Глава 4

Это было очень давно.

Еще тогда, когда очередной правитель Первого загробного мира, что следует, как известно, в цепочке миров сразу за миром живых, именуемым Земля, за примерную службу был переведен неведомо куда, и на короткий промежуток времени Первый загробный остался без всякого правителя.

Они вот уже второй суперсглот сидели на самом краю мира у Пронзающих врат и гадали, кто станет правителем.

Ххтур теребил багровый вырост собственного носа и задумчиво сипел через щетину ротового отверстия на затылке, а Гуорт, размышляя, глубокомысленно ковырял тремя пальцами шестой руки в гнилом дупле бивня.

Сейчас они разговаривали о красоте. Из Пронзающих врат то и дело выходили посланцы цепочки миров. Ни Ххтур, ни Гуорт не имели никакого понятия о том, с какой целью прибывали посланцы. Откуда им было об этом знать? Ххтур и Гоурт жили на планете Оом, там и умерли — и неизвестно по какой прихоти Высшего Совета их закинуло сюда — в Первый загробный, куда попадали обычно мертвецы с Земли и подобных Земле измерений. Ххтур и Гоурт получили свои идентификационные номера, но лицензии на загробную деятельность взять не смогли. На Оом Ххтур был шуршинильфюрером, а Гоурт и того лучше — полусурунтиком-аглы. Так что в Первом загробном профессий, подобных родным профессиям Ххтура и Гоурта, не было вовсе — и Ххтур с Гоуртом с самого момента прибытия болтались без дела у Пронзающих врат, не видя необходимости идти куда-то хотя бы для того, чтобы полюбоваться на здешних жителей, которых они, кстати говоря, ни разу и не видели, так как идентификационные номера получили еще по пути в Первый загробный.

Да, из Пронзающих врат то и дело выходили посланцы цепочки миров. Ххтур и Гоурт прибыли издалека, и по цепочке миров после своей смерти — они, опившись гундурского зелья, катались на катараткакатах в Гунявом заливе, где дружно утонули, не справившись с управлением катараткакатов, — болтались уже давно. Повидали много разных существ, не особенно, впрочем, отличавшихся от них. Но теперь в этой глуши — в Первом загробном — они немного растерялись… Вот именно поэтому и не отходили от Пронзающих врат в глубины чуждого мира.

Да, из Пронзающих врат то и дело выходили посланцы цепочки миров, а Ххтур и Гоурт разговаривали о красоте. Вот буквально два сглота назад прошли двое витропильцев, про которых Ххтур подумал:

«Красные слизняки, а воображают себя центром цепочки!»

Когда они удалились, Ххтур шепотом — тихим шепотом — заметил, что правителями представители этой расы все равно не смогли бы быть; подданных мутило бы от исходящего от их кожи смрада… — шепотом, потому что слуховой аппарат витропильцев развит преотлично, а уж насчет их агрессивности по всей цепочке ходили анекдоты.

Три самочки из Пятьсот Семьдесят Третьего загробного тоже получили свою оценку.

— Мне та, что справа, понравилась, — сказал Гоурт. Он почесал глазницу, из которой предусмотрительно вынул глаз, и пояснил:

— У нее хвост длиннее.

— Хвост, хвост… — поморщился Ххтур. — Ты на глаза внимание обратил? В них же утонуть можно! Три обхвата в диаметре, а глубина, наверное, в два моих роста.

Ххтур считал себя большим ценителем красоты.

Субстанция Пронзающих врат запульсировала и выплюнула очередного пришельца.

Ххтур и Гоурт смотрели во все свои пятьдесят два глаза. Они узнали латикрата.

— Вот это да! — проговорил Гоурт, открыто восхищаясь пропорциональным телом и переливающимися бицепсами. — Если бы они были так же умны, как и красивы, представители их расы давно уже стали бы здешними правителями. М-м…

И он замолчал, лелея в себе истинное удовольствие от настоящей красоты.

