Информация, данная Гафару, заинтересовала также и его отца. - И ты научился этому сам? - вопросил Мариф. - Нет, у меня были хорошие учителя и наставники. - А-а, все ясно, - протянул с сомнением хозяин и после обратился к сыну: - Гафар, распорядись, чтобы на стол поставили еще один прибор. Джафар будет нашим гостем в этот гахамбар.
      Лицо юноши отчего-то помрачнело. - Отец, могу я сказать вам нечто с глазу на глаз? - Ну конечно. Ты простишь нас? - Да-да. Какие могут быть возражения? - отозвался Джафар.
      Мариф с сыном не покинули комнаты, а отошли в дальний ее угол. - Ну, в чем дело? - Отец, неужто вы действительно желаете усадить его за нашим праздничным столом? - Да, а что тут такого? - Взгляните-ка на него.... Разве он внушает доверие? Да он похож на разбойника-головореза. - Не суди людей по их внешнему виду. - Но от глаз ведь нельзя спрятать истину, - возразил сын. - Он же врет не краснея. Двенадцать языков! Как может этот нищий из подворотни быть вообще грамотным?
      Доводы сына укрепили подозрительность Марифа. Он как бы невзначай оглянулся и, рассмотрев издалека облик гостя, заколебался в своем первоначальном решении отпраздновать с ним последний гахамбар. Но, несмотря на сомнения, Мариф решил сдержать свое слово.
      Профессор после разговора отца с сыном заметил на лице хозяина несколько иное выражение, и причина этой перемены стала ему ясна. И он, не желая обременять Марифа излишними хлопотами, высказал свое намерение уйти. Как это, хочешь уйти? - удивленно развел руками хозяин дома, в то время как лицо юноши выразило удовлетворение. - Я не хочу становиться тебе в тягость. - С чего это ты так решил? - бросив укоризненный взгляд на сына, спросил он у гостя. - Я по себе знаю, каково присутствие чужого человека на семейном празднике, - направляясь к двери, заявил Джафар. - Я бы тоже не пожелал увидеть в гахамбар чужака в своем доме. - Нет-нет, это не так, отрицал Мариф. - Я буду только рад твоему присутствию. - Спасибо тебе на добром слове. Но бехдин не должен есть в присутствии человека другой веры. Как другой веры? - изумился доброжелатель. - Но ведь предка твоего звали Новрузом. - Так оно и есть. И праздник этот в моей стране отмечается столь же пышно, как и здесь, и в ночь перед Новым годом мы также поминаем усопших, и чтим огонь с водой. Верим в торжество Добра над Злом, и в Великого Творца всего сущего, в бессмертие души и вечную загробную жизнь, молимся пять раз в день и помогаем беднякам, и, тем не менее, религия моя несколько отличается от вашей. - Кто бы ты ни был, - пораженный услышанным, промолвил зороастриец, - как гость ты мне дорог, будь ты даже джуддином. Мудрому человеку всегда найдется место как в моем доме, так и в моем сердце. Благодарю тебя, праведник, но я вынужден отклонить твое любезное и чистосердечно приглашение. - Но почему? - Хотя бы потому, что в таком виде, - Джафар показал на свою одежду, - неприлично садиться за стол. - Если твой отказ связан всего лишь с этим, то думаю, это препятствие легко будет преодолеть.
      Мариф велел одному из слуг приготовить чан с горячей водой и дать гостю чистую одежду. После многомесячного странствия купание доставило Новрузову небывалое наслаждение. Он чуть-чуть подстриг отросшие волосы и укоротил себе бороду (решив не брить ее полностью, чего не делали жители Хагматаны).
      Пока он готовился к встрече с семьей Марифа, та с нетерпением дожидалась его в столовой. - Зачем вы удержали его, отец? - недовольно промолвил старший сын семейства. - Он ведь хотел уйти, стоило ли просить его остаться? - Стоило, сынок. Мне кажется, он еще сослужит мне службу, а я никогда не сомневаюсь в своем предчувствии.
