- Инсульт, - с еле скрываемым облегчением сказал Макаров, когда процессия скрылась за горизонтом.
      - Смешно сказать, но мне показалось... - начал один ученый.
      - Чего уж тут смешного? - насупился Макаров.
      - А мне-то что делать? - осведомился Торн.
      - Замазаться, - у Макарова будто зуб заболел.
      Публика вышла, оставив полукруг стульев, которые тоже, казалось, были озадачены.
      - И никаких гулянок Лорду, - набросился Торн на вынырнувшего Воробьева, - я вообще не знаю, кто он такой.
      - Кто ты такой, ты кто такой? - Андрей шлепал бифштексом по носу Лорда. Тот откликался радостным неразумным лаем.
      "Собака отличается от человека тем, что у нее нет своего осевого канала. Мембрана недоразвитая, слабый пси-овоид, и ось одна на всех собак, которая ведет напрямую к Праотцу-Псу. Кажется, я дал свою мембрану напрокат, кому-то хотелось поиграть с кристаллом. Кому? Главному Псу или же Хозяину всех собак, козлов, хорьков и прочих меньших братьев".
      6. В ГОСТЯХ У СКАЗКИ
      Еще полчаса, и люминол перестал бы его держать. Пора было накушаться таблеток для храпа и изучать жизнь во сне. Тут зазвенел дежурный по группе здоровья и подписал его на дело. На "Супертехе" в одной бригаде ведьмака на чистую воду вывели. Там сбойнула техника, кого-то зашибло или уронило. А парень уже тем засветился, что устраивал сеансы расслабления во время ночных смен. Напевал про цветы и лужайки, предлагал порхать, как бабочки. Сейчас этот юннат порхает по территории объекта. Надо отловить, ясное дело, раз уж нашлись культурные люди, оповестили институт, вместо того, чтоб веревку мылить.
      Это было не кстати. Прямо сейчас вторую дозу колоть, значит, за какую-нибудь пару часов она выветрится. Но поди объясни свои проблемы. Торн все-таки укололся, надеясь обернуться побыстрее, а в крайнем случае инсценировать обморок и всхрапнуть где-нибудь в красном уголке.
      Уже в проходной Дмитрий Федорович встретил начальника смены.
      - Это я вызывал, - гордо сказал он, - я противник самосуда.
      - Я тоже люблю, чтоб на казни все чин-чином было, без суматохи, поддержал его Торн. - А теперь давайте смотреть в карту и многозначительно курить.
      - Здесь то, а тут это, - начальник смены усердно рисовал пальцем по план-карте объекта.
      - А там что? - Торн ткнул сигаретой в пятно посередине карты.
      - Ничего, - содержательно ответил объясняющий, - а в будущем дискотека для рабочих.
      - Надо стриптиз для рабочих, перевыполнивших план, - подхватил Торн. - Вы мне, кстати, словесный портрет паскуды дайте, а лучше фото из досье.
      Досье было хорошо заначено, не доберешься, остался только словесный портрет. Начальник, правда, боялся немного ошибиться, а Торн успокаивал его. Дескать, подумаешь, немного не того товарища охомутаем.
      По дороге несколько раз попадались заставы, дозорные смотрели сурово, нахмуря брови, но не задирались. Все караулили вражину и уверяли, что мимо них она проскользнуть не могла. Помаленьку Торн оказался в районе будущей дискотеки. Асмоновый пес погулял над пустырем и залез под землю. Почва содержала в себе разгадку какой-то загадки. Это напоминало о сообщениях из неподтвержденных источников про всякие преисподние и подземные царства.