— Слушай, — сказал вдруг Ххтур, — а с чего ты взял, что в этой глуши правителей отбирают по критерию красоты? Это же тебе не Оом. Тут, наверное, другие правила.

— Не может быть! — замотал рогатой головой Гоурт. — Здесь, конечно, глушь, но не такая чудовищная… Красота, она везде красота…

Ххтур подумал и согласился.

Латикрат давно уже ушел, взбивая пыль четырьмя парами мохнатых ног.

С болот, располагавшихся неподалеку от Пронзающих врат, понесло туманом. Ххтур и Гоурт никогда раньше не видели болота, но признавали, что они чем-то напоминают Гунявый залив.

Ххтур поднялся.

— Не знаю, как ты, — сказал он своему собеседнику, — но мне кажется, что приближается время сна.

Напряженно размышлявший о чем-то Гоурт вздрогнул.

— Наверное, — не совсем уверенно проговорил он. — У каждой расы свой эталон красоты.

— Ты что! — возмутился Ххтур. — А латикрат? Совсем на нас не похож, а когда я его вижу, у меня просто дух захватывает!

Гоурт пожал плечами, отчего щетинки его вздыбились.

— Ладно, — произнес он. — Пошли, что ли… Поищем, где вздремнуть можно.

Они направились было прочь, но тут Пронзающие врата снова загудели и вспыхнули. Приятели обернулись, выжидательно вглядываясь.

Существо, которое вышло к ним, было ужасно. Просто ужасно, таких уродов они никогда не видели.

Ххтур закричал и, задохнувшись, тотчас бросился бежать. Гоурт, запутавшись в собственных щупальцах, упал, вскочил, снова упал и, бормоча что-то, пополз вслед за товарищем.

Существо остановилось, удивленно смотря на них. У него было всего две руки, две ноги и — страшно подумать — одна голова — и оно почти целиком было покрыто одеждой. По всей видимости, это был какой-то форменный комбинезон. На ткани, покрывавшей уродливую грудь, было вышито что-то, что могло бы быть именем существа: «И. Коротков».

Существо оглянулось, вздохнуло и зашагало по пыльной дороге, направляясь, видимо, на запад.

Илюша Короткое с детства мечтал стать космонавтом или летчиком-испытателем, а стал ассенизатором.

Илюша не особенно печалился по этому поводу, потому что давным-давно врачи поставили ему диагноз «хронический дебилизм» — и он вообще ни о чем не печалился. А новая работа, доставшаяся ему, кстати, в наследство от отца, которому в свое время ставили диагноз «идиотия второй степени», ему даже нравилась — из-за того, что Илюше приходилось носить форменный комбинезон, совсем почти такой, как у космонавтов или летчиков — на верхнем нагрудном карманчике было вышито «И. Коротков», а на спине большими буквами — «ассенизатор номер пять».

Заработок у Илюши был хороший, позволивший даже приобрести комнату в коммунальной квартире на Ордынке в Москве и уважение соседей по квартире. Впрочем, уважение соседей выражалось в основном в том, что при появлении Илюши в рабочей одежде, которую он носил постоянно, на общей кухне каждый из соседей немедленно находил предлог, чтобы ретироваться в свою комнату, — и при встрече в тесном коммунальном коридоре Илюше всегда почтительно уступали дорогу.

Так Илюша и жил — и дожил до тридцати трех лет. А как хорошо известно, именно этот возраст и никакой другой является для мужчины роковым. Илюша не был исключением — и за два дня до своего тридцатичетырехлетия, выпивши с напарником шесть бутылок портвейна «Золотая осень», пошел проверить уровень нагруженности бака машины, в просторечии именуемой говновозом, и свалился в люк. Может быть, ничего такого страшного в тот день и не случилось бы, потому что плавал Илюша хорошо, а к запахам был привычен в силу специфики своей профессии, но напарник Митрич, обеспокоенный тем, что Илюша долго не возвращается, тоже полез в люк и тоже свалился, шибанув при падении плещущегося в темноте бака Илюшу по голове седьмой бутылкой портвейна «Золотая осень». Илюша потерял сознание и без звука ушел на дно, погрузившись сначала в густое дерьмо, а потом в небытие, о котором никогда при жизни не задумывался.

