Чует мой ослабленный напрасными знаниями мозг, что Афанасий и Люденс хоть в разную дуду дуют, а делают одну музыку.
      Только что пришло распоряжение Волевахи: передать Прозорова в отдел ОРИС. Как бы не погубили его там. Одна надежда на Тристана. Тьфу, какой еще Тристан, неужто и я глупостью заразился.
      13
      ИнТ Когнитивной Топологии
      Служба безопасности
      6/9/32
      Зам.Нач.СБ майор-инженеру Макдоналдсу Рубакину
      от сержант-техника Сав.П.Прозорова
      Дорогой коллега.
      Зря мы на коня-огня бочку катили, без него бы нам несдобровать. Тристан в виде птахи по имени Феникс проник в палаты к Кощею, то есть Афанасию-Афанасию, и начал рассказывать о новом способе достижения бессмертия. Не засовывать смерть в какую-то ненадежную иглу, а просто умереть и родиться вновь, в молодом теле со свежей головой. Пока Кощей, наконец, догадался, что это не то, что ему нужно, я Марью Моревну выкрал. Сели мы на коня, она на переднее место, за уздечку, я на заднее за шпоры и нагайки (управлять животными еще не умею). Скачем. К нам еще Тристан третьим присоединяется. Ничего, скачем дальше. Потом еще несколько десятков беженцев из Кощеева царства к нам в седельные сумки садится. А мы скачем и скачем. Но Кощей нас догоняет. Догнал. Тут конь бьет его стопудовым копытом в лоб - злодей падает без чувств. Непонятно только, зачем мы убегали. В общем, отправили мы всех по домам, Марью-царевну, кстати, на этом самом коне. Предварительно обменялся я с ней признаниями в любви и верности на срок в ближайшие три года. После того пошли мы с Тристаном куда глаза глядят и, наверное, заблудились. Плутали по дальним и ближним царствам, время все растягивалось, как жевательная резинка, и стал один день дежурства как год. В некотором царстве государстве объявились вдруг у меня отец-старик, мать болящая, да пятеро братьев и сестер, и все есть хотят. Просят у меня кто огурчика, кто хлебушка, кто яблочко и называют меня единственной надежей. Хотел я плюнуть на них да идти своей дорогой, а потом чувствую, не выйдет - совесть меня закушает. Попрощался я с Тристаном и остался один - вокруг одни заботы, будто и не сказка вовсе. А делать я ничего, как следует, не умею. За что ни возьмусь, сразу испорчу. Наконец, один добрый человек посоветовал мне: "Единственное, куда тебе еще осталось пойти, так это к колдуну, он научит большому делу за здорово живешь, и потом навсегда ты и твоя родня сытно харчить будут да чисто ходить." Думать тут нечего, пошел к колдуну в ученики - хитрую науку узнать. Принял меня ведьмак любезно, начал мне преподавать, магическое управление зверями и людями сия дисциплина называется. Да все надоумить пытался, что даже такой смерд, как я, может стать хозяином собственной судьбы, и никакие помощники и волшебные вещи мне не понадобятся, все они принадлежат не моему сюжету. Дескать, немного подрасту я в моральном и колдовском отношении, и уже сам буду чужие судьбинушки определять от колыбельки до домовины. Ведь человек сюжетно устроен просто и обязан быть кем-то одним: или Иванушкой-дурачком, или царевичем на царской службе, или самим царем, или, например, работным человеком. Когда я все это научусь насквозь проглядывать, то буду примечать, где и какие сюжеты пересекаются, паче того, знать буду, как из одного в другой человечка перебросить, да так быстро, что он и почесаться не успеет.
