— Катастрофа! — вещает селектор. — Наша гениально задуманная во славу американской нации операция находится под угрозой срыва! Заговор разоблачен! Агенты ЦРУ, внедренные в каждый российский город, арестованы и ждут суда! Мы никак не могли предположить, что такое случится, ведь агенты, работавшие в России, — наши лучшие кадры. Каждый обучен исключительно тщательно и разносторонне. Знания, полученные агентами, невозможно перечислить за два часа непрерывного монолога: ниндзюцу — искусство быть невидимым, рукопашный бой, танковое дело, снайперская стрельба, триста пять языков и пятьсот диалектов, виртуозное владение холодным оружием, автомобилевождение, прикладная конспирация и теоретическое судопроизводство. И всех этих навыков агентам не хватило, чтобы победить одного российского милиционера — в прошлом капитана, а теперь маршала, для которого специально вновь введен был чин Главного Генералиссимуса, — Виталия Ряхина. Именно он выследил агентов, поймал, выведал у них планы и разгадал заговор. Теперь Главный Генералиссимус лично готовит к бою ракетную установку Америка-Россия, созданную по собственным чертежам.

Трое замирают с раскрытыми ртами.

Дверь кабинета с треском распахивается, и на пороге возникает седоватый человек с крупными квадратными ушами и простецким, даже глуповатым лицом, на котором сейчас недоумение и ужас.

— Кто он — этот неведомый заокеанский герой? — кричит седоватый. — Почему его до сих пор не подкупили и не завербовали для работы с нами?

Трое в кабинете пожимают плечами, а один из них говорит:

— Не можем знать, мистер Президент. Более-менее осмысленное выражение пробивается на лице Американского Президента сквозь привычную глуповато-доброжелательную гримасу.

— Я понял, — тихо говорит Президент. — Ряхин — неподкупен. Потому что он настоящий русский милиционер.

— Что?

Кабинет с тремя флагами на стенах, американские контрразведчики и Президент сверхдержавы мгновенно растворились в стылом подвальном воздухе. Капитан Ряхин покрутил головой, прогоняя остатки миража, и переспросил у того, кто к нему обращался:

— Что? Что вы сказали?

Американский Президент переступил с ноги на ногу, брезгливо сторонясь сырых стен подвального коридора, и повторил вопрос, с трудом выговаривая неподатливые русские слова:

— Скажите, пожалуйста, как пройти к складу оружия? Главный Генералиссимус, то есть пока капитан Ряхин, честно говоря, растерялся. Он огляделся по сторонам — полумрак, затхлая вонь, к которой примешан странный приторный запашок, трубы, завешанные паутиной, под низким потолком. И самый настоящий Американский Президент, стоящий напротив капитана.

— Как пройти к складу оружия? — снова спросил Президент.

— Сейчас, — лихорадочно соображая, как ему поступить, проговорил капитан Ряхин. — Сейчас, сейчас.

Президент терпеливо ждал. Капитан Ряхин ничего не придумал, но понимал, что какие-то действия он совершить должен. Поэтому он, криво улыбаясь, опустил автомат на уровень груди Президента и чуть дрогнувшим голосом проговорил:

— Следуйте за мной. Вы арестованы.

— Вот? — на своем языке удивился Президент.

— Вот, вот, — подтвердил Ряхин, — арестованы. — А сам подумал: «Странно что-то. Не может же сам Американский Президент быть без охраны? Да и охрана у него, наверное, очень крутая. Может быть, у него сам Стивен Сигал в охране работает».

Позади Ряхина грохнуло. Капитан тут же отступил в сторону и развернулся так, чтобы не выпускать из поля своего зрения Президента, которого все еще держал на мушке, но в то же самое время иметь и задний обзор.

Человек, невесть как очутившийся в тылу у Ряхина, одним быстрым движением отцепил от себя стропы парашюта, лежащего громадным серым комом позади. Затем выпрямился во весь рост, и капитан увидел рослого мужчину с одутловатым лицом. Черные волосы мужчины были собраны пониже затылка в жидкий хвостик. Никакого оружия у мужчины не было. Только какая-то непонятная конструкция из двух палок, соединенных между собой короткой цепочкой.

«Однако почему с ним парашют? — подумал Ряхин. — Как он мог на парашюте приземлиться сюда, пролетев через потолок подвала и, стало быть, через все здание, ничего ни себе, ни зданию не повредив?»

