Я выплюнул кровь и остатки блевотины изо рта. О Гайстихе не хотелось думать — человек погиб, как и полагается настоящему герою, в полном дерьме.
      Да, мы явно оказались в отстойнике. Цилиндрическая емкость, забитая грязью. И перегороженная горизонтальными решетками, на которых мы расположились.
      Майк сейчас управлял минироботом-зондом. Тот был похож на улитку с длинным хвостиком. Хвостик-проводок заканчивался на пальце у Майка.
      Улитка заползла в дыру и двинулась по трубе, прощупывая все вокруг ультразвуком и электрополями.
      По СБС я стал получать картину зондирования.
      К отстойнику подходили трубы, через которые протиснулась бы в лучшем случае худая крыса. Но выше цистерны было перекрытие и самый настоящий коридор.
      — Будем пробивать здесь.— Майк показал на свод.
      Мне эта задумка не шибко понравилось. Я ведь старый MUD-игрок и всякие там подземелья — это мой профиль.
      — Здесь какой-то вид неустойчивый, рванем и нам на голову свалится десять тонн грунта. Потом мозги из трусов выгребай… Мне сдается, что лучше там,— я показал в противоположный угол.
      — Я согласна с Димой,— Камински вдруг поддержала мое мнение.
      — Да ради Бога,— отозвался Майк, демонстрируя, что ему все пофиг.— Особой разницы нет.
      Я прилепил к своду батончик взрывчатки, затем воткнул в него иголку взрывателя и раздавил крохотную ампулку. Мы отгребли к другому концу цистерны, где было жижи по грудь. Через двадцать секунд рвануло, нам на голову свалилась увесистая решетка и всю цистерну затянуло гнусным удушливым дымом.
      Из получившейся дыры сыпался грунт и щебень — со звуками противными, ну, прямо как из огромной задницы. Сыпался, валился и не собирался останавливаться. Уже наверное треть цистерны была им завалена. Жижи нам стало по горло.
      — Ну что, морской глаз,— тявкнул Майк, впервые показав обиду,— ошибочка в расчетах?
      Когда я готов был согласиться, излияние говна прекратилось. Мы выгребли из жижи и по насыпи рванули на выход. Если точнее, в образовавшийся лаз вначале послали сканирующего миниробота, а когда проверка показала отсутствие детекторов, тогда уже рванули.
      И вскоре оказались в сумрачном коридоре. Это могло быть научно-производственным объектом корпорации “Юнилевер”.
      Согласно плану-мимику, виртуально висевшему перед глазами, на нижних уровнях объекта находятся цеха по промышленному разведению рыбы, моллюсков и тому подобного съестного дерьма. (Сейчас, кстати, азиаты кругом рыбозаводов понастроили — в первую очередь, чтоб кормить своих, которых полно в каждом европейском городе. А что — правильно, о своих заботиться надо.) А на верхних уровнях располагаются лаборатории, которые заняты генной инженерией и биомолекулярной машинерией.
      Вдоль коридора тянулись трубы, кабели, провода. Освещение скудное, под ногами слякоть хлюпает. А за поворотом в стенку были вмонтированы лазерные датчики движения — мы едва не напоролись.
      Камински послала миниробота с крохотными зеркалами, который так лучи отразил, что образовался проход — сорок на сорок сантиметров. Проползти в эту щель было трепетным делом. Я едва-едва вписАлся.
      Еще пара минут понадобилось, чтобы в бодром темпе добраться до цеха. Там мы переправились через бассейн, который просто “кипел” благодаря обилию сомиков. Через бассейн шел и мостик, но шествовать по нему было опасно — из-за установленной видеокамеры. Так что пришлось побарахататься в живой рыбной каше, заполнявшей водоемчик. Пока что ни один человек нам не попался — на свое счастье. Несмотря на жуткую грязь и антисанитарию все процессы здесь были автоматизированы.
      И до Ваджрасаттвы было еще далеко, он находился где-то на семь уровней выше, в лабораторном блоке. Но от нас уже вовсю несло тиной и рыбой — в приличное общество мы явно не годились. Камински, кстати, даже не морщилась в отличие от меня и Майка. Железобетонная женщина. А может быть зомбированная?