      Прошло около получаса, а гостя все еще не было. - Что может чужестранец-нищий знать о правилах этикета? - язвительно заметил Гафар. Зря вы пренебрегли моим советом, отец, его не стоило... - Простите, что задержался, - услышали они голос Новрузова, появившегося в дверном проеме.
      Все присутствующие устремили свой взор на новопришедшего. Джафар был одет по мидийской моде в сарапис, шаровары, пестротканый короткий халат из шерстяной материи и мягкие кожаные башмаки. Голова его была обхвачена красной налобной повязкой, как это носили мидяне. Широкоплечий и крепко сложенный, гость преобразился после надлежащей водной процедуры, и облачившись в новые одеяния. Теперь он уже не выглядел неуклюжим и неопрятным мужиком, а предстал взору членов семьи Марифа довольно симпатичным и обаятельным человеком, которого легко можно было принять за знатного мидянина.
      Такое перевоплощение изумило не только Марифа, но и его старшего сына, который изначально с неприязнью отнесся к ученому. Гость прошел к столу и сел по правую руку от главы семейства.
      На большом дубовом столе, покрытом белой скатертью, возле каждого прибора горело по свече, тут же находился подносик с благовониями, зеркало с положенным на него куриным яйцом, а также цветы. Всем этим атрибутам придавалось особое значение: свечи символизировали память о священном огне, яйцо - символ зарождения жизни, а зеркало являлось отражением света вселенной. На праздничном столе в Новруз, по заведенному обычаю, находилось семь различных блюд, главным из которых был "аш" - вареный рис со специями, олицетворяющий плодородие и названный так в честь бессмертного божества Аши-Вахишты - Лучшей Истины, которому пророк посвятил седьмой праздник. Также там должны были быть всевозможные яства, засахаренные фрукты и сладости, в частности: шакербура, пахлава, шакер-чурек, мутаки, бадам-бура, халва из сямяни и другая выпечка, и различные фруктовые шербеты. Во время же шестого гахамбара стол, накрытый в честь фраваши, надлежало заставить меньшим количеством угощений.
      Профессор археологии был интересным собеседником. Общение с ним доставило удовольствие не только Марифу, но и его детям. В особенности старший сын, который прежде выказывал свое недовольство, теперь после продолжительного разговора с ученым преисполнился к нему почтением и симпатией. Новрузов, отвечая на бесчисленные вопросы детей и хозяина дома, старался делать это так, чтобы не раскрывать своей личности и не осведомить никоим образом их о событиях и быте будущего.
      После обеда до самого вечера радушная семья слушала всевозможные истории путешественника о различных дальних странах.
      С наступлением сумерек началась торжественная церемония шестого гахамбара - пение молитвенных гимнов из Авесты в честь душ усопших предков. Старинная традиция предписывала проводить это священнослужение перед нишей в доме, где в обязательном порядке должны были стоять сосуды с "сямяни" проросшими семенами пшеницы, чечевицы и ячменя, которые заготавливали за несколько дней до начала праздника.
      Глава семьи зажег на крыше дома огонь в честь фравашей, который должен был гореть до рассвета. Туда же были поставлены керамические сосуды с водой, цветами, несколькими веточками тамариска и других растений. В сосуд с водой были брошены листики молодого деревца. Для поминания душ умерших там поставили также лорку и питье. Все эти дела сопровождали песнопения из священной книги зороастрийцев.
      Удалившись на покой, домочадцы с появлением первых солнечных лучей вновь собрались на крыше дома. В их числе был также и гость из "дальней и неведомой" страны. Все с нетерпением взирали на дом главного священнослужителя храма Анахит, ожидая его сигнала, возвещавшего о наступлении Нового года. Наконец, долгожданный момент настал и на всех четырех углах крыши дома главного жреца загорелся огонь. То же самое сделали все семьи крепости Кишессу. Лорка была роздана, и после заключительной молитвы с восходом солнца вся эта церемония на крыше завершилась. Домочадцы спустились вниз, чтобы начать празднование Новруза. На протяжении всего праздничного периода на улицах зажигались костры и люди перепрыгивали через них, чтобы пламя очистило их от зла, защитило от неприятностей и дало им удачу в наступившем году. Люди ходили друг к другу в гости, угощались сладостями и собирались у костров, чтобы дружно сплясать праздничный танец яллы.
