Над городом стелился густой дым, апельсиновый по цвету и запаху.
      Апельсиновым он стал вчера, после того как кунфушники разбомбили завод, на котором делались всякие прохладительные-усладительные напитки: соки, шипучки, трясучки. В эту пенистую мочу, для живописности, похоже добавляли слишком много краски, овкуснителей и ароматизаторов.
      Моя рота занимала позиции в районе пятого пирса.
      Через триста метров водной глади, вернее странно пахнущей жижи, украшенной перевернутыми тушами судов и мазутными разводами, на острове сидят кунфушники и лопают свою говняную тушенку.
      Слева, на мысе, среди портальных кранов, похожих на обезглавленных жирафов, тоже кунфушники. Там у них, кстати, полно снайперов, поэтому дымовую завесу устраиваем. А когда дымовые заряды кончаются, то лазерных “зайчиков” в снайперские глазки пускаем. Если “зайчик” попадает, куда надо, то и глаз вон.
      Кунфушники еще где-то сзади, в тылу — несмотря на бодрые сводки родного командования, в которых утверждается, что весь город под нашим полным контролем.
      Иначе, кто ж нам шлет подарки с помощью 122-миллиметровых минометов?
      Хотя не исключено, что это бьют наши минометчики, стараясь попасть по противнику на острове. Ну, немножко не долетает.
      Есть еще третий вариант — это стараются какие-нибудь вшивые пидоры, которым кунфушники сбросили ночью пару минометных стволов и мешок с героином. И такого пидораса даже расстрелом не запугаешь, жить-то ему из-за болячек может полгода осталось — и лучше их прожить под кайфом.
      А миномет, доложу я вам, неприятная штука. Об этом я даже не подозревал до войны. Мне как-то внушали неприязнь самолеты, линкоры, танки и прочие грозно рычащие хищники. Но выяснилось, что для самолетов у нас есть неплохие гостинцы, запускаемые прямо с плеча из портативной ЗРУ [ ], танки в городе — это не хищники, а неповоротливые свиньи, которые подставляют бока любой пенсионерке с гранатометом, а все линкоры давным давно потоплены кальмарами-диверсантами.
      Но вот против миномета, который бьет из раскуроченного спального района, что за железнодорожным мостом, ты слаб и неполноценен. Особенно если минометный расчет пользуется современными корректировщиками огня. Это такие маленькие умные детекторы, по пять долларов штука. Они ловят человеческое тепло и соединяются друг с другом в сеть. Трудно в нее не попасться, еще труднее их обнаружить, потому что они ничего не излучают и общаются с “коллегами” лишь на отраженных радиоволнах. Собачки, впрочем, эту гадость находят, поэтому кунфушные снайперы охотятся первым делом на четвероногих братьев.
      Вчера мина с инфракрасной донаводкой накрыла командира роты, старшего лейтенанта Каплина. Бронежилет спас ему жизнь. Если бы у нас еще были бронеплащи. А так Вовке Каплину остаток жизни придется прыгать на протезах, а стакан водки хватать железной рукой. Желаю ему жениться на богатой старушке, чтобы в протезах играли микропроцессоры, психоинтерфейсы и сервомеханизмы.
      Короче, старлея в госпиталь, а меня поставили ротой командовать. Между прочим, в день моего рождения, 20 июня!
      Но едва солдатики праздничный стол из пустого снарядного ящика смастачили, началась заваруха.
      Я уж думал — крупномасштабная высадка кунфушников. Их самолеты по трое с разных сторон из-за облаков выныривают, шугают по нам кассетными бомбами с лазерным наведением и резко отваливают. Кунфушники с островка и мыса нас тоже в клещи огненные берут. Вертушка вражеская чуть ли не над головой висит и точную наводку артиллеристам делает лазерными “спицами”.
      Наша ПВО устраивает фейерверки где-то совсем в другой стороне, полковая артиллерия молчит, у меня разносит пулеметное гнездо и 105-миллиметровую безоткатную автоматическую пушку вместе с бетонным укреплением. Три трупа, пять раненых — все изрешечены осколками, иглами, места живого нет. Хорошо хоть, что раненых сумели быстро охладить, поставить динамические капельницы и отправить на БТР'е в госпиталь.