      Вот поднаторел я немного в азах, стал приходить с учителем на базарное место. Там обернусь чем подефицитнее, хорошей свиньей или конем, даже книгой, а он продаст меня по цене, рожденной изголодавшимся спросом. Но на полпути к месту хозяйственного использования превращусь обратно в исходный продукт и, пока покупатель зенки протирает да на чертовщину сетует, исчезаю в кустах. Бывало, пытались меня задержать, мол, хоть беса домой притащу, чтоб не заругали. Приходилось оборачиваться совсем уж ненужной вещью, для свинолюба книгой, а для книголюба свиньей. Итак, занимался я подлогом и экономическими преступлениями, причем совершенно легально - если не хочешь, то не бери. Я, конечно, спрашивал у учителя, когда кончится обман, который мы называем колдовством и хитрой наукой. А он отвечал, что вырученные от так называемого обмана деньжата притекают и к моей холодно-голодной родне. Действительно, из этой песни ни полслова не выкинешь. Иногда я пытался аккуратно намекнуть, пора-де подзаняться такими снискавшими печальную известность колдовскими технологиями, как мгновенное перемещение в тридевятое царство-пространство, превращение обычной воды в биологически активную, живую, сворачивание дворцов и ему подобных учреждений в золотые яички, то бишь энергоемкие овоиды. Учитель же вежливо и терпеливо объяснял, что незачем впустую надрываться и забирать энергию у природы-матушки: эдак, чего доброго, и земле с моретрясением случиться могут. Ведь кто надо, по вполне естественным причинам может оказаться в тридевятом, а то и в тридесятом царстве, у кого-то само собой останется от дворца одно яичко, не обязательно даже золотое. Мол, даже на базаре не делался я натуральной свиньей, а лишь представлялся ей нуждающимся, как мимолетное виденье. Превращаться нет резона, только запускай давно существующие в природе сюжеты, обостряй их или втравливай а них незадействованных граждан на уровне персонажей. Втолковывал он мне, втолковывал, пока я не стал различать в нем давно знакомые черты. Эх, раньше бы догадаться, что колдун - это Виктор Люденс, игрок-победитель. А когда и он разобрался, что я его раскусил, то крепко предупредил: из его высшей школы уходят только вперед ногами. Есть такая вот у нее особенность. Опуская излишние, скажу лишь, что до конца года произошел у нас с колдуном судебный поединок, как говорится у местных, "поручили себя тяжущиеся правде божьей и попросили поля". А по-простому, сделал я попытку побега, за которую, как вы помните, у колдуна принято было отправлять в холодную. Случилось так.
      Продал он меня на рынке в роли жеребца, а я взял и не вернулся. Ускакал конь рощицами да перелесками. На коня нашелся серый волк. Видит конь, что смерть на хвосте, вместо него появляется медведь-шатун, хочет волка душить. Тут на место волка лев появляется, смело идет на медведя.
      А дальше сюжет за сюжетом, как в калейдоскопе. Я ведь тоже не зря у него колдовские секретные рецепты потихоньку из стола выуживал. Полетел ввысь гусик, а за ним рванул по небу сокол-сапсан. Гусик последовательно оборачивался ершом, бобром, кабаном, битюгом, перстнем. Ну и погоня не отстает. Из сокола получилась щука, потом крокодил, саблезубый тигр, мясник, директор магазина, по-местному купец. Торговый человек проник к очередной царевне, на пальчике у которой, по очередному сюжету засел перстенек. Отдай, говорит, красавица, мне свое украшение. И царевна не продешевила, обменяла перстень на натуральный товар - соболью шубку, которая, как и любое колдовское изделие с маркой "Новинка", немного погодя превратилось в дворницкую куртку. Но и с украшением не все, выпало оно из передающей руки и стало стайкой блох, совсем уж из другого сюжета. Купец оборачивался псом, хамелеоном, спецом-блоховыводителем и всех паразитов поймал, за исключением одного. Тот сидел на спине у царевны, которая, следуя за своей курткой в другой сюжет, стала дворничихой. Блоха вдруг перекинулась милиционером - разорвался весь наряд у дворничихи до неглиже, кинулся неутомимый сыщик вдогонку за спецом, арестовывать за работу без патента. Убежали они далеко. Там еще долго гонялись друг за другом, превращались в самое разное и даже в одно и тоже. Был сюжет, где учитель долго читал лекцию, в которой убеждал своего ученика дать себя проглотить, для своего и общего блага. Случилось и так, что начальник отдела стал сержантом, а сержант - начальником отдела, потом каждый вернулся на свое место, но долго не мог разобраться: за что и с кем он все-таки борется. Наконец колдун нашел сюжет, в котором он обернулся чудом-юдом, пасть от земли до неба, ни проехать, ни пройти, а ученик всего лишь ветерком. Тот гулял по пасти, но никак не попадал в "черный ящик" к большому мастеру своего дела. Наконец, разинутая пасть стала намного больше мастера, и тогда ветер, проскочив между зубов, так дунул со стороны спины, что чудо-юдо вывернулось наизнанку. Когда удалось вернуться не слишком доброму волшебнику в человеческое обличье, в качестве осложнения наступила у него, а вернее, уже у начальника отдела Люденса, путаница внутренних и внешних ощущений. Однако, будучи ученым до мозга костей, он по-прежнему прибегал к обобщениям и стройным выводам из них. В результате плодотворной деятельности была создана политэкономия желудка и философия заднего прохода. Кстати, и у сержанта (чуть не забыл, что это я) не обошлось баз проблем. Он стал чаще говорить "мы считаем" или "мы требуем", наверное, под впечатлением блошиного периода своей биографии. На этой печальной ноте кончается мой рапорт. Дорогой коллега, оформляйте мне отпуск с учетом сверхурочных, еду жениться на Марье-царевне. Надо еще свидетеля Тристана найти и свидетельницу Изольду, без них никак.
