Во время войны против саранчи на Среднем Востоке и в Африке действовали войска, но сейчас это производится гражданскими учреждениями.
      — Не потому ли, — саркастически заметил Егор, — американцы строят огромные аэродромы в Африке?
      Доктор Ганн подробно рассказал о работе экспериментальной станции химической защиты британского министерства снабжения. Как бы отвечая на реплику Егора, он сообщил об удачных опытах доктора Кеннеди, направившего против саранчи самолеты британских и южноафриканских воздушных сил. При этом применялись препараты ДДТ, гамексан и другие. Особенно эффективным оказался двадцатипроцентный раствор динитроортокреозола в соединении с ароматическими экстрактами нефти. Докладчик говорил о помощи британских, французских и итальянских энтомологов в борьбе с саранчой в районах Руква-Тал, на юго-западе Танганаики, о работах в Кении и других местах.
      — Такой длинный доклад о борьбе с саранчой, — заметил Анатолий, — и ни одного слова об огромной роли в этом деле Советского Союза!
      — Жаль, что он не упомянул о роли Америки в размножении саранчи в Индии, — сказал Егор.
      Молодой советский ученый имел в виду противодействие, которое Соединенные Штаты оказали Советскому Союзу, когда он предложил свою помощь Индии по истреблению саранчи. Не уничтоженная в Индии саранча огромными массами обрушилась на Иран. Это было только выгодно для американской политики закабаления Ирана.
      Свой доклад доктор Ганн закончил словами:
      — Систематическая борьба с саранчой более чем когда-либо приобретает огромное значение ввиду недостатков продуктов питания во всем мире.
      Сапегин пожал плечами и сказал:
      — Если бы докладчик и его соотечественники не робели перед своим старшим американским партнером, мы бы такую борьбу организовали совместно.
      Посыльный подал Сапегину на подносе конверт. Профессор вскрыл его: «Главе советской делегации профессору Сапегину». На извлеченном из конверта листке почтовой бумаги было написано от руки: «Я жив и свободен. Р.К.». Ниже было допечатано на машинке: «Будьте у южного входа в Центральный парк в девять часов вечера. Тот же шофер такси будет ждать на лестнице». Подписи не было.
      — Ромка жив! — прошептал Егор и радостно засмеялся.
      Анатолий, улыбаясь, смотрел на обрадованного профессора.
      — Не высказывайте своих чувств, — негромко сказал профессор. — За нами следят.
      Он посмотрел на часы. Было около четырнадцати часов. Как и обычно, в ожидании время тянулось бесконечно. Сапегин задумался. Его беспокоила предстоящая встреча: не провокация ли это?

2

      После выступления представителя Моргановского института председательствующий объявил о выступлении ученого Бейтензоргского ботанического сада на Яве, Ганса Мантри Удама.
      Половина делегатов была вне зала. Те, кто остались, утомленные псевдонаучным, маловразумительным выступлением представителя Моргановского института, разговаривали, смеялись, зевали.
      Никто не ожидал ничего интересного от выступления Ганса Мантри Удама. Делегаты увидели на трибуне смуглого, стройного, черноволосого мужчину небольшого роста.
      — Я очень волнуюсь, и мне трудно говорить, — так начал он хриплым от волнения голосом.
      — Ну и не говорите! — последовала грубая реплика одного из вновь прибывших американских делегатов, настроенных весьма «игриво».
      — Но я должен сказать правду! — вспылил оратор. — Я не могу молчать! Его сильный грудной голос заставил разговаривающих насторожиться. — Я люблю свою страну, свой многострадальный народ…
      — Какой народ, голландский? — насмешливо крикнул тот же делегат, намекая на происхождение оратора, у которого отец был голландец, а мать малайка.
      — Мы хотим слушать! — потребовал Сапегин. — Не мешайте!
      — Это безобразие — прерывать оратора! — с места крикнул Джонсон, особенно остро переживавший расистские выпады.
