шея, оттененная кружевным воротничком, с такой видной, такой призывной голубоватой жилкой. Ощущения Красноглаза начали передаваться Летягину, и он почувствовал биение ее крови. Он понял: подкатила волна и начинает преображать его. Предупреждая прокуроршу, Летягин поднял вверх указующий перст свободной руки.
      - Что, "скорую"? - не поняла Екатерина Марковна. - Я сейчас...
      Пытаясь что-то сказать, Летягин открыл рот. По расширившимся зрачкам он понял, что она _увидела_.
      "Объект готов к донорству и развертке, - телеграфировал Резон. Артерии не трогать. Передаю расположение участков проникающего или слизывающего воздействия. Предпочтительные. Внутренняя яремная вена. Шея. Срединная вена локтя. Локтевой сгиб. Возможные. Подколенная вена. Бедренная..."
      Комната распалась, как карточный домик, и Летягин закачался на поверхности залитой серым светом воронки. Екатерина Марковна вдруг вывернулась наизнанку и стала кустом, состоящим из текущих прямо по воздуху струек красной жидкости.
      Красноглаз пронесся, как серфингист на прибойной волне, по позвоночнику и вломился в его мозг. Но Летягин ударом непонятной ему силы задержал зверя и прыгнул "с места" в горло воронки. Сумерки, отражения, - все смешалось. Где-то позади остался звенящий женский крик:
      - Не трогайте его, он очень болен!
      И крепкие мужские слова, и единая фраза:
      - Придурок за чужой счет.
      Летягин пришел в себя только на улице.
      Хотя дверь была закрыта, он понял, что дома кто-то есть - хотя бы по тому, как проворачивался ключ в замке. Кроме того, не слишком сильно, но пахло сапогами.
      "Неужели все-таки лейтенант Батищев... Сейчас войду и трахну его табуреткой, и пусть меня расстреляют. Так даже лучше. Наденут на голову полосатую шапочку и вмажут по ней из "Макарова". Это вам не то, что прямо по оголенному человеческому затылку палить. Все же приятно, что заодно сдохнут две гадины - Красноглаз и Резон".
      Но был и другой запах - аромат ночных насекомоядных цветов. "А все-таки не зря я в вампиры пошел. Нюх у меня явно прогрессирует".
      На прожженном сигаретами диване лежала она.
      Бывшая законная супруга так умела слушать, что он стал считать, что умеет говорить. Так любила изящные искусства, что он мог кинуть мозолистую купюру на какую-нибудь китайскую тарелку и не припомнить это потом. Профессорская дочка, вышедшая замуж за полудеревенского паренька среднего ума и внешних данных, который, даже вернувшись из рейса, напоминал приехавшего с городской ярмарки крестьянина.
      Он поймал себя на том, что думает о ней только хорошее, но разве не ее бросили в грузовик вместе с белобрысыми финскими диванами четыре ражих мужика? Он еще хотел что-то пообещать, а она махнула рукой, трогайте, мол, чего его слушать.
      Сейчас она проснулась, приподняла голову, посмотрела куда-то в сторону. Волосы заметно светлее, и вообще она кажется ему лучше, чем даже в самый первый вечер их знакомства.
      - Ничего себе явление... Как сон, как утренний туман... Ты чего-то забыла у меня, Нина?
      - Ехидничать не разучился, - сказала, а потом уж взглянула на него. Ты симпатичный, хотя и совершенно опустившийся.
      - Могла бы добавить "в мое отсутствие". Но дело не в этом, Нина. Объективно я достаточно гадок. Приязнь ко мне - действие зова.
      - Зов предков, да? Насмотрелся про Тарзана.
      - Видик ты забрала.
      - Хватит. Я просто пришла к тебе.
      Он сел рядом. Они взялись за руки.
      - Между прочим, я тебе помогла. Здесь вертелись какие-то люди и милиционер впридачу. Ломать дверь собирались, что ли. Я им сказала, чтоб все убирались, жена пришла.
      - Тебя боятся, Нина, потому что ты не боишься. Ты свободный человек.
      - Я и тебе вольную дам. Не пожалеешь.
      - Не знаю, стоит ли со мной возиться, Нина. У меня появились не лучшие черты.
      - Я тоже не стояла на месте.
      Ее пальцы легли на его шею, тонкие нежные пальцы - только вот любовь к длинным коготкам у нее не исчезла. Нет, пожалуй, коготки слишком длинноваты, они даже царапают его. Но не скажешь этого женщине, которая тебя целует. Можно и потерпеть - главное, они вспомнили...
      А когда ее пальцы стали умелыми пальцами убийцы, а знающий взгляд Летягина увидел губы, вытянувшиеся в стальную трубку, которая вошла в его лопнувшую под ухом плоть, он уже не мог пошевелиться. Разве что привстал. Но тут ему показалось, что на него навалилась гора, и он обмяк...
      Забрезжил свет. Какой-то человек сидел рядом и елозил по его лицу мокрой тряпкой. Летягин поперхнулся и чихнул.
      - Очухался? Видишь, брат, до чего лирика доводит, - человек говорил уверенно и назидательно. - Рассечения тканей, конечно, нет. Отек, правда, случился из-за сильной тяги. Ничего, рассосется.