      Впрочем, мы быстро сбросили склизкие вонючие гидрокостюмы — в этот самый бассейн с сомами. А затем прыгнули на транспортер, который вывозил всякий ил и компост, он нас и перенес в другой цех, где выращивались черви — на прокорм рыбам.
      Тут среди чанов с живым наполнением прогуливался один мужичишка — хрен его знает, кто такой; может работяга, а может и часовой. Во-всяком случае был он азиатом с малоприятным лицом “плохого парня” из кунфушного фильма. И выход перекрывал нам железно.
      Мы спрятались за штабелем ящиков, а когда “плохой парень” поровнялся с краем штабеля, я ему закатал ногой в живот, так что он согнулся и не мог слова выдавить… Камински же перерезала ему глотку одним аккуратным движением.
      Черт, не ожидал. Я думал, свяжем, залепим ему рот клейкой лентой; поваляется тут до конца нашей операции. Но патентованная диверсантка Камински расправилась с ним как с вражеским солдатом. Мне показалось, что и Майк недоволен таким поворотом событий.
      И что любопытно, после смерти лицо мужика утратило неприятность, вполне нормальная у него физиономия была. Неужели я видел маску, которую Камински втюхала в мои зрительные нервы? Как же мне фильтр поставить, как отслеживать дерьмо, поступающее по каналам СБС в мой беззащитные нейроконекторы?
      А еще наша решительная дама отстрелила несчастному азиату кисть пулей типа “сюрикен”. Рука, и в самом деле, работяге была уже не особо нужна. Камински приложила ладонь мертвеца к соответствующей сканирующей панели около двери и выход из цеха открылся.
      Но перед этим мы переоделись. Камински натянула на себя одежду убитого, а мы с Майком какие-то обдолбанные робы, которые валялись в шкафу.
      За цехом мы оказались в небольшом холле, там сели в лифт, который нас поднял еще на пару уровней. Выше пока лезть не стоило — лабораторный блок был хорошо защищен.
      Выйдя из лифта, мы прошли по коридору вдоль двух рядов дверей. Здесь располагалась контора и почти не было народа в грязных робах, вроде нашей. Чтобы особо не маячить, мы торопились, быстро семеня ногами, а клерки, которые встречались по дороге, вымученно улыбались и прижимались к стене, давая нам дорогу.
      В конце коридора имелась дверь, на которой был нарисован микроскоп. Мимик-палец, отслеживающий маршрут, уверенно показал, что нам сюда.
      Мы вошли и положили на пол двух человек в белых халатах — одного голландца с физиономией развратного придурка и бабу-азиатку с вполне милым личиком. Если точнее, сбили с ног электрическими разрядниками — чтобы вывести из строя их системы ближней связи.
      Здесь располагалось что-то вроде лаборатории биоконтроля. Холодильники, центрифуги, установка электрофореза, штативы с пробирками, склянки с реактивами, аппарат автоматического тестирования, похожий на те ящики, что на вокзалах всякую всячину продают.
      Но нас интересовали только компьютеры. Камински заперла дверь, а я подсел к “Пентюху”, на котором только что трудился голландец.
      — Ты за какую футбольную команду болеешь?— спросил я у лежащего мужика на английском.
      — За “Аякс”.— выдавил лаборант, видимо не вполне очухавшийся от разряда.
      — Я тоже. Классная команда. А этот комп подключен к локальной сети?
      Голландец на это раз скромно промолчал, и Камински слегка дала ему по кумполу носком ботинка. Кумпол видимо загудел и мужик заговорил.
      — Да, подключен… Только оставьте мою голову в покое.
      — Заметано, мужик. Только ты не тяни резину. Пароль высшего уровня для входа в локальную сеть?
      — Пароль: Ницца. Мой логин: Ральф.
      — Хороший, солнечный пароль.
      Я вызвал на экран окошко локальной сети и ввел пароль. Проскочил. Сетевая система выдал обширное меню, где было все, начиная от бухучета и кончая играми. Я решил сперва наладить связь с Раджнешом Ваджрасаттвой.
