Александр Тюрин. Любовный роман
Некто Ганс был свинопасом в отличие от Клотильды, которая была дочерью графа Дю Буа. Собственно, и до настоящего ответственного свинопаса ему было далеко, хотя он и любил порассуждать в пивной о премудростях своего занятия.
Утром, продрав свои мутные глаза, Ганс пинками и руганью гнал свиней к большой помойке, раскинувшейся возле графской кухни. А вечером, отлив то, что набрал в пивной, он вел свиней обратно, на скотный двор. Окна же Клотильды выходили как раз на южную часть графского сада, ту самую, по которой проходила незарастающая свинская тропа и где каждый вечер Ганс неторопливо справлял нужду, почесывая свое хозяйство.
Клотильда была чистой, честной, чувствительной и поэтому несчастной девушкой. С тех пор как ее жених, молодой блестящий герцог де Монморанси, умер от кровавого поноса на какой-то войне, она оставила всякую мысль о замужестве и пресекала всякие попытки сватовства со стороны малообразованных окрестных дворян, о которых на уме были только лисья охота да танцы.
В какой-то момент Клотильда решила, что если уж она не может быть счастливой, то чистой быть просто обязана. Поэтому, ближе к закату, она вышла как будто погулять и, преодолев природную стыдливость, подошла к Гансу.
И, хотя свинопас видел, что к нему приближается благородная девушка, он, тем не менее, пристроился к ближайшему дереву и стал его обильно орошать.
– Вы не смеете делать здесь этого,– преодолев стеснение в в груди прошептала Клотильда.
Ганс невозмутимо продолжал делать "это".
– Немедленно обернитесь, раз с вами разговаривает Клотильда Де Буа!
– Кто-кто?– наконец отозвался Ганс, выплюнув изо рта какую-то жвачку.
– Конь в пальто, свиное ты рыло.– выпалила Клотильда, не понимая даже из какого источника излились эти грубые слова.
На сей раз Ганс обернулся и, о ужас, струя отвратительной жидкости упала неподалеку от ног Клотильды, и несколько желтых капель попало на ее изящные белые туфельки, к которым сразу устремилось с десяток свиней. Животные очевидно приняли обувь девушки за шампиньоны.
Еще мгновение и грязные твари вымажут ее в помойной грязи, а то и вовсе собьют с ног. Неожиданно в голову пришло решение. Клотильда стала бить зонтиком наиболее взбудораженных животных прямо по глазам, и когда те с обиженным хрюканьем устремились прочь, закричала на Ганса:
– Мерзавец, закройтесь сейчас же.
Мерзавец поднял штаны, однако мочиться не перестал, отчего грязная ткань моментально украсилась мокрой дорожкой и пошел отвратительный запах.
– Негодяй, отвернитесь.
Негодяй отвернулся, но пояс штанов выскользнул из его коротких толстых пальцев и оголилось место пониже спины. Более того, свинопас издал сим неприличным местом трубные звуки.
Этого уже бедная Клотильда не смогла выдержать и обратилась в бегство...
На следующий вечер свинопас даже не счел нужным скрываться за деревом, а непринужденно справлял нужду на открытом пространстве. Более того, зажав свое хозяйство в руке, выписывал им разные курбеты. Как будто предлагал Клотильде отдаться во власть его низменной любви.
Клотильда разрыдалась. Как он может! Этот ничтожный раб.
Обратиться к отцу за защитой она так и не решилась, но бросилась к маменьке, едва та вернулась с бала и вступила под своды дворца.
Захлебываясь, девушка рассказала об оскорблениях, который нанес ей презренный свинопас, но мать приподняла ее подбородок кончиком веера и холодно произнесла:
– Дитя мое, вы меня расстраиваете. Не будучи в силах пробудить разум этого человека, вы хотите одного лишь наказания ему. Так не лучше ли позволить ему жить по его собственной природе?
В слезах Клотильда вернулась в свои покои.