      - Кто это меня?
      - Кто-кто... Жена твоя Нина тебя же и обработала. А я Трофим Терентьевич. Гиену у Головастика помнишь? Скажу тебе без лишней скромности, знаток метаморфизма. Я тебя научу этому ремеслу.
      - Не надо мне вашего вампирского ремесла! Я неспособный.
      - Не прибедняйся. Нинуля-то освоила. Ценный теперь кадр, только увлекающийся, может и до дна выпить. А ты, Жора, кстати, невкусный оказался. Плохо Ниночке стало, едва успела SOS послать. Хорошо, что сегодня я дежурю... На работу-то пойдешь? Я пиджак тебе зашил и ботинки почистил.
      - Э... Обложили меня, Трофим Терентьевич...
      - Сейчас пойдем прямо на твою работу и посмотрим, кто тебя там обложил. А дальше - многое зависит от твоей сознательности. Не поймешь, что ты вампир, окажешься в _яме_. Я тебе сразу скажу - туда попадать не стоит.
      - В яму не стоит, - эхом отозвался Летягин и попробовал на вкус слова Трофима. - Только какой я вампир?. Вы же тянете у людей кровь. Можно сказать, жизненную основу.
      - Ты скользишь по поверхности вещей, сынок. Человеку всегда легче, когда у него забирают лишнюю тяжесть, избыток. Ведь берут-то не просто так, а чтобы вернуть, претворив соответственно в духовные и материальные ценности.
      Звучало убедительно. Летягин не умел спорить, однако сопротивлялся:
      - Вы можете внести инфекцию... СПИД...
      - Кто угодно, только не мы. Все организованные вампиры обязаны применять пространственную развертку доноров, то есть бесконтактный сбор кровяной массы. Все контактные способы запрещены законом, за этим строго следят. Даже за некачественную обработку, приведшую к отекам, мы строго и персонально наказываем. Это древняя и прекрасная культура общения. Вот например, Дубилова...
      - Черт с ней, - фыркнул Летягин.
      - Ты людьми не бросайся, Георгий, - строго произнес Трофим. - Ты настройся на нее, стань своим, прислушайся к тому, что томит ее сердце, чего ждет ее разум. Не распыляйся, улови главный дефицит. А потом тяни. Дай ей кусочек того, что она хочет. Хотя бы пообещай. Все это нужно, чтобы донор снял психическую защиту, раскрылся. Будьте-нате - придет волна, и донор станет доступным для кровосбора.
      - Получается, человека вы ломаете?!
      - Диалектики в тебе мало. Никто ведь не сломается, пока не захочет. Ведь донор глухо и бессловесно жаждет пожертвовать частицу от себя на мировой прогресс. Поэтому с такой готовностью покоряется вампирскому зову. Тут уж не теряйся!" Ищи более энергоемкий и менее затратный морфовариант, например, упыря зубатого, зверя-вурдалака или хомо вампирикус...
      - И где ж эти варианты сидят, почему их физики не видят?
      - У нас другая наука - вампирика.
      - А что, толстая пиявка с двумя отверстиями, это ваше достижение? ехидно спросил Летягам.
      - До такой пиявки тебе мыться и мыться, - честно предупредил Трофим. Пока что ты только потребляешь энергию и знания, ничего не давая взамен вампирскому кругу.
      - Сколько можно выпить крови у одного человека? - решил уточнить сломленный железной логикой Летягин.
      - Стоп... Еще скажи - выхлебать. У тебя речь неотесанного деревенского упыря, - укорил Трофим. - Специалисты до уровня зверя-вурдалака и выше говорят: взять валорис I. А есть еще валорис II, валорис III, фитовалорисы - из области растительных соков, и, наконец, натурвалорис... Мечта поэта, энергия, несущая планетарный, космический порядок, - Трофим умолк и несколько раз ударил кулаком по своей ладони. - И его возьмем, никуда не денется... А теперь отвечу на твой наивный вопрос. Для нас не существует понятие "можно". Нужно! Сколько организм требует, столько и нужно. Дозирование очень скоро дойдет до автоматизма... А теперь ищи, умойся. Тебя ждет роскошь человеческого общения.
      Летягин стал драить запущенную физиономию, а Трофим тем временем читал вслух из чудом завалявшегося тома "Брокгауза":
      - "Вампир, слово неизвестного происхождения..." И не стыдно им! Надо было узнать... "На Запад пришло из Германии, куда, в свою очередь, перенято было от славян..." Слышь, Георгий, все от нас тянут... "Двояко произносится: вампир и упырь..." Ну, козлы! Ведь упыри - это чистые контактники, а вампиры - специалисты бесконтактного слизывания... А вот... Мертвецы, дескать, встают из могил, высасывают кровь у спящих людей. Дешевое повидло... Думали нас унизить, а сами пообделались. Могилой окрестили девятимерную среду, в которой возбуждается волна преобразований. Стыдно! Есть прекрасное слово: "воронка". Эти грязные завистники мертвецом называют человека, пробуждающегося к новой жизни! И доноры - не спящие, а успокоенные посредством зова. Отрезать голову, пронзить осиновым колом, это они умеют...
