– Итак, господа, я очертил вам круг тем, которыми мы займемся в ближайший месяц, – сказал лектор. – Какие вопросы?
      Он уперся руками о кафедру и строгим взглядом осмотрел аудиторию.
      – Разрешите, сэр? – руку подняла девушка, сидевшая за столиком в первом ряду.
      – Разумеется, мисс…
      – Сара Бартоломью, сэр. Вот у меня записано: «Пятое Небо, как стержневое понятие космогонических концепций древних ацтеков.» Я не ошиблась? Пятое, а не седьмое?
      – Пятое Небо – это то место, где мы с вами обитаем, мисс Бартоломью, – улыбнулся лектор. – Есть у него и другое название: Пятое Солнце, или Солнце Движения, Наоллин. История Вселенной, господа, делится на пять великих Солнц. Первым было Солнце Ночи, оно изображалось в виде головы кошки и воплощало царство безнадежности. Вторым было Солнце Дыхания – чистый дух, возрождающий жизнь. Затем Солнце Огня и Солнце Воды. Надеюсь, вы понимаете, что все это миф, современная наука несколько по иному видит возникновение нашего мира.
      – Профессор, а когда Вы расскажете о каком-то там Змее? – спросил пухлый круглощекий коротышка, помещавшийся возле окна. – Я, кстати, люблю драконов. А Вы верите в драконов, профессор?
      – Ваше имя, юноша?
      – Джек. То есть Джон Ким, а что?
      – В следующий раз шутить будете в коридоре, мистер Ким. Что касается Крылатого Змея или Кецалькоатля, Змея-В-Перьях, то этот персонаж – центральный в цикле наших лекций. Он присутствует во всех культурах Центральной Америки, – Кукулькана на языке майя, Кукумаца на языке киче, – так что мы уделим ему достаточно внимания. И самому божеству, и жрецам, носившим то же имя. В качестве дополнительного материала могу рассказать вам также о географии земель, составлявших владения Крылатого Змея. Удивительные страны, господа…
      – Я знаю, – кинул реплику студент из средних рядов. – Разрешите, сэр?
      – Вы уже что-то знаете? – широко улыбнулся лектор. – Прошу вас, сэр.
      Студент встал.
      – Я там был. Ну, в этой долине. У моего отца в Мексике ранчо есть. Пирамиды видел, «проспект мертвых», мне очень понравилось…
      – Пирамиды Солнца и Луны?
      – Наверное.
      – Завидую вашему отцу. А вы, значит, решили учиться у нас, мистер… э-э…
      Студент почему-то покраснел.
      – Я хочу сначала стать историком, – ответил он невпопад, зато с неодолимой силой искреннего упрямства. – На юридический я потом пойду.
      – Да-да, любопытно, – согласился лектор. – Юристом вы обязательно станете… Итак, еще вопросы?
      Студент, отец которого имел ранчо в Мексике, все не садился:
      – Вы сами были в тех местах, профессор? Вы ведь археолог, я прав?
      Аудитория зашумела. Было ясно, что эта тема интересует присутствующих гораздо больше, чем мифические Солнца и драконы, придуманные невежественными индейцами. «А правда, что вы все лето в джунглях воевали?» – послышались возгласы. «Он только что с самолета, и сразу на лекцию, точно тебе говорю… А зимой он из Магриба привез Коран, который еще Харун-аль-Рашиду принадлежал… А теперь вы куда поедете, профессор?» Лектор снял очки, молча подошел к окну и замер, долгим взглядом изучая проснувшийся университетский городок. Его лицо отвердело. Что он видел в этот момент, было неизвестно, но аудитория вдруг стихла, замерла вместе с ним.
      – Разрешите, сэр?
      – Да? – спросил лектор.
      Сара Бартоломью встала.
      – Не могли бы вы нам рассказать… – звонким голосом отличницы начала она.
      – Да? – повторил он, не оборачиваясь.
      – Извините, пожалуйста, – тихо сказала девушка и села.
      – Я был южнее, – неохотно сообщил он, поглаживая свежий шрам на щеке. – В Гватемале.
