Итак, эти жанровые многообразия и россыпь литературных приемов, характерных для "Истории франков", дают нам основание поставить Григория Турского в ряд ярких и самобытных бытописателей своего времени.
      ЯЗЫК И СТИЛЬ ГРИГОРИЯ ТУРСКОГО
      "История франков" Григория Турского представляет интерес не только с историко-литературной точки зрения, но и с языковой. Это - один из самых знаменитых литературных памятников, в которых нашла отражение так называемая народная латынь; нет такого труда по истории романских языков, в котором бы широко не использовался материал, почерпнутый из произведения Григория Турского, - лексический, морфологический, синтаксический.
      Термин "народная латынь" (а особенно его синоним "вульгарная латынь") содержит неизбежный оттенок осуждения: кажется, что это как бы латынь второго сорта, "испорченная" по сравнению с классической. Это не так. Народная латынь - это живой разговорный язык, всегда существовавший параллельно с языком литературным и всегда (как это свойственно разговорному языку) развивавшийся быстрее, чем язык литературный. Распространение школьного образования, ориентированного, понятным образом, на стабильные классические нормы, сдерживало это развитие. С упадком школьной культуры на исходе античности разрыв между литературным и разговорным языком резко расширился. Народная латынь стояла на пороге перерождения в те романские наречия, из которых предстояло развиться романским языкам нового времени.
      Современники воспринимали эти перемены очень болезненно. Неумение владеть литературной речью, отсутствие школьной выучки чувствовались в разговоре с первого слова и безошибочно отличали образованного человека от необразованного. Носители образованности дорожили своим литературным языком именно потому, что он отделял их от простонародья. "Так как ныне порушены все ступени, отделявшие некогда высокость от низкости, то единственным знаком благородства скоро останется владение словесностью", - писал Сидоний Аполлинарий (письмо VIII, 2) еще за сто лет до Григория Турского. Сам Григорий в сочинении "О чудесах св. Мартина" (II, 1) рассказывает, как однажды он поручил служить мессу одному пресвитеру, но так как тот говорил "по-мужицки" (на народной латыни), то над ним "многие из наших (т. е. из образованных галло-римлян.-В. С.) смеялись и говорили: "Было бы ему лучше молчать, чем говорить так невежественно". И в самой "Истории франков", рассказывая о "лжечудотворце", самовольно освящавшем мощи св. Мартина, Григорий отмечает: "...а речь его была деревенской и протяжное произношение безобразно и отвратительно, да и ни одного разумного слова не исходило от него" (IX, 6).
      Литература должна была перестраиваться применительно к новым языковым условиям: или отгораживаться от народной латыни и сосредоточиваться на имитации классических памятников, или идти на уступки и допускать элементы народной латыни в литературный язык. Первый путь был естествен для поэтов, чьи произведения были рассчитаны лишь на образованных читателей. Например, друг Григория - Венанций Фортунат пишет свои стихи на отличном классическом языке, и только отдельные необычные оттенки значений слов или редкие ритмические вольности выдают в них эпоху. Второй путь был естествен для писателей, которым приходилось общаться с обширным кругом необразованной публики, - прежде всего для сочинителей проповедей, а также житий, рассказов о чудесах и т. п. Так пробовал писать лучший проповедник первой половины VI в. Цезарий Арльский, популяризатор августиновской догматики. Так рекомендовал писать и папа Григорий Великий - крупнейший духовный авторитет своего времени, о котором с почтением отзывается Григорий Турский в "Истории франков" (X, 1). "Соблюдением расстановки слов, наклонений и падежей при предлогах я гнушаюсь, решительно полагая недостойным глагол небесного вещания сковывать правилами Доната"22, - читаем мы в предисловии к одному из главных сочинений папы - "Моралии" (I).
      Правда, это было легче заявить, чем сделать. "Писать, как говоришь", задача исключительной трудности: письменный язык всегда имеет свои стереотипы, отличные от устных и почти не ощутимые для пишущего. Сам Григорий Великий пользовался провозглашенной им вольностью весьма умеренно: даже когда он пересказывает легенды о чудесах ("Диалоги"), заведомо рассчитанные на доходчивость, он оговаривает, что не сохраняет в них всей "безыскусственности слога". Таким образом, степень уступок в сторону народной латыни могла быть различна.
