Шизонт становится источником агрессивных гамет, которые способны активно поглощать и переформировывать нашу организованную материю, могут также оставлять в ней свои управляющие гнезда и очаги. Нитеплазменное существо проникает в наш мир благодаря хрональным каналам. И с этим мы вполне способны бороться, обрубая, спутывая и закорачивая их. Страшнее другое: плазмонт скрыт от нас, он обитает в сырой материи и способен там организовывать новые реальности, которые могут незаметно окольцовывать и быстро подменять собой целые фрагменты нашего мира. И нам не успеть...
      В мое ментальное поле, предъявляя приоритетные коды доступа стремились проникнуть свежие сообщения и не желали сбрасываться на решение в резидентную кибероболочку. Опять невеселые вести. Соединение сатурнянских кораблей выдвигается в пограничный сектор 14Ю-39, в его составе три тяжелых крейсера. Ушел со своей базы на Гиперионе сатурнянский линкор класса "Фудзияма" - похоже, курс взят к астероидной группе "троянцы". Но возможно это только отвлекающий маневр. В любом случае нашей ганимедской базе пора заняться развертыванием веерной обороны. Вдобавок потеряна связь со всеми зондами-разведчиками, висящими непосредственно над кольцом Сатурна по обе стороны от эклиптики. Наверное, сатурняне потихоньку и разом сшибли их. Разведывательная информация поступает только с маломощных капсул глубокого проникновения, вся она настолько отрывочна, что не удается слепить единую картину по передвижениям вражеских бортов. Вот потому-то они столь скрытно покидают места постоянного базирования. А до Земли, скорее всего добираются, развертывая мощные хрональные каналы. Вернее Плазмонт их проводит по своим каналам-щупальцам, и это можно назвать образцовым симбиозом. Наше военное командование должно немедля кинуть несколько разведывательных дивизионов на воссоздание цепей слежения над плоскостью эклиптики, а для начала хотя бы заняться хрональным сканированием... И еще мне совсем не нравятся взаимоотношения между "Алеф" и "Бет". Похоже бюрократическая конкуренция становится слишком нездоровой. Не исключено, что какие-то бетовцы пошли на прямой контакт с нитеплазменным демоном. Впрочем, какой там контакт. Он берет за душу всех, кто ему поддается. Ладно, с бетовцами потом разберемся, каким-нибудь деликатным бюрократическим способом...
      Итак, мы уже в курсе, что плазмонт не един, он множественен, особи имеют разную степень разумности и агрессивности, но при этом все они сообщаются по нитеплазменным каналам, проходящим вне нашего мира и образующим сеть. Победить сатурнянского демона может лишь другой плазмонт, притом дружественный нам и вообще свой в доску. Однако, прежде, чем он дозреет, его почует божок с Сатурна, подчинит или поглотит. У нас нет времени на долгое выращивание и дрессировку искусственного плазмонта... Но если в него внести, как матрицу развития, пси-структуру человека, тогда разумность и сопротивляемость нашего выродка вырастут резко, скачком. Что, если все-таки попробовать Ф.К123 на роль матрицы для Икс-структуры?
      Однако Катерине такой вариант не придется по вкусу... А почему это потолок проливается дождем? Я просыпаюсь?
      БЛОК 13. ПРОСНИСЬ - ОБВОРОВАЛИ
      (Помехи. Настройка канала. Четкий прием. Дуплекс)
      Как, я опять - Фома К123? Не хочу быть Фомой, мне начальником больше нравится... И все-таки я - обычное подмастерье тринадцатого ранга, расходный материал. Поэтому я на койке в штаб-квартире Технокома, жду начала очередного опыта. Аз есмь клон К123, который якобы особо приспособлен к борьбе против Плазмонта. Да, вивисекторы уже отложили в сторонку сэндвичи и достали свои скальпели и зажимы. Видимо, когда я впилился в стенку тоннеля и валялся в отключке, меня подсоединили к резидентной кибероболочке Технокома. Я имел честь видеть виртуальный сон [технический термин, означающий глубокое погружение в виртуальный мир], в котором считал себя начальником Технокома. Причем это было сделано не ради прикола, а лишь для того, чтобы я осознал громадье замыслов генерального коллеги и сложность ситуации - ведь и сатурняне, понимаешь, наглеют на глазах, и подчиненные от рук отбились. После оказания столь высокого доверия я в дальнейшем, само собой, буду действовать без выкрутас, с чувством долга и большим энтузиазмом. И умру за Техноком с улыбкой на устах.