      А на том бережку кунфушники в баржи десантные садятся, в дыму и собственного члена не видно, да еще ночь на носу.
      Я комбату начал сигналить, чтобы наши реактивной артиллерией врезали пока не поздно, чтобы подкрепление прислали. А комбат словно в дерьмо опущенный. Устало отвечает мне, что вражеские штурмовики уже разнесли батарею наших “Тайфунов”, а подкреплений нет и не будет. Какие могут быть подкрепления, если в стране одни старые пердуны остались, у которых все валится из рук, рта и задницы, а все призывное юношество уехало пидорасить в нейтральные страны.
      После такой информации только выбирай себе местечко помереть. Но комбат расстроил меня, а чудеса техники вновь настроили. Три экраноплана “Мир-2М” черными молниями пронеслись между нами и островом, шарах-шарах из термобарических огнеметов вакуумно-вихревыми зарядами.
      В облаках тоже какое-то сияние началось, похоже там взрывались кунфушные штурмовики. А кто их атаковал, неясно — то ли наши перехватчики, то ли спутниковые рентгеновские лазеры, то ли и спутники и перехватчики вместе. Да еще удалось из ЗРУ “Игла-7” ссадить вертушку, которая на нас вражескую артиллерию наводила.
      Дымный ковер стало относить посвежевшим ветерком в открытое море и в закатных сумерках прояснилось некоторое “запустение” на том бережке.
      Одна баржа с кунфушниками, впрочем, до нас в потемках добралась, их солдатики прыг-прыг и допрыгали в полузатопленный пакгауз, где у нас второе отделение сидит.
      Там резня пошла, стрельба в упор. Я пока вместе с первым отделением бежал на выручку, в пакгаузе уже все закончилось. Наши парни вовремя кунфушников заметили в инфравизоры. Так что у нас ни одного убитого, у них десятерых положили, остальных в плен взяли. Да еще все стены пакгауза человеческими внутренностями оказались заляпаны до потолка, стрельба-то шла из винтовок “Урал” объемными боезарядами.
      От наступающих знамя осталось — кумачовое с золотой звездой, как на баночках с лечебным бальзамом. Мы дефицитное полотно, конечно, на портянки пустили.
      И, как завершающий аккорд всей вражеский атаки, в меня кунфушник пальнул. Не снайпер, а какой-то контуженный дуралей. Но я, как говорится, в бронежилете родился. Внутрь пуля не попала, только тряхнуло меня сильно и отшвырнуло на пару метров. Пока наши два отделения этого дурака испепеляли, я звезды перед глазами считал, галактики, вселенные. Но ничего, оклемался, встал, высморкался кровью и пошел дальше…
      Когда сегодня после завтрака меня в штаб полка вызвали, я уж думал, что орден дадут — за то, что не наложил в штаны и все такое. Я по этому случаю побрился, помыл разные места, новый тельник одел.
      Зря старался, в штабе мне сказали, что я командование роты резко сдаю лейтенанту Грабовскому, а сам отправлюсь по такому-то адресу.
      Я сразу понял, что меня в органы вызывают. И мне это, конечно, не понравилось. Какие там мои делишки всплыли — поди догадайся. На гражданке, к примеру, мне приходилось пиратствовать по части фирменных компьютерных игр. Да и ротные друзья-товарищи могли парашу пустить: что я, дескать, шпион кунфушников и за щепоть анаши навожу вражеские самолеты на наши позиции. Мало ли я кому дорожку перебежал, я не полтинник, чтобы нравиться каждому.
      Пусть и не по вкусу мне этот вызов, а мою испуганную личность уже джип поджидает и двое здоровенных сержантов с нашивками технической службы.
      Ехали минимум час, на десяти блок-постах у нас документы проверяли. Но у сопровождающего (или конвоирующего?) сержанта чудесная чип-карточка была, проверяльщик сунет ее в свой сканер, да еще сержантский палец к сенсору приложит и уже через пять секунд салютует — счастливого пути.