      Торн расстроился немного, а потом вообразил, что шарит рукой в мешке. Стало страшновато. В мешке что-то копошилось, слегка царапалось и кололось, а в левом дальнем углу вдруг вцепилось в палец и стало выкручивать сустав. Торн взвился, засновал по пустырю и в левом дальнем его углу наткнулся квазипальцем-щупом на некую твердь под поверхностью. Быстро навертел ямку, добрался до пластикового люка. Дальше была шахта. Забетонированный лаз в страну мертвецов со скобами для цепляния рук. Нырять туда не хотелось, люминоловой прочности оставалось еще на час. Можно ведь и завязнуть, если погреб окажется с секретом. Но охотничий инстинкт оказался в Дмитрии Федоровиче прочнее всех других. Собственно, без него Торн был бы довольно скучный тип. И вот он попер, попер в никуда. Метров десять ниже пустыря - ответвления, где-то мерцает свет. "Ты не таракан, не суйся в первую щель", - одна из заповедей группы здоровья. И Торн продолжал стараться. Когда от занудства движения захотелось уже вздремнуть, то в ответ показалась таинственная дыра, куда стоило проникнуть. Торн вскоре пожалел, что не родился крокодилом. Веселее было бы вытирать животом грязь, обрамляющую тоннель снизу. А потом тоннель уткнулся в решетку. Торн пошуровал немного плазменным резаком, и она исчезла. А Дмитрий Федорович свалился вниз головой в коридор, предназначенный для осмысленного хождения людей. Правда, вдоль коридора виднелись люки вместо цивильных дверей. Торн выбрал для разведки люк посимпатичнее, отвернул винты и вошел. Тут что-то работало, жужжало, сопело. Вдоль стен стояли клетки с голубями. Те делали свое дело, клевали, но были обклеены датчиками. Анализатор почувствовал напряженку и включил силовое поле. Вокруг Торна нательным нимбом появилось северное сияние. В центре помещения светилась стойка, мельтешили столбики индикаторов. Торн почитал надписи, попытался узнать слова. Он узнавал и изумлялся, здесь было что-то вроде БГУ. Ускоритель элементарных частиц для воздействия на мембраны, получения субъядерного резонанса. Только без модуля настройки на пучки. Значит, уже настроен, раз и навсегда. В институте Торн таких не видел и вообще нигде. Впрочем, ему могли не все показывать. Если так, раненных в мембрану действительно исцеляют не только люминолом и добрыми словами. В любом случае здешняя аппаратура не лицензионная. Пора выбираться, обойдемся без ведьмаков. А завтра на свежую голову писать рапорта. Но тут оказалось, что его не забыли и подготовили ему сюрприз.
      Люк был задраен, причем снаружи. Торн возмутился тихо, потом громко и, наконец, сильно, даже свирепо: "Откройте, а не то хуже будет". Прямо так и сказал. Затем понял, что хуже будет только ему. Поэтому, особо не расстраиваясь, стал вырезать иллюминатор плазменным резаком. А когда уже пошел на вторую половину круга, люминол-зараза отпустил его, и резак оказался внутри мембраны Торна, неприятно преобразившись.
      Снизу, откуда-то из копчика карабкается раскаленная тварь, живой разряд. Каждое движение ее тела, лапки прожигает мясо, обугливает кость. Тварь уже лезет наружу, изо рта хлещет горячая горькая желчь. Торн тужится, пытаясь выпустить ее из себя. Она застревает и разрывается в горле.
      Торн, как недоумевающий козел, уставился на резак. Пусто, вернее, несколько угольков - все, что осталось. Хорошо хоть питание отключилось, а то бы и квазирука накрылась. Торн приник к полу, так меньше энергии расходуется на защиту.
      Защитное поле будет еще густым минут десять, а, когда потощает, Торн начнет меняться. Станет лучше геном, потом мембрана - это по Веревкину. А по теории прототипов - вначале мембрана, потом геном. Выбирай на вкус.
      У Торна покалывает то тут, то там, будто выщипывают из него перья. Голова прижата к груди, не отогнуть ее, не заорать истошно: "Караул!". Тогда Торн начинает съеживаться, закручиваться, упрощаться, становиться ноликом, сгустком детской энергии внутри твердой оболочки.
      "Каждый из нас миллионы раз уже был эмбрионом. И это надо хорошо помнить".
      - Эй, недоношенный, ну-ка отвечай, умер или нет?
      Над Торном склонялся горшок.
      - Тьфу на тебя, - Торн попытался отмахнуться от очередного кошмара.
      - Ты зачем грозишь, чего лягаешь красный крест?
      Горшок переоформился в шлем с забралом, за которым мелькал знакомый орган - лицо Вельских.