      Итак, мне предстоит с надлежащим усердием исполнить задание космической родины - стать сильным и умным плазмонтом. Но не тем плазмонтом, который против нас, а тем, который "за".
      АРХИВ II
      Боль и страдание являются неизменными
      спутниками бесконечной войны форм и основой
      совершенствования.
      Невидимый Пророк, Итог Молчания
      Сидела старуха в Железном Лесу
      И породила тем
      Фенрира волчий род;
      Из этого рода
      Станет один
      Мерзостный тролль
      похитителем солнца.
      Прорицание вельвы
      БЛОК 14. СНОВА О ПОЛЬЗЕ ЧТЕНИЯ
      (Четкий прием. Симплекс)
      "Пацаны, мы нехило знаем историю 21 века, так называемую эру Солнечной Системы, когда сыпанули, как из рога изобилия страшненькие сюрпризы и неприятные диковины.
      Однако в нашей башке засели лишь те события, которые случились после войны "грязных ног". Она стала для нас точкой отсчета. Тогда бубухнуло криминальное городское "дно", обернувшись скопищем бандгруппировок. К ним присоединились толпы обездоленных и озлобленных, короче урки непричесанные, которые вместе со своими шмарами и детишками рванули из перенаселенных скудных стран к сытой жизни. У них были чумовые паханы, что поставили на террор и прочий беспредел. Кое-какие диктаторские режимы вложили в руки всего этого хулиганья сверхмодерновые и вдобавок портативные средства поражения: ракеты, бинарные газы, ядерные боеприпасы, штаммы патогенных микробов. Мировое "дно" замахнулось на то, чтобы стать мировой "крышей" во всех отношениях, поэтому упирало на идею Джихада и Исламской Революции: карающий Бог поможет-де перевернуть мир и почистить фраеров-безбожников по части деньжат, побрякушек, баб, домов и прочего барахла.
      Солдафоны развитых стран, намастачившиеся на борьбу с бронетанковыми дивизиями противника, стали метать икру, когда началась партизанщина и прочий террор. Месяцами шла мочиловка, бои то затухали, то вспыхивали по новой, десятки городов были раскурочены, тысячи и тысячи народа врезали дуба. Когда война стихла, даже последний лох стал въезжать, что человек не способен по-умному управлять сам собой и все руководство было передано информационным технологиям.
      Информационные технологии, то бишь кибероболочки, помогли народу скинуть все заботы. Облегчившись, человек разумный в два счета стал неразумным чуркой, который был на полную катушку использован доселе неизвестными паразитами - плутонами и мегавирусом Плазмонтом.
      Когда информационные технологии на Земле были загашены, то народ перестал подмахивать паразитам, однако одичал и вся история пошла почти с нуля.
      В Космике информационные технологии были взяты под крутой контроль. Удовольствие оказалось дорогим - человек в натуре оказался операционной системой, монстром без чувств и привязанностей. Душе сделалось паршиво и она потянулась к Вере, но огребла "подарок" в виде темной языческой религии. Полномочным богом сатурнян стал недавнишний паразит - Плазмонт.
      Где причина такой лажи, нам не врубиться, пока не крутанем колесо истории еще взад.
      Рубеж девятнадцатого и двадцатого веков. Повсеместно подходит капец дикому варварству, темным суевериям, неприглядной нищете, эпидемиям от чумы до сифилиса, кошмарной смертности. Никто уже не устроит нарочитые пирамиды из черепов на манер раскосых академиков Чингисхана и Тимура. Отрешенность выходит из моды, миллионы людей заканчивают ковыряться в носу и встревают в исторический процесс.