      - Не плачьте, лучше попейте кровушки, Трофим Терентьевич, - стал утешать расстроившегося вампира Летягин. - Все утрясется, сами еще отрежете...
      2. И ОН ТОЖЕ
      Давно известно: если вы зашли в комнату, а находящиеся в ней люди резко стихли, словно выключенное вдруг радио, значит, они говорили о вас.
      Летягин еще за дверью услышал, как сослуживцы на разные лады склоняют его имя. Но дальше народная примета пробуксовала - встретили его появление не молчанием, а смехом и криками: "браво", "бис". В комнате были Лукреция Андреевна, экономист, Галина, ведущий специалист, Николай Евсеевич, начальник сектора, и некоторые другие лица.
      Когда Летягин приблизился к Николаю Евсеевичу на расстояние удара, тот встал, чтобы иметь над подчиненным физическое превосходство в росте.
      - Мы должны стремиться к выполнению плана. А вы, Летягин, уподобляетесь...
      - Тому танцору, - подсказал кто-то.
      - Тому танцору, - повторил Николай Евсеевич, - которому... - он запнулся и сел, грозно прищурив один глаз, - идите и пишите месячный отчет.
      Съежившийся Летягин жалким шагом пошел на свое место.
      Трофим уже был здесь. Под видом связиста, проводящего новую линию, он ковырялся в стенах, сыпал штукатуркой и поигрывал мягкими согласными в конце слов.
      Галина, не вставая и не поворачивая головы, сказала, в частности:
      - Летягин, я не хочу из-за вас краснеть. Я делала базовые программы, и люди могут подумать, что система не работает из-за моих ошибок.
      Лукреция Андреевна, подскочив, сказала, в частности:
      - У сектора от вас одни неприятности. Приходят люди с утра до вечера и говорят: "А Летягин обещал, обещал, обещал..."
      Летягин уже не различал слов, до него доходил только их общий смысл: не способен и виновен.
      - Ну-ка, милый, сходи до параши. А потом расскажешь, что видел, Трофим подтолкнул его к выходу. - Далеко не убегай, сейчас будет опера, это Трофим уже сказал за дверью. - Я тебе маленькую накачку сделаю, чтобы твой глаз завострился.
      Шлепнула легкая волна, Летягин заглянул в комнату и стал незримым свидетелем.
      Николай Евсеевич неустанно повторял, что не в Летягине дело, Летягин только симптом, и Лукреции Андреевне есть тут о чем подумать, Лукреция Андреевна, вы же запустили работу с клиентом, и Галине меньше бы в зеркало смотреть, для нас и так сойдет - не целоваться... Сами бы и моделировали среду, только для этого надо иметь желание и представление...
      Летягин опытным глазом приметил, что Лукреция Андреевна и Галина уже не шевелятся, остальные тупо разглядывают свои ногти или переписывают с одной бумажки на другую.
      Николай Евсеевич мягко, по-кошачьи, прыгнул к Лукреции Андреевне, впился и, делая жевательные движения, стал подбираться к яремной вене. Несколько капель валориса I слетело на пол, и он, воровато озираясь, размазал их ногой.
      - Фу, моральный урод. Взгрызся, будто в котлету, - поморщился Трофим. Позорит нас как класс.
      Следующей на очереди была Галина. Но она повела себя беспокойно. Под клыком заерзала, попыталась посмотреть, что ей мешает, долго крутилась...
      - Маленькая неряшливость ведет за собой большую ошибку, - принялся рассуждать Трофим. - Не довел ведь до полного оцепенения. Нельзя внушать донору, что он беспросветно виноват. Должна быть оставлена надежда, что в него верят.
      - Галина теперь его ненавидеть будет...
      - Что ты! Акт произошел слишком быстро. Просто при общении с ним будет возникать непонятное напряжение. Дама она нервная и этого топтуна к себе уже не подпустит... Насосался гад всех валорисов! - не без зависти отметил Трофим. - Но, кажется, недолго длилось счастье дяди Коли...
      Из смежной комнаты появился Петр Петрович, начальник отдела, и поманил к себе в кабинет Николая Евсеевича.
      - Вот она, централизация. Не для себя старался, - злорадно прошептал Трофим, - смотри, какие рожи корчит.
      И действительно - лицо Николая Евсеевича выражало "последнее прости". Летягин хмыкнул.
      - Твоя афиша не лучше была перед тем, как он тебя сегодня приголубил, напомнил Трофим.
      - Как?..
      - Уже. И так будет всегда, пока блеять не перестанешь и не начнешь рыкать в ночи. А теперь пошли к следующей двери и полюбуемся Петром Петровичем.
      Петр Петрович немало говорил о летягиновщине и сей феномен не ставил в вину Николаю Евсеевичу, но постоянный рефрен: "Вам не стоило полагаться на собственные силы, ведь и у вас они не безграничны" отражался на лице начальника сектора тенью беспомощности и покорности. Голова Николая Евсеевича стала никнуть, а нос у Петра Петровича - удлиняться и утончаться. Когда процесс увенчался созданием хоботка, на виске у младшего начальника расцвел и, тихо побулькивая, раскрылся красный тюльпан. Как большой шмель старший начальник опустил хоботок в чашечку и втянул столько крови, что стал шире в плечах, и расстегнул, отдуваясь, пуговицы пиджака.