      Григорий Турский пошел в этом направлении дальше очень многих. Он был практическим деятелем и понимал, что отрыв литературного языка от народного лишает церковь главного ее средства воздействия на общество. Элементы народной латыни в его сочинениях - это не невольная "порча языка", это осознанный стилистический эксперимент самых широких масштабов. Потому и заклинает он потомков, как бы ни были они образованны, переписывать его книги без исправлений. Он предвидит, что его подход к стилю может вызвать возражения, и спешит их предупредить: "Но я боюсь, когда я начну свое сочинение, - ведь я без риторического и грамматического образования, - как бы кто-нибудь из образованных не сказал: "О деревенщина и невежа, неужели ты думаешь, что имя твое будет среди писателей? Неужели полагаешь, что этот труд будет принят людьми сведущими, ты, у которого ум не пригоден к искусству, и у тебя нет никакого серьезного понятия о литературе, ты не умеешь различать род имен: часто женский род ставишь вместо мужского, средний - вместо женского, мужской - вместо среднего; даже предлоги, употребление которых утверждено авторитетом знаменитых писателей, ты обычно ставишь неправильно: отложительный падеж ты ставишь вместо винительного, а винительный - вместо отложительного". Но на это я им отвечу и скажу: "Я творю нужный для вас труд и буду упражнять ваш ум своей мужицкой простотой"23.
      Главным поприщем эксперимента были агиографические сочинения Григория, рассчитанные на понимание полуграмотных клириков, которые могли бы усвоить этот броский материал и пересказать своей невежественной пастве. По сравнению с языком этих сочинений - "Житий отцов", "Славы исповедников" слог "Истории франков" кажется почти образцом литературности. "История" предназначалась, конечно, не для широкого чтения, а была рассчитана на образованных церковников с разносторонними интересами. Но писал он ее рукой, привычной к имитации народной речи. Он находит простые слова для выражения своих мыслей легче, чем кто бы то ни было из современников. Грамматический и синтаксический хаос его повествования, в котором каждое слово, каждое словосочетание неожиданно свежо и точно, но все они, однако, решительно отказываются выстроиться в логическую систему, - это, по существу, копия его духовного мира, в котором любое событие представляется ему конкретным и четким, взаимосвязь событий часто теряется. Вот это замечательное единство содержания и формы "Истории франков" и производит столь сильное впечатление на читателя, - разумеется, гораздо больше в оригинале, чем в переводе.
      Конечно, когда Григорий говорит: "...я без риторического и грамматического образования"24или "Я не обучен искусству грамматики и не воспитан на тонкостях чтения светских авторов"25- это не только риторическое самоуничижение. Французские и немецкие исследователи и издатели сочинений Григория Турского подтверждают, что он действительно недостаточно был сведущ в латинской грамматике. Неправильное употребление падежей после предлогов и смешение трех родов в основном, видимо, должны быть отнесены, о чем он сам пишет, за счет пробелов в знании им грамматики. Но, утверждая это, мы все-таки должны помнить, что "История франков" имеет многочисленные разночтения (сохранилось около 40 рукописных текстов различного класса), и часть орфографических и морфологических ошибок могли сделать переписчики Меровингской эпохи.
      При всех особенностях латинского языка Григория Турского система склонения и спряжения у него все же сохраняется, что, безусловно, является результатом традиционного, хотя к тому времени и ущербного, образования Григория.
      "История франков" выявляет прежде всего изменения, происшедшие в системе вокализма и консонантизма, повлекшие за собой изменения и в морфологической системе латинского языка, что подтверждается смешением падежных флексий в accusativus и ablativus даже там, где по звучанию они для него довольно различимы. Употребление оборотов с предлогами вместо функции родительного и дательного падежей, изменение значений некоторых предлогов и путаница в употреблении падежей при них - все это свидетельства размывания сложной падежной системы латинского склонения.
      К числу характерных черт языка Григория Турского следует отнести: широкое употребление причастий и причастных конструкций даже в тех случаях, когда автор классической эпохи поставил бы только придаточное предложение с временными или причинно-уступительными союзами; употребление предложений с quia и quod ("что") вместо оборота accusativus cum infinitive наряду с употреблением правильной инфинитивной конструкции; употребление описательных аналитических форм глагола наряду с синтетическими; нарушение согласования времен и др.