      Студенты вновь ожили.
      – На каких раскопках вы работали сэр? – включился в беседу следующий собеседник. – На могильнике или на городище?
      – Я был не на раскопках. Расскажу как-нибудь в другой раз, договорились?
      – Я уже ходил в экспедицию, в июле нанимался, – с гордостью сказал студент. – На Эри ходил. Думал, меня на расчистку поставят, а в результате два месяца отвалы просеивал. Говорят, вы что-то интересное привезли, профессор?
      Лектор медленно, тщательнейше поправил широкополую шляпу, ладно сидевшую голове, – он вел лекцию, не снимая головного убора, – после чего развернулся к своим ученикам.
      – Милый юноша, вы собираетесь стать действующим археологом?
      – Да, сэр.
      – Тогда рекомендую вам никогда не задавать подобных вопросов.
      – Спасибо, сэр.
      – А сколько за это платят? – тут же заинтересовался кто-то.
      – Некоторые платят за это жизнью, – буднично ответил профессор.
      Наступило общее молчание. Громко скрипела авторучка: мисс Бартоломью что-то аккуратно записывала.
      – У меня вопрос, – нарушил тягостную паузу пухлый малыш Джон Ким, он же Джек. – Вернее, проблема.
      – Разумеется, юноша.
      – Я ведь тоже стану археологом, как вы.
      – Не рекомендую, – улыбнулся профессор. – Это чертово занятие не любит веселых людей, а вы, судя по всему, веселый человек. Впрочем, отговаривать также не смею.
      – Я следующим летом обязательно поеду в экспедицию, только пока не понял куда. Поэтому я и хотел спросить. Вот мне предлагают подержанный «Айвер Джонсон», парень один продает. Как вы думаете, а?
      – Револьвер «Ай-джи»?
      – Ну, да.
      – Добротное оружие. Подражание системам Смиту-Вессону, если вы не знаете. Почему бы не приобрести оригинал?
      – Дорого, сэр.
      – Действительно, проблема, – хмыкнул лектор. – Я вас очень хорошо понимаю, мистер Ким. Можете принести мне покупку, я проверю, что вам подсунули. Но, конечно, не на занятия. Найдете меня в кампусе.
      Из задних рядов раздался голос:
      – А вы сами какой револьвер предпочитаете, профессор?
      – Кольт, – сказал профессор. – Только Кольт.
      – Недавно Смит-Вессон изобрел новый револьвер, называется «Магнум». В тридцать пятом году. Калибра только какого-то странного – 0.357 дюйма. Между прочим, жуткая штука, слыхали?
      – Во-первых, не револьвер, а патрон «0.357 Магнум», который на самом деле 38-го калибра, во-вторых, отнюдь не господа Смит и Вессон из Спрингфилда его изобрели. Да, согласен, патрон мощный. Но и модель револьвера под него слишком тяжела. И рукоятка мне не нравится, щечки какие-то нелепые…
      – Вы отрицаете научный прогресс, профессор? – со сдержанным ехидством поинтересовался прыщавый наглец, сидевший под портретом Вашингтона.
      – Я отрицаю модные веяния, мистер… впрочем познакомимся позже. Мода – удел слабоумных. Я уверен, что новоявленный «Магнум» не проживет и десятка лет, а если вы не согласны, то лет через пятнадцать мы можем вернуться к этому разговору.
      – Да разве Смит-Вессоны делают у нас в Иллинойсе? – удивился кто-то.
      – В штате Массачусетс. Там тоже есть город Спрингфилд, к вашему сведению.
      – Какое оружие лучше брать на раскопки, военное или гражданское? Мы вчера спорили насчет «Бульдогов»…
      – Кольт, – твердо повторил лектор. – Сорок пятый калибр, ударно-спусковой механизм двойного действия, откидывающийся барабан, одновременное экстрактирование гильз. Что еще нужно? Это – Америка.
      Придерживая шляпу, он неспешно спустился с кафедры к студентам и дружелюбно улыбнулся:
      – Занятные, прямо скажем, у вас вопросы. Мы в свое время больше латынью увлекались. Латынью, музыкой, велосипедными прогулками… Какие еще темы интересуют будущих историков, помимо культуры доколумбовой Америки?