      Это нам не помещало разок под артиллерийский обстрел попасть; в тридцати метрах перед джипом вражеский снаряд раскурочил здоровенный КАМАЗ, а мне хоть хны — кому суждено в застенок попасть, тот легкой смертью не умрет.
      Местом назначения оказался двухэтажный особнячок, ранее принадлежащий, наверное, члену городской администрации или бизнесмену, работающий по подряду от горадминистрации. И вокруг-то благодать: зелень, розовые кусты, качели, газоны, аккуратные коттеджики. Особенных разрушений не видно, если не считать автомобильного моста на развилке с обвалившимся пролетом и супермаркета, превратившегося в кучу мусора после попадания одного единственного вакуумно-вихревого боезаряда.
      Сквозь двери и контрольные ворота меня ввели внутрь особнячка. пришлось еще пистолет сдать и объяснять, что у меня на пятом ребре металлокерамический протектор стоит — после того как кунфушник угостил меня сапогом по бюсту. Объяснял минут пять, как будто мне очень надо.
      Потом на лифте я вместе с сопровождающими вниз поехал. На удивление долго ехал. Этажей шесть, не меньше, в глубину. Просто небоскреб, который не в ту сторону построили.
      И оказался я, в итоге, в каком-то бункере. Кругом мониторов, экранов, дисплеев — как грязи. Деки, экраны, модемы, сплиттеры, шифровалки, индикаторы, плетенье проводов и еще черт-те знает что в пластиковых коробочках. За полупрозрачной переборкой просматривается длинный белый стол и портрет нашего руководителя.
      Именно туда меня приводят, и я остаюсь наедине с двумя полковниками и одним генерал-полковником — монументальные такие мужики с орлиными профилями и квадратными подбородками (я их сразу бронзовыми представил). А до этого-то на меня мог обратить свое не слишком благосклонное внимание максимум невротик-майор.
      — Лейтенант Тачиловский по вашему приказанию прибыл.— максимально бодро гаркнул я, хотя по телу у меня гуляли дрожь и неуверенность.
      — Не шуми, садись,— мирно, но по-деловому отозвался генерал.
      Все закурили, даже я — грех отказываться, если “Кэмел” предлагают — и один полковник стал мне вещать про тяжелое положение страны. Дескать, на всех фронтах напирают разнообразные враги, там душманы и турки, тут кунфушники. Причем кунфушники пока напирают только в десятую часть своей силы, всего три хунвейбинско-добровольческие дивизии. От союзников толку никакого. Да и в тылу змеюшник, полным полно пидорасов и прочих миротворцев, которые рады свою задницу любому супостату подставить.
      — Недавно одному такому голубцу лично выложил два зуба, — верноподанно отрапортовал я. Это было правдой. Только двинул я этому пидору не из-за политики, а потому, что он девушкой претворялся и тряс передо мной своими силиконовыми сиськами. Ну, разве не грешно так над офицериком издеваться?
      Другой полковник заговорил про то, что пора переломить ход военных действий с помощью новых технологий, которых у противника нет. И даже спросил мое мнение на этот счет. Это сейчас такая мода пошла — панибратство с подчиненными разводить — после того как выяснилось, что подчиненных едва ли не меньше, чем командиров.
      — Абсолютно с вами согласен,— преданным густым голосом отозвался я.— Пора бы нам новую технологию применить. Говорят, что есть такие машины, внешне ничем не отличимые от баб — благодаря силикону и встроенному секс-процессору. Басурман на нее напрыгнет и тут сюрприз, у нее на месте давалки — печь-микроволновка. Это я шучу, товарищи офицеры, моя голова пока в порядке.
      Генерал благодушно выслушивает меня и объявляет, что родина-мать дает мне ответственное задание — найти одного мощного биокибернетика в каком-то иностранном городе и доставить его к нам.