      Но заодно им уже не нужна вера в единого Бога. Милости, которая покончит с нуждой, бескормицей и прочей невезухой, они ждут теперь от промышленности, науки, государства, класса. Ну и дождались - пол ста лет не прошло, как миллионы людей обчищены, подведены под расстрел, жмурами сделаны за ради промышленности, науки, государства, класса, а Милости все нет. Двадцатый век получил под занавес "грязноногую" войну, где вера в Единого стала вертаться обратно, однако с обликом все более жутким. Теперь уже не Милости ждали от Бога, а кары, отмщения и прочего зажима.
      Однако в том, что благостная Вера приказала долго жить, сами религии тоже крепко виноваты. Они напрасно давали знать, что Милость получит каждый, кто не залетел по статье, то бишь заповедь не нарушил. Народ не находил подтверждений тому, что в случае смирения и покорности догмам будет все тип-топ и привяжется хорошая жизнь. Единственную милость, которую он наблюдал - это немилость по отношению к иноверцам и еретикам, и то если собственноручно устроит им резню. Под конец он решил, что церковники ему лапшу вешают и отказал им в десятине. Но обернулось это тем, что в дурные мозги стали легко западать всякие языческие соблазны и жестокие культы, отчего народу казалось, что притулился к чему-то крутому и великому.
      Короче, к концу двадцатого века особи homo sapiens так и остались в куче своей мелкими крысятниками, без внутренней свободы и силы духа, потому-то и получили по рогам при встрече с Будущим.
      Вот почему новой религией большинства землян стал аятолльский Ислам, извращенный в культ Немилостивого Бога.
      Вот почему паразит и хищник Плазмонт заделался подателем Милости для тысяч и тысяч слабосильных душ по всей Космике."
      Анонимный пользователь сетевого эфира. Самостоятельная
      передача, 2075 г., округ Тарсис, префектура Марс.
      Сообщение терминировано службой "Бет".
      БЛОК 15. НИКТО НЕ ЗАМЕТИЛ ПОТЕРИ БОЙЦА. СЕНТЯБРЬ 2075 г.
      (месяц фруктень 10 г. от Св.Одервенения.)
      (Помехи. Настройка канала. Четкий прием. Симплекс)
      Сановный муж Одноух катил в стольный град из подначального Березовского воеводства. Путь лежал по Новому Теменскому шляху, где было нестрашно, даже в сей предвечерний час, буде на землю уже легли длинные тени. Потому и охрана большая не требовалась - токмо два десятка ратников. Головы воров и татей были насажены на колья, каковые отмечали версты дабы служить назиданием любому, кто поддастся бесовскому искушению. Много усилий было положено, дабы конец поставить вольному перетеканию народа с места на место, поскольку "жидкое" состояние рождает тягу к воровству и татьбе. Теперь почти не осталось бесполезного, праздного и вредного люда, каждый ноне прикреплен к правильному месту: крестьянин к земле в своей деревне, дворянин и стрелец к своему полку, казак к своей заставе, ревнитель веры к своему приходу, мастеровой и подмастерье тащат свое тягло в посаде. Даже купец, искони подвижный человек, прикреплен повинностью к определенному пути и товару и посему обязан отчет держать перед приказными дьяками, како на таможнях, так и в родной слободе. Всякий должен утруждать себя пред лицом государя, дабы мог Пресветлый за всем пригляд держать и правильное руководство иметь.
      Одноух удовлетворения ради вспоминал, насколь удачно исполнял он поручения государевы в своем воеводстве - скорый суд над бродягами и разбойниками чинил; подати брал и с сохи, и с лавки, и с короба, и с быка, и с барана, и за проезд через мост, и за переправу через реку, и за стакан испитой водки; сторожевые полки исправно содержал, гоняя дворян на ратную службу, и не давая боевым холопам почивать спокойно; мосты да дороги ладил и вовремя починял - так что по ним и волосатый слон гульнет, не порушит; зерно в казенные житницы засыпал; что положено в столицу отсылал, сколько надо на голодный год оставлял; остальное давал на пропитание дьякам, служилым и холопам. Да еще превратил вотчины князя Березовского и прочих изменников в образцовые казенные поля. Не со стыдом воевода появится пред очи государя.