      Грамматический строй латинского языка в сочинении Григория Турского несколько отличается от грамматического строя латинского языка классического периода. В "Истории франков" уже мало больших и сложных периодов со своеобразным порядком слов, которыми характеризуется язык писателей I в. Утрата многих подчинительных союзов, ослабление значения некоторых вводных и пояснительных слов, замена подчинения сочинением приводили к упрощению предложения. В основном строй предложения у Григория Турского простой, но автор уже не всегда мог ясно выразить мысль из-за своих промахов в грамматике, особенно в синтаксисе сложного предложения. Неумение развернуть предложение с подчинительными союзами или пояснительными словами нередко приводит к затемнению смысловой стороны выражения, а это создает трудности в переводе. Что касается лексики, наиболее подвижного элемента языка, то здесь мы можем отметить проникновение многих слов из народного разговорного языка.
      Наряду со словами литературного латинского языка у Григория Турского встречаются их синонимы из разговорного или позднего латинского языка. Например, cornipes (поэт.), equus - "конь" и cabailus - "лошадь" (разг. яз.); domus - "дом", mansio - "пристанище, дом" и casa - "хижина" (в значении "дом"; разг. яз.). Вместе с тем некоторые слова употребляются Григорием и в старом и в новом значении. Например, causa - и в старом значении "причина", и в новом значении "вещь" (в клас. лат. яз. res); hostis - и в старом значении "враг, неприятель", и в новом значении "войско".
      В связи с изменившимися социально-политическими и территориальными условиями наблюдается путаница в употреблении некоторых слов. Так, если слова civitas, urbs, oppidum в литературном классическом языке имели четкое и определенное понятие: civitas - "гражданство, государство", urbs - "город" (столица, обычно по отношению к Риму), oppidum - "город" (без указания на его правовой статус; колония или муниципий), то у Григория все эти обозначения относились и к городу, и к территории, и к области без четкого их разграничения. Подобная путаница была в употреблении слов: vicus-"село, деревня", villa-"имение, загородный дом, вилла", locus - "место, местность, усадьба", раgus - "село, сельская территория с несколькими деревнями" и многих других, потерявших свое первоначальное устойчивое смысловое значение, Эта неразбериха в терминологии указывает на то, что в VI в. прежние римские колонии и муниципии в Галлии утратили характерные признаки своей городской автономии. Появилось много новых терминов и слов, выражавших новые понятия. Иные же старые слова переосмыслились и наполнились новым содержанием. Например, dux - "герцог" (в римский же период - командующий войсками провинции), comes - "граф" (в римский же период- лицо в штабе императора, выступившее с войском на войну) и др.
      В словаре Григория Турского много слов греческого происхождения, относящихся к сфере религиозных понятий и церковному устройству, уже давно бытовавших в церковной литературе: ecclesia - "церковь" (обычно кафедральная), basilica - "базилика" (церковь), episcopus - "епископ", presbyter - "пресвитер, священник", martyr - "мученик", baptizare "крестить", thesaurizare - "приобретать" и др.
      Длительное сосуществование народной латыни и германских языков (для Северной Галлии - франкского) обогатило словарный состав народной латыни. Естественно, и в языке Григория Турского встречаются германские слова, например в латинизированной форме: scramasaxos (нем. Scramasax, франке. scramasahs) - "большой нож, тесак", bannus (нем. Bann) - "банн, штраф"; в германской форме bacchinon (нем, Becken) - "таз, чан", framea - "копье" (употребляемое римскими писателями уже задолго до Григория), morganegyba (нем. Morgengabe) - "утренний дар" и др. Имеются также заимствования из кельтского языка: alauda-"жаворонок", arepennis - "арипенн, арпан" (мера земли) и др.; заимствования из еврейского языка26.
      Стиль и язык Григория Турского формировались не только под влиянием разговорного латинского языка, но и под влиянием христианских авторов и особенно латинских переводов Библии, наиболее яркие места из которой он приводит часто либо дословно, либо перефразируя их. Библейские цитаты Григорий включает не только для доказательства истинности католического учения, но и для характеристики того или иного персонажа, того или иного события и явления. Так, например, грабеж местного населения свадебным кортежем королевы Ригунты (VI, 45) Григорий характеризует словами пророка Иоиля из Ветхого завета: "Оставшееся от саранчи поела гусеница; оставшееся от гусеницы поел жук; что оставил жук, съела ржа" (Иоил., 1, 4).