      — Но разрешите доложить, товарищ генерал. Я обычный армейский лейтенант, полгода тому как мобилизованный из запаса. Мне тридцать пять лет, ни рукопашным боем, ни стрельбой из экзотических видов оружия, ни дрессировкой вирусов, ни ядами и токсинами, ни микроаппаратурой не владею. Зачем я вам?
      — У нас есть те, кто этим всем владеет,— вежливо объясняет генерал.— А мы найдем применение тем силам и умениям, которые у вас есть. Вы на гражданке кем были? Он щелкнул клавой и на плоском дисплее появилось мое досье.— По образованию сетевой программист, полгода стажировки в американской корпорации “Диджитал Эквипмент”, три года работали в Ростелекоме, еще три — как независимый специалист, выполняли контракты для многих известных организаций.
      — Ну и что, товарищ генерал? Все равно меня мобилизовали и в окопы. Вначале на Севан бросили под турецкие танки, когда я умел только на кнопочки компьютерные жать, а потом сюда, в Приморье.
      — Это нам тоже нравится. Закалились, умеете и на спусковой крючок надавить, пуль не боитесь, в трудных ситуациях действуете грамотно. И, надо полагать, программистской своей квалификации не растеряли. Вы — наш кадр, наш.
      На этом общение с высшими силами заканчивается и меня два сержанта, можно сказать, под белы руки берут и еще на три этажа вниз спускают. Это ж какой-то бездонный колодец, а не подземный бункер!
      И вот я соображаю, что в этой преисподней начинается новая моя жизнь. Это, конечно, хорошо, что я ни в чем не виноват и меня не собираются под трибунал отдавать, но с другой стороны, какой из меня на хрен разведчик? И сколько мне осталось новой жизни радоваться? Поди не разведчика из меня сделают, а подопытного кролика…
      Сперва такое предположение находило весомые подтверждения.
      По болезненно белому коридору сопровождающие (или конвоиры?) доставляют меня в помещение медицинского вида. Фельдшер (или гробовщик?) измеряет меня, а затем оказываюсь я в соседней операционной, где электрическое солнце отражается от различных никелированных поверхностей. Где пахнет химической гадостью и светятся экраны наблюдательных приборов.
      Там пара военврачей без всяких объяснений укладывает меня на стол, и сестричка вкалывает анестезию. Это так быстро случилось, что я и сдрейфить не успел. Только успел заметить, как доктор в черных очках-мониторах подносит к моему горлу ослепительный лазерный скальпель…
      Когда я проснулся, уже в другом помещении, прошло, судя по настенной тикалке, два часа. Наркоз мне не слишком сильный дали, и я сразу понял, что потрошили меня не шибко, ничего полостного. В комнату не без стука вошел врач, уже в обычных очках, и стал любезно объяснять, что мне поставили кибернетические имплантаты в глазную впадину, в ухо, в горло и еще в запястье. Это-де для моего усовершенствования, ничего опасного.
      Ага, так я тебе и поверил, очкастый вивисектор. Ты ж, если врать не будешь, отправишься во фронтовой госпиталь — в кровавой грязи купаться.
      Впрочем, может доктор и не врет? В виде исключения.
      Полчаса я еще отхожу от наркоза, наконец могу посмотреть в зеркало и увидеть пластыри из синтекожи на своей брови, за ухом, на горле и руке.
      А потом появляется техник с погонами младшего лейтенанта и начинает проверять работу всех этих микрокибернетических устройств — с помощью пульта дистанционного управления! Словно я игрушка электрическая. Этот юнец лихо давит кнопочки и у него такой вид, словно он играет в какую-нибудь “Нинтендо-666”.
      А результат “баловства” такой. Как будто в воздухе передо мной возникают разные слова, числа, знаки, рисунки, всякая графика, словно живой прыгает мультяшный Микки Мауc и лязгает челюстями динозавр.
      Если я глаза закрываю — то все равно кажется, что они у меня открыты — никуда не деться от зубастой рептилии.
      — Нет оснований для паники,— нарочитым басом говорит юнец,— это работают нейроконнекторы, подключенные к вашим глазным нервам.