      - О чем-то я тебя спросить хотел, Паша.
      - Тут и спрашивать нечего. Из тебя сейчас делают обед, а может, уже сделали. Причем, говорящий.
      Вельских нетерпеливо потащил Торна за шкирку. Дмитрий Федорович оценил свои волочащиеся ноги и поднялся.
      - Как ты меня нашел?
      - По запаху.
      Около носа просвистела зеленая молния. Воздух треснул, как лопнувший шарик. Путь к шахте был закрыт жлобами в зеркальных противолучевых жилетах, которые без устали швыряли электронные сгустки в беглецов.
      - Вот видишь как, - заметил Вельских, разряжая свою ионную пушку в могучий заслон. - Пощекотали ребят и ладно.
      Вельских рванул по коридору в противоположную сторону, Торн решил не отставать от него.
      Дмитрий Федорович вскоре примечает, что вроде бы никуда не гонится, а застыл на одном месте, как Пуп Земли. И все крутится вокруг него. Вихрятся коридоры, струятся лампы. Еще на него набрасываются раскаленные мускулистые кольца. Но он разводит руки, и от них остаются одни клочки. И Вельских жутковато выглядит, какая-то юла.
      "Ничего страшного, такое бывает. Просто психоцентр догадался, что пейзаж можно завязать и петлей. Так нагляднее".
      - Тут рядом сильная потеря плотности, может, выход? - разглядел Торн.
      - Мы крошек хлебных не сыпали, заблукаем, как пить дать, - согласился Вельских.
      За поворотом была дверь с изображением солнца. Они проскочили небольшой предбанник и оказались в цеху.
      - Похоже, что там было нарисовано зубчатое колесо, - рассудил задним умом Вельских.
      - Лучше нам отсидеться здесь, а потом ударить из засады, - прикинул Торн.
      - Засада - это кому-то пригодится, или нам, или им. Но бегать дальше - только людей смешить.
      Здесь на стендах, собирали аппаратуру, которую Торн уже испытывал на себе. Над головами плетение балок, свешиваются хвостами сварные и сшивные устройства, на полу ворох проводов.
      Вельских и Торн улеглись за двумя соседними стендами и стали копить силы.
      - Вот ты лежишь невинной сарделькой, а хоть знаешь, что вокруг? спросил Торн.
      - Проверим, - незамысловато ответил Вельских.
      - Проверять раньше надо было. Ты привозил в клинику моральных, то есть мембранных уродов, ты смеялся, был доволен, что поймался еще один. Твои умные проницательные глаза смотрели мимо паровых молотов, которыми дубасили по ершистым пси-мембранам граждан, делая из них аккуратные штамповки, загоняя все оси в одну доску. Твое могучее мозговое вещество не напрягалось, когда чугунки бухнулись на город, а под ногами кругом открылись люки человекодыр. Так что ты, Паша, тоже кузнец этого счастья, не скромничай.
      Вельских открыл рот, и тут дверь вылетела. Ввалилась кодла, и началась невеселая кутерьма. Богатыри, как будто перележали на сверхпроводящих печах. Они приближались, умело прикрывая друг друга огнем и маскируясь на местности. Меткие выстрелы поджигали блоки и модули на стендах. Те чихали и сморкались огоньками. Напоминало фейерверк. От Торновской плевалки толку было мало. Ампулы отскакивали от защитных жилетов чугунков, как мошкара от лампы. Только поплыли белые кучевые облака "душилки", искрозадые сразу перешли на автономное дыхание. А вот противогаз у Торна немножко запылился, и он бы посинел, что баклажан, если б не хорошая вентиляция цеха. Пришлось ему, как поединщику древних времен, швырять мощными квазируками куски потяжелее, целя по кочанам наступающих. Зато от ионной пушки Вельских искрозадым было явно не по себе. Они даже забывали о долге, погружаясь в свои неприятные ощущения. Торн усердствовал в ратном труде, а когда запыхался, то сразу понял, что слишком увлекся подвигами. Его, видать, давно отрезали от