      Наибольшее влияние на стиль и язык сочинения Григория Турского оказал латинский перевод Нового завета, приспособленный к широким кругам простого народа. В новозаветной литературе часто использовались прямая речь для передачи живого разговора, краткие диалоги, лексика народной латыни, обиходные слова, нравоучительные сентенции и др.
      Отдельные выражения и слова из Библии органически вошли в текст произведения Григория. Достаточно упомянуть такие выражения, как "сделал это в простоте сердца моего", "во всякой благости", "воздать каждому по делам его", "мужайся", "кто роет яму ближнему своему, сам в нее упадет", "все это - суета", "воздев горе руки и глаза", "изобличай глупца, он умножит ненависть к тебе" и многие другие, которые теряют у него свою первоначальную религиозную окраску и приобретают новое обыденно-житейское содержание и в большинстве случаев назидательный смысл.
      Стараясь украсить свой стиль, Григорий обращается к Вергилию. Реминисценции и цитаты из "Энеиды" позволяют думать, что Григорий хорошо знал ее. Он охотно включал в свои произведения стихотворные строки из "Энеиды", преимущественно из первых ее книг. Так, в сочиненной им речи королевы Хродехильды против языческих богов он заставляет королеву цитировать стих из первой книги "Энеиды": "...Jovisque et soror et coniux" "...Я и сестра и супруга Юпитера" (I, 46, 47). Этим цитированием Григорий подчеркивает свое отрицательное отношение к античным богам, в частности к Зевсу (Юпитеру). А стихотворная строка: "quid nоn mortalia pectora cogis auri sacra famis?" - "К чему не склоняешь ты смертные души, // К злату проклятая страсть?" (III, 56) встречается у него довольно часто и в разных вариантах. Некоторые стихотворные строки, заимствованные из "Энеиды", цитируются Григорием Турским не совсем точно, а некоторые перефразируются им, становятся как бы его собственными27. Кроме Вергилия, Григорий Турский обращается также к Саллюстию, цитируя в двух местах (IV, 13; VII, 1) отдельные высказывания из "Заговора Катилины". Этим и ограничиваются его заимствования из римских авторов, с произведениями которых он познакомился, видимо, еще в раннем возрасте.
      Но для украшения речи Григорий использует и свои собственные стилистические средства. У него есть излюбленные, правда простовато-неприхотливые, художественные приемы, такие, как, например, повторение одних и тех же или схожих производных слов: Latium petiit ibique et latuit (III, 23); In hos sepulchro super sepultum vivens presbiter sepelitur (IV, 12); Iniqua inquit (V, 43) и др.; игра слов с именами, часто непередаваемая в переводе: convenitur ad Convenas (VII, 35), vir nomine Virus (X. 8).
      Употребление синонимов во многих местах вызвано, на наш взгляд, не путаницей в словоупотреблении, а желанием Григория разнообразить слова. Например: ad metatum regressus, ad domum regressus - "возвратился домой"; discus, catinus - "блюдо"; ancilla, famula, serva - "служанка, раба"; pignora, reliquiae - "мощи"; tenturia, papiliones - "палатки" и др.
      Заканчивая краткий обзор языка и стиля "Истории франков", можно прийти к выводу, что, несмотря на изменения, свойственные латинскому языку позднего периода, латинский язык Григория Турского еще не совсем утратил связь с литературным латинским языком, как это можно наблюдать в текстах VII в. у Фредегара. Но это и не разговорный язык, хотя многие элементы его и проникли в письменную речь Григория Турского. Именно эти элементы разговорного языка, в дальнейшем послужившие фундаментом для образования французского и других романских языков, до сих пор привлекают внимание филологов-романистов.
      Латинский язык Григория Турского нельзя оценивать, как это делали ученые XVII и XVIII вв., только с точки зрения классического латинского языка и считать его грубым и некультурным. Язык "Истории франков" был таким, каким создала его эпоха, и мы должны быть благодарны автору за то, что он искренне стремился поведать будущим поколениям о происходящих исторических событиях на том языке, который еще сохранял жизнь и выполнял те задачи, которые ставило перед ними время, вплоть до создания национальных романских языков, развившихся из народного разговорного латинского языка.
