– Итак, господа, я очертил вам круг тем, которыми мы займемся в ближайший месяц, – сказал лектор. – Какие вопросы?
      Он уперся руками о кафедру и строгим взглядом осмотрел аудиторию.
      – Разрешите, сэр? – руку подняла девушка, сидевшая за столиком в первом ряду.
      – Разумеется, мисс…
      – Сара Бартоломью, сэр. Вот у меня записано: «Пятое Небо, как стержневое понятие космогонических концепций древних ацтеков.» Я не ошиблась? Пятое, а не седьмое?
      – Пятое Небо – это то место, где мы с вами обитаем, мисс Бартоломью, – улыбнулся лектор. – Есть у него и другое название: Пятое Солнце, или Солнце Движения, Наоллин. История Вселенной, господа, делится на пять великих Солнц. Первым было Солнце Ночи, оно изображалось в виде головы кошки и воплощало царство безнадежности. Вторым было Солнце Дыхания – чистый дух, возрождающий жизнь. Затем Солнце Огня и Солнце Воды. Надеюсь, вы понимаете, что все это миф, современная наука несколько по иному видит возникновение нашего мира.
      – Профессор, а когда Вы расскажете о каком-то там Змее? – спросил пухлый круглощекий коротышка, помещавшийся возле окна. – Я, кстати, люблю драконов. А Вы верите в драконов, профессор?
      – Ваше имя, юноша?
      – Джек. То есть Джон Ким, а что?
      – В следующий раз шутить будете в коридоре, мистер Ким. Что касается Крылатого Змея или Кецалькоатля, Змея-В-Перьях, то этот персонаж – центральный в цикле наших лекций. Он присутствует во всех культурах Центральной Америки, – Кукулькана на языке майя, Кукумаца на языке киче, – так что мы уделим ему достаточно внимания. И самому божеству, и жрецам, носившим то же имя. В качестве дополнительного материала могу рассказать вам также о географии земель, составлявших владения Крылатого Змея. Удивительные страны, господа…
      – Я знаю, – кинул реплику студент из средних рядов. – Разрешите, сэр?
      – Вы уже что-то знаете? – широко улыбнулся лектор. – Прошу вас, сэр.
      Студент встал.
      – Я там был. Ну, в этой долине. У моего отца в Мексике ранчо есть. Пирамиды видел, «проспект мертвых», мне очень понравилось…
      – Пирамиды Солнца и Луны?
      – Наверное.
      – Завидую вашему отцу. А вы, значит, решили учиться у нас, мистер… э-э…
      Студент почему-то покраснел.
      – Я хочу сначала стать историком, – ответил он невпопад, зато с неодолимой силой искреннего упрямства. – На юридический я потом пойду.
      – Да-да, любопытно, – согласился лектор. – Юристом вы обязательно станете… Итак, еще вопросы?
      Студент, отец которого имел ранчо в Мексике, все не садился:
      – Вы сами были в тех местах, профессор? Вы ведь археолог, я прав?
      Аудитория зашумела. Было ясно, что эта тема интересует присутствующих гораздо больше, чем мифические Солнца и драконы, придуманные невежественными индейцами. «А правда, что вы все лето в джунглях воевали?» – послышались возгласы. «Он только что с самолета, и сразу на лекцию, точно тебе говорю… А зимой он из Магриба привез Коран, который еще Харун-аль-Рашиду принадлежал… А теперь вы куда поедете, профессор?» Лектор снял очки, молча подошел к окну и замер, долгим взглядом изучая проснувшийся университетский городок. Его лицо отвердело. Что он видел в этот момент, было неизвестно, но аудитория вдруг стихла, замерла вместе с ним.
      – Разрешите, сэр?
      – Да? – спросил лектор.
      Сара Бартоломью встала.
      – Не могли бы вы нам рассказать… – звонким голосом отличницы начала она.
      – Да? – повторил он, не оборачиваясь.
      – Извините, пожалуйста, – тихо сказала девушка и села.
      – Я был южнее, – неохотно сообщил он, поглаживая свежий шрам на щеке. – В Гватемале.
      Студенты вновь ожили.
      – На каких раскопках вы работали сэр? – включился в беседу следующий собеседник. – На могильнике или на городище?
      – Я был не на раскопках. Расскажу как-нибудь в другой раз, договорились?
      – Я уже ходил в экспедицию, в июле нанимался, – с гордостью сказал студент. – На Эри ходил. Думал, меня на расчистку поставят, а в результате два месяца отвалы просеивал. Говорят, вы что-то интересное привезли, профессор?
      Лектор медленно, тщательнейше поправил широкополую шляпу, ладно сидевшую голове, – он вел лекцию, не снимая головного убора, – после чего развернулся к своим ученикам.
      – Милый юноша, вы собираетесь стать действующим археологом?
      – Да, сэр.
      – Тогда рекомендую вам никогда не задавать подобных вопросов.
      – Спасибо, сэр.
      – А сколько за это платят? – тут же заинтересовался кто-то.
      – Некоторые платят за это жизнью, – буднично ответил профессор.
      Наступило общее молчание. Громко скрипела авторучка: мисс Бартоломью что-то аккуратно записывала.
      – У меня вопрос, – нарушил тягостную паузу пухлый малыш Джон Ким, он же Джек. – Вернее, проблема.
      – Разумеется, юноша.
      – Я ведь тоже стану археологом, как вы.
      – Не рекомендую, – улыбнулся профессор. – Это чертово занятие не любит веселых людей, а вы, судя по всему, веселый человек. Впрочем, отговаривать также не смею.
      – Я следующим летом обязательно поеду в экспедицию, только пока не понял куда. Поэтому я и хотел спросить. Вот мне предлагают подержанный «Айвер Джонсон», парень один продает. Как вы думаете, а?
      – Револьвер «Ай-джи»?
      – Ну, да.
      – Добротное оружие. Подражание системам Смиту-Вессону, если вы не знаете. Почему бы не приобрести оригинал?
      – Дорого, сэр.
      – Действительно, проблема, – хмыкнул лектор. – Я вас очень хорошо понимаю, мистер Ким. Можете принести мне покупку, я проверю, что вам подсунули. Но, конечно, не на занятия. Найдете меня в кампусе.
      Из задних рядов раздался голос:
      – А вы сами какой револьвер предпочитаете, профессор?
      – Кольт, – сказал профессор. – Только Кольт.
      – Недавно Смит-Вессон изобрел новый револьвер, называется «Магнум». В тридцать пятом году. Калибра только какого-то странного – 0.357 дюйма. Между прочим, жуткая штука, слыхали?
      – Во-первых, не револьвер, а патрон «0.357 Магнум», который на самом деле 38-го калибра, во-вторых, отнюдь не господа Смит и Вессон из Спрингфилда его изобрели. Да, согласен, патрон мощный. Но и модель револьвера под него слишком тяжела. И рукоятка мне не нравится, щечки какие-то нелепые…
      – Вы отрицаете научный прогресс, профессор? – со сдержанным ехидством поинтересовался прыщавый наглец, сидевший под портретом Вашингтона.
      – Я отрицаю модные веяния, мистер… впрочем познакомимся позже. Мода – удел слабоумных. Я уверен, что новоявленный «Магнум» не проживет и десятка лет, а если вы не согласны, то лет через пятнадцать мы можем вернуться к этому разговору.
      – Да разве Смит-Вессоны делают у нас в Иллинойсе? – удивился кто-то.
      – В штате Массачусетс. Там тоже есть город Спрингфилд, к вашему сведению.
      – Какое оружие лучше брать на раскопки, военное или гражданское? Мы вчера спорили насчет «Бульдогов»…
      – Кольт, – твердо повторил лектор. – Сорок пятый калибр, ударно-спусковой механизм двойного действия, откидывающийся барабан, одновременное экстрактирование гильз. Что еще нужно? Это – Америка.
      Придерживая шляпу, он неспешно спустился с кафедры к студентам и дружелюбно улыбнулся:
      – Занятные, прямо скажем, у вас вопросы. Мы в свое время больше латынью увлекались. Латынью, музыкой, велосипедными прогулками… Какие еще темы интересуют будущих историков, помимо культуры доколумбовой Америки?
      Встала хрупкая симпатичная девушка и, трогательно смущаясь, сказала:
      – Я понимаю, сэр, для археолога главное – это умение выжить в любых ситуациях: в джунглях, в тайге, в пустыне. Нужно уметь маскироваться, оборудовать жилье, добывать пищу, как животную, так и растительную, изготавливать инструменты из подручных средств. Скажите, вы этому где учились, в армии?
      Профессор сразу посерьезнел.
      – Обязан вас разочаровать, милая леди. Главное для археолога – знать. А для этого прежде всего нужно уметь работать с архивами и в архивах, точнее, не работать, а выживать – очень точно вы сказали, именно выживать. Но не в джунглях, а в библиотеках. Терпение и знания, друзья.
      Аудитория расцвела противными скептическими улыбочками.
      – Вы с чем-то не согласны, господа?
      – Если не владеешь, например, техникой борьбы без оружия или разным там холодным оружием, можешь не выходить из библиотеки, – пробасил мускулистый крутоплечий здоровяк.
      Аудитория покивала, целиком согласная. Профессор вновь потрогал шрам на щеке – шрам явно саднил, чесался, мучительно напоминал о себе.
      – Надеюсь, вы понимаете, что рукопашному бою учатся не на обзорных лекциях по языческим культурам, – устало возразил он.
      – Я в спортзал буду ходить, – хрупкая девушка до сих пор стояла. – В группу женской самозащиты. Потому что ужас как не люблю револьверы…
      – Покупай пистолет, – посоветовал неугомонный Джон Ким. – Кстати, профессор, я забыл у вас спросить – почему вы не пользуетесь автоматическим оружием? Кольт ведь пистолеты тоже делает.
      – Некоторые мои проблемы совпадают с вашими, – улыбнулся тот краешком рта. – В частности, финансовые. Пусть пистолеты покупают владельцы многочисленных ранчо в Техасе, Гондурасе или Саудовской Аравии. Простите, мисс, вас перебили.
      Однако девушка уже села.
      – Главное – это сила, – вместо девушки продолжил крутоплечий знаток. – Атлетическая подготовка. Чтобы мышцы были, как железо в спортзале… – он непроизвольно напряг руку, превратив ее в шарнирное шаровидное соединение, и победно спросил. – Я прав, сэр?
      Профессор мягко прохаживался по рядам.
      – Как вас зовут юноша?
      – Боб Макроу, сэр.
      – Лично я предпочитаю бокс, дорогой Боб, – он пожал плечами. – По-моему, человечество пока не придумало ничего лучше бокса, по крайней мере, в обсуждаемой сфере деятельности. Вы, юноша, знаете, что такое апперкот?
      – Подумаешь, апперкот! – басовито фыркнул Боб.
      – Смотрите, мисс, это я для вас говорю, – повернулся профессор к девушке. – Точнее, показываю. Апперкот делается вот так, снизу вверх, – он медленно показал, – снизу вверх, снизу вверх… Запомнили? Если вы попадете таким образом Бобу в подбородок, обязательно снизу, под зубами, он наверняка грохнется в нокаут. Достаточно минимального усилия. Если сбоку в челюсть, то нужно ударить посильнее, но тоже много силы не требуется. В скулу лучше не бейте – только раззадорите его. Бейте первой, мисс, неожиданно и желательно точно, и скептически настроенный к боксу Боб никогда вас не забудет. Если, конечно, очнется.
      – Очнусь, без проблем… – помрачнел студент.
      – Вы правы в одном, господа. Ради торжества научной истины приходится иногда делать так, чтобы зубы оппонента стукнулись о его же ноздри.
      – Чтобы зубы стукнулись о шляпу… – отчетливо прошептал кто-то.
      Профессор круто развернулся.
      – Кому не нравится моя шляпа? – упруго спросил он.
      Ответом была тишина. Невинные взгляды застенчиво уткнулись в учебные столы. «Чего это он?» – зашелестело по аудитории. «Он никогда не снимает свою шляпу, представляешь!» «Врешь!» «Чтоб я доллар потерял!» Тогда профессор подошел к столу спортсмена Боба и попросил с обманчивой кротостью:
      – Встаньте, прошу вас.
      Тот почему-то испугался:
      – Это не я.
      Но просьбу выполнил.
      – Как вы полагаете, мистер Макроу, какое чувство нужно испытывать к своему сопернику, чтобы победить его? К своему смертельному врагу?
      – Ну, ненависть.
      – Неправильно. Нужно испытывать нежность, где-то даже любовь. Только так можно слиться с ним в одно целое, понять его мысли, только так можно заранее узнать, какое действие совершит ваш соперник в следующий момент. Вам тоже не нравится моя шляпа?
      – Нет, сэр. То есть да. Ну, не в том смысле, что «нет, не нравится», а в том, что «да, нравится».
      – Будьте искренни, юноша. И смелее. Попробуйте сбить шляпу с моей головы на пол, прошу вас.
      Студент стоял, не двигаясь, глаза его растерянно бегали по аудитории. Он был выше профессора почти на голову.
      – Ну же, не бойтесь. Доверьтесь своим желаниям.
      Студент неуверенно взмахнул рукой, пытаясь зацепить головной убор своего собеседника, и промахнулся.
      – Что вы как мочалка на веревке, – спокойно сказал профессор. – Еще раз, пожалуйста.
      Молодой человек попробовал еще раз – резко, в полную силу. Но почему-то опять промахнулся. Потеряв равновесие, он едва не кувырнулся через свой же столик.
      – Что здесь происходит? – раздался удивленный возглас.
      Дверной проем занимала туша декана.
      Аудитория молчала.
      – Итак, что происходит? – повторил вопрос декан. – Я спросил вас, доктор Джонс.
      – Мы разбираем некоторые из ритуалов древних ацтеков, – как ни в чем не бывало сказал лектор. – Например, Танец Ветра – ритуал, в конце которого танцору отрубали сначала руки, затем голову.
      – Я был в коридоре, ждал, что вы вот-вот закончите занятие, но потом решил зайти, – неприязненно объяснил декан. – Сожалею, если помешал. Когда освободитесь, профессор, зайдите ко мне в офис, неожиданно возникло очень важное дело.
      Гость торжественно покинул помещение.
      – Действительно, я вас слегка задержал, – лектор посмотрел на часы. – Сейчас закончим. Простой эксперимент, который мы провели с мистером Робертом, надеюсь, убедил вас, леди и джентльмены, в моих чувствах ко всем вам. Мне помогла нежность. Надеюсь также, что и преимущества бокса теперь не вызовут у кого-либо сомнений. Но все же хочу в заключение повторить вполне очевидную мысль. Вы, как я подозреваю, несколько превратно представляете себе работу археолога. Романтика наших поисков, друзья, совсем не в том, чтобы опередить всех и найти клад, а в том, чтобы опередить всех и первому найти истину.
      Он возвратился на кафедру и надел очки.
      – Ну что ж… Поздравляю всех присутствующих с началом учебного сезона. Рад, что вы успешно решили проблему оплаты обучения и проживания в кампусе. До встречи в следующий раз, господа.

      Истории бывают короткие – длиной в одну человеческую жизнь, и длинные – в одну бесконечную ночь. Истории бывают смешные, страшные и странные, добрые и злые. Наконец самое главное – они бывают достоверными и придуманными.
      Эта история – настоящая.
      В самом деле, что может быть естественнее? Был сентябрь. Ветреная чикагская осень, когда с Мичигана приносит по утрам гадкую муть, состоящую из остатков тумана, перемешанных с пароходными отрыжками, когда чудовищная громада Трибюн-тауэра прячется в тяжелом небе, когда даже особняки «Золотого берега» и негритянские трущобы «Бронзового города» объединяются в тщетных попытках стряхнуть струпья умершего лета.
      1938-й год. Тревожный 1938-й. Благодаря мучительным усилиям властей, Чикаго забыло кровавые беспорядки, случившиеся в день поминовения год назад, когда рабочие «Рипаблик стил» сцепились с полицией. Благополучные, казалось бы, Соединенные Штаты Америки, едва оправившись от Великой Депрессии, вновь неудержимо скатывались к кризису, вдруг перестав реагировать на «новый курс» президента Рузвельта. Окончательно погасла еле тлевшая мечта о грядущем Просперити . Совсем недавно, в мае, Конгресс создал новую комиссию – по расследованию антиамериканской деятельности, – призванную хоть как-то улучшить состояние духа нации. В комиссию, разумеется, вошли компетентные и морально безупречные политики. В остальном же мире вообще черт знает что творилось. Страшная война в Испании, аншлюс Австрии Германией, претензии Германии на чешские Судеты, невероятные по масштабам и обвинениям судебные процессы в Москве, расчленение Китая японскими войсками…
      И настроение у профессора Джонса было под стать времени года. Вернулся из экспедиции, потеряв двоих друзей, истратив чужие деньги, а привез только никчемную керамику да нефритового каймана. То есть практически вернулся ни с чем. Что может быть естественнее? Профессор Джонс был невезучим человеком – уникально, фантастически, неизлечимо невезучим. По крайней мере, сам он в этом нисколько не сомневался. И просьбу декана заглянуть в офис факультетского руководства он воспринял соответственно – с пониманием, с мудрым спокойствием. Очередная неприятность? Что ж, ему не привыкать.
      Декан встретил его сидя. Впрочем, на мгновение приподнял тучное тело – вежливости ради.
      – Откровенно говоря, – решительно начал он, – мне кажется, что вы даете студентам слишком уж спорный, непроверенный материал, доктор Джонс.
      – Почему непроверенный? – возразил Джонс, без приглашения подсаживаясь к столу. – Уверяю вас, я объездил всю Месоамерику…
      – Вот именно, доктор. Ваш курс составлен на основе собственных исследований. Когда вы намерены опубликовать их, чтобы все было, как положено?
      – В течение двух-трех месяцев.
      – Через два месяца я вынужден буду навести справки в университетской типографии, как вы выполняете свое обещание.
      – Вы позвали меня, чтобы обсудить программу моего курса? – прямо спросил доктор Джонс.
      – Что? – спохватился декан. – Ах, нет, конечно. Хотя, если снова быть откровенным, насчет вашего курса у меня есть определенное беспокойство. Вероятно, мне следовало бы поинтересоваться, сколько лекций вы намерены прочитать, прежде чем в очередной раз исчезнете.
      Профессор Джонс грустно улыбнулся:
      – До конца семестра в моих планах нет ничего, что могло бы вас огорчить.
      – Хотелось бы верить. Знаете, мы тут здорово поволновались из-за вашей задержки, уже всерьез подбирали замену. Не сочтите за резкость, но сказать вам кое-что неприятное я все-таки должен. Видите ли, доктор… То, что прощалось вашему отцу, может не сойти с рук Джонсу-младшему, вы меня понимаете?
      – Не нужно называть меня «младшим», – сдержанно попросил гость.
      – Почему? – искренне удивился хозяин кабинета. – Боже мой, Инди, ну почему вы этого так не любите? Ваш отец – большой ученый, что всем прекрасно известно, точнее сказать – был большим ученым, и я не вижу причин, которые мешают вам добавлять к фамилии гордую приставку…
      – Джонса-младшего нет, – раздельно произнес гость, рывком встав. – Равно как и «старшего». Я – Джонс. Просто – Джонс. Послушайте, шеф, неужели меня вызвали ради того, чтобы отчитать, как мальчишку?
      Декан также встал и застегнул все пуговицы своего пиджака:
      – Собственно, вас вызвал не я, доктор Джонс. Меня просили передать, что вас срочно ждут у ректора. Пришли какие-то господа, очень похоже, что из полиции, они хотят с вами побеседовать.
      – Срочно, говорите? – хмыкнул Джонс. – Если ректор спросит, где я так задержался, я непременно перескажу ему наш разговор.
      – У вас неприятности, доктор? Зачем вы могли понадобиться полиции?
      – У меня все о'кей.
      – Значит, не хотите объяснить мне, в чем дело? – спросил декан, пристально глядя в лицо подчиненного.
      Пришла очередь удивляться Джонсу.
      – Мои неприятности, а они у меня, разумеется, есть, никаким образом не связаны с полицией.
      – Надеюсь, на факультет не ляжет пятно, – вздохнул декан. – Очень надеюсь, доктор Джонс. Иначе даже и не знаю, что с вами делать…
      Гость молча повернулся, сделал несколько шагов и оставил кабинет хозяину.
      В коридорах было тихо: шли занятия. «Срочно…» – думал профессор Джонс, перемещаясь по свежевыкрашенным магистралям главного корпуса. "Терпеть не могу всяких там «срочно»… – размышлял он, приветствуя попадающихся навстречу коллег. «Полиция…» – катал он языком во рту малоприятное слово. «Терпеть не могу полицию…»
      В самом деле, зачем он понадобился полиции? С этой грозной инстанций у него вроде бы не должно быть точек пересечения. А может, господа вовсе не из полиции? – похолодело у профессора в груди. Может, они из налоговой инспекции? Вот некстати! Впрочем, господа из налоговой инспекции всегда некстати. Неужели что-то связанное с магрибским проектом? Вот ведь не везет…
      В офисе ректора его действительно ждали. Два человека – в штатском – энергично поднялись ему навстречу, а ректор с облегчением сказал:
      – Это он, господа.
      Итак, их было двое. Один – щуплый лысоватый блондинчик, похожий на всех американцев сразу. Неопределенного возраста, впрочем, ближе к зрелому, чем к молодому. Второй – баскетбольных габаритов дебил, очень напоминающий какого-то актера – из тех, что играют вышибал в увеселительных заведениях. Очень веско они выглядели, дополняя друг друга, как огонь и вода, как свет и тьма, как жизнь и смерть. Налоговая инспекция такими компаниями не ходит, – мельком подумал вошедший, – так что опасения были напрасны…
      – Вы Генри Джонс? – первым заговорил маленький. Очевидно, главным был он.
      – Доктор Индиана Джонс. К вашим услугам, господа.
      Крепыш вопросительно оглянулся на ректора:
      – Мне нужен профессор Генри Джонс, сэр, – он заглянул в записную книжку и добавил. – Исторический факультет, кафедра индейских культур. Работает у вас такой или нет?
      Ректор вдруг засуетился – как-то сразу, неподобающе:
      – Боже мой, это он и есть! Видите ли, в силу определенных причин, неизвестных мне, но, вероятно, вполне уважительных, доктор Джонс не любит имя «Генри», – руководитель университета растерянно улыбнулся.
      – Так-так, – покивал головой человек. – Значит, второе имя – «Индиана»… – он сделал пометку в своей записной книжке. – Индиана – это по названию штата, мистер Джонс? В моих сведениях указано, что вы родом из Старфорда, штат Иллинойс, 1898 года рождения, в двадцать пятом году окончили чикагский университет, остались здесь же работать, получили магистра, затем доктора… Мои сведения точны?
      – С вашего позволения, я сохраню в тайне, откуда взялось имя Индиана, – сухо известил доктор Джонс.
      – Сохраните в тайне? – неприятно удивился человек. – Зачем? Впрочем, ваше дело. Итак… – он вновь оглянулся на ректора.
      – Да-да, – сказал тот. – Вы, полагаю, простите меня, господа, но я вынужден ненадолго отлучиться. Работа, знаете ли, не ждет.
      Он удалился. Доктор Джонс посмотрел ему вслед и спросил:
      – Вы из ФБР, что ли?
      – Сержант! – не потрудившись ответить, маленький кивнул своему дебилообразному спутнику. Тот, ни слова не говоря, переместился к выходу, выглянул в коридор, затем прикрыл дверь и застыл по стойке «вольно». Он жевал резинку, отрешенно двигая челюстями.
      – И чтобы никто не вошел, – распорядился главный. Вдруг протянул руку доктору Джонсу, широко улыбнувшись. – Здравствуйте, профессор. Извините, что пришлось таким вот образом вас побеспокоить. Дело в том, что у нас есть к вам вопрос чрезвычайной важности.
      – Вы из ФБР? – повторился Джонс.
      – Военная разведка. Подразделение «Сигма» при ВВС. Я – руководитель подразделения майор Питерс. Уильям Питерс, сэр. Итак, к сути, мистер Джонс.
      – У нас есть разведка? – по-детски заинтересовался профессор археологии. – Здесь, в Штатах?
      – Нет сомнений, – серьезно ответил майор Питерс. – У немцев – РСХА, у русских – НКВД, а у вас есть мы. Присядем, пожалуй.
      Разведчик естественно и непринужденно сел за стол ректора. После чего продолжил:
      – Нас интересует вот что. Когда вы в последний раз видели профессора Иглвуда?
      – Кого? – не понял Джонс.
      – Иглвуда. Насколько нам известно, вы его ассистент. Или, по крайне мере, были его ассистентом, не правда ли?
      – Я? – спросил Джонс, недоуменно вскинув брови. Даже пальцем указал сам на себя – для ясности.
      – Вы хотите сказать, что наши сведения не точны? – неодобрительно нахмурился разведчик.
      – Не знаю я никакого Иглвуда, – Джонс также нахмурился. – Я давно вышел из возраста, когда был чьим-то ассистентом. Я, мистер Питерс, работаю на себя, ассистирую себе и одновременно руковожу сам собой. Темы моих исследований совершенно самостоятельны, это всем известно, уверяю вас.
      – А в прошлом? Вы упомянули, что все-таки были в том возрасте, когда…
      – Хотя, постойте, – сказал Джонс. – Существовал такой человек. Но это попросту невозможно, – добавил он и засмеялся.
      – Я вас слушаю, продолжайте.
      – Каково полное имя вашего «профессора Иглвуда»?
      – Абрахам Иглвуд.
      – Абрахам? – челюсть Джонса на мгновение отвисла. – Но ведь Эйб… В общем, здесь какая-то ошибка, майор.
      – Может, и ошибка, – согласился разведчик. – Ошибки иногда случаются в нашей работе.
      – Во-первых, Эйб давным-давно умер, еще до того, как я родился. Во-вторых, этот человек не имел никакого отношения ни к археологии, ни к университетам, ни к науке вообще. Собственно, первого вполне достаточно, чтобы я не мог с ним видеться, вы не согласны?
      – Подробнее, пожалуйста.
      – О чем?
      – Об Абрахаме Иглвуде.
      – Родственник по материнской линии, – пожал плечами Джонс. – Давно умерший, как я уже сказал. Двоюродный брат матери, работал механиком в мастерской игрушек. Я запомнил его имя, потому что в далеком детстве от этого дяди мне досталось в наследство огромное количество ломаных игрушек, иначе, конечно, знать бы не знал об этом своем родственнике. А в чем дело, майор? Объясните вы наконец?
      – Неужели совпадение? – задумчиво произнес майор Питерс. – Но ведь этот человек назвал именно ваше имя, профессор. Странное совпадение.
      – О, Господи, – вырвалось у Джонса. – Вечно я во что-то вляпаюсь. Неужели вы подозреваете меня… как бы помягче выразиться… в шпионаже?
      – Мы не из ФБР, – напомнил майор. – И не из Конгресса.
      – Что же тогда?
