Зато Джим, всегда казавшийся легкомысленным и веселым, в путешествии держался гораздо серьезнее. Время от времени он окидывал Бекки озабоченным взглядом, словно хотел убедиться, что она жива и здорова. Бекки была немного приятна эта опека, но немного и сердила: она понимала, что Джим боится за нее. Вот и сейчас он подошел и предложил ей поесть.
      — Это мое дело — покормить вас! — деловито отозвалась Бекки. — Я изнываю от безделья!
      Она приняла из рук Джима картонную коробку. Оттуда Бекки вынула бумажные салфетки и расстелила их на столе. Потом разложила бумажные тарелки. Джима и Викки она заставила открыть банки со свиной тушенкой, сосисками и паштетом. Вместо хлеба были галеты. Ели молча, деловито. Первым закончил Эрл. Дожевывая бутерброд, он ушел в кабину летчика. Франк рассказал веселый анекдот. Все смеялись. На смех вышел Эрл и, выслушав анекдот, улыбнулся, обнажив золотые зубы. Заметив внимательный взгляд девушки, обращенный на его рот, он сказал не без горечи:
      — Золотые зубы имени Гитлера.
      — Не понимаю, — откликнулась Бекки.
      — Мои собственные зубы взяли себе на память молодчики Гитлера.
      «Пытали и выбили зубы», — подумала Бекки.
      — Гол! — крикнул Франк и швырнул кокосовым орехом в Джима.
      Юноша поймал орех на лету и, прижав к груди, срезал ножом верхушку.
      — Кокосовое молоко, — объявил Джим, первым запуская ложку в белую массу, напоминавшую молочный кисель.
      — Я тоже не зевал на острове, — объявил Викки. — У меня писанг.
      Бекки не поняла.
      — Писанг — по-малайски «банан», — пояснил Эрл.
      — Вот писанги, — сказал Викки и положил перед Бекки связку желтых бананов.
      — После завтрака мы займемся малайским языком, — предложил Эрл. — Для Индонезии это наиболее универсальный язык, я бы сказал — язык путешественников. Он очень поэтичен и грациозен. Например: «матта» — это «глаз», «хари» — «день», а «матта-хари» — «глаз дня», то есть солнце. Предрассветный час до зари передается словами: «Белом тарбанг воват» — то есть: «Еще мухи не летают». Восемь часов утра обозначаются словами: «Кринг амбун» — «Роса высохла». Четыре часа дня — «Пукул ампат» — так индонезийцы называют цветок, раскрывающийся в четыре часа пополудни, а к утру закрывающийся.
      Бекки посмотрела на свои часы и объявила:
      — Кринг амбун!
      — Бай (хорошо), — отозвался Эрл.
      Пока Эрл объяснял, Франк ушел в кабину летчика, а Викки убрал пустые банки, бумажные тарелки и салфетки. Джим положил перед Бекки на ящик чистый блокнот и свою автоматическую ручку.
      — Ругательных слов на малайском языке нет, — сказал Эрл.
      — Неужели малайцы никогда не ссорятся? — спросила Бекки и тут же быстро назвала: — «Амок»! — Заметив желание Эрла возразить, она тут же пояснила: — Ну, это когда малаец в гневе вскакивает и, выхватив нож, бросается в исступлении на людей.
      — Наглядное влияние американской кинопромышленности, — снисходительно глядя на Бекки, сказал Эрл.
      — Верно, Бекки? — спросил Джим.
      — Ну да, я видела такой фильм… — Бекки запнулась и покраснела.
      — Мне не верит, а кинофильму верит, — продолжал Эрл. — Вы правы только отчасти. — Эрл вынул из нагрудного кармана пачку сигарет и закурил. — «Мачан» — по-явански «тигр» — обычное ругательство яванцев по адресу европейцев. Есть очень сильное ругательство «бодо», что означает «глупый». Сказать без основания «ана тида малу», «как тебе не стыдно», — значит сильно обидеть. А сказать «куранг адьяр», что означает «недостаточно благовоспитанный», значит очень оскорбить, и если это сказали без основания, оскорбленный может отомстить.
      Бекки улыбнулась.