Неожиданно взгляд ее упал на сундучок из орехового дерева, где хранились некоторые вещи, оставшиеся от забав ее детства, в котором она была так счастлива с маленьким герцогом Монморанси.
Вскоре в руках ее оказались и садовые ножницы и пятнистое одеяние садового чучела, и веревочная лестница.
Несколько взмахов и чудестные золотистые локоны легли к ногам Клотильды. Затем девушка облачилась в пятнистое платье садового пугала.
"Силы специального назначения. Коротко, спецназ,"– вдруг промелькнуло в голове девушки, когда она глянула на себя в зеркало.
Спустившись по веревочной лестнице из окна своей спальни в сад, Клотильда пошла по аллее роз. Если вернее, он крадучись пробиралась за колючими кустами, чтобы милый старый садовник Жако вдруг не увидел в сумерках какую-то тень и не испугался.
Ах, ворота оказались закрыты. Клотильда несколько раз дернула слабыми руками за железное кольцо. Препятствие явно было непреодолимым для такого нежного создания как она.
Внезапно послышалось шарканье деревянных башмаков. Девушка укрылась за цветущим рододендроном и увидела, что это милый Жако торопится к воротам, привлеченный шумом.
Садовник стал выглядывать в смотровое оконце ворот, несколько передвинув нижнюю часть тела назад. И тут... Клотильда словно вспыхнула. Не отдавая ни в чем себе отчета, она выскочила из-за рододендрона, в одно мгновение оказалась у Жако на на той части тела, которую мясники назыывают филейной, потом вскарабкалась ему на плечи. И вот она уже на гребне ворот!
Жако, конечно же не узнал ее, и, приняв за садового вора, пытался ухватить за ногу, но она, не помня себя, нанесла ему удар босой пяткой прямо в лицо. Из-за этого, о ужас, садовник упал как сломанная кукла в розовый куст.
Клотильда хотела немедленно броситься ему на помощь, но она уже была по ту сторону ворот. Она бежала по дорожке, ведущей прочь от графского дворца, безвучно рыдая и ударяя себя кулачками в грудь. Бедный Жако. Хотя, зачем было хватать ее за ногу? Если бы он ее сдернул вниз, она могла бы сломать себе шею.
Уже совсем стемнело, с небосвода медленно сползало багровое одеяние заката и все ярче сиял Веспер. Клотильда знала, что Ганс уже загнал свиней на скотный двор и сейчас сидит в трактире на Старой Дороге. Там до полуночи проводит он время в обществе развратных маркитанток, трактирных служанок и спившихся вдов.
Клотильда вымазала лицо грязью из первой же лужи, закрепила на голове несколько веток, затем протянула поперек дороги тонкий шелковый шнур.
Один его конец она закрепила на дереве по одну сторону дороги, второй пропустила между сучьев дерева, растущего по другую сторону, где и завязала петелькой на гибкой ветви.
Расчет был таков, что при рывке петля соскочит с ветви, та, верная своей природе, распрямится и перевернет ведро с камнями, которое будет ждать своего часа на соседнем сучке.
Ведро пришлось похитить с ближайшего крестьянского двора, а камней имелось достаточно и на дороге. Клотильда Дю Буа наложила их в ведро столько, что едва забралась с ним на дерево.
Но чу. Послышались чьи-то шаги. Девица залегла в придорожной канаве.
В освещенном лунном свете тумане сперва показалась какая-то рогатая тень. Тень весьма напоминала князя тьмы, и страх схватил холодными скрюченными пальцами бедное сердечко девушки.
Не молитвами, но проклятьями Клотильда отогнала свой страх. Тень меж тем стала отцом-францисканцем Бартоломеем, который нес в заплечной котомке две большие колбасины, а вот уже следом, покачиваясь, плелся Ганс, словно бы привлекаемый вкусным запасом.
Что делать? Выскочить на дорогу и предупредить лицо духовного звания о грозящей ему опасности – значит расстроить все начинание. Но отец Бартоломей был всегда так добр к ней.