Впрочем, на размышления времени не оставалось. Президент при виде одутловатого страшно оживился, замахал руками и закричал:

— Стивен! Стивен!

Смотревший время от времени американские боевики капитан Ряхин догадался, что имя этого парашютиста — Стивен, а конструкция у него в руках — диковинный боевой инструмент со смешным названием «нунчаки».

— Стивен! Стивен! — продолжал горланить Президент. — Хелп ми! Хелп ми! — Потом посмотрел на Ряхина и, мстительно улыбнувшись, добавил по-русски и совершенно без всякого акцента: — Врежь этому козлу!

Капитан Ряхин недаром в годы своего обучения в школе милиции долгие часы отдал изучению и совершенствованию навыков рукопашного боя. Мгновенно оценив ситуацию, он крутанул автомат и прикладом ударил Президента в область паха, после чего Президент, надув щеки и вытаращив глаза, сполз по стене на пол подвала.

Оставался еще один противник. И этот противник, судя по его внешнему виду и тому редкому умению, с которым он вертел вокруг себя нунчаки, был серьезным бойцом. Однако капитан Ряхин ни на минуту не усомнился в том, что и с этим бойцом он справится. Отчасти его уверенность происходила из нерушимых понятий «чувство долга» и «честь мундира», а отчасти из того, что у Ряхина в руках было огнестрельное оружие.

Стивен, жонглируя замысловатым своим оружием, подходил все ближе. Ряхин деловито передернул затвор и направил ствол автомата на противника. Стивен остановился и на минуту задумался, не прекращая, впрочем, вертеть нунчаками с космической скоростью. Потом он сурово кивнул Ряхину и указал подбородком на автомат, а сам отбросил нунчаки в сторону и принял бойцовскую стойку.

«Хочет разобраться со мной как мужчина с мужчиной, — догадался Ряхин. — На кулаках».

— Ну что ж! — вслух сказал он. — Ладно.

Аккуратно поставив автомат у стены, капитан засучил рукава и сжал кулаки. Свирепая радость полыхнула в смоляных глазах Стивена. Он произвел несколько резких выпадов, потом, как бы демонстрируя собственные возможности, полуприсел на одну ногу, а другую — прямую, как палку телеантенны, задрал к потолку, после чего подпрыгнул, диковинным образом на мгновение зависнув в тесном пространстве, перевернулся через голову и ладонью пробил в ближайшей стене изрядную дыру.

Ряхин неопределенно хмыкнул и с некоторым сомнением посмотрел на свои кулаки.

Раздухарившийся Стивен издал протяжный боевой клич, оторвал одну из висящих на потолке труб, железными руками связал ее в узел, а потом мощным ударом лба сплющил в бесформенный блин. И выпрямился, чтобы посмотреть, какое впечатление он произвел на капитана.

На капитана он произвел впечатление поистине неизгладимое. Только этим можно было объяснить последующие действия Ряхина, который, нимало больше не колеблясь, привел рукава кителя в надлежащий порядок, поднял автомат и дал короткую очередь.

А потом отцепил от пояса наручники, склонился над стонущим на полу Американским Президентом и ловко сковал ему руки.

— Можете не говорить ни слова, — припомнив о правилах политкорректности, проговорил он. — Все, сказанное сейчас, может быть использовано против вас в суде.

Президент и не думал говорить, наверное, потому что просто не мог.

Старшина Ефремов снова посмотрел вперед. Тупик. Куда теперь — назад?

Не успел он ответить себе на этот вопрос, как вдруг ощутил странную вибрацию под ногами. Он дотронулся пальцами до сухого бетонного пола и убедился, что вибрация ему не почудилась.

Стены и потолок вибрировали тоже. Мало того, старшина стал ощущать, что вибрация с каждой минутой становится все ощутимей.

«Вот так новости, — несколько обескураженно подумал Ефремов, отступая назад, — что бы это значило? Вот я отошел на несколько шагов от того места, где впервые ощутил вибрацию, но и теперь пол у меня под ногами трясется, А когда я стоял здесь до того, как наткнулся на тупик, ничего подобного я не ощущал. Выходит, что что-то изменилось здесь. Начал работать какой-то аппарат или…»

Коридор трясло все сильнее и сильнее. На старшину с потолка упал кусок вязкой мокрой паутины. Потом еще один. Передернувшись от омерзения, он поднял глаза вверх — трубы, змеящиеся по потолку, тряслись, подпрыгивая в своих креплениях, с них сыпалась всякая дрянь.