      — Индонезийский! — громко ответил оратор, сверкнув глазами. — Я не буду усыплять ваше внимание перечнем официальных вопросов, разрабатывающихся в лабораториях вновь организованного у нас филиала Института Стронга, как, например, собирание материала по развитию местных ящериц, имея в виду специальные исследования третьего, теменного, глаза, и так далее… Мне прискорбно сознавать, что экономическая война в сельском хозяйстве началась именно в Индонезии… Голландская Ост-Индская компания, учрежденная в 1602 году, получила от короля право монопольной торговли, право вести войны и бесконтрольно хозяйничать. Чтобы уничтожить конкурента, компания арестовала индонезийского Торкатского князя и заставила подписать обязательство об уничтожении посевов гвоздики. Это было более двухсот лет назад. С тех пор подобные методы неслыханно усовершенствовались. В погоне за высокими прибылями эта же компания истребляла деревья, сжигала богатые урожаи, словом — вела себя так, как вели себя другие империалистические хищники в других колониальных странах. Это неизбежно вызывало голод и недовольство трудящихся.
      В зале стало очень тихо.
      — Да и сейчас политика американо-англо-голландских предпринимателей такова, что они организуют низкие цены, с тем чтобы окончательно разорить туземцев, превратив их в долговых рабов. Я вам напомню, что в Африке, на Золотом берегу, английские фирмы образовали синдикат для уничтожения вредной конкуренции при покупке какао «Акра» и установили такие низкие цены, что местные жители в знак протеста против этого грабежа сами уничтожали свои сады.
      Председатель позвонил и предупредил оратора, чтобы он не касался политических тем.
      — Я могу рассказать о том, как конкурирующие компании завезли в Индонезию вредителя кофе — грибок, живущий на листьях и убивающий их… Погибли десятки миллионов деревьев, особенно на Цейлоне.
      — Придерживайтесь только научных фактов, не затрагивайте чести фирм, прервал профессора Удама председатель.
      — Германская фирма «И.Г. Фарбениндустри» изобрела антималярийный «плазмахин», но фабриканты хины в Индонезии, производившие девяносто процентов мировой продукции хины, платили фирме огромные деньги, чтобы она держала патент в секрете и не конкурировала…
      — Клевета! — закричал кто-то в зале.
      — Мистер Удам, монополий не касайтесь! — предостерег председатель.
      — Но ведь именно благодаря монополиям, — возразил Удам, — гибнет индонезийский народ. Из-за соляной монополии местные рыбаки даже не в состоянии засаливать рыбу… Раньше индонезийский крестьянин мог брать сколько угодно леса: текового, эбенового, железного, а теперь он не может и ветки подобрать из-за лесной монополии, захватывающей леса. Ежегодно двести пятьдесят тысяч кубометров леса с одной только Суматры продается в Сингапур.
      — Ложь! — раздался голос в зале.
      — Ни слова против монополий! Я лишу вас слова! — опять пригрозил председатель. — Излагайте суть дела.
      — Суть дела заключается в том, — сказал Ганс Мантри Удам, — что Институт Стронга организовал свой филиал на Яве. Этим филиалом руководит некий Мюллер… Так вот, официально они якобы занимаются научными проблемами, а на самом деле организовали и провели массовое заражение сельскохозяйственных плантаций вредителями и болезнями. Этот индонезийский филиал Института Стронга является арсеналом биологического оружия в Океании! Я обвиняю…
      Председатель включил радиоглушитель, голос оратора потонул в гуле и шуме. Распахнулись двери. В зал толпами вбегали делегаты из фойе, чтобы узнать, что случилось. Многие интересовались искренне, для других всякое разоблачение было только сенсацией.

3

      Обличительная речь Ганса Мантри Удама была совершенной неожиданностью для организаторов конгресса. Да и оратор не собирался выступать так резко. Его рассердили глупые и дерзкие реплики с мест.