      Текст воспроизводится по изданию: Григорий Турский. История франков. М. Наука. 1987
      ИСТОРИЯ ФРАНКОВ (HISTORIA FRANCORUM)
      НАЧИНАЕТСЯ ПЕРВОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ ГРИГОРИЯ
      Поскольку изучение благородных наук в городах галльских пришло в упадок, вернее сказать, пресеклось, то, хотя совершалось немало деяний как праведных, так и нечестивых, свирепствовала дикость язычников, росло неистовство королей, еретики нападали на церкви, а православные их защищали, вера Христова во многих горела ярким пламенем, а в иных едва теплилась, когда сами церкви то обогащались дарами людей благочестивых, то разграблялись нечестивцами, - в такое время не нашлось ни одного искушенного в красноречии знатока словесности, который изложил бы эти события или прозаическим складом, или мерным стихом. Потому и сетовали многие, не раз говоря: "Горе нашим дням, ибо угасло у нас усердие к наукам и не найти в народе такого человека, который на страницах своей летописи поведал бы о делах наших дней". Внимая постоянно таким и подобным им речам и заботясь, чтобы память о прошлом достигла разума потомков, не решился я умолчать ни о распрях злодеев, ни о житии праведников, хоть слог мой и неискусен. Особливо же побудили меня к этому слова наших28, не раз с удивлением слышанные мною:
      "Немногие понимают философствующего ритора, но многие - беседу простеца". И почел я за лучшее ради удобнейшего летосчисления положить сотворение мира началом первой моей книги, перечень глав которой я здесь и прилагаю.
      ВО ИМЯ ХРИСТОВО НАЧИНАЕТСЯ ПЕРВАЯ КНИГА ИСТОРИИ
      ВТОРОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
      Намереваясь описать войны царей с враждебными народами, мучеников с язычниками, церквей с еретиками, я прежде всего хочу изложить свою веру, дабы будущий читатель не усомнился в том, что я католик29. Кроме того, ради тех, кто страшится приближения конца света, я решился, собрав воедино хроники минувшего, ясно изложить, сколько лет прошло с сотворения мира. Но прежде я прошу у читателей снисхождения, если я допущу ошибку в слове или в слоге, отойдя от правил грамматики, которой я не вполне обучен. Я забочусь лишь о том, чтобы придерживаться без всякого лицемерия и душевных сомнений веры, провозглашаемой церковью, ибо я знаю: достойный наказания за свои грехи может благодаря истинной вере получить прощение у бога.
      Итак, я верую во всемогущего бога-отца. Верую во единого сына его Иисуса Христа, господа нашего, рожденного от отца, но не сотворенного, и верую в то, что он всегда был с отцом, не во времени, но до всякого начала времен. Ибо господь не мог бы называться отцом, если бы у него не было сына; и Христос не был бы сыном, если бы у него не было отца. Но тех, кто говорит: "Было, когда его не было", я с проклятием отвергаю и умоляю отлучать от церкви. Верую, что Христос есть слово божие, которым все стало. Верую, что это слово стало плотию и страданием искупило мир, и верую, что страдал в нем человек, а не бог. Верую, что Христос воскрес в третий день, спас грешного человека, вознесся на небо и воссел одесную отца, и грядет судить живых и мертвых. Верую, что святой дух исходит от отца и сына и не как меньший и якобы прежде них не бывший, но как равный и вечно с отцом и сыном, столь же вечный бог, единосущный по природе и равный по всемогуществу, как и они вечен сущностью и что он никогда не был без отца или без сына, и не был меньше отца или сына. Верую, что эта святая троица существует в различии лиц: и одно лицо - отец, другое - сын, и другое - дух святой. Исповедую, что эта троица есть единое божество, сила и сущность. Верую, что святая Мария была девой как до рождения, так и после рождения (Христа). Верую, что душа бессмертна, однако она не есть часть божества. Твердо верую во все то, что было установлено 318 епископами в Никее30.
      О конце же света мыслю так, как научился от прежде бывших: что сначала придет Антихрист. Антихрист же введет сперва обрезание, утверждая, что он Христос; затем установит в иерусалимском храме свой образ для поклонения, как мы читаем реченное господом: "И увидите мерзость запустения, стоящую на месте святом"31. Но день сей - для всех людей тайна, как и сам господь свидетельствует: "О дне же том или часе никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец"32. Еретикам же, нападающим на нас и утверждающим, что сын меньше отца, так как он (сын) не знает сего дня, ответим так: да будет им ведомо, что сыном этим назван весь род христианский, о котором господом предречено: "И буду им Отцом, и они будут Мне сынами"33. Если бы господь предрек так о своем единородном сыне, он никогда не поставил бы ангелов прежде него. Ибо сказано: "Ни Ангелы небесные, ни Сын...", утверждая (тем самым), что он сказал это не о единородном сыне, но об усыновленном сыне-народе. Наша же цель - сам Христос, который по великой милости своей предуготовит нам вечную жизнь, если мы обратимся к нему.