      - Плохой солдат, а хорошо стреляет, - восхитился Трофим.
      Николай Евсеевич очнулся и, окрашенный в цвета свежего трупа, выслушал еще несколько интересных мыслей по коренному изменению работы сектора, которые не так давно были его собственными.
      Глядя на шатающегося и бредущего по коридору Николая Евсеевича, Трофим сказал:
      - Почему бы тебе не поменяться с ним местами? Не все же этим вампирам-самоучкам пустошить тебя, Георгий, Лукреции бегать в пятьдесят пять, как девочка, за счет твоей энергии, а Галине тыкать тебя в нос твоими же идеями. Она же сперла у тебя концепций на целую диссертацию!
      - Слушайте, если все - кровопийцы, то почему тянут валорис друг у друга? - спросил Летягин. - И есть ли смысл становиться в ваши ряды?
      - Смысл есть, - стал терпеливо объяснять Трофим. - Они - несознательные и неорганизованные упыри, у которых существует замеченная тобой пищевая пирамида. Да, нижняя ступень служит провизией для верхней, и так далее. Будь уверен, что Петра Петровича скоро вызовут на коврик и там отведают... Слышь, уже звонят... На эти неформальные гастрономические отношения накладываются уже формальные, документированные. Структура управления! Лабуда, одним словом. А мы, сознательные вампиры-профессионалы, создали все условия, чтобы ты вошел полноправным членом в наш вампирский круг, где валорис каждого неприкосновенен и где дозволен только один вид работы - с донорами, а доноры не являются членами круга... А теперь пошли добивать Николая Евсеевича. Он и так уже огорошен, обрабатывать его долго не надо, - и Трофим потянул Летягина за собой.
      Начальник сектора метался в курительной комнате возле туалета.
      Летягин неожиданно для себя заговорил. Растерялся, задергался, но быстро сообразил, что его языком молотит Резон. Сопротивляться было бесполезно. Резон подчинялся Трофиму.
      - Николай Евсеевич, я сейчас готовлю докладную записку от вашего имени заместителю директора по науке. В ней говорится о том, что начальник отдела систематически третирует наше подразделение, не дает ему творческой свободы и на фоне нашей подавленности создает миф о своей компетентности. Позитивная часть записки содержит предложение о выделении нашего сектора в отдел перспективных исследований со свободной тематикой. Как вы думаете, кто может возглавить этот отдел?
      Летягин заметил, как в Николае Евсеевиче происходит исполненный надежд бросок из грязи в князя, лишающий его осторожности.
      - Ну, конечно же, вы! А начальником лаборатории, вашим замом, буду я. Ваши идеи не должны пропадать, на вас не должны наживаться...
      Голова Николая Евсеевича стала клониться.
      - Вот что зов делает, - шепнул Трофим.
      - Мы будем заключать договора, будем продавать ноу-хау. Симпозиум в Италии... Бабье лето на Лозанском озере...
      Николай Евсеевич замер в полном оцепенении. Курительная комната рассыпалась, начсектора превратился в сочащуюся кровью сетку.
      - Ну все, Летягин, - пришел твой час, - молвил Трофим. - Теперь не отвертишься. Тебе его нисколько не жалко, факт. Вдобавок ты голоден.
      И Летягин все понял. Подошла волна. Красноглаз завладел его мозгами.
      Но от первого же глотка крови Летягина затошнило. Он сделал знак руками, мол, не могу.
      - Пройдет! - заорал Трофим. - Где твоя воля, спортивный характер! Вспомни Сеул, Барселону.
      Но вампир-новичок отдался конвульсиям. Николай Евсеевич тем временем открыл глаза, увидел потусторонний провал вместо лица Летягина, еще ничего не понял, но уже испугался, затряс челюстью.
      - Что будет?! - схватился за голову Трофим. - Сейчас он опомнится, взовьется, как ракета.
      Так оно и случилось. Николай Евсеевич глубоко вздохнул и заорал:
      - Убивают!
      Опытный вампир успел перехватить его за штанину.
      - Держи "корову" или ты уже, считай, на нарах! - рявкнул Трофим.
      Безучастный доселе Летягин прыгнул за убегающим начальником и, ухватив его за шиворот, попытался удержать на месте. Николай Евсеевич ловко вывернулся из пиджака и стал вылезать из рубашки. Летягин уже не знал, как его скрутить, но тут подоспевший Трофим схватил беглеца за лоб и швырнул бедолагу на пол курилки. Николай Евсеевич понял, что спасения нет, и приник щекой к половицам, кося страдальческий глаз на мучителей.
      - Прямо умирающий лебедь, - справедливо подметил Трофим и, отключив начсектора ударом ладони по основанию черепа, стал торопливо ловить сгустки крови, вылетавшие из лопнувшего запястья донора; наскоро закончив это дело, он мотнул головой. - Эй, производитель хлопот, подсоби.