      Ганс Мантри Удам все еще стоял на трибуне, размахивая актом, и только по его широко раскрытому рту можно было видеть, что он продолжает речь.
      Это выступление подкрепило обвинения советской делегации и, кроме того, указывало на филиал Института Стронга как на центр биодиверсии, как на арсенал биологического оружия для Океании. Но подавляющее большинство участников конгресса являлось агентами Луи Дрэйка. Поэтому отовсюду неслись возгласы: «Бред сумасшедшего!», «Ложь!», «Клевета!», «Красная пропаганда!».
      Когда ученый сошел с трибуны, председатель выключил глушитель и объявил перерыв. Профессор Джонсон поспешил к Гансу Мантри Удаму со словами одобрения. То же самое сделали и члены советской делегации.
      Каково же было изумление аудитории, когда по возобновлении заседания председательствующий торжественно попросил извинения у Ганса Мантри Удама за вынужденный перерыв и попросил его продолжать свою речь, отметив исключительную важность заслушанного сообщения.
      Ганс Мантри Удам растерялся. Этого он, как и вся аудитория, никак не ожидал.
      — Но… — Тут председатель сделал паузу, затем продолжал: — Выступление господина Удама не оригинально. Впервые о чрезмерном заражении вредителями и болезнями сельскохозяйственных плантаций в Индонезии нас известил не кто иной, как индонезийский филиал Института Стронга. Я прочту сообщения, помещенные в газетах.
      Он прочитал несколько заметок и, в частности, интервью преподобного миссионера Скотта с острова Суматра.
      — Итак, — продолжал председатель, — причину этого заражения индонезийский филиал Института Стронга и миссионер Скотт видят в нездоровой конкуренции двух враждующих англо-голландских компаний. Не кто иной, как филиал Института Стронга, просит принять против этого меры. Значит, обвинения против Института Стронга отпадают. Обвинять его могут только представители упомянутых компаний. Поэтому, признавая ценность сообщения Ганса Мантри Удама о степени заражения плантаций, я прошу не касаться вопроса о виновнике заражения. Мы создадим комиссию, и она установит это на месте. Прошу вас, господин Удам, продолжайте!
      Ганс Мантри Удам пожал плечами, вспоминая бесславную деятельность многих комиссий Организации Объединенных Наций, но согласился с предложением председателя при условии, что в состав комиссии войдет советский участник конгресса — профессор Сапегин, первым, как он узнал, потребовавший запрещения биологического оружия, а также профессор Джонсон. Ганс Мантри Удам заявил, что применение биологического оружия должно быть запрещено как в холодной, так и в горячей войне, ибо массовое истребление зеленых растений грозит мировой катастрофой.
      В это время перед председательствующим загорелась красная лампочка, и он по этому сигналу приложил к уху радиотелефонный наушник. Говорил Лифкен. Он потребовал от имени Луи Дрэйка, чтобы председатель прервал выступление.
      Ганс Мантри Удам вынул напечатанный доклад, надел очки и приготовился читать. Председатель встал и, извинившись перед оратором, заявил:
      — Уважаемый профессор Ганс Мантри Удам опередил меня. Я сам намерен был предложить в индонезийскую комиссию кандидатуру профессора Сапегина и профессора Джонсона. Сейчас перед нами стоит неотложная задача — скорее отправить эту комиссию в Индонезию. В связи с этим нет смысла заслушивать доклад господина Удама перед пленумом конгресса, а надо передать его в эту комиссию для изучения.
      Ганс Мантри Удам протестовал. Председатель предложил проголосовать его предложение, и послушная американская машина голосования удовлетворила его желание. Председательствующий предложил ввести в комиссию Ганса Мантри Удама, профессора Сапегина, профессора Джонсона, директора Синдиката пищевой индустрии академика Луи Дрэйка, профессора Арнольда Лифкена, профессора де Бризиона, вице-президента Международной лиги ученых и изобретателей академика Ихару. Затем он обратился к профессору Сапегину и спросил, принимает ли профессор это приглашение.