      Встала хрупкая симпатичная девушка и, трогательно смущаясь, сказала:
      – Я понимаю, сэр, для археолога главное – это умение выжить в любых ситуациях: в джунглях, в тайге, в пустыне. Нужно уметь маскироваться, оборудовать жилье, добывать пищу, как животную, так и растительную, изготавливать инструменты из подручных средств. Скажите, вы этому где учились, в армии?
      Профессор сразу посерьезнел.
      – Обязан вас разочаровать, милая леди. Главное для археолога – знать. А для этого прежде всего нужно уметь работать с архивами и в архивах, точнее, не работать, а выживать – очень точно вы сказали, именно выживать. Но не в джунглях, а в библиотеках. Терпение и знания, друзья.
      Аудитория расцвела противными скептическими улыбочками.
      – Вы с чем-то не согласны, господа?
      – Если не владеешь, например, техникой борьбы без оружия или разным там холодным оружием, можешь не выходить из библиотеки, – пробасил мускулистый крутоплечий здоровяк.
      Аудитория покивала, целиком согласная. Профессор вновь потрогал шрам на щеке – шрам явно саднил, чесался, мучительно напоминал о себе.
      – Надеюсь, вы понимаете, что рукопашному бою учатся не на обзорных лекциях по языческим культурам, – устало возразил он.
      – Я в спортзал буду ходить, – хрупкая девушка до сих пор стояла. – В группу женской самозащиты. Потому что ужас как не люблю револьверы…
      – Покупай пистолет, – посоветовал неугомонный Джон Ким. – Кстати, профессор, я забыл у вас спросить – почему вы не пользуетесь автоматическим оружием? Кольт ведь пистолеты тоже делает.
      – Некоторые мои проблемы совпадают с вашими, – улыбнулся тот краешком рта. – В частности, финансовые. Пусть пистолеты покупают владельцы многочисленных ранчо в Техасе, Гондурасе или Саудовской Аравии. Простите, мисс, вас перебили.
      Однако девушка уже села.
      – Главное – это сила, – вместо девушки продолжил крутоплечий знаток. – Атлетическая подготовка. Чтобы мышцы были, как железо в спортзале… – он непроизвольно напряг руку, превратив ее в шарнирное шаровидное соединение, и победно спросил. – Я прав, сэр?
      Профессор мягко прохаживался по рядам.
      – Как вас зовут юноша?
      – Боб Макроу, сэр.
      – Лично я предпочитаю бокс, дорогой Боб, – он пожал плечами. – По-моему, человечество пока не придумало ничего лучше бокса, по крайней мере, в обсуждаемой сфере деятельности. Вы, юноша, знаете, что такое апперкот?
      – Подумаешь, апперкот! – басовито фыркнул Боб.
      – Смотрите, мисс, это я для вас говорю, – повернулся профессор к девушке. – Точнее, показываю. Апперкот делается вот так, снизу вверх, – он медленно показал, – снизу вверх, снизу вверх… Запомнили? Если вы попадете таким образом Бобу в подбородок, обязательно снизу, под зубами, он наверняка грохнется в нокаут. Достаточно минимального усилия. Если сбоку в челюсть, то нужно ударить посильнее, но тоже много силы не требуется. В скулу лучше не бейте – только раззадорите его. Бейте первой, мисс, неожиданно и желательно точно, и скептически настроенный к боксу Боб никогда вас не забудет. Если, конечно, очнется.
      – Очнусь, без проблем… – помрачнел студент.
      – Вы правы в одном, господа. Ради торжества научной истины приходится иногда делать так, чтобы зубы оппонента стукнулись о его же ноздри.
      – Чтобы зубы стукнулись о шляпу… – отчетливо прошептал кто-то.
      Профессор круто развернулся.
      – Кому не нравится моя шляпа? – упруго спросил он.