      Одноух отпил из жбана с пивом, с кряканьем закусил хреном... и почувствовал недомогание в животе своем - неприятную тяжесть, напор гнилых ветров и шевеление дурных веществ. Он махнул рукой дьяку, сидевшему рядом на низкой скамеечке, тот проворно высунулся в окно возка и крикнул кучеру, чтобы остановился - господину сойти надоть.
      Одноух спустился по мигом приставленным ступенькам, зыркнул по сторонам и вперед - шагах в десяти подле обочины шелестели малиновые кусты, поглядывая веселыми темно-красными глазками. Туда воевода и направил стопы свои, оставя легкую летнюю шубу на куньем меху в руках у холопа. Несколько ратников двинулось было следом, но Одноух обронил, не оборачивая головы: "А вот глупости не надо. Человек хочет, чтобы никто у него над душой торчал."
      Воевода, хрустя сучьями, протиснулся вглубь кустов, и когда воинов не стало видно, спустил порты, сел орлом, сунул в рот несколько сочных ягод и опростался. Сразу стало хорошо и приятно...
      Неслучайно взгляд его притянулся к поросли свежей травы - та яркая была, словно лучезарная и как будто звала его к себе. А что ежели ею подтереться? Воевода поднялся, со спущенными портами засеменил к яркому травяному пятну, оказался посреди его и тут... провалился. Как в котел каши, в болотную жижу, в выгребную яму. Он и вякнуть не успел, как у него в устах будто кулак застрял. Жижа вся состояла из мышц мощных, она скручивала воеводу, сдавливала словно целая толпа заговорщиков, оттягивала голову, пережимала выю как злоумышленник. Одноух почувствовал, что тает, пропадает почти без боли, инда перестают слушаться одна за другой, и ноги, и руки, засим растекаются объемное брюхо и широченная спина. Гуща залепила очи, воевода еще успел почувствовать, как она проливается в череп, спокойно помыслил: "А что хоронить-то будут?", и перестал быть...
      Ратники, вволю надымив своими чубуками, смекнули, что больно долго их господин изволят отправлять надобность. Начальник отряда и два десятника осмелились зайти в кусты, дабы проведать сановного мужа, и изрядно удивились. Воевода лежал со спущенными портами совсем без чувств в луже какой-то грязи - где угадывались и истлевшие тряпки, и даже человеческие кости. В лице его и кровинки не было. Воины крикнули лекаря и он, немало помучившись, привел-таки высокого начальника в правильное чувство. Тот сел и долго, распахнувши рот, глядел вперед себя безо всякого смысла. Затем непослушным ртом произнес: "Княже Эзернет, это я - холоп твой, Страховид" и наконец позволил отвести себя к возку...
      А где-то не слишком далеко шествовал по тропе другой странник - в посконной рубахе и портках, в драной серой рясе, накинутой сверху, каковая выдавала некогда бывшее у него духовное звание. На правом плече у расстриги сидел большой ворон, впрочем пернатый мог перебраться на шапку или на суму. Мог такоже взлететь, и, нарисовав пару кругов, усесться обратно.
      В очередной раз прочертив воздух, ворон словно бы принес какое-то известие скитальцу, тот сошел с тропы, пробрался сквозь поросль молоденьких ив и оказался возле реки.
      Там с десяток деревенских мужиков заканчивали ладить ладью - тесали последние досочки под гребные колеса, тончили прямую сосенку, дабы сгодилась под мачту, вили из пеньки веревки под ванты, сшивали парус из кусков холстины, разогревали смолу, собираясь законопатить щели.
      Несколько мгновений мужики, слегка повернув головы, как бы нехотя смотрели на внезапно появившегося странника, но тут ворон бодрым начальским голосом пробаял:
      - Здравствуйте вам. И рты-то позакрывайте, а то мухи туда нагадят.