      В меню имелась красивая пиктограммка, открывающая подменю “Personnel” [ ]. Щелкнул [ ] ее и получил весь список сотрудников в столбик. Однако не одного имени, только клички.
      “Я думаю, что Ваджрасаттва как порядочный индус пользуется кличкой Джива или Арджуна,— подсказал Майк по СБС, чтобы нас не слышали лаборанты.
      Я щелкнул кличку Арджуна и тут же система забибикала,требуя от меня еще один пароль, да еще выспрашивая, по какой-такой причине я лезу на контакт с данным субъектом. И даже назад, в главное меню, уже не собирается выпускать. У меня из-за этого адреналин как цунами по сосудам пронесся. Соответственно все внутренности сжались и яички подпрыгнули.
      Похоже, голландец хренов придержал пароль высшего уровня… или Майк что-то напутал.
      Я поднял лаборанта за шиворот и ткнул носом в экран.
      — Ну, что скажешь? А теперь глянь на мою рожу, смотри, какая она красная. Это потому, что я готов пришить тебя.
      Он хотел что-то сказать, дабы я подобрел, но вместо этого булькнул и упал, пустив струйку крови изо рта.
      Эта чертова азиатка, за которой присматривал Майк, прикончила своего напарника какой-то острой железкой типа скальпеля. Она, конечно, получила рукояткой пистолета от Камински по затылку и улеглась без чувств. Но было уже поздно.
      “Майк, сученок, что ж ты не держал ее, как следует?”
      Неформал пожал плечами, дескать виноват, больше не буду.
      Да, этим азиатам доверять нельзя, хотя некоторое из них, вроде тайваньцев, на нашей стороне. Впрочем, никакой нации нельзя доверять, но раскосые — просто мастера сотворить что-нибудь такое неожиданное.
      “Ничего, сейчас она у меня заговорит.” — уверенно сообщила Камински по СБС и, прежде чем, что-нибудь спросить, дала лаборантке пару раз по физиономии. Та жалобно застонала и стала приходить в себя.
      “Майк, вколи-как ей пару кубиков СТ. [ ]” — распорядилась разведчица.
      Знаю насчет этого СТ, на этом глюкотреке человек так далеко уезжает, что ему уже плевать на задания партии и правительства. Он все, что угодно скажет, лишь бы от него отстали.
      “Можно и СТ, хотя я рекомендовал бы ТМТ. [ ]” — Майк выудил из ранца шприцампулу (сколько у него этих снадобий?) и поднес к вене азиатки.
      “Это не СТ”,— прошипела вдруг Камински, в руке у нее покачался приборчик, который я опознал как отражательный масс-спектрограф.
      — Я мог ошибиться,— вслух произнес Майк, голос его стал неожиданно тягучим.
      — Нет, ты не ошибся.— тоже вслух сказала Камински.
      Их руки почти одновременно метнулись к пистолетам, но с дыркой во лбу стал валиться Майк. Его худое тело произвело кошмарный грохот.
      “Никогда ему не доверяла,” — проговорила в виде эпитафии Камински, перейдя на СБС.
      “Почему?” — осведомился я довольно тупо. Моя башка еще решала, как все это воспринимать.
      “Да ведь наркоман же, глюкодромщик. Кто его заглючит лучше, тот и будет хозяином.” — спокойно разъяснила Камински.
      У мертвого Майка физиономия переменилась в худшую сторону — уже он не йог-неформал, а паскуда-наркоделец, получивший по заслугам.
      “А мне ты доверяешь? Или тоже припасла пулю?” — спросил я.
      “Как же тебе не доверять, ты ведь совсем простой армейский лейтенантик,— Камински хмыкнула, вероятно осознав, что мы представляем шикарную сцену для немого кино; выразительные глаза, мимика, активная жестикуляция.— Конечно, не доверяю… хотя меньше, чем ему.”
      Она пошарила в ранце Майка и вытащила еще одну шприц-ампулу.