      Профессор Сапегин ответил с места, что даст ответ после того, как ознакомится с принципами, положенными в основу работы комиссии.
      — Если для решения вопроса не будет принят принцип единогласия, заявил Сапегин, — я сейчас могу сообщить о своем отказе.
      Председатель растерялся. Он не имел инструкций.
      — Советский делегат требует принципа «вето»! — крикнул кто-то.
      Перед председателем снова загорелась в столе красная лампочка. Он взял наушник и поднес к уху.
      — Соглашайтесь на единогласие! — раздался голос Пирсона. — Но оговорите наше согласие так: «При условии, что этот принцип не будет мешать работе». Мы воспользуемся этой оговоркой. Кроме того, заявите, что участники конгресса будут ожидать возвращения комиссии и ее доклада для принятия решения. Поэтому пусть комиссия сейчас же вылетает, а проведя в Индонезии три-четыре дня, возвращается. Болтаться ей там незачем. Все будет подготовлено.
      — Я думаю, — с достоинством заявил председатель, положив наушник, — что мы не будем возражать против принципа единогласия в надежде, что он не будет мешать работе. Теперь решение за вами, господин профессор. Ваш отказ мы будем рассматривать как вашу капитуляцию. Положение в Индонезии угрожающее, и комиссия должна вылететь завтра же утром. Каждый участник комиссии может взять с собой помощников… Работа конгресса будет продолжаться. Мы все будем с нетерпением ожидать результатов обследования, чтобы сделать соответствующие рекомендации. Я советовал бы закончить работу за три-четыре дня — срок вполне реальный, — чтобы не затягивать работу конгресса. Действуйте энергично! Наш великий шеф господин Мак-Манти предоставляет для членов комиссии свой новейший самолет-амфибию. Этот самолет только что вернулся из рейса в Азию, он к вашим услугам. Мы будем просить господина Ганса Мантри Удама быть вице-председателем комиссии, при председателе академике Луи Дрэйке, втором вице-председателе Арнольде Лифкене и секретаре Гарольде Грее. Впрочем, председатель только рекомендует и просит конгресс выразить свою волю голосованием.
      Агенты Луи Дрэйка, игравшие роль делегатов конгресса, дружно проголосовали за предложение председателя.
      Заявление Ганса Мантри Удама не попало в газеты. Продажная печать главным образом шумела о новом проявлении филантропии Мак-Манти, ассигновавшего деньги на работу индонезийской комиссии и предоставившего ей новейший самолет-амфибию. Газеты подняли шум против «ужасных средств борьбы» обеих враждующих в Индонезии компаний. Газеты требовали, чтобы Международный синдикат пищевой индустрии «спас Индонезию и помог наладить там сельскохозяйственное производство». По существу это была кампания за захват Индонезии Соединенными Штатами.
      Профессор Сапегин дал предварительное согласие на участие в работе комиссии.
      — Это облегчит нам проезд в Индонезию, — объяснил он Егору и Анатолию. Конечно, нас посылают не без умысла. Луи Дрэйк, по-видимому, думает реабилитировать делишки Института Стронга именем советского делегата. Пусть заблуждается до поры до времени.
      Лифкен ехал в Индонезию с помощником Беном Сандерсом. Так теперь звали Юного Боба, представленного членам комиссии в качестве ученого.

4

      В назначенное время, в девять часов вечера, Егор и Анатолий стояли на лестнице южного входа в парк. Знакомого шофера такси не было. Полчаса они прождали напрасно. Город шумел. Сверкали разноцветные огни реклам. Мальчишки-газетчики выкрикивали сенсационные сообщения.
      Егор медленно двинулся по аллее парка, посматривая по сторонам. Его раздражал один особенно крикливый газетчик, веснушчатый мальчуган лет тринадцати, в синем комбинезоне и спортивной каскетке. Он уже не в первый раз подбегал к Егору и Анатолию и пронзительно орал чуть ли не в самое ухо. На повороте аллеи мальчик быстро прошептал:
      — Вас ждут, идите за мной! — и снова заорал, размахивая газетой.