      Оттого мужики засмеялись, а самый рослый и плечистый из них даже снял с головы шапку.
      - Экая знатная вошь у тебя из волос выпала, - сказал скиталец.
      - Да ты чего брешешь, самая разобыкновенная вошь.
      Тем не менее мужик заглянул в шапку и тут же свесил челюсть на грудь. Постояв так, выудил из головного убора большого жука, который вроде был сделан из единого куска серебра, однако еще перебирал лапками и шевелил крылышками.
      - Фокус-покус, егда завод кончится, паки поверни ключик у него в попе, - объяснил расстрига. - Вы скажите, мужики, зачем лодку ладите?
      - Будем зерно на казенную мельницу возить по воде, как повелел воевода Одноух. Там дьяк привоз учтет и подать возьмет - а дома у себя молоть запрещено, во "избежание укрывательства хлебных припасов". Сие наставление нам староста передал, а он ездил в городище, чтобы на майдане перед приказной избой послушать глашатая. "Кто не слышал, тот виноват", так было сказано.
      - А дальше мельницы проплыть можно? - вопросил скиталец-расстрига.
      - Как же, проплывешь. У нас путевая бумага токмо до Оттоки, где запруда устроена, - сказал другой мужик, мелкий и сильно усатый. - А ты, коим образом, мил человек, странствуешь?
      - Своим соизволением, на пердячем паре, господа мужики, вкруг городищ и больших слобод, мимо дозоров и разъездов, что устраивают черные стражи, воеводские стрельцы и прочие мракоделы. Вы отвезите меня хоть до Оттоки, а за сей добрый поступок оставлю вашей артели такого вот жука. И еще немало фокусов покажу.
      Деревенские люди замялись, пока самый рослый, почесавши затылок, не молвил:
      - Взять с собой можно. Только в пути не шибко высовывайся, лучше даже рогожкой прикройся, а то лихой человек тебя заметит и настучит, куда надо. Тебя в острог уволокут, да и нас батожьем накажут... Звать-то, как тебя, вольный скиталец?
      - Меня прозывают Фомой, а вот эту пернатую тварь - Сашей.
      К полудню лодка была закончена, мужики столкнули ее в воду, одни стали парус поднимать и направлять его гафелем, другие поставили лапотные ноги на педали гребных колес, третьи принялись отталкиваться от речного дна шестами, ну а мелкий, сильно усатый мужик уселся к кормилу.
      Вскоре лодка достигла деревни, где уже были построены сходни, протянувшиеся над прибрежными камышами. Почали подъезжать телеги с хлебом, запряженные поджарыми ездовыми свиньями. Деревенский люд, выстроившись цепочкой, принялся из рук в руки передавать мешки, кои укладывались, в конце концов, на днище лодки. За какой-нибудь час суденышко была загружено, осело в воду, изрядной работою шестов выведено к речному глубоководью, по коему предстояло плыть дальше.
      Ворон потешал мужиков советами насчет правления лодкой, а скиталец Фома прямо из-под рогожи травил байки про то, како бедствуют бесы в преисподней. Что плавают они-де на кораблях-мракорезах и прислуживают им живые куклы, что жгут друг друга издаля огненным чиханием и обращают в лед хладным пыхтением, а мужик с бабой передком не трется, а посылает к ней крылатый хер. Чему селяне несказанно удивились, поскольку и обычный-то хер спокойно в штанах не сидит.
      А вот, когда стали подплывать к запруде, то рослый мужик, что стоял на носу, приметил малахаи и кафтаны воеводских стрельцов, разместившихся на мельнице.
      - Ты вот что, распоп Фома, - сказал он, - ложись-ка под хлеб. Эй, Пахомыч, Фердинант, Макдональс, раскидайте там мешки подле мачты и, как упрячется гость, снова уложите сверху в два ряда.
      Мужики споро выполнили работу и скиталец-расстрига исчез под многопудовым грузом, лишь ворон его остался сидеть на топе мачты.
      Ладья причалила к мельничной пристани и тут стрельцы, вопреки обычному, встали рядышком и принялись наблюдать за разгрузкой хлеба.