Теперь к вибрации прибавился какой-то дробный гул вроде того, что…

Нет, пока он не мог определить, на что похожим был этот гул. Трубы над его головой дребезжали все сильнее, и когда он снова поднял глаза вверх, то увидел, что они начали извиваться, как самые настоящие змеи. Из-под темных наростов паутины и комков грязи по потолку побежали какие-то маленькие создания — то ли пауки, то ли крысы, то ли еще кто.

Вибрация все усиливалась, а дробный гул был уже оглушителен.

«Может быть, это что-то вроде сигнализации? — подумал Ефремов. — Я дошел до какого-то определенного участка подвала, откуда уже начинается совершенно запретная территория? Например, яйца с потомством червяка. Тогда нужно отойти отсюда и посмотреть, кто явится, а потом разобраться с нарушителем».

Он побежал назад, но не было поворота, угла или ниши, где он смог бы спрятаться. А спрятаться очень хотелось. Воодушевление старшины совсем сошло на нет, ему теперь вовсе не хотелось драться с тысячью тварей сразу. Все тряслось, гудело и дребезжало вокруг него. С потолка сыпалась зловонная мерзость. Несколько больших толстых пауков, вцепившихся в кусок паутины, шлепнулись ему на шею, крыса пробежала по его ногам.

«Может быть, это механизм самоуничтожения? — вдруг пришло в голову Ефремову. — Похоже на то, что все вокруг рушится».

Он обернулся назад и увидел.

Так вот из-за чего эта вибрация и этот шум! Та стена, которую старшина считал тупиковой, ушла в пол, и в образовавшийся прогал входили уже знакомые твари, только… Те, с которыми он сражался раньше, были просто увеличенной копией обыкновенных земляных червей, а те, что он видел перед собой, были другими. Из туловища червей торчали мускулистые ноги и лапы, вооруженные громадными когтями. Раздвоенные языки свисали до пола, холки касались труб под потолком, а из клыкастых пастей вырывались рваные лоскуты пламени.

Тварей было несколько десятков, а может быть, и сотен. Через некоторое время Ефремов понял, что по крайней мере не меньше тысячи. Они тянулись и тянулись из темного прохода, и он все не мог сосчитать и даже прикинуть — сколько их на самом деле. Когти их, раз за разом со стуком опускающиеся на каменный пол подвала, создавали ту вибрацию, от которой сотрясались стены, клацанье когтей о камень давно слилось в мерный гул.

Бесчисленное множество огромных тварей надвигалось на старшину Ефремова. А впереди, сияя страшной синей похмельной рожей, выступал алкаш Вася, как боевой штандарт, неся в руках консервный нож.

Старшина вскинул автомат и полоснул очередью колонну чудовищ. Ни одно из них не упало, даже не покачнулось, даже не остановилось. Алкаш Вася даже засмеялся. Противник продолжал неторопливо надвигаться на старшину, как будто был совершенно уверен в том, что Ефремов никуда не сможет от них деться. Патронов у Ефремова было совсем немного. Со своим ножом ему даже нечего было и думать о том, что он сможет хотя бы несколько мгновений продержаться в бою с одной только такой тварью. Поэтому старшина сделал самое разумное, что мог сделать человек на его месте, — повернулся и побежал по коридору в том же направлении, в котором двигались твари.

Ефремов пробежал несколько метров, и коридор стал петлять. Он снова оказался в подземном лабиринте; перекрестки и боковые ходы мелькали так часто, что он уже не знал, куда бежит — вперед или назад, и, наверное, не удивился бы, наткнувшись на очередном повороте на колонну медленно двигающихся тварей.

«Только бы не споткнуться, — мелькнуло в голове Ефремова. — Но тут пол относительно ровный. А вот если бы… Как бы не путались под ногами всякие подвальные крысы и другие гады».

Под его ногами начал проваливаться пол. Сначала он подумал, что это просто грязь, позже — что это толстый слой пыли, но когда в первый раз увяз по щиколотку и упал, то ткнулся носом не в пыль и не в грязь, а в шуршащее месиво из переплетавшихся между собой насекомых и грызунов.