      Вдвоем они посадили сверхтяжелого от бесчувствия Николая Евсеевича на стул, после чего Трофим несколько раз произнес ему в ухо:
      - Мы - твои друзья. Летягин - сама надежда, он свой человек. И еще. Откроешь глаза, только когда встанешь на ноги.
      Трофим скрылся в туалете, а Николай Евсеевич закряхтел, поднялся, потер лицо и, как после сна, членораздельно сказал:
      - Спасибо Георгий Тимофеевич, за проделанную работу. Давайте вашу записку, я подпишу. И отправляйте ее прямиком к замдиректора... У вас валидола нет?
      Летягин выскочил в коридор и устремился в обиталище сектора за помощью дам.
      Трофим взял его под руку, которую Летягин угрюмо вырывал.
      - Ну ладно, ладно, отправим туда Лукрецию, пусть пощекочет его... Меня самого чуть Кондрат не хватил... А ты хитрец, Летягин. Проверить меня, небось, хотел. Или взаправду тебе дурно стало?
      - Вас проверять не надо. Вы - гад патентованный, - процедил Георгий. А я сейчас с вами человека до инфаркта довел. Не хочу!..
      - И я тоже не хотел, а пришлось, - миролюбиво сказал Трофим. - Сегодня ты опередил Евсеича, с моей, правда, помощью, завтра опередишь Батищева, только уже сам, - Трофим посторонился, пропуская в курилку Лукрецию и Галину, - Ишь, раскудахтались... Опередишь Батищева, но перед этим обработаешь Екатерину Марковну. Обеспечишь, так сказать, тылы. Глядишь, и не страшно тебе станет. Как будет валориса вдоволь, так и заживешь по-человечески. Да, по-моему, ты все уже давно понял и просто дразнишь меня.
      - Но есть же варианты! Что-то может быть иначе!
      - Есть только вампирические варианты. Иначе только яма, окно в мир забвения. Привлечет тебя Батищев по делу Потыкина, в КПЗ придумают инструмент, которым ты Василия "откупорил", Николай Евсеевич подлечится и начнет тебя запихивать руками и ногами в любую дыру...
      - Вы - ожившие мои страхи, - вдруг вывел помудревший Летягин.
      - Мы - твой оживший разум, - отбился Трофим.
      3. ЯМА
      У двери с надписью "Екатерина Марковна Ивушкина" издергавшийся Летягин заплакал. А из-за двери послышался осторожный голос:
      - Кто здесь плачет?
      - Летягин, - сказал Летягин. - Вы меня еще помните, Екатерина Марковна? Я от вас сбежал. Теперь извиниться хочу.
      - А взятку давать не будете?
      - Вам рад бы, да нечем.
      - Верю.
      Дверь отворилась. Екатерина Марковна стояла в простом ситцевом халатике, на шее и руках проглядывали заповедные жилки.
      "Открыла дверь, хотя живет одна, - значит, зов по-прежнему инициализирует валентность", - прикинул Резон.
      "Это вам не прокуратура, где плотность населения - один мент на один метр", - заболтал Красноглаз.
      - Взятку, похоже, вам уже не собрать, - оглядев печального Летягина, сказала Екатерина Марковна. - Почему бы нам не попить чая? - И, пропуская его вперед, добавила. - А ведь, знаете, я и без звонка почувствовала, что кто-то за дверью стоит. Я всегда это чувствую. Бывает, маются под дверью и не звонят. Страшновато... Однажды я не выдержала, открыла - а там огромная собака.
      - Вы ее в следующий раз шваброй или ведром. А лучше - не подходите к двери, повесьте табличку "Трибунал". И прейскурант. Расстрел в 24 часа, расстрел на месте и так далее, - Летягин мысленно добавил: "И мне-то пуще всего открывать нельзя". - Екатерина Марковна, спасибо за то, что вы меня отстаиваете.
      - Я вас не отстаиваю. Просто мы сейчас больше человеческим фактором занимаемся.
      "Вот видите - зря надеялись на взаимоотношения. Вы ей всего лишь фактор", - обратил внимание Резон.
      "Да не теряй ты времени на эту мурку - столько зажигалок кругом ходит. Выбирай угол атаки!" - рявкнул нетерпеливый Красноглаз.
      - Екатерина Марковна, самое большое мое желание, чтобы потребовали для меня правосудия именно вы, а не кто другой. Если, конечно, я кого-нибудь выпью или ударю насмерть десятидневным сырком.
      "Странная у вас манера ухаживать, хотя кто его знает..." - растерялся Резон.
      - Не рисуйтесь, Летягин, на самом деле вы - типичная жертва. Поэтому я и позволила вам так распуститься. Но если с вами что-нибудь случится... она встала из-за стала, - я буду мстить вот этими руками, - и протянула Летягину узкие ладошки.
      - Разрешите поблагодарить, - он взял эти ладошки, похожие на лодочки, своими, как выражалась Нина, граблями и прижал к груди.
      Екатерина Марковна закрыла глаза.
      "Дядя Жора, организм готов. Блокируй пути отхода, зажимай в эмоциональный угол", - наяривал Красноглаз.
      - Екатерина Марковна, как вы отнесетесь к тому, что я могу внезапно измениться? - неожиданно спросил Летягин.