А очутившись в Первом загробном мире, Илюша тоже особенно не удивился. Его бабка Ефросинья часто рассказывала ему — маленькому — про ад, рай и боженьку; из этих рассказов Илюша мало что понял, но затвердилось одно — если хорошо себя вести, то попадешь в рай, где летают человечки с крыльями — ангелы. Илюша всю жизнь вел себя хорошо — и первое, что увидел, оказавшись совсем мертвым, — Митрича, которого волочил за руку какой-то тип с крылышками — ангел, как понял Илюша. Митрич упирался и хныкал о том, что никогда не нарушал никаких заповедей, а что пил запоями, бил детей и жену — так это все от одиночества бессмертной души. Крылатый, которому, очевидно, надоело нытье Митрича, врезал ему подзатыльник и сказал, что у такого смрадного дегенерата, как он, никакой бессмертной души быть не может.

Отволочив куда-то Митрича, ангел вернулся за Илюшей. Мрачно буркнув нечто неразборчивое, он схватил Илюшу за руку, но вдруг вздрогнул, будто увидев что-то в Илюш ином лице.

— Ангел! — позвал лучезарно улыбавшийся Илюша. — Покажешь мне боженьку?

— Я не ангел, — ответил ангел, — я полуцутик. А ты сам-то вообще кто?

Улыбаясь, Илюша начал рассказывать о себе. Ангел-полуцутик слушал, кивая, а потом, взмахнув крылышками, поднялся в воздух на несколько метров и неторопливо полетел вдоль поверхности земли над какой-то вонючей бетонной дорогой, где радужно светились мазутные пятна.

Но, пролетев метров десять, ангел-полуцутик остановился — то есть завис в воздухе, — повернулся к Илюше и сказал:

— Чего встал? Пошли…

И Илюша пошел.

Вонючая бетонная дорога привела к огороженному забором складу проржавевших металлических деталей. Этот склад был так похож на парк ассенизаторских машин, что Илюше стало и вовсе легко и свободно.

А потом была долгая дорога по каким-то красным пульсирующим тоннелям (они назывались межпространственными, хотя Илюша об этом не догадывался), а потом был Совет.

Из этого Совета Илюша мало что запомнил. Несколько десятков ангелов-полуцутиков и ангелов с ветвистыми, как у оленей, рогами (цутиков) деловито совещались между собой, поглядывая на стоящего в центре Илюшу.

— Удивительная находка! — говорил самый важный цутик. — Просто удивительная! И самое главное — своевременная! В Первом загробном мире как раз нет правителя. А нам просто позарез нужен такой правитель, как вот этот вот крендель. Он не способен на самодеятельность, а на то, чтобы четко и без уклонений выполнять директивы Совета, — ума много не надо. Эй ты! — окликнул важный цутик Илюшу. — Ты как к самодеятельности вообще относишься?

— Очень плохо, — честно ответил Илюша. — У нас в тресте ассенизаторов самодеятельность каждый вторник проходит. Меня постоянно заставляют играть на сцене каких-то дедов-морозов и снегурочек. Я прямо замучился весь. Там для них столько слов надо выучить, а я не все слова понимаю. И ни одного слова правильно запомнить не могу, потому что я в школе не учился ни разу. Правда, все смеются, когда я выступаю, и просят, чтобы я почаще выступал. Но у нас новый начальник появился в прошлом году, и я с прошлого года в самодеятельности играл только два раза. Только две роли у меня было — гриб-мухомор и пень дубовый. Но все равно все смеялись…

— Понятно, — сказал важный цутик, перебив словоохотливого Илюшу. — Надеюсь, господа члены Совета, что и вам все понятно. Такой человек, как этот… Как тебя?