      Егор и Анатолий, держась поодаль, последовали за мальчиком. Он привел их снова к южному входу. Здесь они пробрались среди машин такси к тому, у которого остановился мальчуган, продавая газету шоферу. Когда тот высунул голову из окна, молодые люди узнали в нем знакомого шофера.
      Они сели в его машину. Шофер немедленно поехал. В машине уже кто-то сидел. В полутьме Егор увидел неподвижное тело с забинтованной головой, находившееся в углу заднего сиденья, в полусидячем положении. Забинтованная голова была откинута назад.
      — Ромка! — еле сдерживая волнение, тихо позвал Егор и схватил его за руку. Рука была вялая и безжизненная. — Что с ним? Спит? Болен? — воскликнул Егор.
      — Ваш друг сел в полном сознании и даже шутил, когда попросил послать вам записку, чтобы вы встретили его здесь. Он предупредил, что потерял много крови, поэтому иногда находится в полузабытьи и даже теряет сознание. Поэтому он остерегался без вас возвращаться в гостиницу. Ваш друг предупредил: если, по его выражению, он будет «не в форме», то в его левом внутреннем кармане лежит записная книжка и там все записано.
      Егор и Анатолий попробовали осторожно разбудить Романа или привести его в сознание, но из этого ничего не вышло.
      — Может быть, надо в больницу? — предложил Анатолий.
      — Ни в коем случае! — возразил Егор. — Везите, шофер, в гостиницу, и мы вызовем врача.
      Через полчаса они подъехали к освещенному подъезду гостиницы. Шофер поспешно открыл дверцу.
      Вдвоем с Анатолием они вывели Романа из машины. Хотя глаза Романа были полузакрыты, но он держался на ногах довольно твердо.
      Из подъезда гостиницы с подозрительной поспешностью к ним на помощь бросились три незнакомых человека.
      — Не надо! — предупредил Егор.
      Но двое из них уже схватили Романа под руку. Третий озирался и спрашивал: «Где ваше такси?»
      В это время подъехала машина с красным флажком. Из нее вышел Сапегин.
      — Ваша помощь нам не нужна! — решительно заявил Сапегин незнакомцам.
      Они помялись и отступили.
      Роман, поддерживаемый друзьями, прошел в номер. Его усадили в кресло. Он снова впал в забытье.
      — Ты слышишь меня, Роман? Ты узнаешь? — крикнул профессор чуть ли не в лицо молодому человеку.
      Егор сунул руку в левый внутренний карман пиджака Романа и извлек конверт, адресованный Сапегину. В конверте была записная книжка. Запись, сделанная Романом наспех, изобиловала недописанными словами и читалась с трудом.
      Первые же слова о «БЧ» — аппарате типа электрического стула, вызывающем потерю памяти — взволновали всех. Состояние Романа разъяснила запись о его падении со стены и потере крови.
      Роман сидел все так же в полузабытьи. Анатолий кусал губы, стараясь не разрыдаться.
      Сапегин с помощью Егора и Анатолия перенес Романа на кровать. Здесь его раздели и уложили. Сапегин позвонил директору отеля и попросил вызвать лучшего врача, а Егора послал в аптеку за нашатырным спиртом, стерильными бинтами и стрептоцидом для присыпки раны.
      Сапегин, не в силах сдержать себя, гневно сказал:
      — Какие изверги! «БЧ» — это то, что монополисты готовят прогрессивным людям! Это их методы расправы с неугодными! Им мало Северной Америки, им мало Южной Америки, им мало захваченных островов — им подавай весь мир! Они — «высшая раса», остальные для них рабы! Они хотят уничтожить полтора миллиарда людей. Не выйдет! Правда путешествует без виз, и поджигатели войны боятся ее!.. Никому ни слова о письме Романа. Когда надо будет, об этом узнает весь мир. Нас думали запугать — не вышло и не выйдет! Один из нас вышел из строя. Пусть! Если придется, мы все погибнем, но на наше место станут тысячи других!