      Ответом была тишина. Невинные взгляды застенчиво уткнулись в учебные столы. «Чего это он?» – зашелестело по аудитории. «Он никогда не снимает свою шляпу, представляешь!» «Врешь!» «Чтоб я доллар потерял!» Тогда профессор подошел к столу спортсмена Боба и попросил с обманчивой кротостью:
      – Встаньте, прошу вас.
      Тот почему-то испугался:
      – Это не я.
      Но просьбу выполнил.
      – Как вы полагаете, мистер Макроу, какое чувство нужно испытывать к своему сопернику, чтобы победить его? К своему смертельному врагу?
      – Ну, ненависть.
      – Неправильно. Нужно испытывать нежность, где-то даже любовь. Только так можно слиться с ним в одно целое, понять его мысли, только так можно заранее узнать, какое действие совершит ваш соперник в следующий момент. Вам тоже не нравится моя шляпа?
      – Нет, сэр. То есть да. Ну, не в том смысле, что «нет, не нравится», а в том, что «да, нравится».
      – Будьте искренни, юноша. И смелее. Попробуйте сбить шляпу с моей головы на пол, прошу вас.
      Студент стоял, не двигаясь, глаза его растерянно бегали по аудитории. Он был выше профессора почти на голову.
      – Ну же, не бойтесь. Доверьтесь своим желаниям.
      Студент неуверенно взмахнул рукой, пытаясь зацепить головной убор своего собеседника, и промахнулся.
      – Что вы как мочалка на веревке, – спокойно сказал профессор. – Еще раз, пожалуйста.
      Молодой человек попробовал еще раз – резко, в полную силу. Но почему-то опять промахнулся. Потеряв равновесие, он едва не кувырнулся через свой же столик.
      – Что здесь происходит? – раздался удивленный возглас.
      Дверной проем занимала туша декана.
      Аудитория молчала.
      – Итак, что происходит? – повторил вопрос декан. – Я спросил вас, доктор Джонс.
      – Мы разбираем некоторые из ритуалов древних ацтеков, – как ни в чем не бывало сказал лектор. – Например, Танец Ветра – ритуал, в конце которого танцору отрубали сначала руки, затем голову.
      – Я был в коридоре, ждал, что вы вот-вот закончите занятие, но потом решил зайти, – неприязненно объяснил декан. – Сожалею, если помешал. Когда освободитесь, профессор, зайдите ко мне в офис, неожиданно возникло очень важное дело.
      Гость торжественно покинул помещение.
      – Действительно, я вас слегка задержал, – лектор посмотрел на часы. – Сейчас закончим. Простой эксперимент, который мы провели с мистером Робертом, надеюсь, убедил вас, леди и джентльмены, в моих чувствах ко всем вам. Мне помогла нежность. Надеюсь также, что и преимущества бокса теперь не вызовут у кого-либо сомнений. Но все же хочу в заключение повторить вполне очевидную мысль. Вы, как я подозреваю, несколько превратно представляете себе работу археолога. Романтика наших поисков, друзья, совсем не в том, чтобы опередить всех и найти клад, а в том, чтобы опередить всех и первому найти истину.
      Он возвратился на кафедру и надел очки.
      – Ну что ж… Поздравляю всех присутствующих с началом учебного сезона. Рад, что вы успешно решили проблему оплаты обучения и проживания в кампусе. До встречи в следующий раз, господа.

      Истории бывают короткие – длиной в одну человеческую жизнь, и длинные – в одну бесконечную ночь. Истории бывают смешные, страшные и странные, добрые и злые. Наконец самое главное – они бывают достоверными и придуманными.
      Эта история – настоящая.
      В самом деле, что может быть естественнее? Был сентябрь. Ветреная чикагская осень, когда с Мичигана приносит по утрам гадкую муть, состоящую из остатков тумана, перемешанных с пароходными отрыжками, когда чудовищная громада Трибюн-тауэра прячется в тяжелом небе, когда даже особняки «Золотого берега» и негритянские трущобы «Бронзового города» объединяются в тщетных попытках стряхнуть струпья умершего лета.