      - Хорошо. То есть плохо, - с закрытыми глазами прошептала она. Вообще-то вам лучше быть самим собой...
      Волна уже подходила. Летягин встряхнул Екатерину Марковну:
      - Вызывайте милицию! Ведь я недвусмысленно собираюсь пить вашу кровь.
      Она открыла глаза, она видела теперь все и была в полном сознании.
      "Мы пропали, - зарыдали монстры, - проклятая истеричка Летягин".
      - Нет, не вызову. Правосудие может оказаться просто машиной. Пейте мою кровь, - Екатерина Марковна расстегнула верхнюю пуговку и откинула голову назад, - и делайте это всегда, когда вам надо. Стану я заслуженный донор республики.
      - Я вам нравлюсь, - прохрипел непослушным ртом Летягин. - Не обращайте внимания. Это действие зова.
      - Нравитесь? - она рассмеялась. - Давайте же, если вы не трус!
      "Желание дамы - закон, Георгий Тимофеевич", - галантно сказал Резон.
      "Елки, первый раз такое", - растрогался Красноглаз.
      Комната пошла щелями, в нее проник сумеречный свет воронки. Летягину стало труднее стоять на ногах - на нем повис Красноглаз, тянул...
      "Прости меня. Катя, - мысленно сказал Летягин. - Они сломали меня".
      И вдруг она откликнулась, мысли передавались ему через ее руки: "Кажется, я вижу, вижу твоими глазами. Мы можем держаться. Не теряй меня..."
      И она не стала красным кустом, а он не стал зверем. А Красноглаза и Резона, двух тварей, унесло вниз.
      Вдвоем они видели загон - цепь вампиров, между которыми незрячими овоидами катались люди, пока не исчезали в чавкающей, словно живое существо, горловине. А потом воронка задрожала и рассыпалась. Летягин воссоединил взглядом комнату Екатерины Марковны и ощутил какое-то напряжение сзади. Резко обернулся...
      Крадучись, к ним подходил Трофим с выдвинутой вперед челюстью. Мгновенно лицо вампира приняло дружелюбное выражение.
      - Ай, а я хотел поиграть в "угадайку". Ну, извините, извините, я не знал, что у вас тут прорыв на любовном фронте.
      Екатерина Марковна смутилась и отошла к окну.
      Трофим вывел Летягина на лестничную площадку.
      - Ты что же, не собираешься ее пить?
      - Нет, - сплюнул ему на ботинок Летягин.
      - Тогда это сделаю я. Трофим Терентьевич всегда крайний.
      - Какое тебе дело? - с угрозой произнес Летягин. - Возвращайся к Головастику, к своему Сергею Петровичу, и скажи, пусть меня карает, но ее оставит в покое.
      - Какие мы благородные, - дурашливо залепетал Трофим, а потом басисто добавил. - Она для нас ключевая фигура. Хотя бы не мешай... Или пример Потыкина до тебя еще не дошел?
      - Значит, с ним вы поработали, - Летягин почувствовал, что у него есть сила и даже немного уверенности; сжал кулаком горсть мелочи из кармана и ударил Трофима по физиономии.
      Трофим упал.
      - Ой, выбил, паскуда, - Трофим выплюнул зуб. - Ну я тебя за то потопчу всласть.
      - Я же ваш ученик, можно сказать, - бодрясь, сыронизировал Летягин.
      - Ты плохой ученик, двоечник. А двоечников я ем.
      Рядом с Летягиным прошла мощная волна. Трофим заерзал, потом его закрутило, он прижался к перилам. Лоб поехал назад, а нижняя часть лица вперед, озаряясь охотничьим блеском зубов-кинжалов. Пиджак лопнул, как воздушный шарик, и за головой вырос здоровый бугор. Башмаки треснули, и из них показались когти, придав Трофиму немного нищенский вид. Пятки и основания ладоней оторвались от пола и стали вытягиваться, а уши, наоборот, исчезли.
      И одновременно Летягин заметил, как в преобразование Трофима из дома уходит энергия: по стенам побежали трещины, перила осыпались ржавчиной, пали, как осенние листья, куски штукатурки...
      И тут Летягин услышал совершенно незнакомый голос: "Выйди взглядом из воронки. Выше поднимись, выше".
      Летягину показалось, что он бежит, преодолевая наклон поверхности, карабкается, цепляясь ногтями и зубами за малейшую выемку. Вылез!.. Он, наконец, увидел огромное небо в фиолетовых сполохах. Хотя стены были совершенно отвесными, он летел, летел и вырвался наружу. В одно мгновение воронка стала оспинкой на поверхности текущей тверди. А он уже мчался ввысь по тоннелю, который давал ему силу...
      И вдруг - остановка. Тоннель исчез. Полет прекратился.
      Летягин ощутил новое тело и новую силу, сделал несколько шагов своими четырьмя лапами и повел рубленой мордой по сторонам. Ему понравилось.
      Воронка больше, чем когда-либо, напоминала язву. Горловина давила вечным забвением. Но страх остался за его пределами, и Летягин двинулся навстречу бездне.
      Туман, стекающий вниз, царапал и щекотал его шкуру, - казалось, это отработанные выпитые души тянутся к своему концу, еще сохраняя мысли и чувства, как свежий покойник сохраняет остатки телесного тепла.
