Потому ли, что жизнь быстротечна И не все, что в душе - на устах, Плачет женщина, ночь бесконечна, И опять что-то в мире не так...
      ПЛОТИК СЧАСТЬЯ
      Тебя раздеть я поспешил, Все остальное тоже в спешке. Достоин я твоей усмешки Кто плоть мою, как пса, взбесил?
      В итоге что? Река времен Вот-вот затопит плотик счастья... Плывут ко мне со всех сторон Акулы - Анна, Маша, Настя.
      ПОРОХОВОЙ ЗАПАС
      Комары гудят, как лодки, Что бегут по-над водой, Перемерли все погодки, Что любили пить со мной.
      Что любили пить и драться, Речку выгибать веслом, Самогоном наливаться И в обнимку спать с костром.
      Вот такие, елы-палы, Были корешки у нас... Но от сырости пропали, Как пороховой запас.
      ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД
      А старых солдат С каждым годом все меньше, Как старых поселков И деревень, И остаются холодные бреши В потоке Куда-то спешащих людей. Венок На холодные прутья повешен, Железом Гремят на ветру лепестки, Гуляют в родной стороне сквозняки... Никто не забыт, И никто не утешен!
      ПОСТОЯНСТВО
      Я в юности, одну тебя ценя, Спросил: "Согласна выйти за меня?.." А ты в ответ, веселая такая, Все хохотала, зубками сверкая.
      Прошло полвека. У твоих ворот Я вновь спросил, бельмом в глазу сверкая, А ты в ответ, веселая такая, Хохочешь, распахнув беззубый рот.
      ПРЕДГРОЗОВЫЕ ЛАСТОЧКИ
      Не чувствую себя отцом семейства, Мальчишество торчит, как стержень в форме. Писать и пить! - вот русское блаженство, Чем рассуждать с трибуны о реформе.
      Объятья перезрелой истерички Не вызывают бури, а напротив... Нас любят юные, я помню их косички... Помилуй Бог, причем же здесь Набоков?
      Кому они достанутся такие, Я изваял их в солнечном тумане. Как ласточки предгрозовой России, Они щебечут мокрыми губами.
      А впрочем, говорю любой: - Свободна! Лети, покуда слабых крыльев хватит. Я поддержу дыханьем осторожно Ту, за которую судьбой другой заплатит.
      ПРОЩАНИЕ С ТУРКЕСТАНОМ
      Прощай, советский Туркестан И солнце белое Хивы, И шелковый твой караван, Песок, верблюды и ковры.
      Прощай, узбечка Халима, Ты мне читала на фарси, И таяла во рту халва, Как снег весною на Руси.
      Прощай, златая Бухара, Уже отрезанный ломоть, На Север мне давно пора Поля от плевел прополоть.
      Европа, слаб твой стебелек, Твой колос плесенью объят, Но я вернусь к тебе, Восток, Я слишком долго пил твой яд.
      РАЗЛУКА
      Вот и вымолвил несколько слов, Вот и вся запоздалая плата, Легкой верой гонима куда-то, Ты становишься меньше зрачков.
      Пусть мой ангел тебя сохранит В небесах, на воде и на суше, Воздух, что из-под крыльев свистит, Может быть, твои слезы осушит.
      * * *
      Река пустой баркас колышет, Шумит над лесом дождь грибной, И нас с тобой никто не слышит, Ни Бог, ни царь и ни герой.
      Здесь нет антенн и телебашен, Бурьян - что море-океан, И русский путь совсем не страшен, Когда ты словом осиян.
      И огурец растет на грядке, Целует солнце помидор, В деревне нашей все в порядке И прямо за окном - простор.
      * * *
      Родина! Память твоя глубока, Страшен глубинный путь. Туда, где блестит Аввакума строка, Слабому не донырнуть.
      Мусор сегодняшний, щепки да сор, Могут легко заслонить Слезы былые, и стыд, и позор Все, с чем обязаны жить.
      РОВЕСНИК
      Мой ровесник с молотком в забое Добывает с атомом руду, А другой ровесник мой в запое, Перепил давно чертей в аду.