      – Для вас, судя по всему, ничего. Какой-то человек позвонил в наше консульство в Стамбуле, назвался профессором Абрахамом Иглвудом и спросил, можно ли переправить очень важный пакет в США с дипломатической почтой. Секретарь переключил его на специального сотрудника, – на нашего резидента, вы понимаете, – тот ему все вежливо объяснил, назначил встречу, но человек не пришел и больше не позвонил. Резидент пытался в ходе телефонного разговора расспросить о содержании посылки, о причинах столь необычной просьбы, и выяснил только, кому Иглвуд собирался адресовать пакет. Своему ассистенту, профессору чикагского университета Генри Джонсу, работающему на кафедре… – майор заглянул в записную книжку, – …на кафедре индейских культур исторического факультета. Вот так, сэр. Вас действительно зовут Генри Джонс, здесь нет ошибки?
      – Формально, да, к сожалению, – неохотно подтвердил Индиана. – Почему бы вам не поискать пресловутого «Эйба Иглвуда» в Стамбуле, а не в Чикаго?
      – Мы поискали. Он исчез, точнее, куда-то уехал. В телефонном разговоре он упомянул, что буквально завтра собирается улетать в Непал с экспедицией, в какой-то горный район. Вообще, резидент отметил, что, судя по голосу, звонивший чего-то боялся.
      – Очень интересно, – кисло заметил Джонс. – Значит, покойник Абрахам стал профессором и решил со мной связаться.
      – В этом чертовом мире все может быть, – зловеще улыбнулся майор. – Мне, впрочем, тоже не нравится такая версия.
      – А почему ваш турецкий резидент обосновался в Стамбуле? Не в столице, не в Анкаре?
      – Наше консульство в Стамбуле раза в четыре крупнее посольства в Анкаре. Если не знаете, то знайте – Стамбул является центром всех разведок в Европе, настоящей агентурной Меккой. Помните об этом, когда будете там.
      – Гадючник, – скривился Джонс. – Терпеть не могу змей.
      – Простите, но у вас чисто обывательская точка зрения.
      – Откровенно говоря, мистер Питерс, я не вижу, в чем важность всей этой возни. Ради чего вы приходили ко мне?
      – Вы не видите, а мы видим, мистер Джонс. У каждого своя работа, – руководитель загадочного подразделения «Сигма» встал из-за ректорского стола. – Не смею больше вас задерживать, сэр.
      – И все-таки я настаиваю на объяснениях, пускай самых формальных, – металлическим голосом сообщил доктор Джонс. – Я не привык, когда со мной обращаются подобным образом.
      Разведчик внимательно посмотрел на него.
      – А ваш ректор, по-моему, с пониманием отнесся к нашим методам работы. В отличие от вас. Впрочем, вы правы. Дело в том, что Иглвуд хранил или, возможно, до сих пор хранит некий предмет, условно называемый «медальон». Этот предмет чрезвычайно интересует наших врагов – ваших врагов, доктор, врагов Соединенных Штатов. Таким образом, «медальон» автоматически интересует и нас. Достаточно?
      – Какого рода предмет?
      – Очевидно, нечто древнее. Это следует из контекста остальных имеющихся в нашем распоряжении данных.
      – Древнее? – переспросил Джонс. Что-то хищное мелькнуло в его взгляде. – Я археолог, майор. Не могли бы вы…
      – Это не в вашей компетенции, доктор. Сожалею, но это закрытая информация, – разведчик развел руки, как бы извиняясь, и добавил вполне приветливо. – Хотя, я уверен, что мы еще встретимся.

      Чикаго – это все первое, все самое. После Нью-Йорка, конечно, после надменного, насквозь лживого Нью-Йорка. Говорят, будто Чикаго – это мухомор, гигантский ядовитый гриб, выросший возле вод Великого озера Мичиган, обильно политый долларами, пустивший грибницу на соседние Хаммонд, Гэри, Ист-Чикаго, проросший в идиллически светлые земли штата Индиана. Врут! Если Нью-Йорк – это медаль Америки, то Чикаго – лента, на которой висит медаль.
      Автомобили, несущиеся в несколько рядов по набережной; с одной стороны дороги – бесконечное влажное пространство, отделенное от города шумом разбивающихся о берег волн, с другой – многомильная полоса небоскребов.
      Вонючие разваливающиеся улицы, похожие на маленькие зоны стихийного бедствия, со сломанными заборами, покосившимися домиками, кучами ржавого металлолома.
      Вечно дымящие трубы и непрерывно снующие поезда – в самом центре города. Буйство рекламных плакатов – «Кока-кола – кровь нации», «Виски Джонни Уокер – огонь ваших сердец», «Бензин „Шелл“ вашему автомобилю – напоите своего коня».
      Чикаго – это дух практичности и предпринимательства, сконцентрированный даже в архитектуре; только Первое, только Самое.
      Например, самое высокое в мире кирпичное здание – апофеоз 19-го века, последнее крупное здание традиционной конструкции . Вот оно – мощной, утолщенной книзу стеной вздымается по странной кривой над узкой улицей, как символ американского рационализма.
      Громадный комплекс «Аудиториум» – оболочка в виде отеля и офисов вокруг театрального зала, разумеется, крупнейшего в США .
      Чикаго – это город великого строителя-рационалиста Уильяма Дженни, соорудившего в 1879 так называемое «Первое здание Лейтера» – прообраз конторского здания. Прагматичность – в дерзкой прямоте. Хорошая освещенность помещений, широкие окна, не дом, а стеклянная клетка. Он же возвел первое в мире здание со стальным каркасом – сталепрокатная промышленность искала новые рынки сбыта и нашла их, разумеется, в очаге практицизма, что разгорался на берегах озера Мичиган. Короче говоря, Чикаго – это родина небоскребов.
      Вертикальность, простота, правдивость, современность – вот что такое Чикаго. Это больше, чем дух предпринимательства, это выражение времени во всех его формах. Однородный сплав хаоса и порядка, где заимствование приобрело новое качество и стало частью нового целого (примерно так же, например, как как деятельность некоторых писателей).
      Но к чему все это рассказывалось? А к тому, что профессор Джонс не променял бы свой всесторонне рациональный город ни на какую красивую нелепость вроде Нью-Йорка, потому что любил Историю и Честность. Просто он ехал по душному полуденному городу и смотрел по сторонам – вот к чему все это.
      Он направлялся в Художественный институт, один из крупнейших музеев США, что в парке Грант. В котором, кстати, была представлена самая – САМАЯ! – большая коллекция древностей. И пресловутый «Аудиториум», кстати, тоже был неподалеку. Чуть дальше – Большой Центральный вокзал. А совсем рядом – Публичная библиотека, очень удобно. Дело, с которым профессор Джонс шел в музей, было неприятным, но неизбежным.
      К менеджеру он попал сразу, без формальностей. Менеджер Джи-Си Бьюкенен по праву считался его хорошим приятелем. «Джи-Си» – это Джеймс Сайрус. А если попросту, то…
      – Хэлло, Джей!
      – Добро пожаловать, Инди! – человек обрадованно встал из-за стола и пошел навстречу гостю. – Вы удивительно точны, – он мельком взглянул на часы.
      Последовало рукопожатие и приглашение присесть.
      – Это мой консультант, – сказал Бьюкенен, показывая куда-то в угол.
      Действительно – между шкафом и книжными полками сидел еще один человек, этак незаметно, скромно. Среднего роста, сухощавый, в дурно сшитом сером костюме.
      – Впрочем, кажется, вы знакомы, – продолжал Бьюкенен. – Профессор Ренар из Франции. Профессор Джонс, знаменитый археолог.
      Оба гостя приветливо покивали друг другу. «Знакомы» – было громко сказано, просто виделись несколько раз в Европе, на конференциях.
      – Однако хотелось бы наедине… – обронил Джонс, вежливо улыбаясь.
      – Не тревожьтесь, Инди, доктор Ренар в курсе всех наших дел, – успокаивающе поднял руки Бьюкенен. – Кроме того, он непосредственный участник проекта, о котором я собираюсь с вами поговорить после того, как мы обсудим текущие проблемы.
      – И все-таки, – настаивал Джонс. – Мои текущие проблемы слишком интимны, Джей, вы же знаете.
      Француз вдруг резко поднялся, чтобы слегка поклониться:
      – Видите ли, месье Джонс, я проводил экспертизу Корана, который вы привезли из Алжира, – он говорил с заметным акцентом.
      – Вот как? – с вежливым интересом сказал гость.
      – Господа, – Бьюкенен, улыбаясь, снова поднял обе руки, – я предлагаю обсуждать дела по порядку. Мы изучили предметы, которые доктор Джонс привез из Гватемалы. О нефритовом каймане говорить не будем, поскольку, я полагаю, доктор Джонс и сам понимает, какова его ценность. Керамика гораздо интереснее. Инди, не могли бы вы пояснить, что изображено на том блюде, которое было в вашем контейнере?
      – А где само блюдо? – гость огляделся.
      – Разумеется, не в этом кабинете. Да вы успокойтесь, дорогой Индиана, я покупаю и каймана, и блюдо.
      – Коллега Ренар, если не ошибаюсь, не смог дать вам исчерпывающую консультацию? – теперь уже привстал и поклонился французу доктор Джонс.
      Тот плавно перестал улыбаться.
      – Я даю господину менеджеру консультации по другим вопросам, – сказал он без выражения. Акцент его вдруг обострился. – Я не специалист по Месоамерике, месье.
      – О, вы знаете нашу рабочую терминологию? – с искренним уважением воскликнул Джонс. – Я, собственно, хотел только уяснить для себя круг вопросов, по которым господин менеджер уже мог иметь определенную информацию. Надеюсь, я вас не обидел, коллега?
      Ренар размышлял некоторое время, легко поигрывая желваками, затем положил ногу на ногу и сказал странно:
      – Продолжайте, господа, прошу. Я вам не мешаю.
      – На том образце керамики, который я прислал вам, – объяснил Джонс, – изображены сцены так называемой «игры в мяч». Это удивительное явление было распространено по всему месоамериканскому региону. Правила ее внешне похожи на баскетбол, игроки должны попасть мячом в каменное кольцо, но при этом запрещалось касаться мяча руками или ступнями ног, только бедрами, ягодицами, плечами и локтями. В конце игры победитель получал право убить побежденного, а затем отрезать ему голову.
      – Бой гладиаторов, – снова подал голос Ренар. – Зрелище. Понимаю.
      – Нет, с Римом здесь нет аналогий, поскольку у индейцев соревнование носило чисто ритуальный характер, я бы сказал – магический, и было связано с культом плодородия. Если бы вы обратили внимание на растительный орнамент по краям блюда…
      – Разумеется, обратили, – откликнулся Бьюкенен. – Вы нашли блюдо в той пирамиде, которую разыскивали?
      – Да. Покойник, очевидно, был знаменитым игроком в мяч, а блюдо, вероятнее всего, предназначалось для того, чтобы класть на нее отрезанную голову побежденного соперника.
      – Да-да, очень интересно, – нетерпеливо согласился менеджер. – Ну, а как же насчет Шестого Солнца, за которым вы, собственно, ездили?
      – Экспедиция закончилась неудачей, – опустил взгляд Джонс. – Вы, дорогой Джи-Си, вынуждаете меня повторять это, хотя, по телефону я вам уже сообщил о результате.
      – Две с лишним тысячи долларов… Я хорошо помню наш телефонный разговор, Инди. Мы обсуждали возникшие в связи с вашей неудачей финансовые трудности, и еще, конечно, вернемся к ним, но послушайте, дорогой, хотелось бы получить разъяснения. Если угодно, отчет. Мы с вами знакомы много лет, и я вам доверяю, как никому другому, поэтому, когда вы в мае обратились ко мне с новым проектом – помните? – я оказал помощь, ни секунды не колеблясь. Я и сейчас нисколько не раскаиваюсь в этом, несмотря на потерянные деньги. Любой проект может закончиться неудачей, ничего страшного здесь нет, и на наше дальнейшее сотрудничество это никоим образом не повлияет, по крайней мере, с моей стороны. Вы понимаете меня, Инди?
      – Я верну долг, – сообщил Джонс в пол. – Я не отказываюсь от своих обязательств.
      Менеджер Бьюкенен захохотал.
      – Послушайте, старина, – он привстал из-за стола и хлопнул гостя по плечу, – никто в этом не сомневается! В конце концов две с половиной тысячи – не такая уж большая сумма по нынешним временам. За годы нашего сотрудничества я лично, да и этот музей, заработал на вас гораздо больше – оба мы все понимаем, не так ли? Поэтому отложим на время разговор о деньгах и поговорим о деле. Вы видели пресловутое «Золотое Солнце», упавшее с Шестого Неба? Оно в самом деле существует?
      – Я в руках его держал, Джей. Я в заплечном мешке его нес, вот ведь как бывает…
      – Как оно выглядело?
      – Пять-шесть дюймов в диаметре. Диск, похожий на очень большую монету, с непонятными надписями.
      – Из золота? – вмешался Ренар.
      – Нет. Другой металл, мне не известный, но похожий на золото.
      – Значит, вы сумели найти эту пирамиду? – уважительно сказал Бьюкенен.
      – Она оказалась очень маленькая, просто крохотная какая-то, – ответил Джонс. – Зато под ней – большой склеп. Череп, содержащий Шестое Солнце, был там. Красивейший, между прочим, череп, полностью инкрустированный бирюзой, настоящее произведение искусства… А диск из желтого металла действительно слегка светился, как и указывала легенда.
      – Светился? – менеджер возбужденно подался вперед, уперевшись ладонями в стол. – Инди, только откровенно, вы испытывали какие-нибудь странные ощущения?.. Как бы поточнее сказать… Там, в джунглях, не происходило ли с вами чего-нибудь необъяснимого?
      – В каком смысле?
      – Ну, вы же понимаете, что Золотое Солнце – нечто большее, чем амулет! Вы же сами расшифровали пиктографический свиток. Если этот предмет позволил Моктекосуме создать в столь короткие сроки империю ацтеков…
      Индиана расхохотался.
      – Однако забавные вопросы вы задаете, дорогой Джи-Си! Увы, странные ощущения я испытывал в своей жизни, разве что когда приканчивал натощак бутылку дешевого виски. И я бы не советовал понимать каждую легенду столь буквально. Ваше самоотверженное увлечение потусторонними силами, конечно, заслуживает уважения, но… В общем, должен вас разочаровать.
      – Неужели так ничего и не ощутили? Вы же в руках это держали! Оно же действительно светилось…
      – Очевидно, вся магия за прошедшие века потихоньку вышла, – изящно пошутил доктор Джонс. – Собственно, свечение было очень слабым, остаточным.
      Бьюкенен молча побарабанил пальцами по стопке бумаги.
      – Как же вы упустили реликвию? – спросил он через паузу. – Я слышал, у вас были серьезные стычки с контрабандистами?
      – А-а, – махнул археолог рукой. – Столько времени из-за них потерял, с местной полицией пришлось объясняться… В общем, кое-какие трудности были.
      – Они хотели вас ограбить?
      – Нет, решили, что мы с Фелипе – их новые конкуренты, – Джонс, поморщившись, дотронулся до шрама на щеке. – У меня напарник был, Фелипе, отличный парень…
      – Талисман у вас отобрали контрабандисты? – с профессиональным интересом уточнил француз.
      – С чего вы взяли? С контрабандистами мы повстречались до того, как нашли «Стелу У» и пирамиду рядом со стелой.
      – Каким же образом тогда вы утратили находку, месье Джонс?
      – Животные, – сказал Джонс. – Зверье будто обезумело, когда мы вытащили реликвию на свет Божий. Особенно обезьяны, господа, это по-настоящему разумные твари, ненавижу! Ох, как ненавижу… – его лицо исказилось: он что-то вспомнил, что-то совсем недавнее, жгущее память.
      – А вы говорили, что ничего странного! – вновь возбудился Бьюкенен. – Ну, продолжайте, прошу вас.
      – Ночью обезьяны украли череп из моего мешка. Мы с напарником гнались за ними весь день, господа, по джунглям. Вожака, который нес украденное, я подстрелил, так он, ублюдок, умудрился прыгнуть в реку, хоть и раненый. Специально прыгнул, понимаете! Золотое Солнце было в черепе, я держал его там… В общем, все это утонуло.
      Француз продолжал спрашивать:
      – Вы запомнили место, месье Джонс?
      – Ход ваших мыслей мне понятен, – хмуро ответил археолог. – Фелипе тоже пытался достать находку из Лаканха, это приток реки Лакандон, но его сожрал аллигатор. До чего же мне не везет, Джей, просто руки опускаются.
      – И этот человек утверждает, что ему не везет! – громко восхитился менеджер Художественного Института. – Ваша история, Инди, стоит двух тысяч долларов, и, возможно, мы подумаем о второй экспедиции в эти места.
      – Меня больше интересует Коран, – сказал Джонс. – Что вы решили?
      – Боюсь, я вас огорчу, дорогой друг, – сказал Бьюкенен.
      – В чем дело? – встревожился Джонс.
      – Боюсь, я не смогу заплатить вам ту сумму, которую первоначально предполагал.
      – У вас есть сомнения в подлинности?
      – Доктор Ренар, прошу, – махнул рукой Бьюкенен.
      – В подлинности Корана нет сомнений, месье Джонс. Этот предмет действительно принадлежал Харун-аль Рашиду из династии Аббасидов, и он действительно был тайно вывезен в 945 году из Багдада, когда братья Буиды окончательно раздавили халифат. Вы провели невероятные по сложности исследования, обнаружив его в Тахерте .
      – Что же тогда?
      – Вы знаете легенду, согласно которой с помощью Корана халиф Харун-аль-Рашид повелевал джиннами и поэтому был могущественен, как сам Повелитель Духов Великий и Мудрый Сулейман ибн Дауд?
      – Ну, есть такая легенда. Каких только легенд не существует, господа.
      – Дело в том, что именно ради проверки этих сведений месье Бьюкенен и субсидировал ваши поиски в странах Магриба, – француз резко указал пальцем на хозяина кабинета. Жест был, мягко говоря, не вполне в рамках приличий.
      Однако месье Бьюкенен просто кивнул, соглашаясь со сказанным.
      – Неужели вы всерьез предполагали, что Коран халифа помогает общаться с джиннами? – непроизвольно понизил голос доктор Джонс и зачем-то оглянулся.
      В воздухе кабинета повисла неловкая пауза.
      – Зачем же подозревать меня в наивном мистицизме, – с мягкой укоризной заговорил Бьюкенен. – Нет, Инди, конечно нет. Просто я надеялся, что за подобными слухами стоит что-то вполне реальное, поддающееся изучению…
      – …и использованию, – удачно пошутил Ренар, окончательно снимая двусмысленность своих предыдущих слов.
      – Каков же результат? – весело, в тон поинтересовался Джонс.
      – Результат нас обескуражил, – вновь посерьезнел коллега из Франции. – На кожаных листах обнаружились следы макового сока. Вы знаете, как по древнегречески звучит «маковый сок»?
      – Опион, – машинально отреагировал Джонс. – По латыни – опиум.
      – Совершенно верно, химический анализ не оставляет сомнений. Халиф, очевидно, считал свои наркотические видения чем-то большим, а подданные его не разубеждали. Вот вам и разгадка, откуда пошла эта легенда.
      – То есть духами он не повелевал?
      – Увы, нет.
      – И что это меняет?
      – Инди, – вмешался Бьюкенен, – успокойтесь, прошу вас. Разумеется, я выплачу вам премию в размере… м-м… ну, скажем, пятисот долларов…
      – Двести я отдал на одну только взятку таможеннику, чтобы он позволил вывезти шкатулку из Африки.
      – Все расходы были за счет моей фирмы, – напомнил менеджер. – Инди, я прекрасно понимаю ваше желание как можно скорее снять с себя груз задолженности, но поймите и меня. Во-первых, загадочный магический Коран оказался просто древней книгой – умопомрачительно древней, согласен, – а во-вторых, я же не требую немедленно оплатить мои убытки! Что вы так нервничаете?
      – Простите, – доктор Джонс взял себя в руки. – Я не прав.
      – Дорогой друг, вы слишком нетерпеливы, – улыбнулся менеджер. – Вероятно, именно поэтому Судьба к вам благосклонна, позволяя выпутываться из совершенно безнадежных ситуаций.
      – Я самый невезучий человек на свете, Джей.
      – Не будем спорить. У меня есть к вам конкретное предложение, старина, причем гонорар в случае успеха не только покроет все ваши прошлые, но и все будущие долги. Вы даже представить себе не можете, что я собираюсь вам предложить.
      – Доставить из России знаменитую трубку Сталина, с помощью которой он вызывает бесов?
      – Нет, мое предложение чуть более реально. А для начала я задам несколько странный вопрос. Что вам известно о чаше Грааля?
      – Отвечать, как в воскресной школе? – Джонс откинулся на спинку стула (заложить руки за голову помешала шляпа), а ноги чисто по-американски скрестил в форме четверки: классическая поза менеджеров. – Или как в университете?
      Хозяин кабинета немедленно принял точно такую же позу – впрочем, ни тот ни другой не обратили внимания на столь забавный обмен жестами.
      – Как вам удобно.
      – Вопрос действительно странный. Или вы собираетесь предложить мне написать работу по этой теме? Монографию?
      – Инди, – твердо сказал Бьюкенен. – Надеюсь, вы ни на что подобное не намекаете, но я никогда не подписываю чужих монографий своей фамилией. И никогда бы не рискнул предложить вам такую сделку.
      – Возможно, месье Джонс испытывает некоторое затруднение с ответом на вопрос о чаше? – напомнил о своем существовании француз. Он внимательно следил за разговором из угла кабинета.
      – Если вы настаиваете… – сказал доктор Джонс надменно, после чего сменил позу, обхватив руками колено. – Грааль – очень древний символ. Этот образ впервые возникает в кельтском эпосе, в цикле короля Артура, и в более поздних авторских переложениях. Например, в таких рыцарских романах, как «Смерть короля Артура» Томаса Мэллори, «Персиваль» Этьена де Труа, «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха. Само слово происходит либо от латинского «sang real», что означает «истинная кровь», либо от ирландского «cryol» – «чаша изобилия». Упоминается чаша Грааля и в Библии, точнее, в евангельских сюжетах . Во-первых, это чаша, из которой пили Иисус и апостолы на Тайной вечере, а во-вторых, вероятно, именно в нее собрали кровь Иисуса при распятии, и затем передали ее Иосифу Аримофейскому, члену синедриона. Что вам еще сообщить? Я, видите ли, не успел специально подготовиться…
      – Достаточно, – сказал Бьюкенен и повернулся к Ренару. – Ну что, вполне убедительно? Я ведь говорил вам – этот парень подходит нам как нельзя лучше!
      – Что вы знаете о легендах, связанных с Граалем? – спросил Ренар доктора Джонса.
      – Я знаю о легендах, связанных с Граалем, – неприветливо ответил тот. – Например, его считали волшебным сосудом, который не иссякает. Кто-то, например фон Эшенбах, считал лучезарным драгоценным камнем. Кто-то надеялся, что Чаша дарует бессмертие… Я, господа, предпочитаю иметь дело только с объективно научными сведениями. То, о чем я сказал вам раньше – факты, которые полностью лежат в сфере исторической науки, а легенды требуют тщательной проверки.
      – Браво, – повторил Бьюкенен и почему-то снова взглянул на доктора Ренара. – Чувствуете, какая у человека подготовка, какая школа? – затем обратился уже к Джонсу. – Значит, вы не верите, что Грааль может дать его владельцу вечную жизнь?
      – В этом мире есть много такого, во что очень хотелось бы верить. Что касается чаши Грааля, то ведь речь идет не о телесном бессмертии, а о бессмертии души, так что не стоит обольщаться… Послушайте, Джей, в чем смысл всей этой беседы?
      – Еще раз обращаю ваше внимание, Инди, что мое предложение исключительно серьезно. Проект уже давно запущен. Средства на возможную экспедицию найдены. Существуют научные, подчеркиваю специально для вас – действительно научные данные. Не хватает только руководителя.
      – Да что за предложение-то? – воскликнул Джонс. – Честное слово, ситуация напоминает мне какую-то комедию, причем, плохо сыгранную!
      – Я разве до сих пор не сказал вам? – развел руками менеджер. – Я прошу вас возглавить проект, связанный с поисками чаши Грааля. Для начала – исследовательскую часть, но если пожелаете, то и экспедиционную.
      – Поиски чаши Грааля? – ошарашенно переспросил Джонс. – И вы утверждаете, что это серьезно?
      – Найдены сенсационные документы… – начал было Бьюкенен.
      Коллега Ренар остановил его:
      – Месье Джонс, вы обязательно получите всю необходимую информацию, как только дадите ваше согласие.
      – Да, разумеется, – согласился менеджер. – Дело в том, Инди, что с некоторого времени мы вынуждены соблюдать осторожность. У нас был руководитель, тоже непревзойденный специалист, но он неожиданно пропал.
      – Пропал?
      – Да. И никаких разумных объяснений этому у нас нет. Он пропал где-то в Венеции, остался только его ассистент – доктор Шнайдер.
      – Теперь понимаю… – задумчиво произнес Джонс. – Даже не знаю, что вам ответить, Джей. Сейчас я просто не могу никуда уезжать, иначе я запросто потеряю профессуру. Знаете, призрак Великой Депрессии витает надо мной каждый семестр. Это я вам как другу говорю, строго между нами.
      – Проект хорошо финансируется, – негромко напомнил Бьюкенен. – И проблемы со всеми вашими долгами могут решиться сами собой.
      – Почему бы вам не найти специалиста именно по древнему христианству? – с надеждой предложил Джонс. – Я ведь специализируюсь в другой области. Пригласите, к примеру, моего отца, Генри Джонса. Во-первых, если верить многочисленным отзывам, он знаток христианских реликвий, а во-вторых, обожает безумные идеи и разнообразные сказочные истории.
      – Индиана Джонс не верит, – сообщил сбоку француз. Акцент его опять заметно усилился.
      – Ничего, поверит, – буркнул Бьюкенен краешком губ. Некоторое время он размышлял, затем решительно заявил: – Пожалуй, будет лучше сказать вам правду, Инди. Дело в том, что ваш отец и был руководителем проекта. Именно он пропал в Венеции.
      Доктор Джонс-младший долго молчал, растерянно глядя на собеседника.
      – Вы что, сотрудничали с моим отцом? – наивно спросил он.
      – Да.
      – Но ведь он не занимается практической археологией, он же давно все бросил!
      – Возможно, вы недостаточно его знаете, Инди? Откровенно говоря, я всегда догадывался, что у вас сложные отношения. Простите.
      – Вы утверждаете, что он пропал? – вспомнил Джонс.
      – Совершенно верно. Двадцатого августа.
      – Это нелепость, – объявил археолог. – Я знаю своего отца достаточно, чтобы посоветовать вам просто подождать. Скорее всего он сидит в какой-нибудь заброшенной библиотеке, у него остановились часы, он не знает, сколько прошло времени. Или, скажем, вполне мог заснуть в постели какой-нибудь юной леди, а проснувшись, забыл вернуться на работу – такое с ним уже было однажды. Заблудился, потерял очки, передумал искать чашу Грааля – да что угодно! Я к тому, что вы напрасно опасаетесь чего-то серьезного, Джей.
      Менеджер терпеливо выслушал.