главных сил, то есть от Вельских. А теперь еще зажали в угол двое долдонов. Не хочу быть больше цыпленком, твердо решил Торн, собираясь не сдаваться, пока его не попросят. Откуда-то сверху прилетел солдатский ум, он же смекалка. Разрядив бросатель, зацепил железный шкаф зубастым кончиком троса. Потом дернул шкаф, как ковбой упрямого жеребца, и тот навалился на одного силача. Силач поерзал-поерзал и стал крупно отдыхать. Гневом обуян, другой чугунок вырос перед Торном. Не слушая протесты, оборвал Дмитрию Федоровичу обе квазируки, как лепестки розы, и вдобавок дал ему в морду. Торн прянул назад, спасая лицо, и лишился только очков, но по свисту пудового кулака понял, что тот смертью пахнет. С укрепляющим криком "И-а" ученый прыгнул головой вперед, прямо в брюхо обидчика. Брюхо всосало нападающего, потом спружинило, и тот улетучился. Однако, следующие движение богатыря не покончило с Торном как с яркой индивидуальностью, наоборот, сам богатырь сломал пол своей тушей. Правда, он хватался не за атакованный Торном живот, а за задницу, от которой шел едкий дым. Вельских успел в последний момент сделать нечистой силе короткое замыкание. Торн хотел оправиться, но не получилось. Два тиска сдавили плечи, потянули, и его ноги заболтались в воздухе. Торн догадался, что находится он не в станке, а в обычных руках. Но это не радовало его, потому что не вывернуться и не соскочить никак. Вдобавок те умелые руки оказались биоэлектродами, а сам Торн плохим проводником, даром что ученый-мембранист. Его выкручивало, как тряпку, и комкало, как газету.
      - Гори, гори ясно, чтобы не погасло, - радовался электрокультурист близкой победе, но и сочувствовал, - наблюдал бы ты за своей рожей сейчас, кукиш и то симпатичнее.
      Чтобы добраться до кристалла состояний, надо было поскорее разглядеть боль, вернее, ее причину - враждебные человеку кольцевики. И опытный Торн видит цепочку крыс с вращающимися, как бор, зубами. У каждой крысы позади другая, грызет ее за хвост, подгоняет. А самая передовая харчит, чавкая и хрустя, красную землю. Торн начинает всасываться в свой позвоночник, тот становится водоворотом. Торн барахтается разными стилями, пытаясь удержаться на поверхности, а в круговерть попадают и земля, и крысы. Он вспоминает любимое правило утопающих в водоворотах и перестает сопротивляться. Его завинчивает быстродействующим штопором, а следом, как за предводителем, несутся крысы.
      Рев смял воздух. Захваты разжались. Торн соскочил, как гимнаст с перекладины, на пол. Порозовевший супермен ровно, шлагбаумом, опрокинулся назад и развалил стенд шлемоносной головой.
      "Разряд прошел правее, а может левее, главное, что в вакууме. Успел-таки я подбросить психоцентр и уговорить кольцевики вести себя получше".
      Стало тихо. Только пузырилась и лопалась горячая краска, да ползла чернота по тлеющей изоляции. Чугунки лежали, где попало. Кто вздыхал горько, кто ворочался, подбирая удобную позу для лежания. Торн для верности взял в руки электронную пушку.
      - Эй, Вельских, вылезай, разговор есть. - Вельских не появлялся.
      Торн прошелся по руинам. И нашел доктора. Тот разлегся, упираясь головой в ящик. Как бы на привале человек. Даже руки раскинуты. Только на виске угольное пятно. И вместо пульса пустота. А широкие зрачки смотрят уже в нездешние края, где всему есть ответ. До свидания, Паша. Бог тебе судья.
      Из кармана куртки Вельских выглядывал краешек фотографии. Торн потянул бумагу и узнал отпечатанное лицо. Оно имело отношение к лешику Деревянному с тусовочной квартиры. Тот стоял в обнимку с товарищами, в рабочей спецовке. Нашлось-таки фото пациента, который, видно, был самой главной осью, местным пупом.