      — Вы напрасно улыбаетесь. Сейчас я дам вам свои записки по Индонезии, и вы должны будете их прочесть. По этому конспекту я писал статьи для нашей газеты «Дейли Уоркер».
      Эрл отошел в угол, где возле ящиков лежали вещи, и, вынув из своего рюкзака две толстые тетради в коленкоровых переплетах, дал их Бекки. Она взяла их и пошла к своему креслу.
      Самолет тряхнуло. Эрл поспешил к автопилоту. Бекки побледнела и схватилась за ящики. Из кабины летчика вышел Франк.
      — Автопилот капризничает. Виски хочет… Боится тайфуна.
      — Не испугаете! — предупредила Бекки.
      Франк весело посмотрел на нее и ободряюще засмеялся. Все же Бекки выглянула в окошко. Огромные пространства побелевшей от пены океанской воды испугали ее.
      — Мы прилетим сегодня? — овладев собой, спросила она.
      — Нет! Мы сделаем еще одну посадочку, — отозвался Викки. — А страшно?
      — Ничуть! — вызывающе ответила Бекки. Она села в свое кресло, подобрала ноги и, глядя на Викки, не спускавшего с нее глаз, не без кокетства продекламировала:
 
О, дорога в Менделей,
Где летает рыбок стая
И заря, как гром, приходит
Через море из Китая!
 
      Самолет провалился в воздушную яму, подпрыгнул, и Бекки почувствовала тошноту. Это отбило у нее охоту декламировать.
      — Буду заниматься, — сказала она и раскрыла толстую тетрадь.
      Викки вынул из кармана круглое зеркальце и заглянул в него.
      На первой странице тетради четким и крупным почерком было написано:
      «Из истории малайского, или, как теперь говорят, индонезийского народа.
      Выдержки из книги (С-на).
      Древнейшим источником для изучения истории страны являются 20 томов „книги королей“ (Пустоко Роджо)».
      «Романтично», — решила девушка и принялась читать все подряд.
      Сначала она прочитала о древней истории индонезийского народа в первых веках до нашей эры. Постепенно Бекки дошла до создания в 1602 году Ост-Индской компании, которая ставила перед собой задачу монополизировать внешнюю торговлю Индонезии. По этому плану в 1610 году в Индонезию прибыл первый голландский губернатор Питер Бли с армией и флотом, вооруженными огнестрельным оружием, которого не имели феодалы и племена, населявшие архипелаг.
      Бекки читала о том, как, разжигая и обостряя внутренние войны, помогая то одной, то другой воюющей стороне, заключая выгодные для себя соглашения, голландская буржуазия в конце концов поработила Индонезию и превратила торговлю в открытый грабеж. Особенно Бекки поразил факт опустошения голландцами крестьянских полей, чтобы уменьшить количество перца и таким образом искусственно поднять на него цену в Европе.
      «Значит, — решила Бекки, — американские империалисты, уничтожая продукты, чтобы поднять цену, не изобрели ничего нового, они только стали это делать в большем масштабе. Если на островах уничтожали продуктов на несколько десятков тысяч долларов, то они уничтожают на сотни тысяч и даже миллионы долларов и ввели это в систему. То же самое можно сказать и о голландской „культурсистеме“, когда туземцев в принудительном порядке обязывали сеять вместо продовольственных культур культуры экспортные. Чем это не прообраз той системы сельского хозяйства, которую Международный синдикат Дрэйка старается создать во всем мире под флагом американского типа сельского хозяйства!»
      Потрясающими по своей обличительной остроте были строчки из произведения Карла Маркса:
      «…Относительно христианской колониальной системы В. Хунт, человек, сделавший христианство своей специальностью, говорит: „Варварство и бесстыдные жестокости так называемых христианских рас, совершавшиеся во всех частях света по отношению ко всем народам, которые им удавалось поработить себе, превосходят все ужасы, совершавшиеся в любую историческую эпоху любой расой, не исключая самых диких, и невежественных, самых безжалостных и бесстыдных“…».
      А далее следовала запись Эрла:
      «В провинции Явы Баньюванги, насчитывавшей в 1750 году 80 тысяч жителей, в 1811 осталось 8 тысяч».