      – Я вас не тороплю с решением, Инди. Думайте. Доктор Ренар через два дня улетает обратно в Европу, и, надеюсь, мы успеем до этого времени вернуться к нашей теме.
      – Вы, американцы, поразительно непохожи на англичан, – откликнулся Ренар с неожиданной горечью. – Вас совершенно невозможно понять.
      – Рад был встретиться, – сказал доктор Джонс, вставая.

      Бывают дни, когда события мчатся, как хорошо отлаженный «Форд-Т» по магистрали Чикаго-Спрингфилд. И нестерпимо хочется пригнуться, спрятаться от бьющего в лицо ветра, и тоскливая пустота распирает грудь, потому что вдруг понимаешь: благоустроенное шоссе неизбежно кончится. Чем? Кто знает? Обрывом, водопадом, рекой Стикс?..
      Трудно представить, но иных дней в жизни сорокалетнего Индианы Джонса не было.
      Сначала он позвонил Маркусу Броуди, давнему другу отца – человеку, который по праву именовался «давним другом профессора Джонса» еще до того, как Индиана стал сыном профессора Джонса.
      Он позвонил, разумеется, только утром, по прибытии на работу – из преподавательской, чтобы не тратить собственные деньги. В самом деле, якобы пропавший Джонс-старший, – профессор ведущих университетов Европы и Америки, известный ученый, оставивший серьезную науку лет десять назад из-за необъяснимой старческой блажи, – в свое время входил и в попечительский совет чикагского университета. Почему бы университету не оплатить никчемный звонок? Это будет справедливо. И сыновья совесть таким образом очистится.
      Звонок был междугородним, в Старфорд.
      – Здравствуйте, Маркус, – нежно сказал Индиана. – Узнали? Нет, у меня как раз все в порядке, но вот мой старик, похоже, в очередной раз загулял. Исчез, как ни странно это звучит. Не затруднило бы вас проведать его, вдруг он попросту сидит дома и вспоминает ушедшее детство?
      – Здравствуй, Инди, – издалека сказал ему Маркус Броуди. – Генри сейчас в Европе, как всегда. Я недавно получил от него письмо. Из Венеции. Но если ты просишь, я обязательно съезжу к нему домой.
      – Спасибо, Маркус, – нежно попрощался доктор Джонс, и на том разговор исчерпался.
      Следующим пунктом в распорядке дня стояли занятия. Студенты были по обыкновению прилежно любопытны и утомительно невежественны. Лекция закончилась замечательно: профессор сказал «Все свободны», и студентов не стало. Профессор вышел на воздух, прогулялся по территории городка, размышляя над вопросом о смысле жизни и о своем месте в ряду желающих найти ответ. А может, ему грезился грозного вида Дворец человеческих судеб – небоскреб с многоэтажными подвалами и роскошным пентхаусом, – и его одолевали мучительные сомнения: ту ли комнату он снял в этом отеле? Впрочем, вероятнее всего, доктор Джонс просто-напросто обдумывал информацию, которую получил от менеджера Художественного Института. Чаша Грааля – это призрак, который так просто не оставит душу археолога. Если же археолог американец – настоящий, стопроцентный, в груди которого бьется сердце романтика-первопоселенца, – то подобный призрак непременно материализуется в виде сумасшедших поступков. Если упомянутый американец к тому же холост, то есть свободен абсолютно, стопроцентно, тогда сумасшедшие поступки совершаются быстро и просто, как бы сами собой. Однако что-то мешало профессору Джонсу спокойно принять неизбежное решение. Какая-то заноза, прочно вошедшая в мозг… Он покинул границы университета, прогулялся до домика Роби , полюбовался на диковинное сооружение – плоское, будто гигантским сапогом придавленное, больше похожее на декорацию к фантастическому фильму. Затем вернулся к корпусам.
      Он знал, что именно ему мешало.
      Чашей Грааля занимался его отец Генри Джонс-старший. Вот в чем дело. Шагать по протоптанной отцом дорожке было как-то… в общем, как-то унизительно.
      Лучшее средство освободить голову от мыслей – дать работу желудку, тем более, когда питание оплачено на год вперед. Индиана прошел в столовую, взял бобовый суп и бифштекс, занял свой любимый столик – лицом к окну, спиной к залу. Суп был не постный, как у большинства, а на мясном бульоне, именно так, как любил профессор археологии; бифштекс был с китайским соусом, рецепт которого Индиана привез год назад; иначе говоря, местный повар прекрасно знал вкусы своих постоянных клиентов. Желудочный сок ударил в мозг, мгновенно растворив посторонние образы, и настроение стало простым, конкретным, будничным, и вот тут-то…
      Вот тут, собственно, начались события.
      – Я предупреждал, что мы с вами еще встретимся, – раздался сзади голос, – но не предполагал, что так скоро.
      Доктор Джонс обернулся – вместе со стулом.
      Уильям Питерс, малорослый представитель племени разведчиков, стоял с подносом, на котором дымился обед, и приветливо улыбался.
      – Разрешите составить компанию? – спросил он. Впрочем, не дожидаясь ответа, разрешил себе сам: сел напротив Джонса, загородив таким образом ему вид на парк. – Приветствую вас, доктор, – вспомнил он. – Мы, кажется, опять не поздоровались?
      – Хэлло, – вяло откликнулся Джонс. – А где ваш приятель?
      – Приятель? У меня нет приятелей, по должности не положено.
      – Ну, ассистент. Который похож на Кинг-Конга, сбрившего шерсть.
      Майор Питерс повернул голову и посмотрел вбок. Джонс также посмотрел вбок. Сержант размещался неподалеку – молчаливо кушал в компании младшего клерка из ведомства секретаря университета. Клерк был молоденькой женщиной, поглядывавшей на сержанта с пугливым восхищением.
      – У меня к вам дело, – сообщил майор Питерс, предварительно наполнив рот холодной закуской.
      – Я обедаю, – напомнил Джонс без какой-либо надежды быть понятым правильно.
      – Приятного аппетита, – кивнул собеседник. – У нас появились новые сведения, которые опять косвенно связаны с вами, мистер Джонс… А что, хорошо тут у вас кормят, почти как в Вашингтоне.
      – Что за «сведения»?
      – Особенно паштет, – сказал майор, энергично глотая. – Я обычно питаюсь в столовой при Пентагоне, но там паштет обычный: печень, масло, лук, сельдерей, морковь, яйцо, перец. А у вас еще мускатный орех добавляют. Не пробовали? И гренки прекрасные.
      – Верю вам на слово.
      – Я прошу прощения, доктор Джонс, что в прошлый раз не мог быть с вами в достаточной степени откровенным. Сейчас обстоятельства изменились, и мы решили дать вам полную информацию. Вынужден предупредить вас о строгой конфиденциальности нашей беседы.
      – О строгой конфиденциальности? – переспросил Джонс, оглядываясь по сторонам. За столиками сидели – преподаватели, секретари, деканы, клерки. Кто-то в компании, кто-то в одиночестве. Посетители переговаривались, звенели посудой, шумно сдвигали стулья. Конечно, было не так людно, как в студенческой столовой, но все же…
      – Чем больше народу вокруг, тем меньше шансов, что вас кто-нибудь услышит, – рассеял разведчик его недоумение. – Можно было бы уединиться в офисе, у вашего декана или снова у ректора, но это действительно может привлечь внимание. Что касается содержания нашей беседы, то все сказанное должно остаться между нами, чем бы встреча не закончилась.
      – А чем, собственно, она кончится?
      – Очень просто: мы либо договоримся, либо нет. Итак, могу я рассчитывать на вашу порядочность?
      – Ваши тайны умрут вместе со мной, – удачно пошутил профессор Джонс. – Торжественно обещаю.
      – Надеюсь, это случится не скоро, – майор Питерс был серьезен. – Новые сведения, о которых я упомянул, таковы. Во-первых, были проанализированы работы, опубликованные под именем Иглвуд, и все, что с ними связано. Выяснилось, что такого человека как бы не существует, по крайней мере, в редакциях его не видели, работы приходили по почте. Но главное совсем в другом. Одна из статей подписана двумя фамилиями: Иглвуд и Кэмден. Вам знакома вторая фамилия?
      – Лилиан? – поразился Индиана. – Вы это хотите сказать?
      – Да, Лилиан Кэмден. Нам стало известно, что указанная особа была вашей близкой знакомой, возможно, невестой, поэтому мы снова и пришли к вам.
      – Невестой… – медленно произнес Индиана, словно бы пробуя слово на вкус. – Но Лилиан, насколько мне известно, нет в Штатах, переехала на жительство в Европу.
      – О дальнейшей судьбе вашей знакомой вы знаете, профессор?
      – Нет.
      – Тогда, я уверен, вам интересно будет послушать. Мисс Кэмден некоторое время жила во Франции, затем вышла замуж за английского офицера по фамилии Фергюссон и уехала вместе с мужем в Непал, где тот получил назначение в британской военной миссии. По нашим сведениям, мистер Фергюссон не слишком хорошо зарекомендовал себя в качестве представителя Его Величества, – еще в Париже, – поэтому, собственно, его и перевели в Катманду. Назовем вещи своими именами – он оказался картежником и пьяницей. Причем, судя по всему, в Непале подобный образ жизни был для него нормой, поскольку вскоре он получил новое назначение – в Родезию, на задворки Империи. Родезия, сэр, это настоящая дыра.
      – Я знаю, – согласился Джонс, – бывал там.
      – Так вот, он уехал на юг Африки, а жену с собой не взял, бросил. Денег у той, конечно, не было даже на билет, и она через посольство затеяла с мужем тяжбу о разводе. В результате развод она получила. И вместе с тем – половину семейного имущества, в размере ста фунтов. В общем, миссис Кэмден-Фергюссон осталась одна. На билет до Европы или до Америки ей так и не хватило, да она, возможно, и не хотела возвращаться, все-таки у нас кризис был, депрессия. Купила ресторан и с тех пор живет в Непале. Но не в Катманду, а севернее, в городке Кхорлак.
      Майор временно замолчал. Он уже покончил с овощным супом-пюре и увлеченно принялся за пудинг. Он добавил, сочно двигая челюстями:
      – Ресторан у госпожи Кэмден, надо полагать, европейской кухни. Обслуживает туристов, военных, других выходцев из Европы…
      Аппетит у доктора Джонса, наоборот, давно пропал.
      – Меня не интересует Лилиан, – заявил профессор, рассматривая остывшие бобы.
      – И все-таки дослушайте. Несколько дней назад ваша Лилиан обратилась в американское посольство в Непале…
      – Эта женщина не моя, – решительно заявил профессор.
      – …обратилась с вопросом – известно ли что-нибудь о человеке по имени Абрахам Иглвуд, прибыл ли он в Непал, если прибыл, то где остановился. Просила навести справки, потому что беспокоится.
      – Ну, ясно, – горько сказал доктор Джонс. – Девочка завела себе нового профессора. Опять решила стать ассистенткой.
      – Почему «нового»? – прервался разведчик. – Что вы имеете в виду?
      – Ничего особенного, просто вспомнил кое-что.
      – Не знаю, на что вы намекаете, но у нас нет никаких данных о том, что Лилиан Кэмден и Абрахам Иглвуд состояли… хм… в близких отношениях. По крайней мере, последние два года. У нее есть друг, второй секретарь посольства… Вы понимаете, о чем я говорю?
      – Как же девочке без «друга»? – Индиана вновь отреагировал не очень хорошо, не вполне солидно.
      – Так вот, ее друг, второй секретарь посольства, был удивлен не меньше вашего. Кстати, именно через него она пыталась навести справки об Иглвуде. Когда мы узнали, что некая госпожа Кэмден проявляет интерес к этому подозрительному типу, то поручили специальному сотруднику посольства в Непале выяснить все про личность Лилиан. Согласитесь, доктор, слишком много совпадений: звонок Иглвуда в американское консульство в Стамбуле, где была названа ваша фамилия, желание Иглвуда лететь в Непал, статья, опубликованная им в соавторстве с Кэмден, существовавшая в прошлом связь мисс Кэмден с вами. Наконец – ее попытки разыскать профессора Иглвуда. Так вот, специальный сотрудник посольства выяснил, что в частных разговорах со вторым секретарем посольства она изредка упоминала о каком-то «медальоне».
      – «Медальон»? – встрепенулся Джонс. – Тот самый?
      – Мы не знаем, что за предмет она имела в виду, она никому его не показывала. И нашему сотруднику отказала, когда тот пришел к ней с соответствующими вопросами. Честно говоря, она выставила парня за дверь. Не вызывает сомнений лишь то, что «медальон» у нее есть, а что это и откуда – неясно.
      – Очень порядочная, честная женщина, – сказал Джонс, отодвинув в сторону суп, придвинул второе блюдо и принялся смотреть на бифштекс. – Я полагаю, мистер Питерс, что «медальон» просто-напросто принадлежит не ей. Возможно, неугодный вам Иглвуд дал ей этот предмет на сохранение. Вы не обидитесь, майор, если я изложу свою точку зрения? Мне не нравится мышиная возня вокруг меня и моих бывших друзей, я до сих пор не вижу во всем этом хоть какого-нибудь смысла, хоть чего-нибудь, что могло бы объяснить и оправдать ваше любопытство, и, скажу прямо, в прошлом веке при таких методах работы вас бы застрелили, как койота.
      Сержант, сидящий неподалеку, вдруг внимательно посмотрел на них. Очевидно, случайно.
      – Вы еще не владеете полной информацией, – терпеливо напомнил разведчик, по-мальчишечьи облизывая ложку. Пудинг был съеден, оставался сок. – Не делайте поспешных выводов, прошу вас. Собственно, только теперь я приступаю к объяснениям. Для начала спрошу: как вы относитесь к немцам?
      – Что? – Джонс едва не поперхнулся, несвоевременно решив положить кусок бифштекса в рот.
      – Что вы думаете о немцах?
      – Странные у вас вопросы. Ну, это адская смесь народов, когда-либо населявших Германию. Древнегерманские племена смешались с еще более древними кельтами, затем к ним примешались другие племенные союзы, если мне не изменяет память, гунны, авары и так далее, в результате получилась общность, назвавшая себя тевтонами, в которую затем влились западные славяне, пруссы и литовцы. Ну, феодальная раздробленность долгое время мешала объединению немецкой нации… Что конкретно вас интересует, майор? Я отношусь к немцам без предубеждения, если вы это имеете в виду. Всем известна германская методичность и логика, научная строгость и честность…
      Разведчик расхохотался так, что на него оглянулись.
      – Вы говорите, словно вождь национал-социалистической партии на трибуне, доктор! Я-то спрашивал только о практических аспектах проблемы «немецкой последовательности». В частности, понимаете ли вы, что война в Европе неизбежна?
      – Война в Европе?
      – Разумеется. Понимаете ли вы, какую угрозу пресловутая «адская смесь» несет Америке – именно Америке, доктор Джонс!
      – Я археолог, а не политик, – с обескураживающей скукой заметил Индиана. Он зевнул, вежливо прикрывшись, и наконец принялся кушать всерьез.
      – Да-да! – сердито сказал Уильям Питерс. – Настроения, подобные вашему, как будто ослепили Америку. Неужели вы не понимаете, что самоизоляция чревата катастрофой? Изоляционистский курс правительства, проводимый под гигантским прессом общественного мнения, уже привел к тому, что нацисты обрели такую мощь. Конгресс и избиратели по старой американской привычке считают, что дела Европы нас не касаются, а между тем Германия ничуть не меньше, чем коммунистическая Россия, угрожает мировому торговому рынку. Если не больше. Там, куда приходят немцы, прекращается свободная торговля, свободное обращение доллара, вопиюще нарушаются права собственности. Вспомните еврейских банкиров и промышленников, тесно связанных с нами. Кроме того, хоть мы в разведке и не любим подобных сантиментов, немцы нарушают права личности, святые для каждого американца.
      – Да, экономика Германии сейчас на подъеме, – равнодушно согласился Джонс.
      – Так называемая «экономика» Германии замкнута сама в себе, и вовсе не она угрожает Америке, – горячо возразил Питерс. – В честной конкурентной борьбе у нас нет противника. Немцы опасны не торговой экспансией, а своими военными планами. Они стремятся захватить не только первичные ресурсы – нефть, уголь, рабочую силу, – но и важные производства, причем, начнут с самой развитой части мира – Европы. Возможности Советов в этом смысле пока что скромнее. Германия начнет с наших стратегических союзников, доктор Джонс. Вот, например, представьте невероятное – Германия захватила Францию… Не улыбайтесь, я и сам понимаю, что мое предположение чисто умозрительно. Но все же… В результате мы теряем исключительной важности рынок, поскольку не только эта страна, но и все ее колонии, все страны французского мандата будут отрезаны от нас – и Западная Африка, и Мадагаскар, Сирия, Индокитай, перечислять и перечислять…
      – К чему этот военно-политический обзор? – уточнил доктор Джонс и выразительно посмотрел на часы.
      – Что? – спросил разведчик. – Ах, да. Извините, сэр, я увлекся. Я всего лишь хотел указать вам, кто враг – настоящий враг. Как, кстати, вы относитесь к национал-социализму?
      – Забавные у вас вопросы… – Джонс с минуту размышлял, постукивая вилкой о стол. – Пожалуйста, мое мнение таково: национал-социализм есть примитивное в своей основе учение, приспособленное талантливыми демагогами к тому, чтобы управлять толпами обозленных бюргеров. Это вульгарный расизм, выросший до уровня государственной идеологии, и отличающийся от Ку-Клукс-Клана разве что степенью агрессивности и размахом. Я не оригинален в своем мнении, майор.
      – Однако идеи Ку-Клукс-Клана почему-то не смогли за семьдесят пять лет свести с ума Америку, тогда как исключительно рациональная Германия – страна точных наук, согласно вашему же замечанию, – обезумела буквально за несколько лет. Вам не кажется это странным?
      – В истории и не такое бывало.
      – В истории такого не было, профессор, мы консультировались со специалистами.
      – И с кем же? – иронично сощурился Джонс. – Назовите фамилии.
      – Со специалистами, – значительно повторил майор Питерс. – И получили подтверждение: в коротенькой истории нацизма слишком много необъяснимого. Возьмем, например, свастику…
      – О, да, – сказал Джонс. – Я так же возмущен подобной наглостью. Я понимаю Киплинга, который снял этот мирный некогда символ Тибета с обложек своих книг.
      – Чем вы возмущены, доктор?
      – Чем? Свастика – это самый древний из известных человечеству знаков. Если крест, звезда, полумесяц изобретались в конкретные исторические времена, то свастика, похоже, существовала всегда – по крайней мере, со времени неолита. Это символ Солнца, Неба, Жизни, символ вечности. Еще древняя Троя пользовалась им. В нашем тысячелетии он прочно закрепился за буддизмом… Каким же самомнением надо обладать, чтобы в двадцатом веке поместить его на свои знамена!
      – Поразительно, доктор. Вы совершенно точно сформулировали то, что я собирался вам сказать. Именно древность, и именно Тибет. Добавлю, пожалуй, вот что. Специалисты утверждают, что свастика до сих пор считается главным магическим символом. Она бывает прямая и обратная…
      – Белая и черная, – покивал Джонс.
      – Нацисты используют обратную, если вы обратили внимание. Это первое. Далее: нацистскую партию основали семь человек, и у нас есть информация, что семерка, то есть число учредителей, так же как и точная дата основания партии, отнюдь не случайны. Цифры просчитывались, выбирались специально. Далее: трудно поверить, но по косвенным данным самые секретные заседания главного штаба немецких войск, куда допускается только высшее армейское руководство, начинаются с медитаций и каких-то индуистских ритуалов…
      – Безумцы? – предположил Джонс. – Играют в оккультизм?
      – Люди, подмявшие под себя такую страну – безумцы? – вопросом на вопрос ответил майор. – Думать так, конечно, было бы удобно. Знаете, профессор, я сам здравомыслящий человек, настолько здравомыслящий, что иногда это даже мешает работе. Лично я отвергаю разную там мистику и оккультизм, но есть факты, и мы вынуждены с ними работать.
      – Да какие факты! – развеселился Джонс. – Свастика, что ли?
      – Тибет, – сказал майор Питерс. – Интерес к древности, как государственная политика. Но о фактах чуть позже, – он раздвинул в стороны грязную посуду и положил на стол тонкую папку, взяв ее со своих колен. Оказывается все это время он сидел с папкой. Когда и откуда она появилась у разведчика, Джонс не заметил, во всяком случае, обедать тот усаживался, держа в руках только поднос.
      – Это вам, – продолжил майор, щелчком подвигая папку к своему собеседнику.
      – Что это?
      – Нет, нет, открывать не надо. Дома изучите, если пожелаете. Здесь собраны материалы, отражающие одну из крайних точек зрения на рассматриваемую нами проблему. Я, кстати, не разделяю экстремистских взглядов аналитика, собравшего эти материалы, но даю их вам специально, чтобы вы представляли, насколько необычно то, с чем вы можете столкнуться.
      – Я? – рассеянно удивился Джонс, с любопытством ощупывая папку пальцами. – Могу с чем-то столкнуться?
      – Извините, мы немного забежали вперед. Итак, не разделяя некоторых суждений и опасений своего коллеги, я тем не менее вынужден констатировать, что деятельность нацистов не так примитивна и понимаема, как кажется на первый взгляд.
      Уильям Питерс встал.
      – Уходим, – сказал он. – Мы становимся слишком заметны, в столовой едят, а не разговаривают. Вы уже поели?
      Индиана также встал, с сожалением глядя на свои тарелки.
      – Папку не забудьте, – напомнил Питерс. И затем беседа продолжалась уже на воздухе.
      Раньше на территории университета был шикарный увеселительный парк. Остатки былой беззаботности тщательно хранились студентами и сотрудниками, во всяком случае, дух ярмарки 1893 года с ее знаменитым «Чертовым колесом» – первым из сооруженных в Штатах, – явно витал по университетскому парку до сих пор.
      – Хорошо тут у вас, – говорил разведчик. – Тихо, без суеты, совсем не так, как в Вашингтоне…
      Они шли по центральной дороге, к выходу.
      – А теперь – конкретные обстоятельства нашего дела, – говорил разведчик. – В разных районах мира, на разных континентах в самых неожиданных местах немцы ведут какие-то поиски. Ищут с поражающей воображение активностью, с размахом, достойным хорошей военной операции. Разведка также активизировалась, обеспечивая группы тщательным прикрытием. Выделим два района, интересующие фашистов – вероятно, они основные. Во-первых, Тибет. Непал, северная Индия и так далее. Экспедиция за экспедицией, вдобавок Свен Годин, знаменитый путешественник из Швеции, помогает им в качестве консультанта и посредника.
      – Я никогда не понимал Свена, – вставил доктор Джонс. – Очень тяжело с ним общаться. Образованнейший, казалось бы, человек…
      – Как видите, профессор, все это перекликается с той же свастикой и уж тем более – с нашими проблемами в Непале. Кстати, в Берлине и особенно в Мюнхене полным-полно индусов, организованы целые колонии выходцев с Тибета, так что связь, очевидно, двусторонняя. Второй район поисков – Египет…
      – Египет? – удивился Джонс.
      – Да, копают под носом у англичан. Здесь самая крупная экспедиция, не экспедиция даже, а постоянно действующий отряд, со штабом, со службой снабжения, со своей службой безопасности и армией. Всем этим археологическим исследованиям, а поиски внешне носят характер именно археологических исследований, придается огромное значение. Некий Урбах, руководитель соответствующего отдела в институте Аненэрбе, получает от руководства страны неограниченные средства, сравнимые с теми, которые мы сами тратим на… – майор Питерс вдруг остановился и замолчал, будто бы неосторожно прикусил что-то во рту. Он испуганно осмотрелся и тихо закончил. – Устал я, доктор Джонс. Столько ночей без сна… Простите, о чем мы говорили?
      Индиана также на всякий случай оглянулся. Сзади никого не было, если не считать сержанта, который неспешно шел следом. Впрочем, гигант-дебил остановился, повторив маневр своего шефа.
      – Мы говорили об археологии, мистер Питерс.
      – Да-да, разумеется. Я лично склонен полагать, что объяснение активности немцев простое, лежит в плоскости низменной корысти. Например, их могут интересовать драгоценности – алмазы, золото, – или иные ценности, связанные с древностью. Материалы, подобные тем, что лежат в папке, на меня не очень действуют.
      – Зачем же вы тогда мне ее дали? – спросил Индиана, переложив папку из руки в руку.
      – Хорошо, что напомнили! – обрадовался майор. – Хотел вас попросить, но чуть не забыл. Не могли бы вы выступить в качестве эксперта, высказать свое мнение о прочитанном? Мы проверили вашу благонадежность, доктор, мы вам доверяем, так что в этом смысле все в порядке…
      – Польщен, – сказал Джонс.
      – Вы стопроцентный американец, профессор, – продолжал майор. – Заявляю совершенно искренне, я ведь смотрел ваше досье. Между прочим, хорошая у вас шляпа, я еще в прошлый раз обратил внимание. Не дадите ли взглянуть?
      – Зачем? – неожиданно занервничал профессор.
      – Люблю ковбойские шляпы, хоть сам и не могу их носить. Рост не позволяет. А то одел бы настоящий стетсон, полумексиканский вариант…
      – У меня на голове не стетсон.
      – О, разумеется. На Юге покупали?
      – Нет, еще в Старфорде, когда мальчишкой был, – Джонс снова оглянулся. Никто на него не смотрел, однако снимать шляпу он все же не рискнул. – Послушайте, майор, у меня нет времени на пустую болтовню. Лекция скоро.
      – Я упомянул об Аненэрбе. Вы знаете, что это такое?
      – Какой-нибудь новый музей, наверное. Я о таком раньше не слышал. Немцы что, свозят туда награбленные экспонаты?
      – Поразительно, – сказал разведчик. – Впрочем, очень типично. Гигантский спрут опутал всю германскую науку, подмял все ведущие университеты Германии, все научные кадры, но о нем никто в мире не слышал. Нам бы в Америке научиться так хранить стратегические секреты… Это исследовательский центр, крупнейший в нынешней Германии, с многочисленными филиалами, с практически неограниченным финансированием. Руководителем археологического отдела является фон Урбах, как я уже сказал, ученый без имени, но все-таки ваш коллега, доктор Джонс. Райнгольд Урбах.
      – Урбах, Урбах… – пожевал фамилию доктор Джонс. – Нет, не знаком. И работ, если честно, не читал.
      – Если честно, то и мы об этом парне не знаем ровным счетом ничего. Так вот, возвращаясь к Египту…
      – Я понимаю, в двадцатые годы Египет копали все, кому не лень, – возмутился Джонс. – И все чего-то находили, были большие успехи, привлекающие внимание общественности. Я и сам этим баловался по молодости. Даже мой отец, не к послеобеденному отдыху будь упомянут, и тот бывал у подножия пирамид. Но ведь мода на пирамиды давным-давно прошла, там выкопали землю до самого гумуса!
      – И все же, – терпеливо сказал разведчик. – Наши сведения достоверны, мистер Джонс. А теперь я прошу вас быть предельно внимательным, поскольку мы с вами подошли к сути, к тому, ради чего я был вынужден порассказать вам столько всякой всячины.