      Спускаться по наклонной было трудно, когти стачивались о наждак поверхности. Прошел час, а может, и неделя. Оглянулся только раз: его догонял Головастик. У Сергея Петровича было червеобразное тело, которым он пользовался с замечательным умением. Именно от этого умения, а не от противного внешнего вида червя Летягина немного замутило. Однако он не мог не оценить преимущества движения по наклонной, которые имел перед ним извивающийся Сергей Петрович.
      - Не удивляйтесь, дорогой мой Летягин, тому, что я сейчас заявлю, непринужденно вступил в разговор червь. - Как пишут в прессе, меня никак не заподозришь в особых симпатиях к воронке и поощряемому ей вампиризму. Моим делом стало преодоление вампиризма через сам вампиризм. Ведь это явление могло отмереть со временем. Даже когда вы, Летягин, появились на моем горизонте, я не сразу поверил, что вы мой коллега и друг...
      - И решили сделать из меня калеку и труп. Как из Васи Потыкина...
      - Потыкин - трагический урок нам всем. Василия так горячо и искренне хотели сделать членом круга, что в пылу нетерпения обняли, так сказать, покрепче. Думали, одна-две обработки, и он, как миленький, придет к нам. Но сердчишко оказалось послабее воли. Он стал нечаянной жертвой нашей борьбы за его счастье. Ну что ж, движения вперед без жертв не бывает. Таковы условия воронки.
      - А что такое воронка, черт возьми?
      - Пространство и время встают на нашем пути, давят смертью. Воронка дает осознание новых измерений нашего существования. Вы нам подходите, Летягин, вам впору новые возможности. Ну, согласитесь, вампиризм минимальное зло. Что бы там не мололи демагоги, закон един - хочешь давать, значит, надо вначале взять. Пусть слабые занимаются мелким вампиризмом, вы, Летягин, откроете перед ними особые измерения. И тогда не пиявками и не зверями предстанут они, а существами играющей формы, проникающего духа... Войдя в камни, деревья и тварей, люди постигнут их, и не надо будет уже отнимать друг у друга кровь, мысли, чувства, - вокруг заплещется океан энергии...
      А червячок Сергей Петрович ничего оказался. Пока что он учитель, а следующим будет Летягин. Сам.
      Как приятно парить в волнах эфира... И тут что-то сокрушило его с небес на землю. Как будто двинуло сапогом. Летягин быстро сфокусировал взгляд и увидел над собой большое черное отверстие - глотку Сергея Петровича. Учитель, к своей чести, особенно не смутился, только прокашлялся и принял по-червячьи непринужденную позу. Летягин тоже не подал виду и спокойно сказал:
      - Чего-то я замечтался... Все, правда, пустое, но есть одна мысль. Ну выпьете вы весь натурвалорис Земли, а там и до Луны, и до Марса доберетесь... Но где гарантия, что вы отдадите нам, людям?
      Сергей Петрович подрагивал в матово-черном сиянии бездны. Летягина вновь шлепнуло "сапогом", и даже послышалось: "Давай же. Бей". - "Я не умею" - "Умеешь. Ты создан, чтобы поразить червя".
      Летягин понял, что должен выполнить приказ. Да он же шел к нему всю жизнь, не стал до конца ни человеком, ни вампиром. А теперь весь запас сбереженных сил просто должен вложить в удар.
      И он прыгнул на Сергея Петровича режущим зверским прыжком. Учитель мгновенно скатался в клубок, потом растекся и стал похожим на тарелку. Из нее протянулись длинные полужесткие конечности, в основании каждой замерцал фасеточный глаз, а снизу возник клюв-хобот. Шесть универсальных конечностей, тупой конический угол обзора, эффективное внешнее пищеварение.
      - Защищайтесь, сэр!
      Гигантский паук танцевал над Летягиным, орошая его потоками разъедающей шкуру жидкости из клюва и собираясь в удобный момент пригвоздить к поверхности воронки. "Не бойся, ты уже выше его, - тихий голос внятно шепнул Летягину. - Он чересчур упростился, на этом и поймаем специалиста. Не думай, как напасть. Только увертывайся. И следи за его ногами. Он должен ошибиться".
      Когда паук поспешил нанести удар, и клюв его уже скользнул по изъеденной язвами шкуре Летягина, враг на мгновение потерял балансировку, независимость ног была нарушена, что-то за циклилось в мозгу паука, и он повалился набок. Летягин тут же вскарабкался на "тарелку". Увиливая от клюва, он принялся откусывать конечности и выцарапывать гляделки. Сергей Петрович запрыгался и, едва Летягин успел соскочить с него, закувыркался вниз. Он уменьшился до размеров обычного паучка и, наконец, исчез.
      - Эй, ты, шалун. Не брызгайся. Брассом, брассом, а теперь давай лапу.
      Летягин, еще полуслепой, потянулся на свет и голос. Его поймали за запястья и рванули - колени почувствовали камень.
      Пелена спала. Парадная его дома. За локоть держит худенький старичок в шляпе кепка-папаха. А улица бурлит потоками жидкости неясного цвета.