      Г л а в а 22
      МАРДЫ
      И они пришли в этот мир и ушли,
      Как караван: остановились,
      снялись и ушли,
      И их похитила смерть, скрыла земля.
      А бренный мир стоит
      по-прежнему... Фрагмент из "Книги
      Деде Коркута" ("Китаби Деде Коркут")
      - Вот уже два месяца, как вы
      обещаете исполнить мою просьбу, и
      пока я никаких результатов ваших
      обещаний не вижу, - сдерживая свой
      гнев, обратился с этим упреком Джафар
      Новрузов к персу Эбару - секретарю
      мидийского сатрапа. - Атропат, к
      сожалению, пока занят важными
      государственными делами и не может
      вас принять. - Но вы представили ему
      мое прошение? - подозрительно спросил
      профессор. - А как же?! - возмущенно
      развел руками недобросовестный
      секретарь. - Это входит в мои
      обязанности, а их я знаю хорошо. - И
      что же он ответил, ознакомившись с
      моим письмом? - Пока что ничего. У
      меня нет никаких сведений на этот
      счет.
      Профессор чувствовал, что секретарь хоть и притворяется доброжелателем, на самом деле говорит неправду. Его голос, с заметно взволнованной интонацией, рассеянность и бегающие по сторонам глаза выдавали его недобропорядочность. Новрузов с радостью обошелся бы и без его услуг, но вынужден был прибегнуть к ним за неимением другой персоны, посредством которой он мог бы получить аудиенцию у мидийского сатрапа. - Да не волнуйтесь вы так. Встретится он с вами, куда же ему деться? - пытался Эбар усыпить бдительность навязчивого просителя. - Одним днем раньше, одним днем позже, не все ли равно? Я же сказал, что он обязательно встретится с вами. Я в этом ничуть не сомневаюсь, и вам не советую. Мы здесь и сидим для того, чтобы исполнять подобного рода пожелания. А теперь ступайте-ка к себе домой и ни о чем не тревожьтесь. Вот когда Атропат решит увидеться с вами, я пошлю за вами гонца. - Вы знаете, где меня найти? - Да-да, в случае надобности я вас обязательно найду. - Прошу вас, при встрече с сатрапом напомните ему о моем письме. - Непременно сделаю это. - Я буду ждать вашего гонца. Идите-идите, ни о чем не тревожьтесь. Я непременно выполню свое обещание.
      Как только Новрузов покинул помещение, секретарь сердито проворчал себе под нос. - Надоеда! Все они, эти просители, на одно лицо. Только и умеют что-то выпрашивать и ждать исполнения обещания. А я-то что? Приходится давать всем слово, иначе они никак не отвяжутся. Всем, видите ли, взбрело в голову увидеться с сатрапом Мидии. Возомнили себя важными птицами, то им это подай, то им то подай, то одному обещай, то другому что-то исполни. Хоть один человек спросил бы: Эбар, а чего желаешь ты? Я бы тогда ему ответил... Я многое что пожелал бы.... Да вот только не уверен, сможет ли хоть какая-нибудь живая душа воплотить в жизнь мои мечты. Н-е-т... к чему катится этот мир, только одному Творцу известно... если, конечно, он есть, - цинично добавил Эбар и ухмыльнулся на собственное замечание.