Клотильда поняла, что ищет сейчас в отце-францисканце нечто скверное. Несомненно у достойного святого отца есть отдельные мелкие несовершенства. И одним из этих мелких отдельных недостатков является то, что он... подлинная свинья! Эта свинья в рясе никогда не отводила глаз от ее декольте во время своих богоугодных бесед...
Святой отец зацепил сандалией за шнурок, протянутый через дорогу, досадливо лягнул ногой, тут и рухнул на его тонзуру поток камней.
Ганс в недоумении остановился над распростертым телом францисканца, несколько раз тупо икнул, потянулся рукой к колбасе, потом глянул вверх... и на его голову свалилось пудовое ведро.
Крякнув Ганс рухнул на колени, а в следующее мгновение Клотильда скользнула к нему подобно тени и с криком "йа-а-а" нанесла удар острой коленкой в подбородок. Неловко скрючив ноги, свинопас завалился назад и так остался лежать.
– Ну получил, животное, получил? Я не стороница воззрений мэтра Руссо, что каждому позволено жить по природе его.
И Клотильда пнула босой пяткой Ганса в бок.
Тот забулькал, выпустил струйку рвоты и, прокряхтев: "Йо-о-о", умолк как будто навсегда.
Йо-о-о? Но этот пиратский клич испускали они вместе с юным герцогом Монморанси во время детских игр! Невозможно, что бы кто-нибудь знал его еще.
Клотильда опустилась на колени и сдернула нелепый колпак, всегда закрывавший голову свинопаса чуть ли не до носа, затем протерла батистовым платком залитую кровью физиономию Ганса.
Сомнений не было. Сейчас в лунном призрачном сиянии она видела то, что не замечала при свете белого дня.
Свинопас Ганс на самом деле был молодым герцогом де Монморанси. Франсуа заплыл салом, окривел, порос диким волосом, стал вонюч как боров, но это был несомненно он.
О, боже, она убила своего возлюбленного. Немедленно убить себя тоже. Но чем? Может быть, этим ведром? Клотильда одела себе ведро на голову и застыла, не зная, как поступить дальше.
Но вдруг герцог Монморанси захрипел. Сквозь прореху в ведре девушка увидела, как он повернулся на бок, старательно отхаркался и наконец сел.
– Франсуа, вы живы?
– Да жив я жив. Только башка пробита и мозги текут. Ладно, не впервой. А вот батюшка сандалии отбросил. Что говорится, безвозвратные потери.
Крупные размером с жемчужину слезы потекли по щекам Клотильды. Не сразу девушка поняла, что их никому не видно, не сразу сбросила ведро со своей головки.
– Франсуа, как вы могли?
– Нечего сопли по лицу размазывать. Вы-то смогли расколоть мне котелок.– издевательским голосом парировал герцог.– Ведро с булыжниками не тяжело было на дерево тащить?
– Но почему?
– Потому. Я бился под знаменами Евгения Савойского. Пока бился, видно съел чего-то не того. С поносом попал в лазарет, лазарет был захвачен турками. У них я, кстати, на дерьмовозке работал. Потом прошел слух, что всем смазливым юнцам по яйцам чик-чирик и на службу в султанский гарем. Ночью я проплыл по сточной канаве и был таков. Попал к казакам, а они убивают любого, кто не может выпить с хода стакан самогона. Я смог. А холода там такие, что без сала на боках выжить невозможно. Так что все по теории господина Ламарка, орган развивается путем упражнения.
Монморанси встал.
– Давай-ка этого капюшонника в канаву, присыпем чем-нибудь, так что пока не завоняет, его не хватятся. Так, колбаска ему больше не понадобится... Ну, цепляйся за другую ногу, потащили... Э, чего отворачиваешься, будто не знаешь, что они на подштанниках экономят... Все, теперь прощай... Или чего, тоже со мной? Ну, тогда догоняй. К утру по ту сторону реки надо оказаться. Ведь вздернут за монашка не тебя, а меня. Все слышали, как я ему в трактире по заднице обещал всыпать. Ты учти, мне совсем не улыбается заплясать на виселице под хохот детворы.