Стараясь не думать о том, как это может быть, старшина вскочил и побежал дальше. Под его ногами хлюпало, и ему вдруг пришло в голову, что штаны его, должно быть, до колен забрызганы внутренностями насекомых. Ефремов снова упал, подвывая от страха. Поднимаясь, он заметил, что стены коридора светятся голубоватым светом, отчего копошащаяся каша под его ногами выглядит словно ожившие кишки, выпущенные из брюха великана. Ефремов упал еще раз. С большим трудом поднялся. Двигаться дальше было очень трудно. С каждым шагом он увязал в кошмарной каше все глубже и глубже, когда упал в последний раз, то подняться уже не смог. Оказалось, что старшина Ефремов увяз по грудь. Нож его куда-то подевался, автомат он потерял давно в сумасшедшей гонке.

«Как бы меня не засосало, — успел подумать старшина. — Надо постараться выплыть».

Он даже рук не смог поднять и шевелить мог только головой — его все глубже утягивало вниз. Скоро он перестал видеть голубой свет, идущий от стен коридора. Под ним, над ним, вокруг него копошились крохотные мерзкие создания. Он тонул в них, словно в вязкой черной воде. Впрочем, Ефремов вполне мог дышать, но при каждом вдохе в рот ему попадало одно или. несколько насекомых, сколько-то он выплевывал, а сколько-то не успевал, и насекомое ползло дальше через гортань и пищевод в желудок.

Он плыл в каше из копошащихся насекомых, словно слепой ныряльщик. Сил у него оставалось еще на несколько движений, а после того, как эти движения старшина проделал, оказалось, что на один рывок он еще способен.

Потом был еще один рывок, а после него еще два. Быть может, четвертый стал бы для несчастного Ефремова последним, но он не понадобился.

Все вдруг закончилось. Старшина поднялся с пола, стряхнул с себя пыль и посмотрел в серый сумрак далеко тянущегося коридора, туда, куда, пробежав по его телу, умчались твари во главе с алкашом Васей. Потом поднял свой автомат, который почему-то валялся на расстоянии вытянутой руки от него.

— Ну, — сказал себе Ефремов, — не беда. Это еще не беда. Отмахался кое-как. Я недавно кино видел по телеку, там такой страшный тип в свитере и шляпе с кислой рожей и ножами вместо пальцев. Фредди Крюгер звали. Вот если бы на меня напал этот самый Фредди, то я так просто от него не спасся бы. От него, как я понял, вообще невозможно спастись. Всех мочит.

Ефремов проговорил эти слова просто так. Одна из особенностей людей подобного ему склада заключается в том, что после какого-либо страшного и опасного жизненного эпизода они много, долго и не к месту говорят. Просто на ум ему пришел недавно увиденный фильм, и он высказал вызванные этим воспоминанием мысли вслух.

И очень удивился, когда где-то за стенкой раздался тонкий издевательский смешок и противный скрежет отточенного металла по бетону.

Господин Полуцутиков докурил сигару и бросил ее под ноги. Потом посмотрел на часы.

— Странно, — пробормотал он. — Сколько времени прошло, а все еще результатов действия моей машинки «Материализатор мыслей» не наблюдается. Наверное, подвал больше, чем я думал. Пойду посмотрю.

Звуки его голоса не успели еще угаснуть окончательно в промозглом воздухе подвала, как из кармана кожаного пиджака Полуцутикова раздалась приглушенная трель мобильного телефона. Недовольно скривившись, господин Полуцутиков сунул руку в карман, выудил телефон и, проговорив:

— Кому я еще мог в такое время понадобиться? — нажал кнопку «YES».

— Господин Полуцутиков, это вы? — затрещал в динамиках взволнованный женский голос.

— Кто же еще? — отозвался Полуцутиков. — Я.

— Это Анна! — запоздало представился абонент. — Видите ли, в чем дело. Кстати, извините меня за поздний звонок.

— Скорее ранний, — сказал господин Полуцутиков. Узнав голос Анны, он помягчел. — Не извиняйтесь, я еще не ложился. Что у вас?

— Выполняя ваши инструкции по поводу дальнейших этапов мучительной смерти господина Андреева, — заговорила Анна, — я столкнулась с некоторой непредвиденной трудностью.

— С какой? — забеспокоился Полуцутиков. — Что, Андреев кони двинул? В смысле, помер?

— Н-нет.