      Джафар без настроения вернулся в дом Марифа, где он проживал с того самого дня, как они встретились в праздничное утро у святилища. Он так и не раскрыл своему покровителю причину своего желания увидеться с сатрапом. Он окружил себя такой стеной тайн, что Мариф из-за его недоверчивости немного охладел к нему. Зато Гафар, несмотря на скрытность ученого, все еще восхищался им. Остроумный и наблюдательный юноша смог увидеть профессора в ином свете. Он больше не смотрел на Джафара свысока, и разными увертками проверив знания ученого гостя, удовлетворился его ответами, и по достоинству оценил его умения и мудрость. Однако такая приверженность сына к Новрузову не радовала отца. Совсем наоборот, он был обеспокоен этой зародившейся дружбой между людьми столь различного возраста и положения в обществе. Однако Мариф не видел реальной угрозы со стороны гостя и по-прежнему оказывал ему всяческие знаки внимания. - Ну что, тебе удалось свидеться с ним? - спросил Мариф, заметив огорчение на лице гостя. - Нет. Мне кажется, что этот мошенник Эбар даже не передал сатрапу мое письмо. - Да-а.... Дела обстоят намного хуже, чем я думал. Я интересовался у своих друзей, но они люди также ограниченные в своих полномочиях.... Только этот обещалка-перс может помочь тебе.
      Джафар заметил про себя, что национальная принадлежность секретаря как-то больше коробила Марифа, нежели его компетентность. - Ну, что ж поделаешь, придется ждать, пока совесть в нем не проснется.
      Минуло две недели, однако никаких вестей от секретаря все также не было. Новрузов, не имея дольше сил ждать, сам отправился в резиденцию сатрапа Мидии.
      "Принесла нелегкая", - завидев профессора, подумал Эбар, занимающий должность вечно занятого бездельника.
      Однако, несмотря на свои мысли, он расплылся в улыбке и проговорил: Ах! Это вы! - Есть какие-нибудь новости? - К сожалению, нет. Атропат уехал и сейчас... - Как это уехал? Куда? - Этого я не могу сказать. - И когда же он вернется? - А это мне неизвестно. Все зависит от обстоятельств.
      Эта весть огорчила Джафара. Более двух месяцев ожидания были потрачены впустую, но его не покидало чувство того, что секретарь проявил недобросовестность по отношению к нему. За все время их знакомства этот лукавый и скользкий тип ни разу не взглянул ему в глаза, как будто опасаясь, что собеседник узнает о его лжи, встретившись с ним взглядом. Но глаза не единственный орган, раскрывающий нам Истину. Человеческий голос - большой банк данных. Говоря одно, а думая совсем о другом, человек вкладывает в интонацию не высказываемую мысль, а реальную, ту, которая таится в глубине его сознания. И профессор, умеющий различать интонации людских голосов, понял, что секретарь и не собирался выполнять свое обещание. Он просто тянул волынку и думал обводить его вокруг пальца и надувать до тех пор, пока Новрузову самому не надоест эта затея со встречей.
      Чувство униженного достоинства вывело уравновешенного археолога из себя. И он, схватив секретаря за ворот халата, прижал к стене. - Послушай-ка меня, урод, я по твоей вине потерял столько драгоценного времени. А ты еще смеешь тут ссылаться на обстоятельства? Если жизнь твоя тебе дорога, ты немедленно устроишь мне встречу с сатрапом. - Ты что, не понимаешь человеческого языка? Я ведь сказал - его тут нет. - Кому мне верить, твоей показной порядочности или твоему лживому языку?
      Эбар изумленно вылупил глаза. - Ты сомневаешься в моей порядочности? В ней сомневаться не стоит - ее и вовсе у тебя не существует. - По доброте душевной я пропущу мимо ушей твои оскорбления, чтобы тебя преждевременно не проводили к предкам, и все же встречу с сатрапом тебе придется отложить до лучших времен. Он уехал, когда вернется, - не знаю, большего я сказать тебе не могу, и не скажу.
      Новрузов тяжело вздохнул, поняв, что на сей раз во лжи секретаря была и доля правды. Он отпустил его и отошел в сторону. - Ладно, если ты не желаешь устроить мне встречу, я как-нибудь сам найду способ свидеться с ним. Уж лучше сотню раз рискнуть жизнью, чем хоть один раз стать твоим должником.