      О летосчислении же мира сего и о подсчете всей последовательности лет ясно изложено в хрониках Евсевия, епископа Кесарийского34, и Иеронима-пресвитера35. Кроме того, и Орозий36самым тщательным образом исследовал это и произвел летосчисление от сотворения мира до своего времени. То же сделал и Викторий37, рассмотрев следование пасхальных праздников. Посему и мы, по примеру упомянутых писателей, желаем, если господь удостоит нас своей помощью, произвести летосчисление от сотворения первых людей до наших дней. Это мы выполним всего успешнее, если начнем изложение с самого Адама.
      ПЕРВАЯ КНИГА
      1. Вначале господь создал во Христе своем, то есть в сыне своем, который есть начало всего, - небо и землю. После того как господь создал первоначала всего мира, он взял комок рыхлой земли и сотворил по своему образу и подобию человека, и вдунул в него дыхание жизни, и стал человек "душою живою"38. Вынув у него, спящего, ребро, сотворил бог женщину - Еву. Нет сомнения в том, что сей первый человек - Адам, пока не согрешил, носил облик нашего господа-искупителя. Сей же сам, почив в смертной муке, из бока своего воду и кровь источил и создал для себя непорочную и незапятнанную церковь, кровью искупленную, водой омытую, "без пятна и порока"39, то есть водою омытую из-за пятна на кресте простертую из-за порока40. Сии же первые люди, счастливо живущие среди радостей рая41, соблазненные лукавым змием, нарушают божий запрет и, изгнанные из обиталища ангелов, обрекаются на мирские страдания.
      2. Женщина же, познав мужа своего, зачала и родила двух сыновей. Но когда бог милостиво принял жертву от одного (Авеля), другой (Каин), подстрекаемый завистью, возмутился42, напал на брата, победил и убил его. Пролив братскую кровь, он сделался первым убийцей.
      3. С этого времени весь род людской, кроме Еноха праведного, впадает в гнусное преступление. Енох же, ходивший путями божьими, за праведность был взят самим господом из среды грешных людей. Посему читаем: "И ходил Енох перед Богом; и не стало его, потому что Бог взял его"43.
      4. И вот господь, разгневавшись на людей за неправедные дела их, ибо не шли они по стезе его, наводит на них потоп и наводнением сметает с лица земли всякую душу живую. Только Ноя, верного ему и являвшего собой самый близкий его образ, сохранил он в ковчеге вместе с его женой и тремя детьми для продолжения рода.
      Здесь еретики нападают на нас, спрашивая: "Почему в Священном писании сказано, что господь разгневался?" Да будет им ведомо, что бог наш гневается не как человек, ибо ярость его - для устрашения, гонит он, чтобы вновь призвать, гневается, чтобы исправить. Но я не сомневаюсь в том, что сей образ ковчега был прообраз матери-церкви, потому что она сама, проходя через бури и опасности века сего, охраняет нас в своем материнском лоне от угрожающих нам несчастий, защищает нас благостью своей и хранит нас.
      Итак, от Адама до Ноя - десять поколений: Адам, Сиф, Енос, Каинан, Малелеил, Иаред, Енох, Мафусал, Ламех, Ной. Эти десять поколений насчитывают 2242 года. Адам же был погребен в земле Енаким, называвшейся прежде Хеврон, как ясно сказано в книге Иисуса Навина44.
      5. После потопа у Ноя было три сына: Сим, Хам и Иафет. От Иафета, так же как и от Хама и Сима, произошли народы. И, как гласит ветхая история, от них рассеялся род человеческий по всей земле45. Первым же родился от Хама Хуш. Подстрекаемый диаволом, он первым стал изобретателем всякого волшебства и идолопоклонства46. Он первый по наущению диавола воздвиг кумир для поклонения; творя ложные чудеса, он показывал людям падающие с неба звезды и огонь. Затем он перешел к персам, которые называли его Зороастром, что значит лживая звезда"47. Персы, наученные Зороастром поклоняться огню, и самого его, поглощенного небесным огнем, чтут как бога.