      1938-й год. Тревожный 1938-й. Благодаря мучительным усилиям властей, Чикаго забыло кровавые беспорядки, случившиеся в день поминовения год назад, когда рабочие «Рипаблик стил» сцепились с полицией. Благополучные, казалось бы, Соединенные Штаты Америки, едва оправившись от Великой Депрессии, вновь неудержимо скатывались к кризису, вдруг перестав реагировать на «новый курс» президента Рузвельта. Окончательно погасла еле тлевшая мечта о грядущем Просперити . Совсем недавно, в мае, Конгресс создал новую комиссию – по расследованию антиамериканской деятельности, – призванную хоть как-то улучшить состояние духа нации. В комиссию, разумеется, вошли компетентные и морально безупречные политики. В остальном же мире вообще черт знает что творилось. Страшная война в Испании, аншлюс Австрии Германией, претензии Германии на чешские Судеты, невероятные по масштабам и обвинениям судебные процессы в Москве, расчленение Китая японскими войсками…
      И настроение у профессора Джонса было под стать времени года. Вернулся из экспедиции, потеряв двоих друзей, истратив чужие деньги, а привез только никчемную керамику да нефритового каймана. То есть практически вернулся ни с чем. Что может быть естественнее? Профессор Джонс был невезучим человеком – уникально, фантастически, неизлечимо невезучим. По крайней мере, сам он в этом нисколько не сомневался. И просьбу декана заглянуть в офис факультетского руководства он воспринял соответственно – с пониманием, с мудрым спокойствием. Очередная неприятность? Что ж, ему не привыкать.
      Декан встретил его сидя. Впрочем, на мгновение приподнял тучное тело – вежливости ради.
      – Откровенно говоря, – решительно начал он, – мне кажется, что вы даете студентам слишком уж спорный, непроверенный материал, доктор Джонс.
      – Почему непроверенный? – возразил Джонс, без приглашения подсаживаясь к столу. – Уверяю вас, я объездил всю Месоамерику…
      – Вот именно, доктор. Ваш курс составлен на основе собственных исследований. Когда вы намерены опубликовать их, чтобы все было, как положено?
      – В течение двух-трех месяцев.
      – Через два месяца я вынужден буду навести справки в университетской типографии, как вы выполняете свое обещание.
      – Вы позвали меня, чтобы обсудить программу моего курса? – прямо спросил доктор Джонс.
      – Что? – спохватился декан. – Ах, нет, конечно. Хотя, если снова быть откровенным, насчет вашего курса у меня есть определенное беспокойство. Вероятно, мне следовало бы поинтересоваться, сколько лекций вы намерены прочитать, прежде чем в очередной раз исчезнете.
      Профессор Джонс грустно улыбнулся:
      – До конца семестра в моих планах нет ничего, что могло бы вас огорчить.
      – Хотелось бы верить. Знаете, мы тут здорово поволновались из-за вашей задержки, уже всерьез подбирали замену. Не сочтите за резкость, но сказать вам кое-что неприятное я все-таки должен. Видите ли, доктор… То, что прощалось вашему отцу, может не сойти с рук Джонсу-младшему, вы меня понимаете?
      – Не нужно называть меня «младшим», – сдержанно попросил гость.
      – Почему? – искренне удивился хозяин кабинета. – Боже мой, Инди, ну почему вы этого так не любите? Ваш отец – большой ученый, что всем прекрасно известно, точнее сказать – был большим ученым, и я не вижу причин, которые мешают вам добавлять к фамилии гордую приставку…
      – Джонса-младшего нет, – раздельно произнес гость, рывком встав. – Равно как и «старшего». Я – Джонс. Просто – Джонс. Послушайте, шеф, неужели меня вызвали ради того, чтобы отчитать, как мальчишку?
      Декан также встал и застегнул все пуговицы своего пиджака:
      – Собственно, вас вызвал не я, доктор Джонс. Меня просили передать, что вас срочно ждут у ректора. Пришли какие-то господа, очень похоже, что из полиции, они хотят с вами побеседовать.
      – Срочно, говорите? – хмыкнул Джонс. – Если ректор спросит, где я так задержался, я непременно перескажу ему наш разговор.
      – У вас неприятности, доктор? Зачем вы могли понадобиться полиции?