      “Кажется, это — то самое…”
      Камински сделала укол азиатке, у которой теперь на лице тоже нарисовалось нечто негативное (до чего мне надоели эти фокусы с мимиками), и уже через пару минут та забормотала всякую ахинею, демонстрируя свое спутанное сознание.
      Камински взяла девушку за волосы и рявкнула ей пару раз в ухо, требуя ответов. Через двадцать секунд лаборантка выложила нам пароль высокого уровня.
      “Давай проверяй, годится ли он для повышения статуса.— скомандовала мне Камински.— Иначе я сейчас уши на затылке завяжу…”
      Пароль благополучно вывел меня из ловушки в подменю “Personnel”. Затем я плавно вошел в подменю “Сhat” [ ], где похоже и разрешалось общение между сотрудниками не по делу, а так — для расслабона.
      “Кажется, это годится для болтовни.”
      “А для остального?”
      Я попробовал еще сунуться в подменю, называющиеся “Schedule” и “Rules” [ ], но понял, что пароль паролем, а статус компьютера тоже играет роль. Низкий слишком статус у моего, вернее, у лаборантского компа. И если я буду очень назойливым, это тоже не останется без последствий.
      “Слишком опасно туда лезть. Дай-ка я сперва с Раджнешом пообщаюсь.”
      “А эта кунфушница нам еще нужна?” — справилась Камински, хищно поглядывая на азиатку; моя напарница как будто торопилась нарисовать на фюзеляже еще одну звездочку. Ну, точно, в конце концов, эта чертова разведчица продырявит и меня.
      “Может еще и понадобится.”
      “Угу. Все вместе выпьем за дружбу, любовь и траханье между народами.”
      Камински неожиданно поцеловала азиатку в лоб, а затем отпустила ее голову, которая с приличным стуком упала на паркет. Не убила, и то приятно. Впрочем, напарница все сразу разъяснила:
      “Не удивляйся, Дима, что я ее не прикончила. Ее свои расстреляют, после многочасовых допросов и пыток.”
      У меня не было времени “порадоваться” за кунфушницу, я уже пытался через “Chat” достучаться до Ваджрасаттвы. Через минуту мне было известно, что он сейчас сидит за компьютером, что подключен в локальную сеть… и то, что ему неохота трепаться.
      “Раджнеш, привет.”
      Никакого отклика. Я попробовал еще пару раз вытянуть его на контакт, но он не отзывался.
      “Ученый, похоже, сильно задумался,— сказал я Камински.— И вообще не стой за моей спиной со взведенным пистолетом. Это бы нервировало даже динозавра.”
      Тогда она подвинула стул и села рядом со мной. Так ей труднее будет пристрелить меня, если не выйду на связь с Раджнешем. И я, пожалуй, если почувствую неуспех своей миссии, смогу закатать дамочке по горлу.
      Но выглядели мы теперь, ни дать ни взять, студенческая парочка — если, конечно, не считать двух трупов и одной сильно бредящей наркоманки.
      “Эй, Раджнеш. Не заскучал, может сыграем?”
      Неожиданно этот чудик Ваджрасаттва откликнулся, даже не спросив моего имени. То есть, он наверняка посчитал меня тем самым голландцем.
      “А у тебя есть что-нибудь новенькое, Ральф?”
      “Если желаешь новенькое, то есть и новенькое.— с готовностью откликнулся я.— Давай только перейдем в отдельный канал.”
      Я сунул микродиск с игрулькой в прорезь дисковода. Посмотрим, что получится.
      Игра была типа MUDEO и называлась “Сны Брахмана”. В общем-то это фирменная штучка, но незадолго до войны я с одним приятелем, большим спецом по машинным кодам, взломал ее защиту и кое-что усовершенствовал. Я сам от нее где-то с месяц торчал почти без перерывов, едва не помер от истощения.