      А еще космический ровесник На канате в небе, как брелок. На него не напасешься лестниц, Прицепил его к орбите Бог.
      На ножах ровесник бьется с братом, За спиной у каждого свой флаг... Мой ровесник в славном сорок пятом Водружает знамя на рейхстаг.
      Много их и злобных, и веселых, Мудрых, гениальных, озорных, Что родятся в городах и селах, Словно пули попадают в стих.
      Лишь один из них душе понятен, Что распят врагами на кресте. Он, как русский космос, необъятен, И звездой горит в моей мечте.
      Он босым идет по вешним водам, Пьет до капли чашу бытия. Он, как бич - стадам. Пастух - народам. И ровесник наш, как ты и я!
      СЕЛЬСКАЯ БИБЛИОТЕКА
      В тиши лесных библиотек Разгадывал я тайну жизни, Десятилетний человек Во глубине родной Отчизны.
      Здесь, у начала всех начал, Где хмурился пейзаж неброский, Меня любовью насыщал И Радонежский и Саровский.
      Как в Слове помыслы чисты, Как аккуратно пыль сдуваешь... Шуршат страницы, как листы В раю... Вот-вот про все узнаешь.
      ШКОЛЬНОЕ ФОТО
      На школьном фото, на крыльце тесовом Спрессовано десятка три судеб. В сапожках из кирзы, в мундире новом Я впереди, как на подносе хлеб.
      Тогда любой денек был ярче вспышки, Которой нас фотограф ослепил. И сопоставить смотровую вышку С Олимпом - не хватало детских сил.
      Иначе б знали - кто в бою погибнет, Кто, как Чапай, до нас не доплывет, А кто при жизни, словно лист, поникнет И в никуда однажды забредет...
      Я вырву белый клок из бороды, Как омертвелый куст на склонах дальних, Я до сих пор на фото впереди, Все тот же школьник слов первоначальных.
      * * *
      Скоро горница светом наполнится, Засмеется ребенок в постели Бесподобно, как во поле горлица Или ангельские свирели. Светоносная женщина встанет, На носочках вспорхнет к колыбели, На малышку восторженно взглянет, И опять заиграют свирели. И опять зазвенит колокольчик, Небеса утекут из-под стражи, Завершится правление ночи, И начнется царенье Наташи!
      СЛЕЗЫ РОЖЕНИЦЫ
      В ситцевом халате, Сплетням вопреки, Плодоносит мати. Мысли далеки,
      Где-то рядом с Богом, В космосе чужом, Ведает о многом, Но не о своем.
      Лоб и нос в веснушках, Бьющих наповал, Это муж простушку Жарко целовал.
      Холил и лелеял, И не пил почти, Сердцем слово мерил, Судия? - Зачти!
      Лучшая из женщин, Та, что носит плод, Потому и вечен Этот небосвод.
      Лик животворящий, Как родник в раю, - Родину обрящем! Всем я говорю.
      Первый крик раздался, Радуйся народ! Мороку не сдался Человечий род.
      Мать, как в Божьем рейсе, В небесах лежит, Как роса на срезе Слезонька блестит.
      Люди, Бога славьте! Тысячью свечей. Слезы - жизни капли По краям очей...
      С молодого ложа В ложный мир сойдет. Кто-то строчки сложит, Кто-то сложит дзот...
      Это все позднее, Это все потом, Сын прижался к шее Кисло-сладким ртом.
      Все отдам, что знаю, Чтоб в родном краю Слышать баю-баю, Баюшки-баю.
      * * *
      Солнце скатилось на запад В древнее лоно свое, Дочка хотела заплакать, В детской юдоли ее Дни и года бесконечны, Зло и печаль вдалеке, Да и родители вечны, Да и душа налегке.
      * * *
      Спросил у кровинки-Иринки: - Зачем ты живешь на земле? - Чтоб кушать сметану из крынки И сутки валяться во сне.
      Еще, чтобы в море купаться, Еще, чтобы книги читать, Чтоб доченькой восхищаться И в губы тебя целовать!