      Из дальнейших записей наибольшее впечатление на Бекки произвело описание крестьянского восстания под руководством Дипо Негоро, в период с 1825 по 1830 год. Индонезийские патриоты разгромили голландские войска. Голландское военное командование подняло белый флаг и пригласило руководителей восстания к себе для «переговоров» о мире. Когда последние, и в том числе народный герой Дипо Негоро, пришли в штаб, их захватили. Восстание было потоплено в крови.
      Бекки положила тетрадку на колени. Вспомнился виденный кинофильм о восстании Дипо Негоро. Там все было наоборот. Голландцы были показаны героями. Дипо Негоро был показан, как… словом — ужасно. В этом фильме Бекки запомнился храм Боро-Бадур. Она и сейчас мысленно видела скульптурные группы сидящих женщин на передней части храма и узорчатую, с завитками, роспись стен.
      Самолет болтало в воздухе. Бекки старалась не поддаваться слабости, накатывавшейся волнами. Она попыталась опять читать, но сосредоточиться было трудно. В 4 часа болтанка прекратилась. Пообедали. Все по очереди рассказывали об Индонезии. Оказывается, все четверо бывали в Индонезии и хорошо знали страну. Когда стемнело, поужинали. Самолет летел без опознавательных знаков. Бекки прикорнула в кресле.

2

      Проснулась Бекки от толчка. Было раннее утро. Самолет скользил по воде.
      — Приехали? — спросила Бекки.
      — Нет, — ответил Джим. — Придется простоять здесь, пока стемнеет.
      Самолет стоял в полузакрытой лагуне. Посередине виднелся большой торговый пароход. Оттуда приплыла моторная лодка и приняла на борт Эрла и Франка. Бекки спросила, что за пароход и почему Эрл и Франк поехали к нему. Викки стал насвистывать песенку из кинофильма, а Джим пустился в длинные рассуждения о степени выносливости человека во время пыток, когда излишняя осведомленность вредит успеху дела. Бекки обиделась: неужели ее можно подозревать в болтливости?
      Викки не выдержал характера и намекнул, что это пароход с грузом для индонезийских патриотов. Бекки наградила Викки благодарным взглядом. Джим неодобрительно молчал, и Бекки стало неловко за свое любопытство. Она снова углубилась в тетради Эрла. Она прочитала о хитроумных приемах колонизаторов, захвативших две трети площади плантаций и постепенно превративших крестьян в своих крепостных.
      Бекки читала час за часом, и у нее складывалось убеждение, что только с помощью подкупа, предательских убийств и провокаций, организации междоусобных войн, иногда поголовного уничтожения племени колонизаторам удалось сломить железное сопротивление народа, но и сейчас, через триста с лишним лет, некоторые племена сохранили свою независимость.
      В тетради были подчеркнуты красным карандашом даты борьбы народа:
      «Великая яванская война — с 1815 по 1830 год; восстание Дипо Негоро с 1825 по 1830 год; с 1830 по 1888 год — крестьянские восстания; восстание на Яве и Суматре — с 1926 по 1927 год; восстание на броненосце „Де Севен Провиденс“ — в 1933 году. Восстание против японских оккупантов и колонизаторов и провозглашение Индонезийской республики — в 1946 году. Война с Голландией и Англией, действовавшими по заданию Америки, 1947-1948-1949.
      И хотя Индонезия провозглашена Соединенными Штатами Индонезии, Голландия, получая контрибуцию в четыре миллиарда гульденов и имея в Индонезии войска, не собирается предоставлять ей полную свободу. Борьба за независимость продолжается».
      Потом Бекки учила малайский язык, и Джим ей помогал.
      Они вылетели из лагуны в темноте. «Очень спокойное путешествие», решила Бекки и заснула.
      Ночью Бекки проснулась. Кто-то тряс ее за плечо.
      — Не пугайтесь, — сказал Джим. — Скоро пойдем на посадку.
      Бекки услышала громкие выхлопы — по-видимому, мотор давал перебои. Джим поспешил на свое место штурмана. Девушка быстро встала.