      - Эй, Денисыч, сразу признавай, никого не прячешь ли? - обратился стрелецкий десятник к рослому мужику.
      - А зачем мне такое нужно, я что порядка не знаю? - скучным голосом отозвался селянин.
      - Ты вон те мешки, что возле мачты уложены, не забудь перетаскать на мельницу.
      - Да нам перекусить пора, начальник, с утра не евши.
      - Я те дам перекусить по соплям. Заканчивай сперва дело, едок.
      Завершающие мешки были подняты со днища ладьи и тут раздались крики. Голосили и мужики, и стрельцы. На днище виднелась голова, остальное же тело уже разошлось на ленты, кои протягивались сквозь невидимые щели вниз. Вот и голова располосовалась, чтобы протащиться, как и все остальное, меж досок. Последним наблюдался нос, каковой несколько раз подпрыгнул, расплелся и пропал.
      - Глянь... аах... плывет зараза, - раздался потончавший голос стрельца.
      Неподалеку от борта лодки, сквозь воду, стало заметно тело. Кто-то без толку стрельнул из пищали. Но когда дым рассеялся, "заразы" и след простыл, видно заплыла под пристань, а там и вовсе подалась в нужную ей сторону. Настало тягостное молчание, нарушаемое громким граем куда-то летящего ворона.
      - Кто это был, гнида? - стал подступать десятник к Денисычу. - Кто, отвечай, сгною.
      Денисыч же будто весло проглотил.
      - А никого и не было, - вмешался мелкий мужичок. - Привиделось. Вам с перепоя, а нам с устатку и не евши. Ну, можа, водяная свинья проплыла.
      - Ты что мелешь, сам свинья! - заверещал десятник, а потом остыл и замолк.
      "В самом деле, - рассудил он, - скажешь, что упустил бродягу, так начальство и морду наверняка набьет, и может сослать на пограничье, под ордынские пули. Доложишь, что имел дело с нечистой силой, то ревнители веры за меня возьмутся, станут пятки поджаривать, дабы узнать, не вошел ли я с ней в сношение."
      А тем временем в кармане у взопревшего Денисыча щекотно заелозил лапками серебряный жук.
      - Вкушающий золото и драгоценности ждет тебя, - объявил царедворец с кукольным личиком и не без труда распахнул расписную тяжелую дверь.
      Одноух перенес толстомясое свое тело через порог, коснулся лбом изразцового пола, как того требовало придворное вежество и, поднявши глаза, встретился с пронзительным совиным взглядом царя.
      Пресветлый принимал воеводу в небольшой Яшмовой Палате. Его будничный наряд составлен был из длинной рубахи китайского шелка, широкого хитона, расшитого золотой да серебряной нитью и обсыпанного яхонтами, а также шапки-мономашки с изображением крестного древа на маковке. Трон стоял в углу на возвышении, исполненном в виде жены-львицы с очами из оникса. Кроме Макария и Одноуха в палате было токмо два дворцовых гвардейца из караула, старший думный дьяк и писец.
      Из сей палаты сановники и царедворцы выходили либо обласканные, либо никто их больше не видел и не слышал. Гулял слух, что на каменном полу имеется потайной люк, и ежели царь обопрется ногой на лапу женольвицы, то отворится колодец, каковой поглотит повинного человека. При падении оный злодей не разбивается, упав на груду тряпья и хрупких костей, но внизу в подземелье проживает стая волков - изощренных мучителей. Или же семейство коркодилов. Или же вообще неведомые чудища.
      - Ну, давай, Одноух, рассказывай, чем прославил свое воеводство?
      - Исполнял твою волю, надежа-государь, об чем тебе прекрасно известно из моих донесений.
      Как показалось внимательному царю, что-то новое засквозило и голосе, и во взгляде боярина.
      - Ну-ка, проверим, как исполнял. Словно муха сонная или со рвением ума и бодростью духа. У нас тут каждый твой чих сочтен и записан.