      СТЕПЬ
      О ней мог Шолохов писать, Такие краски растирая! Что не прибавить, не отнять, Как солнце у Родного края.
      Полынь - столетняя трава За горизонтом ищет небо, И тут, и там растут слова, И хлеб растет, и люди хлеба.
      СЫРАЯ НОЧЬ
      Сырая ночь, сребрятся тополя, Как будто алюминием облиты. Гляди хоть час, не выглядишь поля, Печальные поля моей планиды.
      Щепоть махры в колонку новостей Засыпь и прикури от русской печки. Кури спокойно и не жди гостей, И даже той... чей свет живет в сердечке.
      Хотя, быть может... Вспыхнул огонек От катера, бегущего по речке. О Боже, как я нынче одинок И на Руси, и в девичьем сердечке.
      ТОВАРИЩУ
      Потерялся где-то за кордоном, Став адептом четырех сторон. Где ты нынче держишь оборону? Или просто гонишь самогон?
      Там все кисло: и слова, и лица. Хлеб чужой, и деньги, и вино... Вот и наша славная столица, Как "Варяг", сама легла на дно.
      Дует ветер с моря-океана, Гонит на глаза мои волну. В полночь лезут бесы из тумана И кошмары мучают жену.
      Ты летал на винтокрылом дыме, Пробивал навылет синеву. Если спросят: - Где живешь, родимый? Скажешь: - В небе! - Я тебя пойму.
      До сих пор тебе я, братец, внемлю, Раньше б после боя расстрелял. Опускайся на родную землю, Я один среди врагов устал.
      ЦАРСКИЕ ВРАТА
      От Царских Врат по праву руку Святая Троица парит И всю твою печаль и муку В небесный замыкает скит.
      И облака девятым валом В Господних плещутся глазах, И ты, невидимый, как атом, И ты сквозишь в Его глазах...
      ЦВЕТЫ
      Ты стоишь всех моих наград, Прекрасная Маруся! Я прыгну ночью в палисад, В окошко постучуся.
      Клубятся желтые шары Перед окном подруги. "Петрушка!" - скажет. - "Это ты?" И встречь протянет руки.
      Отвечу, раз пришла пора: - Не узнаешь? Ты что же... Лицо поэта от Петра Ты отличить не можешь.
      Ну ладно б спутала с ведром, С луной, с шаром в окошке... А то с дубиною Петром. Прощай навеки, крошка.
      ТЫ ДА Я
      Шли родительской равниной, Ты да я, да мы с тобой. То с березкой, то с рябиной Говорили вразнобой.
      До столицы простиралась Не захваченная даль, Много здесь еще осталось Из того, что сердцу жаль.
      * * *
      Ты мне когда-нибудь споешь Романсы русского поэта, Любовь есть высшей пробы ложь, Хотя и соткана из света.
      Мир сотворен, пора взмывать Невесть куда с Господней длани... Грешно любовью называть Все то, что не случилось с нами.
      * * *
      Дочери
      Ты свеча моей печали, Ты пожар моих тревог, Я в конце, а ты в начале, Путь твой долог и далек.
      Высохнут большие реки, Тыщу раз умрет трава, Но пребудут в человеке Эти тихие слова
      Ты свеча моей печали, Ты пожар моих тревог, Я в конце, а ты в начале, Путь твой долог и далек.
      * * *
      Ты Урал не в славе - в сраме, Между небом и землей, Здесь царевен сапогами Пролетарский бил конвой.
      Где Свердловск и Алапаевск, Да и Пермь - по грудь в крови... Не стеная и не каясь Жили выродки твои.
      Бледные синеют лица, Жутко кожанки скрипят, Хочешь богу поклониться Да чекисты не велят.
      Господи! Твой бич разящий Не коснулся их голов, Образ твой животворящий Не испепелил рабов...
      За убийцею убийца В церкви бродят меж свечей, И до гроба мне молиться За уральских палачей.
      У ЧАСОВНИ КСЕНИИ ПЕТЕРБУРГСКОЙ
      В 1936 году рядом с часовней были заживо закопаны священники...