      12/9/32 Майор-инженер Рубакин. Рапорт рассмотрен, письмо прочитано.
      Рапорт отправлен на реагирование подразделениям, письмо положено в сейф... Чего это я сказанул, так все же быть не может. Надо собраться, подобраться, волю в кулак, кулак еще куда-то. Жениться он действительно уехал, только не на царевне, а на Марии Тимофеевой. Что сталось с этой верной прислужницей дома Люденсова?.. Афанасий-Афанасий6 конечно, безутешен, и чего-то синяк у него на оба глаза растекся. Дар Веттер изучает айкидо. Люденс после последнего семинара подвергается скрытому допросу и скрытому медобследованию, которое может перейти в открытое. Он заявил перед всеми учеными Института, что сюжетная тактика устарела. Надо не разрабатывать схемы поведения, а полностью отменить их. Моделировать лучше сам организм, например, его собственный. Создать бессмертную копию размером с игровое царство. Поток информации в такую модель должен имитировать реку ощущений от органов чувств и информационный химизм поступающей внутрь пищи. Аналогового отражения требует информация идущая и из организма, включая путь-дорогу к прямой кишке. Чем это не политэкономия брюха и философия задницы? Ученые смешались, все, кроме Мережко, он ласковым, но безучастным взором смотрел издалека, из той невероятной дали, где нет нарождающегося и умирающего, верхнего и нижнего, правого и левого, истинного и лживого... Может, мы, действительно, существовали и существуем не по своим сюжетам. Мережко и ему подобные тешили себя хозяйничаньем над судьбами электронных персонажей. Люденсу этого показалось мало, он сделал персонажами нас, пристегнул к программным модулям всех, от Прозорова до Алексеева Комарова. И стали мы получеловеки, ушедшие от своей жизни в обслуживание вычислительной среды и игроков-победителей. Что не очень обидно: не одна, так другая среда будет на шее висеть, а игроки - те же персонажи, хоть и могущественные: кощеи, колдуны. Кажется, среда нам даже милость теперь оказывает. Люденс своим беспрерывным сплайсингом в экваториальной области устроил круговерть из сюжетов и игровых схем, да получил по балде от "Глобпака". Гиперкомпьютер переорганизовался, устранил источник нестабильности. Хаотические на наш взгляд сплайсинговые вихри в высоких широтах - это уже его работа. Чтобы возмущений и флуктуаций меньше было, он нам помог: дал каждому право на собственный сюжет-судьбу. А для наглядности пристегнул некоторых наших товарищей к своим модулям. Самоорганизация, адаптация - процессы чисто технологические, но "Глобпак" показал отнюдь не железное хайло. Под видом обаятельного Тристана он вывел Прозорова из хитроумных схем Люденса по отлову Мережко и превратил исполнительного унтера в душу живую; он вернул зрение Марии Тимофеевой, он дал убежище даже изрядно нагрешившему Мережко, через этих людей он разговорил и меня. Можно ли утверждать, что в любой открытой схеме с большой долей хаоса в недрах рано или поздно родятся способности к целенаправленному поведению, разумность? А потом еще и душевность например, на уровне конечных во времени, но насыщенных глобальной информацией элементов. Наверное, нельзя, даже постыдно для такого охранителя научных устоев, как я. Правда, я ливером чувствую, что в случае с человеческой стаей произошло именно так. А на свете все происходит не однажды.