      Высказав таким образом свое негативное отношение к секретарю, Джафар покинул помещение. Однако выйти из здания ему не удалось. По приказу "деятельного злодея" Новрузова схватила стража и отправила в подземную тюрьму дворца.
      Целую неделю провел он, томясь в темнице, пока, наконец, ему не представился случай обрести свободу. Один из сторожей, молодой человек лет двадцати семи, вняв мольбам задержанного, отправил нарочного в дом Марифа, чтобы известить того о положении, в которое попал Новрузов. Сыну Кутира понадобилась неделя кропотливого труда и значительная сумма денег, чтобы выручить своего подопечного из заключения. По прибытии домой он стал расспрашивать ученого о причинах его задержания. - Я просто обозлился на этого пройдоху Эбара и не смог сдержать свой гнев. Высказал ему все, что о нем думал. - Разве тебя наставники не учили, что высказанная Истина не всегда приносит Добро?
      Слова Марифа заставили пришельца из будущего встрепенуться. Он прекрасно помнил последнее напутствие таинственного человека, спасшего ему жизнь тогда в Атеши-Багуане.
      "Неужели это был он? - придя в замешательство, спросил Новрузов у себя. - Вполне возможно, что это правда. Ведь ночной спаситель знал об отбытии каравана из Мултаны. Но как же в таком случае он успел добраться туда раньше меня? Он же зашагал в противоположном от города направлении, и никак не мог бы попасть туда до меня. Да и голос не тот... точно не он... его голос я бы сразу узнал. И, кроме того, спасший однажды не стал бы обрекать на смерть позже. Да и Атропата он лично не знает, а тот "фантом" являлся его другом детства. Нет, определенно Мариф и человек из Атеши-Багуана две различные персоны. А это изречение, возможно, тривиальная пословица в этом времени". - Я знаю, Мариф, и это, возможно, разумнейшее высказывание из всех, что я слышал, - вымолвил Джафар после непродолжительного молчания. - Но я потерял над собой контроль, когда услышал новую отговорку этого мерзавца. Не знаю, как его терпит там Атропат? - Он ничего не может ему сделать. Эбар - перс, "глаза и уши" "царя царей". И сатрап знает это. Он лишь терпит его там, так как не может лишить его должности. Что же на сей раз придумал этот ловкач? - Он сказал, что Атропат уехал неизвестно куда, и когда вернется, ему также неведомо. - Ну, это частично правда, хотя про последнее он явно приврал. Знаешь, нынче наша империя ведет войну, и первое сражение было проиграно. Персидский флот начал контратаку, и успех сопутствовал нам, пока главнокомандующий руководил флотом. Однако с его смертью положение может измениться. Главнокомандующий? Персидский флот? Ты говоришь о Мемноне, погибшем во время осады Митилен? - прекрасно осведомленный об истории завоеваний Александра, поинтересовался он. - Да, так оно и есть. Но откуда ты знаешь? Следовательно, сейчас май 333 года до рождества Христова, - задумчиво проговорил профессор. - До рождества кого? - не понял его собеседник. Нет-нет, ничего. Я просто говорил сам с собой. Значит, Атропат и все другие сатрапы сейчас съезжаются в Вавилон для военного совета. - Ты и в это посвящен?! - изумленно развел руками собеседник. - Но откуда тебе все это стало известно? - Пусть это останется тайной... Мне необходимо встретиться с Атропатом. Дело не терпит промедления. - Но ведь он в Вавилоне. - Стало быть, и мне необходимо попасть туда. Мое пребывание здесь чревато непоправимыми последствиями для будущего. - Что ты хочешь этим сказать? Мариф, ты поможешь мне? - не ответив на вопрос, обратился профессор к покровителю. - Я знаю, что требую от тебя слишком много. И с моей стороны просить тебя об этом может показаться чрезмерной самонадеянностью, а то и наглостью. Но кроме тебя у