      – У меня все о'кей.
      – Значит, не хотите объяснить мне, в чем дело? – спросил декан, пристально глядя в лицо подчиненного.
      Пришла очередь удивляться Джонсу.
      – Мои неприятности, а они у меня, разумеется, есть, никаким образом не связаны с полицией.
      – Надеюсь, на факультет не ляжет пятно, – вздохнул декан. – Очень надеюсь, доктор Джонс. Иначе даже и не знаю, что с вами делать…
      Гость молча повернулся, сделал несколько шагов и оставил кабинет хозяину.
      В коридорах было тихо: шли занятия. «Срочно…» – думал профессор Джонс, перемещаясь по свежевыкрашенным магистралям главного корпуса. "Терпеть не могу всяких там «срочно»… – размышлял он, приветствуя попадающихся навстречу коллег. «Полиция…» – катал он языком во рту малоприятное слово. «Терпеть не могу полицию…»
      В самом деле, зачем он понадобился полиции? С этой грозной инстанций у него вроде бы не должно быть точек пересечения. А может, господа вовсе не из полиции? – похолодело у профессора в груди. Может, они из налоговой инспекции? Вот некстати! Впрочем, господа из налоговой инспекции всегда некстати. Неужели что-то связанное с магрибским проектом? Вот ведь не везет…
      В офисе ректора его действительно ждали. Два человека – в штатском – энергично поднялись ему навстречу, а ректор с облегчением сказал:
      – Это он, господа.
      Итак, их было двое. Один – щуплый лысоватый блондинчик, похожий на всех американцев сразу. Неопределенного возраста, впрочем, ближе к зрелому, чем к молодому. Второй – баскетбольных габаритов дебил, очень напоминающий какого-то актера – из тех, что играют вышибал в увеселительных заведениях. Очень веско они выглядели, дополняя друг друга, как огонь и вода, как свет и тьма, как жизнь и смерть. Налоговая инспекция такими компаниями не ходит, – мельком подумал вошедший, – так что опасения были напрасны…
      – Вы Генри Джонс? – первым заговорил маленький. Очевидно, главным был он.
      – Доктор Индиана Джонс. К вашим услугам, господа.
      Крепыш вопросительно оглянулся на ректора:
      – Мне нужен профессор Генри Джонс, сэр, – он заглянул в записную книжку и добавил. – Исторический факультет, кафедра индейских культур. Работает у вас такой или нет?
      Ректор вдруг засуетился – как-то сразу, неподобающе:
      – Боже мой, это он и есть! Видите ли, в силу определенных причин, неизвестных мне, но, вероятно, вполне уважительных, доктор Джонс не любит имя «Генри», – руководитель университета растерянно улыбнулся.
      – Так-так, – покивал головой человек. – Значит, второе имя – «Индиана»… – он сделал пометку в своей записной книжке. – Индиана – это по названию штата, мистер Джонс? В моих сведениях указано, что вы родом из Старфорда, штат Иллинойс, 1898 года рождения, в двадцать пятом году окончили чикагский университет, остались здесь же работать, получили магистра, затем доктора… Мои сведения точны?
      – С вашего позволения, я сохраню в тайне, откуда взялось имя Индиана, – сухо известил доктор Джонс.
      – Сохраните в тайне? – неприятно удивился человек. – Зачем? Впрочем, ваше дело. Итак… – он вновь оглянулся на ректора.
      – Да-да, – сказал тот. – Вы, полагаю, простите меня, господа, но я вынужден ненадолго отлучиться. Работа, знаете ли, не ждет.
      Он удалился. Доктор Джонс посмотрел ему вслед и спросил:
      – Вы из ФБР, что ли?
      – Сержант! – не потрудившись ответить, маленький кивнул своему дебилообразному спутнику. Тот, ни слова не говоря, переместился к выходу, выглянул в коридор, затем прикрыл дверь и застыл по стойке «вольно». Он жевал резинку, отрешенно двигая челюстями.