      И я здесь был, за Ксению молился, Возжег свечу... И дух остановился.
      Я вышел. В очи - красная заря, Кладбищенская затряслась земля,
      Российским простакам напоминая Места, где пировала волчья стая.
      Где в яме без молитвы и креста Толкли живых служителей Христа.
      Святая Ксения, моя тропа убога, Но встанет память Лазарем из гроба.
      Ей тыща лет, она, как Русь, мудра, Ей Пушкин диктовал со смертного одра...
      Но служба кончилась, и певчие устали, К огню свечи я прикоснусь перстами.
      Ушло мгновенье - возвращать не надо, Горит заря, как грозный отблеск ада...
      УСТАЛ НЕМНОГО
      На бреющем ломает воздух шершень, И я устал от глупости и женщин.
      От митингов и шумного кагала... Не стар я, други, но душа устала.
      Хотя держу за голенищем нож, Перо за ухом, а в кармане грош.
      Под срубом - боевые рукавицы И карта государственной границы.
      Не стану слабонервных устрашать, Да и не все о русских надо знать
      Врагам и тем, кто ловит вражье слово... Устал немного - что же в том такого?
      * * *
      Увы, враги не исчезают Ни в жизни вечной, ни в земной, Они из бездны прибывают, А мне то что? Господь со мной...
      Он лишь один - Святой и Правый, Ржу отделяет от меча, Он - Свет и Купол пятиглавый... Мой новый враг Ему свеча!
      * * *
      В бане умный и дурак, На полок взойдя парильный, Как в Эдеме телом наг, Жар вдыхает молодильный.
      Веник хлещет по груди, По спине и ягодицам, В бане милости не жди, В бане званье не годится.
      То хрипит в тебе монгол, То кричит сарматский воин, Дышит каменка, как вол, Набухает русский корень!
      * * *
      В этой деревне уныло, Словно никто не живет. Кто-то тоскует постыло, Кто-то без удержу пьет.
      Мучают дети собаку, Землю швыряют в трубу. Баба стирает рубаху, Но неизвестно кому.
      Редко земель этих житель В тусклом окошке мелькнет, Тонет у школы учитель, В луже летит самолет.
      Что мне заморские страны, Пальмы и желтый песок... Тонет учитель. И странно, Что розовеет восток!
      * * *
      В избе есть печь и есть огонь в печи, Щи на столе и горкой калачи, Хозяйка пред иконами стоит, И мне знаком ее крестьянский вид. С таким обличьем, статью и умом Была б женой, не думал ни о ком.
      О чем так молит истово Творца? Не замужем, на пальце нет кольца... Тугая грудь сосцами ситец рвет, К такой на руки отрок не пойдет, Такую ищут царские гонцы, И в честь ее поют стихи глупцы.
      И я один из них. Ее волос Касались только лепестки от роз, Ее знал Рим, неистовый Тимур Мычал в ее конюшнях, словно тур. Судьба связала многих с ней по гроб, Возьми любую из разбойных троп.
      В ее следы впечатались уста И князя, и кремлевского шута... И лишь мужик ее не ставил в грош, Шить заставлял тулуп из козьих кож, В оглобли вместо лошади впрягал, Да вместо плетки матом погонял.
      Она ж его то балует парком, То самогоном потчует тайком!
      В МОЕМ КАБИНЕТЕ
      На столе стоит товарищ Сталин Белый китель, черные усы, Был моею волей он поставлен В блеске всей диктаторской красы.
      Рядом фото, где Сергей Есенин, Загрустивший под осенний свист, В центре - ваза с облаком сирени, Черный черновик и белый лист.
      ...Смотрит на меня товарищ Сталин Оком государя каждый день, Как на тигель для расплава стали, А Есенин смотрит на сирень.
      В РОДИТЕЛЬСКОМ ДОМЕ
      В родительском доме Не жить мне и дня, В родительском доме Чужая родня, Чужие портреты Висят на стене, Чужие заветы Бормочут во сне. Чужие с чужими Твердят о чужом, И страшно мне с ними Быть в доме своем.