меня тут нет знакомых. - Не пойму, что за спешка? Ты можешь подождать его и здесь. - Нет, Атропата я навряд ли смогу застать в ближайшем будущем в Хагматане, - уверенно проговорил ученый. - Он сейчас будет занят подготовкой ко второй битве, а потерянное время может дорого стоить нам. - Нам? Кого это ты подразумеваешь под этим словом? - с сомнением взглянул на него собеседник. - Двое моих друзей сейчас находятся в неволе, у одного из общинников в Атеши-Багуане, и если я не поспешу, то им придется худо. - А при чем тут тогда Атропат? Ты собираешься просить его даровать им свободу? Не лучше ли решить эту сложность звонкой монетой? - Боюсь, что в нашем деле деньги впервые оказываются бессильными. - Что же в таком случае ты желаешь получить от мидийского сатрапа? - Информацию об одном человеке. О ком? Может, я тебе могу помочь? - Прости, но я не могу раскрыть тебе эту тайну. Слишком опасно вверять ее другому человеку. Я не хотел обидеть тебя, Мариф, - заметив изменившееся выражение лица благодетеля, поторопился тот исправить свою оплошность. - Я не обижаюсь, просто я не в силах понять твою чрезмерную скрытность. Но, несмотря на твое категоричное решение сохранить свой секрет, я помогу тебе.
      Спустя два дня Мариф со своей немногочисленной свитой, куда входили четыре вооруженных стражника, двое ваису и сарван, выехал в Вавилон, чтобы доставить туда своего подопечного.
      Большую часть пути они прошли беспрепятственно и сравнительно молча. Профессор имел озабоченный вид, хозяина каравана одолевали какие-то тяжелые думы, а слуги молчали за неимением права давать волю языку. Лишь четверо охранников время от времени переговаривались вполголоса, над чем-то подшучивая. До конца десятидневного пути оставалось еще три дня, когда с путниками приключилось нечто, расстроившее все их планы.
      Было раннее утро, когда после завтрака странники начали собираться в дорогу. Рабы завернули шатры-опочивальни и навьючили их на верблюдов. Стражники заняли свои места в караване, и сарван погнал ведущего верблюда по назначенному пути. - Честное слово, Джафар, любопытство просто гложет меня. О ком это ты решил узнать от сатрапа Мидии? - следуя на верблюде, шедшем впереди вьючного животного профессора, спросил сын Кутира.
      Новрузов рассмеялся на высказывание спутника. - Мариф, твое настойчивое желание узнать мою тайну напомнило мне строки из предания ибн ас-Сумама:
      Храни свою тайну, ее не вверяй; Доверивший
      тайну тем губит ее:
      Ведь если ты сам свои тайны в груди Не сможешь
      вместить, как вместить их другим?
      - Поверь мне, друг, раскрытие моей тайны не принесет пользы ни
      мне, ни тебе. - Так значит, даже встретившись с Атропатом, ты мне не
      поведаешь свой секрет? - Мариф, зачем тебе нужны чужие тайны? Лично
      моя не стоит твоего внимания. Я ведь не спрашиваю тебя, с кем ты
      встречался каждую ночь в домике ваису.... - Собеседник побледнел при
      этих словах. - Наверняка у тебя какие-то важные тайные дела с этим
      подозрительным типом, раз ты не решился пригласить его для разговора в
      свой дом. - Мариф стал еще бледнее прежнего. - Не думай, что я за
      тобой следил, но ведь глаза даны человеку, чтобы видеть, а голова
      думать. Не знаю, что именно ты с ним обсуждал, но вид у тебя после
      этих встреч всегда был какой-то озабоченный. Возможно, вы говорили о
      делах государственной важности, а может, просто решали какие-нибудь
      серьезные торговые сделки. - Ты что, прорицатель? - подавленно выдавил
      из себя другой.
      Археолог усмехнулся. - Нет, я просто наблюдательный человек, а это всегда помогает... - Разбойники! - неожиданно вскрикнул погонщик каравана.