— Илюша…

— Такой человек, как этот Илюша, нам и нужен. Вспомните, как мы с предыдущим правителем намучились! Нет, начал он очень хорошо. Чего стоит только разработка системы идентификационных номеров и обязательного лицензирования всякого рода общественной деятельности. Но вот потом… Под конец он уже уверился в том, что всемогущ, и стал чудить — приказал памятник себе отлить конный и все улицы Города переименовал, дав им собственную фамилию. Хорошо, срок его пребывания в Первом загробном закончился и он умотал куда-то с повышением. А с этим… Илюшей никаких проблем не будет. Мы ему — директиву, он ее выполнит. И все.

— Да… — послышался сомневающийся голос какого-то полуцутика. — А вы думаете, народу он подойдет? Рожа у него больно это… неинтеллектуальная.

— Рожу никому показывать не будем, — ответил на это важный цутик. — Больно надо. Рожа у него и правда глупая на редкость. Эх, почему существуют всякие дурацкие правила насчет правителей… Вот поставили бы во всех мирах цутиков к престолу и вообще никаких проблем бы не было. Так нет, надо было утвердить, чтобы мертвецами правил мертвец соответствующей формации. Много еще архаики в загробном кодексе — очень много…

С этим утверждением согласилось большинство присутствующих.

— Ладно, — сказал потом цутик Илюше. — Будешь правителем. Будешь нашим королем, как говорится. Согласен?

— Согласен! — радостно воскликнул Илюша.

— Тогда по рукам. Рожу мы твою никому показывать не будем, так, наверное, даже лучше — создается тайна и загадка. Таинственного и загадочного правителя боятся больше. Только вот имечко твое больно того… варварское. Надо бы подобрать попроще.

— Как это? — не понял Илюша.

Цутик хотел было объяснить, но, глянув Илюше в лицо, только махнул рукой и отвернулся.

— Какие предложения от членов Совета? — осведомился важный цутик.

— Имя — это не шутка, — сказал кто-то. — Имя большое значение имеет. Вот пусть он сам его и подберет…

Важный полуцутик с сомнением посмотрел на Илюшу, вздохнул, поморщился, но все же проговорил:

— Подбери… Сопли подбери! Вот так. А теперь подбери… Еще подбери — вон, под правой ноздрей. А теперь подбери… тьфу, черт… Теперь придумай себе имя.

Илюша надолго задумался, пустил слюну на воротник форменного комбинезона и произнес неуверенно:

— Илюша?

— Да не свое! — раздраженно воскликнул цутик. — Другое! Какие еще имена знаешь?

— Митрич, — ответил Илюша почти сразу же.

— Не то… — проворчал цутик.

— Ефросинья, — сказал тогда Илюша и рассмеялся, потому что вспомнил, как смешно ругала его всегда покойная бабушка Ефросинья, когда маленький Илюша шалил, — наваляю тебе! Наваляю!…

— Стоп! — воскликнул важный цутик. — Вот оно! Коротко и звучно! Лучше не придумаешь — На Вал Ляю. На Вал Ляю… — медленно повторил цутик, словно пробуя это имя на вкус. — Очень хорошо — На Вал Ляю.

— Да! — зашумели все. — Очень хорошо! Лучше не придумаешь! Коротко и ясно.

— Нарекаю тебя, — торжественно произнес важный цутик, — правителем На Вал Ляю! Приступай к своим обязанностям немедленно.

— К каким обязанностям? — спросил Илюша.

— Тебе объяснят, — ответил важный цутик. — Переправьте его в Первый загробный кто-нибудь…

И Илюшу, которого нарекли правителем На Вал Ляю, переправили в Первый загробный мир, где, только появившись из Пронзающих врат, Илюша-На Вал Ляю до смерти перепугал мертвецов с планеты Оом — Ххтура и Гоурта.

Так в Первом загробном появился правитель На Вал Ляю.