      Суть ее такова. Я ввожу в игру волшебника, который создает целый мир, состоящий из воздуха, земли, воды, вредных, полезных животных, растений, людей и тому подобной параши; организует деревни, города, замки, монастыри. Другой игрок запускает еще одного колдуна, который пытается подчинить себе мой мир или сравнять его с дерьмом, применяя вооруженную силы, чуму-холеру и обильное колдовство. Я обороняюсь…
      Канал в подменю “Chat” соединил нас не хуже любого другого сетевого канала. Мы рубились час, Камински ерзала, Раджнеш сгорал от игровых страстей. Наконец он превратил мой мирок в сон и таким образом победил.
      Но в течение этого часа я не только развлекал Ваджрасаттву. Заодно “полазал” по его компьютеру. Подсмотрел парочку паролей, болтающихся в системном журнале рассеянного ученого и вошел в локальную сеть уже через его машину. Открыл подменю “Schedule” и “Rules”, грабанул план лабораторного комплекса, коды доступа к лифтам, дверям и что особо ценно — к коммуникаторам сотрудников.
      “Ну, что сыграем еще во что-нибудь, Ральф?” — робко спросил ученый.
      “Грех отказываться, только продолжим минут через двадцать, мне тут кое-какую работенку подкинули, ты же знаешь эту мудянку.”
      Наступала основная часть операции. Я переоделся в костюмчик почившего лаборанта Ральфа, а Камински в шмотки радостно бредящей лаборантки. В кармане скинутой робы осталась рука азиата из кормового цеха. Впрочем, и на этот раз пришлось отстрелить кисть — у бедняги-голландца. Это охотно сделала моя компаньонка. А я считал у него PIN, воткнув иглу-штеккер в разъем миниатюрного коммуникатора, прилепленного ему к предплечью.
      Мой новый белый сюртук был слегка подпорчен кровавым пятном на спине, а халат азиаточки оказался, мягко говоря, коротковат для Камински. Но ножки у нее были ничего. У этой убийцы ножки были что надо. И ручки тоже. Один раз заедет, больше не понадобится.
      Мы спрятали все ненужные тела в шкафы, вышли из лаборатории биоконтроля, заперли ее дверь и двинулись по коридору к лифту. Наши комперы, насосавшиеся новой информации, уверенно рисовали мимик маршрута, похожий на ариаднину нить.
      Лифтов здесь вообще-то было два. Но один — обычный, который мог отвезти нас только вниз, а другой — особый, способный доставить вверх.
      Ладонь мертвого голландца была приложена к контуру на сканирующей панели возле лифтовой шахты, и после того, как случилось опознание, я набрал пароль на пультике. Кабина появилась только через пару минут, заставив нас подергаться — сирена-то могла завыть в любой момент. Мы ведь уже прилично наследили.
      Камински хотела было нажать кнопку этажа своим пальцем, но я вежливо ее отстранил. В кабине лифта все кнопочки были непростые, при касании, запрашивающие PIN от компера.
      “Это тебе не из пистолета мужиков стрелять…”
      Затем сам коснулся кнопки, выдавая PIN лаборанта. Пару секунд жуткого ожидания, когда все внутри сжимается, выдавливая из кожи сало и пот… Наконец мы поехали вверх.
      Впрочем, это трудно было назвать “поехали”. Хотя лифт добирался до нас дьявольски долго, сейчас он взлетел с каким-то космическим ускорением. Просто не лифт, а сатана. После торможения можно было почувствовать, как стекают вниз подпрыгнувшие внутренности.
      Дверь лифта раскрылась и впустила нас в лабораторный блок.
      Сразу стало ясно, что здесь куется будущее. Лампочек и окон нет, люминисцирует сам потолок, по полу катятся “беспилотные” программируемые тележки, нагруженные разным барахлом. Мы установили взрывное устройство в шахту лифта и поспешиливслед за приглянувшейся тележкой.
      Тележка ехала четко, снимая ток с металлических лент, пересекающих коридор. Затормозила она только у таблички “Nanolab #2”. Перед ней распахнулась дверь, только не большая, а маленькая, особая. Камински срочно загрузилась в тележку, вышвырнув оттуда всякое барахло — и въехала зайцем в лабораторию.
      Через минуту она открыла для меня “парадную” дверь.