      Этот крик переполошил всех странников. Они обратили свой взор на холмистый горизонт, окутанный пылью, поднимающейся от скачущей на лошадях им навстречу группы людей. - Может, это Атропат возвращается со своим отрядом? - вглядываясь в даль, предположил Мариф.
      Однако его домысел опроверг внешний вид приближающихся. Доспехи их были не из бронзы, какие носили телохранители сатрапа, а из кожи и войлока. Вооружение их также уступало оружию охранников знатных особ. Разглядев их внешность, Мариф понял, с кем они имели дело. Это была одна из разбойничьих банд, осуществляющих свою преступную деятельность в этой пустынной местности. - Марды*! - воскликнул хозяин каравана. - К оружию! - скомандовал он, решив стать во главе своих молодцов.
      ______________ * Марды - (от иран. marada - убийца) бродячее племя со славой разбойников, жившее в различных районах Иранского нагорья, Средней Азии и в Мидии в районе реки Кызылузен, которая в древности называлась Амард.
      Шустрый сарван тут же побежал к верблюдам, идущим на привязи друг за другом, и, сняв цепь, разобщил их. - Мариф, их численность превышает нашу, заметил археолог. - Не лучше ли будет нам обхитрить их и броситься врассыпную? - Нет, вместе мы - сила, а в одиночку нас всех изловят и убьют. - Так ведь силы все равно неравные, и они нас уж точно прикончат, возразил Новрузов. - Лучше воспользоваться моим вариантом спасения. - Нет, мы будем сражаться. Бегство под стать только трусам. - Замечание его задело Джафара. - Герои недолго живут. Подумай лучше о своей семье. - О них я и думаю. Я не хочу, чтобы мои сыновья стыдились трусости своего отца. Впрочем, если твоя жизнь тебе дорога, можешь бежать, не считаясь с униженным достоинством и запятнанной честью, - сказав это, Мариф с силой несколько раз стегнул хлыстом верблюда своего подопечного, и животное понеслось прочь, словно угорелое, унося оттуда своего наездника. - Стой! Стой, глупое животное! - натягивая поводья, пытался Новрузов остановить верблюда, однако, не являясь хорошим наездником, он не мог подчинить животное своей воле.
      Марды были круты на расправу. С две дюжины головорезов напали на странников с намерением обобрать их до нитки, а самих препроводить на тот свет.
      В караване, в составе которого после ухода Джафара осталось восемь человек, боеспособных было лишь пятеро, остальные же были вооружены только кинжалами, которые вряд ли устояли бы перед стрелами, дротиками и плетенными из ремней арканами.
      Четверо стражников отважно бились, пытаясь защитить своего хозяина, который и сам не стоял в стороне, а упорно сражался своим мечом за свободу, честь и жизнь. Марды были отъявленными убийцами, и молва о них не зря слыла среди народа. Не соблюдая рыцарского поединка, они, подобно гиенам, набросившись на свою благородную жертву, беспощадно раздирали ее в клочья. Зрелище расправы доставляло наслаждение и радость их слаборазвитому уму. Они не пощадили не только выступивших против них людей с оружием, но также порешили слуг и сарвана. Когда разбойники провопили о завершении своего очередного злодеяния победой и приступили к подсчету и дележу добычи, один из них заметил отдаляющегося всадника на верблюде. - Он удирает! - крикнул зоркий разбойник.
      Тут же двое из головорезов ринулись наперехват. Новрузов, не замечая происходящего позади него, все еще пытался остановить упрямое животное. Он опешил, увидев подле себя всадников на конях с арканами в руках. Сердце его застучало в бешеном ритме, предчувствуя беду. Один из мардов, забросив аркан, поймал в петлю верблюда, добычей же другого оказался человек. Джафар почувствовал, как петля сдавила ему горло. Он слабо вскрикнул и, просунув пальцы за ремень, попытался ослабить нажим. Но в это время всадник, поймавший его, потянул аркан к себе и повалил Джафара с животного. Он повернул своего коня и, таща позади себя изловленного человека, поскакал к своим. От невыносимой боли у Новрузова потемнело в глазах.