Клотильда посмотрела, как тает в тумане жирная спина бывшего жениха, и, забросав листвой торчащий из канавы нос отца Бартоломея, припустила следом.
...
– Эй, стоп, кто там портачит? Что еще за дерьмовозка?
Курсанты-темпоралисты собрались на гладкой круглой платформе вокруг преподавателя.
– В отличие от вас, охламонов, ребята-реставраторы давно поняли, что Макет – это не театр, где можно самовыражением заниматься. Это особое интерфейсное пространство, благодаря которому темное прошлое отражается в светлом настоящем... Герцог Монморанси отразился в тебе, Иванов. А ты какую-то отсебятину порешь. Клотильда отразилась в Ласточкиной. Дорогая Оксана, благородная девушка не побежит за каким-то поганцем... Да плевать, что он герцог. У него одних только венерических заболеваний десяток. Все, занятия на сегодня закончены. Идите домой, двоечники, и благодарите бога, что светлое настоящее не может отразиться в темном прошлом...
...
– Постой-ка, чувак, нажми на тормоза,– Клотильда постучала по плечу де Монморанси, блестящего молодого герцога, танцевавшего с юной наследницей Де Ври.
По бальной зале прошел шепот. Все уже знали, что помолвка между Франсуа и Клотильдой намедни расторгнута.
– Ты мне еще за базар не ответил.– Клотильда Дю Буа врезала молодому Монморанси кулаком в челюсть и локтем в нос.
Окровавленный герцог рухнул на паркет.
– Вот теперь действительно покеда.
Александр Тюрин. Вот вырастешь большой
– И вот,– академик Панкратьев протянул руку в сторону неизведанного,– наши ученые при активной поддержке спонсоров, а также содействии техперсонала смогли создать надежно функционирующую машину времени. Сказка стала явью, путешествиям туда-сюда – зеленый свет. Этим мы обязаны, я не боюсь и вы не бойтесь этого слова,– гению.
Академик направил солидных размеров указающий перст на невзрачную голову профессора Василия Осмысловского.
– Его теория двухстороннего хроноскачка подтвердилась наиблестящим образом. Две собаки вернулись из путешествий во времени, причем в отличной форме. Пес по имени Стрелкин сжимал в зубах обрывок красных революционных шароваров и на его ляжке остались следы человеческих зубов – все это является ярким свидетельством глубокого ознакомления с темным Прошлым. На собаке по имени Белкин оставило свой след светлое Будущее: она обросла генетически модифицированной шерстью, в которой к тому же нашлись прогающие микроавтоматы, исполняющие функцию блох. Более того, в мозг Белки был вживлен органический чип, который позволяет ей размышлять о смысле жизни и работать в роли компьютерного дисплея.
Заиграла музыка и по темпоральной платформе на трехколесном мотоцикле прокатилось собакоподобное существо, чья шерсть играла всеми цветами радуги. Существо радостно лаяло и гавкало и по его спине задорно бегали строки, представляющие перевод с собачьего языка на русский:
– Привет из двадцать второго века, века, когда на Земле ни осталось ни одного человека!
Прогрессивная собака наконец убралась восвояси и академик продолжил свою "тронную" речь.
– Друзья, сегодня на смену собакам идут люди, да еще какие. Василий Николаевич, милостивый государь, давайте же сюда! И хотя я человек правильной ориентации, я вас для начала обниму.
Под аплодисменты спонсоров и прочей публики дородный академик потискал и даже поподбросывал в воздух худосочного профессора. Затем они поднялись на темпоральную платформу и уселись друг напротив друга в кресла космического типа.
– Дамы и господа, а также товарищи из парламента!– включилась в объяснения длинноногая и белокурая ассистентка академика.– Сейчас наша экспериментальная установка произведет темпоральные силы противоположных векторов. Они перенесут академика Панкратьева на тридцать лет вперед, а профессора Осмысловского – на такой же промежуток времени, только назад.