      ВДОВА
      На свежий дерн накрошит хлеба Вслед за молитвой: "Даждь нам днесь..." Чтоб чаще опускалось небо, Чтоб чаще птицы пели здесь.
      И долгий взгляд - безбрежный, вдовий, Вслед за дыханьем из груди... И сердце - черный сгусток крови, И только память впереди.
      ВЕРА
      Я был в деревне летом пастухом, Ременный кнут стрелял, как парабеллум, Козленок прыгал вслед за мотыльком, Луг наполняя блеяньем и белым
      Горячим пухом... Снег и монастырь. И козий сыр, из погреба настойка... Овчинами завешана Сибирь, В овчине тонет голосок ребенка.
      Но помнит мир, как много лет назад Толпились пастухи перед пещерой. Звезда сияла, и младенца взгляд Жизнь наполнял Надеждою и Верой.
      ВО ПОЛЕ СРЕДИ ЦВЕТОВ
      Во поле среди цветов, На вершине мая, Спряталась от взрослых слов, С бабочкой играя. Скачет, Скачет по траве С бантиком кузнечик, По лужайке, По тропе, Мимо рощ и речек. Мимо склоки мировой, Горя и печали, Так захвачена игрой. Днями и ночами Набирают травы цвет, Горлинка кружится, Ты сама небесный свет, Божьих глаз ресница. То бежишь по облакам, То летишь в тумане, Корчишь рожицы богам, Прижимаясь к маме.
      ВОСПОМИНАНИЯ О СТАМБУЛЕ
      Сошью малиновую феску. Гарем, как турок, заведу. Куплю кавказскую черкешку, В орде - татарскую звезду.
      Еврейку - похоти свечу, Зажгу за так в любом отеле. О, как она горит в постели... Но о масонах помолчу.
      Мне дева русская к лицу. Смотри, блистательная Порта, Как я в набег за ней скачу. За девой неземного сорта.
      Но снова слышу я отказ, Не хочет главной стать женою, А хочет быть одна со мною И не спускать с поэта глаз.
      Пора заканчивать рассказ. Турецкий берег даль размыла... Не стал черт знает кем чуть было. Но, как поют, "я встретил Вас"...
      * * *
      Все пройдет, любимая, как прежде, Даже эта смертная тоска, В полночь я сорву с тебя одежды, Страсть блеснет, как в море острога.
      Уплывешь в сердечные туманы, В запах трав и шорохи листвы... Зазвенят граненые стаканы, И заноют боевые швы.
      А потом на облачной постели, Необъятной, как душа творца, То ли угли, затухая, тлели, То ли утоленные сердца.
      ВЫСТАВКА СОБАК
      Словно лают пулеметы, Или сходит в ад Вергилий, Стон и визг над стадионом... Не услышат, не кричи.
      В центре ринга в бело-черном Заседают судьи чинно, А под куполом витает Запах псины и мочи.
      Тонкая, как лист фанеры, Что летала под Парижем, Наша псовая борзая, Топ-модель от кутюрье.
      Вот кавказская овчарка, Челюсти, как пассатижи, Ризеншнауцер, как шницель, На песке-сковороде.
      Упреждая ваши мысли, Искушая чувство меры, Века среднего картины Выплывают из глубин.
      Булька - смесь свиньи и крысы, Старый грузовик ротвейлер, Гобеленовый мастино И каретный долматин.
      Чау-чау и шарпеи, Лабрадорский дог и риджбек, Что охотится за львами, Отгрызает хвост слону...
      Но средь всех собак - собака! Из Тюрингии далекой, Из породы доберманов, Я люблю ее одну.
      С пулею из автомата Может быстротой сравниться, Словно с крыльями кувалда, Пробивает грудь врагу.
      Для того она убийца, Кто проходит воровато, На чужой забор косится, Я таких видал в гробу!