      7. БОРЬБА ИДЕЙ
      - Наступила поистине трагическая минута, товарищи. Минута, когда надо думать, - Воробьев начал упражнять голову вслух. - Недолеченный Торн вошел в историю. Правда, уже вышел с другой стороны. По всему городу ищут мембранную технику. Общественность возмущенно воет. Дескать, врачей-преступников попой на кол, и чтоб подольше мучались. Эти самые аппараты и раньше на витрине не выставлялись, а теперь и вовсе под прилавком окажутся. На меня из окна нашей клиники сбросили ускоритель-резонатор. Хотели попасть прямо по разуму. Макаров прикрывает срам Веревкиным, а тот молчит, болезный. Веревкина на веревочку, скандируют дети. Достоверно установлено, что человекодыры производятся на этих установках. Кое-кто намекает даже на искрозадых. Такая ужасть, прямо живот болит с нервного расстройства. Куда пойти лечиться?
      - Ладно, даю ЦУ, полезай лечиться в блок, пока никто в дверь не ломится. Я сажусь на дудочке играть, пучки привораживать. А ты их человеческим своим фактором обрабатывай, не зевай. Главное, получить изобразительный ряд в голове, какую-то задачу в условных картинках, и решить ее. Это будет означать - психоцентр все осознает, все понимает, и ось твоей мембраны становится для группы нужных вихреобразований ведущей, ну, как программа правительства.
      - А мухи на что? - возмутился Воробьев.
      - Про мух забудь, они себе на уме. У них биологическое подвижно. Вспомни, как у мух родилось кровососущее поколение от твоего пучка.
      - Мне ли забыть, - рассудил Воробьев. - Я ведь, а не вы, целый день с Лордом бил и кусал их внапрыг. Мир спас от страшной угрозы, хоть бы кто орден на майку приколол.
      - Себя спасал, я ж тебя здесь запер вплоть до окончательного решения вопроса, - уточнил Торн.
      Лаборант уже забрался в блок вместе с тарелкой каши и хотел узнать, какие пучки она несет с собой. Торн с надеждой уставился на пульт. Но тут появился Ливнев, и прогнать его не удалось. Он собирал в поход группу здоровья. Пришли двое плачущих граждан, они хотели дать взятку, лишь бы их успокоили. Дескать, на городской свалке возле водоема творится нечто спорное, противоречивое. Эти вольные стрелки выискивали, чем поживиться, а на них накинулись волки, которые при ближайшем рассмотрении оказались человекообразными. И предложили: переходите в нашу веру. Прохожие чуть было не стали плохими, уже завыли на Луну, а потом вспомнили родной завод и убежали. По дороге они захватили странного мужика, который уверял, что отращивает органы внутренних дел. Пострадавшие говорят, там еще много таких чудаков. И кто туда приходит, просто так или по делу - там же толкучка - уйти уже своими силами не может и становится оборотнем. Человекозверем или человекопредметом или даже человекоинстанцией.
      - А человекострана еще не приходила? - поинтересовался Торн.
      - Хочешь пива с хреном, Ливнев? Мембрана сразу задубеет, - предложил Воробьев. - Будешь внукам рассказывать, как я тебе жизнь спас.
      Ливнев поднял палец и предупредил. Мол, провозимся, так соберутся туда на экскурсию менты или искрозадые, станут вести себя нетактично. А если и они в кого-то превратятся, это будет страшно, похуже разного рода джунглей.
      Торн несколько раз подумал, уколоться ли ему. После подземной истории не особенно хотелось. В конце концов, ко всем вещам на свете есть ключи. Еще бы научиться вовремя находить их, а не как обычно, когда вещи сами тебя отпирают.
      Решили ехать кучей, в микробусе, даже Макаров увязался руководить операцией.
      - Будто менты собрались, - выразил неудовольствие Ливнев. - Стенка на стенку пойдем, что ли. Или кто кого перекусает. Я, когда со всеми, глупый, как все.
      - Полный порядок, по тебе равняемся, - успокоил его Торн. "Ослабленные" ерзали и нервно хихикали. Они явно не переваривали друг друга на уровне мембран. Легко было додуматься, почему "ослабленные" всегда ходят поодиночке. Однако, и ведьмаки впервые выступили дружным коллективом.