      При свете электрического фонарика Франк дрожащими руками вставлял магазин в ручной пулемет.
      — Не поднимайтесь, нас обстреливают! — крикнул он.
      Джим вышел из кабины и молча подал Бекки автомат. Девушка взяла его, проверила затвор. Он был слишком обильно смазан и пачкал руки маслом.
      — Где мы? — спросила Бекки.
      — Подлетаем к Суматре. Это голландские сторожевые суда стреляют, сказал Джим. — Мы идем без опознавательных огней.
      Бекки все же выглянула в окно и благодаря далеким лучам прожекторов поняла, что они летят сквозь облака. Создавалось впечатление, будто вдали мечутся по небу мутные светящиеся облачные колонны. На мгновение в кабине стало светло. Самолет резко накренился. Эрл, не полагаясь на непроглядность туч, менял курс, стараясь вырваться из лучей. Загрохотали близкие разрывы. Бекки стало жарко. Самолет летел вперед, и разрывы слышались совсем рядом.
      — Левый мотор! — крикнул Франк и пошел к пилоту.
      Джим, прижав наушники к ушам, напряженно слушал, чтобы определиться по радиомаякам. Звезд не было видно.
      — Не вижу опознавательных костров! — крикнул Эрл. — Смотрите все! Кто увидит внизу огонь — скажите.
      Бекки прижала лицо к окну. Самолет несся в темноту. Она вспомнила о горном хребте на западе Суматры. Правда, ее успокаивали размеры острова, но…
      — Теряю высоту! — крикнул Эрл.
      — Груз сбрасывать не будем, — отозвался Франк.
      — Конечно, не будем. Иду на вынужденную посадку, держитесь! — опять крикнул Эрл.
      На мгновение фары самолета осветили мутную пелену туч и тут же погасли. Бекки стояла у окна. Снова на мгновение зажглись фары — под самолетом был туман.
      В третий раз Бекки увидела бугристую поверхность и не сразу поняла, что это вершины деревьев. Свет фар сквозь туман отразился на темных водах озера, а в глубине среди деревьев блеснула полоса реки. Самолет устремился в древесное ущелье.
      От сильного удара посыпались ящики. Бекки швырнуло. Она ударилась головой и, не успев испугаться, потеряла сознание.

3

      Сначала Бекки услышала шум. Потом стала различать мелькание черных точек и полосок. Они сливались в узоры. Выступили светлые пятна. Она увидела лицо склонившегося Джима и ощутила резкую боль в голове.
      — Очнулась наконец! — крикнул Джим.
      В тусклом утреннем свете Бекки увидела Эрла и Франка. Голова Эрла была забинтована.
      — Прилетели? — еле слышно спросила Бекки.
      — Прилетели! — с досадой в голосе ответил Эрл и, обращаясь к Франку, продолжал: — Я сразу почувствовал, как он ударил по левому мотору.
      Джим поднес ко рту девушки фляжку. Бекки сделала большой глоток и поперхнулась от крепкого напитка.
      — Ну, вот мы и на Суматре! — сказал Джим. — До места назначения не долетели всего километров семьдесят, если судить по времени перелета над островом.
      — Так это же совсем близко! — обрадовалась Бекки.
      — Я бы не сказал этого о римбе. В тропическом лесу часто ножами приходится прорезать себе путь, — сказал Эрл.
      Все трое были очень расстроены.
      — Значит, так. — И Эрл внимательно осмотрел свой экипаж. — Я и Джим пойдем на поиски проводников. Франк и Бекки останутся сторожить самолет. Никого не подпускать близко! В случае нападения отступать вам некуда. Поэтому держитесь до нашего возвращения.
      — А Викки с вами? — спросила Бекки.
      — Викки? Эх! — Эрл горестно вздохнул. Резкий взмах правой руки выражал отчаяние.
      — Нет уже Викки и не будет, — сказал Франк. — Мы его уже похоронили.
      — Почему похоронили? — горестно вскрикнула Бекки и подумала: «Как быстро!»
      — Настоящий был парень! — продолжал Франк. — Раз он меня, раненого, на спине тащил из римбы… двое суток.
      — И так глупо — головой об угол ящика с медикаментами! — горестно заметил Джим.