      6. И когда умножились люди и распространились по всей земле, покинули они Восток и нашли обильную травой равнину Сеннара. Воздвигая на ней город, они попытались построить такую башню, которая достигала бы небес. Смешав их суетные помышления, а равно и языки их и их самих, бог рассеял их по всему белому свету. И город был назван Вавилоном, что значит смешение48, потому что там бог смешал их языки. Сию Вавилонию построил великан Нимрод, сын Хуша. И как повествует об этом городе Орозий в своей "Истории"49, Вавилон имел форму квадрата и был расположен в прекрасной долине. Стена его была построена из обожженного кирпича, скрепленного земляной смолой, она имела в ширину 50 локтей50, а в высоту - 200 локтей, а в окружности - 470 стадиев. Один стадий имеет пять арипенн51. С каждой стороны было по 25 ворот, что составляет 100 ворот. Двери этих ворот удивительной величины, сделаны из плавленой меди. И многое другое рассказывает об этом городе названный историограф, прибавляя: "Хотя постройка эта и великолепна, город все же был побежден и покорен"52
      7. Первым же сыном Ноя был Сим; от него в десятом поколении родился Авраам. В этих коленах, от Ноя до Авраама, жили: Ной, Сим, Арфаксад, Сала, Евер, Фалек, Рагав, Серух, Фарра, который и родил Авраама. Эти десять родов, от Ноя до Авраама, насчитывают 942 года. В это время царствовал Нин53, который построил город Нин, называемый Ниневией; пророк Иона определяет его протяженность54трехдневным расстоянием пути. На сорок третьем году царствования Нина родился Авраам. От этого Авраама идет начало нашей веры. Авраам получил обетование: господь наш Христос, заменив жертву его55, показал ему будущее свое рождение и страдание за нас, как и сам он говорит в Евангелии: "Авраам рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался"56. Север в своей "Хронике" рассказывает57, что Авраам совершал это всесожжение на горе Голгофе, где был распят господь, как об этом и по сей день говорят в славном городе Иерусалиме. На этой горе стоял святой крест, на котором и был распят наш искупитель; с этого креста стекала блаженная кровь Христова. Сей Авраам получил знамение обрезания, показующее, что, мы должны носить в сердце то, что он носил на теле. как говорит пророк: "Обрежьте себя для Господа вашего и обрежьте крайнюю плоть с сердца вашего... и не ходите вослед иных богов"58и в другом месте: "Всякий необрезанный сердцем да не входит в святилище Мое"59. После того как бог прибавил к имени Аврама один слог60, он нарек его "отцом множества народов".
      8. Когда Аврааму было сто лет, он родил Исаака. Когда Исааку было шестьдесят лет, родились у него два сына-близнеца от Ревекки. Первый - Исав, он же и Эдом, что значит "земной", продал первородство свое61из-за чревоугодия. Он был отцом Идумеев, а от них в четвертом поколении родился Иовав. От Идумеев до Иовава жили: Исав, Рагуел, Зерах, Иовав, или Иов. Иов прожил 249 лет, на восемьдесят девятом году своей жизни он был исцелен от недуга, после чего прожил еще 170 лет62, и, увеличив вдвое свое достояние, он радовался детям, которых у него стало столько, сколько он их потерял.
      9. Второй сын Исаака - Иаков, возлюбленный богом, как об этом сам господь говорит устами пророка: "Иакова я возлюбил, а Исава возненавидел"63. Иаков после борьбы с ангелом был назван Израилем64, откуда название израильтяне. Он родил двенадцать патриархов; имена их такие: Рувим, Симеон, Левий, Иуда, Иссахар, Завулон, Дан, Неффалим, Гад и Асир. После них, на девяносто втором году, он родил от Рахили Иосифа.
      Этого он любил больше всех остальных сыновей. После всех был у него от Рахили еще Вениамин. Иосиф же, провидя образ искупителя, на шестнадцатом году своей жизни увидел сон, который он и рассказал своим братьям: как будто, когда он вязал снопы, снопы братьев поклонялись его снопу; и другой: как будто солнце, луна и одиннадцать звезд преклонились перед ним.