      - Что это? - хрипло произнес Летягин.
      - То самое. Что и следовало ожидать. Прорвало канализацию плюс водопровод. Малая Албанская затоплена.
      - А Греческая?
      - Не беспокойся. Греческая тоже. И даже Румынская. Целое лето трубы меняли, ходили мы до параши в соседний микрорайон. А не успели поменять, как во время вечернего пика рвануло так на углу, что троллейбус утоп.
      - С людьми?!
      - Без. Мимо проезжала амфибия морской пехоты. Вояки граждан вытащили. Хоть нахлебавшихся, но живых.
      - А я как же? - Летягин пристально оглядел себя: в лохмотьях, грязный, злой, но кожа не зеленая, не в рептильных квадратиках, и со ртом в порядке.
      Мировая катастрофа обернулась оказией в канализации. Значит, воронка, действительно, не путь к новому миру, а лишь маленький изъян. Может, и вампиры исчезнут. Или хотя бы станет потяжелее им работать.
      - Потяжелее, пожалуй, станет. А самое главное, советую запомнить: мы все-таки никогда не бываем полностью одиноки, - и старичок зашагал по новоявленной реке, этакий аист на лягушачьей охоте.
      - Эй, погоди, дед, - спохватился Летягин. - Уж больно много ты знаешь.
      Но старенький, увы, уже скрылся в туман.
      Летягин отправился вверх по реке к родному дому. По дороге он спас тонущую старушку. Его данные записал репортер, а моряк-спаситель подарил тельняшку. "Домой иду", - коротко сказал Летягин в ответном слове.
      Возле двери Сергея Петровича лежал, положив голову на широкие лапы, дворовый пес, который приоткрыл на секунду один глаз с безнадежно грустным взглядом. На четвертом этаже Дубилова, выкатившись ненадолго из-за двери, дыхнула на Летягина горячим наевшимся до отвала телом.
      Летягин зашел в родное жилище с мыслью о лейтенанте, с заботой о стенах и потолке. Но никто не сложил его вдвое с криком "Попался, который кусался", а стены и потолок почему-то вызывали симпатию. Он не стал анализировать, почему, вместо этого нырнул в ванну. А когда вылез, то нашел свой облик впервые за много лет посвежевшим и даже более соответствующим возрасту. Надел невесть откуда взявшуюся пижаму и пошел любоваться интерьером. И вроде причин для оптимизма нет, но слышится в душе бодрое гавканье: справимся, где наша не пропадала, будь спок...
      На глаза опустилось что-то достаточно мягкое, а затылок ощутил теплое дыхание.
      Вот и все.
      Герой погорел, как и все остальные герои: Ахилл, Кухулин, Зигфрид, - от расслабления и интеллектуального минуса, который они могли бы увидеть в своем графике биоритмов. Оно и понятно: сердца даже выдающихся граждан не могут гореть с утра до вечера.
      Сейчас какой-нибудь упырек-самоучка, отковырявший на помойке маленькую вороночку, запустит зубчики в мякоть и...
      Вместо режущих плоть острых углов к нему прикоснулось нечто другое. Летягин обернулся...
      Екатерина Марковна, давно живущая в его судьбе под именами Катя и Кэти. Ему даже захотелось, чтобы нашелся все-таки завалящий упырь, который покусал бы его, а она закрыла бы раны своими источающими сладость пальцами. Но тем не менее Летягин счел нужным сказать:
      - Екатерина Марковна, ввиду прекращения действия зова произойдет активизация подсознательного отвращения ко мне как лицу, совершавшему вампирические деяния...
      - Ну что вы меня за какую-то обезьяну считаете, - обиженно прервала его женщина. - У меня все сознательно.
      - Что вы, какие-то обезьяны в прокуратуре не служат, - на всякий пожарный случай стал оправдываться Летягин.
      - А я уже не работаю в прокуратуре. Подала заявление. Вот, три дня, пока ты в яме сидел, самочинно вела следствие по твоему делу, - она незаметно для себя перешла на "ты".
      - Ну и как? - забеспокоился Летягин.
      - Полностью невиновен. Участковому Батищеву объяснила ситуацию - он замазался и, по-моему, больше возникать не будет. И последние твои отгулы сумела оформить повестками в нашу контору.
      - Постой-ка, - сообразил Летягин, - про яму и все такое ты тоже знаешь?
      - Тут на днях один старичок нашел меня. Как он выразился, через тебя, Георгий. Некоторые тонкости разжевал. Из тебя, меня, еще кое-кого состоит "сторожевая цепь", спасающая остальных от ямы. Мы - иммунная система, вроде того. Когда погиб твой друг Потыкин, чуть все не пропало. Старик много чего наплел...
      - Да чего об этом думать. Ты лучше извини меня, я ведь тебя заморочил своими страхами.
      - И у меня страхов немало было: все поровну.
      - Но я всем тебе обязан. Катя. Когда ты меня поняла, то дала мне энергию вместо их чертова валориса. А кто я для тебя? Пришел, как написано где-то, во тьме, что язва, а со мной легион бесов.
      - Я везучая. Даже на легион бесов нашелся один порядочный человек.
      Ему все равно показалось, что она шутит.