      И продолжает объяснять, что все эти картинки, в принудительном порядке, вливаемые мне в мозги, называются МИМИКАМИ. Или масками.
      Слышу я еще какие-то трубные гласы, приказы, музыку — так отлаживаются нейроконнекторы, подсоединенные к слуховым моим нервам. Эти звуки тоже мимики, ненастоящие.
      — Ладно, насчет нейроконнекторов я понял, не тупой. Но откуда идет информация?
      Техник мне объясняет, что в запястье мне вживлен персональный коммуникатор, компер. Это все от него: и картинки, и звуковые сигналы. Поскольку он под кожей, то уже не потеряется.
      Компер позволяет скрытную ближнюю связь поддерживать. С помощью того киберимплантата, который у меня в горло вшит, я могу говорить, не раскрывая рта, на манер чревовещателей.
      Компер позволяет обнаруживать в темноте и под водой разные объекты — тем же макаром, как это проделывают акулы: с помощью электрических полей, на расстоянии до десяти метров.
      Моя кожа как проводник участвует и в приеме, и в передаче сигналов. И чем она грязнее, тем лучше — с точки зрения физики.
      Компер мне подсадили, конечно, не ради Микки Мауса, а чтобы я секретно общался с командиром и товарищами, управлял оружием и чуял приближение коварного врага…
      Ладно, разобрался, не балбес. У американцев это называется Personal Area Network или Near-Field Communication. А у нас, соответственно: система ближней связи. СБС.
      Поучил меня техник как регулировать громкость, яркость, каналы связи и прочую мудянку. Все регуляторы суть призраки, видимые мне одному. Однако слушаются моих пальцев и “молча проговариваемых” команд.
      Во время тренировки пару раз осечка вышла, и такой концерт начался в башке: рев, грохот, демоны огненные мелькают — если бы техник на помощь не прибежал, лежал бы уже на кладбище, цветочки снизу нюхал.
      Все эти технические новинки меня, конечно, порадовали, но, с другой стороны, они работали внутри моего многострадального тела и не было никаких возможностей в них поковыряться…
      В атмосфере сомнений сидел я в уютном буфете, где еще работала челюстями пара сосредоточенных майоров. Я не просто сидел, но и вкушал высококачественные продукты, которых полгода не видел. Сплошная роскошь, достойная уст лишь старших офицеров и генералов — икра, осетринка, стопочка водочки, огурчик. И никаких тебе бумажных тарелок и пластмассовых стаканчиков — все выдержано в национальном духе.
      Самовар стоит, скатерки и занавески вышиты под Палех несколько модернизированными сказочными сюжетами — наш Иван Царевич с погонами лейтенанта отрывает яйца кунфушному Змею Горынычу, или что-то вроде это.
      Наконец майоры дожевали и отвалили, но, чуть погодя, в буфет вошло трое — они странно смотрелись на фоне вышитых скатерок и самовара. Я почему-то сразу понял, что это мои новые боевые товарищи.
      Есть такое явление, раньше оно называлось телепатией, а теперь квантовой когеренцией. Поэтому-то я и догадался, что явились они по мою душу.
      Один из них был нарочито здоровенным детиной в полевой форме, явно из разведроты какого-нибудь ДШБ [ ]. Второй — малоприметный мужчинка, сморчок нарочито шпионского вида — для работы под столом — еще бы на него плащ до пят и шляпу напялить. И баба. Да-да, про русских радисток-пианисток-красавиц все знают. И эта была нарочито ослепительной рыжей красавицей в изумрудном платье. С ума сойти.
      И вдруг на моих глазах сморчок вырастает в Петра Первого.
      Я аж присел.
      — Что за херня? Это что, цирк приехал?
      — Никакая не херня,— отзывается бывший сморчок громовым голосом.— Просто через систему ближней связи я вам передаю маску, которая скрывает мой истинный облик.
      Сказал и превратился в настоящую гориллу.