      Эрл нахмурился, посмотрел на часы и сказал Джиму:
      — Переоденемся, возьмем автоматы, ножи, пистолеты, шоколаду, концентратов и по фляжке виски, смену одежды и обувь, хинин и зажигалки, плащи, конечно. Надо обязательно поесть перед дорогой.
      Франк приготовил еду. Ели молча. Бекки поташнивало, и она отказалась есть. Быстро светлело. Любопытство заставило Бекки подняться. Опираясь о стенку самолета и сдвинувшиеся в беспорядке ящики, она пробралась к дверям, открыла их… и ничего не увидела. Перед ней был туман. Опаловый от лучей солнца, он клубился под ветром, тянулся прозрачными завесами, поднимался вверх причудливыми столбами, обнажая воду. Самолет лежал на беловатом прибрежном песке.
      Ужасный крик «кула-куа» раздался почти совсем рядом.
      — Тигр! — взволнованно крикнула Бекки мужчинам и захлопнула дверь.
      — Фазан аргус, — вяло ответил Джим.
      Франк говорил что-то о Яне Твайте из Всеобщего синдиката сахарозаводчиков. Вдруг Эрл прервал его речь словами:
      — Время дорого. Может быть, мисс Стронг пойдет вместе с нами?
      — Но ведь у нее рана на голове! — запротестовал Джим.
      Тут только Бекки, дотронувшись до головы, обнаружила повязку.
      — Согласен. Пусть охраняют самолет… Отвернитесь, Бекки, мы переоденемся… Все, — наконец сказал Эрл.
      Бекки обернулась и не узнала их. На них были синие кофты и широкие шаровары, на ногах — резиновые сапоги, на голове — островерхие широкополые шляпы.
      Эрл взял автомат.
      — Итак, — сказал он, — я пойду направо по берегу, а ты, Джим, налево. Смотри на следы. Если увидишь рыбака, будь осторожен: ты белый, а белого считают в первую очередь голландцем — значит, врагом.
      Эрл открыл дверь и вылез из самолета. Джим спрыгнул, махнул Бекки на прощанье рукой и исчез в тумане.
      — Когда вас ждать? — крикнула им вслед Бекки.
      — Через час, через сутки, через трое суток! — донесся из тумана голос Джима.
      Через мгновение шаги Джима уже не были слышны. Бекки стало не по себе.
      — Снимайте комбинезон, Бекки, и надевайте эти широкие шаровары и синюю кофту. На ноги лучше наденьте эти ботинки, пока нет дождя, — сказал Франк и подал Бекки одежду.
      Он вышел, и Бекки переоделась. Она получила такую же широкую шляпу, как Джим и Эрл. Потом переодевался Франк, и девушка вышла из самолета.

4

      Римба просыпалась. Все новые и новые звуки неслись со всех сторон леса. Бекки услышала мелодичный рев: «ху-уу, хо-хо!» Потом визгливые голоса: «ху-у!» Их перебивало звонкое: «хей, хей, хей!» Могучий бас тянул: «хо-о, хо-о!» Бекки, стоявшая у самолета, уже не решалась заявить о тигре и спросила Франка, кто это кричит. Франк в это время стоял на лесенке и возился у левого мотора. Он небрежно ответил:
      — Это поют сиаманги — есть такие обезьяны. А так, — Франк закричал «уа-уа», — вопят гиббоны — тоже обезьяны.
      Весь воздух был наполнен ревом, хохотом и стоном. Римба звучала на сотни ладов. Изредка слышалось пение птиц, жужжанье насекомых.
      — Я пойду в лес, — сказала Бекки, которой не терпелось увидеть тропический лес.
      — Только не уходите далеко, — предостерег ее Франк, — и возьмите автомат.
      — У меня пистолет в сумочке.
      Туман совсем рассеялся. Самолет лежал на песчаном берегу быстрой, очень широкой мутной реки. По обе стороны реки высились исполинские лиственные стены древнего, девственного леса. Это не был лес в обычном представлении жителя умеренного пояса земного шара. Это был безграничный зеленый хаос башнеподобных зеленых деревьев, перевитых лианами и ползучими растениями, плотно затянувшими все пространство между стволами. Вершина громоздилась над вершиной, достигая огромной высоты. Деревья росли рядом одно над другим, одно сквозь другое, сливаясь в одну зеленую лиственную громаду. Зеленые горы! Зеленые тени лежали на воде.