      – Я готов, – улыбнулся Индиана. – Я всегда внимателен, в том числе и когда сплю. И на память пока не жалуюсь.
      – Мне не нужна ваша память. Мне нужно, чтобы у вас в голове все обстоятельства этого дела сложились воедино. Итак, наши радисты перехватили немецкий радиообмен, точнее, две радиограммы – первая из Каира, вторая ответная, из Стамбула. Дешифровальщикам удалось их прочитать. Обе были помечены, как экстраважные и экстрасрочные, в первой говорилось, что приходит время «медальона», и если его немедленно не найдут, «Тотенкопф» сделает всем очень плохо, а вторая отвечала, мол, предмета, условно именуемого «медальон», у Абрахама Иглвуда нет, ищем, потерпите. Вы понимаете, профессор? Именно с этих радиограмм и начался наш интерес к таинственному Иглвуду, именно с них начались наши поиски. Кстати, я ведь еще не сообщил вам, что совместная статья, подписанная фамилиями Иглвуд и Кэмден, как раз из области египтологии.
      – Что вы хотите от меня? – звенящим голосом выговорил Индиана. – Мои мозги напичканы бесполезной для вас информацией, а в карманах у меня пусто. Правда, я неплохо владею оружием, но агент из меня все равно никудышный, потому что, как я вам уже признавался, я ненавижу змей и не умею притворяться.
      – Какой догадливый! – расхохотался майор Питерс. – Нет, агентом мы вас делать не собираемся. Но если существует шанс, что Лилиан Кэмден отдаст или разрешит сфотографировать «медальон» кому-нибудь, кроме Иглвуда, то только вам, дорогой друг. Вам, и больше никому, это очевидно. И я советовал бы поторопиться, мистер Джонс, ведь вполне могут отыскаться желающие применить к слабой женщине особые меры воздействия. Вы меня понимаете?
      – Надеюсь, вы не входите в их число.
      Разведчик искоса глянул на Индиану:
      – В нашей работе ничего нельзя гарантировать, мистер Джонс. Я отвечаю лишь за свое подразделение, а мы, как видите, прежде всего обратились к вам. Однако прошу понять меня правильно. Главным образом я подразумевал наших врагов – тех, с мирными тибетскими свастиками на стягах.
      – «Тотенкопф», – задумчиво произнес профессор. – В переводе «Мертвая голова»… О какой «Мертвой голове» говорилось в радиограмме?
      – Это эмблема, которую носят высшие представители СС, посвященные во все тайны. Я думаю, речь шла о конкретном человеке из руководства… Итак, мистер Джонс?
      – Вы делаете мне конкретное предложение?
      – Если вы согласитесь проехаться до Непала, то вопрос с финансированием будет решен через час. В самом деле, профессор, почему бы нет? Вы – искатель приключений. После колледжа записались в армию, воевали в Мексике, были награждены медалью «За доблесть». Тогда, очевидно, и полюбили нашу страну. Потом воевали в Европе, против немцев, то есть один раз Германия уже была вашим врагом. Предлагаю вам новое приключение, оплаченное правительством Соединенных Штатов.
      – Мне нужно подумать.
      – Вам что-то мешает? – раздраженно спросил разведчик.
      Они стояли возле выхода из университетского городка. Неподалеку взрыкивали моторы, пронзительно квакали клаксоны, дышал прокуренными легкими Большой Чикаго. Входили-выходили студенты и сотрудники – многие были знакомы доктору Джонсу.
      – Вас интересует, что мне мешает? – усмехнулся профессор. – Обратите внимание, например, вон на того человека… – он указал легким кивком головы.
      Декан исторического факультета шел на работу. Толстяк смешно перекатывался с ноги на ногу и беспрерывно утирался платком – вероятно, торопился. Некоторое время начальник колебался: поприветствовать ему своего подчиненного или сделать вид, что не заметил, но все-таки выбрал первое. Джонс ответил на приветствие и повернулся к разведчику:
      – Если я полечу в Непал, этот человек меня уволит.
      Майор Питерс, недобро сощурившись, посмотрел декану вслед.
      – Имя, – кратко потребовал он. – Имя и должность.

       Поздний вечер. За окном коттеджа – дождь. Профессор Джонс изучает доверенные ему документы…
       (Содержимое папки представляло собой тезисы одной из версий происхождения германского нацизма. Версия была насколько нелепа, фантастична, настолько же и чудовищна. Специалист, ознакомившись с ней, счел бы все это мистификацией, а неспециалист жадно спросил бы: «И что было дальше?» Что было дальше, не знал пока никто. Шел 38-й год, тревожный 38-й. Безымянный аналитик, проделавший гигантский объем работ, соединивший воедино множество внешне несвязанных друг с другом фактов, рассмотрел историю нацизма под совершенно неожиданным углом зрения. Некоторые факты были общеизвестны, некоторые носили секретный характер. А заглавие материалов: «Магический социализм, как новое язычество», – очень точно отражало суть версии. Да, германский национал-социализм был назван «магическим». Причем, автор вкладывал в эту формулировку буквальный смысл, вовсе не фигуральный или, скажем, поэтический. И это могло бы показаться смешным, если бы не было страшным. Аналитик убеждал в том, что партия национал-социалистов не только с первого же мгновения своего рождения опиралась на тайное знание, помогающее добиваться невероятного, но и ставила перед собой тайные цели, не совпадающие с официально провозглашаемыми…)
       Профессор Джонс искренне старается понять. Текст распадается на фрагменты, рассыпается по словам и фразам, с трудом складываясь в нечто осмысленное…
      …наименование темы: «Магический социализм, как новое язычество»…
       …агентурные данные(получены из полицейских картотек и архивов Мюнхена):
      Общество «Блистающая ложа». В поле зрения полицейского управления попало в начале двадцатых годов. Программная цель: овладев Вселенской энергией, стать властелином своего тела, хозяином других человеческих душ, господином всего мира. Члены общества разрабатывали и практиковали особую систему психотренинга, которая по их мнению позволит постичь секретные способы изменения человеческой расы, выведет психику на высшую ступень эволюции. Программная цель (достижение неограниченной власти над собой и над окружающим миром), а также практическая деятельность общества не предусматривали физического насилия, поэтому никаких мер против него предпринято не было. Существует ли оно в настоящий момент, а если существует, то в какой форме, под каким названием и с чьим участием, неизвестно. Известно лишь, что среди прочих членами этого общества являлись некоторые теневые фигуры из окружения Гитлера, например, профессор мюнхенского университета Карл Гаусгофер.
       …из открытых источников:
      Работы Ганса Горбигера, профессора мюнхенского университета. Теория космического льда, согласно которой всеми процессами во Вселенной и, соответственно, жизнью на Земле управляет вечная борьба противоположностей. Эволюции не существует. История – это чередование катастроф и взлетов. Нынешним людям предшествовали бого-люди – гиганты, создавшие невероятные по мощи цивилизации. Когда-нибудь и мы, пройдя свой путь катастроф и мутаций, достигнем могущества предков. (В понятие «мы» включены только истинные потомки сверх-людей, то есть представители арийской расы, остальные же расы являются потомками «рабов» – низших людей, всецело принадлежавших сверх-людям.) Единственным средством совершить скачок является возрождение древнего магического духа…
       …из открытых источников:
      В Германии широко распространен миф о «прародине в Гоби». Якобы три-четыре тысячи лет назад в центральной Азии существовала высокоразвитая цивилизация. Цивилизацию уничтожила катастрофа неизвестной природы, а на ее землях возникли пустыни (Заалтайское Гоби, Алашаньское Гоби, Гашунское Гоби, Монгольское Гоби, Джунгарское Гоби). Уцелевшие ее представители переселились на север Европы, где основали Асгард (жилище богов в скандинавской мифологии). В частности, бог Тор – один из тех, кто выжил. Происхождение мифа о «прародине» неизвестно. Очевидно только, что это чистой воды выдумка, широко использовавшаяся, а возможно и созданная немецкими литераторами и мистиками на рубеже девятнадцатого-двадцатого веков (Ганс Эверс, Дитрих Эскардт и многие другие).
      В книгах известных путешественников, часто бывавших в Гималаях, и журналистов, занимавшихся тибетоведением (Елена Блаватская, Николай Рерих, Свен Годин, Карл Оссендовский и др.), изложены древние поверья об Агартхи и Шамбале. Согласно им, некие Учителя, рожденные и воспитанные «внешним разумом», управлявшие когда-то сверхцивилизацией (погибшей от гнева Небес), живы и поныне. Разделившись на два пути – правой руки (Агартхи) и левой руки (Шамбала), – они поселились в бездонных гималайских пещерах. Агартхи – место добра, созерцания, невмешательства. Шамбала – скрытый центр всего земного, управляющий природой и нынешними цивилизациями Земли.
      Важность Тибета для диктаторов Европы обнаруживается в следующих фактах. Карл Оссендовский, автор знаменитой книги «Люди, звери, боги», погиб при крайне странных обстоятельствах. Свен Годин открыто сотрудничает с нацистскими научными центрами, близко знаком с Гаусгофером. По косвенным данным, Николай Рерих имеет связи с секретными научными отделами НКВД, занимающимися подобной тематикой.
       …закрытый источник:
      Культы и космогонические концепции, изложенные выше, а также некоторые другие странные теории (см. Приложения), имеют в нынешней Германии поддержку на государственном уровне, как в идеологическом, пропагандистском, так и в организационном планах. (Информация абсолютно достоверна.)
      Семантический анализ речей, других публичных высказываний, а также анализ поведения на митингах и собраниях высших представителей национал-социалистической партии дает основания утверждать, что практически все руководители нынешней Германии не только хорошо знакомы с вышеизложенными концепциями, но и разделяют их. (Подборка цитат в Приложениях.) Отмечено несколько полных текстологических совпадений с тибетскими легендами, что позволяет сделать предположение: переселенцы из Гоби всерьез, на самом высоком уровне, считаются прародителями арийской расы.
       …промежуточный вывод:
      Наиболее логичной и естественной линией поведения для властителя, искренне убежденного в существовании скрытого могущественного центра управления (Шамбалы), является попытка войти с ним в контакт.
      Неужели это и происходит в действительности?..
       …из агентурных данных:
      Информация о непосредственных учителях и наставниках Адольфа Шилькгрубера (Гитлера), отрывочна и непроверена. Есть сведения, что Дитрих Эскардт (литератор) и Адольф Розенберг (архитектор), с 1920 по 1923 год обучавшие Гитлера необходимым политику навыкам, фактически сформировавшие Гитлера, являлись в то же время членами тайного общества. Предположительное название общества – «Фуле». Программная цель: установить связь с Высшими, где бы они не скрывались (внутри Земли, вне Земли, в Шамбале, в Асгарде), стать посредниками между Ними и остальным человечеством, что даст возможность черпать неограниченную энергию из хранилища Невидимых Сил. Из кельтских преданий известно, что Фуле – это легендарный остров, якобы существовавший когда-то на Севере, страна всемогущих магов. Легенда о Фуле удивительно перекликается с мифами об Асгарде и тибетскими поверьями.
      Членом указанного тайного общества являлся также профессор Карл Гаусгофер, принесший сюда особые знания и практические навыки, полученные в «Блистающей ложе». Вероятно, он оказывал большое влияние на Адольфа Шилькгрубера с момента провала «пивного путча» (8-9 ноября 1923 г.). Помимо перечисленных людей, в тайное общество входил и Рудольф Гесс (как ассистент профессора Гаусгофера), выполнявший функции референта при написании Гитлером книги «Моя борьба». В настоящее время Рудольф Гесс входит в высшее руководство партии.
      Других сколько-нибудь достоверных сведений об обществе (предположительно Фуле) нет. Агент, имевший доступ к полицейским картотекам и архивам города Мюнхена, погиб, едва обнаружив существование подобного рода информации…
       Профессор Джонс читает, изредка приподымая брови и скептически покачивая головой. Одетый в домашний халат, он сидит за своим стареньким уютным столом. Шляпа покоится рядом – на кипе беспорядочно сложенных рукописей…
       …из закрытых источников:
      Зачем вообще существует СС? Анализ политической и военной ситуации внутри и вокруг Германии ясно показывает: создание института СС трудно объяснить какой-либо рациональной необходимостью. Эта организация дублирует все и вся, стоит над всеми остальными службами Третьего Рейха. Объяснение можно найти, если вспомнить об увлечении Гитлера личностью и деятельностью Игнатия Лойолы, основавшего Орден иезуитов (цитаты в Приложениях). СС изначально создан, как подобие религиозного ордена. Многоступенчатая иерархия, сложнейшая система отбора, запрет жениться без разрешения руководства, наличие внутренних трибуналов, явная тенденция к выводу членов СС из-под государственного и партийного контроля – подтверждают гипотезу. Но зачем понадобился Орден? Легко понять: магии, ограниченной рамками тайного общества стало тесно, магии понадобилась государственная поддержка. Зачем Орден создает концлагеря? Очень просто: Невидимым богам нужны жертвы, и посредники между человечеством и Ними обеспечат это. Что ждет Германию дальше?
       …из закрытых источников:
      Аненэрбе – институт по изучению наследственности. Первоначально создан профессором Фридрихом Хильшером в 1933 году, как частное учреждение, трансформировавшись из скромной этнографической выставки. В 1935 году переходит в подчинение СС. Любопытно, что профессор Хильшер – друг Свена Година. Совпадение? В настоящее время директором Аненэрбе является штандартенфюрер СС Вольфрам Зиверс, и в его подчинение входит до пятидесяти научных институтов. Деятельность Аненэрбе координирует профессор Вирт, ранее заведовавший кафедрой санскрита в Мюнхенском университете. Работа агентуры позволила установить некоторые темы проводимых исследований. Например, такие: «Ритуальная практика сатанинских сект в католических странах Европы»; «Роль массовых человеческих жертвоприношений в индейских культурах Южной Америки»; «Биологические мутации, формирующие национального героя». Ясно видно, что Аненэрбе прежде всего занимается теологическими изысканиями в области нового языческого культа, дополняя таким образом практическую деятельность Ордена, выводя национал-социализм на уровень развитой религиозной системы…
       …из закрытых источников:
      Биологическая мутация, как догма новой религии – одна из главных научных тем Аненэрбе. Нацизм представляет развитие человечества в виде чередующихся периодов (длительностью в семьсот лет), когда одна раса сменяет другую, причем, новая безгранично превосходит старую. Наше время – конец очередного цикла, то есть близится глубокая мутация. На Землю вернется гигант, бого-человек. К сожалению, человечество состоит из рас, созданных в разные фазы творения, разными мутациями. Но только одна раса, неся в своей психике скрытые пока свойства, является истинной, только она достойно войдет в следующий цикл. Остальная часть человечества – низшие существа, имеющие с людьми только внешнее сходство, иначе говоря, формулировка «люди» к ним неприменима. Следовательно, уничтожение целых рас, если возникает такая необходимость, не есть преступление. Это, наоборот, вполне нормальный будничный процесс селекционера-практика…
       …промежуточный вывод:
      Все, кто стоял у истоков нацизма и стоит у руля сейчас, так или иначе были связаны с мистическими сектами, в которых вызревали новые верования. Что в головах у этих людей? Очевидно, совсем не то, что на их языках, когда эти люди вещают с трибун в массы. Настолько «не то», что и представить невозможно. И расизм их на самом деле гораздо глубже, чем пропагандируемая населению примитивная ненависть в евреям, цыганам, неграм. Таким образом, национал-социализм вовсе не политическое движение, а нечто иное, пока не понятое нами. Казалось бы, цель германских вождей ясна – мировое господство. Но теперь ясно также, что эта цель – только средство для чего-то большего. Декларируемые идеи вульгарного нацизма, даже при всей их чудовищности, всего лишь подкладка для истинных целей…
       …и так далее, и тому подобное. Профессор Джонс откладывает папку, просмотрев ее дважды. В этот вечер он долго не может заснуть…

      День начался с того, что в коттедж зашел декан Исторического факультета. В коттедже было восемь квартир, однако он направлялся в гости именно к профессору Джонсу.
      – О'кей, – сказал он вместо приветствия. – Не беспокойтесь, Инди, я не надолго.
      – У меня сегодня нет занятий, – сразу напрягся хозяин квартиры, непроизвольно поправляя шляпу на своей голове.
      – Я знаю, – искренне улыбнулся гость. – Я просто так зашел, поболтать.
      И вдруг протянул для рукопожатия руку. Хозяин ответил, секунду поколебавшись. Декан с чувством потряс протянутую ладонь, левой рукой при этом дружески взяв Джонса за предплечье.
      – Поболтать? – переспросил Джонс, также улыбнувшись. – Но получится ли у нас «не надолго»?
      – Какой вы колючий! – всплеснул толстяк несколькими частями тела сразу. – За что вы меня так не любите?
      Он улыбался просто-таки с неприличным усердием. Небывалый случай – декан лично явился к подчиненному и, мало того, был в хорошем настроении! Что с ним стряслось?
      – Если кто-то здесь кого-то и не любит… – начал было Джонс, спешно выбирая продолжение поделикатнее, но шеф весело остановил его:
      – Да бросьте, Инди, будем проще. Откровенно говоря, я получил из-за вас хорошую взбучку. Ну скажите по чести, разве я так уж сильно придираюсь к вам? – он добродушно посмеялся. – Разве обижаю?
      – Кажется, нет. Не больше, чем остальных.
      – Вот именно! Особенно удивило меня это словечко – «обижаете», мол. Да что там удивило – как-то даже задело, не ожидал я такого. Но впредь мне наука, чтобы больше внимания уделял своим ведущим специалистам, лучшим специалистам, доктор Джонс!
      – Никто меня не обижает! – непроизвольно повысил голос Индиана. – Меня вообще трудно обидеть, я твердокожий. Кто вам сказал подобную чушь?
      – Мэр мне вчера позвонил, наш старый добрый мэр. Вечером, когда я уже спать собирался. И мягко вступился за вас.
      – Мэр? – спросил Джонс, слегка ошалев. – Мэр Чикаго?
      – Ой, ну только не надо строить этакие глаза! – закудахтал, заколыхался от смеха декан, замахал на собеседника руками. – Никогда бы не подумал, Инди, что круг ваших знакомых настолько широк.
      – Что-то я не пойму… – растерянно сказал Джонс.
      – А что тут понимать? Мне позвонил мэр. А ему перед этим позвонил губернатор.
      – Губернатор?
      Декан снова захохотал.
      – Люблю людей вашего склада, Инди! Тихий, незаметный, а потом вдруг оказывается, что… В общем, губернатору насчет вас позвонили из Госдепартамента. Так что я все знаю, Инди, не беспокойтесь, все понимаю, без проблем. Работайте спокойно.
      – Зайдете, выпьете что-нибудь? – предложил доктор Джонс, ощущая некоторую неловкость.
      – Спасибо, мне пора, – декан вторично протянул руку, теперь, чтобы попрощаться. – Итак, мы друзья?
      – Если вы настаиваете…
      – Вы уж простите, если что было не так, – произнес гость, осторожно заглядывая Индиане в глаза. – Мало мы думаем о людях, которые нас окружают, да, сэр.
      У выхода он оглянулся, сделавшись предельно серьезным, торжественным, собранным:
      – Кстати, о нашем деле, коллега. Я, собственно, никогда не был против ваших экспедиций, так что если вам снова нужно будет уехать, я не возражаю. С доктором Левинсоном уже договорился, он вас подменит до конца семестра.
      – Спасибо, – удивился Джонс. – Честно говоря, не ожидал.
      – Удачи, – хитро подмигнул декан и удалился.
      День имел продолжение в виде завтрака (яичница и стакан молока), во время которого профессор неторопливо размышлял. Мысли его были примерно таковы: «Значит, вы за меня уже все решили, мистер Питерс? Значит, Госдепартамент тоже мечтает, чтобы я съездил в Непал?» Как ни странно, от понимания того очевидного факта, что настырный майор вмешался в его жизнь, он ощущал вовсе не раздражение, а скорее удовлетворение. События шли сами по себе, подталкивая его в спину. Профессор всегда предпочитал, чтобы было именно так, а не наоборот.
      Следующим событием этого дня стал телефонный звонок. Джонса позвали к аппарату – одному на весь коттедж, – он подошел и с некоторым стыдом обнаружил, что ему звонит Маркус Броуди – из Старфорда, по междугородной линии связи. Оказывается, профессор успел забыть о так называемой «пропаже Джонса-старшего» и о своей просьбе к другу отца, связанной с этим делом. Взволнованный Маркус сообщил, что выполнил порученное, съездил в родовое гнездо Джонсов. Как и ожидалось, старого Генри там не было. «…Инди, ваш дом кем-то обыскан, просто варварски разорен, – почти кричал в трубку Маркус. – Я ничего не понимаю. Я полицию вызвал, и она ничего толкового не смогла сказать. Что бы это могло значить?» Индиана также не знал, что бы это могло значить, поэтому осмысленно ответить не сумел. Оставалось только поблагодарить старика за хлопоты и попрощаться.
      Неприятности отца недолго занимали мозг профессора. В конце концов, в дом могли забраться обыкновенные грабители, дом ведь месяцами пустует, это всем известно. Так что проблемы отца – это проблемы его да полиции, и ничьи больше. У сына своих дел хватает, не правда ли?
      Звонок из Старфорда напомнил о впечатляющих предложениях менеджера Бьюкенена, которые, признаться, также вылетели из головы под влиянием прочитанных материалов из папки. Впрочем, предложения казались впечатляющими только на взгляд невежественного потребителя исторических комиксов, профессор же был серьезным ученым, и его не могли увлечь сказочные истории, выдаваемые за научные гипотезы. Он любил приключения, безусловно, но не до такой же степени, чтобы становиться фанатиком, не слушающим голос разума. Здравый смысл подсказывал решение, и профессор, раз уж оказался возле телефона, набрал номер Бьюкенена.
      – Приветствую вас, Джи-Си, – сказал Индиана.
      – О! – сказал Джеймс Сайрус. – Очень кстати, дорогой Инди, а то я уже собирался предпринимать усилия по вашему розыску.
      И друзья дуэтом посмеялись.
      – Когда вылетаете? – спросил Бьюкенен, вновь обретая деловой тон. – Билет до Венеции соскучился по вашим рукам.
      – Нет, не получится, – виновато ответил Джонс. – Прошу прощения, но…
      – Не получится? – обескураженно повторил менеджер. – Как вас понимать, Инди?
      – Просто не могу. Хотя и хочется.
      Собеседник сочувственно поцокал языком.
      – Руководство университета не отпускает? Хотите, я посодействую, мне это не трудно, честное слово. Для начала я попробую позвонить в мэрию, советнику по науке…
      – Нет, нет, Джей, – испугался Индиана. – Не хватало еще и вам заниматься такими вещами… Вы только не обижайтесь, но совершенно неожиданно подвернулось очень интересное дело, сразу после вашего предложения, вот в чем сложность моей ситуации.
      – Признаться, я ни секунды не сомневался, что вы согласитесь, – откровенно обиделся сотрудник Художественного Института. – Какое дело может быть интереснее поисков чаши Грааля?
      – Что-нибудь более реальное, – сказал Джонс с улыбкой. Почему-то он вспомнил Лилиан, точнее, те жалкие остатки ее образа, которые сохранились в потрепанной временем памяти, и странное полузабытое тепло наполнило вдруг его члены. Причем здесь Лилиан! – одернул он себя. Военной разведке, очевидно, требуется совсем другое – также что-нибудь более реальное…
      – Итак, вы сомневаетесь в серьезности моего предложения? – напрямик уточнил Джеймс Бьюкенен. – В квалификации моих консультантов?
      – Да, кстати! – вспомнил Джонс. – Француз уже уехал?
      – Какой француз?
      – Простите. Доктор Ренар.
      – Ренар? – на том конце трубки помедлили. – Но почему вы спрашиваете?
      – Вы упомянули про своих консультантов, и я подумал о нем. Хотелось бы попрощаться с коллегой. Мне показалось, что он по какой-то причине обиделся на меня, нет?
      – Наоборот, Инди, вы ему чрезвычайно понравились, просто поразили своей эрудицией, он даже сказал, что лучшего научного руководителя для проекта «Чаша» невозможно найти. Может, вы передумаете?
      – Не хотелось бы вас попусту обнадеживать, Джей.
      – И все-таки я подожду еще немного. Насчет вашей задолженности не беспокойтесь, я отнюдь не ставлю в зависимость финансовые вопросы с вашим решением относительно проекта «Чаша».
      – Спасибо, вы настоящий друг. Я возмещу убытки сразу по возвращении, две-три недели, не больше.
      – Вы будете отсутствовать две или три недели?
      – Да. Только слетать туда и обратно. И деньги после этого наверняка появятся.
      – Если не секрет, куда вы собираетесь?
      – В Непал.
      – В Непал? – поразился Бьюкенен. – Почему?
      – Почему? – вопрос поставил Джонса в тупик. – Ну, посылают именно туда…
      – Простите, я, кажется, сказал нелепость. Не «почему», а «зачем» – если не секрет, конечно.
      А действительно, секрет или нет? – опять оказался в тупике Джонс. Никаких юридических обязательств помалкивать с него не взяли, следовательно, можно делиться творческими планами, с кем хочешь. С другой стороны – идиоту ясно, каков характер сведений, интересующих разведку. Очень занятная формулировка: «Вам доверяют», – ловит жертву не хуже лассо. Откровенничать после таких слов – как бы недостойно, как бы само собой разумеется, что распускать язык – значит не уважать себя. С другой стороны, не ответить на простой естественный вопрос – глупо, даже подозрительно, особенно, если спрашивает вовсе не посторонний человек, а давний знакомый. Человек получил отказ, и его одолевает вполне понятное любопытство. Джеймс Сайрус Бьюкенен – отличный парень, друг, именно друг…
      – Честно говоря, я и сам не знаю, зачем еду. Что-то связанное с египтологией, очень вероятно, с древним Египтом. От меня требуется взглянуть на какую-то реликвию и сделать свое заключение. Обычная консультация.
      – Древнеегипетская реликвия в Непале? – продолжал удивляться Бьюкенен. – И вы не знаете, какого рода?
      – Вы будете смеяться, Джей, но меня наняла компания классических, рафинированных дилетантов. Они ничего не могут сообщить, кроме того, что присвоили реликвии нелепое название «медальон».
      – Ладно, – заторопился музейный работник. – Все это меня, к счастью, не касается. Правда, как вы понимаете, я куплю любую находку, связанную с древним Египтом, и на всякий случай заранее предлагаю свои услуги в качестве возможного покупателя, но, если не ошибаюсь, у вас уже есть заказчик. Делайте поскорее ваши дела, дорогой Инди, а потом мы вернемся к моему предложению. Удачи.
      – Вам удачи, – сказал Джонс уже в гудки.
      Некоторое время он постоял в задумчивости, не отходя от телефонного аппарата. Оставалось последнее дело из запланированных на сегодняшнее утро. Звонить или не звонить? Собственно, он все для себя решил еще вчера вечером, вернее, ночью, когда прочитал засекреченные бредни о «магическом социализме» Германии. Поэтому он протянул руку и вновь взялся за трубку.
      – Майор Питерс, – ударил в ухо знакомый баритон.