Голографический экран во весь потолок показал со всей наглядностью схему двухстороннего хроноскачка, причем показ то и дело прерывался рекламой фирм-спонсоров.
– Ученые будут отсутствовать по нашим часам всего три минуты,– задорным голосом продолжила блондинистая ассистентка,– а потом снова появятся в этих креслах. Итак... пять, четыре, три, два, один, вперед и назад!
Платформа на глазах у всех исказилась, словно в кривом зеркале, и в зеркале этом как будто ненадолго отразились таинственные лики грядущего и минувшего. Потом все приняло прежний вид. Лишь кресла опустели. Свершилось.
С напряженными лицами спонсоры и прочая публика смотрели на хронометры всех марок и видов от "Роллекса" до "Командирских". Мелькали секунды, сменялись минуты, ассистентка кусала яркие пухлые губы, оразумленный пес по имени Белкин носился по платформе на мотоцикле. Но платформа оставалась пустой и час спустя.
...
– Дедунь, а дедунь,– сопливый малыш тянул ветхого старца за рукав.– Ну, пошли, все им расскажем, прощения попросим.
Малыш принялся реветь, размазывая кашицу из слюней и соплей по лицу.
– Мы же никуда не унеслись, деда, мы здесь.
– Да куда нам идти, Василек?– грустно прошепелявил дед.– На, лучше петушок пососи.
Но малыш изо всех сил оттолкнул корявую руку с замусоленным леденцом.
– Не хочу петушок сосать, хочу домой, к супруге, к детям. Это ты во всем виноват, Панкратьев, что тридцать годиков не снаружи, а внутри нас пробежали. Ты эксперименты фальси... фальсифицировал, ты совсем других собачек у циркача купил, ты Белкина за ляжку кусал, ты Стрелкину пластмассовую шерсть приклеивал...
– Не плачь, Василек,– дед погладил внука по вихрастой головенке.– Как я приклеивал шерсть ты видел, а чего ж ты не заметил, как меня так называемый спонсор на счетчик поставил и два зуба мне высадил? Ну, ничего, вот вырастешь большой, сам со спонсорами рассчитаешься.
Александр Тюрин. Эскадрон гусар аэромобильных
Над столом в морге включился свет и профессор Осмысловский почувствовал, как страх бьется у него где-то под горлом. Впрочем, спокойные деловые голоcа судмедэксперта и следователя Ползикова пролились киселем на взбудораженную сущность профессора и заставили ее успокоиться.
– Гражданин этот, представьте себе, погиб от удара настоящей саблей.– не без хвастовства сказал медэксперт.– Если точнее после удара саблей он протянул еще пару минут, не больше. Обратите внимание на характер раны. Узкая, но глубокая. Рассечена сонная артерия, перебит позвонок. Почему сабля? Потому что простым бытовым топором хрен по шее попадешь. Попробуйте, если не верите.
– А почему не нож, охотничий или там большой кухонный?– поинтересовался Ползиков.
– Вы уж простите меня, но как это вы ножом голову оттяпаете? Конфигурация раны указывает на то, что клинок был достаточно тяжелым и что удар наносился сверху и наискосок – как будто с лошади. Так что, я бы на вашем месте обратил внимание на чеченцев.
– Я уже думал на эту тему,– поделился Ползиков.– Полистал дела, связанные так сказать с гражданами кавказской национальности. Дел много, но что уж точно сабли и лошадей они с собой не возят. А вы что думаете, профессор?
– Я вам уже говорил, господин капитан, что я не считаю себя специалистом в области холодного оружия.– несколько натянуто отозвался профессор и вздернул академическую бородку.
Ползиков бросил на стол пакетик, в котором лежал... старинный офицерский аксельбант.