      — Ладно, ладно, только не старайся так.— отозвался я в некотором раздражении от этого спектакля. В самом деле, вне зависимости от моего желания мне могут любую чихню по СБС передать.— А, кстати, можно все маски сбросить хотя бы на время? Иначе я нанесу ответный удар и прочитаю лекцию о благотворном воздействии кирзовых сапог на духовное развитие личности солдата.
      Боевые товарищи пошли навстречу и еще раз преобразились. Горилла стала упитанным молодым мужчиной, что-то вроде коммерсанта средней руки. Детина из разведроты превратился в неформала: сутулый, худой, бритая башка, кольца в ушах и носу, какая-то власяница на скудном теле, по глазам видно, что курит и колется, физиономия расслабленная, благостная.
      А женщина вышла из образа ослепительной красотки в изумрудном платье, хотя рыжей осталась. Чем напомнила мне о моей жене Риве. И до уродины ей было еще далеко. Но появилось в ее лице что-то расчетливое, жесткое и холодное. Что-то немецкое и устрашающее.
      Мужчина-коммерсант представился:
      — Гайстих. Капитан Гайстих. Именно так вы ко мне будете обращаться. Я ваш командир и вы обязаны исполнять любые мои приказы.
      Неформал подошел, как-то криво улыбнулся и отвалил в сторонку, где стал скручивать папиросу.
      — Меня зовут Майк.— назвался он, немного странно шевеля губами, словно говорил не по-русски.— Я специалист по всякой химии. Если надо будет, я помогу тебе умереть совершенно безболезненно, я бы даже сказал с кайфом.
      — А вас как зовут?— спросил я у рыжей женщины.— Небось, Брунгильда Ивановна? Вы, наверное, помогаете умереть тяжело?
      Она не сразу посмотрела в мою сторону, а потом сказала резко, словно прокаркала.
      — Меня зовут Камински, запомнили? Не Каминская, а Камински. Но в последнем пункте вы совершенно правы. Если я кем-то займусь, то мало ему не покажется.
      — А тебя как кличут?— спросил Майк, глядя своими вываренными в химии глазами.
      — Его зовут теперь Дима. Дима-программист. Он будет заниматься компьютерами,— представил меня Гайстих.
      Пускай Дима-программист, без фамилии, без отчества, без воинского звания, без биографии. Все равно они никому неинтересны.
      После того как сдохла моя кошка два года назад, жил я совершенно один. Никаких, конечно, детей. Если бы мы могли плодиться, размножаться и овладевать землей, разве бы кунфушники и душманы навалились бы на нас? Если бы могли жить без воплей и ругани, то разве моя рыжая жена Рива ушла бы от меня к первому проезжему индусу?
      Я много чего предпринимал в жизни, сочинял музыку стиля psycho-tickle [ ], лепил стихи типа “заборное хокку” — короче, искал себя. Но стишки и музычка кропаются тоннами на суперкомпьютерах в Калифорнии. Так что нашел я, в итоге? Херню в маринаде.
      А программульками я занимался лишь ради того, чтоб прихватить деньжат — на хавку, на игрища. Едва я грошами разживусь, то вкалывать прекращаю и болтаюсь день-деньской во всяких MUDEО [ ].
      Так что я не особо возражал, когда раскрутилась эта война — после неудачного визита какой-то Бабы-Яги к какому-то Кощею Бессмертному — и меня забрили в армию. Иначе мне все равно превращаться в очередного компьютерного идиота с соплями до пола и тараканами по всей квартире — ввиду полного истощения моральных сил и материальных средств.
      Кстати, про войну я заранее догадывался; у меня какой-то внутренний хренометр начал сигналить о неладном, когда остальные граждане еще пели, ели и веселились.
      Как войне не прийти, если вокруг сплошные извращения естества? Трудящиеся думают не о труде, а о секс-туризме, домохозяйки мечтают выбиться в стриптизерки, бизнесмены норовят заделаться бизнесбэтменами, пидоры девушками, девушки мужиками, животные людьми, люди животными, в декларации прав прописалось право на засранство, судьи гладят по головке насильников и маньяков, пентагоновцы не могут отличить на экранах своих компьютеров настоящих человечков от игрушечных, душманы размножились до душноты, а лидер кунфушников товарищ Дао Цянь предпочитает, чтобы все его называли дядюшка Дао. Да тут еще наши генералы-минералы зафитилили фугас покрупнее в душманского предводителя, а вместе с ним накрыло и команду турецких спецназовцев, переодетых футболистами.