      – Приветствую вас, – сказал Индиана. – Я хотел бы сообщить, что…
      – А-а, мистер Джонс! Отлично. Билеты заказаны на завтра, отправление в девять пополудни, поезд до Сан-Франциско.
      – Поезд?
      – Да, сэр, до Атлантики – железной дорогой, это привлечет меньше внимания. Из Фриско уже самолетом – до Гонолулу. Билеты также заказаны. Сейчас мой сотрудник занимается проработкой дальнейшего маршрута, делает запросы о наличии посадочных мест и так далее. Очевидно, из Гонолулу придется лететь гидросамолетом до Манилы. Вы как переносите гидросамолет?
      – Нормально. Я хотел вам сказать…
      – Далее, кстати, только самолетами. Из Манилы – в Сайгон. Можно было бы из Манилы в Токио, потом через Китай в Непал, но там война, так что не будем рисковать, – итак, в Сайгон, потом в Бангкок и, наконец, в Катманду.
      – Если не ошибаюсь, мисс Кэмден живет в Кхорлаке.
      – Вас доставят автомобилем, я телеграфирую в посольство… Кажется, все. У вас какие-то проблемы, мистер Джонс?
      Разведчик замолчал, уступая место собеседнику.
      – Проблемы? – спросил Индиана. – Пока нет, но я не обольщаюсь. Собственно, я позвонил вам, чтобы…
      Майор Питерс неожиданно засмеялся.
      – Подождите, доктор, чуть не забыл! Тот парень извинился перед вами?
      – Какой?
      – Как же его имя?.. Сейчас посмотрю, у меня записано. Да вы же сами мне давали…
      – Декан, – догадался Джонс. – Извинился – не то слово, мистер Питерс, – лицо профессора осветилось хорошей доброй улыбкой. – Очевидно, зря вы так с ним, из тяжелой артиллерии…
      – Зато наверняка, – отрубил офицер. – Вы слишком важны для нас, чтобы мы жалели боеприпасы. Я повторюсь, но скажу: мы действительно навели о вас справки, самым тщательным образом, и выяснили, что ваша квалификация и экспедиционный опыт идеально подходят профилю нашего подразделения, хоть сразу в штат зачисляй.
      – Вы преувеличиваете. Кстати, если уж упомянута моя квалификация, то в продолжение темы… Я прочитал материалы папки, майор. Проделанная работа поражает, равно как и впечатляет эрудиция вашего аналитика. Я читал все это с огромным интересом и уважением. Жаль, что материалы даны только в изложении, в тезисах, я был бы не прочь ознакомиться с ними, так сказать, в оригинальном виде. Хотя, я знаю специфику вашей работы с архивами…
      Джонс замолчал. Майор Питерс тоже молчал, никак не реагируя. Пауза затягивалась. Джонс тревожно подышал в трубку, затем постучал по ней пальцем, тогда майор откликнулся:
      – Не беспокойтесь, мистер Джонс, я размышляю. Откровенно говоря, я несколько удивлен вашей первой реакцией… Оценка специалиста такого уровня для меня очень важна, именно поэтому я поступил так, как поступил – в нарушение наших правил. Давайте-ка подробный комментарий вы сделаете мне при личной встрече. Не по телефону, понимаете?
      – Понимаю, – развеселился профессор. – Шпиономания.
      – Вернемся лучше к нашим делам. У вас есть проблемы?
      Джонс хмыкнул:
      – У меня только одна проблема – как сказать вам то, ради чего я, собственно, позвонил.
      – О, простите, – спохватился мистер Питерс. – Я вас, кажется, перебил?
      – Ничего, я привык. Я хотел торжественно сообщить, что принимаю предложение съездить в Непал за ваш счет. Но, по-моему, вам мое согласие и не требуется, Билл.
      – Вы согласны? – искренне обрадовался Уильям Питерс. Он на секунду оторвался от разговора, чтобы объявить куда-то в сторону: «Мальчики, он согласен!», затем смущенно сказал. – Я все время боялся, мистер Джонс, что вы откажетесь, это была бы, знаете, такая проблема…

      В нашем хрупком мире все имеет конец. Завершался и этот день. Информационные агентства лихорадило от последней новости – фашистский путч в так называемой Судетской области Чехословакии, правительственные войска жестоко подавляют мятеж . Все имеет свой конец – завершалось и мирное время в Европе, очередной шаг к войне был сделан. Мирная жизнь вообще крайне недолговечна, кому как не профессору археологии это знать? Сегодня ты в Чикаго, в университетском кампусе, неторопливо плывешь, увлекаемый плавным течением скучных американских будней, а завтра?..
      Профессор археологии собирался в поездку. Полусобранная дорожная сумка стояла на полу в центре помещения, постепенно наполняясь необходимыми предметами. Скальпель. Измерительная лента длиной в тридцать футов. Противопылевая повязка, попросту именуемая «намордником». Охотничий нож производства Швеции – добротная вещь, со стоком, с пилой; затем веревка – прекрасный корд из манильской пеньки; затем армейская лопатка, москитная сетка, электрический фонарь с питанием от маленького ручного динамо… Что еще? Вместо компаса – буссоль , дающий точность до сотой градуса, настоящая драгоценность… Широкая кисть типа «флеши» , предназначенная для расчистки находок от песка… Папка с листами размеченной бумаги…
      После недолгого размышления профессор вытащил обратно кисть вместе с папкой. Это ему явно не понадобится, – с некоторым сожалением подумал он, и не просто с сожалением, а со странным болезненным чувством, отдаленно напоминающим стыд. В который раз, в которую поездку он не берет привычнейшие атрибуты любого нормального археолога. Устройство лагеря, нанесение реперов, чтение профилей, расчистка стоянок, – нет, не для него. Профессор Джонс не был нормальным археологом, так уж складывалась его горькая походная жизнь. Зато, вот чего никак нельзя оставить дома… – он улыбнулся и посмотрел на стену. Там висел «Пацифист», разложенный на нескольких гвоздиках – потрепанный, видавший виды. Нет, не портрет Махатма Ганди, хоть и очень похоже по силе воздействия на умы людей – особенно в условиях, приближенных к боевым. А в других условиях профессору Джонсу почти и не приходилось работать, так уж складывалась его горькая научная карьера. Итак «Пацифист» – старый добрый кнут, каким ковбои из фильмов наказывали грубых индейцев, а пастухи из жизни гоняли разнообразный скот. Двенадцать футов плетеных волокон, ручная работа. Пятнадцатилетний Индиана выменял его еще в Старфорде, у одного приезжего господина, а взамен дал какую-то никчемную деревянную фигурку, вытащенную из стола отца. Отец тогда, помнится, повел себя не вполне достойно, узнав о сделке своего отпрыска. В общем, вспоминать детали дальнейшей научной дискуссии с отцом не хочется. Зато кнут был хорош. Он и сейчас пригоден для настоящего дела, в отличной спортивной форме. Как и его хозяин, – с гордостью подумал Индиана и шагнул к шкафу.
      Шляпа лежала наверху. Он взял ее, одел и взглянул на себя в зеркало. Впечатление от увиденного осталось самое благоприятное. Подтянутый сорокалетний мужчина, не старый, достигший в жизни… Впрочем, эту тему лучше не затрагивать. И шляпа хороша. Доблестный майор Питерс любит настоящие ковбойские стетсоны – если, конечно, не заврался в своих неуклюжих попытках продемонстрировать интерес к собеседнику. Ишь ты, любитель шляп. А у нас вовсе не стетсон, – подмигнул Джонс отражению в зеркале. – Нормальный головной убор, причем, устаревшего образца. Теперь такие не носят. Это немудрено, если учесть, что шляпе действительно чуть больше двадцати лет, что она действительно куплена в молодости и умудрилась объехать на голове хозяина почти весь мир, выйдя целой и невредимой из десятков безвыходных ситуаций. Стал бы он носить ковбойскую шляпу, как же! – улыбнулся Джонс сам себе. Он романтик, конечно, и с большой любовью относится к истории Дикого Запада, но не настолько, чтобы позориться в нелепых нарядах… Индиана чуть повернул голову – в одну, в другую сторону, – придирчиво изучая свой внешний облик. А что, стетсон бы ему тоже пошел, вполне, о да…
      Он вытащил из шкафа сверток. Требовалось добавить в картину сборов последний штрих, и профессор решительно сделал это, развернув сладко пахнущую тряпку, затем развернул два слоя промасленной бумаги.
      Револьвер системы Кольта, калибр 0.45, модель М-1917. Но не тот М-1917, который состоит на вооружении американской армии, а с укороченным стволом – длиной два и три четверти дюйма, имеющий название «Де люкс» . Оружие истинных археологов, истинных американцев. К нему – комплект пластинчатых обойм, чтобы не возиться с перезаряжанием в случае непредвиденных обстоятельств. Профессор Джонс с удовольствием принял оружие в руку, закрыв пальцами знаменитую скачущую лошадку на корпусе, ощутил успокаивающую прохладу полированной рукоятки… Надо было потребовать у Питерса разрешение на провоз револьвера в самолете, – вспомнил он. – Неужели опять придется таиться, нарушать правила воздушных перевозок?
      И тут наконец последний мирный вечер наполнился событиями. Послышался рокот двигателя, какой-то слишком уж грозный, необычный для этих цветущих мест. Джонс даже в окно выглянул посмотреть. Странный военный фургон, огромных размеров, с непонятной вращающейся штуковиной на крыше. Штуковина – в виде рамы с металлической сеточкой. Автомобиль подкатил к самому коттеджу, остановился, взрыкнув двигателем. Начали выпрыгивать солдаты – один за другим, один за другим, – слаженно окружая беззащитный дом. Интересно, к кому из преподавателей они в гости? – успел подумать профессор Джонс, и сразу получил ответ.
      Дверь его квартиры содрогнулась:
      – Немедленно открыть!
      Впрочем, дверь распахнулась самостоятельно, поскольку была не заперта. Ворвался человек в зеленом – упругий, тренированный. Офицер. Секунды ему хватило, чтобы оценить ситуацию.
      – Бросить оружие! – каркнул он.
      Оказывается, Джонс все еще стоял с кольтом в руке. Это было не очень тяжело, масса револьвера составляла ровно два фунта . Пожав плечами, он неторопливо положил кольт в кобуру, а кобуру – в дорожную сумку, как и собирался.
      Следом за первым в квартиру вбежали еще трое.
      – Лечь на пол! – по звериному зарычал офицер.
      – Зачем? – спросил профессор Джонс.
      И наступила тишина. Человек в зеленом моргал, не зная, что отвечают в таких случаях, и стремительно размышлял. Наконец нашелся:
      – У вас есть лицензия? – сказал человеческим голосом.
      – Какая?
      – На револьвер.
      Профессор порылся в бумагах на столе:
      – Пожалуйста, я как раз ее приготовил, чтобы не забыть.
      Офицер с явным подозрением взял бумажку и просмотрел ее, шевеля губами.
      – А у вас, господа, есть лицензия? – как бы спокойно поинтересовался профессор. Кулаки его были сжаты. Кулаки всегда выдавали его мысли.
      – Какая лицензия? – в свою очередь не понял офицер.
      – На вход ко мне в квартиру. Я, господа, сегодня никого не жду, поэтому я бы попросил вас…
      – Из этой квартиры ведется радиопередача, – по военному четко сформулировал гость. – Если вы добровольно не сдадите аппаратуру, мы обыщем помещение.
      – У вас есть какие-нибудь документы или нет? – Джонс был настойчив.
      – У меня есть начальник.
      – Что за организацию вы представляете?
      – Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности, – неожиданно ухмыльнулся гость. – Шутка, сэр. На самом деле мы вылавливаем разных ублюдков, – он со значением посмотрел профессору в глаза. – Ну что, будем сдавать аппаратуру?
      – Я вынужден обратиться в соответствующие инстанции, – предупредил Джонс и решительно отправился к телефону. Его никто не задерживал.
      – Работаем, – спокойно скомандовал офицер.
      Сделанные звонки были совершенно бесполезны. Едва Джонс излагал суть своей жалобы, как на том конце телефонного провода начинались мягкие сомнения в компетенции той инстанции, куда он обращался, и особенно в компетенции конкретного должностного лица, с которым он говорил. А когда заходила речь о незамедлительных мерах, которые следует принять в данной ситуации, мягкие сомнения мгновенно отвердевали.
      И майора Питерса как назло не было по оставленному им номеру.
      Почему мне так не везет? – мысль профессора Джонса металась раненой птицей.
      Вернувшись к себе в комнату, он обнаружил, что все разъяснилось. Разгадка была проста: в громкоговорителе, подключенном к радиотрансляционной сети, нашлась дополнительная деталь. Микрофон плюс передатчик, иначе говоря – подслушивающее устройство.
      – Кому это вы так насолили? – сочувственно спросил представитель службы безопасности, рассматривая предательскую штуковину под лампой.
      – Откуда мне знать?
      – Не знаете? Жаль… Передатчик английский, с мощностью только намудрили. Наверное, торопились. А микрофон производства Германии, между прочим.
      – Германии? – поразился Джонс. – Ничего не понимаю…
      – Что, есть знакомые оттуда?
      – Откуда?
      – Сделаем так, сэр. Вы сейчас проедете с нами, и мы побеседуем в более удобной обстановке. Потом решим, что делать.
      – Я никуда не поеду, – уведомил Джонс офицера.
      Тот улыбнулся.
      – Не поеду!!! – заорал хозяин квартиры отнюдь не по-профессорски. – Проваливайте, вы все!!!
      Во-первых, он просто не сдержался, а во-вторых, сообразил наконец, что к чему.
      – О-о, Господи, какие идиоты сидят в вашей разведке!
      – Что вы имеете в виду? – перестал улыбаться гость.
      – В данном случае не вас! – продолжал кипеть хозяин. – «Доверяют», видите ли! Они мне «доверяют»! А сами микрофончики подсовывают?
      – Вы кого-то подозреваете, – офицер службы безопасности также проявил незаурядную сообразительность.
      – Беседуйте со своим Питерсом! Пусть сам объясняет, пусть отмывается, маленький грязный майор!
      Майор Питерс вошел в квартиру, будто услышал обращенный к нему призыв. Впрочем, возможно, и в самом деле услышал, поскольку лицо его было, мягко говоря, официальным.
      – Вот и он! – обрадовался профессор. – Пошипите, змеи, друг на друга!
      – На пару слов, капитан, – обратился майор Питерс к человеку в зеленом. – Выйдем.
      Сотрудники разных ведомств вышли. Беседовали они долго и временами громко, но очень неразборчиво. Вернулся один Питерс – он сказал, обращаясь к солдатам:
      – О'кей, парни. Капитан вас ждет.
      Непрошенные гости организованно отступили. За окном запульсировал двигатель военного фургона, машина взревела, звук начал удаляться… Только когда все стихло, майор продолжил говорить:
      – Не волнуйтесь, доктор, я все уладил. У них к вам больше не будет претензий.
      – Зато у меня к вам будут… – сварливо начал Джонс.
      Озабоченное лицо майора не дрогнуло ни одним мускулом.
      – Вы переоцениваете мое рвение, даже приятно, – он пересек комнату и привычно уселся за стол. За чужой стол, разумеется. Он расслабленно откинулся, а короткую ногу перекинул через подлокотник кресла.
      Джонс не стал продолжать, опешив от столь наглого жеста.
      – Устал невероятно, – пояснил разведчик. – Целый день на ногах, а тут еще про вашу неприятность информация поступила. Пришлось мчаться сюда… Вы не возражаете, если я немного посижу?
      – Все в порядке, – заставил себя раскрыть рот профессор.
      – Благодарю.
      – За доверие?
      – Что – за доверие?
      – Благодарите, спрашиваю, за доверие?
      Майор тяжело вздохнул и принялся массировать виски. Вероятно, он действительно устал.
      – Я не обижаюсь, мистер Джонс, хотя мог бы. Повторяю, вы переоцениваете мое рвение. Неужели вы полагаете, что мы стали бы контролировать вас такими странными способами?
      – Тогда кто?
      – Хотя, было бы гораздо лучше, и для нас, и тем более для вас, чтобы это все-таки оказалась наша затея. Где папка? Вы показывали ее кому-нибудь или нет?
      Джонс вытащил папку из-под матраса и сказал:
      – На последний ваш вопрос, майор, я также не обижаюсь.
      – Может быть, пересказывали ее содержание? Женщине какой-нибудь…
      – У меня нет женщин.
      – Верю. С вашего позволения я забираю материалы обратно.
      – Это ваше, майор.
      Папка перешла из рук в руки.
      – Кстати, мой аналитик очень благодарен вам за внимание, проявленное к его работе, – отвлекся разведчик. – Он очень высоко оценил ваши неравнодушные высказывания. Я дал ему прослушать запись утренней телефонной беседы.
      – Объем проделанной работы и в самом деле заслуживает уважения.
      – Помнится, утром я сказал, что удивлен вашей реакцией. Я ведь был почти уверен, даже в какой-то степени надеялся, что вы растерзаете папку в клочья. И тогда я с чистым сердцем прикажу своему аналитику смыть с себя все это оккультное дерьмо и заняться настоящим делом.
      – Причем здесь оккультизм?
      – Как причем! Он черным по белому написал, что фашистов привело к власти увлечение древней магией!
      – К вашему сведению, майор, я историк-профессионал, поэтому никогда не стану объяснять важные исторические события колдовской деятельностью секретных обществ и лож. Какими бы глобальными ни были их цели, и фантастическими – методы.
      – Я профессиональный военный, сэр, но я с вами полностью согласен. Почему же вы тогда говорите, будто всерьез восприняли все это нагромождение нелепостей?
      Профессор сел на кровать, поскольку привычное место за столом было занято, и приступил к объяснению. В его голосе уже не осталось ни раздражения, ни обиды.
      – Во-первых, ваш аналитик вовсе не отрицает таких мощных факторов, дестабилизировавших общественное сознание Германии, как инфляция и стагнация. Он попросту проследил, на каких опорах стоят убеждения вождей национал-социализма, а ведь эти убеждения явно влияют на конкретные их решения. И во-вторых. По-моему, вы, уважаемый мистер Питерс, не поняли главную мысль, на которую нанизаны все тезисы, хотя, между прочим, исходные оригинальные материалы находятся у вас, а не в папке. Мне показалось, что ваш сотрудник, наоборот, категорически не верит в описываемые им верования и культы, напрасно вы недовольны.
      – Еще не хватало, чтобы мальчик в это верил! – вставил майор без прежней уверенности в голосе.
      – Он очень наглядно показал, – продолжал Джонс, будто на лекции, – что нацисты живут в выдуманном ими же самими мире, то есть их политика – не что иное, как попытка воплотить в жизнь собственные болезненные фантазии. В этом – ценность проделанного анализа. И, несомненно, подобная версия вполне имеет право на существование, доверенные мне фрагменты достаточно убедительны. Впрочем, почему бы вам просто не спросить у своего сотрудника, какова его истинная позиция?
      – Он неразговорчив, – уклончиво ответил майор. – И слишком уж обидчив. Да вы не думайте ничего такого, это хороший парень… В общем, спасибо, профессор, вы мне очень помогли, – и зачем-то постучал себя пальцем по лбу.
      – Я еще во время телефонного разговора с вами, мистер Питерс, хотел спросить, да как-то к слову не пришлось. О том человеке, который готовил материалы, об этом историке. Хороший специалист, честно. Возможно, я с ним знаком – из какого он университета?
      – Вы с ним действительно знакомы, доктор, – кивнул гость. – Это сержант, помните, который меня сопровождает, – он указал в сторону окна.
      Джонс непроизвольно выглянул. Сержант был там: стоял, заложив руки за спину, лениво перекатываясь с пятки на носок, и рассеянно смотрел в небо.
      – Неужели это он? – не поверил профессор.
      – Увы, да. Увлекается черт знает чем. Мой старший сын, прошу любить и жаловать.
      – Ваш сын? – куда сильнее поразился Индиана. – Эта горилла?
      – Да, сэр, ростом он удался. И ростом, и мозгами, даже завидно иногда становится. Однако вернемся к нашим неприятностям.
      – Вы правы, – спохватился Джонс. – Если микрофон не вы подсунули, то…
      – Где-то у нас случился прокол. Пока не знаю, где, но разберемся обязательно. Это враг, мистер Джонс, поймите – главный враг Америки.
      – Но почему немцы вдруг заинтересовались мной? – никак не желал понимать профессор.
      – Враг невероятно силен и опасен, мистер Джонс, теперь вы убедились сами. Ни на секунду не забывайте об этом в Непале.
      – Вы полагаете, в подобных обстоятельствах я все равно должен ехать?
      – В подобных обстоятельствах, – жестко сказал майор Уильям Питерс, – я попрошу вас отправиться на вокзал не завтра.
      – А когда? – простодушно спросил профессор.
      – Немедленно.

      Непал похож на… Вспомните большой книжный шкаф. Внизу роскошные издания, глянцевые обложки, золотые тиснения, кисточки закладок. На средних полках приличные книги в кожаных переплетах. Ну, а наверху всякая пыльная позабытая позаброшенная дребедень. Так и Непал. Начинается он с тропиков, многоцветья, пестроты индуистских храмов, хохолков и криков попугаев, задниц и визгов обезьянок, слонов и бананов. Дальше в гору кедр и дуб, овес, свиньи и овцы, буддистские ступы. А в конце – скалы, хилые цветочки, плоские крыши залепленные ячьим навозом, жалкие козы, редкие пагоды. Все это переходит в лед, и наконец в близкое-близкое небо, с которого смотрит вселенская душа.
      Лилиан Кэмден забралась по гималайскому склону аж в Кхорлак, где даже летом густой туман становится промозглой водянистой взвесью, а то и изморозью. Тем не менее там росли березки, что было весьма трогательно. Может, они и привлекли Лилиан в это странное, попросту чудовищное место. Впрочем, по мнению доктора Джонса, она могла выкинуть и что-нибудь более экстравагантное, например, поселиться в дупле дерева или в гнезде грифа.
      Прежде чем осторожно встать на пороге того заведения, которое Лилиан именовала «Двором Рамзеса II», Индиане пришлось преодолеть немалую дистанцию.
      Все, как обещал мистер Питерс.
      От Чикаго поперек Америки до Сан-Франциско на поезде, от Фриско до Гонолулу на «Дугласе», от Гонолулу до Манилы на гидросамолете. А потом осточертевший Тихий Океан все-таки оборвался, но впереди были еще Сайгон, Бангкок и Катманду. Там Индиана окончательно стало ясно, чем закончился роман Лилиан с британским офицером. Гималайской глухоманью. Единственное, что утешало – сам офицер Его Величества, завзятый картежник и пьяница, тоже оказался не на курорте (если сплетни майора Питерса насчет назначения Фергюссона в Родезию были верны).
      От Катманду до Кхорлака на грузовике, далее от так называемой гостиницы до «Рамзесового двора» на мохнатой лошадке. Этому животному не только не угрожало попасть на картину или в бронзу конного памятника, даже скакать на нем можно было лишь в клоунских целях. В лучшем случае его мучили блохи, в худшем чесотка. Но оно отлично преодолевало ледяную крупу, несущуюся с горных высот.
      «Двор Рамзеса» снаружи представлял из себя сарай. Индиана оставил свою шелудивую лошаденку породы пони и своего проводника из племени бхотия на внутреннем дворе среди таких же псевдоконей и таких же бхотия. Проводник мгновенно стал неразличим в обществе одинаковых тарелкообразных физиономий.
      Внутри «Двор Рамзеса» был не лучше. От сарая его отличала только заметно оживленная публика, стойка с бутылками, кривоногие столы и большой очаг. Публика была чем-то занята, на археолога пристального внимания не обратила, тем более, что к людям европейского вида в этих краях уже привыкли. Доктор Джонс уселся в дальнем углу и не отказался от традиционных местных угощений – лепешек, вымазанных салом, и чая с жиром. От которого стало немного не по себе, но дело спасла ячменная водка и порция козлятины. Индиана принялся усердно бороться с недожаренным козлом – который, намотав изрядное число миль на крутых горных склонах, оказался весьма жилист, – и заодно пытался уяснить причину оживления в зале.
      У стойки что-то происходило. Увы, не слишком чистые халаты публики преграждали путь любопытствующим взглядам доктора Джонса. Местный язык не был ему знаком, однако интонации давали понять, что возгласы носят характер подбадриваний, вполне уместных на каких-нибудь соревнованиях. Какое спортивное мероприятие может проводится у стойки? Причем не только спортивное мероприятие, но и тотализатор. Господа в замурзанных халатах делали свои ставки, мятые купюры лихо перекочевывали из одних немытых рук в другие.
      Подкрепившись, археолог направился к задним рядам зрителей, ожидая увидеть потягушки вроде арм-реслинга. И увидел – все-таки американец повыше был, чем худосочные бхотия. Вначале кряжистого узкоглазого мужичка, похоже, из племени шерпов, тех самых, что привыкли таскать на себе в гору стофунтовые вьюки. Мужчина пил. Ряд перевернутых пустых рюмок гордо выстроился перед ним. Сейчас он заглотил очередную стопку ячменной водки, на мгновение глаза его сбежались в кучку, но вот он икнул, встрепенулся и снова был в форме.
      Напротив него во главе своего ряда перевернутых стопок находилась… Лилиан Кэмден. Остались далеко позади город Чикаго и штат Иллинойс, родители-профессора, католическая частная школа, исторический факультет Чикагского университета. Там она была на хорошем счету. Да, Лилиан нравилась преподавателям, особенно пожилым, потому что всегда казалась чистенькой и благовоспитанной девочкой, впрочем, и в способностях ей никто не отказывал.
      А сейчас, в этом вот вертепе, она берет четырнадцатую… нет пятнадцатую рюмку и вливает себе в рот. Э, многовато будет. Щека ее никнет, глаза прикрываются тяжелыми веками, чьи-то ставки биты, мелкие купюры переходят в более удачливые руки.
      Эх, вы, неудачники, нашли на кого ставить! На чикагскую барышню, которая до двадцати одного года поддавала лишь тайком, запершись со старшим приятелем, то есть с Индианой, в ванной комнате. А здесь народ грубый и простой, если не считать буддийских монахов и индуистских брахманов, которые, собственно, уже никакой не народ.
      Но нет, Лилиан рано списывать со счетов. Она резко выдыхает, поднатуживается, открывает мутные глаза и победно хлопает перевернутой рюмкой о стол. Следующий ход за толстомясым шерпом. Или, может, он не шерп? Шерпы такими здоровенными не бывают. Скорее он похож на помесь русского и монгола.
      Помесь со спокойной ухмылочкой – мол, не сомневайтесь в моих грубых силах, – подносит рюмку к толстым губам. Руссо-монгол засасывает жидкость, произносит непонятное слово «бля» и вдруг валится как мешок набок. Полный нокаут. И никаких попыток вернутся в реальность. Похоже, упавшему обеспечен долгий «полет» по алкогольным небесам.
      Лилиан встает, лишь слегка пошатываясь, в руки ее опускается законный выигрыш – комок, скатанный из грязных купюр, – и она резким голосом, почти клекотом, гонит публику вон:
      – Пшли отсюда! Отвеселились на сегодня.