      – И чтобы никто не вошел, – распорядился главный. Вдруг протянул руку доктору Джонсу, широко улыбнувшись. – Здравствуйте, профессор. Извините, что пришлось таким вот образом вас побеспокоить. Дело в том, что у нас есть к вам вопрос чрезвычайной важности.
      – Вы из ФБР? – повторился Джонс.
      – Военная разведка. Подразделение «Сигма» при ВВС. Я – руководитель подразделения майор Питерс. Уильям Питерс, сэр. Итак, к сути, мистер Джонс.
      – У нас есть разведка? – по-детски заинтересовался профессор археологии. – Здесь, в Штатах?
      – Нет сомнений, – серьезно ответил майор Питерс. – У немцев – РСХА, у русских – НКВД, а у вас есть мы. Присядем, пожалуй.
      Разведчик естественно и непринужденно сел за стол ректора. После чего продолжил:
      – Нас интересует вот что. Когда вы в последний раз видели профессора Иглвуда?
      – Кого? – не понял Джонс.
      – Иглвуда. Насколько нам известно, вы его ассистент. Или, по крайне мере, были его ассистентом, не правда ли?
      – Я? – спросил Джонс, недоуменно вскинув брови. Даже пальцем указал сам на себя – для ясности.
      – Вы хотите сказать, что наши сведения не точны? – неодобрительно нахмурился разведчик.
      – Не знаю я никакого Иглвуда, – Джонс также нахмурился. – Я давно вышел из возраста, когда был чьим-то ассистентом. Я, мистер Питерс, работаю на себя, ассистирую себе и одновременно руковожу сам собой. Темы моих исследований совершенно самостоятельны, это всем известно, уверяю вас.
      – А в прошлом? Вы упомянули, что все-таки были в том возрасте, когда…
      – Хотя, постойте, – сказал Джонс. – Существовал такой человек. Но это попросту невозможно, – добавил он и засмеялся.
      – Я вас слушаю, продолжайте.
      – Каково полное имя вашего «профессора Иглвуда»?
      – Абрахам Иглвуд.
      – Абрахам? – челюсть Джонса на мгновение отвисла. – Но ведь Эйб… В общем, здесь какая-то ошибка, майор.
      – Может, и ошибка, – согласился разведчик. – Ошибки иногда случаются в нашей работе.
      – Во-первых, Эйб давным-давно умер, еще до того, как я родился. Во-вторых, этот человек не имел никакого отношения ни к археологии, ни к университетам, ни к науке вообще. Собственно, первого вполне достаточно, чтобы я не мог с ним видеться, вы не согласны?
      – Подробнее, пожалуйста.
      – О чем?
      – Об Абрахаме Иглвуде.
      – Родственник по материнской линии, – пожал плечами Джонс. – Давно умерший, как я уже сказал. Двоюродный брат матери, работал механиком в мастерской игрушек. Я запомнил его имя, потому что в далеком детстве от этого дяди мне досталось в наследство огромное количество ломаных игрушек, иначе, конечно, знать бы не знал об этом своем родственнике. А в чем дело, майор? Объясните вы наконец?
      – Неужели совпадение? – задумчиво произнес майор Питерс. – Но ведь этот человек назвал именно ваше имя, профессор. Странное совпадение.
      – О, Господи, – вырвалось у Джонса. – Вечно я во что-то вляпаюсь. Неужели вы подозреваете меня… как бы помягче выразиться… в шпионаже?
      – Мы не из ФБР, – напомнил майор. – И не из Конгресса.
      – Что же тогда?
      – Для вас, судя по всему, ничего. Какой-то человек позвонил в наше консульство в Стамбуле, назвался профессором Абрахамом Иглвудом и спросил, можно ли переправить очень важный пакет в США с дипломатической почтой. Секретарь переключил его на специального сотрудника, – на нашего резидента, вы понимаете, – тот ему все вежливо объяснил, назначил встречу, но человек не пришел и больше не позвонил. Резидент пытался в ходе телефонного разговора расспросить о содержании посылки, о причинах столь необычной просьбы, и выяснил только, кому Иглвуд собирался адресовать пакет. Своему ассистенту, профессору чикагского университета Генри Джонсу, работающему на кафедре… – майор заглянул в записную книжку, – …на кафедре индейских культур исторического факультета. Вот так, сэр. Вас действительно зовут Генри Джонс, здесь нет ошибки?