      В дверь постучали, и, не ожидая ответа, в комнату вошло четверо во главе с директором отеля.
      — Я врач, — отрекомендовался мужчина в белом халате.
      Он подошел к больному, взял его за руку, посмотрел на свои ручные часы и через минуту объявил, что пульс еле прощупывается. Затем врач вынул стетоскоп и прослушал сердце. Зачем-то поднял пальцем веки Романа и осмотрел глаз.
      — Этот молодой человек заболел «негритянской болезнью» и подлежит карантину, — объявил он.
      — Я не могу держать в номере моего отеля больного «негритянской болезнью». Его необходимо отправить в специальный барак, — сказал директор отеля.
      — Я не отдам своего помощника в бараки, так как диагноз болезни неверен! — решительно возразил Сапегин. — Больной в забытьи от большой потери крови.
      — Я сделаю укол, и он очнется, — предложил доктор.
      — Ни в коем случае! — возразил Сапегин, не слишком доверяя этому доктору.
      Вошел Егор с лекарствами. Сапегин поднес к носу раненого флакон с нашатырным спиртом.
      Роман открыл глаза.
      — Как вас зовут? — спросил полный мужчина.
      Роман не ответил. Доктор подавил улыбку удовлетворения.
      — Больные «негритянской болезнью» теряют память, — сказал он.
      Егор вынул бумажник, достал оттуда фотографию смеющейся девушки, запечатленной на теннисном корте, с ракеткой в руках, и поднес фотографию к глазам Романа.
      — Люда! Это Люда! — сказал Егор, называя имя друга их детства — Люды, в которую они все трое были влюблены.
      — Это Люда! — крикнул Анатолий в ухо больному.
      Роман вздрогнул, испуганно оглянулся и, увидев перед собой портрет, вдруг сказал:
      — Да это же Люда! Ну конечно, она. О, друзья мои, как я рад вас всех видеть! Но как я виноват!
      — Я не могу держать в отеле больного, — настойчиво заявил директор.
      — Чем ты болен, Роман? Что чувствуешь? — спросил Сапегин.
      — Упал… Разбил голову… Большая потеря крови… Страшная слабость…
      — Я могу произвести больному операцию переливания крови в своей больнице, — предложил доктор.
      Егор и Анатолий предложили взять кровь у них, так как у всех троих была одна и та же группа крови.
      Сапегин решительно отказался от услуг доктора.
      — Но мне приказали изъять больного, — пробормотал растерянный директор.
      — Никто не имеет права покушаться на свободу и жизнь советского гражданина! Мы перевезем Романа Крестьянинова в советское посольство, заявил сотрудник посольства, показываясь в дверях номера.

5

      Низменный берег в туманной дымке проступал едва заметной полосой над поверхностью воды. Потом из океана поднялись зеленые горы острова Ява.
      Как только самолет опустился на аэродром и побежал по бетонной дорожке, к нему устремились встречающие. Луи Дрэйк кивком головы подозвал Лифкена и сказал:
      — Командуйте парадом. Пусть все держатся вместе, и чтобы никаких разговоров с малайцами!
      Члены комиссии, еще раньше предупрежденные о необходимости держаться вместе для облегчения таможенного досмотра, выполнили просьбу Лифкена «задержаться».
      Ганс Мантри Удам, всю дорогу страдавший от морской болезни, сошел на берег бледный и осунувшийся. Лифкен представил его встречавшим. Ганс Мантри Удам без особого восторга пожал руку миссионеру Скотту и представителю городского самоуправления. Американский консул сделал вид, что не видит протянутой руки. То же самое сделали и два офицера.