      Камински успела основательно поработать в лаборатории за эту минуту. На полу валялся труп охранника с резанной раной на шее. С пяток лаборантов также лежало на полу, живые, но похоже сильно пострадавшие от электрических разрядов. Сильно пахло озоном и палеными волосами.
      “Помоги-ка их упаковать.”
      Каждому сраженному пришлось заклеивать слюнявый что-то бормочущий рот, а также прихватывать подрагивающие руки и ноги.
      И лишь когда я покончил с этим пакостным делом, Камински сказала мне по СБС:
      “Только вот поганца Раджнеша здесь нет.”
      У меня все упало внутри, я чуть не застрелился. Но тут раздался шум спускаемой воды и в просторное светлое помещение лаборатории вошел маленький чернявый человек с длинным носом. По расстегнутой ширинке я сразу узнал большого ученого.
      — Главное в любом деле — это вовремя спустить воду,— поприветствовал я его.
      Почему-то и он признал меня.
      — А тебя есть еще что-нибудь классное, но только не стрелялки и не симуляторы, а MUDEO?— спросил Ваджрасаттва.— Я ведь сразу понял, что ты не Ральф. Он в общем-то совсем не любит играть, скучный тип.
      — Меня и в самом деле зовут не Ральф. Конечно есть, Раджнеш.
      Я навел на него ствол и добавил.
      — Я знаю, что в тебя вживлен компер, так что не стоит подавать сигналы о помощи.
      Он, естественно, сдрейфил. Как-то посерел — это такой вариант бледности для смуглых людей.
      Я уж думал, что ученый сейчас завопит как скаженный или бросится на меня, размахивая туалетной бумагой, или чего доброго направится в окно, но к нему подошла Камински и он сразу как-то переключился. Если точнее, расслабился.
      — Это ты? — спросил Ваджрасаттва у моей напарницы с легким ненапряженным удивлением.
      Ученому почудилась в Камински какая-то знакомая баба!
      Может, и у Ваджрасаттвы есть нейроконнекторы на зрительных нервах? А нашей диверсантке удалось неким образом надеть на себя мимик-маску?
      — Конечно, я,— смело отозвалась она.— Ты поедешь со мной, Раджнеш. Но для этого надо проделать кое-какие упаковочные процедуры.
      Я подошел к биокибернетику и задрал ему рукав, Камински же мигом всадила ему укол — снотворное заодно с эндорфином — и господин Ваджрасаттва сладко-сладко зевнул.
      — Ничего не бойтесь,— сказал я засыпающему ученому.— Вы просто меняете место работы. У современных людей это происходит в среднем семь раз за жизнь.
      Едва он уронил клюв-нос, я стал разбираться с его компером. Это было довольно тонким и неприятным делом. Сканирование показало, что коммуникатор Раджнеша пищит непрерывно как в режиме ближней, так и дальней связи. Ясно, что эта сигнализация работает ради начальства, которое хочет иметь своего ученого день-деньской под контролем.
      Крохотным лазерным скальпелем Камински рассекла кожу Ваджрасаттвы под ключицей — там, где я показал — и вытащила пинцетом аппаратик размером с гильзу. Это и был компер.
      Я сунул в его разъем иголочку штеккера, пробил защиту одним из свистнутых кодов доступа, и слегка перепрограммировал. Компер Ваджрасаттвы перестал следить за пульсом, давлением и другими показателями организма. Вернее застыл на самом последнем замере.
      Затем я приклеил компер с помощью скотча к ножке ствола.
      А Камински залепила рану биокибернетика синтекожей.
      Теперь можно было эвакуироваться.
      И мы, подхватив на три четверти спящего Ваджрасаттву, направились к лифту, который вел вниз — к цеху по упаковке рыбопродуктов.
      Время как раз приобрело ощутимую плотность и напряженность. Любое промедление причиняло почти физическую боль и заставляло сжиматься сердечные мышцы.
      Лифт полз еле-еле, как улитка по склону Фудзи и Эвереста вместе взятых. Какое-то из живых и мертвых тел, оставшихся на нашем пути, могло в любой момент сыграть против нас. А тело Ваджрасаттвы стало уже спящим на все сто процентов и заодно сделалась раза в два тяжелее.