— Ф-фу-у. Напугали. — Полуцутиков даже засмеялся, настолько поначалу напугала его мысль о том, что враг его, Андреев, мог коварно скончаться, так и не испив до конца чашу страданий. — Значит, пока жив. А что случилось? Сбежал?

— Нет, он до сих пор у меня, — успокоила Анна. — Дело в другом.

— Так в чем же? — повысил голос Полуцутиков и даже нетерпеливо притопнул ногой. — Ну, не тяните!

— Он. Я вам по порядку расскажу, а то все сразу затрудняюсь. Итак, выполняя ваши инструкции по поводу дальнейших этапов мучительной смерти господина Андреева, проделала следующее — сразу после того, как сделала вам по телефону доклад, я напоила Андреева водкой, а когда он упал, будила его через каждые пять минут, пока сердце у него не стало работать с перебоями. После этого я оставила его в покое на четыре часа, а потом снова разбудила, предварительно связав по рукам и ногам, а на столик поставила полную стопочку, близко от него, но так, чтобы он не смог дотянуться. Мучился он два часа, а потом пик похмелья миновал.

Господин Полуцутиков содрогнулся.

— Затем я перетащила Андреева в ванну, полную доверху канцелярских скрепок.

— Хм, — сказал Полуцутиков. — Неплохо.

— Суть в том, — воодушевляясь по ходу рассказа все больше и больше, продолжала Анна, — что если в ванне лежать неподвижно, то не так уж и больно. А если хоть немного пошевелиться…

— Так он мог и не шевелиться, — заметил Полуцутиков. — Тут вы дали маху.

— Нисколько! Не шевелиться он не мог! Его трясло после вчерашнего, как на электрическом стуле. Когда он порядочно пострадал, я его из ванны вынула. Ну, в общем, долго рассказывать о том, что пришлось Андрееву перенести потом, а я вам совсем по другому поводу звоню.

— Нет уж, расскажите! — потребовал господин Полуцутиков. — Я хочу знать все до конца!

— Ну, заперла в одной комнате с четырьмя актерами из «голубого» порно, заставила пропеть весь годичный репертуар Олега Газманова, заставила вычистить изнутри работающую на полную мощность духовку, а когда он сказал, что ему жарко, пихнула под холодный душ. Через час он начал кричать, что ему стало холодно, я бросила ему включенный электрообогреватель. И так далее.

— Аи, славно! — воскликнул господин Полуцутиков. — Славно! Так в чем же ваша проблема?

— Знаете, — Анна заметно понизила голос, — последние мучения он перенес стоически, хотя еще день назад орал благим матом, когда я ему ради шутки каблуком на пальцы наступала. Мне кажется, — она вздохнула, — что Андреев стал более терпим к боли. Такое может быть? Он теперь просит, чтобы я надела кожаное белье, взяла в руки хлыст и наказала его как следует. Мне даже думается, что ему неожиданно стало нравиться страдать!

— Все может быть, — подумав, ответил господин Полуцутиков.

— В таком случае не теряют ли смысл мои старания?

— Никогда! — твердо проговорил Полуцутиков. — Действуйте, действуйте и еще раз действуйте! Найдите такую пытку, чтобы его до мозга костей проняло! Экспериментируйте, как говорится, на здоровье. Я вас не тороплю. И помните о гонораре!

— Спасибо, — с чувством сказала Анна. — Еще раз извините за поздний звонок, но я так волновалась.

— Ничего, — легко ответил Полуцутиков — похоже, разговор с Анной здорово поднял ему настроение. — До свидания.

— До свидания.

Сунув телефон в карман, господин Полуцутиков пошел в первый попавшийся подвальный коридор, насвистывая какую-то веселую песенку.

— Из-за тебя все, дурака! — ворчал Антон, шагая по подвальным коридорам рядом с пристегнутым к нему Витей. — Надо же забраться так, что и не выбраться теперь. А Полуцутиков сейчас нас ищет. Чего ты бормочешь?

Витя залепетал что-то, указывая куда-то назад и в сторону, туда, куда Антон и не думал смотреть, увлеченный своими мыслями. Говорить громче и требовательнее Витя не осмеливался. Полчаса назад, когда он, благополучно облегчившись, повеселел и стал требовать себе пива и конфет, обозленный до крайности Антон вытащил из своих брюк ремень и с удовольствием напорол ему задницу. Хоть боль, пережитая Витей, не была очень уж сильна, сам факт наказания смутил его настолько, что теперь он вел себя, как говорится, тише воды ниже травы.