      Произошел обмен шаблонными любезностями. Таможенный осмотр вещей не состоялся благодаря вмешательству американского консула. Это также распространилось и на одинокого пассажира, державшегося особняком и покинувшего самолет последним. Двое мужчин, встречавших его, назвали прибывшего мистером Трумсом и почтительно проводили его в машину. Трумс не обращал внимания на свои чемоданы, но зато ни на секунду не расставался с небольшим саквояжем.
      Ганс Мантри Удам вручил Лифкену бумажку со своим адресом и номером телефона. Лифкен попросил его на минутку задержаться, а сам пошел к машине, где сидели Луи Дрэйк и Юный Боб, известный здесь под именем Сандерса. Секретарь комиссии Гарольд Грей (в действительности Перси Покет) суетился возле Сапегина.
      Вдруг Удам услышал тихий женский голос позади себя:
      — Мы незнакомы. Не выражайте удивления, увидев меня!
      Удам обернулся. Позади была хорошо знакомая ему Анна Ван-Коорен. Она предостерегающе подняла палец и тихо сказала:
      — Я не Анна Ван-Коорен, я — Бекки Стронг. Мы очень похожи. Я опустила письмо в правый карман вашего пиджака. Прочтите — и все поймете. Вы превосходно выступали на конгрессе. Письмо сожгите. Ван-Коорен в ярости, но власти его приходит конец… Алло! — громко произнесла Бекки Стронг, обращаясь к миссионеру Скотту, с беспокойством оглядывавшемуся.
      Миссионер Скотт подошел к ней в сопровождении Егора и Анатолия:
      — Мисс Бекки, я хочу просить вашего покровительства для молодых русских ученых. Они впервые в Индонезии. Вам, уже вкусившей очарование этой страны, приятно будет показать гостям истинное лицо Индонезии.
      Это была заранее обусловленная роль Бекки, на которую она согласилась.
      — Мистер Егор Смоленский! — представил Скотт.
      — Очень рад познакомиться, — холодно сказал Егор и был несколько удивлен, ощутив сильное, почти мужское пожатие руки.
      — Мистер Анатолий Батов!
      — Я очень рад, — также отозвался Анатолий.
      — Я прошу вас, мисс Бекки, подвезти наших гостей в своей машине, сказал Скотт и, повернув свое полное бритое лицо к подходившему профессору Сапегину, добавил: — Вот прелестный ангел-хранитель наших юных друзей.
      Сапегин познакомился с Бекки и попросил взять и его в ту же машину.
      — Прошу прощения, господин профессор, — возразил Скотт, — но вас похищаю я. С нами поедет профессор Джонсон. У меня будет к вам обоим весьма и весьма серьезный разговор по поводу этого случая заражения плантаций. Мы попросим мисс Бекки захватить с собой секретаря комиссии мистера Грея.
      Сапегину пришлось уступить.

6

      Бекки села за руль четырехместного автомобиля, приобретенного ею здесь, в Индонезии. Чуть скосив глаз, она наблюдала за подходившим Греем-Покетом. Но только молодые люди сели, как она резко «газанула». Машина мгновенно помчалась. Все же до них долетел призывный вопль мистера Грея.
      — Вас окликают! — сказал Егор, сидевший рядом с Бекки.
      Девушка молча ускорила ход машины.
      — Вы слышите? — повысил голос Егор. — Да остановитесь же! Мы забыли одного пассажира!
      — Вашего друга? — спросила Бекки, глядя через ветровое стекло вперед на дорогу.
      — Я не сказал бы этого, — усмехнулся Егор.
      По пути в Индонезию все пассажиры самолета перезнакомились. У Егора составилось представление об участниках экспедиции. Со времени посещения журналистом Перси Покетом «зеленой лаборатории» в отрогах Тянь-Шаня прошло много лет. Перси Покет, став Гарольдом Греем, изменил свою внешность, отрастив усики и бородку. Он больше не носил своего золотого браслета с подвеском. Но, обладая безошибочной зрительной памятью, Егор сразу же узнал его. Вот почему прямой вопрос Бекки озадачил Егора. Он не знал, чем объяснить бегство девушки от Покета. Он внимательно посмотрел на Бекки.