      Я РОДИЛСЯ НЕ В ЭТОЙ ИЗБЕ
      Я родился не в этой избе И Державе другой. Там был царь-государь И четыре княжны, и наследник. Там Есенин светил, как фонарь, Золотой головой. А царица от счастья и слез Не сморкалась в передник.
      Там двуглавый орел Над железной дружиной парил. И над речкой Смородиной Слышался храп богатырский, Там Брусилов германца, Как резва коня, осадил, Тихон белых голубок С ладони кормил монастырской.
      Русь вставала серебряной, А спать уходила Святой. И венец Мономаха На купол обычной церквушки Сам Господь водрузил Восковою небесной рукой... Но Христа расстреляли Прямою наводкой из пушки.
      Я народа не знал, что кусал бы Свой собственный хвост, Храм отдав торгашам, От скорбящих святых отвернулся. При Петре покачнулся... При нынешних - рухнул колосс! Гром прошел сквозь века, И в аду сатана поперхнулся.
      Я родился не с этой анкетой, И это не мой сельсовет. Где кумач Облака, словно шубенки Божьи месили. Мужикам у сельпо Посылаю сыновний привет! Пусть подавятся им, Ибо все, что имели - пропили.
      Я на лыжах бежал За отцом не по этим следам, Обжигая наш путь, Поперек проносились составы, И какая-то женщина Подносила ладони к глазам, Показалось, что мать... Но над мамой могильные травы
      Не шумели, А в щели чугунной ограды ползли, Разрушая дороги, Заброшенные сельсоветы. Все, что попадя, клали В большие тугие узлы, Словно бомжи с бомжихами, От оглобли - до сигареты.
      Я родился не в этой России, В которой живу, За шеломянем мой тарантас, Потерявший колеса. А извозчик ушел Добывать за морями казну, Ибо штык привинтить Измаильский к винтовке не просто.
      - Пробил час! - говорю: - Я учился не этим словам... Не на эти вершины По девичьим косам взбирался. Есть у Бога чертог, Где не будет твоих телеграмм... Я обратно вернусь, Потому-то и не попрощался.
      * * *
      Задела, как бы невзначай, В потоке мутного вокзала, Сказала: "Здравствуй и прощай!" И в междометиях пропала.
      Я сразу тот узнал вокзал, Как пульс на собственном запястье, И посреди вокзала встал, Как вкопанный по уши в счастье.
      В душе виденье пронеслось, Сквозь жар и запах сеновала, Сердца захлебывались врозь, Луна лучами трепыхала.
      Я ничего не говорил, Ты ничего не говорила, Я никого не разлюбил, Ты никого не разлюбила.
      * * *
      Захолустье - отрада души, Подступают просторы под сердце, Бродят калики и алкаши По дорогам счастливого детства.
      Из тумана проступит погост, Пронесется с рыдающим криком Птица вещая - Алконост, С перевернутым, девичьим ликом.
      Станет тихо и грустно кругом, Задохнется душа от простора, Пароход, прошипев утюгом, Сгладит крайнюю точку обзора.
      Не узнаешь, где небо, где ад, Где земля, где Господнее лоно, Ангелы или птицы летят Мимо скорби, печали и дома.
      ЗОЛОТОЕ КОЛЬЦО
      Церковь Божия над Нерлью Обелит слова мои, Бог взглянул на эту землю И заплакал от любви.
      Но бывало и другое, Шел внизу кровавый бой Отводил Он взор от боя, Забывал о нас с тобой.
      ЗРЕЛОСТЬ
      В поэзии я был солдатом, Как в армии был рядовым. Бил в морду и ругался матом, И думал, что на том стоим.
      Но мир стоял на русской Вере, Что наполняет небом грудь. Я в троицу другую верил Авось, Небось да Как-нибудь.
      Но молодость, как все - проходит, И зрелость ей вздыхает вслед... Но всех красавиц и уродин Дороже сердцу белый свет.
      Но всех сокровищниц и кладов Дороже родина и честь! Ну, что ж ты, милая, не рада? И ты мне дорога, что есть.
      Все дорого и все любимо: И слякоть в небесах равнин, И слезы, что текут от дыма, Смывая журавлиный клин.