— Куда вот идти теперь? — продолжал сердиться Антон. — Ты помнишь, какой дорогой мы сюда шли? Не помнишь? Да и как тебе помнить, если ты летел, будто паровоз, ничего вокруг не замечая. Чего, говорю, ты бормочешь? Не отставай! Тащить тебя еще на буксире. И чем это тут стало вонять? Как будто вареньем прокисшим и залитым медом и прочей приторной гадостью.

— Коровка! — осмелился наконец проговорить Витя.

— Чего? Сам корова! Самая настоящая, судя по тому, сколько навалил. Обзываться начал, да? А по заднице хочешь еще?

— Не, — плаксиво протянул Витя и все-таки повторил: — Коровка.

— Ну знаешь! — Антон остановился и демонстративно стал расстегивать ремень. Громыхнув пряжкой, он поднял взгляд на Витю, уверенный в том, что тот не сводит перепуганных глаз с орудия наказания, но Витя смотрел куда-то совсем в другую сторону. Заинтересовавшись, Антон тоже глянул туда. И обмер, забыв о расстегнутом ремне.

Позади них в узком подвальном коридоре стоял громадный бык с тяжелым кольцом в ноздре. В самый первый момент Антон подумал не о том, что здесь делает это животное и как оно сюда попало, а о том, в какую сторону ему лучше убежать, потому что характер поведения быка не оставлял никаких сомнений относительно дальнейшего хода событий. Бык стоял, напружинившись, наклонив мощную башку вниз, скреб копытом подвальный пол, возбужденно сопел и, готовясь к рывку, покачивал чудовищными рогами, на одном из которых торчала пробитая насквозь форменная милицейская фуражка.

— Коровка! — радостно залепетал Витя, делая шаг навстречу быку. — Бу-бу-бу. Поиграть!

— Он тебе сейчас поиграет, дурак чертов, — захрипел Антон, стараясь изо всех сил удержать явно не понимающего всю серьезность ситуации Витю, — не ходи к нему. Назад!

Бык коротко замычал и отступил назад, как понял Антон, для того, чтобы увеличить себе дистанцию пробега перед броском. А Витя как ни в чем не бывало пер прямо на громадные острейшие рога и делал пальцами свободной руки «козу».

— Назад! — приглушенно рявкнул Антон и, изловчившись, пнул Витю под коленку. — Ремня сейчас получишь!

Услышав слово «ремень», Витя остановился, озадаченно и печально посмотрел на быка, но спорить с Антоном не стал. И медленно поплелся назад, очень расстроенный тем, что ему не дали поиграть с «коровкой».

Бык взревел и, оглушительно фыркнув, замотал головой, словно пытаясь еще сильнее разозлить себя перед схваткой.

Антон, волоча за собой Витю, поспешно отступал к узкому прогалу подвальной комнаты. В этот прогал такой громадный бык вряд ли втиснется, значит, в комнате можно переждать опасность. Антон поднял голову, чтобы посмотреть, сколько осталось пройти, и снова обмер. С другого конца коридора, припадая на все двенадцать лап, хлеща десятком хвостов по обеим спинам, клацая четырьмя рядами ослепительных клыков, выступало несуразное какое-то существо — настоящее чудовище, намерения которого, как и намерения быка, тоже были вполне ясны. Чудовище плотоядно поглядывало на Антона сотней злобно сверкающих глазок и облизывало клыкастую пасть раздвоенным языком.

— Вот так дела, — не двигаясь с места, пробормотал Антон. — Это еще что за чучело? Как оно здесь…

Договорить он не успел. Страшный рев раздался позади него. Это бык решил-таки перейти в наступление: подпрыгнув на месте всеми четырьмя копытами, он со скоростью срывающейся с горной вершины снежной лавины кинулся вперед. Раздумывать дальше не было времени. Антон рванулся к спасительному прогалу, стремясь добраться до него быстрее, чем путь ему перекроет фантастическое чудовище, решившее, судя по всему, перехватить у быка его добычу.

— Мама! — наконец поняв, что следует испугаться, испугался Витя.

— Быстрей! — не своим голосом заорал Антон, хотя видел уже, что не успеет и гибель неминуема.

Витя послушался. Он прыгнул вперед, за два шага преодолев расстояние до прогала, вскочил в комнату и, развернувшись, втащил за собой Антона.