      Машина поплутала по извилистой тропе между мусорными холмами, но потом появились маяки и ориентиры. Волки в измазанных куртках расселись кругами на вершинах холмов, неожиданно тихие и какие-то почтительные. Немного поодаль располагались живописные группки макак, но и они словно набирались ума-разума. Тут и там попадались прочие звери, серьезные, а может, заторможенные. Лешики и ежки взяли друг друга под руки. Они смотрели в одну и ту же точку. Микробус взобрался на холмик, и прояснилось направление взглядов. Протухший пожарный водоем. Даже в свете фар вода казалась совершенно черной, а водоем больше напоминал дыру.
      - Ну как, хорошо в мире животного? - спросил Торн у крайнего зверя.
      - Отвяжись, - тускло отвечал тот, - тебя не звали.
      - Будешь ругаться, заберу на лечение. Вылечишься, пойдешь на спичечную фабрику головки обсерять.
      - О-о! - зверь несколько раз икнул. - Не надо. Слушай, злец-охотник. Пока хилял сюда, было плохо. Фрезеровало, свербило, загребало. А здесь изнутри сущность полезла. Лезет и не коротит, знаешь. Чувствую стаю, стая чует меня. Скоро охота. А знаете, человек - наша цель, поэтому в нем все должно быть прекрасно, и мясо, и кожа, и кости. Однако, страшно неловко, когда кушаешь хорошего человека.
      - Какое слипание мембран, какая ориентация каналов, - академически радовался Макаров.
      - Это здоровый столбовик всех замел, насадил на ось, - принюхался Торн. - Какой-то Пахан-Праотец их сюда завлек, будто мух на дерьмо. Не наш Пахан, нецивилизованный.
      - Что вы такое несете? - по-дамски чопорно возмутился Макаров.
      - Он бредит, командир, не обращайте внимания, пройдет, как с белых яблонь дым, - сказал Ливнев, не отрываясь от наблюдения за местностью. Кажется, там в луже кто-то отмокает.
      - Прощупаем? - стал совещаться Макаров.
      - Может, у людей вечеринка, а мы, как дикари, право, - предположил Торн.
      Но Макаров уже решился.
      - Химсредства второй категории. И только. Если замечу что-нибудь другое, откручу коки. Сейчас на нас общественность, что говорится, зенки вылупила. На всякий пожарный - защитное поле сто тридцать процентов. В первой тройке: Ливнев, Климовас, Петров. Переговорники не выключать.
      Челюсти выдвинулись вперед, в магазины плевалок легли обоймы с двойным "храподелом". Сразу десяток асмоновых дракончиков рванулись к черной дыре. Они нарисовали ажурный мост над волнами мусора.
      Бойцы шли на полусогнутых, от укрытия к укрытию. Генеральская красота. Но Макаров уже сомневался:
      - Не нравится мне эта лужа. Как глаз смотрит.
      - Хорошо хоть, как глаз, а не как рот.
      Вдруг по переговорнику раздалось жуткое:
      - Ой-ей-ей!
      Макаров всполошился.
      - Вызывает "Цыпа". "Аспид", "Хряк", "Карась", доложите обстановку.
      А в ответ беспричинный смех идиота.
      - "Аспид" на связи, - наконец собрался с мыслями невидимый собеседник. - Подвергаюсь массированной мембранной атаке. Складываю из мусора слова прощания. Погибаю, но не сдаюсь. Нет, сдаюсь, еще как сдаюсь. Ай, ноги оторвали.
      - Как это оторвали, "Аспид"? Отвечай, гад! - заорал Макаров.
      - Очень просто. Шеф, нет ног и такая легкость. Силы тяготения и трения чудесно распределены. Скольжение моего тела похоже на синусоиду, оно меня забавляет. Я могу быть петлей, восьмеркой, могу пролезть в отверстие величиной с кулак. А всю зиму сладкий сон.
      У Макарова челюсть отпала и зависла, болтаясь на ветру.
      - Говорит "Хряк". Я уже близок к идеальной форме овоида. Я ем траву, помои, документы, и все становится светлой силой, светлым жиром, плывущим вокруг фокальных точек.
      - Обстановка под контролем, - порадовал уверенный "Карась", - пора метать икру. Нас должно быть больше, больше...