– Но в этом вы определенно специалист. Сия деталь офицерского обмундирования была зажата в руке убитого гражданина. Ну, как будто он ухватился за этот аксельбант и сорвал его с мундира убийцы перед тем как схлопотать саблей по шее.
– Изначально этот аксельбант принадлежал воину из лейб-гвардии царскосельского гусарского полка,– сказал Осмысловский.– Этот полк почти полностью полег в 1916 году на полях Галиции. 2.
– Смотрите, профессор,– Ползиков провел пальцем по воздуху и протянул бинокль.– Там лесопарк, перед ним капустное поле, справа грунтовая автодорога. Следы от копыт десятка лошадей появляются вдруг на том конце поля и вдруг исчезают на этом конце. Убийство произошло неподалеку от грунтовки. Там еще обнаружились следы двух автомашин, импортного производства, предположительно популярной марки Мерседес-220. Как будто между теми гражданами, кто двигался на копытных животных, и теми, кто ехал на мерсах, произошла, грубо говоря, разборка. Из-за чего по-вашему мог бы повздорить, скажем, лейб-гвардии гусар и, допустим, всем нам знакомый бандит с золотой цепочкой на шее и стриженным затылком?
– Из-за всего,– кратко отозвался профессор.– Понятия о чести слишком уж разнятся. Только никаких гусар давно уже не существует в природе. Может быть это постарались какие-нибудь благородные мстители из военно-исторического общества? Есть же такие ряженые, даже потешные бои устраивают.
– Профессор дорогой, у ряженых нет боевого оружия и они им на самом деле не владеют. Кроме того у них плохо с лошадьми. И даже самые разблагородные мстители не появляются ниоткуда и не исчезают никуда.
– Я не физик, господин капитан.
– Вы историк, товарищ Осмысловский. Мне о вас много хорошего говорил один человек.
– Какой человек?– строго вопросил профессор.
– Один арестованный за кражу предметов антиквариата. Он выражался о вас в превосходной степени как об эрудите, чуть ли не энциклопедисте. Но вы это не берите в голову, он уже давно сидит, а ваша фамилия у меня просто в памяти отложилась... Как, кстати, погиб этот самый гусарский полк? Вы должно быть в курсе.
Профессор помедлил.
– Несколько эскадронов из царскосельского полка словно корова языком слизнула. Исчезли бесследно, сгнули без вести. Таких таинственных случаев было немало в истории первой мировой, особенно в 1916 году. Пропал один британский батальон, несколько немецких и австрийских рот. Но этому всегда находились вполне разумные объяснения. Тогда ведь переносные радиостанции еще не применялись. Если подразделение попадало, скажем под шквальный огонь противника, или под кинжальный удар кавалерии, оно могло полечь полностью за несколько минут и не дать никому никакой весточки... Что в общем известно достоверно о судьбе царкосельского полка? Он должен был нанести фланговый удар по наступающим силам австро-венгерцев. Часть гусар была направлена через небольшой заболоченный лесок. И они уже никогда не вышли оттуда. Что любопытно, в это же время и примерно в этом же месте пропала австрийская егерская рота... Собственно, мне больше нечего сказать.
– Что еще интересного происходило в 1916 году?– Ползиков достал из кармана блокнот.
– Битвы под Верденом и на Сомме. Более миллиона убитых с обеих сторон. Впрочем ни одна сторона не получила стратегического преимущества. Провал турецкой, то бишь галиполийской экспедиции британцев – четверть миллиона убитых только с их стороны. Как видите, Европа успешно истребляла сама себя, так что все позднейшие войны, революции и деградации – только следствия первой мировой, на которой полегли лучшие: самые благородные, храбрые, честные и, пожалуй, самые добрые... Зачем я вам только это говорю, конечно же вас это не очень-то волнует. Может, поедем уже обратно в город?
– Я смотрю, вы до сих пор принимаете события первой мировой довольно близко к сердцу... Однако меня многое интересует, профессор. Что еще замечательного происходило в этом роковом шестнадцатом? Может быть, что-то не связанное напрямую с войной.