      "Вот она - смерть!" - промелькнула у него молнией мысль.
      В роду Джафара все мужчины отчего-то погибали то насильственной смертью, то в результате несчастного случая. И не было ни единого представителя мужского пола, кто бы оставил этот мир по скончании дней своих, дожив до глубокой старости.
      "Вот она - смерть! - вновь пронеслось в сознании Новрузова. - Значит, она добралась и до меня..." - это было последнее, о чем он подумал.
      Г л а в а 23
      ВАВИЛОН. МАЙ 333 Г. ДО Н. Э.
      Ничто так не вредит, как возлагаемые надежды. Цицерон
      Персидский царский двор осень и зиму проводил в Вавилоне, лето в Хагматане, весну в Сузах, а во время больших праздников переселялся в Парасагды или Персополь. Когда "Великому царю" пришла весть о гибели Мемнона, он был в Сузах. Эта новость поразила Дария, как гром средь ясного неба. Он рассчитывал на успешную деятельность родосского флотоводца. Но со смертью Мемнона рухнул план напасть на неприятеля с тыла, и надежды царя не оправдались. Равному ему в военном искусстве не было, и Дарий это осознал после поражения на Гранике, когда персидская знать пренебрегла советом опытного военачальника из Родоса. Гибель его оказалась для "Великого царя" таким ударом, что он долго не мог оправиться от шока. Нервы его сдали, и он стал слишком агрессивным и раздражительным. Являясь превосходным правителем и искусным руководителем, он все же рассчитывал не на собственное умение, а на греческих наемных полководцев. Вот только второго Мемнона среди них не было.
      Все эти дневные переживания отразились на сновидениях "царя царей". Ему приснилось, что Александр, одетый в столу персидского гонца (которую до воцарения на престол носил сам Дарий), прислуживает огню, коим была объята македонская фаланга. После странных ритуальных действий молодой царь вошел в храм вавилонского верховного божества Бела Энлиля и исчез там.
      Это кошмарное, по мнению царя, сновидение было иначе истолковано жрецами, которые больше в угоду Дарию, нежели для раскрытия истины, предрекли Великому владыке победу над македонским царем при помощи Бела. О том, какую информацию на самом деле несло это ночное видение, читатель узнает по ходу романа.
      Воодушевленный предсказанием магов, Дарий созвал военный совет в Вавилоне. Сюда собралась знать с восточной ориентацией и предводители греческих наемников. Среди эллинов был Харидем, служивший некогда под начальством Ментора, а позже и Мемнона. Он подавал большие надежды, и именно его Александр считал самым опасным противником.
      Умирая, Мемнон передал командование флотом племяннику Фарнабазу, сыну влиятельного при дворе Артабаза, того самого сатрапа, который несколькими годами ранее, преследуемый властями, нашел убежище у македонского царя Филиппа. Такой выбор опытного полководца одобрила знать, но греки полагали, что Фарнабаз, являясь больше персом, чем греком, не сможет поднять восстание в Элладе и заставить Александра повернуть назад.
      После недолгого обсуждения военачальники приняли решение перенести основную военную арену вновь на сушу. По имевшимся у них данным, Александр, подчинив себе Пафлагонию и Каппадокию, направлялся в Киликию. Именно здесь следовало дать сражение и воспрепятствовать македонянам захватить финикийские горы.
      Сойдясь на одном решении, полководцы все же не согласовались в другом, не менее важном вопросе. Как организовать оборону Киликии? И кто будет стоять во главе войска? Желание Дария возглавить войско было одобрительно встречено подданными, но полководец Харидем выступил против этой идеи, посоветовав царю отказаться от первоначального решения и передать командование ему, и при этом пополнить войско преимущественно греческими наемниками. Но персидская знать не желала слушать команды "заносчивого и ненадежного" грека и воспротивилась его предложению, отчего Харидем потерял самообладание.