Когда Никита возвратился в подземелье, комната Махно была накрепко заперта, а сам батька проводил учения на тему «бои в пересеченной местности». Учения Махно приходилось проводить в одиночку, потому что Рододендрон и прочие члены ПОПУ находились в карауле, а Юлия с Соловьем-разбойником не могли отойти от младенца, который по недосмотру родителей сожрал папашину саблю с именной надписью от самого Владимира Красное Солнышко — и теперь страдал несварением желудка.

Как раз тогда, когда батька Махно, обстреляв сам себя из минометов, отходил на заранее подготовленные позиции, а кавалерию в лице Барси отсылал к левому флангу, на арене боевых действий появился Никита.

— Привет, — сказал Никита. — Труженикам фронта. Что происходит?

— Внеплановые учения, — ответил Махно, поднимаясь из синей грязи. — Отойди, а то правый фланг заслоняешь.

Никита послушно отошел на несколько шагов и наступил на лапу Барсе. Барся рявкнула и клацнула клыками так недвусмысленно, что Никита тут же переместился поближе к Махно, которого саблезубая тигрица уважала как предводителя и побаивалась.

Махно отряхнул свой френч и тоскливо вздохнул. Затем стер подошвой сапога линии намеченной позиции.

— Все равно минометным огнем переубивало бы всех, — сказал он и скомандовал Барсе: — Кавалерия, назад!

Барся зевнула, почесала свои чудовищные клыки о стену и удалилась.

— Ладно, — хмуро сказал Махно, — учения закончены. Ни хрена у меня сегодня стратегическая мысль не проявлялась. А к тебе, Никита, у меня, между прочим, разговор есть.

— Ко мне? — удивился Никита.

— Ну. Ты мне что плел про видения про свои?

При напоминании о видениях Никита помрачнел.

— Черт, — сказал он. — Надо было напоминать… Я тут так развеялся, столько новых впечатлений получил, что в пору бы в петлю. Зато немного о галлюцинациях забыл.

— А они не забыли, — сказал Махно. — Они это самое… ко мне являлись тоже.

— К тебе?

— Ко мне, — подтвердил Махно. — Страшно было, признаюсь честно, очень страшно. Еле шашкой отмахался. Чуть Рододендрона не зарубил. Вот я подумал, что поговорить нам с тобой надо.

— Об этих галлюцинациях? — становясь совсем мрачным, переспросил Никита.

— О них, родимых.

— Ну, пойдем, — со вздохом произнес Никита, вспомнив, что все мало-мальски важные разговоры Махно проводил в своей комнате. — Пойдем…

— Куда?

— Как обычно — к тебе.

Махно вздрогнул.

— Не, — сказал он, — теперь туда не пойду. Вдруг опять… Столько страху натерпелся… Как вспомню, так мороз по коже продирает. Пойдем… в другое укромное место… Как там называется — конфиденциальное.

— Пойдем, — согласился Никита.

Батька почистил сапоги — один о другой — и, кивнув Никите, направился вдоль по коридору.

Шли они недолго. Откуда-то издалека раздавались возгласы перекрикивающихся паролями часовых. Обиженно скулила Барся. Очевидно, молодожены Юлия и Соловей-разбойник опять уединились в своей каморке проводить нескончаемый медовый месяц.

— Вот тут, — остановился Махно у одной из дверей. — Тут по крайней мере тихо.

Он отпер дверь, использовав для этого один из ключей из большой связки у себя на поясе и провел Никиту в комнату. Никита огляделся — это была та самая крохотная комнатушка, где на единственной полке стояла большая банка со спиртом. В банке плавал заложник — полуцутик Г-гы-ы, скалясь мертвой усмешкой.

Никита поспешно отвел глаза, ему все-таки жалко было полуцутика. Заметив это, Махно усмехнулся.

— Короче говоря, — начал он, — захожу я к себе в комнату. Как обычно, достаю пузырь, наливаю себе стакан чтобы расслабиться, и слышу чей-то голос…

Махно остановился, зябко передернув плечами, словно и в самом деле — прямо сейчас — услышал снова скрипучий старушечий голос. Никита повторил его жест — ему тоже показалось…