– В области балета, что ли? Ну, была обнародована общая теория относительности Альберта Эйнштейна, хотя по мнению некоторых исследователей, создана она была куда раньше. Эйнштейн был странный человек на наш взгляд, он не торопился с обнародованием своих открытий. К 1916 году он, например, выдвинул гипотезу отрицательной гравитации, но о ней широкая научная общественность так и не узнала. И, собственно, после 1916 года, можно сказать вплоть до самой своей кончины, Альберт Германович над чем-то усиленно работал, но результаты этой работы нам неизвестны.
– Ах вот как. Жалко.– Ползиков удрученно прищелкнул языком и сунул блокнот в карман.– Вот незадача. Можно представить, чего мы лишились... Ну, ладно, пойдемте к машине.
– Знаете что, господин капитан. Я еще немного прогуляюсь, места-то больно приятные глазу, а потом поеду на электричке. 3.
Перед профессором стояли трое. Маленький крепыш, "шкаф" среднего роста и верзила. Несмотря на ужас, комичность ситуации тоже почувствовалась.
– Это тот, который с ментом приехал.– ткнул пальцем "шкаф".
Маленький крепыш сделал шаг вперед, немного покачал головой из стороны в сторону, как будто что-то разглядывая на лице профессора, а потом врезал.
Оглушенный профессор прислонился к забору и попытался проглотить кровь, заполнившую его рот – плеваться ведь неприлично, он ведь никогда не плевался, по крайней мере на улице.
– Ну что, мусор, приссал? Это только разминка была, сейчас мы тебя мочить всерьез начнем.– предупредил верзила.
Главное не терять достоинства, смотреть мучителям глаза, проглотить наконец эту кровь.
– За что?– спросил Осмысловский.
– Кокретно за Саньку-Акулу, которого твой Ползиков посадил.
– Я не милиционер, я вашу акулу не то что не сажал, даже в море не видел.
– Я нам плевать. Ты с ментами знаешься, значит типа ответишь.
Профессор увидел, что между этими тремя монстрами и забором остался еще промежуток метра полтора.
Осмысловский качнулся, словно собираясь упасть, а потом скользнул вдоль забора мимо хулиганов. Кто они, уже бандиты или просто хулиганы, думал профессор на бегу.
Трое, то ли бандитов, то ли хулиганов, припустили следом. Вскоре стало ясно, что бег не является их сильной стороной. Или они как будто не торопились.
Но и профессор чувствовал, как что-то все больше сдавливает его мечущееся сердце – ведь всего две недели назад он вышел из больницы после приступа стенокардии.
Тяжелый удар в спину опрокинул его навзничь. Осмысловский вывернул голову набок и увидел как верзила готовиться влепить ему удар ногой под ребро...
Резкая боль пронзила профессора сбоку и он поперхнулся своим дыханием.
"Я не могу больше дышать. Я сейчас умру."
Бандит похаживал рядом и готовился нанести еще удар, подошел поближе и маленький крепыш. Верзила вежливо пропустил товарища и тот ударил профессора с другой стороны.
Как будто что-то лопнуло внутри и горячий поток вместе с тошнотой устремился к горлу. Белесый туман застил взор профессора, сделал плоским и малоразличимым мир вокруг. Но и сквозь эту плоскость рельефно проступал грязный носок ботинка. Носок приподнялся, отплыл назад...
И вдруг ... стук копыт и храп коня. Нога не ударила его. Нога хулигана принялась удирать вместе с другими хулиганскими ногами.
Осмысловский приподнял голову. Всадник на гнедом рослом коне нагонял убегающую бандитскую тройку. Послышался свист шашки и верзила улегся навзничь в грязь. Двое других бандитов перевалилось через забор и исчезло.
– Куда его, господин поручик?– послышался молодой голос с непривычными интонациями.
– Не знаю, но и оставлять его здесь нельзя, кажется... у него повреждено легкое.