      Значит, вот здесь Лилиан и является хозяйкой? Да, мистер Питерс, ваши благостные сведения о «европейском ресторане» не слишком точны. Это заведение также похоже на ресторан, как шелудивый пони на арабского скакуна.
      Шерпы, бхотия и прочие представители горных полудиких племен стали послушно выметаться, вынося с собой павшего в алкогольном поединке руссо-монгола.
      Индиана за это время закончил свой поединок с холодным трупом козла и наконец вплотную подошел к мисс Кэмден, возящейся у стойки. Очень сейчас хотелось, чтобы на месте Лилиан находилась какая-нибудь другая, совсем незнакомая женщина, но судьба, видно, решила пошутить за их счет.
      – Здравствуй, Лилиан, – произнес доктор Джонс в ее спину.
      Она моментально, не оборачиваясь, откликнулась своим нынешним голосом, резким и каркающим.
      – Я знала, что ты однажды войдешь в эту дверь и усядешься на один из этих раздолбанных стульев. А потом подвалишь ко мне сзади и я сперва увижу твою тень. Никогда не сомневалась, что так все и произойдет… Ну, и что же ты поделываешь в Непале, Индиана?
      – Я приехал сюда, чтобы поговорить с тобой.
      Она обернулась. Для того, чтобы врезать визитеру в челюсть. Как можно было предполагать, удар у нее оказался крепким. Куда крепче, чем тот, которым она угостила доктора Джонса десять лет назад в Чикаго.
      – По-моему, и десять лет назад я тебя не слишком обидел, – произнес мужчина в фетровой шляпе, разминая ушибленную часть лица.
      – Я была ребенком, я была влюблена, – тоном закостеневшей обиды произнесла женщина в грубой одежде, смахивающей на гимнастерку.
      «Она была влюблена, я тоже был влюблен, разве что не всегда в нее, – подумалось Джонсу. – Эгоизм у нее, действительно, младенческий.»
      – Надеюсь, Лилиан, ты уже не ребенок. А значит понимаешь, что поводов для обиды не слишком много…
      – Не много?! Да ты наплевал на мои чувства.
      У археолога уголок рта пополз вверх, выражая пренебрежение к словам женщины.
      – Ты испытывала глубокие чувства ко всем профессорам исторического факультета. Как я мог догадаться, что по отношению ко мне они самые настоящие?.. Давай-ка глубоко вздохнем, расслабимся и переключимся на деловые вопросы.
      – У меня не может быть общих дел с сомнительными личностями, – отшила хозяйка корчмы.
      – Мистер Иглвуд исключение из строгих правил?
      Лилиан чуть-чуть помедлила, видно было, что она напряглась.
      – Значит, Иглвуд тебя волнует…
      После этой относительно спокойной реплики женщина взорвалась:
      – Хватит ковыряться в моей жизни грязными пальцами!
      Индиана даже отпрыгнул. Видимо, он запамятовал, какие резкие эмоции способен пробуждать у своей подружки. При встрече с бешеным слоном, пожалуй, пришлось бы меньше нервничать.
      – Спокойно, не нужна мне твоя чистая жизнь. Меня интересует Иглвуд. Что это за тип? Перекупщик какой-нибудь?
      – Нет его тут. Возможно, его нет нигде. Для тебя по-крайней мере.
      – Ну, ладно поартачься еще немного, девушка. Только учти, он кое в чем подозревается компетентными органами. Впрочем, лично меня волнует не столько он, сколько его «медальон».
      Хозяйка нервно вскинулась, но доктор Джонс решил опередить ее.
      – Смени пластинку. Ты знаешь, о чем я говорю. Я знаю, что ты знаешь. Одному парню из нашего посольства ты уже выболтала про эту штуку, поделись теперь и со мной, все-таки старый друг имеет хоть на что-нибудь право.
      – Джонс, не надо топать ногами по моим взаимоотношениям с Мак-Грэгором! – женщина неожиданно стала отстаивать свой «посольский» роман.
      – Благодаря тонким взаимоотношениям с офицером Его Величества вот куда ты залетела, на самую кручу.
      Лилиан чуть-чуть помедлила, уткнув взгляд в красивую бутылку из синего стекла.
      – Ну, дерьмо… – выдохнула она. – Тебе вообще понятно, что ты сделал со мной, с моей жизнью? – фразы вновь стали клекочущими выкриками хищной птицы.
      – Я готов извиняться, но только один раз.
      – Пока не слышала ни разу.
      – Извини, Лилиан. – Индиана приблизил к носу одну из опустевших стопок и брезгливо втянул сомнительный аромат. – Надеюсь, что извинился и Фергюссон, который зазвал тебя в солнечный Непал и научил хлебать ячменный самогон, как будто это настоящее виски… Ну, так покажешь мне вещь, оставленную тебе мистером Иглвудом?
      – Маловероятно. Вылетело из головы, куда она могла задеваться.
      – Лили, постарайся вспомнить, где она. Три тысячи долларов освежат тебе память?
      – Три?! – женщина заинтересованно обернулась.
      Гость уверенно развил тему.
      – Купишь на них творога с фосфором, он поможет тебе избавится от амнезии. Кроме того, три тысячи долларов – это куда больше, чем те фунты стерлингов, что завещал британец. Его наследства тебе хватило лишь на то, чтобы превратиться в нетрезвого гималайского демона.
      Индиана поймал ее руку и вложил в мозолистую ладошку пачку денег. Женщина как бы засопротивлялась, но взяла. Потом сказала максимально горько:
      – И ты думаешь, что на эту капусту можно вернуться в Штаты и начать новую жизнь, достойную той Лилиан Кэмден, какую помнят в Чикаго?
      – Это больше, чем нынешний доход американского профессора за год… – он даже обиделся. – И вообще, ты сейчас не блещешь умом, дорогая, как, впрочем, и прежде. Не только я в курсе, кто хранит столь занятную вещицу. Многие серьезные дяди интересуются ей, они не станут цацкаться с тобой и заботиться о твоей израненной душе. Я тебя умасливаю, а они просто возьмут то, что им требуется.
      – Не разговаривай со мной, как с девочкой, которую могут нашлепать! – с пьяным вызовом произнесла женщина.
      – Если я правильно тебя понял, ты все-таки повзрослела. Поэтому должна догадываться, что прячешь у себя – под подолом, наверное, – далеко не безобидную вещь. Не исключено, что именно из-за нее запропастился куда-то Иглвуд. И я не уверен, что американская разведка дождется от него ответа или привета.
      Напор Лилиан вдруг исчез, появилась даже складка меж бровей, свидетельствующая о работе мысли.
      – Вот какой ты теперь археолог, под юбками копаешь, – произнесла женщина с неуклюжим кокетством. Потом, глядя в сторону, спросила как бы невзначай: – Он что, в самом деле из-за «этого» пропал?
      – Дай мне сначала разобраться с тем, что есть «это», и что за зверь такой Абрахам Иглвуд?
      Индиана дотронулся холодным пальцем до возбужденной жилки на шее женщины. Она отшатнулась не сразу.
      – Что ему известно обо мне, Лили? Что ты ему про меня наплела?
      – Ничего. А ну, втяни ручонки, не то ударю.
      – Ударишь, ударишь… Не может же он быть кузеном моей мамочки, который мастерил всякую дрянь и переселился в лучший мир задолго до того, как я стал бойскаутом? Где же ты подцепила «профессора» Иглвуда?
      Лилиан снова напряглась. Пожалуй, Индиане не стоило такого говорить.
      – Он большой ученый в отличие от тебя, мистер Джонс. И этим все сказано о нем.
      – Ладно, вернемся к «медальону». Когда я смогу совершить акт купли-продажи?
      – По-крайней мере, не сегодня.
      – Это почему, Лили?
      – Тебя можно потреблять только в малых дозах. На сегодня хватит. И так уже мутит.
      Мисс Кэмден всегда отличалась упорством, вспомнил доктор Джонс, и в условиях высокогорья это могло перейти в параноидальное упрямство.
      – От этого тебя не мутит? – мановением пальца он обозначил ряд пустых стопок. – Ладно, хватит дурить. Каждый миг на счету.
      – Джонс, у меня времени навалом.
      – Я же объяснял! – разъярился гость. – Будь уверена, есть еще желающие посетить твою мерзкую харчевню. Я не хотел тебя пугать больше чем надо, но в Чикаго мной интересовались некие весьма темные личности.
      – Ты, что ли, светлая личность? И не надо врать, будто случайно здесь оказался, что просто проезжал мимо! Кто тебя послал, а?
      Все они, католички, такие. Ну, через одну. Католички-истерички. Подобные мысли мелькали в голове Индианы Джонса, когда он покидал «Двор Рамзеса» через дверь, чтобы вскочить в седло своего пони и потрусить в отель с гордым именем «Эксельсиор».

      А туда вскоре должен был явиться скромный коммерсант с невзрачным именем Билл Питерс, торгующий кальсонами и резиновыми сапогами.
      Маленький тощенький Билл Питерс поистине был человеком международной наружности. Сейчас он оказался не лысоватым блондинчиком, а усатым смуглым брюнетом, и, наверное, уже не «Биллом Питерсом», тем более не «майором Питерсом», а каким-нибудь Нарасингхой или Махмудом. Да, такой везде сойдет за своего, и в Индии, и в Турции, и в Мексике. Помнит ли этот юркий человечек, каким именем нарекли его папа с мамой? неожиданно подумалось Индиане.
      Встреча состоялась в гостиничном номере офицера разведки. Номер этот не мог вызвать никаких подозрений. Кроме подозрений в том, что коммерсант Питерс давно разорился. Или в том, что у правительства США нет денег на содержание своих агентов. Номер был конурой с оконцем у потолка, причем, ее вертикальный размер превышал горизонтальный. Не всякая собака стала бы жить в подобном помещении.
      – «Медальон» у вас, доктор Джонс? – начал Питерс напористо и требовательно, как и полагается представителю специальных служб. Приветственные же слова типа «здравствуйте» по обыкновению были опущены за ненадобностью.
      – Увы…
      – Почему «увы»? Ведь мисс Кэмден – это ваша… так сказать.
      – Вот именно, «так сказать». Если бы вдруг явилась ваша «бывшая», с которой вы некогда расстались с криком и мордобоем, и попросила бы уступить по цене металлолома новенький «форд» – вы бы как, поторопились? Будь у меня побольше информации, я, возможно, как-нибудь и надавил бы на эту балбеску…
      – Что будете пить? – спросил Питерс и, не собираясь выслушивать ответ, потянулся к кувшину с ячменной водкой.
      – Только не это. Мне не нужно так маскироваться, как вам. Я бы принял виски или джина.
      Питерс безоговорочно выудил из занюханного шкафчика «Бифитер», который странно выглядел на фоне окружающего гималайского убожества.
      – Кстати, доктор Джонс, насчет «побольше информации». Я только-только из Стамбула, привез вам кое-что. Если не забыли, некто Иглвуд «засветился» там обращением в наше посольство. Так вот, пожилой господин под таким именем действительно останавливался в отеле средней руки «Энвер-паша». Этот тип выходил из номера два или три раза. Однажды вернулся с товаром в виде альпенштока. А значит…
      – Собирался в горный район, – проявил детективные способности Индиана. – Что уже любопытно, потому как мы именно в горном районе и находимся.
      – Потом в его номере появлялась стройная дама в шляпе с вуалью. И чуть позже мужчина европейского обличья, говоривший и по-французски и по-английски с неким акцентом. Иглвуд ушел вместе с ними из отеля, оставив все свои вещи, и не вернулся.
      – Вы, мистер Питерс, конечно же, как следует порылись в его вещах, – археолог еще раз проявил догадливость.
      – Вещи в полном составе испарились из кладовой отеля, куда их снесла прислуга. Но человек редко исчезает полностью, это не туман поутру. Горничная показала мне место, куда она выбрасывала бумаги с целого этажа. В Стамбуле плохо обстоит дело с вывозом мусора. Даже через пять дней удалось найти то, что имеет явное отношение к Иглвуду. Хоть я и потратил на малосимпатичную работу почти полдня.
      И герой помоек Билл Питерс с сознанием выполненного долга протянул Индиане какую-то мятую бумажку. Вернее, разлинованную кальку, что выяснилось при ее разглаживании. Был скопирован какой-то текст на латыни явно средневековой манеры написания. Всего несколько фраз, да и то с лакунами, которые владелец кальки, кажется, не смог заполнить.
      – Доктор Джонс, вы, надо полагать, хорошо знакомы с латынью? – вопросительно-утвердительно произнес Питерс.
      – По счастью мое знакомство с этим языком не ограничилось университетскими студиями, где мы спрягали глаголы и зубрили крылатые изречения античных деятелей, – небрежно согласился доктор Джонс. В самом деле, скитаясь по руинам и развалинам он предпочитал общаться с обитателями Прошлого на их родном наречии. – Но вынужден несколько охладить ваш пыл. Мертвые языки, мистер Питерс, коварная штука. Замкнутые социальные и религиозные группы часто превращали их в набор словесных формул, понятных только им.
      – Ну-ну, не ломайтесь, док… Как говорят наши советские коллеги: попытка – это еще не пытка.
      – Тут еще сбоку на полях чиркнуто на вполне современном английском, – пригляделся археолог. – «Не Сирия, а Непал.» Опять Непал.
      – Надпись принадлежит скорее всего Иглвуду. Еще один признак того, что он посматривал в сторону Гималаев, – подытожил Питерс.
      – Это и мне понятно. Ладно, я попробую прочитать текст. Дайте чернила и бумагу, чтобы не пришлось записывать перевод у вас на манжетах.
      Десять напряженных минут, и рука вывела следующее:
       «…Благодаря помощи Духа Святого открылось нам грядущее. Тогда преисполнятся души людей грехом, а те бесы, которые имеют человеческое обличье, обретут невиданное дотоле могущество. И нарушится равновесие между Божественным и Дьявольским, и посланцы Антихриста (лакуна) возьмут много мирской власти. Один из них, темный владыка Страны Гуннов, захочет испить из Святой Чаши Грааля, чтобы добиться телесного бессмертия и уничтожить силу Божьих Заповедей, запечатленную в Скрижалях Завета. Но светлый воин-монах Х.Иоанос (лакуна) из страны у пяти озер, чьим праздником является Четверг, не даст Темному Владыке завладеть Святой Чашей Грааля, и потому сила Божьих Заповедей сокрушит посланца Антихриста. Но без камня отмеченного Божьим Светом не найти сокрытого от глаз Ковчега со Скрижалями Завета. Камень тот лежит (лакуна) у Головы Змея…»
      – Конец оборван, – определил Индиана. – Наверное, там самое интересное осталось.
      – Ну, как вам такой документ, доктор Джонс? – напористо спросил Питерс, как будто речь шла о перехваченной шифровке противника. Он крутил обе бумажки, разглядывая их сбоку и на просвет.
      – Вы уверены, майор, что это не немецкая шифровка, стилизованная под старину?
      – По крайней мере, до сих пор немцы предпочитали цифровые системы кодирования. Хотя не исключен вариант, что этот текст – условный сигнал.
      – Или, может, заурядная подделка? – предположил Джонс, почесывая шляпу. – Нынешние немецкие умельцы, кстати, сочинили чуть ли не половину так называемых стихов Нострадамуса. Кроме того, я в основном имел дело с бесписьменными цивилизациями Месоамерики, поэтому мои комментарии будут далеко не полными. Но если принимать все это всерьез, то «апокриф Питерса» – можно я так буду называть ваш документ? – пожалуй, создан в Европе тринадцатого или четырнадцатого века, Франции или Италии. Причем христианами, имеющими явное отношение к альбигойской ереси, или даже к ордену тамплиеров.
      Питерс, мучительно морща лоб в поисках знакомых ассоциаций, наконец нашел что сказать.
      – Альбигойская ересь?
      – Об этом свидетельствует весьма заметное дуалистическое, я бы даже сказал, манихейское начало. А также упоминание о светлом воине-монахе. Письменных источников такого рода мы имеем немного, поэтому я не буду настаивать на своем мнении. Но, в общем-то, содержание этого фрагмента соответствует настроениям определенных сект того времени.
      Офицер разведки заявил протест:
      – Послушайте, доктор Джонс, вы можете выражаться не на этом птичьем языке! Объясните по-человечески, что здесь написано? Или вы специально темните?
      Несколько мгновений Индиана не понимал причин недовольства. Затем стал оправдываться.
      – Извините, майор. Это все из-за латыни, она переключает мозги не в тот режим… В чем сложности?
      – И этот перевод, и ваши комментарии – вроде нормальные фразы, но смысл ускользает. Как мыло в воде…
      Майор жаловался, а Индиана наливал себе «Бифитер». На два пальца заполнил и принял внутрь, не разбавляя – по-славянски.
      – Одни и те же слова, мистер Питерс, имеют разный смысл в разные времена. Самые простые – «вода», «хлеб» – и то весьма изменчивы. Возьмем, к примеру, наше пророчество. Даже в случае подлинности документа, оно представляет для вас весьма малый интерес. По-большому счету, для разведки все это – полный ноль. По-моему, такой вывод мог сделать любой эксперт, например, ваш эрудированный сержант.
      – Много знает, да мало понимает, – пренебрежительно отозвался разведчик о своем сыне и с прискорбием уткнул взгляд обратно в листок. – «Нарушится равновесие между Божественным и Дьявольским». Чушь какая. Неужели все-таки немецкая шифровка?
      – Скорее всего дуалистические представления, – перебил его Джонс. – Согласно им – все вокруг нас является полем битвы между Божественным и Дьявольским. Ангелы во плоти по одну сторону фронта, и бесы в телесной оболочке по другую. Причем бесы ведут себя более нахраписто, поэтому то и дело хотят ухватить всю территорию земного шара, а также гидросферу и атмосферу в своей оборот… Надеюсь, теперь я выражаюсь достаточно просто, Билл?
      – А этот самый… который Посланец?
      – Посланец Антихриста из страны гуннов, то есть Самый Вредный, хочет уничтожить силу Божьих Заповедей, тогда как положительный персонаж, светлый воин-монах из страны у больших озер, старается сделать злодею подножку. Ну, и какое это имеет отношение к нашему, точнее, к вашему делу, мистер Питерс?
      Тот покивал:
      – Очевидно, никакого. Но ведь это все, что осталась нам от Иглвуда…
      Майор отдал бумажки «эксперту» и зашелестел тапочками вдоль и поперек конуры (габариты разведчика вполне соответствовали ее размерам). Лишь спустя минуту он смог подобрать осмысленный вопрос.
      – К какому времени относится само пророчество? Не к нашему ли?
      – Не хочется отказывать вам в проницательности, но вряд ли к нашему. Перенос в будущее или прошлое – всего лишь прием иносказания. Гонимым и уничтожаемым альбигойцам тринадцатого века, естественно, хотелось скорого вмешательства сверхъестественных сил и покарания мучителей. Вообще, большинство апокалиптических пророчеств относится к тому времени, в котором проживают их авторы. Уже потом, когда прорицание не сбывается, его начинают подгонять совсем к другим периодам истории.
      – Понятно… А предположим, этот «апокриф» лежит на столе какого-нибудь нацистского бонзы, и он, вслед за своими учеными, относится к нему на полном серьезе. Не связана ли в таком случае археологическая активность нацистов в Сирии, Египте, Тибете, Индии с этой бумажкой? А намечавшаяся поездка Иглвуда в Непал?
      – Немцы всегда были романтиками, что не мешало им потреблять кровяную колбасу и пиво в неумеренных количествах, – лениво возразил доктор Джонс, снова потянувшись к «Бифитеру». – Впрочем, и в пиве есть своя музыка, особенно после третьей кружки. Нацисты, судя по всему, самые романтичные из немцев, поэтому я, как трезвый и скучный тип, не перевариваю ни их романтику, ни их колбасу.
      – А «медальон»? – почти заорал Питерс. – «Медальон»-то на что им сдался?
      – Я не знаю, какое место занимает этот предмет в умозаключениях, вернее умопомрачениях немецких вождей. И тем не менее. Нам с вами денег на билеты еле хватает, а они роются своими пятаками во всех центрах древних цивилизаций. Методом «случайного тыка» они вполне могут наткнуться на что-нибудь стоящее, например, на «медальон», который, возможно, что-то из себя представляет… Билл, с вашего позволения я бутылку с собой заберу. Все равно благородного напитка там осталось чисто символическое количество.
      – Вы куда? – встрепенулся майор.
      – Туда, – Индиана неопределенно махнул рукой, однако объяснился, заметив взгляд типа «буравчик» со стороны майора.
      – Хочу снова пообщаться с мисс Кэмден. – Гость встал и решительно поскреб свою щетину. – Грелку ей поставлю, чтобы она поскорее оттаяла…

      Лилиан отдохнула часок после алкогольного марафона и, присмотрев за слугой, кое-как наводящем порядок в харчевне, вынула нечто из маленького ящичка, прячущегося за пузатыми бутылками. Две полукруглые пластинки из серебра с добавлением золота. Меж ними кварцевый кристалл. Радужно сияющий по краям даже от света керосиновых ламп. Посмотрела Лилиан и положила обратно, думая о том, что завтра этой красивой вещи у нее не станет. Три тысячи долларов Индианы Джонса, предоставленные ей на обустройство новой жизни, она спрятала в более надежное место, которое, конечно же, располагалось где-то на ее теле.
      Женщина знала, что случится завтра. Но она не имела никакого понятия, что произойдет через полчаса. Когда дверь харчевни открылась, на пороге появилось сразу пятеро: двое европейцев в одинаковых плащах и шляпах, плюс трое азиатов, о которых сказать было нечего – обычные наемные головорезы. Один из европейцев поблескивал стеклышками очков и улыбался сладко-сладко.
      – Добрый вечер, фройляйн, – елейно произнес нежданный гость и стало ясно, что этот человек – немец.
      – Я сомневаюсь, что он будет для вас таким уж добрым. Закрыто, – грубо отозвалась Лилиан, подойдя к гостям с твердым желанием немедленно выпроводить вон.
      – Мы не хотим пить или есть, – сказал очкарик.
      – А что вам тогда требуется? – несколько опешила хозяйка харчевни.
      – Что и вашему другу, доктору Джонсу. Я надеюсь, вы не успели ему загнать одну занятную вещицу?
      – А вы, надо полагать, дадите куда больше? – спросила Лилиан с вызовом, которого немец не заметил.
      – Ну, разумеется, – почти пропел он, а женщина выпустила дым от сигареты ему прямо в лицо, вызвав приступ кашля. Откашлявшись, очкарик уточнил: – Значит, эта вещь все еще в вашем распоряжении?
      – Нет. Впрочем… Скажем так: вам не стоит о ней волноваться. – Лилиан отошла подальше от малоприятного человека и встала за стойку. Трое из нежданных гостей, как привязанные, двинулись вслед за ней, двое остались на месте. Пока.
      – Выпить не хотите? – предложила она, чувствуя неладное.
      – У вас гаснет огонь, – произнес очкарик тоном человека, не употребляющего спиртное и мясное, и твердо продолжил по существу. – Где реликвия? Отвечать немедленно.
      – Я не знаю, что вы за фрукты и с какого дерева свалились, только в моем заведении никто не указывает мне, что делать и что не делать, – отчитала Лилиан наглых визитеров.
      – Фройляйн, редкий человек отказывается сказать мне всю правду, – похвастал гость и вынул из очага раскаленную на конце кочергу. Кочерга была нетяжелой, но сочетание щуплого, интеллигентного на вид визитера и явного орудия пытки так изумило Лилиан, что она не заметила, как в тыл забрался один из азиатов, который мигом вывернул ей руки назад.
      – Отвали, – рявкнула женщина без особого толку. Очкарик уже приближался с раскаленной кочергой в руке и сладкой улыбкой на физиономии. Поэтому она резко сменила тактику, залепетав:
      – Полный порядок, партайгеноссе. Я буду благоразумна, вам понравится.
      – Это время прошло, – со скорбью в голосе заявил немец.
      – Я точно все расскажу и покажу.
      – Я знаю, что вы покажете, – не стал отрицать немец, медленно приближая покрасневший чугун к лицу женщины.
      И в тот момент, когда сердце Лилиан прыгало, казалось, до самых зубов, в глазах потемнело, а душа уже смотрела на происходящее со стороны, щелкнул кнут и раскаленная железяка вылетела из рук мучителя. Прямо на штору, которая сразу занялась огнем.
      Перед отвратительными гостями стоял Индиана Джонс с укороченным «М-1917» в руке.
      – Я хорошо владею этой штуковиной с семнадцати лет, – спокойно предупредил он и дуло его револьвера пристально посмотрело в живот очкарика. – Господа, стыдно, отпустите даму.
      Очередь разорвала воздух над задницей археолога в тот мгновение, когда он прыгал через стойку. Американец обладал отменной реакцией и успел заметить пистолет-пулемет, возникший из плаща второго немца.
      Посетители ресторана разом кинулись на пол, принялись расползаться кто-куда под стульями и столами.
      Следующая очередь перекрошила все стеклянное, что на стойке имелось. Улучив момент, Индиана привстал из-за деревянного укрытия и метким выстрелом срезал немца. Но тут же угодил под обстрел другого боевика. Пули прошивали стойку, как картонный коробок. Профессор кувыркнулся, чтобы укрыться за столбом, придерживающим потолок.
      Теперь очереди безуспешно лущили толстый брус. Впрочем археолог открылся азиату с винтовкой, который уже с первого выстрела чуть не продырявил профессора. «М-1917» ударил пулей по карнизу, горящая штора упала и накрыла противника, который осознав собственные проблемы, стал с воем носиться по залу. Не давая передышки, на Индиану сбоку бросился другой азиат, однако Лилиан, проползавшая мимо с горящей головешкой, привстала и огрела его по голове. После этой маленькой победы, случилась большая неприятность. Полки с бутылками, а также с загадочным ларцом, рухнули, изгрызенные огнем и пулями.
      Пока Лилиан переживала потерю, третий из наймитов-азиатов, обогнув харчевню по периметру, ворвался сзади. Он схватил профессора за шиворот, протащил чуть вперед, шмякнул его головой о стойку, а потом стал душить. Лилиан, копошащаяся с другой стороны стойки в обломках своего богатства, встретилась взглядом с Индианой. Глаза бывшего друга набрякли, а горло было передавлено крепкими руками.
      – Виски, – натужно прохрипел он.
      – Сейчас-то зачем?
      – Бутылку…
      Наконец до Лилиан дошло, она протянула отличного «Джонни Уокера» и, вероятно, в последнем усилии, удушаемый приложился бутылкой ко лбу душителя. Тот опрокинулся назад и больше не вредил.
      Неожиданно из дыма вынырнул еще один гость с револьвером в руках – погонщик, судя по одежде, – Индиана едва успел нырнуть под ствол и перехватить вражескую руку. Погонщик силился подвести оружие к виску доктора Джонса, вдобавок со стороны спины приближался ковыляющей походкой немец, который, как оказалось, не был сражен наповал, а лишь слегка ранен в предплечье. Что пока мешало ему прицелиться из пистолета-пулемета. К тому же сам археолог пытался уворачиваться, делая танцевальные движения вместе с непосредственным противником.
      По ходу танго археолог ухитрился положить свой палец на спусковой крючок чужого револьвера и изогнуться назад. Дуло направилось точно в сторону немца, и в этот момент спусковой крючок был дожат.