      «Хорошенькая, — решил он. — Машину ведет смело. По-видимому, капризное чадо, избалованное родителями». Он принялся смотреть по сторожам. В темно-зеленых зарослях, перевитых лианами, он не увидел обезьян. Ему почему-то казалось, что стоит сойти на берег — и он увидит множество обезьян. Но их не было и в помине. Взор его привлекли огромные группы изящных бамбуковых стволов — своего рода гигантские букеты по нескольку сот стволов. Увидя кокосовые пальмы, Егор вспомнил где-то читанные им строки: «Кокосовые пальмы устремляются кверху по прямой линии, подобные пущенной ракете, и, подобно ракете, там, в пространстве, рассыпаются по всем направлениям ниспадающими, расчлененными ветвями». И этих «ракет» были десятки тысяч. Бананы поразили Егора засохшими, обвислыми и полинялыми листьями, свешивающимися, как лохмотья. В оранжереях их обычно обрывали. Но еще больше поразили его воздушные корни бананов, создававшие темные своды вокруг главного ствола.
      Юноши, очарованные этой невиданной природой, совершенно забыли о своем тоже не совсем обычном шофере. Вдруг они услышали знакомый мотив. Девушка сосредоточенно смотрела на дорогу и тихонько напевала. Казалось, она тоже забыла об их существовании. Она пела:
 
И в час, когда рабочий класс
В последний выйдет бой.
Пойдет шагать в рядах у нас
Джо Хилл, всегда живой!
 
      Егор изумленно посмотрел на нее. Он любил эту песню в исполнении Поля Робсона. Но он никак не ожидал, что девушка, представленная им миссионером и похожая на богатую туристку, будет петь ее. Любопытно! Егор, не сводя глаз с Бекки, стал тихонько вторить ей. Девушка окинула его лукавым взглядом и отвернулась. Глядя на дорогу, она запела другую песню:
 
Но ангелы-хранители узнали, как назло.
И райского штрейкбрехера поймали за крыло.
Венок ему попортили, и арфу пополам.
И выпихнули вниз его ко всем чертям!
Кейси Джонс навек расстался с небом.
Кейси Джонс работает в аду.
Кейси Джонс жалеет, что был скэбом.
Что и просим всех штрейкбрехеров иметь в виду!
 
      Бекки замолчала, но ненадолго.
      — Вы так упорно изучаете меня, — сказала она насмешливо Егору, — что я боюсь, как бы вы не начали говорить мне комплименты. Что же вы молчите? Я хочу помочь вам чем могу… — Сейчас голос ее звучал очень серьезно. Неужели у вас нет вопросов об Индонезии?
      Егор пожал плечами. Что знает об Индонезии эта избалованная девушка из богатой семьи!
      Заговорил Анатолий, решивший быть галантным кавалером:
      — Вам приходилось видеть театры ваянг и слышать оркестр гамеланг?
      Девушка вдруг расхохоталась и весело оглянулась на смутившегося Анатолия.
      — Вы считаете, — сказал Егор, решивший проучить девицу, — что национальный малайский театр не заслуживает ничего другого, кроме вашего смеха?
      — Простите, — снова став серьезной, сказала Бекки. — Просто я вспомнила, что, собираясь в Индонезию, я только и знала, что там есть театр теней, храм Боро-Бадур и прочая экзотика в этом духе. А на самом деле Индонезия это сельскохозяйственная индустрия. Это кофе, резина, чай, табак, нефть, олово. Это богатейшая страна, закабаленная империалистами, которые рвут ее друг у друга.
      Меньше всего ожидал Егор услышать от этой девушки слово «империалисты».
      — Можно подумать, что вы серьезно изучали экономику страны, — сказал он.
      — И политику, — добавила Бекки, — и немного язык. А теперь, когда мы уехали достаточно далеко, слушайте меня внимательно. Времени мало. Вы ведь оба советские граждане?