      Бекки была потрясена величием этого чудовищного леса. Она сделала несколько шагов к воде и удивилась, что не чувствует никакой тропической жары. Воздух был свеж и прохладен. На глинистой отмели шагах в тридцати от берега лежали короткие бревна.
      — Смотрите на крокодилов? — раздался позади голос Франка.
      — Крокодилы? — И Бекки в страхе попятилась назад. — Где?
      — Да вон на отмели. Видите, среди темных стволов лежат зеленоватые, чешуйчатые.
      Руки Бекки энергично двигались. Тут только она поняла то, что делала автоматически уже давно, а именно: отгоняла москитов. Воздух был наполнен не только москитами, а также летучими муравьями, зловонными клопами. Они заползали под рукава, за ворот. Это были маленькие жирные паразиты.
      — На самолете все в порядке, — сказал Франк. — Осколок перебил электропроводку зажигания. Хоть сейчас лети дальше.
      — А как подниметесь? — спросила Бекки.
      — У нас амфибия, — ответил Франк, — можно подниматься с воды. Эрл, собственно, и метил на воду.
      — И как это Викки… — Бекки не закончила фразы.
      — Да-а, — печально протянул Франк.
      Они помолчали.
      — Видите? — сказал Франк, показывая на реку.
      Там на берегу семья обезьян пила воду из реки. Франк снял с плеча автомат, прицелился и снова повесил автомат на плечо.
      — Шум выстрела нам противопоказан, — сказал он и побежал к самолету.
      Бекки с любопытством смотрела на обезьян.
      Франк вернулся с винчестером-тихострелом.
      — Не надо! — попросила Бекки.
      Франк нехотя опустил винчестер и свистнул. Обезьяны насторожились и, заметив людей, быстро полезли на деревья, оглашая воздух резкими криками.
      — Бекки, если вы хотите изучить лес, вам надо не только отличать кокосовую пальму от эвкалипта или от соснообразной араукарии, но знать все сорок сортов банана и его приготовление. Ну-ка, покажите, где вы здесь видите банановые деревья?
      Бекки показала на пальму с чешуйчатым стволом, увешанным огромными, большими листьями.
      — Верно! Ну, а это? — продолжал Франк, показывая на заросли по ту сторону реки.
      — Бамбук! — сказала Бекки.
      — А что из него делают? — не унимался Франк.
      — Столбы, — ответила Бекки.
      — Бамбук — это хижины, шляпы, корзины, стаканы, музыка. Молодые побеги едят, а от жилок старого, если их мелко порубить и принимать в пище, человек умирает… Пойдем в римбу и нарубим ветвей, чтобы прикрыть самолет, — предложил Франк.
      Бекки пошла вслед за ним, не представляя, как они пролезут сквозь эту сплошную зеленую стену.
      Франк подозвал Бекки. На песке он показал следы:
      — Это тигр ходил пить воду перед нашим прилетом.
      — Почему вы так думаете? — усомнилась Бекки.
      — Перед войной я ловил в римбе диких зверей для зоопарков и знаю, пояснил Франк.
      — Никогда не сказала бы этого о вас! — сказала Бекки, с удивлением глядя на добродушное лицо Франка.
      Они подошли к лесу. Бекки ожидала увидеть яркие краски цветов, красивых бабочек и райских птиц, но ничего этого не заметила. Перед ней были сплошная зеленая стена и поразительно толстые стволы деревьев, в пять-шесть обхватов, покрытые густыми обвисшими серыми лишайниками. Девушка спросила об этом Франка.
      — Все это наверху, метрах в восьмидесяти над нами, под солнцем, сказал он. — Там и райские птицы, и цветы, и обезьяны. Впрочем, смотрите! Франк показал на дерево, покрытое алыми цветами, а потом на второе, у которого были пышные белые листья. Он даже сорвал цветок орхидеи, совершенно незаметный в этом море зелени.