      Затем, используя свое падение назад, доктор Джонс оторвал короткие ноги погонщика от пола и в развороте швырнул соперника. Прием мог называться «броском на стулья». Далее – легкий излом вражеского запястья, и револьвер оказался в полной собственности археолога. Вновь пригодились уроки казацкой борьбы, взятые у одного есаула в конце восемнадцатого года.
      Пока шли разборки с настырным погонщиком, немец-очкарик заметил поблескивание среди угольков, оставшихся от бутылочных полок. Составной диск из желтоватого сплава с насечкой и крупным кристаллом кварца посередке. Рука стремительно направилась к желанному предмету, достигла цели – и воздух был потрясен ревом не слишком соответствующим тщедушному телу. Металл, раскаленный пожаром, прожег немцу кожу ладони. Напоминая подбитый самолет, он вылетел из харчевни на улицу, где спикировал в первую попавшуюся лужу.
      Лилиан, тоже заметившая реликвию среди свежеиспеченных обломков, учла чужие ошибки. Ценная вещь была аккуратно изъята из раскаленного пепелища с помощью палки и тряпки. Едва женщина вернула свое имущество, как перекрытия сарая утратили остатки крепости и стали валиться вниз.
      Профессор действовал оперативно. Галантно помог женщине со скоростью спортивного ядра вылететь на улицу, и направил собственное тело следом. Обреченная на смерть харчевня трещала в огненных конвульсиях.
      – Ну что ж, Джонс, по крайней мере ты не забыл, как развлекать даму! – закричала Лилиан, от возбуждения не чувствуя порывов студеного гималайского ветра. – Однако учти, если даже я получу пять тысяч долларов, этого будет мало! Я жадная и хочу быть твоей компаньонкой!
      – Как это «пять»? – переспросил Джонс, увлекая женщину прочь от летящих искр и головешек. – Почему не три?
      – Потому, потому… – голос женщины сливался со звериным воем ветра, срывающегося с гор.

      Шелудивый конь очевидно сбежал в горы. Если бы не выпавшая из окна штора, Лилиан бы не удалось добраться до гостиницы без пневмонии. Но в итоге, когда беглецы попали в номер, она чувствовала себя неплохо – в отличие от Индианы, который не только вымерз, как ранний фрукт в саду, но вдобавок страдал ушибленным лбом и передавленным горлом. Да еще эти дополнительные две тысячи долларов, которые потребовались жадной стерве сверх оговоренной суммы – они всерьез вышибали командировку из сметы.
      Впрочем, его гостиничный номер, в отличие от той конуры, которую снимал Питерс, по-местным меркам мог показаться шикарным. Окно, естественно, с видом на горы. И клопы довольно скромно ведут себя. В подобные номера Индиана водил девушек, когда получал увольнительную еще во время службы в корпусе морской пехоты США.
      – Сколько дней, как из Стамбула, Лилиан? – внезапно спросил он, в то время как женщина спешно разогревала себя с помощью графина, полного ячменной водки. К всеобщему сожалению бутылка «Бифитера», захваченная у разведчика, пала смертью храбрых во время боя в таверне.
      – Инди, у тебя мозгов хватает только на археологию, – нагрубила в ответ женщина. – Разве у меня найдется лишняя сотня долларов, чтоб скатать в Турцию? Мне Непала хватает за глаза и за уши.
      – А кто же тогда навещал Иглвуда в стамбульском отеле «Энвер-паша»? Ты ведь известная любительница кавалеров второй свежести.
      И тут доктор Джонс понял, что самое время взять другую ноту. Мисс Кэмден ясно давала понять своим видом, что еще одно слово в таком духе, и она приложит графин к чьей-нибудь черепной коробке. Кто его знает, какой из двух предметов окажется крепче.
      – Лили, почему все-таки Иглвуд собирался навестить тебя в Непале? На это можно ответить без воплей?
      – Наверное, чтобы забрать свой «медальон». По-крайней мере, я так поняла его первое письмо месячной давности. Спустя пару недель, правда, он направил новую бумагу, в которой отложил визит на неопределенный срок. А пять дней назад телеграмма, теперь из Стамбула – что спешно выезжает сюда…
      Джонс сел, закинув ноги на стол, и покивал в такт своим мыслям:
      – Одновременно он заявляется в консульство, собираясь что-то переслать в Штаты, причем на мой адрес. После чего пропадает с концами… Он вообще кто, американец?
      – Нет, британский джентльмен, не чета тебе, жлобу.
      – Так что ты все-таки напела ему про меня, Лили? Признавайся. Не у тебя ли он выведал мой адрес?
      Реакция женщины опять была крайне нервозной, графин из толстого стекла опасно задергался в ее ладони. Профессор вынужден был переключиться на другое.
      – Ладно, показывай «медальон». Думаешь, я не заметил, как ты что-то выскребла из костра?
      Лилиан, не капризничая, протянула ему вещицу, выудив ее из весьма интимного места. Выпавшие при этом деньги она суетливыми движениями заправила обратно.
      Разговор был прерван томительной паузой.
      В самом деле древнеегипетская, думал доктор Джонс, прощупывая мыслью изделие неведомых мастеров. Пожалуй на все семь тысяч тянет, но это главная тайна. Что-то похожее я видел в одной книжке. Ага, проклевывается… Головной убор бога Ра. Наверняка, из раскопок в Пер-Рамзесе, или Танисе, (что одно и то же), городе, основанном по велению Рамзеса Великого. Сдается мне, в честь этого головореза было названо и заведение Лилиан, ныне упокоившееся в руинах – также, как и сам Танис. Забавное совпадение… Зачем мог понадобится так называемый «медальон» нацистам? Если по логике, совершенно незачем. Хотя, в голове у них каша плещется вместо логики… Если апокриф Питерса известен этим группен– и труппенфюрерам, то…
      – Слушай, Лили, дорогая, – спросил Джонс, – а твой Иглвуд не нацист случаем? Он как здоровался, «хэлло» или «хайль»?
      – Ну, ты чудак! – хохотнула в ответ женщина, этим и ограничилась. Наверное, потому что снова хлебнула из графина с ячменной водкой.
      – А не говорил ли твой закадычный дружок слова «Ковчег», «Скрижали Завета»?
      – Ты о чем, Инди?
      – О Ковчеге со Скрижалями Завета, который был похищен солдатами Шешонка I из Иерусалимского Храма в 929 году, разумеется до Рождества Христова. Сам воришка-фараон был мелким правителем, хотя явно желал примазаться к славе Рамзеса Великого. Оттого резиденцию себе устроил в Пер-Рамзесе. Сразу протягивается ниточка к «медальону», снятого с головы Ра именно в этом городе.
      – Надоели мне твои фантазии, – несколько испуганно произнесла женщина. – Знаю лишь то, что его в Непале интересовал какой-то камушек.
      – Камень с Божественным Светом, – мигом включился доктор Джонс. – Опять веяние апокрифа… Кстати, где письма и телеграмма этого типа?
      – Сам ты «тип», – беспечно отозвалась мисс Кэмден.
      Индиана разозлился. Невнятица давно бы прояснилась, веди себя Лилиан поразумнее.
      – Придуриваешься? Да у тебя с этим самым «профессором» статеечка на пару состряпана! По египтологии, между прочим, о взаимоотношениях фараонов ливийской династии с храмом Амона.
      – Я давно не занимаюсь взаимоотношениями с храмом Амона, – солидно произнесла женщина, а потом честно призналась. – Здесь, знаешь, не до египтян, и так в мозгах сплошной туман… Послания Иглвуда, между прочим, сгорели.
      Тут раздался стук в дверь. Довольно вкрадчивый, но все равно мисс Кэмден вздрогнула.
      – Не надо так дергаться, дорогая. Я полагаю, это мой друг Питерс.
      Или нет. Майор должен был стучать иначе: два подряд и еще один чуть погодя.
      – Лилиан, сместись в сторону от дверного проема, не повредит.
      Она испуганно, однако послушно примостилась слева от косяка.
      – Эй, кто там?
      – Служащий гостиницы. Я принес вам посылку, – ответил удрученный голос на плохом английском.
      – Оставьте ее внизу, у администратора.
      Те, кто хоронились за дверью, не унимались. Вмешался другой голос, на таком же ломаном английском, только резкий и властный.
      – Откройте, это полиция. Мы должны осмотреть номер.
      – Сомневаюсь, что у вас имеется ордер на обыск.
      Индиана рванулся к серванту и в один миг придвинул к двери. Слишком легкий. Надо бы еще диванчик притиснуть. И тут назойливые люди с той стороны принялись стрелять в дверь, затем крушить дерево чем-то железным, похоже, что топорами и ледорубами. У Индианы даже зачесалась голова от близкого соседства со столь неделикатными инструментами. Несколько секунд – и те, кто ломятся снаружи, окажутся внутри, со всеми вытекающими последствиями!
      Доктор Джонс как всегда действовал без тени сомнения. Он распахнул окно, на мгновение перегнулся через подоконник, чтобы разведать обстановку внизу. Холодный инистый ветер, явившийся с гор, закружил по комнате.
      – Лилиан, нам придется выйти в противоположную сторону, – сообщил он неприятную новость.
      – Я не умею прыгать из окна.
      – Я тебя научу.
      Чтобы легче было принимать решения, Индиана подхватил даму под локти и хотя она кричала: «Я вполне молода, ой, как не хочется умирать!», выбросился с ней из комнаты.
      Где нет тонкого расчета, там не будет и везения. Два тела пролетели от третьего до первого этажа свободно, то есть с ускорением свободного падения, затем воткнулись в крышу глинобитной пристройки и пробили ее, как сухое печенье. Были сотрясение и пыль, из-за которых на какое-то время наступило затмение. Когда наступило прояснение, и глинобитная пристройка, ставшая развалинами, уже не мешала смотреть на улицу, Индиана увидел мальчишку-возницу. Тот восседал на козлах небольшого тарантаса, запряженного двумя мохнатыми конягами, и был юным гималайским азиатом, каких множество снует повсюду в этих краях.
      Мальчишка, в свою очередь, хоть и с удивлением, но без особого испуга пялился какое-то время на археолога, потом вдруг заорал:
      – С приземлением, мистер. Такси, мистер. Дать вам щетку, чтоб почиститься? – пацан вполне сносно изъяснялся на английском, несмотря на свою местную национальность.
      Индиана закинул все еще пораженную событиями Лилиан в тарантас и запрыгнул следом.
      Этот пацан – все, что осталось нам для спасения, мелькнуло в голове Индианы. А где же разведчик Билл? В Дамаске, в чалме и туфлях без задников? Или, может, в Москве и в валенках?
      – Гони, малыш, гони. Если это слово в данном случае уместно.
      – Хорошо, мистер, вы не пожалеете, мистер.
      И коляска довольно стремительно понеслась по узким улицам Кхорлака, даже что-то сметая на своем пути. Едва она тронулась в путь, как из окон гостиницы выскочило несколько человек и открыло пальбу по улепетывающим мишеням. Потом в погоню увязалась группа всадников, но скакать на коротконогих лошадках им пришлось недолго. После того, как коляска опрокинула несколько торговых палаток с разным тряпьем и прочей ерундой, лошадки застряли во всем этом. Однако, на одной из улиц пошире, прямо из стены какого-то дома выбрался автомобиль и припустил следом за тарантасом, стремительно сокращая расстояние. Сидящий рядом с водителем человек выстрелил, и пуля свистнула над головами, вжавшимися в плечи. Это уже была серьезная заявка на убийство.
      Несмотря на то, что повозку страшно бросало, Индиана попробовал взять на мушку водителя. Вначале ничего не получалось. Но профессор вспомнил первую заповедь лучших стрелков древности – таких как Арджуна. Надо видеть одну лишь цель, больше ничего. Когда все, кроме переносицы преследователя, покрылось туманом, когда она соединилась светящейся ниточкой со стволом «Де Люкс» калибра 0.45, тогда археолог дожал спусковой крючок. Возможно, за секунду до того, как сам заработал пулю.
      Обмякшее тело водителя упало на руль, и автомобиль врезался в стену, примерно такую же, из которой появился.
      – Тормози, мелкий. Нашим скакунам пора отдохнуть, – скомандовал Индиана и подбежал к автомобилю для проведения диагностики.
      Опавший под руль водитель надавил коленом на тормоз, а глинобитная стена смягчила удар. Все в порядке, можно ехать дальше. Индиана выковырял тело на мостовую, затем уселся на его место, переключил коробку передач на заднюю скорость и отъехал от стены. Вдруг стал мешать стрелок, который до того выглядел по меньшей мере бессознательным. Он не только очнулся, еще и заехал Индиане ребром ладони по горлу – с полуоборота. Археолог успел сместиться, вернее упасть на бок, потому что «задним подсознанием» ожидал подвоха, он вообще привык не доверять так называемым бесчувственным телам, в том числе и трупам. И уже воспользовавшись своим лежачим положением выпихнул вредного пассажира из машины. Затем подкатил к тарантасу.
      – Пересаживайтесь, пока из-за того угла не появился танк.
      – Можно я порулю? – неожиданно попросился мальчик. – Я умею, вам понравится. Кроме того, вы даже не знаете, куда мчаться.
      – Действительно, – несколько растерялся человек в шляпе и обратился к женщине. – Где тут дорога на Катманду?
      – Я же вас отвезу! Попадете куда надо, – вновь встрял активный ребенок.
      – По сравнению с гужевым транспортом возникают новые проблемы, малыш. У тебя, например, ноги до педалей не достают, – выразил сомнение Индиана Джонс.
      – Это предусмотрено, – пацаненок показал большие деревяшки, приделанные к его пяткам.
      – Ну, тогда ты и впрямь сгодишься.
      Новый водитель, – довольный, нетерпеливо ерзающий, – уселся за руль под возмущенный вопль Лилиан:
      – Но этот карлик не может управлять автомобилем…
      – Малыш знает, о чем говорит. Мне так кажется, – утешил женщину доктор Джонс. – Он такой забавный, даже интересно, чем это кончится.
      И автомобиль лихо рванул с места. Через двадцать минут беглецы очутились на небольшой взлетно-посадочной полосе, смахивающей на простую лужайку, где расположился двухмоторный самолет скромных размеров. Летательный аппарат прогревал двигатели.
      Из ближайших кустов высунулся Билл Питерс.
      – Доктор Джонс, я ожидал неприятностей, поэтому отправился нанимать самолет, но не думал, что они наступят так быстро.
      – И вы называете это «неприятностями», – с максимальной ядовитостью осведомился Джонс.
      Не обращая внимания на яд, разведчик буднично разъяснил.
      – За кем-то из нас ведется плотная слежка… Что, впрочем, теперь не столь уж важно. «Медальон» у вас? Я его изымаю.
      – Это еще зачем? Я не привык так быстро делиться. Кроме того я должен за него еще две тысячи долларов.
      – Но мы же договаривались! – искренне возмутился майор.
      – Только не с тем, с кем надо, – выступила вперед Лилиан. – Пять бананов, и ни монетой меньше.
      – Ладно, ладно. Это мы потом обсудим, – торопливо сказал Билл Питерс и, замяв вопрос, переключился на более важные дела. – Слежка, скорее всего, ведется за вами, господа, я же, напротив, пока в тени. Из этого следует, что реликвия побудет у меня.
      Заметив огонь протеста в глазах археолога, майор поставил точку:
      – Три тысячи долларов, которые вы за него отдали, мистер Джонс, получены от правительства Соединенных Штатов. Приятного путешествия, господа.
      Разочарование по поводу прощания с реликвией у Индианы было смыто волной удивления.
      – Мы разве отправляемся не вместе?
      – Опять же соображения конспирации. Сейчас вы должны лететь в Дели, там вас встретят. С вами отправится Клопик, он везде пригодится.
      – Какой еще «клопик»?
      Майор ответил дребезжащим смехом.
      – Это главный номер нашей программы… Ага, не поняли, что мальчишка – тоже агент? Причем свой, американский.
      Агент скромно ковырял что-то носком своего ботинка.
      – Тогда не возражаю, – Индиана кивнул Лилиан, и она послушно рассталась с «медальоном». После встречи с нацистом-очкариком, даже представители родной спецслужбы вызывали у нее оторопь. Затем Питерс обратился к мальчишке.
      – Ты опознал кого-нибудь в гостинице?
      – Да, сэр. Того типа в очках, которого вы называли Хорхером.
      – Да, РСХА не дремлет… Ну, вперед с ветерком, доктор Джонс. Не расстраивайтесь особо, вам предстоит еще повстречаться с «медальоном» в Стамбуле. Также как и со мной.
      Это последнее, что услышал Индиана, прежде чем очутиться в салоне самолета вместе со своими попутчиками.
      Там уже было изрядное количество других пассажиров, а именно – кур в клетках, для перевозки которых, собственно, предназначался воздушный транспорт. Оказывается, в ипостаси бизнесмена Билл Питерс увлекался и этими полезными птичками.
      Вскоре после взлета Индиану сморило, также как Лилиан и юного агента Клопика. Все они погрузились в сон под занудливое хоровое кудахтанье, которое способствовало расслаблению мозга.
      Очнулись же пассажиры из-за сильной болтанки и, кроме того, из-за перьев, лезущих в лицо. Мисс Кэмден сразу рванулась в кабину, чтобы вздуть пилотов за беспечность и низкую квалификацию.
      – В кабине никого нет! Пилоты удрали с этого дерьмолета!
      Женский визг окончательно вырвал доктора Джонса из морфейных объятий.
      Вот так номер! Он бросился вперед, упал в свободное кресло левого пилота и схватился за рулевую колонку. Крепко, как за бейсбольную биту.
      Самое главное для начала – угомонить женщину, мечущуюся из носа в корму: мол, ничего страшно, Лили, просто полет временно осуществляется без участия пилотов.
      Нелепые слова, как ни странно, усадили мисс Кэмден в кресло правого пилота.
      Теперь надо удержать курс, указатели дифферента и горизонта. Эти сведения выползли из дальнего уголка памяти, похожей на огромную захламленную квартиру. Как раз приборные стрелки удачно попались на глаза.
      – Инди, ты разве умеешь водить самолет? – спросила Лилиан надеясь неизвестно на что.
      – Нет. А ты?
      Наверное, это не так уж и трудно. Вот альтиметр, вот указатель скорости. Ага, есть понимание! Высота и скорость очень быстро падают. Раз это ясно, то уже неплохо. Киль и рули высоты нужно поставить так, чтобы сигнальные лампочки на верхней панели прекратили мигать. Они прекратили! Появился повод для оптимизма. Далее – индикатор горючего…
      – Ну, дерьмо! – мысли не удержались внутри и выскочили наружу в виде грубых слов.
      Стрелка дрожала около нуля. Буквально на глазах винты пропеллеров стали задыхаться.
      – Похоже, у нас большие проблемы, – пришлось признать археологу, что в его устах звучало почти синонимом смертного приговора.
      – Парашютов нигде нет, – подскочил с очередной плохой новостью Клопик. – Наверное, пилоты взяли их с собой.
      – Значит, из транспортного средства даже не выйти.
      Превратить самолет в планер? Если бы кто-нибудь и умел это делать, то ничего бы не добился. Внизу только заснеженные склоны, нет ровной горизонтальной площадки размером даже в два на три ярда. А высота стремительно тает. Минуту назад самолет был на тысячу футов ближе к небу и дальше от земли. И скорость – сто тридцать узлов. Индиана с неудовлетворением вспомнил, что когда скорость падает ниже ста двадцати узлов, то самолет просто заваливается.
      – Я нашел спасательный плот, – запищал Клопик, и в этот момент самолет со всеми пассажирами чуть не впилился в скалу, торчащую вверх наподобие шпиля.
      – Какой спасательный плот? Здесь нет моря! – забилась в истерике Лилиан.
      – Может, и пригодится, – осторожно произнес профессор, еще не понимая смысла своих слов.
      Впрочем, его быстро осенило.
      – Клопик, тащи наши вещи в плот. Только кур не надо.
      – Мы же не тонем, – еще раз попробовала запротестовать Лилиан. Кажется, она решила, что мужчина с мальчиком на пару ополоумели.
      Рулевая колонка дрожит в руках, поворот на пять градусов, крохотный самолетик в указателе горизонта клонится на левое крыло. Самолет снижается… или уже падает?.. Главное, не дать ему клюнуть носом и уйти в штопор, из которого возврата нет.
      Вот там, милях в десяти впереди – широкий снежный склон. Надо не упасть, а снизиться, то есть лететь на бреющем, впритык к поверхности, чтобы был смысл выбрасываться на плоту.
      За счет своей бредовости идея казалась достаточно привлекательной.
      Скорость сто двадцать, сто десять… Выравниваем руль поворота, чуть поднимаем нос, устраняя дифферент рулем высоты. Получился почти горизонтальный полет, вернее полуполет-полупадение. Ну, пора…
      Индиана Джонс рванулся из пилотского кресла, подхватывая по дороге очумелую Лилиан, а Клопик уже был ко всему готов, вернее, наготове.
      Горе-пассажиры прыгнули в развернутый, похожий на матрас плот, Индиана оттолкнулся сильно, как на соревнованиях по санному спорту, и одновременно дернул за тросик газового наполнителя.
      Матрас выскользнул в распахнутый люк. Пути профессора с группой товарищей и гибнущего самолета с глубоко несчастными курами разошлись.
      И вот уже прыгуны оказались в состоянии свободного падения, в невесомости. Иначе говоря, перестали давить на подставку и натягивать подвес.
      Продлись, продлись мгновенье. Или, наоборот, закончись, ибо с каждым мгновением скорость неотвратимо становится страшнее. Наконец – удар, кости стремятся к центру земли, а следом за ними и мясо. Но, кажется, упавшие с неба не превратились в пюре, кажется, живы. Только что это дает? Плот с угнетающим свистом мчится вниз по гималайскому ледяному склону, набирая ускорение, которое не снилось ни одному горнолыжнику.
      Где-то вдалеке грохот. Наверное, воткнулся в гору самолет – его путь закончился. Неуправляемый плот съезжает по Непалу. Там и сям выпрыгивают из-под снега деревья. Они напоминают метеориты. Одно столкновение, и от беспечных (печься не о чем) ездоков останутся лишь половинки. Или четвертушки. Вот подневольные саночники наехали на одно из них боком – резкий толчок, который однако никого не высадил, – и команда осталась в полном составе. Вот закончилась полоса снегов, дальше мох, снизу что-то дерет днище, достаточно двух-трех острых камушков, чтобы превратить все шесть ягодиц в месиво.
      А это еще что? Наверное, конец земли, обрыв, пропасть. И нет никакой надежды, не в чем проявлять волю и мастерство. Преодолен край. Опять – свободное падение. Опять в падающих телах накапливается энергия, которая при первом удобном случае освободится и расплющит их.
      Помолиться бы. Жаль, в голове все спуталось и скаталось: неоплаченные счета, письма кредиторам и меценатам, а также христианские, вишнуистские, шиваистские молитвы. Какую же предпочесть? Ох, как визжит Лилиан. И вдруг. Взрыв. Очень много света. Тот свет или этот?.. Этот! Не осталось никаких сомнений, потому что в лицо лупят струи ледяной воды, а внизу холодно и зыбко. Со всех сторон бесится пена. Пошел сплав по горной (других здесь нет) реке. Причем, без весел и руля.
      – Я ненавижу воду! – кричит Лилиан, избавившись от ступора. Такое купание ненавидит и профессор. Уже через пару минут они не просто вымокли, но пропитались острыми брызгами.
      – Опять не везет… – сострадал сам себе упавший с неба. Все вещи, с любовью собранные в дорогу и провезенные через половину земного шара, оказались утрачены! Кроме кнута, револьвера и шляпы. – Вот непруха…
      – Я ненавижу тебя, Джонс! – развивает тему Лилиан. – Я не люблю погибать по десять раз на дню!
      – Можешь выйти и идти спокойно пешком!
      Часа три спустя течение становится куда слабее, декорации из серебристых елок и сосен по берегам сменяются дубами и кленами, а потом начинают мелькать первые магнолии и фикусы. В реке уже плещутся и булькают рыбы. Голосят, создавая шумовой фон, дрозды, где-то маячит головенка фазана, махнула хвостом лиса, не ставшая еще горжеткой.
      Несколько раз вдали показывались двуногие существа. Путешественники махали им, те удивлялись, но особого желания познакомиться не проявляли. Индиана понял, что спуск происходит по одному из многочисленных притоков Ганга, который по кратчайшей соединяет царство вечного холода и султанат вечной жары.
      Течение сделалось совсем хиленьким. Берега принялись зарастать бананами и лианами, источать шакалий лай, испускать резкие противные крики. Затем появились и авторы криков – обезьянки, вернее, красные фонари их задниц. Над самой шляпой профессора пролетел зеленый попугай. Подгребая ладошками, можно причалить в тихой заводи…

      На этот раз была организована встреча. Высокий по южным меркам старикашка в рваном дхоти, откровенно похожий на чучело, застыл у кромки воды без всякой улыбки. Но Индиана Джонс сразу понял, что тот застыл по его душу.
      Предчувствия вскоре стали оправдываться. Старик, не говоря ни слова, махнул длинным пальцем в сторону зарослей. Означает ли это что-нибудь? Пристальный взгляд позволил рассмотреть в зарослях тропу, куда-то ведущую.
      – Будем считать это приглашением на бал, – провозгласил Индиана, и вся группа путешественников двинулась в неизвестном направлении.
      Когда они выбрались из прибрежных зарослей, перед глазами обозначилась местность, типичная для непальских тераев, где на джунгли намекали только чахлые останки прежнего великолепия. Все было вспахано-перепахано тысячу лет назад, редкие деревья скудно оснащали пейзаж, пеньков оказалось больше, чем деревьев. Вялые буйволы со скучным видом отрабатывали свои трудодни, тощие коровы, окруженные аурой из мух, уныло лежали в грязи и о чем-то думали, наверное, о своей связи со сверхъестественными силами. Кое-где виднелись крестьяне, не слишком энергично двигающиеся, или вовсе застывшие, словно бы от полного оскудения сил. Профессору было ясно, что сезон муссонных дождей кончается, впереди сухая зима, уже пожелтели фикусы, они же баньяны. Ясно, что живут здесь не буддисты, а индуисты, скорее всего шиваиты.
      Среди соломы показалась деревня, ничем не отличающаяся от сотен других деревень, усеивающих плодородную полосу тераев. Глинобитные стены, вместо окон дырки, тростниковые крыши. Только круглые белые башенки на сваях – хранилища зерна – несколько живописали вид.
      То ли оттого, что любого белого человека принимали здесь за начальство, то ли оттого, что селяне уже друг другу надоели, все местные жители, и стар, и млад, потянулись к вновь прибывшим. Обступили с разных сторон и стали жаловаться на жизнь, применяя один из диалектов бихари. Индиана худо-бедно знавший санскрит, различал лишь отдельные слова. Было заметно, что причины для жалоб имеются, население деревни находилось явно не на подъеме. Лица больше походили на обернутые папиросной бумагой черепа. Ноги казались позаимствованными у голенастых птиц. В воздухе пахло бедой, потому что в нем почти не присутствовали запахи еды, отбросов, навоза.