      Роль принципиального Гаврилы [ ] сыграл сетевой макровирус, который был запущен неизвестным поганцем. Из-за него пентагоновцы приняли реальный мир за виртуальный и залпы виртуальных ракет поразили реальные цели в стране кунфушников.
      Кунфушники за это быстро набили американцам морду на Тихом Океане, а затем и решили взять наши восточные территории под контроль, чтобы лучше обеспечить свой тыл перед решающей схваткой с Америкой. Мы оказали кое-какое сопротивление, а американцы вместо того, чтобы с радостью кинуться к нам на помощь, подписали с товарищем Дао Цянем перемирие. Европейцы же вообще под кунфушников легли, чтобы те их не тронули. Так мы и воюем на два фронта, с одной стороны кунфушники, с другой союзные им душманы и турки…
      И почему этот генерал выбрал меня, программист я далеко не самый блестящий. Может, есть еще один параметр, который стал определяющим? Например, такого как я, можно использовать, но и бросить не жалко. То есть, уничтожить, чтобы врагу не достался. И сделает это Майк или Камински — в зависимости от моих заслуг…
      — Мы одна команда,— сказал капитан Гайстих. Он как будто услышал мои мысли; может, я их “проговорил” через горловой киберимплантат.— С задания должны вернуться все за исключением тех, кто погибнет.
      И не тени улыбки на физиономии. Не нацепил ли он опять маску?
      Из буфета мы прошли по коридору в комнату, несколько напоминающую аудиторию, но с пористым пластиком на стенах, и Гайстих стал излагать задание, вернее начальную его фазу.
      Нас всех интересует один человек.
      Биокибернетик по имени Раджнеш Ваджрасаттва живет и работает в Амстердаме. Этот человек очень важный, поскольку умеет создавать послушные управляемые молекулы с необходимыми свойствами — так называемых нанороботов. А город Амстердам “нейтральный”, как, впрочем, и вся Европа. Это означает, что кунфушники его контролируют, как и остальные крупные европейские города. У кунфушников есть и соответствующее соглашение с европейским правительством: мы вас, господа цивилизованные европейцы, не обидим, пейте-жуйте по-прежнему, но мы обязаны кое за чем следить — чтобы русские не использовали вашу промышленность и коммуникации для своих нужд.
      Со стороны моря ни одна лодчонка не попадет в Амстердам без тщательного досмотра. Со стороны суши он блокирован полностью, в самом городе работает комендатура кунфушников совместно с местной полицией. Нас сбросят в заливчик Маркервард рядышком с городом, поплывем под водой, путь-дорога лежит через шлюз в один из доков. Ну и потом, через очистное сооружение мы попадем туда, где живет и работает судьбоносный ученый.
      — Я плавать не люблю. А с аквалангом вообще никогда не приходилось.— пробормотал я и был услышан.
      — И сейчас не придется,— отозвался Гайстих.— Акваланг пузырьки дает, шумы. Мы вообще не можем пользоваться внешней системой дыхания, она слишком громоздкая — а лазать надо будет по узким трубам.
      — Как же без аквалангов-то?— У меня где-то под ложечкой появилось нехорошее предчувствие.— Я вам не человек-амфибия. И, если честно, я море первый раз в тридцать лет увидел. А до тридцати я плавал разве что в луже, где воды — воробушку по яйца.
      — Вы будете лучше амфибии,— порадовал Гайстих.— Потому что для подводного плавания наше подразделение применяет дыхательный ионнообменный пакет. Он заполнит всю полость ваших легких и будет извлекать из воды кислород. — Да сколько ж кислороду этот пакет извлечет?— с сомнением, переходящим в тоску, отозвался я. Ну, точно, попал я в команду подопытных кроликов.— Может лучше жопой дышать?