Профессор увидел склонившегося воина в исторической гусарской форме, со смешными подвинченными усами. Рука воина поднесла к его лицу отнюдь не исторический спрэй. Возникло серебристое облачко, которое вошло внутрь и насытило легкие кислородом, распространилось по телу и как будто поглотило боль.
Профессора усадили в седло и руки словно примагнитились к луке, а ноги были как будто притянуты стременами.
Конь повернул голову и посмотрел дружелюбным глазом на профессора. Это домашнее животное не нуждалось в командах и понуканиях, оно вполне самостоятельно понесло Осмысловского. Конь проскакал по топкой проселочной грязи, а потом перед ним вдруг возник обрыв.
Профессор не успел испугаться, самостоятельное животное прыгнуло и мир свернулся. Но на смену ушедшему миру мигом развернулся другой.
Красные неприглаженные ветром скалы роняют размытые тени в бездонный каньон, оранжевое высокое небо, в него упирается чудовищный горный пик.
Это была на Земля. Это был... Марс, каньон Валлис Маринерис, та гора называется, кажется, Олимп. Это Марс без сомнения, такое маленькое смешное солнце из-за горы выглядывают и звезды просматриваются. Однако на этом Марсе люди могут жить без скафандров и даже кататься на умных лошадках.
"Это смертный сон,– сказал себе профессор.– Поздравляю, я – труп." 4.
– Черт, я уж думал вы – покойник, все морги обзвонил. Вернее программа у меня на компьютере стоит, этим делом занимается,– Ползиков улыбнулся, что с ним случалось не часто.– А вы оказывается на отдыхе были. Вот загаром украсились. Или моркови переели. Оттенок какой-то оранжевый. Где ж вы были то?
– На Марсе,– Осмысловский тоже улыбнулся, что с ним бывало не часто.
– Вы... Я знаю, вы никогда не шутите. Зачем вы с ума-то сошли, профессор? Это так несвоевременно.– укоризненно произнес милиционер.
Осмысловский распахнул пиджак. Под ним был каркас-экран, наглядно представляющий состояние костей и органов грудной клетки с помощью картинок и диагностистической информации.
– На ребре уже костная мозоль образовалась, и селезенка срослась – это нанороботы постарались.
– У нас...– Длинный Ползиков сел на табуреточку, как будто сложился.
– У нас такое может где-то и делают, миллионерам, но марсиане сделали это мне, простому профессору.
– На Марсе не может быть жизни, товарищ профессор.
– А ее там и нет, господин капитан . Я имею в виду, своей собственной... Представьте себе. 1916 год, кругом мясорубка, пехота с ужасом в глазах ходит в обреченные атаки на пулеметы. Эйнштейн уже несколько лет как создал теорию отрицательной гравитации, а сейчас построил Макет, который может высвободить минус-гравитационные силы – при условии получения Начального Импульса. Вероятность получения Импульса всерьез даже не просматривалась, но он пришел – ну примерно как кредитная карточка от таинственных, но могущественных организаций. И установка сработала весьма нелинейным образом.
– Что это за бяка такая, отрицательная гравитация? Это когда конные и пешие начинают вдруг живьем возносится на небо?– без всякого воодушевления спросил Ползиков. На его лошадином лице было четко написано: "Только этого нам еще не хватало."
– Я уже кажется говорил, что я не физик. Но что точно – дело не ограничивается вознесением на небо. Собственно, к 1916 году Эйнштейн уже отказался от названия "отрицательная гравитация", и использовал слова "телепортационная трубка". Знаете, это скорее всего клонирование реальности. Клон реальности, существующей в точке А, переносится куда угодно во времени и в пространстве, в некую точку B... У них там, в марсианской точке B, есть земной воздух и вода и другие элементы земной реальности. У них там, в марсианском царстве-государстве, прошло немало лет после 1916 – однако, меньше чем у нас. При этом скачок в своем развитии марсиане сделали куда больший, чем мы: и в технике, и в литературе. Хотя от лошадок, кстати, не отказались.