      Скоро внимание народа стало переходить все рамки приличия, а сами путешественники очутились на покрытой пылью площадке, где, как понимал профессор, умещается целиком поголовье деревни и работает сельский совет, прозываемый в этих краях панчаятом. Аборигены норовили потрогать гостей, причем, женщины щупали преимущественно доктора Джонса, маленькие же грязные мужчины активно гладили мисс Кэмден.
      Наконец гостей усадили на драную подстилку под навес, стали угощать. Угощение состояло из нескольких разваренных зерен на больших листьях и чего-то похожего на саранчу, обжаренную в масле.
      – Я это не буду, – зашептала Лилиан. Она повернулась к народу, который пристально наблюдал, выстроившись полукольцом. – Спасибо, я отказываюсь в вашу пользу.
      – Это больше, чем они съедают за неделю, – пристыдил в ответ доктор Джонс. – Ты же видишь, они все сплошь голодные. Но своим отказом ты оскорбляешь их и ставишь меня в неловкое положение.
      Напрягшись, Лилиан сумела, почти не скривив физиономии, проглотить свое угощение под веселое жужжание мух. И окружающие радостно заулыбались. Однако проницательный Клопик процедил:
      – Готовьтесь к плохим новостям.
      Индиана и без того понимал, что надо действовать в темпе. Он обратился к ближайшему старичку, улыбающемуся и чистенькому, скорее всего, деревенскому старосте.
      – Я – профессор, мне пора возвращаться в университет. Вы дадите мне проводника до ближайшего города?
      – Санджи проводит вас до Билаури, – отозвался старичок на вполне приемлемом английском.
      – Спасибо.
      – По дороге в Билаури вы остановитесь в Дхангархи, – вклинился предыдущий старец.
      – Дхангархи не совсем по дороге в Билаури, то есть совсем не по дороге, – Индиана вежливо попытался отклонить странное предложение мудреца. Археолог сам удивился тому, что назвал этого человека «мудрецом». Он не верил во всякие там озарения, приходящие к безграмотным говночистам. Но этот человек явно не был безграмотным, хотя бы потому, что имел шнурок брахмана.
      – Вам НАДО остановиться во дворце раджи, – уточнил брахман.
      – Насколько мне известно, сейчас дворец пустует.
      – Уже не пустует, – непреклонно произнес старый брахман. – Там поселился молодой раджа. – Взгляд его полетел куда-то вдаль. Помедитировав чуток, брахман добавил. – Дворец властвует над черными силами. Темнота изливается через дворец на мир, и мир-пракрити становится таким, каким его хочет видеть дворец. Похожим образом действуют те стеклянные глаза, что лежат у тебя в кармане. Тебе понятно?
      – Ясно, что вам открыты тайны моих карманов. Лежат там очки, если уцелели, – Индиана несколько поежился от прозорливости старца. Также как и от его параноидального упорства. – Вы всерьез, достопочтенный? Какие еще «черные силы»? Насколько мне известно, согласно вашей прекрасной вере злом являются лишь оковы материального мира. Наш мир целиком – зло, поскольку мешает соединению личной души-атмана со вселенской душой Шивы, танцующего на вершине Кайласы. И лишь отрешившись от мира, можно обрести добро.
      – Дворец властвует над «черными силами», – упорно долбил старец и тогда Индиана понял, что деревенскому брахману не до высот религиозной философии, народные массы требовали от него не пропаганды потустороннего образа жизни, а борьбы с неурожаем и голодом. Естественно, что малоприятный и просто вредный раджа тянет в глазах старичка-брахмана на роль черного демона-ракшаса.
      – Дворец собрался погубить мой народ. Ты пойдешь в Дхангархи. Иначе наступит тьма, – старец провел ладонью по глазам для наглядности, и доктору Джонсу показалось вдруг, что от брахмана повеяло во все стороны мистическим дурманом. – Иначе тьма охватит всю страну.
      – Этот ваш дворец, значит, помощнее дальнобойной артиллерии, – сыронизировал Индиана, пытаясь стряхнуть чары.
      – Я же говорил про плохие новости, – стал похваляться своей прозорливостью Клопик. – Эх, почему сразу не удрали?
      – ОНИ пришли из дворца и забрали Шива-лингу нашей деревни, – развил тему старик.
      – Что забрали? – вмешалась Лилиан.
      – Учиться надо было, а не проводить время с теми, кто ставит оценки… – огрызнулся недовольный происходящими событиями Индиана, однако педагогическое начало возобладало в нем. – Это священный камень, который охраняет местность, потому что источает он животворную энергию Шивы.
      – Ага, ага, я в курсе. Фаллический культ? Вспомнила, камень изображает фаллос! – У женщины некстати прорезались вдруг знания. – Тот профессор, который толковал про него, показывал…
      – Стоп, не сейчас, – вовремя нажал на тормоза профессор. – Потом расскажешь.
      – Вас прислал Шива – спасти нас, – старик засмеялся довольный, как будто дело было уже в шляпе. Индиана тревожно подумал, что если собравшаяся куча доходяг подчиняется брахману, то управиться с ней будет сложновато.
      – Нас никто не присылал сюда, мы направлялись совсем в другую сторону, – гость постарался как можно убедительнее растолковать старцу ситуацию. – Наш самолет разбился.
      Лилиан разжевала еще популярнее:
      – Да, самолет разбился. Бам и бух. Это такая большая железная птица.
      – Нет, нет, – со смехом возразил старец, как будто разговаривал с несмышленышами. – Мы молились Шиве, приносили ему фрукты и сладости, чтобы он помог вернуть камень. Шива смилостивился и заставил вас упасть в этот поток, бегущий с Крыши Мира, из его дома… Вы отправитесь во дворец Дхангархи, найдете Шива-лингу и вернете нам.
      Старик махнул сучковатой рукой, словно приглашая на экскурсию. Индиана знал, куда поведет их брахман – к деревенскому святилищу, постройке из кирпича-сырца, или вообще древнему дереву с большим дуплом, в котором раньше хранился Шива-линга.
      – Доктор Джонс, что это за «черные силы» такие, что за «зло»? – поинтересовался по дороге Клопик, который сызмальства занимался бизнесом и агентурной работой, потому таких слов даже не слыхал.
      – Да сказки это, не волнуйся, парень.
      Брахман подвел Индиану к стене святилища, где действительно пустовала ниша.
      – Плохие люди забрали камень вот отсюда.
      – Он был гладкий, как галька, то есть такой, как будто его вынули из реки. Еще на нем были три полоски, – не смог не проявить эрудицию археолог Джонс.
      Старец усиленно закивал.
      – Но зачем люди раджи забрали его? Им не хватало чего-то для богослужения? – решил уточнить Индиана.
      – Они велели, чтобы мы отныне поклонялись злой богине. Иначе нас уничтожат. Но мы сразу сказали «нет» и не стали делать дурного.
      – А как они собирались уничтожить вашу деревню, почтенный? – полюбопытствовала Лилиан.
      – Засохли посевы, обмелела река, передохла почти вся скотина. Однажды ночью в полях начался пожар. Мужчины отправились туда, в это время на деревню налетели люди раджи, связали и увели наших детей.
      «Да, лучше бы он этого не говорил, – тоскливо подумалось Индиане. – Раньше я был уверен, что ни за что не ввяжусь в эту историю. А теперь? Как теперь реагировать?»
      Южная ночь быстро набрасывала свое покрывало. Лилиан улеглась в какой-то хижине, не желая зря терять время. Нет, скорее всего это был самый приличный дом в деревне, кирпичный и с дранкой на крыше вместо соломы. Клопик куда-то задевался, но Индиана, зная ушлого ребенка, пока не волновался – играет, наверное, с каким-нибудь слоном или питоном.
      Археолог расположился неподалеку от костра, возле которого несколько зачуханных женщин пекли лепешки чуть ли не из паутины. От их противней ветер доносил весьма неприятные запахи.
      Индиана считал себя загнанным в угол. Ни эти камни, ни эти дети никак не укладывались в схему его движения. Ему надо было в Дели, в Стамбул, где его ждал «медальон»… вернее то, что носил на себе каменный Ра из города Пер-Рамзес. Закружились в голове фразы из апокрифа Питерса и возникло острое желание немедленно приступить к раскопкам в Египте. Ведь если «да», если Ковчег будет изъят из подземной мглы, то свершится археологическое открытие тысячелетия… Немцы. Неприятное воспоминание пересушило глотку. Какой-то труппенфюрер собрался нагло перехватить «медальон» и уволочь в Берлин… Берлин, осененный красно-паучьими знаменами, и Божьи Заповеди – совсем это не сочетается… Выкинуть бы эту деревню из подкорки и коры – вместе с приставучим мудрецом, который даже штаны не носит. Пусть с раджой разбирается непальский правитель, а если они родственники или дружки, пусть святотатца покарает сам Шива, не прибегая к помощи чикагского археолога…
      Рядом со страстно задумавшимся профессором что-то зашелестело. Он вскочил, потянул из кобуры свой кольт, будучи уверенным, что подбирается пантера или змея. То был всего-лишь изможденный чумазый мальчишка, валящийся от усталости. Археолог подхватил ребенка на руки. Слабо шевелящиеся губы выводили какие-то слова, но удалось разобрать лишь одно: «Шанкара, Шанкара».
      Из хилого кулачка выпал какой-то комочек, прежде чем глаза ребенка закатились. Пока подбегали галдящие женщины, Индиана нашел пульс на детской ручонке. Тот прощупывался слабой, но непрерывной ниточкой. Однако вывести мальчонку из бесчувствия не удалось. Женщины с кудахтаньем выхватили и уволокли его.
      Комочек, оброненный маленьким беглецом оказался скатанной мокрой тряпицей. Когда археолог развернул ее, то первым делом опознал характерное изображение многорукого синешеего бога Шивы, непринужденно танцующего целую вечность, а рядом с ним гостя-человека. «Шанкара», – разобрал санскритские письмена Индиана. Шанкарой звали того, кто побывал на приеме у бога. И тут из кромешной тьмы появился Клопик.
      – Подлинный разведчик шпионит всегда, даже в малолетнем возрасте, – похвалил археолог мальчика. – Как успехи, мой юный друг?
      Взволнованный Клопик стал несвязно объяснять, что сидел по-вороньи на ветке высокого дерева и видел как за дохленьким парнишкой гнались ражие мужики в красных тюрбанах, которые явились со стороны Дхангархи. Маленький беглец только тем и спасся, что свалился в речку – преследователи посчитали его утопшим. А он уцепился за какой-то плывущий ствол и в результате прибился к противоположному берегу.
      – Благодарю за агентурные сведения, – доктор Джонс остановил оживленно жестикулирующего рассказчика. – Только давай так. Пока ты работаешь у меня, а не у мистера Питерса, то станешь заранее извещать, когда соберешься на ужин к какому-нибудь ночному зверю. Даешь честное скаутское?
      – Ладно, в следующий раз оставлю записку, – пообещал мальчик, чтобы от него отвязались. – Лучше скажите, доктор Джонс, вы додумались до чего-нибудь?
      На очень точный вопрос, сформулированный устами младенца, надо было отвечать. Причем, именно сейчас.
      – Тот, кто спер якобы магические камни, придавал им столь же большое значение, как и те люди, что их потеряли. Шанкара в представлении местных – это олицетворение богатства и славы, а камни – сгустки энергии Шакти.
      – Что, взаправду будет много денег? – бесхитростно спросил мальчик.
      – Для меня, конечно, подобные представления кажутся вздорными. Но вера других людей должна всегда приниматься в расчет…
      Доктор Джонс подумал о том, что любые представления являются по большей части вздором и, тем не менее, они движут людьми как в сторону хорошего, так и плохого. Однако добавить по существу было нечего.
      Утром путешественники двинулись в путь. На слонах. Индиане уже приходилось управляться с этими животными, и он более-менее благополучно взобрался на спину живого транспортного средства.
      Лилиан же прыгала на слона со всех сторон, и в итоге уселась на него головой к хвосту. Всем видом она показывала, что не расположена ехать в зловещий и таинственный Дхангархи. Но Индиана смирился с тем, что судьба его как-то связана с этим подозрительным местом.
      Путь пролегал через самый что ни на есть настоящий тропический лес. Над головами довольно плотно реяли плотоядные и кровопийные летучие мыши. Их сопровождали эскадрильи комаров.
      Лилиан не слишком правильно вела себя со слоном. То не нравился его запах, то манеры. Кончилось тем, что на водопое грубое животное смахнуло ее со своей спины фонтаном из хобота. Когда она свалилась в реку, мимо проплыл гавиал, безобидный такой остроносенький крокодильчик. Совершенно мимо, но Лилиан начала биться в истерике. Индиана для разрядки решил устроить привал и дал ей пожевать корень валерианы.
      Мисс Кэмден успокоилась лишь внешне, она нервно выжимала шмотки, занавесив свои прелести тряпкой, и при этом крикливо вспоминала спокойное, размеренное кхорлацкое житье. Индиана же с Клопиком сели перекинуться в картишки, если точнее, в покер. Комплект игральных карт, как ни странно, нашелся в кармане у мальчика. «Это мне для пасьянсов. Или, там, для гаданий…» – непринужденно соврал малолетний игрок. Женщина активно мешала. Через пять минут, когда она развешивала исподнее на веревке, раздался ее первый вопль. Как она объяснила – на нее спикировала летучая мышь с кровососательными целями и клацнула зубами возле самой яремной вены. Еще через десять минут она повстречалась с какой-то змеей, большой, но вялой, как мокрое белье. Перед тем, как мисс Кэмден закричала во второй раз, Индиана стал выведывать у Клопика, где и как его нашел майор Питерс.
      – Доступ к этим сведениям ограничен, – отозвался маленький американский разведчик, однако добавил. – По правде говоря, мы познакомились, когда я пытался выудить бумажник из его кармана. Первый раз в жизни осечка случилась.
      – Надеюсь, Питерс занимался твоей переквалификацией, – рука археолога машинально проверила содержимое внутреннего кармана.
      Потом Лилиан кричала еще несколько раз. Когда наступила на лапку маленького шакала, который хотел с ней пообщаться, и когда ей на спину упала и безобидно побежала дальше ядовитая сколопендра.
      – Почему здесь все ползает и движется? – возопила мисс Кэмден над самым ухом и окончательно сорвала игру картежникам. Впрочем, Клопик изрядно жульничал; как заметил Индиана, даже спрятал карту в рукав. Однако и взрослый дядя от мальчика не отставал, полагая, что дети не должны учить взрослых жизни.
      – Лилиан, таковы джунгли. Они любят людей выдержанных.
      – Зачем ты нас тащишь в этот дворец? Богатства и славы захотел? Если ты к сорока годам не разжился собственными тремя тысячами долларов, тебе ничего не отломится у раджи.
      Женщина прямо-таки рвалась в бой. Однако волны скандальности разбивались об Индиану как об утес. Был чудесный вечер и настроение было благостным.
      К тому же хотелось получше разобраться с теми письменами на тряпочке, которая попала к нему от беглого пацана.
      – Вот послушай, Лили. Тут написано, что один человек по имени Шанкара встретился с Шивой на горе Кайласа, и тот подарил ему камни. Пять волшебных камушков, чтобы бить и побеждать злых демонов разных калибров: асуров, ракшасов и пишачей… Шанкара, друзья мои, согласно историческим сведениям – философ, для которого вообще не существовало ни демонов, ни людей, все это было какой-то рябью на поверхности божественного сознания. По его мнению, конечно. Но народ приспособил значительную личность под свои нужды.
      – Волшебные камушки, – съехидничала женщина. – Мой дедуля, тоже профессор, всю жизнь собирал камушки, потом перешел на перышки, соринки и какашки. В итоге, его заперли в одну чикагскую психушку.
      Индиана предложил без всяких задних мыслей:
      – Ладно, пора вздремнуть. Лилиан, подкладывайся поближе ко мне.
      – Да я скорее улягусь поближе к ядовитой змее, – голос женщины сочился злобой.
      После такого высказывания к ней быстро заскользил с ветки ленточный крайт. Однако разгоряченная женщина обращала внимание только на себя. Когда рептилия «понюхала» ухо Лилиан своим багровым жалом, та, не глядя, с криком: «До чего мне надоел этот слон», схватила любопытного аспида за горло и швырнула в сторону Индианы. Лишь отменная реакция позволила профессору всадить пулю в разъяренную змеюгу. От грохота выстрела джунгли еще с полчаса не могли придти в себя и, естественно, не давали никому смотреть сны.
      На следующий день к десяти часам путешественники увидели три холма. Вместе они образовывали рельеф местности, несколько смахивающий на огромную извивающуюся змею. Подчеркивая сходство, третий холм имел заметный издалека скальный выступ – получалось что-то вроде змеиной головы. На этом самом высоком холме стоял дворец, а если точнее, крепость в стиле раджпутских твердынь – ведь многие феодалы из Раджастхана перебрались под натиском мусульман поближе к горам. Все это автоматически всплыло на поверхность сознания у профессора археологии.
      Вскоре после того как показался дворец Дхангархи, «всплыло на поверхность» еще кое-что, менее приятное. Под манговым деревом с крупными аппетитными плодами стояло каменное изваяние. Не просто изваяние, а жертвенник. И жертвы здесь приносили не те, что обычны для пуджи – цветы, сладости и фрукты – а кровавые. Судя по количеству запекшейся крови и крупным костям – не птичек и зверьков. Здесь убивали людей для удовлетворения божества. А изваяние принадлежало богине Кали. На это указывало характерное ожерелье из черепов, вполне настоящих, и воротник из каменных змей.
      Доктор Джонс продолжал мысленно прокручивать информацию. Кали, согласно индуистскому пантеону – супруга бога Шивы, вернее, гневная ипостась супруги Шивы, дословно Черная, известная также под малоприятными именами Дурга – Недоступная, Чандики – Жестокая, Бхайрави – Страшная. Узок круг тех верующих, что поклоняются Кали, еще меньше тех, кто приносит ей человеческие жертвы…
      Официально таких нет вообще.
      Пока Индиана рассматривал заляпанное багровыми пятнами изваяние, раздались крики и другие немелодичные возгласы. После этого Клопик доложил, что проводники, едва завидев Кали, дружно сбежали вместе со слонами, несмотря на все попытки Лилиан силой слова задержать людей и животных.
      – Ничего, они нам больше не понадобятся, – медленно произнес Индиана. – Надеюсь, я выразился не слишком страшно.

      Через полчаса путешественники прошествовали через раскрытые ворота мимо двух молчаливых стражников-гурков на территорию крепости. От ворот вдоль безглазых стен вела пустынная улица. Завершилась она площадью и красивым зданием, явно относящимся к дворцовому комплексу.
      Причудливая колоннада, вся в резных фигурках. Сверху крытая галерея, еще выше – множество куполов-маковок, часть из которых представляли собой беседки, увитые цветами – прихлебывай чай с ароматами да посматривай на горы. Из дверей, возле которых недвижно торчало двое часовых в белых тюрбанах, внезапно выскочил смуглый человек в европейском костюме.
      – Вы, должно быть, заблудились, хотя я не знаю, как тут можно заблудится, – начал он на безукоризненном английском.
      – Мы пробираемся в Билаури. Я – профессор Джонс. Это – мисс Кэмден, а это – мистер Клопик.
      – Мистер Клопик Лопсанг, – поправил ребенок.
      – Доктор Джонс, археолог из Чикаго? – улыбнулся многознающий человек.
      – В это трудно поверить, – кольнула Лилиан.
      – Я кое-что слышал о вас, еще когда учился в Оксфорде. Я – Ананд Лау, управляющий делами у раджи Дхангархи… Прошу во дворец, господа.
      Хотя место было достаточно экзотическим, ничто не намекало на таящееся зло.
      Всем трем нежданным гостям отвели палаты каменные. Где стены были задрапированы шикарными тканями, мыться приходилось в мраморно-перламутровых ванных, где стояли бронзовые вазы с золотой и серебряной насечкой (само собой, набитые цветами), а многочисленные столики, стулья, шкатулки из розового или красного дерева инкрустированы слоновой костью и пластинками полудрагоценных камней.
      – Ничего особенного, так живут обыкновенные раджи, – успокоил себя Индиана.
      Неслышно в его покоях возник слуга, похожий на заводную игрушку, расшаркался и попросил драгоценного гостя пройти в пиршественную залу. Незадолго перед этим появился другой слуга, доставивший безукоризненно выглаженный смокинг и накрахмаленную белую рубашку – подарки точно подходили по размеру.
      Третий слуга провел Индиану на пир, где гостей, как видно, услаждали двадцать четыре часа в сутки. Столы и столики ломились от яств, половину которых даже искушенный доктор Джонс не мог назвать по имени. Носилась быстрая челядь с подносами, сновали мальчики с кувшинами, извивались и гнулись во все стороны танцовщицы. Сменяющие друг друга члены музыкальной команды непрерывно услаждали слух и поднимали настроение битьем в бубен, щипанием цитары и дудением в разные трубы. Судя по несметности обслуживающего персонала и перенасыщенности украшениями, по многоярдовым коврам из цветов, труд здесь стоил дешево. Как и жизнь, наверное.
      В числе гостей был капитан Блом-Барт из одиннадцатого королевского полка, а возможно из армейской разведки, который, надо полагать, проверял, не затевается ли в этом районе что-нибудь супротив расположившейся неподалеку Британской империи.
      – Капитан очень хотел обнаружить мощную крепостную артиллерию или базу по подготовке партизан, поэтому привез в своем багаже взвод солдат, – уязвил британца мистер Лау и заодно поддел Индиану. – Честно говоря, партизанский вид в наших краях имеет лишь доктор Джонс.
      Затем внимание трех мужчин переключилось на появившуюся мисс Кэмден. Она сменила обычную свою гимнастерку на некий индийский наряд из шальваров и довольно смелой кофточки, обнажавшей пуп. Лилиан, видимо, считала, что голый живот украшает ее. И трое мужчин единогласно согласились с женщиной.
      После этого мисс Кэмден, преодолев некоторую робость, стала уточнять: женат ли раджа, нравятся ему блондинки или, наоборот, брюнетки? Однако все вопрошаемые немедленно краснели и старались уйти – как от ответа, так и от самой Лилиан.
      Тут ударили в большой бубен, после чего гости стали быстренько подгребать к главному столу. Некая разноцветная персона в перьях и жемчугах громогласно, даже торжественно провозгласила:
      – Его божественное величество, хранитель традиций Дхангархи, Зелим Сингх Рана!
      Раздвинулись цветочные ковры на стене, и появился парнишка лет двенадцати, росточком еще меньше Клопика. Расфокусированный взгляд и блуждающая по лицу улыбка заметно отличали раджу от гималайского сироты. Лишь когда шкет, сверкающий драгоценными каменьями, важно прошествовал к столу и угнездился в куче подушек, все бросились занимать свои места – расшитые золотом бархатные пуфики.
      Индиана уселся рядом с капитаном Блом-Бартом, а напротив них сотрапезничал управляющий Лау. Среди прочего капитан заметил:
      – Один из прежних раджей Дхангархи «отличился» во время событий 1857 года, усиленно помогая мятежникам бойцами и оружием, отчего Корона натравила на него правителя из соседнего княжества.
      – Сейчас в Дхангархи властвует совершенно другое семейство, – возразил управляющий. – Да и в Индии никто не собирается восставать, раз во главе патриотов встал голый факир Ганди, который предлагает биться против завоевателей, поменьше работая и пореже захаживая в магазин. Гражданское неповиновение называется.
      – Но я слышал кое о чем, что происходило еще до мятежа, – вклинился Индиана Джонс, преследуя собственные цели. – На протяжении многих столетий Дхангархи был культовым центром Фаги, где собирались поклонники Кали и отправляли свои далеко не лучшие ритуалы.
      В этот момент внесли на подносе большую змею, разумеется искусно приготовленную. Лицо у Лилиан заметно скукожилось, она вспомнила о тех насекомых, которых недавно пришлось скушать, чтоб не обидеть голодающее население. Она хотела быть отважной, однако сидящая рядом персона в большой чалме и в больших усах радостно проурчала, мол, намечается сюрприз. Официант ловко надрезал большую змею и оказалось, что она нафарширована трехдюймовыми змейками. Начинка была живой, расползающейся; (но, разумеется, совершенно, безвредной) более того, нежной и вкусной. В чем можно было удостоверится, глядя как, пирующие уминают тварюшек, запихивая их в рот, будто макароны. Особенно отличался в застольных подвигах сосед Лилиан.
      Процесс поглощения живой еды довел женщину до столбняка, даже у бывалого Клопика выпала маслина изо рта. Хотя, доктор Джонс напомнил своим друзьям, что молодь браминского слепуна почитается деликатесом даже у самых избалованных людей в этих краях.
      Пока Лилиан пыталась выстоять в борьбе со страшной гастрономией, управляющий Лау заявил с подчеркнутой обидой в голосе:
      – Доктор Джонс, вы прекрасно знаете, что этот, с позволения сказать, «культ» полностью отринут нашими подданными. Ничего подобного в последние пятьдесят лет не происходило.
      – Да, ритуалы были ужасные, и более того, отвратительные, – подтвердил капитан Блом-Барт с чисто британской невозмутимостью, как будто речь шла о плохой погоде. – Человеческие жертвоприношения в честь богини Кали есть не что иное как квалифицированные убийства. Благодаря нам с этим делом было покончено, мы расправлялись с такого рода вещами по всему Индостану. И, кстати, доктор Джонс, все цивилизации, усердно практиковавшие человеческие жертвоприношения, в один прекрасный момент рушились, порой даже от совсем незначительной угрозы. Словно бы накопившиеся грехи вдруг вызывали на них кару Господню. Ранние римляне раскурочили до последнего камушка великий Карфаген, кучка евреев времен Иисуса Навина без труда расправилась с царствами густонаселенного Ханаана, триста оборванцев Кортеса стерли с лица земли империю ацтеков, отряд Писарро ликвидировал могущественное государство инков.
      Доктор Джонс, к своему сожалению, не мог полностью согласиться с офицером.
      – Однако кровавые культы, имеющие локальный характер и не претендующие на государственный ранг, довольно живучи. Они на протяжении тысяч лет прекрасно существуют не только у папуасов и негров центральной Африки, но и в просвещенной Европе. Вы, наверное, слыхали о «черной мессе». Я уж не говорю о тех регионах, где наблюдается стойкая нехватка белков и где вынужденное людоедство тоже приобретает ритуальную окраску. Короче говоря, на Индостане о так называемом культе Фаги до сих пор ходят слухи.
      – По-моему, вы нас перепутали с неграми и папуасами, – голос Лау стал лающим. – Между прочим, наши мудрецы заявили о бренности всего сущего, о всеобъемлющей мировой душе, еще когда ваши предки незатейливо крошили друг другу черепа дубинами.
      – Тем не менее, в одной деревне мне сказали, что в этом вот дворце пробудилось древнее зло, – меланхолически произнес Индиана.
      – Крестьянам надо как-то себя развлекать, – с натугой улыбнулся управляющий. – Вы, доктор Джонс, начинаете беспокоить капитана. Я-то думал, что знаменитые ученые умеют отличать фольклор от жизненной правды.