      Через пятьдесят восемь минут должно было сработать взрывное устройство — когда мы по идее собирались уже покинуть объект…
      Упаковочный цех оказался полностью автоматизирован, если не считать одного участка, где пара упитанных голландских теток проверяли наполнение коробок рыбным филе. Да еще за пультом сидел оператор, который следил за всем процессом сразу.
      Камински “упаковала” теток и уложила их на кучу картона в углу, а с оператором-азиатом пришлось разбираться мне. Вначале он принял меня за регулировщика аппаратуры и стал что-то объяснять на помеси английского и мандарина. Потом он заметил паучиху Камински, деловито склеивающую работниц, и стал выдавать что-то в своем родном стиле кунфу. Он саданул меня пребольно по ребру (я уж подумал, что перелом), но пропустил хук в хлипкую челюсть. А потом я уж для концовки шмякнул его головой об стенку.
      Все-таки перебежки с пулеметом в последние полгода довольно прилично укрепили мою некогда хилую мускулатуру. Способность обращаться с человеком как со строительным материалом тоже через какое-то время появляется.
      И еще, я научился не смотреть в глаза тому, кого собрался замочить.
      В конце цеха робот-манипулятор вставлял коробки с рыбой в рефрижераторные контейнеры, которые затем плавно уезжали на транспортере.
      Камински срочно разоблачила большого по одаренности, но маленького по размерам ученого Ваджрасаттву. Как профессиональная Снегурочка быстро закидала его льдом, сразу понизив температуру тела до двадцати девяти, затем нацепила ему кислородную маску. После этого осталось прилепить к Раджнешу динамические капельницы, основную и резервную, чтобы те помаленьку вводили в него поликонсервант. Это такой набор особых устойчивых белков типа hsp, который будет сохранять в организме неустойчивые белки, чтобы не случилось денатурации, а также предотвращать переход внутренней воды в лед.
      Что-то похожее предстояло сотворить и с нами самими, правда по сокращенной программе. Нам надлежало проспать семь часов в холодном контейнере. Семь часов, пока контейнер будет ехать на причал, перегружаться на судно, проходить через шлюзы в открытое море, и плыть в сторону Атлантики. Но, в конце концов, должен был прилететь вертолет с нашими.
      Сейчас надо было за один присест заделать пять кубиков поликонсерванта из шприца в вену и далее включить одну из капельниц.
      Я от этой процедуры почти моментом задубел, а пришлось еще затаскивать налившегося свинцом Раджнеша в контейнер и самим располагаться так, чтобы не задохнуться, получив рыбий хвост в глотку.
      Боль, дрожь и тяжесть одолевали меня, когда я улегся рядом с Камински на скользкие рыбьи останки. Я стал засыпать холодным сном, почти не волнуясь о том, что возможно уже никогда не проснусь. Ведь если кунфушники обнаружат нас, то могут просто кинуть в море на корм корюшке или в первую попавшуюся топку. Я уже устал волноваться, поэтому воспринимал все с безмерной стылой тоской цыпленка-бройлера.
      Напоследок Камински неожиданно поймала мои пальцы своими и пожала их. Наверное, ей тоже было хреново.
      Удивительно, что в этом рефрижераторном контейнере мне еще приснился сон!
      Я увидел в своем холодном сне теплый благородный лес после сильного дождя: буки, клены, каштаны, дубы, сочащиеся влагой и ароматом под лучами закатного солнца. На опушке леса высокие травы плавно переходили в заросшее камышами и кувшинками озерко.
      И мы гуляем по этой опушке: я и Камински, взявшись за руки, а позади идут Майк, Гайстих, мои покойные мама и бабушка, и племянник, умерший месяц назад от менингита в лишенной лекарств и света больничке, и трехлетняя моя тетя, которую немцы повесили под Одессой в 1941. Она точно такая же как на фотографии — кудрявая, большеглазая. И отец идет, которого я никогда не видел — но мне показалось, что это отец. С опушки мы вступаем в лес, солнце уже заходит, и мы таем среди бликов, теней и изумрудной зелени листьев, ни о чем уже не жалея, ни на кого не обижаясь. Наверное, это был Рай.