И в то же мгновение тяжкий грохот потряс подвал. С потолка посыпалась какая-то дрянь, крысы, отчаянно пища, покинули свои норы словно по сигналу пожарной тревоги и засуетились почти невидимыми серыми комочками.

Антон перевел дыхание. Комната, в которой оказались они с Витей, была темной и, кажется, очень маленькой. Антон осторожно выглянул из прогала, некоторое время с замирающим сердцем смотрел на бесформенную массу, состоящую из копошащихся друг вокруг друга хвостов, копыт, лап, зубов, рогов и прочего, потом почесал в затылке и проговорил:

— Ничего не понимаю.

— Мама, — жалобно произнес дрожащий Витя. — Мамочка.

Бык и несуразная тварь, смирившись с потерей добычи, не смирились, однако, с тем положением, в котором они благодаря этой самой добыче оказались. Выплывшая из глубин бесформенной массы клыкастая пасть облизнулась и ^ куснула первую попавшуюся ей на глаза конечность и тут же завизжала, потому что укушенная конечность принадлежала тому же телу, что и сама пасть. Появившееся из общего хитросплетения копыто лягнуло пасть и мгновенно попало в петлю, образованную длинным хвостом. Оба чудовища заворочались, пытаясь уничтожить друг друга, хотя для них довольно трудно было разобрать, кто есть кто. Коридор огласился визгами, рыком и натужным мычанием.

— Вот тебе и мамочка! — отозвался Антон, вес еще наблюдая за происходящим. — Пошли отсюда быстрее! А то они друг друга сожрут и за нас примутся.

— Мамочка! — простонал снова Витя.

Пристегнув плененного Американского Президента к тянущейся по низкому потолку трубе, капитан Ряхин горделиво подбоченился и достал рацию.

— Прапорщик Галыбко! — включив прибор, принялся кричать он в исходящие шумом и треском динамики. — Ответьте! Старшина Ефремов! Прапорщик Галыбко!

— Говорит Галыбко, говорит Галыбко, — услышал капитан наконец далеко спрятанный за радиопомехами голос прапорщика. — Подозрительные объекты не обнаружены. Обнаружен бык Борька, от которого я убежал, потеряв форменную фуражку.

— Что? — переспросил капитан Ряхин, совершенно уверенный в том, что ослышался. — Какой бык?

— Борька! Прием, прием! Бык Борька! Товарищ капитан, как у вас дела? Где вы находитесь?

— Дела хорошо, — с удовольствием ответил Ряхин. — Американский Президент мною арестован.

— Какой Президент? — удивился в свою очередь прапорщик Галыбко.

— Заговор раскрыт, — продолжал капитан Ряхин, — осталось только… прием, прием! Слышно? Осталось только задержать агентов ЦРУ и сдать их вместе с Президентом властям для суда и следствия.

— Товарищ капитан! — долетел через треск и шорох голос Ефремова. — Старшина Ефремов докладывает! У меня тоже все в порядке, гигантские червяки-инопланетяне уничтожены. Другие твари пока нет. Кстати. Прием! Слышно? Кстати, если увидите алкаша Васю, немедленно задержите его, потому что он на самом деле связан с инопланетными захватчиками тем, что является их предводителем. Прием! Как слышно, товарищ капитан?!

— Чушь какая-то, — оторвав губы от рации, проговорил в пространство Ряхин. — Я им про важный заговор и Президента, а они про какого-то быка и инопланетянина Васю. Может быть, по причине плохой связи я не так понял? Прием! — снова закричал он. — Прием! Поясните свои показания!

— Корова Рыжуха погибла под копытами Борьки! — надрывался в ответ прапорщик Галыбко. — Сам бык скрылся в неизвестном направлении!

— Фредди Крюгера задержать не удалось! — перекрывал его голос бас Ефремова. — Он, гад, на глаза не показывается, только ножичками скребет по стенкам и хихикает по углам где-то.

«Нет, — решил капитан Ряхин. — С такой связью не поговорим. Ерунда какая-то мне слышится вместо серьезных докладов».

— Надо сходиться! — прокричал он. — Используя радиосвязь, попытаемся сойтись в одной точке! Прием! Прием! Всем понятно?

— Так точно! — ответил Галыбко.

— Так точно, — сказал и Ефремов и добавил еще: — Товарищ капитан, у меня вопрос — Фредди Крюгера живым брать или разрешите применить конфискованное оружие?