      А Гайстих знай себе долдонит:
      — Возможно, кислорода будет и не хватать, особенно мышцам и мозгу, но это дело станет отслеживать ваш компер, чтобы при необходимости включать динамические капельницы с кислородсодержащим белком миоглобином-H… Мы проведем еще и занятие по отработке так называемого минимального дыхания.
      Я не удержался, прокомментировал:
      — А если компер зависнет? Знаю я, какое сейчас “железо” и софт [ ]. Это все кропают на живую соплю инвалиды войны по принципу “голова не варит, руки делают”. Импорт же перекрыт, все толковые программисты или на фронте, или давно дали деру на Запад… И придется из-за какого-то косорукого мудозвона мученическую смерть принимать.
      — На этой войне нам никто не подбирает смерть по вкусу,— отреагировала Камински. По-моему, и я ей не шибко по-вкусу пришелся.
      — Конечно, конечно,— согласился я,— но я же не пошел в подводники.
      — Не задохнешься, только позеленеешь слегка,— утешил Майк, пуская изо рта колечки дыма.— Но я, браток, угощу тебя Рапчером [ ], от него будет легко и солнечно даже на морском дне. С русалками познакомишься.
      — Пускай тебе одному эта вся радость достанется; говорят, перед смертью эрекция случается…
      — Стоп, вояки,— сказал Гайстих и стало ясно, что действительно “стоп”. У капитана имелся такой стальной звон в голосе, что, похоже, ему никогда не приходилось напрягать голосовые связки…
      Мы пару часов прорабатывали тактику проникновения на объект, где работает доктор Раджнеш Ваджрасаттва. Объектом этим был научно-производственный объект корпорации “Юнилевер”, у которой половина акций принадлежит каким-то азиатским фирмам. На комплексе много и азиатского персонала. Естественно, что половина этих азиатцев работает на кунфушную разведку.
      Мимик объекта и его окрестностей словно висел перед нами в воздухе и мы совместными усилиями прочерчивали будущий маршрут. Если точнее высказывались все, а принимал окончательное решение Гайстих. При том капитан явно ориентировался на Майка, который как-будто знал, о чем говорил.
      Лично я не лез на первый план, хоть, благодаря компьютерным играм, наблатыкался по части хождения по всяким лабиринтам.
      В семь часов командир объявил перерыв до завтрашнего утра.
      — Насколько я понимаю, времени у нас в обрез, стоит ли его терять зря?— засомневался я.
      Гайстих подвалил ко мне поближе — пронзительные были гляделки у командира, не слишком приятные.
      — Вы знаете, Дима, за что мы воюем?
      — То есть как, за что… за все хорошее,— опешил я. Пересказывать ему что ли лабуду, которую нам втюхивают на политзанятиях?— За родину, ведь кунфушники и душманы первыми на нас напали.
      — Да неважно, кто на кого первым — не повторяйте все эти фразы, предназначенные для олигофренов. Мы воюем за свои принципы. У них свои, у нас свои. Это они считают, что государство, вождь, идеология, религия может взять у человека все — не только деньги, имущество, но и все время, и все силы. А мы считаем, что хоть немного свободного времени мы должны человеку оставить. Усекли, Дима?
      Сержант проводил меня до моей каморки. Голые стены, койка, унитаз — веселись, оттягивайся на здоровье, все свободное время — твое.
      Ладно, улегся на спину, не снимая сапог, стал размышлять о хреновой жизни. Останется ли что-нибудь после меня или нет? Вроде бы душа или хотя бы карма, но с другой стороны — кому она нужна и что в ней такого особенного?
      Пообщался со своим компером. Ничего шибко интересного в него не было заложено. Можно еще раз посмотреть на план объекта, на фотку биокибернетика, на карту города Амстердама, почитать воинский устав и последние газетные статьи — все тошнотворное. Можно было и поиграть в кое-какие “стрелялки-догонялки”, но это мне уже осточертело на передовой. В системные тайники проникнуть не удалось; все программы, управляющие каналами СБС, были от меня спрятаны.