      В общем же, растительность была одноцветная, темно- и серо-зеленая.
      Бекки обратила внимание на листья. Они были самые разнообразные: одни походили на круглые тарелки, другие казались конусовидными, третьи острозубчатыми, но все они были толстые и блестящие, будто кожаные, лакированные.
      Франк вынул из чехла, висевшего на боку, короткий малайский меч клеванг — и, прорубив проход в лианах на опушке, ввел Бекки в лес.
      Мохнатые, разбухшие стволы, увешанные гигантскими перистыми пучками, соединялись в сквозные арки, свесившие гирлянды ползучих растений до размытых корней. Дикий хаос ветвей, листьев и ползучих растений висел в воздухе неподвижно и тихо, как театральная декорация. Лианы сонно свешивались с соседних деревьев, как разорванные нити огромной паутины. Стволы толщиной с небольшой дом вершинами уходили в небо. Стремящаяся вверх непроницаемая листва обступала их со всех сторон, закрывая небо и солнце. Просветы со стороны опушки были наполнены густо-зеленой тенью. Здесь было сумрачно, душно и жарко, как в оранжерее; пахло гниющим деревом, плесенью, грибами, болотом.
      Бекки робко шла за Франком. Необычайная обстановка пугала ее. Она чувствовала себя такой маленькой и беззащитной среди таинственных глубин лесных дебрей! Травы в лесу не было. Ярко-зеленые и синие мхи покрывали пни и упавшие деревья, пространство между ними было покрыто гниющими листьями.
      Бекки услышала вверху шелест листвы; подняла голову и увидела круглые старчески-детские глаза. Не сразу она поняла, что над ней обезьяна. Обезьяна с шумом прыгнула на соседнее дерево, цыкнула, швырнула в Бекки орехом и стремглав кинулась прочь в чащу.
      — Ай, вот пиявки! — испуганно закричала Бекки.
      Она боялась змей и пиявок больше всего на свете. Брезгливо передернув плечами, девушка сделала шаг в сторону. На гниющих листьях ползало много темно-коричневых пиявок. Вытянув свои веретенообразные тельца вверх, они ползли, как гусеницы, выгибая спины и передвигаясь необычайно быстро.
      — Да, это пиявки, — подтвердил Франк и, взяв за руку Бекки, снял с ее рукава зеленую пиявку с желтыми полосками.
      — Это ядовитая пиявка?
      — Не очень, — успокоил Франк, заметив испуг девушки. — Но раны болезненны и долго не заживают.
      Бекки продолжала медленно идти по лесу. Она с опаской осматривала пятиметровые древовидные папоротники, мхи, замшелые стволы гигантских деревьев. Она каждое мгновение ждала, что встретит удава, или тигра, или носорога, или просто ядовитую змею.
      Бекки увидела перед собой удивительные растения: листья были похожи на прекрасные, изящные опахала. С них свешивались длинные, узкие ленты, медленно покачивавшиеся в воздухе. Бекки вошла под их сень и с криком «питон!» рванулась обратно. Она задела ленты-удочки, оказавшиеся вооруженными острыми зубцами. Они мгновенно вонзились в кожу на щеках, на шее, на руках, в одежду. Бекки безуспешно пыталась освободиться: ленты-удочки были крепки, как ремни. И чем больше суетилась Бекки, чем резче были ее движения, тем все большее количество удочек обволакивало ее. Самое ужасное было впереди. Там лежал длинный-предлинный питон в руку толщиной. Его петли на земле и туловище, свисавшее с дерева, ужаснули Бекки.
      — Стоп! Не шевелитесь! — раздался сзади крик Франка, и он осторожно приблизился к Бекки, чтобы не зацепиться за свисающие сверху удочки.
      — Впереди питон! — опять крикнула Бекки.
      — Это не питон. Это ствол ротанга, пальмы-лианы. Разве вы не видите на его стволе длинных черных колючек? Стойте спокойно!
      Только теперь Бекки заметила длинные колючки на «питоне» и судорожно вздохнула. Тем временем Франк отсек своим клевангом окружающие ветки и удочки, осторожно обрезал те, которые захватили девушку, и вывел ее из зарослей ротанга.