      Думный дьяк раскрыл книгу в толстом переплете из коркодильей кожи поверх обложечных досок и стал зачитывать мерным голосом:
      - В Березовском воеводстве недоимки в прошлом годе составили пять тысяч целковых, в столичные хранилища не прибыло зерна супротив условленного количества - двести тысяч пудов, холстины - пятьдесят тысяч аршин, пеньки - семьдесят тысяч аршин, меда - восемь тысяч ведер, пива тысяча бочек...
      - Так ить, засуха была и недород, селяне слезно у меня просили корма дать, дабы скотину не резать, - стал сопротивляться Одноух. Однако царь свел брови свои, образовав грозные морщины на лбу.
      - Не противься и не перебивай, когда тебе человек правду говорит. Впрочем, хватит о том. Ты мне лучше скажи, мастер срамных дел, отчего у тебя в воеводстве волхователи один за другим резвятся, смущают народ, учат неповиновению?
      - Да будет угодно великому царю послушать меня. Я в прошлом годе семерых волхователей и ведунов споймал и казнил лютой смертью, в нонешнем - еще трех. Всех предавал искусным пыткам, чтобы в своей волшбе признались и покаялись. Я... я новую казнь изобрел - закачивание воздуха мехами через заднепроходное очко до полного разрыва окаянного преступника.
      - Волхвов принародно казнил, изобретатель? - с лукавством вопросил царь, немного поддавшись вперед и прищурив глаз.
      - Принародно, великий царь, - радостно подтвердил воевода и осенил себя знамением крестного дерева.
      - Значит, дал им покрасоваться напоследок. Да еще диспуты с ними, лицемерами, устраивал, тщась свою ученость показать. Тоже прилюдно. И что показал? Сквернавцы и кощунники ересь свою в чистые головы втюхивали с твоего произволения и наглядно доказывали преимущества дьявольского умствования. Оные злодеи ведь кажным словом, кажным своим действом в соблазн вводят неискушенного человека... Гордыней и надменством отличился ты, воевода. Одни хоромы твои чего стоят, каковые ты отгрохал на Выселках, хозяйствуешь там словно в имении своем, горничные девки толпами бегают, всех ты их перепортил, козел, страстям своим низменным потакая. Говорено же было, что нет у тебя своей земли в воеводстве, а просто обозначены поля и выпасы, с коих тебе кормление идет. И жить тебе надлежит в казенном доме, каковой выделен в городище для таких как ты, царских слуг...
      Думный дьяк не раз наблюдал подобные сцены. Дело быстро кончалось тем, что разъегоренный воевода ударялся в ноги царю и, пуская сопли из носа, просил помиловать его, не сечь повинной головы и дать только срок на исправление всех дел.
      Однако Одноух не ударился в ноги. А наоборот с предерзостью огрызался, не замечая как пошли наливаться красным щеки государя. Даже попрекал Пресветлого. Дескать, нехорошо, что молоть зерно дозволено на одних только казенных мельницах. Вследствие сего селянин не возжелает хлеба растить больше, чем необходимо для прокорма семьи и немногочисленной скотины. Оскудеет, мол, и осунется оттого Теменская земля.
      Царь вдруг перестал хмуриться и как будто возбудил в себе веселие.
      - Лукавишь ты, Одноух. От одного только казенного помола не оскудеет Теменская земля. И обязанность сия лишь малая добавка к тому порядку, который я устраиваю в своей Теменской вотчине. Но аще порядок мой неумен, все мои деяния тщетны и радею я о пустом, так чего ж ты... - щеки государя совсем уж набрякли от крови, - так чего ж ты, таракан запечный, раньше об том молчал? Спокойно небось принимал ласку и кормление из моих рук. Или кто-то тебе шепнул, что боятся царского праведного гнева тебе не стоит, поскольку Пресветлый уже не жилец на сем свете? Ты, сдается мне, с волхователями столковался, кудесники поборают тебе. Замыслил ты подобрать скипетр и державу, выпавшие из моих ослабевших рук!..