      - Это противоестественно. У них пробои, будто они гнилые овощи из ближайшего магазина, - Макаров сжал руками голову, как бы пытаясь выдавить из нее свежие мысли. - Ведьмаки начали системные действия, а мы не готовы.
      - Быть не готовым - это наш старый добрый обычай, - успокоил его Торн. Да и готовься стул, ничего хорошего на него не посадят.
      - Это вы бросьте, - сказал строгий Макаров, - не до того.
      - Ладно, командир, пошел выручать своих. Ведь у всех раздрай с привычными вихрями. Чужое поле тянет. Надо понять, какое. Им самим не справиться.
      Макаров хотел гаркнуть, но Торн уже спрыгнул с холма, упал, покатился. Волк попытался укусить его за ляжку. Но потом шпаны не стало. Только свалка, а впереди давящая многозначительностью дыра. Свалка буравила взглядами. Наваленные ржавой кучей холодильники, локомобили, бормашины, соленоиды, станки наливались жизнью и вставали в каждый в свой ряд, ряд пристраивался к ряду и чин - к чину. Эскадроны и эскадрильи зверомашинолюдей заходили ему в тыл, кружились где-то сзади, и он их не видел, а только чувствовал спиной. Из-за горизонта вторым эшелоном выглядывали смерчами столбовики, они и закручивали бесовский хоровод вокруг Торна.
      Торн прибавляет ходу, уже бежит, практически летит. Но свалка не отстает, вернее даже нагоняет. И Торну не оторваться. Он чувствует, что сам себя предает. Сила, исходящая из глаза, тянет за ним всякие скопы, визоры и камеры; кожа притягивает жаро-, хладо-, пуле-, лученепробиваемые и непроницаемые доспехи; к рукам липнут швырялки, металки, плевалки, хваталки разных сортов; мозг, как насос, всасывает размышляющие устройства любых мастей. Послушная воле своих хозяев дохлятина нагоняет Торна, чтобы он оживил ее, чтобы отныне тратил себя на воскрешение свалки. И вроде бы сулилась за это неслыханная власть глазам, мозгам, рукам Торна. Итак, последняя настойчивая попытка понравиться вновь. Но тут проносится на внутреннем киноэкране тьма видений, от бурых мужиков до леммингов, бегущих в море, и Торн решает не поддаваться.
      "Даже если кто-то намеренно мешает мне дружить с техникой, долбая синхронизацию, все равно я этим индустриальным вихрям не верю. Им бы только загрузить меня работой, накинуть четвертую одежку: железную и бетонную. Нет, я-таки порываю с ними дружбу".
      Он повертел башней головы, подыскивая новых друзей. Пожарный водоем раскатался в речку. На другом берегу проявились и другие незапланированные объекты, которые производили благоприятное впечатление по контрасту с помойкой. Светлый луг, где наливаются сладким соком травы, изба с тесовым шеломом, козел, привязанный к колышку, и лес. Совсем нездешний, таких сейчас нет. Сизый от мощи, как ящер подползает к берегу. Остается Торну: перейти вброд, переплыть любимым стилем, выйти из окутанных туманом камышей, и прощай захламленная жизнь. Торн идет вперед. Нет, Торн стоит в нерешительности, а лес переправляется через водную преграду, деревья выходят на берег и окружают его восхищенной толпой почитателей. Медведи, волки и птицы заодно с ними. На Торна нахлынуло. Быть тополем - это прекрасно. Он пьет ногами, дышит телом, ест волосами и женится сразу на целой роще, запуская в нее облаками пуха свою любовь. Быть медведем просто замечательно. Особенно, когда выковыриваешь сгустившийся солнечный сок из дупла. Быть волком - вне всяких сравнений. Он так любит запахи и разбирается в них. Самый приятный - дымный запах крови. Быть козлом - тоже хорошо. Торн отошел от эйфории. Козел ходил по кругу и жевал с унынием во взоре. У него имелись свои мелкие радости, но сам он был большой радостью для других, кто должен придти из леса за ним. Торн быстро разочаровался в лесе, разобрался с ним по-ученому. Бригада кольцевиков, исправно вертящихся на столбовике, с которого не соскочишь. Вот что это такое.