      – Формально, да, к сожалению, – неохотно подтвердил Индиана. – Почему бы вам не поискать пресловутого «Эйба Иглвуда» в Стамбуле, а не в Чикаго?
      – Мы поискали. Он исчез, точнее, куда-то уехал. В телефонном разговоре он упомянул, что буквально завтра собирается улетать в Непал с экспедицией, в какой-то горный район. Вообще, резидент отметил, что, судя по голосу, звонивший чего-то боялся.
      – Очень интересно, – кисло заметил Джонс. – Значит, покойник Абрахам стал профессором и решил со мной связаться.
      – В этом чертовом мире все может быть, – зловеще улыбнулся майор. – Мне, впрочем, тоже не нравится такая версия.
      – А почему ваш турецкий резидент обосновался в Стамбуле? Не в столице, не в Анкаре?
      – Наше консульство в Стамбуле раза в четыре крупнее посольства в Анкаре. Если не знаете, то знайте – Стамбул является центром всех разведок в Европе, настоящей агентурной Меккой. Помните об этом, когда будете там.
      – Гадючник, – скривился Джонс. – Терпеть не могу змей.
      – Простите, но у вас чисто обывательская точка зрения.
      – Откровенно говоря, мистер Питерс, я не вижу, в чем важность всей этой возни. Ради чего вы приходили ко мне?
      – Вы не видите, а мы видим, мистер Джонс. У каждого своя работа, – руководитель загадочного подразделения «Сигма» встал из-за ректорского стола. – Не смею больше вас задерживать, сэр.
      – И все-таки я настаиваю на объяснениях, пускай самых формальных, – металлическим голосом сообщил доктор Джонс. – Я не привык, когда со мной обращаются подобным образом.
      Разведчик внимательно посмотрел на него.
      – А ваш ректор, по-моему, с пониманием отнесся к нашим методам работы. В отличие от вас. Впрочем, вы правы. Дело в том, что Иглвуд хранил или, возможно, до сих пор хранит некий предмет, условно называемый «медальон». Этот предмет чрезвычайно интересует наших врагов – ваших врагов, доктор, врагов Соединенных Штатов. Таким образом, «медальон» автоматически интересует и нас. Достаточно?
      – Какого рода предмет?
      – Очевидно, нечто древнее. Это следует из контекста остальных имеющихся в нашем распоряжении данных.
      – Древнее? – переспросил Джонс. Что-то хищное мелькнуло в его взгляде. – Я археолог, майор. Не могли бы вы…
      – Это не в вашей компетенции, доктор. Сожалею, но это закрытая информация, – разведчик развел руки, как бы извиняясь, и добавил вполне приветливо. – Хотя, я уверен, что мы еще встретимся.

      Чикаго – это все первое, все самое. После Нью-Йорка, конечно, после надменного, насквозь лживого Нью-Йорка. Говорят, будто Чикаго – это мухомор, гигантский ядовитый гриб, выросший возле вод Великого озера Мичиган, обильно политый долларами, пустивший грибницу на соседние Хаммонд, Гэри, Ист-Чикаго, проросший в идиллически светлые земли штата Индиана. Врут! Если Нью-Йорк – это медаль Америки, то Чикаго – лента, на которой висит медаль.
      Автомобили, несущиеся в несколько рядов по набережной; с одной стороны дороги – бесконечное влажное пространство, отделенное от города шумом разбивающихся о берег волн, с другой – многомильная полоса небоскребов.
      Вонючие разваливающиеся улицы, похожие на маленькие зоны стихийного бедствия, со сломанными заборами, покосившимися домиками, кучами ржавого металлолома.
      Вечно дымящие трубы и непрерывно снующие поезда – в самом центре города. Буйство рекламных плакатов – «Кока-кола – кровь нации», «Виски Джонни Уокер – огонь ваших сердец», «Бензин „Шелл“ вашему автомобилю – напоите своего коня».