      Крик государя оборвался на полуслове, зато Одноух с воплем исчез во внезапно открывшемся колодце. Немногие знали, что существует не только подземелье, куда падают осужденные царем на растерзание, но и оконце, через которое Макарий мог подсматривать за мучениями. Однако на сей раз пресветлый царь не потешил себя зрелищем. Подсматривать он любил только за тем, как отдают концы его личные вороги, немало досадившие ему, особливо пока он был маленьким и слабеньким царевичем. А Одноух просто рассердил его своей жестоковыйностью и вызвал выплеск гнева; с утра-то еще зуб елдырил, немало досаждая государю. При иных обстоятельствах дело могло ограничиться лишь вправлением упрямых мозгов воеводы.
      Надежа-царь кабы пожелал, то увидел бы, что Одноух, хоть и упал в колодец, прямо на хрупкие костяки былых жертв, однако не поломал ноги и не поранился. И прянувшая к нему стая волков-палачей вдруг замерла. Не впился серый вожак в пах жертвы, не стали терзать жилы человека молодые волчары.
      Дело в том, что не человеком пахло от сброшенного в колодец, а чем-то совсем незнаемым и страшным. Инда вожак заскулил и подался назад. Тут упавший вдобавок изменил свой облик и... встала голова молодого воина на грузное тело воеводы, и улыбнулись глаза, которые некогда принадлежали верному слуге князя Березовского - Страховиду. Потом еще раз произошла перемена обличия - и рожа лютого кромешника Демонюка слепо глянула в полумрак подземелья. Вожак еще сдал назад. Но тут увидел, что перед ним лежит туша барана, из вспоротой шеи коего еще стекает кровяная струйка. Кровь пахла как кровь, даже еще лучше и ярче, запах предсмертного пота резко проникал в нос и наполнял волчьи жилы сладострастным трепетом. Зверь рванулся вперед и запустил трехдюймовые клыки в брюхо жертвы. И тут другие звери увидели, как их вожака поглощает мертвый баран - прямо подвижным животом своим, который был подобен водовороту. В него канула вначале волчья голова и толстая гривастая шея, потом передние упирающиеся лапы. Матерый хищник вдруг резко изнемог и оставил сопротивление, лишь по подергиваниям задних лап приметно было, что живой он еще. Вскоре вожак полностью скрылся в брюхе барана и ненадолго там все успокоилось, ежели не считать мелких сокращений. Волки, трусовато припадая задом к земле, подползли ближе, но внезапно баранья туша просто расползлась и из кучи требухи вновь восстал вожак, только весь облепленный слизью и дрожащий.
      Вначале не пахло от него как от собрата-волка, и стая никак не могли признать в нем своего предводителя. Потом привычный запах возвернулся, однако недоверие сохранилось. Стая угомонилась и как встарь признала первенство старого волка, егда он задавил своего непокорного племянника.
      По Новотеменскому шляху нескончаемой чередой тянулись к стольному граду повозки, телеги, кибитки, запряженные ездовыми свиньями и быками те своими скотскими мозгами хорошо знали обязанность и понимали дорогу, потому не нуждались в управлении и понукании. Самое время было урожай сдавать, месяц фруктень заканчивался. Холопы, отряженные воеводами, и крестьяне, отпущенные старостами, везли в Теменск хлебное зерно, всякий овощ, мед, соленые огурцы и капусту в бочках, моченые яблоки и клюковку, сало в шматах, обернутых тряпками, клети с гусями и говорящими воронами, бутылки с пиявками. За телегами брели тучные коровы, круторогие вожаки-бараны подгоняли стада овец, хотя и разумели, чем завершится сей поход в одну сторону. Цепочками брели таежные великаны - рыжие волосатые слоны. К ним порой привязывали мохнатых носорогов - сей мощный зверь только в близком присутствии слона смирнел и терял свое обычное упрямство. По обочинам гнали единорогов и барадов - некоторых, самых норовистых, со спутанными передними ногами. Гордые животные то и дело останавливались, тщась ущипнуть редкую травинку и почти не обращая внимания на погонщика (лишь твердая рука воина-наездника сможет полностью укротить их).