      Когда я проснулся, то сперва почувствовал не холод, а работу судового двигателя. Вал проходил где-то неподалеку и распространял тряску. А потом я начал с легким кряхтением оттаивать. Стал замечать цифры-мимики, она бежали как будто по небу, показывая и указывая на уровень гемоглобина, сахара, всякие там вредные метаболиты, концентрации ионов, скорость нейромышечных реакций. Я видел, что уже прошло слишком много времени, ведь мимик хронометра тоже сиял надо мной. Я не очухался вовремя!
      Одна капельница с консервантом, как выяснилось, быстро вышла из строя, и вместо нее отработала резервная, но со сбоями. Та капельница, которая должна была привести меня в чувство адреналитиками, включилась позже, чем надо. И сейчас ее пришлось форсировать.
      Наверное, из-за этого мне стало так больно.
      Каждую мою клетку словно перетирали и раздавливали каменные пальцы, мышцы были деревянными, но это дерево горело.
      Однако через три минуты я уже поднялся на колени и пустил слюни.
      Неподалеку из-под коробок выглядывала серая физиономия Раджнеша в кислородном наморднике. Датчик, приклеенный к его шее, светил индикаторами, показывая, что он жив. Жив в нашем понимании этого слова. Артериальное давление было немногим больше, чем у нормального мертвеца.
      Камински же явно еще пребывала в отключке. Я коснулся ее руки и получил по СБС данные по ее пошатнувшемуся здоровью.
      Вот зараза: какая-то дисфункция дыхательного центра и аритмия сердца, кислорода в тканях на двадцать пять процентов ниже нормы!
      Лицо диверсантки сейчас было невинным и даже жалким. Мой образованный компер предложил сделать ей интубацию, да еще вколоть латровита с адреналином прямо в сердце.
      Какая тут на фиг интубация? Мне бы еще в сердце ей попасть. Я вознес руку со шприцом, пробил иглой посиневшее тело напарницы, и надавил на ампулу.
      Вовремя надавил. Снаружи раздался какой-то грохот, потом еще. Ну как не узнать родные звуки. Это точно автоматные очереди — ишь как тарахтят, 1000 выстрелов в минуту не меньше.
      Притом секли они все ближе и ближе. Я попробовал открыть дверь контейнера, но ее, видимо, заклинило смежным контейнером.
      Придется пробиваться с помощью направленного взрыва. Но только где?
      Ультразвуковой миниробот-зонд в таком нагромождении металла никак не мог подыграть. Я обстучал стальные стенки и мне показалось, что сверху имеется свободное пространство.
      Прикрепил к подволоке контейнера два батончика со взрывчаткой, воткнул иглы взрывателей и двадцать секунд подождал.
      Потом было много дыма, пара, вони, брызг фреона и окалины. Однако крепкий оказался контейнер. Металл крыши был пробит и отогнут, но до нормальной дыры оставалось еще далеко. Я приподнялся насколько мог и стал, обжигаясь и кряхтя, отжимать кусок рваного горячего железа.
      Затем высунул голову из контейнера и мой инфракрасный сенсор прорисовал окружающее пространство.
      Мы были в закрытом трюме, но по его люку топали тяжелые башмаки. Я по этому звуку догадался, что не наши башмаки. Да и голоса долетали не наши, больно визгливые. Шухер, над головой кунфушники!
      Я вернулся в контейнер и начал тормошить Камински. Эта чертова машина для убийства, еще считающая себя женщиной, никак не хотела очухаться. Потом она застонала, даже прошептала, что холодно, но глаза так и не открыла.
      Я прижал ее к себе, обнял, я дул на ее потрескавшиеся губы, будто она была не матерой разведчицей, а маленькой девочкой. Лицо ее действительно переменилось — ничего зловещего и хищного. Все это было лишь мимиком-маской запрограммированной на убийства женщины. Никакая она не Камински, а Катерина Матвеевна, сбившаяся с пути истинного. Если точнее, поставленная на путь неистинный.