      — Эти крючки и шипы, — сказал Франк, — служат ротангу для того, чтобы взбираться на деревья. Их невозможно вырвать из одежды и можно только срезать. Ротанговые заросли непроходимы. — Франк помог Бекки освободиться от колючек. Левая щека, шея и руки девушки кровоточили. — Я остановился, чтобы напиться, и прозевал, когда вы вошли в заросли ротанга! — огорченно сказал Франк.
      — Дайте фляжку с водой! — Бекки протянула руку.
      — Пожалуйста, — ответил Франк. Он отошел в сторону, перерубил клевангом стебель лианы и жестом пригласил Бекки пить сок, льющийся из надреза. — Из ротанга делают превосходную мебель, — сказал Франк. — Я же делал крепкие клетки для диких зверей. Если стеблем ротанга привязать за ногу дикого слона, то и слон не в силах разорвать его. — И чтобы отвлечь Бекки, Франк спросил: — А что такое дуриан, знаете?
      — Никогда не слышала. Что это — яд?
      — Нет, нет! Ядов в этих местах хоть отбавляй — и медленных и быстрых. Дуриан — это дерево из породы мальвовых, у него шишковатый плод величиной с детскую голову, усаженный колючками. Пахнет отвратительно, как чеснок плюс гнилой сыр.
      — Воображаю, какая гадость!
      — Это царь всех плодов во всем мире, — возразил Франк. — Когда поспевает дуриан — а его деревья редки, — к нему собираются все звери: слоны, орангутанги и даже тигры, чтобы полакомиться плодом. Туземные князьки и старшины деревень даже воевали из-за обладания таким деревом.
      — Но ведь дуриан колючий и зловонный! — удивилась Бекки.
      — Зато внутри — рыхлая бело-желтая мякоть, такая нежная, сладкая, как крем, ароматная и холодящая, словом — райский плод. Я только два раза пробовал, но я просто мечтаю поесть еще раз.
      Бекки шла, внимательно осматривая более редкий в этом месте лес. Солнце блестело сквозь листву. В отдалении все казалось смутным, мелькающим, испещренным пятнами.
      — Змея! — вдруг вскрикнула Бекки.
      — Нет, это только слоновая пиявка в фут длиной. Вряд ли вы заметите питона и тигра в этих колеблющихся светотенях. Лучше не думайте о них.
      Наконец Франк вывел Бекки на опушку. За это короткое время в воздухе стало душно и жарко. Сырая, тяжелая духота была невыносима.
      — Изнурительна не сама духота, а ее постоянство, — сказал Франк, снимая тропический шлем и вытирая платком испарину на голове и шее. Пот на лице не высыхал.
      Франк стал рубить ветки папоротника и пальм. Бекки взяла охапку зелени и понесла к самолету. Уже через полчаса самолет был укрыт зеленью.
      Солнце уже поднялось над лесом, и жизнь в римбе затихала до наступления вечерней прохлады. Мутная река по-прежнему быстро несла свои воды. Крокодилы все так же лежали на отмели, время от времени громко захлопывая огромные пасти, когда там налипало множество насекомых.
      Франк помог Бекки присыпать ранки сульфидином, потом посоветовал ей подкрепиться едой и принять хину. Сам же он взял бинокль и винтовку с оптическим прицелом и уселся, поджав ноги, на крыло самолета. Он внимательно осматривал в бинокль окрестности.

5

      Бекки позавтракала и присоединилась к Франку.
      — Посмотрите-ка, мисс Бекки, в бинокль вон на то дерево, — сказал Франк, — то ли человек, то ли орангутанг? Не пойму… Будь она проклята, эта рана на голове! Еще в сорок третьем у меня череп треснул от осколка, и теперь это дает себя знать.
      Бекки отрегулировала двенадцатикратный бинокль и приложила к глазам.
      — В нижних ветвях дерева, за стволом! — нетерпеливо подсказал Франк.
      Бекки не сразу, но все же увидела голову.
      — Кажется, человек… Конечно, человек! Второй спускается, у него за спиной ружье, — прошептала она.