      - Откуда взялся сопливый козел? - из леса выходила хозяйка.
      - Это вы про меня? - не понял Дмитрий Федорович.
      - Должно быть, Торн сам его придумал, чтоб было к чему придраться, отвечал Сафонов, похожий на дерево.
      - Аня, ты? - Торн с удивлением опознавал в бабке-ежке знакомые черты.
      Она была красива, как березка. Тонкие веточки тянулись к Торну и щекотали ему лицо мелкими листиками. Было приятно.
      - Ну, я, я. Тебе нравится у нас, - вопросительно-утвердительно сказала Аня.
      - Еще бы, экологическая ниша. Как вам удалось добиться? - Торн пятился и замечал, что некоторые, с позволения сказать, деревья потихоньку заходят к нему в тыл, а древесный Сафонов делает им ветками подозрительные знаки.
      - Ну так оставайся.
      - Знаешь, как-нибудь в другой раз, на выходные, например.
      Торн повернулся и упал сразу, потому что какой-то корень сделал ему подножку.
      - Нельзя, - зло крикнул Торн, вставая. А лешак-Сафонов, растопырив руки, как пограничник Карацупа пошел на задержание. Ученый хотел проскочить понизу, но пенек злобно царапнул его по носу.
      Немножко бы огня, прикинул Торн и поковырялся внутри себя. Там были и печка, и ярость, и резак, и источник питания, и маленькая горячая ящерица, живущая где-то в районе копчика. Они стали вихрем, который выскочил из точки между глаз.
      Лесной разбойник взвыл "пожар" и, размахивая неуклюжими руками-ветками, побежал прочь. Больше с Торном никто не хотел связываться, опасаясь пламенных призывов яги.
      Из воды еще появляется группа русалок, одетых по последней нудистской моде, они хотят уладить полюбовно, но Торн не доверяет их зыбким формам и продолжает отступление.
      - Ну, ты пожалеешь, Димон. Слепой теперь будешь, и каждый об тебя ноги вытрет, - дала прогноз преобразованная Аня.
      - А вот это грубость называется, значит, не смогли переубедить. Значит, аргументов не хватает. Хоть вы машин сторонитесь, а энергетическая пирамида у вас работает исправно, все на местах: и едоки, и едомые. И куда бы вы из леса не пошли, везде вот такую конструкцию установите. Знаю, вам мембрана моя нужна, чтоб кристалл вертеть. Ну, ладно, сели бы, обсудили... А вы пытаетесь вот такими представлениями склонить мой осевой канал на свою сторону. И вообще, перестаньте ломать существующие связи, уберите свое поле, втяните свои вихри...
      Торн почувствовал, как с треском рвущейся материи выскакивает что-то из него, рвется пуповина, связывающая его с лесными братьями. И Ане - то ли бабе-яге, то ли русалке, ему остается только сказать: не поминай лихом.
      Потом почва пропала под ногами, и он ударился лбом. Заискрило, а когда все прошло, Торн обнаружил, что валяется ногами в фальш-озере, а головой в очистках. Еще и наглый шпаненок-волк пытался помочиться на него в знак протеста против свинцовых мерзостей жизни. Только что обещанные неприятности были тут как тут. В ответ на попытку Торна выдрать его за уши, оборотень швырнул грязь в ясные глаза ученого и расцарапал ослепленному красу...
      Макаров сидел, подперев голову руками, на ступеньке микробуса.
      - Все напрасно, - повторял он, - и это ты, Торн, виноват. Ты уничтожил цех по производству мембранной аппаратуры, вот они, мягко говоря, и обнаглели.
      - Крайнего вычислили. Сейчас обижусь и уйду, - пригрозил Торн, - а вас черти утащат, за дело, кстати. Меж тем я ваша последняя надежда. Потому что они, которые в водоеме, тоже на меня надеются. Хотите, дам обет не мыться, пока добро не победит.
      Черти были неподалеку, скалились, поджидали, но Торн не торопился вколоть люминол.
      - Из-за тебя, - продолжал обвинять Макаров, - ушел от нас светлый ум академика Веревкина.
      - От вас, - поправил Торн.